Снег на Афоне

Поделиться

о. Павел Великанов. Фото: (здесь была удалена ссылка)

Снег на Афоне – дело неслыханное. Тем более в таком количестве! Словно укутанная белым пушистым одеялом от вершины до самого побережья, Святая Гора на несколько недель погрузилась в несвойственное ей состояние. Видавшие виды престарелые монахи с изумлением покачивали головами: что будет? как перенесут такую нагрузку деревья? кто проложит тропинки между монастырями, засыпанные метровым слоем снега? Поначалу ещё теплилась надежда, что пригреет пусть и зимнее, но всё же теплое солнышко – и снег растает. Но хмурая январская погода не торопилась впускать в свои владения весеннее тепло, и в итоге пришлось монахам смириться, взяться за обычные лопаты, неприспособленные к уборке снежных завалов, потревожить тишину афонского безмолвья визгом бензопил, расчищая дороги от поваленных деревьев.

Святки – самое время, чтобы поделиться с близкими праздничной радостью. Инок Давид раздумывал недолго, и решил навестить своего давнего друга – тоже послушника, жившего через перевал.

Положив в рюкзак скромный гостинчик – большой кусок халвы – Давид собрался в путь. Идти, если бы не снег – по афонским меркам – недалеко: всего лишь четыре часа. Главное – обойти перевал, а там – уже и рядом. Прибавив с учётом снежных завалов ещё дополнительный час, Давид около двух часов дня отправил смс другу: «Привет! Ближе к вечеру, даст Бог, приду к тебе. Помолись!»

Ответа не последовало – но Давида это не смутило: он и сам никогда не держал телефон постоянно включённым.

Через час Давид отправил ещё одно сообщение: «Пойду напрямик через перевал. Снег выше колена. Тропы всё равно не видно».

Ответ пришёл сразу: «Держись, брат! Помощи тебе Божией! С наступающим праздником! Жду!»

Подбодрённый скорым ответом, Давид пошёл ещё уверенней. Завязав промокшие полы подрясника над монашеским поясом, он глубоко проваливался в подтаявший и вязкий снег. Каждый шаг для него был небольшим подвигом. Словно печать Иисусовой молитвы, в белоснежном покрове ритмично появлялись новые глубокие следы: «Господи, Иисусе Христе, помилуй мя!» Физической нагрузкой афонского монаха не напугать: будь ты келиотом, или насельником общежительного монастыря, в расслаблении здесь не выжить. Главное – взять правильный ритм. Вбивая ноги в хрустящую уже подмороженную корку наста, Давид старался совместить неторопливый ход и молитву. Усталость накатывала волнами, но разбивалась о сердечную теплоту обращённого к Богу сердца. Ему было тяжело – и одновременно хорошо.

Когда он дошел, мокрый насквозь от снега и пота, до вершины перевала, перед ним открылась феерическая картина. Из-под нависших серых туч вдруг протянулась бирюзовая полоса закатного неба, облака расцветились – и вдруг солнечный свет прожектором выхватил из сумерек склоны, деревья, обители, кельи – превращая их в какие-то гигантские рубины. Завороженный зрелищем, Давид погрузился в полную тишину. Где-то на задворках сознания пульсировала мысль: уже большая часть пути пройдена, но силы почти на исходе. Вынув телефон, он написал: «Я на перевале. Очень устал. Надеюсь, что дойду!»

Смеркалось быстро. Фонарик лишь выхватывал силуэты ближайших деревьев. Опускалась полная темнота. Разгорячённые нагрузкой мышцы начинали предательски остывать от мокрой одежды. Каждый новый шаг требовал предельного напряжения воли. Невыносимо хотелось спать. Небольшие остановки приходилось делать всё чаще. Сердце уже не восстанавливало ритм, а билось взахлёб. Сил не оставалось вообще. Давида охватила паника. Среди мысленной сумятицы откуда-то появились слова: «для меня жизнь – Христос, и смерть – приобретение» (Фил.1:21). Схватившись за слова, словно тонущий за спасательный круг, негнущимися пальцами он достал телефон, – и написал: «Простите! Ухожу. Домой!» Рухнув на спину, руки – крестом, заиндевевшими губами он тихо произнёс: «Господи! В руки Твои предаю дух мой!»…

Когда через два дня вызванные на поиски пропавшего монаха спасатели обнаружили в трехстах метрах от стен монастыря тело, они словно по команде обнажили головы. На снежном насте лежал, словно огромная чёрная птица, распластавшийся монах, со скрещенными на груди руками – и легкая улыбка озаряла его совершенно спокойное лицо.