Поделиться
Фото: Matt Seymour / Unsplash
Осенью 1824 года в двери московского Модного дома Дюманси на Кузнецком мосту вошла пожилая, богато одетая дама. Её поддерживал под руку молодой человек в военной форме с эполетами поручика. Это были статская советница Анна Ивановна Анненкова и её сын, Иван Александрович. Пока матушка примеряла шляпки, высокий, стройный голубоглазый офицер явно скучал. Его взгляд скользил по прилавкам с тканями. За одним из них Иван увидел девушку-модистку. Изящными, тонкими пальцами она перебирала шёлковые ленты. Незнакомка подняла на поручика свои большие, немного печальные карие глаза. Взгляды молодых людей встретились, и оба вдруг вспыхнули румянцем.
Прошёл день, другой, третий. Кареглазая незнакомка всё никак не шла у поручика из головы. Особняк Анненковых располагался на Петровке, совсем недалеко от магазина Дюманси. И наконец, не выдержав, Иван решился зайти туда один. Девушка узнала его. Смущённо улыбнулась. Анненков почтительно ей представился. В ответ модистка заговорила по-французски. Это не помешало знакомству — Иван знал французский язык в совершенстве. Девушку звали Полина Гёбль. Она была родом из Лотарингии — северо-запада Франции. После смерти отца семья Полины бедствовала. Желая помочь, знакомые предложили девушке место модистки в московском филиале известного французского модного дома. Так мадемуазель Гёбль оказалась в России.
Иван и Полина быстро привязались друг к другу. Нескольких встреч в магазине и пары коротких прогулок по Тверской хватило, чтобы юноша и девушка поняли: они любят, и не могут жить друг без друга. Доверие между ними было настолько большим, что однажды Иван Александрович признался Полине: он состоит в тайном политическом обществе. Анненков был декабристом — членом так называемого «Союза спасения». Но любовь внезапно оказалась для него важнее, чем политика. Анненков сделал Полине предложение. Однако матушка поручика высказалась решительно против этого брака. Она видела в нём мезальянс: её сын, благородный дворянин, и модистка! Мать Ивана Александровича и слышать не хотела о женитьбе сына на француженке.
А потом грянуло 14-е декабря 1825 года. Восстание декабристов в Санкт-Петербурге. Иван Анненков лично не принимал в нём участия. Но, как состоящий в обществе, был арестован вместе с остальными. Приговор — 20 лет сибирской каторги. Когда Иван ожидал этапа в пересыльной тюрьме, Полина передала ему туда свой серебряный нательный крестик и записку: «Я последую за тобой в Сибирь». В ответ Иван Александрович написал: «Если я буду иметь счастье снова увидеть женщину, которая мне дорога, я найду силы переносить мою судьбу». Но для того, чтобы поехать в Сибирь за любимым человеком, Полине нужно было получить высочайшее дозволение от самого императора Николая I. Все ей твердили: «Царь не разрешит. Ты ведь арестованному даже не жена!». Но Полина верила и молилась. Она совершила пешее паломничество в троице Сергиеву Лавру. И чудо свершилось: император дал ей разрешение следовать за Иваном. В Сибири, в Читинском острожном храме Михаила Архангела, Полина и Иван, наконец, обвенчались. Накануне бракосочетания Полина Гёбль приняла православие. Она стала Прасковьей Егоровной Анненковой.
В ссылке у Анненковых родились четверо детей. По мере отбывания наказания Ивана постоянно переводили — сначала в Петрозаводск, потом в Тобольск. Верная супруга всюду следовала за ним. «Какие блага на этой земле могли бы отплатить тебе за такое героическое самоотвержение?» — говорил Полине муж.
Когда каторга закончилась, семья поселилась в Нижнем Новгороде. Там у супругов родились ещё трое детей. Семья была для Анненковых главным в жизни. Однако многое они сделали и для города. Иван Александрович организовал в губернии комитет по улучшению быта крепостных крестьян и был отмечен медалью за этот труд. Прасковья Егоровна стала попечительницей Нижегородского Мариинского училища. Через некоторое время Иван тяжело заболел — сказались последствия каторги. Полина ухаживала за мужем, оберегала его покой. «Мой самоотверженный ангел», — называл жену Иван Александрович. А Прасковья Анненкова, бывшая мадемуазель Полина Гёбль, всю жизнь не снимала с руки браслет, который по её просьбе был отлит из кандалов супруга.
Все выпуски программы Семейные истории с Туттой Ларсен
Певчие из Москвы. Наталья Сазонова
Поделиться
Я — из молодёжи девяностых. В то время многие мои ровесники приняли Крещение . Стали ходить в храм. Кто тайно, кто открыто. Мы объединялись и сплачивались вокруг Церкви. Восстанавливались храмы. Церковь нуждалась в кадрах.
Мои друзья поступали учиться в духовные школы. По окончании становились священнослужителями, певчими, иконописцами.
Тогда я считала, что возрождение Церкви — дело молодых. И как будто не замечала в храме старшее церковное поколение. Но однажды...
Мне позвонил друг — молодой священник. Рассказал, что месяц назад получил назначение на далёкий сельский приход. Приехал, говорит, на место, а на станции встречают: главный агроном бывшего колхоза и местные бабульки — вот и вся община. Пошли первым делом храм осмотреть. От увиденного опустились руки. Здание громадных размеров, полуразрушенное . В советское время в храме был кинотеатр.
Бабульки заверили: «Соберём народ, расчистим место для службы». И расчистили. Первую службу назначили на кануне воскресного дня, в субботу вечером. К службе тщательно готовились: алтарь обустроили, иконостас поставили, купили нужные церковные книги. Осталось певчих найти.
Батюшка знал, что моя сестра училась на дирижёра церковного хора и пела в храме. Поэтому и позвонил мне с просьбой — найти певчих.
Мы нашли еще двух человека и в вчетвером отправились на тот приход. Батюшка, встретил, привез в храм. Повел показать, где будем петь. Народ с разных деревень собрался.
храм полон. Люди расступаются, пропускают, шепчутся: «Певчие из Москвы приехали. Батюшка певчих-то из Москвы привёз!» Мы невольно ощущали нашу значимость в этой службе.
Встали за загородку для хора- клирос. Там уже две бабульки стояли. Одна чтец — Вера Николаевна, лет 70. Другая, певчая баба Анна, маленькая худенькая старушка с узенькими, почти закрытыми глазами.
Места для хора мало. Мы ноты разложили. Сами встали впереди, бабе Анне встать сзади предложили. Началась служба. Пели слаженно. И вдруг, выясняется, что у нас нет нужной книги, в которой текст молитв воскресной службы. Нам по ней петь, а её батюшкины помощники забыли принести из церковной сторожки. Поздно спохватились. А Вера Николаевна как будто не заметила нашего замешательства. Прочла нужный стих по своей книге и ждёт. Дальше мы петь должны, а мы молчим...
И вдруг голос бабы Анны; поет нужный текст. Все обернулись на бабу Анну. Голова ее была приподнята вверх, глаза закрыты, голосочек тоненький. Поет наизусть. Мы потом узнали, что бабушка Анна — почти слепая.
Когда она поняла, что поёт одна, смутилась, замолчала. Мы зашептали: «Пойте, пойте». Так баба Анна пела все нужные тексты наизусть, пока книгу не принесли. Я смотрела на неё с благоговением.
Какая величина духа и веры в этой маленькой старушке. Вот она — настоящая певчая! Певчая из далёкой глубинки. Она знала наизусть всю воскресную службу. Никакой недуг, никакая немощь не стёрли из её памяти слов молитвы. Она славила воскресшего Христа в своём сердце.
Мы не раз ещё приезжали к батюшке. Пели на службе. Баба Анна была непременно в храме, на клиросе. Становилась, по-своему смирению, сзади нас. Словно ангел-хранитель...
Умерла баба Анна в субботу вечером, под воскресный день.
Мы приехали с ней проститься.
Я смотрела на неё в последний раз и думала: возрождение Церкви- не только дело молодых. Это общее дело! Ведь сохранили её для нас вот такие бабы Анны! Сохранили своей верой!
Автор: Наталья Сазонова
Все выпуски программы Частное мнение
Василий Меркурьев и Ирина Мейерхольд
Поделиться
Фото: Brands&People / Unsplash
В 1934 году на киностудии «Ленфильм» снимали картину «Инженер Гоф». Режиссёр Борис Шпис был счастлив: на одну из главных ролей ему удалось заполучить известного актёра ленинградского театра имени Пушкина — Василия Меркурьева. Нужно было отвезти ему сценарий картины, и режиссёр попросил об этой услуге свою ассистентку — Ирину Мейерхольд. Дочь знаменитого театрального режиссёра, Ирина Всеволодовна с юных лет шла по стопам отца. К моменту прихода на «Ленфильм» за её плечами уже был актёрский, режиссёрский и преподавательский опыт. Меркурьева Ирина не раз видела на сцене. И всегда восхищалась его тонкой и талантливой игрой.
Актёр радушно встретил девушку и усадил пить чай с пирожками. Поблагодарил за сценарий и сказал, что на днях уезжает на гастроли в Сочи. А к съёмкам сможет приступить, как только вернётся в Ленинград. На том и распрощались. Вроде бы, обычная деловая встреча. Но, возвращаясь домой, Ирина почему-то всё время думала о Меркурьеве, и сердце её радостно билось. Василий тоже не мог забыть хрупкую девушку с огромными, глубокими чёрными глазами. На гастроли актёр уехал с мыслями о ней.
Съёмки картины, между тем, откладывались из-за его долгого отсутствия. Режиссёр нервничал и однажды заявил Ирине: если через три дня Меркурьев не явится на площадку, ему найдут замену. Мейерхольд спешно отправила в Сочи телеграмму: «Приезжайте, мы простаиваем». И подпись: «Целую, Ирина». «Сама не знаю, как смогла такое написать», — смеялась впоследствии Ирина Всеволодовна. Девушкой она была скромной. Просто ей очень хотелось, чтобы Меркурьев приехал и снялся в картине. Но третий день был на исходе, а актёр всё не появлялся. Съёмочная группа собралась в режиссёрской, чтобы обсудить, что делать. Вдруг дверь распахнулась, и на пороге показался Василий. Широко улыбаясь, он отыскал глазами Ирину и прокричал: «Мейерхольд, вы мне должны поцелуй!» Девушка смотрела на Меркурьева, и ей казалось, будто после долгой разлуки она встретилась с самым родным и близким человеком. «Я люблю его», — призналась сама себе в тот вечер Ирина. А через несколько дней Василий рассказал ей о своей любви. И предложил руку и сердце.
Меркурьев и Мейерхольд поженились в 1934-м, сразу после завершения съёмок. Их союз стал и семейным, и творческим. Вместе они преподавали сценическое мастерство молодым актёрам в театральных вузах Ленинграда, объездили едва ли не весь Советский Союз, создавая в провинции профессиональные театральные труппы. А потом пришёл 1939 год. Отца Ирины, Всеволода Мейерхольда, арестовали и расстреляли. Точно такая же участь постигла и родного брата Василия — Петра Меркурьева. Супруги стойко переживали горе, поддерживали друг друга. Они усыновили троих племянников, и в семье стало четверо детей — родная дочь Ирины и Василия, Анна, родилась в 1935-м. Во время Великой Отечественной войны, когда семья находилась в эвакуации, появился на свет их сын Пётр. Именно он впоследствии оставил немало ценных воспоминаний об отце и матери. «Их отношения были каким-то чудом, — писал о родителях Пётр Васильевич Меркурьев. — Они прожили вместе больше сорока лет, и чувства их всегда оставались свежими».
После расстрела отца Ирину, как дочь «врага народа», уволили с работы. Ответственность за большую семью полностью легла на плечи Василия Васильевича. Работал он много. Один за другим выходили фильмы с его участием: «Небесный тихоход», «Золушка», «Повесть о настоящем человеке». А после напряжённого трудового дня на съёмочной площадке или в театре, Меркурьев помогал жене по дому. Или ехал на дачу. По рассказам сына, Василий Васильевич всё время там что-то строил и усовершенствовал: огород, теплицы.
В середине 50-х, после реабилитации Всеволода Мейерхольда, Ирина Всеволодовна снова смогла выйти из тени и работать. Она сняла документальный фильм о жизни и творчестве любимого мужа. А в 1978-м Василия Васильевича не стало. Ирина Мейерхольд пережила супруга на три года. И всё это время жила только одной мыслью — о том, что в вечности они с Василием обязательно встретятся.
Все выпуски программы Семейные истории с Туттой Ларсен
27 апреля. О благодати
Поделиться
В 12-й главе Послания апостола Павла к евреям есть слова: «Будем хранить благодать, которою будем служить благоугодно Богу, с благоговением и страхом».
О благодати, — священник Константин Кокора.
