Поделиться
Фото: Céline | / Pexels
«Срочно требуются уроки французского» — такое объявление появилось в марте 1933-го года в одном из коридоров Сорбоннского университета в Париже. Написал его 25-летний Борис Вильде — студент из России. Уже год он изучал в Сорбонне этнографию. Борис хотел заниматься научной работой во Франции, а для этого требовалось в совершенстве овладеть языком. Молодой человек указал свой адрес, и через пару дней в его дверь постучали. Светловолосая, голубоглазая девушка смущённо сообщила, что пришла по объявлению и готова давать уроки. Так познакомились будущий герой французского антифашистского движения Сопротивления Борис Вильде и его супруга Ирэн Лот.
Ирэн была дочерью преподавателя Сорбонны — профессора истории, академика Фердинанда Лота. Девушка заканчивала университет. Она изучала словесность. Любила поэзию, и обрадовалась, когда узнала, что Борис пишет стихи, публикуется в известных журналах и выступает вместе со знаменитыми поэтами. У молодых людей оказались схожие взгляды на литературу и искусство. Общих интересов и тем для разговоров было так много, что уроки часто затягивались. Борису и Ирэн не хотелось расставаться. Они полюбили друг друга. «Ирэн пробудила в моей душе всё самое лучшее», — писал Борис Вильде в своём дневнике. Он решил сделать девушке предложение, но сначала поговорил с родителями избранницы. Отец и мать Ирэн увидели, как искренне Борис любит их дочь, и дали своё родительское благословение. В июле 1934-го года Борис и Ирэн обвенчались.
«Живём мы тихо и счастливо», — писал Борис о своём браке. Он устроился на работу в Музей человека — антропологический филиал Парижского музея естествознания. Параллельно занимался исследованиями, готовил к публикации научные статьи. Ирэн получила должность в Национальной Библиотеке Парижа. Близкая знакомая супругов, писательница Тамара Милютина, в своих мемуарах писала: «В их семье царили понимание, любовь и счастье». В 1939-м идиллию прервала Вторая Мировая война. Бориса призвали на фронт. Он успел встретить дома новый, 1940-й, год. За столом у камина они с Ирэн пили кофе и ели шоколад. Борис шутил, стараясь отвлечь жену, да и самого себя, от грустных мыслей о предстоящей разлуке. Впрочем, воевать ему довелось недолго. Почти сразу Борис попал в плен. Но чудом сумел вырваться и вернуться в Париж, который к тому моменту уже был занят немцами. Вместе с Вильде бежал его боевой товарищ, лейтенант Баффару. На некоторое время он нашёл приют в доме Бориса и Ирэн. И позже вспоминал, как поразили его заботливые, почтительные отношения супругов.
В оккупированной столице Франции Борис Вильде организовал подпольное антифашистское движение, которое впоследствии получило название Сопротивления. Вместе с единомышленниками печатал и распространял листовки, газеты, помогал партизанам. Каждое утро Ирэн провожала мужа на работу, и не знала, вернётся ли он вечером домой.
В 1941-м гестапо обнаружило подпольную типографию. Бориса Вильде арестовали. Ирэн наняла адвоката, каждый день носила мужу передачи. А Борис в тюремной камере доверял дневнику мысли о любимой жене: «Моя любовь к Ирэн — бессмертна, и это чудо». 23 февраля 1942 года Ирэн впервые после ареста разрешили свидание с мужем. В её душе затеплилась надежда — может быть, Бориса освободят? Она не знала, что Вильде уже приговорён к смертной казни, и это — их последняя встреча. Когда Ирэн ушла, Бориса увели на расстрел. На следующий день адвокат передал Ирэн его последнее письмо, обращённое к ней. «Я окружён вашей любовью, которая сильнее смерти. Сохраните обручальное кольцо как память обо мне. Возлюбленная моя, я покидаю вас, чтобы вновь встретить в вечности». Ирэн Вильде признавалась, что эти трогательные слова тогда дали силы жить дальше. Она больше не вышла замуж, и посвятила себя увековечиванию памяти о героическом супруге — систематизировала его архив, помогала биографам. И каждый год 23-го февраля шла в церковь, чтобы помолиться о любимом муже.
Все выпуски программы Семейные истории с Туттой Ларсен
Поленов Василий Дмитриевич. «Старая мельница»
Поделиться
— Да, Саша, у меня тоже в голове звучит эта песня. Каждый раз, когда я стою здесь, в Серпуховском художественном музее, перед полотном Василия Поленова «Старая мельница».
— Ох, хороша картина, Андрей! Дикие заросли по берегам водоёма. Лето в зените — зацвёл иван-чай. Раннее утро, всё тонет в тумане. В самом центре полотна — водяная мельница. Вот бы изображение стало интерактивным, чтобы посмотреть, как она работает!
— Включи воображение! Видишь — речушку перекрыли плотиной, создали перепад воды. Усиленное течение крутит вот эти гигантские колёса, они приводят в движение жернова. Зерно превращается в муку, которая хранится тут же, в амбарах.
— Принцип действия я хорошо представляю! Полюбоваться хочется! Никогда в жизни не видел водяную мельницу в работе. Почему-то кажется, что зрелище завораживающее.
— И не только зрелище! Константин Паустовский писал в рассказе «Ильинский омут»: «Сколько поэзии в этом сооружении! Шум падающей воды, скрип деревянного колеса, милые запахи смолы и хлеба...». Всё это ощущаешь, глядя на картину Василия Поленова.
— Где же художник запечатлел такую красоту?
— Он точно не указал. Мы можем только предполагать. Картина написана в 1880 году. В то время Поленов часто гостил в усадьбе Абрамцево, принадлежавшей меценату Савве Мамонтову.
— Художник ездил туда на пленэры?
— Да, к абрамцевскому периоду относится немало проникновенных работ живописца. Именно тогда сложилась особая творческая манера Поленова. Его стали называть родоначальником интимного пейзажа. Это такая подача материала, которая задевает сокровенные струны души.
— Когда, глядя на изображение, слышишь запахи и звуки?
— Да-да! И вспоминаешь поэтические строки, а то и сам сочиняешь стихи.
— И остро хочешь оказаться в том месте, что запечатлел художник! А в Абрамцево сохранилась мельница?
— Нет, Саша. Хотя в стародавние времена их немало было в тех местах. Это северо-восток Подмосковья, окрестности Троице-Сергиевой лавры. Монахи ещё в 14-м веке при князе Дмитрии Донском ставили колёса с жерновами на реке Воре. Но к середине двадцатого века мельниц практически не осталось.
— Ах, как жаль! Не удастся, значит, окунуться в атмосферу, что так проникновенно передал Василий Поленов!
— Всё не так безнадежно, Саша! Если хочешь полюбоваться водяной мельницей, давай съездим в Коломенское. В этнографическом комплексе воссоздали гидротехническое сооружение по старинному образцу.
— А где найти местечко, как на картине «Старая мельница»? Чтобы посидеть с удочкой в зарослях иван-чая, в тиши для души?
— Заповедных уголков немало в Подмосковье. Пусть там не будет водяной мельницы, но можно испытать те же чувства, что передал Василий Поленов в своём пейзаже. Когда сердце сладко замирает от нежных полутонов русской природы, от любви к родному краю.
— Пожалуй, это и есть главное. Как там, в песне? «Старая мельница, всё перемелется, только любовь никогда...»
Картину Василия Поленова «Старая мельница» можно увидеть в Серпуховском историко-художественном музее.
Все выпуски программы: Краски России
Лукиан Попов. «Портрет жены художника Иерофия Мехеда»
Поделиться— Лукиан Попов. Портрет жены художника Иерофея Мехеда. Андрюша, тебе не кажется, что я похожа на женщину, которая изображена на этой картине?
— У вас, безусловно, много общего — мягкий овал лица, серые глаза, курносый нос. И взгляд у тебя, Алла, такой бывает — робкий и в то же время испытующий. Когда ты спрашиваешь о чём-то важном, преодолевая природную застенчивость. Хотя героиня полотна жила в девятнадцатом веке — автор запечатлел её в 1897 году.
— Лукиан Попов был тонким психологом! А я ничего не знаю об этом художнике. Расскажи о нём?
— С радостью! Тем более это уместно здесь, в Оренбургском музее изобразительных искусств. Когда галерея открылась в 1960 году, картины Попова стали основой её коллекции.
— Правда? А почему?
— Местным жителям работы Лукиана Васильевича особенно дороги, поскольку Оренбург — его малая родина. Здесь подростком художник получил первые уроки рисования.
— Родители нанимали ему учителей?
— Нет. Попов был из бедной семьи. В двенадцать лет его отдали прислуживать в писчебумажный магазин, где продавались кисти, краски, бумага и холсты. Мальчик познакомился с покупателями — местными художниками. Один из них — Иерофей Мехед, чью жену мы видим на портрете, заметил у Лукиана способности к рисованию. И стал с ним заниматься.
— Бесплатно?
— Да, совершенно бескорыстно! Иерофей Романович был человеком верующим и добросердечным, он преподавал иконопись в Оренбургской духовной семинарии. В семье Мехедов Лукиан нашел душевное тепло, поддержку, дружбу. И талант мальчика развился. Так, что на его рисунки обратил внимание столичный художник Аполлинарий Васнецов.
— А где они познакомились?
— В том же писчебумажном магазине. Будучи по делам в Оренбурге, Васнецов заказал здесь раму для картины. Лукиан осмелился показать маститому гостю свои работы. Апполинарий Михайлович посоветовал подростку получать образование в Санкт-Петербурге.
— Попов прислушался?
— Да! За время работы в магазине он накопил денег, перебрался в Петербург и поступил в Высшее художественное училище при Императорской академии художеств. Успешно его окончил, позднее стал академиком живописи. Но на родину всегда возвращался. И непременно навещал Иерофея Мехеда. В один из таких визитов Лукиан Попов и создал портрет супруги своего первого учителя.
— А что она была за человек?
— О Марии Саввичне Мехед почти ничего не известно. Пожалуй, больше всего поведать о ней может портрет, написанный Лукианом Поповым. Смотришь, и понимаешь, какой была героиня полотна — кроткой, нежной, мягкой.
— И скромной! На ней тёмно-серое закрытое платье, и никаких украшений, кроме кружевного шарфа, наброшенного на голову, струящегося по плечам.
— Портрет Марии Саввичны и о своём авторе, Лукиане Попове, свидетельствует красноречиво. Бедный провинциальный мальчик стал успешным художником, но никогда не забыл своих благодетелей, супругов Мехедов. Эта картина — памятник человеческой благодарности.
Портрет жены художника Иерофея Мехеда кисти Лукиана Попова можно увидеть в Оренбургском музее изобразительных искусств.
Все выпуски программы: Краски России
Константин Юон. «Васильки в луче солнца»
Поделиться— Андрей Борисович, включите, пожалуйста, погромче! Я не могу сама, у меня руки в муке!
— Простите, что вы сказали, Маргарита Константиновна?
— Радио погромче включите, пожалуйста! Оно за шкафчиком у окна!
— О, да, конечно!
— Ну вот, пока я пироги ставила в духовку, кончилась песня! Как я давно её не слышала!
— Что за беда? Давайте найдём в интернете и послушаем ещё раз!
— Спасибо, Андрей Борисович! Я помню «Васильки» наизусть. Но иногда они звучат вот так, неожиданно, и задевают в душе сокровенные струны. Я как будто выпадаю из потока суеты, остро чувствую одновременно и скоротечность жизни, и её драгоценность. Непонятно говорю, да?
— Кажется, я вас понимаю. Вы говорите о явлениях обыденных и в то же время невероятных. Их заметить и оценить получается не всегда. Например, полевой василёк — сорняк, а какое в нём совершенство и формы, и цвета!
— Божий подарок!
— И песня ему посвящённая — продолжение чуда. И картина, репродукция которой висит у вас над столом — «Васильки в луче солнца» Константина Юона. В те мгновения, когда вдруг осознаёшь красоту природы или произведения искусства, словно прикасаешься к вечности.
— Всё так, Андрей Борисович! Мы с вами созвучно воспринимаем прекрасное. А полотно Юона меня впечатлило, когда я впервые увидела его в Архангельске, в музее «Художественная культура Русского севера».
— Что же вас тронуло?
— Именно сочетание простоты и совершенства, о которых вы сказали. Геометрия прямых линий окна и дощатой стены, белый подоконник, залитый солнцем, растрёпанный синий букет в стеклянной банке. Столько в этом тепла и света. Жизни!
— Я тоже помню своё первое впечатление от картины «Васильки в луче солнца». Архангельск, зима, за окнами мороз. И вдруг это буйство васильков, тёплое дыхание лета. Радость буквально волной меня накрыла. Я тогда стоял и думал, как художнику удалось создать такое светлое полотно в мрачное, тяжёлое время.
— Это двадцатые годы прошлого века?
— 1930-й. Тринадцать лет прошло после революции. Голод, террор, репрессии.
— Но Константина Юона все эти беды обходили стороной. Он сумел адаптироваться к советской власти.
— Это не значит, что Константин Фёдорович не замечал скорбных реалий. Он довольно откровенно выразил своё отношение к большевистскому строю в работах «Новая планета», «Симфония действия». Это картины-катастрофы. Но при этом художник не погружался в пессимизм. Он, оставался, по выражению Пушкина, «доступен утешению».
— И утешали его те маленькие чудеса, что нас окружают на каждом шагу. Цветы, солнечный свет, свежий воздух. А для нас этот ряд продолжило полотно самого Константина ЮОна «Васильки в луче солнца».
— А ещё пироги, испечённые заботливыми руками. Пахнет-то с кухни как, Маргарита Константиновна!
— Ах ты, батюшки, ведь подгорят сейчас! Бегу спасать!
Картину Константина Юона «Васильки в луче солнца» можно увидеть Архангельске, в музее «Художественная культура Русского Севера».
Все выпуски программы: Краски России
