Поделиться
У нас в гостях был телеведущий, продюсер, режиссер, чтец современной поэзии Владимир Глазунов.
Мы говорили с нашим гостем о том, как его детская мечта, связанная с работой на телевидении, стала реальностью, и каким образом творчество, в том числе в сфере поэзии, связано для него с духовными поисками.
Ведущие: Игорь Цуканов, Кира Лаврентьева
Диакон Игорь Цуканов:
– Добрый вечер, дорогие друзья. «Вечер воскресенья» на Радио ВЕРА. У микрофона Кира Лаврентьева.
К. Лаврентьева:
– Добрый вечер.
Диакон Игорь Цуканов:
– Я диакон Игорь Цуканов. Как обычно, по воскресеньям мы разговариваем с нашими гостями на тему «Христианин в обществе». И сегодня у нас замечательный гость. Очень приятно его представлять. Не знаю, вот, дорогие друзья, все ли вы, многие ли из вас интересуются современной поэзией и вообще знают о том, что современная поэзия, она есть. Но вот человек, который у нас сегодня в гостях, он как раз о поэзии знает очень много и более того, он ее читает. Читает замечательно. Это Владимир Глазунов. Известный российский телеведущий, продюсер, режиссер, ну и вот в последние годы человек, который читает современную поэзию, не только современную, но вот известен как чтец современной поэзии. Владимир, добрый вечер. Рад вас видеть.
В. Глазунов:
– Добрый вечер. Вас приветствует христианин в обществе. И рад поговорить с вами не только про поэзию, но и вообще на любые темы сегодня, поскольку давно стремился на любимую радиостанцию, давно хотел у вас побывать, поскольку тесно дружу с телеканалом «Союз», а вот на Радио ВЕРА впервые нахожусь. Поэтому отрадно для меня.
К. Лаврентьева:
– Добро пожаловать.
В. Глазунов:
– Спасибо.
К. Лаврентьева:
– Владимир, ну, вопрос, который, наверное, первый хотелось бы задать. Вот вы практически всю жизнь работаете на телевидении, как-то связаны с ним. А в какой момент вы поняли, что вы вообще хотите работать на телевидении? И вот что вас, так сказать, привлекало? То есть вопрос может быть немножко наивный, потому что понятно, что в определенный момент жизни почти любой человек, наверное, хочет иметь, ну, как-то какое-то вот, какое-то касательство до телевидения, потому что, конечно, это интересно.
В. Глазунов:
– Ну, все хотят, да, либо актерами быть в своё время, либо космонавтами. Хотя девчонки, наверное, в меньшей степени этого хотели. Актрисами, наверное, хотели, да, Кира?
К. Лаврентьева:
– Да. Что было, то было.
Диакон Игорь Цуканов:
– Ну, я, кстати, космонавтом никогда не хотел быть, скажу.
В. Глазунов:
– Вы в каком городе жили?
Диакон Игорь Цуканов:
– В городе Москва.
В. Глазунов:
– Детство прошло в Москве?
Диакон Игорь Цуканов:
– Да.
В. Глазунов:
– А моё детство прошло в городе Мирный. Я родился в Иркутске, да. А детство прошло в городе Мирный, где вообще не было центрального телевидения. Где местное телевидение включалось только по вечерам на два часа. И местные дикторы объявляли программу передач, и что-то там рассказывали про Мирный, как столицу алмазного края, и про прочие радости, которые по алмазодобыче были тогда доступны нам. И вот я смотрел на них просто с распростёртыми какими-то глазами и думал: Боже, какие они красивые, как они сидят в этом телевизоре, какая же там волшебная сказка. Человек не видел Москвы ещё вообще, он видел только местное телевидение. И человек, которому было лет 6 или 7, сказал тогда: я хочу вот в этот вот ящичек попасть обязательно, чтобы сидеть, и как дядя Женя Кочергин, а это известный ныне диктор центрального телевидения Евгений Кочергин, он тоже тогда в Мирном жил, я хочу, как дядя Женя Кочергин, сидеть и объявлять программу передач. И как тётя Инна, я хочу сидеть и объявлять программу передач, поскольку там ещё были какие-то детские сказки, и ощущать вот этот вот сказочный мир, который там только вот по ту сторону экрана голубого находится. И бойтесь своих желаний, что называется, потому что сегодня на телеканале «Ностальгия», уже нигде, мне кажется, этого не происходит, только на «Ностальгии» сидит вечером человек с листком бумаги и объявляет программу передач: «Программа «Время» выйдет во столько-то, «Утренняя почта» во столько-то» и так далее. Уже тогда, в детском возрасте, в маленьком сибирском городке Мирный это происходило. Тогда хотел попасть в ящик, в телевизор. Извините.
Диакон Игорь Цуканов:
– Это помните, как в Карлсоне, вот очень похожая история, когда вышеозначенный Карлсон очень хотел залезть в этот самый ящик и понять, как туда можно поместиться.
В. Глазунов:
– Да, вот я каким-то образом поместился туда спустя время, хотя родители были против того, и все учителя наставили на том, чтобы я пошел в педагогический институт, поскольку я был всегда лидером в школе, секретарем комсомольской организации, устраивал праздники, вечера, танцы, дискотеки. И так далее. И поэтому все говорили: «Ну куда тебе? Вот тебе только в педагоги. Мы дадим все напутствия и все рекомендации, ты обязательно поступишь и будешь хорошим мальчиком». И по примеру, и по напутствию, я пошел в педагогический институт, который... Мы потом переехали, это Верея, под Наро-Фоминском, под Москвой. И рядышком, я побоялся ехать в Москву, я поехал в Калугу, и стал поступать в педагогический институт, разумеется, на любимые русский и литературу. Написал на два сочинение и не поступил. Тема была интересна. «Герои-антагонисты в современной советской литературе на примере Павки Корчагина». Уже тогда, видимо, каким-то образом работал мой журналистский мозг, и я чуть-чуть не в ту сторону пошёл, чуть-чуть не по-советски про Павку Корчагина рассказал. И мне написали: ушёл от темы. Мне выдали это сочинение, я увидел, что там кроме двух запятых я всё абсолютно... Никаких грамматических ошибок, ничего не было. В общем, я ушёл от темы, и, слава Богу, в пединститут не поступил. Но опять-таки, от судьбы же никуда не уйдёшь. Я сегодня всё равно преподаю. Это высшая школа телевидения при МГУ, это тренинг-студия «Актер», это мои частные ученики и взрослые, и дети, которых я обучаю ораторскому мастерству и умению читать стихи. Короче говоря, вот всё, что напророчили мне в детстве и педагоги, и учителя, и сам я себе, стоя у этого маленького чёрно-белого тогда телевизора, всё сбылось.
Диакон Игорь Цуканов:
– Но вообще, вот это время же, да, когда вы пришли на телевидение, оно было действительно интересно, и действительно тогда много всего... Это же как раз перестройка, да, была, наверное? Или это было чуть...
– Да нет, я закончил... Я из армии-то вернулся, перестройка ещё была. Поэтому я пришёл на телевидение уже в 95-м где-то году, это такое время лихих 90-х.
Диакон Игорь Цуканов:
– Ну всё равно, там много чего ещё, так сказать, по инерции, по крайней мере, происходило.
В. Глазунов:
– Да, и очень много до сих пор, вот сегодня, когда показывают фрагменты в интернете, попадаются фрагменты телеканала «Ностальгия» и моей программы «Рождённые в СССР». Все почему-то часто её путают с программой «Взгляд», как с глотком свободы, которая тогда была. То ли студия у нас очень похожа, то ли мы очень часто приглашали, и мы дружили действительно со всеми этими ребятами. И Саша Политковский, и другие, и Любимов, они все были соведущими нашей программы. Поэтому, может быть, действительно какие-то отголоски того взгляда перешли в мою программу в том числе.
Диакон Игорь Цуканов:
— А были какие-то люди, которые на вас повлияли в том смысле, что, знаете, как всегда хочется, чтобы был кто-то, на кого можно ориентироваться. Какой-то эталон своего рода. Какой-то человек, с которым очень хочется, может быть, как-то познакомиться, да, и сделать что-то вместе? Вот был кто-нибудь такой на телевидении, кто для вас был авторитетом?
В. Глазунов:
– Сложно сказать. Мне вот спустя время всё больше кажется, что не было таких авторитетов. С одной стороны, я стремился там быть ближе к тому же Познеру по подаче материала и так далее. Но потом, когда я вслушивался в те разговоры, и когда уже разбирал те интервью, уже будучи сам опытным интервьюером, который делал Владимир Владимирович, я понял, что мне это не нравится совершенно. Уровень вопросов: «Вы летали в космос, а Бога не видели». В общем, это немножко не моя тема. И я понял, что это не то, к чему нужно стремиться с точки зрения коллег. Я очень жалею, что я не застал и не поговорил, и, быть может, не поучаствовал как режиссер, телевизионный режиссер, в программе «От всей души» в свое время. Вот для меня был какой-то эталон и маркер нравственности на нашем телевидении советском еще тогда. И мне отрадно, что очень многие люди, которые смотрят мою программу сегодня, часто говорят о том, что вот это очень созвучно Валентине Михайловне Леонтьевой с ее вот этими абсолютно душевными, чистыми, светлыми разговорами.
Диакон Игорь Цуканов:
– Я, кстати, не помню, что это было за передача.
В. Глазунов:
– Не помните? «От всей души» была программа. Ну, вы человек молодой, наверное, не помните многого на том еще советском телевидении.
Диакон Игорь Цуканов:
– Я, скорее, то, что было в советском, я помню. Я, скорее, сейчас не знаю, что там происходит.
В. Глазунов:
– Да сейчас-то там лучше и не знать, на самом деле, что там происходит. Я, честно говоря, телевизор смотрю только потому, что моя тёща его иногда смотрит, я мимо проходя ловлю взглядом, что происходит на телевидении. И, кстати, благодаря ей я очень часто слушаю Радио ВЕРА. Потому что я часто слышу команду из комнаты: «Алиса, включи Радио ВЕРА. Так вот сейчас кто нас слушает, друзья мои, наверняка Алиса нас тоже услышала в этот момент и испугалась, вздрогнула, потому что она его уже включила. И вдруг такая повторная команда звучит. Поэтому ещё раз отрадно мне у вас тут побывать.
К. Лаврентьева:
– «В начале было Слово», как мы знаем, и, конечно, когда я его слушаю, мне хочется спросить, почему всё-таки журналистика? Про голубой экран поняли, про детские мечты понятно, про сказку по ту сторону съёмочного процесса тоже поняли, но потом вы стали всё-таки профессионалом, вы вошли глубоко во всю эту историю. И для людей, посвящённых, так скажем, в профессию, совершенно очевидно, что это не история скакания по верхам. Тебе рано или поздно приходится всё равно погружаться в какие-то вопросы очень глубоко, чтобы ты мог компетентно и эмпатично разговаривать с людьми. А это не всегда приятно, это в основном больно, и это требует постоянного, ну, говоря языком святых отцов, аскетики, да, говоря светским языком внутреннего роста, внутренней дисциплины. Вот когда вы всё это поняли, знаете, картинка до-после, было ощущение, что то, что вы думали о журналистике, то, чем она является на самом деле, это одно и то же?
В. Глазунов:
– Ну, мне, наверное, повезло, у меня не было какого-то такого разлома, разочарования, такого глубокого не было. Или, наоборот, может быть, это был подъём, кто его знает. Эйфории тоже не было. И вот говорят же: не очаровывайся, чтобы не разочаровываться потом. И не было какого-то такого, несмотря на то, что я сразу же, будучи провинциальным мальчиком, попал на Первый канал, так получилось, что...
К. Лаврентьева:
– Да, тут можно и звезду словить.
В. Глазунов:
– Да, но я её не словил, потому что я пришёл режиссёром. Там таких режиссёров, которые горбатятся за кадром полным-полно. Да ещё попал в команду достаточно жёсткого руководителя. Теперь её все знают как странную такую телеведущую и доктора – Елена Малышева. А я был режиссёром программы «Здоровье», и текучка была кадров сумасшедшая по тем временам. Лене мало что нравилось, а я уцелел три года подряд, и для меня это была серьёзная закалка как режиссёра. Вообще, я обратил внимание на то, что люди, приезжающие на первые, вторые и другие федеральные каналы из регионов, они более закалённые, чем те, кто пришёл из Москвы работать, потому что они уже всё умеют.
К. Лаврентьева:
– Пока ты из региона до Москвы добрался, ты так уж закалился, тем более в своей Сибири.
В. Глазунов:
– Во-первых, добрался, а во-вторых, ты в своём городке научился быть и чтецом, и жрецом, и на дуде игрецом. Ты умеешь и снять, и смонтировать, и озвучить, и всё, что надо. А там люди определённой направленности, если моя задача и мои должностные обязанности такие, то я никуда, шаг вправо, шаг влево, расстрел. Поэтому я начал вот с такого серьёзного погружения в профессию, в медицинскую программу, и усвоил для себя простое правило, которое Елена Малышева мне тогда дала, нужно рассказывать на телевидении в любой программе, особенно тематической, будь она медицинская или связана с юриспруденцией, как я потом работал в программе «Дежурная часть» главным режиссером на Российском телевидении. Рассказывать по принципу, чтобы каждый не пОнял и понЯл. Вот если ты рассказываешь так, доходчиво, доступно, и тебя не пОняли, а понЯли, то тогда начинается другая совершенно история. История простого, доступного...
К. Лаврентьева:
– Изложения.
В. Глазунов:
– Ну, изложения, наглядного языка какого-то. Поэтому вот этот принцип я усвоил для себя и стал просто и доступно в дальнейшем говорить уже с теми людьми, которые приходили уже на мои эфиры в программы «Рожденные в СССР». Всего за 18 лет ведения этой программы у меня побывало в гостях в прямом эфире порядка 4000 человек. Конечно, это не одни и те же, вернее, это люди, которые могли бы приходить по нескольку раз, потому что в Москве в одной четыре тысячи человек публичных и ярких, и известных не наберешь. Поэтому могу сказать, что Эльдар Рязанов был не раз, Евгений Евтушенко, Людмила Гурченко, Вознесенский, Белла Ахмадулина. К сожалению, говорю, было в прошлом, потому что этих людей нет на сегодняшний день.
К. Лаврентьева:
– Счастье какое с ними поговорить.
В. Глазунов:
– Да, это великое счастье, общаться с такими людьми. Художники замечательные, поэты, писатели, политики и так далее. И с каждым из них, каждый из них давал в жизни свои сотни интервью до того, как он попал там на мои глаза или прошел, как говорит Ширвиндт: «Сколько через тебя прошло». Вот до того, как он пришел пройти через тебя. И хотелось бы, чтобы твой разговор хоть как-то отличался от тех сотен интервью, которые эти люди дали. Чтобы ты каким-то образом проникся настолько в судьбу, в характер, в воспоминания, а телеканал «Ностальгия» — это прежде всего воспоминания, в воспоминания этих людей, чтобы им захотелось с тобой поделиться чем-то сокровенным, чем-то родным, чтобы они захотели перенестись вместе с тобой туда, в детство, что-то вспомнить такое, чего доселе они не вспоминали, что-то тёплое и родное. Несмотря на то, что программа называется «Рождённые в СССР», мы никогда не идеализировали Советский Союз. Там было всё по-разному. Мы с вами родились там, мы хорошо знаем, что глянцевая история не очень похожа на советскую страну. Много было серого, много было скучного, богоборчество было. Но в то же время там было много теплоты и света какого-то невероятного. Мы были, прежде всего, сами там другими. Вот, наверное. Прежде всего, это ностальгия по самим себе тогда. И очень мне отрадно, что люди шли на этот откровенный разговор и позволяли мне очередной раз не разочаровываться в телевидении, в том числе, про которую вы спрашиваете, Кира.
К. Лаврентьева:
– «Вечер воскресенья» на Радио ВЕРА продолжается, у нас в гостях Владимир Глазунов, телеведущий, продюсер, режиссер и чтец современной поэзии.
В. Глазунов:
– Который ничего еще не прочитал из современной поэзии.
К. Лаврентьева:
– Да, этому занятию он уделяет, я так поняла, когда готовилась к интервью, очень много времени и сил. И также напоминаю, что у микрофонов диакон Игорь Цуканов и Кира Лаврентьева. Владимир, а давайте, правда, что-нибудь вы почитаете?
В. Глазунов:
– Давайте что-нибудь с удовольствием почитаем. Для меня было открытием моё знакомство с этой замечательной поэтессой Ириной Самариной-Лабиринт. Девушка живёт в Украине, в Полтаве, и пишет потрясающие стихи. Одно из них: «Ты веришь в Бога?»
- Ты веришь в Бога?
- Я его не видел…
Как можно верить в то, что не видал?
Ты извини, что я тебя обидел,
Ведь ты такой ответ не ожидал…
Я верю в деньги, их я видел точно…
Я верю в план, в прогноз, в карьерный рост…
Я верю в дом, что был построен прочным…
- Конечно… Твой ответ довольно прост…
Ты веришь в счастье? Ты его не видел…
Но видела его душа твоя…
Прости, наверно, я тебя обидел…
Тогда у нас один - один… Ничья…
В любовь ты веришь, в дружбу? Как со зреньем???
Ведь это всё на уровне души…
А искренности светлые мгновенья?
Увидеть всё глазами не спеши…
Ты помнишь, как тогда спешил на встречу,
Но пробки… не успел на самолёт?!.
Твой самолёт взорвался в тот же вечер,
Ты пил и плакал сутки напролёт…
А в тот момент, когда жена рожала,
И врач сказал: «Простите, шансов нет…»,
Ты помнишь, жизнь как слайды замелькала,
И будто навсегда померкнул свет,
Но кто-то закричал: «О, Боже, чудо…»
И крик раздался громкий малыша…
Ты прошептал: «Я в Бога верить буду",
И улыбалась искренне душа…
Есть то, чего глаза узреть не в силах,
Но сердце видит чётче и ясней…
Когда душа без фальши полюбила,
То разум возражает всё сильней…
Ссылается на боль, на опыт горький,
Включает эгоизм, большое «Я»…
Ты видел Бога каждый день и столько,
Насколько глубока душа твоя.
Это одно из стихотворений, Ирина Самарина-Лабиринт автор.
Диакон Игорь Цуканов:
– Да, чудесно, спасибо большое.
К. Лаврентьева:
– После такого стихотворения не грех и спросить, как вы, Владимир, стали верующим человеком. Как это в вашей жизни произошло? Как этот поворот случился?
В. Глазунов:
– Ну, Господь привёл, я думаю, и, как я теперь шучу, в последнее время и сын родной тоже привёл, который родился в своё время, и нужно было крестить, а мы люди, рождённые в СССР, и мои родители, не исключение в этом случае, были далеки от церкви, были далеки от веры, хотя все мое детство проходило, я уже вспоминал городок Верея под Москвой в Наро-Фоминском районе, и рядом со мной буквально там 100 - 150 метров всегда звучали колокола Ильинской церкви, и это я только понимал будучи мальчишкой, которому интересно было подняться на колокольню, погонять голубей и все, ну и в храм зайти и увидеть опять-таки ту сказку, ту чарующую какую-то магическую историю, которая свойственна, наверное, только внутренности храма, убранства, которая присутствует там. Особенно, когда ты из промышленного маленького городочка приезжаешь и вдруг погружаешься в это таинство, про которое ты ничего совершенно не знаешь. И когда родился сын, это был 1995 год, это произошло в маленьком городочке Мирный, где церкви тоже не было. Сорок лет городу всего, а он такой, из комсомольских строек, когда воздвигались эти города для того, чтобы советская промышленность поднималась. И вдруг приезжает Алексей Второй, освещает камень, на котором будет воздвигнут храм. Мы, как местные телевизионщики, снимаем всю эту историю. Ну, а пока строится маленький деревянный храмик. Вот в нём я и крестил своего сына, и заодно понял, что надо крестить и маму, которая всю жизнь шла рядом, но не заходила глубоко в храм. И я тоже. И сын вот таким образом нас всех привёл, родившись тогда. Назвали мы его Вадим. Сегодня он уже взрослый человек. Он по настоянию папы в своё время закончил школу-студию МХАТ, не без помощи Олега Павловича Табакова, с красным дипломом, это уже без всякой помощи кого бы ль ни было, здесь уже помощь никакая не поможет. А вот, и понял, что это не его работа, и сегодня он студент Коломенской семинарии.
К. Лаврентьева:
– Ого. Вот это поворот.
В. Глазунов:
– Да. И вот он ведет нас по-прежнему по жизни, несмотря на то, что тогда ему было несколько недель, когда мы его крестили, мы поняли, что, мы всегда за ним наблюдали, понимали, что он такой немножко не от мира сего человек, идущий в совершенно в каком-то духовно-нравственном разрезе с теми своими, с ровесниками, одноклассниками и прочими, какой-то он совсем другой. И, может быть, надо было сразу идти туда, но, в общем, он сам еще не определился в тот момент времени, что нужно пойти именно в семинарию. А с другой стороны, мне кажется, это вот как режиссеры маститые, они говорят: нечего тебе делать в режиссуре, пока ты не окреп мозгом, телом и житейского опыта не набрался. Может быть, это тоже было полезно, душеполезно пройти какую-то практическую светскую работу и закончить с красным дипломом школу-студию МХАТ. Может быть. Может быть, для этого нужно было ему поехать на Валаам и сказать, что, несмотря на то, что, прости, Господи, папа сопротивлялся, чтобы он пошёл в армию служить. Ну, сейчас, в общем, не секрет, что не всегда просто в армии служить. Папа сопротивлялся и старался делать всё возможное, чтобы он не делал. А он сказал, что, несмотря на то, что уже почти достиг того возраста, когда можно не служить, я буду это делать. И буду служить именно на Валааме. На Валааме небольшая воинская часть, при монастыре она, по сути дела... Ну, на самом деле, они, разумеется, независимы, но, тем не менее, дружат очень плотно. Но никто его не взял в эту часть воинскую до тех пор, пока он не проработает там несколько месяцев трудником при монастыре. Он сказал: я сделаю столько, сколько смогу при этом монастыре, буду бочкомойщиком, рыбачищильком и так далее, но я буду служить в армии. Но я не стал сопротивляться в этом случае тоже, и он, закончив службу, вернулся домой. Мы побывали тоже благодаря ему на Валааме тогда впервые. И вот начал работать там, поскольку живём в Химках, он там начал работать в администрации, ушёл от творческой работы совершенно и поступил в семинарию. Вот таким образом он меня привёл, что называется, непосредственно, сделал меня воцерковлённым человеком. И таким образом тоже пришли к Богу, и к вере мы чуть-чуть поглубже благодаря ему.
К. Лаврентьева:
– Ну, да, очень серьезные вы вещи рассказываете. Очень серьезные. Я не могу не спросить, но вижу, что отец Игорь, а я все время спрашиваю, поэтому, отец Игорь, ты спрашивай, я придержу вопрос.
Диакон Игорь Цуканов:
– Ну, я просто хотел спросить, поскольку мы говорим о вере, да, начали говорить, то вот что для вас вера, потому что как-то с течением времени у меня, например, это понятие, оно трансформируется очень сильно. То есть сначала вера – это вот, ну там, видение вещей невидимых, да? Потом это как-то превращается для меня в какие-то немножко, ну, акценты меняются, так скажем. Вот интересно, как у вас.
В. Глазунов:
– Ну, я, видимо, от обратного в вашем случае пойду. До видимых вещей мне ещё далеко, с того, с чего у вас началось, я, видимо, мне будет в обратную сторону идти. Для меня это нет, вот, понимаете, если терминологию какую-то брать и предметно обсудить тот момент, который можно руками потрогать, для меня вера — это не это. Я не могу её ощутить вот так, и не могу её описать. Для меня это вера — соответствие, наверное, к каким-то нравственным, духовным нормам, момента воспитания, момента правильного разговора с людьми, с большой аудиторией, которые позволяют мне телевидение делать, беседовать и вести. Для меня это вера в общении с моими личными детьми, с дочкой, про которую я еще не говорил, это Инна, про сына Вадима вам рассказал. Для меня вера – это какой-то устав внутренний у меня дома, уклад, поскольку семья же — это же малая церковь, поэтому вот каким-то образом соответствовать, быть правильным, нужным отцом, сыном и мужем, вот это для меня тоже вера. Для меня вера — это не нести лишнего, будучи, кто-то так окрестил, не дай Бог, в последнее время золотым голосом поэзии, или там голосом современной поэзии, не нести какую-то околесицу в этом отношении, поскольку я знаю, что огромное количество людей меня слушают, и сотни тысяч людей пересылают эти стихи друг другу. И пишут мне какие-то высокопарные слова относительно того, что эти стихи чуть ли не жизнь им спасают, вот-вот для меня вот какую-то чистоту и нравственность нести в каждом шаге, каждом поступке, я не хочу, чтобы это было, звучало как-то высокопарно очень, но бдить внутренность какую-то свою, вот это в этом, наверно. Кира, вы очень внимательно на меня смотрите, переваривая информацию.
К. Лаврентьева:
– Нет, вы знаете, я по другому поводу размышляю. Я знаете, о чём думаю, вот вам пишут столько всяких прекрасных слов, и не секрет, что даже для людей, ну, супер-супер закалённых в плане звёздной болезни, да, тщеславие – это такая история трудная. Даже для людей, которые не являются ведущими, режиссерами, чтецами стихов, кому не пишут никаких благодарностей. Они уходят в пустыню, чтобы сражаться с тщеславием 50 лет подряд. Вот вы знаете, для меня вот этот вопрос очень большой. Я его задаю не только вам, да. Я хочу порассуждать с вами об этом. Что вы об этом думаете? Как действительно человеку публичному, да, когда ты действительно видишь, что твое слово, оно влияет на людей, оно кому-то помогает, кого-то утешает, тебе пишут миллион благодарностей, тебе делают миллион комплиментов. Ведь, ну, мы же честно тут разговариваем, да, и медные трубы — это одно из самых сильных испытаний. Может быть, даже сильнее, чем всё остальное.
В. Глазунов:
– Наверное.
К. Лаврентьева:
– Вот как вы для себя это осмысливаете?
В. Глазунов:
– Не знаю, были они у меня или нет. Наверное, я, может быть, как-то незаметно перешагнул. Наверное, где-то чуть-чуть звезданул. Я не помню этого момента в своей жизни. Наверное, что-то может происходить.
К. Лаврентьева:
– Значит, что-то помогает вам смиряться. Если вот... Если только чуть-чуть звезданули.
В. Глазунов:
– Но кто-то действительно уходит в отшельники для того, чтобы побороть страсти свои подобные, а кто-то живёт, совершая ежедневные какие-то небольшие внутренние, а для кого-то это и большие подвиги, и при этом не афиширует их никогда. Я вот в прошлом году выпустил, на мой взгляд, хороший спектакль, называется он «Асадов. Слепой поэт, который видел сердцем». И там одно из стихотворений, вот я его не буду читать, оно длиннющее просто, но просто обратите внимание, радиослушатели, одно из стихотворений — это «Баллада о друге» Эдуарда Асадова. Когда он рассказывает про паренька, знакомого соседа своего, Лёшку, которого он наблюдал каждый день, а дело было после войны, как тот каждый Божий день спускал с пятого этажа и потом, соответственно, поднимал наверх своего обезноженного товарища, лётчика, который лишился ног во время Великой Отечественной войны. Мы сами с вами знаем, как тяжело ходить по этим лестницам порой, какая одышка нас мучает, как это все неприятно, как с сумками, ну в общем мы знаем, чего рассказывать. А тут каждый день человек, ну просто для примера, я один из примеров сейчас вам привожу. Каждый день человек поднимает человека на пятый этаж и спускает вниз для того, чтобы он ощущал там себя человеком внизу, в парке рядом с теми голубями, которые дают ему дух синевы этого неба. Вот это мне... И там заканчивается стихотворение у Асадова: «Пускай не писали о нем в газетах, не дарили ему цветов, да он не ждет благодарных слов. Он просто на помощь прийти готов, если плохо тебе на свете». Вот мне кажется, большущий-большущий человеческий подвиг, который человек совершает каждый день, и не знает, быть может, даже о том, что он герой при этом. И не надо ему уходить куда-то далеко в пустыню для того, чтобы смиряться с чем-то. И мне кажется, много таких людей, которые совершают какие-то такие поступки, которые по нынешним временам уже кажутся нам героическими просто. И мы порой воспринимаем это как нормальную вещь. И в моём случае мне очень хочется, чтобы... А, вот люди часто говорят: невозможно сидеть на ваших выступлениях в зале, потому что зря накрасилась, я вся в слезах умылась. Но всё равно никто мне никогда не сказал плохих слов...
К. Лаврентьева:
– Зря накрасилась.
В. Глазунов:
– Да, уж косметика, зря потратилась девушка. А никто ни разу меня не ругал за эти слёзы, потому что все время говорят о том, что это слёзы очищения. Какие-то внутренние закупоренные наши створочки вдруг на какой-то момент открываются, и то, что внутри нас глубоко-глубоко сидит, живёт, в этот момент оно начинает проявляться ... Если ты в зале находишься, или ты в интернете, или по телевизору слушаешь эти стихи, безумно трогательные.
Диакон Игорь Цуканов:
– Ну да, я могу засвидетельствовать, что даже когда по интернету смотришь вот этот спектакль, то эмоции, в общем, вполне себе имеют место. «Вечер воскресенья» на Радио ВЕРА, дорогие друзья. У микрофона Кира Лаврентьева, диакон Игорь Цуканов. Сегодня у нас в гостях Владимир Глазунов, российский телеведущий, продюсер, режиссер, чтец российской современной поэзии. Мы вернемся в студию буквально через несколько секунд. Пожалуйста, не переключайтесь.
К. Лаврентьева:
– «Вечер воскресенья» на Радио ВЕРА продолжается. Здравствуйте еще раз, дорогие наши слушатели. В гостях у нас Владимир Глазунов сегодня, телеведущий, продюсер, режиссер. Владимир уже много лет своей жизни посвятил чтению стихов разных современных поэтов. Делает это и на телеканале «Радость моя», как мы уже видели, и ставит спектакли, и ездит, и читает, и на YouTube. В общем, везде, дорогие друзья, занимается этим Владимир на всех площадках, на каких только можно. И радует своих дорогих зрителей. У микрофонов диакон Игорь Цуканов и Кира Лаврентьева. Владимир, а знаете, что я хотела спросить? Вот прежде чем вы прочтете какое-нибудь стихотворение...
В. Глазунов:
– Я вот, кстати, вот Кира говорит про стихи, вы не видите, у нас же не телевидение, у нас же радио. Я не взял то, что я хотел прочитать. Взял какие-то бумажки, принес с собой.
К. Лаврентьева:
– Ничего-ничего, может, так и надо. Значит, может быть, бумажки и надо прочитать. Я, знаете, о чём хотела вас спросить? Вот вы, когда говорили про своего сына, вы, конечно, говорили уже об этом, ну, так выстраданно, понятно, что вы с женой тут многое прошли, потому что человек отучился в серьёзном учебном заведении, вы, наверное, представляли, что его жизнь будет одной, а он волевым решением всё сам поменял, всё сам совершенно...
В. Глазунов:
– Ну, пока не поменял.
К. Лаврентьева:
– Он стремится пока, он ищет, ищет, ищет.
В. Глазунов:
– Я сам общаюсь с священниками много, и сегодня думаю, надо ли ему глобально менять жизнь. И не все советуют пока что.
К. Лаврентьева:
– Владимир, вы понимаете, что это очень серьёзные вещи, потому что я вот тоже как мать это всё слушаю и понимаю, что отпускать своего ребёнка и давать ему тоже какой-то карт-бланш, это стоит тоже, наверное, такого внутреннего кризиса. Но ведь это счастье, что человек слышит Божий призыв. Пусть это даже, вот он, может быть, даже неправильный выбор делает, да? Но факт в том, что у него очевидно есть призыв, и он очевидно его ищет. И вот воспитать свободного человека, вот такого свободного в хорошем смысле этого слова, правильной свободы, без... Мы сейчас тут все друг друга хорошо понимаем, без безнравственности, да, свободы в Боге. Это вот большой труд родителей. Скажите, вот что нельзя делать с детьми? Я не предлагаю посвящать этому программу. Буквально тезисно. На ваш взгляд, как отца уже вот таких вот выпорхнувших из гнезда детей?
В. Глазунов:
– Можно отвечу стихотворением Эдуарда Асадова?
К. Лаврентьева:
– Давайте.
В. Глазунов:
– Берегите своих детей,
Их за шалости не ругайте.
Зло своих неудачных дней
Никогда на них не срывайте.
Не сердитесь на них всерьез,
Даже если они провинились,
Ничего нет дороже слез,
Что с ресничек родных скатились.
Если валит усталость с ног
Совладать с нею нету мочи,
Ну а к Вам подойдет сынок
Или руки протянет дочка.
Обнимите покрепче их.
Детской ласкою дорожите
Это счастье! Короткий миг
Быть счастливыми поспешите.
Ведь растают как снег весной,
Промелькнут дни златые эти
И покинут очаг родной
Повзрослевшие Ваши дети.
Перелистывая альбом
С фотографиями детства,
С грустью вспомните о былом
О тех днях, когда были вместе.
Как же будете Вы хотеть
В это время опять вернуться
Чтоб им маленьким песню спеть,
Щечки нежной губами коснуться.
И пока в доме детский смех,
От игрушек некуда деться,
Вы на свете счастливей всех,
Берегите, пожалуйста, детство!
Это не дословный ответ, Кира, на ваш вопрос, но один из пунктов, который бы я осветил, отвечая на ваш вопрос. Мне кажется, самому нужно быть нравственно чистым для того, чтобы нравственно чистыми росли твои дети. Твои дети — это продолжение тебя, мы знаем это все отлично, хорошо. Если ты будешь с утра до вечера погружен в компьютер или в телевизор, как это было в пору воспитания моего старшего сына, то и дети будут, соответственно, поверхностно воспринимать этот мир. Если ты будешь тратить время, а отводить определенные часы, и, будучи усталым человеком, возвращаться домой, находить время, зевая, полистать книгу вместе с ним и почитать ее вслух, это будет совсем другое восприятие жизни и мира. Поэтому, наверное, меня поразил мой сын в школьном возрасте, в десятом классе, когда он прочитал всего Достоевского, просто проглотил вот это знаменитое пятикнижие его, которые я не мог осилить просто, будучи взрослым человеком. Мне кажется, вот когда мы пытались внедрять ему какую-то литературу, вот это все равно не проходило стороной. Пусть это начнется с каких-то сказок, прибауток, шуток, но просто большего времени, которое вы проведете вместе. Вот это одна из основных функций воспитания и результата будущего хорошего, доброго, порядочного, светлого человека. Кира, я, видимо, не полностью ответил на ваш вопрос. Кира всегда так тщательно смотрит и ждёт продолжения.
К. Лаврентьева:
– Нет, нет, я ещё слушаю, знаете, вот этот звук послесказанного, ещё пытаюсь словить. Как говорят некоторые преподаватели по технике речи, они говорят, что вот этот вот несколько секунд после сказанного, они тоже несут за собой дух. Дух смысловой.
В. Глазунов:
– Я вот, кстати, обучаю своих учеников, особенно взрослых людей, особенно те, кто ко мне приходит и говорит: научите меня читать стихи. Я говорю, вы начните с первой строчки и остановитесь. Вот просто точку поставьте и сделайте так, чтобы вас услышали. Вы поймёте, после первой строчки вас слышат или нет. Если вы вдруг поняли или сами прочли её каким-то таким образом, что вы не почувствовали вот этого момента услышания вас, значит, дальше вообще нет смысла читать. Просто нет смысла тратить время. Пусть вас услышат с самого начала, тогда дело пойдёт. И вот это вот послевкусие, вот этот момент паузы... Паузы вообще очень в жизни важны. В нашем мире стремительно мы так несёмся. Вот неважно, читаем мы стихи, прозу или разговариваем с друг с другом, мы перестали делать какие-то смысловые акценты и перестали задумываться и осмысливать то, что мы только что услышали, потому что следующая информация уже на подходе. Вот это время сумасшедшее, да?
К. Лаврентьева:
– «Мы перестали залазить в окна к любимой женщине. Мы перестали делать простые хорошие глупости».
Диакон Игорь Цуканов:
– «Давайте делать паузы в словах», – как сказал поэт. Владимир, а что это за такие люди замечательные, которые приходят учиться читать стихи? Есть такое ощущение у меня, например, что ну как-то сейчас поэзия, она совсем где-то в загоне находится. Ну, наверное, это не так.
В. Глазунов:
– Не, не так.
Диакон Игорь Цуканов:
– В книжных магазинах она, конечно, есть, но такое ощущение, что эти книжки никто не берет с полок.
В. Глазунов:
– Книги сейчас безумно дорогие, они сейчас какие-то другие функции несут, они какие-то все очень такие... Как будто они пытаются соревноваться с интернетом по изобразительности, по наполненности информации и так далее. Поэтому, может быть, они какие-то все подарочные вдруг стали экземпляры. В книжных магазинах все дорого. А что касается вот всеобщей доступности в сети, в этой злосчастной, которая называется интернет, там же столько людей, пишущих на сегодняшний день. Я не слукавлю, если скажу, что каждый день мне присылают люди с нашей большущей страны, не только с нашей, а вообще со всего русскоязычного мира, с тех пор, как я стал публично читать стихи. Ну, по четыре, по пять человек каждый день разных людей мне присылают свои стихи. Много не очень хорошей поэзии, много начинающих, много робких, много таких каких-то графоманских вещей. Но иногда среди вот плевел вот этих вот, какие-то зёрна яркие проявляются абсолютно. Вот так же я нашёл когда-то Ирину Самарину, про которую говорю вам сейчас, Юлию Вихареву, если вспоминать современных поэтов, Макса Терна и других. Потрясающе. Галина Заренкова, замечательный автор. Я всегда стараюсь называть их, потому что, ну, хочется при жизни, чтобы эти лавры немножечко они поимели. Потому что, ну, не секрет, что Пушкин их тоже не имел при жизни. А мне все время говорят, почему вы Бродского не читаете? Почему вы Цветаеву не читаете? Почему вы так не любите Серебряный век? Я люблю все это, но мне хочется, чтобы я, если у меня есть вот такая возможность и доступность, и вот для меня это тоже своего рода служение, популяризировать хорошие, на мой взгляд, опять-таки, может быть, дилетантские, хорошие современные стихи.
Диакон Игорь Цуканов:
– А вы с детства поэзию любите или вы как-то вот с течением времени пришли?
В. Глазунов:
– Вот не то чтобы люблю, в детстве я писал, пописывал стихи, когда был влюблен в девочку Олесю, которая жила через три дома.
К. Лаврентьева:
– Олеся, передаем привет, если она нас слышит.
В. Глазунов:
– Олеся, если ты слушаешь, то привет тебе большой. Пописывал тогда. Но это было, мне кажется, не очень хорошо, не очень грамотная поэзия. Потом мне больше нравилось выступать публично, что опять-таки отразилось в моей нынешней жизни, чем писать стихи. Уже тогда мне нравилось читать. Я, когда в этот раз был в большом гастрольном туре и проехал буквально от Сахалина, Петропавловска-Камчатского, Владивостока, Якутии, всю нашу страну, и заехал я в город Мирный, про который я вам рассказывал в первой части нашего разговора. И среди прочих я встретил, конечно, своего директора и учительницу по литературе, она же по совместительству, Екатерину Леонидовну. Она учитель по литературе. Я ее встретил спустя там лет 20-30, с тех пор, как я закончил эту школу. И она мне рассказывает о том, как я читал Расула Гамзатова стихотворение про маму, и как она запомнила, как это было потрясающе. Я этого не помню. Но через неё прошло такое количество учеников, хочу я вам сказать. Если вдруг каким-то образом она это запомнила, значит, может, я как-то выделялся уже тогда как чтец. Ну, я так думаю, по крайней мере. Почему вдруг учитель литературы запоминает какого-то мальчика, который, неизвестно, станет он потом известным чтецом или не станет. Это вообще никому тем временем было непонятно. Но, видимо, с детских пор, вот отвечая на ваш вопрос, я уже любил каким-то образом доносить поэтическое слово до широких масс.
Диакон Игорь Цуканов:
– Да-да-да. Да, мне как-то не хочется от этой темы уходить, но у меня ещё, я просто боюсь, что мы не успеем этот вопрос задать. Вот про передачу «Рождённые в СССР», которая выходит уже, вы сказали, сколько? Восемнадцать лет, да?
В. Глазунов:
– Уже девятнадцать лет.
Диакон Игорь Цуканов:
– Девятнадцать лет. Ну понятно, она была придумана в те времена, когда, в общем,
В. Глазунов:
— При царе Горохе ещё.
Диакон Игорь Цуканов:
— Да. Вот. А сейчас вот эта вот тема, так сказать, возвращения в СССР, да, ну она обрела некоторые дополнительные такие аспекты. Сейчас мы во многих вещах, в общем, ну как-то так реставрируем какие-то вещи, связанные с советской эпохой. Вот. Эта идея, она до сих пор для вас сейчас как бы живая, актуальная и хочется этим заниматься? Или вы сейчас немножко от этого отошли уже? Это один вопрос. Есть еще один вопрос тоже про эту передачу.
В. Глазунов:
– Ну, немножко отошёл, потому что в связи с известными обстоятельствами непростыми политическими в мире сейчас мы не выходим в живом прямом эфире. В записи наш продюсер выходить не хочет, а 18 лет это была работа исключительно в прямом эфире, и поэтому сейчас у нас идут либо какие-то частично гости записываются, либо всё-таки идут повторы тех самых четырёх тысяч гостей, про которых я вам говорил. Поэтому я чуть-чуть от этой темы отошёл, и слава Богу для меня, потому что я наконец-таки могу не отпрашиваться каждый день со слезами на глазах, чтобы он отпустил меня на очередные гастроли. Он всё время это делает так, как будто бы я ему, я не знаю, должен большую-большую корову за это привезти из какого-то дальнего села. Поэтому это всё было... с таким трудом мне всегда давалось, а сейчас, поскольку моя гастрольная жизнь активная, я уже назвал те регионы, в которых я побывал, поэтому мне легче, что программа идёт в повторе.
Диакон Игорь Цуканов:
– У нас программа «Вечер воскресенья», сегодня у нас в гостях Владимир Глазунов, известный российский телеведущий, чтец современной поэзии, продюсер, режиссер. Кстати, режиссер в том числе нескольких документальных фильмов, очень интересных и хороших.
В. Глазунов:
–Я горжусь, например, фильмом о Патриархе Тихоне, который был сделан уже давно, достаточно порядка 15-20 лет назад. Мы его делали, «Терновый венец Патриарха Тихона». Это отдельная история, сделанная по заказу для канала «365», для меня это было тоже погружение так как вам серьезные вот в историю личности патриарха тогда и в историю той непростой смутной исторической, исторического момента, который происходил вот на стыке разрушения соединения советского, да, зарождалось тогда советское. И уходило то, что связано было с дореволюционными всяческими делами. И раскола в церкви мы коснулись, конечно, и история Николая II. Вот я только что приехал из Екатеринбурга, и у меня впервые было большое выступление в Храме на Крови. Я впервые в жизни смог попасть на собственное выступление. Это было так странно. Я на минуту буквально... Мы жили в центре «Царский», а это рядом с Храмом на Крови, буквально. Я пошёл переодеться. А вход был только через общий вход. И людей собралось столько, они сидели, стояли в предбанниках, и я не мог туда никак просочиться, пройти, чтобы выйти на сцену из-за количества людей, которые собрались тогда туда, в Храме на Крови в Екатеринбурге. И мы подружились с огромным количеством людей там, с центром «Царский», которому передаю просто огромнейший привет, сейчас из Москвы шлю. Как шлю всегда огромный привет телеканалу «Союз», который находится в Екатеринбурге, в котором мы записываем уже не одну программу, и они всегда в новогоднюю ночь показывают мои новые спектакли, мои какие-то новые работы. А мы чуть отвлеклись, вы меня сейчас вернёте?
Диакон Игорь Цуканов:
– Ну, я хотел просто спросить, вот когда вы разговариваете с вашими гостями, может быть, это сейчас происходит чуть реже, вы просто начали рассказывать в прошлом получасе о том, что приходят какие-то очень именитые люди, вот на ту же самую передачу «Рождённые в СССР» и нужно задать какой-то вопрос, да, нужно как-то так повести разговор, чтобы человеку стало интересно, чтобы человек вот, ну, что-то новое в этом почувствовал, чтобы ему захотелось чем-то поделиться.
В. Глазунов:
— Да, вот вы сейчас это и делаете, отец Игорь.
Диакон Игорь Цуканов:
— Ну вот, для меня это тоже, естественно, актуально, да, и поэтому не то, чтобы я прошу поделиться каким-то ноу-хау, потому что это сложно довольно объяснить, как это делается, это как-то с каждым человеком, наверное, по-своему, да. Но все-таки, может быть, вы можете вспомнить какую-нибудь историю, например, на примере рассказать, как это получается: разговорить Беллу Ахмадулину, я не знаю, или кого взять в пример? Какого-то человека, который действительно все вопросы слышал в своей жизни по сто раз.
В. Глазунов:
— Я вспомнил то, на чём я споткнулся, сейчас я подхвачу и отвечу на ваш вопрос в том числе. Мы говорили о том советском, которое уходит на сегодняшнее время, и насколько нужно ли нам задержать вот то, что было в прошлом, и насколько вообще нам нужно держаться в нынешнее время за то самое прошлое. А с одной стороны, всё это покрывается каким-то махровой историей, которая, мне кажется, всё чаще и чаще требует протирать просто пыль, и передвигать с места на место, и заменять какими-то новыми предметами, как в жизни нашей происходит. А с другой стороны, вот те люди, которые ко мне приходят, и которым я пытаюсь задавать какие-то, как вы верно заметили, оригинальные вопросы, с другой стороны, я так смотрю, что вроде бы как и замены им на сегодняшний день особо и нет. С одной стороны, и не надо менять такого же на такое же, да, но по уровню таланта или по соответствию, по масштабу личности, по ширине вот творческой какой-то мысли, вот таких нету на сегодняшний день. Поэтому ты на них смотришь, как на небожителей, как на какие-то космические объекты, как на каких-то таких. Хочется вот время остановить, палку в землю вотнуть, чтобы земля не вращалась на какое-то время, пока они рядом с тобой находятся. И иногда даже не нужно какие-то вопросы задавать, просто рот раскрыть и слушать. «Слушай, только не останавливайся, ты только говори». Поскольку каждое сказанное слово Евтушенко, Ахмадулиной, или Рязановым, или Гурченко — это слова, которые уже войдут в историю и которые будут цитироваться очень долго потом. И то, что не сказано здесь, сейчас, при тебе — это тоже для меня какой-то значимый был в жизни момент, поэтому я иногда вот тут позволял себе рот широко открывать и не задавать лишних вопросов о мысли этой течь. Но некоторых людей нужно направлять, вы абсолютно правы, несмотря на то, что они мегапопулярны и мегакруты. Всё равно были такие случаи в моей жизни, когда... Да и в вашей, вы интервьюеры тоже. Главное, мы всегда шутим на эту тему, главное успеть поздороваться. А дальше уже трава не расти, да. Дальше он будет, его так понесёт, что просто будет не остановить этих людей. Вот такие были у меня разговоры с Романом Виктюком. А потом я стал пресекать эти истории, поскольку он для меня тоже учитель в определенном ракурсе режиссуры театральной. Вот это было просто очень сложно. А также было моментами с Андреем Дементьевым. Стихи мне читал очень долго на программе Михаил Казаков. И мне казалось, что мне нравится, как он читает мне стихи. Но на следующий день в гримёрке мы разговариваем с Виктюком, с тем же. Он гримируется, говорит, я видел вчера тебя с Казаковым. Он читал стихи. Я говорю, да, как же ты мучился, говорит он мне. Видимо, я на лице выражал какую-то другую эмоцию, которая мне, в общем, казалось, что совершенно не соответствовала тому моменту, который заметил Роман Григорьевич. Вот, а что касается тех вопросов, мне всегда кажется, что вот эта программа является какой-то документальной летописью истории. Она фиксирует очень многие моменты, которые потом в дальнейшем развэхээсятся, если только на кассеты, они каким-то образом будут оцифрованы, и они будут в учебниках или в каких-то моментах цитироваться и до нас доносить ту правду от первого лица. С другой стороны, когда ты ведёшь программу 18 лет, и когда перед тобой возникают люди, с разных позиций, с разных точек, видевшие одни и те же факты исторические, то ты сам начинаешь видеть картинку как будто в 3D-шном объеме. Потому что, например, тебе космонавт Леонов приходит и рассказывает, как он... Он же был первым, кто вышел в открытый космос. Он рассказывает тебе, как он это делал с этой стороны. Человек, который находился там внутри Центра управления полетов, рассказывает тебе совершенно другую историю. Терешкова рассказывает тебе третью историю, совершенно связанную, когда полетел Леонов, и должен был вообще не он лететь, а кто-то другой, и ты вдруг эту картинку немножко опять сдвигаешь, перемещаешь. Это на примере космонавтики, я вам сейчас говорю. На примере там Путча, например, 91-го года, такого огромного количества участников Путча, я не помню, в какой-либо другой программе они были или нет, они все рассказывали свою позицию. В то же время рассказывали и те, кто находился в Белом доме в тот момент. И ты начинаешь видеть 3D-шную картинку в объеме уже с другой ситуацией, и начинаешь анализировать ситуацию не только с точки зрения того человека, который к тебе приходит. Поэтому мне все время говорят: пиши книжечку, пиши мемуарчики, рассказывай свою 3D-историю, как ты видел через погружение в героев того самого времени. Кира, просыпаемся.
К. Лаврентьева:
– Нет, я не сплю. Я опять слушаю вот это послевкусие.
Диакон Игорь Цуканов:
– Эта история как про Евангелие, да? Которое написано из четырёх позиций.
В. Глазунов:
– Да-да-да-да-да. Получается 4D.
К. Лаврентьева:
– Как тут можно спать? А вы знаете, я о чём думаю? Владимир, а вот есть ли у вас такое понятие, знаете, некоторой насмотренности? Обычно этот термин используют в искусстве, что у человека должна быть насмотренность, значит, на прекрасные там картины, изображения искусства, и наслушанность, значит, знаете, прекрасной музыкой, там, с детства, там, какая-то классика или что-то очень такое.
Высокохудожественное такое, высококачественное. Но у журналистов, у людей, работающих с людьми, у них тоже есть такое понятие насмотренности. Это не секрет. Когда ты видишь человека, тебе кажется, что ты вообще все о нем понимаешь. Вот это такой, мне кажется, момент, когда можно поскользнуться. Потому что всегда может так случиться, что ты о нем вообще ничего не понимаешь, а сам находишься в своих собственных иллюзиях.
Диакон Игорь Цуканов:
– Нет, обычно, когда ты готовишься к интервью, тебе кажется, что ты всё понимаешь, а потом ты встречаешь человека и понимаешь, что ты ничего не понимаешь.
К. Лаврентьева:
– Это вообще новая книга. Всё, что ты там наготовил — это одна история, а то, что ты сейчас видишь — совершенно история другая. Вот вам это знакомо? И приходилось ли вам сильно удивляться в ту или иную сторону, когда вы проводили такие интервью с какими-то известными людьми?
В. Глазунов:
– Мне кажется, ответ абсолютно очевиден, что да, знакомо, да, приходилось, и да, поскользнуться можно в любой ситуации, мы с вами хорошо это знаем, отлично. Я в прошлом году, или в позапрошлом уже запутался, сломал себе руку, плечо, сломал себе, просто иду, в Твери вышел, гастроли прошли, иду на ровном месте буквально, я знаю, как падать, я хожу в тренажерный зал, меня обучали этому тренеры, я всё прекрасно понимаю, и я лечу с вытянутой рукой вверх туда, и падаю ровно так, как нельзя делать это категорически, зная всё на свете, все законы, и ломаю плечо жутко себе, уезжаю в трампункт. Это образный ответ на ваш вопрос. Всегда мы знаем якобы всю историю, а на самом деле можем поскользнуться, и абсолютно всегда на ровном месте это происходит. А дальше, продолжая тему непосредственно внутренней истории. Очень часто я, да, себе думаю, что приходит какая-то мега-крутая звезда, и разумеется, уже рейтинг обеспечен, смотреть её будут больше, чем смотреть малоизвестного человека. И понимаю, что по внутренним своим ощущениям, человека достаточно опытного уже на телевидении и в общении с людьми, разговор не очень пошёл, он не очень мой, и я каким-то образом не раскрыл человека или мне самому было недостаточно комфортно во всей этой истории ситуации. Бывает ровно обратная ситуация, когда не мега-звезда к тебе пришла, а человек, который там, я не знаю, занимается внутренностью московского метрополитена. Ну, грубо говоря, да, например, и он раскрывает тебе какие-то такие факты историю.
К. Лаврентьева:
– Глубочайшие.
В. Глазунов:
– Глубочайшие, да. В прямом и переносном смысле глубочайшие, раз про метро. Да. И вдруг ты понимаешь, что настолько живо это было, настолько интересно, настолько понятно. И опять-таки это мой какой-то внутренний такой термометр. А бывает такое, что продюсер... Тебе кажется, что-то хорошо, выходишь после эфира, а продюсер тебе говорит, что-то ты сегодня не дотянул до гостя, вот это...
К. Лаврентьева:
– А тебе кажется, что лучший пилотаж.
В. Глазунов:
– А тебе кажется, что лучше вообще не было в жизни программы. Никогда. И то же самое бывает, когда ты думаешь... Вот в конце-то я не раскрыл, он начал говорить, уже время эфирное закончилось, не успел сказать. Он говорит, слушай, какая была программа сегодня, какой ты молодец. А что касается вот этого внутреннего барометра, сканирования людей, это тоже присутствует уже, и это, конечно, «и опыт, сын ошибок трудных» тоже, как говорил Пушкин в свое время. Потому что вот я своим ученикам опять-таки начинаю какие-то жизненные советы давать по поводу того, как себя вести в обществе, публично выступая или просто себя вести в каких-то ситуациях в обществе. Я говорю, да подождите вы, психологический разбор такой откуда? Я говорю, вы с моё проработаете в эфире 18 лет каждый день с такими людьми, которые сканируют тебя насквозь, которые энергетически мощны настолько, и которых ты должен почувствовать их настрой, потому что это прямой эфир, у тебя ровно час, у тебя больше не будет, ты раскроешь или нет, это может быть единственная встреча в жизни и так далее. Он мог сегодня не выспаться, он мог споткнуться в Твери, он мог не... Да, он мог, не знаю, выпить горький кофе, он мог вчера отмечать праздник и так далее, всё это должно быть не важно. Ты должен быть настроен на тот камертон, который ты сейчас чувствуешь рядом с собой. Вот эта волна, она должна доходить до тебя и в обратную сторону.
К. Лаврентьева:
– И никогда к этому не привыкать. Вот, наверное, ключевое, да? Не привыкать, чтобы не переходить в палеонтологический музей. Всё, я состоялась как профессионал.
В. Глазунов:
– С одной стороны, не привыкать, с другой стороны, я понимаю, что мне становилось с каждым годом всё легче, потому что выходил вот этот мандраж волнения прямого эфира. Все равно, когда ты начинаешь, ты по-другому себя ощущаешь, чем, когда ты уже такой маститый, в хорошем смысле слова, журналист, который уже давно в эфире и который может за минуту появиться в прямом эфире и быстро рассказать все, что надо.
К. Лаврентьева:
– Вадим, один короткий вопрос, простите. А ваши коллеги в основном знают, что вы верующий человек?
В. Глазунов:
– Да, конечно.
К. Лаврентьева:
– А есть такое, что они подходят и говорят, Володь, ну расскажи, что там в церкви-то, вот как? Вот мне там свечку поставить, записку подать, вот я крестить ребенка хочу. Вот являетесь ли вы этим неким таким миссионером в своей телевизионной сфере?
В. Глазунов:
– Не думаю, не думаю. Я еще, наверное, не настолько для них в этом отношении авторитет. А я и для себя в этом, к сожалению, еще не настолько авторитет, чтобы каким-то образом вот этой цветочности нет. К сыну моему чаще подходят и говорят, или попроси сына, чтобы он там помолился, или что-то такое. Хотя он ещё такой юный совсем.
Диакон Игорь Цуканов:
– Ну это, кстати, отличный показатель. Это отличный показатель. По плодам их узнаете их. Владимир, ну, всё-таки, наверное, мы попросим вас прочесть что-нибудь ещё.
В. Глазунов:
– Давайте вот что сделаем. Мы с вами говорили про Ирину Самарину-Лабиринт, про одного любимого мною автора. Я прочитаю её стихотворение. Я его читаю везде, уже сколько лет выступаю, стараюсь его не забывать, оно в моём случае в память о маме, может быть, оно не совсем духовное. С другой стороны, куда уж духовнее, чем наши мамы.
Сейчас мне всего лишь годик
И я заболел немного…
По комнате мама ходит
И просит о чём-то Бога…
Я вижу, как плачет мама…
Её так легко обидеть.
Я буду здоровым самым,
Чтоб слёзы её не видеть…
Мне десять… Подрался в школе.
Синяк… В дневнике – не очень…
Я маме съязвил фривольно,
Что я ведь пацан, не дочка…
И вижу, как плачет мама,
Волнуясь опять за сына…
Я буду достойным самым…
Я должен расти мужчиной…
Я вырос и мне пятнадцать…
Гулять не пускают снова.
А мне-то пора влюбляться,
Но мама со мной сурова…
Я вижу, как плачет мама,
Увидев мой блог в инете…
Я буду культурным самым,
Чтоб слёзы не видеть эти…
Мне двадцать… Женюсь, ребята!
Невеста с татуировкой…
Ну, мам, не суди предвзято…
Ей тоже уже неловко…
Я вижу, как плачет мама,
Невестку обняв, как дочку,
И шепчет: «Будь самой-самой,
Роди для него сыночка!»
Мне сорок… Жена и дети,
А в сердце надежда тлеет…
И солнце так тускло светит,
Ведь мама моя болеет…
Я плачу и шепчет мама,
Увидев слезу мужскую:
«Я буду здоровой самой,
Ведь вами, сынок, дышу я…»
Друзья мои, спасибо вам большое за сегодняшний разговор, за сегодняшнюю встречу. Берегите близких своих мамочек.
Диакон Игорь Цуканов:
– Да, огромное спасибо вам, дорогой Владимир. Вот такой, ну, на самом деле, мне кажется, не так часто бывают у нас такие разговоры. Дорогие друзья, напоминаем вам, что сегодня у нас в гостях был Владимир Глазунов, телеведущий, чтец современной поэзии, продюсер, режиссер, автор, вот, в частности, моноспектакля «Асадов, слепой поэт, который видел сердцем» и других спектаклей и фильмов. У микрофона были Кира Лаврентьева, диакон Игорь Цуканов. И будем надеяться, что услышимся с вами в следующее воскресенье. Ещё раз спасибо большое, Владимир, за то, что побывали сегодня у нас в гостях.
К. Лаврентьева:
В. Глазунов:
– Спаси, Господи, спасибо. Приглашайте, пожалуйста, ещё. Всего доброго, с Богом.
Все выпуски программы: Вечер Воскресенья
Послание к Филиппийцам святого апостола Павла
Поделиться
Рембранд. «Апостол Павел в темнице». 1629
Флп., 247 зач., IV, 4-9.
Комментирует священник Дмитрий Барицкий.
Как научиться радоваться этой жизни? Что необходимо сделать, чтобы ощущение счастья всегда наполняло наше сердце? Ответ на этот вопрос находим в отрывке из 4-й главы послания апостола Павла к Филипийцам, который звучит сегодня за богослужением в православных храмах. Давайте послушаем.
Глава 4.
4 Радуйтесь всегда в Господе; и еще говорю: радуйтесь.
5 Кротость ваша да будет известна всем человекам. Господь близко.
6 Не заботьтесь ни о чем, но всегда в молитве и прошении с благодарением открывайте свои желания пред Богом,
7 и мир Божий, который превыше всякого ума, соблюдет сердца ваши и помышления ваши во Христе Иисусе.
8 Наконец, братия мои, что только истинно, что честно, что справедливо, что чисто, что любезно, что достославно, что только добродетель и похвала, о том помышляйте.
9 Чему вы научились, что приняли и слышали и видели во мне, то исполняйте, и Бог мира будет с вами.
Отрывок, который только что прозвучал, написан апостол Павлом во время заточения. Учитывая это, слова, которыми начинается отрывок, очень примечательны. Обращаясь к христианам города Филиппы, Павел призывает их радоваться.
Радость, о которой говорит апостол, не имеет ничего общего с теми состояниями, которые мы привыкли обозначать этим словом. Это не сентиментальные переживания, не эмоциональное возбуждение, не чувственный восторг. Сам апостол определяет эту радость как «мир Божий, который превыше всякого ума». Иными словами, это Божественная благодать, которая соединяет наше сердце с Богом, даёт нашей душе мир, покой и безмятежность. Это состояние, источник которого коренится намного глубже наших эмоций и мыслей. Парадоксальным образом, человек может быть носителем этой радости, хотя внешне испытывать физический дискомфорт и даже душевные терзания.
И сам апостол является живым свидетельством того, что это не пустые слова. На личном опыте он переживает то, к чему призывает. Ведь посмотрите, Павел находится в римской тюрьме в ожидании решения его участи императором. Обстоятельства весьма стеснённые и скорбные. Под угрозой сама жизнь апостола. Ведь, возможно, приговор будет смертным. Как простому человеку Павлу, безусловно, страшно. Он испытывает телесные и душевные муки. Однако у него хватает сил воспринимать всё происходящее вокруг с миром. В нём нет сопротивления и борьбы. Он не грозит своим обидчикам небесными карами, не проклинает их, не требует справедливости, никому ничего не доказывает, не оправдывается. Он видит во всех этих событиях руку Божию. Ведь ни один волос не упадёт с головы тех, кто служит Христу, случайно. Так Господь говорит в Своём Евангелии.
Как же Павел достиг такого состояния? Как нам получить эту силу? Опять же приглядимся к образу апостола. Всё, о чём он думает, — как бы хоть чем-то послужить своим ближним. Он весь сосредоточен на исполнении Евангельской заповеди Христа. Заповеди о жертвенном служении. Остальное его интересует лишь постольку-поскольку. Поэтому он и призывает своих адресатов: «Не заботьтесь ни о чём». То есть не думайте, что то, к чему вы стремитесь в своей жизни, наполнит вас и принесёт вам подлинную радость. Все вещи преходящи. Сегодня они дарят нам эмоциональное возбуждение, а завтра ввергают в пучину уныния и депрессии. А потому не зацикливайтесь ни на людях, ни на вещах, ни на эмоциях. Не вовлекайтесь в них. Не посвящайте этому всю свою жизнь. Ваше внимание должно быть всецело сосредоточено на Христе, на поиске Его воли, на исполнении Его заповедей. Поэтому апостол Павел и говорит: «Кротость ваша да будет известна всем человекам». Вот тогда Господь наполнит ваше сердце благодатью, откроет в нём источник подлинной радости. Эта радость не вероломна. Она не оставит и не предаст. И тем более никто и никогда не сможет у нас её отнять.
Икона Божией Матери «Избавительница»
Поделиться
Пресвятую Богородицу с первых веков христианства верующие почитают своей Защитницей. Божия Матерь всегда откликалась на молитвы, помогала людям в жизненных испытаниях, избавляла их от скорбей и страстей. Одна из Её икон так и называется — Избавительница.
Образ небольшой — четырнадцать на тринадцать сантиметров. Он был написан в середине семнадцатого века в Греции. Неизвестный автор изобразил Пречистую Деву в соответствии с иконописным типом Одигитрия, что означает Путеводительница. Левой рукой Богородица держит Младенца Христа, а правой указывает на Него, как на истинный Путь спасения. Голова Царицы Небесной увенчана короной.
История реликвии прослеживается с конца восемнадцатого столетия. Тогда она принадлежала греческому иеромонаху Константию Феодулу, подвизавшемуся на полуострове Пелопоннес. От старца икону унаследовал его ученик, монах Мартиниан. В 1821 году он поселился на горе Афон в русском Свято-Пантелеимоновом монастыре. Святыню, доставшуюся от наставника, подвижник постоянно носил на шее в жестяном футляре.
В девятнадцатом веке икона «Избавительница» прославилась чудотворениями. По молитвам перед ней исцелялись люди, страдавшие беснованием. Жители села Мавровуни близ Спарты, где монах Мартиниан побывал с реликвией, избавились от нашествия саранчи. Там же произошло невероятное событие. Умершего мальчика по имени Анастасий молитвенно осенили чудотворной иконой, и он воскрес!
Образ Божией Матери «Избавительница» стал известен во всём православном мире. Списки иконы распространились далеко за пределы Греции, появились они и в России. Копия чудотворной реликвии сопровождала императора Александра Третьего и его семью в поездке из Ливадии в Санкт-Петербург осенью 1888 года. 30 октября произошло крушение царского поезда. Романовы остались в живых чудом, по милости Божией Матери. Дата спасения императорской фамилии стала днём празднования иконы «Избавительница».
А ещё через год первообраз святыни перенесли с Афона в Абхазию, в молодой монастырь Симона Кананита. Его основали в 1875 году монахи святогорской Свято-Пантелеимоновой обители. Монастырь получил название Новоафонский. Образ Божией Матери «Избавительница» стал одной из главных его святынь. В Новом Афоне реликвия пребывает и поныне.
Все выпуски программы Небесная Заступница
