«Франц Шуберт». Юлия Казанцева

Мы беседовали с кандидатом искусствоведения, пианистом, лауреатом международных конкурсов, автором музыкально-просветительских циклов Юлией Казанцевой.

Мы говорили о личности и творческом пути австрийского композитора Франца Шуберта. Юлия поделилась, как рождались его известные многим произведения, которые принесли ему звание одного из первых романтиков в истории музыки. Разговор шел и о церковной жизни Франца Шуберта: как она влияла на его творчество.

---

А. Митрофанова

— «Светлый вечер» на радио «Вера», здравствуйте, дорогие слушатели. Я — Алла Митрофанова. И поскольку сегодня вторник, я думаю, многие уже привыкли, что мы говорим о культуре. И, как нередко бывает в нашей студии, о музыке. И сегодняшний наш герой разговора — человек, про которого, наверное, достаточно сказать два слова: Ave Maria — и всё будет понятно. Но на самом деле далеко не всё. Франц Шуберт, который сегодня нам будет представлен замечательным рассказчиком, потрясающим, изумительным повествователем, человеком, который умеет создавать из слов целую картину эпохи, искусствоведом, пианистом, лауреатом международных конкурсов Юлией Казанцевой. Юлечка, добрый вечер.

Ю. Казанцева

— Добрый вечер.

А. Митрофанова

— Франц Шуберт. Действительно, как автора «Ave Maria» его, наверное, знают все. Вот великий парадокс — человек, который написал такое количество песен, и был практически неизвестен своим современникам, разве что под конец жизни. Я с трудом представляю себе картину, чтобы композитор, из-под пера которого сейчас выходит один хит за другим, выражаясь современным языком, простите, был бы практически в безвестности. Как это было возможно, почему это так? При том, мы знаем, что Шуберт не только песни писал, у него множество и других произведений. И вообще он невероятно плодовит для своих, по-моему, 32-х лет жизни. Как так получилось-то, что его практически не знали в его время? В Вене, к тому же, в столице музыки.

Ю. Казанцева

— Знаешь, Алла, если бы Шуберт знал бы, что мы сейчас по радио говорим о нём, если бы он увидел, какое количество дисков выпущено с его музыкой, какое количество книг о нём написано, он так бы удивился. Он сказал бы: «Вы что? Это про меня всё? Да кто я такой? Вот Бетховен — великий композитор. А кто я, Франц Шуберт? Я песни пишу». Он уникальный, конечно, человек. Он был лишён даже малейшей какой-то амбиции, что, в общем-то, часто присуще художникам и композиторам, именно художественной амбиции: чтобы музыка моя прозвучала, чтобы обо мне знали. Вот у Шуберта очень мало было вот этих качеств. Я не знаю такого второго композитора. Знаете, до чего доходило? Он как-то раз пришёл в гости и услышал песню. Говорит: «Ой, какая красивая песня. Кто автор?» Оказалось, что это он автор, только он об этом забыл. То есть в чём его уникальность? Он писал так много музыки, что сам забывал, что он уже написал. (Смеётся.) И он не очень был озабочен тем, чтобы дать жизнь своим произведениям. Да, были у него попытки, он хотел, чтобы его симфонии прозвучали. Но ведь на это тоже нужно время — чтобы организовать, чтобы пробиться. Понимаете меня? Нужно посуетиться в каком-то смысле. А он был очень занят написанием музыки. То есть о Шуберте по большому счёту нечего рассказывать. И в этом простота и сложность. Вот один абзац: родился в Вене, умер в Вене, не женат, не служил, собственного дома не имел. То есть рассказывать нечего, в чём и сложность. Потому что он всё время только был занят тем, что писал музыку.

А. Митрофанова

— Парадокс: композитор, который совершенно не обладает хоть какой-то долей эгоцентризма, необходимого, наверное, в здоровом таком качестве, любому автору. Давайте всё-таки попробуем разобраться, из чего же соткан Шуберт и откуда он такой взялся на белый свет. Я практически ничего о нём не знаю — вообще ничего не знаю. Слава Богу, что Юлия Казанцева сейчас всё нам расскажет. Родился он в семье, в общем-то, не лишённой музыкального вкуса. Тем не менее папа его был школьным учителем и человеком, который совершенно далёк от каких бы то ни было музыкальных амбиций. Просто музыка в то время была частью жизни, наверное, большинства австрийцев. Как выглядела его семья, что про это известно?

Ю. Казанцева

— Во-первых, дед Шуберта был простым лесорубом. Отец действительно школьный учитель. И вы, Алла, абсолютно правильно сказали, что Вена конца XVIII, начала XIX века — это уникальное по своей музыкальности место. То есть музыкой занимались все как хобби. И отец Шуберта, небогатый человек, они очень скромно жили, у них была одна комната на всю большую семью. Между прочим, 14 человек детей в семье было — так вот, между прочим. Но все умели играть, то есть отец играл на виолончели, братья на клавире. И само музыкальное обучение происходило естественно.

А. Митрофанова

— Это просто в голове не укладывается. Но, по-моему, не все детки там выжили.

Ю. Казанцева

— Да, конечно. То есть так же, как и у Баха, мы говорили, что было 20 человек детей. Родилось 14, выжило до взрослого возраста гораздо меньше. Но музыкальность, которая почему ещё была в Австрии — музыкальной грамоте обучали в начальной школе, то есть это один из обязательных предметов был. То есть любой австрийский гражданин умел читать ноты, конечно, умел петь и, может быть, даже умел играть на каком-то инструменте. А дальше история известная: первый учитель — отец, брат; потом органист в церкви местной, там же Шуберт начинает петь в хоре, то есть с семи лет он уже ходит заниматься к органисту. А потом его приглашают в придворную певческую капеллу на обучение, потому что очень хороший голос. Так же, как Гайдна в своё время из деревни вывезли в Вену — Гайдн пел в соборе святого Стефана. Шуберт стал учиться, это был полный пансион, придворная певческая капелла. И вот с 11 до 16 лет он живёт не дома, а там, в школе. Тяжёлое, можно сказать, детство было у Шуберта, потому что жизнь впроголодь буквально — их очень скудно кормили. Многим мальчикам семья помогала — какие-то высылали деньги или продукты даже, но семья Шуберта не могла такого позволить, то есть не просто ему приходилось. Плюс к этому — ведь это школа. Да, были музыкальные предметы, но была и латынь, и математика. И тут на Шуберта сыпались плохие оценки и всякие наказания, то есть сложно ему было учиться. Но все музыкальные предметы — он был лучшим учеником. У них был оркестр из мальчиков, то есть они не только пели, но и играли.
И там, сидя в оркестре, переиграл симфонии Гайдна и Моцарта. То есть никто его специально не учил сочинять симфонии, он просто их играл. И там же одним из преподавателей был Антонио Сальери. И Антонио Сальери выделил из всех мальчиков Шуберта, и отдельно с ним занимался, причём совершенно бесплатно — просто хотел помочь талантливому ученику. И потом, между прочим, Сальери помог Шуберту: была исполнена «Месса» Шуберта, и Сальери поспособствовал в организации этого исполнения. И Шуберт с большой теплотой и нежностью относился к своему учителю. А мы послушаем Пятую симфонию. Вот я говорила, что в оркестре Шуберт сидел и играл. И там же он написал свою первую симфонию, которую никто, конечно, не стал исполнять. И у Шуберта ведь девять симфоний. Ни одну из них он не услышал — прошу это осознать.

А. Митрофанова

— Вот это удивительный, конечно, момент. Из того, что вы сейчас сказали, фактически каждый эпизод его жизни можно отдельно разобрать. Во-первых Сальери — фигура человека, на которого мы так или иначе всё равно смотрим через призму Пушкина. А у Пушкину сюжет с Моцартом и Сальери нужен был для выражения каких-то собственных идей. Сальери-то вряд ли Моцарта травил, и сам по себе он был замечательным композитором. И просто прекрасно, что среди его учеников действительно оказался и Шуберт. Я думаю, он действительно очень много всё-таки от Сальери почерпнул. И вот парадокс какой ещё один: Шуберт учится у Сальери, восхищается Моцартом, насколько я помню, в этот период своей жизни — всё-таки Моцарт был его таким музыкальным эталоном, что ли, своего рода.

Ю. Казанцева

— Да, Моцарт, Гайдн.

А. Митрофанова

— При этом Шуберт сам, что называется, не ищет для себя какой-то славы. Вот это поразительная вещь, просто поразительная. И действительно то, что ни одна его симфония не была исполнена при его жизни, то, что он не услышал ни одного своего творения на сцене или где-то в каком-то салоне — вот из таких крупных, помимо песен — это просто потрясающе. И не стремился к этому. Я даже не представляю, насколько для творческого человека это необходимо — вот это призвание. Я Михаила Афанасьевича Булгакова здесь вспоминаю, который плакал своей жене третьей: «Леночка, я же такой талантливый, почему меня не печатают?» И это совершенно чуждо Шуберту — человеку, который стал законодателем, в каком-то смысле, музыки вот этой самой эпохи романтизма, если я правильно понимаю логику музыкальной истории.

Ю. Казанцева

— Да. Шуберт совершил тихую революции. Он без всякой теоретической базы, без пафосных речей просто стал первым романтиком в истории. Шуберт — первый романтик. Он сам не понимал своей гениальности. А если понимал, то не обращал на это внимания, потому что, между прочим, Моцарт совершенно спокойно говорил, что он лучший композитор во всей Европе, он знал себе цену. А Шуберту такое в голову не пришло бы сказать. И вот это сразу к нему как-то располагает, потому что ну как же так? И его песни, например, издавались. Если бы Шуберт был чуточку более приземлённым человеком, он бы очень хорошо жил. Всё бы у него было: и дом, и жена, и деньги — всё. Просто нужно было быть чуточку более расчётливым. Издатели, пользуясь его непрактичностью, скупали просто оптом его песни, которые пользовались спросом — вся Вена их пела. И Шуберту платили копейки. То есть он сразу оптом, несколько десятков, им отдавал. Он мог бы за каждую песню получать ого-го сколько. Но вот немного неземной человек — про таких говорят.

А. Митрофанова

— Потрясающе. Время слушать Шуберта. Хватит о нём говорить, ещё вернёмся к этой удивительной фигуре. Что сейчас прозвучит?

Ю. Казанцева

— Сейчас прозвучит моя любимая Пятая симфония. Друзья, это вот та симфония — я её слушаю и мне хочется жить. По утрам люблю её ставить, и сразу прекрасный день нас ожидает. Такая радость жизни — с первых же звуков.

А. Митрофанова

— Ну, сейчас вечер и тоже время для того, чтобы почувствовать в жизни радость. Послушаем фрагмент из Пятой симфонии Шуберта.

(Звучит музыка.)

А. Митрофанова

— «Светлый вечер» на радио «Вера» продолжается. Напомню, сегодня мы говорим о Франце Шуберте с пианистом, искусствоведом, лауреатом международных конкурсов и потрясающим рассказчиком Юлией Казанцевой. Юлечка, вы знаете, мне попадались такие высказывания о Шуберте, что, может быть, он был бы более популярен в своё время, если бы обладал даром виртуозного пианиста. Другие пианисты умели продвигать свою музыку, благодаря тому, что сами прекрасно её исполняли. И их концерты пользовались колоссальным успехом, и их приглашали в салоны, и их имена были известны. А вот у Шуберта так получилось... фортепиано он, естественно, прекрасно знал, но виртуозным исполнителем не был. Действительно ли это так? И почему этот пробел настолько ярко обозначился в его жизни, как так получилось? Ведь он же имел довольно серьёзное музыкальное образование.

Ю. Казанцева

— Конечно. И между прочим, успех Бетховена начинается с того, что он покорил Вену как пианист, и Моцарт тоже, потом Шопен. То есть для композитора почти обязательным условием было, что он должен быть хорошим исполнителем. И фортепиано как раз в начале XIX века — самый модный инструмент, то есть это обязательно. У Шуберта ведь не было своего инструмента. Потому что у него не было денег этот инструмент приобрести. То есть просто чисто технически у него не было времени, чтобы позаниматься. Да, он умел играть, но он даже не мог исполнить свои произведения для фортепиано. Известен случай, когда он пришёл сыграть друзьям фантазию «Скиталец» — это его знаменитое произведение, сейчас пианисты его очень любят. Оно виртуозное, оно сложное, и Шуберт просто не смог его сыграть — он остановился и не доиграл. Просто поэтому он не мог сыграть свои произведения. И во-вторых, всё та же причина — ему было не до того. Вот если мы посмотрим, 31 год Шуберт прожил на этом свете. Начал он сочинять активно лет в 16. И вот этот период очень небольшой — с 16 до 31 года. Как много он написал!То есть если мы сравним с Моцартом, который начал в пять лет сочинять и до 35-и сочинял — это целая жизнь. Всё понятно: Моцарт очень много работал, Бах — очень много, без выходных, отпусков и так далее.
Но Шуберт — это нечто невероятное. Он даже спал в очках. Друзья говорили, что они приходят к нему — он спит в очках, весь пол, все поверхности завалены исписанной нотной бумагой. Единственная проблема, которая преследовала Шуберта всю жизнь — не хватало бумаги. И тоже часто потому, что не было денег её купить, а потом — просто было некогда. И друзья ему помогали — они приносили, они покупали. Вот с чем повезло Шуберту в жизни — это с друзьями, которые тоже были небогатые люди, очень простые, но они пытались помочь ему, как могли. Например, они отправили песни Шуберта самому Гёте, песни на слова Гёте, с очень вежливым письмом, что наш друг на ваши стихи, он вас так любит. Но Гёте то ли не прочитал это письмо, то ли ему не понравилась музыка, но он не ответил. Ну а как ещё могли помочь друзья? У Шуберта не было своего фортепиано, но в гостях он всегда усаживался за фортепиано и весь вечер на нём играл. Это ведь время домашнего музицирования, вот эти «шубертиады» так называемые, когда Шуберт сидит и весь вечер играет вальсы, всякие танцы, марши. То есть это музыка весёлая,музыка домашняя, под которую можно после хорошего ужина потанцевать тут же, дома.
И вот эта музыка тоже пользовалась спросом, её тоже издавали, и точно так же, как за песни Шуберт получал копейки, точно так же за эти свои бесконечные танцевальные такие домашние пьесы, он тоже ничего не получал. А это то, что было так по сердцу ве’нцам того времени. То есть музыка звучала в каждом доме каждый вечер. И не то что звучали какие-то сложные сонаты, а такая приятная, очень милая музыка. И сейчас, между прочим, пианисты её тоже играют, и в больших залах. То есть эти миниатюры Шуберта — это, как россыпь драгоценностей. И там, знаете, в каком-то такте такая мелодия, а в другом такте такая гармония, и думаешь, что другой бы композитор из этих идей целую сонату построил, а он вот, не считая, так щедрость шубертовская — просто россыпью это всё нам выбрасывает. И он ведь ещё записывал не всё. Он, когда садился, импровизировал, далеко не всё записывал. И следующее произведение, которое я хочу показать, тоже одно из самых его знаменитых — Фантазия фа-минор. И тут такая грустная история, приготовьте свои носовые платки. Вообще, история Шуберта — я не знаю более печальной истории. Вот, Алла, вы знаете более печальную историю?

А. Митрофанова

— Сложно ответить на этот вопрос. Может быть, в XX веке есть более трагические судьбы. Всё-таки, наверное, жизнь Шуберта трагической особо не назовёшь. Хотя его ранний уход, безусловно, это огромная потеря. Даже, по-моему, про него говорят, что на первом памятнике у него было написано, что здесь какое-то невероятное музыкальное дарование похоронено и огромные музыкальные надежды. Всё-таки в конце жизни, когда он дал свой концерт, единственный, по-моему, даже, и получил какое-то невероятное признание в Вене, стало понятно, какого масштаба человек живёт, условно говоря, в этом скромном доме на соседних улицах с обычными венцами. Они его увидели, наконец-то разглядели и оценили. Но вот что касается стихов, на которые он музыку писал. Есть действительно Гёте, есть Гейне, по-моему, на его стихи тоже что-то у Шуберта написано. А кто ещё были те поэты, которые становились именно таким смысловым, поэтическим содержанием его песен?

Ю. Казанцева

— Кстати, тоже была главная проблема Шуберта — ему не хватало стихов. То есть музыка есть, а стихов не хватает. И друзья тоже ему приносили сборники. И масса поэтов, о которых мы сейчас даже не очень хорошо представляем, то есть поэты того времени. И часто даже ценность стихов не так велика, как музыка. То есть, конечно, есть Гёте, Гейне, Рельштаб, но есть поэты, про которых мы бы не знали, если бы не Шуберт. И между прочим, Шуберт тоже писал стихи. И маленький фрагмент я хочу зачитать, перевод, конечно, может быть, немного корявый, но всё равно смысл передаётся. Стихотворение называется «Время», и он его написал в 16 лет, стихотворение Шуберта:

«Не удержишь — убежит,

Утечёт — назад не взглянет.
Путь его сквозь нашу жизнь лежит.

С нами вместе и в могилу канет.

Как летучий звук, оно...

Торопись! Не то увянет...

Милосердия вышнего полно,
Не предаст тебя и не обманет.

Не удержишь — убежит,

Утечёт — назад не взглянет.

Путь его сквозь нашу жизнь лежит,

С нами вместе и в могилу канет».

Это стихотворение Шуберта «Время». И мы сейчас послушаем его Фантазию фа минор, которая написана не просто так.

А. Митрофанова

— Вообще, это по мысли очень похоже на знаменитые державинские строки, которые он на грифельной доске написал уже в конце жизни: «Река времён в своём стремленьи уносит все дела людей и топит в пропасти забвенья народы, царства и царей». Но Державин, извините, это величайший поэт и человек, который прожил огромную жизнь. И уже в последние буквально дни действительно взялся за это стихотворение, выразил по сути в таких простых словах невероятно глубокую мысль. А в 16 лет осмыслить время подобным образом, в 16 лет, когда у человека ещё ощущение, что вся жизнь впереди и весь мир распахнут тебе навстречу, чтобы появлялись такие мысли, наверное, надо быть каким-то невероятно сосредоточенным внутри и очень много про эту жизнь понимать. Вот очень говорящие стихи, что касается Шуберта, может быть, для тех, кто типа меня больше знаком всё-таки со словом, чем с музыкальной культурой. Очень здорово его внутренняя какая-то природа раскрывается через то, что вы сейчас озвучили. Удивительно просто. А в 16 лет при этом он — человек, который преподаёт, если я правильно помню, как школьный учитель, какие-то элементарные вещи, типа азбуки детям.

Ю. Казанцева

— Вы знаете, был такой эпизод, но он был недолгий. Шуберт, когда у него стал ломаться голос, как раз в 16 лет, его из певческой капеллы выгнали. И куда ему было идти? Он вернулся к своему отцу, отец к тому времени уже был директором небольшой школы начальной. И действительно, для малышей, для начальных классов, Шуберт стал учителем, то есть преподавал все предметы начальной школы. Но как он преподавал? Он садился за стол учительский, доставал нотную бумагу и начинал писать. А дети тоже делали всё, что хотели. Всем всё нравилось, всё устраивало, только отцу, когда он это обнаружил, это категорически не понравилось, он сказал выбирать — или он нормально работает, или уходит на все четыре стороны. И мягкий Шуберт, который никогда никому не возражал и вообще не спорил, просто ушёл на все четыре стороны, в никуда. То есть у него ни дома, ни сбережений, ни работы, ничего нет — он просто ушёл. Такое впечатление, что ему ничего не нужно было — вот дайте ему бумагу и не отрывайте его на какое-то время. Он действительно забывал иногда, что нужно поесть. Его друзья за ним приходили вечером и отводили буквально за ручку поужинать. И часто у Шуберта не было денег, чтобы купить ужин, и они его кормили. То есть эти истории воспринимаются как полуанекдотичные, но это всё серьёзно. Это вот Шуберт такой был.

А. Митрофанова

— Разрыв с отцом ведь у него случился, когда он из школы ушёл. И это тоже очень болезненно, наверное.

Ю. Казанцева

— Конечно, да. Шуберт очень переживал, и были попытки примирения, и в конце как-то это примирение произошло в какой-то степени. Но отца тоже можно понять. Он и за сына переживал: чем занимается его сын? Непонятно чем — пишет музыку, которая, в общем-то, такого дохода не приносит. А ведь для того времени композитор — это очень хорошая профессия, очень выгодная профессия. Только нужно было уметь как-то устроиться — то, что Шуберт не умел. И то, что мы сейчас услышим, Фантазия фа минор, не знаю, как на вас, но на меня с первых же звуков она действует сразу однозначно — мне хочется плакать. И вот то, что в его стихах выражено, то, что так сложно словами-то на самом деле сказать, в его музыке, это постоянно звучит. Его музыка трогает сразу же, пробивает и хочется плакать. Никогда на самом деле я столько так не плакала, как от музыки Шуберта. Я знаю от своих коллег-музыкантов, которых на самом деле пробить-то уже сложно, мы столько всего прекрасного слышали и постоянно в этом живём, что немного огрубляемся, как это ни странно. Но Шуберт и через это пробивает, он доступен каждому, он об очень простых вещах говорит, но на языке музыки, которая самый доступный язык. И последнее, что я хочу сказать про Фантазию фа минор, что она посвящена любимой девушке Шуберта, её звали Каролина Эстергази. Она была из знатного рода Эстергази, одно из самых знатных семейств. И Шуберт одно лето был там учителем музыки. Но девушка, совершенно недоступная для него, это другое сословие. Кто он такой? — скромный учитель. И кто она такая? И когда он уже уехал из имения Эстергази, он отправил ей по почте вот эту фантазию, которую он посвятил ей.

А. Митрофанова

— Неожиданный разворот, Юлечка. Вот так вот — человек, который, казалось бы, всю жизнь прожил, как такой отшельник, оказывается, был влюблён. И одно из его лучших произведений девушке посвящено. Давайте послушаем.

(Звучит музыка.)

А. Митрофанова

— Фантазия фа минор Франца Шуберта была у нас сейчас в эфире. И история, которая предшествовала её написанию, прекрасно изложена нашим сегодняшним собеседником — Юлией Казанцевой, пианистом, лауреатом международных конкурсов, искусствоведом. Буквально через минуту мы вернёмся к этому разговору. О Шуберте, наверное, можно говорить бесконечно, хотя, парадокс: прожил он так мало, а написал так много, что, наверное, за всю жизнь не переслушать. Я — Алла Митрофанова. Не переключайтесь.

А. Митрофанова

— «Светлый вечер» на радио «Вера» продолжается. Ещё раз здравствуйте, дорогие слушатели. Я — Алла Митрофанова. И с радостью напоминаю, что у нас сегодня в гостях Юлия Казанцева, пианист, искусствовед, лауреат международных конкурсов, потрясающий рассказчик, человек, с которым можно познакомиться не только в эфире радио «Вера», но и на сайте Юлии Казанцевой yulia.today и на вебинарах, которые Юлия блистательно ведёт. Юлечка, возвращаясь к разговору о Шуберте, знаете, всё-таки не могу не спросить у вас про «Ave Maria». Это произведение... знаете, есть такой список, не только музыкальных произведений, но и литературных, которые считаются уже, простите за это выражение, заезженными. И только самые гениальные произведения могут попасть в этот ряд. Вот исполнять как адажио «Ave Maria» — это считается не то что моветоном, но слишком простым и очевидным ходом, лобовым ударом. И на некоторых телеканалах сейчас даже, я знаю, «Ave Maria» не используют, просто потому, что это слишком просто. Вот если хочешь повлиять на зрителя — ставь «Ave Maria», результат будет гарантирован, мы ищем более сложные ходы. Но это же гениальная вещь. И опять же, если память мне не изменяет, создавалась она как, по-моему, третья песня Эллен.

Так это в оригинале звучало?

Ю. Казанцева

— Да, девушки.

А. Митрофанова

— Расскажите, какова история возникновения этого шедевра.

Ю. Казанцева

— История очень простая. Шуберту попались на глаза стихи из поэмы «Дева озера» Вальтера Скотта. И из этой поэмы он выбирает обращение девушки, когда она обращается к Деве Марии — вот эта молитва девушки. И вот появляется «Ave Maria». Музыка у всех нас слуху, но у Шуберта 600 песен, и в чём чудо Шуберта — каждая его песня в каком-то смысле не менее ценна, чем «Ave Maria». Просто мы, как с «Лунной сонатой» Бетховена, у нас есть какие-то привычные произведения, которые все знают, и это хорошо, очень хорошо. Но если посмотреть на другие его песни, то там такая же по уровню музыка, такая же прекрасная. И поэтому, как вы абсолютно верно сказали, можно всю жизнь слушать, что он написал за свою короткую жизнь, и всё равно не успеть осознать. И знаете, чем для меня Шуберт является таким примером и напоминанием? Мы часто говорим, как мы устали и отпуска у нас давно не было, впечатлений мало, вот это слово «выгорание» у нас наступает, и время сейчас такое непростое с этой пандемией.
А у Шуберта вообще впечатлений в жизни не было. За 31 год своей жизни что он видел? Он мыкался с одного съёмного жилища на другое, с одной мансарды на другую. У него не было ни собственного дома, ни собственной комнаты даже. Он, как правило, с кем-то пополам снимал самые-самые дешёвые комнаты. Иногда у друзей жил, не путешествовал. То есть таких впечатлений, как мы привыкли, что хоть какие-то впечатления у нас есть, у него этого не было. И когда говорят, что художнику нужны жизненные впечатления, переживания, чтобы было о чём сказать. Шуберт это тоже опровергает — он говорит о таких глубоких вещах, что кажется это мудрец, который всё в жизни повидал, всё испробовал и теперь нам об этом говорит и объясняет. А Шуберта не было ни жизненного опыта, ни каких-то впечатлений. Откуда эта данность? Мне кажется, что это именно данный Богом талант. И Шуберту всё уже известно в нашей жизни, и он об этом говорит. Причём как начинает в 16 лет, так на одном дыхании до самого последнего дня своей жизни и продолжает.

А. Митрофанова

— А, может быть, это ещё, знаете, такой опыт сопротивляемости организма? Который тоже даёт порой какие-то невероятные результаты. Вот сейчас, например, психологи обращают внимание на то, что современные старшеклассники и студенты переживают часто кризисы, незнакомые людям того же возраста, скажем, 20-30 лет назад. Они сталкиваются с какой-то сложностью там, где нужно включить голову, применить какое-то усилие воли, условно говоря. И оказывается, что они к этому не готовы, потому что они уже формировались в такую эпоху множественности всяких вариантов, разнообразия, изобилия в каком-то роде — один кружок, другой, здесь не понравилось, перешли в следующий, в школе отношения не сложились, перевели в другую — есть такая возможность, и слава Богу, пусть у детей будет поменьше стресса. А обратной стороной медали становится то, что в организме не вырабатывается какой-то очень важной вот этой сопротивляемости, навыка преодоления. А у Шуберта за эту его, казалось бы, такую внешне простую, линейную жизнь, с учётом того, что кипит у него внутри, мне кажется, вот эта сопротивляемость была какая-то невероятная. Может быть, она своего рода опыт давала ему, замещая нехватку того жизненного реального, физического опыта, которого действительно у него не было.

Ю. Казанцева

— Да, у него был какой-то внутренний духовный опыт. То есть эта внутренняя жизнь, которая действительно не видна невооружённым глазом, и мне, как музыковеду, нечего рассказать. То есть событий внешних не было, да, а внутренняя жизнь была очень насыщенная, получается. И вот это тоже нам напоминание о том, что ценно на самом-то деле.

А. Митрофанова

— Тогда ещё один парадокс Шуберта. С таким насыщенным внутренним миром он ведь не чурается лёгкой музыки, у него его много. Те же самые «Форели», которые мы сейчас будем слушать, охарактеризуйте, пожалуйста, по жанру, что это такое.

Ю. Казанцева

— Это квинтэссенция радости жизни. И вот эта радость жизни пронизывает тоже музыку Шуберта и в серьёзных жанрах, то есть в симфониях, квинтетах, песнях и в такой бытовой музыке. То есть в каком-то смысле он не делает различий между жанрами. Он может и в песне говорить о таких глубинах и трагедиях, о которых в песне никогда до этого никто не говорил — песня была как развлекательный жанр. И в симфонии вдруг может зазвучать именно песня. То есть у него всё в каком-то смысле перемешивается. И «Фореллен-квинтет» — это была такая песня у Шуберта, называется «Форель», о том, как форель плескается, как жизнь прекрасна, а потом её рыбак взял и выудил, поймал. И песня пользовалась такой популярностью — её пела вся Вена. И самому Шуберту она так нравилась, что он решил её использовать. Он так часто делал на самом деле — свои песни он потом использовал в каких-то инструментальных произведениях. Как есть песня «Скиталец», которая потом звучит в фантазии «Скиталец». И поэтому «Фореллен-квинтет» — одна из частей написана на мелодию вот этой песни.

А. Митрофанова

— Вы уж меня простите, я неуч, что называется, претензий никаких не имею на какие-то глубинные познания. Я слышала эту песню в русском переводе, на немецком языке не слышала, хоть текст видела. Но что меня в этом русском переводе поразило. Казалось бы, лёгкие стишки какие-то и лёгкая музычка такая. И опять же какое-то невероятное предостережение, что ли, которое только может сделать человек с очень большим, глубоким опытом. Во всяком случае это то, во что это у Шуберта превращается, как мне кажется, хотя я могу ошибаться. Плещется себе форелька в прозрачном ручье. И стоит рыбак, который никак не может её поймать. И наблюдатель — вот это собственно лирический герой-то — он ему и говорит: «Приятель у тебя нет шансов, посмотри, вода прозрачная. Форель не дурочка, она к тебе не пойдёт, она прекрасно видит твою леску, она всё понимает про эту жизнь». И что делает рыбак? Он начинает мутить воду. И когда он взбаламутил воду, вот в этом уже непрозрачном месиве форели довольно сложно сориентироваться, и она попадается. Я не знаю, может быть, я, как человек-профан, слишком далеко идущие выводы делаю, но тем не менее мы говорим про Вену — Австро-Венгрия. Вообще история Австро-Венгрии и Германии XIX и XX веков — это, по-моему, как раз про то, как легко попасться, если какой-то хитрый рыбак взбаламутит воду. Ведь сколько людей не устояли перед соблазнами. И Первая, Вторая мировые войны — это результат того, что очень ловко была взбаламучена вода. Не знаю, опять же, может быть, я куда-то иду не туда, но, на мой взгляд, вот эта песенка про форель и как этот лёгкий стишок в музыке воплощается у Шуберта, по-моему, это можно рассматривать, как некое предзнаменование, что ли. Сейчас скажите, что я неправа, пожалуйста.

Ю. Казанцева

— Мне очень нравится ход ваших мыслей. Это ведь ещё одно доказательство того, что гениальное произведение неоднозначно, там много слоёв. И иногда даже сам Шуберт об этом не думал, а оказывается, что оно там всё есть, как будто зашифровано. А мы уже эти слои снимаем и рассматриваем под разными углами, и оказывается, что там и это есть. И с совершенно неожиданной стороны такие новые смыслы могут открываться. И именно поэтому его музыка гениальна — она непростая, хотя она... простая.

А. Митрофанова

— Ну что, «Фореллен-квинтет» тогда у нас — Франц Шуберт.

(Звучит музыка.)

А. Митрофанова

— «Светлый вечер» на радио «Вера». Юлия Казанцева, искусствовед, пианист, лауреат международных конкурсов, сегодня рассказывает нам о загадочном, хотя и, казалось бы, очень простом Франце Шуберте. Юлечка, ведь он ещё и мессы писал. По-моему у него две мессы есть в его послужном списке. Это дань традиции или результат какого-то опять же вот этого внутреннего переживания?

Ю. Казанцева

— У него целых шесть месс. И один из успехов — это как раз была первая его месса, её исполнили в церкви, он дирижировал этой мессой. То есть это хор, оркестр, и в хоре пела девушка, можно сказать первая любовь Шуберта. Вот Каролина Эстергази — это уже последняя любовь, а ещё была девушка Тереза, которая была дочкой булочника и пела в церковном хоре. И вот представьте: молодому человеку 17 лет. Он вернулся домой из придворной певческой капеллы, и все соседи его знают. И вот он исполняет для своих соседей мессу в церкви, где он ходил, когда был ребёнком, где он сам пел в хоре, а теперь он дирижёр, и девушка, которая ему очень нравится, в этом хоре поёт. И вот так у него начиналась его новая жизнь, так солнечно и многообещающе, но, к сожалению, ничего не получилось. Не отдали девушку замуж, потому что он как раз из школы ушёл и стал свободным художником. И потом уже остальные мессы Шуберта не исполняли. И часто он писал, не имея даже надежды, что это услышат. Большую часть своих произведений он именно так написал. И такое впечатление, что это его мало волновало — он пишет симфонию и знает, что, наверное, её не исполнят. Он пишет мессу и думает, что, наверное, её тоже не исполнят. Но он пишет, потому что не может не писать — вот в чём его секрет.

А. Митрофанова

— Юлечка, а что известно, или опять же это из области только догадок, о его церковной жизни? Наверное, с учётом того, что человек пишет мессы, он знает ход литургической службы довольно неплохо. Может быть, какие-то записи об этом остались?

Ю. Казанцева

— Есть стихотворение, которое называется «Моя молитва», Шуберта. Позволю себе прочесть фрагмент:
«Бог Отец! Страдальцу Сыну

Ты в награду за кручину
Ниспошли надежды луч.
Ты, единственный, могуч.
Словно присуждённый к плахе,
Пред Тобой лежу во прахе.
Пламя адово — в груди.
Вижу гибель впереди.
Душу страждущую эту
Погрузи скорее в Лету.
А затем воздвигни вновь
Мир, где властвует любовь!»
Это тоже стихотворение молодого Шуберта. И я не знаю немецкий язык, то есть я не могу прочитать это на немецком, не пойму, но всё равно смысл, мне кажется, передаёт стихотворение.

А. Митрофанова

— Определённое. Вот удивительно, что это как раз тот период, когда он ещё очень увлечён Моцартом. И как логично, что поздний Шуберт — сравнительно поздний, если мы берём последний отрезок его жизни, 30-летний, скажем, — он уже глубоко увлечён Бетховеном, человеком не то что другой весовой категории, но который соткан из других аккордов, наверное вот так можно было бы сказать, которому знакома трагичность бытия и, через трагичность, невероятная радость этой жизни.

Ю. Казанцева

— Более того, они ведь ходили по одним и тем же улицам — Шуберт и Бетховен. И Шуберт пережил Бетховена всего на один год — это факт. Шуберт очень хотел познакомиться с Бетховеном, чтобы выразить ему своё восхищение, сказать, что «вы великий композитор». Но он стеснялся и ходил всё вокруг до около, подходил к нотному магазину, где можно было часто видеть Бетховена, но так и не решился. И самое обидное, что Бетховен знал музыку Шуберта, он её играл и очень хорошо о ней отзывался. Считается, что он даже сказал, что «в этом композиторе есть искра Божия», — вот такие слова записаны Бетховена о Шуберте. То есть как бы было здорово, если бы они познакомились, если бы Бетховен это сказал Шуберту. Вот это была бы истинная радость для Шуберта — услышать такое от Бетховена. К сожалению, не случилось.

А. Митрофанова

— Вот как это возможно, ну как?! По одним и тем же улицам! Более того, где-то попадалась мне информация, что Шуберт даже до дома Бетховена однажды дошёл и уже собирался в дверь ему постучать. И в последний момент какая-то внутренняя стеснительность не позволила ему этого сделать, он развернулся и ушёл.

Ю. Казанцева

— Да! Вот когда я говорю о Шуберте, у меня постоянно этот возглас: ну как так?! Ну, Шуберт, ну как так?! Невозможно о нём говорить равнодушно, конечно.

А. Митрофанова

— Юлечка, а расскажите о его последнем концерте. Вот этот его единственный в жизни триумф — что это было?

Ю. Казанцева

— И опять невозможно спокойно рассказать такую историю. Последний концерт был организован в Вене с помощью друзей. Настоящий концерт — люди покупали билеты, было много народу, публики. И Шуберт удивился, что, во-первых, люди пришли, деньги заплатили, и как много, оказывается, венцев его любят, его знают. И у него даже не было приличного костюма. Опять-таки друзья его как-то одели совместно. И очень хороший гонорар он получил — первый раз в жизни, первый авторский полностью концерт. И он купил первое своё собственное фортепиано — ему 31 год уже. И какая-то надежда в нём затеплилась, что, может быть, действительно жизнь-то наладится, раз такой успех. Ведь и второй концерт можно сделать, и люди придут. И тут он заболел, это был тиф, и умер.

А. Митрофанова

— Тиф просто так не наступает. Тем более были ситуации, когда от тифа выздоравливали, но для этого в организме должны быть какие-то силы. Если человек умирает от тифа, это значит, что всё-таки у него очень серьёзно уже организм истощён. Видимо, всё-таки вот эти годы жизни в нищете, когда, если друзья придут и покормят, а если не придут, то он останется и голодным, и даже этого не заметит, наверное, всё-таки это бесследно тоже не проходит. Видимо, какие-то хронические заболевания были у него, и он просто не обращал на них внимания.

Ю. Казанцева

— Да. Сохранились свидетельства о его последних днях — он не собирался умирать. То есть он думал, что это просто болезнь, нужно полежать, как-то перетерпеть. И он в кровати продолжал писать музыку. До самого последнего момента, пока он мог держать перо, он писал музыку.

А. Митрофанова

— Инопланетян абсолютно какой-то Шуберт. Вот кто бы мог подумать, что называется. Тем более, помните: ну, вальсы Шуберта — это же всё так прекрасно, так радужно, так празднично. И «Ave Maria» — это совершенно небесная музыка, и симфонии его потрясающие. И такое какое-то, правда, абсолютно не от мира сего существование. Что мы послушаем напоследок?

Ю. Казанцева

— Напоследок послушаем сонату «Арпеджионе» — это та мелодия, от которой тоже сразу хочется заплакать, что я регулярно и делаю, хотя слушала это уже бесконечное количество раз. Музыка Шуберта не приедается — вот у неё тоже есть такое качество. Она, наоборот, очищает наше мировосприятие. И последнее, что я скажу, почему «Арпеджионе». Это был такой инструмент — гибрид гитары и виолончели. Вот его искусственно сделали и всячески пропагандировали. Чтобы показать этот новый инструмент, композиторы писали для этого нового инструмента музыку. Сейчас уже и инструмента этого нет, он не прижился, и музыки нет, а вот эта соната Шуберта для арпеджионе осталась. Но её сейчас исполняют на альте или на виолончели.

А. Митрофанова

— Ой, Юлечка, как же всё-таки это трагично, если подумать. Сколько радости в жизни мог бы испытать этот человек, хотя он её испытывал, но по-своему, в каком-то вот этом внутреннем мире. И всё-таки, знаете, такое утешение тоже, может быть, для него — ведь он похоронен рядом с Бетховеном в итоге всё-таки.

Ю. Казанцева

— Да, он завещал, просил, и это было выполнено.

А. Митрофанова

— Это значит, что умер он всё-таки человеком признанным. И даже, по-моему, там, на Венском кладбище, вокруг его захоронения и Бетховена со временем образовался такой «композиторский кружок», потому что рядом с ними в дальнейшем хотели быть похоронены многие другие, чьи имена мы сейчас тоже знаем, и в итоге так и получилось. Вот такая посмертная слава — это, конечно, небольшое утешение, но для человека, который в земной жизни её настолько не искал, как Шуберт, парадоксальным образом, наверное, такое утешение от Бога тоже очень-очень значимо. Послушаем напоследок «Арпеджионе» Франца Шуберта. Я искренне вас благодарю за этот рассказ. И очень хочу ещё раз обратить внимание, что есть сайт yulia.today, на котором информация и о вебинарах Юлии Казанцевой — с Юлией можно встречаться не только у нас в эфире, но и, пожалуйста, в любое время. Там даже записанные ранее вебинары тоже в доступе, можно их там найти. И, конечно, можно встречаться на концертах. Я уверенна, что то настроение, которое у вас на концертах царит, Юлия, оно просто заряжает жизнью и радостью. Спасибо вам большое.

Ю. Казанцева

— Алла, это вам спасибо большое!

А. Митрофанова

— Юлия Казанцева, пианист, искусствовед, лауреат международных конкурсов, сегодня рассказывала нам о Шуберте. Я — Алла Митрофанова. Мы прощаемся с вами. И слушаем «Арпеджионе» Франца Шуберта.

(Звучит музыка.)