« – В общем,  – решил он, – сколько ни молись, а сроку не скинут. Так от звонка до звонка и досидишь.

– А  об этом и молиться не надо! – ужаснулся  Алешка. – Что тебе воля? На воле твоя  последняя вера терниями  заглохнет! Ты радуйся, что ты в тюрьме!  Здесь  тебе есть  время  о  душе подумать!  Апостол  Павел вот  как говорил: «Что  вы плачете и  сокрушаете  сердце мое? Я не  только хочу  быть узником, но готов умереть за имя Господа Иисуса!»

Это был голос Александра Солженицына, финал авторского чтения «Одного дня Ивана Денисовича». Это про такие произведения мы еще можем сказать: народное. Их действительно очень мало.

Чехов однажды записал к себе в книжку: «…все мы народ и все то лучшее, что мы делаем, есть дело народное».

Солженицын сделал народное дело, вот что произошло.

…Давайте вспомним и кавторанга, и молитвенника Алёшку – редкое изображение религиозного человека в ранней послевоенной литературе; его дивный, обращенный к Ивану Денисовичу монолог о силе и действенности веры.

Удивительная вещь – сила художественного слова: перечитывая это великое сочинение сегодня, я неотступно думаю об его герое, как о живом человеке, который действительно был. …Знаю, что образ его сложен из нескольких реальных зэков, не забываю и о замысле Солженицына – непременно вывести простого, совсем не «продвинутого», как бы сейчас сказали, человека…

Шухов молча  смотрел в потолок.  Уж сам он  не  знал, хотел он воли или нет. Поначалу-то  очень хотел  и каждый вечер считал, сколько дней  от сроку прошло, сколько осталось.  А  потом  надоело. А потом проясняться стало, что домой  таких не пускают, гонят в ссылку. И где ему будет житуха лучше – тут ли, там ли – неведомо.

Только б то и хотелось ему у Бога попросить, чтобы – домой…»

При маловерии нашем, но всё же – думаем ведь мы иногда о Промысле. Помним о том, как открывалась – вопреки всему – перед нашими глазами Божья милость.

Всё, всё было против встречи нашей с Иваном Денисовичем Шуховым полвека тому назад. А вот ведь – встретились.