У нас в гостях был руководитель сектора приходского просвещения Синодального отдела религиозного образования и катехизации иеромонах Геннадий (Войтишко).

Мы говорили о том, что такое церковные традиции, как они возникали, могут ли меняться и чем отличаются от привычек.

Ведущие: Алексей Пичугин, Марина Борисова

---

А.Пичугин:

— Дорогие слушатели, здравствуйте!

«Светлый вечер» на светлом радио.

Здесь, в этой студии, приветствуем вас мы — я, Алексей Пичугин...

М.Борисова:

— ... и Марина Борисова.

А.Пичугин:

— С удовольствием представляем нашего гостя. Ближайший час, эту часть «Светлого вечера», здесь, в этой студии, вместе с вами и вместе с нами — иеромонах Геннадий Войтишко, руководитель сектора приходского просвещения Синодального отдела религиозного образования и катехизации.

Здравствуйте!

О.Геннадий:

— Добрый вечер!

М.Борисова:

— Отец Геннадий — вот, вопрос, как к знатному просветителю... ( Смеются ) Ну... из песни слова не выкинешь!

Есть вечный антагонизм, что ли, внутри каждого из нас. Мы, с одной стороны, все приверженцы сохранения церковных традиций, а, с другой стороны, мы не очень понимаем, что это такое. И, с третьей стороны, мы понимаем, что жизнь не стоит на месте, она как-то движется, и, если посмотреть на церковную историю, то и традиции, периодически, претерпевают какую-то эволюцию. И, вот, в этом во всём мы разобраться сами, без помощи Вашей, навряд ли сможем.

Итак... а что же такое церковная традиция, до какой степени и где её необходимо соблюдать, и где уже просится эта самая эволюция, и как бы, с этой эволюцией, не нарушить, вообще, сам строй церковной жизни?

О.Геннадий:

— Наверное, всё-таки... конечно, надо было начинать плясать от печки, и, всё-таки, договориться нам о терминах. Потому, что для кого-то, традиция — это какая-то, такая, замшелость, которая: «Да, Бог ты мой... зачем это всё тащить сейчас? Мы — современные люди, а традиция — это, такой, чемоданчик, у некоторых и без ручки, который совесть не позволяет бросить, но и нести невозможно...»

М.Борисова:

— Этнографический музей.

О.Геннадий:

— Да... хорошо, если это ещё воспринимается, как музейная ценность!

Вот, например, скажем... когда бываешь в каких-то музеях интересных... вот, я помню Фонтенбло, это под Парижем... есть такой замечательный музей — резиденция Жозефины и Наполеона. И там выставлены были ночные вазы этого дворца. Ну, замечательно красивые... и даже, наверное, они на аукционах стоят каких-то денег... то есть, в общем, ценность. В том числе, музейная ценность. Но, когда сейчас мы имеем водопровод и все удобства, что называется, в одной, даже малометражной, квартире, то, в общем, возникает вопрос — зачем нам ночная ваза, пусть и такая замечательная, и даже из Фонтенбло?

И, для многих, действительно... в лучшем случае, для многих людей, не очень, наверное, понимающих суть и предназначение традиций... это, действительно, в лучшем случае — про музейную ценность. Которую... ну... хорошо на полочку поставить, посмотреть, водить экскурсии. А мы — современные люди... и, как бы, до свидания!

А для кого-то это, вообще, то, что надо выкинуть, и вынести, как Ленина из мавзолея, выбросить или закопать где-нибудь. Но... тут опять, ведь... от непонимания того, что есть традиция.

Традиция — это даже не артефакт, который хранится где-то, и мы на него смотрим. Традиция — это способ. Это способ передачи ценностей — того, что для человека, для семьи, для народа, для, в целом, человечества, важно, и что необходимо бережно передавать из поколения в поколение.

Второй момент... конечно же, возникает вопрос: а что мы передаём, и каково содержание того, что мы передаём? И это может быть, действительно, по меткой метафоре, «угасший пепел», который из поколения в поколение передаётся, а может быть огонь, возжжённый единожды, передающийся от первоисточника... пока сейчас так, завуалировано скажу... через людей к следующим поколениям.

Возвращаясь к вопросу о церковной традиции. Безусловно, для нас важно всё то, что дал нам Господь — вот, тот самый главный Первоисточник. Он есть начало всей нашей жизни, Он есть первоисточник не только нашего существования, но и понимания того, что, на самом деле, ценно и важно, и что важно для жизни здесь и сейчас, и будет важно в будущем, и что будет не ограничено, вообще, временными какими-то рамками.

Ну, об этом, наверное, чуть позже и подробнее.

М.Борисова:

— Но... если мы не будем углубляться в теорию, а посмотрим на практику...

Вот, из года в год, постепенно... даже в церковном обиходе... очень многое меняется.

О.Геннадий:

— Да.

М.Борисова:

— Но приходят новые люди, и они воспринимают это... вот... как церковную традицию — «так в Церкви принято».

О.Геннадий:

— Да.

М.Борисова:

— Но, вот... скажу по собственному опыту... то, что было принято в Церкви 40 лет назад, сильно отличается от того, что принято в Церкви сейчас.

О.Геннадий:

— Во многом есть отличие, да.

М.Борисова:

— Я имею в виду какие-то самые простые вещи. И они... не носят какого-то глубинного смысла, а это, просто — некие привычки.

А.Пичугин:

— Маркеры, что ли... маркеры времени... А это... более того... это не только во времени, ведь, происходит. Если вы приедете... я не знаю, там... в Воронежскую область, придёте в храм, и потом приедете в Архангельскую область и придёте в храм, вы увидите совершенно разные традиции... которые люди в Воронежской области считают чем-то незыблемым, и люди в Архангельской — тоже.

М.Борисова:

— Ну, вот, в качестве примера. У меня — подруга, ходит в храм недалеко от Серпухова. И там есть такая традиция: человек, приходя на исповедь, идёт со свечкой и на аналое, рядом со священником, оставляет свечку.

О.Геннадий:

— Хорошо, если свечку! В одном месте, мне рассказывали, как кладут под Евангелие деньги — я был в ужасе от этой истории!

А.Пичугин:

— А, Вы что... подождите, отец Геннадий... это же — старая традиция! Я даже помню...

О.Геннадий:

— Какая пошлятина эта традиция!

А.Пичугин:

— ... да... заплатить батюшке за исповедь! Это хорошо описано в книге про Павла Груздева... вернее, вот, где его воспоминания, где он говорит, что он в ссылке в Казахстане, и очень хочется пойти в храм, но его останавливает то, что у него нет денег, а хочется батюшке за исповедь — дать.

О.Геннадий:

— Вот, у меня мама так рассказывала, что она... Ну, мы с ней созванивались, и я её спросил: «А как ты... ты когда была в храме — причащалась и исповедовалась?» Она, вроде церковный человек, говорит: «Ты знаешь, сейчас денег нет». Я: «Что?.. Почему?.. Объясни, пожалуйста». Она: «Ну... есть такая традиция — приносить деньги...» — и это для меня был шок, на самом деле... Я был в курсе этой «как бы» традиции.

М.Борисова:

— Но, понимаете... это не «как бы» традиция. Если чуть-чуть заглянуть в наше не столь далёкое прошлое, окажется, что объяснение-то — самое реальное, жизненное. Это — 1958 год, когда советская власть решила уже окончательно закрыть церковный вопрос. И, там, одномоментно, был в 70 раз повышен налог на свечи...

О.Геннадий:

— Да-да-да...

М.Борисова:

— ... и люди, которые ходили в храмы, оказались перед выбором: либо храм закроют — просто, как банкрот, — либо надо что-то делать. И традиция приносить свечку — она оттуда. Потому, что, просто, люди стали покупать, или добывать, или сами держали ульи — брать воск и делать, кустарным образом, свечи, и приносить в храм, чтобы обойти, вот, эту, вот... чудовищные условия.

И оттуда же, вот, это, вот, желание поддержать. Но, поскольку, если ты кладёшь, в те времена, в общую кружку, то общую кружку вскрывает староста.

О.Геннадий:

— Да... а он, нередко, был «под колпаком у Мюллера», то есть, у уполномоченного... иначе — у КГБ...

М.Борисова:

— Да, и, в таком случае, до священника ничего не доходит.

А.Пичугин:

— Ну, подождите... опять же... здесь же... мы про какое время говорим? В 1961 году было принято новое законодательство, которое не предполагало, вообще, участия священника в каком-либо финансовом...

О.Геннадий:

— Ну, да, да... Хрущёв делал всё, чтобы, вообще, уничтожить Церковь, и, собственно говоря, прихожане пытались выкручиваться, как могли из той ситуации, которая была...

М.Борисова:

— Поэтому, эта традиция имеет смысл только...

О.Геннадий:

— Да, имеет. Но сейчас она звучит в другом контексте.

М.Борисова:

— Вот, о чём я и хотела Вас расспросить! Потому, что таких, вот, традиций — и в кавычках, и без кавычек — достаточное количество в нашей церковной жизни.

А сейчас, чем больше новых людей приходит в Церковь, тем больше у них первый посыл внутренний — разобраться в смыслах.

О.Геннадий:

— Правильно.

М.Борисова:

— Но эти смыслы... как-то... очень быстро схлопываются. Потому, что, если посмотреть... вот... даже в центральном московском храме, как себя народ ведёт на Воскресной Литургии...

Вот, начинается Евхаристический канон. Казалось бы, чего проще? Ты знаешь, что это — от «Верую» до «Отче наш». Но...

А.Пичугин:

— Ну, чуть подальше...

О.Геннадий:

— Ну, плюс-минус, да... ну, уж не будем цепляться к деталям...

А.Пичугин:

— Но считается — до «Отче наш», кстати говоря, почему-то...

О.Геннадий:

— Ох, ты ж... ё-моё!..

А.Пичугин:

— Не-не-нет... нет...

М.Борисова:

— Вот, пожалуйста, вам! Традиции...

О.Геннадий:

— Ну, хорошо, хорошо...

А.Пичугин:

— А... ну, сам канон-то нет... сам канон-то, понятно...

М.Борисова:

— Но, при этом, когда ты видишь реакцию людей — на возгласы, на какие-то песнопения — она не совпадает с ощущением того, что происходит, в данный момент, в алтаре! По крайней мере, внешние проявления религиозного чувства — они иногда просто обескураживают именно в этом месте. Они, может быть, были бы очень уместны в любом другом... но здесь они какие-то странные.

О.Геннадий:

— Согласен. И, более того, я вам скажу, что... хорошо, что Вы этот именно пример привели... не очень правильно смотреть на идеалы Церкви и учение Церкви, исходя из реальности жизни верующих, и декларирующих этот идеал.

Ну, правда... сказать, что, вот, верующие ошибаются и грешат, и, поэтому, заповедь такая-сякая, против которой прегрешают эти люди, неуместна — это абсурд. Заповедь — есть заповедь, правило — есть правило, идеал — есть идеал. А, вот, не получается...

Более того, про центральный храм, про который Вы сказали — наверняка там зевак больше половины... ну, во всяком случае, экскурсантов... наверное. Я не берусь уж судить до конца, но у меня есть такая... интуиция, на этот счёт.

Я думаю, что первое, с чего надо начинать — это задать себе вопрос: а, вот, то, о чём мы говорим, то явление, которое имеет место быть — оно Богом установлено, или это — искажение того, что Богом установлено?

Ну, пример приведу. До революции, и долгое время... вот, эти тридцать лет, о которых вы говорите, нормой, или даже традицией, можно сказать, было Причастие единожды в год. Не то, чтобы нормой, но это — факт, и это — традиция. И, поэтому... ну, так сложилось... что это Причастие, предшествовавшее этому говение, совершалось в течение Великого поста. Пост прошёл — аминь, и побежали по своим делам дальше. Ну, и как-то это ещё отмечалось в исповедных ведомостях — для того, чтобы фиксировать, что человек, действительно, православный. Ну, раз в год Причастился — и аминь.

Можно ли признать это нормой? Нет, нельзя. Потому, что Господь совершенно другой императив дал своим апостолам. Апостолы — именно об этом проповедовали? Вот, про такое Причастие, про такую Литургию, или — как-то иначе? Нет. Опыт первых христиан — он соответствует этой традиции Причащаться раз в год? Нет, абсолютно. Ну, и какие-то дальнейшие поколения. Когда мы читаем святых отцов — соответствует ли, вот, эта традиция единожды в год Причащаться, или не соответствует? Нет, не соответствует. Это — искажение. Но, поскольку оно уже вошло в обиход, то, давайте, применим, по отношению к нему, не просто слово «традиция» — оно здесь, мне кажется, неуместно... «привычка»!

Вот, «привычка» и «традиция» — эти два слова, два понятия нам позволят разграничить всё, что ненормально, всё, что не соответствует изначальному Божьему посылу и, вот, тому источнику, от которого мы черпаем всю нашу жизнь — и личную, и в Церкви. И то, что исказилось и стало уже как бы абсолютной реальностью нашего бытия.

Вот, пример про частое Причастие... или Причастие раз в год. Скажем так.

А.Пичугин:

— Друзья, мы напомним, что в гостях у светлого радио сегодня иеромонах Геннадий Войтишко, руководитель сектора приходского просвещения Синодального отдела религиозного образования и катехизации.

М.Борисова:

— Но, смотрите... Мы же не можем полностью вернуться к первоисточнику. И это было бы, наверное, странно, если рассматривать... всё-таки, христианство...

О.Геннадий:

— Мы и к Богу не можем вернуться?

М.Борисова:

— К Богу... хотелось бы!

О.Геннадий:

— Вот, Он и есть Первоисточник. И, в этом смысле, нам не надо никуда возвращаться. Потому, что Он — здесь и сейчас. И, если Он сказал тогда: «Приидите, примите и ешьте, и пейте от Чаши сей...» — то эти слова актуальны и сейчас. И, поэтому, не надо никуда бежать — в античную лавку, в раритетный музей или какой-нибудь древний архив. Потому, что это — здесь и сейчас. Это актуально здесь и сейчас.

Но... хорошо. Апостолы жили когда-то давно...

М.Борисова:

— Но мы же не знаем, как происходила Евхаристия в Апостольские времена!

А.Пичугин:

— Ну, у нас есть определённые свидетельства на этот счёт...

О.Геннадий:

— Кое-что знаем...

М.Борисова:

— Но это же, в любом случае, некая реконструкция.

О.Геннадий:

— Ну... смотрите... у нас есть... давайте, так... хорошо. Норматив. Причастие раз в год — это не норматив. А норматив — какой? Мы открываем постановления Соборов — в том числе, и Вселенских — канонические правила Церкви зафиксированы на бумаге, тут не надо нам фантазировать, — где написано: «Кто находится на Евхаристии, будучи верным ( то есть, христианином ), и не Причащается, отклоняясь от установленного порядка...» — и можно здесь добавить: по какой-либо умозрительной причине, — «то, как творящий бесчиние, должен быть, если он клирик, извергнут из сана, а, если он мирянин, должен быть отлучён от церковного общения, доколе не покается».

А.Пичугин:

— Но, тут, знаете, есть такая история...

О.Геннадий:

— Прописано! История... так...

А.Пичугин:

— ... будут говорить, что я опять... вот... всё... сюда свожу...

Хочет человек Причаститься... ну, прям, хочет... а ему священник говорит: «Не, не... я тебя отстранил».

Хотя, если уж мы посмотрим те же правила, то отстранить человека от Причастия священник может не больше, чем на одну службу. А дальше уже он должен идти к епископу...

О.Геннадий:

— Конечно...

А.Пичугин:

— ... и епископ, как глава епархии, фактически, глава малой Церкви, должен разбирать эту ситуацию сам.

Но у нас же так никто не делает, и, в итоге, у нас огромное количество людей — верных — про разным причинам, не Причащаются. Это могут быть какие-то серьёзные причины.

О.Геннадий:

— Могут быть.

А.Пичугин:

— Это могут быть причины — в голове у священника...

О.Геннадий:

— Могут быть...

А.Пичугин:

— ... потому, что он, вот, так трактует какие-то правила. Это может быть совсем что-то элементарное, на которое в других приходах и внимания не обратят, но, вот... для кого-то — важно, и он человека отстранит. И, в итоге... и я с этим сталкивался... достаточно много людей, которые хотели бы Причаститься, но не могут этого сделать, поскольку...

О.Геннадий:

— Да, согласен, увы! Факт есть факт.

А.Пичугин:

— Есть уже проблема...

О.Геннадий:

— Есть.

М.Борисова:

— Но... мне кажется, есть ещё тут проблема в том, что вступают в противоречие те самые исторически сложившиеся привычки...

О.Геннадий:

— Та-ак...

М.Борисова:

— ... которые принимаются за незыблемую традицию.

А.Пичугин:

— Во-от!

М.Борисова:

— Скажем, понятно, что, при условии, что человек Причащается раз... ну, пускай, четыре раза в год — большими постами... понятно, что перед Причастием ему требуется сугубая подготовка и исповедь. Поскольку, это бывает достаточно редко, и, за эти промежутки, у него накопилось... там... много чего...

О.Геннадий:

— Ну, очевидно, будет... там... набор...

М.Борисова:

— Если он Причащаться хочет за каждой Литургией, если он... ну, пусть, он посещает Литургию раз в неделю по Воскресеньям... он хочет Причащаться. Ну, нечего ему исповедовать каждую неделю!

О.Геннадий:

— Вот, и не надо высасывать грехи из пальца! Потому, что Исповедь — это не билет к Причастию.

А.Пичугин:

— Да.

М.Борисова:

— Но... опять... почему я говорю, что здесь — зазор... вот, эта, вот, исторически сложившаяся привычка — она, ведь, не только у паствы, она — и у священников...

О.Геннадий:

— Она и у нас в голове. У священников.

А.Пичугин:

— Но, ведь, это ещё часто и невозможно переломить. Потому, что... сам знаю такие случаи.

Служил в городе священник, которого, действительно... ну, там... на протяжение десятилетий, все считали... и, возможно, что это так и есть... очень духоносным, очень правильным, старцем. Вот, его нет, много лет уже, а у людей в голове, всё равно, это сидит: «Вот, отец такой-то так заповедал, и мы, всё равно, будем ходить... и ходить... и вы тут, батюшки новые и молодые, служите мало, недолго, опыта у вас нет никакого — вы нас не убедите обратном!» — это та ситуация, с которой, вот, я, например, сталкивался... я видел её... и, вот, так люди...

О.Геннадий:

— Да, так есть. Так, к сожалению, было... и... я думаю, что так будет.

Но, во-первых, мне кажется, не надо никого ломать и... прям, «ломать»... это мне не близкое, вообще, слово. А, уж, тем более, никого об колено не надо ломать. В том числе, и...

А.Пичугин:

— Но «ломать», «переломить» и «ломать об колено» — это разное. «Переломить ситуацию»...

О.Геннадий:

— Да я ж нагнетаю! Я ж нагнетаю... понятное ведь дело... но, смотрите, какая вещь. Есть такой очень хороший... то ли история, то ли анекдот... когда в сеемое готовили сосиски, и варили их подрезая по краям. Ну, и, проходит какое-то время, кто-то из молодых задал вопрос: «А почему мы это делаем? Что, сосиски от этого вкуснее будут?» — «Но так моя бабушка делала!»

Поехали к бабушке — задавать эти вопросы, зачем нужно подрезать сосиски по краям. «Ой, а что же вы, деточки, всё той же маленькой кастрюлькой пользуетесь?» — «В смысле?» — «Ну, просто, по-другому эти сосиски туда бы не поместились!»

Ну, вот, знаете, про такие милые случаи... вот, смотрите. Это какая, там... бобровая или медвежья шапка на голове у почётного караула в Великобритании? Ну, вообще — она про что? Она ни про что! Она — неудобная, эти солдатики падают в обморок от этой дикой жары, смотрится это, с нашей колокольни, сейчас, ну, мягко говоря, нелепо... чеканный шаг с поднятием под странный этот градус ноги... но... всё равно, это — мило, для кого-то это — некий аттракцион, и вряд ли, я думаю, британцы, в ближайшее время, откажутся и от этих шапок, и от этих способов построения в почётный караул. Точно так же — мы берём наших солдат... ну, зачем так ногу поднимать высоко для того, чтобы чеканить идти... наверное, это красиво, но это не функционально! Эти аксельбанты, которые висят... ну, красиво... ну, а про что они?...

А.Пичугин:

— Камилавка тоже — не функциональна, но...

О.Геннадий:

— Ой... на больное наступил!

А.Пичугин:

— Почему? Нет... ну, это же...

О.Геннадий:

— Но камилавка — в Русской Церкви. Это... есть большая разница... потому, что камилавка...

А.Пичугин:

— В Греческой Церкви таблетка — это другое совсем...

О.Геннадий:

— ... и, более того, те же скуфейки... вопрос там — функционала.

И, вот... это интересный момент, когда происходит потеря смысла и содержания, зачем это было нужно, в конкретный момент, и переносится туда, где уже этот функционал — вот, предназначение, смысл, зачем это всё создавалось — теряется. Как так получилось? Стоит ли за это держаться?

Ну, если это милая какая-то история, никому не причиняющая вреда — когда мы созерцаем эту, вот, разводку почётного караула, и она по своей традиции выстроена...

А.Пичугин:

— Ну, она красивая...

О.Геннадий:

— Симпатичная...

А.Пичугин:

— Так же, и облачения в Церкви — они, что, очень функциональные? Они, что — очень удобные? Ну, по-разному бывает... но, просто, это такая традиция, которая не несёт никаких — ни положительных, ни отрицательных...

О.Геннадий:

— Она просто есть.

А.Пичугин:

— Есть и есть. Она — красивая. Я считаю, что это — красиво.

О.Геннадий:

— А барьер к Причастию — это уже проблема. Это — проблема.

И, вот, мне кажется, вот, здесь надо, всё-таки, голову включать и понимать, что есть важно, а что — второстепенно, с чем можно согласиться в качестве или привычки, или традиции, но — не терять из фокуса внимания смысл... смысл, главное! А, ведь, главное — это Евангельский императив, Евангельская позиция. Это то, что сказал Христос. То, чем жили апостолы. То, чем жили святые. Разные святые — поэтому, у нас есть разный опыт, и разные традиции, в этом смысле. Есть традиция исихазма, есть традиция нестяжателей, есть традиция — одних, других, третьих... и эта широкая палитра, из которой мы можем выбирать. Беда начинается тогда, когда всех, как в прокрустово ложе, начинают загонять в несущественные вещи, возвышая их на самый высокий уровень.

И... почему так происходит? Потому, что, к сожалению, эти годы атеизма и, в принципе, разрухи в головах... я сейчас — не только про период СССР... в том числе, и дореволюционную разруху в головах я имею в виду сейчас... у нас исказился... или даже, может быть, потерялся... если, таким, умным языком говорить... богословский метод.

Что я имею в виду? У нас исказилось понимание, что есть первичное, главное, второстепенное, третьестепенное и, вообще, никакое не степенное. Мы каноны — правила — выставляем, нередко, в качестве догматов...

А.Пичугин:

— Тут я бы попросил Вас разъяснить разницу — поскольку, для многих она неочевидна.

О.Геннадий:

— Догмат — это некое понимание всего того, что связано с Богом, и это является истиной веры. Если уж с таким, вот... это сложно прозвучало, или... понятно?

А.Пичугин:

— Нет, нет... это уже понятно.

О.Геннадий:

— Это самое главное, что мы знаем о Боге — вот, так скажем. Самое главное, и что не может быть изменено — потому, что мы не можем влиять на свойства Бога. Вот, Бог — Он таков. Христос — Он, вот, таков...

А.Пичугин:

— Простите... Бог — таков, насколько... как это в догматах прописано... насколько Он Сам нам это открывает.

О.Геннадий:

— Конечно. Бог Сам говорит о Себе нам, открывает Себя человеку — для того, чтобы мы строили отношения в Богообщении, в Богопознании.

Второй момент — это всё, что связано с порядком и возможностями существования Церкви, и... можно даже сказать: в какой-то конкретный период времени.

Вот, пример классический. Про Евхаристию, между прочим, коль уж мы затронули эту тему. Сейчас — какое правило? Мы Причащаемся после Евхаристического поста — ничего не вкушая и не испивая никакой воды. Обычно, утром. Если мы говорим про Воскресную Литургию.

Но, для ранних христиан, Евхаристия — Таинство Благодарения — это про вечер, во-первых, про трапезу сначала — ужин, и, по трапезе — совершается Благодарение: преломление хлеба и Причастие Тела и Крови Христа.

Спустя время, возникли какие-то нестроения, которые потребовали реакции церковного сообщества. И было принято решение, что важно теперь нам совершать Евхаристию, Причастие — без всяких ужинов, трапез и прочая, прочая.

А.Пичугин:

— Это, вот, тоже проблема. Потому, что приходят люди, особенно пожилые, которые говорят, что они выпили таблетку, и — не хотят... не могут...

О.Геннадий:

— ... и им дают отлуп.

А.Пичугин:

— Такое тоже бывает.

О.Геннадий:

— Да, безусловно, бывает. И тут не надо нам удивляться, что, иногда мы впадаем в тех самых фарисеев, законников, о которых мы читаем в Евангелии, и как громко мы на эту тему возмущаемся: «Боже мой! Они — не веруют, и не считают необходимым, чтобы исцеление этого сухорукого произошло в субботу... или чтобы прокажённый был очищен Христом! Ой, ужас, какие негодяи! Никакого милосердия!» Но... часто происходит в нашей реальной жизни: «Что, ты выпила таблетку? Какой кошмар! Ужас!!!» — что тут на этот счёт сказать?...

Но мы — люди, как люди. И нет ничего прекрасного, нет ничего замечательного, что бы мы, люди, носители испорченной природы после грехопадения, сами бы не испортили! К сожалению, это факт.

А.Пичугин:

— Мы продолжим беседу с отцом Геннадием Войтишко, иеромонахом, руководителем сектора приходского просвещения Синодального отдела религиозного образования и катехизации, буквально, через минуту.

Марина Борисова и я, Алексей Пичугин, также здесь.

А.Пичугин:

— Возвращаемся в студию светлого радио, друзья!

Напомню, что в гостях у нас сегодня иеромонах Геннадий Войтишко — руководитель сектора приходского просвещения Синодального отдела религиозного образования и катехизации РПЦ.

Марина Борисова и я, Алексей Пичугин, здесь.

М.Борисова:

— Вот, отец Геннадий, коснёмся теперь сочетания традиции и смысла. Богослужение тут — очень хороший пример.

О.Геннадий:

— Да.

М.Борисова:

— Если мы возьмём Всенощную... ну, начнём с того, что...

О.Геннадий:

— Того, что называется сейчас, в современной российской традиции, Всенощной...

М.Борисова:

— Да. Я просто хочу оставить за скобками бесконечные разговоры о том, что Всенощная — это то, что ночью... заутреня — это то, что рано утром...

А.Пичугин:

— Да, нет... это, просто, для... там... Имперской Церкви Синодальной дореволюционной было нормой: вечером — вечерня, утром — утреня...

М.Борисова:

— Я уже не говорю о том, что, если открыть Следованную Псалтирь, увидишь там такие экзотические вещи, как «междучасие»...

О.Геннадий:

— Да, да...

М.Борисова:

— ... и никто не может объяснить, куда его вставлять.

Но... всё это замечательно — для очень небольшого числа людей, одарённых вкусом к Богослужению, которые готовы 24 часа в сутки, действительно, с пользой для себя, проводить в церкви за Богослужением.

О.Геннадий:

— Да, да...

М.Борисова:

— Если взять повседневную реальность нашей жизни, вот, мы, грешные прихожане, вечером в субботу приходим на службу... и дальше — опять: стремление, с одной стороны, современного прихожанина осмысленно стоять на службе, а, с другой стороны, традиция, почерпнутая в очень глубокой древности, требует достаточно длительных Богослужений, которые мы не в состоянии физически вынести.

Поэтому, естественно, на протяжение истории, эти Богослужения — сокращаются, сокращаются и сокращаются, за счёт очень разных приёмов. Где-то что-то отрезается... где-то что-то переходит в скороговорку...

О.Геннадий:

— «Господи, помилуй, Господи, помилуй, Господи, помилуй...»

М.Борисова:

— ... и, вот, честно сказать, меня это немножко обескураживает. Потому, что я не понимаю — зачем? Лучше отрежь ты там половину тропарей, или половину стихир, оставь две, но произнеси ты их так, чтоб понятно было, о чём они.

О.Геннадий:

— Я согласен.

М.Борисова:

— Но, когда ты стараешься вместить... вот... в ужавшееся время огромный объём — в результате, человек стоит на службе и не понимает ничего.

О.Геннадий:

— Я вам скажу, человек, который — и в храме стоит, и в алтаре стоит — не понимает ничего. Потому, что эта скороговорка... просто... ну, с моей колокольни... безумие. Тут — нечего возражать... факт!

М.Борисова:

— Но, в то же время, как трансформировать службу, не задевая смысловую часть?

О.Геннадий:

— Для это должно быть: а) рассуждение, и б) понимание последствий. Ну, и, изначально, конечно — понимание того, ради чего мы это делаем.

Если мы это делаем ради конъюнктуры, угоды нашим страстям-похотям — это одна история. Это, конечно, нетерпимая мотивация, и она, вообще, даже не может быть взята в расчёт.

Я специально сейчас уйду в сторону для того, чтобы пояснить, как в угоду человеческим страстям и похотям что-то пытаются менять на глобальном уровне.

Ну, скажем... вся эта гендерная повестка мировая — она есть продолжение страстей и похотей повреждённого человечества. И, для того, чтобы легитимизировать это — что бы это ни было — начинают покушаться... или не начинают, а давно уже покусились, и давно уже пытаются это всё изнасиловать... на незыблемые вещи, Богом данные. В том числе, на понимание природы человека, отношения полов, понятие семьи, и так далее, и так далее. И, соответственно, весь «церковный» ( в кавычках, потому, что тут уже о церковности с трудом можно, наверное, говорить ) строй подгоняется под страсти и похоти — ну, это беда. Это — караул, катастрофа. Там, наверное, уже, действительно, о Церкви говорить вряд ли возможно. И некие религиозные сообщества, в том числе и претендующие на именование себя христианскими, наверное... сейчас берусь рассуждать об этом аккуратно... наверное, вряд ли можно признать таковыми. То есть, христианскими.

Если мы вернёмся к нашей действительности. Я полагаю, что трансформации возможны только при паре условий.

Первое. Незыблемыми остаются вероучительные смыслы, которые передаются из поколения в поколение, и которые в нас поддерживаются Духом Святым. Потому, что Дух Святой, живущий в Церкви, наставляет на каждый день, на каждый миг нас на всякую истину и правду. Это — первое.

Второе. Важно понимать мотив — зачем мы хотим это всё менять? Если речь идёт о том, мы читаем: «Исполним нашу утреннюю молитву...» — а у нас 18.00 вечера... ну... как-то... тут, наверное, есть смысл подумать: а почему бы нам не поставить, всё-таки, утреню — утром? Или, каким-то образом, трансформировать...

А.Пичугин:

— Или, хотя бы, опустить некоторые вещи, которые, конкретно, к утру нас отправляют.

Я знаю священников, которые, например, читают, вот, те самые, утренние, молитвы, которые во время Шестопсалмия читаются... ну, просто, потому, что там...

О.Геннадий:

— Да... вот... это — широкое поле для рассуждений. И здесь, первое, что важно — рассуждение, спокойствие, без всякого... знаете... ажиотажа. Без компанейщины... без того, что об этом сказал тот или иной важный богослов, проповедник или кто-то... вот, компанейщина здесь будет мешать всему доброму.

И — третье. Вы знаете... люди, которые входят в понимание, почему так в Церкви произошло... в какой-то момент, для них это несоответствие «исполним утреннюю нашу молитву...» уходит на 33-й план. Оно становится настолько незначимым... А значимым — что остаётся? Да предстояние пред Богом! И я — вздохну перед Богом молчаливо... либо я Ему так скажу... или так — наверное, это будет уже вопрос 33-го порядка. Главное — что мы перед Богом, главное — что мы здесь, и что мы собрались... Наверное, было бы, конечно, неплохо это привести в какой-то адекватный порядок, и, поэтому, нормально, когда в Церкви собираются мужи церковные, архиереи, миряне, которые образованы и богословски подкованы, и хороший имеют... как это... модное слово такое... «бэкграунд»... то есть... подготовку, назовём так... и опыт — и рассуждают на эти темы, и выносят какие-то решения. Нормально... это всё возможно.

Но, мне кажется... Церковь — живой организм, который может меняться. Но тут есть ещё одна очень-очень печальная оговорка. Дело в том, что в Церкви есть и печальный опыт трансформаций, — в том числе, и политически обусловленных трансформаций, — которые вызывали... или причиняли телу Церкви раны, и некоторые из этих ран не уврачёваны до сих пор.

М.Борисова:

— Знаете, мне тут довелось услышать такую формулировку — тоже из уст священника, — что наша Церковь была настолько сильно ушиблена расколом, что, с тех пор, любые изменения — это просто героический подвиг.

О.Геннадий:

— Я с этим полностью согласен. И неуврачёванность раны русского раскола, во многом, мне кажется до сих пор кровоточащей раной. До сих пор отзывается у нас серьёзными болями. И я думаю, что одна из важнейших задач наших — и в молитве, и в практических действиях — в том числе, уврачевание этого раскола. Это — крайне необходимая вещь.

Но... действительно, когда государь, царь Алексей Михайлович и патриарх Никон предприняли реформы, наворотив делов... действительно, расколов всё общество... они, действительно, сделали то, что... таким... гулким эхом отзывается до сих пор. И, поэтому, всякий раз, любое прикосновение к теме перемен каких-то... ну, вот... адекватности потребностям Церкви сейчас, будет вызывать некое... не знаю... слово-то подобрать... такое... приличное... некую оторопь. Вот, так.

А.Пичугин:

— Хорошая мысль. Я, например, вот, в таком контексте никогда не думал. Что, вот, эта болезненность ощущения перемен — она корнями уходит... что можно найти, куда она уходит корнями. И, во многом, она, наверное, действительно, и вправду, уходит, именно, в раскол XVII века...

О.Геннадий:

— Многие наши современники — русские люди... вот... простые миряне... или даже священники — на самом деле, вообще, даже не представляют, насколько это страшная рана — русского раскола. И насколько она — проблема до сих пор.

Поэтому... ну, кстати... вы знаете, интересно... про традиции и перемены, и как эти перемены сохраняются до сих пор.

Вот, мы говорили о Евхаристии, об участии верных в Евхаристии... есть определённая разница... разность... этой традиции в Русской Церкви... скажем... и 30-летней нашей давности... сейчас мы... немножко, так... меняемся тоже... и, например, Греческих Церквей. Но, вот, ещё одна и прекрасная особенность. В современных Русских церквах традиция стала — все девушки покрывают — неважно, маленькие, большие, взрослые... неважно, замужем, незамужем — покрывают голову платком...

А.Пичугин:

— ... и все ходят, умиляются... трёхлеточка, такая, ходит...

О.Геннадий:

— ... наверное, это интересно и прекрасно.

Понятно, что речь идёт о покрове платка, или какого-то головного убора, как знака покрова мужа... ну... у нас сейчас, вот, немножко другая ситуация. А в греческой традиции — женщина, входящая в церковь, снимает платок, снимает головной убор. Почему? Потому, что это был ответ на исламское, османское завоевание Константинополя, Византийской Империи. И всякая женщина, носившая платок — это, в общем, скорее всего... ну, во-первых, это требования исламские — потому, что это хиджаб... и для того, чтобы было понятно, что в церковь, в церковное собрание входит не мусульманка в хиджабе, этот платок необходимо было снимать.

И так происходит до сих пор. И, наверное, это — милая, трогательная традиция, которая подчёркивает, что — нет, мы сохранили христианство даже в этом исламском мире!

Ну, надо сказать... бывшая Византия — это не только нынешняя Эллада, или Греция. Это — Турция, во многом, и это, фактически, исламский, хоть и... такой... европиезированный мир. И в этом европиезированном исламском мире, всё равно, важно сохранять свою христианскую идентичность. И эти женщины её подчёркивают, и, входя в храм, снимают головной убор, снимают платок.

Как это всё меняется! Вот, предложи сейчас это в Русской Церкви — это будет воспринято просто в штыки. А почему? И, вот, здесь очень важно иметь в виду ещё один параметр — контекст.

В каком-то контексте, этот платок снятый, будет очень уместен и крайне необходим. А в другом контексте — это будет фронда, это будет... знаете, такое... протестующий феминизм... и ещё какая-нибудь дурь.

И, вот, этот контекст важно учитывать. Важно учитывать звучание, отражение твоих стремлений к переменам или ещё к чему бы то ни было. В резонансах с другими людьми, с тем обществом, в котором ты живёшь.

Вот, у нас русское общество — оно такое сейчас. А греческое общество — оно, вот, такое. И к этому надо бережно относиться, и иметь в виду.

А.Пичугин:

— Друзья, напомним, что в гостях у светлого радио сегодня иеромонах Геннадий Войтишко — руководитель сектора приходского просвещения Синодального отдела религиозного образования и катехизации Русской Церкви.

Мы продолжаем говорить о традициях в Церкви — насколько они живы, насколько они позволяют Церкви быть живой...

М.Борисова:

— Но у нас, очень часто, за скобки попадает очень важный элемент Богослужения. Собственно, если идти от Предания, то послов князя Владимира, потрясло в святой Софии в Константинополе именно то, что они — были поражены красотой. И, вот, эта самая красота — она, последнее время, периодически, вступает в противоречие с поисками смысла.

О.Геннадий:

— Поясните.

М.Борисова:

— Да, поясню, что я имею в виду.

Вот, Первая неделя поста. Идёт вечером чтение канона преподобного Андрея Критского. И, так уж повелось, что... ну... я просто помню, когда я пришла в Церковь, так было везде... эта служба — при приглушённом свете, и все прихожане стоят с горящими свечами в руках.

Что происходит теперь? Вот... опыт этого года.

Прихожу на службу, покупаю свечку...

О.Геннадий:

— ... и Вы — одна, посреди храма, со свечой?

М.Борисова:

— Да...

А.Пичугин:

— А остальные — со смартфонами!

М.Борисова:

— Остальные — с телефонами! Причём, я могу понять, когда это — молодые люди, может быть, недавно начавшие ходить в храм. Но с этими телефонами теперь стоят и бабушки! И, вот, это зрелище настолько потрясло настоятеля нашего храма, что он даже в проповеди, в первый день, сказал об этом. Потому, что... поиск смысла, конечно — замечательно, но что тебе, такому ищущему существу, мешает заняться этим поиском дома, перед тем, как ты придёшь на службу? А на службу прийти — не как в библиотеку, а, именно, как на службу — то есть, участвовать в ней, а не следить за текстом!

А.Пичугин:

— И я знаю священников, которые выходят на амвон и говорят... пример я, да, слышал: «Как же хорошо! Раньше все стояли со свечками, а теперь все стоят с телефонами — и слава Богу! Потому, что люди начинают... мы читаем на церковно-славянском, или в каком-то адаптированном виде, а люди следят — во всех переводах, в каких им удобно, и погружаются в пространство смысла», — это тоже мнение.

М.Борисова:

— Ты знаешь, я просто по своему опыту могу тебе сказать, что, когда я погружалась в пространство смысла, я раздобыла такую брошюру, где параллельный текст — на церковно-славянском и на русском — с комментариями. То есть, когда идёт какая-то символика, взятая непосредственно из Писания, там просто вставлены куски — из Ветхого Завета, из Нового Завета, на которые ссылается в своём образном ряду автор.

А.Пичугин:

— Ну, тут, за Богослужением... конечно, не изучить...

М.Борисова:

— И я сидела... каждый раз, перед тем, как пойти в храм, я просто открывала дома эту брошюру, и, вот, на сегодняшний день, я прочитывала этот текст, и я шла в храм, спокойно покупала свечку, и мне уже ничего не нужно было.

О.Геннадий:

— Знаете, тут, вот... опять же... вот, это, всё мне напоминает уже музей. Потому, что... ну, конечно, можно созерцать «Ночной дозор» — да, это замечательное полотно голландского художника... может быть, одно из самых дорогих в мире сейчас — красиво, интересно, техника замечательная, светотени... всё чудесно... и масштаб...

Но, для того, чтобы увидеть и понять, что там изображено, нужно, конечно, перед этим, проточить тонну литературы. Ну, не тонну... это я загнул... но — какой-то объём.

И, если мы приходим на Богослужение, и, действительно, чтобы войти в молитвенный труд Богослужения, нам требуется перелопатить тонну литературы, то что-то здесь, мне кажется, не очень хорошо, всё-таки.

А.Пичугин:

— А, почему? Ведь, если следовать этой логике, мы, приходя на любое Богослужение... там, на Всенощное бдение... чтобы понимать, о чём канон читают, должны тоже перелопатить достаточно много...

О.Геннадий:

— Это, с моей точки зрения, требует от нас, всё-таки, размышления — а так ли это оправдано? Размышления... рассуждения какого-то.

Безусловно, вопрос, конечно же, в понимании того, что звучит. И это — чисто технический, с одной стороны, вопрос — потому, что может читаться так всё, что... караул!.. что называется, «всех святых выноси». А может и язык быть непонятным.

Вот, я знаком с опытом чтения канона преподобного Андрея Критского в переводе митрополита Никодима Ротова. И, кстати, если я правильно помню, Святейший владыка когда-то и сам читал...

А.Пичугин:

— Да, читал в этом переводе... не знаю, как уж сейчас...

О.Геннадий:

— Ну... сейчас... в главном храме страны и Церкви... всё-таки, какие-то, очень традиционные, наверное, сигналы должны звучать, и, поэтому, читается это на церковно-славянском языке. Но опыт чтения канона в переводе владыки Никодима Ротова — он оказался очень интересным. Не буду говорить такие слова, как «удачно» или «неудачно», но люди, подходя по прочтении канона, в том числе, к священникам, которые его читали, выражали благодарность за то, что они начинают это воспринимать на слух, в том числе.

У мирян не было раньше возможности воспринимать текст глазами — потому, что, во-первых, книг не было, всё — на слух. И сейчас они на слух не воспринимают церковно-славянский язык. Это факт. Мы ничего с этим уже поделать не можем, как мне думается. Кто-то лучше погрузится в церковно-славянский, кто-то хуже, и это тоже важное наше сокровище, к которому бережно должны относиться, но на слух — многим трудно. Я бы даже сказал — большинству, и духовенства, в том числе. Поэтому, вот, это чтение с листа, параллельно стоя и слушая, и видя, что на бумаге — оно вполне себе оправдано.

Другой вопрос... ну, скажем, насколько непривыкшему видеть любой гаджет, планшет, с которого читается этот текст в храме, человеку, это не будет создавать внутренний когнитивный диссонанс? Ну, это другой разговор...

Когда батюшка выходит на проповедь — вот, о котором Вы сказали сейчас... у меня сразу возникает вопрос: а в чём суть претензии? Ну, необычно, да... необычно... но они же не в какой-то социальной сети сейчас находятся, или в чатике каком-то...

М.Борисова:

— Я позволю себе такую аналогию... может быть, несколько вольную. Вы же ,когда приходите в театр, скажем, на пьесу Шекспира...

О.Геннадий:

— Ох, есть, чем Вам ответить...

М.Борисова:

— ... Вы же не будете сидеть с текстом...

О.Геннадий:

— Вы давно были в Большом театре?

М.Борисова:

— Я не пойду в Большой театр, даже если...

О.Геннадий:

— Вам не нравятся эти пластмассовые золотые... штучки?

М.Борисова:

— если... не с меня потребуют много-много денег, а если даже мне дадут много-много денег, я туда не пойду, простите! Но...

О.Геннадий:

— А либретто — видели, как выводится? Над сценой бегущей строкой!

А.Пичугин:

— Правда, что ли?

О.Геннадий:

— Ну... во всяком случае, во многих театрах сейчас... я не знаю, оставили в Большом, или нет... но над сценой... что это называется... рампа?...

М.Борисова:

— Нет, рампа — это внизу.

О.Геннадий:

— А, внизу, да... Вверху — некое такое поле, на котором, цифровым образом, выводится текст.

М.Борисова:

— А раньше в программку включалось либретто, нет? Сейчас уже нет?

О.Геннадий:

— Ну, вот, смотрите... вот, какая разница — ты сидишь с программкой, или ты...

Другое дело, что... смотрите... тут нюансик... свет гаджета может мешать во время театральной постановки. Если...

М.Борисова:

— А во время Богослужения он не мешает?

О.Геннадий:

— Ну, смотря, как светить... и кому светить...

Если вы читаете с экрана, и... собственно говоря, какая разница?.. вы все держите свечи... и... бумажки держите...

М.Борисова:

— Речь ведь тут не о том, что кто-то пользуется такой подсказкой, а кто-то — нет. Речь идёт о том, что это становится новой традицией. Поскольку, я больше, чем уверена, что старушки с айфонами — не видят в них ничего.

О.Геннадий:

— Это — как буквы настроить, подождите...

М.Борисова:

— Да как бы их ни настроил... в течение всей службы, в полумраке, приткнувшись носом в этот самый... ну, я просто по себе сужу...

О.Геннадий:

— Да... понимаю...

М.Борисова:

— ... я могу свидетельствовать, что очень трудно в определённом возрасте, когда проблемы со зрением возникают, и не знаешь — то ли снять очки, то ли, наоборот, надеть очки...

О.Геннадий:

— Да, да, да...

М.Борисова:

— ... и... я думаю, что вряд ли это приносит им пользу. И, может быть, если бы они стояли со свечой и просто молились бы, они больше бы поняли на слух.

О.Геннадий:

— Возможно.

М.Борисова:

— А это начинается: «Вот, так все делают — значит, и я тоже должен так делать».

О.Геннадий:

— Не уверен. Не уверено, что именно такой мотив. И, мне кажется... опять же... я исхожу из добропорядочности человека и этого праведного желания разобраться и быть слушающим, быть внимательным. И, поэтому, наверное, кому-то кажется, что открыть текст и следить по бумаге — так лучше.

Мне, например, не лучше. Ни по бумаге следить, ни, тем более, с экрана читать. Почему? Потому, что... я — это я, опять же... это мой пример, это — для меня. Мне проще напрячься и вслушиваться. Но это — моё. А у кого-то — по-другому. И, в этом смысле... я бы не был столь ригористичным.

Другой вопрос... знаете... вот, на Евхаристическом каноне с гаджетом — будет ли это удобно... или уместно... не знаю. Всё так тонко... каждый человек крайне индивидуален. И...

А.Пичугин:

— И приход — тоже.

О.Геннадий:

— ... и где-то это может показаться допустимым, а где-то это будет — неуместным... наверное. Опять же, контекст важен тоже...

А.Пичугин:

— Вы понимаете... что касается Евхаристического канона, здесь ведь есть ещё один тонкий момент. Есть храмы, где это — громко, вслух, в микрофон...

О.Геннадий:

— Да...

А.Пичугин:

— ... а молитвы Евхаристического канона — они очень понятны и без всякого перевода...

О.Геннадий:

— Ну, да... это правда.

А.Пичугин:

— ... и, если ты их слышишь, ты их — понимаешь.

А есть храмы, где всё... про себя... и, вот, тогда возникает вопрос для многих людей — что тут такого-то, в этом моменте происходит? Ну, хор поёт... он и до этого пел... а почему здесь нельзя тогда выйти, зайти, свечку передать... там... ещё что-то сделать... вот, всё, что люди привыкли делать? И, вот, это таинство момента самого — оно пропадает, и тогда... или текст нужно смотреть... или...

О.Геннадий:

— Ну, вот... именно в этом моменте, мне кажется, необходимо, всё-таки, заранее понять какие-то ключевые смысловые якоря нашего Богослужения, и, в том числе, Литургии. Вот, как раз таки, накануне, единожды ознакомившись с тем, какова структура, в том числе, Литургии или Евхаристического канона. Это не займёт вообще много времени и какой-то титанической подготовки, но...

Молитва — это же не текст... много раз мы об этом говорили. Молитва в человеке, или человеком, совершается не только, или даже не столько тогда, когда он пропускает через свой интеллект, свой ум некие слова, и они становятся ему понятными. Это — вознесение ума и сердца к Богу, во внимании и благоговении. И, вот, эти четыре условия — вознесение ума и сердца к Богу во внимании и благоговении — если эти четыре условия соблюдаются, молитва совершается. Я думаю, что люди, находящиеся в храме, и не слышащие слов Евхаристического канона, будучи во внимании и благоговении к Богу, вознеся к Нему сердце ( ведь, там же призыв перед этим идёт: «Горе ( то есть, вверх ), вознесём наши сердца...» ), они будут молиться евхаристической молитвой, соучаствовать в Евхаристическом каноне.

Поэтому, тут тоже... такая... знаете, ведь... что замечательно в христианстве? Что замечательно в Православной Церкви? Что нет этих шаблонов, что нет этих железобетонных, таких, знаете... вот... схем: либо так, либо этак. Главные смыслы сохраняются, а, вот, эта вариативность, которая присутствует, даже в тех обстоятельствах, которые мы имеем, в том числе, обстоятельства повреждённости и человеческой, и общества, и людей в Церкви... вот, эта вариативность — она сохраняется. И она, всё равно, какая-то живая, при этом...

Да, есть свои трудности, свои какие-то, вообще... недоработки... свои какие-то странности... но в целом-то — Дух Святой управляет Церковью. И Он, когда нужно, подсказывает, что поменять... а есть — и Сам он... так... аккуратненько нас поворачивает...

Вот, посмотрите... 30 лет назад — представить, что за каждой Литургией Воскресного дня мы будем Причащаться — ну... разве это можно было? Ну, только какие-то ультрасвятые люди так могли. А сейчас это кажется нормой. Вот, как-то Господь поворачивает... это же Его Церковь! Мы тут только... знаете... что-то как-то суетимся перед Его лицом... а Он — управляет.

А.Пичугин:

— Спасибо большое за этот разговор!

Мы напомним, друзья, что в гостях у светлого радио сегодня был иеромонах Геннадий Войтишко, руководитель сектора приходского просвещения Синодального отдела религиозного образования и катехизации.

Так же, мы, ваши ведущие — Алексей Пичугин...

М.Борисова:

— ... Марина Борисова...

А.Пичугин:

— ... прощаемся. До свидания!

М.Борисова:

— До свидания!

О.Геннадий:

— Всего доброго!

---

Все выпуски программы Светлый вечер

• «Образование и новые технологии». Михаил Сумбатян
• «Народное церковное искусство в СССР». Кирилл Вах, Дмитрий Антонов
• «Роль духовника». о.Григорий Геронимус

---

Проект реализуется при поддержке Фонда президентских грантов