«Гонение на Церковь в Саратовской земле при Советской власти». Исторический час с Дмитрием Володихиным

Гость программы — писатель, автор романа «Трибунал» Екатерина Федорчук.

Разговор шел о гонениях на Церковь в Саратове и его окрестностях в первые годы Советской власти.

Ведущий: Дмитрий Володихин

---

Д. Володихин

— Здравствуйте, дорогие радиослушатели, это светлое радио, радио «Вера», в эфире передача «Исторический час», с вами в студии я, Дмитрий Володихин. И сегодня у нас в гостях замечательный православный писатель из Саратова — Екатерина Федорчук, автор недавно вышедшего романа «Трибунал», который когда-то, год назад получил премию «Новая библиотека» в номинации «Рукописи» — это высокая церковная премия Издательского совета Русской православной Церкви. Роман посвящен гонению на духовенство в Саратове и на Саратовской земле, и сегодня мы именно об этом и будем говорить, мы будем говорить о гонениях. Итак, представляю вам Екатерину Федорчук, здравствуйте.

Е. Федорчук

— Здравствуйте.

Д. Володихин

— Прежде, чем мы продолжим разговор о трагедии, которая развернулась в Саратове в годы после революции в ходе гражданской войны мне хотелось бы услышать ваше мнение о том, как вы оцениваете политику в отношении Церкви, которая исходила от нового революционного правительства при советской власти при самом начале ее осуществления, 17-й, 18-й год?

Е. Федорчук

— Безусловно, политика по отношению к Церкви была самая враждебная с самого начала этих событий, не только большевики относились к Церкви, как к своему врагу, но и временное правительство в ряде своих постановлений показало, что отношение власти к Церкви меняется коренным образом и в самую худшую сторону. К сожалению, не все священники сразу поняли, что происходит такой поворот, но уже в 18-м году это стало достаточно очевидно для всех.

Д. Володихин

— Насколько я понимаю, еще в 1917 году после свержения монархического строя Синод был вычищен ото всех неугодных представителей духовенства, ото всех, кто мог бы, нашел бы в себе силы спорить с новой революционной властью, потому что временное правительство — это хоть и не большевики, но все равно это революционная власть. А вот то отношение к Церкви, которое демонстрировали большевики после октябрьского вооруженного переворота, что там происходило?

Е. Федорчук

— Отношение к Церкви большевиков, безусловно, нельзя назвать иначе, как враждебным, и враждебность эта имела и идеологические корни, потому что Церковь, вера в Бога была главным идеологическим препятствием для того, чтобы большевики могли захватить умы и сердца русского народа, и они это прекрасно понимали, эта враждебность носила и стратегический характер. Сразу с приходом большевиков были изданы ряд постановлений, указов, которые всячески препятствовали церковной работе, начиналось все достаточно скромно, например, было запрещено печатание церковной литературы, но на самом деле самые проницательные священнослужители понимали, что это означает просто вырвать язык у людей, которые призваны нести слово Божие народу. Очень тяжелым шагом был указ об отделении Церкви от государства, который самым непосредственным образом коснулся всех верующих христиан, потому что они были лишены права учить своих детей основам православной веры в школе и это очень серьезно, очень тяжело переживалось массой верующих людей.

Д. Володихин

— Ну я бы еще кое-что добавил, отделение Церкви от государства — это ведь шаг, наполненный со стороны новой власти определенным лукавством, с одной стороны, вроде бы все выглядит справедливо: ну вот вы веруете и веруйте по-своему, как хотите, причем здесь наша власть, причем здесь государство? Но ведь в 18-м веке еще светская власть Российской империи у Церкви отобрала то, за счет чего она жила — землю, поставила ее в зависимость от получения жалованья, как части административного аппарата государства, теперь государство на новом витке своего развития говорит: «мы и это вам давать не будем, когда-то наши предшественники, наши враги вас обездолили, ну а теперь барахтайтесь, как хотите», и Церковь фактически оказывается в ситуации, когда у нее нет никаких источников существования, как только пожертвования и продажа церковной литературы, которую тоже оказывается издавать нельзя, это ситуация, которая в материальном плане означала если не катастрофу, то тяжелую аварию для Церкви, вот будем называть вещи своими именами, большевики просто взяли и отобрали деньги у Церкви и в силу этого несколько улучшили свой бюджет.

Е. Федорчук

— Не только деньги, но и имущество отобрали, причем сама процедура отобрания имущества была написана в самых расплывчатых формулировках и это позволяло властям на местах делать просто совершенно что угодно с церковной землей...

Д. Володихин

— Ну, например?

Е. Федорчук

— Так сейчас пример я не назову, но смысл в том, что говорилось о том, что теперь все это национализировано, а как именно будет проходить процесс передачи собственности от Церкви государству было не оговорено, и это совершенно развязывало руки абсолютно всем чиновникам, которые могли делать теперь с Церковью что угодно, потому что фактически Церковь в этот момент теряла права юридического лица и становилась недоговороспособной, вместо этого, вместо священников, которые должны были отвечать за церковные дела, на их место ставились некие представители от Церкви — миряне, с которыми уже можно было договариваться совершенно иначе.

Д. Володихин

— Представители церковных общин.

Е. Федорчук

— Да, но ведь вопрос-то, кто войдет в эти общины, и были примеры, когда туда входили люди, совершенно случайные фактически или лояльные к власти.

Д. Володихин

— Очень важный момент в истории нашей Церкви, давным-давно уже показано и рассказано то, что духовенство, Церковь в целом подвергалась при советской власти гонениям, гонения шли волнами, то усиливаясь, то несколько смягчаясь, так, чтобы уж совсем хорошо было Церкви, чтобы ее никто не трогал, такого не было до самого конца советской власти, но время от времени я слышу утверждение: «ну вот в конце 20-х, в 30-х, да, действительно, Церковь мучили, терзали, а вот первые годы советской власти все было относительно благополучно, никаких смертей, расстрелов, все было спокойно, это потом сама Церковь разозлила советскую власть, и та стала ей мстить». Ну давайте очень коротко хотя бы подготовим разговор о том, что было в Саратове и на Саратовской земле картиной того, что происходило в целом по России в первые года три или четыре после 1917 года.

Е. Федорчук

— Вот кроме того, о чем мы уже говорили, нужно, конечно, упомянуть масштабную кампанию по разоблачению обмана церковников, связанную с мощами святых, и это был действительно массовый акт глумления, кощунства над Церковью, который всячески поддерживался властями и никакие попытки людей договориться с властью, объяснить как-то, просветить их в этом вопросе не находили поддержки. Собственно, в чем был тезис власти: они говорили о том, что Церковь обманывает людей, что у них нетленные мощи, мы сейчас вынем эти мощи и покажем всем, что это просто кости. Никакие слова о том, что мощи, на самом деле, необязательно будут нетленными не доходили до властей, видимо, они знали об этом, но они сознательно раздували вот эту истерию, и совершенно ужасные были примеры, когда просто их уничтожали на глазах у верующих людей, вот это творилось как раз в первые годы советской власти, первые три-четыре года.

Д. Володихин

— Ну вот на слуху у всех знаменитое событие расстрела представителей Церкви в Шуе, это очень известное дело, но ведь и до этого, и после революции в первые годы гражданской войны расстрелы-то были и страдали и священники, и архиереи, насколько я понимаю.

Е. Федорчук

— Были расстрелы, были расправы, были издевательства над верующими людьми и первоначально вот эти акты издевательства, они даже были зафиксированы, например, в Саратовской прессе, потом уже стали этого стыдиться советские власти и стали это скрывать, но действительно были примеры, когда стреляли в крестный ход, были примеры, если по Саратову говорить, верующие чувствовали себя совершенно беззащитными перед новой властью и все это проходило под демагогические разговоры о том, что наконец-то теперь Церковь свободна от государства и в этой свободе, в демократии церковной наконец-то расцветет христианский дух, который, как говорили некоторые недальновидные верующие, может быть, не так уж далек от левых идей, которые пропагандирует новая власть.

Д. Володихин

— Да, он хорошо, видимо, рос под винтовочные выстрелы, они как-то способствовали, очевидно, тому, чтобы он вот расцвел буквально в эти годы. Ну что ж, я думаю, что мы с вами более или менее осветили то, что происходило в советской России в первые годы советской власти, я думаю, что правильно будет просто расстаться с мифом о том, что над духовенством в первые годы не расправлялись, пытались как-то ласково к нему подойти, но только потом советская власть рассвирепела — нет, она изначально была тем красным драконом, который безжалостно откусывал от Церкви кусочек за кусочком, но не одолеют ее врата адовы. Сейчас, я думаю, будет правильно, если в эфире прозвучит тропарь новомученикам и исповедникам Церкви Русской, которые просияли в 20-м столетии.

Звучит тропарь

Д. Володихин

— Дорогие радиослушатели, напоминаю вам, что это светлое радио, радио «Вера». В эфире передача «Исторический час», с вами в студии я, Дмитрий Володихин, и мы внимательно слушаем с вами замечательного православного писателя и публициста Екатерину Федорчук, она начнет просвещать нас о том, что произошло в Саратове и на Саратовской земле в период гонений с самого начала советской власти. Вот насколько я понимаю в этой «благостной» картине, благостной, как ее впоследствии нарисовали, как эпоха якобы терпимого отношения советской власти к Церкви, к духовенству, в общем, есть свои страшные багровые трагические пятна, и обострение случалось время от времени то в одном городе, то в другом, в Саратове это обострение гонений на Церковь случилось очень рано.

Е. Федорчук

— В Саратове гонение на Церковь началось в 1918 году и носило системный упорный и страшный характер. Кто погиб за это время: в июле был утоплен священномученик Гермоген епископ Тобольский, большую часть своей жизни он провел в Саратовской епархии, очень много сделал для верующих города Саратова, в этот момент он уже не был на Саратовской земле, его утопили. В 18-м году был убит без суда и следствия священномученик Владимир Пиксанов, это очень показательная история, которая как раз раскрывает характер отношений простых людей к тому, что происходило на Саратовской земле и тем отношениям, которые сложились между властью и народом. Началось все с того, что в небольшом селе Павловка, где служил отец Владимир Пиксанов (сейчас этот район находится в Ульяновской области, немножко другая была география у Саратовской епархии, не такая, как сейчас), туда пришел отряд, который решил забрать излишки еды, так как излишков еды, естественно, не было...

Д. Володихин

— Продразверстка означала не то, что забирают излишки по правилам, а то, что захочет забрать отряд бойцов, которые пришли, чтобы ограбить деревню и в деревне сохраняется только то, что она успеет спрятать или отбить, ну вот это-то и произошло в селе.

Е. Федорчук

— Да, туда пришел небольшой отряд, и так как они хотели забрать вообще все, мужики просто отбились и не дали ничего, тогда туда пришел отряд с пулеметами, в несколько раз больше, Павловку объявили центром контрреволюционного переворота, а священника Владимира Пиксанова назначили главой этого якобы переворота, которого не было. Большевики пришли к батюшке, батюшка накормил их, напоил, потом они увели его к себе, зверски избили, в три часа ночи полумертвого привели домой, потом повели опять к себе на допрос, и вот когда они проходили мимо действующего храма, где-то раздались выстрелы, потому что была неспокойная обстановка, они испугались и убили священника на пороге храма, причем после того, как они его убили, они не постеснялись снять с него обувь и очень долго не давали родственникам похоронить его по-христиански, то есть убили, еще и надругались над чувствами людей, которые оплакивали этого человека.

Д. Володихин

— Ну что вам сказать, советская власть в полный рост, вот ее улыбка, обращенная к Церкви, она была вот такой.

Е. Федорчук

— Можно назвать и другие события, которые были похожи на то, что произошло в Павловке, это было явление повсеместное, какие-то имена мы знаем, есть имена, которых мы не знаем людей, которые пострадали в это время, но можно сказать, что отношение власти к народу было отношением грабительским, у власти были свои причины, не только идеологического характера, первые годы советской власти в Саратове показали полную неспособность управлять этим регионом, начался голод, начались перебои с подачей продуктов и вся эта несуразица, этот хаос, который устроили люди, не умеющие управлять, все это легло тяжким бременем на народ.

Д. Володихин

— Ну и, конечно, одним из главных виновников объявили Церковь — она-де подстрекает народ к каким-то враждебным в отношении власти действиям. Насколько я понимаю, именно в Саратове прошел первый публичный процесс над священниками или во всяком случае один из первых — это, конечно, одна из наиболее ярких страниц гонения на Церковь и духовенство в первые годы советской власти.

Е. Федорчук

— Действительно, в Саратове прошел первый открытый процесс над духовенством, проходил он с 1918 по 1919 год, это было довольно затяжное мероприятие, но первая попытка создать такой масштабный процесс относится к несколько более раннему периоду и связана она как раз с реакцией саратовского духовенства на отделение Церкви от государства и на положение церковных школ, религиозных школ, которые оказались фактически вне закона. Верующие города Саратова были возмущены тем, что их дети потеряли возможность получить хорошее религиозное образование, и вот в феврале 18-го года на квартире ректора Саратовской духовной семинарии собрались священники, которые решили обсудить этот вопрос, как им взаимодействовать с властью, как им облегчить ситуацию для народа, ничего контрреволюционного, я бы даже сказала, ничего конкретного по решению проблемы сказано не было, ну просто не успели, не знали, что с этим делать, но кто-то, видимо, донес, что было такое собрание...

Д. Володихин

— Собрались — значит, уже враги.

Е. Федорчук

— Да. И поздно вечером, в 22 часа 30 минут туда явилась охрана, и все 16 человек, которые находились в это время в квартире, были арестованы, среди них оказался и выдающийся пастырь Саратовской земли отец Михаил Платонов, человек, обладающий ярким литературным даром, человек, обладающий публицистическим темпераментом, любимый саратовской паствой, выдающийся полемист, и он оказался в центре внимания властей, потому что к этому времени он издал две тонкие брошюры церковной публицистики, где он как раз описывает свое впечатление и свои мысли от того произвола, который происходит на саратовской, в частности, земле. Один из немногих, отец Михаил понял, что начинаются масштабные гонения на Церковь, он об этом пишет прямо, он призывает верующих людей не обольщаться обещаниями и самое главное, он призывает их укрепиться в вере, если мы почитаем его публицистику, она опубликована в Саратове, то мы увидим, что никаких прямых политических воззваний в ней нет.

Д. Володихин

— То есть слов в духе: «А теперь идите на баррикады, возьмите в руки оружие, сражайтесь с этой властью...

Е. Федорчук

— ...и свергнете эту позорную власть!» — нет, никаких призывов к свержению власти там не содержится, а содержится там призыв один: «Русь, помни Бога! Посмотрите на свои грехи». И вот я хочу привести один небольшой пример, не цитату, но пересказ, очень яркий образ приводит отец Михаил в статье, которая называется «Три креста», вот он говорит о том, что Россия на кресте — это было выражение, которое в то время не сходило с уст людей, это было, можно сказать так, несколько грубо: «газетный штамп» фактически того времени, и отец Михаил говорит: «Давайте подумаем, о каком кресте идет речь, ведь на Голгофе было три креста». И он говорит: «Первый крест — это крест Господа Иисуса Христа, и Россия, когда она взяла на себя тяготы мировой войны, взошла на этот крест, выполняя свои союзнические обязательства».

Д. Володихин

— В частности, перед своими православными братьями-сербами.

Е. Федорчук

— Да. «Второй крест — это крест благоразумного разбойника, и Россия взошла на этот крест — говорит он, — когда начался ропот, когда начался разброд и шатание в умах интеллигентов прежде всего и это был крест разбойника, но который все-таки еще смотрит на Христа». И он говорит: «А теперь, братья и сестры, Россия взошла на третий крест — это крест разбойника, который мучается, страдает и поносит Христа последними словами, вот это то, что происходит с нами сейчас» и это 18-й год.

Д. Володихин

— В какой-то степени слова-то взывают не только к временам столетней давности, но и к современности. Что произошло с теми 16-ю арестованными, на которых донесли?

Е. Федорчук

— Вот это очень интересно, потому что не произошло ничего, а что получилось: дело в том, что большевики, которые пришли к власти, как я говорила уже, ничего не умели, и в данном случае они просто не могли довести дело до суда, они совершали грубейшие ошибки, например, они не могли правильно записать фамилии арестованных, и священник Михаил Платонов под их пером превратился, например, в священника Михаила Орлова, они не могли запомнить его фамилию, это оказалось для них слишком трудно и вот из-за таких ошибок дело развалилось и постепенно заглохло, то есть не имело хода, но, конечно, большевики не оставили своих попыток...

Д. Володихин

— Это была так сказать, первая волна, это были цветочки, ягодки пошли к концу года и кажется, вмешался в обстановку на Саратовской земле один из таких вот бонз нового режима.

Е. Федорчук

— Лев Троцкий, да. Действительно, в сентябре 18-го года Троцкий проезжал через Саратов по своим каким-то делам, и он остановился здесь, и ему очень не понравилось то, что происходило в Саратове, он разругался со всеми местными новыми градоначальниками и одним из обвинений, которое он выдвинул против Саратова, это было обвинение в том, что не удовлетворительно ведется антирелигиозная кампания, она должна была быть на высоте, потому что как раз в начале сентября был объявлен красный террор и, собственно говоря, а где же террор-то, что вообще происходит? Людей сидит мало, нужно как-то активизироваться. И вот новое правительство дало обещание Троцкому, что в скором времени все виднейшие пастыри Саратова, все управленцы, от которых зависит религиозная жизнь в Саратове окажутся на скамье подсудимых. И повод нашелся очень быстро, вернее, повод уже был, его просто использовали для того, чтобы удовлетворить запросы высокого начальства из Москвы, опять дело было связано с Михаилом Платоновым: однажды ему на глаза попалась газета, в которой большевики опубликовали материал о том, что расстрелян бывший император Николай Второй, тут нужно еще сделать такую ремарку: большевики побоялись сказать, что расстреляна вся царская семья, поэтому информация была только о том, что убит царь.

Д. Володихин

— Да, ходили слухи, что кто-то из членов царской семьи уцелел, что возможно их спасут, отдадут за границу или уже, может быть, один из них спасся, много было слухов вокруг этого дела, но одно во всяком случае было заявлено твердо — что государь Николай Александрович уничтожен.

Е. Федорчук

— Да. Отец Михаил Платонов с большой скорбью воспринял эту смерть, и после литургии он обратился со словом к своим верующим, к пастве и сказал: «Давайте помянем невинно убиенного бывшего императора Николая, Господь да упокоит его душу», вот, собственно, и все, что было сказано. Дальше известно, что кто-то из прихожан, а это был храм святого Серафима Саровского, новый храм, недавно открытый, находился он тогда на самой границе Саратова, сейчас он в центре Саратова находится, кто-то из прихожан донес, причем донес не в ЧК, не властям, а рассказал газетчикам, газетчики напечатали пасквиль, и после этого следственная комиссия обратила внимание на отца Михаила, отец Михаил был допрошен, арестован, ему припомнили прошлые «прегрешения» против советской власти, ему припомнили книги, которые у него были изъяты, брошюры, там еще нашли винтовку старую, заржавевшую на чердаке, видимо, от прошлых жильцов осталась, ну и, собственно говоря, для того, чтобы осудить отца Михаила Платонова большего не требовалось, любое упоминание Николая Второго в положительном ключе с точки зрения большевиков было злостной контрреволюцией, но было необходимо, чтобы вместе с ним оказались остальные люди, и вот здесь была предпринята достаточно серьезная попытка: после ареста Михаила Платонова храм был закрыт, потому что один священник, служить там некому и некоторое время он стоял с замком на воротах, потом его открыли, потому что храму нужен был пастырь, но вот как раз следственная комиссия, тут-то они сделали следующий ход: они сказали, что храм был закрыт специально для того, чтобы верующие города Саратова решили, что это сделала советская власть и это была провокация, причем это была провокация, где отец Михаил был зачинщиком, а весь епархиальный совет во главе с викарием епископом Германом Косолаповым, который тогда был правящим архиереем, были исполнителями его злой воли.

Д. Володихин

— Ну, во всяком случае, они таковыми были объявлены. Дорогие радиослушатели, мы находимся с вами на пороге большого страшного, трагически закончившегося саратовского процесса над духовенством, трудно произнести эти слова, но все-таки напоминаю, что это светлое радио, радио «Вера», в эфире передача «Исторический час», с вами в студии я, Дмитрий Володихин, и мы ненадолго покидаем вас для того, чтобы продолжить нашу беседу в эфире буквально через минуту.

Д. Володихин

— Дорогие радиослушатели, это светлое радио, радио «Вера», в эфире передача «Исторический час», с вами в студии я, Дмитрий Володихин. У нас в гостях замечательный православный писатель, лауреат премии «Новая библиотека» Екатерина Федорчук, и она делится с нами своими обширными знаниями о гонениях на саратовское духовенство в первые годы советской власти. Ну что ж, продолжим, насколько я понимаю, процесс был искусственно расширен и для этого, для того, чтобы фактически отчитаться перед высоким московским начальством, к нему добавили, помимо Михаила Платонова, тех кто, в общем, совершенно не был причастен ни к его словам, ни к его действиям.

Е. Федорчук

— Совершенно верно. И самое главное, что для всех этих людей следственный комитет просил высшую меру наказания. Кто оказался на скамье подсудимых: викарий Саратовской епархии епископ Герман Косолапов, который заменял тогда временно действующего архиерея, так как он был человеком неопытным в таких бюрократических делах, он допустил ряд бюрократических неточностей, где-то не поставил подпись, где-то поставил подпись позже, и вот эти мелкие просчеты стали для следственной комиссии поводом для того, чтобы развернуть кампанию, касающуюся того, что это вот такой большой заговор. Доходило до смешного, дело в том, что храм был открыт в понедельник, был подписан указ, что в храм назначается временный священник и в какое-то время, в два часа дня владыка Герман поставил свою подпись, а следственный комитет якобы заинтересовался фактом закрытия храма в тот же день, но на два часа раньше, какой вывод из этого сделала следственная комиссия — ну естественно, что произошла утечка информации, священники испугались того, что их злостный план был раскрыт и быстренько открыли храм, то есть вот это событие — открытие храма, оно тоже стало в глазах советской власти отягчающим обстоятельством.

Д. Володихин

— То есть в принципе, храм закрыт — вы виноваты, это против советской власти, храм опять открыт — вы виноваты, это против советской власти, но, насколько я понимаю, помимо отца Михаила и владыки Германа на скамье подсудимых оказалось еще несколько человек.

Е. Федорчук

— Да, например, священник, который вообще приехал из села и был фактически проездом в Саратове — это отец Алексей Хитров, который где-то поставил свою подпись, и таких людей совершенно которые даже, может быть, и не помнили о том, что они подписали одну из многочисленных бумаг, было очень много. Тут нужно еще сказать об одном принципиальном моменте, связанном с политикой владыки Германа: дело в том, что сразу после закрытия храма к нему пришли верующие прихожане Серафимовского храма и попросили дать им нового священника, и вот епископ Герман отказался, почему — потому что он сказал, что паства должна позаботиться о том, чтобы священник Михаил Платонов был освобожден...

Д. Володихин

— Для нормального, мирного времени это резонные слова.

Е. Федорчук

— Это было очень важный момент, потому что, во-первых, это было распоряжение священноначалия, было такое распоряжение, что если священник арестован за то, что он священник, то мы не должны с этим мириться, мы должны добиваться его освобождения, во-вторых, действительно, было важно показать, что для нас это болезненный момент, что мы не можем просто так взять и сделать вид, что ничего не происходит, но был еще и третий интересный момент, связанный как раз с закрытием храма: дело в том, что тогда в Саратове свирепствовала эпидемия испанского гриппа, «испанки» и большинство священников были тяжело больны и поэтому просто не было человека, который мог бы заменить отца Михаила на этом месте.

Д. Володихин

— Ну что ж, распоряжение было отдано на все мелочи быта церковной жизни, большевики отреагировали тем, что: а вот увеличим количество подсудимых, как развивается процесс, к чему он пришел?

Е. Федорчук

— Процесс происходил, во-первых, на сцене, на самом деле, большевики устроили настоящий спектакль, они напечатали билеты, около тысячи билетов, и процесс происходил на сцене Саратовской консерватории.

Д. Володихин

— В чем обвиняли подсудимых?

Е. Федорчук

— Подсудимых обвиняли в том, что они настраивают верующих против советской власти, потому что «советская власть никогда в жизни — говорили большевики, — не совершит такой гнусности, как закрытие храма». Сейчас, конечно, очень смешно слушать эти клятвы, которые тогда прозвучали...

Д. Володихин

— Ну, это все еще 1918 год, еще не все поняли.

Е. Федорчук

— Да, и нужно сказать, что сами большевики, пытались использовать те механизмы, которые работали в ситуации нормального правосудия, например, были судьи, семь человек, которые должны были по своему разумению вынести вердикт, утвердить приговор, это были простые люди, в основном, грузчики, которые не очень хорошо понимали, о чем идет речь, они были судьями по названию, но фактически они выполняли роль суда присяжных, хотя так они не назывались. Была сторона обвинения, была сторона защиты, то есть подсудимым было позволено, чтобы их защищали адвокаты, и это для большевиков, в общем-то, беспрецедентный случай. Было соревнование сторон и был огромный резонанс в обществе. Известно, что многие не попали в здание суда, то есть в консерваторию, просто стояли, смотрели в окна и пытались узнать, что же там происходит.

Д. Володихин

— Итог процесса?

Е. Федорчук

— В итоге был утвержден самый страшный приговор: отец Михаил Платонов был приговорен к смертной казни, к расстрелу, а остальные были приговорены к большим срокам, 20 лет, плюс-минус. Но нужно сказать, тут такой важный момент: пытаясь играть в правосудие, задействовав вот эти механизмы правосудия, большевики невольно тормозили то беззаконие, которое они хотели совершить.

Д. Володихин

— То есть если мы хотим людей, заранее договорившись, расстрелять, но расстрелять по закону, надо все и оформить по закону, а здесь вот руки не доходят сделать все правильно.

Е. Федорчук

— Вот здесь есть такие вещи, может быть, даже необъяснимые с точки зрения логики: после того, как приговор был утвержден, адвокаты подали конституционную жалобу в Москву, они использовали все возможные ходы, чтобы остановить это беззаконие и совершенно неожиданно, а может быть, и были для этого причины, московские большевики в лице Крыле́нко — человека, которого трудно заподозрить в милосердии по отношению к врагам, вдруг прислали приказ аннулировать приговор, почему это произошло? Официальная точка зрения такова, что оказывается, на документе, где был утвержден этот приговор, была лишняя подпись, там должны были быть подписи судей, а еще поставила подпись стенографистка, которая вела запись того, что происходит в суде.

Д. Володихин

— То есть бумага оформлена неграмотно.

Е. Федорчук

— Бумага была оформлена с нарушением, и приговор был аннулирован, но с каким условием: не просто отпустить этих людей, а Крыленко сказал, что: «давайте мы переиграем суд еше раз». И вот первое заседание суда состоялось 5 и 6 октября 18-го года, следующее заседание состоялось 11 января 19-го года.

Д. Володихин

— Отметим одну деталь, это для нас деталь, а для тех, кто оказался на скамье подсудимых это сама жизнь: все это время священник Михаил Платонов провел в заключении, да и все остальные, те, которые оказались его «подельниками», используя этот криминальный жаргон, тоже, в общем, хотя и в несколько более легком режиме находились, но достаточно долгое время провели в тюрьме.

Е. Федорчук

— Безусловно, отпускали, и епископа Германа отпускали, но, естественно, на очень короткий срок и очень скоро всех вернули обратно, но что интересно: второе заседание суда имело другой ход и другой результат. Подготовились адвокаты, они собрали свидетельства народа, они собрали десять тысяч подписей саратовских верующих, которые просили отменить несуразно жестокий приговор и все это, конечно, повлияло и на судей, и на общий ход заседания. И на скамье подсудимых оказались уже не все представители саратовского духовенства, а только три человека: отец Михаил Платонов, владыка Герман и протоиерей Алексей Хитров, только три человека. Дальше: выступление обвинителей в этот раз носило несколько иной характер, и вот здесь тоже такой удивительный момент, который потом, вот он и стал для меня отправной точкой, когда я стала продумывать план своего текста, своего романа: главный обвинитель Гилель Хацкеле́вич, который без сомнения является автором всей этой провокации и который без сомнения прекрасно понимал, что ни священники, ни главный обвиняемый отец Михаил не думали ничего против большевиков, вдруг на втором заседании начинает говорить слова, не то, что комплиментарные по отношению к Церкви, но по крайней мере, не совсем враждебные, и видимо, эти слова, может быть, повлияли на приговор, он был другим.

Д. Володихин

— Перед тем, как Екатерина Федорчук огласит приговор суда, я думаю, правильным будет, если в эфире прозвучит чрезвычайно созвучное нашей сегодняшней теме песнопение: «Кто ны разлучит от любве Божия»

Звучит песнопение

Д. Володихин

— Дорогие радиослушатели, напоминаю, что это светлое радио, радио «Вера», в эфире передача «Исторический час», с вами в студии я, Дмитрий Володихин. Наша гостья — замечательный православный писатель, автор романа «Трибунал» Екатерина Федорчук рассказывает нам о гонениях на духовенство на Саратовской земле в первые годы советской власти. Мы подошли к драматическому моменту, второй этап того публичного процесса над духовенством, который происходил в Саратове в конце 1918 — начале 1919 года. Итак, приговор.

Е. Федорчук

— А приговор был иным, отец Михаил Платонов получил двадцать лет тюрьмы, по сравнению с расстрелом, который требовала для него сторона обвинения, это, конечно, было большое облегчение для человека.

Д. Володихин

— Для времен гражданской войны это можно назвать милосердием, хотя звучит чудовищно.

Е. Федорчук

— Звучит чудовищно. Владыка Герман получил 15 лет тюрьмы, а священник Алексей Хитров был условно осужден на десять лет и фактически освобожден в зале суда, то есть, подводя итог, ни о какой масштабной победе большевиков над Церковью в этом процессе речи не идет, они не добились практически ничего из тех целей, которые перед собой поставили, более того, публичные их выступления показали полную их недееспособность, непонимание тех вопросов, которые они поднимают, неумение взять на себя ответственность, как лидеров, как политических деятелей, как представителей власти, ну это был позор, на самом деле, и это был действительно триумф прекрасного оратора и публициста Михаила Платонова, священника Михаила.

Д. Володихин

— Но этот позор впоследствии, что называется, смыли кровью самым зверским образом.

Е. Федорчук

— Да. Несмотря на то, что приговор был «мягкий», отец Михаил и епископ Герман все равно погибли, но они были расстреляны во внесудебном порядке. 9 октября 1919 года произошел очередной виток красного террора, и представители ЧК просто пришли в тюрьму, где содержались эти люди и забрали десять человек, расстреляли их, как заложников, за какие-то неудачи, которые потерпели большевики на фронте гражданской войны.

Д. Володихин

— То есть, условно говоря, на бесчеловечном жаргоне, который использовался по такого рода делам: «выбрали квоту».

Е. Федорчук

— Да, выбрали людей, их привели на Воскресенское кладбище, заставили рыть могилы, перед смертью им дали возможность помолиться, отпеть себя, и сохранилось предание, что было некое мистическое явление, которое заставило ужаснуться палачей, в чем оно заключалось, точно мы сказать не можем, документальных свидетельств нет, поэтому говорится об этом очень осторожно, но было некое вот такое духовное событие в ночь расстрела, которое испугало палачей, но не остановило их, люди эти были убиты, причем два было расстрела: в ночь с 9 на 10 октября были расстреляны священномученики и еще 30 сентября была расстреляна большая группа людей на Воскресенском кладбище, всего около 40 человек пострадало в это время.

Д. Володихин

— Вы говорите: священномученики, а это значит, что жертвы публичного процесса и беззаконного расстрела были впоследствии канонизированы.

Е. Федорчук

— Да, они были канонизированы, это произошло в 2006 году и нужно сказать, что произошло это благодаря чудесной находке, которую обнаружили саратовские архивисты в 90-е годы, были найдены две стенограммы суда, где все обстоятельства дела стали совершенно ясны, видны и абсолютно очевидны. Вот это место, где были расстреляны наши мученики, в народе называлось «могилой пяти священников», могила пяти убиенных, там, конечно, не пять человек лежит, гораздо больше, но в народе забылись их имена, но осталась память о том, что здесь были убиты святые люди.

Д. Володихин

— Кого из них причислили к лику святых?

Е. Федорчук

— К лику святых были причислены иерей Михаил Платонов и епископ Герман Косолапов, вот они наши священномученики, но, конечно, комиссия по канонизации святых и дальше продолжает работу, будем надеяться, это не последние люди, которые станут нашими молитвенниками.

Д. Володихин

— Такая возможность существует.

Е. Федорчук

— Да.

Д. Володихин

— Что касается странной, какой-то двоящейся фигуры следователя по этому процессу Хацкелевича, вот у него была необычная судьба и, судя по той стенограмме, о которой вы говорите, он в какой-то момент испытал на себе серьезное влияние духовное со стороны отца Михаила Платонова.

Е. Федорчук

— Рискну сказать, что да. Я не могу утверждать, что серьезное было духовное влияние, но безусловно он почувствовал некий интерес к этой фигуре и в его последнем выступлении, во-первых, он ни разу не произнес слова «смертный приговор», хотя, безусловно, он знал, что требуется смертный приговор, а во-вторых, он произносит слова, которые он мог услышать только от своего подсудимого, он сказал: «Вы знаете, вот я читал брошюры, связанные с православной верой, и там есть такая фраза, что «вера без дел мертва», и дальше он начинает рассуждать на эту тему, рассуждает довольно цинично, он говорит о том, что чем Церковь подкупала верующих — она помогала беднякам, она кормила, поила, давала им кров — сказать такое о Церкви в ситуации 18-го года — это значит было пойти против всех большевистских установок.

Д. Володихин

— То есть даже со всеми оговорками, с тем, что впоследствии он все равно поворачивает против Церкви, но тем не менее уже сами эти слова были крайне рискованной игрой, которая могла повернуться и против того, кто их произносит.

Е. Федорчук

— Я бы не сказала, что она могла ему повредить, в 17-м году еще нет.

Д. Володихин

— Это уже 19-й год, когда он все это произносит, и накал нарастает, на фронтах гражданской войны все очень непросто и в этот момент человека могут просто не послушать, что он там начнет говорить в свое оправдание, поставят к стенке по законам военного времени, за меньшее ставили к стенке.

Е. Федорчук

— В данном случае ничего кроме спора с другими большевиками не возникло, никаких санкций против него не применили, да и честно сказать, это был только, можно так выразиться: поворот головы в сторону мучеников, сказать, что он действительно как-то духовно переродился — нет, я бы не рискнула так утверждать.

Д. Володихин

— Можно, во всяком случае, надеяться, что на время совесть в нем пробудилась.

Е. Федорчук

— Безусловно, что-то в нем повернулось, что-то в нем изменилось. И нужно сказать, что судьба его была трагична, с одной стороны, а с другой стороны, она уберегла его, может быть, от дальнейшего погружения в пучину кровавого беззакония.

Д. Володихин

— Что с ним произошло?

Е. Федорчук

— У него были большие планы, он хотел и дальше развивать тему гонений на Церковь, был проект, и он делился своими планами, но летом 19-го года он поехал на сессию выездного суда в город Хвалынск, там нужно было судить дезертиров, простых мужиков, которые бежали с красной армии, и эти люди его убили, убили всех, кто туда приехал. Было ему 27 лет, у него осталась жена, которая ждала ребенка, ребенок родился уже без отца и судя по тем документам, которые у нас есть, они впали в нищету, пытались какую-то взять для себя пенсию, но государство, большевики забыли об этих людях.

Д. Володихин

— Ну что ж, опустим занавес печали над этой сценой. А сейчас я хотел бы напомнить, что на материале этой грустной, трагической и в то же время возвышенной истории Екатерина Федорчук написала роман «Трибунал», который был удостоен премии «Новая библиотека» Издательского совета Русской Православной Церкви в номинации «Рукописи». Книга долго шла к печати, недавно она была выпущена и откровенно к вам обращаюсь, дорогие радиослушатели, что вы многое приобретете, если приобщитесь к этой книге Екатерины Федорчук. Много ли в этой книге относится к сфере художественного вымысла? Вы очертили нам достаточно жесткий каркас фактов, что же там было от вас, как от писателя?

Е. Федорчук

— Когда я поняла, что хочу рассказать эту историю языком художественного текста, мне стало очевидно, что можно рассказывать ее с точки зрения антагониста, с точки зрения главного обвинителя, вот о котором мы с вами так много говорили. Конечно, я постаралась героя сделать более симпатичным и то небольшое душевное движение, которое я увидела в документах, я постаралась в романе сделать так, чтобы он прошел этот путь до конца.

Д. Володихин

— Несколько симпатичным для того, чтобы просто не рисовать реальность того времени черно-белой краской, этим грешат многие публицисты, для писателя это недопустимо, я правильно вас понял?

Е. Федорчук

— Да, вы меня правильно поняли. И еще очень важно для меня было, чтобы вопросы, которые задавал этот человек, прозвучали в романе именно так, как их может задать человек, сторонний по отношению к Церкви, человек, зараженный левыми идеями, человек, может быть, не обладающий какой-то большой душевной и духовной мудростью, потому что именно таковы очень многие современные люди, и те вопросы, которые в моем романе задает главный герой своему антагонисту, священнику Михаилу Платанову, я так назвала этого героя.

Д. Володихин

— Назвали, специально поменяв фамилию?

Е. Федорчук

— Безусловно, назвала, поменяв фамилию, потому что это художественный вымысел.

Д. Володихин

— И вы просто хотели обезопасить себя и своих читателей от того, чтобы они воспринимали ваш текст, мысли и слова священника, как буквально подуманное и сказанное, то есть проявили определенную духовную осторожность?

Е. Федорчук

— Да, я бы так это назвала.

Д. Володихин

— Ну так вот, возвращаясь к вопросам, он задает своему антагонисту вопросы, которые, я так понимаю, могли бы быть заданы священнику сегодня?

Е. Федорчук

— Безусловно, и они задаются сегодня, и главный вопрос, который он ему задает, заключается в следующем: «Если мы гоним Церковь, если мы пришли к власти незаконно, если большевики нелигитимны, почему тогда вы не призываете верующих православных христиан защищать веру с оружием в руках?»

Д. Володихин

— Ну и что же ему ответил отец Михаил?

Е. Федорчук

— Здесь ответ моего героя совершенно солидарен с тем ответом, который дал священномученик Михаил Платонов, он говорит следующее, что: «Я признаю право христианина защищать православную веру с оружием в руках только в одном случае — если к этому призывает законная власть, в противном случае, как бы не были горьки наши мысли по поводу отношения к власти, как бы не были горьки наши упреки, мы не имеем права призывать людей к своевольной расправе, это было бы делом не только не христианским, но прямо сатанинским».

Д. Володихин

— То есть он апеллирует к словам апостола Павла, что нет власти не от Бога.

Е. Федорчук

— Да.

Д. Володихин

— Но какое смирение, надо сказать, находясь на скамье подсудимых, фактически под пятой той власти, которая вопрошает: «Что ж ты не бьешь по мне, что ж ты не сопротивляешься, чтобы я могла раздавить тебя, не мучаясь совестью, со спокойной душой?» Он все-таки говорит: «Я соблюдаю закон христианский».

Е. Федорчук

— Да, безусловно. И мне кажется, что его ответ, он и для его вопрошателей был удивительным, вот то самое безумие христианства, которое непонятно людям, не проникнутым христианской верой и для нашего времени он тоже непонятен, и тоже многие, я уверена, я говорила об этом со многими читателями, многие не могут вместить этого смирения перед властью.

Д. Володихин

— Многие истины непонятны, но от этого они не перестают быть истинами. Наша передача подошла к концу, я хотел бы напомнить, что у нас в гостях была Екатерина Федорчук, автор романа «Трибунал», я очень благодарен ей за эту просветительскую работу. Наша передача подходит к концу, спасибо за внимание, до свидания.