«Духовная жизнь современного христианина». Игумен Дионисий (Шлёнов)

У нас в гостях был профессор Московской духовной академии, наместник Андреевского монастыря в Москве игумен Дионисий (Шлёнов).

Разговор шел о добродетели смирения — и как ей научиться, о значении чтения творений святых отцов, о соотношении своей воли и воли Бога, о роли духовника в жизни христианина, о современной проповеди и о том, как знания в сфере академического богословия можно сделать более доступными для понимания и осмысления.

---

К.Мацан:

— «Светлый вечер» на радио «Вера».

Здравствуйте, уважаемые друзья!

В студии у микрофона — Константин Мацан.

С трепетной радостью приветствую нашего сегодняшнего гостя — игумен Дионисий Шлёнов, наместник Андреевского ставропигиального мужского монастыря, профессор Московской Духовной Академии, руководитель аспирантуры Московской Духовной Академии.

Добрый вечер!

О.Дионисий:

— Добрый вечер!

К.Мацан:

— Ну, и, не в последнюю очередь, нам радостно, что радио «Вера», которое находится на территории Андреевского монастыря... наша студия находится в этих стенах... вот... чувствуется какое-то духовное родство с вами! Мы с вами — соседи, под вашим молитвенным окормлением находимся, и... мы Вас поздравляем — два года, как Вы — наместник Андреевского монастыря.

Что Вы чувствуете по прошествии двух лет?

О.Дионисий:

— Я чувствую, как будто это назначение произошло вчера! Удивительное ощущение времени. Каждая неделя в Андреевском монастыре — это достижение какого-то... духовного рубежа. Она — очень насыщенная, многообразная неделя, и само время становится богатым. Это — не по человеческим заслугам, а в силу того, что монахи должны часто молиться, часто проповедовать, находиться в добром диалоге с прихожанами... и в Андреевском монастыре есть ощущение очень глубокой и сильной полноты. В чём эта полнота осуществляется?

Монастырь — это место, где нужно совершать самоотреченные труды, а Духовная Академия — это пространство для богословских штудий, занятий.

В Священном Писании Ветхого Завета есть стих, который, удивительным образом, передаёт, с одной стороны, состояние монахов, а, с другой стороны, состояние богословов, которые учатся в Духовной Академии: «Упразднитеся и уразумейте, яко Аз есмь Бог».

Как-то, много лет тому назад, мне ночью прислали смс-ку и попросили перевести греческие слова на русский язык. Я легко опознал в них псаломский стих и дал традиционный перевод «упразднитесь». Но потом стал размышлять... что значит «σχολάσιο»? — это ведь слово, от которого происходит слово «схоластика». А схоластика — это совсем не «упразднение», это — «образование, научение»...

К.Мацан:

— «Школа» — от этого же слова.

О.Дионисий:

— Да. Школа ( по-французски — ecole, по-немецки — schule, по-английски — school, по-гречески — σχολείο ) — получается, что такое «школа»? Школа, для древних греков — это свободное время, досуг, упразднение от внешних занятий для того, чтобы наполнить себя и свою жизнь высокими, в том числе, философскими смыслами. Получается, что стих «Упразднитеся и уразумейте, яко Аз есмь Бог»... в таком... аскетическом своём варианте — передаёт состояние монахов.

А если мы переведём его иначе, то он будет звучать так: «Научитесь и уразумейте, яко Аз есмь Бог». Он уже будет передавать состояние тех, кто учится в Духовной Академии.

Андреевский же монастырь оказался уникальным местом, где можно совместить два смысла, два значения. И совмещать их не только механистически, на каком-то этапе, а стараться делать это постоянно, и, можно сказать, на всех уровнях жизни в Андреевском монастыре.

Рядом с нами находится студия радио «Вера», и мы ощущаем, как здесь... можно сказать... звучит богословское слово, звучит всероссийская проповедь. От этого — на душе радостно! Даже когда не успеваешь эту проповедь послушать, она — рядом. Возникает...

К.Мацан:

— Спасибо! Нам — приятно.

О.Дионисий:

— ... гармония определённая. И на трапезе, при выборе чтения... опять-таки, можно сидеть и несколько механистически слушать, думая о чём-то другом, а можно постараться открыть свою душу, настроить свою душу — чтобы каждое слово того, что читается, входило в душу.

Мы на трапезе в Андреевском монастыре читаем сначала житие празднуемого святого, а потом — наставления духовные, назидания преподобного Максима Исповедника из «Добротолюбия». Это, конечно, определённый период. Потом, вместо преподобного Максима, обретётся другой святой отец. А у преподобного Максима Исповедника — очень высокий богословский подход. Он везде находит... такое... духовное, священное умозрение, и пытается через образы Ветхого Завета, через образы Нового Завета привести душу от деяния к созерцанию и духовному совершенству. То есть, так или иначе, описывает два или три древние этапа, которые в нептической аскетической письменности, начиная с Евагрия Понтийского... где-то до него... где-то после... и благодаря ему, непосредственно... были очень важными.

Если такое чтение слушать на повышенной скорости, то ничего не поймёшь. Но если замедлить, и постараться впитать в себя эти слова, то получается очень замечательная духовная пища для души.

Также, в храме, по воскресеньям поёт хор византийской традиции, и люди, приходящие сюда, могут ощутить себя в сопричастности с Древней Византией, со Святой Афонской горой. Опять-таки, это пение — достаточно неспешное, молитвенное, созерцательное, проникновенное. Также, мы стараемся, чтобы осуществлялось и чтение в монастыре без спешки.

Но иногда суета, спешка — она проникает в жизнь, она, можно сказать, одолевает. И я заметил лично, по себе: вдруг, из-за того, что в голове стало много помыслов... такая... монастырская многопопечительность... в какой-то момент, я прочитал некоторые молитвы, псалмы во внутренней спешке. И, с одной стороны, с ужасом, а, с другой стороны, с радостью заметил, что эту мою спешку заметили мои собратья. И меня поправили, и сказали: «Отче, не надо спешить. Богу надо приносить чистую и совершенную жертву». И меня это замечание ни в коей мере не смутило, а, наоборот, я почувствовал, что здесь уже так всё сонастроилось на спокойную молитву, что спешка становится заметна. Спешка — это плохо. В молитвенной жертве Богу она не нужна.

Ну... можно рассказать и о других гранях жизни Андреевского монастыря... но, чтобы завершить эту мысль — о сочетании упразднения, с одной стороны, и изучения, с другой стороны, в одном пространстве — мне показалось, это прекрасная возможность осуществлять такое сочетание не в большом монастыре, не в большом пространстве, где очень трудно проникнуть во внутренний строй жизни тех, кто там находится. Если несколько сот студентов, это сделать трудней, чем если их мало. Вот, в пространстве Андреевского монастыря. И... ещё трудно говорить о больших результатах, но некоторая сонастроенность между монастырской и академической жизнью — она здесь возникает. И это — хорошая сонастроенность, потому, что она позволяет обогатить — за счёт любви к богословию, за счёт... такой... ревности души к изучению древних языков — монастырскую жизнь, и привнести в эту жизнь не что-то принципиально новое, а просто какие-то жизненные силы, жизненные токи, которые исходят от самой святоотеческой традиции. От святоотеческого слова, святоотеческой мысли, святоотеческого назидания. Это можно сделать в проповеди.

Проповеди в Андреевском монастыре часто мною произносятся экспромтом, редко удаётся полноценно подготовиться... но... и к некоторым экспромтам, тем не менее, надо готовиться, и, по теме евангельского чтения, посмотреть, что пишут святые отцы.

Но и здесь, в моей практике, возникло два подхода. Более простой подход — это на «Азбуке веры»... я иногда путаю... для меня радио «Вера» как «Азбука веры»... я перепутаю, и назову радио «Вера» — «Азбукой веры»...

К.Мацан:

— Ну, сейчас Вы имеете в виду сайт azbyka.ru?

О.Дионисий:

— Да.

К.Мацан:

— Замечательный сайт, которым мы все пользуемся... собрания многих-многих текстов...

О.Дионисий:

— Да. Прекрасный сайт, он предельно удобный... открываешь богослужебное чтение дня, и там есть простая опция «толкование стиха». Открываешь эти толкования, и находишь там три-четыре... пять... шесть толкований от древних экзегетов — древнегреческие отцы, латинские, более современные, включая Лопухинскую Библию.

Но есть другой подход, когда есть время. Можно на той же «Азбуке веры» открыть соответствующее литургийное чтение и посмотреть его греческий вариант... Когда напитаешься древнегреческим святоотеческим словом, то уже проповедовать совсем не страшно.

«СВЕТЛЫЙ ВЕЧЕР» НА РАДИО «ВЕРА»

К.Мацан:

— Игумен Дионисий Шлёнов, наместник Андреевского ставропигиального мужского монастыря, профессор и руководитель аспирантуры МДА, сегодня с нами в программе «Светлый вечер».

К тому, о чём Вы говорите, хочется задавать вопросы — потому, что, мне кажется, что те мысли, которые Вы озвучиваете, могут быть отнесены не только к жизни монахов в монастыре, и, конкретно, в Андреевском монастыре, но и к жизни любого верующего человека... или даже — просто человека, который просто интересуется Церковью ( нас слушают, в основном, такие... среди наших слушателей, наверное, подавляющее большинство — это, всё-таки, миряне ). И, вот, то, что Вы сказали... такая, очень трогательная, вещь... что, вот, Вы в себе испытали, заметили — спешку, а Ваши собратья Вас исправили, и подсказали, что — не нужно спешить.

И, может быть, для человека светского сознания, здесь есть парадокс: как это так... собратья исправляют руководителя, наместника монастыря, начальника? Не неловко ли? И начальник может оскорбиться... и как-то... какую-то субординацию здесь можно нарушить! А Вы об этом так просто говорите, и говорите, что не было ничего такого, никаких таких эмоций...

В этом есть какое-то принятие... простота... смирение... А как этому научиться? Этому можно научиться в миру просто?

О.Дионисий:

— Надо сказать, что школа добродетелей — та школа, о которой пишут, о которой учат, о которой говорят святые отцы, продолжая евангельскую проповедь... Христос Спаситель в Заповедях блаженства, прежде всего, согласно святоотеческой экзегезе, научает смирению. Ибо заповедь блаженства «Блаженны нищие духом, ибо их есть Царствие Божие» — это первый духовный урок, первое евангельское назидание о смирении.

Если ещё вдуматься в смысл этого «блаженства», оно отличается от следующих. В следующих «блаженствах» говорится... например, «Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят»... иными словами, нужно сейчас иметь чистое сердце, и, в будущем, такой человек с чистым сердцем сможет узреть Бога, узрит Бога. А заповедь о смирении, о духовной нищете, она говорит: «Блажены нищие духом, ибо ваше ЕСТЬ Царствие Божие», — то есть, настоящее время в «блаженстве», и настоящее время в обетовании.

Получается, что смирение — это такая добродетель, проявляя которую человек получает награду не «потом», а «сразу». Такая... очень сильная добродетель.

И, конечно, ей нужно обязательно учиться — потому, что без смирения не войти в Царствие Небесное.

Но... сейчас невозможно повторить курс аскетики, и передать все те мысли, все те назидания духовные, которые связаны со смирением. Но, если представить в какой-то предельной простоте, что происходит...

Что происходит в монастыре? Человек, находящийся в монастыре, он отрекается от своей воли — он проявляет послушание. В Апофтегмах сказано: «Послушание отсекает волю».

И человек, находящийся в монастыре, так или иначе, ходит на богослужения. Раз в неделю — приятно сходить на службу... но каждый день ходить на службу... тоже приятно, тоже хорошо... но, при этом, это — определённая жертва. Нужно пожертвовать своим временем, своими силами, нужно сонастроить свой образ жизни с образом жизни в монастыре — то есть, нужно быть достаточно жертвенным человеком. И такой образ жизни, который заключается не только в посещении службы, но и в том, чтобы выполнять монастырское послушание, он требует достаточного смирения, не настаивания на своём.

Ну, а что происходит в миру? Например, многодетная семья... а, может быть, из этих детей ещё кто-то имеет какое-то тяжёлое заболевание, и за ним нужен постоянный уход.

Я, как-то, посетил такое многодетное семейство в Сергиевом Посаде — замечательные люди! Любящая мать, любящий отец, предельно жертвенные люди. Не совсем простые дети — я там побыл 40 минут, и я почувствовал — это мой предел, я больше не могу... я лучше буду в Академии — доклад, статья, преподавание... любое послушание... но я не могу! Потому, что это — очень большой труд. А эти люди — они даже не замечают этого труда, они просто несут его — и не 40 минут, а в течение всей жизни. Безропотно. И даже не ставят себе никакого зачёта. И это тоже — определённое смирение. Потому, что они живут не для собственного комфорта, и не для собственного удобства — вся их жизнь проникнута любовью.

Получается, что есть обстоятельства — определённый образ жизни, который в монастыре — один, в миру — он отличается, но, в сути вещей, это — единая система координат.

Поэтому... на христианской проповеди, православной проповеди — очень часто звучит монашеская система координат, и на это можно даже возразить и сказать: «Что вы нас учите тому, чему учили монахи? Зачем нам нужны назидания из „Лествицы“ Иоанна Лествичника? Это назидание для очень узкой аудитории! Как нам применить нам в своей жизни?»

А, получается, есть единая система координат, она в Православии — единая. И все идёт этим единым путём.

Ну... иногда, для того, чтобы доказать эту систему координат, я вспоминаю разночтения в рукописях преподобного Никиты Стифата, которым приходится всю жизнь заниматься, переводить его труды, издавать некоторые неизданные сочинения.

Преподобный Никита Стифат описывает девятичинную иерархию в трактате «Об иерархии», где — девятичинна Небесная иерархия, девятичинна земная иерархия... и он пишет «монахи», а в разночтениях — «миряне». То есть, в девятый чин, в последний, самый скромный чин иерархии церковной, по представлениям Никиты Стифата, входят монахи. Но где-то, в его же рукописях, используется слово «миряне». То есть, миряне относятся тоже к некоей священной иерархии в этих древних текстах.

Так или иначе, единая система координат, единая система ценностей. И в этой системе координат научиться смирению очень трудно — и для монаха, и для мирянина.

А, с другой стороны, очень легко — и для монаха, и для мирянина. Потому, что сам образ жизни, та стезя, на которую вступают православные христиане — это узкий путь, ведущий в Царствие Небесное. И на этом узком пути, на каждом этапе, в каждый момент, необходима жертва.

Но, самим по себе, образом жизни — не научиться смирению. Поэтому, нужно стремиться к духовному руководству, к тому, чтобы открывать свою душу духовному отцу, и слушаться его не только внешне, но и внутренне, читать святоотеческие творения, святоотеческие сочинения... Святителя Феофана Затворника спрашивали его адресаты, которые находились с ним в переписке, что делать, если не находится духовный отец? Святитель Феофан побуждал найти духовного отца, но найти, именно, правильного духовника — то есть, настоящего духовного пастыря. Ну, и, в крайнем случае, если вдруг есть какие-то непреодолимые препятствия, то тогда — обращаться к святоотеческим творениям. Но это не означает, что, если человек нашёл духовника, то он не должен обращаться к святоотеческим творениям — святых отцов надо любить читать, и принимать их... вмещать их духовное назидание и ставить его в основу своей духовной жизни.

Так, если человек, в течение длительного времени, живёт не для себя, для Бога, старается отсекать свою волю, при этом, не приписывает себе чрезмерных свершений и понимает, что он мало чего достиг, то, постепенно, в его жизни будет появляться смирение. Но, если он этого не замечает — то и хорошо.

К.Мацан:

— Я бы вот о чём хотел спросить, отчасти отталкиваясь от того, о чём Вы говорите. Вообще, слова «отсечение своей воли» для современного человека, мирянина, как мне представляется, звучат, как некоторый вызов. Потому, что вся культура современная, всё пространство медийное говорит нам: «Ты — будь собой... ты этого достоин... бери от жизни всё!» Сегодня многие прибегают к услугам психологов, и хорошо, если это психолог — хороший, христианский. А если это психолог обычный, светский, то, скорее всего, человек услышит от этого психолога слова о том, что: нужно понять свои желания... нужно прислушаться к себе... нужно реализовать то, что ты хочешь... не нужно испытывать чувство вины за что-то... не нужно себя подавлять... принять себя таким, какой ты есть" — и это всё, как представляется, прямо противоположно тому, о чём говорит христианское предание...

Вот, об этой теме поговорим, я надеюсь — я Вас спрошу — после небольшой паузы.

Я напомню, сегодня у нас в гостях в программе «Светлый вечер» игумен Дионисий Шлёнов, наместник Андреевского ставропигиального мужского монастыря, профессор МДА и руководитель аспирантуры МДА.

Мы скоро вернёмся — не переключайтесь!

«СВЕТЛЫЙ ВЕЧЕР» НА РАДИО «ВЕРА»

К.Мацан:

— «Светлый вечер» на радио «Вера» продолжается.

Ещё раз, здравствуйте, уважаемые друзья!

В студии у микрофона — Константин Мацан.

В гостях у нас сегодня игумен Дионисий Шлёнов, наместник Андреевского ставропигиального мужского монастыря, профессор и руководитель аспирантуры МДА.

Итак, в конце прошлой части, я, вот, этот вопрос поставил — про то, что вся современная культура говорит человеку не отказываться от своей воли, а, наоборот, поставить её на пьедестал. Не получается ли так, что христианская проповедь сегодня, вот, на это препятствие, принципиально, натыкается?

О.Дионисий:

— Ну... надо сказать, что в богословии Церкви, в богословии преподобного Максима Исповедника прозвучала апология подлинной всесовершенной человеческой воли...

К.Мацан:

— Так...

О.Дионисий:

— ... во Христе Спасителе. Потому, что монофелиты — они пытались настоять на том, что во Христе Спасителе не может быть человеческой воли, но есть только Божественная воля. А Максим Исповедник отвечал: «Нет, во Христе может быть человеческая воля». На это ему отвечали: «Но, если эта человеческая воля хоть немного греховна, то она должна быть отвергнута. Ведь, во Христе нет греха — значит, в Нём не может быть и воли». А на это преподобный Максим Исповедник отвечал: «Нет, во Христе есть воля. Но эта воля — всесовершенная и негреховная, очень тонко сонастроенная с Божественной волей».

И, вот, этот ответ преподобного Максима Исповедника — он является, таким, внутренним священным камертоном для того, какой должна быть воля у христиан — у тех, кто исповедует Христа Спасителя подлинным Богочеловеком, Второй Ипостасью Святой Троицы. И мы, как православные христиане, должны стремиться не к тому, чтобы уничтожить свою волю, а к тому, чтобы очистить свою волю, к тому, чтобы привести её в гармонию с тем, что хочет от нас Бог. И, чем больше этого согласия, гармонии, тем лучше.

Но, конечно, с точки зрения практической, гармония с Богом предполагает очень сильную дисгармонию со своим греховным началом. И соотношение воли с Божественной волей требует от человека радикального разрыва с тем, что ему хочется по его греховному и несовершенному устроению.

Современный мир — он... можно настаивать на том, что и он ничего плохого не желает, а просто хочет, чтобы человек раскрылся таким, какой он есть. Но... раскрыться человеку таким, какой он есть, невозможно без выполнения Божественной воли, без веры, без связи с Богом, без стремления к Богу. Причём, не какое-то аморфное стремление, а очень точное стремление, которое происходит на основании Священного Писания и Священного Предания — то есть, через церковный строй жизни, через Церковь. И здесь этика мира может радикально расходиться с этикой Церкви.

Церковь говорит о свободе во Христе. Мир говорит об автономной свободе. Церковь говорит о преодолении своего греховного начала через аскетический подвиг, и, тем самым, наука аскетика становится ключевой. Без аскетики радикально продвинуться по духовной лествице. А мир говорит: «А можно и без аскетики». Церковь говорит о необходимости молитвы, о необходимости поста, о том, чтобы освободить себя для молитвы и поста — или заниматься молитвой и постом... и используется, кстати сказать, в Священном Писании Нового Завета тот же самый глагол: «Занимайтесь молитвой и постом». А в другом переводе: «Упразднитесь для молитвы и поста».

Получается — школа. Что мы должны учить? Мы должны учить молитву, мы должны учить пост. Мы должны изучать духовную жизнь, а молитва, в какой-то степени, она ограничивает нашу волю. Потому, что, когда мы молимся, мы просим Бога о милости. Мы выстраиваем правильные отношения между человеком, который, сам по себе, несовершенен и Богом, у которого мы просим помощи. А что такое пост? Пост — это тоже утеснение себя, ограничение себя, особый аскетический инструмент.

Кстати сказать, я взял этот стих — «Занимайтесь молитвой и постом» — и посмотрел, как его толкуют святые отцы. И обнаружил: ведь, в протестантских версиях часто используется вариант: «Занимайтесь молитвой», — а пост остаётся за скобками. Тем не менее, в древнегреческой святоотеческой традиции, именно: «Занимайтесь молитвой и постом», а в поздних святоотеческих текстах эта формула трансформируется в форму: «Занимайтесь постом». И, через это, я вижу, как в Византии роль поста возрастала. И, действительно, Марк-монах, средневековый аскетический автор, жил в XIII веке, он Византийской Императрице дал совет: «Возьми пост, и прикрепи его к своей руке, как драгоценность, и носи, как украшение».

Вот, в такой системе координат, Церковь побуждает к духовному совершенству через... такое... здоровое, правильное внутреннее и внешнее самоотречение.

А современный мир — он призывает к тому, чтобы опереться на самого себя, на свои собственные силы. Может быть, немножко доверять Богу, но не сильно. По поговорке: «На Бога надейся, но сам не плошай». Но когда человек «немножко» ходит в церковь, «немножко» читает святых отцов ( для интеллектуального развития ), «немножко» молится, считает, что это не главное, что в нём есть много собственных добрых и справедливых сил, то он может зайти очень далеко.

Конечно, для некоторых людей, такое «малое» исполнение церковных предписаний — это, всего лишь, первый этап их духовной жизни. Сначала — понемножку, потом посильнее, потом — ещё посильнее, и потом — душа проникнется, откроется, и всё будет хорошо.

Но, для кого-то, жизнь в Церкви может казаться — периферией его бытия. Его собственное творчество, собственная работа, его собственная жизнь, его собственные силы, его собственная воля — они могут иметь большее, или, даже так скажем, священное значение. А сказано: «Не сотвори себе кумира». А человек, так или иначе, из самого себя творит себе кумира, и из своей личной жизни творит себе кумира.

Но проходят годы, и человек, который мог быть умным, мудрым, многознающим, вдруг сам сможет ощутить в своей душе пустоту — потому, что будет не хватать веры, будет не хватать Бога, будет не хватать жертвенной системы координат.

И... чем отличается герой от не героя? Герой готов пожертвовать собой. И он понимает, что есть ценности выше его собственных ценностей. И тот, кто понимает это, тот, кто выстраивает такую систему ценностей, он через подвиг, через жертву — он очищает свою душу. Он обновляется, как орёл. В Священном Писании Ветхого Завета, в псалмах, сказано: «Обновится, яко орля, юность твоя», — вот, жертвенный человек, не настаивающий на своей воле — он, как орёл.

Древние греки считали, что такой орёл — он особая птица, имеет особую силу приблизиться к Солнцу. Солнце сжигает его крылья, он падает в море, вырастают новые, и он снова... можно сказать, реанимируется, снова начинает летать... и потом повторяется то же самое.

Но святые отцы — они отказываются от какого бы то ни было апокатастасиса — идеи восстановления, особенно, цикличного восстановления. Но, при этом, говорят, что это — покаяние. Значит, через покаяние, через жертву, через ненастаивание на своём, человек может достичь духовных высот. А через непокаяние, через не жертву, через настаивание на своём, человек может достичь очень больших внешних результатов в своей жизни, но, в конце концов, оказаться в очень сильном вакууме.

К.Мацан:

— Вот, к вопросу о воле хочется ещё с одной стороны подойти, продолжая эту волнующую тему. А волнующая она потому, что касается каждого человека.

Я, вот, сказал о том, что, казалось бы, современная психология... очень обобщённо об этом говорю... диктует человеку поставить свою волю на пьедестал. Но ведь есть же и прямо обратная ловушка, когда человек говорит, что... ну, возьмём самый простой пример.

Там... нагрубил ближнему. И, вместо того, чтобы раскаяться внутренне и себя осудить, человек говорит: «Ну... были причины. Во мне действуют силы... это мои... там... детские травмы, например... или я был в моменте таких эмоций, которые сильнее меня, и я не могу их сдерживать». То есть, во мне есть что-то, что — не моё, что — не я ( мои эмоции, мои чувства ), которые мной владеют, и за которые я не несу ответственности. Я, конечно, плохо сделал, что нагрубил, но, в принципе, вот, логика такая — были причины, которые сильнее меня«.

И, в такой момент, хочется... там, допустим, себе... сказать: «А где была твоя воля в этот момент? Неужели не дана нам Богом воля, чтобы как-то к своим эмоциям отнестись? Чтобы посмотреть со стороны на то, что в тебе есть».

Вот, что об этом говорит Христианское Предание и Церковь?

О.Дионисий:

— Ну... Максим Исповедник говорит... хотя, может, не совсем в тему... в переводе с древнегреческого: «Воля — это держава греха». Но, в то же самое время, и — держава добродетели. То есть, воля — это, такое, самое ключевое состояние человека, от которого он может и спастись, и, в результате неправильного пользования волей, он может погибнуть.

Когда человек оправдывает свои неправильные действия тем, что он их не контролирует... он, просто, словесно говорит о своей слабой воле... и она, действительно, может быть ослаблена... но, всё равно, это неправильное поведение — от него же исходит. То есть, он, своей волей попускает... и, может быть, пытается оправдать сам себя тем, что у него слабая воля. Получается — сознательная или бессознательная хитрость.

Но — не только хитрость. Действительно, есть разные психологические типы, и, психически, человек отличается от человека с нормальной психикой тем, что у него очень много... таких... дополнительных мотивов, которые появляются. И священники, в своей пастырской деятельности, они постоянно сталкиваются с такими... так сказать... повышенно-сложными мотивами. И очень трудно бывает объяснить, что, например, тот, кто делает что-то неправильно, но говорит, что он в этом не виноват, что он в этом — виноват. И что так поступать нельзя.

Но... воля — есть. Святые отцы не отвергают наличия воли. Более того, преподобный Максим Исповедник, и не только он, они говорят о том, что это — существенно важная часть человека. Они не призывают к упразднению воли, они призывают к исправлению воли.

Для светского человека может показаться, что жить в Церкви — скучно. И что скучно соотносить свою волю с Божественной волей. Но тот, кто приходит в монастырь, он знает, что жить в Церкви — очень интересно. Почему монахи приходят в монастырь? Не для лёгкой же жизни, не для того, чтобы их кормили... там... обедом, и, иногда, ужином... а по другим причинам.

В монастыре человек — он освобождён от многих мирских попечений. Ему не надо... там... два раза в день ходить в магазин — может эконом съездить на машине, или кто-то, кто помогает монастырю — поможет. И у него есть дополнительное время — для молитвы, для чтения, для богомыслия. И человек, который пытается соотнести свою волю с Божественной волей, и послушать Бога — он же не проявляет такое механистическое послушание, как проявляет кто-то кому-то, когда он просто должен формально послушаться. То есть, мы слушаем Самого Бога, который является Источником мудрости, Источником богословия, Источником жизни. Мы соотносимся с церковной традицией, которая не является мёртвой, но — живой. И, тем самым, это очень интересно, и важно, и значимо.

«СВЕТЛЫЙ ВЕЧЕР» НА РАДИО «ВЕРА»

К.Мацан:

— Игумен Дионисий Шлёнов, наместник Андреевского ставропигиального мужского монастыря, профессор и руководитель аспирантуры МДА, сегодня с нами в программе «Светлый вечер».

Я бы вот о чём ещё хотел спросить... Мы начали наш сегодняшний разговор с того, что в Андреевском монастыре — две области, два, таких, потока церковной жизни сопрягаются, сочетаются. Это, с одной стороны, аскетическое монашеское делание, и, с другой стороны, наука, образование, научная деятельность и учёба. Я бы, вот, о чём хотел в этой связи спросить... Вопрос, в чём-то, может быть, нелицеприятный, но мне, как человеку, который интересуется, скажу аккуратно, богословием, очень важный.

Есть такое мнение, ощущение, что церковное богословие — штудии, конференции, богословские журналы научные — это что-то одно, а, вот, приходская жизнь — это что-то другое. Две, такие, параллельные прямые, которые не пересекаются, и простому церковному народу, который приходит в храм обычный у себя в городе, в районе, по воскресеньям, то, что делают учёные монахи в кабинетах, на конференциях, в семинариях, в принципе... ну, не то, чтобы не очень нужно... но это не очень влияет на то, как они живут в Церкви. И это — какая-то раздвоенность... Есть такое, или, всё-таки, нет? Всё-таки, вот, те реки воды живой, которые в учёном монашестве текут — они как-то должны дотекать и до приходской жизни простых людей церковных... тогда — как это происходит? В чём здесь взаимосвязь? Как высокое научное богословие... ну, как-то... конвертируется, транспонируется в обычную приходскую жизнь? Что Вы об этом думаете?

О.Дионисий:

— Надо сказать, что понятие «учёное монашество» — оно, может быть, не совсем корректно. Потому, что... получается, что есть учёные монахи... а другие — какие? Неучёные? И возникает разделение.

Вы же спрашиваете сейчас не столько об учёном монашестве — потому, что оно на западе институционализировано в виде отдельных орденов...

К.Мацан:

— Ну, да...

О.Дионисий:

— ... а в восточной традиции оно так не институционализировано.

К.Мацан:

— Ну, учёных-богословов, в принципе, я имею в виду...

О.Дионисий:

— Вы говорите об академической науке.

К.Мацан:

— Да.

О.Дионисий:

— Насколько академическая наука, которой занимаются, в том числе, и монахи — насколько она соотносится с запросами прихожан на приходе или в монастыре?

Действительно, такая проблема есть. Узко-научные статьи, даже на весьма актуальные темы... а я лично сейчас занимаюсь, как мне кажется, одной из самых актуальных тем, а, именно, теорией первенства, чести и власти Константинопольского патриарха и её последствиями... вернее... сказать точнее — истоками этой теории... потому, что душа очень переживает за раскол в мировом Православии, и хочется понять — смысл, причины... хочется обосновать позицию Русской Православной Церкви не просто в силу того, что она, априори, права, а обрести смысл в Священном Предании, показать, что соборная экклезиология, которую исповедует Русская Православная Церковь, соответствует Священному Преданию святоотеческому, а экклезиология первенства — этому Преданию не соответствует.

Надо сказать, что прихожане — очень тонкие люди. Они очень тонко чувствуют богословские смыслы и значения. Может быть, у них... в их ритме жизни... нет времени для того, чтобы очень внимательно, скрупулёзно прочесть богословскую статью и на неё как-то прореагировать, но они очень тонко чувствуют богословскую науку, и здесь, в Андреевском монастыре, через проповеди... в проповедях удаётся некоторые идеи, мысли богословских статей донести до прихожан.

Здесь возникает вообще очень интересная пропорция. Чем отличается академическая наука от гомилетики, от проповеди? Можно много чего сказать, но, в сути вещей, академическая наука — это концентрат мыслей... там... справочного аппарата, а проповедь — она берёт одну маленькую мысль из той же статьи и находит двадцать или тридцать дополнительных способов для того, чтобы донести смысл этой одной мысли до аудитории.

И тогда можно задать вопрос: ну, значит, прихожане такие глупые, что они...там... в тридцать раз глупее, чем те, которые читают эти статьи? Значит, тот, кто может прочесть статью, он всю статью прочтёт, а прихожанину надо ещё, там, тридцать раз объяснить... и не всю статью, а одну грань?

Ну, так устроена любая проповедь — это педагогика Церкви. И в этой педагогике есть своё искусство — потому, что надо найти такие слова, чтобы не замусолить мысль, чтобы она не потеряла свою значимость, свою актуальность. Нужно вложить её в душу, и сделать это так вдохновенно, чтобы у человека потом осталось какое-то вдохновение и для того, чтобы он самостоятельно смог что-то изучить и почитать.

Я хочу сказать, что академическая наука — она важна. И, может быть, она — не для всех. Но, в то же самое время, такая, хорошая наука должна быть связана с духовным просвещением сильнее, чем может показаться на первый взгляд.

Тот, кто занимается наукой, он должен иметь живую мысль, он должен писать актуальные статьи, и он должен, в какой-то степени, чувствовать — а как, вот, с этой, наукообразной, статьёй, которую он написал, соотносятся какие-то более широкие пласты. И, может быть, он должен быть способен донести то, что он создал в научном виде, до аудитории, которая — не такая научная. И... ну, вот, это — краткий ответ на этот вопрос. Можно много говорить!

Действительно, мне же приходится, как заместителю главного редактора «Богословского вестника»... как раз, 20-летие прошло... с 2003 года занимаюсь, и продолжаю заниматься, можно сказать, журналом «Богословский вестник» — ВАКовский журнал Духовной Академии. И он состоит из ряда статей. Прихожане, наверное, не будут читать подряд эти статьи — они, так скажем, слишком наукообразны для прихожан. Но... нельзя сказать, что прихожане не интересуются богословием. Может быть, они интересуются богословием больше, чем те люди, которые прочтут ту или иную статью по теме своей диссертации или своего исследования.

Прихожан всё интересует — их интересуют церковные праздники, жития святых, духовно-назидательные смыслы... и... прихожане — это прекрасная аудитория. Потому, что, если в обычной академической аудитории лектор обязан читать лекции по узкой теме, и не всегда находит отклик в своей аудитории, то прихожане, если к ним с душой открыто обратиться — они всегда поддержат, и всегда будет очень замечательный и глубокий отклик.

К.Мацан:

— Я, однажды, такое интервью встретил... одного очень опытного московского священника, который немножко посетовал, что в проповедях... вот... ежевоскресных... в храмах, как правило, священник, проповедник обращается к темам морально-назидательным, и, намного реже, к темам догматическим — то есть, размышлениям о Троице... о трёх Лицах и единой природе Троицы... о двух природах во Христе... волях во Христе — обращаются реже... потому, что... ну... предполагается, что эти темы не имеют... такого... прямого воздействия на прихожан.

И я эту мысль, однажды, в интервью высказал — с другим священником общаясь. И этот, другой, священник мне сказал: «Да, может быть, всё так. Но я в своём храме уже настоятель 30 лет, и я понимаю, что я с своими прихожанами уже все эти догматические темы много раз проговорил. Ну, невозможно ещё раз к этому возвращаться — поэтому, так или иначе, реагируешь на... там... повестку дня... скорее, на поведенческие моменты, которые слышал в исповеди и, поэтому, рефлексируешь это... и, скорее — да, обращаешься больше к морально-назидательной тематике, чем к размышлению о догматике».

Вот... как в Вас это отзывается? Что Вы об этом думаете? Есть такая проблема — и первая, и вторая?

О.Дионисий:

— Ну, вот, мы сказали о том, что в Андреевском монастыре удаётся... или, так скажем — делается попытка соединить и монашескую жизнь и академическое богословие. Надо сказать, что проповедь — она очень зависит от того, чем наполнено сердце проповедника, о чём он думает. Очень трудно произнести искусственную проповедь — то есть, ту, которую ты не прожил. Поэтому, можно найти, например, проповедь на тему дня — очень хорошую, чью-то другую, чужую... но её очень трудно выучить. И невозможно пересказать. Потому, что можно говорить и передавать те мысли, которые у тебя в душе находятся.

А богослов — это тот человек, который наполняет себя богословскими мыслями, святоотеческими назиданиями, и его душа должна быть, по определению, полной. И, от этой полноты, он может говорить проповедь. Если это будет богословская проповедь, или, по большей части, богословская — то тогда такой проповедник должен передать эти богословские истины в каком-то своём собственном творческом преломлении.

Как-то я оказался в Греции, и под рукой у меня была книга Христоса Яннараса «Алфавит веры». Надо сказать, что это достаточно... такой... либеральный богослов, одно из ключевых слов которого «относительность». То есть, всё — относительно друг друга, но Бог — Он абсолютен.

Но в этой книге — «Алфавит веры» — он очень искусно постарался, применяя философскую диалектику, передать современным языком истины веры. И мне это как-то очень понравилось, и я стал... то ли в прозе... то ли даже в стихах... перекладывать некоторые разделы... потому, что я увидел такую живую богословскую мысль, и захотелось то, что он уже переложил по-своему — дать ещё какое-то переложение, и, по-своему, через это переложение, понять, что он говорит. И насколько жизненно это.

И, вот — есть Символ веры: «Верую во Единаго Бога Отца, Вседержителя, Творца небу и земли, видимым же всем и невидимым...» — священный Символ веры. Но у святых отцов есть много исповеданий веры, изложений веры, когда они, своими словами, предельно точно и определённо передавали это содержание веры. И, вот, здесь, проповедник — он должен уподобиться, вот, этим древним святым отцам. То есть, он должен не просто наизусть произнести Символ веры, а он должен эти вероучительные истины донести, сквозь призму своего опыта, сквозь призму своего знания, до аудитории. Это — что касается богословской проповеди.

Так же — и нравственно-назидательная проповедь. Она тоже — не формальна. Она тоже должна достучаться до души. И, для того, чтобы она родилась... она тоже произносится от некоторой полноты духовного опыта, и от полноты знаний. Не всякий скажет, что «я на таком духовном уровне, что имею право духовно воспитывать». Ну, значит — со смирением, и при обращении к опыту святых отцов.

К.Мацан:

— Спасибо огромное за нашу сегодняшнюю беседу!

Я напомню, что игумен Дионисий Шлёнов, наместник Андреевского ставропигиального мужского монастыря, был сегодня с нами в программе «Светлый вечер». Мы Вас ещё раз поздравляем — два года, вот, в эти дни, когда мы эту программу записываем, как Вы возглавили... может быть, слово «возглавили» и не очень удачное... как Вам было поручено стать наместником в Андреевском монастыре.

Спасибо огромное! Я надеюсь, что — до новых встреч на волнах радио «Вера»! С Вами, и с нашими слушателями.

О.Дионисий:

— Благодарю Вас за вдохновляющие вопросы! Будем и дальше трудиться, чтобы Андреевская обитель оставалась местом духовной гармонии и взаимодействия — во славу Божию и на благо Церкви.

К.Мацан:

— Спасибо!

У микрофона был Константин Мацан.

До свидания!

«СВЕТЛЫЙ ВЕЧЕР» НА РАДИО «ВЕРА».