«Быт русского моряка до Петра Первого». Гость программы — Анастасия Богомазова - Радио ВЕРА
Москва - 100,9 FM

«Быт русского моряка до Петра Первого». Гость программы — Анастасия Богомазова

* Поделиться

Гость программы: ведущий специалист Российского Государственного Архива древних актов Анастасия Богомазова.

Разговор шел об особенностях быта мореплавателей на русском севере в допетровскую эпоху.


Ведущий: Дмитрий Володихин

Д. Володихин

 –Здравствуйте, дорогие радиослушатели. Это светлое радио, радио «Вера». В эфире передача «Исторический час». С вами в студии я, Дмитрий Володихин. И мы сегодня продолжаем целый цикл, наверное, можно сказать, передач о жизни и быте Севера Руси. Мы неоднократно обращались к истории Соловецкого монастыря, к истории поморов, то есть русских людей, которые живут по берегам Белого моря, мы обращались к истории разного рода промыслов Севера. И сегодня мы поговорим на тему, которая может показаться неожиданной. Мы не раз и не два говорили, что у России задолго до Петра I был собственный флот, правда, это был флот не военный, это был флот монастырский. И помимо него еще существовали артели моряков, которые занимались разного рода промыслами. Иными словами, Белое море, да и вообще арктические моря были совсем неплохо освоены русскими мореплавателями. У них задолго до того, как в Россию пришел флот европейского образца, сложился свой, довольно сложный и абсолютно оригинальный, можно сказать, своеобычный быт. Именно о нем, о быте русского моряка до Петра I, мы сегодня и поговорим. А у нас в студии гость, вам уже знакомый по передачам о русских историках и о Соловецком монастыре, это Анастасия Александровна Богомазова, ведущий специалист Российского государственного архива древних актов. Здравствуйте.

А. Богомазова

Здравствуйте.

Д. Володихин

– Ну что ж, начнем не с людей, а начнем с кораблей. Насколько я понимаю, типов кораблей, которые родились так или иначе на Русском Севере, великое множество, по документам можно назвать ну шесть-семь, если не восемь типов, но сказать сейчас, как они выглядели, чрезвычайно сложно.

А. Богомазова

Да, это так. Все это были суда деревянные, шитые – то есть в прямом смысле слова шитые, с помощью вицы, с помощью определенным образом обработанного корня ели или корня, или молодых побегов березы или можжевельника. Их распаривали, размачивали, скручивали и сшивали доски, детали судна действительно, как канатом, как веревкой. Причем канат этот деревянный был очень прочный, и ни одного целого судна староманерного (что это такое, я скажу чуть позже) дореволюционного до сих пор не найдено, не сохранилось. Но в экспедициях исследователи находят детали обшивки или детали судов. Или вот совсем недавно под Вытегрой в Вологодской области из вод Онежского озера выбросило целый кусок судна с килями, с обшивкой, с фрагментами обшивки, и там тоже сохранилась вица.

Д. Володихин

– Насколько я понимаю, как в старину дома без единого гвоздя, строили корпуса кораблей.

А. Богомазова

Гвозди могли использовать, и железные гвозди могли использовать, и железные скобы, с помощью который укрепляли стыки, швы на обшивке судна. Но, во-первых, железо было дорогое и не все его могли себе позволить, во-вторых, железо подвергается коррозии, оно разрушается и разрушает дерево вокруг себя. Ну и, в-третьих, если вы попали в шторм на отдаленном берегу, на острове (на судно всегда брали с собой инструменты, мы об этом поговорим), вы можете накопать корней и как-то подремонтировать свое судно...

Д. Володихин

– А вот гвозди в лесу не растут.

А. Богомазова

А вот гвозди уже в лесу не растут. Но на крупных судах их использовали.

Д. Володихин

– Ну назовите нам типы судов того времени. Я очень хорошо понимаю, что вот сейчас прямо рассказать, какой был тоннаж и чем в деталях отличалось одно судно от другого, один тип судов от другого, чрезвычайно сложно. Но хотя бы какие-то самые общие слова, так чтобы наш радиослушатель понимал, насколько разнообразным был мир кораблестроения того времени.

А. Богомазова

Да, конечно, всех их называли, с петровской эпохи их стали называть «староманерными» в противоположность «новоманерным» судам – то есть судам, построенным по голландским образцам, которые ввел Петр. А староманерные суда, о которых мы будем с вами говорить этот час, это лодьи, соймы, карбасы, шняки, кочи, дощаники и насады, но это уже речные суда. Было даже такое загадочное судно – каюк.

Д. Володихин

– А вот речные – это дощаник и насад, правильно?

А. Богомазова

– Да.

Д. Володихин

– А остальные морские.

А. Богомазова

Ну они класс «море – река». В крупные реки они могли заходить. Лодья шла по морю, заходила в Северную Двину и доходила до Холмогор, а дальше груз перекладывали на речные суда. Но и дощаники могли тоже выходить в море.

Д. Володихин

– Но, видимо, они так далеко не плавали.

А. Богомазова

– Да.

Д. Володихин

– У нас были случаи, когда строили почти плоскодонные суда европейского типа. Ну например корабль «Орел», он не отличался вот, скажем так, тем, что конструкция его соответствовала морскому судну, там он был почти плоскодонный, но это был, если бы это было построено при Петре, это назвали бы новоманерным кораблем. Поэтому, наверное, плоскодонные, почти плоскодонные суда могли выходить в море, но недалеко. Если хоть какие-то черты, которые можно назвать у всех этих разнообразных, экзотически названых вами типов судов морского кораблестроения на Русском Севере?

А. Богомазова

Да, кое-что источники, документы XVI–XVII века дают. Но мы с вами прекрасно понимаем, что когда человек этого времени говорил «лодья» или «сойма» и писал, он понимал что это, ему не надо было описывать для своих современников корпус судна. Но могли назвать детали, могли назвать оснащение, которое стоило денег и которое выдавалось на судно, могли его перечислить. Или при покупке, при ремонте оснащения или деталей судна, самого судна могли назвать. А кроме того сохранились в приходно-расходных книгах монастырей северных записи о заказах и о покупках морских судов. К сожалению, в большинстве случаев их размеры не указаны.

Д. Володихин

– Ну вот что такое лодья например?

А. Богомазова

– Ну лодья – это самое крупное грузовое судно. Лодьи Соловецкого монастыря, который имел, наверное, наибольший флот на Русском Севере в XVI–XVII веках, в основном перевозили соль. И грузоподъемность тех судов, про которые хоть что-то известно, это 30–40 тонн, могло быть чуть больше 40 тонн. Ну опять же мы не знаем, это лодья, нагруженная в полный груз, как говорили документы, или это столько соли нужно было перевезти одномоментно. Ну будем считать, что вот это грузоподъемность.

Д. Володихин

– Ну понятно, что груз-то может быть 30–40 тонн, вместе с тем еще люди, припасы, инструменты.

А. Богомазова

– Люди, оснащение, посуда.

Д. Володихин

– Совершенно верно. Много всего-всего, вода, без чего невозможно обойтись в море, поэтому...

А. Богомазова

– Ну полезная грузоподъемность, скажем так.

Д. Володихин

– Понятно, полезная грузоподъемность. В принципе это немалый корабль. Ну а что касается, допустим, кочей, сойм, карбасов – хоть как-то можно определить хоть у одного из этих, перечисленных мною типов судов какие-то черты, что побольше, что поменьше, что для чего предназначалось?

А. Богомазова

Можно. Даже сохранились данные о размерах одной лодьи за XVI–XVII век. Это лодья 90-х годов XVII века и в длину она достигала почти 20 метров. В ширину в матерых набоях (в матерых – то есть у матицы, у киля расположенных досках обшивки), то есть внизу у киля она составляла около семи метров. А глубиной (ну видимо, это от верхнего набоя судна, то есть от верха обшивки борта судна до киля, до самого низа судна) она была где-то 1,6 метра.

Д. Володихин

– А кораблики поменьше, вот те самые кочи, карбасы, соймы?

А. Богомазова

– Ну кочи тоже были разные. Были кочи, на которых ходили на Новую Землю. Коч – это судно для арктического мореплавания. Были кочи, на которых ходили по сибирским рекам. И все открытие, освоение Сибири и северных морей, морей Северного ледовитого океана оно прошло на кочах. Ну тоже где-то до 20 метров они могли быть в длину, чуть больше, чуть меньше. А кочи – предполагать, что это были суда яйцеобразные, такой с округлой обшивкой, округлыми бортами.

Д. Володихин

– Чтобы лед их выталкивал, не сжимал, да.

А. Богомазова

– Чтобы лед их выталкивал. Причем есть сведения, что обшивка у них была специальная ледовая, но как она устроена, мы пока не знаем. А так вот как раз их размеры в документах исследователи нашли, и якутских кочей, и новоземельных.

Д. Володихин

– Ну я так понимаю, что они были сравнимы с лодьями, это было довольно крупное судно.

А. Богомазова

– Да, это крупное судно. Сойма поменьше. В документах Соловецкого монастыря начала XVII века сохранились размеры двух сойм, которые были построены по заказу монастыря, и одна из них могла достигать в длину где-то 12–15 саженей, а другая 10–12. Мы точно не можем сказать, потому что не знаем, какая сажень использовалась при измерении этого судна. Они тоже были разные, не всегда это указано в документе.

Д. Володихин

– Ну что же, понятно. То есть, иными словами, это был достаточно разнообразно и сложно устроенный мир кораблестроения. И вот скажите верфи, на которых строились эти корабли, где они были расположены, и кто этим занимался? Частные лица, это какой-то промысел, это государственные верфи, это верфи монастырские, кто строил все эти корабли? Трудно себе представить, что вышел крестьянин к берегу моря и сразу понял, как ему строить корабль.

А. Богомазова

– Нет, конечно, это не государственные верфи и в большинстве случае это не монастырские.

Д. Володихин

– Частновладельческие.

А. Богомазова

– Да, это частновладельческие верфи. Ну я могу рассказать на примере Соловецкого монастыря, который мы уже не раз упоминали. В документах Соловецкого монастыря до середины XVII века нет сведений о постройке судов в самом монастыре, то есть на Соловках, на архипелаге.

Д. Володихин

– Он их покупает.

А. Богомазова

– Он их покупает, либо он их заказывает, их строительство, и по заказу монастыря их строят в монастырских вотчинах крестьяне-промысловики, поморы. А лодьи, вот эти самые крупные грузовые суда, их строили по реке в деревнях, в волостях по реке Онеге.

Д. Володихин

– Близ Каргополя.

А. Богомазова

– Да, недалеко от Каргополя. Там был целый куст деревень, которые занимались этим промыслом. И в документах Соловецкого монастыря, в его приходно-расходных книгах, бухгалтерских документах, как сейчас бы мы сказали, сохранились имена людей, которые их строили и целых их династии. Например, род Стефановых из волости Корельской – это тоже на реке Онеге. Или Фома из Огрушиной деревни, у которых в начале XVII века монастырь не раз покупал суда и заказывал им постройку судов. А вот суда поменьше, соймы и карбасы, строили в основном на западе Соловецкой вотчины, под Сумским острогом, под Кемью. Это Онежский залив, если представить карту Белого моря, западный берег Онежского залива, поморский берег, как его назвали. А там использовали эти небольшие суда для рыболовных промыслов, там их и строили.

Д. Володихин

– Дорогие радиослушатели, напоминаю вам, что это светлое радио, радио «Вера». В эфире передача «Исторический час». С вами в студии я, Дмитрий Володихин. У нас замечательный гость, ведущий специалист Российского государственного архива древних актов, Анастасия Александровна Богомазова. Мы беседуем о жизни и быте русских моряков допетровской эпохи. И вот мы поговорили о кораблях, надо постепенно переходить от кораблей к людям. Если лодья это достаточно крупное судно, оно, в общем, и по европейским масштабам для XVI века не мелочь и, очевидно, оно требует экипажа. Вот скажите, кто входит в экипаж судна? Причем давайте поразмыслим, есть ли разница между экипажами чисто парусных судов и парусно-гребных, кто вообще входит в команды?

А. Богомазова

– В команду судна входит капитан судна, конечно, человек, который знает, куда его вести и умеет, владеет этим мастерством. Кормщик или корщик, как его называли на Севере.

Д. Володихин

– Капитан называется кормщик.

А. Богомазова

Кормщик, да, так и будем его дальше называть. В команду входило еще шесть лодейных казаков, как их называли, ну их могло быть чуть больше, чуть меньше, ну около шести, которые управлялись со всеми снастями судна. Казаками на Севере называли наемных работников. Это не те казаки, к которым мы привыкли.

Д. Володихин

– Ну они могли быть и военным наемными работниками и гражданскими.

А. Богомазова

– Ну в общем, на монастырских лодьях это гражданские наемные работники.

Д. Володихин

– Короче говоря, казак лодейный – это матрос.

А. Богомазова

– Да.

Д. Володихин

– Помимо них есть еще кто-нибудь?

А. Богомазова

– Нет, документы других людей не называют, работающих на лодье, наемных работников. Ну или это могли быть трудники монастыря, если мы говорим о монастырских судах, сами монахи ходили на судах. А в тех же приходно-расходных книгах есть сведения об уплате кормщику и лодейным казакам. Ну обычно говорят, кормщик и шесть лодейных казаков. Поваров могли нанимать.

Д. Володихин

– А, все-таки еще кое-кто есть.

А. Богомазова

– На небольшие суда могли нанимать гребцов, или кормщика и гребца, три-четыре гребца, на карбасы например.

Д. Володихин

– Ну а вот, допустим, складывается ситуация небезопасная для региона, идет война или угроза со стороны пиратов, ведь арктические моря были несвободны от пиратства. Какую военную силу могли посадить на ту же самую лодью?

А. Богомазова

– Стрельцов. Но их могли посадить на лодью даже просто, чтобы лодья куда-то дошла. Если стрельцы идут на лодье, они же сами на ней и буду работать. Так стрельцы в 90-е годы XVI века, когда как раз была шла война со Швецией, обстановка была неспокойная, соловецкие стрельцы из соловецкого гарнизона стрельцов, им нужно было добраться до материка. Вот туда шла лодья с кормщиком и со стрельцами, а обратно кормщик нанимал наемных работников. Ну, видимо, на пути туда стрельцы выполняли роль матросов, как сейчас бы мы сказали.

Д. Володихин

– Ну то есть стрелец, он же был и лодейный казак.

А. Богомазова

– И лодейный казак, и кормщик. Среди них были очень талантливые кормщики, которые много лет работали на Соловецкий монастырь. И в конце XVII века жил сумской стрелец из Сумского острога, Григорий Умбачев, так вот он родоначальник династии Умбачевых – сначала стрельцов, а в XVIII веке уже солдатов гарнизона соловецкого, которые при этом служили кормщиками на соловецких лодьях.

Д. Володихин

– Ну а вот из кого вообще выходили кормщики? Это, в сущности, белая кость. Если я правильно понял, что обычный работник на корабле, то бишь в Европе бы сказали матрос, это человек почти случайный. То есть все население Севера так или иначе может управляться с веслами и с парусным оснащением кораблей, ну во всяком случае каких-то простейших судов. Но кормщик – это специалист, это человек, которому платят больше, это человек, который отвечает за судно, это человек, который, в конечном итоге, отвечает и за груз.

А. Богомазова

– И за жизнь людей, которые идут на этом судне.

Д. Володихин

– Да. Но вот откуда они вообще взялись, каким образом получилась эта, вот вы сказали, династия, но изначально из какой-то среды кормщик должен выйти, чтобы эту династию основать, вот из каких слоев населения? Это дворяне, это люди, которые выходили из духовенства, из служивых людей, из крестьян, из рыбаков?

А. Богомазова

– Это те же поморы. Собственно стрельцы, их набирали из тех же поморов, давали порученные записи о стрельце, то есть что его товарищи поручаются за этого человека, и вот бывший помор, промысловик, он становился стрельцом. А также и кормщиками становились. Это жители деревень, волостей, расположенных по берегам Белого моря, вотчин Соловецкого монастыря, других монастырей. Есть такой термин «морская практика» – сейчас его используют в юридическом значении, это юридический термин, а когда мы говорим о XVI–XVII веке, мы говорим об искусстве хождения по морским водам, это совокупность знаний и навыков, которыми должен был обладать кормщик, чтобы водить суда по Белому морю.

Д. Володихин

– Ну например, что он должен знать?

А. Богомазова

– Он должен знать мели. Он должен знать, когда бывают на Белом море шторма, в какие сезоны. Конечно, может в любой день случиться, внезапно, но тем не менее по сезонам он должен ориентироваться. Он должен знать, когда начинается навигация, когда заканчивается. И какие признаки того, что приближается буря и лучше судно увести в гавань. Он должен знать, где есть гавани удобные, где есть укрытия для судов. Он должен ориентироваться по компасу, потому что компасы в XVI–XVII веке были известны, ими умели пользоваться. Он должен ориентироваться по звездам и по солнцу, конечно.

Д. Володихин

– Карту течений, очевидно, знать.

А. Богомазова

– Ну карты, чертежи, вероятно были, просто они не сохранились. Вероятно, были уже в XVII веке лоции – то есть это книга морского хода, подробнейшее описание морского пути. Но самые ранние дошедшие до нас лоции и их списки относятся к XVIII веку.

Д. Володихин

– Я имею в виду, карта морских течений, не бумажная, а я имею в виду представление о том, где эти течения.

А. Богомазова

– Представление о том, где есть проход, да, конечно. И он должен еще уметь ориентироваться по навигационным знакам. Сейчас есть створные знаки, маяки, различные другие навигационные знаки. А раньше, как вы понимаете, этого не было. Самые первые маяки в России появились только в XVIII веке, при Петре I, а на Белом море только во второй половине, в конце XVIII века. Раньше навигационными знаками служили кресты. Они могли отмечать место якорной стоянки, они могли отмечать проход в узкости, как створные знаки сейчас – то есть два креста должны совпасть на линии судна, значит, оно идет правильно. А узкость – это опасное место между мелями, которое должно пройти судно.

Д. Володихин

– Узмень, кажется, так говорили иногда.

А. Богомазова

– Они должны были, могли отмечать гавани, наоборот, места, которые не видно с моря, например, за каким-то мысом, но там есть гавань, и вот кресты могли отмечать это место. И мели, конечно, они отмечали, гористые, опасные участки. Белое море вообще очень мелкое, кроме того, на нем много островов – шхер, плоских островов. Вот кто был на Соловках, им наверняка знакомы Кемские шхеры, которые судно проходит, идя из Кеми на Соловки.

Д. Володихин

– Кто был на Соловках, тот без конца получает то в левое ухо, то в правое ухо слова «корга» и «луда».

А. Богомазова

– Да, корги – это подводные каменистые островки, которые обнажаются только в отлив, а в прилив их не видно, и они этим опасны. Кошки – это песчаные мели, может быть, не такие страшные, как корги, но тоже очень неприятные.

Д. Володихин

– А луда?

А. Богомазова

– Большие острова, покрытые лесом. Ну их видно, но тем не менее они все равно представляют опасность.

Д. Володихин

– Но я так понимаю, что кормщик, он же и лидер, то есть он, не знаю, что здесь правильнее, капитан в европейском смысле слова или старший в артели в русском смысле слова. Но так или иначе это, как говорили в старину, начальный человек, которому остальные должны подчиняться.

А. Богомазова

– Подчиняться безоговорочно, беспрекословно, конечно.

Д. Володихин

– А тут заключался какой-то договор или поступали по обычаю, что раз кормщик, то он волен над жизнью и смертью человека?

А. Богомазова

– Порядные с кормщиками не сохранились, во всяком случае в архиве Соловецкого монастыря. Сохранились порядные с носниками – это как лоцманы, мы бы сейчас сказали, только это не на морских судах, а на речных. Носники провожали речные суда, как раз те самые носатые дощаники, от Холмогор до Вологды. Причем у них был узкая специализация: кто-то только до Устюга провожал, в Устюге они менялись, на Тотьме они менялись, и дальше уже до Вологды провожали. С ними заключались порядные, где перечислялись их обязанности и что они должны делать, если они не выполнят свои обязанности, нанесут урон монастырю.

Д. Володихин

– То есть, иными словами, в общем, речь идет не о каких-то стародавних обычаях, а о писаном документе, о том, что отношения между, условно говоря, кораблевладельцем и кормщиком регулируются писаным правом.

А. Богомазова

– Ну, к сожалению, с кормщиками какие порядные не сохранились. Вероятно, они были. Но мы не можем сказать, что во всех случаях они были, но...

Д. Володихин

– А вот, допустим, моряк на Севере, чем он может заниматься? Вы в основном рассказываете о том, что он возит разного рода грузы. Ну, может быть, там пассажиров, то есть богомольцев и что еще?

А. Богомазова

– Да, причем это именно частные моряки возили богомольцев. Соловецкий монастырь только с конца XIX века стал заниматься перевозкой, с середины XIX века.

Д. Володихин

– Ну а еще чем занимается моряк?

А. Богомазова

– Промысловики могли заниматься рыболовным и зверобойным промыслом.

Д. Володихин

– И вот чего было больше? Тех моряков, которые занимались грузопассажирскими перевозками, обслуживали какие-то надобности крупных обителей, государственные надобности, то есть перевозка тех же самых стрельцов, или все-таки те, которые занимались рыболовецким промыслом или били морского зверя?

А. Богомазова

– Ну рыболовецким промыслом и зверобойным промыслом. Как крестьяне в средней полосе России, так промысловики на Севере, они этим жили. Землепашество там невозможно, только на юге Архангельской области. Люди жили промыслами, морскими промыслами.

Д. Володихин

– Как говорили: рыба – хлеб наш.

А. Богомазова

Да, море – наше поле.

Д. Володихин

– Ну что ж, я думаю самое время напомнить о том, что на каждой лодье незримо присутствовали, помимо кормщиков и лодейных казаков, еще и небесные покровители. И отправляясь в море, как кормщик, так и все его подначальные люди усердно молились, чтобы их плавание закончилось счастливо. Ну вот очень любили обращаться к святому Николаю. И сейчас мы с вами услышим прославление святого Николая Мирликийского, столь любимого на Русском Севере, столь любимого среди русских моряков.

Дорогие радиослушатели, и я напоминаю вам, что это светлое радио, радио «Вера». И я думаю, что это замечательное звучание хора Валаамской обители напомнило вам о том, что никакая навигация, никакое морское дело без небесного покровительства невозможно. В эфире передача «Исторический час». С вами в студии я, Дмитрий Володихин. Мы ненадолго прерываем нашу беседу для того, чтобы буквально через минуту вновь встретиться в эфире.

Д. Володихин

– Дорогие радиослушатели, это светлое радио, радио «Вера». В эфире передача «Исторический час». С вами в студии я, Дмитрий Володихин. И мы с замечательным историком, специалистом по истории Русского Севера и сотрудником Российского государственного архива древних актов, Анастасией Александровной Богомазовой, обсуждаем жизнь и быт русских моряков допетровской эпохи. Ну вот, собственно, следующий вопрос. Вы говорили о том, что кормщик обязан знать время начала и конца навигации, то есть когда вообще какое бы то ни было сообщение по Белому морю и иным арктическим морям возможно. Что это значит? Вот что такое навигация в тех условиях?

А. Богомазова

– Ну давайте объясним нашим слушателям, что Белое море, оно, конечно, замерзающее. У нас Мурманск незамерзающий порт, на Баренцевом море. А Белое море, оно замерзает, оно покрывается льдом. Но проблема в том, что лед не устанавливается, оно покрывается дрейфующими льдами. И прочный лед, припай так называемый, он образуется только у берегов, ну где-то пять километров, может быть, в хорошую морозную зиму, а дальше льды перемещаются. И именно поэтому зимой путь по Белому морю был невозможен, и те же самые Соловки были отрезаны большую часть года от суши. Навигация на Белом море и тогда, и, в общем-то, и сейчас начиналась, активная навигация в конце мая, ну в середине, в конце мая. Причем даже в июне еще писали: весной, в июне, – то есть для нас это уже лето, а там это еще весна. И навигация опять же активная заканчивалась в сентябре – начале октября. Но в монастырских приходно-расходных книгах мы можем найти и то, что в апреле, в марте отправляли суда, если была острая необходимость, на берег по торосу, как тогда говорили, то есть суда перемещались, либо дрейфовали на этих торосах, на перемещающихся льдинах, либо перемещались между ними. Были специальные торосовые суда, которые ставили на полозья, на клинки, так их называли, и их могли тянуть, как сани, по льду, либо спускать на воду, и они уже между льдами перемещались.

Д. Володихин

– Если я правильно понимаю, то ситуация, когда приходилось тащить судно по льду, то спускать его на воду, то опять вытаскивать его на льдину, дрейфовать вместе с ней или, наоборот, бороться против течения, которое тащит льдину в неправильную, ненужную для мореходов сторону – это ведь довольно рискованное дело. Гораздо более рискованное, чем вот в период чистой воды.

А. Богомазова

Очень рискованное, потому что льдину могло разломать. Ну ладно, есть судно, но, например, на промысле часть артели могла уйти бить морского зверя и часть артели останется с судном, часть без судна. Льдину могло затереть другими льдами и сломать, судно могло сломать. Самое страшное, если льдину относило в горло Белого моря, оттуда в воронку, на север Баренцева моря, в направлении Новой Земли или Шпицбергена, и тогда промысловиков ждала медленная и мучительная смерть от голода и холода. Ну в лучшем случае льдину тоже могло занести не туда, но хотя бы к берегу, где живут люди. Так случилось со слугой Соловецкого монастыря, Аксеном Новорожцем. Он был отправлен в марте 1645 года на берег и с ним несколько трудников по монастырской надобности. Но их судно затерло льдами и носило несколько суток, и прикинуло, как написано в документе, в Яренгу, то есть это куда-то ближе к Архангельску, а надо было им в Сумской острог, то есть на запад Белого моря. И дальше им приходилось уже добираться, платить за подводы. Но они хотя бы выжили, их к людям принесло, их судно.

Д. Володихин

– Ну то есть, в общем-то, плыли в Эквадор, оказались в Ленинграде. Примерно так, да, как говорили в советское время.

А. Богомазова

Ну в XVIII веке был случай, когда плыли на Аляску, а оказались не широте Гавайских островов, но это уже по нерадивости капитана.

Д. Володихин

– Ну что ж, в конце концов в Белом море такого разнообразия возможностей нет. Но Архангельск от Кандалакшкого залива и...

А. Богомазова

От Сумского острога.

Д. Володихин

– От Сумского острога очень далеко. Ну что же, если суммировать то, что вы говорите, само плавание в этих условиях весьма рискованная штука, по Белому морю. Рискованная, потому что мели, каменистые островки, опасные течения, навигация устанавливается поздно, и вне навигации вообще плавание смертельно опасное дело. В Баренцево море и, кроме того, и плавание вообще на восток, в сторону Новой Земли это плавание во льдах, чрезвычайно рискованное, в отрыве от людских поселений, просто смертельно опасное. Это значит, что моряки того времени должны были уповать на Господа Бога. В одной из передач мы говорили как-то, что они брали с собой иконы на свои суда. И мало того, что иконы, а чуть ли не целые иконостасы.

А. Богомазова

Да, люди того времени были верующие. И, конечно, люди, жившие на Севере, крепко верующие, потому что выходить в море и глядеть в глаза смерти можно было только с крепкой верой в Бога и надеждой на помощь Бога и святых. Многие Соловецкие святые прославились помощью морякам. Это и основатели жизни на Соловках – Савватий, Зосима. Герман. Это и игумен Соловецкого монастыря начала XVII века, преподобный Иринарх, который прославился помощью весновальщикам, то есть людям, весною уходившим на зверобойный промысел и дрейфовавшим на льдах во время этого промысла. На соловецкие суда, мы знаем именно про монастырские суда, вот на соловецкие суда традиция брать иконы прослеживается с середины XVII века. Но это не значит, что ее не было раньше. Она могла зародиться задолго до этого времени, просто в документах не всегда отмечали все, что брали на суда. А описей судов, таких как составляли в XVIII веке, раньше не делали.

Д. Володихин

– Ну и какие иконы брали тогда на монастырские суда?

А. Богомазова

Мы знаем про десять лодей соловецких, и в семи случаях из десяти это брали иконы Зосимы и Савватия. На одну лодью была выдана икона Кирилла Белозерского, на одну лодью была выдана икона святого Дмитрия Прилуцкого, и еще на одной лодьи, но это уже самый конец XVII века, были иконы Богородицы, Спаса и Зосимы и Савватия.

Д. Володихин

– А как вот обходились с скоропомощником известным на всей Руси, святым Николаем?

А. Богомазова

А Николая тоже любили и брали. Вот, например, на лодью Трифоно-Печенгского монастыря начала XVIII века, там была икона святителя Николая и икона Троицы. Монастырь Троицкий и Троицу любили и, видимо, поэтому взяли икону.

Д. Володихин

– Ну а вот помимо, собственно, вот этих двух обителей, ведь насколько я понимаю, огромное количество частных артелей, огромное количество монастырей, не столь значительных, как Соловецкий, плюс еще Холмогорский архиерейский дом...

А. Богомазова

Архиерейский дом, на его лодьях тоже были иконы.

Д. Володихин

– Ну и вот было ли определенное разнообразие или в основном брали икону, связанную с посвящением, с этой обителью, и этим ограничивались?

А. Богомазова

Для XVII века мы это просто не знаем. Ведь от частных судовладельцев, как сейчас бы мы сказали, поморов, промысловиков, не сохранились их архивы. Мы можем судить только о монастырских судах. Но вот в XVIII веке на лодьях Соловецкого монастыря устанавливается традиция, как вот вы уже сказали, брать судовые наборы икон, целые иконостасы. И вот там были иконы Богородицы, Спаса, Николы угодника, Зосимы и Савватия. И икону святителя Филиппа очень любили, Филиппа Колычова, игумена Соловецкого монастыря, позднее митрополита Московского. Икону того святого, в честь которого названо судно. Это традиция на севере прослеживается только уже с XVIII века. У Соловецкого монастыря были суда «Преподобный Зосима», «Святитель Савватий», «Преподобный Герман», «Святитель Филипп», «Андрей Первозванный», в честь него была лодья названа, была лодья и со светским именем – «Сумской острог».

Д. Володихин

– А мне кажется, время от времени в море выходили с иконами устюжских святых.

А. Богомазова

А суда устюжской службы Соловецкого монастыря, там помимо икон Богородицы и Спаса были и устюжские святые.

Д. Володихин

– Хорошо.

А. Богомазова

А могли брать иконы, которые любила команда. Смотря, откуда была команда, могли брать иконы на соловецкие лодьи, которые были освящены в честь тех же святых, в честь которых освящены приделы и престолы монастырских храмов. И лодья такая превращалась в плавучую часовню, даже в корабль.

Д. Володихин

– Часто это случалось, что судно становится плавучей часовней?

А. Богомазова

Ну на всех лодьях соловецких, чьи описания сохранились, XVIII века, в каютах были размещены такие иконостасы.

Д. Володихин

– А что касается других крупных обителей? Ну та же Николо-Карельская, насколько я понимаю, довольно крупная, Валаамская, они ведь располагали своим флотом, не столь, может быть, значительным. Насколько я понимаю, там тоже были иконы. И вот не знаю насчет иконостасов, но вот иконы были.

А. Богомазова

Ну Трифоно-Печенгский мы называли, на лодьях Холмогорского архиерейского дома были иконы. С Валаамским монастырем сложнее. Он, конечно, стоит на Ладожском озере, которое по своим характеристикам это море, но архив Валаамского монастыря, он в Финляндии остался после революции, поэтому с ним сложнее, с доступом.

Д. Володихин

– Но фотографии кое-какие остались, и там видно.

А. Богомазова

На пароходы Соловецкого монастыря брали иконы, конечно. Даже на лодьях XIX века наверху стоял крестик, на пароходах и на лодьях, на мачте.

Д. Володихин

– Ну что же, замечательная традиция. Дорогие радиослушатели, вот поскольку мы сейчас говорили о святых, к которым обращались с молениями те моряки, которые выходили в море, и даже иконы которых брали с собой на свои суда, я думаю, будет правильным, если сейчас в эфире прозвучит молитвенное обращение к святым Зосиме, Савватию и Герману Соловецким.

Д. Володихин

– Дорогие радиослушатели, это светлое радио, радио «Вера». В эфире передача «Исторический час». С вами в студии я, Дмитрий Володихин. И мы с замечательным историком, специалистом по истории Русского Севера и допетровского мореплавания, Анастасией Александровной Богомазовой, продолжаем нашу беседу о быте русского моряка в допетровскую эпоху. Мы поговорили о том, как веровал моряк. Ну а теперь поговорим о том, что его на корабле окружало. Ведь, насколько я понимаю, с одной стороны, это был мир вещей, которые сейчас обычному горожанину даже представить порой сложно. А во-вторых, это был мир слов давным-давно позабытых. Иногда они были заменены в XVIII–XIX веках европейскими словами аналогичного значения, иногда просто ушли из языка, исчезли, потерялись, и только в старинных документах и разного рода сказаниях все-таки они звучат. Ну вот давайте посмотрим, чем наполнен был русский корабль XVI–XVII века, что брали с собой русские моряки, сколько там было мачт, парусов, чем они крепились к корпусу, как это все называлось. Поверьте, когда я впервые столкнулся с этой поэтичной стихией русского мореплавания, я был восхищен. И жаль, что у нас так мало литературных произведений, которые обращены к этому давным-давно исчезнувшему миру.

А. Богомазова

Ну самый легкий вопрос – это про мачты. В основном была одна мачта. Во всяком случае, мы не знаем других судов, двух-трехмачтовых, до начала XVIII века, до появления новоманерных судов, построенных по голландским образцам, а потом уже и наши лодьи, которые сначала запрещали строить, потом вновь разрешили, их тоже стали делать двух-трехмачтовыми – то есть то что было полезно с новоманерного судна, то позаимствовали и использовали. У Соловецкого монастыря все лодьи, про которые хоть как-то что-то про их оснащение известно, они в XVI–XVII веке были одномачтовыми. Но все-таки мы знаем, что двухмачтовую лодью, как минимум, знали на Севере России. Хотя и говорю, что мы не знаем, были ли такие лодьи, но их знали

Д. Володихин

– Это была птичка редкая, но иногда залетала.

А. Богомазова

Да, в 1623 году, приказной старец одного из усолий, то есть приказчик услолья, управляющий услольем Кирилло-Белозерского монастыря, заключил договор, порядную, с одним из местных жителей, его сыном, на поставку двухмачтовой лодьи. Это должна быть большая лодья, троеколодная, то есть ее киль, киль называли матица, он еще вдоль был сбит из трех колод. Такие кили известны, и даже один такой киль сохранился, и он сейчас в экспозиции Соловецкого морского музея. У этой большой лодьи должно быть две мачты, соответственно, два паруса. Причем парус на большую мачту должен был выдать монастырь, и даже уже выдал его. Но вот была ли построена эта лодья, мы не знаем, потому что вовремя ее монастырю не поставили. И монастырь не мог вывезти соль из своего усолья, соль погибала. Порядная сама не сохранилась или во всяком случае пока мы ее не нашли в архивах, а вот сохранилась челобитная, которую написал старец на этого человека. Но что интересно, старец заказывал лодью такую же, как была у Антониев-Сийского монастыря, то есть вот все-таки...

Д. Володихин

– То есть иногда случалось.

А. Богомазова

Да, иногда двухмачтовые лодьи могли быть.

Д. Володихин

– Ну а вот относительно всего остального оснащения – парус, якорь, ванты, компас – что там было, на корабле?

А. Богомазова

А все было – и парус, и ванты, и компас. Давайте все по порядку. Парус был, соответственно, одномачтовая лодья и на других судах один парус.

Д. Володихин

– И вы сразу называйте, вот если что-то есть на корабле, то как оно в ту пору называлось, так же как сейчас, или было какое-то другое слово.

А. Богомазова

Да в основном парус так и назывался парус, «парусишко ветхое» могли писать, «парусенко» – потому что все, знаете, использовали до их совершенного обветшания, то есть очень бережно к ним относились, использовали до самого конца. Мы знаем площадь полотна, пошедшего на изготовление паруса одной из лодий, это около двухсот квадратных метров. Но мы не знаем, в один слой был шит парус или нет.

Д. Володихин

– А якоря?

А. Богомазова

Якоря тоже были. На лодьях было три якоря в основном. Но к концу XVIII века их могло быть уже четыре и пять. Большой якорь или запасной, его называли метный, мётный якорь, и был еще небольшой завозной якорь.

Д. Володихин

– А что такой мётный якорь и завозной якорь? Это якоря, с помощью которых можно было лучше закрепить что ли лодью в каком-то угрожающем положении?

А. Богомазова

Ну их даже скорее использовали, чем большой запасной якорь. Вот в угрожающем положении большой якорь могли использовать.

Д. Володихин

– И, что касается парусного корабля, то это всегда большое количество того, что сухопутный человек назовет веревками.

А. Богомазова

Да, такелаж, если это верховая снасть, то есть снасть, которая держит мачту и паруса или шеймы и канаты (шеймы это и есть канаты) и завозы, которые нужны для якорей.

Д. Володихин

– Но вот мы перешли, собственно, к этим словам. Матица – киль, шеймы – канаты, на которых держатся якоря.

А. Богомазова

Упруги – шпангоуты, корга – носовой штевень или форштевень, все имело на судне XVI–XVII века свои названия. Голландские названия, привычные нам, это уже XVIII век.

Д. Володихин

– А вот что касается такелажа, те же самые ванты это что такое?

А. Богомазова

Ноги. Это ноги мачты, они держат мачту. Ноги, их было больше десятка, причем в основном это были становые ноги, то есть неподвижно закрепленные, но могли быть еще и переметные ноги, то есть такелаж может быть стоячий и бегучий.

Д. Володихин

– И они все назывались просто ноги.

А. Богомазова

Они все ноги, да. Только ноги ложечные или ноги становые, и ноги векашные или ноги переметные. Но не всегда их характеризовали. Могли написать просто ноги. Дроги.

Д. Володихин

– А это что такое?

А. Богомазова

С помощью них поднимают реи и паруса. Дроги просто называли дроги, обычно было два дрога.

Д. Володихин

– Ноги, дроги, шеймы, матица.

А. Богомазова

Вожжи, с помощью которых тоже управляют парусом.

Д. Володихин

– Вожжи. А и ну, собственно, мы говорили о компасе или как кокетливо называют его моряки компа́с.

А. Богомазова

Маточка.

Д. Володихин

– Маточка. А что собой представлял компас или компа́с, или лучше будем говорить маточка, XVI–XVII века?

А. Богомазова

Маточку могли покупать в Архангельске. Например, старцы Соловецкого монастыря за одно лето могли до тридцати маточек в Архангельске купить, потому что судов много. На каждое судно нужно один-два компаса, а в конце XVII века и три компаса могли ставить. Компасы могли делать сами промысловики-поморы, сами намагничивать стрелки. А исследователи нашли на Таймырском полуострове останки экспедиции, которая дошла туда в начале XVII века. И среди вещей этой экспедиции нашли несколько компасов и даже один даже бронзовый компас. Причем это часть из них это были и компасы, и солнечные часы.

Д. Володихин

– А, то есть они хорошенько оснащались в плавание.

А. Богомазова

Компасы даже могли быть большие и малые, они могли быть в станку под слюдой или под стеклом – то есть в корпусе. И были компасы на дугах – то есть на карданной подвеске, как сейчас бы мы сказали.

Д. Володихин

– Ну а все остальное? Ведь с собой брали помимо пищи, помимо воды, помимо маточки или нескольких маточек, ног, дрог, вожжей, шейм и так далее...

А. Богомазова

А также запасной вицы и скоб на случай протечки и аварии.

Д. Володихин

– Еще брали море разнообразного инструмента, насколько я понимаю. Именно на тот случай, если будет авария, если ветер переломит мачту, если будет поврежден рей или еще что-нибудь случится такое.

А. Богомазова

Да, брали напари – это бур двуручный, скобель, долото, топор, спицы сращивальные, спицы чищельные, которыми чистили глубницы – то есть отверстия, куда стекала лишняя вода. Плицу – это черпак, чтобы вычерпывать воду. Потому что даже если судно хорошо сшито, хорошо проконопачено, просмолено, оно все равно будет либо где-то пропускать воду, либо через верх будет вода заливаться, за этим нужно было следить постоянно.

Д. Володихин

– Ну а не могло же такого быть, чтобы корабль шел в полной темноте. Для того, чтобы ночью передвигаться по морю, ведь не обязательно можно в этом месте бросить якорь, нужно какое-то освещение.

А. Богомазова

А фонари брали – слюдяные фонари, в корпусе со слюдой, с окошками из слюды. А в XVIII веке на лодьях были даже компасные фонари.

Д. Володихин

– А что это значит? Это масло туда наливалось или это свечи?

А. Богомазова

Нет, это масло или жир, жир морских животных, кувшин сала на некоторые лодьи Соловецкого монастыря брали. А потом, с развитием фонарей и освещения, уже переходили в XIX веке на газовые и керосин, потом уже электрические, в XX веке. То есть все с развитием освещения также и судовые фонари брали.

Д. Володихин

– Дорого стоил вообще корабль с полным оснащением – с парусом, с мачтой, с тремя якорями, с шеймами и с прочими ногами, дрогами, вожжами?

А. Богомазова

С полным оснащением – дорого. Если лодья без оснащения, просто корпус или как говорили лодья «голое дерево» – ну дерево это мачта, ну то есть деревянная снасть, мачта и реи только были – могла стоить 20 рублей в начале XVII века, то с полным оснащением она могла стоить 70 рублей, 60–70 рублей. Ну в зависимости от качества оснащения, от ветхости самой лодьи, там тоже цены менялись. Вот в зависимости от времени, когда эта лодья была куплена, в конце XVII век 100 рублей, более 100 рублей могла стоить. Ну остальные суда дешевле, конечно.

Д. Володихин

– Поскольку цена дойной коровы была где-то между полтинником и рублем, корабль с полным оснащением стоил целое стадо, которое могло кормить село. То есть, иными словами, игрушка дорогая.

А. Богомазова

Ну карбас мог сравняться с коровой или шняка несколько рублей мог стоить.

Д. Володихин

– Ну это, знаете, несерьезно. Мы говорим о великом русском северном флоте. Ну, конечно, в его состав входили и карбасы, и соймы, и маленькие шняки и так далее, но лодья-то это ведь величественно. Ну что же, мы постепенно приближаемся к концу нашей передачи и мне хотелось бы вот о чем спросить. Ведь этот быт, он должен был порождать не только бытовую стихию, но и словесную, разного рода присловья, поговорки, приметы, даже особые молитвенные обращения, весьма краткие. Сохранились ли какие-то вот такие словесные богатства от тех времен?

А. Богомазова

Да, конечно, они и до сих пор живут на Севере. И есть целая книга, очень хорошая, могу ее порекомендовать нашим радиослушателям – «Сказ о Беломорье», которую составила Ксения Гемп, ученый-историк, альголог – то есть исследователь водорослей, еще и ученый-этнограф, которая исследовала жизнь и быт поморов. Ну и привести примеры. Например, «море – наше поле», – мы уже говорили. «Море помору друг и помощник и вражина». «Море – измена лютая». Хотя море, конечно, любили, морем кормились.

Д. Володихин

– Ну да, вот когда человек проводит полжизни на море, для него, с одной стороны, это привычная среда, а с другой стороны опасность, и амбар водяной, и все на свете. Очевидно, он неразрывен с этой стихией, знает все ветра, все названия льда и, очевидно, есть и какие-то особые, десятки, может быть, названий особых ветров и особых состояний льда, воды.

А. Богомазова

Да, конечно, те же торосы. Торосы – это не то, к чему мы сейчас привыкли, а торосы это вот эти вот, шуга, вот эта каша изо льда, дрейфующие льды. Ветра и стороны света, соответственно, поморы тоже называли по-своему. Например, ну север он и есть север, запад или закат называли. Побережник был или глубник – это ветер с северо-запада. Побережник – потому что там берег Мурмана, северный берег Кольского полуострова, куда уходили на рыболовный промысел. А глубник – потому что Кандалакшская губа, которая как раз проходит находится к югу от Кольского полуострова, она самая глубокая в Белом море. Вот ветер с нее глубник. Обеденик, полуночник. Полуночник – самый страшный ветер с северо-востока, это ветер северный, с Новой Земли, очень опасный, очень нелюбимый моряками.

Д. Володихин

– Ну что ж.

А. Богомазова

Шелоник. Река Шелонь под Новгородом протекает, а поморы были, многие из них были выходцами из Новгородской земли, и память об этом сохранилась в названии ветра.

Д. Володихин

– Шелоник действительно называется по этой реке или еще какое-то есть значение? Река-то небольшая собственно. Некоторые считали, что речь идет о шеломене – то есть о шлеме, о холмлении каком-то, ветер с холмистой местности. Ну а, допустим, ветра с юга, они как назывались?

А. Богомазова

Обеденик.

Д. Володихин

– Это как раз и был обеденик. Ну понятно. Собственно вся эта стихия, она ведь связана была с чрезвычайно устойчивыми традициями. Белое море новгородцы еще задолго до создания единого русского государства так или иначе осваивали, но массовая колонизация там началась в XVI веке, верно?

А. Богомазова

Да, ну в конце XV – XVI, с основанием монастырей. Потому что до этого эта земля представлялась страшной языческой землей, где жили язычники – лопари саамы, необжитой – в ней ни родителей нельзя похоронить, ни детей крестить, часовни были очень редко где. И вот только с основанием монастырей на берегах Белого моря и потом уже и Баренцева моря, и с основанием Соловецкого монастыря эта земля уже стала освящаться, восприниматься как своя, родная. И постепенно, действительно, в конце XV – XVI века эти земли осваиваются, вырастают один за другим поселки, деревни, поселения.

Д. Володихин

– Когда этот мир сошел на нет? Мы говорим о Петровой эпохе о Российской империи или это уже времена Советского Союза? Понимаете, я очень хорошо представляю себе, что монастыри даже в XIX веке имели собственный флот. И понятно, что помор выходил в море, ловил рыбу, бил морского зверя, конечно, постепенно начиная использовать новинки техники. Но тем не менее все-таки старинные традиции уходили постепенно. Когда мы можем говорить о том, что эта традиция исчезла – XX век, XIX век, XVIII век?

А. Богомазова

Нет, XX, конечно. Вы правильно сказали, что и у монастырей были свои флота и с новыми пароходами, и со староманерными судами, немного переделанными и улучшенными, которые сочетали в себе черты и совсем староманерных, и новоманерных судов. И промысловики занимались своим промыслом, да, они переходят уже к XX веку где-то на огнестрельное оружие в зверобойном промысле, но еще тоже не повсеместно. И даже в XX веке, после революции, при советской власти еще уходили на веснование. И во время Великой Отечественной войны женщины ходили на зверобойный промысел. Может быть, это уже не такое веснование, уже не рифовали на льдах, старых судах. Но тем не менее промыслы, они еще жили. И суда шили еще до середины XX века. И в экспедициях находятся дошитые – где-то корнем, а где-то уже веревкой современной, но тем не менее традиция эта жила. Но постепенно, во второй половине XX века, она уже сошла на нет. Это и запрет промысла на морского зверя, это уже и новые технологии, которые пришли, это и развал северной деревни.

Д. Володихин

– Ну это и в конце концов постепенное, но целенаправленное уничтожение всякой частной активности. Вот государство занимается морем, и отойдите в сторонку, что, в общем, наверное, было и неправильно, и несправедливо. Но так или иначе этот мир, мир русского традиционного мореплавания, зародился задолго до Петра I, после Петра сохранялся на протяжении столетий, и породил, собственно, и терминологию, и собственные правила искусства навигации, и собственные типы кораблей. И там есть чем заинтересоваться человеку, который любит Русский Север и интересуется русской историей. Дорогие радиослушатели, от вашего имени я поблагодарю Анастасию Александровну Богомазову за это замечательное часовое просвещение меня и вас. И мне остается сказать вам: спасибо за внимание, до свидания.

А. Богомазова

До свидания.

Мы в соцсетях
****

Также рекомендуем