«Лермонтов, вера, общество». Протоиерей Павел Карташев - Радио ВЕРА
Москва - 100,9 FM

«Лермонтов, вера, общество». Протоиерей Павел Карташев

Лермонтов, вера, общество (14.10.2024)
Поделиться Поделиться
Протоиерей Павел Карташёв в студии Радио ВЕРА

У нас в студии был настоятель Преображенского храма села Большие Вязёмы Одинцовского района протоиерей Павел Карташёв.

Разговор шел о Михаиле Юрьевиче Лермонтове, о его творчестве и о том, как в его произведениях отражались переживания и поиски самого поэта и духовное состояние общества той эпохи.

Ведущая: Алла Митрофанова


А.Митрофанова

— «Светлый вечер» на Радио ВЕРА.

Дорогие друзья, здравствуйте!

15 октября 1814 года — то есть, 210 лет назад, родился Михаил Юрьевич Лермонтов, и эта неделя на Радио ВЕРА будет Лермонтову посвящена — вот, в том временном сегменте, в котором мы сейчас с вами находимся.

Целый цикл программ предлагаем вам. Их можно впоследствии будет послушать на тех ресурсах, где Радио ВЕРА представлено — в первую очередь, на сайте Радио ВЕРА, если кто-то заинтересуется и пропустит, например, один из эфиров. Не беда, их можно будет в записи найти.

И в нашей студии сегодня — человек, который литературу не просто очень хорошо знает, а который литературой — дышит. Протоиерей Павел Карташёв, настоятель Преображенского храма села Большие Вязёмы.

Отец Павел, здравствуйте!

О.Павел

— Здравствуйте!

А.Митрофанова

— И я Вам очень благодарна, что Вы о Лермонтове согласились с нами поговорить. Потому, что, насколько понимаю, это... ну... не один из авторов Вашего личного «топа»... вот, такого... не входит, скажем, в тройку самых важных для Вас, самых ключевых. И, тем не менее...

О.Павел

— Но, тем не менее! Потому, что... Вы знаете, есть одно соображение... ни Пушкины, ни Лермонтовы в пустыне не рождаются, и должна быть та среда, то взаимное опыление, или... физический термин... интерференция, взаимопроникновение волн...

А.Митрофанова

— Это точно...

О.Павел

— ... да.

А.Митрофанова

— Помните, как Толстой сказал о Лермонтове, да? Дословно не воспроизведу, но смысл такой: «Если бы этот мальчик прожил дольше... — а Лермонтов прожил 27 лет, как мы знаем. — нам бы с Достоевским в литературе делать было нечего». Вот вам и взаимное опыление! И справедливо, на мой взгляд, литературоведы указывают, что... конечно, вышли из Гоголевской «Шинели», но, точно так же, вышли и из... например... «Героя нашего времени». Не говоря уж о поэзии Лермонтова.

Сегодня мы, собственно, о его стихах и поговорим...

О.Павел

— Да.

А.Митрофанова

— ... и о том, как они связаны с его судьбой, и с его переживаниями...

О.Павел

— Да... да...

А.Митрофанова

— Потому, что это всё, конечно... вот, этот его внутренний мир невероятный... вообще, как подумаешь — до 27 лет человек столько успел осмыслить и написать...

О.Павел

— ... в самых разных родах, жанрах, стилях, и, действительно, его производительность... он был настолько плодотворным человеком... эта внутренняя энергия... при том, что этот человек — ему было и трудно, в силу ряда причин, от него совершенно не зависящих — и рождение, и семейные обстоятельства...

Жизнь иногда... есть такая точка зрения в литературоведении — ни в коем случае не надо объяснять произведение жизнью автора... в иных случаях, просто от этого никуда не денешься!

А.Митрофанова

— Абсолютно точно.

О.Павел

— И не просто для того, чтобы что-то такое пикантное, острое выявить, вынести наружу, и потешиться, может быть, этим — совсем другой здесь взгляд. Для того, чтобы понять, и, понимая, лечь на ту волну сочувствия, сопереживания, ответа, которую должно произведение в сознании читателя вызывать. Потому, что любой творческий человек — он не творит... он картины свои не вешает красочным слоем к стене, и не пишет в стол. Это, всё-таки, тот голос, та полнота сердца, которою уста глаголют.

И, поэтому, если он это говорил, и... как в случае Лермонтова, очень рано заговорил, очень рано... то это, наверное, был тот исход того внутреннего накопления, которое имело место быть.

Вот... а Лермонтов — это человек, которого суровые обстоятельства жизни встретили, можно сказать, прям, с самого начала. Смерть матери...

А.Митрофанова

— Три года ему было, когда скончалась мама... и, вот, эти, очень сложные, отношения между бабушкой и отцом... фактически, ультиматум, который бабушка ставит отцу... что, если...

О.Павел

— Шантаж...

А.Митрофанова

— ... да: «Если Вы будете заниматься воспитанием ребёнка, если Вы не оставите его мне, я лишу его наследства!» — а отец-то — обнищавший дворянин, а бабушка — богата, и может дать ребёнку всё... ну, в плане материальном...

О.Павел

— Да... властная... бабушка — тоже сложнейшей судьбы: похоронила мужа, похоронила дочь, похоронила зятя и — похоронила внука.

А.Митрофанова

— ... и похоронила внука.

О.Павел

— То есть... вот, так, вот уже... когда всю жизнь обозреваешь, думаешь: какая тяжёлая судьба! Какая тяжёлая жизнь! Но бабушка, при этом, властна, авторитарна. Совсем негативными, тёмными красками её портрет писать нельзя, потому, что она, при всём, была какую-то пору и ангелом-хранителем для своего внука, и, действительно, всё для него делала. Но, поначалу, окружила его таким вниманием... мы б сейчас сказали: избаловала его до предела... наверное, вполне возможно...

А.Митрофанова

— Ну, она любила дочь, и любовь к дочери, вот, так, вот, перенесла на внука...

О.Павел

— Да, конечно...

А.Митрофанова

— ... и он для неё стал, фактически... такой... заменой дочери и единственным смыслом её жизни...

О.Павел

— ... что она прямым текстом и говорила — что теперь весь смысл жизни сосредоточен в нём и на нём. А ко всему прочему — болезненный мальчик. Вот, это тоже обстоятельство очень... сейчас как-то жизнь... и, может быть, наука, медицина это преодолела, но он был болен золотухой — это туберкулёз соединительных тканей, кожи, лимфы — это очень мучительная болезнь, которая потом бесследно никогда не проходит. Она отражается на нервной системе. Мы углубляемся в это, чтобы понять, что человеку было очень трудно с самого начала его жизни, и он нашёл выход, нашёл отдушину. Он на этих горячих подушках уходил в воображение — то есть, для него анестезией, облегчением страдания была работа воображения. Он — фантазировал, он прятался в эту нишу.

Ну, а мы знаем, насколько, с аскетической точки зрения, это рискованно, небезопасно — так разработать эту сторону своей личности, что потом ты реагируешь на всё, и у тебя любой случай жизни продолжается какой-то фабулой. Он — развивается, потому, что это образы, яркие, которые... и он очень рано это начинает понимать. Он очень рано начинает понимать, с каким волшебством, с каким виртуальным ( мы бы сейчас сказали ) миром он соприкоснулся.

Вот, 1829 год, ему всего на всего 15 лет, и он пишет стихотворение «Молитва». «Молитв» у Лермонтова — три.

А.Митрофанова

— Несколько, да...

О.Павел

— Да... три. Ну, по крайней мере... я пытался и с этой стороны... три. И, вот, «Молитвы» сами говорят о некотором генезисе, то есть, о развитии Лермонтовского мировоззрения, и о тех переменах, которые его душа проходила, и как он сам менялся. Потому, что «Молитвы» — очень разные, и, можно сказать, все эти три «Молитвы» — это три ступени восхождения Лермонтова, восхождения, безусловно, религиозного, внутреннего.

Ну, вот, первая «Молитва», если вы позволите, она 1829-го года, и тут каждое слово очень важно. Вот, посмотрите, 15-летний человек пишет... может быть, с точки зрения стихосложения, формально ещё не совсем совершенное произведение, но, тем не менее... «Молитва»... сразу обращается к Богу:

Не обвиняй меня, Всесильный,

И не карай меня, молю,

За то, что мрак земли могильный,

С её страстями, я люблю.

За то, что редко в душу входит

Живых речей Твоих струя.

За то, что в заблужденьи бродит

Мой ум далёко от Тебя.

За то, что лава вдохновенья

Клокочет на груди моей,

За то, что дикие волненья

Мрачат стекло моих очей.

За то, что мир земной мне — тесен,

К Тебе ж проникнуть я — боюсь...

И часто звуком грешных песен

Я, Боже, не тебе молюсь.

Но угаси сей чудный пламень,

Всесожигающий костёр!

Преобрати мне сердце — в камень,

Останови голодный взор!

От страшной жажды песнопенья,

Пускай, Творец, освобожусь.

Тогда — на тесный путь спасенья,

К Тебе, я снова обращусь.

То есть, это — некое свидетельство о том, что и общение с Богом, и разговор с Ним, среди всего этого воображения, этой игры образов, красок, карнавала внутреннего — и это ведомо ему, его внутреннему опыту. Потому, что это — совершенно неслучайные слова!

А.Митрофанова

— В 15 лет — это очень сильно!

О.Павел

— Да.

А.Митрофанова

— И, обратите внимание, ведь он точно определяет своё духовное состояние!

О.Павел

— Точнее не скажешь.

А.Митрофанова

— Он всё видит! Он всё видит очень хорошо, и называет вещи своими именами.

О.Павел

— Абсолютно!

А.Митрофанова

— Мы-то, когда себя пытаемся анализировать, тут — приукрасили, тут — прикрыли, тут — себя оправдали...

О.Павел

— ... а тут — слов не нашли... иногда, такой, туман в голове...

А.Митрофанова

— ... да. А тут...

О.Павел

— Тут — всё так... Вы совершенно правы... так всё, прямо...

А.Митрофанова

— ... чётко...

О.Павел

— ... прицельно! Чётко! Точно! И здесь обнаружено — что?

Очень важное. Что, с одной стороны, это — общение... это уже опыт общения: «Я снова к Тебе обращусь... снова... если Ты... ну, пожалуйста, ну выключи у меня вот, это, вот... я понимаю, что это меня не туда совершенно влечёт!» — то есть, это, одновременно, и исповедь, и мольба: «Понимаю — меня тащит! Я не хочу!»

И, вдруг, в эти же самые годы... вот, о чём это говорит?... первый «Мой демон». Опять же, как и «Молитвы» — три, так и демоническая тема — уж, не говоря про поэму, — она постоянна в творчестве Лермонтова. И — тот же самый 1829 год. Это стихотворение, которое было сначала написано, как набросок, а потом было через год...

А.Митрофанова

— Переработано...

О.Павел

— ... переписано. «Мой демон» называется. Сначала:

«Собранье зол — его стихия.

Носясь меж дымных облаков,

Он любит бури роковые

И пену рек, и шум дубров...»

И, вот, только эти 4 строчки Лермонтов оставляет, а потом обращается к ним снова, чтобы продолжить их, и создать уже более весомое и пространное произведение.

А дальше:

«Он любит пасмурные ночи,

Туманы, бледную луну,

Улыбки горькие, и очи,

Безвестные слезам и сну...»

Я перескакиваю через строфы... и заканчивается:

«Когда же кто-нибудь нисходит

В могилу с трепетной душой,

Он час последний с ним проводит,

Но — не утешен им больной.

И гордый демон не отстанет,

Пока живу я, от меня,

И ум мой озарять он станет

Лучом чудесного огня.

Покажет образ совершенства,

И, вдруг... отнимет навсегда.

И, дав предчувствие блаженства,

Не даст мне счастья — никогда».

А.Митрофанова

— «Светлый вечер» на Радио ВЕРА.

Дорогие друзья, напоминаю, сегодня о Лермонтове, в связи с тем, что 15 октября его 210-летие, говорим с протоиереем Павлом Карташёвым, настоятелем Преображенского храма села Большие Вязёмы.

Отец Павел, ну, и второе стихотворение, Вами приведённое, свидетельствует о духовном опыте Лермонтова. При том, что, как Вы справедливо отмечаете, он раздираем между небом и землёй, условно говоря.

О.Павел

— Да.

А.Митрофанова

— Вот, он, молясь Богу, совершенно открыто признаётся Богу, и правильно делает, что открыто признаётся, потому, что, иначе, Господь и не сможет помочь... как Господь нам сможет помочь в том, о чём мы Его не просим, да?... он открыто признаёт, что песни, вот, этой, вот, самой, земли-то... этот земельный замес — он очень его любит, он ему доставляет удовольствие! И, вот, этот демон тоже...

О.Павел

— И он прекрасно видит, чем это кончается! У него уже есть опыт: счастья он не даст! Это — лжец и отец лжи. По апостолу Иоанну Богослову.

А.Митрофанова

— При всём при том. И, вот, это тоже он видит прекрасно. Понимаете?

О.Павел

— Да, он прекрасно это видит. И, при этом, он страшится этого, потому...

Смотрите, у него первое стихотворение заканчивается знаменательными строчками, которые тоже говорят о его опыте, и о том, что он понимает, вообще, чем дело кончается. Эти строчки не вошли в уже переработанное стихотворение. Оно переработано в 1830-31 году, а это — 1829 год:

«И звук высоких ощущений

Он давит голосом страстей,

И муза кротких вдохновений

Страшится неземных очей».

Где эта встреча совершалась — музы кротких вдохновений и этого демона, с его испепеляющим взглядом?

А.Митрофанова

— Муза... как божественное начало... творчество... да?... как символ творчества в человеке?

О.Павел

— Да... да... и, знаете, нельзя не вспомнить тютчевское:

«О, бурь заснувших не буди!

Под ними — хаос шевелится...»

Знаменательно, что Тютчев пишет эти стихи — в этот же год, 1830. Прямо, вот, как будто бы они об одном и том же... одно и то же видят... что-то такое, общее, разлитое в атмосфере того времени, той культуры, их ранит и потрясает.

И, вот... вот, это, вот... ну, а потом...

А.Митрофанова

— Но поразительно, конечно, что Лермонтов... смотрите, 1829 год, ему 15 лет. В 1930-31 ему — 16-17... эти стихи пишет, по нынешним меркам, вообще, мальчишка!

О.Павел

— Зелёный абсолютно человек! Без опыта жизни.

А.Митрофанова

— И какая глубина!

О.Павел

— И какая глубина...

А.Митрофанова

— Очень люблю известное его стихотворение «По небу полуночи Ангел летел». Вы уж меня простите — оно настолько известно, что, я думаю, его многие знают наизусть...

О.Павел

— Да.

А.Митрофанова

— ... но в этом стихотворении... оно такое пронзительное, и в нём такая глубина... через, вот, эту кажущуюся простоту...

«По небу полунощи Ангел летел

И тихую песню он пел.

И месяц, и звёзды, и тучи толпой

Внимали той песне святой».

Ну, кстати, литературоведы предполагают — речь идёт о песне, которую Лермонтов помнил в мамином исполнении. Ведь маму он помнил. Несмотря на то, что ему три года было, когда она скончалась, он помнил её.

О.Павел

— Да.

А.Митрофанова

— И, вот, этот образ Небесного Ангела, и её песни...

О.Павел

— И объятий...

А.Митрофанова

— Да, тепла... и любви...

О.Павел

— Материнских объятий... да... да...

А.Митрофанова

— ... вот, этой самой безусловной любви...

«Он пел о блаженстве безгрешных духов

Под кущами Райских садов.

О Боге Великом он пел, и хвала

Его непритворна была.

Он душу младую в объятиях нёс

Для мира печали и слёз.

И звук его песни в душе молодой

Остался — без слов, но живой.

И долго на свете томилась она,

Желанием чудным полна.

И звуков Небес заменить не могли

Ей скушные песни земли».

1931 год. Лермонтову — 16. И это стихотворение — от человека, который... такое ощущение, вот, знаете... как будто бы он родился задолго до того, как он родился...

О.Павел

— Да.

А.Митрофанова

— И, как будто бы, он в себе несёт какую-то мудрость, опыт и знание огромного количества... не знаю... людей... предшественников... своего рода... я не знаю, чего...

О.Павел

— Ну, вот, может быть, это — одна из характеристик... как Вы хорошо сказали: «задолго до того, как он родился»... может быть, это — одна из характеристик одарённых, гениальных, талантливых людей — они впитывают и претворяют, и воздают, в каком-то совершенно преображённом виде, опыт предшественников.

И... ну, вот, мы смотрим на жизнь, мы её слушаем... композитор — по-иному: у него каждый звук — начало музыкальной фразы... а каждая чёрточка у художника — выстраивается уже... продолжается, как... это, вот... «Когда б вы знали, из какого сора растут стихи, не ведая стыда...» Ахматовой, да...

А.Митрофанова

— Или, знаете... вот, какая мне мысль приходит на ум... Микельанджело... ведь, он, когда с мрамором работал, он от «лишнего» мрамора освобождал то, что он уже видит в этом мраморе. То есть, Господом уже создано, заложено, а его задача, как художника...

О.Павел

— Даже афоризм есть такой... «Как изваять Моисея? Отсечь всё лишнее!»

А.Митрофанова

— Совершенно верно! Да, да, да... И, вот, когда я о Лермонтове думаю, о Пушкине... когда я, например, смотрю какие-то любимые произведения средневекового искусства — там... шпалеры в музее Средневековья Клюни, в Париже — очень люблю... или, там... витражи средневековые, которые... или, там... витражи Шагала... или что-то ещё... великая живопись — на это смотришь, и такое ощущение, что человек сам придумать и создать этого не мог. Он «подсмотрел»... вот, как это...

О.Павел

— Взгляд должен быть особый...

А.Митрофанова

— Конечно... конечно... взгляд, через который... ну, как... человек разрешил Божьему откровению пройти через себя...

О.Павел

— Да... да... и нам показал, и теперь и мы это видим.

А.Митрофанова

— И нам показал, как это... и перенёс...

О.Павел

— Да.

А.Митрофанова

— Вот. Вот, с Лермонтовым, по-моему, то же самое!

О.Павел

— Да. И нам очень много показал, и дал услышать, и пережить... но за это нельзя не быть благодарным этому человеку! Притом, что... когда мы последовательно читаем его лирику, мы видим, что она — вот, летопись борьбы! Что это, вот, просто, какой-то духовный труженик! Пушкин, про себя, в «Страннике»: «Духовный труженик, влача свою веригу...» Это человек, который «влачил свою веригу»... он боролся постоянно! И тут и Достоевский вспоминается: поле битвы — сердца людей... где дьявол с Богом борются.

И у Лермонтова есть стихотворение... он, вообще, человек, обладавший... он же на 4-х музыкальных инструментах играл — на скрипке, виолончели, гитаре и фортепьяно. А, при этом, ещё и удивительный живописец! А, при этом, ещё и... я, правда, так и не докопался, каким же рукоделием он занимался... он, при этом, ещё и рукоделием каким-то занимался! То есть, человек, который... вот... во все стороны! И, при том, что он обладал замечательным свойством слышать рифму, он пишет несколько стихотворений верлибром — то есть, белым стихом, нерифмованным. Иногда даже нарочито из метра, из количества слогов, выпадает какая-то строка. И эти два стихотворения «Ночь»... я их не буду читать, они очень большие... но первая «Ночь» заканчивается:

«И я хотел изречь хулы на Небо...» — то есть, он в отчаянии, перед ним разворачивается картина зла, греха, несправедливости, безсмыслия... он утрачивает этот смысл... свет, на какое-то время, меркнет, и вырастает до Небес — ночь.

Вторая «Ночь» — это сама смерть идёт, и душит его друзей:

«И видел я, как руки костяные ( смерти ) моих друзей сдавили: их не стало... Не стало даже признаков и теней. Туманом облачился образ смерти, и — так пошёл на север... Долго-долго, ломая руки и глотая слёзы, я на Творца роптал, страшась молиться...» — то есть... ну, ты же понимаешь... где-то в подсознании... ты, как будто, скован.

Бывает у людей, просто, опыт такой: вот, они... ну, приступит эта тёмная, страшная сила... и человек говорит: «Я понимаю, что надо молиться, но я даже рукой пошевелить не могу! Я только мысленно начинаю призывать Бога на помощь, но тот, кто меня пугает, кто меня терроризирует, тот мне этого не велит — он противится всему этому». И, вот, меж двух огней, между бездной и Светлым Небом, по которому Ангел летел... этот бедный-бедный Михаил Юрьевич, который... такой вот... человек одарённый, и оказавшийся, вот, в эпицентре борьбы, в эпицентре бури. И он видит и то, и другое. И о том, и о другом он постоянно свидетельствует. Вот. И его свидетельства — они тем более ценны, что, проходит какое-то время, и строки его остаются не просто в истории нашей культуры, они проникают в ту сферу, которая, казалось бы, должна... ну, как-то... нерасположенной быть к стихотворцу.

Вот, у Сергея Иосифовича Фуделя, замечательного русского мыслителя, я бы так сказал даже — может быть, несколько повышая его ранг, замечательного литературоведа наследия Достоевского... я когда-то своим коллегам-литературоведам ещё дарил, говоря: вот, как надо писать!... ну, так, по-мальчишески...

А.Митрофанова

— Ну, что ж, правильно... мы же понимаем, что...

О.Павел

— Вот, у него есть... знаете... «У стен Церкви»... это русский религиозный писатель, церковный писатель ХХ века.

«Недавно, среди писем одного старца к его духовной дочери — а речь идёт о митрополите Макарии Невском, просветителе Алтая, переводчике Библии, который в конце жизни стал митрополитом Московским, — писем, исполненных духовной мудрости в лучших аскетических традициях, я прочёл такое место: „Стоит грешнику вздохнуть о своей греховной ноше, стоит лишь раскрыть пред Искупителем всю душу, обременённую грехами многими, и — с души — как бремя скатится, сомненье далеко... и верится, и плачется, и так легко, легко!“ — последние стихи... ( там, он не совсем верно посчитал — не 15, а 10 )... целиком принадлежат Лермонтову. Но они, очевидно, так были духовно нужны — пишет Фудель, — для этого места письма, что пишущий даже не поставил кавычек. Это были его слова, пишущего! И они же — мои слова, и слова всякого, ощутившего благодать молитвы, снимающей бремя греха». Михаил Юрьевич... так, что...

А.Митрофанова

— Это, кстати, ведь, финал стихотворения, которое тоже называется «Молитва»...

О.Павел

— Тоже называется «Молитва»...

А.Митрофанова

— «В минуту жизни трудную...», и... Вы говорили о трёх стихотворениях под названием «Молитва» у Лермонтова... давайте, второе прочтём.

О.Павел

— Давайте, второе прочтём, но я... понимаете... я сейчас хотел как подойти к этому: второе стихотворение Лермонтова — оно написано... значит, первая «Молитва» — 1829 год, второе стихотворение Лермонтова под названием «Молитва» написано в 1837 году. Иногда, в некоторых изданиях, его ещё именуют «Молитва странника». Но, в принципе, оно осталось в большинстве изданий, и в полном собрании сочинений, как «Молитва». И, скорее всего, оно... предполагают ( точно мы не можем уже сказать )... посвящено, или адресовано, Вареньке Лопухиной ( Варваре Алексеевне Лопухиной ) — той девушке, женщине, которая навсегда осталась не просто верным другом, а, вот... той задушевной, глубокой симпатией и расположением, которое Лермонтов сохранил на всю жизнь.

И он, вот, пишет стихотворение — удивительное. Оно удивительно — чем? Они все удивительные, но характерно — что для него? То, что, вообще, нужно... чего так мало. Мы в молитве обращаемся — с просьбой, с мольбой, с нуждой, с подразумеваемым «дай», даже если это испрашивание дара духовного... а здесь — абсолютно... не о себе: «Я, вообще, недостоин о себе даже ничего и просить...»:

«Я, Матерь Божия, ныне с молитвою

Пред Твоим образом, ярким сиянием,

Не о спасении, не перед битвою,

Не с благодарностью иль покаянием

Не за свою молю душу пустынную,

За душу странника, в свете безродного,

Но я вручить хочу деву невинную

Тёплой Заступнице мира холодного.

Окружи счастием душу достойную,

Дай ей сопутников, полных внимания.

Молодость — светлую, старость — покойную,

Сердцу незлобному мир упования.

Срок ли приблизится часу прощальному

В утро ли шумное, в ночь ли безгласную,

Ты восприять пошли к ложу печальному

Лучшего Ангела душу прекрасную.

Вот... совершенно, такой, вот... отказ от себя... мольба за того человека, который дорог. Но это, наверное, самая действенная, самая чистая — потому, что абсолютно бескорыстная молитва — самоотдачи.

А.Митрофанова

— Протоиерей Павел Карташов, настоятель Преображенского храма села Большие Вязёмы, проводит с нами этот светлый вечер.

О Лермонтове мы говорим, и, буквально через несколько минут, вернёмся к разговору.

А.Митрофанова

— Светлый вечер на Радио ВЕРА продолжается.

Дорогие друзья, напоминаю, что этот час, вместе с нами, проводит протоиерей Павел Карташёв, настоятель храма Преображения Господня в селе Большие Вязёмы, и мы говорим о Михаиле Юрьевиче Лермонтове, поскольку 15 октября — его День рождения, и ему в этом году исполняется 210 лет. В общем, круглая дата.

О Лермонтове, правда, мы всегда рады поговорить, но, когда есть такой повод, то — как же уж...? Молчать нельзя.

И, вот, это стихотворение, которое Вы прочли в предыдущей части нашей программы — «Молитва» 1837 года, о Варваре Лопухиной — оно, действительно, трогательное. Оно — о самоотверженности Лермонтова свидетельствует.

О.Павел

— Да.

А.Митрофанова

— И, при этом, Вы знаете, когда я смотрю на его жизнь... может быть, ещё в других программах этого цикла мы продолжим об этом разговор, но мне просто интересно Вас, отец Павел, спросить, как Вам кажется. Могло ли быть такое, что Лермонтов... ну... как будто бы, боялся, что ли... счастливой любви, счастливых отношений... может быть, боялся испортить? Может быть, дух лорда Байрона в нём как-то сильно проявлялся в такие моменты?

Ведь, мог он на Варваре Лопухиной жениться, она тоже его любила, и всё могло бы сложиться, и очень хорошо... и как он о ней отзывался... но, как только они, допустим, оказывались вместе в... как это...

О.Павел

— В благоприятных обстоятельствах...

А.Митрофанова

— ... в благоприятных обстоятельствах, он тут же — брал и уезжал, допустим, из Москвы в Петербург... или ещё что-нибудь такое... отдалялся от неё. Как будто бы...

О.Павел

— Не только от неё, конечно... он, вообще, был человеком замкнутым. Ему трудно было сходиться с кем бы то ни было.

Ему нужно было попасть в Школу гвардейских прапорщиков, чтобы там как-то... отдаться страстям молодых лет, и... себя, искусственным образом, раскрепощать. Как только он становился самим собой — трезвым, спокойным, и так далее, он был человеком... как уже в конце недоброжелательные уста его характеризовали: желчным, наскучившим жизнью.

И, в то же время, человек, который его любил, Васильчиков, он говорил: «Нет, он не такой...» Он, если находил родственную душу, он с ней был отзывчив, он с ней был мил, трогателен. А, вот, эта защитная реакция, которая, конечно, корнями уходит в начало его жизни...

А.Митрофанова

— Детство... все мы родом из детства... недолюбленный мальчик, у которого нет, вот, этого скафандра родительской любви. Потому, что папа бабушкой отстранён... кстати...

О.Павел

— Они стремились друг к другу... они любили друг друга...

А.Митрофанова

— Конечно! «Несчастная судьба отца и сына — жить розно и в разлуке умереть!»

О.Павел

— Мальчик выбегал на крыльцо, когда подъезжала карета, и искал глазами, не отец ли это? Я уже стихами говорю...

А.Митрофанова

— Да... но так и было ведь... так и было! Они друг друга любили... и, при этом, вот, эта разлука... и бабушка. Золотусский, в своих блестящих исследованиях по поводу Лермонтова, обращает внимание — ни одного стихотворения бабушке не посвящено.

О.Павел

— Письма, в которых он...

А.Митрофанова

— Ну, письма — да, но стихи... отцу посвящены... маме... «По небу полуночи Ангел летел...» — это же мамина песня, мамин образ... а про бабушку в стихах нет ничего.

О.Павел

— Да, да, да... Ну, знаете как... здесь может быть... если уж... ни в коем случае, я не спорю с таким маститым мэтром...

А.Митрофанова

— Нет... понятно, что бабушку он уважал бесконечно, он ей был благодарен, всё, он её любил, но...

О.Павел

— У того же Фуделя... сейчас про бабушку немножко...

А.Митрофанова

— Давайте...

О.Павел

— У того же Фуделя есть такой момент... он обращает на это внимание. Он пишет... это не про бабушку Лермонтова... собирательный образ: «Бабушка напевает крошечному внуку колыбельную песню Лермонтова... — это „Казачья колыбельная“:

„Спи, младенец мой прекрасный, баюшки-баю,

Тихо смотрит месяц ясный в колыбель твою.

Стану сказывать я сказки, песенку спою,

Ты ж дремли, закрывши глазки, баюшки-баю.

...

Дам тебе я на дорогу образок святой.

Ты его, моляся Богу, ставь перед собой.

Да, готовясь в бой опасный, помни мать свою ( ну, мать он не может помнить ).

Спи, младенец мой прекрасный, баюшки-баю“.

У Фуделя есть такая... я сейчас позволю себе эту тему продолжить... Вбегает дочь — советское время — говорит: „Что ты такое поёшь?!“ — люди испуганные, поэтому... никаких это... — Не надо!» — ну, конечно же, люди боялись, и через Лермонтова, как бы, «враждебный дух надежды на Бога мог проникнуть в образцовую советскую семью», и, Фудель пишет, так в семье образовывались враждебные кланы даже: это — носители традиций, старшее поколение... это — «мы наш, мы новый мир построим»...

А рассказ об этом, недавний, напомнил мне, как нам в молодости открыл Дурылин «одну молитву чудную» — молитву в тех косых лучах, о которых так хорошо потом говорил Достоевский, сам весь освещённый ими. А «косые лучи» — это из жития старца иеросхимонаха Зосимы, которое пишет Алёша Карамазов...

А.Митрофанова

— Он вспоминает о своём брате, по-моему, да? В связи с «косыми лучами», он вспоминает о своём брате, который скончался, будучи совсем ещё юным...

О.Павел

— Там большая, монументальная картина — он описывает Книгу Иова. Он описывает Книгу Иова, и как Иов потом обретает новых детей, и как он снова благодарен Богу, и как... он описывает, как он впервые услышал Книгу Иова на паремиях Великим постом. И он пишет: «Старое горе великой тайной жизни человеческой переходит постепенно в тихую умилённую радость...» — и старец Зосима у Достоевского говорит: «Благословляю восход солнца ежедневный, и сердце моё по-прежнему поёт ему, но уже более люблю закат его, длинные косые лучи...»

Вот, эти «косые лучи» — это был, такой, знаете, пароль... «косые лучи» — это определённое состояние души, и церковной жизни, и сохранение тех традиций и реликвий, которые проходили испытание в советское время. И, вот, Лермонтов здесь оказывается, вдруг, как нельзя кстати. Он — в сонме, в хоре тех людей, которые хранили добытое отцами духовное богатство, которое позволило нам пережить вавилонское пленение советской власти.

А.Митрофанова

— Сильно, отец Павел... Вы сейчас, вот, эту связку с «косыми лучами» дали...

О.Павел

— Ну, вот... а в жизни Лермонтова были ещё и такие эпизоды.

Владимир Фёдорович Одоевский — человек совершенно неоднозначный и противоречивый, который в пору своего знакомства и дружбы... у них была, такая, вспышка дружбы, когда Лермонтов оказывается...

А.Митрофанова

— «Вспышка дружбы»... хорошо... да-да-да...

О.Павел

— Ну, до этого — едва знакомы, а потом Лермонтов в 1838 году — в Петербурге, и посещает салон Одоевского.

Одоевский тоже был совершенно... такая... знаете... энциклопедическая... во все стороны фигура. Ну, среди прочих... «Русские ночи» — романтический философский роман... мы его знаем, как «Городок в табакерке», который даже... мультфильмы в советское время были... сказочник... и хорошие сказки. Одоевский — отец русского музыковедения. Одоевский — это, вообще, такой, вот... совершенно... он даже написал книгу о кулинарии...

А.Митрофанова

— Не знала об этом!

О.Павел

— ... и в его салонах были на столе соусы со всего мира, которые участники литературных вечеров называли «собрание ядов» — они были такие острые... такие... в то же время, никто не умер!

А.Митрофанова

— Ядрёные...

О.Павел

— ... ядрёные, да.

И, вот, Одоевский дарит Лермонтову, который отправляется на восток, записную книжку с тремя цитатами: одна из апостола Иоанна Богослова, другая — из Первого послания к Коринфянам — новозаветный гимн любви, и ещё одна цитата из Второго послания апостола Павла к Коринфянам. И говорит: «Вот, эту книжку ты мне вернёшь сам, своими руками», — он получил её уже после смерти поэта, в 1843 году. И Лермонтов благодарит его за то, что, говорит: «В дороге — всю исписал стихами!»

А потом Одоевский присылает ему Евангелие, и присылает ему... тут исследователи жизни Лермонтова гадают, что же Одоевский прислал Лермонтову, прося его отзыва, отреагировать непременно на то, что он ему прислал... то ли Паисия Величковского — выборки, которые о молитве, об умной молитве, то ли один из томиков Добротолюбия, который, так же, Паисием Величковским собирался и издавался на церковно-славянском языке. И, вы знаете, большинство голосов за то, что реакцией Лермонтова на эту посылку — которую он оценил, принял, это точно совершенно, и читал — было стихотворение, опубликованное в «Отечественных записках», которое нам известно, как «Молитва» номер три. Вот, это самое...

А.Митрофанова

— То самое... да... я перепутала, что оно 1839 года... да...

О.Павел

— Была, да, вот, эта реакция:

«В минуту жизни трудную,

Теснится ль в сердце грусть,

Одну молитву чудную

Твержу я наизусть.

Есть сила благодатная

В созвучьи слов живых,

И дышит непонятная,

Святая прелесть в них.

С души — как бремя скатится,

Сомненье — далеко.

И верится, и плачется,

И так легко, легко!»

Вот... был такой Аким... был... был... был... ну, и есть — мы о всех говорим в настоящем времени, да?

А.Митрофанова

— Конечно... у Бога все живы...

О.Павел

— Аким Павлович Шан-Гирей, троюродный брат Лермонтова, его верный друг по жизни. Можно сказать, один из его литературных секретарей — как минимум, переписывавший для автора «Княгиню Лиговскую». И он... два у Лермонтова было человека — Раевский и Шан-Гирей — которые очень хорошо, дружа и ним долгие годы, знали его жизнь. Когда Раевский узнаёт, что Шан-Гирей собирается составить воспоминания, он говорит: «Только ты! Ты — потому, что его любил! — очень верный взгляд. — Любил — значит, правду скажешь. Потому, что любви открывается то, что холодному взору не откроется — самая суть. И только ты должен сказать эти слова. И память тебе должна в этом помочь». И, вот... Шан-Гирей, защищая память друга, он говорит: «Ну, через всю жизнь проходит борьба... но мог ли человек, совершенно чуждый надежде, вере, любви, упованию на Бога, через всю свою жизнь провести лейтмотивом, красной нитью все эти произведения, которые говорят о его... борьбе! О его вере».

И, вот, мы говорим с вами о 1837 годе, когда он написал... условно, для нас, мы обозначаем порядковыми номерами... «Молитву» номер два, и, в это же время, он пишет тоже очень известное... насколько мне известно, пять раз положенное на музыку!... стихотворение:

«Когда волнуется желтеющая нива,

И свежий лес шумит при звуке ветерка,

И прячется в саду малиновая слива

Под сенью сладостной зелёного листка...»

Ещё спрашивают: «А в какое время... какое время года отражает это стихотворение?» — все отвечают: «Конец августа — начало сентября». Да? А следующая строфа:

«Когда, росой обрызганный, душистый,

Румяным вечером, иль утра в час златой,

Из-под куста мне ландыш серебристый

Приветливо кивает головой...»

Ну, это весна! То есть, Лермонтов не так прост! Он ускользает... ты его ни к чему не пригвоздишь!

«Когда студёный ключ играет по оврагу,

И, погружая мысль в какой-то смутный сон,

Лепечет мне таинственную сагу

Про мирный край, откуда мчится он,

Тогда смиряется души моей тревога.

Тогда расходятся морщины на челе.

И счастье я могу постигнуть на земле,

И в небесах я вижу Бога».

А потом, вот, следует, хронологически, «Молитва» номер два.

А.Митрофанова

— Светлый вечер на Радио ВЕРА.

Дорогие друзья, о Михаиле Юрьевиче Лермонтове говорим сегодня с протоиереем Павлом Карташёвым, настоятелем храма Преображения Господня в селе Большие Вязёмы.

Отец Павел, «Когда волнуется желтеющая нива...» — это, ведь, стихотворение... Вы знаете... в современном нашем языке есть слово «замедляться». Говорят, чтобы услышать Бога, почувствовать Божие присутствие в собственной жизни, очень важно соскочить с той карусельки, которую составляет наша, вот, эта суета.

Потому, что, на самом деле, если обратиться... мне очень нравится эта мысль... если обратиться к молитве Ефрема Сирина: «Дух праздности, уныния, любоначалия и празднословия не даждь ми, Господи...», уныние, ведь... можно это слово, которое у нас «унынием» переведено, перевести ещё и как «многоделание». Дух праздности... и дух многоделания...

Многоделание — как то, что позволяет нам сбежать от самих себя. Многоделание — как то, что позволяет нам убежать от Бога, спрятаться от Бога. То есть: «Господи, мне сейчас не до Тебя, прости...»

О.Павел

— «Имей мя отречена...»

А.Митрофанова

— «Авраам ходил перед Тобой, я не буду ходить перед Тобой — потому, что мне... у меня есть другие дела...»

О.Павел

— «Жену поях...»

А.Митрофанова

— ... да... «...и они требуют все неотлагательного моего участия!»

Вот, эта самая отключённость от Бога, отключённость человека от самого себя.

И, вот, что Лермонтов делает? Вглядывается — в ландыши, в желтеющую ниву, в ручей, в небеса — то, что мы сейчас называем словом «замедляется».

О.Павел

— Да. Он просто... да... око его светлеет, и он видит присутствие Божие...

А.Митрофанова

— ... и приходит в себя. Словами притчи о блудном сыне.

О.Павел

— Да... «пришед в себя...» — приходит в себя, и открыв... и... он сначала видит отражение... это очень важно! Можно даже, знаете, на этом построить... если не лекцию, то, вообще... а уж проповедь, как минимум... сказать: «Вот, с чего надо начинать! Давайте, посмотрим под ноги... давайте, увидим присутствие Божие в окружающей нас жизни». Тогда — разойдутся морщины на челе, и облака на небе, и даже выше... и ты увидишь Бога. Ты ощутишь Его присутствие.

Но... как говорил Клайв Льюис, высшее не стоит без низшего. Давайте, начнём постепенно восходить, постепенно подниматься на ту высоту, к которой призваны.

Вот, Лермонтова это озаряет — озаряет, безусловно, — и он к этому идёт. А жизнь его — борьба. И сейчас, не возвращаясь к его биографии, мы видим, что его — бросало, метало... он, можно сказать, если вспомнить самое начало, самую первую «Молитву»... мы можем по-другому сказать: он с собой не справлялся. Не всегда.

А.Митрофанова

— Так бывает...

О.Павел

— То есть, житейски, он не всегда собой владел, его иногда «несло».

Вот, в случае с Николаем Мартыновым, печальным...

А.Митрофанова

— Чем более талантлив человек, тем труднее ему... понимаете... помните этих «Коней» у Высоцкого?

О.Павел

— Да!...

А.Митрофанова

— «Чуть помедленнее, кони, чуть помедленнее!...»

О.Павел

— Да...

А.Митрофанова

— Это ж он... он сам... с таким талантом... Высоцкий... с таким грандиозным талантом — он же тоже... ему тоже трудно справляться с этими... с этими «конями». И Лермонтов — да, вот, пожалуйста!

Вы знаете, мне, вообще, кажется, что Лермонтов очень здорово читается и в подростковом возрасте.

О.Павел

— Да.

А.Митрофанова

— Вот, мы с Вами сейчас давно уже подростковый возраст оставили позади, но, при этом... да... и у нас... для нас в Лермонтове много, что есть богатого, необходимого, насущного для нас.

Точно так же, если Лермонтова откроют подростки... может быть, не совсем, вот, эти стихи, о которых сегодня говорим мы, а... такие... более байронические, что ли, где есть, вот, этот, вот ... мятущийся герой... подростки в Лермонтове могут найти такого надёжного, потрясающего, глубокого друга, который с ними говорит на одном языке...

О.Павел

— Да, да, да... Совершенно верно! И человека сомневающегося, и человека, который умеет критически... это редкий дар — вдруг взять и...

Говорят: неспецифическое, необычное для Лермонтова стихотворение «Не верь себе». Очень даже для Лермонтова... опять, вспоминаем самую первую «Молитву»... очень верное стихотворение, и понятное.

То есть, он видит: а, вообще, кому это всё нужно, вот, моё творчество? Как будто, знаете, переоценка ценностей...

А.Митрофанова

— Да, да... постоянная, причём...

О.Павел

— Вот, это важно, действительно! Причём, постоянная, да... Вот, это важно... а, вот, это... «Какое дело... — это от лица толпы, всей этой публики, к которой он обращается, — страдал ты или нет? На что нам знать твои волненья! Надежды глупые первоначальных лет, рассудка злые сожаления... Взгляни, перед тобой, играючи, идёт толпа дорогою привычной — на лицах праздничных чуть виден след забот... слезы не встретишь, неприличной... А, между тем, средь них едва ли есть один, тяжёлой пыткой не измятый, до преждевременных добравшийся морщин без преступленья иль утраты... Поверь, для них смешон твой плач и твой укор своим напевом заучённым, как разрумяненный трагический актёр, махающий мечом картонным!»

То есть, Лермонтов вдруг берёт — и всё переворачивает! Это человек, который мог к себе отнестись сурово, взыскательно — тем для нас ценнее и важнее его, вот, эти... то, что мы сегодня называли озарениями, или прозрениями, или откровениями. Даже слово «откровение» — близко по... и зрительно, пластически... натурально можно это представить. Действительно, когда — открывается.

Вот... одно из... написано — за несколько месяцев до кончины. Знаменитое тоже стихотворение, известное — «Выхожу один я на дорогу...» Сколько оно критики вынесло — это стихотворение! Что, мол, и не та вера... и не того он желает...

А, вот, если непредвзято...

А.Митрофанова

— Да... вот, именно!

О.Павел

— ... да... можно?

А.Митрофанова

— Нужно! Нужно! Давайте! Я очень люблю это стихотворение.

О.Павел

— Выхожу один я на дорогу...

Сквозь туман кремнистый путь блестит.

Ночь — тиха. Пустыня внемлет Богу,

И звезда с звездою говорит.

В небесах торжественно и чудно!

Спит земля в сияньи голубом...

Что же мне так больно и так трудно?

Жду ль чего? Жалею ли о чём?

Уж не жду от жизни ничего я,

И не жаль мне прошлого ничуть.

Я ищу свободы и покоя... — ( Пушкин! ) —

Я б хотел забыться, и заснуть.

Но не тем, холодным, сном могилы...

Я б желал навеки так заснуть,

Чтоб в груди дремали жизни силы,

Чтоб, дыша, вздымалась тихо грудь.

Чтоб всю ночь, весь день, мой слух лелея,

Про любовь мне сладкий голос пел.

Надо мной, чтоб, вечно зеленея,

Тёмный дуб склонялся и шумел.

Да, мгновение останавливается... это состояние души!

А.Митрофанова

— Это, на самом деле... мне кажется, это — жажда, вот, такого... как сказать... это даже не... ну... может быть, и смертью, если пользоваться нашей терминологией земной, назвать... но это же — про жажду души в преддверии воскресения!

О.Павел

— Да! И вот... это уже не динамика, не смена, не круговерть, не забота...

А.Митрофанова

— «Чтоб, дыша, вздымалась тихо грудь...» и «чтобы голос о любви мне пел...» — понимаете?

О.Павел

— Да. А что... а как описывает святитель Иоанн Златоуст Царство Божие, как? А это — созерцание Бога...

А.Митрофанова

— Да... и песнь любви... конечно...

О.Павел

— ... и пребывание в любви.

И, вот, какой космизм — Тютчева и Лермонтова. Это люди, которые... видят нашу землю! «В сияньи голубом...»

А.Митрофанова

— Кстати, да! «В сияньи голубом».

О.Павел

— Да. То есть... ну, как-то они... как будто, они, действительно, парят по небу... они видят это всё! Они всё это... они способны это увидеть, им это открывается! Это — два самых космических... вселенских таких... стихотворца, поэта русской литературы XIX века.

А.Митрофанова

— Да. Потом Гагарин подтвердит, да? Да, с цветовой гаммой всё правильно...

О.Павел

— Да, да... А теперь мы имеем, и даже часто иллюстрируем это стихотворенье Лермонтова съёмками из космоса.

А.Митрофанова

— Да, да... Ну, вообще, «Выхожу один я на дорогу...» — это же, ведь... понимаете, как... это же про одиночество!

О.Павел

— Да...

А.Митрофанова

— «Звезда с звездою говорит...» — хочется, понимаете... мысленно, почему-то у меня в голове эти слова меняются на «душа с душою говорит». Это — то, чего Лермонтову не хватает...

О.Павел

— ... всю жизнь.

А.Митрофанова

— Всю жизнь. И он к этому стремится. И ему хочется, чтоб, вот, как звезда с звездою, и с ним — как душа с душою — кто-нибудь бы поговорил. С одной стороны. С другой стороны, он, всё-таки... стою на тезисе, но не будем сегодня этого подробно касаться... мне кажется, он боится, как будто бы, отношений... боится, вот... боится открываться, чтобы ему не причинили боль.

О.Павел

— Ну...

А.Митрофанова

— Опять же, это, такое, немножко... подростковое...

О.Павел

— Обнажённая рана...

А.Митрофанова

— Да...

О.Павел

— Да. Обнажённая рана. И... ну, что же... и мы... знаете, я когда... это уже не литературоведческое... я когда сейчас вернулся в эту тему и немножко в неё погрузился, у меня такой рефрен: жалко Лермонтова...

А.Митрофанова

— Да.

О.Павел

— Мне, вот, его по-человечески всё время жалко... я ему, как бы, вот... сострадаю...

А.Митрофанова

— Знал бы он...

О.Павел

— Да?...

А.Митрофанова

— ... сколько людей будут с ним говорить...

О.Павел

— Да, да...

А.Митрофанова

— ... будут...

О.Павел

— ... его благодарить!

А.Митрофанова

— ... да!... его обнимать мысленно за то, что он сделал, что он написал, сколько он собеседников обретёт, и как его будут любить!

О.Павел

— Да, да... и образ Ангела, летящего по небу — это тоже сквозной образ творчества Лермонтова... и демон, в конце концов...

А.Митрофанова

— И демон...

О.Павел

— ... заканчивается этим же: что — нет, душа не отдаётся той злой силе, которая её губит.

А это для нас — надежда! Что Лермонтова не забрал тот, кто его, фактически, на земле сгубил. Не забрал.

А.Митрофанова

— Я не думаю, что можно, в случае Лермонтова... сгуб... нет, нет! Когда человек...

О.Павел

— Кто его пытался погубить...

А.Митрофанова

— Пытался — да...

О.Павел

— ... кто его ставил постоянно в те обстоятельства, в те тяжёлые, как будто бы безвыходные... дуэли...

А.Митрофанова

— Отец Павел, кстати... а, вот, церковное отношение к дуэлям... понятно, что они — запрещены. Они и, более того, они не только церковным законом, они ещё и государственным законом запрещены...

О.Павел

— Да, за них судили, ссылали...

А.Митрофанова

— Да, да, да... Но, вот, отношение к человеку, убитому на дуэли — церковное — какое было в первой половине XIX века?

О.Павел

— Ну, в случае Лермонтова, мы знаем — оно было неоднозначным. То есть, здесь церковная власть принимала решение, исходя из очень многих соображений.

Знаете, как... те предрассудки, тот мнимый кодекс... со мной бы ни согласился ни один из дворян, наверное, первой половины XIX века... со словом «мнимый»...

А.Митрофанова

— С Вами бы старец Зосима согласился. Будущий старец Зосима.

О.Павел

— Да, да...

А.Митрофанова

— Потому, что, когда в жизни старца Зосимы, из «Братьев Карамазовых» была дуэль — это, примерно, то же время, когда у Онегина и Ленского дуэль была... он, примерно, того же возраста, что и они. Вот, он бы согласился...

О.Павел

— Да, да, да! Вообще, это, конечно, то сословное безумие, которое...

А.Митрофанова

— Да, это — коллективное безумие.

О.Павел

— ... коллективное безумие... которое, было бичом... лучшие люди уходили! Сколько жертв! Причём, какой-то... иногда, из-за малейшего пустяка!

Мы касаемся здесь, конечно, иной темы, но... у Лермонтова было, в отличие от Пушкина, всего на всего, две дуэли...

А.Митрофанова

— Да, у Пушкина чуть побольше...

О.Павел

— ... и оба раза он стрелял в воздух и в сторону!

А.Митрофанова

— Да.

О.Павел

— В сторону! То есть... как бы, вот... так, вот...

А.Митрофанова

— Благородство...

О.Павел

— ... благородно, да.

А.Митрофанова

— Благородство... и смелость... и высота духа...

О.Павел

— Да, да, да...

А.Митрофанова

— Да... сложная это тема! Знаете... может быть, о дуэлях в литературе и есть смысл нам с Вами, как-нибудь, отдельно поговорить... всё-таки...

О.Павел

— Мы даже с Вами в прошлый раз об этом говорили — когда обсуждали выстрел Пушкина!

А.Митрофанова

— Выстрел — да... и...

В общем, отец Павел, спасибо Вам огромное за этот разговор! Нам его, к сожалению, завершать пора, но...

О.Павел

— Да...

А.Митрофанова

— ... давайте, многоточие поставим, всё-таки...

О.Павел

— Давайте, конечно!

А.Митрофанова

— Очень надеюсь, что мы с Вами и о других авторах поговорим, и, может быть, какие-то сквозные темы... вот... типа, вот, этих, вот, дуэлей и...

О.Павел

— Да, очень много! И очень много того, что нас и вразумит, и научит, и подскажет... И есть ещё одна тема, которую мы, может быть, на будущее... А, вообще — как нам относиться к литературе в Церкви?

Казалось бы, ну... а как? Как? Надо изучать! В целом. И что мы можем из неё взять? Того, что... вот.

А.Митрофанова

— Ах, как много... много...

О.Павел

— Очень много! Но. Но стоит расставить точки над «и», и все акценты, и ещё раз это, может быть, для себя уяснить, чтобы быть... вооружёнными!

А.Митрофанова

— Протоиерей Павел Карташёв, настоятель храма Преображения Господня в селе Большие Вязёмы, был с нами сегодня в программе «Светлый вечер», посвящённой Михаилу Юрьевичу Лермонтову — в связи с тем, что 15 октября ему... как это сказать... 210-летие мы будем отмечать.

Слава Богу, что он у нас есть! И, вы знаете... мы говорили сегодня про... вот, эту борьбу, которая была внутри него... у меня почему-то нет внутреннего какого-то сомнения по поводу того, что Господь его принял. И, вместе с тем, понимаю, как важно... мы читаем наших великих классиков... а помним ли мы о том, что за них можно и, наверное, нужно — молиться? О упокоении рабов Божиих Александра, Николая, Феодора, Михаила...

О.Павел

— У меня — у жертвенника целый список!

А.Митрофанова

— Да?

О.Павел

— Да.

А.Митрофанова

— Вот, Вы это делаете... Спасибо!

О.Павел

— Ну, как... человек в теме! У меня, где-то... ну, по крайней мере, начиная с начала XVII века... я не хвалюсь, но... занимался этим. Поэтому, как-то переживаешь за всех...

А.Митрофанова

— Конечно! И они же нам помогают — самих себя открывать...

О.Павел

— Да, да... да, да, да!

А.Митрофанова

— И как это потрясающе! Великий им поклон! И — спасибо Вам за Вашу молитву об этих людях.

Я — Алла Митрофанова.

Прощаемся с вами!

До свидания!

О.Павел

— До свидания!

Спасибо большое!

А.Митрофанова

— Вам спасибо, отец Павел!


Все выпуски программы Светлый вечер


Проект реализуется при поддержке Фонда президентских грантов

Мы в соцсетях
ОКВКТвиттерТГ

Также рекомендуем