Тёплым летним вечером прохожие на Рогожской улице останавливались возле ярко освященных окон дома с вывеской «Чайная», и с любопытством заглядывали внутрь. Вообще-то в любом другом месте мимо подобных заведений приличный человек постарался бы пройти побыстрее: обычная московская чайная девятнадцатого века, несмотря на своё вполне нейтральное название, практически не отличалась от трактира. Но здесь играла тихая музыка, люди за столиками спокойно беседовали, листали газеты и даже читали книги! По красивым фарфоровым чашкам разливали крепкий, душистый чай, и пили вприкуску с колотым сахаром и ароматной выпечкой.
Чайную «нового формата» открыл в Москве известный купец Павел Григорьевич Шелапутин. Уютное заведение с читальной комнатой, библиотекой и книжным магазином стало штаб-квартирой первого московского Общества трезвости. Сколько людей, заглянувших сюда однажды в надежде пропустить стаканчик-другой, попадали в неожиданную атмосферу, видели совсем иную жизнь, и постепенно бросали пить!
Сам Павел Григорьевич Шелапутин скромно называл это достижение всего лишь небольшим вкладом в дело просвещения народа. Учредитель одной из крупнейших в России Балашихинской мануфактуры, он владел огромным капиталом, но совершенно искренне считал, что не люди должны служить деньгам, а деньги – людям. Поэтому богатство своё использовал так, чтобы с его помощью делать что-то полезное и нужное для ближних.
Например, открывал школы, училища и гимназии. Всерьёз озабоченный проблемами народного просвещения, Павел Шелапутин не жалел средств на новые учебные заведения. Около двухсот тысяч рублей он отдал на строительство нескольких мужских и женских ремесленных училищ. А в одной из шелапутинских гимназий учился будущий автор «Тихого Дона» Михаил Шолохов.
Любопытно, что именно Павел Шелапутин стал основоположником такого образовательного направления, как «курсы повышения квалификации». Открытый по его инициативе и на его собственные средства Учительский институт «для выпускников университетов, духовных семинарий и прочих высших учебных заведений», ковал педагогические кадры для средней школы.
Большой интерес проявлял Павел Григорьевич и к медицине. Однажды во время путешествия на пароходе, на глаза купцу попался заплаканный юнга. Шелапутин участливо поинтересовался у молодого человека, в чём причина его слёз. Оказалось, что парень совсем не хотел быть матросом – он с детства мечтал стать врачом, но у бедных родителей не было денег на образование для сына. Павел Григорьевич взял его под свою опеку, оплатив обучение в одном из престижнейших медицинских вузов Европы. Так безвестный юнга стал знаменитым профессором Владимиром Снегирёвым, впервые применившим радий для лечения онкологических болезней. А в подмосковном Кунцеве купец построил бесплатную Покровскую лечебницу для бедных с богадельней и приютом для слепых.
Был Шелапутин неравнодушен и к прекрасному. Он входил в комитет по устройству московского Музея изящных искусств, ныне известного как Пушкинский, и приобрёл на собственные средства коллекцию античных экспонатов. Именно они составили основу знаменитого Греческого зала музея.
Ещё одной стороной многогранной натуры Павла Шелапутина была подлинная религиозность. Жертвовать на нужды Церкви было для него делом столь же важным, как строительство школ и больниц. Он состоял старостой сразу нескольких храмов: Архидиакона Стефана в Москве, Покрова Богородицы в своём имении в Филях, домовой гимназической церкви святителя Григория Богослова. В Ялте на свои средства он выстроил храм при Александровской гимназии.
Ни почестей, ни наград за свои благие поступки Павел Григорьевич не требовал и не думал о них. Лучшей наградой для Шелапутина было осознание, что его деньги приносят живые плоды, помогая людям.
Единственная

В давние времена жили в деревушке две семьи. В одной был сын— звали его Шан, в другой — дочь по имени Мэйли, что значит «прекрасная слива». Дети дружили с малолетства, а когда выросли — полюбили друг друга и поклялись никогда в жизни не разлучаться.
Пошёл Шан в дом к любимой девушке свататься, но родители отказали юноше из-за его бедности. Хотелось им отдать дочь с выгодой, за Вана-богача.
Наступил день свадьбы. Громко заиграли трубы, носильщики подняли украшенный цветами свадебный паланкин и понесли Мэйли к дому жениха. Сидит она в паланкине, горько плачет. Полпути прошли, вдруг что-то зашумело, засвистело, поднялся сильный ветер, паланкин с невестой в воронку закрутило, и унесло неведомо куда.
Узнал об этом Шан и решил во что бы то ни стало найти Мэйли.
— Зачем тебе чужую невесту искать? Как бы самому не пропасть, — уговаривали его друзья, — В деревне и других красивых девушек много...
— Мэйли для меня — единственная, — сказал Шан, и отправился в дальний путь.
Много дорог он прошёл, но никто нигде не слышал о пропавшей девушке. Печаль одолела однажды юношу: сел он у дороги и заплакал.
Вдруг откуда ни возьмись явился перед ним белобородый старец.
— Отчего ты плачешь, юноша? Кто тебя обидел?
Рассказал ему Шан про свою печаль, а старец ему в ответ:
— Пойдем со мной. Я знаю, где она.
Шли они, шли, и повстречали ещё одного путника. Спрашивает его старец:
— Кто ты и куда путь держишь, юноша?
— Зовут меня Ван Лан, я ищу свою невесту, которая исчезла в день свадьбы.
— Идём с нами. Я знаю, где она, — сказал старец.
Пошли они дальше втроем: Шан, Ван Лан и белобородый незнакомец. Привёл старец юношей к большому дому и пригласил войти, чтобы немного подкрепиться и передохнуть.
Хозяйка дома для гостей богатый стол накрыла, усадила всех за стол, и говорит:
— Хочу я с вами заодно, юноши, об одном деле потолковать. Муж мой давно умер, живу я вдвоём с дочкой. Вот и решила я в дом зятя принять, чтобы кормил меня на старости лет. Кто из вас двоих хочет здесь остаться?
Вышла из-за ширмы девушка — нарядная, красивая как цветок ириса. Понравилась она сразу Ван Лану, да и богатый дом приглянулся.
— Я останусь, — обрадовался он. — Такая невеста мне подходит.
— А я должен свою Мэйли найти, — сказал Шан.
Говорит ему тогда белобородый старец:
— Иди домой, там тебя твоя невеста ждёт. Тысячи лет живу на земле, а всё никак не могу к человеческим слезам привыкнуть... Уж так она в паланкине слезами обливалась, что я её похитил, чтобы проверить, кто из вас её по-настоящему любит...
— Кто ты, дедушка? — спросил Шан.
Но волшебник ничего не ответил и исчез. Зато он помог соединиться двум любящим сердцам.
(по мотивам китайской сказки)
Все выпуски программы Пересказки
Псалом 124. Богослужебные чтения

Вы никогда не задумывались, почему горы — такие манящие? Причём любые: и совсем невысокие, до километра, и пятитысячники — не говоря уже о самых высоких, недостижимых для неподготовленного вершинах. Как сказал поэт, «Сколько слов и надежд, сколько песен и тем // Горы будят у нас — и зовут нас остаться!» 124-й псалом, который сегодня звучит в храмах за богослужением, многократно обращается именно к глубокой символичности гор для верующего человека. Давайте послушаем этот псалом.
Псалом 124.
Песнь восхождения.
1 Надеющийся на Господа, как гора Сион, не подвигнется: пребывает вовек.
2 Горы окрест Иерусалима, а Господь окрест народа Своего отныне и вовек.
3 Ибо не оставит Господь жезла нечестивых над жребием праведных, дабы праведные не простёрли рук своих к беззаконию.
4 Благотвори, Господи, добрым и правым в сердцах своих;
5 а совращающихся на кривые пути свои да оставит Господь ходить с делающими беззаконие. Мир на Израиля!
Нет ничего удивительного в том, что уже на самой заре человечества гора воспринималась как особое, священное пространство, где происходит соприкосновение небесного и земного. На горе Синай Моисей получает от Бога заповеди; на горе Фавор преображается Христос перед учениками; да и про Олимп как не вспомнить.
Сама по себе гора очень многозначительна: с одной стороны, её огромное, мощное основание — «подошва» — придаёт ей устойчивость, непоколеблемость. С другой стороны, тонкая, словно игла, вершина, буквально впивается в небо. Тот, кто хотя бы раз в жизни стоял на такой вершине, никогда не забудет абсолютно ни с чем несравнимого ощущения одновременной устойчивости — и воздушности, невесомости — когда перед твоим взором открываются величественные горизонты.
Удивительная вещь: казалось бы, когда мы летим на самолёте, мы видим ещё более далёкий горизонт — а всё же это вообще не то: только стоя ногами на вершине, ты испытываешь исключительный, всеобъемлющий восторг особого предстояния перед бытием.
Для многих древних культур гора — это axis mundi, космическая ось мира, соединяющая высшие и низшие миры. И именно поэтому на вершинах гор строились храмы, организовывались те или иные святилища.
Если мы вспомним самые древние жертвенники, о которых повествует книга Бытия, — это тоже будут «микро-горы», сложенные из камней — на вершинах которых и совершались жертвоприношения.
Прозвучавший сейчас 124-й псалом ещё глубже развивает тему символизма горы: он говорит о том, что «надеющийся на Господа, как гора Сион, не подвигнется: пребывает вовек». Гора для верующего становится не только внешним образом духовного вдохновения, но и наглядным примером того, как может ощущать себя сам человек, когда его голова, его мысли — всё то, что и отличает его от животного, — устремлены к Небу. И неспроста греческое слово «ἄνθρωπος» — состоит из двух основ: ἄνω означает «вверх» и θρώσκω — «смотреть, устремляться, прыгать». Смотря на гору, мы словно бы снова и снова задаём себе вопрос: а есть ли во мне задор подняться на вершину — или я всего лишь хочу так и остаться распластанным у её подножия?..
Псалом 124. (Русский Синодальный перевод)
Псалом 124. (Церковно-славянский перевод)
Псалом 124. На струнах Псалтири
1 Надеющиеся на Господа подобны горе Сиону; не поколеблются вовеки те, что живут в Иерусалиме!
2 Горы осеняют их, и Господь осеняет людей своих отныне и вовеки.
3 Ибо не дает Господь грешникам власти над праведными, да не протянут праведные рук своих к беззаконию.
4 Даруй, Господи, блага тем, кто добр и праведен сердцем!
5 А людей развращенных и творящих беззакония покарает Господь. Мир Израилю!