«Христианин в современном мире». Сергей Бурлака

У нас в гостях был выпускник Московской консерватории, альтист, популяризатор классической музыки, бакалавр богословия, автор курсов о том, как слушать классическую музыку Сергей Бурлака.

Мы говорили с нашим гостем о том, как для него связаны музыка и вера.

Ведущая: Кира Лаврентьева

---

Кира Лаврентьева:

— «Вечер воскресенья» на Радио ВЕРА, дорогие друзья, у нас в гостях Сергей Бурлака выпускник московской консерватории, альтист, популяризатор классической музыки, бакалавр богословия и автор курсов о том, как слушать классическую музыку. Меня зовут Кира Лаврентьева, сегодня мы говорим о пути христианина в светском обществе. Мне кажется, в этом смысле Сергей идеальный гость, здравствуйте, Сергей.

Сергей Бурлака:

— Добрый вечер, Кира, здравствуйте.

Кира Лаврентьева:

— Познакомилась я с Сергеем, скажу честно, как раз на одном из его курсов о том, как слушать классическую музыку. Я привела туда ребёнка, потому что Сергей как раз и взрослым, и детям его читает. Он его сам разработал, сам его автор, ездит по России с этим курсом. Давайте с этого курса и начнём, Сергей, а потом уже перейдём к нашей главной теме. Как пришла идея создать всю эту историю?

Сергей Бурлака:

— Идея пришла неожиданно. Я уже на тот момент много гастролировал, учился в консерватории, играл в оркестре Спивакова, мы объездили весь мир. Я в какой-то момент понял, что люди, которые сидят в зале, они не все понимают то, о чем говорит музыка. А музыка говорит, она касается не только эмоций, чувств, она передает смыслы, месседж, как сейчас говорят. И вот мне очень захотелось этот месседж передать людям, потому что кроме того, что музыка может утешить, перенастроить, релаксировать человека, она может учить, она может вдохновлять, не воодушевлять, а именно вдохновлять. Она может передавать смыслы, а человек без смысла — это человек в таком, как Виктор Франкл это называл, экзистенциальный вакуум, пустота, одиночество. Подлинное искусство способно ответить на самые глубокие вопросы человека. Мне так стало досадно, что люди приходят на концерт, бедные мужчины спят, женщины их толкают в бок. И вот первая такая встреча прошла в квартире, это был квартирник, такой домашний концерт, там набилось огромное количество народу, в двухкомнатную квартиру. И с тех пор я стал рассказывать о музыке, хотя задача парадоксальная, как один известный человек выразился, что это все равно, что плясать об архитектуре. Это сложно. Вроде как надо просто слушать, и ты все поймёшь, а так не получается.

Кира Лаврентьева:

— Нет, не получается. Это ведь язык, который тоже нужно освоить.

Сергей Бурлака:

— Именно. Именно так.

Кира Лаврентьева:

— Но возможно ли освоить этот язык человеку, который вообще не может слушать классическую музыку, через две минуты засыпает, скучает, ему плохо, не видит в этом смысла, не понимает вообще, как все это правильно воспринимать. Ведь мы все, по сути дела, приучены к другим ритмам, приучены к другой музыкальной культуре, скорее всего, к сожалению, приучены к другой музыкальной культуре. И как в данном случае, например, Баха слушать? Или Бетховена? Мы ведь с вами даже без программы поговорили, и мне легче и радостнее, и понятнее слушать Рахманинова прекрасного, Дебюсси, Гайдна, ну то есть такую музыку, которая может душу оживотворить, облагородить, куда-то ввысь её потянуть. А Бах, Бетховен — это всё-таки история такая действительно про смыслы глубинные, нужно уметь в рефлексию какую-то погружаться, чтобы правильно их слушать.

Сергей Бурлака:

— Современный человек может слушать всё. Вопрос действительно в мотивации. Когда подожмёт, когда попадёшь в такие ситуации, где не помогает масскультура, а масскультура не помогает, попса, популярная музыка — это достаточно шире, чем какие-то известные группы, какие мы вспоминаем в первую очередь, я это сравниваю с фастфудом. Готовится быстро, утоляет голод быстро, не полезно жутко, жутко калорийное, ты толстеешь, и так далее, тебе становится плохо потом, и ты сожалеешь о том, что ты сходил туда. А академическая музыка, хорошая джазовая музыка, она, конечно, питает, но её надо приготовить. Сам человек может приготовить сложные блюда? Ну если он смотрит на YouTube рецепты, он посмотрит и сможет. Но самому достаточно сложно, нужен сталкер, нужен человек, который тебя приведёт в этот мир. Вообще, всё, что сложнее, чем масскультура, требует проводника. Нужно, чтобы тебя какой-то человек ввёл в этот мир, ну также, как в мир веры, в мир открытий, связанных с христианством. То же самое, без проводника туда не войти.

Кира Лаврентьева:

— Сергей, это очень интересно. А кто был ваш проводник в мир большой музыки классической?

Сергей Бурлака:

— Сергей Васильевич Рахманинов. 150-летний юбилей которого мы сейчас празднуем в этом году. Я учился в Кишиневе в лицее имени Сергея Васильевича Рахманинова, его портреты висели на всех стенах, мы каждый день проходили мимо и смотрели, часто не задумываясь о том, что он творил. Ну знаете, когда что-то висит часто постоянно у тебя дома, приедается, не обращаешь внимания. У нас не было никаких суперлекций, хотя всегда все с придыханием говорили про самого Сергея Васильевича Рахманинова. И в девятом классе где-то, когда мне было 15 лет, меня друг пригласил на концерт, второй концерт Рахманинова дают, приезжает ленинградская студентка, из Санкт-Петербургской консерватории, и это было, где я в первые услышал и полюбил, я встретился с классической музыкой впервые за восемь лет учёбы в музыкальном специализированном лицее. Мы играли с утра до ночи Баха и Бетховена, о которых мы говорили, Моцарта и так далее. Я помню, что я с первых аккордов концерта фортепианного, где колокольный звон звучит, я впился в ручки кресла, в котором сидел, и я не отпускал их до последнего аккорда этого концерта. Я много раз потом задумывался, почему это произошло именно тогда, почему эта встреча не произошла раньше или позже, почему она не происходит у других людей? Я это очень сопоставил с тем, что то именно в этом возрасте для меня открылась бесконечность этого мира. Я понял, что есть Бог, есть люди Божьи. То же самое, как я встретился с Сергеем Васильевичем, я встретился с верующими людьми, с православными христианами молодыми, которым по какому-то странному стечению обстоятельств, было интересно моя жизнь. Это было так фантастично, потому что до этого я был интересен своим родным, близким, друзьям, но мной заинтересовались. Я понял, что этот интерес какой-то не просто человеческий, я увидел людей, которые живут не только в церкви, но и после храма, они живут интересной радостной жизнью. Я был заинтересован этим общением, меня это поразило. Я стал интересоваться, узнавать, что это за люди. Оказалось, что это такая верующая молодёжь, молодые люди, которые готовились к воцерковлению, проходили катехизацию. И меня позвали. И вот в этот момент я встретился с Рахманиновым, и я встретился с Достоевским. Вот одновременно это все произошло. И я понимаю, что, когда человек, как отец Сергий Булгаков говорит, что человек познает бесконечность этого мира, там ему открывается и родина, открывается литература, открывается и музыка, открываются другие люди. Поэтому Сергей Васильевич у меня навсегда в памяти моей и музыкальной, я его очень ценю, люблю, хотя многие музыканты стесняются говорить о том, что они любят Рахманинова, обычно называют Баха и Бетховена.

Кира Лаврентьева:

— Мне кажется, что в Сергее Васильевиче в самом и в его музыке столько русской души, столько русского аристократизма, вот этой великой России прекрасной, о которой мы только все грезим и вспоминаем, думаем о ней. Я не знаю, как этого можно стесняться, не слушать, не знать, это как раз очень грустно и жалко. Жалко, если кто-то не знает музыку Сергея Васильевича, дорогие друзья, обязательно послушайте. Что вы, кстати, порекомендуете послушать?

Сергей Бурлака:

— Нужно обязательно начинать... Поскольку я начал со Второго концерта, я предлагаю тоже вам послушать Второй концерт. Сейчас очень много в Москве и других городах будет юбилейных концертов, где-то я даже просто собираю друзей, и мы идём вместе, я немножко рассказываю перед концертом о программе, чтобы подготовленными заходи. Первая симфония, Вторая симфония Рахманинова, «Симфонические танцы», может быть, чуть-чуть попозже. Все фортепианные концерты его, прелюдии, этюды картины, романсы, вот кто не любит вокальную музыку, послушать романсы Рахманинова, вы полюбите. А по поводу вашего вопроса о Бахе и Бетховене, почему так сложно слушать, я бы сказал так. Гёте говорил, что музыка Баха — это музыка пути к Богу. Музыка Моцарта — это райская музыка, это уже музыка встречи с Богом. И видимо, именно этими словами вдохновился Иосиф Бродский, когда сказал, что музыка Баха подобно проповеди Иоанна Крестителя, а музыка Моцарта — это проповедь Христа, светлая, радостная. Поэтому слушать Моцарта, наверное, легче, но исполнять, вот я как альтист, как скрипач, музыку Моцарта исполнять очень сложно. Вот очень сложно добиться этой лёгкости, красоты. А у Рахманинова есть и то, и другое, и это каким-то более демократичным путём передается, рассказывается как история, история, понятная всем.

Кира Лаврентьева:

— Кстати, правда, действительно вы говорите, даже «Турецкое рондо» Моцарта небезызвестное, играть в некотором смысле даже сложнее, чем «Лунную сонату» Бетховена, потому что там-то понятно — трагизм души, он передается легче, чем лёгкость. Надрыв передать в некотором смысле легче, потому что боль душевная знакома каждому, а вот передать лёгкость — это действительно дар. Сергей, ведь в зависимости от пианиста или артиста, исполнителя, музыка воспринимается совершенно по-разному, ну вот совершенно без рекламы, но вот пианист Борис Березовский, он известен всем не просто так. Музыка в его исполнении действительно отличается. Как вы это для себя объясняете?

Сергей Бурлака:

— Исполнитель — это сотворец. Композитор, когда создает произведение, он творит его. Но заново творит это же музыкальное произведение исполнитель. И от его глубинны, от его подхода, от его очень важных ответов на принципиальные вопросы бытия, кто я, куда я иду, почему всё не так, вот отвечая на эти вопросы, люди отвечают по-разному. Но когда исполнитель глубок, когда он допускает, что кроме телесного есть ещё эмоциональное и душевное, но кроме душевной есть ещё и духовная глубина, то, конечно, его трактовка, его перетворение этого произведения звучит очень по-разному. Но есть ещё творчество слушателя. Слушатель тоже не пассивный человек в этой цепочке, он тоже творит. И в зависимости от того, как он слушает, слушает ли он с этой глубиной, способен ли он её считать, от этого тоже очень многое зависит. Может быть, гениальный композитор, гениальный исполнитель, но слушатель рассеянный, который отвлекается или не понимает. Конечно, не произойдёт этого акта творчества. Я встречал таких исполнителей, например, Мария Вениаминовна Юдина, великая пианистка 20-го века, мною любимая, она видела и ценила именно глубину, именно духовный мир композитора. Часто приписывая эту духовную глубину, может быть, композиторам, которые вот так очевидно, нет у нас исторических фактов о том, что Брамс был каким-то глубоко духовным верующим человеком. А она говорила, что в этом интермеццо Брамса, он музыкально пересказал православный «Взбранной Воеводе». Марии Вениаминовне говорят: ну какой Брамс и «Взбранной Воеводе»? Ничего не знаю. Иногда творец творит глубже даже, чем он может себе представить. И если бы из уст другого человека это бы звучало как отсебятина, как какая-то фальшь, то из уст Марии Вениаминовны это звучало достаточно достоверно. Она играла это интермеццо, и она туда вписывала и видела в глубину гимн, посвященный Богородице.

Кира Лаврентьева:

— «Вечер воскресенья» на Радио ВЕРА, напоминаю, что у нас в гостях Сергей Бурлака, выпускник московской консерватории, альтист, популяризатор классической музыки, бакалавр богословия, автор курсов о том, как правильно слушать классическую музыку. Как раз вы вспомнили о Марии Вениаминовне Юдиной, а я подготовила её цитату, когда готовилась к нашей программе. «Я знаю один лишь путь к Богу — через искусство», — сказала она, — я не утверждаю, что мой путь универсальный, я знаю, что есть другие дороги, но чувствую, что мне доступен только лишь этот путь, это моё призвание«. А можно ли оставаться неверующим человеком, будучи музыкантом? Таким глубоким музыкантом? Как вы думаете?

Сергей Бурлака:

— Я думаю, что можно, но глубина всё-таки эта будет относительна всегда. Когда мы обращаемся к музыке, которую творили верующие композиторы, и её пытается трактовать неверующий человек, а что значит неверующий? Это не просто не принадлежащий к какой-то конфессии. Мне кажется, я искренне считаю, что все люди верующие. Но во что, в кого? То есть все люди открыты чему-то, какому-то духу, какому-то смыслу. И вот как мы сейчас говорили, от исполнителя, тем более от композитора, очень зависит какому духу и какому смыслу он открыт. Если он не признает глубины вечности, бесконечности этого мира, если он верит, что человек — это, например, рафинированное животное или ещё что-то, то, конечно, он не сможет обратиться к этому человеку. Потому что не видит этой глубины, того, что в нашей православной традиции мы называем образ и подобие Божие. Поэтому, конечно, были такие композиторы и были такие эпохи, когда вера запрещалась, когда ставили специально заслоны, когда люди приходили к Богу через искусство. То есть они не знали Бога через церковь, потому что церковь могла быть разрушена или закрыта, но, мне рассказывали мои наставники духовные, и отец Георгий Кочетков, и Александр Михайлович Копировский, как они ходили на концерты всенощного бдения Рахманинова в советское время, когда вера и открытое исповедание христианства было запрещено. И они приходили на эти концерты как на настоящее богослужение. Потом приходили на эти же концерты, когда церковь была уже открыта, когда возможность была, и это по-другому звучало. И многие люди, я знаю многих людей, которые приходили к христианству, в церковь через творчество Баха, через творчество Моцарта, Сергей Сергеевич Аверинцев собирал просто своих друзей, ставил «Страсти по Матфею» и переводил прямо по ходу с немецкого языка тексты. И люди, конечно, просто очень сильно вдохновлялись.

Кира Лаврентьева:

— Также мы знаем, что как раз Сергей Рахманинов и Римский-Корсаков, если я не ошибаюсь, блесну интеллектом, они, по-моему, даже всенощные бдения писали, они писали музыку для всенощного бдения. Рахманинов ещё и литургию написал, но она настолько сложна, что я понимаю, её играют только на концертных площадках классической музыки. А в храме её не интерпретируют.

Сергей Бурлака:

— Да, и Чайковский писал богослужебную музыку, очень многие композиторы подступались к этому, и для них это был какой-то очень важный духовный акт. Конечно, эта музыка больше концертная, чем богослужебная, конечно, если человек придёт на богослужение, и там будут петь Рахманинова и Чайковского, он отвлечется, он будет наслаждаться как в филармонии, трудно даже иногда молиться, но в определённых обстоятельствах эта музыка звучала по-настоящему, как богослужебная молитвенная музыка. Когда другие возможности прорваться к Богу были закрыты, тогда Бог говорит через классическую музыку, через произведения искусства.

Кира Лаврентьева:

— Сергей, давайте, чтобы наш разговор с вами не был таким междусобойчиком, мы включим в него, с удовольствием пригласим поучаствовать активнее наших слушателей и задать вам вопрос: а что слушать, например, когда ты растерян? Что слушать, когда тебе страшно, или, например, ты в гневе или раздражительности? Вот страх, гнев-раздражительность и потерянность.

Сергей Бурлака:

— Я боюсь, что универсальный аптечки мы не найдём, но я считаю, что страх побеждается вот в моем личном опыте — это тот же Рахманинов, потому что в его творчестве этот страх и даже во многом больше депрессия, уныние, разочарованность она побеждалась через прорывы к каким-то новым творениям. Второй концерт был создан как преодоление этой долгой многолетней депрессии. Музыка Вивальди, как ни странно. Но не четыре концерта «Времена года», у него колоссальный репертуар, это сотни концертов. Из 300 мы знаем только один достаточно хорошо, а если послушать, то у него очень много богослужебной музыки, музыки, основанной на библейских сюжетах, и вообще, музыка барокко она очень иррациональная, математически выстроенная и красивая. И мне кажется, что красота и любовь побеждает страх. И когда ты слушаешь и любишь, то ты можешь это преодолевать, поэтому Рахманинов, скачем назад, в эпоху барокко, Вивальди, но не тот популярный Вивальди, а надо копнуть куда-то дальше, и музыка Перголези, конечно, это преодоление — Stabat Mater, это потрясающее произведение, которое помогает преодолеть боль, пресс какой-то, экзистенционализм, какой-то душевный, духовный. По поводу усталости, раздражительности и гнева.

Кира Лаврентьева:

— Да, нехватка витамина D.

Сергей Бурлака:

— Ну по поводу нехватки витамина D — нужно солнце, это, конечно же, музыка Моцарта, она солнечная, музыка Дебюсси, это как раз для тех людей, кто устал и не может, и не хочет много рефлексировать, он хочет просто отключиться. Поэтому собственно композиторы- импрессионисты, они прекратили рассказывать истории длинные, они передают впечатление, ощущение именно от какого-то явления. И вот отдохнуть, переключиться, импрессионисты безусловно. Клод Дебюсси, музыка Эрика Сати, забытого и непризнанного композитора, который создал даже такую меблированную музыку, которая звучит в лифтах и в лофт зонах фоном, он хотел, чтобы его музыку не слушали. Он даже расстраивался: почему люди приходят на его концерты слушать? «Не слушайте меня!» Он хотел создать музыку, которая будет как мебель создавать настроение, она не будет на себя требовать очень много внимания. Вот музыка Баха она требует внимания, если бы мы сейчас включили фоном музыку Баха, мы бы не смогли разговаривать. И зрители, и слушатели нас не смогли бы слушать, потому что она требует всего человека, она требует концентрации. И вот как раз для концентрации я всегда советую слушать Баха. Вот перед работой, перед каким-то сложным делом послушайте. Она как бы делает разминку мозгу, настраивает на рабочий лад. У меня даже был такой рабочий курс: «Как преодолевать тревожность», особенно, связанную с пандемией и другими событиями, как преодолеть тревожность? И мы прям создавали плейлисты, утренний плейлист — как зарядиться энергией, как собрать концентрацию и свое внимание после обеденной усталости, как закончить день, с помощью какой музыки его закончить. Конечно, эти плейлисты работаю только тогда, когда ты узнаёшь и то, как жил композитор, и то, как он творил, и некоторую специфику строения музыки, как она устроена, механика музыки, её тоже нужно знать для того, чтобы это работало. Я считаю, что это только импульс, нет универсальных ответов, но это может быть импульсом, когда человек начнёт сам искать и сам слушать, сам подбирать свой плейлист, свою музыкальную аптечку.

Кира Лаврентьева:

— Как говорят, от избытка сердца говорят уста. По плодам их узнаете их. Но мы же знаем совершенно гениальную музыку, которая при этом может тебя разрушать. Я сейчас не про классическую. Там, известных рок-музыкантов, известных мировых групп с мировым именем, и люди могут впадать в очень тяжелое состояние от этой музыки. Получается, что и сложная музыка может действовать плохо, сложная, я имею в виду в хорошем смысле этого слова, талантливая, разная, прекрасная в своей какой-то ипостаси, но тем не менее на душу человека она может действовать плохо. Наверное, это потому, что музыкант, композитор, пишет её не в лучшем каком-то состоянии, может быть, так. Не знаю, это просто мои какие-то размышления.

Сергей Бурлака:

— Да, Кира, я с вами полностью соглашусь. Это как раз о вере. Потому что человек подключается как к розетке определённых смыслов и определённых сил, духа, определённых энергий. И вот в зависимости от того, на какой энергии он идёт, какой энергии питается, он передает это слушателям. Поэтому, безусловно, когда человек находится в зависимости, когда он вдохновляется не светом, а тьмой, тьмой можно вдохновиться, есть злые гении, которые питаются тёмной энергией, конечно, это привлекает, и удивительно, что она не требует усилий, она просто забирает твои силы, она как вампир, который высасывает твои силы. Да, бывает такая музыка, которая тебя обезвоживает. Это правда.

Кира Лаврентьева:

— «Вечер воскресенья» на Радио ВЕРА, напоминаю, что у нас в гостях Сергей Бурлака, выпускник московской консерватории, альтист, популяризатор классической музыки, бакалавр богословия, автор курсов о том, как правильно слушать классическую музыку. У микрофона Кира Лаврентьева, мы вернёмся через несколько секунд.

Кира Лаврентьева:

— Ещё раз здравствуйте, дорогие друзья. Напоминаю, что у нас в гостях Сергей Бурлака, выпускник московской консерватории, альтист, популяризатор классической музыки, бакалавр богословия, автор курсов о том, как правильно слушать классическую музыку. Мы с удовольствием обсуждаем с Сергеем, как слушать классическую музыку, в каких случаях как воспринимать, как принимать, как душу свою воспитывать. Это ведь тоже такое воспитание души. И кажется, что вот я с утра до вечера работаю, дома дети, семья, надо деньги зарабатывать, думать о насущном, в воскресенье, если повезёт, в храм попасть, или в субботу вечером, если совсем везунчик, на вечернюю сходить. И, казалось бы, ну как, какая ещё классическая музыка? Как это в обиходе? Сергей, это же можно фоном включать? Это же можно в машине включать, в наушниках, то есть как-то потихонечку, ненавязчиво, как вот вы говорите, как мебель, порой, но, может быть, не Баха, но того же Гайдна, Дебюсси можно действительно как-то фоном? Приучать слух, приучать душу к труду перманентному?

Сергей Бурлака:

— Конечно, безусловно, она может звучать и фоном, она может сопровождать нас в автомобиле. Вообще, музыка нас везде сопровождает, мы даже этого не замечаем, что мы слушаем в течение суток очень много музыки. Но вопрос в осознанности. Сейчас это модное слово — осознанность, люди хотят осознанно питаться, люди хотят вести осознанный образ жизни, люди, входя в церковь, хотят осознанно в ней существовать и жить. С музыкой точно так же, поэтому прежде чем включить её на проигрывателе, в автомобиле или ещё где-то, при мойке посуды, конечно, здорово что-то осознанно послушать. И, конечно, это лучше делать в компании близких и родных людей, в круге единомышленников. У меня поэтому появился такой формат — музыкальный завтрак. Когда мы с друзьями собираемся в кафе и за чашкой кофе встречаемся с каким-то композитором, с какой-то музыкальный эпохой, с каким-то произведением музыкальным. И конечно, после такой встречи гораздо легче входить в эти смыслы самостоятельно, включая и приучая себя к этому. Поэтому я очень советую именно осознанный подход, не фоновый, может быть, и не стоит слушать фоном. То есть какую-то музыку, например, Эрика Сати включайте фоном, ну вот вопрос ещё, а подойдёт ли этот фон под вашу жизнь? Не всякая музыка подойдёт в автомобиле даже. Если вы поставите произведение камерной музыки, она в автомобиле не прозвучит, потому что шумы дороги и самого автомобиля просто заглушат те частоты, на которых камерная музыка звучит. Если вы решили слушать музыку в автомобиле, то нужно включать симфоническую музыку. Но симфоническая музыка связана с историей, и к этому нужно подготовиться, эту историю нужно знать. Потому что в этой истории есть герои, есть действующие лица, один другого убивает, а тебя тут подрезают на МКАДе, и ты ругаешься на этого водителя, и ты отвлёкся, ты ушел, ты потерял линию. Поэтому я за осознанное проживание искусства. Это то же самое как живопись, когда её выводят в метрополитен, на стены домов — это понятный и популяризаторский ход, чтобы искусство стало ближе к человеку, чтобы не он шел в Третьяковку, а Третьякова шла к нему, но это не работает, для этого нужно встретиться с людьми, для этого нужно выделить время, для этого нужно обрести тишину, надо остановиться. Вот еду из фастфуда можно есть по дороге, чтобы съесть изысканные блюда, нужно остановиться, нужно встретиться с родными для тебя людьми, ты же не будешь с первым встречным-поперечным, есть какой-то изысканный стейк, нет, ты будешь только с близкими есть, потому что трапеза, мы знаем, это из нашей христианской традиции, трапеза объединяет людей, люди становится общниками и судьбы, когда вкушают вместе, поэтому я бы и к произведениям искусства тоже бы этот образ трапезы совместной применил. А можно ли есть на ходу? Можно. Чтобы не умереть с голоду, лучше поесть на ходу, но лучше остановиться, лучше вспомнить кто ты, что ты, зачем ты.

Кира Лаврентьева:

— Сергей, ну, казалось бы, так и можно заниматься классической музыкой, курсы придумывать разные, интересные, по России ездить, что вы и делаете, кстати говоря, и для детей, для разных людей, трудящихся в разных местах, в том числе и в местах лишения свободы, казалось бы, ну и хорошо, это прекрасное служение, оно уже может быть вполне самодостаточным. Но вы решили кандидатом богословия стать. Я не могу не спросить, как вы решили, что нужно тянуться в эту сторону тоже?

Сергей Бурлака:

— Это нас снова приводит к тому, с чего мы начали. К этой встрече. Встреча с искусством произошла благодаря встрече с Богом и церковью. Именно благодаря встрече с людьми, которые живут верой не только в храме, но и после храма, которые готовы вместе дружить, общаться, путешествовать. Я увидел, что церковь после тяжелого 20-го века очень нуждается в образованных людях. Очень мало людей, которые могут доступно, ясно и понятно объяснить смысл того, что происходит. Я как молодой человек, который пришел в храм, я увидел, что я не понимаю, что там происходит. Я крестился тогда, когда крестился сосед, вот он стоит, и я тоже, чтобы не выделяться. Я почувствовал, что очень важно, особенно для мужчин и особенно для молодых людей, очень важен смысл. Не только дух, не только настрой, не только какая-то тональность, но именно смысл. Поэтому я достаточно осознанно вошёл в православную церковь через опыт полной катехизации, когда в течение года мы встречались, общались, это было в таких домашних условиях, катехизатор проводил встречи, отвечал на все вопросы, нужно было исправить жизнь, нужно было осмыслить свою жизнь. Это очень вдохновенно было для меня, чтобы помочь другим людям, современным людям, нужно говорить с ними на современном языке, духовное образование, безусловно, этому помогает. И то, что я делаю и с классической музыкой, для меня, безусловно, главный импульс — это достучаться до современного человека и непросто развлечь его, не просто увлечь, рассказать что-то новенькое, а вот то, что я на лекциях своих называю по словам Андрея Тарковского: «Произведение искусства — это зеркало». Я стараюсь подводить человека к этому зеркалу, чтобы он что-то. Надо быть рядом с человеком, чтобы поддержать его, потому что то, что он увидит в этом зеркале, не всегда радостно, не всегда его воодушевляет, но это по-настоящему вдохновляет. И институт богословский, и бакалаврская работа была для меня настоящим подарком, потому что работа бакалаврская была посвящена как раз Марии Вениамине Юдиной и её пути в церкви, о ней как о гениальной пианистке писали много, а то, что она настоящий церковный человек была, что она знала всех святых людей того времени, что она такая бесстрашная в советское время, межвоенный период, послевоенный период, это и все репрессии, все то, что происходило, она была этому свидетелем. Я в какой-то момент задумался: откуда у неё такая храбрость? Откуда у неё такая смелость? И оказалось, что она была приобщена ко всем тогда духовным движениям в православной церкви. Это и «Маросейская община» в Москве отец Алексей Мечёв, потом его сын отец Сергий, это и отец Павел Флоренский, с которым она переписывалась и хотела ехать к нему в ГУЛаг в тридцатые годы, чтобы там провести концерт. Это и отец Александр Мень уже позже, она с ним встречалась, чтобы отец Александр помог обратить её сестёр в христианство. Она сказала: «Вы миссионер, скажите, как их обратить?» Хотя Мария Вениаминовна сама была прекрасным миссионером. Благодаря образованию и благодаря тому, что я в церкви, в церковь вошёл как в общину, как в братство, я увидел, что она была всему этому причастна, и от этого у неё такая храбрость, такая смелость. И вот именно духовное образование позволило сделать открытия. Те, кто изучают творчество Марии Вениаминовны подошли и сказали: «Это открытие, об этом никто не говорил, этого никто не знал». Я думаю, что ещё очень много открытий нам предстоит в связи с 20-м веком, в связи со сложной историей, но для этого нужно быть носителем этого опыта, этой открытости людям и Богу.

Кира Лаврентьева:

— Вы рассказали историю, когда, будучи школьником, вы познакомились с прекрасными молодыми людьми, которые собирались креститься. Вы знаете, это такая история, я впервые в жизни её слушала. Ну бабушка, мама, какие-то прекрасные случайности не случайные, священники, какие-то удивительные встречи, радости, горе, по-разному люди становятся верующими. Кто-то с детства был верующим, но не знал, как это все правильно оформить, где искать единомышленников, а вас, получается, сами нашли люди, при этом сама история очень напоминает такую светлую историю каких-то хиппи. Такие прекрасные люди, верящие в любовь, только тут это православные, только тут это уже осмысленная история христианская. Просто удивительно. Они проявили к вам интерес, и, казалось бы, много ли нужно? А как это потом все развивалось?

Сергей Бурлака:

— Потом была огласительная группа, мы встречались еженедельно, это были не лекции, не занятия, это было живое общение, просто в этом живом общении всегда был катехизатор, который направлял и наставлял. Потом крестились. Но я был уже крещен в 10 лет, я стал свидетелем того, как взрослые молодые люди крестятся. И потом, в какой-то момент, просто сказали: «Всё, закончилось». Как расходиться? Мы стали думать, как можно жить в церкви вместе, вот этой группой? Узнали, что такие формы есть. Они очень традиционные. И в начале 20-го века патриарх Тихон всероссийский просто призывал создавать братские союзы и сестричества. Тогда, чтобы противостоять безбожной власти и разграблению церкви. Но оказалось, что это и сейчас есть, что можно вместе не раздваивается в жизни на церковную и светскую жизнь, вот тут ты надеваешь платочек в церкви и елейно говоришь, а там ты живёшь, грешишь и Бога ты и не знаешь. Оказалось, что эту жизнь можно воцерковить. И мы тогда решили: найдём таких людей. А когда я приехал в Москву учиться в консерватории, я увидел, что и здесь это есть. И я, Кира, понял, что это и есть природа церкви. И бывает, что и на приходах — это не просто клуб, куда люди пришли и ушли, как в фитнес-клуб, у тебя есть абонемент, а что это там эта жизнь может зародиться. Но для этого нужны какие-то специфические условия, нужно научиться жить вместе, жить вместе и разделять и горести, и радости. И вот это ДНК, оно, видимо, в меня вошло, и сейчас я это так ценю. И когда с этим встречаюсь на лекциях, когда я путешествую, я всегда обращаю внимание, я захожу в храмы, я встречаюсь с верующими людьми, со священниками, и это так радостно, когда ты встречаешься с человеком, который также живёт.

Кира Лаврентьева:

— «Вечер воскресенья» на Радио ВЕРА, дорогие друзья, у нас в гостях Сергей Бурлака выпускник московской консерватории, альтист, популяризатор классической музыки, бакалавр богословия и автор курсов о том, как слушать классическую музыку. Хотела ещё спросить: как реагируют люди, которые находятся в трудных жизненных ситуациях на ваш курс классической музыки?

Сергей Бурлака:

— Ну некоторые, кто не доходит, тот не доходит. Кто совсем в тяжелом положении, но кто дошел, о ком позаботились, у меня был опыт, когда я читал лекцию, меня пригласили в частный дом, в квартиру, девушка, такая фитоняшка, как это сейчас называют, и когда я пришел, я сначала боялся: что там будет происходить? И когда я пришел, я увидел, что сидят четыре мужика-бандита, вот просто, знаете, бандиты из девяностых в кожаных куртках, шрамы на лице, а я рассказывал о Бахе и его творчестве. И в какой-то момент я смотрю, что они прекратили есть, прекратили жевать, отложили бутерброды и слушают, и впитывают всё. И я понял, что это тот момент, когда нужно сказать о самом главном. И я вспомнил о «Хоральной прелюдии» Баха, очень известную, которую Тарковский в своих фильмах использовал как самый главный трек. А дело в том, что Бах написал эту «Хоральную прелюдию», когда сидел в тюрьме. Бах сидел в тюрьме, если кто-то не знает, за экстремистские высказывания, он там кое-что позволил себе лишнего сказать в адрес начальства светского, его на два месяца закрыли. И он, будучи в тюрьме, в каком-то смысле это пример тюремной лирики эпохи барокко, он создает произведение, которое многие баховеды расшифровывают как притчу о блудном сыне. Я стал рассказывать им эту притчу. Ну, переводя, на их язык. Что вот был бизнесмен, к нему подошел сын и говорит: папа, давай представим, что ты умер, что мне полагается? Какое наследство? Отец вместо того, чтобы выпороть его, дал ему это наследство, дал ему деньги: бери. Этот сын уехал за границу, в Европу или в Турцию, промотал всё, голод случился, финансовый кризис, понимаете? Они слушают, они не понимают, что это Евангелие, переложенное на понятный язык. Я говорю: случился кризис, понимаете, этот человек от голода просто начал есть кошачий корм. И даже его забирали у него. И в этот момент он пришел в себя, он пришел в дом, и он вспомнил, что у него есть отец, и один из этих бандитов говорит: так это же история про меня. И тут я включаю «Хоральную прелюдию», и конечно, они были на ушах, как говорится, они прослезились, и для них это было потрясение. И вот люди, которые находятся в тяжелых обстоятельствах они, по-настоящему встретившись с произведением искусства, они могут пережить какой-то опыт, благодаря которому у них появляется вера, у них появляется надежда на то, что нет в жизни тупиков. Вот я им об этом и сказал: в жизни нету тупиков, потому что у человека есть какая-то память, что есть Отец, есть Отечество, в которое можно вернуться. Ну когда-то для меня это было открытием, потому что расскажи эту притчу любому человеку в этом мире, и он поймёт. А когда ты ещё включаешь Баха, музыка сопровождает это, и Бах эту же притчу рассказывает. Потом девушка эта мне сказала: Сергей, вы знаете, я после нашей встречи поехала на тусовку, там было 20 мужиков, я им рассказала вашу историю, они все плакали.

Кира Лаврентьева:

— Удивительно, да? А Евангелие, казалось бы, у нас сейчас в открытом доступе, бери и читай.

Сергей Бурлака:

— Ну вот с Евангелием точно так же, как и с произведением искусства, нужен сталкер, нужен тот, кто тебе расскажет, кто ответит на твои вопросы, кто о тебе позаботится, кто тебя не бросит, когда ты не поймёшь чего-то, когда у тебя будут вопросы.

Кира Лаврентьева:

— А у вас были периоды, когда вы... ну, может быть, какой-то неофитский период прошел, и вы немножко охладели к церковной жизни, немножко отошли, бывало ли такое?

Сергей Бурлака:

— У меня был такой период в самом-самом начале, когда я встретился с этими ребятами прекрасными, радостными, которым был я интересен как человек, и мы начали встречаться, и в этот самый момент, я ещё занимался брейк-дансом, ну классические музыканты должны же как-то отрываться, и мы крутили брейк-данс, я не очень понимал, что происходит на этих огласительных встречах. Мне было всего 15 — 16 лет, ребята были постарше меня, 21 — 22, я ушел с этих встреч, один раз не пришел, второй раз не пришел, третий раз не пришел. Я понял, что в этот момент, я позже это понял, что был путь жизни, Бог меня поставил на этот путь, а я тихонечко-тихонечко сдрейфовал на путь смерти. Не случилось ужасного чего-то, смерти, но началась пустота, и в какой-то момент я в парке кручусь вверх головой в брейк-дансе и, и вижу, что идут ребята со встречи, и они подходят, и я думаю: ну сейчас скажут, ах ты такой-сякой, ты ушел, что ты делаешь? Они такие: Сергей, как круто ты это делаешь, здорово, классно, если что, приходи. Ну а потом случилось настоящее испытание в жизни, я попал в больницу, меня обвинили в том, чего я не делал, это была настоящая встреча со злом, я понял, что зло — это не агрессия, это не обязательно такой оскал звериный, это просто улыбка несправедливости, когда тебя побили, ты лежишь в больнице, с сотрясением мозга, и тебя ещё обвиняют. И в этот момент, когда я уже пропустил большую часть вот этих огласительных встреч, ко мне в больницу пришли эти ребята посетить, они меня не забыли, я им был по-настоящему интересен. Они говорят: Серёжа, приезжает катехизатор, он из Москвы приезжал тогда, тогда не было в Кишиневе, приходи на встречу. А у меня встал вопрос: что с этим обидчиком делать? Почему-то встал вопрос. По ветхозаветному зуб за зуб, завести уголовное дело, выехать за границу или простить? Они говорят: слушай, хороший вопрос для огласительных встреч, приходи. Я пришел. Конечно, я не этот вопрос задал, тогда я был сокрушен, потому что я понял, что я сошёл с пути жизни. Когда ты уходишь от очага, от источника света, тебе становится холодно, становится темно, и вот тогда я вернулся. Причём что все ушли вперёд, какие-то встречи, все идёт к крещению, к воцерковлению, к тому, чтобы все завершать, а я все пропустил. И вот тогда хватило мудрости у катехизатора, он сказал: ничего, Сергей, ты, главное, готов по пути жизни следовать, за Христом? Я сказал: да. Быстро все прочитал. Поэтому в этот тяжелый момент богооставленности, когда ты оставляешь Бога, опять помогла церковь, помогли люди, люди, которым ты небезразличен.

Кира Лаврентьева:

— Огромное спасибо, Сергей, я, если честно, сижу как в каком-то прекрасном то ли театре, то ли кинотеатре, только понятно, что это не выдумка, а все правда, спасибо огромное за этот разговор, огромную радость испытала от общения с вами, честное слово. Дорогие друзья, у нас в гостях был Сергей Бурлака, выпускник московской консерватории, альтист, популяризатор классической музыки, бакалавр богословия и автор курсов о том, как слушать классическую музыку. Меня зовут Кира Лаврентьева, мы прощаемся с вами до следующего воскресенья, Сергея благодарим от всей души, в завершение нашей программы есть совершенно замечательная идея, как мне кажется, послушать любой отрывок из Клода Дебюсси, так как именно он, как мне кажется, настраивает на некий спокойный, умиротворённый и мирный лад, чего нам всем очень не хватает сейчас. Давайте послушаем, к примеру, «Лунный свет», Сергей, я думаю, вы со мной согласитесь, огромное спасибо, дорогие радиослушатели, предлагаю послушать композицию.

---

• Икона Божией Матери «Умягчение злых сердец»
• «Преобразования в современной системе образования». Максим Костенко
• «Донорство крови и костного мозга». Алена Фирсова, Наталья Быстрова, священник Дмитрий Гуров