— Эх, Андрюша, хотел бы я вот так же босиком по горячей земле, как эти мальцы на картине Алексея Кившенко. Приволье! Очень этого не хватает в жизни!
— Да ладно, Дим! Тебе ли, археологу, жаловаться! По полгода на природе живёшь.
— Зато другие полгода чувствую себя запертым в клетку.
— Ну, не знаю. У вас в Омске столько вариантов приятного и полезного досуга. Взять хотя бы художественный музей, где мы сейчас находимся. А парки, а набережная Иртыша? Какая ж это клетка! Нет, свободой ты богаче, чем ребятишки с картины «Жнитво».
— Ты думаешь?
— Сам посмотри — они ж не просто гуляют. Несут родителям обед на поле. У каждого в обеих руках узелок, да плетёная корзинка. Девчоночка в белой рубашонке аж согнулась под тяжестью. Сколько ей лет? Года четыре, не больше. А тоже помогает!
— Да, уборочная страда — время горячее. И я, помню, в детстве деду обед носил — он у меня комбайнёром работал.
— Но согласись, с помощью техники в семидесятых годах двадцатого века всё-таки легче было хлеб убирать, чем серпами жать вручную в девятнадцатом столетии. Да и ты, наверно, бегал к деду не по принуждению, а в охотку — чтоб и на комбайне прокатиться, и ягодами по дороге на лесной опушке полакомиться, и в пруду искупаться.
— Верно, верно говоришь! Дед без моей помощи голодный не остался бы — для колхозников полевая кухня работала. Ему бабушка со мной любимых пирожков присылала полакомиться. А мне развлечение!
— О чём и речь. А у этих детей с рождения были свои обязанности. Работать начинали, как нА ноги становились — можно сказать, согласно штатного расписания большой семьи. Должны были и в избе прибирать, и за младшими следить, и в огороде окучивать-полоть. Считай, наравне со взрослыми трудились.
— Они крепостные, наверное?
— Нет. Картину «Жнитво» Алексей Кившенко написал в 1878 году, через семнадцать лет после отмены крепостного права. Но жизнь деревенских детей не слишком изменилась после царского указа — помогать родителям приходилось вне зависимости от того, рабы они или свободные. Художник, кстати, не понаслышке знал крестьянский уклад — он сам был крепостным.
— И вот так же отцу обед носил?
— Отец художника, Данило Васильевич Кившенко, трудился не на поле. Он был ветеринаром и управлял барской конюшней.
— Интересно, а как крепостной смог получить ветеринарное образование?
— Прошел курс наук в медико-хирургической академии благодаря своему барину. Граф Дмитрий Николаевич Шереметев и Алексея на свои средства отправил в Санкт-Петербург учиться на художника.
— Картину «Жнитво» Кившенко написал уже после того, как стал профессиональным живописцем?
— Да. Через год после окончания Академии художеств. В этой работе уже видна рука мастера. Посмотри, как искусно передан на полотне жаркий летний день: высокое бледное небо, тяжелые колосья пшеницы, пыльная горячая дорога.
— А я вот удивляюсь, что после стольких лет, проведённых в городе, Алексей Кившенко вдруг нарисовал деревенских детей.
— Видно, врезались ему в память картины крестьянской жизни. Художник надолго сохранил в душе и сострадание к нелёгкой жизни деревенских ребятишек, и восхищение их простотой, искренностью, жизнелюбием. Помнишь Некрасовские строки: «Кто часто их видел, тот, верю я, любит крестьянских детей»? Вот и картина Алексея Кившенко «Жнитво» выражает те же чувства, что и поэма Николая Некрасова — сочувствие и любовь.
«Картину Алексея Кившенко „Жнитво“ можно увидеть в Омском областном музее изобразительных искусств имени Врубеля».
Тишина. Наталия Лангаммер
Вы когда-нибудь слушали тишину? — спросил нас режиссер в театральной студии, где я занималась в детстве. Мне было лет десять.
И мы решили послушать эту самую тишину. Замерли на минуту.
Вечер. Школа. Звуки уставших шагов учителей, которые задержались после уроков. Звук швабры, моющей пол. То ли звон, то ли шипение потолочных светильников. И тишина. Просто тишина.
Недавно слушала аудиобеседы владыки Антония Сурожского с прихожанами. Он рассказывал, что просит не беспокоить друг друга в храме, когда кто-то молчит, пребывает в тишине. Это очень важный момент. Момент погружения в себя, раздумий, молитвы. В конце лекции он предложил: «Давайте помолчим». И я вместе с владыкой и его паствой замолчала.
В детстве слушать тишину было любопытно. А сейчас?
Сейчас, в зрелом возрасте это, как глоток воды, как покой, как выдох усталости, как сладость.
Сейчас, когда я верующий человек, в тишине я слышу не звуки мира, я слушаю, я хочу услышать Бога. Я безмолвно молюсь. Кажется, мы оба молчим.
Как это нужно. Как это редко бывает. Просто остановиться и слушать тишину, а в ней — присутсивие Господа.
Автор: Наталия Лангаммер
Все выпуски программы Частное мнение
Игумения Таисия (Солопова) и её мать
«Мать моя вложила мне в сердце любовь к Богу и ближним, и всё то, что подобает христианину», — говорила игумения Таисия (Солопова) настоятельница Леушинского Иоанно-Предтеченского монастыря. Будущая монахиня, духовная дочь святого праведного Иоанна Кронштадтского, устроительница храмов и монастырей, родилась в богатой семье дворян — морского офицера Василия Васильевича Солопова и его жены Виктории Дмитриевны, принадлежавшей к роду Пушкиных.
Супруги жили в одном из своих имений близ города Боровичи Новгородской губернии. Долгое время они оставались бездетными. Виктория Дмитриевна горячо молилась Божьей Матери о том, чтобы Владычица даровала ей дитя. И чудо произошло — 16 октября 1842 года на свет появилась здоровая, крепкая девочка. Малышку назвали Марией и окрестили в честь преподобной Марии Константинопольской. Василий Васильевич по роду своей морской службы редко бывал дома. С матерью же маленькая Маша была неразлучна. «Бывало, сидит она у окна своей комнаты, шьёт и рассказывает события из Священной Истории. А я примощусь на скамеечке у её колен и слушаю», — вспоминала игумения Таисия. Виктория Дмитриевна баловала дочь, покупала ей гостинцы и игрушки. Но, стремясь развить в девочке любовь к милостыне, часто говорила ей: «Видишь, Машенька, какая ты богатая, счастливая, сколько у тебя разных лакомств. А у других-то, несчастных, и хлебца нет, — ты бы поделилась с ними, а они бы за тебя Богу помолились». Девочка впитывала эти материнские уроки милосердия и всегда с радостью делилась тем, что имела. У неё была особая копилка, которую мама регулярно пополняла серебряными пятачками. Когда они с Машей выходили на прогулку, то брали копилку с собой и раздавали деньги всем нищим, которых встречали по пути.
В 1852 году Маше исполнилось 10 лет, и родители отвезли дочь в Петербург, в Павловский институт благородных девиц, где ей предстояло провести 6 лет. Разлука с домом, особенно — с нежно любящей матерью, плохо сказалась на здоровье девочки. Маша слегла и несколько месяцев провела в лазарете. Там, в помещении институтской больницы, она пережила несколько удивительных духовных видений, после которых ощутила призвание посвятить свою жизнь Богу и стать монахиней.
За 6 лет учёбы это желание только окрепло. И вот — выпуск из института, возвращение домой. Прошло немного времени, и Виктория Дмитриевна стала говорить о том, что девушке пора устраивать свою жизнь — прежде всего, найти подходящего мужа. Мария поняла: разговор о монастыре будет для матери неожиданностью. Но всё же решила открыть ей свою душу. Однажды, когда Виктория Дмитриевна пригласила домой портниху, Мария как бы между прочим попросила не шить ей много платьев. В ответ на удивлённый взгляд матери Маша, прижав руки к груди, взволнованно сказала, что не в состоянии жить светской жизнью; что она давно и всей душой стремится в монастырь. Виктория Дмитриевна оказалась непреклонна. «Если не хочешь раньше времени меня уложить в гроб, не повторяй больше никогда таких слов», — отрезала она.
Много дней и ночей провела Маша в слезах и молитвах. Но вот однажды матушка неожиданно собралась и уехала, не сказав, куда. А когда вернулась, обняла дочь и благословила на монашеский постриг. Виктория Дмитриевна рассказала, что во сне увидела Божью Матерь. Владычица укоряла женщину за то, что та не хочет отпустить дочь в монастырь. Проснувшись, она приказала заложить лошадей и поехала в близлежащий Иверский монастырь — помолиться перед иконой Царицы Небесной. «Там я дала обещание не удерживать тебя более», — со слезами сказала Виктория Дмитриевна.
Мария несколько лет прожила послушницей в разных обителях. 10 мая 1879 года в Тихвинском монастыре она приняла монашеский постриг с именем Таисия. Всё это время она вела с матерью постоянную переписку. А после её кончины узнала от родных, что последние слова Виктории Дмитриевны были о дочери: «Маша — вечная за нас молитвенница, сама Царица Небесная избрала её Себе».
Все выпуски программы Семейные истории с Туттой Ларсен
«Люди как деревья»
Золотая осень. Субботним утром я иду по дорожке парка, усыпанной листвой, и любуюсь деревьями, «одетыми в багрянец и золото». Вот пронзительно красные рябины. Вот дубы со светло-коричневыми листьями. Вот жёлто-золотистые берёзки. А вот сверкают на солнце ярко-зелёные иголки соснЫ. Небольшой ветерок, слегка колыхающий кроны деревьев, создаёт приятный шум. Деревья словно разговаривают друг с другом и обращаются к проходящим мимо людям.
А людей этим утром немного. Вот улыбаясь идёт девушка. Её длинные волосы оттенка мёда и платины будто сливаются с золотой листвой берёз. Да и сама девушка стройна, как берёзка. Навстречу девушке идёт юноша с ярко-красными волосами. В наушниках у него играет музыка, и он покачивается ей в такт. Юноша похож на рябину, такой же рубиновый, и качается как это дерево, только рябинка от ветра, а он под звуки музыки. Немного поодаль вышагивает крепкий широкоплечий мужчина. Невольно я сравниваю его с массивной сосной, мимо которой он проходит. Мужчина излучает уверенность и надёжность, он такой же сильный, как это дерево.
Я подумал, что люди, как деревья, разных цветов и оттенков. Они не похожи друг на друга, но в целом образуют красоту и гармонию. Как же прекрасен этот мир, созданный Богом!
Все выпуски программы Утро в прозе