«Христианское отношение к смерти». Свящ. Николай Конюхов - Радио ВЕРА
Москва - 100,9 FM

«Христианское отношение к смерти». Свящ. Николай Конюхов

* Поделиться

У нас в гостях будет клирик храма Живоначальной Троицы у Салтыкова моста в Москве священник Николай Конюхов.

Разговор шел о христианском отношении к смерти и о том, как жизнь земная связана с жизнью вечной. Почему смерть присутствует в мире, почему смерть пугает, а также о том, что значит, что «Христос победил смерть».

Ведущая: Марина Борисова


М. Борисова:

— «Светлый вечер» на Радио ВЕРА. Здравствуйте, дорогие друзья, в студии Марина Борисова. И сегодня этот час светлого вечера с нами проведёт клирик храма Живоначальной Троицы у Салтыкова моста в Москве священник Николай Конюхов.

Священник Николай Конюхов:

— Здравствуйте.

М. Борисова:

— Отец Николай. Вот хочу я с вами поговорить сегодня на такую тему, достаточно трудную для современного человека. Мы на Пасху «смерти празднуем умертвление». Все мы головой понимаем и даже иногда не только головой, но дело в том, что смерть, пока мы живём на земле этой физической жизнью, она является неотъемлемым атрибутом этой самой жизни, причём не только наша личная смерть, а смерть всего, что нас окружает: природы, живых существ, людей, близких или далёких, и в конечном итоге нас самих. То есть это некий постоянный атрибут. Вот до того момента перехода в мир иной в иную жизнь мы живём как бы окружённые таким вот облаком смерти, но так получилось, что по крайней мере, за последние там полтораста лет человечество все больше и больше отворачивается от необходимости осознать то, что это неизбежный спутник твой. Люди начинают думать о том, что вот как сохранить молодость, а вот нельзя ли жизнь продлить там на неопределённое время физическую, нельзя ли молодость сохранять там до 120 лет и много-много-много усилий предпринимается для того, чтобы убедить самого себя что-либо это вообще не существует, либо это существует, но тебя не касается, однако это касается. И вот нам, насколько я понимаю, как христианам нужно каким-то образом вживить эту самую смерть в нашу жизнь, как это парадоксально ни звучало бы. Но что для этого сделать и как это сделать? И сколько бы мы ни пытались умом это осознать, все равно, когда это касается нашего телесного восприятия, все равно мы не можем переступить через желание отвернуться, отбросить, отторгнуть это от себя. Как нам быть?

Священник Николай Конюхов:

— С одной стороны, безусловно, у нас есть просто инстинкт выживания, и человеку не свойственно стремиться к исчезновению. Наоборот он стремится к жизни, если у него не сломалась психика и он ценит с духовной точки зрения дар от Бога, то понятно, что он стремится к жизни и к жизни с избытком. С другой стороны, наш мир, он испорчен грехом. Да, грех сделал этот мир искажённым, исказил тот величайший творческий план, который Господь сделал это, знаете, когда вот, ну, потрясающий проект уже утвердил Минкульт, и тут вдруг кто-то взял там, я не знаю, на первые установочные документы там, где шла речь про основание, пролил чай, взяли там что-то потёрли, дорисовали и все, и то, что вот должно было быть в основании, оно исказилось, сломалось и все здание повело. Пошла трещина. Вот тоже самое с нами произошло. То есть понятное дело, что Господь сотворил этот мир не для смерти, смерть не имеет онтологического основания, потому что Бог не творил смерти. Бог — это жизнь, и поэтому в нашем падшем мире, просто, как мы знаем, грех, вошёл в этот мир, а с грехом смерть, как говорит Священное Писание. И поэтому она не совсем естественна. То есть мы не можем взять и сделать смерть естественной, сказать: да нормально умирать. Нет, это ненормально нету в замысле Божьем, ну, точнее, в первоначальном плане Божьем, понятное дело, что потом Господь промышлял и даже смерть сделал благом, но в целом, конечно, я вот много раз сталкивался со смертью, зачастую это безобразное что-то, это несвойственное, ты смотришь на человека «зряще мя бесславна и бездыханна», и не понимаешь: только, что он ходил, смеялся, ел, а тут лежит вот перед тобой умерший, то есть даже когда пожилой человек вроде, который пожил там 90 лет, умирает, все равно это больно и неестественно. То есть Бог творит человека для жизни, а тут мы видим смерть. Но опять же в нашем падшем мире смерть, скорее, это то, что добавляет смысла жизни, добавляет ценности или если хотите, остроты, потому что, зная об этом пороге смерти, мы больше ценим тот величайший дар жизни, который нам Господь дал, и повышается вот эта ответственность, то есть память смертная, о чем, святые отцы, много говорили и считали это добродетелью. То есть это то, что я помню о смерти. Это не просто некая такая профилактика деменции. Да, а это именно добродетель, потому что если я помню о смерти, то я стараюсь жить лучше. Я стараюсь любить сегодня, прощать сегодня, сказать важные слова сегодня, потому что я не знаю, вдруг я завтра не проснусь, как говорил один классик: «Человек не просто смертен, он внезапно смертен».

М. Борисова:

— И «Аннушка уже пролила масло».

Священник Николай Конюхов:

— Да, поэтому тут нужно быть внимательным, тот, кто собирается сегодня вечером пойти кофе пить, вот это может не случиться, поэтому не надо. Нам смерть, она да, она очень сильно обостряет всю вот эту историю, и мы существа, такие достаточно ленивые, малоинертные нас так клонит, скорее, к такому, туда, где попроще, а все, что классно в этом мире даётся с трудом, то есть вот все, что вот замечательное, я не знаю, радость, счастье, любовь, доброта, милосердие. Все даётся с трудом. Вот любовь, для того, чтобы научиться любить, нужно отпахаться. Вот Христос пришёл и показал Любовь, каким образом? Он пошёл на Крест. То есть это точно не про то, что вот можно легко получить. Вот, и поэтому нам нужно себя понуждать, как-то мотивировать. Вот смерть она, может быть определённой мотивацией, определённым напоминанием, если хотите, вот другой вопрос, что для некоторых людей это становится поводом для уныния. Человек вспоминает: ой, я же умру о кошмар, что ж теперь делать?

М. Борисова:

— Я не знаю, как оцениваются эти мысли у взрослого человека, у каждого они свои и по-своему преломлены в опыте собственной жизни, но я могу вам точно сказать, что вот у меня самое яркое воспоминание о раннем детстве — это то, как я проснулась ночью от ужаса, прибежала к родителям, разбудила их, рыдала, они не могли понять: что их ребёнок так? Мне было лет 5. А мне приснилось, что я умру. Это было первое осознание, что моя жизнь рано или поздно закончится.

Священник Николай Конюхов:

— Ну, это очень рано, обычно в10- 11 лет происходит первое осознание смерти.

М. Борисова:

— И я помню, просто я до сих пор помню, вот прожила большую жизнь, я помню до сих пор. Вот просто кожей помню весь ужас от этого сознания до такой степени, что пришлось растолкать родителей, они полночи меня утешали.

Священник Николай Конюхов:

— Потому что Марину Господь создал для жизни. Совершенно маленькой Мариночке пятилетней непонятно: а почему она должна исчезать-то? Она ещё только начала всю эту интересную историю.

М. Борисова:

— Но с чем тогда связана игра со смертью в подростковом и юношеском возрасте?

Священник Николай Конюхов:

— Ну там в целом, как бы такая история, там многие устои летят. У человека немножко, ну так по-народному, крыша летит. Ну то есть такая нестабильная психика, вот у любого спросите психотерапевта, он расскажет. Просто это вполне распространённый феномен, в этом нет ничего такого, что вот мы обычно придираемся к подросткам, вот они там специально или ещё что-то, это просто в целом, ну, это гормональная история. История эта, связанная с тем, что человек переосознает себя как личность, у него происходит тяжёлая сепарация с родителями, он начинает осознавать себя как отдельную единицу. То есть такой процесс болезненный. Знаете, процесс родов, в общем, болезненный. Почему ребёнок кричит? Потому что ему было тепло, уютно, хорошо, вообще он был с мамой. Всегда у него был вообще класс, сидел- сидел, потом выходит в этот мир. Холодно, сразу какие-то непонятные звуки. Там же звуков нет, там все приглушённое. И сразу резкие звуки, просто даже вот собственный крик его, вот лёгкие разворачиваются. Это же процесс, кстати, тоже болезненный представляете, лёгкие разворачивается, ну и так далее. Ну, у человека в течение жизни происходит нескольких таких рождений, вот то, что называется кризисами. Вот подростковый кризис, он, конечно, со смертью, да, конечно, там начинается вот эта история. А зачем я живу? А чего это там? Ну, то есть, если мы были бы просто животными, то у нас, может быть, такого не возникало. Вот, но мы не просто, у нас есть высокоразвитый интеллект, и плюс мы ещё наделены подобием Божьим. То есть у нас есть ещё душа и дух бессмертный. Поэтому, да, вот в подростковом возрасте такая история бывает, и в этот момент очень важно подростку дать некое основание, надёжность. Обычно в этот момент, наоборот, родители, ну, им сложнее всего сохранить дружбу с таким колючим человечком, то есть когда он был ещё такой симпатичный, там на скрипочке на стульчике играл, все там всегда слушался, шнурочки все завязывал какие-то там, значит: мамочка, мамочка, папочка, папочка, а тут: «Всё, надоело, отстань. Все — учиться не хочу. Я буду в телефоне смотреть видео». Вот такое любить и давать ему поддержку — это тяжело, поэтому многие родители на этом, конечно, ломаются, а именно тогда нужна поддержка, чтобы вот суицидальные идеи, которые периодически, ну, рождаются просто вот в этом воспалённом сознании пограничном. Вот как раз, чтобы дать ему ощущение надёжности и что его любят безусловно, потому что очень часто, кстати, ещё первая тема в этой же теме, потому что подросток, у него такая-то, что называется, аутоагрессия. Он видит, что он, ну, как бы далеко не удобный ребёнок, он видит, что родители, им тяжелее его любить. И они ещё говорят периодически слова, которые нам кажется, что они не доходят до ребёнка, мы же говорим: вот ты такой неблагодарный, ты такой или такая там стала, вот ты никого не любишь, кроме себя и так далее, и так далее, как с тобой тяжело. Мы же часто, вот я просто сам же родитель, у меня четверо детей, и вот этим: «как же с тобой тяжело», ты даёшь ребёнку понять, что в твоей жизни он как-то мешает, то есть он является некой обузой. И ребёнок это воспринимает чуть ли ни как указание к действию. У него начинается вот эта аутоагрессия, и, если от меня моему папе с мамой тяжело, а я их люблю, я не умею это выражать, я им нервы, порчу, я их не слушаюсь, я у них деньги подтыриваю, но я их люблю, а они говорят, что со мной тяжело и что я неудобный, и я им там настроение, порчу. И у ребёнка действительно возникают суицидальные идеи, особенно если мама что-нибудь такое сказанёт. Ведь мама — это вообще весь мир для ребёнка. Если мама тебя отторгает, значит, мир не принимает. Ну, если меня мир не принимает. Ну, тогда появляются такие вот ужасные идеи.

М. Борисова:

— Клирик храма Живоначальной Троицы у Салтыкова моста в Москве священник Николай Конюхов проводит с нами сегодня этот «Светлый вечер», и мы сегодня говорим о смерти и жизни, о живых и мёртвых. Когда подросток начинает играть в эти опасные игры, это можно объяснить, об этом написана масса литературы, прочитана куча лекций, более или менее с этим так или иначе разбираются родители в практической жизни, но что делать с тем, что человек живёт не только с мыслью о том, что он сам умрёт, его окружает смерть, вообще вокруг умирают растения, которые он выращивает, умирают животные, к которым он привязывается, отношение такого пиетета к чужой жизни в живой природе, в творении Божьем приводит к каким-то очень странным вещам. Вот у меня есть одна знакомая девушка, которая ловит в квартире тараканов в коробочку и выносит их на травку.

М. Борисова:

— В моём мироощущении, по-видимому, я плохая христианка, но в моём мироощущении — это какой-то абсурд, то есть смерть определённого количества живых существ запрограммирована в нашей жизни. Но как понять: вот это естественно, и к этому нужно относиться философски, а это уже противоестественно, и от этого нужно стараться уберегать того, кто оказывается рядом с тобой.

Священник Николай Конюхов:

— Это естественный процесс, конечно же, умирание. То, что там птичка ест таракана или там комарика, аист или ещё кто-то там вот там, ну, лягушку, лягушка ест, там комарика, лягушку ест аист, аиста... не знаю, никто не съел, улетел. Он полетел ребёнка приносить следующего многодетному батюшке, поэтому тут как бы естественный процесс, чего в него вторгаться, как бы я не буду убивать комара, который меня кусает, потому что я такой весь христианин. Нет. Скорее всего, это просто активист немножко такой, сейчас это модно. Вот, ну ладно, не буду обижать активистов, иначе придут, могут уже сами кого угодно обидеть. Вот, поэтому нет, это не является чем-то именно, христианской добродетельно. Там появляется нравственный аспект, когда появляется жестокость. То есть вот когда там жестокое обращение с животными, это же статья сейчас уголовная, и слава Богу. То есть были случаи просто, ну отвратительные, когда там издевались над собачками. Я вот очень люблю и собак, и кошек для меня вот там какие-то пытки, издевательства — это совершенно недопустимо не просто для христианина. Тут же даже речь не про христианство. Просто для человека. Одно дело, когда человек там употребляет в пищу животное, да? Вот я узнал, что, например, в северных народах, там, на Чукотке, вот где там вечная мерзлота есть, бегают олени, и вот эти олени, они всё для местного населения, это и транспорт, это и шкуры, это и мясо, и все, все, все. И вот там обычный охотник, прежде чем убить оленя, просит у него прощения, благодарит его и только после этого закалывает, то есть какое-то такое вот отношение, да, он понимает, что это необходимо ему для пищи, для этого, для этого, но все равно это как-то делает ну вот по необходимости, без жестокости какой-то, это не приносит ему удовольствия, так скажем, то есть, вот когда у человека появляются такие садистские наклонности. Он получает удовольствие от смерти чего-то то это, конечно, уже тогда духовная проблема.

М. Борисова:

— Ну вот что же делать с детьми? Как с ними говорить на эту тему, с какого возраста и в какой форме?

Священник Николай Конюхов:

— Они ведь познают мир часть того очень, когда они там мух этих приколачивают гвоздиками, какое-то время — это просто познание мира. Они таким образом, вот через любопытство, через вот это им все нужно разобрать, собрать, то есть какое-то время — это, скорее, безобидное что-то. А вот когда там я просто знаю, да, Марина, чего вы хотите сказать, когда вот мучают тех же самых щеночков, доводят до плача там все, я могу сказать, что это агрессия, связанная с тем, скорее всего, ну вот даже по моей практике, это связано с насилием в семье.

М. Борисова:

— Но дети вообще-то даже без всякого насилия в семье, довольно жестокие могут быть по отношению и друг к другу тоже. Есть даже, ну, не знаю, может быть, сейчас это меньше выражено, в особенности в христианских семьях, но вот в бытность моего детства существовал даже целый такой чёрный детский фольклор, со всякими чёрными страшными рассказиками, с какими-то дурацкими страшными стишками, и все это вот вокруг смерти, вокруг образов смерти.

Священник Николай Конюхов:

— Но тут два момента, ещё раз я все-таки настою на том, что часто это бывает из-за агрессии в семье, то есть ребёнка, могут как-то наказывать или кричать на него. Он замыкается, он держит в себе обиду, вот эту эмоцию, страх и все. И потом находит ещё одну беззащитную тварь Божью, на которой он вымещает вот то, что он уже не может ответить там папе, который его треснул, или маме, которая накричал на него. Вот он не выразил вот эти эмоции. Нормально он не умеет. Он все это стерпел, замкнулся, а вот эта злость-то у него осталась, и он вымещает это на. Ну, это давняя история. Это как бы ничего, не открыл нового никакой Америки. А то, что вы сказали по поводу того, что дети там шутки придумывают какие-то анекдоты, какие-то приговорки, прибаутки, ещё что-то по поводу смерти, это давнишняя, очень давнишняя история, связанная с защитой психики через юмор. То есть вот когда над чем-то страшным нужно пошутить, тогда оно не становится таким уж и страшным, но это как бы это обыграно, в том числе и в литературе, в кинематографе. То есть если ты чего-то боишься, и ты начнёшь смеяться над этим, то оно перестанет быть таким страшным, уменьшится, скорёжится и все, потому что страх подпитывается вот этим, какой-то ужастик подпитывается твоим страхом, а если ты не боишься, а как-то вот, а смех помогает преодолеть, и вот вы же говорили, в 5 лет вы ощутили страх смерти, да? И ребёнок, у них у всех случается такой вот инсайт, умрут неожиданно, почему оно действительно оказывает порой неожиданно доводит до слез, человеку страшно, он прямо не знает, как дальше жить после этого, а вот в 10 в 11 лет обычно это происходит. Что делать? Посмеяться, пошутить, это защитная реакция психики просто.

М. Борисова:

— Но как воспитать уважение к смерти как к необходимому переходу уже в христианском понимании этого слова, если старшее поколение старается отодвинуть от себя эти мысли, то каким образом транслировать на более молодые поколения правильное христианское отношение к смерти? Уважительное, но в меру.

Священник Николай Конюхов:

— Ну, в том числе через жизнь. То есть, когда ты даёшь человеку понятие ценности жизни, когда человек, мы в том числе, своим детям даём понимание, что такое полноценная жизнь, то постепенно у них формируется правильное отношение к смерти. То есть он там жил достойно и умер там благочестиво, да? Да, у нас так говорят, тем более что знаете, у нас у христиан. Мы же даже для самих себя в шпаргалки спрятали всюду.

М. Борисова:

— Есть альтернативный вариант: жил грешно и умер смешно.

Священник Николай Конюхов:

— Это да. Вот мы не хотим так, хотим все-таки, чтобы какая-то кончина была. Да, чтобы жизнь была полноценной и смерть была непостыдной, мирной. Я говорю, что мы спрятали шпаргалки всюду. То есть у нас и в богослужении всюду вот это: даждь нам, Господи, христианской, непостыдной, мирной кончины, потом и вот у нас огромное количество поминовений: во блаженном успении вечный покой, подаждь, Господи, усопшему родственнику. У нас родительские субботы, у нас там и Радоница, и вот литии, панихиды и все остальное. То есть мы вообще христиане такие, что нам иногда даже претензии предъявляют тоже: что ж вы там со своей смертью? а А для нас, у нас память смертная тут. Ну да, нам даёт эту остроту жизни. Мы, наоборот, перестаём откладывать на потом свою жизнь. Начинаем жить сегодня. Вот поэтому постепенно, просто находясь вот в пространстве христианского богослужения, христианской литературы, начиная с Евангелия, где про смерть, ну, собственно говоря, много эпизодов разбирается и, собственно, сама жизнь заканчивается распятием, смертью, потом Воскресение как самая главная, самая высшая точка, дающая нам надежду, что мы будем жить вечно, то есть просто для нас смерть не является поводом к отчаянию. Вот если бы Евангелие заканчивалось именно смертью Христа, это была бы правдивая и очень грустная книга. Она была бы вот абсолютно из нашей жизни, то есть это вот то, что сейчас любят в кинематографе. Реализм, да, то есть вот прямо показать, как оно есть, но там показывается, то есть преодоление вот этой смерти через Любовь Христа через Его жертву, и Бог даёт нам надежду. Он нам даёт то, чего искали люди в течение многих-многих веков. Каким образом определять смерть, найти философский камень, какие-то молодильные яблоки, какие-то ещё там заключить договоры, каким-то образом продлить свою жизнь, а Христос дал нам вообще раз и навсегда вот эту историю про то, что после смерти человек не исчезает, он не как выключенный телевизор.

М. Борисова:

— Но христианство даёт нам гораздо более высокий максимум. Мы ведь чем заканчиваем Символ веры? «Чаю, воскресения мёртвых и жизни будущего века». Чаю, то есть я жажду, я стремлюсь к этому, но многие ли из нас, положа руку на сердце, могут сказать, что мы к этому с такой жаждой и нетерпением стремимся?

Священник Николай Конюхов:

— Чаяние, я, скорее, перевёл бы как ожидание. То есть я знаю о факте кончины.

М. Борисова:

— Хорошо, возьмём наше отпевание: «Надгробное рыдание, творяще песнь: аллилуйя». То есть что нужно с собой сделать? Какую трансформацию внутри своего вот этого физического материального земного организма произвести с тем, чтобы у тебя плач по усопшему близкому превратился в славу Богу: аллилуйя?

Священник Николай Конюхов:

— Очень хороший вопрос. Марина, ну вы прям глубоко копнули. Это действительно, вот христианство оно, пожалуй, вот в этом, то есть, находясь в тяжелейших условиях, как и многострадальный Иов, лежащий в язвах, брошенный всеми вот в таком состоянии, когда ему все говорят, что Бог тебя покинул, похули Бога. И вот сказать: аллилуйя, это уже тебе не просто красивая песенка «Аллилуйя», это совсем другое, это вот, пожалуйста, молодёжь споёт, а когда ты вот в таком стоя гроба своего близкого, родного, сможешь ли ты сказать: слава тебе, Господи? Да, пожалуй, вот в этом как раз и заключается острота и проблематика, высота христианства. Ну, это такая проверка нашей веры. Потому что если мы можем возносить славу Богу, только когда Он выполняет наши желания, наши просьбы, когда Он нам даёт достаток, то чем мы отличаемся от ветхозаветных людей до Христа? Значит, мы ещё так и не перешли к новозаветному пониманию, то есть постепенно, но знаете, требовать этого от человека нельзя. Мы должны к этому стремиться, и постепенно человеческое сердце, если даже у гроба своего родственника он не смог сказать: аллилуйя, может быть, сможет у могилы, может быть, даже не на 9-й, но на 40-й день, может, не на 40, а на 5-ю годовщину придёт и скажет: аллилуйя. Верующий человек, который идёт, он все равно в пути. Если он уже долго в пути, то может, у гроба скажет: аллилуйя, но если он только начинает идти, то требовать с него этого не надо, может быть, через 5 лет придёт, обнимет памятник своей мамы или, не дай Бог, жены или, не дай Бог ребёнка, и скажет: аллилуйя.

М. Борисова:

— Клирик храма Живоначальной Троицы у Салтыкова моста в Москве священник Николай Конюхов проводит с нами сегодня этот «Светлый вечер», в студии Марина Борисова, мы ненадолго прервёмся и вернёмся к вам буквально через минуту не переключайтесь.

М. Борисова:

— «Светлый вечер» на Радио ВЕРА продолжается, ещё раз здравствуйте, дорогие друзья, в студии Марина Борисова и наш сегодняшний гость клирик храма Живоначальной Троицы у Салтыкова моста в Москве священник Николай Конюхов, и мы говорим на очень непростую тему для любого живого человека, мы говорим о смерти. Помимо размышлений о собственной смерти есть ещё очень, мне кажется, важный аспект — это наше общение с теми, кто уже ушёл, и это не только наши близкие, которых мы помним живыми здесь, на земле, но это и святые, которые тоже. Ну, Бог есть Бог живых, а не мёртвых, поэтому если мы исходим из того, что мы не только головой констатируем, что тех, кто перешёл этот Рубикон, живы, если мы выстраиваем с ними общение, то нужно понимать, каким образом это делать, потому что просто произносить некоторый набор слов, которые мы читаем. Вот-вот мы молимся о наших усопших близких, но ведь на самом деле если любовь не перестаёт, если, если любовь — это божественное начало в нас, то когда наши близкие переходят Рубикон, они остаются в поле этой любви. И вот это вот поле любви даёт возможность выстроить с ними общение не с точки зрения какой-то мистики, а с точки зрения ощущения их присутствия в твоей жизни. Но это делается спонтанно, или же это можно выстраивать только на ощущения?

Священник Николай Конюхов:

— На ощущения мы не можем полагаться, потому что иногда у человека могут быть ложные ощущения, а иногда их может вообще не быть, хотя вроде как они должны присутствовать. Тут вопрос в том, что Христос нам сказал, что мертвецы воскреснут. И Он сказал, как его правильно, он обратился к Моисею, сказал, что я Бог Авраама, Исаака и Иакова, что не Бог мёртвых, но Бог живых, и эта информация, если мы решаем для себя, принимаем сложное решение, что мы будем верующими людьми, а мы, ну, осознанно должны, даже если нас в детстве крестили все равно, когда мы выросли, принимаем для себя осознанное серьёзное решение быть верующими. Мы идём на определённый риск. Это связано с определённым трудом. Не всё понятно, не всё сразу приходит, но мы приняли такое решение. И, соответственно, я верю словам Христа. Христос говорил, что мертвецы воскреснут, что все, кто были: и Авраам, Исаак — это живые люди. Просто они не в этой реальности находятся, а в духовной. Да, в параллельной реальности, этому миру материальному есть некая параллельная реальность духовная. И вот они находятся там же, где Христос, там же, где Богородица, там же, где душы усопших наших родных. Вот, ну про Христа это я так сказал, потому что Христос как Бог везде находится, Он и в этой реальности находится, вот просто невидимо, но реально, и зная об этом, уже вот это знание основано на вере. Да, то есть мы верим, доверяем Богу, и исходя из этого мы обращаемся к почившим близким как к живым. Понимаете, в противном случае это была бы шизофрения. То есть мы сами с собой беседуем. Ну, представляем. Давайте изобразим, как будто я беседую с мамой. Вера открывает просто для нас некую дверь. Это я подросткам объяснял, что вера — это как 3 d очки, которые вы надеваете, да, то есть, мы видели этот мир 2 d, а вера позволяет нам взглянуть, вот объёмная 3 д и открывается, в том числе дверь в потусторонний мир открывает дверь к тем, кто уже перешёл границу вот этой земной жизни, ушёл из материального мира в мир духовный, поскольку мы верим, Господь нам обещал, что человек не исчезает, и даже когда умирает тело человеческое, его высшая часть, она существует. Личность человеческая не стирается. Это обетование нашего Бога, и принимая веру в Бога, как бы пакетом идёт то, что есть в Символе веры, в том числе вера в воскрешение мертвецов и в то, что, когда человек умирает, он не исчезает.

М. Борисова:

— Но ведь вот как понять? На ощущения ориентироваться нельзя, а с другой стороны, мы действительно иногда чувствуем вот буквально на физическом уровне присутствие своих усопших близких в нашей жизни, верить, доверять этому или не доверять? Но ведь и общение с Богом мы тоже ощущаем.

Священник Николай Конюхов:

— Ну мы говорили как-то в одной из прошлых передач, Марина, могу чуть-чуть ещё повторить то, что чувство является частью нашего мироощущения, но не сводится к нему. Это не сводится все, и чувство не является безусловным показателем истинности. То есть почувствовать человек может, что угодно. То есть вот сколько раз такое было, когда человек говорил: «Вот я чувствовал присутствие Божие в своей жизни». Ну это никаким образом не поменяло твоей жизни. То это могло быть экзальтацией. Знаете, вот в католической аскетике это очень практикуется, почувствовать страдания Христа. Ну вот ощутить, как слезы Христа текут по твоей коже, почувствовать, как кровь Христа капает, да тебе там на голову, ну и так далее. То есть вот эта чувственная история, чувственное восприятие. Она может нас привести к действительно плохим последствиям. Мы про это говорили и хорошо. Да, бывает, что ощущения какие-то присутствуют и в молитве, и мы ощущаем присутствие Божие и так далее, и так далее. Но лучше не концентрироваться, не делать такой сильный упор на чувство, потому что иногда ты после Причастия что-то ощущаешь там физически иногда, иногда нет, это не значит, что ты не соединился со Христом. Господь, наверное, как мне это мыслится и предполагается, Он, скорее, смотрит на факты, потому что мы иногда там чувствуем, чувствуем, но ничего не меняем в своей жизни. Или мы прям вот такие вот все, я часто привожу этот пример на исповеди, что вот там у меня был один человек, он прям рыдал на исповеди, прям плакал, вот такое прям покаяние — ничего, вот как был тираном, так и оставался. Это все никак, никаким образом его жизнь не менялась из-за этого, а есть люди, которые не рыдают на исповеди, вот у них нет чувственной этой составляющей, но они планомерно стараются сделать так, чтобы их близким было легче нести их присутствие в семье, то есть они прямо предпринимали конкретные действия, поэтому чувства могут присутствовать, ощущение близкого оно может быть, но иногда его может и не быть. Это не отменяет самого факта того, что наши ближние существуют в ином мире.

М. Борисова:

— А наше отношение к уходу за могилами, наше стремление посещать церковь, родительские субботы и поминать наших усопших. Так ли это важно для нас или это важно для них для нас?

Священник Николай Конюхов:

— Для нас.

М. Борисова:

— Почему?

Священник Николай Конюхов:

— Ну, мы поем: «Вечная память», память о родных, память о собственной смерти. Это такая для нас важная история, опять же для нашей жизни. И вот эта история про любовь, которая не как насморк, потому что она не проходит, это не сезонное явление, если ты полюбил одного человека, даже если он умер, а куда она денется-то, эта любовь? Она так и останется, она не исчезнет вместе с предметом. То есть, если любовь истинная, то она независимо, вот сейчас человек живёт рядом с тобой или он уехал, ну вот мама любит своего сына, вот прям всем сердцем, он взял и переехал в Германию жить, да, там или куда-нибудь в Африку. И что, любовь пропала? Но она иногда даже наоборот, обостряется, и его не хватает как-то, вот эта мама заходит в комнату сына, берёт его какую-то толстовку любимую, обнимает, какой-то запах сыночка, то есть, ну, есть какая-то вот эта история, причём мы же существа, мы не только о душевном, мы и телесные, нам все, что мы внутри себя чувствуем, переживаем, мы хотим каким-то образом выразить. Там я испытываю нежность к жене, хочется её обнять, смотришь на ребёнка, я там смотрю на свою дочурку, она такая сидит, у неё глазки искрятся, носик такой задористый, что-то она хихичит, хихичит. Вот прямо хочется подойти всегда тоже её обнять, вот, или там видишь икону Троицы Андрея Рублёва, хочется перекреститься вот как-то непроизвольно, вот каким-то внешним образом выразить то, что у тебя внутри, и поэтому человек ушёл, а все равно хочется его и обнять, и как-то ему, ну, я не знаю, чай приготовить или как-то, ну у нас все равно мы, мы-то живы, у нас-то руки, ноги остались. Мы все равно хотим какие-то. Вот мы приходим. Вот могилка. Ну что ты тут лежишь? У тебя тут все заросло, дай-ка, я у тебя приберусь на могиле. Вот эта плита, она вся пылью покрылась. Ну, нехорошо, там написано имя моего любимого человека, бабушки, дедушки. Возьму, протру, то есть это для нас это прямо такая вот история важная, а для усопших, скорее, важно, если мы молимся за них, первое. И второе, делаем в их память какие-то добрые дела. То есть дела милосердия совершаем, подаём какому кому-то милостыню. И вот, дедушка, это в твою память, помощь эта. Таким образом, да, мы с вами, родным, это две вещи, и третья, которая, кстати, тоже недавно к нам, у нас было очередное родительское поминовение. Я прихожанам сказал, говорю: знаете, хотите сделать приятно вашим почившим родным, которые сверху за нами смотрят, как-то наблюдают за нашей жизнью? Ну, надеюсь, что сверху, вот если хотите сделать для них приятно, будьте счастливы. Ну вот я не знаю, мне, как отцу было бы очень важно видеть счастье своих дочек, даже когда меня Господь заберёт, я буду смотреть вниз. Надеюсь, вниз не заберёт, вверх. Если так Господь сподобит, то буду смотреть на них, и мне очень будет радостно там увидеть улыбку своей доченьки, как они там со своими уже внуками, сами играют там вместе в какие-то игры, что у них все хорошо, что они как-то полноценную жизнь ведут, потому что некоторые люди, они думают, что раз умер мой близкий, то я не имею права больше жить. Я не имею права. Я имею право жить, но я должен жить с печалью об ушедшем человеке и не могу разрешить себе радоваться. Вот я помню с одной мамой мы общались, с моей прихожанкой, очень дорогой, любимой, у неё умерла дочь, разбилась в автокатастрофе в страшной. Вот, в общем, никому вообще никогда не пожелаешь такого, потому что молодая доченька, там 25 лет, по-моему. И она просто вот, да, запретила себе радоваться на каком-то этапе. Вот она прям у неё такое вот, ну, это причём несколько раз такое было, что я сталкивался с таким, что после смерти близкого человека человек запрещает себе радоваться.

М. Борисова:

— Ну, если он просто запрещает радоваться, это, конечно, беда. Но это ещё не такая беда, беда в нашем роду была гораздо более страшная, когда моя прабабушка, у неё было трое детей, и третий в младенчестве умер, и для неё это стало почему-то таким потрясением, что она после смерти своего третьего ребёнка вынесла из дома все иконы и поставила жирный крест на всем, что составляло смысл её существования до этого момента.

Священник Николай Конюхов:

— Ну, это кризис такой страшный. И оно бывает, что смерть ломает человека, смерть другого, близкого. Но, знаете, нужно не забывать, что ценность каждого отдельного человека имеет, так скажем, жизнь каждого конкретного человека имеет ценность для Бога сама по себе. То есть твоя жизнь, она, безусловно, мы друг друга любим, мы соприкасаемся, сопроникаем в жизнь наших ближних. Но нельзя вот как бы обесценивать свою жизнь, говорить: моя вся жизнь в моём ребёнке или там, в моём супруге, или в моих родителях. И, значит, они умерли, значит, я умер. Это получается, что мы обесцениваем собственную жизнь и говорим: «Господи, моя жизнь сама по себе не имеет смысла, только в привязке к жизни...», как бы это сейчас грубо или жестоко не звучало. Ну, это так, я говорю об этом. Я сам очень привязчивый человек, я очень привязываюсь. Я не только к людям привязываюсь, вот к животным привязываюсь у нас. Когда умерла наша любимая собачка, это просто была, трагедия страшнейшая, но все равно ты понимаешь, что Господь дал дар жизнь тебе лично, ты за неё сам имеешь ответственность, и ты не должен так обесценивать, что вот нет без, без этого моя жизнь вообще не имеет никакого смысла. Это не по-христиански, хотя мне понятны эти ощущения, но это не христианские чувства.

М. Борисова:

— Клирик храма Живоначальной Троицы у Салтыкова моста в Москве священник Николай Конюхов проводит с нами сегодня этот «Светлый вечер», и мы говорим на очень тяжёлую, непростую тему, мы говорим о смерти и, в частности, о том, как как нам к ней готовиться, потому что ещё, скажем, лет 100 назад существовала такая культура приготовления к смерти, то есть, когда человек проходил какой-то возрастной Рубикон, он считал вполне естественным и нормальным постепенно приуготовлять себя не только морально, но и даже физически. Там какие-то одеяния заранее готовить, заранее побеспокоиться, чтобы было место на кладбище, чтобы максимально там, насколько возможно, облегчить своим родным заботу о погребении, когда придёт его время, более того, мы иногда читаем и в богословской литературе, и в патериках, и иногда просто в каких-то литературных воспоминаниях о том, что были люди, которые просто в определённый момент ложились на лавку под иконы, складывали руки и говорили: «Все, я с вами прощаюсь», вся семья подходила, благословлялась, прощалась. Человек сказал: умираю, и умирал. Вот когда сейчас читаешь об этом, чувствуешь какое-то ощущение, что этого не может быть, потому что не может быть никогда. Ну вот как-то так.

Священник Николай Конюхов:

— Готовиться к смерти, надо. Вся жизнь, ну, некая подготовка к этому экзамену. Вот как бы пафосно это не звучало, но в первую очередь нужно готовиться, особенно если ты прошёл уже какой-то период жизни, 100% какие-то деньги откладывать, чтобы это тяжким бременем не ложилось на твоих родных, то есть занимать какую-то ответственную позицию. Чтобы действительно позаботиться и о месте я всем остальном вот чтобы, ну не повести себя как эгоист, типа вот я умру, пускай они все там сами бегают. Неправильно, нехорошо, мы учимся ответственности и за свою жизнь, и за свою смерть, но главная подготовка все-таки я бы, наверное, сказал, это не материальное, а духовное. То есть я предстану перед Творцом. Это, с одной стороны, апостол Павел говорил, что желаю разрешиться и со Христом быть. То есть это встреча с Любимым Человеком, да, то есть это не то, что какой ужас я умру, и там, ну, то есть сам по себе, сам факт, вот это само ощущение смерти понятно, что неприятно, вот это: «душу твою истяжут от себя», то есть вот этот процесс разлучения, вот там, когда человек умирает, это непростая история, там мы молимся христианской, непостыдной, мирной кончине, как вы сказали, вот человек лёг, попрощался и спокойно умер, но это часто давалось очень праведным людям, которые вот там действительно жили достойно, умерли непостыдно, а в целом процесс умирания умирания может сопряжён быть и со страданиями, с долгими страданиями, потому что человек становится беспомощным, не может сам себя обслуживать, становится худым, у него замедляется речь, у него там, ну, куча всего вот, но, тем не менее через эти страдания он, может быть, тоже что-то проживает здесь, чтобы потом разлучиться от тела и перейти ко Христу, поэтому готовиться мы должны и материально, и морально, но не делать из этого... Опять же жизнь, которая есть сейчас, она важна, и нельзя как бы оправдывать тем, что, ну я же умру. И поэтому я сейчас не буду я, ну, вроде как здесь ненадолго. Вот поэтому я не буду ничего строить основательного тут, как бы везде крайности, с одной стороны, смерть приучает нас быть бессребрениками и странниками у Игнатия Брянчанинова есть такое произведение «Странник». Я перед поступлением в семинарию его читал. Очень интересно. Вот там рассуждает как раз о том, что мы здесь все ну как бы гости на время. Потом нас Господь заберёт. Это к тому, что нельзя привязываться к материальному. Ты полюбил что-то вот очень сильно, машину свою, но понятно, что в гроб ты её не затащишь, хотя древние правители пытались и коней, и мечи, и золото, и даже жену с собой в могилу положить, но это, как показывает практика, бесполезно, только археологи, потом такие: «Отлично, спасибо, ребята, вы нам очень помогли», вот для них это прям праздник, шампанское открывают, а для нас, ну, как бы, да, в гробу карманов нет. Но, с другой стороны, это все равно не повод не строить настоящих семейных отношений, не вкладываться в детей не обеспечить там какую-то недвижимость, не позаботиться о том, что может детям что-то передать, какое-то наследство. То есть это все как раз не греховные вещи, это такие житейские. Просто это не главное в нашей жизни, но все равно мы как ответственные люди, как ответственные хозяева, как ответственные мужчины, там стараемся вложиться в это. И тогда это будет, да, достойная жизнь и достойная смерть.

М. Борисова:

— Но что означает достойная? Ведь очень часто к этому переходу человек подходит в таком вегетативном состоянии. То есть он уже лишён сознания, тело живёт, а вот то место в этом теле, которое, в котором мы ощущаем себя как личность, уже отказала. Но в то же время ни одна христианская конфессия не благословляет эвтаназию, и вообще добровольный отказ и вспомоществование в уходе от из этой жизни не приветствуется ни одной христианской церковью. Вопрос: а в чем смысл тогда?

Священник Николай Конюхов:

— Христиане не могут избежать страданий, не могут. Никто думает, что вот я вот стану христианином покрещусь, и это будет таблетка от всех болезней, это будет стопроцентной гарантией моего успеха в бизнесе или там ещё что-то, то есть что Бог придёт, решит мои все проблемы. Это не так. Господь действительно будет поддерживать твои проекты хорошие, но все болели и Христа вообще хотели убить, как только Он появился на свет, царь Ирод, да и святые болели. Амвросий Оптинский был каким больным человеком. Матрона родилась слепой, а в 17 лет вообще у неё ноги отнялись, и что? То есть нет, христианство не даёт гарантии от того, что ты не будешь страдать, но христианство даёт возможность посмотреть на страдания как бы другим взглядом и даже получить с них пользу. Вот и давнишняя вот эта история про осмысление предсмертных мук, предсмертных страданий, болезней, как нечто, что помогает человеку что-то переосмыслить, где-то очиститься ну, мой духовник очень просто это в своё время обозначил, говорит, что лучше помучиться здесь немножко, чтобы потом, после смерти, чтобы уже не мучиться, чтобы уже там... каким-то образом человек здесь выстрадал то, что не успел, вот, так скажем, и решать лишать человека вот этой возможности, да, то есть, ну, церковь не выступает, допустим, против того, чтобы давать обезболивающее. Я видел людей, которые дикие более испытывают. Это онкология там, которые в хосписах лежат, им дают препараты, сильно действующие в том числе. Нельзя ему отказывать в этом, безусловно, это наоборот, это проявление милосердия, скорее, к ним. Зачем мучить человека? Вот, но лишать его жизни. Кто знает, о чем он там себе думает, что там в его происходит в голове как-то вот просто взять его и быстренько, значит, помочь ему уйти. А вдруг с последним вздохом что-то случится в его сердце? Как разбойник на кресте, откуда мы знаем, поскольку мы не можем стопроцентно отвечать, что все, он уже спасён или все, он уже все выполнил. Ну как, ну кто может встать на место Бога? Некоторые пытаются, да регулярно даже это делают, но для христианина это такая история, совсем небезопасная и греховная, поэтому нет, мы стараемся все-таки. Да, ты, Господи, даёшь жизнь, Ты её будешь забирать тогда, когда посчитаешь нужным.

М. Борисова:

— И все-таки на Светлой седмице мы не поминаем наших усопших о упокоении мы поем все время только о жизни.

Священник Николай Конюхов:

— Ну почему не поминаем? На литургии все равно записки, они поминаются, просто нету сугубого, особого какого-то поминовения. Вот просто у нас вот эта история про Воскресение Христа, это событие стало такой красной линией, красный цвет пасхальный тем более, это для нас стало такое, то, что всегда звучит, то, о чем мы должны помнить и что как бы вселяет в наше сердце, уверенность и надежду, потому что вот христиане знаете, как раньше ходили там, звенели колокольчиками для того, чтобы там чума не подходила к городу. Вот для нас вот эти колокольчики, это: «Христос воскресе», «Воистину Воскресе», что да, отгоняет вроде как эту смерть. Но мы христиане, мы же говорю опять же, мы не отрицаем сам факт смерти, мы просто по-другому: все Христос уже победил её. Поэтому у нас нет такого, знаете, суеверного ужаса, когда люди: ни в коем случае не надо говорить об этом, или как там, в некоторых европейских странах, даже там покойника не привозят в церковь, то есть тихонько куда-нибудь на задний двор закопали, даже гроб не открыли. Ну, ребят нет. Ну, мы знаем, мы помним все, но у нас мы вот мы приходим и покойнику говорим: «Христос воскресе», потому что Христос воскрес для всех, и Он этим самым вот этим событием разрушил врата ада, разломал, вот буквально взорвал ад. Да и все. Вот теперь мертвецы воскреснут. Мы это знаем, что это может быть произойдёт. Ну, во-первых, это происходит с человеком. Умирая, он не исчезает. Это первое. Во-вторых, Господь обещал, что Он когда-то воскресит всех людей, даст обратно тела, и мы будем жить вечно.

М. Борисова:

— Спасибо огромное за эту беседу, клирик храма Живоначальной Троицы у Салтыкова места в Москве священник Николай Конюхов был сегодня с нами в этот «Светлый вечер». С вами была Марина Борисова. До свидания, до новых встреч.

Священник Николай Конюхов:

— Спасибо.


Все выпуски программы Светлый вечер


Проект реализуется при поддержке Фонда президентских грантов

Мы в соцсетях
****

Также рекомендуем