«Мотивация в семье». Семейный час с прот. Вячеславом Перевезенцевым и Дарией Архиповой

У нас в гостях были настоятель храма святителя Николая Чудотворца в селе Макарово Московской области протоиерей Вячеслав Перевезенцев и его супруга семейный врач Дария Архипова.

Разговор шел о том, как помочь детям найти для себя цель в жизни, и почему сегодня часто такая цель отсутствует не только у детей, но даже и у взрослых, есть ли в этом духовные причины и как изменить ситуацию, если пришлось столкнуться с ней в своей семье.

Ведущие: Александр Ананьев, Алла Митрофанова

---

А. Ананьев

— Добрый вечер, дорогие друзья. В очередной раз за семейным столом в студии радио «Вера» светлого радио вас приветствует Алла Митрофанова...

А. Митрофанова

— Александр Ананьев.

А. Ананьев

— И в качестве эпиграфа нашего сегодняшнего разговора разрешите привести фрагмент из любимого детского: «Скажите, пожалуйста, куда мне идти? — А куда ты хочешь попасть? — ответил Кот. — А мне все равно... — сказала Алиса. — Тогда все равно, куда и идти, — заметил Кот. — Только бы попасть куда-нибудь, — пояснила Алиса. — Куда-нибудь ты обязательно попадешь, — ответил Кот, — нужно только достаточно долго идти». Льюис Кэрролл. Куда идти, если не знаешь, куда идти? Об этом сегодня мы хотели бы поговорить с нашими дорогими гостями, — мы очень рады, что они сегодня вместе с нами, — с настоятелем Свято-Никольского храма села Макарова близ Черноголовки, протоиереем Вячеславом Перевезенцевым. Добрый вечер, отец Вячеслав.

Протоиерей Вячеслав

— Добрый вечер.

А. Ананьев

— Спасибо, что нашли время в столь занятой, активный и важный период жизни. Продолжается Великий пост, и найти время всегда непросто. И особенно приятно, что компанию вам сегодня составляет ваша любезная супруга, кандидат медицинских наук, Дарья Архипова. Добрый вечер, Дарья.

Д. Архипова

— Добрый вечер.

А. Ананьев

— Сегодня мы опять будем рассматривать проблемы с точки зрения медицинской и с точки зрения духовной. И таким образом, мне кажется, мы получим более объективную картину, рассматривая ее с обеих сторон. Ситуация на самом деле, казалось бы, простая. Но задумываясь об этом, я понимаю, что она очень напоминает тоже какую-то эпидемиологическую ситуацию, как ту, о которой мы с вами уже однажды говорили — эпидемия бесцельности, эпидемия несобранности, непонимания того, что делать и куда идти. Поясню.

А. Митрофанова

— И про что моя жизнь.

А. Ананьев

— Да. У меня была одноклассница, я как сейчас помню, ее зовут Наталья Карбасова, она со 2 класса, по-моему, точно знала, абсолютно точно: я буду врачом. Она играла во врача, у нее были какие-то детские медицинские инструменты, потом она серьезно и любовью изучала биологию, химию, много читала. Потом пошла учиться на врача и стала великолепным детским врачом. Сейчас она там, в Нижегородской области, один из видных детских врачей, ее все любят, знают и уважают. Это одна ситуация. И вторая ситуация. У моих знакомых дети, довольно взрослые — восьми и десяти лет. Славные ребята, хорошие, думающие, с головой, с совестью, воспитанные. Но родители страшно переживают из-за того, что дети ничем не интересуются, не интересуются сами, им ничего не надо. Учиться надо — ну хорошо, мы поучимся. Не вот как-то так вот, но как-то четверки твердые, пожалуйста, родители, лишь бы вы не беспокоились. Мама берет их за руку, отводит в танцевальный класс. Дети говорят: ну хорошо, раз тебе надо, мы потанцуем, но нам это не надо, ты должна это понять. Хорошо, может быть, музыкальная школа? Давай мы отведем тебя в музыкальную школу и купим тебе рояль — и появляется дома красный рояль. И ребенок вздыхает и говорит: ну хорошо, раз тебе это надо, то, пожалуй, я поиграю. Но на самом деле, она смотрит на них и понимает, что они ничем не интересуются, и видит в этом огромную опасность. «Господи, — спрашивает она, — а кем они вырастут? Если им ничего не надо». И вот в первой части нашей беседы мне хочется поговорить о детях, которым ничего не надо. Почему им ничего не надо? И как заставить их испытывать желание, самое сложное как заставить человека испытывать желание...

А. Митрофанова

— Ой, как заставить.

А. Ананьев

— А во второй части — и это самое интересное, — мы поговорим о взрослых, у которых тоже нет цели в жизни. Нет, я сейчас не буду приводить те цитаты, которые я нашел, давайте поговорим о детях. Видите, какая-то такая, мне кажется, очень интересная и многообещающая глубокая тема. Итак, дети, которые ни в чем не заинтересованы, нормально это или нет?

Протоиерей Вячеслав

— Давайте я начну, потому что я сразу хочу, может быть, уже в такой какой-то своей манере ну поставить под сомнение ваше утверждение, что есть дети, которым ничего не нужно. То о чем вы говорите, правда, очень знакомая картина, и я думаю, что многие наши слушатели согласятся, что, в общем, вот вы рассказываете, и они вспоминают то что они видели сами, то что в их доме есть или где-то в доме знакомых. И, может быть, кто-то вспоминает себя, потому что совсем еще недавно был таким ребенком, которому, казалось бы, ничего было не нужно. Но я хочу сказать что, в общем-то, скорее всего это не так. Вот это очень непростая как бы такая история. Просто по природе человек так устроен, и уж тем более ребенок так устроен, что ему как раз все надо. Он и любознательный, и ему хочется играть, и все-все-все это есть. Я вспоминаю, например, свое детство, и вот это картины как раз совершенно, так сказать, не из моей истории, не из истории моих детей. И, наверное, из этого можно сделать вывод: ну понятно, вот в наше время и трава была зеленее там, и что там еще, девушки красивее...

А. Митрофанова

— Сахар слаще.

Протоиерей Вячеслав

— Да, и сахар слаще.

А. Ананьев

— Интернета не было.

Протоиерей Вячеслав

— Интернета не было, школа была такая замечательная, игр не было и так далее. Это все не так. Хотя интернета, правда, не было. Вы знаете, что еще не было чего? Не было на самом деле, ну по крайней мере, в моем окружении, не было у родителей таких возможностей заниматься своими детьми. Вот.

А. Митрофанова

— Вот интересно.

Протоиерей Вячеслав

— Да. А что это значит? А это значит, ну потому что такая была жизнь, а это значило, что у детей было больше самостоятельности. Мы выходили там во двор, так сказать, и нас не организовывали, мы играли в одно, в другое, в третье там, потом как-то еще, так сказать, жизнь была. Мы сами себе придумывали. Вот я вспоминаю, мы все придумывали сами себе. Потому что не было интернета, ну и потому что...

А. Ананьев

— Непонятно, как мы выжили тогда.

Протоиерей Вячеслав

— И за нами не следили. Я не хочу сказать, что это ну что ли, ну ответ как бы на все вопросы, и можно его снять с повестки дня, нет. Но мне кажется, вот то, о чем вы сказали особенно, — вот тебе рояль, вот тебе это, — у ребенка как бы нет возможности даже и, значит, нет этого опыта, что он сам может подумать, а что ему хочется? Потому что за него все это решают. Ну как в том анекдоте: «Яша тебе домой. — Что, мама, я замерз? — Нет, ты проголодался».

А. Митрофанова

— Отец Вячеслав, я правильно понимаю, что скучающий ребенок это хорошо, в том контексте, о котором вы говорите. Потому что если ребенок скучает, то в этот момент у него начинает работать голова в направлении, чем себя занять, чего бы мне хотелось, и он, таким образом, попытается что-то такое... Но не факт ведь, понимаете как, здесь вступает родительский страх: а не факт, что у него получится, не факт, что он найдет. Не факт, то что он найдет, будет для него благом. А вдруг он какой-нибудь, я не знаю, сейчас столько всего в мире нехорошего и страшного, и каких-то, я не знаю, и айсбергов, да, которые способны, на них можно нарваться, и просто жизнь будет в осколки разбита. И как ребенка в это свободное плавание отпускать?

Протоиерей Вячеслав

— Я вас прекрасно понимаю. Поэтому вот в том-то и дело, здесь и нельзя сейчас сказать какой-то одной формулой и даже вот: скучающий ребенок — это хорошо. Да может быть так и так. И на самом деле может быть очень плохо, и особенно в нашем мире, потому что очень быстро он найдет, как свою скуку занять. У него не хватает терпения, так сказать, вот чтобы из этой скуки выросло что-то. Он возьмет телефон, значит, нажмет на кнопку, и ему уже будет не скучно. И затем это его, на самом деле, этот поступок, он пожнет привычку, ну и так далее, мы знаем, что происходит. И потом уже появится даже зависимость уже. И это, правда, страшно. Поэтому это не такая простая, так сказать, ну вот как бы история. Я просто хотел бы сейчас может некие такие ну реперные точки обозначить, вот внутри которых выстраивается некое пространство. Которое всегда будет творческим, индивидуальным, в котором каждая семья может решать вот эти, правда очень серьезные задачи. Что важно, мне кажется. Важно, чтобы вы понимали, что ребенку необходимо прививать, этот навык самостоятельности, да. То есть все, что он хочет сделать: я хочу... Мы: ой, это тебе не нужно, тебе нужно на рояле играть. А я хочу в футбол идти играть. Понимаете? Это нормально. Потому что рояль-то явно лучше, чем футбол или там что-то еще.

А. Митрофанова

— Да не факт вообще-то.

Протоиерей Вячеслав

— Не факт. Я могу точно вам сказать, как футболит, не факт. Но я хочу сказать, что вот то, где мы видим хотя бы намеки, ростки вот этого «я хочу», да, ребенка, его самостоятельности — это очень важно. Их нужно беречь, их нужно замечать, нужно быть к этому внимательными, да, может быть, где-то преодолевать даже как-то свой страх, а это необходимо будет делать. Вот этот внешний контроль, который опять-таки является функцией нашего справления с нашими какими-то тревогами там и так далее. Нам кажется, если мы будем все контролировать, нам будет спокойней. Наверное, так и будет. Но при этом мы можем нанести, могут как бы у этого быть страшные такие последствия, печальные последствия. А что важно еще, так сказать, как бы замечать, и ну понятно, что самому уметь это делать, но и ребенку помогать это делать. Это понимание, ну я бы это назвал таким словом, да, оно такое сейчас модное, но мне кажется, очень важное — осознанности, да. Ребенок в принципе должен, вот он сейчас это делает — почему? Вот он играет на рояле — почему? Вот я своей дочке, кстати, очень люблю: вот ты ходишь в музыкальную школу, вот зачем ты ходишь? Мама, папа, мы хотим, да, или тебе самой это нравится? Это понимание: вот я сейчас это делаю — я это делаю зачем, для чего, почему? Мы, может быть, к этому еще вернемся в нашей сегодняшней программе, но это важная вообще история. И если что-то ребенок делает, у него может что-то не получаться. Очень важно нам всячески стараться помочь ему обрести уверенность в своих силах. Если мы будем сразу делать за него — ничего не получится, мы сделаем за него. Если мы не будем помогать — у него может просто не получиться, потому что он не умеет. Вот в психологии есть такой замечательный термин у Выготского: зона ближайшего развития. Вот то что ребенок еще не умеет делать, да, но он уже может научиться, и вот эту зону ближайшего развития очень важно нам как бы понимать. Вот что у моего ребенка вот является этой зоной, где уже, так сказать, я могу вот туда там за руку подвести, но эту руку надо уже, так сказать, отпустить. Вот когда мы учим ребенка кататься на велосипеде, мы это очень хорошо чувствуем. Мы же не говорим ему сразу там: садись, да. Мы держим велосипед, мы покупаем трехколесный, потом этот не трехколесный, а какой там, ну в общем, многоколесный, четырехколесный, два маленьких колесика. Потом мы их отстегиваем, его держим, отпускаем на пять метров, бежим, хватаем — так вот это у нас получается. Но это касается на самом деле очень многих вещей, да, когда вот, так сказать, нужно иметь вот это и понимание...

Д. Архипова

— Дерзновение.

Протоиерей Вячеслав

— Да. И последнее, что я хочу сказать, но это тоже очень важно. Понимание того, что у ребенка, даже уже ну я не говорю школьника там, подростка тем более, должна быть зона своей ответственности, понимаете. Это не то что мы будем приходить и говорить: а, ты за это отвечаешь, вот ты не убрал свою комнату, значит, там ты будешь наказан и так далее. Нет. Но в принципе во всех вещах там — и в учебе, и в отношениях с людьми, и в отношениях там с его какими-то хобби должна быть ответственность. Что такое ответственность? Это не просто то, за что его могут наказать — так часто воспринимается ответственность: уголовная ответственность, да. Но ответственность совсем другое, вот в таком житейском и духовном смысле. Ответственность — это авторство своей жизни. То, что я делаю — это я делаю, — это мое сочинение, этой мой рисунок. И если ребенок ну как бы научается понимать, что это его — это его комната, это его друзья, это его хобби, и мы их принимаем, ну принимаем это. И это очень важный навык, который позволит, в конце концов, обрести ему то, о чем вот Саша сказал в самом начале: умение понимать, зачем, и смыслов и так далее.

А. Ананьев

— Вы слушаете «Семейный час» на светлом радио. В студии Алла Митрофанова и Александр Ананьев. И мы продолжаем говорить на очень, как выясняется, непростую тему о том, как заставить, как научить, как помочь ребенку почувствовать себя самостоятельным в выборе собственной цели, чтобы у него эта цель была. У нас в гостях протоиерей Вячеслав Перевезенцев, его супруга Дарья Архипова. Дарья вы сейчас, пока отец Вячеслав рассуждал, что-то отмечали. Мне опять интересно, что это такое, видимо, какие-то пометки к высказываниям отец Вячеслава. А я тоже хочу сейчас отметить параллель с вашим рецептом родителям. Мне показалось, что вот когда мы начинаем думать о том, чтобы там запретить ребенку делать это и заставить его делать это, надо не забывать о том, что Господь нам на самом деле позволяет расшибать коленки с нашими грехами. Он дает нам абсолютную свободу в том, что мы делаем. И уже наша задача понять, провести нам вечер за планшетом или за телефоном или все-таки встать и сделать что-то действительно хорошее и доброе.

Д. Архипова

— Разрешите, помните, в прошлый раз вы вспомнили два каких-то замечательных мультика, которых я не смотрела, еще не удосужилась. Но давайте я вспомню еще один, про Маугли. Вот закончился этот мультик достаточно нереалистично — там мальчик, который воспитывался среди волков, оказался после подросткового возраста среди людей и замечательно там...

А. Митрофанова

— Социализировался.

Д. Архипова

— Социализировался. Это мультик шикарный, но немножечко неправда. Вот вопрос вы вначале озвучили про возврат детей: 8–10 лет. Я бы сказала, что это критический возраст. Не для того, чтобы ваша знакомая расстроилась и решила, что все потеряно, но просто уж раз мы говорим об этом, надо поставить какие-то точки над i. Вот человек, который попал по каким-то причинам и воспитывался у волков, он никогда не сможет социализироваться, если он попал в людскую, человеческую среду позже определенного срока. Вот смотрите, когда у нас рождается ягненок, то очевидно, что когда-то из него вырастет баран, будем мы пытаться его воспитывать или не будем. С собакой уже немножечко сложнее. То есть для того, чтобы у нас выросла собака, которая не везде гадит, нужно ее воспитывать, и тоже — я не собачница ни минуты, но говорят, до какого-то определенного возраста, по-моему, до шести месяцев, а дальше уже все потеряно. А вот с ребенком еще сложнее. С ребенком воспитание должно, по идее, начинаться еще внутриутробно, ну а заканчивается оно, по идее...

А. Ананьев

— Годам к сорока.

Д. Архипова

— Да нет, вот, к сожалению. К сожалению, к 7-8 ну уж если очень пойти, так сказать, навстречу вашей знакомой, то ну может быть до 10–12, но ни в коем случае не более того. Потому что дальше личность уже сформирована, и заставить, как несколько раз вы тут упомянули это слово, никого уже ничего сделать не получится. Это может быть только собственным выбором. И вот этот вот период маленький — с рождения, и до, ну скажем, восьми лет — вот это тот период, когда мы можем попробовать научить кого-то что-то делать. Вот это первый важный момент. Момент временной. Дальше мы тоже можем что-то делать, но это уже скорее не вредить.

А. Ананьев

— Разговор равных будет тогда, взрослых.

Д. Архипова

— Там уже другая проблема, да, в подростковом возрасте какие-то вещи другие. Вот смотрите, если мы говорим о какой-то там целеустремленности — для того, чтобы нам быть такими целеустремленными, у нас должны быть некоторые качества, да, без этих качеств, ну просто так целеустремленность вот в воздухе не витает. Смотрите, для того чтобы добиться цели какой-то, нам нужно, во-первых, иметь хоть какую-то-то активность. Ну не просто лежать по направлению к цели, а желательно все-таки к ней идти. Поэтому все-таки надо вот не прекратить активность ребенка вот в этот маленький промежуток от рождения до восьми лет. Это первое. Второе — надо не убить интерес к жизни у этого опять же таки маленького ребенка. Третье. Помимо интереса к тому, вот к какой-то цели, нужна какая-то настойчивость. То есть для того чтобы была настойчивость, ну смотрите, если вас не уважают к примеру, ну один раз вы попробовали, второй раз вы попробовали — ну как-то видите некоторое презрительное отношение со стороны окружающих. Будет у вас настойчивость? Да не будет у вас никакой настойчивости. И там еще куча каких-то, ну это основные, да, какие-то вещи, которые обязательно ребенок должен иметь, чтобы потом хотя бы потенциально смочь стать целеустремленным человеком. И вот эти вот вещи мы своим родительским поведением часто...

А. Митрофанова

— Блокируем?

Д. Архипова

— Блокируем. Блокируем в самом начале. Вот, предположим, ребенок маленький. Вот вы говорите, Алла, вы сказали, что скучающий ребенок это не всегда плохо. А если вспомнить то, о чем говорил отец Вячеслав в самом начале, то, в общем-то, нет детей, которые не интересуются. И я бы сказала, продолжила бы, нет детей, которые скучают. Мы сами делаем этих детей скучающими. Потому что изначально, ну вы представьте себе ребенок до года. Ну неужели когда-нибудь вы видели скучающего ребенка до года, вы можете себе такое представить?

А. Ананьев

— В унынии.

Д. Архипова

— Мне кажется, это сложно, потому что...

Протоиерей Вячеслав

— До пяти лет трудно представить.

Д. Архипова

— Ну я уж совсем утрирую. До пяти лет иногда бывает уже, потому что если...

Протоиерей Вячеслав

— Да, когда в четыре уже ходит в школу. Тогда начинается скука, конечно, именно так.

А. Ананьев

— Фантастика.

Д. Архипова

— Ну давайте возьмем маленького ребенка, до года. Представьте себе, он вечно дергает руками, ногами, ему все надо. Он у вас там заколку отдерет, он там ваши волосы потрогает...

А. Митрофанова

— Он же мир открывает, конечно.

Д. Архипова

— Везде все потрогает. Иначе он не может. И что мы делаем? Вот тогда, когда мама думает, что еще ничего, она рояль купит лет в пять, но сейчас-то он просто не дотянется. Сейчас она что? Сейчас она его охраняет: так, вот это не делай, вот это не трогай. Вот здесь, куда ты полез?! Ты же сейчас свалишься! Что ребенок...

А. Митрофанова

— Он перестает быть Колумбом.

Д. Архипова

— Ему очень становится замечательно жить в этом мире, да. Ну вот таких моментов можно перечислять массу. Дальше ребенок чуть-чуть взрослеет, и у нас открывается следующая обойма ядовитых средств, которыми мы можем просто блокировать все цели в жизни нашего малыша в дальнейшем. Например, неуважение. Например, ребенок сделал что-то, ну не знаю, впервые решил помыть посуду. А вместо того, чтобы сказать ему: как здорово ты это сделал! Смотри, ну вот единственное, что этот уголок еще не домыт... Мы говорим: да елки-палки, да кто же так делает?! Ну что же ты, ну опять разбил!

А. Митрофанова

— И обнулили ценность всех трудов.

Д. Архипова

— И обнулили вообще любое стремление к чему-то. А дальше — больше. Дальше ребенок чуть-чуть взрослеет еще — и в нас просыпается вот это вот, как вы правильно совершенно сказали, опасение за его здоровье, жизнь и так далее. Мы начинам контролировать все и вся. У меня был такой случай, когда ко мне попал молодой человек на прием, 21 года, и мне его фамилия показалась немножко знакомой. Оказалось, что когда-то, когда он был маленьким, лет в восемь я лечила от каких-то заболеваний, потом мы не встречались очень долго. И тут вот каким-то чудом мама нашла телефон и позвонила мне и сказала: скажите, пожалуйста, а можно я к вам приведу вот своего сына? Я говорю: ну конечно, можно. А какие у вас проблемы? А вы знаете, он ничего не хочет. Он сейчас учится... Ну ничего не хочет — это говорят и про восьмилетних, но вот это был такой вопиющий пример. Мальчик, 21 год, он на втором курсе института или каком-то там, и лежит, и он не может ни сдать экзамены, ни вообще выйти в этот институт вовремя, вообще он ничего не хочет.

А. Ананьев

— Апатия?

Д. Архипова

— Да нет, просто не может заставить себя. И апатия.

А. Митрофанова

— Мотивации нет.

Д. Архипова

— И мотивации, вот ничего не хочет. Хочу, сижу и в компьютере играю. И вы знаете, когда я, не буду сейчас долго распространяться, но когда и эта мама пришла ко мне на прием. Во-первых, я поняла, что и у мамы такие же проблемы. А во-вторых, мало того, что мама привела 21-летнего сына на прием, она сидела, значит, слушала все, что происходит в нашей беседе. Она мне рассказала, ну буквально по минутам расписала его жизнь до 21 года и, наверное, еще после на лет сорок.

А. Митрофанова

— То есть личного пространства у него нет.

Д. Архипова

— И при этом единственное, в чем мама не разбирается, мама, ну скажем так, работник не очень интеллектуального труда, ну я думаю, что интеллектуалы не все разбираются в компьютерах лучше трех, четырехлетних детей современных. Я, например, точно нет. Но она в компьютере не разбирается вообще. И он нашел себе нишу единственную, в которой он царь и бог, и мама туда не лезет. Она без стука входит к нему в комнату, но она не сможет открыть его компьютер, потому что она не знает пароль. И вот вам, пожалуйста: он нашел себе нишу, в которой он состоятелен. А в другом — мама живет за него.

А. Ананьев

— Вот в процессе нашей беседы наши обсуждаемые дети растут, доросли до 21 года, и через минуту мы продолжим разговор о уже совсем взрослых людях, которые испытывают, в принципе, те же самые проблемы.

А. Ананьев

— Вы слушаете «Семейный час», в студии Алла Митрофанова...

А. Митрофанова

— Александр Ананьев.

А. Ананьев

— И мы продолжаем говорить на очень интересную тему с очень интересными гостями. С настоятелем Свято-Никольского храма села Макарова близ Черноголовки, протоиереем Вячеславом Перевезенцевым. Добрый вечер еще раз, отец Вячеслав.

Протоиерей Вячеслав

— Добрый вечер.

А. Ананьев

— И с его супругой, Дарьей Архиповой, кандидатом медицинских наук и человеком, который прекрасно разбирается в воспитании детей, насколько это вообще возможно понимать. И я сейчас слушаю с восхищением на самом деле, потому что я для себя открываю удивительные вещи. Правильно ли я вас понимаю, что если к девятнадцати годам юноша понятия не имеет, в какой вуз он хочет поступать и кем он хочет быть, это значит, что когда ему было два-три года, родители что-то сделали не так? Отец Вячеслав отрицательно качает головой.

Д. Архипова

— Я с ним полностью согласна, что он отрицательно качает головой. Конечно, не все так фатально, конечно, очень многое зависит от нас, и наших грехов, и наших недостатков, но не все, слава Богу. Есть Господь Бог и есть...

Протоиерей Вячеслав

— Смотрите, это да, мне кажется, такая тоже очень такая тоталитарная какая-то установка, что ребенок должен понимать, куда он должен пойти. Да с какой стати? Вот я могу опять-таки про себя сказать. Там ну я жил прекрасно в своем счастливом детстве, совершенно не думал, кем я там буду. Я помню, когда я окончил школу, и надо было пойти в институт, и я вот вообще, я взял, так сказать, может быть, люди моего поколения, они помнят, такие были брошюрочки, значит, на газетной бумаге напечатанные — «Куда пойти учиться?» Их было несколько серий. Ты прямо открываешь — там вузы, и там написано какие есть факультеты там, специальности, еще что-то. Я в буквальном смысле покупал эти брошюрки, читал. И тем более я в школе плохо учился и я не мог выбрать там университет. Мне хотелось, там я любил географию, ну не поступлю я на геофак, потому что там надо математику, а я, в общем, считать умел, а больше ничего не мог. И ну что-то я там выбирал, в конце концов, все равно, я понял, что математику надо сдавать и пришлось ее учить. Значит, за месяц весь школьный курс я выучил, но...

А. Митрофанова

— Что-то мне подсказывает, что вы прекрасно сдали.

Протоиерей Вячеслав

— Да, даже сдал хорошо, я помню.

Д. Архипова

— Девочек просто было очень много.

Протоиерей Вячеслав

— У нас просто куда я поступал, «косили», «резали» девочек. И, например, я сдавал первую математику устно, и передо мной шло двадцать девочек-абитуриентов. И они выходят, а я стою в очереди, ну мы сидим, там вызывают. И вот двадцать девочек — двадцать двоек. Представляете, я иду, который там вот все, я эту математику, — двадцать двоек предо мной, ни одной тройки, — я получаю пять. Ну я, правда, все ответил, но мне не задали дополнительных вопросов. Ну неважно. Я к тому, что ну даже, так сказать, поступив там в этот вуз и я не очень понимал, а чем я буду там заниматься. И, в конце концов, получилось то, что получилось, понимаете. Потому что жизнь не заканчивается на школьном пороге, человек должен развиваться. И для меня как раз в студенческое мое время столько новых миров открылось, столько новых смыслов, что все эти вопросы — кем я должен быть, — они встали заново и по-настоящему осознанно и серьезно. Да, я оказался, в конце концов, там в семинарии, потом там, где оказался. Сколько мы знаем замечательных людей, которые бросали вуз там, может быть, даже очень престижный, потому что они понимали, что это не их, потому что ну да, им хотелось заниматься чем-то другим, да. И шли там, не знаю, и в художники, режиссеры или наоборот, занимались там. То есть вот это очень важно, не надо такого. Сейчас нас послушают и будут все родители опять хвататься за голову: как же, мои дети не знают, куда они... Ну не знают.

А. Митрофанова

— Мне кажется, когда человек ищет, то это абсолютно нормально.

А. Ананьев

— А если не ищет?

А. Митрофанова

— Вот другая ситуация, когда за человека решили родители, и он пошел, и на самом деле это не его, он это чувствует, но он об этом не говорит.

А. Ананьев

— Ну сейчас встаю на защиту родителей. Ну если они видят, что он не просто не имеет цели, но он даже не ищет ее?

Протоиерей Вячеслав

— Вот смотрите, вот давайте я сейчас буквально несколько минут, но я какую-то такую теоретическую базу все-таки расскажу. Потому что это очень важно понимать как бы, вот это чтобы пространство сформировалось, внутри которого мы находимся, и мы пытаемся найти какие-то ответы. Потому что то, о чем мы сейчас говорим, это называется такой психологией мотивации. Да, мы говорим о том, как вообще человек делает что-то, что он делает. Почему он делает именно это, как появляются какие-то цели, к которым он стремится там и так далее. Это то, что называется мотивацией, да. И ну это целая наука, это не просто там, это целая наука. И кстати, в нашей именно российской психологической школе даже и более того, московской психологической школе, именно вот эта сторона, да, она была очень серьезно глубоко разработана. Выготский, Алексей Леонтьев — это люди, которые просто ну фундаментально эти все вещи осмыслили, продумали, поэтому кому интересно, все это можно посмотреть и почитать. И о чем может идти речь? Мы говорим, что мотивация бывает ну что ли двоякой: есть внешняя мотивация и есть внутренняя мотивация. Что такое внешняя мотивация, мы как бы все понимаем — ну кнут и пряник, да, — мы что-то делаем, потому что мы хотим или что-то получить, или боимся, что что-то получим, да. Вот как бы это ну самое распространенное. Большинство из нас, к сожалению, могу, наверное, констатировать, уж не знаю, согласятся ли со мной наши слушатели, живут, руководствуясь внешней мотивацией. Хотят на работу, потому что надо получать зарплату, потому что это требует, так сказать, ситуация. Делают что-то, может быть, что им не очень приятно, но они понимают, что сделав это, они могут получить что-то еще и так далее. Учатся потому, что чтобы получить диплом, потом получить какую-то работу. Играют на пианино, потому что хочет этого мама и папа и так далее. Но есть внутренняя мотивация. Что такое внутренняя мотивация? Это когда мы что-то делаем не потому, что мы за это что-то получим или не получим, а потому что то, что мы делаем, само по себе желанно для нас, да, приносит нам радость, удовольствие. Именно сам процесс этого делания, вот он для нас и является этой целью. И вот в чем, собственно, проблема. Проблема в том, что проще всего замотивировать и себя, и уж тем более другого, особенно когда мы говорим о ребенке, используя внешнюю мотивацию. Это просто и мы, да: доешь кашу — пойдешь гулять. Значит, напишешь контрольную — получишь там, значит, новый телефон.

А. Ананьев

— Сделаешь уроки — пойдешь в туалет.

Протоиерей Вячеслав

— Это все очень просто, мы знаем, мы сами так, у нас есть опыт этого. Мы понимаем, как это работает и нам, так сказать, это ну совершенно естественно. Но те же психологии на самом деле показали, и мне кажется, очень важно, что за этой внешней мотивацией есть серьезные проблемы, есть побочные эффекты и они очень страшные. Какие побочные эффекты? Побочные эффекты те, что человек, когда он мотивирован только внешне, он теряет связь с самим собой, он теряет связь со своими эмоциями. Он теряет вот эти смыслы, без которых, по большом счету, ему трудно стать человеком. А зачем? Он просто про это не думает, потому что ему ясно, зачем: чтобы мама была спокойна, чтобы получить премию ну и так далее, чтобы обо мне написали в газете. Но это не те смыслы, это вот очень поверхностные вещи. И если это происходит с детства, а школа так устроена, потому что помните, мы с вами говорили, что вот в школе и теряется. Потому что ребенок изначально он вот такой — живой, любознательный, он играет, его способ познания мира это игра, и игра интересна, он получает какие-то навыки в игре. Но не потому, что он хочет научаться чему-то, ему говорят: поиграй в это. Потому что ему интересно играть, он играет, но при этом через игру он чему-то научается. Потом он приходит в школу, он приходит очень рано, сейчас в шесть лет — и там совершенно другое пространство, там нет места для игры. Да, на перемене они выбегают и сходят с ума, потому что они дети. Но входят они в класс — и они уже не дети, они уже взрослые, — совершенно другое пространство, другая мотивация, оценки. Да, говорят, что сейчас в начальной школе оценки не ставят, наверное, так и есть, и это хотя бы уже что-то хорошо. Но все равно всем понятно, да, одного похвалили, другого это самое. А потом все равно начинаются вот эти оценки и, так сказать, другая вся история. И получается страшная вещь. Потом ребенку ничего не хочется, потому что он теряет эту внутреннюю мотивацию, потому что внешняя, она его подавляет. Замечательный писатель Александр Гейнис как-то сказал, что школа силой забирает у нас то, что ребенок мог бы отдать ей по любви. А почему так происходит? А потому что такой процесс образовательный, он понятен, он прост. А сделать по-другому на самом деле очень сложно. Что значит сделать по-другому? В той же вот психологии мотивации есть такой очень интересный закон — он простой, но и очень важный — это смещение мотива на цель. Что это такое? Это как раз тогда, когда какая-то внешняя мотивация, внешняя цель, ради которой я что-то делаю, становится внутренней. Ну например, вот у меня была такая история замечательная совершенно. Мы с моим другом, когда были студентами, были, конечно, нищими, бедными, но какие-то денежки у нас были, и мы поехали в Крым, значит, на две недели, пожить как-то, так сказать, все. Жили, буквально на одной кровати мы спали в саду, просто кровать стояла в саду, вот да, валетом ну нам было ночь провести, а там потом все. Ну он говорил: ну мы с тобой хоть что-то. Говорю: а как ты заработаешь? А мне мама сказала: если я выучу одно стихотворение наизусть кого-нибудь там, Гумилева или Ахматову, значит, то я получу три рубля.

А. Митрофанова

— Ой.

Протоиерей Вячеслав

— Огромные деньги. И он говорит: ну слушай, я вот, значит, все. И он стал учить стихи, чтобы получить деньги. И мама была очень мудрой у него. Потому что, проведя вот это время потом все, ну желая получить. Но получилось то, что, может быть, не у всех это выйдет, но уча эти стихи, прекрасные стихи, которые он никогда бы и не открыл, может быть, потому что ну что ему, он тоже был, как я, футболист, какие-то стихи там. Но ему нужны были деньги, и он открывал и Пастернака, и Ахматову, и Гумилева — эти книги были у них в доме, это была большая редкость. И потом, так сказать, смотрю, он все время с этими книгами. Говорю: Андрюш, а ты чего это самое, тебе мама что ли деньги? Да не, давно уже не платит, мне интересно. Ему стало интересно читать эти стихи, как бы что-то учить. До сих пор, вот мы уже, сколько лет прошло, сорок лет, наверное, ну уж тридцать точно прошло с того времени, он мне все время в эсэмэсках, он мне все время пишет там: час поэзии, — и он присылает стихотворение какое-нибудь новое, он живет этим. Вот это так получилось. Вот этот сдвиг мотива на цель произошел. Как это сделать нашим детям? Это очень на самом деле важный, очень непростой, так сказать, вопрос. И ответов на него нет, тут нет такого механизма: сейчас мы это сделаем. Но очевидно именно это нужно делать, именно про это нужно, так сказать, думать. И один из важных таких вещей — такое эмоциональное подкрепление, что человек, какие эмоции человек испытывает, когда он что-то делает. Вот если то, что он делает, может быть, даже потому что он делает это, будучи мотивирован внешне, но мы создаем такую атмосферу, когда он эмоционально как-то подкрепляется, то потихонечку вот этот сдвиг мотива на цель может произойти. Не сразу, может не произойти, но может произойти. Вот это очень важно такое вот...

А. Митрофанова

— А из чего это подкрепление может состоять?

А. Ананьев

— Может доплачивать просто?

Протоиерей Вячеслав

— Нет, это будет внешне, в том-то и дело.

А. Митрофанова

— Не прокатит.

Протоиерей Вячеслав

— Так сказать, ну да, понимаете, вот ребенок сидит и играет там на пианино. И мы там стоим, так сказать, ну хорошо, не с веником, я не знаю с чем, и говорим: так, куда отвлекся? Как это самое, давай, работай. И у него это все ну как бы...

А. Митрофанова

— Оскомину уже набило.

Протоиерей Вячеслав

— Да, эмоционально он находится в таком вот, так сказать, вакууме. И наоборот сказать: ой, играешь как здорово, молодец, как классно! О, дай я послушаю, посижу, поиграй. Значит, как это ,а давай я тебе сыграю, ну если кто-то может там, да, так сказать, еще что-то. То есть человек попадает в среду, где он понимает, что да, может быть, он и делает что-то, что ему не очень, но это, правда, нравится другим, это вот так вот. То же самое в школе, понимаете. Вот, например, в финской. Многие сейчас пишут про финские школы, какая там совершенно удивительная система образования, не такая, там вот нет оценок, там дети могут... Ну там кому интересно, просто легко найти, посмотреть. Это удивительно совершенно. Я не говорю, что это панацея, но просто это такой вот удивительный опыт. Но там как раз и делается, решается именно эта задача. Особенно, так сказать, ну в начальной там, в средней школе. То есть эти знания, которые ребенок должен получить, какие-то навыки, даже математические, они даются в игровой форме, как-то еще. Нужно что-то там посчитать — ну пойдемте, а вот у нас там белочки прыгают или еще там, яблоки лежат, еще что-то. Это просто очень сложно, понимаете. Можно встать с мелом у доски и написать там, и заставить выучить, вызубрить. А можно придумать игру, да, можно, так сказать, рассказывая о физике там, проводить эти эксперименты. Помните, книжки какие были в нашем детстве — «Занимательная физика», «Занимательная химия». Я не любил ни физику, ни химию, но я с упоением читал эти книги, потому что там было очень интересно, там все было вот так рассказано. И ну понятно, что да, талантливый учитель, он найдет возможность вот это сделать таким образом, что проявится интерес. И может быть, я знаю, мне рассказывали знакомые, да, мне эта математика вообще не мое, я гуманитарий, но мне так было интересно ходить, потому что такой был потрясающий учитель, он с таким увлечением про это все рассказывал, что вот просто. Это тоже очень, так сказать, важно, что ты, если ты хочешь другого научить чему-то, чему ты ну считаешь важным его научить, и он чувствует что тебе это, тебя «прёт» от этой химии — ну тогда ребенок будет, правда, будет это. А если тебе саму это скучно, потому что сам мотивирован внешне, потому что нужно получить зарплату, а для этого нужно рассказать о химических соединениях — ну все, даже если ты талантливо это рассказываешь, вот эта вот эмоция, которая от тебя будет исходить, атмосфера, она...

А. Митрофанова

— Искры нет.

Протоиерей Вячеслав

— Она просто удушит, так сказать.

А. Митрофанова

— Лампочка не включилась в голове.

А. Ананьев

— То есть не стройте заборы с колючей проволокой, а создавайте эмоцию.

Д. Архипова

— Еще вот добавить можно к тому, что можно сделать...

А. Ананьев

— Конечно.

Д. Архипова

— Для того, чтобы вот это вот стимулировать у детей. Похвала и комплименты — вот вроде бы, с одной стороны, это такое отрицательное, мы привыкли к тому, что ну что мы будем хвалить, что мы будем какие-то комплименты ребенку — это уже вообще, ни в какие рамки не лезет. Но на самом деле очень важный момент. И еще очень важно, сейчас про комплименты отдельно, а самое важное, говорили, что сложно сделать. Вот, например, нам очень сложно замечать ребенка, когда он делает что-то хорошее. Вот можно поэкспериментировать даже: берете маленькую резиночку — так учат вообще в театральных институтах, насколько я знаю, правильной речи. Одеваете маленькую такую вот канцелярскую резиночку на ручку, да, и как только какое-нибудь сказали «вот», «так сказать», «если», «да может быть» — и сразу себя вот так вот — чпок по руке, и заметили, что вы что-то не то сказали. Вот также можно маме одеть такую же резиночку и первый день пощелкать себя по руке в тот момент, когда она говорит: не трогай, не делай, не надо, не лезь, остановись, ну что ты делаешь, ну зачем. Потом, когда у нее тут ранка будет, она замажет ее йодом или левомиколем. А на следующий день она попытается сделать следующий шаг — заметить ребенка, когда он ничего плохого не сделал. И вот это уже резиночка будет просто на руке не двигаться. Потому что очень сложно, когда ребенок тебя не достает, к тебе не пристает, подойти самому и сказать: как здорово ты поставил кубик! Смотри, какая у тебя крыша получилась замечательная. Или там, не знаю, ребенок пришел, не знаю, вы открываете, хорошо, дневник оценок — и там шесть отличных, а одна двойка. Что мама делает?

А. Ананьев

— Ругает за двойку.

Д. Архипова

— Так, за что у тебя двойка?! Даже если не ругает, она просто интересуется двойкой. Ей же страшно, что же там за двойка. А шесть пятерок никого не интересуют. Вот это очень важный момент.

А. Ананьев

— Напомню, что в программе «Семейный час» сегодня протоиерей Вячеслав Перевезенцев, настоятель храма святителя Николая в селе Макарово Московской области. Дарья Архипова, кандидат медицинских наук, семейный терапевт. И, Дарья, в продолжение того, о чем вы сейчас сказали, про то, что родители чаще концентрируются на ошибках, которые дети допускают или если ребенок ни в чем не провинился, то его просто не замечают, не обращают на него внимания. Дайте угадаю вывод, который здесь напрашивается. Нередко дети, естественно, не осознавая этого, делают что-то не так для того, чтобы родители обратили на них внимание. И если у ребенка закрепляется такая реакция, что родители в любом случае с ним и вот как ну их внимание, он его достоин, он его получает, он в этом внимании, ну так сказать, он в нем нуждается, и оно у него есть, то у него нет дополнительных стимулов делать что-то не так.

Д. Архипова

— Ну это уже другая проблема. Да, это очень важно вы заметили, это просто очевидные вещи, но это уже мы тут...

А. Митрофанова

— Уходим в другую тему.

Д. Архипова

— Уходим в другую тему, она на грани патологии.

А. Митрофанова

— Но я ее себе зафиксирую.

Д. Архипова

— Она очень важная тема, просто очень важная, но это можно сейчас начать и не закончить.

А. Ананьев

— Помнишь, в моем любимом фильме любимая фраза учителя, которую я запомнил на всю жизнь: худшее, что может сказать учитель своему ученику — это «молодец». И это, конечно же, неправда, как только что сказала Дарья. Я не думаю, что мы разобрались с детьми — тема такая объемная...

А. Митрофанова

— Бездонная, да.

А. Ананьев

— Да. Но мне все-таки хочется, у нас остались считанные минуты, все-таки перейти к взрослым. Потому что если покажется, что только у детей есть проблемы с тем, что у них нет цели, что им ничего не хочется — это мы глубоко заблуждаемся. Подойти к десяти человекам на московской улице и задать им вопрос: чего вы хотите от жизни? Мне кажется, у меня нет официальной статистики, но восемь человек из десяти скажут: не знаю.

А. Митрофанова

— Обращайтесь ко мне, у меня целый список. Причем не шорт-лист, а есть лонг-лист.

А. Ананьев

— Ну чего ты хочешь? Ну денег хочу... Потому что всегда спрашиваю: хорошо ты хочешь денег, а сколько ты хочешь денег? Ну не знаю, много. Очень часто, если не опять же не эпидемия, у людей нет цели в жизни. Вообще никакой. У них есть дом — работа, дом — работа, дом... Иногда, если повезет, книга Водолазкина «Брисбен», которую только что вот прочитали. И там у людей тоже особой нет цели, кроме одной, как выяснилось: подготовиться к смерти. И так думаешь: ну что ж такое вообще, где цель в жизни?

А. Митрофанова

— Ну не надо так уж про Водолазкина, там палитра и гамма эмоций и чувств, которые вызывает эта книга. Нельзя так сводить ее, тем более это субъективно.

А. Ананьев

— Это субъективно.

Протоиерей Вячеслав

— Я бы здесь опять хотел защитить наших современников, соотечественников. Смотрите, потому что когда мы такой вопрос вдруг на улице задаем, в общем, человек имеет полное право, в общем-то, на него не отвечать. И даже не потому, что он не знает ответа, а потому что вопрос этот, так сказать, такой, в такой находится плоскости, что, в общем-то, ответ находится не в этой плоскости, он не находится в плоскости слов, вообще не в интеллектуальной плоскости находится. Это серьезная такая проблема. Знаете, меня в свое время потрясла книга Льва Толстого «Исповедь». Я помню, что как раз на уроке в институте, когда у нас был урок научного атеизма, у нас был замечательный педагог, вот примерно в том смысле, о котором мы с вами говорили, который был настолько интересным, глубоким, живым человеком, хотя преподавал у нас научный коммунизм там, атеизм, вот это все. Было очевидно, что он во все это не верит, он не педалировал это, но как-то так ну было нам понятно. Ну он просто, я помню, когда он пришел на вот атеизм, сказал: как вы думаете, сколько сейчас в мире — а это были советские времена, пардон, начало 80-х, — людей верующих и неверующих? Мы говорим: ну как, верующих, может, процентов десять там. Он говорит: ну с точностью наоборот, а мы с вами будем пытаться понять, почему это так. Иногда он такие бросал, какие-то такие вещи: ну не может считать человек себя русским интеллигентом, если не прочитал «Исповедь» Толстого. И мы все, значит...

А. Митрофанова

— Весь курс ломанулся в библиотеку.

Протоиерей Вячеслав

— Собираемся там, как обычно, в пивной какой-нибудь и проводим опрос: а кто читал «Исповедь» Толстого? Никто. А где ее взять? А нигде, ее нет.

А. Митрофанова

— Точно, невозможно найти.

Протоиерей Вячеслав

— И я начинаю бегать, значит, по букинистам и так испытываю какую-то дикую радость, я еще помню, когда за пять рублей купил, значит, эту «Исповедь» Толстого, начинаю ее читать. И вот собственно о чем там Толстой помимо всего прочего говорит, он говорит о том, что это не корректный вопрос, в чем смысл жизни. Потому что сначала жизнь должна стать осмысленной, а потом уже мы можем найти слова для того, чтобы ну как-то выразить этот смысл. А совсем не наоборот: сначала формируем смысл, а потом под этот смысл подстраивать свою жизнь — так не получится. Это ну как бы очень важная вещь. И смотрите, вот то что вы говорите, мне кажется, очень я тоже хочу немножко расширить как бы такую палитру, так сказать, о чем, о ком мы говорим. Потому что может сложиться такое впечатление, что вот да, есть люди верующие, церковные, православные — у них-то все с этим понятно, они знают, они вам точно ответят на этот вопрос, в чем смысл жизни.

А. Ананьев

— Даже ответят словами Серафима Саровского: истинная же цель жизни нашей христианской состоит в стяжании Духа Святаго.

Протоиерей Вячеслав

— Да, например это, и могут другие какие-то найти слова или цитаты. И все вроде бы так. Я очень бы поостерегся здесь. Все, так сказать, несколько сложнее. Вот мне вспоминается такой анекдот, на самом деле он очень такой глубокий, как это часто бывает с анекдотами. Значит, где-то в купе там поезда встречаются два пассажира, собеседника, они разговаривают — один священник, а другой ну какой-то там человек. И тот, ну как это часто бывает, начинает своего рода исповедоваться, да, перед батюшкой. Батюшка, вот скажите, я не пью, не курю, значит, жене не изменяю, вот это вот делаю. Ну в общем, все значит. Ну такой: правильно я живу? Он говорит: правильно, сын мой. Только зря.

А. Митрофанова

— Неожиданно.

Протоиерей Вячеслав

— Это вопрос именно про это, да? Мы можем делать какие-то правильные вещи...

Д. Архипова

— Хочется спросить: а зачем?

Протоиерей Вячеслав

— Ну да, а зачем?

А. Митрофанова

— А зачем, действительно.

Протоиерей Вячеслав

— Понимаете, то что вы сказали, так сказать, то что вы увидели в книге замечательной Водолазкина, да, что это подготовка к смерти — это же на самом деле удивительный ответ, да, который восходит там к античности, когда античные мудрецы говорили, что философия это подготовка к смерти. И как мне нравятся замечательные слова Андрея Тарковского из его дневников, где он говорит тоже о смысле жизни. Он говорит: мы приходим в этот мир для того, чтобы измениться, стать другими и приготовить себя к другой жизни. Вот тоже как бы некая цитата, но он же пишет ее для себя, это он не на улице говорит и там все. И он понимает, про что он говорит. И вот этот вопрос: зачем? Помните, с чего начинали, когда говорили о детях. Если мы сможем, у нас есть навык самим себе это задавать: а мы сейчас это делаем — зачем? А в чем смысл того, что вот мы сейчас это делаем? Вот сейчас пост идет. Я своим прихожанам в начале поста как раз говорил, знаете, мне кажется, очень ну как бы такая вот несколько печальная история. Пост это то, что мы не выбираем, а входим в это время и мы постимся, потому что мы православные. И мы только: батюшка, благословите на пост. А вот если здоровье как-то не очень, может быть возраст: благословите там молочко или что-то еще, послабить там пост, все. А мне кажется, это может быть совершенно или должно быть совершенно наоборот, как бы на 180 градусов перевернуто все. Пост должен быть не некоей обязанностью, а некоторой привилегией, которая, может быть, не всякому дана. И вот человек понимает, что это инструмент. Если это инструмент, мы должны понимать, а собственно как им пользоваться и зачем им пользоваться, да. Вот есть такая возможность — пост. И человек говорит: батюшка, благословите мне, хочу попоститься. А батюшка, естественно, как и любой человек, который просит у вас взять какой-то инструмент, говорит: а зачем? Вот лично тебе это зачем? Ты сейчас что хочешь, так сказать, достичь того, что... И человек начинает там, например, говорить что-то: я хочу там с чем-то справиться, как-то себя немножко встряхнуть, — он какие-то слова. Если даже он уже это говорит, батюшка говорит: ну хорошо, вот там благословлю, вот это так-то. А если человек: как зачем? А вот так...

Д. Архипова

— Все постятся, и я пощусь.

Протоиерей Вячеслав

— А так положено, все... Тогда слушай, дорогой, не будет смысла. Так не бывает, так сказать, понимаете. Поэтому вот этот вот вопрос: зачем? — он очень важный. И в контексте нашей жизни мы можем очень, ну мы можем всегда это видеть. Вот мы можем видеть, как человек какой-нибудь тащит тачку там с камнями, куда-то вот он двигает. Мы к нему подойдем: ты что сейчас делаешь? Я везу кирпичи там. Ответ есть, получили. Другой — с такой же тачкой, с такими же кирпичами ту же, по этой же дороге идет. Ты что здесь делаешь? Я зарабатываю себе деньги, у меня семья большая, мне нужно. Ответ? Ответ. Но уже несколько другой. Третий тащит эту тачку тоже с кирпичами, мы подходим, говорим: что делаешь? Я строю храм. Одно и то же действие, один и тот же процесс, а смыслы разные. Потому что ответ на вопрос: зачем? Первый, он собственно, у него нету, он просто вот как-то делает тупо то, что он делает. У второго есть смысл, ну он так вот: нужны деньги. Третий — он строит храм. Так и в нашей жизни все, что мы делаем — молимся, постимся, ходим на работу там, — ну все что мы делаем, мы можем поставить под этот вопрос: зачем? Что именно сейчас я делаю? Не в смысле вот конкретно, да, а вот какой смысл, мой личностный смысл, который я сюда вкладываю. И вот этот навык осмысления, осознания жизни очень важен. И когда говорите, если взрослые так живут, вот такой рефлексией, таким как бы осознанием, то, наверное, и детям будет немножко проще, так сказать входить в это.

А. Ананьев

— Я обращал внимание, не знаю, Алечка, замечала ли ты, на стенах заброшенных зданий часто выведено огромными буками граффити слово «зачем». Отец Вячеслав, уж не ваших ли рук дело?

Протоиерей Вячеслав

— Я футболист, а не художник.

А. Ананьев

— Отличный ответ. Дарья, простите меня, пожалуйста, у меня к вам была заготовлена масса вопросов. Мне, например, было интересно узнать, есть ли у отсутствия цели такая же химическая формула, как у депрессии, например. И что делать, если муж не вылезает из-за компьютера, и жена говорит, что ему ничего неинтересно, и как вернуть ему интерес в жизни. Но время закончилось. Поэтому мы с Аллой Сергеевной приглашаем вас продолжить этот разговор.

А. Митрофанова

— Ой, очень приглашаем. Пожалуйста.

А. Ананьев

— В студию светлого радио. Вернуться к этому разговору можно на нашем сайте https://radiovera.ru. А мы благодарим за этот удивительный разговор наших гостей, настоятеля Свято-Никольского храма села Макарова, протоиерея Вячеслава Перевезенцева. Спасибо, отец Вячеслав.

Протоиерей Вячеслав

— Спасибо.

А. Ананьев

— Дарья, большое вам спасибо. Вместе с отцом Вячеславом была его супруга, кандидат медицинских наук, семейный терапевт Дарья Архипова. Этот «Семейный час» с вами провела Алла Митрофанова...

А. Митрофанова

— Александр Ананьев.

А. Ананьев

— До новых встреч, друзья.

А. Митрофанова

— До свидания.