«Исповедь». Светлый вечер с прот. Дмитрием Кувырталовым (09.11.2017)

У нас в гостях был настоятель храма Архангела Михаила в селе Летово протоиерей Дмитрий Кувырталов.

Разговор шел о том, что такое исповедь, как впервые приступить к этому таинству, а также о том, как не потерять чувство искреннего покаяния при регулярной исповеди.

---

А.Пичугин:

— В студии светлого радио приветствуем вас мы — Лиза Горская...

Л.Горская:

— ... и Алексей Пичугин.

А.Пичугин:

— Сегодня с нами и с вами этот час проведёт протоиерей Дмитрий Кувырталов, настоятель Храма Архангела Михаила в селе Летово. Здравствуйте, отец Дмитрий!

О.Дмитрий:

— Добрый вечер, дорогие радиослушатели! Добрый вечер вам!

А.Пичугин:

— Про исповедь будем сегодня говорить, и давайте начнём, знаете, с чего? Не просто с того, что люди подходят... Ну, как все представляют себе исповедь — как люди церковные, так и нецерковные, внешне, да? Это — очередь стоит, к священнику подходят люди, ну, и дальше начинается разговор. Нам просто кажется, что так было всегда, а на самом же деле, с течением времени само понимание Исповеди, даже внешнее её, такое, представление — оно сильно различалось. Можно Вас спросить, вернее, попросить сделать, такой, исторический экскурс, как это было с самого начала? Ведь, само понимание Исповеди, Таинства Покаяния, оно, с течением времени, менялось в христианстве.

О.Дмитрий:

— Менялось, конечно. Не менялось только понимание онтологическое глубины и значения самой исповеди, потому что это — второе Крещение, как Таинство, перерождающее, возрождающее человека для жизни с Богом и в Раю. Исповедь призвана обновить благодать Крещения. С самого начала стало понятно, что человек не способен всю жизнь находиться в таком напряжении хранения своей совести, хранения своего сердца, поэтому, конечно, возникали разного рода коллизии житейские, обстоятельства всякого рода, падения, катастрофы, когда необходимо было человека возвращать снова к обещанию Святого Крещения, к обетам верности и искренности исповедания Бога. Действительно, в первой Церкви, то есть, в ранней Церкви исповедь не была столь регулярной и столь массовой, как нам сейчас это привычно видеть. Она не была обязательной. Потому что христиане именовались «святыми», и эта святость была не только, так скажем, в произволении или в желании, так скажем — в декларации, но она была действительно по жизни, потому что, назвав себя христианином, ты себе подписывал смертный приговор. Ты выходил из социума, ты вставал в противоречие со всем укладом жизни тогда — Римской империи, или иудейского народа. Так или иначе, ты становился иным, происходил некий внутренний исход, и ты в любую минуту мог быть арестован, казнён, замучен, истязан. В конце концов, апостол Пётр даже говорит, что «вы должны в каждую минуту быть готовыми дать ответ о своём уповании в своей вере». Имелось в виду не только философские размышления — как ты веришь, а именно — отстоять веру в воскресение из мёртвых, фактически, шагом в сторону смерти, то есть: для нас не существует смерти, она побеждена. Исповедничество это и было таким — стоянием в вере. И, поэтому, человек, находясь в Церкви, именуясь святым, не требовал вот этого вот каждодневного исследования совести — он жил перед Богом, он был внутренне уже очищен, как золото, вот этим вот страданием, этим выходом из мирской сутолоки, житейской суеты. Со временем, произошло некое «разочарование» христиан в самих себе. Стало понятно, что жизнь длится, Второе Пришествие Христово не совершается, и Церковь должна была каким-то образом находить себя, как ни парадоксально, но именно вот в обыденности мирской, в житейской суете в этой. И Церковь тогда призвала максимальное количество своих верующих — Церкви, действительно, наполнились, это уже IV век, и возникла необходимость регламентирования, вообще, духовной жизни — это Богослужебная, Таинственная и молитвенная жизнь.

А.Пичугин:

— Я знаю, что иногда — вот, кстати, не знаю, иногда или это какое-то время была постоянная форма исповеди — когда человек выходил на какое-то такое возвышенное место и перед всем Собранием христиан публично исповедовался в своих грехах.

О.Дмитрий:

— Публичная исповедь. Действительно, имела место быть, но, опять же, мы, возвращаясь вот к этому историческому экскурсу, должны понимать — Исповедь была возвращением человека в Церковь. Это была катастрофа нравственная для человека, в первую очередь, отречения от Христа. Под страхом мучения, лишения и так далее, человек не выдерживал вот этого напряжения исповедничества и мученичества, фактически, и некоторые, действительно, малодушно отрекались и всякие давали ложные показания даже на своих собратьев, и так далее. Это было в Древней Церкви, к сожалению. Слава Богу, не массово, но являлось. И встал вопрос для церковных людей после окончания гонений — с этими людьми что делать? Как принимать обратно в Церковь и принимать ли вообще? Поэтому, был целый Собор на этот счёт собран, и было принято решение: принимать, через публичное покаяние. Они должны встать в Церкви и сказать о своём вольном отречении, под страхом мучений или каких-то истязаний и лишений, от Христа. Церковь свидетельствовала их искреннее намерение, и принимала их снова в Церковь. Поэтому, Исповедь была, но Исповедь была чрезвычайнейшим явлением — так же, как и Крещение само совершалось в Церкви под большие Праздники — под Крещение, под Пасху, и торжественный Крестный ход на Троицу входил в Храм новорожденных христиан.

А.Пичугин:

— Но ещё и оглашение было очень долгим — все вот эти литургические элементы...

О.Дмитрий:

— Почти весь год совершалась вот эта подготовка ко Крещению, и, вот, к Празднику большому приурочивалось Таинство Крещения. Поэтому исповедь...

А.Пичугин:

— И крестили сразу группами, много людей...

О.Дмитрий:

— Конечно. Большое количество людей, сотни иногда людей. Епископ возглавлял эти службы, глава Церковной общины городской или целой епархии. Поэтому, это было, конечно, немножко другое настроение, другой масштаб жизни церковной. Все знали всех в лицо, и все знали жизнь каждого. Вообще, община — она тем и выигрышна, может быть, или тем неудобна для большинства из нас, что мы все всё про всех знаем. «А этот — как? А этот — что?»...

Л.Горская:

— А Исповедь... извините, перебиваю... исповедь же тоже другая была по форме? Не как сейчас.

О.Дмитрий:

— Ну, безусловно. То есть, не было того самого перечня грехов, который мы сейчас так тщательно изучаем и произносим...

А.Пичугин:

— А его уже и сейчас, на самом деле, нет.

О.Дмитрий:

— Ну, он сформирован был, где-то, в новое время уже, в Западной Церкви, как ни парадоксально, мы к этому отношение имеем очень опосредованное, к сожалению, вот из-за...

А.Пичугин:

— Он даже не в новое время, если посмотреть на историю Древней Руси. Всякие исповедальные сборники — они и в Средневековье присутствовали. Причём, там перечисляются какие-то совершенно кошмарные вещи, мне кажется, о большинстве из которых священник узнавал из этих сборников, а потом уже задавал вопросы прихожанам: «А не согрешил ли... а не согрешила ли ты в этом, этом, и этом?» Кстати, они на исторических факультетах проходятся даже некоторые, эти сборники, и человеку, с позиции ХХ века или ХХI начала, довольно странно и страшно читать, там, две трети из того, что там написано — просто потому, что для этого надо целое исследование провести, что же вот этот грех означает, и как, вообще, в голову могло кому-то придти такое сделать.

О.Дмитрий:

— Согласен. Что касается наших покаянных сборников и — так, перечней грехов, на Руси, безусловно, было своё, такое, достаточно... интересный взгляд на нравственную жизнь христианина. Это, вообще, особенность такая, может быть, нашей национальной ментальности — может быть, об этом отдельно поговорим, потому что это не в формате исповеди. Но, что касается, вообще, вхождения человека в Храм — это была решимость исправиться. Самое главное. То есть, не было вот этого досконального разбора вот всех нюансов, обстоятельств греха и так далее. Было свидетельство всей Церкви, что человек отпал от Церкви, и было желание этого человека вернуться, и было желание общины принять его снова в общение со Христом, то есть, преподать ему Таинство Причастия, вернуть его снова к Церкви. Поэтому, не было необходимости, так скажем, какого-то вот подробного изъяснения, рассказа о своём грехе. Было, действительно, такое, покаянное чувство всеобщее, все понимали, о чём идёт речь — поэтому просто священник читал разрешительную молитву после его озвучивания своих грехов: «Простите, братия и сестры, согрешил — делом, словом, помышлением...»

А.Пичугин:

— А это когда... ещё раз — когда это было?

О.Дмитрий:

— Это, фактически, до, может быть, V-VI века такая практика была.

А.Пичугин:

— А, ну это уже ближе к тому, что мы видим сейчас.

О.Дмитрий:

— Да.

А.Пичугин:

— А, с другой стороны, вот, если вернуться к этим сборничкам, про которые мы говорим, в средневековой Руси, а не в только... то, что Вы говорите, в Западной Церкви они, безусловно, тоже присутствовали, и об этом тоже, наверное, можно поговорить...

О.Дмитрий:

— Чуть пораньше они там возникли, как раз, они там в IX-Х веке стали издаваться...

А.Пичугин:

— ... о том, какая там форма, и как в Западной Церкви сформировалась вот та форма исповеди, которая есть сейчас — ну, фактически, то же самое, что и у нас, плюс исповедальные кабинки, где священник и прихожанин друг друга не видят. Но это иногда бывает...

О.Дмитрий:

— Ну, это в Западной Церкви такое...

А.Пичугин:

— ... до курьёзов доходит. Есть совершенно чудесная итальянская книжка про дона Камилло, итальянского священника, который служит в небольшой деревушке в Храме. Естественно, к нему приходят прихожане, каждый со своим. И вот, они сидят в этой кабинке, а, естественно, дон Камилло знает про каждого. По идее, что там — перегородка, и один другого не видят, но все знают, что это дон Камилло, а дон Камилло знает про каждого, кто к нему приходит, и между ними, такие, забавные диалоги возникают.

О.Дмитрий:

— Ну, тут, знаете, как попытка соблюсти некую конфиденциальность, тайну исповеди. Она, в Западной Церкви — там всё достаточно концептуально... оно приобрело такое некоторое... ну, я бы сказал... такое, даже... комический, или, так скажем, пародийный, парадоксальный... вот, характер, вид, когда, действительно, священник напрочь выходит из поля зрения, поля общения прихожан. Он — за загородкой, перегородкой, ты, фактически, говоришь вслух Богу. Это вот попытка такая показать, что человек исповедуется Богу, а не священнику. А священник, как лицо Церкви, который принимает, и разрешает, и читает эту самую, от лица Бога, разрешительную молитву. Но это именно Западное богословие, которое к Православию имеет очень, такое, я бы сказал, далёкое отношение. К сожалению, просто мы очень много восприняли из чинопоследования Исповеди от Западных наших, как сейчас говорят, партнёров и коллег, но изначально Исповедь, всё-таки, была возвращением не просто в Церковь, а в пространство Духа Святого. Вот эта стихия благодати, стихия такого харизматического предстояния пред Богом для Первой Церкви была самоочевидна. Она, действительно, жила вот в этом, купалась в этой благодати Святого Духа.

А.Пичугин:

— Я так понимаю, что у большинства Православных Поместных Церквей, то есть, тех Церквей, которые мы называем Православными, и которые — не Русская Православная, а которые находятся в общении с Русской Православной...

О.Дмитрий:

— Да, да, Вселенской Православной...

А.Пичугин:

— ... там вот эта форма исповеди — не частой, но, тем не менее, исповеди по потребности, через которую там практикующие христиане всегда проходят, она сохраняется?

О.Дмитрий:

— Ну, где-то с VIII-IX века Церковь вынужденно стала... так, рассуммировать весь свой опыт, и его, так скажем, регламентируя, распространять уже на всех пасомых, на всю христианскую паству в таком — мировом масштабе. И это касается процесса и на Востоке, и на Западе приблизительно одинаково. На Руси, известно, мы только в ХIвеке, фактически... ну, в конце Х, приняв христианство, восприняли вот эту вот, византийскую, форму благочестия, Богослужения, Тинств совершения, как есть уже, по факту. Поэтому, у нас рефлексии на этот счёт не было в то время. Наша собственная рефлексия возникла вот, как раз, перед самым монгольским нашествием, то есть, уже где-то в ХIII веке, и дальше, в XVI-XVII веке мы вдруг снова ощутили необходимость вот такого самосознания. Что касается вот, вообще, этих современных... современной формы исповеди, когда священник подходит... а точнее — прихожане подходят к священнику, и вслух ему произносят разного рода страшные свои падения, грехи, то это возникло... то есть, это необходимо делать, безусловно, это традиция, практика церковная, но всегда необходим личный частный подход. Не может быть общего правила для всех. Каждый человек должен понимать, что Исповедь — это примирение с Богом, возвращение его вот в это Лоно Благодати, и это, конечно, сугубо личный разговор его со Христом. А священник — как свидетель. Не он формулирует, не он прощает и разрешает, не он принимает исповедь, а принимает исповедь Господь. А священник помогает. Как вот повивальная бабка, как говорил Сократ, майевтика такая. То есть, он помогает родиться этому зёрнышку благочестия в данном исповеднике. Поэтому исповедничество — это искусство, это... педагогом не каждый может быть, а уж духовником, исповедником — там более. И в Греческой, и в других Восточных Церквах благословение особое даётся на Исповедь.

«СВЕТЛЫЙ ВЕЧЕР» НА РАДИО «ВЕРА»

А.Пичугин:

— Напомним, что протоиерей Дмитрий Кувырталов, настоятель Храма Архангела Михаила в Летове, сегодня в программе «Светлый вечер».

Л.Горская:

— А мне вот казалось всегда, что Исповедь — это такая вещь очень приватная, очень личная. Ничего, что мы по радио так это обсуждаем, эти вопросы?

О.Дмитрий:

— Дело в том, что сама, так скажем, интимность этого разговора, эта приватность — она всеобщая. То есть, каждый из нас имеет опыт этот, и мы же не рассказываем сейчас тайну исповеди, не раскрываем, а говорим о том, как подготовиться к Исповеди, что мы ожидаем от Исповеди, как правильно вести себя на Исповеди. То есть, это мы вещи, как раз, говорим те, которые являются вот в этом русле благодати и благочестия.

Л.Горская:

— Но у кого-то, может быть, ещё и нет такого опыта.

О.Дмитрий:

— Мы надеемся, что этот опыт, конечно, появится у каждого. Но это, действительно, чудо маленькое возрождения, не каждый человек способен исповедоваться. Я вот имею такой опыт с людьми пожилого возраста, которые уже уходят, при смерти находятся. Я прихожу к ним, напутствую их Святыми Дарами, а они не могут исповедоваться. И честно признаются: «Я этого никогда не делал, я не умею, я не знаю...» У них паника в глазах. Потому что надо что-то важное сейчас сделать, сказать, а они этого опыта не имеют. Это очень горько наблюдать. Стараешься помочь человеку, но понимаешь, что времени уже не остаётся совсем. И у него слабы силы, и сознание угасает, и язык уже не ворочается... Был, конечно, очень пронзительный у меня опыт, могу поделиться здесь тоже сокровенным таким переживанием. Однажды меня пригласили Причастить одного инвалида, человека немого, который говорить не мог, был парализован. И, когда я пришёл уже в дом, где он жил, а этот человек лежал на кровати, я подошёл... ну, как священнику в такой ситуации поступить? Я думал, просто буду задавать ему вопросы, а он будет мне кивать головой хотя бы — отвечать. Я прочитал первые молитвы чинопоследования Исповеди, и он зарыдал. И зарыдал так надрывно, и так искренно, и так по-детски, хотя мужчина взрослый, ему было около 50-ти лет. Вот, и этого было вполне достаточно. И не нужен был никакой перечень грехов, и никаких вопросов — просто я прочитал разрешительную молитву. Он Причастился — и самый счастливый, самый благодарный человек — вот, его взгляд до сих пор у меня стоит, хотя это было почти, может быть, лет 20 тому назад.

А.Пичугин:

— Вопрос тогда ещё такой. Смотрите, ведь некоторые люди — Вы говорите, не все умеют исповедоваться — но некоторые люди какие-то вещи несовершенные в себе переживают, опять же, в себе. Они много раз это всё уже, как бы, перемололи внутри себя, может быть, внутренне раскаялись, но придти, встать перед Евангелием и Крестом, перед священником и сказать, зачастую незнакомому человеку, какие-то важные вещи из своей жизни может далеко не каждый. И, кстати, даже психологи говорят, что нельзя открываться первому встречному, а тут предлагается подойти к священнику. Ведь не у каждого есть духовник, не у каждого есть Храм. А нужно придти к священнику, к незнакомому человеку, и сказать свою исповедь.

О.Дмитрий:

— Да, надо понимать, что психологи советуют, чтобы каждому, первому встречному не открываться — священник, в данном случае, не подходит под эту категорию «первого встречного». Потому что каждый, приходящий в Храм, намеренно идёт туда и знает, зачем он идёт, и, так или иначе, священник, хоть и достаточно случайная фигура на этом пути, но, всё-таки, он не первый встречный, а человек — ещё раз повторяю — свидетель. Тут очень тонкая грань — как соблюсти эту вот приватность, этот сокровенный разговор с Богом, и присутствие некоего свидетеля здесь — вот, зачем он нужен? И так далее. Это, действительно, с одной стороны, недоумение, такой парадокс, а с другой стороны — необходимость. И священник является лицом, или, так скажем, устами Церкви — то есть, того самого Богочеловеческого организма благодатного, который свидетельствует намерение человека. Более того — является за него ходатаем, то есть — он молится пред Богом о прощении грехов вот этого грешника кающегося. Он — не судия. Он не регламентирует степень наказания для человека. Он принимает его — это принимающая сторона, вот в этом смысле — осязательная, чтобы обнять его, принять и сказать: «Чадо, войди в радость Господа своего!» И, в этом смысле, конечно, он жизненно необходим. Но вот как эту грань не переступить, как не начать разговаривать со священником на Исповеди? Ведь чаще всего — это именно разговор с батюшкой: «Батюшка, у меня вот такие проблемы... Нет, я к тому не пойду, я вот к этому пойду, мне нужно вот, чтобы батюшка мне посоветовал, как быть...» Это уже не Исповедь! Надо честно признаться в этом, что проблемы решаются не на Исповеди. Для нас проблема только одна — грех.

А.Пичугин:

— А всё же, человек, который приходит, там, первый, второй, третий раз... да даже если и не третий — я знаю прекрасно примеры из жизни людей, которые много лет воцерковлены, вот им, там, случилось быть где-то далеко от дома, они почувствовали потребность в Исповеди, пошли в Храм, там незнакомый священник, а дальше — начинаются абсолютно разные истории, зачастую не очень приятные, когда незнакомый им человек, и они ему тоже не знакомы — и диалога не получается. Получается какое-то очень странное, зачастую основанное на взаимных обвинениях...

О.Дмитрий:

— Стереотипное представление о том, каким должен быть священник, и что он, вообще, должен. Это, вот, потребительское отношение современного общества ко всему, в том числе и к священнику, и к Церкви, и к Благодати — оно здесь тоже проявляется. То есть, священник «должен» — то-то, то-то, то-то, а он, почему-то, ведёт себя совершенно неадекватно, иначе — то, чего я не ожидаю от него. Но, разговор, конечно, должен изначально входить в плоскость предстояния пред Богом. Священник, какой бы он ни был, он, ещё раз повторяю, не имеет права ни начать, ни закончить исповедь. Если есть такая возможность, если, там, по расписанию человек подходит к священнику на Исповедь, конечно, он должен называть свои грехи, в первую очередь — ради этого он подходит. Но как его научить это делать — это тоже искусство, это тоже — время для этого должно пройти. Когда стоит 500 человек — ну, сложно каждому уделить какое-то время, и внимание, и теплоту...

Л.Горская:

— Ну, вот... извините... вот в этом смысле, мне кажется, как раз, нормально, что человек ищет священника, который... ну... подходит ему. Который говорит на понятном для него языке — вот так скажем. Потому что, действительно, священник должен чему-то научить, что-то объяснить. А если нет взаимопонимания, то и толку будет меньше?

О.Дмитрий:

— Конечно, конечно. Каков поп, таков приход. То есть, такая поговорка хорошая, на самом деле, в ней ничего нет ругательного...

Л.Горская:

— Нет, но Вы просто говорили, что, там, нечего выбирать священников, там... ну... может быть, это...

О.Дмитрий:

— В простоте сердца! Конечно. Как говорят: «Как найти духовника? — многие спрашивают, — Кому исповедоваться? Не всем же можно исповедоваться?» Мы уже говорили в начале нашего часа, что, конечно, не всем. Это, вообще-то, общее церковное правило, что есть духовники, которые имеют благословение от священноначалия принимать исповедь.

А.Пичугин:

— Но это в других Церквях! В Русской такого нет.

О.Дмитрий:

— Должно быть. Должно появиться. Мы должны вырасти, или, так скажем, эту практику ввести в наш обиход.

А.Пичугин:

— А видите, в чём проблема первая возникает? В Греции, например, там очень много Храмов, которые мы бы, наверное, здесь, в России, назвали закрытыми. То есть, не обязательно, там, в церкви села такого-то, деревни такой-то, есть священник. Там есть Храм, который окормляет священник, который окормляет ещё несколько десятков соседних деревень, но страна-то небольшая, и он просто ездит, совершает богослужения. У нас — живёт в селе N отец Пётр. И вот этот отец Пётр — он один, на 60 окрестных километров.

О.Дмитрий:

— Может служить каждый день, а может служить раз в год.

А.Пичугин:

— Вот, духовники-то в Греции ездят по таким сёлам! И это известная практика, я просто читал даже сам про это. Духовник проезжает по городам...

О.Дмитрий:

— Ну, он послушание несёт такое. Да, конечно.

А.Пичугин:

— Да, и если человеку необходима Исповедь, он приезжает в небольшую деревушку, и там вот все, кому нужно, приходят к нему исповедоваться.

О.Дмитрий:

— Да, да. Это время оговорено, да, все могут подойти в это время.

А.Пичугин:

— У нас-то такое очень сложно себе представить, и сложно сделать. Потому что вот будет один такой... три таких священника на одну большую епархию... да я даже с трудом представляю, как они будут приезжать...

О.Дмитрий:

— Мне тут рассказали, как вино... что такое молодое и старое вино — вот, разговаривал с одним человеком, который занимался, долго занимается этим продуктом. Он говорил, что молодое вино или старое — это не то, которое долго лежит или немного лежит, а то, которое из виноградника, из лозы древней. Вот, 60-летняя лоза — у неё корень до 14 метров в глубину грунта, почвы. Этот корень — он всё вбирает из этой почвы, все минералы, все нюансы, и тогда из этой 60-летней лозы получается, действительно, добротное, настоящее вино. Если, конечно, урожай совпадает и так далее. «А из 3-5 летней лозы, — говорит, — ну, это как ребёночек, ну, при всём уважении, красоте вот и умилении — это ещё не вино». То же самое с духовничеством, с Исповедью — вырасти мы должны. У нас огромная яма образовалась такая вот — разрыв традиции, преемства. Если духовники ещё советских времён, которые сидели, там, и исповедниками, действительно, являлись, передали вот это вот ощущение живой благодати жизни в Духе Святом своим пасомым, то в 90-х годах молодёжь, пришедшая в Храм — что она может передать? Где это преемство? Кого они воспитывают и учат? Конечно, возникают подобного рода и «младостарчество», и обиды и недоумения в отношении прихожан, когда они... точнее — у прихожан по отношению к священникам, что, вот, «я хотел, а он мне отказал», или «грубо мне ответил». Увы, это реалии нашего времени. Это — мы уходим от самой Исповеди. То есть, мы должны понимать, что Исповедь — это одно, а священник, и наши житейские проблемы, и наша современность — это другое. Исповедь, сама по себе, как Таинство — она хранится Церковью в неповреждённой святыне, в неповреждённом виде уже почти 2000 лет. А наше отношение к Исповеди, как войти нам вот в это, как найти узкие двери к этой благодати, как напитаться ею для возрождения, для обновления своего сердца — это, вот, думаю, предмет для разговора.

А.Пичугин:

— Сейчас... Вернее, была ещё одна такая форма Исповеди, которая сейчас, практически, забыта, но я ещё по своему детству её помню в больших Храмах — это «общая» Исповедь.

О.Дмитрий:

— Но это совсем не забыто. Многие священники, да, её практикуют. Это, конечно, такая пародия на отца Иоанна Кронштадтского...

А.Пичугин:

— Я знаю одного прекрасного священника, у которого, конечно же, есть частная Исповедь, она у него регламентирована, в расписании поставлена, но перед Литургией он выходит, говорит длинную проповедь о покаянии, реально люди почти плачут, потом он благословляет Причащаться, и вот, уже когда кому-то необходима частная исповедь, он её проводит — ну, отдельно, в отдельный день.

О.Дмитрий:

— Я бы сказал бы так: такая форма приемлема. Если есть духовник. Если священник понимает, что он делает.

А.Пичугин:

— Ну, это прекрасный священник, с многолетним опытом.

О.Дмитрий:

— Вот. Поэтому, если отец Иоанн Кронштадтский вставал на амвон, поднимал епитрахиль и говорил громко: «Кайтесь!», и народ, плача, изрыгал страшные грехи вслух, причём весь храм одновременно — это свидетели описывали в Записках, это было, конечно, поразительное само по себе явление вот этой живой жизни церковной — то сейчас удобно так вот сказать: «Ну-ка, давайте все вслух...», и, когда стоит, там, 200-300 человек в Храме, и тоже все подходят ко Причастию, очень экономится время, очень удобно...

А.Пичугин:

— Так это правда ведь удобно, потому что люди, которые чувствуют за собой какие-то важные грехи, которые необходимо сообщить дополнительно, в частном порядке — они могут это сделать, по договорённости со священником, подойти. А когда у священника Литургия начнётся, и у него 200 человек стоят у аналоя...

О.Дмитрий:

— Согласен.

А.Пичугин:

— Я просто слышал мнения самих священников, которые просят, когда видят много народу стоящего, просят: «Вот, те, кто не чувствует за собой ничего важного, Бог вас благословит — Причащайтесь! Если только вот что-то такое, что на душе вам мешает подойти к Чаше...»

О.Дмитрий:

— Очень опасный совет!

А.Пичугин:

— Ну, это, вот, перед большими Праздниками, он один, понятно, что причастников будет много...

О.Дмитрий:

— Нет-нет... Мы, опять же, не можем от лица Бога...

А.Пичугин:

— А всё равно... нет, он говорит, что всё равно — всё равно все чувствуют что-то важное на сердце, связанное, там... с колбаской в среду, ещё с чем-то...

О.Дмитрий:

— Нет, так, чтобы подойти сразу ко Причастию, без Исповеди — ну, 99% наших прихожан это себе не могут позволить. Они очень искренние, совестливые, и, конечно, грех, который тяготит их душу, они вынуждены... обязаны его исповедовать, иначе они просто не Причастятся. Они не подойдут к Чаше, не дерзнут. Поэтому, это очень большая проблема для современной практики Богослужебной, для современного духовенства, вообще наших прихожан: как правильно, грамотно вот это устроить, чтобы и люди смогли, с чистой совестью, подступить ко Причастию, и священник мог — не от лица Бога, там, что-то произносить, какие-то, значит... понимая, что так всем удобнее, а, действительно, быть душепопечителем, быть пастырем. Это не то, что проблема — она решается, и у каждого есть свой, что называется, «болевой порог» переживания о грехах, об исповеди. И батюшка, если приход уже несколько лет действует, открыт, и люди приходят туда — видит и знает каждого. Кому-то он может уделить совсем немножко — важно просто улыбнуться, или за руку взять, или по головке погладить, или: «Помоги тебе Господь — иди, Причащайся, мать!» — всё, она пошла Причащаться, счастлива, что батюшка её допустил, благословил. Ребёночка какого-то... надо, где-то, построже сказать: «Так, совесть есть? Почему так себя ведёшь?», «А ты помирился с братиком или сестрёнкой?», «А ты у мамы попросил прощения?», «Ты сегодня утром молился хоть?» — «Да, там всё...» — всё, иди, Причащайся. Бывают вещи, когда, действительно, надо... Вот, Воскресная школа — 30, 40, 50, 80 человек стоит, и они все, гуртом, прямо к Чаше подходят, вся Воскресная школа причащается, потому что для них уже труд духовный — само обучение в Воскресной школе. Но, хотя бы раз в месяц, должна быть общая Исповедь для Воскресной школы отдельно, для детей. Дети — отдельно, взрослые — отдельно. Да, это отдельная пастырская работа для священника. Она — трудна, она очень трудоёмка, но она и обязательна, необходима для здоровой жизни наших прихожан.

А.Пичугин:

— Давайте вернёмся к разговору через минуту. Мы напомним, что протоиерей Дмитрий Кувырталов, настоятель Храма Архангела Михаила в Летове — гость программы «Светлый вечер». Здесь — Лиза Горская и я, Алексей Пичугин. Вернёмся.

«СВЕТЛЫЙ ВЕЧЕР» НА РАДИО «ВЕРА»

А.Пичугин:

— Ещё раз — здравствуйте! Лиза Горская и я, Алексей Пичугин, и отец Дмитрий Кувырталов, протоиерей, настоятель Храма Архангела Михаила в Летове в программе «Светлый вечер», и мы говорим сегодня об Исповеди.

Л.Горская:

— Вот, Вы говорили, отец Дмитрий... такая формулировка у нас прозвучала — «грамотно», «исповедоваться грамотно». А что такое, вообще, «исповедоваться грамотно»? Потому что, я смотрю, все это делают по-разному. Иногда смотришь, какая-нибудь тётушка — ну, «Божий одуван», и вот она там рассказывает что-то 40 минут, каждую субботу 40 минут она что-то рассказывает, и думаешь: «Боже мой! Святой человек! Как она там умудряется наскрести-то в себе столько...

О.Дмитрий:

— Святой человек — это батюшка, который её слушает, не прерывая.

Л.Горская:

— ... столько увидеть в себе!» Там, сам стоишь, как дундук, пальцы зажимаешь, чтобы не забыть, и понимаешь, что у тебя пальцев-то хватает не потому, что ты такой безгрешный, а потому, что ты не видишь в себе плохого — просто слеп!

О.Дмитрий:

— Это — да. Я, вот, по поводу исповеди — частой, нечастой — имел тоже такой опыт. На Афоне подошёл к духовнику, причём я исповедовался 2 дня до этого, у своего духовника, и вот, к духовнику братии подошёл благословиться Причащаться, и говорю: «Батюшка, благословите послужить, Причаститься, я позавчера исповедовался». Он говорит: «Ты что! Грехов нету?» —и стало понятно, что, конечно, есть грехи — за эти два дня, то есть. И вот, такую паузу выдержал, и я понял, что он меня сейчас, как рентгеном, уже всего просмотрел. Конечно, я исповедовался, там, и грехи все... да. Нет понятия маленького греха или большого греха. Знаете, вот, ключ ко всему, может быть, нашему сегодняшнему разговору об исповеди — то есть, вообще, зачем нужна исповедь — мы, там, много можем всяких слов говорить, но вопрос о приведении человека к смерти каким бы то ни было грехом — он всегда состоит в одном — в самооправдании. То есть, человек сросся с этим грехом, он не собирается от него отделываться, он собирается с ним жить, и он — оправдывает себя, говорит, что: «Я прав в том, что я поступил так-то и так-то. Вы меня довели до такого. Поэтому, если Вы поменяетесь, то, конечно, я перестану так делать». Вот такое отношение к духовной жизни, к сердцу, к совести, к близким, к миру, к Богу — приводит к смерти духовной безусловно. Поэтому, сама по себе исповедь — это самоосуждение. Вообще, надо сказать, что единственное существо во всём творении Божием, которое себя осуждает — это человек. Ни одно творение себя не осуждает.

Л.Горская:

— Ну, давайте вернёмся к вопросу о том «грамотно», а что «безграмотно». Вот, как исповедоваться, и есть ли какое-то универсальное правило?

О.Дмитрий:

— Ну, да. То есть, давайте так... Грамотно — это не значит долго, категорически. То есть, можно 40 минут говорить, и ни о чём. А старец покойный, отец Кирилл, архимандрит Лаврский — Кирилл Павлов — он говорил так: рассказал своему келейнику, что женщина — она часа полтора заняла его времени, и долго говорила. На что келейник спросил: «Батюшка, что-то серьёзное, что-то важное?» Он говорит: «Много вопросов она обсуждала, но самого важного так и не задала». К сожалению, люди, действительно, не видят вот этого зёрнышка самого главного, поэтому грамотная исповедь — это вот слёзная исповедь, покаянная исповедь, это исповедь возвращения к Богу: «Господи, прости, согрешил, не буду!» Как говорил Феофан Затворник: «Но этот вздох, один вздох, должен пройти Небеса».

А.Пичугин:

— Но ведь, далеко не каждый человек — и это нормально, с точки зрения психологии — может рыдать перед аналоем. Человек, который себя всегда ведёт сдержанно, он подойдёт, наверное, так же сдержанно что-то скажет, но для него это будет уже таким... выходом...

О.Дмитрий:

— Конечно. Это, как раз, к вопросу грамотной исповеди. Исповедь должна быть сдержанной, она должна быть сформулированной, она должна, вот, как говорят, не «бить себя в грудь», а сетовать. Человек сетует о своём непотребстве, о своём несовершенстве, но это... должна быть подготовка к Исповеди заранее: выболен, выплакан грех, выстрадан — вот эта боль падения своего собственного. А на Исповедь ты приносишь, грубо говоря, уже сухую формулировку: «Согрешил, да. Батюшка... Господи, прости! Я бываю раздражителен, я обижался вчера, я сказал неправду, я взял чужое без спроса, я не помолился, или поленился, или, там, что-то ещё...»

Л.Горская:

— То есть, без подробностей — где и при каких обстоятельствах...

О.Дмитрий:

— Мне кажется очень важным подчеркнуть: без подробностей.

А.Пичугин:

— Да, кстати — это, правда, важно.

О.Дмитрий:

— Без подробностей. Не нужно объяснять грех. Многие стараются обстоятельства раскрыть, чтобы батюшка понял, как тяжко я согрешил. Но, парадоксальным образом, здесь возникает не самоосуждение, а самооправдание. Человек, разбирая грех, объясняет, что он вынужден был так поступить: «И видите, батюшка, а как по-другому? Я вот... ну, вот... да, вот... теперь вот... грешна, ну что ж поделаешь, да... Вот, соседка-то у меня — то-то, то-то и то-то, то-то...» При чём здесь соседка?

Л.Горская:

— «А вот она... А вот я... А вот она...»

О.Дмитрий:

— И ведь так легко разговор об исповеди, о собственных грехах переходит на других людей! Особенно — женщины, без всякого, что называется, гендерного, да, вот...

Л.Горская:

— Их просто больше.

О.Дмитрий:

— Нет. У них больше переживаний, больше эмоций. Они приносят эти эмоции на Исповедь, самому дорогому, в данном случае — Христу, ну, в его лице священнику. Рассказывают, конечно, о наболевшем — о том, что ребёнок, муж, мама, там... и так далее, и так далее... на работе — они рассказывают, и действительно, для них это вот — жизнь наполненная, но это ещё не Исповедь. И это не духовная жизнь. Здесь очень вот важно иметь вот эти жёсткие рамки, поэтому — «грамотная исповедь», регламент исповедальный. Церковь настаивает на том, что есть перечень грехов. Не обязательно надо его весь прочитывать и относить к себе. Говорят, кто прочитал, говорит: «Да! Ой, там всё про меня...» Не факт.

А.Пичугин:

— Я слышал мнение опытных священников, которое вот мне как-то довольно близко, что исповедь, на самом деле, это то, может быть, единственно важное, что тебе мешает жить, с чем ты заснуть не можешь, то, что тебя изнутри съедает. А всё остальное — это уже, наверное, не так важно, но тебя и от Бога никоим образом не отдаляет.

О.Дмитрий:

— Знаете...

А.Пичугин:

— А вот это вот одно... ты приди с этим, ты вот это вот как-то переживи...

Л.Горская:

— Слушай, ну, а как будто не бывает, что мы зацикливаемся на чём-то, что не так уж и важно?

А.Пичугин:

— Бывает.

Л.Горская:

— И на том, на чём не следует зацикливаться.

А.Пичугин:

— Бывает наоборот.

О.Дмитрий:

— Ну, тут... да, разговор такой, как говорят: «Останови внутренний диалог». Иногда надо самого себя немножко, так, дисциплинировать: о чём я разговариваю, и с кем я разговариваю сейчас, когда, вот, всю ночь я ворочаюсь и не могу заснуть?" Это — отдельные, тоже, вопросы. Один батюшка, очень уважаемый ныне, московский священник, уже 40 лет почти служит в центре Москвы, он однажды юноше 35-летнему, который жаловался ему, что он вторую ночь уже не спит, потому что у него на работе проблемы, ещё что-то, говорит: «Жень, тебе сколько лет?» — "Тридцать пять«.- «А тому, с кем ты разговариваешь — тысячелетия. Он тебя переговорит в любом случае. Перестань с ним разговаривать!» — и вот, как рукой сняло. То есть, стало понятно, что враг, разговаривая с человеком, всё время выуживает из него вот разного рода, там, переживания и так далее.

А.Пичугин:

— Но, есть же проблемы, которые нельзя решить одномоментно, и они не лежат в духовной плоскости.

О.Дмитрий:

— Вот!

А.Пичугин:

— Человек приходит с проблемами на работе, они к его духовному... они уже начинают влиять на его духовное состояние, но изначально корень вообще не в этом.

О.Дмитрий:

— Ну, мы коснулись тонкой, на самом деле, грани. Вот, это — духовная жизнь и духовная жизнь. То есть, действительно, Исповедь — она касается целиком духовной жизни. И мы приносим туда душевные переживания наши, эмоции... я даже часто... какие-то обстоятельства жизни, пытаемся разобраться — вот, как нам правильно батюшка посоветует. Но, всё-таки, изначально, сама по себе, Исповедь — она, так скажем, действительно, боль человеческую разрешая, преображая её, принося Христу, даёт ему утешение некоторое. Человек может дозреть до той глубины Исповеди, которая ему необходима для его вечности, когда он живёт насыщенной, полноценной духовной жизнью. Но не всякий человек может себе это позволить. Этого не надо бояться, переживать, не надо заставлять человека чужие перечни грехов читать. То, что ему сейчас переживательно, и о чём он болеет — его сердце болеет — он должен высказать на Исповеди. Пускай это будет даже, вот, как говорят, «под копирку» написанное, каждый раз одни и те же грехи.

А.Пичугин:

— А если это, правда, вот на бумажке написано? Когда человек подходит к священнику, отдаёт бумажку ему и стоит, ждёт, пока священник...

О.Дмитрий:

— Это хорошо. Это говорит о том, что человек готовился к Исповеди. Что он не спонтанно пришёл, и вот... вот, сейчас что-то... забыл, потом отошёл — вспомнил, пришёл снова к батюшке, снова в очередь встал: «Ой, батюшка, — перед самой Чашей, — простите, я ещё забыл вот это сказать...». А он — готовился, он спокойненько, аккуратненько накануне или утром написал всё на бумажке, весь перечень своих грехов — чаще всего, один и тот же.

А.Пичугин:

— А... я знаю священников, которые говорят, чтобы никаких бумажек на Исповеди не было, ни в коем случае: «Всегда говори от себя!»

О.Дмитрий:

— Ну, если батюшка так просит, он отвечает за своих пасомых. В данном случае, он, как духовник, имеет власть. Поэтому, это не значит, что это общий регламент для всех. Кому-то удобнее только по бумажке, кто-то — без бумажки, категорически, кто-то — и так, и так, не это важно, кто-то рвёт эту бумажку, кто-то отдаёт её верующим — тут не надо думать, что в этом какое-то... Таинство сохраняется. Но каждый человек, подходя к священнику, подходя к аналою, ко Кресту, к Евангелию, говорить должен собранно, ёмко, не рассказывая обстоятельства греха, но называя самый грех, и называя одни и те же грехи. Уверяю вас, если человек делает это искренно, он, со временем, исправляется. Это тоже такая... ну, педагогическое или духовное делание, когда человек говорит: «Я раздражаюсь». Да, он сегодня, сказал «раздражаюсь», завтра, год, 5 лет, 10 лет он ходит и говорит: «Я раздражаюсь, раздражаюсь...» — в конце концов, вот это вот огромное дерево с глубокими корнями вдруг начнёт расшатываться, и корни подточатся, ему станет легче видеть себя, и он подумает: «Правда — а чего я раздражаюсь?»

Л.Горская:

— У меня один мой знакомый хороший, он был заядлым курильщиком, даже вопрос не стоял о том, чтобы бросать. И вот, он каждую исповедь — он, значит, про своё курение рассказывал. Его духовник слушал, слушал... ну, и... как бы... несколько лет. А потом, через несколько лет сказал: «Вот, мне кажется, сейчас уже пора бросать».

О.Дмитрий:

— Вот-вот-вот. То есть...

Л.Горская:

— Он удивился — ну, сам мне рассказывал человек, никакого секрета нет уже, давно было — он удивился... ну, как — перемена, да? «Смотрю на него с вопросом. Он говорит: «Ну, нет, мне кажется, сейчас ты, как раз, сможешь уже».

О.Дмитрий:

— Вот-вот-вот.

Л.Горская:

— Вот. И всё — человек пошёл, удивлённый, и с тех пор не курил, спокойно бросил, да.

О.Дмитрий:

— И смог. Так, у меня тоже такие случаи есть, когда человек, по благословению священника, много раз, он всё время переживал, падал, вставал, и, в конце концов, в одночасье, всё это перестало быть. То есть, просто время нужно. И мы, вот, немножко торопим события. Нам хочется вот сегодня чтобы — всё и сразу, Райские Двери распахнулись, я переступил порог и наступила Вечность. Но, подождите... за мной ещё огромное количество моих домочадцев, близких, дальних, которым я ещё... я за них ответственен, я должен их с собой привести. Я должен, действительно, свои собственные страсти преодолеть... как один старчик Афонский нынешний тоже говорит: «Господь из миллиардов людей находит того нам — супруга, там, близких, кто может нам доставить боль. Настоящую, такую вот, душевную боль. И это полезно для человека. Это вот переживание часто домашних конфликтов — оно не является проблемой, в том смысле, как мы это привыкли делать. Оно является путём исцеления.

«СВЕТЛЫЙ ВЕЧЕР» НА РАДИО «ВЕРА»

А.Пичугин:

— Напомним, что протоиерей Димитрий Кувырталов, настоятель Храма Архангела Михаила в Летове, гость программы «Светлый вечер» на светлом радио. Отец Дмитрий, что Вы можете посоветовать человеку, который впервые решил исповедаться, который, может быть, слушает нашу программу, а у него были такие мысли раньше. Может быть, они в процессе программы появились. Но раньше он никогда этого не делал, и плохо себе представляет, что для этого нужно.

О.Дмитрий:

— Ну, мне сложно, сейчас вот, человеку, ни разу не исповедовавшемуся, какие-то советы давать... Как вот спрашивают: «Батюшка, как бросить курить?» Не знаю. Я никогда и не курил. Я, в этом смысле, как-то... избежал этих мук.

А.Пичугин:

— Это, скорее ведь, общие советы. Потому что, понятно, для каждого человека это будет какой-то совет индивидуальный. Но, так как Вы человека не видите и не знаете, а у него возникло такое желание, то, наверное, Вы можете дать какие-то несколько общих советов из серии «Не бойся», которые стандартно подойдут.

О.Дмитрий:

— Да, замечательно! Вот именно слово «не бойся» в данном случае должно быть ключевым. Человек иногда боится, во-первых, обличить себя, или рассказать какие-то сокровенные вещи, потом, он боится спутаться, и смутиться, и не сказать важного и главного — вот того, о чём, действительно, он хотел бы сказать, ну, и третье — он боится просто обмануть: «Вот, как же так, я сейчас назову какие-то грехи, а потом я всё равно буду делать — буду ругаться, буду кидаться на людей...»

Л.Горская:

— А ещё я Вам скажу, что ещё многие боятся не быть услышанными. Или того, что им не уделят внимания.

О.Дмитрий:

— Ну, тут уже больше, такая, область психологии, когда мы как к психологу к священнику приходим — нам надо выговориться. Это тоже важно. Я не говорю, что этого не должно быть. Может быть. Если священник имеет такую возможность — услышать, послушать своих прихожан, или, просто даже, приходящего человека — это великая отрада для человека, для души. Я знаю много людей приходящих, вот: «Батюшка сел, и меня выслушал. Я два часа ему рассказывала про то-то, про то...» Это не Исповедь, это беседа, она важна, нужна, но это немножко другое. А человек, действительно, вот... Чтобы не бояться обмануть Бога, священника, себя, свою совесть, надо просто довериться Богу: «Да, Господи, я — такой. Прости, дурака!»

А.Пичугин:

— А если человек придёт и, как раз, встретится со священником, у которого, по тем или иным причинам, не будет времени его выслушать, или он...

Л.Горская:

— Но он же не к священнику пришёл, по большому счёту.

А.Пичугин:

— Он-то пришёл не к священнику, а священник-то его — не послушал.

О.Дмитрий:

— Ну...

А.Пичугин:

— Он же первый... он как — он пришёл к священнику тоже, потому что он поверил в этого человека, попытался ему открыться, а... не получилось...

О.Дмитрий:

— Ну, знаете, как... Дефицит любви. Он, конечно... мы, как... у меня один замечательный духовник, ещё в юности в самой мне сказал: «Слабый мир даёт слабых монахов». Мы всё сетуем на монастыри, что вот там жизнь не такая, но мир — слабый. Мир стал коммерческим, стал сластолюбивым, и, конечно, дети, вырастая, становятся такими же — плоть от плоти. И священники в Храме — они ничем не отличаются от тех людей, которые к ним приходят. Вот это тоже надо понимать трезво. Надо снисходительными быть и к священнику. Не требовать от него святости вот такой, света Преображения Фаворского, чтобы он сиял, и тебя обнял, или пошёл распинаться за тебя сейчас на Голгофу. А чтобы он... даже священнику помочь, помолиться за него, вздохнуть: «Да, батюшка сегодня, что-то вот, видимо, действительно — совсем... суета, какая-то оголтелость, и батюшке не до меня. Помоги ему, Господи!» Вот. Сострадательное такое... то есть, перевернуть просто эту ситуацию не в свою пользу, как... оскорблённое самолюбие, а наоборот — посопереживать, вот, вообще, всему процессу: «Да, и я тут со своими баранами втиснуться решил... Конечно, ну, куда ему... не до меня. И, вообще, почему ко мне должны тут с распростёртыми объятиями бежать навстречу?» — с одной стороны. А с другой — конечно, должны. Должны, и человек, приходящий в Церковь, он всё равно меняется. И тут принципиально важно понять, что раз ты пришёл в Церковь, и переступил порог искренно, сделал это честно, то жди испытаний. Жди каких-то вот экзаменов в свой адрес, это будет — обязательно. Потому что Бог не требует поверхностности, Бог — не то, чтобы не требует — не терпит поверхностности. Не терпит лукавства, не терпит вот такой — сиюминутности. Должно быть по-настоящему, по-честному и навсегда. И вот это вот «навсегда» — оно может быть, так скажем, и тревожит людей, потому что: «Как же так... нет, ладно, в конце уже там жизни, когда-нибудь, или через годик... или вот, я сейчас эти дела переделаю, потом пойду исповедоваться». Нет, с Богом легче. Как больной зуб — он может долго болеть и саднить, но к врачу можно не ходить, пока там всё не сгниёт. В нравственной жизни — там страшнее последствия, в духовной жизни. Но это вот тоже... как бы... мы без всяких страшилок, там, не пугая, а наоборот. То есть, надо придти и сказать всё, чтосейчас на поверхности. Сердце углубляется, и омывается, очищается благодатью Божией со временем. Раз поисповедовался, два поисповедовался, три... и тебе вскрываются вот эти внутренние глубины, и ты вдруг понимаешь, что всё по-другому.

Л.Горская:

— Вот такой информацией поделюсь. Не знаю, что с ней делать. Много лет она у меня в голове хранится, никаких выводов я из неё не делала, но очень меня впечатлило в своё время. У меня тоже одна знакомая, которая ходила, и на исповеди она очень-очень долго общалась со священником всё время. Я говорю: «О чём ты так долго разговариваешь?» — «Ну, я — говорит, — всё обсуждаю, там...» — в общем, выясняется, что она все бытовые свои вещи, там, про учёбу, всё-всё-всё — все вопросы она задаёт на Исповеди. Я говорю: «А почему на Исповеди?» Она говорит: «Потому, что на Исповеди лукавый не слышит, что ты говоришь, и не может никак повлиять в негативную сторону на твоё решение, поступки и помешать тебе в дальнейшем».

А.Пичугин:

— Магизм некоторый...

Л.Горская:

— Ну, я не делаю никаких выводов, просто вот — делюсь.

О.Дмитрий:

— Ну, она говорит о духовном опыте, таком, очень интересном, зрелом ... Потому что, кто что слышит, и, вообще, каким образом враг рода человеческого ухищряется нам какие-то препятствия чинить — это, действительно, пока... ну... не формат нашей передачи. Хотя, очень интересный. Но, на Исповеди — да, есть такое предание: слышит только Господь и Ангелы, которые рядом находятся. Бесам там места нет. Но, конечно, решать подобного рода житейские вопросы — это... ну, так скажем, такая — перестраховка некоторая, да. То есть: «На всякий случай, я, вот, действительно, не буду говорить, чтобы что не случилось...» — это уже суеверие. Это не магизм, это — просто суеверие. Когда у батюшки мы спрашиваем совета, если уж говорить так, по-честному: «Батюшка, благословите, я вышла замуж!» — конечно, абсурдная ситуация. Если ты вышла, ну, что ты просишь благословения? Мы просим совета — как послушания. То есть: «Батюшка, как скажете — поехать мне в Турцию на отдых, или остаться дома, с детьми? Или — поехать, пополомничать в какой-нибудь монастырь?» Батюшка скажет: «Езжай в Турцию на отдых!» — и я поеду. Или скажет: «Нет! Надо езжать пополомничать». Или скажет: «Сиди дома!» — и надо выполнить это послушание. Не надо говорить: «Батюшка, понимаете, вот, у меня — так-то и так-то, так-то и так-то... ну, вот, как Вы скажете?» Батюшка говорит: «Надо так», — «Нет, батюшка, Вы не правильно... вот, Вы не поняли, мне надо то-то, то-то и то-то...» — и в итоге, ты выпрашиваешь у батюшки то, чего тебе нужно, что ты хочешь.

Л.Горская:

— Я так один раз выпросила, поехала, и в аварию очень тяжёлую попала, и больше не выпрашиваю.

О.Дмитрий:

— Вот, вот, вот! У меня был случай весёлый на приходе, в самом начале моего служения. Мои женщины пожилые, тогда им было сильно за 60, мне было чуть за 20, и они говорят: «Батюшка, Пост Великий начался, а тут — 8 марта. Мы же всю жизнь его... а тут вот, второй год только Храм открыт, мы теперь исповедуемся, причащаемся, теперь мы все церковные, а как же 8 марта? К нам родня приедет со всей там... и мы не можем отмечать?» Я говорю: «Ну, вообще-то, 1-я седмица Великого Поста, — говорю, — Давайте, потерпим. Может быть, на выходные перенесёте, там, эту встречу...» — «Нет, ну нам... вот, все приедут... мы, вот, не можем...» Говорю: «Делайте, что хотите. Я же не могу вас заставить, или что-то, там... анафеме вас предать, потом — придёте...» И вот они пришли, буквально, в Воскресенье, на Исповедь: одна со сломанной рукой, другая, там, из больницы — туда её отвезли с гипертоническим кризом, вторая — ещё что-то... «Батюшка, Вы правильно говорили, не надо было нам делать этого...»

А.Пичугин:

— Хорошо отдохнули!

О.Дмитрий:

— Да! То есть, это, знаете как... Есть вещи, которые — ну, не стоит делать. Но мы не можем запретить. Вообще, священник — это не та фигура, которая карает и наказывает. Это... наоборот, бывают обстоятельства — я могу утешить, поддержать. Мы поулыбались с ними, они: «Батюшка, мы всё поняли, простите нас!», всё... Конечно, всё это было в такой, домашней, семейной обстановке, и никаких анафем, никаких епитимий, там, и послушаний больше мы... никто не раздавал. Нет необходимости в этом.

Л.Горская:

— По поводу запретов и наказаний история. Она не забавная — просто, жизненная такая. Немножко притчево, иллюстративно выглядит, но вот, она — из реальной жизни. В одной отдалённой области была местная газета (ну, она, собственно, и есть), главный редактор которой систематически, постоянно какие-то гадости писал про Церковь. Ну, такая у него была жизненная позиция. Но после того, как, из всего дачного посёлка, только в его свежепостроенный дом, во время грозы, попала молния, и только он сгорел, он перестал писать. Вот, это удивительно, да, как бы...

О.Дмитрий:

— Вы знаете, как... вот, священнику, вот в таких ситуациях — очень хороший урок, очень хороший — не надо вмешиваться в дело Божие. Господь, Он мудрее нас всех, вместе взятых, Он знает, кому, когда, сколько и чего. Священник может выслушать, как свидетель, может помочь — видит, что человек начинает себя оправдывать: «Стоп, стоп, ты чего себя оправдываешь? Ну-ка... давай... это грех? Всё, тема закрыта. Мы с тобой обещаемся исправиться? Обещаемся. Постараемся за собой следить?» — «Да, батюшка, благословите». Вот, другой, наоборот, начинает слишком ковыряться и подробно рассказывать, и ты говоришь: «Подожди, вот мне это не надо — рассказывать как и что было, и вообще, что... ты назвал грех? Всё. Мы с тобою эту тему прошли». И так далее. То есть, священник помогает человеку встать перед Богом — и всё. А стоит перед Богом, непосредственно, тот, кто исповедуется, и Бог слышит того, кто исповедуется, и они общаются вместе. Священник, просто, как... ну... вот, новорожденному дитю помогает встать на ноги — вот и всё.

Л.Горская:

— А, вот, такой ещё вопрос у меня по ходу нашей программы возник. Как быть с тем, что «у человека волос с головы не упадёт без воли Божией»? Вот, Вы, когда говорили про то, где лукавый слышит, где не слышит, да... там, и так далее... Но, по сути, ведь, это даже и не важно.

О.Дмитрий:

— Конечно! Конечно. Это... вот мы боимся врага, понятно, но надо греха бояться. Но грех-то, в том-то и его коварство, что мы его делаем сами. Без всякого посредства. Вот, даже Адам и Ева, которые согрешили. Господь Адаму дал Заповедь: «Не вкушай», и с Адама же её спрашивает: «Что ты наделал?» А он, вместо того, чтобы сказать: «Господи, прости! Виноват», он говорит: «А вот жена, которую, кстати, Ты мне дал, та дала мне плод, и я ел».

Л.Горская:

— То есть: «Ты и виноват ещё».

О.Дмитрий:

— «Ева, ты что наделала?» — Господь спрашивает, — «А меня змей соблазнил». Вот, это причина неисповедания грехов своих. Когда я исповедуюсь, я ответственен за свои поступки, и не важно, какие у меня обстоятельства были. Говорят: «Ой, батюшка, если скорби начнутся, я вот не потяну...» Одна наша замечательная прихожанка говорит: «Могу ли я молиться вот за такого-то человека — он нецерковный, хоть он и крещёный...» Я говорю: «Ну, конечно, можешь. Давай, помолимся...» — «Ну, знаете, я вот начала молиться, а у меня скорби начались. Может быть, и не стоит тогда молиться за него?»

Л.Горская:

— А как вот, тоже, она такую причинно-следственную связь установила сама?

О.Дмитрий:

— Это — раз. Во-вторых, а почему бы... ну, начались скорби — тем более надо молиться. И не только уже о том человеке — и о себе надо молиться, и о всех людях. Тем более надо к Богу прибегать. И Исповедь — она даёт вот, как ни парадоксально, покаяние в грехах, чистоту сердца и дерзновение в молитве. Как вот лобовое стекло автомобиля, когда мы едем, оно грязное — и не видно дороги. Надо промыть это стекло — и сразу становится всё ясно, и видно — дорога перед нами, вон, какая красивая, дальняя. Поэтому, Исповедь — она даёт нам ясность зрения и глубину сердца.

А.Пичугин:

— Спасибо! Напомню, что протоиерей Димитрий Кувырталов был с нами, настоятель Храма Архангела Михаила в Летове — это Новая Москва. Лиза Горская...

Л.Горская:

— ... Алексей Пичугин.

А.Пичугин:

— Всего доброго, и будьте здоровы!

О.Дмитрий:

— Доброго вечера и чистого сердца!