«Масленица и Прощеное воскресение». Иеромонах Макарий (Маркиш)

 У нас в гостях был руководитель епархиального отдела по   взаимоотношениям Церкви с обществом и СМИ Иваново-   Вознесенской епархии иеромонах Макарий (Маркиш).

 Разговор шел о том, как Православная Церковь относится к   Масленице, в чем смысл Прощеного воскресения, и каким образом блины могут быть связаны с милосердием. Отец Макарий также размышлял, как древний чин прощания в монастырях перед Великим постом преобразовался в современный чин прощения, и для чего мы просим прощения в этот день даже у малознакомых людей.

Ведущий: Александр Ананьев

---

А. Ананьев:

— Как блины связаны с прощением? За этим неожиданным вопросом сразу становится очевидна тема сегодняшней программы «Вопросы неофита» — конечно же, мы поговорим о масленице. О связи языческого и православного, о том, как христианство усваивает масленицу, о том, как эта неделя готовит к Прощеному воскресенью, о том, как масленица учит нас традициям милосердия и еще о многом-многом другом хочется поговорить сегодня с клириком Иваново-Вознесенской епархии, иеромонахом Макарием (Маркишем). Добрый вечер, отец Макарий.

Иеромонах Макарий:

— Добрый вечер, дорогой Александр. Тема важная, актуальная, интересная и не всегда простая. Некоторые вещи простые, а некоторые достаточно глубокие.

А. Ананьев:

— Я когда готовился к нашей программе, открыл буквально на первой странице вот свой запрос, относительно связи масленицы и Церкви, и сразу же наткнулся на жесткое и категоричное (я позволю себе процитировать) с одного из главных поисковых сервисов страны: «Официальная позиция Православной Церкви состоит в том, что масленица не имеет к христианству никакого отношения. Церковь называет масленицу пьянством, разгулом и языческим идолопоклонством и в этом есть толика правды. Дело в том, что масленица — это наиболее древний из известных нам славянских праздников, он отмечался еще задолго до того, как на Русь пришло христианство». И это правда. Странно себе представить праздник, в котором собирается шумная толпа, пьет, ест и сжигает огромные чучела, наряженные женщиной, с православной верой, с исповедью, с причастием, с покаянием.

Иеромонах Макарий:

— Ну мы попадаем здесь в плен к словам. Я внимательно слушал, что вы читаете: вот официальная позиция Церкви — я сразу то ушки-то на макушке, я священник, — и вот автор пишет, что официальная позиция Церкви таковая, и в этом есть толика правды.

А. Ананьев:

— Нет, Церковь называется масленицу пьянством, разгулом и языческим идолопоклонничеством, написано тут. Еще раз подчеркну, друзья, это не наша с отцом Макарием позиция, это цитата из интернета, в котором, как известно, встретить можно всякое.

Иеромонах Макарий:

— Так вот в том-то и дело. А сама Церковь, конечно, никаких формальных определений в своих там, не знаю, догматических источниках вы не найдете. Масленица — это период времени (вот я священник, и меня спросили бы, что такое масленица) от недели мясопустной, от воскресенья, второго воскресенья до начала поста, вплоть до Недели сыропустной, Прощеного воскресенья. Вот эта неделя называется масленицей. Почему масленица, почему там масло? Потому что мясо уже в это время есть не принято, вот уже по обычаю церковного поста. Вот и все. А сыр там, масло, блины там с маслом — милости просим. Вот вся масленица. Если кто-то пьянствует, дерется, сквернословит, богохульничает, там, не знаю, какие-то истории выполняет — так этого никогда не надо делать, ни в масленицу, ни в мясоед, ни в пост, никогда.

А. Ананьев:

— А нет ли в этом элементов поклонения чему-то чуждому?

Иеромонах Макарий:

— Вы понимаете, поклонение — если человек христианин, он поклоняется одному единому Богу. А если он делает глупости какие-то и идет за другими, кто делает глупости, ну это его...

А. Ананьев:

— Ну хорошо, отец Макарий, я буду конкретен.

Иеромонах Макарий:

— Давайте.

А. Ананьев:

— Вот приду я к вам, скажу: отец Макарий, я сделал двухметровую бабу из сена, нарядил ее в красные платки, благословите сжечь ее за церковной оградой.

Иеромонах Макарий:

— Я скажу: причем тут я, любезный друг?

А. Ананьев:

— Ну я же не могу без вашего благословения сжечь чучело на масленицу.

Иеромонах Макарий:

— А я не могу вам ничего такого благословить, потому что это дурь полнейшая.

А. Ананьев:

— А, то есть все-таки это дурь?

Иеромонах Макарий:

— Ну она, так сказать, не относится никак к церковному образу мыслей, церковному образу жизни. Ну, наверное, тут вы правы, что мы с вами тут... Ясно, что есть какие-то обычаи, которые людей уводят от христианского сознания, от христианского образа мыслей — понятно, что эти обычаи желательно искоренять или по крайней мере им противостоять, демонстрировать их как суеверия, предрассудки. Но все-таки это нечто маргинальное, будем говорить так, по сравнению с началом Великого поста и с христианским, так сказать, устроением, с местом Великого поста в церковном круге, богослужебном круге и календаре. Какая там сенная баба, это чушь какая-то, простите меня.

А. Ананьев:

— Ну чучела же сжигают. Причем, знаете, однажды я говорил со священником, имени которого называть не буду, и он сказал, что это даже здорово, главное, правильно это принять, переварить и адаптировать, и интерпретировать. Мы, говорит, у нас на приходе привязываем к этому чучелу бумажечки со своими грехами...

Иеромонах Макарий:

— О, правильно, с грехами — хорошая игра.

А. Ананьев:

— И сжигаем их, и пепел развеивается на ветру. Но меня как-то смущает такой подход.

Иеромонах Макарий:

— Да почему, понимаете, игра есть игра. Вы понимаете, это тоже серьезное дело, когда пытаются какое-то... Вот вы человек молодой, а я человек старый. Когда мне было лет сколько вам или даже меньше, была такая в ходу поговорочка: «Давайте подведем под это марксистско-ленинскую базу». Так вот не надо марксистско-ленинскую базу под какие-то полудурацкие игры. Ну игра и игра, не знаю, честно говоря. А хорошо, говорите, бумажки с этими грехами они сжигают. А когда на елку вешают бумажки, только не с грехами, а с чем — с пожеланиями и потом их срезывают ножницами и прочитывают вслух: тебе пожелали, чтобы ты был умнее, а тебе — чтобы ты был добрее, к примеру, допустим, — ну это та же самая игра.

А. Ананьев:

— Тоже глупость.

Иеромонах Макарий:

— Ну не знаю. Видите, какая двоякая логика. С одной стороны, людям это нравится. С другой стороны, мы ничего злого в этом не видим. Ничего такого, что уводит нас прочь от Спасителя, от Его святого Евангелия. Ну из этих двух соображений...

А. Ананьев:

— Может быть, в этом есть какое-то сплошное неофитство, но каждый раз, когда там люди начинают рвать на себе рубаху и, истово крестясь, опускаются в прорубь на Крещение или когда они начинают на масленицу жарить вот эти безумные блины в огромном количестве...

Иеромонах Макарий:

— Да прекрасные, вкусные.

А. Ананьев:

— Кстати, а у вас в монастыре жарят блины на масленицу?

Иеромонах Макарий:

— Ну, наверное. У них там частное предпринимательство — кто-то пожарит где-то, принесет эти блины, и их едят у нас в епархиальном управлении с благодарностью и с радостью.

А. Ананьев:

— Да? То есть в этом нет такого: «Что ты принес блины эти языческие в нашу православную обитель?!»

Иеромонах Макарий:

— Нет, таких вот как-то инвектив я давно не слышал, чтобы блины назвать языческими. Понимаю, какое-то чучело еще можно языческим назвать, уж совсем. А блины как блины, нормальная пища. Есть прекрасный рассказ у Чехова, я не помню, как иностранец смотрит в трактире, как русский человек ест блины, и он боится, что человек сейчас умрет от того количества блинов, которое он съел. А русский человек, расплачиваясь с половым, с этим официантом, говорит: «Давай, любезный, только поскорее, а то мне сейчас на обед надо ехать». Так что блины дело хорошее, и никто от них не умер, я надеюсь. Впрочем, у Лескова, кажется, есть история печальная — «Железная воля», там кто-то умер от объедения блинами.

А. Ананьев:

— Ну, как говорится, заставь дурака Богу молиться — он и лоб разобьет.

Иеромонах Макарий:

— Да, предложи блины, он может уже и окочуриться.

А. Ананьев:

— И блины могут убить в данном случае. Но все же однозначно масленица не имеет отношения к Церкви.

Иеромонах Макарий:

— Что вы именуете масленицей? Будем говорить так: обычаи, противохристианские обычаи должны искореняться. Обычаи нейтральные по отношению к Церкви — пускай они остаются, никого не волнуют. Обычаи позитивные по отношению к Церкви — почему бы их и не сохранить. Вот я бы так на это посмотрел. А масленица остается одной неделей между двумя последними воскресеньями перед Великим постом.

А. Ананьев:

— Ну вот, например, Иван Купала не имеет же никакого отношения к церковным традициям, к православным традициям?

Иеромонах Макарий:

— Опять что они подразумевают под этим Иван... Ведь Иван Купала — это не тот иной, как Иоанн Креститель, купает людей.

А. Ананьев:

— Понятно, и языческий праздник.

Иеромонах Макарий:

— Ну а что они вытворяют в этих условиях — безобразие, как мы иногда знаем, сейчас нет, но бывало. Ну все то же самое, друзья мои. Дело в том, что, будем говорить, злые силы, можно сказать прямо, что это диавол, пытается любыми способами причинить нам с вами вред — то есть заставить нас совершить грехи, в том числе и привязывая эти грехи к тем или иным событиям церковного круга. Можно, знаете, не ходить далеко, а просто обычный стакан водки, который, к сожалению, сопровождает многие наши праздники — ну это такой же в точности, даже хуже грех, чем все эти десять чучел вместе взятые.

А. Ананьев:

— На одном из порталов православных и, в общем, любимых мной, я к нему часто обращаюсь, есть ваше высказывание, дорогой отец Макарий, относительно масленицы. Вот часть этого высказывания.

Иеромонах Макарий:

— Ничего себе, вот вы меня сейчас поймаете на чем-нибудь.

А. Ананьев:

— Нет-нет, я просто хочу уточнить, нет у меня цели, конечно же, вас ловить. «Ветерок оптимизма несет надежду, — говорите вы, — чем чаще люди слышат о масленице и связанных с нею предметах, тем в большем числе и с большей вероятностью обратят они внимание и на дальнейшее. Обратив же внимание, задумаются, задумавшись, поймут или почувствуют нечто и приступят к делу». То есть здесь вот вы видите вот эту вот ниточку, которая, при должном отношении, может привести человека, который не задумывался о Церкви, но сейчас ест блины, а завтра говорит, значит, тещины блины, а дальше золовкины блины, да, ну вот, а дальше Прощеное воскресенье. Поэтому человек не бывает в церкви, но вот есть...

Иеромонах Макарий:

— А может быть, придет на Прощеное воскресенье.

А. Ананьев:

— Нет, но он позвонит там детям, родителям, друзьям, скажет: «Прости меня, пожалуйста». А еще всем в мессенджере в телефоне отправит картинки, пестрые такие: «Прости меня за все, да, Бог простит».

Иеромонах Макарий:

— «Бог простит, а я подумаю», — так вот еще выражаются.

А. Ананьев:

— Да. Ну то есть, другими словами, в этом вы видите (странно звучит) пользу масленицы?

Иеромонах Макарий:

— Вот ветерок оптимизма — это еще только ветерок. Это еще ветерок, если этот человек, который будет ходить по блинам и потом запивать еще разными горячительными, ему уже потом будет не до Прощеного воскресенья, может кончить дело в полиции или в больнице, например. А если этот человек возьмет другой чуть-чуть сценарий: вот он пойдет, а потом что-нибудь скажет, спросит: а что масленица, что она означает? А вот Прощеное воскресенье, а дальше Великий пост, а почему пост? Но это люди — это все наши сограждане, это живые храмы, так сказать, Духа Святого. Если они еще не приняли этого Святого Духа, не осознали, что Он там должен быть с ними, может быть, и будет возможно что-то сделать в этом направлении.

А. Ананьев:

— Не могу не спросить: а сами вы вот эту неделю, которая именуется масленицей...

Иеромонах Макарий:

— Следующая, да.

А. Ананьев:

— Как-то вы ее отмечаете? Как-то жарите блины или ходите к кому-то, есть ли у вас личные персональные масленичные традиции?

Иеромонах Макарий:

— Тут все очень просто. Я монах и я священник, у меня, как это сказать...

А. Ананьев:

— Вы же, например, рассказывали, вот пока не включились микрофоны, о своих великолепных супах, которые вы готовите сами для себя.

Иеромонах Макарий:

— Не готовлю. Вот видите, уважаемый Александр, эта история про супы относится к событиям 30-летней давности, когда я был человек вольный — в таком смысле очень примитивном, очень неправильном, — гражданское лицо, жил сам по себе, работал на работе и должен был питаться у себя дома, и должен был готовить себе еду. Сегодня я иеромонах, прихожу в трапезную, сажусь за стол — там стоит тарелка с супом и тарелка с блинами, например. И что же, есть — хорошо, прекрасно. А если будет вместо блинов там пустая тарелка — ну, значит, пустая, и это мы воспринимаем все как должное. Вот пустая тарелка будет во время Великого поста. И тоже в свое время. Всему свой срок, всему свой сезон.

А. Ананьев:

— «Вопросы неофита» на Радио ВЕРА. Клирик Иваново-Вознесенской епархии иеромонах Макарий (Маркиш), я Александр Ананьев. Говорим, конечно же, о масленице и обо всем, что вокруг масленицы. И эта тропинка, неровная и витиеватая, приводит нас через тещины блины и через золовкины блины к подготовке к Прощеному воскресенью и к разговору о том, что такое прощение, у кого и за что мы просим прощения. А особенно когда не совсем понятно, чем человек передо мной — например, клирик в храме, куда мы ходим, который просит у меня прощения, у которого прошу прощения я — что вообще происходит и почему мы вдруг друг у друга просим прощения, хотя формально и неформально мы друг перед другом ни в чем не виноваты. В общем, об этом мы сегодня говором с отцом Макарием. Сначала хочу вот действительно еще раз сделать акцент на своем соображении. Вот мы ехали на запись, и мы с женой в машине говорили о том, что на самом деле вот эта традиция распределения по дням для этой масленичной недели — там тещины блины, золовкины блины, еще кого-то — на самом деле имеет глубочайший смысл: она как бы подстегивает нас к тому, чтобы мы собрали себя в кучу и, если в любые другие дни мы не поехали бы к золовке в гости, ну или к теще в гости — зачем? Ну как бы нет формального повода. А здесь есть, говорят: вот, ты должен приехать к теще. А приехать — значит, увидеть, а увидеть — значит, обнять. А обнять — значит, простить, если есть что прощать. Поговорить, стать ближе. И в конечном итоге, шаг за шагом, если следовать этой благочестивой традиции, это приблизит нас к Прощеному воскресенью в несколько более светлом, правильном и нужном виде.

Иеромонах Макарий:

— Верно, это семейная жизнь. Семейная — в широком смысле слова, в смысле большой семьи. Вообще говорим: семья — муж и жена, ну и детки маленькие, которые родятся у нас. А мы говорим как семья — малая Церковь, то так и большая семья — родственники, там бабушки, дедушки, свекры, свекрови — это тоже некоторая, как некий форштадт или предместье моей, вашей семьи. И надо заботиться, как мы заботимся о благополучии малой Церкви, своей непосредственной семьи, и о благополучии большой семьи, Церкви с заглавной буквы, так и заботимся о благополучии вот этой вот увеличенной, расширенной семьи. И да, и действительно Церковь предоставляет нам такие возможности прекрасные, в том числе и с помощью церковного календаря. И угощение блинами в данном случае — ну сами по себе блины, ну что, они ровным счетом ничего не значат, вот как бы сказать, как материальные продукты. Прекрасно помню эту замечательную историю, как теща кормит зятя блинами. Вот она печет — кладет на сковородочку это тесто, переворачивает, и готово. А зять быстренько берет там, заворачивает во что-нибудь и съедает. И вот она всю эту квашню уже все, уже почти пустая, и вот последний блин она — раз, на сковороду, и говорит: «Ну, видишь, говорит, как будто и не пекла». А он взял его, завернул, съел, говорит: «Да, как будто и не ел». Вот такие добрые, хорошие отношения с близкими людьми. Без взаимных обвинений, все очень мирно и хорошо. Я почти уверен, если вот такую картину вы спроецируете на семью, вы можете сказать, что эта теща и этот зять никогда не будут ссориться друг с другом, а будут в очень хороших, добрых христианских отношениях. К сожалению, этого не скажешь про все семьи. И вот вы совершенно правы здесь, уважаемый Александр, что обычаи церковной жизни такие, социальные...

А. Ананьев:

— Это не церковной, скорее какая-то вот...

Иеромонах Макарий:

— Ну видите, люди совсем чуждые православию, они вряд ли будут вот участвовать в этих таких обычаях, как мы с вами описали.

А. Ананьев:

— Да нет, они с удовольствием принимают участие в этом. Я знаю очень много людей, которые не ходят в храм. Я не верю, честно говоря, что они что называется атеисты и неверующие...

Иеромонах Макарий:

— Вот именно.

А. Ананьев:

— Я думаю, что нет неверующих людей. Есть люди, которые просто верят, но как-то вот по-своему, еще не дошли и еще не открыли дверь храма.

Иеромонах Макарий:

— Ну вот здесь мы с вами и совпадаем. Жизнь — это динамика, жизнь — это процесс, не состояние, а процесс. И вот такие обычаи, как мы с вам обсуждаем, открывающиеся ворота Великого поста, это один из этапов, который каждый человек лично может реализовать на своем пути и на своем жизненном пути. Ну и Господь помоги ему реализовать, что такого тут. Мы, например, никого не можем укорить. Вот если мы иногда укоряем людей, которые приходят в церковь, иногда встречаешь таких, редко, последнее время особенно редко, которые совершенно чужие в храме, приходят, говорят: «Так, ну где тут что, свечку какую надо ставить, куда надо ставить, для чего, чтобы что-то было?» Ну с такими людьми разговор немножко другой: «Вы знаете, свечка — это осветительный прибор. А если вы пришли в храм, наверное, вы пришли для молитвы». И, поскольку он уже в церкви — это чаще мужчина, женщины обычно себя так странно не ведут, а это мужчина, и делаешь ему такой комплимент, что вы пришли для молитвы — ну у него, значит, начинается здесь что-то шевелиться, в голове. Слава Богу, значит, польза какая-то будет. А с блинами, конечно, нечто аналогичное происходит.

А. Ананьев:

— Да, если правильно это услышать и понять. Я вообще удивляюсь тому, насколько мудро работает вот эта вот народная традиция с сознанием человека. Ведь они как-то бережно сохраняют и еще как-то маскируют эти христианские ценности под какие-то народные мотивы, да, украшают их как-то ленточками, всем остальным, а на самом деле там же корни очень и очень христианские. Например, ну мы уже как бы уточнили про «тещины» там, «золовкины» и прочие-прочие блины. А ведь есть еще традиция «убогих» блинов — напомню, это блины, которые в каждом доме пекли для нищих, для бродяг, для тех, кто не может позволить себе еду. Ну в буквальном смысле в доме пекли тонкие ажурные блины из пшеничной муки, клали сверху кусок семги там и сметаны. А при этом во дворе прислуга на какой-то адской печи с сизым дымом пекла большие, грубые, толстые блины из ржаной муки. И они были не менее вкусными, конечно. Они были дешевле, но эти блины, они адресовались — по сути, это была благотворительность, по сути, это была милостыня, по сути, это была забота об обделенных. И это тоже круто, это тоже здорово.

Иеромонах Макарий:

— Безусловно. Другое дело, что меняется социальная ткань общества. И если посмотреть на помойки, на которых умирают вороны от объедения — ой, ну и вообще немножко посмотреть на то, что на каждом столбе висит объявление о том, как похудеть, то как-то вопросы изготовления блинов для кого-то еще...

А. Ананьев:

— Нет, на самом деле сейчас, я не знаю, всегда это было, наверное, всегда, людей, которым многого не хватает в жизни, их очень много. Их гораздо больше, чем мы можем себе представить.

Иеромонах Макарий:

— О да, но как оказать им помощь, каким способом? Но тем не менее есть люди, и фонды, и организации, которые требуют нашей поддержки, нашей помощи — это то, что называется гражданское общество. Вот такое вот, как это сказать, прозаическое наименование, оно сюда очень хорошо вписывается.

А. Ананьев:

— Да, я об этом «убогом» блине, я знал об этой традиции, я просто не знал, как она называется. И замечательный повар Олег Ольхов, он как-то в разговоре упомянул об этой традиции, я действительно понял, что это есть. Вернее как, это было. Сейчас, к сожалению, к огромному, люди в многоквартирных домах не будут печь большие толстые ржаные блины для обделенных. Ни при каких обстоятельствах.

Иеромонах Макарий:

— Нет, просто некуда их девать.

А. Ананьев:

— Некуда их девать. Опять же вот, видите, масленица, она как бы соединяет людей. Масленица «коннектинг пипл». В то время как мы в своих этих многоквартирных домах и в больших городах мы настолько разъединены, что в лучшем случае мы, максимум, сходим в гости к родителям с этими блинами. И то не обязательно, потому что родители скорее всего живут в другом городе, и скорее всего это будет хлопотно...

Иеромонах Макарий:

— Или болеют, или у них диабет.

А. Ананьев:

— Да, поэтому скорее всего пожарим блины и все, и на этом как бы...

Иеромонах Макарий:

— Ну кто знает, понимаете. В то же время, понимаете, мы живем в свободной стране, и у каждого в руках и в сознании своя судьба и свой образ жизни. Ну у кого как получается: у кого-то много друзей, у кого-то мало, у кого-то нет, кто-то один, у кого-то кто-то один, о ком он заботится или кто о нем заботится — в общем, сколько людей, столько и ситуаций. В силу вот этой диверсификации и динамики общества и образа жизни, увеличивается диверсификация, увеличивается многообразие личного поведения. Это тоже факт. Если мы раньше в позапрошлом веке: как все, так и я. Но сегодня уже не как все, а сегодня уже думай, как вот ты лично или вы лично, ваша собственная семья, что будет делать. Ну свобода — пожалуйста, трудись, пеки блины или соли семгу.

А. Ананьев:

— Позволю себе провокационный вопрос, завершая разговор о масленице. Вы можете вспомнить, дорогой отец Макарий, случай, в котором вы в сердцах сказали бы: «Да ну, язычество какое-то!» — и ну осудили бы то или иное проявление — Ивана Купалу, масленицу, там купание в проруби, все что что угодно.

Иеромонах Макарий:

— Понимаете, поскольку я 20 лет уже как священник, и за это время, а может быть, даже немножко раньше, как-то привык очень ответственно относиться к своим словам, то за эти вот истекшие 20 лет вряд ли я такое говорил, иначе как речь шла о каком-то явном грехе, греховном каком-то действии. Блины и купание в проруби мы не называем греховными действиями, мы говорим о том, что они могут вести за собой какие-то уклонения. А когда-то давно — ну может быть, и мог, но, наверное, я был в этом не прав. Потому что в том контексте, как вы изложили, переложили этот пример, что-то звучит неправильно. Ведь язычество не может быть грехом. Грех может быть следствием неправильно понятого христианского образа мыслей или там восприятия каких-то дохристианских традиций. А само по себе что такое язычество? Это дохристианское или нехристианское существование людей. И если у нас на планете 8 миллиардов человек — ну христиан из них не так уж и много. А, к сожалению, наши, будем говорить, оппоненты или противники Церкви, они любят вот этим щегольнуть, и они могут назвать язычеством любой элемент церковной жизни — ну на 99% это будет просто ложь.

А. Ананьев:

— Но вы знаете, а на, скажем, 45% — правда. И я поясню. Я очень часто слышал там: «Василий Петрович, у вас нет работы, проблемы, да, или денег? Значит, так: ступайте, дорогой Василий Петрович, вот в данный конкретный храм, возьмите, дорогой Василий Петрович, три свечи и поставьте их вот там, вот там, вот там. А потом, стоя перед этими свечами, прочитайте вот эту страницу, желательно вслух. А потом положите вот сюда столько-то денег — и сбудутся все ваши желания, и сбудутся все ваши мечты. И да пребудет с тобой высокооплачиваемая работа и автомобиль иностранного производства».

Иеромонах Макарий:

— А можете просто денег сразу взять, сразу дать...

А. Ананьев:

— Нет, с деньгами там другое.

Иеромонах Макарий:

— Я понимаю. Нет, как правило, развивается с таким сценарием. Совершенно верно, естественно ваше законное такое очень негодование по этому поводу. Ну все-таки, понимаете, слово «язычество» здесь не совсем уместно, потому что оно...

А. Ананьев:

— Почему? Язычество — это как раз то, что основано на вот этих товарно-денежных... Смотри: я тебе вот это даю, а ты мне вот это давай.

Иеромонах Макарий:

— Это называется магия. Это называется оккультизм. Ну у нас, как-то мы стараемся быть толерантными и политически корректными. И что такое язычество — от слова «язык», не тот язык, который у меня болтается между зубов, а «язык» — это народ, народ. «Языки» — «эхни» по-гречески, по-еврейски, естественно, это «гои» — это народы, помимо Израиля, те кто не имели ветхозаветного религиозного наследия. И поэтому в Новом Завете, и в Ветхом, кстати сказать, тоже, но в Новом конкретно, видим это противопоставление языков, язычников — то есть народов, которые приходят в Церковь. Но те, кто еще не пришел в Церковь, ну зачем их, грубо говоря, оскорблять. Мы можем сказать, что вот тот сценарий, который вы описали, к православию он не имеет отношения. Он имеет отношение к магии, к колдовству, к обрядоверию, к невежеству, разным другим неразумным очень качествам.

А. Ананьев:

— Не могу не спросить вас: а трижды вокруг обители по канавке на коленях проползти?

Иеромонах Макарий:

— Красиво жить не запретишь, в таких случаях я говорю. Ну ведь это ее (обычно женщины) личный молитвенный подвиг. Ну имеет право, никто не запрещает.

А. Ананьев:

— Но это не осуждается или это поддерживается? Я сейчас ни в коем, вот поймите меня правильно, друзья, я сейчас никого не пытаюсь осудить, я пытаюсь найти в себе оценку вот таким вещам. Ведь во мне тоже этого много. Мне кажется, что если я обязательно доеду дотуда и поклонюсь вот тем-то мощам, в моей жизни что-то изменится. Ведь это же тоже из этой серии, вы понимаете.

Иеромонах Макарий:

— Тут тонкий вопрос и глубокий вопрос. Я читаю молитвы вечером, и я делаю земные поклоны. И кто-то мне скажет: «Макарий, а зачем ты делаешь земные поклоны? Что тебе, думаешь, что это ты тут на колени упадешь, и там что-нибудь тебе будет?» Я скажу: не знаю, вот такое вот у меня молитвенное состояние, я вот вижу, что это правильно для меня. Для меня правильно. Не потому, что я что-то выторговываю этим, а потому что я так вот, такое имею чувство молитвенное, такое чувство, что моя молитва будет укреплена и усилена моим поклоном. А кто-то, может быть, совершенно аналогичным рассуждением подумает: надо, понимаешь, да, вот какой-то подвиг совершить — поехать там, не знаю, в Новосибирск, в какую-нибудь там обитель или проползать на коленях там где-то или что-то еще. Это так вот, в общем-то, личная молитва. Обратите внимание, друзья, это правильное различие между молитвой общественной, вообще молитвенным чином, когда мы те же самые земные поклоны совершаем. Вот Великий пост начнется вот-вот, будем читать молитву Ефрема Сирина: «Господи и Владыко живота моего, дух праздности, уныния, любоначалия и празднословия не даждь ми» — земной поклон. Ну и так далее, вы, наверное, знаете это наизусть.

А. Ананьев:

— Конечно же.

Иеромонах Макарий:

— Вот. Тут уже меня никто не спросит: а что это, зачем это? Вот это чин, устав, обычай общей молитвы, общецерковной, мы тем самым приобщаемся к церковному строю молитвы. Когда я возвращаюсь к себе домой или даже еще не возвращаюсь, а просто хочу зажечь пять свечей или семь свечей, или одиннадцать свечей, или только одну свечу — это мое личное дело, и ваше личное дело, и каждого из вас. Зажигание свечей, кстати сказать, сопряжено с вашим пожертвованием, это ваше участие в церковной жизни. Такой автор, христианский православный автор, несколько, так сказать, противоречивый, протоиерей Александр Шмеман, в своих — ну правда в «Дневнике» это вообще у него очень своеобразное чтение, но есть очень хорошая книжка «О литургии». И там отец Александр пишет о том, что во время Великого входа, когда у нас все сидят и дрожат, и смотрят: ай-ай-ай, говорит, правильно в это время надо деньги собирать. Почему? Потому что это принесение даров. Мы не несем сегодня хлеб и вино в Церковь. Вино — у нас акцизное правило существует, и просфорочки у нас пекут просфорники. А вы, уважаемые православные прихожане, приносите свои дары в виде наличных средств, у вас нет других, так сказать, способов, и это правильный совершенно способ делиться вашим благосостоянием с Церковью. Как раз вот в это время вы должны собрать денежку, и уже ну по крайней мере не в Царские врата, а куда-то там нести. Вот вам, пожалуйста.

А. Ананьев:

— Сейчас мы прервемся на минуту, у нас полезная информация на Радио ВЕРА. А через минуту продолжим разговор и про масленицу, и про блины, и в первую очередь о том дне, которым заканчивается эта неделя — Прощеным воскресеньем. Или начинается, да? Ведь начинается, по церковному календарю седмица начинается в воскресенье?

Иеромонах Макарий:

— Ну дело в том, что Великий пост начинается с понедельника, воскресенье — это еще не постный день.

А. Ананьев:

— Отлично, значит, закачивается Прощеным воскресеньем. Поговорим о прощении, да. Не отходите далеко, будет интересно.

А. Ананьев:

— Клирик Иваново-Вознесенской епархии иеромонах Макарий (Маркиш) сегодня в программе «Вопросы неофита», я Александр Ананьев. Поздравляю вас, друзья, с очень особенным временем, с очень особенной неделей, с очень особенными днями, которые нам предстоит прожить. Неделя, которая заканчивается Прощеным воскресеньем. Прощеное воскресенье — это вообще, вот если мы с вами говорим о церковных традициях, прописанных так догматически, богословски, черными буками на белом фоне, и народные традиции, к которым относится и масленица, и купание в проруби, и там блины, и сжигание чучел, и еще что-то. Само это Прощеное воскресенье, оно больше к церковному или к народному?

Иеромонах Макарий:

— Ну я не могу ему отказать, понимаете, я не могу ему отказать в церковности. Потому что открываем церковный календарь, там будет написано: Неделя сыропустная, Прощеное воскресенье, изгнание Адама — это слово, эта фраза присутствует в церковном календаре. И мы совершаем Чин прощения после вечернего богослужения в этот самый воскресный день как элемент церковного обычая, вполне устоявшегося. А что там еще какие-то люди будут в этот день делать — наверное, тоже просить прощения друг у друга, в этом нет ничего...

А. Ананьев:

— На самом деле для очень многих это будет таким открытием. Потому что я до своего крещения, соответственно, там шесть, восемь, десять лет назад я бы считал, что Прощеное воскресенье — это такая народная традиция. Масленица заканчивается, ты во время масленицы там начудил, начудил и до масленицы тоже чудил немало, и вот ты как бы вот такой вот день, когда ты должен у всех попросить прощения за все то, что ты начудил и дальше жить уже себе спокойно, будучи прощенным всеми. Ну то есть это такая исключительно народная традиция. И то, что это на самом деле церковная традиция, которая очень органично вписалась в народный календарь, это факт.

Иеромонах Макарий:

— Да, и слава Богу, можно как бы радоваться этому. Единственное, что вызывает сомнение у многих в наше время, в то время, когда наш 140-миллионный или уже 150-миллионный, народ находится в движении ко Христу, люди начинают недоумевать, как вот вы сказали: священник вдруг просит у меня прощения — а за что? А потом я еще прошу прощения у него. Да я вроде ему ничего плохого не сделал. А потом подходит целая череда людей, которых я встречаю в церкви время от времени или даже вообще никогда не встречал, и вдруг они еще к тому же земной поклон могут сделать в эту грязную жижу, которая на полу храма, и: «Простите меня!» И мне нужно сделать то же самое, земной поклон, и я совсем к этому не распложен. И тоже просить у них прощения, хотя совершенно не знаю, за что. И этот такой эпизод, достаточно характерный, вызывает, конечно, какую-то такую, какие-то трения в сознании людей, не очень еще приобщенных православной христианской жизни. Вот это надо как-то пояснить.

А. Ананьев:

— А давайте зайдем с неожиданной стороны. Насколько я знаю, ко причастию не допускается человек, который не простил брата своего. Так это или нет?

Иеромонах Макарий:

— Ну, в общем, да. Если он говорит: да, вот этот мерзавец, я его в жизни не прощу. Вот стоит на исповедь человек, говорит: «Вот есть какой-то тип, я, конечно, тоже виноват, но он гораздо больше меня виноват, и я его никогда не прощу. И прямо совсем нет. — Ну как же вы причащаться собираетесь? — Не знаю, ну во всяком случае...» — понимаете, можно разыграть сцену какую угодно.

А. Ананьев:

— Ну конечно.

Иеромонах Макарий:

— Да, священник такому скажет: «Любезный, ну вы призадумайтесь на эту тему. Тогда уже приходите снова на исповедь, и мы будем, так сказать, разговор продолжим».

А. Ананьев:

— Ну вы понимаете, куда я клоню. А у кого же тогда, получается, мы просим прощения, если в течение года мы многократно были обязаны простить очень и очень многих людей?

Иеромонах Макарий:

— Правильно. И с Божией помощью это и делали. Только уже не оптом, а в розницу, если вы посмотрите.

А. Ананьев:

— Конечно. А простить оптом невозможно, только в розницу.

Иеромонах Макарий:

— Ну вот на Прощеное воскресенье вроде как и происходит такая мелкооптовая торговля.

А. Ананьев:

— Ой-ой, как обидно звучит. Поясните, пожалуйста, что такое прощение оптом?

Иеромонах Макарий:

— Ну вот оптом — когда всех подряд, не задумываясь о том, в чем конкретно перед Иван Иванычем или Марь Петровной я виноват. Или в чем она передо мной виновата или он виноват, тем более что почти наверняка ни в чем. Вот это, если формально на это смотреть, и звучит, и смотрится, так сказать, не лучшим образом. Это смотреть надо неформально, вот в чем дело. А неформальный взгляд дает нам возможность, так сказать, бросить или реализовать в правильной трактовке слово «прощение». Вот как мы с вами начали говорить: вина какая-то, скандал, ссора, неисполненное обещание, грубый поступок — ну то, что мы называем виной или грехом перед ближним — все это, к бабке не ходи, все ясно. И мы, конечно, когда мы обнаруживаем, что что-то такое произошло, просим у ближнего прощения, и надеемся, что этот вопрос решен, инцидент исчерпан, будь то между мужем и женой (не про вас будет сказано) или будь то между людьми отдаленными. Ну мало ли, в обыденной жизни нормальных людей не так много таких событий. Не так много. По опыту исповеди говорю вам, люди рассказывают о своих часто ну, так сказать, о своих обидах они рассказывают, но я думаю, что на 90% это обиды затаенные: «Я там рассердилась на кого-то. — Ну что, и обидели, оскорбили? — Нет, я не стала ничего рассказывать, но я вижу, что он был неправ». Ну видишь, он был неправ — это его проблема. Если вы как-то хотите исправить свой взгляд — ну тогда исправляйте. Но у вас инцидента не было, просить прощения. Еще не хватало просить прощения, что «я подумала о вас, что вы неправы». Зачем это вообще делать. Ни в коем случае делать это не надо.

А. Ананьев:

— Злая ирония, как мне видится, дорогой отец Макарий, в том, что в Прощеное воскресенье в большинстве случаев — я не буду обобщать и говорить, что это всегда и везде, вовсе нет, но вот в моем понимании, из моей практики, в 99% случаев мы просим прощения у людей, которым нам нечего прощать.

Иеромонах Макарий:

— Правильно.

А. Ананьев:

— И сами говорим: конечно же, я тебя прощаю. Хотя нам, в общем, им прощать нечего. А вот знаете, что самое... Это еще не самое страшное. Самое страшное то, что мы можем формально простить человека, который просит у нас прощения и, если нам есть что прощать, мы все равно не прощаем. Потому что простить невозможно. Вот так вот по щелчку пальцев, да, то есть невозможно. Я говорю это как человек знающий.

Иеромонах Макарий:

— Правильно, но вы немножко...

А. Ананьев:

— И получается, что с одной стороны, что с другой — это просто слова.

Иеромонах Макарий:

— Нет-нет, все не так трагично, как вы представляете себе. Дело в том, что ваша фраза о том, что «простить невозможно» относится к эмоциональному строю, эмоциям. Ну не нравится мне Иван Иванович, а его жена, Ольга Петровна, нравится. Ну что, застрелиться мне или повеситься? Не буду делать ни того ни другого. Я буду дружить с Иван Ивановичем, буду вежлив с ним, ну особо там, и ну с его женой тоже вежлив буду. Не буду, естественно, проявлять тех чувств излишней приязни, которая у меня к ней есть, и не буду ни в коем случае проявлять неприязни, которая у меня к нему есть. Мало того, когда возникает какой-то помысл очередной в этом направлении, я его оцениваю как совершенно лишний, вредоносный, посторонний, чуждый мне, и от себя его отброшу, как с гуся вода он с меня сойдет, и никакого, как сказать, казуса тут нет. Хотя меня может спросить кто-то даже: «Ну тут он тебе, наверное, не нравится? Ты знаешь, ну правду сказать...» — ну на исповеди, других случаев этот разговор вообще не может произойти. Но на исповеди можно сказать: знаете, батюшка, вот мне действительно этот человек не очень нравится. Ну что поделаешь? У Спасителя тоже был любимый ученик, хотя у Него были все ученики Его родные, так сказать, апостолы, один из которых Его предал. Но тем не менее мы читаем, что был особенно любимый ученик, а именно Иоанн Богослов. В этом отношение к людям разное и не надо из этого делать проблемы.

А. Ананьев:

— Есть еще один тонкий нюанс. Я вот сейчас понял одну очень неприятную штуку. Взять хотя бы цветы любимой женщине. Если ты даришь ей цветы, потому что на календаре 8 марта и все дарят женщинам цветы — грош цена этим цветам, и ты и она это, в общем, понимаете. А если ты вдруг неожиданно даришь ей цветы там 20 февраля — без повода, просто потому что ты ее любишь, — вот это другое, тогда это цветы ценны. То же самое с прощением. Допустим, у меня есть несколько человек, перед которыми я очень виноват. И мне не хватает, я просто знаю, что если я сейчас пойду перед ними извиняться, они не услышат, они в гневе на меня.

Иеромонах Макарий:

— Так. Хорошо, что вы мне это говорите, правильно. Так.

А. Ананьев:

— Они в гневе на меня, и не услышат, они не хотят меня ни видеть, ни слышать, и я хорошо это понимаю. А если я к ним приду в Прощеное воскресенье и попрошу прощения, они как христиане скажут: ну конечно, конечно. Но у них останется вот это ощущение, что я пришел, потому что вот так надо.

Иеромонах Макарий:

— Тонкая специфика. Действительно, вот как вы описываете, я бы вам сказал, что этот казус, эту ситуацию, этот феномен надо вынести на исповедь. И сказать священнику: вот такое дело, с одной стороны, есть тут такая закавычка, с другой стороны, опасаюсь негативной реакции. Да, бывает, что не надо просить прощения, чтобы не бередить какую-то рану, это факт. Но вопрос решается строго индивидуально. Это действительно достаточно редкая все-таки картина, но не надо здесь пытаться всех как-то в прокрустово ложе усадить, уложить. Гораздо важнее в данном контексте понять слово «прощение». Потому что по глубокому, как сказать, рассмотрению, это не индивидуальное какое-то, не знаю, подведение итогов чему-то. Как, не знаю там, как у нас бухгалтера говорят: пришли мне отчет, и мне сдали столько-то, отчитайся, у тебя там свой бухгалтерский этот самый, мне нужен за октябрь месяц, у меня не хватает вашего отчета. У меня не хватает прощения за октябрь месяц. Нет, это не то. Это скорее примирение. Есть у апостола Павла эта фраза: примиритесь с Богом. Прощение — это мы в первую очередь-то просим прощения у Господа. И как отражение этого действия мы реализуем с нашими близкими некое примирение, восстановление тех, так сказать, взаимоотношений, того состояния, которое должно быть у человека перед Богом. И, соответственно, с ближними тоже. Поэтому, когда все, эта большая толпа прихожан, духовенства, там начинают друг у друга там: простите, прости меня — это есть не что иное как какой-то, ну будем говорить, ритуал. Ну можно сказать ритуал, почему бы и нет, обычай.

А. Ананьев:

— Обряд?

Иеромонах Макарий:

— Обряд, да. Вот этого вот общего примирения, общего восстановления нормы. Ведь вот сейчас я вам одну вещь расскажу, которую вы, может быть, не очень в курсе. Конечно, этот обычай Чина прощения, разумеется, он идет из монастырей. В монастырях с давних времен, не во всех, но, видимо, в монастырях Ближнего Востока, а может быть, даже и Египта, был опять-таки обычай на Великий пост расходиться монахам. На весь Великий пост они уходили прочь из своих обителей, кто куда. Вот, скажем, история о Марии Египтяныне — это, соответственно, VII век — мы находим там вот прямо непосредственно пишется: вот они ушли на время поста, разошлись, потом сошлись снова. И когда монахи в канун Великого поста прощаются, тут поневоле вы вспоминаете русское слово «прощение», «прощание» как «расставание». Мы говорим: «Пойди, попрощайся с Васей. — Давай, Вась, до свидания, дорогой». И ушел. Мы упускаем, что это ровно то же самое слово. Мы желаем друг другу всего доброго, мы расстаемся и на этом расставании мы подводим какой-то итог. Когда я с Васей прощаюсь, говорю ему «до свидания» — это не значит, что я у него прошу прощения за какие-то ведомые или неведомые грехи, а просто говорю: «До свидания, всего вам доброго, оставайтесь с миром». Вот это есть содержание Чина прощения на самом деле. И поется, обратите внимание, в этот момент, в момент совершения Чина прощения, поются удивительные стихиры Пасхи на 5-й глас: «Да воскреснет Бог и расточатся врази Его», которые поются в день Пасхи, через семь недель после этого события. В завершение пасхальной утрени поются стихиры Пасхи, которые кончаются возгласом: «Христос воскресе из мертвых, смертию смерь поправ, и сущим во гробех живот даровав» — пасхальным тропарем, а он в Прощеное воскресенье не поется. Обрываются стихиры Пасхи, обрываются после: «И ныне...». Почему? Ну обрываются понятно почему, потому что еще не празднуется Воскресение Христово. Но кто знает, кто из тех людей, с кем мы сегодня расстаемся, может быть, и не услышит этих стихир, и может быть, мы их вообще не увидим — где-то там, в пустыне, они там свои косточки сложат, и их там местные шакалы обглодают. Вот ведь где, откуда это вырастает, сам этот Чин прощения.

А. Ананьев:

— «Вопросы неофита» на Радио ВЕРА. Клирик Иваново-Вознесенской епархии иеромонах Макарий (Маркиш), я Александр Ананьев. У меня, слушайте, прямо дар речи пропал. Вот я сейчас действительно узнал нечто абсолютно новое. Я никогда не связывал слова о прощании и прощении. Мне казалось всегда, что это совпадение, что они как-то созвучны, а оказывается, они неслучайно созвучны. Более того, и прощание, и прощение в нашей жизни — да-да, друзья, которые не ходят в церковь, да-да, все те, кто не открывает Священное Писание, — прощание и прощение, получается, сами вот эти слова и даже сами эти явления в нашей жизни, и прощание, и прощение, привнесены в нашу жизнь Церковью и православной верой, получается.

Иеромонах Макарий:

— Ну так это уж точно. Ну понятное дело, что нравственный строй русского народа, да, наверное, и не только русского, а всего европейского человечества, конечно, основан на Евангелии. Другое дело, что европейское человечество, большая его часть, его топчет ногами. Ну красиво жить не запретишь.

А. Ананьев:

— Ну ведь если задуматься, действительно невозможно попрощаться, не простив. И каждый раз, когда мы прощаем, мы в каком-то смысле и прощаемся. И вот, собственно, Чин прощения... Спасибо вам, дорогой отец Макарий, вот правда, я же даже не знал об этом.

Иеромонах Макарий:

— Но тем не менее это так и есть. И поэтому, когда вы приходите в храм, у нас ведь как бывает, служится литургия в день Недели сыропустной, и после литургии сразу вечерня с Чином прощения. А в монастырях все-таки разводят и служат вечернюю службу отдельно: вечерня совершается, и после нее уже, вечером, глубоким вечером Чин прощения. Когда бы он ни был, но вы так вот это включите это состояние, воспоминание, что дело не в том, что вот он у меня взял 500 рублей, я ему говорю: «Ну прости меня. — Ну я тебя прощаю. — А, ну я тогда тебе возвращать и не буду долг». Ну это немножко не тот случай. Это совсем не тот случай. С долгами вашими разберитесь, и правильно, кому простите долги, если хотите, по возможности. А вот эта сторона — это такое, как сказать, подведение черты под очередным кругом церковного года, перед началом нового сезона, перед началом движения...

А. Ананьев:

— Ну церковный год в другое время заканчивается.

Иеромонах Макарий:

— Ну год, он круглый, он не может закончиться совсем.

А. Ананьев:

— Тоже правильно.

Иеромонах Макарий:

— Это одна из вех церковного года.

А. Ананьев:

— Я не планировал задавать вам этот вопрос, но в свете того, что вы рассказали, чем вы поделились, оно как бы становится совсем очевидным. Связь того, что это изгнание из рая и Чин прощения хронологически совпадают вот в богослужебном календаре. И получается, что в каком-то смысле мы не только прощаем и просим прощения, мы не только прощаемся с людьми, но и вот — я сейчас предполагаю, я не знаю, так это или нет, — но прощаемся с раем?

Иеромонах Макарий:

— На время. Временно.

А. Ананьев:

— Но действительно ли на каком-то из смысловых уровней в этом дне заложено и прощание с раем?

Иеромонах Макарий:

— Да, раз изгнание Адамово — ну уже никуда не денешься от этого факта. И Серафим (Роуз) покойный, известный автор православный, он в одной из проповедей своих очень хорошо написал, что христианская жизнь — это скитание, это блуждание. Вот это вот термин, который есть в Псалтири у нас и в богослужениях нередко встречается. Конечно, здесь церковнославянский язык нас подводит немножко: «пришествие мое продолжися». Ну «пришествие» — значит, я пришел. Имеется в виду, что я стал пришельцем — то есть изгнанником, то есть блуждаю. Что такое пришелец с точки зрения Ветхого Завета? У них там вот есть община какая-то или колено, одно из двенадцати колен Израилевых, и вот кто-то к ним пришел посторонний — «гер» по-еврейски, и вот этот «гер» пришел — и его прими, пришельца, не гони его там и не делай ему зла. А сам пришелец, в общем-то, человек второго сорта с точки зрения ветхозаветных законов, обычаев, человек второго сорта. Даже в греческом обиходе: вот есть граждане, горожане, жители города, и кто-то там пришел — у него и прав нет тех, он там не участвует в выборах, недвижимости у него нет. Так вот это странничество, если правильно сказать, странничество — это одна из метафор вообще христианской жизни: мы странствуем по этому миру, мы странники в этой жизни. Ну блуждающие совсем без цели блуждают. А странник, он все-таки куда-то идет. И вот это вот наше движение к небу — это и есть цель нашего странствия.

А. Ананьев:

— Наше время подходит к концу, а вопросов у меня еще очень много. Особенно много после того, что вы рассказали, отец Макарий. Потому что я на многие вещи посмотрел совершенно в новом свете. И один из вопросов вот какой. Я сейчас вдруг почувствовал, что перед Великим постом — мы, понятное дело, не монахи древних монастырей, мы миряне, и у нас обычная жизнь с этими смартфонами, пробками, интернетами и со всем остальным. Но в каком-то смысле мы все тоже должны друг с другом попрощаться накануне Великого поста. Эта мысль пришла мне в голову только что, благодаря вам. И если это так, то в каком смысле мы должны попрощаться с друзьями, с женой, со священником, с которым я прощаюсь в храме у аналоя?

Иеромонах Макарий:

— Проститься — расстаться, вы имеете в виду.

А. Ананьев:

— Да.

Иеромонах Макарий:

— Очень простой, я думаю, ответ. Такого рода решения принимаются, исходя из соображения пользы, добра. И если у меня, у кого-то из нас, есть манера собираться с друзьями — ну выпивать, может, закусывать, тратить с ними время на застолья, всякие беседы — ну вот как раз Великий пост самое время этому положить, ну временно...

А. Ананьев:

— Ну монахи этим же не занимались. Они прощались друг с другом не потому, что они друг с другом постоянно застолья устраивали, нет.

Иеромонах Макарий:

— Мы говорим про монахов — они прощались, расставались, потому что они в самом деле расставались и могли бы уже не встретиться.

А. Ананьев:

— Да.

Иеромонах Макарий:

— Ну мы не ищем таких возможностей. Но прервать на время Великого поста, будем говорить, разного рода увеселения и встречи с близкими разные или не очень близкими людьми, беседы, застолья, как у нас говорится, самое подходящее время. Самое для подходящее время тем, для кого это составляет важную часть их жизни. А такие люди есть, я их знаю.

А. Ананьев:

— Неожиданный вопрос, я не мог это себе представить, в принципе не могу, но давайте идеальную картинку нарисуем, потому что у меня есть такая возможность. Вы бы, отец Макарий, благословили нас с Аллой расстаться на время Великого поста?

Иеромонах Макарий:

— Супружество, вы говорите? Так мы с вами не дошли до супружества. Я сказал: все зависит от того, о ком идет речь. Если речь идет о каких-то друзьях, знакомых, соседях в многоквартирном доме, они каждую неделю или каждые три дня друг к другу ходят в гости, приносят угощения разные, жидкие — ну вот это как раз момент, когда с ними надо прекратить вот эту практику. А если у вас есть дети малые, сказать: знаешь, мальчик или девочка, я с тобой попрощаюсь на семь недель, ты живи как хочешь, питайся и грейся, как говорит апостол Иаков, а я уж займусь сам — это уже просто абсурд и нелепица. Что касается супружества — отдельнейшая тема, которая, в общем-то говоря, решается, как я уже говорил в одной из передач, за закрытыми дверьми супружеской опочивальни. Потому что одним супругам бывает полезно прекратить супружескую близость на семь недель, а другим супругам бывает это крайне вредно. И вот тут действительно супер-интимное и супер-индивидуальное рассуждение. Единственное, что я могу сказать, просто воспоминания свои собственные. Я был в вашем состоянии, неофитом, и это было дело за границей. И священник повенчал двух молодоженов — ну понятно, мужчину и женщину, а священник был американский человек, а молодожены были русскими. И он подошел ко мне и попросил моего, так сказать, участия, чтобы я до этих молодоженов донес некоторую подробность: чтобы ни в коем случае — вот а дело было как раз вот в эти примерно времена, когда должен начаться пост, за две недели, — чтобы они ни в коем случае не применяли к себе вот этого вот, значит, критерия расставания на семь недель. Вот так вот. Это я запомнил, мне это было немножко все внове. Но сейчас я как священник, когда задают мне, вы мне задали вопрос, я сказал: дорогой мой, я вас не исповедовал. Если бы я был духовником, то есть регулярно исповедовал бы вас и вашу супругу, и более-менее представлял себе, как идут дела — а это вообще не должен особенно совать священник нос туда тоже, ну кое-что мог бы понять, он сказал бы, священник: вы знаете, вам это рекомендуется или не рекомендуется.

А. Ананьев:

— И смотрите, как удивительно получается. «Черная роза — эмблема печали, красная роза — эмблема любви». А блины, отец Макарий, блины — это символ прощания. Неспроста же блины на поминках подают.

Иеромонах Макарий:

— Да, ну вот насчет поминок трудно мне сказать, блины — такая массовая пища.

А. Ананьев:

— Нет-нет, вот именно, понимаете, накануне Прощеного воскресенья мы готовим друг другу блины на прощание.

Иеромонах Макарий:

— Да, наверное...

А. Ананьев:

— И поэтому на поминках, прощаясь с человеком, мы тоже готовим блины.

Иеромонах Макарий:

— Ну понимаете, символизм выступает постфактум. Не потому, что кто-то подумал: а не испечь ли нам блины, чтобы это вот как-то было особое молитвенное движение по отношению к предстоящему Великому посту или, не дай Бог, кто-то скончался. А так уж повелось: сначала блины, а потом уже семантика.

А. Ананьев:

— Ну да. В общем, друзья, не будьте как я — не придумывайте себе лишнего. Хотя мне вот очень нравятся какие-то такие параллели раскладывать и пазлы складывать вот эти смысловые.

Иеромонах Макарий:

— Ну, работает голова. Слава Богу.

А. Ананьев:

— Спасибо вам огромное, отец Макарий. Вы действительно поделились со мной чем-то очень важным, смыслообразующим и новым для меня.

Иеромонах Макарий:

— Ну помоги вам Бог. И вам, и вашей семье.

А. Ананьев:

— Клирик Иваново-Вознесенской епархии иеромонах Макарий (Маркиш) сегодня был в «Вопросах неофита». Я Александр Ананьев. Проведите эту неделю с пользой для себя и радостью. Пока.

Иеромонах Макарий:

— Господь в помощь.

---

Все выпуски программы Светлый вечер

• «Замысел художника и восприятие зрителя». Протоиерей Владислав Провоторов
• «Развитие города в Древней Руси». Анастасия Федорина
• «Путь к священству». Священник Александр Макеев