Больничный цинизм. Егор Назаренко

Был в моей жизни период, когда я работал в больнице. От рутины и трудностей часто вырабатывается раздражительность, цинизм. Меня это беспокоило и я решил пообщаться с опытными людьми, кто трудился уже не первый год. Спросил своего товарища, уборщика Алексея, по совместительству — санитара, о больничной раздражительности и выгорании, о том, как его преодолеть. Ведь, он удивительным образом мог тепло и внимательно общаться с больными. А меня это все уже раздражало и злило. Он рассказал такую историю.

«Меня иногда звали помогать больным в качестве санитара. Приходилось сопровождать пациентов до нужного кабинета, а иногда ездить на скорой помощи в другие отделения.

Как-то раз я работал в свою смену. Тогда была пятница, как обычно перед выходными, день тянулся долго. Меня попросили съездить с больным в другой филиал — сделать компьютерную томографию. Меня это, мягко сказать, не обрадовало. Очень не хотелось удлинять рабочий день. Я думал про себя: «Господи, и так работы полно, ещё на КТ ехать. Там не меньше двух часов буду сидеть ждать результатов».

Больной, с которым нужно было ехать, лежал в том отделении давно. Его всё не выписывали, делали переливания крови, химиотерапию, но как-то безрезультатно.

Я на него почти не обращал внимания. Помнил только то, что он часто ходил по коридору и мешал тем самым убираться. Я только ворчал: «ходят тут, топчут по вымытому».

В тот день, пациент уже не топтал коридор — ему было тяжело даже встать с кровати. Он часто задыхался, да и лицо стало каким-то измождённым, обросло сизой щетиной. Поэтому и попросили меня сопроводить его в другую больницу на дообследование.

Поехали. А мысли у меня были только о том, что остались не вымытыми много кабинетов. Очень не хотелось задерживаться, особенно в пятницу вечером перед выходными. Эти мысли не покидали, поэтом я слушал больного в пол-уха. Тот рассказывал какие-то истории, байки. В общем, всё то, во что редко кто вникает, когда попадётся разговорчивый незнакомец.

Вернувшись после обследования, я, уставши, побежал доделывать уборку. Мыл полы и думал только о конце рабочей смены, чтобы скорей уйти домой.

Но тут раздаётся крик: «Срочно! Лёша! Все сюда! В реанимацию!». Больной, с которым я ездил, стал сильно задыхаться. Нужно было срочно ехать в реанимацию. А путь туда — это отдельное испытание. Приходилось везти через улицу, по подобию асфальта, давно разбитому и смешанному с грязью. Ехать — это мягко сказано, скорей, тащить. Ещё, как на зло, колесо у каталки дребезжало и ее заносило в стороны.

Доехали до реанимации. Смотрю — глаза у него стали такие страшные... Понимаю, что это его конец. Он умирает. И меня эта картина пробрала так, что до сих пор вспоминаю этот взгляд... цепкий, страшный.

И знаешь, что самое ужасное?! Последний день в жизни он провел со мной... А я даже его не слушал. Думал о работе, выходных, деньгах, но не о человеке рядом. Даже не вникал в его истории из жизни! Как в пустоту он их рассказывал.

А я ведь считал себя христианином! Настоящий цинизм — не видеть человека. Это — мой тяжелый грех, который я захотел как-то исправить. А как это сделать? Решил, что надо учиться видеть человека в человеке. Или чем они отличаются от швабры или кабинета? Теперь я стал чаще прислушиваться, смотреть в глаза.

Так цинизм начинает отступать. И главное — помнить, что каждый разговор с пациентом, да и вообще с любым человеком, может стать последним.»

Когда я дослушал рассказ Алексея — у меня сдавило горло. Мне передалась эта горечь сожаления, с которой он говорил. Жуткая мысль, что работая с людьми, можно их не видеть, не отличить от швабры. И не только в больнице. Так может быть и на улице, и дома, и в храме. Эта история стала для меня уроком, к чему может привести раздражительность и цинизм.

Автор: Егор Назаренко

Все выпуски программы Частное мнение

Другие программы

Актуальная тема