У нас в гостях был старший преподаватель кафедры общей и русской церковной истории и канонического права Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета священник Сергий Заплатников.

Разговор шел об истории возникновения и особенностях церковнославянского языка, о том, почему Церковь сохраняет традицию служения на этом языке, несмотря на порой возникающие трудности его понимания современными христианами, а также о его влиянии на русский язык и на русскую культуру в целом.

Ведущий: Константин Мацан

---

К. Мацан:

— «Светлый вечер» на Радио ВЕРА. Здравствуйте, дорогие друзья. В студии у микрофона Константин Мацан. В гостях у нас сегодня священник Сергий Заплатников, старший преподаватель кафедры общей русской церковной истории и канонического права Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета. Добрый вечер.

Свящ. Сергий Заплатников:

— Здравствуйте.

К. Мацан:

— С 16-го по 31 мая в университете пройдёт фестиваль славянской музыкальной и письменной культуры под названием «Слава и ныне». На этом фоне мы сегодня хотели бы поговорить о такой, достаточно часто дискутируемой в церковной среде и в околоцерковной среде, теме, как церковнославянский язык. И сама, наверное, практика того, что, несмотря на то, что есть другие Церкви в мире, которые преимущественно служат на своих национальных современных языках, Русская Православная Церковь сохраняет традицию богослужения именно на церковнославянском языке, который в чём-то похож на современный русский, и мы это чувствуем, а в чём-то не похож и требует какого-то, может быть, специального к себе отношения, специальной подготовки. И не утихают споры, научные или околонаучные: а не надо ли перевести всё на современный русский? Если да, то как это делать? Или почему этого ни в коем случае не надо делать.
Ну, вот мы сегодня далеки от попыток дать окончательные ответы на эти дискутируемые вопросы. В любом случае такие решения принимаются не одним человеком, принимаются собором и священноначалием, соборным разумом Церкви. Но поразмышлять об этом мы можем — вот за этим мы сегодня собрались. Я помню, что есть много баек на тему того, что когда не очень хорошо понимаешь церковнославянский язык, очень легко какие-то слова воспринять не так, как они на самом деле звучат и не то, что они значат. Самое такое уже расхожее, что все знают: слова «да исправится молитва моя, яко кадило пред Тобою». Кто-то в этом слышит «я крокодила пред Тобою». Даже, по-моему, у митрополита Антония Сурожского есть история знаменитая, когда приходит женщина и говорит: «Как хорошо, что поминают и животных тоже!» — вот крокодила, за крокодилов мы молимся. Смешно? Но для вас, как для священника, для пастыря, для преподавателя, есть ли эта проблема некой дистанции между таким средним прихожанином обычным и церковнославянским языком?

Свящ. Сергий Заплатников:

— Очень актуальный вопрос. И вопрос актуальный, наверное, и вчера, и сегодня, и завтра он таковым будет. И, конечно, дистанция эта чувствуется не только даже для начинающего или среднего прихожанина. Дистанцию можно почувствовать даже для тех, кто уже очень давно ходит в церковь и просто привыкает к разного рода текстам. И действительно, есть очень много мнений в отношении того, нужно ли нам заниматься переводом на современный русский язык или не нужно. И я помню, когда я только-только воцерковлялся и изучал историю появления церковно-славянского языка, вообще богослужения в целом, меня это так интересовало живо. И у меня было совершенно убеждённое внутреннее мнение о том, что этот перевод просто принципиально необходим, просто без него совершенно не обойтись. По какой причине? Мне казалось, что это естественно и правильно. Потому что в своё время ведь церковнославянского или славянского языка его как бы не было. И нужно было донести Евангелие до славянских народов. Была, так сказать, гегемония у нескольких языков: латын, древнегреческого языка и еврейского языка. И вот как раз ради того, чтобы Слово Божие было проповедано всем народам, пришли к такому мнению, что не нужно заставлять учить греческий или латынь славян, а вот для них, чтобы им было понятно, сделали азбуку, сделали переводы, объяснили многие термины и понятия.
И вот я придерживался того же мнения, что и современные русские люди тоже нуждаются в понятном русском языке, потому что нужно уходить от шаблонов, от каких-то правил и ограничений. Но так начинался мой церковный путь. Потом я стал погружаться в богослужение гораздо больше. И как, я помню, учили нас в университете, начал приходить на службы с книжкам богослужебными, параллельно с этим изучал ещё церковно-славянский язык. И в какой-то момент у меня сложилось совершенно другое мнение об этом. Я стал чувствовать, именно чувствовать, наверное, сложно это объяснить, что перевести, особенно некоторые принципиальные тексты, не то чтобы сложно — можно это выполнить, я думаю, что никакой сложности в том, что перевести на русский язык нет. Но почему-то мне кажется, что церковнославянский язык, богослужебный именно язык, очень много потеряет. Он потеряет мелодику, потеряет ритмику, потеряет некое такое благоговение, которое он привносит даже человеку, который ничего не понимает. Вот есть же средние, ранние и поздние прихожане, которые приходят, прислушиваются и ничего не понимают, но при этом они стоят с благоговением. Они потом признаются где-нибудь на исповеди, может быть, или вне службы, что «мы ничего не понимаем, но мы чувствуем и, может быть, этим и живём. И, может быть, какие-то слова молитв мы сами внутри себя произносим».
Я боюсь, что есть опасность, что можно что-то испортить. Хотя должен сказать, что я знаком с некоторыми переводами Литургии Иоанна Златоуста на русский язык. И эти переводы просто в столе лежат, они не используются, понятно, нигде ещё пока. Но мне некоторые переводы очень нравятся, потому что в них сохранены некоторые такие принципы важные, и поэтические, и такие внутренние и богословские. И эти переводы очень удачные, но их должна рассмотреть комиссия соответствующая. И в эту комиссию должны входить лучшие специалисты, они сейчас есть у нас. Наверное, может быть, когда-нибудь к этому подойдут. Но я знаю, что у нас была практика, и священноначалие, по-моему, даже благословляло, чтобы в некоторых отдельных храмах Евангелие читалось после церковнославянского и на русском языке, чтобы было понятнее. Но это отдельные такие случаи, не правила для всех.
Мне вспоминается, что ведь Александр Сергеевич Пушкин, наше всё, наш основатель нашего литературного русского языка, ведь он же очень часто использовал церковнославянизмы в своих произведениях. И они звучали очень гармонично и были понятны многим, вполне себе вкладывались. И такой пушкинский язык красивый, такой средний, наверное, между современным русским и церковнославянским языком, он ведь вполне хорошо воспринимается людьми. И если сохранить такую стилистику, то, мне кажется, вполне такой перевод возможен. Но всё же скажу, что я не сторонник переводов. Тем более, что сейчас есть средства, их очень много, когда прихожане могут познакомиться лучше с языком. Есть очень хорошие переводы параллельные.
Со временем практика богослужебная приучает к тому, что ты начинаешь понимать эти тексты, чувствовать их, понимать. И, в общем, тебе нет никакой необходимости для перевода. И, конечно, это оставляет богослужение, знаете, в области сакральности такой. Это очень важно, мне кажется, важная сторона вообще языка — это его сакральное содержание. Его невозможно, мне кажется, перевести — какая-то такая таинственность, такое присутствие Духа, какое-то погружение в другой мир. Как вот сейчас принято говорить, и я слышал это в проповеди одного священнослужителя, мне очень понравилось — мы, священники, друг друга иногда подслушиваем. И он говорил о том, что, когда человек оказывается в храме на богослужении, для него всё меняется: останавливается время, меняется пространство, как будто бы он выпадает из текущего течения времени, мира и оказывается немножко в другом измерении, наверное, даже. И в этом смысле церковнославянский язык очень хорошо подходит для этого измерения. Он как бы его наполняет, придаёт какую-то такую жизненную силу и очень гармонично вписывается.

К. Мацан:

— Давайте напомним вообще историю: в какой момент мы фиксируем появление того, что мы сегодня называем церковнославянский язык?

Свящ. Сергий Заплатников:

— Спасибо за вопрос, очень хороший вопрос. Важно понимать, действительно, как он появился, откуда, почему. И здесь, конечно, учёные-исследователи наверняка, наверное, предоставили бы такое вот полное, глубокое погружение. Но мы с вами можем такими широкими мазками об этом немножко поговорить. Вообще, Кирилл и Мефодий изначально, может быть, и не ставили себе такую задачу, как создать церковнославянский язык. И Мефодий в этом смысле не такой уж, наверное, и помощник для Кирилла, потому что основную работу делал именно Кирилл, который всё это время, пока он трудился, был Константином — Кириллом он стал уже в самом конце своей жизни. Мефодий выполнял больше, наверное, функции такие административные: помогал, обустраивал, возглавлял, в конце концов, то, что было образовано. Кирилл, или он же Константин, был замечательный учёный, замечательный учёный, и философ, и филолог. И много раз он осуществлял поездки, миссии в другие страны, куда его отправляли для разного рода, не обязательно полемики, но каких-то контактов с внешним миром. И он очень хорошо разбирался в письменности, в языках. И так получилось, что пришёл запрос от одной из славянских стран — от Моравского князя.

К. Мацан:

— Это нынешняя территория Чехии.

Свящ. Сергий Заплатников:

— Да, совершенно верно, та самая Моравия. Она тогда граничила с Восточно-Франкским королевством, если не ошибаюсь. И именно поэтому на территории Моравии было очень много немецких миссионеров, которые служили и говорили на латыни. И эта латынь проникала в эти славянские страны. На самом деле даже известны тексты, славянские тексты, которые пытались передавать латиницей. Понятно, что не очень удачно, потому что звуковой ряд в славянских языках гораздо шире, чем в той же латыни. И вот Кирилл, или Константин, отправляется в эту поездку. И там на месте он начинает заниматься сложным очень делом — это создание азбуки. Очень сложное дело — не очень было понятно, на что основываться, каким образом передавать.
Вот есть несколько принципов, которых он придерживался. Первый принцип: он попытался передать каждый звук славянского языка конкретным знаком. Вы знаете наверняка, что, например, современные славянские языки, которые используют латиницу, они добавляют разного рода значки — запятые внизу букв, наверху что-то вроде оксантов, чёрточек таких, палочек — для того, чтобы передать правильно настоящий, подлинный звук. А Кирилл стремился сделать так, чтобы этих лишних значков не было. В этом смысле очень хорошо подходили значки из сирийского языка, с которым он очень хорошо был знаком. И тот вариант, который создаёт Кирилл, мы называем его «глаголица», на самом деле имеет много таких аналогов именно с знаками письменности сирийского языка.

К. Мацан:

— Священник Сергий Заплатников, старший преподаватель кафедры общей русской церковной истории и канонического права Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета, сегодня с нами в программе «Светлый вечер». Мы продолжаем следовать за Кириллом и Мефодием в их пути к созданию церковнославянского языка.

Свящ. Сергий Заплатников:

— И, используя именно сирийские значки, удалось создать ту азбуку, которую мы называем «глаголица». Она была первичная — это доказывают современные исследования. Она очень непонятная. И вот если мы сейчас с вами попытаемся почитать что-нибудь, мы с вами ничего не сможем прочитать. Единственное, что я точно отличаю сам лично, это буква «а». С неё начинается алфавит, и она представляет собой крестик. То есть это такой очень важный христианский посыл, такой залог в этой азбуке. Переводится в это же самое время Священное Писание: Евангелие, Новый Завет. Переводится Литургия Иоанна Златоуста, суточный круг богослужений по Часослову и ещё какие-то основные богослужебные тексты. Вот это была основа.

К. Мацан:

— Вот на этот славянский язык?

Свящ. Сергий Заплатников:

— На славянский язык, да.

К. Мацан:

— Мы же иногда говорим, или слышим, или читаем в новостях, что Кирилл и Мефодий создали славянский язык. Но получается, всё-таки он был, какой-то язык они обнаружили, уже существующий. Они просто его кодифицировали, записали. И на него, когда уже были у них на руках буквы, они смогли перевести тексты.

Свящ. Сергий Заплатников:

— Совершенно верно. Они, конечно, не создавали языка, потому что на этом языке успешно говорили. И говорили не только в Моравии, куда они приехали, и для них это не было сюрпризом. Этот язык окружал их в том числе и в Солуни, где было тоже много славян. Сложно говорить, были ли они славянами. Скорее всего, всё-таки греками.

К. Мацан:

— Сами Кирилл и Мефодий вы имеете в виду?

Свящ. Сергий Заплатников:

— Да, но со славянским языком они были знакомы. Кирилл был просто знаток языка, он чувствовал языки очень хорошо, имел слух к языкам, поэтому это хорошо ему давалось. Они, конечно, не создавали язык, они создавали именно письменность. Они сделали перевод основных богослужебных книг, основных текстов, которые необходимы для знакомства со Священным Писанием и совершения богослужения. Но самое интересное, на мой взгляд, и в чём действительно можно говорить о том, что это именно миссия, не просто какое-то отдельное дело, некая задача, которую они выполнили и на этом всё — они воспитали, возрастили для себя учеников, не то чтобы даже для себя, а для этого дела. И когда они впоследствии отправились в Рим, задача, которую они перед собой ставили — создать систему, то есть церковную организацию, в которой будет совершаться богослужение на славянском языке. Вот это показатель как раз тонкого ума, который смотрит далеко вперёд. Потому что создание школы и учеников — именно это, на мой взгляд, было ключевым моментом в успешности этой миссии. Потому что именно ученики довершают дело, они создают кириллицу — то, что мы потом называем кириллицей. Они занимаются переводами всего остального корпуса богослужебных книг: Священного Писания, Ветхого Завета, толкований и разных прочих книг. И в этом, наверное, и состоит основная заслуга Кирилла и Мефодия, что они добивались, в том числе от папы Римского, который имел юрисдикционное влияние на территорию Моравии, в этом и состоит их, конечно, особенная заслуга перед славянскими народами — оставили после себя именно систему, систему богослужения Церкви на славянском языке.

К. Мацан:

— А глаголица и кириллица как соотносятся между собой?

Свящ. Сергий Заплатников:

— Очень хороший вопрос и очень тяжёлый вопрос. Потому что их сложно очень сопоставить, в том плане, что мало есть знаков, символов, которые могли бы быть даже похожими друг на друга, даже отдалённо. Они очень разнятся. Хотя мы знаем, что глаголица всё равно имела успешное распространение в славянских странах и у нас. Может быть, вы помните ту историю, о которой часто говорят, когда вспоминают про глаголицу, что когда Пётр I посещал европейские страны, у него был европейское турне, и он был во Франции, и ему показывали запасы разных книг, исторических, важных. И вот ему показали книгу и сказали, что она написана на древнефранцузском языке, которого никто из них уже не знает. И он открывает и видит, что это Евангелие на глаголице, которое, видимо, судя по всему, принадлежало княжне Анне, если не ошибаюсь, которая вышла замуж за французского принца. Поэтому учили, знали, и многие тексты всё равно продолжали писаться на глаголице. Но такого успеха как кириллица, конечно, глаголица не имела.
Сейчас мы имеем множество памятников, которые представляют собой палимпсесты, то есть это двойные тексты: нижний слой либо стёрт, либо каким-то образом испорчен или смыт, соскоблен, а поверх него другой текст пишется. Но при определённых технических условиях можно увидеть и нижний текст в том числе. И встречаются такие палимпсесты, где поверх глаголицы именно кириллица, но никогда наоборот. Наоборот никогда так не было, чтобы поверх кириллицы была глаголица. То есть кириллица каким-то образом просто сменяла со временем глаголицу. Рубеж IX-X века — так исследователи приблизительно определяют это время, когда кириллица становится основным шрифтом.

К. Мацан:

— А вот та письменность, которую создали ученики Кирилла, и то, что мы сегодня называем церковнославянским языком, вот как эти две реальности соотносятся?

Свящ. Сергий Заплатников:

— То, что создавали ученики Кирилла Мефодия, можно его называть и старославянский язык, можно и церковнославянский язык — по сути, это синонимы. Но в церковнославянском языке есть интересные особенности. Это язык, который мало того, что является, с точки зрения богослужебных текстов, вероучительных текстов, некой калькой с древнегреческого языка в плане словообразования. Вот, например, наши с вами такие слова, которые состоят из двух корней, где есть слова «сердце» — «милосердие», «любомудрие» — вот что есть философия. Вот эти многочисленные слова с двумя корнями, где есть слова «милость», «любовь», «добро», их огромное, бесчисленное количество было, сейчас мы их практически уже не используем в обычной жизни. А в церковнославянском языке они есть. И они создавались, эти слова, их раньше никогда не было в словаре самих славян, они были как бы привнесёнными. Они представляют собой основу церковнославянского языка. Вот если говорить именно о церковнославянском языке, то это как раз определённый словарь, набор слов такого характера, где есть вот эти самые замечательные, красивые корни. Старославянский язык более скудный в этом плане. И то, что мы встречаем в текстах нецерковного содержания, хотя таких до XVII века почти не было, очень мало нам известно о них, там, конечно, такого словарного запаса не было, таких слов не встречалось.

К. Мацан:

— А в какой момент в истории начинается, если угодно, размежевание, что вот этот язык для богослужения, а вот это язык, на котором мы думаем, говорим и общаемся? И в какие века это было идентично, одно и то же? И было ли такое?

Свящ. Сергий Заплатников:

— Такого никогда не было. Церковнославянский язык в этом смысле несколько искусственный характер носит, потому что он именно создан для совершения богослужения, для прочтения Священного Писания и для прочтения святых отцов на славянском языке.

К. Мацан:

— То есть создан на том самом рубеже IX-X века?

Свящ. Сергий Заплатников:

— Да, именно тогда он появляется. В то время как сами славяне, самые разные славяне, они говорили на другом языке. Его иногда называют старорусский или древнерусский язык. Древнерусский язык, наверное, это более распространённая терминология. И этот древнерусский язык, конечно, отличается. В нём есть плохие слова, например, в том числе и ругательства разные, чего никогда не появилось бы в богослужебном языке. Там есть слова, которые просто не подходят, неблагозвучны, не очень подходят для использования в богослужении. Но в обычной речи обычных людей простых таких слов было очень много. Корни очень похожи, в этом смысле славянские языки действительно все были похожи — друг друга можно было бы понять. Но в том и разница между письменным и устным языком, что письменный язык всегда фиксирует некую систему: окончания глагольных, окончания существительных, прилагательных. Причём он всегда стремится к унификации, чтобы были строгие правила, были прям вот рамки.
А вот устный язык по-другому выглядит, он выглядит совершенно иначе. Вот есть в каждом вообще индоевропейском языке такой набор слов, глаголов, которые спрягаются вот по-своему, и всё — ни под какое правило они не подходят. Не знаю: «быть», «иметь», «жить», «дышать», «видеть» — вот какие-то такие, наиболее распространённые. И они в церковнославянском языке даже спрягаются иначе, чем все остальные. Это называется «архаичные глаголы». Архаичность их в том, что это некая такая практика устной речи, которую попытались закрепить — ну вот как закрепили. А так, конечно, языки с самого начала отличались, и размежевание было на самом раннем этапе. Потому что ученики Кирилла и Мефодия сразу создавали уже письменный язык, который уже изначально отличался от устного. И параллельно говорили на одном, а читали на другом. И они существовали параллельно.

К. Мацан:

— Но грамматически они достаточно близки?

Свящ. Сергий Заплатников:

— Они близки лексически, фонетически. Грамматика — это вопрос довольно сложный. Я думаю, что, конечно, наверное, филологи лучше в этом разберутся, но тем не менее здесь тоже были отличия. Конечно, были отличия, и в некоторых вопросах даже принципиальные. Но тем не менее те, кто слышал церковнославянский язык на богослужении, например когда его не изучал, не владел им, не читал его, они всё равно это понимали. Он был понятен, и в этом его удивительная такая сила, что он был понятен совершенно всем славянам. Я как-то был в Болгарии на конгрессе византинистов, давно ещё. И, как человек православный, пошёл на службу, как положено утром в воскресенье, на Литургию. И я был очень приятно удивлён тем, что богослужение мне было совершенно понятно, потому что оно полностью повторяло наши тексты богослужебные. Устную речь болгар я не совсем, не во всём понимал, а богослужение было, ну, как будто я дома.

К. Мацан:

— А в Сербской Церкви так же?

Свящ. Сергий Заплатников:

— В сербской я не был, не ездил. Но я полагаю, что и богослужебные изводы у нас очень близки. В устной речи нужно время, чтобы привыкнуть к сербской речи, а в богослужении всё это довольно близко.

К. Мацан:

— Мы вернёмся к этому разговору после небольшой паузы. Я напомню: сегодня с нами в программе «Светлый вечер» священник Сергий Заплатников, старший преподаватель кафедры общей русской церковной истории и канонического права Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета. В студии у микрофона Константин Мацан. Не переключайтесь.

К. Мацан:

— «Светлый вечер» на Радио ВЕРА продолжается. Ещё раз здравствуйте, уважаемые друзья. У нас в гостях сегодня иерей Сергий Заплатников, старший преподаватель кафедры общей русской церковной истории и канонического права Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета, где с 16-го по 31 мая пройдёт фестиваль славянской музыкальной и письменной культуры «Слава и ныне». И вот как раз о письменной культуре, о церковнославянском языке, о его истории и о его месте и роли в сегодняшней церковной жизни мы говорим. А вот часто звучит такой аргумент, даже для церковных, что если богослужение будет переведено на русский язык, то это облегчит путь в Церковь для людей, пока не церковь. Поэтому ради, скажем так, миссионерского эффекта лучше было бы служить на более понятном языке. Вот насколько на практике, вам кажется, так оно могло бы сработать?

Свящ. Сергий Заплатников:

— Какой глубокий и сложный вопрос. Я, наверное, об этом расскажу со своей колокольни. Потому что я когда-то тоже воцерковлялся — я не родился изначально в церковной воцерковлённой семье, и для меня язык никогда не был препятствием в вопросах веры. И я, честно говоря, сильно сомневаюсь, что если человек приходит в храм и не понимает церковнославянского языка, для него это повод больше не приходить в храм. Есть же много и других поводов, которые могут помешать. Ну, например, кто-нибудь нагрубил в храме — это тоже препятствием может быть. Или службы в неудобное время — вот в шесть утра начинаются. Как на них придёшь? Вот не удобно, не хочу ходить, не буду. Или пение слишком громкое, слишком такой сильный вокал или, наоборот, какое-то тихое, непонятное. Или священник как-то под нос себе что-то говорит — тоже ничего не слышно. Много есть препятствий, чисто внешних, для человека, к тому, чтобы приходить в церковь. Но если человек действительно нуждается в духовной жизни, то все эти препятствия не будут довлеть над его желанием.
Я помню, тоже был такой один замечательный священнослужитель, которого спрашивали, прям на него наседали и говорили: вы же признайте, что у нас в храмах часто бывают бабушки, которые грубят, которые за свечным ящиком стоят. И это всё для людей препятствие. Он говорил, что тогда грош цена вашему желанию, вашей вере, если это для вас непреодолимые препятствия. Сейчас очень много есть курсов для мирян церковнославянского языка, объяснений, толкований, переводов. И они были всегда, и в конце XIX века, в начале ХХ-го было очень много обществ просветительских, где особенности языка объяснялись, делались переводы. Мне почему-то кажется, что сейчас это не такое сильное препятствие. Если человек действительно хочет прийти к Богу, быть с Ним, вести духовную жизнь, то это совсем не препятствие.

К. Мацан:

— Мне тоже кажется, что когда человек говорит, что вот надо перевести ради внешних, которые должны прийти, всё время подозрение возникает, что он просто немножечко своё какое-то неприятие оправдывает такой заботой о неких потенциальных людях, которые могут прийти. Потому что меня тоже вот иногда поражает, что даже просто в телефоне пальцем потыкать — и вот тебе служба, и молись. Там слева у тебя в колоночке церковнославянский, справа некий русский перевод. Он именно некий, то есть это не какой-то кем-то утверждённый, может быть, не идеальный, но смысл передаёт, можно там посмотреть слева направо, перевести и всё понятно. А вот, кстати, об этом вопрос, может быть, к вам как пастырю: а вот читать молитвы, допустим домашние, не на церковнославянском языке, а на русском современном? — есть такие переводы. И я вот по своему опыту могу сказать, что иногда как-то хочется это делать, иногда это очень так оказывается важным и востребованным. А потом хочется вернуться через день обратно — к уже очень хорошо знакомому тексту из молитвослова на церковнославянском языке. Вот что вы как пастырь об этом думаете?

Свящ. Сергий Заплатников:

— Как пастырь? Много чего думаю, сам тоже иногда рассуждаю. Вы знаете, мне кажется, что в принципе, человек если внутренне, например, не смотрит в молитвослов, если нет перед глазами текста, если он не стоит на службе, а просто ему хочется к Богу обратиться, он будет обращаться на том языке, который ему близок, понятен, которым он сможет выразить свои внутренние проблемы, свои какие-то потребности, прошения к Богу, чаяния какие-то выразить. Этот язык для него русский, наверное, прежде всего. Хотя, конечно, те, кто часто молятся, у них уже как-то закладываются в словарный запас определённые церковнославянизмы, и он без них уже никак не может. Не знаю, обращение к Господу: Господи — это же звательный падеж, в русском языке его почти нет уже. Там, наверное, будет слово «Господь». Но вот мы «Господи» обращаемся.

К. Мацан:

— Да, это, кстати, такой один из вопросов, что в современном русском нет звательного падежа, но только если мы не берём такие его бытовые формы, типа как: Вась, Петь, Саш, иди сюда! Свящ. Сергий Заплатников

— Хотя Пушкин вспоминается: старче. «Чего тебе надобно, старче?»
К. Мацан

— Да, но вот действительно как-то очень даже не органичным кажется обращаться к Богу или к Богородице как-то иначе, чем в звательном падеже. Мы же говорим: Боже, отче.

Свящ. Сергий Заплатников:

— Да, мы постоянно так говорим, хотя, может быть, не обращая внимания на это. Так или иначе это всё равно какой-то русский язык с элементами церковнославянизмов. И если в устной или во внутренней, в умной молитве — я имею в виду, которая совершается в уме, — если мы обращаемся к этой форме языка, то, мне кажется, в принципе, наверное, если есть такая потребность, необходимость для человека в домашней молитве, наверное, всё-таки можно обратиться к русским текстам. Но я очень надеюсь, что у каждого такого человека всегда будет тоска о церковнославянском. У меня дома есть разные, конечно, молитвословы, но я вот не могу читать молитвы, которые изложены русским шрифтом. Я не могу просто — вот хочется обязательно церковнославянский шрифт. Он меня как-то успокаивает, меня как-то он приводит вот в нужное состояние. Но мне кажется, с пасторской точки зрения моей, я думаю, что это вполне допустимо. Допустимо — почему бы и нет?
Мне вспомнился случай. В храме, где я раньше служил, был такой прихожанин, он приехал из Южной Америки. И он не понимал русского языка, но был православным. И ни русского, ни церковнославянского вообще не понимал. И он приходил на исповедь с телефоном. Там была такая программа, он надиктовывал вслух свои проблемы, какие-то свои страсти и грехи и потом показывал. Мне тут же выдавался русский перевод на исповеди. Я так смотрел, читал, кивал, говорил ему что-то по-английски и что можно дальше. Да, то есть такой выход был найден даже для человека, который приехал к нам из Южной Америки. А вот что касается какой-то адаптации под русский язык, всё-таки мне кажется, что это такая уступка, которая может за собой потянуть многие другие уступки.
Ну, например, давайте мы сократим службу до получаса, чтобы было удобно. А давайте у нас службы будут идти по 20 минут и в храме будет открыта вот эта часть. А давайте мы все будем сейчас вообще петь, что у нас только эти священники? — давайте и другим позволим. Это такие уступки, которые могут привести к разрушению важных таких традиций, которые веками складывались. Не мы их придумали, не нам их разрушать. Это с одной стороны, с другой стороны, мне кажется, когда мы начинаем говорить именно о привлекательности церковной жизни, то это уже немножко попахивает, знаете, чем? Таким вопросом, как восприятие православия, как именно религии, которое мы можем выбрать среди прочих других.А для меня всё-таки православие — даже не поворачивается язык сказать «религия». Мне кажется, это оскорбительно для православной веры. Это какое-то мировоззрение, принцип жизни, какое-то внутреннее устройство, мир, в который мы погружены, — это всё православие. А так это становится не просто уступкой, а ставит православную веру в ряд других, из которых можно выбирать: какая из них привлекательней, какая из них лучше. Мне кажется, это неправильный подход к вере в принципе. И с этой точки зрения, уступки по языку мне кажутся недопустимыми.

К. Мацан:

— Вообще, есть такое мнение, молчаливо высказываемое, что церковные люди страшно страдают из-за того, что служба на непонятном языке. И только какая-то инерция церковной жизни не позволяет перевести богослужение, например, на русский язык. Хотя, как вы сказали, есть переводы, есть даже какие-то храмы отдельные, я знаю, где, допустим, из трёх литургий в воскресенье, или не в воскресенье, а на буднях, какая-то служится на современном русском языке. И практика показывает, что не собирают такие литургии повышенного количества прихожан. То есть те, кому нужно, приходят. Но просто практика церковной жизни показывает, что сами прихожане дорожат именно вот этим, казалось бы, непонятным, в кавычках, церковнославянским языком.
Кто-то мне рассказывал из священников, не помню, о какой конкретно части богослужения шла речь, но предположим, о благодарственных молитвах после Святого Причащения. Когда их прочитали на русском для людей, вроде как чтобы облегчить понимание, а люди не расходятся и спрашивают: а когда будут по-нормальному читать? То есть мы послушали, спасибо. Но мы хотим теперь на церковнославянском тоже всё это услышать и подключиться, помолиться на церковнославянском языке. То есть внутри Церкви, если мы говорим не по внешних, а про людей, которые церковной жизнью живут, как мне представляется, нет какого-то такого интенсивного, глубинного запроса на перевод богослужения. Вот как вы это чувствуете?

Свящ. Сергий Заплатников:

— Ну, я здесь с вами совершенно солидарен. У меня тоже такое есть впечатление. Тем более, что действительно были попытки, они и сейчас продолжаются, перевода на русский язык богослужения. И действительно, это было сделано, насколько я помню, как это объяснялось, именно с миссионерской целью. И такая миссия не показывает каких-то невероятных цифр, не вызывает такого масштабного интереса. Она совершенно сопоставима с тем, что совершается на церковнославянском языке. Это первое. Второе, что мне кажется, что всё-таки люди в нашем изменчивом, суетном мире, где каждый день происходят какие-то события, им нужно перестраиваться, подстраиваться, как в образовании сейчас очень много разных таких происходит изменений. И вот сейчас у нас и дистанционное образование, и человек должен в этом разбираться, и курс повышения квалификации, который проводится удалённо, заочно — в этом тоже нужно разбираться. И людям тяжело, они не успевают, им хочется стабильности. И Церковь, богослужение — это как раз тот островок вне времени, как я уже говорил, вне пространства, где всё сохраняется по-прежнему, как это было на протяжении тысячи лет. И люди к этому стремятся, им важно это.
Вот вы привели пример, что они так и не поняли, что это была за молитва. Я бы тоже, честно говоря, подождал бы, может быть, ничего не сказал, но пришёл бы домой и прочитал бы нормально. Тем более, что молитвы благодарственные очень понятные и доступные. Потому что мы можем увидеть по богослужебным текстам, что есть более древние тексты. Они действительно имеют сложную грамматику, синтаксис сложный. А есть тексты, которые были написаны на церковнославянском языке в недавнее время. Они более адаптированы, более понятны для человека. И вот молитвы как раз благодарственные, мне кажется, они ясны, понятны и вообще в переводе не нуждаются. Вот этом смысле, конечно, уступка здесь совершенно неуместна, недопустима. И запроса просто такого от общества нет. Есть, конечно, отдельные люди, которые об этом говорят, что вот если бы был перевод на русский язык, то пришёл бы. Но это единицы, и мы не знаем, пришёл бы или нет.

К. Мацан:

— Поэтому, мне кажется, что если в каком-то храме решат одну Литургия в неделю служить, допустим, на русском языке современном, если есть на это благословение правящего архиерея, то почему бы и нет? Если для кого-то это действительно оказывается нужным, то, в общем-то, такое разнообразие, наверное, тоже нельзя не приветствовать. Если всё делать с умом и как-то не отменять других форм богослужебной жизни, более привычных для людей.

К. Мацан

— Священник Сергий Заплатников, старший преподаватель кафедры общей русской церковной истории и канонического права Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета, сегодня с нами и с вами в программе «Светлый вечер». Вот с другой стороны если на эту тему посмотреть, то немножко вот такую ложку дёгтя сейчас обсудим. У меня вот недавно был такой разговор с человеком, который много лет в Церкви. И мы с ним как-то заговорили о молитве, об этом песнопении «Да исправится молитва моя, яко кадило пред Тобою», которое Великим постом часто звучит в церкви. Я помню, что когда этот текст впервые в моей жизни появился, я стал смотреть перевод, потому что мне было непонятно — и на современный русский, на иностранные языки перевод смотрел, какие знаю, чтобы просто понять, где, какие оттенки смыслов. И оказалось, что в этой фразе слово «исправится» не имеет значения вот исправления ошибки. Это однокоренное слово с «направляться», то есть «да направится молитва моя, как кадило», от которого фимиам наверх исходит. Вот как от кадила дым поднимается вверх, к Бога, вот так и моя молитва исправится, в смысле направится. Это корень «прав», от направления. Это и в иностранных языках всё абсолютно так же, и в переводе на русский современный можно это в молитвословах увидеть. Но вот мой собеседник, который много лет в Церкви уже пробыл, как бы этого не знал, и он эту фразу воспринимал всегда как: нет, вот у нас бывает молитва неправильная, и она должна быть исправлена.
И я это говорю не для того, чтобы на ошибку чью-то указать, а просто это такая как бы часть церковной жизни, когда ты какой-то текст, казалось бы, хорошо знаешь и видишь в нём смысл, которого в нём, может быть, и нет. Но ты так привык, потому что ты как бы специально на эту тему, что называется, не заморачивался. И вот есть такая инерция понимания. То есть, оказывается, можно много-много лет эту молитву слушать, при этом понимать её не совсем точно. Но благо, что это никак не связано с каким-то впадением в ересь, но просто вот этот смысл был другой. Вот то, что проблема — бывает такое? Вы это как пастырь наблюдаете?

Свящ. Сергий Заплатников:

— Ваш рассказ мне напомнил историю, которая была у нас в храме несколько лет назад. Во время отпевания алтарник наш прочитал 90-й псалом и изменил слово «срящ». Там есть такие слова «от сряща и беса полуденного». И он заменил это слово одно в псалме, чтобы было для людей — такое иногда кто-то, может быть, делает для людей, которые...

К. Мацан:

— А что значит это слово?
Свящ. Сергий Заплатников

— Это «страх». И это для людей, которые приходят помолиться об усопшем, им режет слух слово «срящ», оно какое-то, может быть, неблагозвучное. И он попытался его преподнести в понятном значении. Он даже, по-моему, перевёл как «нападение» — некие нападения. И у нас там присутствовала прихожанка, которая на самом деле потом сделала ему очень суровое словесное замечание. И она даже сказала, что если мы таким путём развития пойдём дальше, то мы придём к тому, что вообще сейчас всё здесь отменим, всё изменим, всё переменим. И он её спросил: а что значит это слово «срящ»? И на этом всё закончилось, потому что она, действительно, погрузилась в воспоминания, попыталась понять, перевести, но не смогла. И в этом был какой-то ступор её, и на самом деле всё на этом закончилось. Но, к чести этого алтарника, он больше так не делал. То есть он не ставил задачи кому-то чего-то доказать, просто спросил, как она сама это понимает. Но если мы будем говорить именно буквально и смотреть на слова именно буквальным образом, то, безусловно, мы увидим, что какие-то слова в текстах, известных очень, богослужебных и молитвенных, они многие могут восприниматься не совсем корректно.
И часто приходится где-то даже объяснять, толковать, рассказывать об этом именно в проповедях или, может быть, в беседах каких-то личных, и это становится для людей откровением. И они значительно по-другому начинают это воспринимать. Но мне кажется, что в этом нет ничего страшного, принципиального, именно принципиального, потому что, во-первых, со временем действительно открывается. Вот ваш собеседник, мне кажется, что это тоже некий Божий Промысл для него, что он вот таким образом вдруг об этом узнал. И в конце концов, человек всё равно воспринимает даже не конкретные слова в молитве по отдельности, а как некое цельное явление такое.
О чём песнопение «Да исправится молитва моя»? Да, действительно, это не о том, что мы как-то неправильно молимся, а мы просто хотим, чтобы наша молитва была услышана Богом. И на самом деле неважно, была она до этого неправильной ли правильной. Мы, действительно, просто просим Бога направить её вверх, как дым восходит от кадила вверх. Значения, мне кажется, здесь никакого в этом смысле нет, человек всё воспринимает это целостно. Это благоговейнейший такой момент великопостной службы, когда мы все свои внутренние усилия направляем именно горе, то есть вверх, к Богу. А просвещение — то, чего, может быть, не хватает. Об этом, действительно, нужно говорить в храмах. И запрос-то есть у прихожан, говорить об этом нужно, как-то помогать им это понимать нужно. Но мне кажется, что это не принципиальная такая проблема. Всё это со временем как-то действительно выправляется, исправляется, и направляется в нужное русло.

К. Мацан:

— Вот я сегодня рассказал несколько раз, что с 16-го по 31 мая в Православном Свято-Тихоновском гуманитарном университете проходит фестиваль славянской музыкальной и письменной культуры «Слава и ныне». И в рамках этого фестиваля будет 18-го числа ваше мероприятие. Вот расскажите о нём.
Свящ. Сергий Заплатников

— Да, совершенно верно. Мы в этом году решили попробовать один из таких просветительских форматов, проектов, как сейчас принято говорить, который обращён к широкому кругу интересующихся людей, верующих, которые интересуются вообще вопросами веры, истории, мысли, в целом и общем. И мы проводили несколько встреч до майских праздников, до празднования Дня славянской письменности и культуры. И вот в момент этого фестиваля мы придумали тоже провести такую встречу с двумя гостями, которая будет называться «Церковнославянский язык. Миссия выполнена?» — вопросительный знак в конце. В этой беседе мы хотим со специалистами как раз — я-то не очень специалист, просто ведущий в этом проекте — со специалистами по церковнославянскому языку поговорить о тех же проблемах, которые мы с вами сегодня поднимали, но в более, может быть, даже широком ключе. В том числе и о судьбе церковнославянского языка в будущем, что его ждёт, наверное, какая его миссия впереди, какие тенденции сейчас есть. Я, может быть, не замечаю, но наверняка они есть.
Он же у нас уникальный язык: с одной стороны, он только письменный — мы на нём не говорим. Но при этом его нельзя назвать, например, мёртвым языком, как древнегреческий или латынь. То есть это живой, но только письменный язык — такое очень уникальное явление. И на этой встрече, которая пройдёт 18 мая, запись её в 19 часов вечера, мы будем разговаривать с нашими коллегами из университета, который занимается разного рода проектами по исследованию церковнославянского языка, лексического запаса, происхождения. И мы, конечно, тоже, наверное, не ставим задачи ответить на какие-то вопросы однозначно. Но мы хотим как раз показать широкому кругу интересующихся, заинтересованных людей, верующих людей, показать истоки языка, его историю, его как бы содержание, особенности внутренние. И почему он занимает такое место и в русской культуре, и в культуре любого другого славянского народа.

К. Мацан:

— А вот когда вы говорите про будущее церковнославянского языка, вы имеете в виду его будущее — как он будет развиваться как язык, грамматически, лексически, может ли он претерпевать изменения? Или его будущее как некоторого социокультурного явления в мире, не знаю — во всём мире, в славянском мире, в русском мире?

Свящ. Сергий Заплатников:

— Вот именно в такой форме я хотел задать вопрос нашим гостям. Но, безусловно, конечно, речь идёт о... ну, наверное, грамматика его вряд ли будет меняться, она уже устоялась за многие годы. Возможно ли появление каких-то новых слов, словарных форм? Это первый вопрос. Второй вопрос на самом деле гораздо более важный: его использование, его влияние на русский язык. Ведь когда-то же он повлиял на наш язык. Вот я сегодня уже обращал внимание, например, на Александра Сергеевича Пушкина. Ведь он с русским языком сделал именно очень серьёзную, может быть, даже реформу. Он использовал церковнославянский язык для обогащения русского языка и для его насыщения такими формами, такими яркими образами, которых просто русский язык в себе не имел. Возможно ли в будущем такое же влияние, очередная какая-то волна такого влияния? Будет ли церковнославянский язык таким объектом интереса для специалистов, для жителей нашей страны? Какое он влияние может получить в дальнейшем? Как он может повлиять на развитие нашей культуры в дальнейшем? Вот это очень такие важные вопросы, сложные. Они требуют, может быть, такого заглядывания в будущее. Но мне кажется, специалисты это очень хорошо чувствуют. Мне будет просто интересно услышать, что они скажут. Потому что их мнение всё-таки основывается на многолетнем опыте исследований, изучения, использования этого языка.

К. Мацан:

— А где, как пройдёт мероприятие, как на него попасть, как к нему подключиться, как в нём поучаствовать?

Свящ. Сергий Заплатников:

— У нас есть так называемая Соборная палата. Это такое уникальное место в Епархиальном доме на Лиховом переулке, который несколько лет назад был отреставрирован. Сейчас там находится помещение, в котором Православный Свято-Тихоновский гуманитарный университет живёт. Там есть и храм, есть такая большая, действительно Соборная палата, где проходят разного рода культурные мероприятия, концерты, фестивали. И в этой Соборной палате есть Владимирский зал, в котором мы и проводим вот эти открытые передачи, лекции, встречи, беседы наши в формате собеседников.
К. Мацан

— Это Москва, Лихов переулок, дом 6.
Свящ. Сергий Заплатников

— Да, Москва, Лихов переулок, дом 6. И записаться и попасть на эти встречи очень легко. Нужно зайти на сайт Соборной палаты lihov6.ru и там выбрать соответствующее мероприятие, и на него записаться. Естественно, это мероприятие бесплатное, запись бесплатная, вход свободный. Единственное, предварительная запись — это обязательно.

К. Мацан:

— Спасибо огромное за нашу сегодняшнюю беседу. Иерей Сергий Заплатников, старший преподаватель кафедры общей русской церковной истории и канонического права Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета, был сегодня с нами и с вами в программе «Светлый вечер». Напомню, что с 16-го по 31 мая пройдёт в университете фестиваль славянской музыкальной и письменной культуры «Слава и ныне». А 18 мая состоится лекция, или как это назвать? — обсуждение, круглый стол...

Свящ. Сергий Заплатников:

— Встреча.

К. Мацан:

— 18 мая состоится встреча по поводу именно церковнославянского языка, его настоящего, будущего, о чём мы сегодня в нашей программе и говорили. В студии у микрофона был Константин Мацан. Спасибо, до свидания.

Свящ. Сергий Заплатников:

— Спасибо, до свидания.

---

Все выпуски программы Светлый вечер

• «Образование и новые технологии». Михаил Сумбатян
• «Народное церковное искусство в СССР». Кирилл Вах, Дмитрий Антонов
• «Роль духовника». о.Григорий Геронимус