«Христианин в современном обществе». Александра Наумова

У нас в гостях была учитель православной гимназии, заместитель координатора волонтеров в ковидном госпитале в Сокольниках Александра Наумова.

Наша гостья рассказала о том, почему из всех видов благотворительности выбрала именно больничное служение, как проходит день волонтера в больнице, а также о том, какое чудо в раннем детстве способствовало её приходу к вере.

Ведущие: Игорь Цуканов, Кира Лаврентьева

---

Диакон Игорь Цуканов:

— Добрый вечер, дорогие друзья, это «Вечер воскресенья» на радио «Вера». Как всегда, в это время в студии моя коллега Кира Лаврентьева.

Кира Лаврентьева:

— Добрый вечер.

Диакон Игорь Цуканов:

— Меня зовут диакон Игорь Цуканов, и сегодня, как всегда, по воскресеньям мы разговариваем с нашими гостями на тему «Христианин в обществе», тема эта такая благодатная, широкая, можно много о чём поговорить. И вот как раз я думаю, что наша сегодняшняя гостья такой человек, с которым можно много обсудить разных видов служения в миру, так скажем. Я очень рад представить — Александра Наумова, учитель православной гимназии и завуч православной гимназии, заместитель координатора волонтёров в ковидном госпитале в Сокольниках.

Александра Наумова:

— Здравствуйте.

Диакон Игорь Цуканов:

— Здравствуйте. Человек, который ходит в больницу, где лежат люди, болеющие коронавирусом, иногда тяжело болеющие. И, на самом деле, наверное, первое что и хотелось спросить у вас: вот для кого-то может быть из наших слушателей это не очень понятно. Вот понятно, что делают в больницах врачи, что делают медсёстры, а что делают волонтёры, там, где людям нужна в первую очередь медицинская помощь, такая вот квалифицированная, чем можно помочь людям, которые лежат в больнице с ковидом и нуждаются в первую очередь в какой-то врачебной заботе?

Александра Наумова:

— Сразу же не соглашусь про первую очередь. Я считаю, что наше служение — врачи, безусловно, святые люди — но наше служение тоже очень важно. Потому что если тебе будут оказывать только медицинские услуги, а ты будешь лежать в страхе без тактильных каких-то вещей, без ухода, который не всегда успевают создавать, если тебе просто не с кем поговорить о возникающих вопросах, если мы всё-таки на православном радио, можно говорить, когда у тебя возникают духовные вопросы, ты остаёшься один на один сам с собой, если не найдутся люди, которые тебе помогут, то даже, на мой взгляд, это моё субъективное мнение, даже при самом лучшем медицинском уходе и самых шикарных врачах, не факт, что всё закончится благополучно. Потому что очень часто бывают вещи, когда ты не видишь смысла жизни, ты настолько пугаешься, что у тебя нет желания бороться. Даже при хорошем медицинском обслуживании. Поэтому наша задача — ну просто быть людьми, показывать, что за стенами ковидного госпиталя есть жизнь, показывать, что есть еще все-таки моменты радости, есть цели, есть смысл, помогать тем, кто хочет организовать встречу с батюшками. Кто-то первый раз исповедуется, кто-то очень страдает, если он православный человек, если он не может причаститься, у нас батюшки ходят, кто-то просто хочет поговорить. Кого-то мы провожаем в последний путь, это тоже очень важно, просто успеть подержать за руку, поэтому у нас очень много функционала, но основная задача, если смотреть с медицинской точки зрения — это помогать младшему персоналу. Это кажется не очень значительным: помочь вынести все утки, помочь помыть человека, но пока ты моешь человека и гладишь его за руку, ты можешь помочь облегчить его состояние, им очень часто не с кем поговорить. Врачи работают превосходно, но у них нет возможности сесть и спросить: а ты как вообще-то? Когда привозят больного, ему делают все нужные медицинские процедуры, но он может просто бояться находиться, здесь у него начнёт зашкаливать давление, ему никто... Бабулечке 80 лет, а они, как дети, ей никто не объясняет, а что с ней вообще делают, и куда ты попал, и что с тобой происходит, там же есть с деменцией, да с чем угодно есть. Поэтому наша задача, ну я считаю, в большей степени успокаивать и показывать человечность на месте.

Диакон Игорь Цуканов:

— Как часто вы ходите в больницу?

Александра Наумова:

— Это сложный вопрос, потому что летом, так как я работаю в школе, у меня было больше возможностей. Июль-август я была там очень много, ну как я считаю, очень много, где-то через день, наверное, а каждый день у меня такая бумажная работа составлять списки, заказывать пропуска. То есть у меня волонтерство сейчас перешло в онлайн больше. Физически я попадаю только по пятницам, в свой методдень, иногда могу в выходные, то есть сейчас где-то раз в неделю. Почему мы всё время ищем добровольцев? Потому что кто-то вышел на учёбу, кто-то вышел на работу, кто-то ходил только в свой отпуск и теперь может только раз в неделю. У всех разные обстоятельства, поэтому волонтеры нам нужны всегда.

Кира Лаврентьева:

— У меня такой очень простой вопрос: среди добровольцев есть такие люди, которые не болели коронавирусом, у которых нет прививок, нет антител. Я хочу просто понять, есть ли вот такие рисковые люди, которые идут помогать на свой страх и риск?

Александра Наумова:

— Насчёт прививок и антител невозможно, чтоб не было, потому что просто никто не допустит в больницу. Есть определённые условия, мы обязаны соблюдать, как бы мы к чему ни относились. Но касаемо болезни, ну вот я пришла не болея. То есть я не болела, когда я пришла туда волонтёром, и нас таких много. Не страшно, ты, когда там — тебе не страшно.

Кира Лаврентьева:

— Тогда возникает следующий вопрос: когда человек идёт в добровольцы, когда человек приближается и вникает в благотворительную вот эту историю? Как я понимаю, вы там уже несколько лет, много лет.

Александра Наумова:

— Ну я с 17 лет, но красная зона только меньше года.

Кира Лаврентьева:

— Чем вы руководствовались? Когда приходит человек, который занимается благотворительностью, естественно, мы задаём этот вопрос: а почему вы решили, что вам нужно и необходимо этим заниматься? И всегда ответ совершенно оригинален, всегда у каждого своя история, поэтому я сейчас не пытаюсь как-то искусственно разнообразить нашу беседу, это действительно то, что просится, то что хочется сейчас спросить.

Александра Наумова:

— Вопрос именно про Красную зону или вообще про благотворительность?

Кира Лаврентьева:

— Вообще в принципе про благотворительность: помогать людям это что?

Александра Наумова:

— Красная зона — это у меня как-то отдельно получилось. Про волонтёрство вообще я думала, почему я этим занимаюсь? Так как я занимаюсь этим с 17 лет, для меня это норма жизни, я попала когда первый раз в Первую Градскую больницу, я подросток, кризисы веры, всё проходили, я сама в православной школе училась. И ты ходишь на Литургию, бывает, ну это про меня, ходишь на Литургию в таком возрасте машинально. И пока у тебя не переросло вот из детской религии и веры в Бога в уже осознанно, пройдя свои внутренние какие-то критику и принятие. Мне стало с подругой, с одноклассницей, скучно в какой-то момент на Литургии. Ну бывает такое, и мы решили пойти, мы узнали, что можно поволонтёрить, и мы во время Литургии в воскресенье пошли в Первую Градскую, помогать мыть бабушек, и что меня поразило, я была достаточно неулыбчивым человечком, и меня поразило — когда я проходила мимо зеркала и увидела абсолютно другое своё лицо. Я иду там с какой-то уткой после того, как покормила бабушку и вижу себя в зеркало и думаю: это не я, то есть какое-то расслабленное лицо с улыбкой, какая-то умиротворённая. Мне было странно себя увидеть со стороны, и мне настолько стало интересно вот этот эксперимент над собой ставить, что мы стали как-то ходить периодически, а потом я уже про это забыла и вот совсем недавно вспомнила. У меня просто это была норма жизни, у меня вообще позиция: если ты можешь, если у тебя есть свободное время, почему бы не помочь? И плюс ну такой закон бумеранга, хотя я не очень в него верю, чем больше дашь, тем больше получишь. То есть я занимаюсь от избытка, если есть время, я делаю, может, очень спонтанно получилось, но красная зона — это вообще отдельная тема. Сразу же я получила бумеранг и ответ. Бумеранг — ответ своей деятельности, потому что я очень быстро туда погрузилась, и много. И я потом сама заболела коронавирусом, но однозначно не там. Потому что там защита — невозможно заболеть, ну то есть вот в метро, где угодно я могла заболеть. Ту отдачу, которую я получила от волонтёров, желание помочь, то количество внимания, посылок, звонков. Для меня первое что вызвало улыбку, когда я дома болела, когда тебе звонит уже подруга, часть семьи, волонтёр: если тебе плохо, мы тебя забираем в больницу, я каждый день к тебе буду приходить и массировать пяточки. У нас теперь это такая шутка, потому что, это то, чего в больнице как раз не хватает, чтобы тебя подержали за руку, помассировали пяточки, погладили по спине, причесали волосы. То количество добра, заботы, которое я получила, молитв, которые я получила, в таких ситуациях отпадает вопрос: а ты зачем этим занимаешься? Потому что ты получаешь намного больше, чем ты даёшь.

Кира Лаврентьева:

— Александра, нет ли у вас ощущения, что сейчас, в связи с нашей ковидной реальностью, с которой нам так или иначе приходится смиряться и жить, учиться взаимодействовать, всё внимание перешло на это. У нас все болезни, они как будто отошли немножко на задний план. И сейчас мы занимаемся исключительно тем, что уделяем внимание в разговорах, в нашей жизни этой ситуации с ковидом. Я не отрицаю: у всех у нас есть люди, которые находились, находятся или не дай Бог там случится с ними это заболевание. Мы не можем это отрицать, что этого нет или как-то задвинуть это на задний план, конечно, нет. Но я о чём спрашиваю — ведь та же поддержка: погладить по руке, помассировать спинку, то что мы сейчас перечисляли — она крайне необходима людям с онкологией, крайне необходима людям, которые лежат с какими-то серьёзными заболеваниями в других стационарах, в других отделениях. Насколько, как вы думаете, как вы это сейчас видите, человек, который включён в этот процесс, просто насколько организация такой помощи имеет место и для других больных, не только коронавирусных?

Александра Наумова:

— Я не вижу этого смещения среди волонтёрства, потому что наши волонтёры умудряются совмещать всё, это какие-то уникальные люди. Я никогда не занималась кормлением бездомных, но, когда я попала вот сюда, у меня возник такой вопрос, так как я ещё и в школе работаю, у меня ещё репетиторство, у меня это вообще большая проблема: дети до 18 лет не могут ходить в больницу помогать. А я считаю, что в подростковом возрасте надо приучать, показать хотя бы что это, чтобы потом они могли этим заниматься. И меня одна из учениц по репетиторству спрашивает: скажи, чем можно заняться, я очень хочу помогать, я вижу сколько ты делаешь, мне интересно. И с помощью наших волонтёров из красной зоны я узнала, что они параллельно кормят бездомных на вокзалах через фонд, и мы вместе с ними начали ходить с подростками, сейчас пытаемся в школе это организовать: ходить кормить бездомных. То есть я считаю, что не страдают из-за одного вида волонтерства другие направления. Другой волонтёр, у меня вот есть ещё девушка, она параллельно продолжает ходить в паллиативный хоспис, куда она и ходила до этого. То есть это дополнение. В чём ну так нельзя, наверно, говорить, но плюс короны, когда приходят новые волонтёры, которые приходят на волне именно здесь и сейчас помочь в этом, когда происходит спад количества больных, они всё равно спрашивают: где нам ещё можно помочь, в какое направление ещё нам можно попасть? То есть это наоборот провоцирует на то, чтобы познать, а что такое волонтёрство? И люди спрашивают: «А как вообще можно помогать, где можно помогать?» Многие мои знакомые волонтеры, мы знакомы много лет, они не пошли в красную зону, кто-то из-за родственников, кто-то ещё из-за чего-то, они дальше продолжают в детских больницах помогать. Я не вижу перекоса, я вижу, что это просто новый источник привлечения новых людей.

Диакон Игорь Цуканов:

— Дорогие друзья, я напоминаю, что это «Вечер воскресенья». И сегодня у нас в гостях Александра Наумова — заместитель координатора в ковидном госпитале в Сокольниках, также завуч и учитель в православной гимназии. Вы, насколько я понимаю, преподаёте математику?

Александра Наумова:

— Да, я математик

Диакон Игорь Цуканов:

— Саша, хотел спросить у вас вот такую вещь, немножко если вернуться назад, когда вы только начинали, задумали ходить в красную зону так называемую, вот не было ли вам страшно? К тому же вы сами ещё тогда не болели, а градус истерии вокруг короны был очень-очень высоким, и сейчас он не низкий, но где-то год-полтора года назад он был ещё выше. Вы как, в принципе, относились ко всему происходящему? Вот не могли бы вспомнить? Потому что даже верующие люди по-разному относятся.

Александра Наумова:

— Было очень много паники, много истерии у людей, но в моём случае я не переживала абсолютно. Потому что у меня есть такое ну... принятие того, что будет так, как будет. Когда в жизни происходила пара моментов, когда ты думал, что ты что-то вообще решаешь, и что я хочу так или так, а Бог тебе показывал абсолютно по-другому. И тебе приходилось учиться смирению, а потом ты понимал, а ну да. Сейчас я стараюсь всё выстраивать так, что ничему не удивляюсь и стараюсь говорить большинству вещей, которые в рамках закона — да, любому какому-то новому опыту, и когда тебя призывает Владыка и твоё с детства знакомое «Милосердие», ну не может ничего ужасного быть. А если ты заболеешь... Ну вот я в итоге заболела или если что-то произойдёт, но Богу виднее: где, когда и чем это закончится. И это не повод не делать какие-то вещи, то же волонтёрство. Я верю, что вероятность того, что я заболею, занимаясь волонтерством или что-то со мной произойдёт, не то что не больше, а намного меньше, чем в обычной жизни. Поэтому у меня вопрос не стоял.

Диакон Игорь Цуканов:

— То есть самого начала у вас было такое отношение?

Александра Наумова:

— Да. Меня даже больше напрягало, когда, это был 19-й год, когда мы сидели все по домам, и мне тяжелее было дома сидеть. Лучше бы я чем-то занималась, я нарушала закон, пару раз кому-то продукты приносила под дверь. Ну невозможно ничего не делать, поэтому нет, у меня не стоял этот вопрос.

Диакон Игорь Цуканов:

— А знакомство с Владыкой Пантелеймоном, которого мы несколько раз уже упомянули, я так понимаю, что оно произошло еще задолго до того, как вы занялись походами в ковидный госпиталь?

Александра Наумова:

— Он мой первый духовник.

Диакон Игорь Цуканов:

— Как вы вообще с ним познакомились?

Александра Наумова:

— Я поступила в шестой класс в Свято-Петровскую тогда школу, Традиционную гимназию, и у меня стоял вопрос поиска духовника. И вот я попала с двумя своими одноклассницами, они его духовные дочери были, попала в больничный храм Царевича Димитрия, где я сейчас работаю. У меня вопросов не возникало, когда я его увидела. Я не знаю, можно ли так говорить про священников, но такой родной дедушка сразу, то есть у меня вот в том возрасте вопроса не стояло, он мне очень понравился. А в подростковом возрасте у меня ещё меньше вопросов было, потому что тогда он был отец Аркадий, он очень любит разговаривать, например, с неправославными людьми, либо с подростками такими бунтарскими, либо сомневающимися. И у него тогда ещё было время, я застала золотые времена, когда к нему можно было записаться и полтора-два часа просто с ним разговаривать, было такое когда-то. Это такие яркие воспоминания. И когда ты подросток в 14-15-16 лет полтора часа возмущаешься, а тебе спокойно отвечают, успокаивают, ну вот дедушка, и это бесценный опыт. У меня вот таким с ним было знакомство.

Кира Лаврентьева:

— У меня подруга работала в «Милосердии», и она говорит: «Кира, когда я увидела отца Пантелеймона, это была любовь с моей стороны, как-то я вот сразу растаяла, расслабилась, и совершенно вот была готова человеку душу свою, все свои мысли открыть, посвятить, поделиться, спросить совета». Это же крайне важно в этом возрасте. Александра, а вот по поводу болезни, понятно, что сейчас буквально на каждом углу говорят об этом. Мы говорим о ковидном госпитале, я не могу вас не спросить, когда к нам приходят гости, которые очень тяжело переболели и прошли буквально по грани, они все говорят о какой-то внутренней перемене, они говорят о том, что не может она не произойти, вы согласны?

Александра Наумова:

— Очевидно абсолютно. Ну вот как раз сначала об этом говорили, что, когда ты находишься месяц в реанимации, например, полтора месяца, где у тебя нет ни телефонов, ничего, только вот медперсонал, костюмы вот эти, волонтёры к тебе приходят, хотя бы про погоду расскажут, за руку подержат. А ты остаёшься один на один с собой.

Кира Лаврентьева:

— Это по нервной системе очень бьёт, это прямо очень тяжело.

Александра Наумова:

— Это мы сейчас можем немножко уйти в психологию.

Кира Лаврентьева:

— Ну а как без этого? Он же на мозг влияет.

Александра Наумова:

— Я вижу сейчас в наших детях, в православных школах немного получше с этим, слава Богу, но дети не могут оставаться сами с собой. Что уж о взрослых говорить? Потому что ты всё время в гаджетах, в каком-то потоке информации, а здесь-то остаёшься сам с собой и, может быть, это единственный способ для человека остановиться и задуматься: где я, что я, зачем я, для чего я, почему? А когда ты сам с собой, естественно, у тебя зайдёт речь о смысле, и дай Боже, что вот большинство приходит к пониманию истины. Это меняет тебя полностью, очень многие люди выходят совсем другими и, слава Богу, в хорошую сторону, в правильную.

Кира Лаврентьева:

— Вы что-то поняли о себе в этот период?

Александра Наумова:

— Нахождения там?

Кира Лаврентьева:

— Нет, скорее, в период собственной болезни.

Александра Наумова:

— Кроме того, что у меня стала хуже память. Нет, наверное, просто у меня очень интенсивная жизнь, для меня это было, я поняла в очередной раз, я не могу сидеть на месте. Мне нужно всё время что-то делать, в очередной раз Бог мне показал: остановить, поспи, ни о чём не думай, просто когда температура с 34 до 39 за сутки по несколько раз, ты не очень думаешь — ни о чём не думай, остановись, восстановись, потому что иначе к началу года в школе я бы, наверное, сломалась. И просто меня физически остановили: «Подожди», но это не поменяло каких-то моих внутренних ценностей, ещё чего-то абсолютно. Ну болезнь и болезнь.

Кира Лаврентьева:

— Вы совершенно нестандартным путём идёте. В 17 лет значит решили, что литургии — это пока скучновато, и именно в это время, именно в эти часы вы решили: ну а что же мне, спать? Пойду я тогда в Первую градскую, бабушкам помогать, это такая нестандартная история для 17-летней девочки.

Диакон Игорь Цуканов:

— Да, я тоже хотел заметить.

Кира Лаврентьева:

— Вы же не поспали. Вы же могли в обед пойти бабушкам помогать.

Александра Наумова:

— Нет, ну подождите.

Кира Лаврентьева:

— Всё равно у вас была какая-то внутренняя живая совесть. И вам хотелось эту совесть так немножечко подуспокоить. Ну такое ощущение складывается, и делать какое-то доброе дело, попробовать себя в служении ближнему, вот всё-таки исполнить какие-то евангельские заповеди. Далее вы выбираете профессию учителя, что тоже не самый популярный выбор для молодой девушки, но тем не менее сейчас вы завуч, вы преподаватель математики, вы репетитор, вы включены в образовательный процесс...

Александра Наумова:

— Я не выбирала, это Бог и Елизавета Фёдоровна, я там вообще ни при чём.

Кира Лаврентьева:

— Отлично. Мы готовы выслушать историю, как это произошло.

Александра Наумова:

— Ну потому что действительно у меня всё в жизни происходило с Богом. Когда я занималась волонтерством, я 5 лет летом ездила в лагерь для детей-инвалидов в Севастополь, увидев объявление в первый раз поехала, и так получилось, что стала туда ездить. Организовано это Марфо-Мариинской обителью и, естественно, я начала узнавать кто такая Елизавета Фёдоровна. Потому что исторические пробелы, к сожалению, у меня присутствовали в тот момент. И в один из разов, когда я ездила, я репетиторством просто занималась со знакомыми и могла себе позволить ничего не делать, хорошо жила, я поняла, что мне скучно. Мне хочется ещё что-то кроме волонтерства, репетиторства, мне куда-то надо направлять энергию, и мы сдавали смену в Севастополе и в этот момент приезжал елизаветинский детский дом и так получилось, что, помолившись Елизавете Фёдоровне, я в итоге оказалась сотрудником детского дома Марфо-Мариинская обители и проработала там несколько лет. Потом, когда девочки, здоровые девочки, потихоньку уже их разбирали, либо домой они возвращались, мы начали брать девочек с синдромом Дауна. И я поняла, что у меня недостаточно квалификации, чтобы работать с такими детками. Я считаю, что в своей области ты должен быть профессионалом. Я просто помню тот момент, когда я прихожу к Елизавете Фёдоровне, меня очень хорошо наверху слышат. Я не знаю кто за меня там наверху просит, может, просто так получается

Кира Лаврентьева:

— Надо с вами получше подружиться.

Александра Наумова:

— Я всегда открыта, пожалуйста. Я прихожу к Елизавете Фёдоровне, молюсь. И говорю: "Я не понимаю, что мне делать в жизни, совсем не знаю, в какую сторону мне двигаться. Потому что здесь я очень люблю Марфо-Мариинскую обитель, матушку Елизавету, у меня прекрасный директор была Наталья Юрьевна, ну то есть всё супер, но я понимаю, что с этими детками я уже не буду, мне надо куда-то двигаться. Я только помолилась, только вышла, мне звонит знакомая, с которой мы достаточно редко общались, ну вот по делам каким-то, и я ей вываливаю все свои мысли. Она мне говорит: «А ты не хочешь попробовать (и опять к Владыке получается, меня всё время возвращает) в школу сходить, там вот нужен заместитель по воспитательной работе и так далее, поговорить хотя бы, узнать, что как. Я прихожу, разговариваю с отцом Александром Лаврухиным, своим директором, прихожу разговариваю с владыкой и в итоге попадаю в школу. Математику я тоже не должна была там вести. Я просто занималась репетиторством, получила переквалификацию на математика-педагога, потому что до этого ещё на психолога училась, и у нас, к сожалению, умирает в середине года учитель по математике. Я говорю: «Ну давайте, я помогу, доведу хотя бы год детей». Ну довела так, что уже 4 года веду и в других классах.

Кира Лаврентьева:

— Кстати, вопрос такой возникает, вот смотришь на вас, вы ведь никак не производите впечатление, как знаете, говорят, кто не знаком с понятием смирения в православии. Они думают, смирение в православии — это такая форма слабости, а когда сидишь, смотришь на вас, ну как о слабом человеке, человеке безвольном, который не способен сделать собственный выбор, о вас точно не скажешь. Ну то есть прямо сквозит сильный характер. Почему спрашиваю? Вот тут как раз и встаёт вопрос о собственном выборе и воле Божьей, мы вас спрашиваем, почему вы стали учителем, спрашиваем, почему вы пошли в благотворительность, мы вас спрашиваем, вообще, как вы дошли до жизни такой? И вы отвечаете: не я там подумала и пошла, не потому что там ещё что-то произошло, вы отвечаете: подождите, это Господь и Елизавета Фёдоровна. Это очень чётко прослеживается в общении с вами. Насколько вы внутри себя разграничиваете: где воля Божья, где ваш собственный выбор и где вот это синергия происходит?

Александра Наумова:

— Это очень сложный вопрос, потому что всю жизнь гордыня страшнейшая...

Кира Лаврентьева:

— Все мы этим больны.

Александра Наумова:

— Но у меня зашкаливала, потому что я всегда знала, как будет, как правильно, что делать, учила всех жизни и так далее. И потом по ряду событий в жизни я поняла, что ничего я не решаю и ничего не знаю. И на самом деле, то, что я транслирую, это то, что мне позволяется транслировать сверху. Я всегда хотела быть либо учителем, либо медиком. Ну медиком — это из святого Пантелеймона, у меня маленькое чудо в детстве было. Мне всегда казалось, что врачи, да простят меня все, это самые благородные и нужные профессии, про остальные я не могла для себя понять, а для чего они. Медиком не сложилось, педагогом мне сначала родители не разрешили. Мне пришлось банковское образование получать, потом отдать корочку, сказать: «Спасибо, до свидания». Пошла на психолога учиться. Ну то есть так интересно, и всё равно меня привело в педагогику и каким-то образом в медицину хотя бы в виде волонтёрства. То есть я осуществляла свои мечты, но я особо ничего для этого не делала, все пути, которыми я это делала, ну кто-то скажет — падало ниоткуда, но я знаю, откуда падало. Поэтому я не могу ответить на этот вопрос, потому что нет этого разделения. Мне всегда раньше казалось, что я такая крутая, всё могу, всё понимаю, потом, когда у меня сильно изменилась жизнь, я поняла, что это вообще сверху всё. И просто надо смиряться, принимать и говорить «спасибо». Пока смиряться получается сложно, но принимать получается.

Кира Лаврентьева:

— Встретимся через несколько лет, да? Обговорим ещё и смирение. «Вечер воскресенья» на радио «Вера», уважаемые радиослушатели, в этом часе с нами Александра Наумова, заместитель координатора волонтёров в ковидном госпитале в Сокольниках, учитель православной гимназии, у микрофона Кира Лаврентьева и диакон Игорь Цуканов, мы вернёмся к вам через несколько секунд.

Диакон Игорь Цуканов:

— Дорогие друзья, ещё раз добрый вечер, это «Вечер воскресенья» на радио «Вера», у микрофона моя коллега Кира Лаврентьева, я диакон Игорь Цуканов, и сегодня мы разговариваем с Александрой Наумовой, заместителем координатора волонтёров в ковидном госпитале в Сокольниках, завучем и учителем Свято-Димитриевской православной школы. Александра, вот всё-таки давайте мы немножко ещё поговорим про ваш поход в больницу ковидную. Вот вы приходите да? Можете немножко рассказать, как складывается ваш день, когда вы в больнице. Вот вы говорите, что сейчас ходите в основном по пятницам. Сколько людей вам удается посетить за один день, и есть ли у вас задача обойти больше людей или нет такой задачи? Вот какие у вас вообще приоритеты, вы им что-то начинаете говорить, или вы ждёте каких-то от них вопросов, или как вообще это всё устроено, как устроен ваш день?

Александра Наумова:

— Я поняла вопрос. Значит, у нас всего 4 смены каждый день, в каждой смене должен быть наставник, наставник — это опытный человек, который может научить других волонтёров, как на какие-то ситуации реагировать и что делать. То есть мы всегда заходим с наставником на территорию. Ну я тоже наставник. Четыре смены, каждая смена по 3 часа, и мы, получается, друг друга сменяем. То есть это с 8.30 до 9 вечера всегда есть какие-то волонтёры. К сожалению, иногда это бывает один, в счастливые смены может и до 9 дойти, то есть тут как получится. Потому что это же не работа, это люди вот, кто записался накануне, тому я делаю пропуска, и они приходят.

Диакон Игорь Цуканов:

— А если один, то он прямо с 8:30 до 9 вечера?

Александра Наумова:

— Нет, на смену больше 3 часов никто не допускает. Одна смена. Но если один человек, то только наставник может быть, без наставника нельзя.

Диакон Игорь Цуканов:

— Вы ходите, как минимум, вдвоём?

Александра Наумова:

— Нет, если записался только наставник, то есть наставник и больше никто, он идёт один, если записался кто-то кроме наставника, то идёт с наставником. То есть наставник отвечает за всё: за все и хорошие, и плохие моменты, каждый раз идя на смену, ты ничего не знаешь, что тебя ждёт. Это тоже такая лотерея, потому что может получиться, что всю смену будешь только выносить судно, и на самом деле, это абсолютно не умаляет этой работы, потому что, когда человек сидит и ему безумно хочется в туалет, а он просто не может сходить по причинам несвежести этого туалета, ты понимаешь, что ты всё равно делал что-то важное. Ты можешь всю смену проговорить с двумя-тремя людьми, потому что ты видишь в каком состоянии человек, он сам тебя просит: побудь, посиди со мной и так далее, ты можешь успеть перекормить кучу людей, во время обеда им помочь, потому что они не могут, например, есть. А бывает, что ты приходишь наоборот — все поевшие, у всех всё в порядке всё и так далее, но при этом тебе сотрудники медицинские работники говорят: пожалуйста забеги вот в соседнем отделении, надо срочно поменять там постели или ещё что-то. Если нет вот таких вещей, которые прямо глобально сию же секунду надо делать, это самое благодарное время. Ты можешь подойти к каждому и предложить: хотите, мы вам помоем голову, там люди могут по полтора-два месяца голову не мыть, хотите, протрём тело, хотите, поменяем памперс, хотите, поговорим, хотите, вот у меня что было — массажный салон, хотите по спинке вас поглажу. Но это бывает очень редко, потому что очень много текущих дел и работы. Плюс мы договорились — у нас есть раз в день один из наставников, который прошёл, ну скажем так, курсы, хотя бы с батюшкой пообщался, как собирать требы. И он проходит по корпусам и спрашивает, кто хочет на завтра, чтобы пригласили к вам батюшку. Мы собираем эти требы, вечером делаем табличку, мы поставили это на поток. Каждый день у нас сейчас есть батюшки из разных приходов. Замечательные просто люди, идут каждый день и выполняют вот эти требы. Раньше персонал смотрел настороженно, потому что многие не понимали: бесплатно кто-то ходит, что-то делает, прямым текстом иногда спрашивали: «Вы сумасшедшие, вам что, заняться нечем?» Сейчас они настолько к нам привыкли, что, когда мы приходим, каждая смена, мы здороваемся, говорим: «Здравствуйте, мы с вами на ближайшие три часа». И они настолько счастливы, то есть они просят — помогите — они сбиваются с ног, они работают 24 на 7. Это прекраснейшие люди, вот им действительно надо ставить памятники А можете помочь? А можете постель, а можете судно, а я не успеваю это, а можете отвести в туалет? То есть ну вот такие какие-то вещи, бывает даже сами сотрудники говорят: «А можете с этим человеком поговорить и уговорить его поесть?» Потому что он не ест. Я, поболев сама короной, понимаю, что есть вообще не хочешь, но, если тебе скажут — надо, ты этого не сделаешь, а если б со мной сел рядом доброволец и начал меня заговаривать, ну хоть что-то в меня б, наверно, впихнули. Поэтому абсолютно разные работы и даже адреналин. Ты не знаешь, зачем ты приходишь. Вообще волонтерство — это же достаточно эгоистичная вещь, ты приходишь не потому что такой хороший, а потому что ты хочешь получить свои эмоции, ты хочешь получить свой кусок благодати, пусть это грубо сейчас прозвучит, то есть не от того, что любите меня, я тут пришла вам помогать. Нет. Я хочу увидеть ваши улыбки. Я хочу понять, что я нужная.

Кира Лаврентьева:

— Отдачу какую-то?

Александра Наумова:

— Да. Я хочу понять, что мне в сравнении с тобой, с вами, сейчас намного круче. Я сейчас выйду и, наконец-то, опять порадуюсь жёлтым листьям, которые вы месяц не видели. А я бегу на работу, не обращая внимания на то, какая рядом со мной красота.

Кира Лаврентьева:

— Александра, а если улыбок в ответ не будет, если вы видите, что помощь нужна, но человек не хочет вообще идти с вами на контакт. Тем не менее он крайне нуждается в вас, бывают такие ситуации?

Александра Наумова:

— Конечно, каждый день.

Кира Лаврентьева:

— Что делать?

Александра Наумова:

— Во-первых, ты пытаешься искать подход, если ты видишь, что у тебя нет на это ресурсов, ты зовёшь другого волонтера. Потому что у меня это было в первый день, я немножко растерялась, хоть с 17 лет же прекрасно всё знаю, самая умная ж, вот опять про смирение, про всё. Психолог, такая вся...

Кира Лаврентьева:

— Жизнь правит.

Александра Наумова:

— Да. Подхожу к бабушке, я понимаю, что ей нужна помощь, ей нужно поменять памперс, её нужно покормить, у неё холодная еда, то есть вот всё ей нужно. А она тебя матом: «Иди отсюда». Я стою, я и так, и так, вот никак, а пытаешься нежно, я ещё в первый раз пришла, пытаешься нежно, потому что ну а как? А, бывает, надо надавить. Я зову кто тогда был моим наставником, говорю: «Машенька, я не понимаю — здесь надо, но я ничего не могу сделать». Я смотрела, как делает она, потому что в какие-то моменты надо строго, как мама, но нельзя бояться, потому что у тебя всегда есть наставник, чёткое сильное плечо, который всегда подскажет. Потому что это уже опытный человек, прошедший все ситуации, и, если мы не знаем, как правильно, мы тем более идём к медперсоналу. Ну вот у меня в первый же раз такая ситуация была. Я вижу, как тут же Маша её заговаривает всячески, при этом где надо, надавливает, а я не знала насколько можно надавливать, теперь я это понимаю. «Ну нет, пока вы не съедите, я от вас не отойду и не принесу вам шикарную чистую постель, пока вы не съедите три ложки». То есть разными способами.

Кира Лаврентьева:

— Александра, это самое сложное или есть что-то сложнее для вас в этом труде? Про радость мы уже поняли. А вот самая труднопреодолеваемая история.

Александра Наумова:

— Две вещи. Сложно, когда ты приходишь и пустая кровать, и ты не знаешь: человек ушёл к Богу, или человек ушёл домой, или на ухудшение, или на улучшение. В терапевтическое отделение, где он сейчас будет сам ходить или, не дай Боже, его уже увезли в реанимацию. И когда вот ты в таком моменте, ты подходишь каждый раз, это невозможно преодолеть, каждый раз подходишь к медицинскому персоналу, спрашиваешь: «А вот такая-такая на такой кровати, где?» Если ты слышишь, что в ТО, ты безумно счастлив, ты бежишь её там навестить, хотя мы туда обычно не ходим, потому что там люди уже самостоятельно всё могут, и ты просто счастлив увидеть. Если ты узнаешь, что в реанимации, ты бежишь в реанимацию, просто подержать за руку, поговорить и счастлив, если проходишь весь путь, и человек выздоравливает. В реанимации очень много чудес происходит. Это я отдельно ещё часа два могу рассказывать. А если человек ушёл, для меня был очень простой ответ: «Тебе, конечно, грустно, но ты понимаешь, что лично ты сделал всё что мог, ты не Господь Бог. Вот здесь и про смирение, которого у меня никогда не хватает, и понимаю, что ты больше ничего не мог, и ты начинаешь радоваться если человек, вот как я историю рассказывала, что накануне успел причаститься. Значит вы уже сделали всё, что могли, а любой человек, ну это же счастье — успеть подготовиться и уйти как нужно. Неважно, где это происходит, поэтому по отношению к смерти, например, там ты начинаешь смерть воспринимать действительно как должное. Но у тебя теперь есть градация, как человек ушёл. Если он успел подготовиться, ты пытаешься эту грусть в радость переделывать. Моя любимая фраза, ужасно, наверное, но: «У каждого волонтера есть своё кладбище, у тебя всегда будут люди, за которых, ты теперь будешь молиться», но при этом если они успели подготовиться: исповедоваться, причаститься, ты понимаешь где они, и ты понимаешь, что они ещё за тебя могут помолиться, и вы всё равно увидитесь и даже смерть там, ну, по крайней мере, для меня не так страшна и грустна.

Диакон Игорь Цуканов:

— А есть вообще задача человека, как-то сподвигнуть на то, чтобы он к каким-то Таинствам приобщился?

Александра Наумова:

— Мы не имеем не это право.

Диакон Игорь Цуканов:

— Да, потому что есть люди, которые, сами об этом не заговаривают, а я вот помню, что Владыка Пантелеймон как раз и не очень приветствует, когда мы сами человеку начинаем что-то про Причастие говорить. Потому что это самое великое из Таинств, его нельзя профанировать. И бывает, человек не проявляет видимого интереса к духовной жизни, и потом может быть ситуация, что ему становится хуже и вот он уходит. По идее, вы сделали, что могли, он ушёл, он не был один. Вы действительно сделали всё, что могли, наверное. Но вместе с тем вывести его на разговор о главном не получилось. Вот это повод для сожаления или это нормально? Может это теоретический немного вопрос?

Александра Наумова:

— Да, отвечу на первую часть о том, что у нас нет такой задачи, мы не имеем на это права, но так как мы сейчас организовали так, что у нас каждый день священники, то люди, ещё раз — они лежат не день — не два, они привыкают, и даже если они очень далеки от этого, они начинают заинтересовываться: «А что это к ней подошли, а что это с ней делают?» У нас были смешные случаи, когда у нас ходят спрашивают, кому нужен батюшка, и сидит такой как в 90-е новый русский: «А чо? Пора уже?» То есть таких случаев много. Через сколько-то времени, он, понаблюдав, как общаются, что это такое, как, он, я не буду врать, не знаю, исповедовался он или причащался, но он побеседовал с батюшкой, он хотя бы заинтересовался: о чём речь и кто это здесь ходит. Цели как можно больше поставить на поток, у нас, конечно, нет. Но есть радостные случаи. Я в первый раз когда пришла, мы причащали в реанимации, батюшка причащал, мы рядом стояли, больного и очень хорошие врачи, правда, даже если это не нашей религии, они очень отзывчивые, очень хорошие, и священник причащает, ко мне подходит врач, навсегда запомню — Георгий, и говорит: «А вот рядом лежит женщина, судя по имени-фамилии, ей вряд ли нужны исповедь-причастие, но она уже в коме больше двух недель, чудеса бывают, но, скорее всего, ничего. Можете над ней хоть какие-то молитвы прочитать?»

Кира Лаврентьева:

— Это врач?

Александра Наумова:

— Врач, мы потом с ним разговаривали, который ни в церковь, никуда не ходит, но в детстве его крестили. Сейчас про него ещё один расскажу случай. Там чудеса каждый день. Я держу эту холодную женщину за руку, батюшка над ней молится, я с ней просто разговариваю и понимаю, что ей хотя бы не страшно уходить. То есть я надеюсь, что мы хотя бы чуть-чуть что-то смогли для неё сделать, потому что в реанимациях страшно. И мы же не знаем, слышит, не слышит, в каком состоянии, как и что, поэтому мы не пропагандируем, никуда не запихиваем, но, если есть возможность, мы, конечно, отвечаем и делаем.

Кира Лаврентьева:

— Александра, тема у нас «Христианин и общество» и мы всё время ходим вокруг неё, но главный вопрос, наверно, он стоит где-то рядом: как вы пришли к христианству, как вы стали православной?

Александра Наумова:

— В детстве, как и большинство представителей наших православных школ, ты получаешь эти знания от родителей, и у меня произошло... В 4 года я сильно заболела, это по рассказам, сама я не помню, врачи не могли понять, что со мной, высокая температура, ничего не помогает. Мой отец пошёл в храм, а его знакомый батюшка привёз накануне со Святой Земли маслице и свечи. После службы они отслужили молебен о моём здравии, отец приносит святыни со Святой Земли и икону святого Пантелеймона на деревянной дощечке просто распечатанное изображение, вешает над моей кроваткой. Через полчаса я абсолютно здорова, бегаю, прыгаю, врачи так и не поняли, что со мной было. Кто-то скажет — совпадение, если нас неправославные будут слушать, да, подумаешь, в жизни всё бывает, мало ли там, переклинило в организме. Для нас это было чудо. С этого момента родители стали ходить в храм. И я это с детства всё видела и принимала как норму и абсолютно искренне верила. И это было всю жизнь, потом я поступила в православную школу, единственное, на какой-то период вот в подростковом возрасте, когда нам лень было ходить на Литургию, был такой отход от религии, пока критично сама не пришла обратно, ну как сейчас дети многие скажут, к обрядовости, к Таинствам. Я всегда знала, что Бог есть, у меня это не вызывало сомнений, но в какой-то период я перестала ходить в храм. При этом я всё равно ходила, но вот нынешний мой духовник, про него часами могу говорить — это отец Андрей Постернак, просто волшебный человек. К нему я приходила просто советоваться, просто поговорить, мне не надо было ничего, связанного с православием, просто вот посоветуйте, он когда-то ещё был моим классным руководителем, потихоньку получилось так, что я вернулась и к Таинствам. У меня это было с детства, я просто знаю, у меня это было два раза в жизни, моменты достаточно тяжёлые, когда мне хотелось не то что засомневаться, ну с Богом, может, я неправильно разговариваю, у каждого своя религия. Но периодически тыкаю. «Ты серьёзно? Ты считаешь, что я это выдержу, то, что Ты мне сейчас даёшь? Ну как это выдержать?» Два раза у меня были такие моменты, когда я думала: «А есть ли?» и тут же настолько пугаешься этой мысли. Мне стало очень страшно, я думала, если нет, то вон море, иди топись. А смысл тогда всего происходящего? У меня есть любимая фраза, мне она очень нравится, я и подросткам нашим говорю, что я себя представляю, не знаю, где я это услышала, мы, как пчёлы в улье. И мы кроме своей соты особо ничего не видим, а Бог — это пчеловод, который всё видит. И я, как пчела, могу покричать, повозмущаться, но Ему же виднее, поэтому я знаю просто, что Он есть и всё.

Диакон Игорь Цуканов:

— Это очень интересно, отец Андрей Постернак, он ведь директор Свято-Петровской школы, которую вы заканчивали. И видимо, он был вашим духовником сначала, потому что он был директором, да? Или как? Как у вас отношения с ним сохранились в дальнейшем?

Александра Наумова:

— У меня духовником был Владыка, пока он не уехал в Смоленск, потому что у него возросла сильно занятость, и он сказал: пожалуйста, посмотрите среди наших батюшек, к кому вы начнёте ходить, физически он не мог как раньше, полтора часа уже не мог посвятить разговорам. Отец Андрей в детстве был моим классным руководителем и преподавал историю, пока не стал батюшкой и директором. У меня к нему всегда были очень тёплые чувства. Но как раз произошёл период, что Владыка уехал, у меня вот как раз всякие сомнения и так далее. Я какой-то период не ходила. Но к отцу Андрею у меня всегда было отношение, что с ним можно поговорить, тебя не осудят, тебя услышат. У него вообще особенность — мне перед ним не то, что стыдно исповедаться, но каждый раз так тяжело, что ему намного больнее от моих грехов. То есть он так расстраивается каждый раз, я думаю: «Господи, наверное, я действительно очень плохая». А потом... он просто ко всем так относится и его эта безмерная любовь сильно подкупает. У меня сестра шла в 5-й класс, хотели её после начальной школы отдать в православную школу, я пришла к отцу Андрею, говорю: «Если можно, чтобы она вступительные экзамены сдавала, хотя бы допустить до вступительных, то я обещаю, мы всей семьёй снова будем стараться ходить в храм». Я не обманула, мы начали стараться. Очень много с ним общались вне религии, он никогда не давит, просто можно прийти поговорить, своим примером очень затягивает.

Кира Лаврентьева:

— У нас, когда был в гостях иеромонах Феодорит Сенчуков, который и фельдшер на скорой помощи, и иеромомнах, и священник, масса у него послушаний. Я ему задала такой вполне себе банальный вопрос: «Отец Феодорит, сейчас психология проникла во все сферы нашей жизни, как вы относитесь к тому, что, если человек идёт заниматься волонтёрством, благотворительностью, если он идёт в «помогающие» профессии, значит, можно у него чисто теоретически заподозрить некий «синдром спасателя», ну вы понимаете, когда мы компенсируем некую внутреннюю пустоту помощью ближнему, его любовью питаемся и этим живём, а иногда, может быть, хотим, чтобы люди думали, какой я хороший. Это такой острый вопрос

Александра Наумова:

— Классика, вообще.

Кира Лаврентьева:

— И отец Феодорит говорит: «Вы знаете, сейчас стала модной эта популярная психология, поппсихология. Я совершенно против таких рассуждений, потому что, если каждый будет так рассуждать, тогда никто никому помогать вообще не будет». И я помню, отца Павла Островского спросили: «Батюшка, вы знаете, я очень хочу заниматься волонтёрством, но я пугаюсь, потому что чувствую в себе гордыню, я хочу это делать больше по гордыне». Он говорит: «Начните хотя бы с чего-то. Потому что по гордыне вы делаете это, не по гордыне, вы всё равно поможете кому-то, мало ли что внутри происходит, вы всё равно помогаете». И возникает такой вопрос — а бывают ли люди, которым категорически нельзя заниматься помощью другим, причём это не какие-то явные заболевания, проблемы, ещё что-то, когда вроде всё хорошо, все предпосылки: свободное время у человека, доброе сердце, хорошее здоровье, нормальные ресурсы, но вы видите, что ему сюда вот явно нельзя. Это вот такие случаи бывают или сейчас я беру из воздуха и просто фантазирую?

Александра Наумова:

— Нет не из воздуха, и на это Владыка, как всегда, наверное, наимудрейший человек, то есть если мы понимаем, что волонтёру в красной зоне по каким-то причинам лучше не быть, что он сам сломается, мы же не всегда свои ресурсы чувствуем, что человек может сломаться, что человек немного выбрал не то направление, что ему будет не больше в пользу, а ему тяжело от этого будет, он вообще потом отвернётся от волонтерства, то тогда мы его пытаемся направлять в другие ветви какие-то волонтёрства. То есть можно же не в реанимациях помогать.

Кира Лаврентьева:

—Как вы понимаете, что его надо перенаправить? Если нас сейчас кто-то слушает, кто хочет к вам присоединиться, есть ли какая-то система, опросник: надо человеку туда или не надо, или надо ему подумать, где ещё себя можно с Божьей помощью хорошо применить?

Александра Наумова:

— Пока человек сам не попробует, пока он сам не воспримет какую-то ситуацию — не попробуешь не познаешь. То есть ты всё равно приходишь, были волонтёры, которые сами говорили: не могу вот вообще, тяжко безумно. О’кей, без проблем, пойдём в другое направление. Хочешь, к детям, рисовать с ними в Морозовской больнице? Или хочешь, там в паллиатив к бабулечкам больше чем вот здесь очень много молодых у нас? Хочешь ещё там в детские дома? Всегда можно найти альтернативу, либо если мы увидим, что человек выгорает, то есть мы стараемся сначала либо может поменьше смен ты себе возьмёшь? Потому что многие бросаются на амбразуру: могу, я всё могу, а к концу у них не остаётся ресурсов не то что на других, например, не срываться или ещё что, на самого себя не остаётся. Как только человек понимает, добровольцы не глупые люди, когда они понимают, сами говорят: «Знаешь, я сейчас иду уже не с удовольствием, а потому что надо». Я говорю: «Стоп, давай тогда вот (ну координатор, либо я, либо Машенька наша) отдохнёшь, перерыв вот недельку не ходи, а дальше посмотрим». И обычно возвращаются уже наполненные силами — нет, я без этого не могу.

Кира Лаврентьева:

— Я вот слушаю вас и думаю: как же реально бедные врачи 24/7.

Александра Наумова:

— Я не знаю, как они выживают, и среди них есть герои. Один раз я была на ночной смене, нас попросили помочь, и одна медсестра, получается, есть младший сотрудник, потом медсестра и врачи. Вот одна медсестра, молоденькая девочка, тоже запомнила. Почему я не считаю волонтёров героями какими-то, да простят меня волонтёры, потому что ну медики — это вообще. Вот мы с ней сидим там, буквально перерыв две минуты, все более-менее уснули, не горит кнопка, к кому-то не надо бежать. Она говорит: «А ты зачем этим занимаешься?» Ну вот я рассказываю: от избытка времени там, ты-ты-ты, я говорю: а ты чем-то успеваешь заниматься кроме здесь?

«Ну я смену отработаю, дома посплю, а потом в детский хоспис еду. Надо же о детках позаботиться». Я на неё смотрю — ну это такой уровень, совсем другой. Для кого-то волонтёры кажутся чем-то там недостижимым, а я как раз пытаюсь объяснить, что волонтёром может стать вообще кто угодно и в любой области, а вот врач, которая отпахав, психологически это тоже безумно сложно, мы-то на 3 часа и ушли восстанавливаться, а они там сутки. Вот она сутки отпахав, пару часов дома поспит и дальше идёт куда-то помогать. Вот это что-то нереальное.

Кира Лаврентьева:

— Ну вот вы там внутри находитесь, вы видите, что врачам оказывается какая-то психологи поддержка, как они восполняют свои ресурсы?

Александра Наумова:

— Не знаю, не могу сказать, то есть я никогда с ними не разговаривала, как восстанавливаетесь. Плюс я забыла в прошлой части рассказать про доктора Георгия. Пока мы причащали нашего, кто просил причастить, вот молились над женщиной. И тут же он на нас смотрит, я эту историю очень люблю, потому что это чудеса, ради чего туда вообще можно приходить. Я эту историю вот уже раз сто всем знакомым рассказала. Он говорит: «А вы не хотите там к своему сходить?» Я говорю: «Кому своему?» «Ну там в отделении», он нас провёл через несколько отделений, это вообще не его отделение было. «Ну у нас там в отделении лежит иеромонах, я не знаю, надо вам, ему это вообще, надо не надо». Я говорю: «Нам надо, наш, нам надо!» Он нас проводит, тратит свое время, это вообще перерыв, получается, его был, потому что у них нет времени куда-то там ходить ещё, тратит своё время, доводит нас до иеромонаха, значит, до батюшки. Отец Роман совсем плохо себя чувствовал, прямо совсем никакой в реанимации. Наш батюшка его начинает причащать, в это же время у меня один из волонтёров семинарист, он начинает петь, тут же к нам подходит медсестра, говорит: «А у меня папа священник, но я уже несколько лет не причащалась. Можно я поговорю с вашим батюшкой?» Я понимаю, я редко плачу, я понимаю, что у меня просто под маской слёзы, здесь Таинство такое совершается. Она пытается подпевать что-то, медсестра, семинарист наш поёт. В итоге мы этого батюшку на протяжении месяца причащали каждый день, и за него молились все наши 134 добровольца, это вот уже наш батюшка, он провёл в реанимации больше месяца, у него трахеостома, много всего было, и я считаю, что наши добровольцы, наши батюшки его вымолили. Сейчас это абсолютно здоровый человек, который вернулся, наконец-то, в своё служение, это вот, знаешь, наш батюшка, там очень много моментов ещё сопутствующих. Но это прямо чудо и это, это про нашего Георгия, который привёл. А мы каждый день заходили, уже как в паломничество взять благословение, смотрели — с какой интенсивностью: может руку поднять благословить, не может — на состояние. И подошли к врачам, я каждый раз спрашивала: «Ну как наш батюшка?», и там был доктор, он на меня так смотрит долго-долго, смотрит: «Но молитвами вашему Богу вы явно его вытащили». Я так смотрю на него, говорю: «Спасибо!» и пошла. Там не религия, там человечность, там про душу, там про людские качества. И религия — такой немножко сопутствующий момент.

Диакон Игорь Цуканов:

— Дорогие друзья, я вот должен, к сожалению, сказать, что мы вынуждены уже заканчивать нашу беседу. Хотя, мне кажется, что мы могли бы продолжать ещё очень долго. Я единственное что, наверное, что-то вроде резюме такого, хотел подвести, которое у меня в голове выкристаллизовалось, что, конечно, волонтёров в больницах очень не хватает.

Кира Лаврентьева:

— Это мы ещё о регионах не говорили сегодня.

Диакон Игорь Цуканов:

— Даже в Москве, да, не говоря уже о регионах. Потому что вот тот режим, в котором работают и врачи, и волонтёры, про которых наша сегодняшняя гостья рассказывает, конечно, это режим ну очень тяжёлый. Если кто-то из вас чувствует в себе силы и желание как-то помочь, ну хоть как-то, да хотя бы час своего времени в неделю уделить, наверное, это очень бы пригодилось, правда?

Александра Наумова:

— Да, я хотела как раз попросить, если кому-то интересно, зайти на сайт «Милосердие. ру», там много проектов представлено: по бездомным, и по детским домам, и необязательно же деньгами помогать, можно своим временем. Нужно понять, что волонтерство — это такая вещь, что ты всегда найдешь себе применение, вот всегда, даже если ты считаешь, что у тебя есть только 20 минут в день, это не проблема, если найти координатора по району, вы можете даже не знать — в вашем же доме может жить, как у меня было — без ноги дяденька, которому просто раз в неделю надо вынести судно, хотя бы, и принести продуктов. То есть волонтёрить можно сколько угодно даже минимум, поэтому заходите на «Милосердие», смотрите и даже когда закончится, я надеюсь, что закончится корона, красные зоны, всё остальное, помощь людям нужна всегда, помощь людям 24/7.

Диакон Игорь Цуканов:

— С одной стороны грустно, что она всегда нужна, с другой стороны, очень радостно, потому что мы можем пригождаться друг другу всегда.

Александра Наумова:

— Мы получаем больше, чем даём, поэтому это радостно

Диакон Игорь Цуканов:

— И это второе, что я хотел сказать, отчерк такой сделать, что, конечно, когда волонтёришь, получаешь гораздо больше, чем отдаёшь.

Александра Наумова:

— В разы

Диакон Игорь Цуканов:

— Да. Я напомнить хотел бы друзья, что сегодня у нас в гостях была Александра Наумова, заместитель координатора волонтёров в ковидном госпитале в Сокольниках, завуч и учитель в православной Свято-Димитриевской школе. Спасибо вам большое, Саша, за «Вечер воскресенья», проведённый с нами, с нашими радиослушателями. Желаем вам помощи Божией и, наверное, от всех наших радиослушателей можно низкий поклон передать всем волонтёрам. Да, у микрофона Кира Лаврентьева. Ты что-то хотела добавить?

Кира Лаврентьева:

— Да, я вспоминаю: «Я был болен, и вы посетили Меня», слова Господа, которые читаем в Евангелии от Матфея, это, конечно, крайне важно. С одной стороны, кажется почему мы сейчас такие вот пафосные речи ведём, а с другой, ведь это то, что может сделать человек для другого человека. Огромное спасибо, Александра. Что вы нашли время с нами поговорить, очень вам благодарны и нашим радиослушателям, отец Игорь, и тебе спасибо! До следующего «Вечера воскресенья»!