У нас в гостях был директор школы № 2095 «Покровский квартал». Разговор состоялся накануне 1-го сентября и мы говорили о том, как организовано школьное образование сегодня, что школа даёт учащимся и к чему готовит.
Ведущие: Е. Горская, А. Пичугин
А. Пичугин
— Дорогие слушатели радио «Вера», здравствуйте! Лиза Горская...
Е. Горская
— Здравствуйте, добрый вечер.
А. Пичугин
— Я — Алексей Пичугин. И мы с Лизой поздравляем всех, кто завтра пойдет в 1-й класс, во 2-й, 3-й, 5-й, 10-й, 11-й, а также их родителей, учителей, которые нас сейчас слушают, с тем, что начинается новая интересная жизнь. А в этой студии приветствуем Илью Новокрещенова, директора школы № 2095 «Покровский квартал». Это крупная московская школа, которая в недавнем прошлом включила в свой состав семь, да, Илья Владимирович?
И. Новокрещенов
— Да. Добрый вечер.
А. Пичугин
— Добрый вечер, да, добрый вечер. Семь школ, которые находятся в самом центре Москвы, от Мясницкой до Яузских ворот.
Е. Горская
— Леш, твои поздравления мне почему-то напомнили анекдот... Поздравлять с 1 сентября — это, конечно, замечательно... Анекдот такой: «Я не хочу, я не хочу завтра в школу! Я не хочу!» — «Ну, папа, ну, папа, ну, соберись — ты же мужчина!»
А. Пичугин
— «Вовочка, Вовочка, соберись! Ты, в конце концов, директор школы!»
Е. Горская
— (Смеется.) А, да! Такое тоже есть. И вот у нас в студии — директор школы. Илья, для начала, расскажите, пожалуйста, как так получилось, что Вы, я так понимаю, стали одним директором на семь школ?
И. Новокрещенов
— Ну, не совсем так. Я директор на одну школу. Просто Вы знаете, наверное, что в Москве происходит реорганизация образовательных организаций, формируются большие, крупные образовательные комплексы.
Е. Горская
— В Москве, по-моему, происходит реорганизация всего. И немножко мы упустили то, что связано с школами.
А. Пичугин
— Ну, мы наверстываем, прямо сейчас.
И. Новокрещенов
— Вот сейчас наверстаем вместе, я думаю, да? Действительно, сформировались крупные образовательные комплексы. В их состав вошли школы, детские сады, учреждения дополнительного образования. Вот один из таких комплексов как раз и доверили мне.
А. Пичугин
— Смотрите... Давайте, начнем издалека. Изначально в районе Покровки в Москве было семь разных школ, абсолютно независимых друг от друга, с разными номерами — там, в Большом Трехсвятительском переулке, где-нибудь в районе Покровки, еще, еще и еще. И каждая из этих школ имела своего директора, свой педагогический коллектив. А в результате вот этих новшеств — московских, даже общероссийских — эти школы превратились в одну большую школу № 2095, которую Вы возглавляете. А что стало с учителями, что стало с учениками, что стало со зданиями тех, старых школ?
Е. Горская
— И с завучами что стало?
И. Новокрещенов
— Хорошо, постараюсь ответить на все вопросы, но мне кажется, что правильнее начать, наверное, ответ на этот вопрос, собственно говоря, со слов о том, а для чего вообще комплексы создавались.
А. Пичугин
— Для чего?
И. Новокрещенов
— Иначе тогда непонятно становится, чего ради было все эти школы сливать в один крупный образовательный комплекс. Прежде всего, для расширения возможностей детей на получение качественного образования. Я вот приведу пример очень простой — пример старшей профильной школы. С точки зрения нового Закона об образовании, ребенок после окончания основного образования, после 9 класса имеет право выбрать профиль любой, который ему школа обязана предоставить для получения образования. Но если мы разговариваем о маленькой школе, в которой, условно, 450-500 детей обучаются, скорее всего, в этой школе два 10 класса, и, при всем желании, директор школы не сможет больше трех, ну, максимум, четырех профилей в этой своей школе открыть. Вместе с тем, по Закону об образовании, он обязан открыть любой профиль. (Нрзб.)
А. Пичугин
— Подождите. Еще раз, простите: профиль — это, я правильно понимаю? — гуманитарный, технический, естественнонаучный?
И. Новокрещенов
— Можно в более широкой интерпретации говорить, можно в более узкой: физико-математический профиль, например, химико-биологический...
Е. Горская
— Инженерный, заборостроительный...
И. Новокрещенов
— ...инженерный... Ну, кроме заборостроительного, конечно.
А. Пичугин
— Это действительно важно — открывать вот эти профили?
И. Новокрещенов
— Это действительно важно, потому что...
А. Пичугин
— Я знаю школы, где есть профиль «самоопределение», отдельный совершенно, где ученики самоопределяются.
И. Новокрещенов
— Вы понимаете, в чем дело... Это важно, потому что...
Е. Горская
— Это, кстати, интересная штука.
И. Новокрещенов
— ...Вы знаете, что у нас и наука, и технология развиваются очень стремительно. На сегодняшний день такой важной вещи, как иметь большую сумму знаний в голове... эта важная вещь становится чуть менее важной. Почему? Потому что всегда под рукой есть гаджеты, можно посмотреть всегда в Интернете, и так далее...
Е. Горская
— Вы извините... Вы так сказали сейчас интересно... Я вот каждое слово поняла, а смысл не уловила. То есть у нас наука развивается стремительно — фундаментальная или прикладная? Какая?
И. Новокрещенов
— И фундаментальная, но особенно прикладная, конечно.
А. Пичугин
— Но это как раз к вопросу об открытии разных профилей.
Е. Горская
— Конечно.
А. Пичугин
— Кому-то будет фундаментальная, кому-то прикладная.
И. Новокрещенов
— Не только в этом дело. Дело в том, что сама по себе сумма знаний, как самоцель, уже в школе не столь важна, сколь важно ребенку помочь научиться...
Е. Горская
— ...сориентироваться.
И. Новокрещенов
— ...работать... Совершенно верно — работать с информацией, которую он может получать сегодня из разных источников, в том числе из неблагонадежных. И вот как ребенка научить грамотно работать с информацией, вот в этом задача школы. А информацию найти...
Е. Горская
— А я думала, что в этом задача вуза.
И. Новокрещенов
— Уже теперь не столько вуза.
А. Пичугин
— Уже теперь это все опускается на ступень.
И. Новокрещенов
— И дело в том, что, действительно, наука настолько шагнула вперед, что по-серьезному заниматься даже прикладной наукой ребенку... чем раньше он начнет ею заниматься, тем будет лучше для него.
А. Пичугин
— Вот здесь я с Вами полностью согласен. Здесь — согласен. Но все-таки мы начали с другого — начали с объединения школ. Итак: для чего это было нужно?
И. Новокрещенов
— Для того, чтобы у детей появились возможности использовать... Например, в разных школах существуют разные исторически сложившиеся кружки системы дополнительного образования.
А. Пичугин
— Мы про это тоже поговорим.
И. Новокрещенов
— Да. И раньше эта система была доступна только для тех детей, которые ходят в данную школу. Теперь она доступна для всех детей микрорайона. Это снимает необходимость у родителей, проживающих в данном микрорайоне школы, выбирать для себя, искать и думать, где же лучше. Выбирать нужно теперь не здание, не «стены», а конкретную образовательную программу.
А. Пичугин
— Но тут я не могу не вспомнить советское время, когда в каждом районе работали какие-то кружки, организации, дворцы пионеров отдельно... Ну, не дворцы — дворец один. А пионерские организации, где все эти кружки, от авиамоделирования до радиостроительства были реальными!
Е. Горская
— Хореография! Шахматы.
А. Пичугин
— Я на бальные танцы ходил.
Е. Горская
— Ты ходил на бальные танцы! А куда еще ходил?
А. Пичугин
— О-о! Потом расскажу.
Е. Горская
— Плавание было? Плавание, да.
И. Новокрещенов
— Ну это же было замечательно, правда же? Поэтому ничего нет плохого, что все это ребенок будет получать в школе, собственно говоря, не отходя от места обучения. Не катаясь по всему городу, выискивая тот кружок, который ему нужно, а если максимальное количество кружков, секций системы дополнительного образования будут рядом. Вот для этого, в том числе... Ну, и, плюс, конечно, для педагогов. Потому что если школа маленькая и физик в школе работает один, ему очень сложно расти над собой — в том смысле, что не с кем даже вступать в методическое объединение, некому вопросы задать, некому просто поучиться. В больших, крупных комплексах возможность такая есть. Потому что физиков — восемь-десять человек...
А. Пичугин
— А Вы реально думаете, что они учатся чему-то друг у друга? Или это просто сложившийся педагогический коллектив, который... Ну вот, например, работают два инженера, три инженера, четыре инженера — они составляют коллектив. Они же не обязательно учатся друг у друга. Они могут ходить вместе в кафе, могут общаться где-нибудь в курилке...
Е. Горская
— Ну почему же — не обязательно учатся?
И. Новокрещенов
— Ну, это же тоже учеба, в каком-то смысле.
А. Пичугин
— Ну, в каком-то смысле, наверное, да.
И. Новокрещенов
— Может быть, не строго учеба — за парту они не садятся, друг перед другом лекции не читают, но, вместе с тем, они могут в совершенно спокойной обстановке, невзирая на начальство, кстати говоря, обсудить какие-то свои вопросы, которые вот с завучем, например, не обсудил бы, а коллеге вопрос он бы задал, например. Ну, то есть как поступить в той или иной педагогически сложной ситуации. Итак...
А. Пичугин
— Да, итак!
И. Новокрещенов
— Возвращаюсь к Вашему вопросу.
А. Пичугин
— Да, мы с Вами перед эфиром говорили о том, что у Вас произошло такое мягкое слияние, и каждая школа сохранила свой педагогический коллектив, свое здание — просто они переходят под Ваше управление, вот № 2095, Покровский лицей. Но я знаю просто примеры московских школ, где все было не так: педагогические коллективы «слитых» школ разогнали, учеников перевели в одну школу — самое большое здание, где, как Вы говорите, несколько классов, различные профили открыли. Дальше — я смотрю в Интернете — жалобы от родителей. Начиная от самых банальных. Если раньше школа была во дворе, ребенок вышел, безопасно, уже начиная со 2-го класса, сам ходит, даже с 1-го, то теперь ребенка приходится водить на другой... возить на машине, автобусе в другой конец района, 20-30 минут тратя на это каждый день. Это не (нрзб.).
Е. Горская
— У меня, например, не была школа во дворе. Я на троллейбусе ездила.
А. Пичугин
— Ну, это другая проблема. Кому-то важно. Я вот знаю людей, которые переезжают, специально покупают квартиры в том районе, где вот эта классная, крутая школа, куда они отдают своих детей.
И. Новокрещенов
— Да, такие случаи тоже есть. Но я постараюсь ответить. Это для нас тоже вопрос актуальный, потому что мы, конечно, создаем школу ступеней для того, чтобы обязательное пространство под каждую ступень образования максимальным образом оснастить всем необходимым для детей. И понятно, что существуют разные требования к оснащению образовательного процесса в начальной школе и совершенно другие требования к старшей школе. Но у нас проблемы с троллейбусами не стоит, потому что комплекс компактно располагается на очень небольшой территории. У нас от одного здания до другого неспешным шагом 15 минут, а то и 10.
А. Пичугин
— А как Вам удалось сохранить педагогические коллективы и школы как школы?
И. Новокрещенов
— Ну, смотрите: было два варианта, как мы будем развиваться. Первый вариант — это такая большая школа, мини-районо, где сидит какой-то директор, которого мало кто знает, иногда его видят по телевизору...
Е. Горская
— Давайте напомним нашим радиослушателям, что такое районо.
И. Новокрещенов
— Районный отдел народного образования, извините. Но получается так, что маленькое районо, да? А каждая школа живет сама по себе. Но тогда мы бы не решили тех задач, которые перед нами по-настоящему стоят. Мы пошли по пути большой школы, единого педагогического коллектива, единой образовательной среды. Действительно, эта большая школа располагается в разных зданиях, но мы к этим зданиям относимся как к зданиям — местам, где ребенок получает образование. И ничего страшного не будет, если на какой-то ступени образование будет в одном здании, которое приспособлено, например, для начальных классов, а на другой ступени он перейдет в другое здание. У нас есть еще одна важная особенность. У нас все школы старые, две — дореволюционной постройки, остальные — довоенной постройки, поэтому школы практически не имеют собственной территории, многие школы. Например, школа в Трехсвятительском переулке не имеет своей территории, и детям гулять, в общем-то, негде. Поэтому мы тоже приняли решение о том, что у нас в двух зданиях, вот дореволюционных как раз, будет сформирована старшая профильная школа, все 10 — 11-е классы будут учиться там, а во всех остальных зданиях школ, с соблюдением шаговой доступности и безопасных переходов, у нас будут обучаться дети с 1-го по 9-й классы.
Е. Горская
— А вот такой вопрос. Все-таки школа — это место, где человек в очень интересном возрасте проводит значительную часть своей жизни. И вот в наше время, когда мы с Алексеем были молодые, ходили в школу, на школу ложилась такая функция, как контроль — ну, в принципе, чтобы дети нигде не болтались, непонятно где, чтобы они не прогуливали уроки. Завуч там ходил, смотрел, и так далее. И, в принципе, учителя представляли, где какой ребенок, на каком этаже, в каком классе сейчас должен находиться, и понимали, если он находится не там. И как бы ставили на вид, говорили родителям, и в обществе было более-менее благополучно. А у Вас как эта проблема решается? Если у Вас какая-то сложная программа, и у каждого ребенка она своя, и может быть такое, что у него в одном корпусе одно, в другом корпусе — другое, и он где-то там болтается, а в какой-то момент он начал прогуливать, или не дошел, или пришел...
И. Новокрещенов
— Ну, слушай, ну, не совсем так. Дело в том, что мы детей между зданиями не гоняем ни в коем случае. Они у нас обучаются в одном здании в течение всего дня. И, конечно, в этом здании есть взрослые, ответственные сотрудники, которые отвечают за функционирование школы, функционирование здания, и завучи, которые отслеживают расписание занятий. Есть классные руководители, которые отслеживают, где у них дети появляются, и так далее. Плюс, сейчас, Вы знаете, наверное, может быть, слышали, есть большой проект правительства Москвы, и все школы оснащены системой «проход и питание», когда ребенок, заходя в школу, прикладывает карточку, и происходит фиксация того, что ребенок в школу зашел. С этого момента школа за него отвечает, и родители могут...
Е. Горская
— Потом он через окно вышел, и...
И. Новокрещенов
— Через окно он не выйдет — это же не так просто, на самом деле. Тем более, что все школы стопроцентно...
А. Пичугин
— М-м... Я бы не стал так...
И. Новокрещенов
— Сто процентов школ оснащены камерами наружного наблюдения, которые весь периметр просматривают. Кстати, у директора школы есть на его рабочем месте доступ к этим камерам наблюдения, можно их просматривать. И сотрудники...
А. Пичугин
— Это от выборов которые остались?
И. Новокрещенов
— Нет. От выборов тоже которые остались, но вообще это была отдельная программа по оснащению. В этом смысле мы понимаем, где у нас находится ребенок, и делаем все, чтобы безопасность его была обеспечена — не только физиологическая, но еще и психологическая безопасность тоже, конечно.
А. Пичугин
— Илья Владимирович, все-таки не могу не спросить про другие примеры. Я вот уже начал задавать этот вопрос. Были скандалы в Москве, да и не только в Москве, я знаю, с педагогическими коллективами, которые просто разогнали. Людям некуда идти. Так просто в школу в Москве, я прекрасно знаю, не устроишься. Молодые специалисты не могут устроиться, потому что у них нет опыта подготовки детей к ЕГЭ. Так, уже и специалисты в возрасте, за 50, к 60 — они еще, может быть, не собираются на пенсию, есть свои трудности, но устроиться в школу им не так просто. А вот их школа, в которой они проработали 30-40 лет, вошла в состав какой-нибудь, условно, другой большой школы № 832. И куда идти этим людям, что им делать?
И. Новокрещенов
— Вы знаете, я такой проблемы не знаю. Я объясню, почему. Потому что от объединения школ количество детей сильно не изменилось. А значит, не изменились и часы педагогической нагрузки. И в этом смысле эти дети, которые были в присоединенной школе, так же нуждаются во всех учителях по всем предметам, которые есть. В этом смысле массовых сокращений учителей в связи с реорганизацией не было.
А. Пичугин
— Но они были все равно.
И. Новокрещенов
— Массовых не было. Какие-то точечные вещи, действительно, может быть, были. Я, честно, про это могу только предположительно говорить, потому что я вот конкретно не знаю таких случаев, когда массово что-то такое произошло. С другой стороны, я отвечу на Ваш вопрос так: хороший педагог, сколько бы ему лет не было, хороший специалист всегда найдет себе место. Потому что — да, действительно, устроиться сложно. Пример приведу. В прошлом году искали математика в школу. 300 резюме отсмотрели, 120 собеседований провели. Взяли человека.
А. Пичугин
— Одного?
И. Новокрещенов
— Через два месяца пришлось с ним расстаться. Через два месяца. И вопрос не в том, что конкурс большой и устроиться сложно. Устроиться сложно человеку, который проработал в коммерции, разорился, а потом вдруг вспомнил, что у него диплом педвуза, и решил поэтому прийти работать в школу. Вот ему устроиться сложно.
Е. Горская
— Вот тут я с Вами не соглашусь...
А. Пичугин
— Да, я тоже, кстати.
Е. Горская
— ...что хороший специалист всегда устроится. Потому что в наше время, помимо твоих профессиональных навыков, тебе важно овладеть технологиями самопродвижения, так или иначе. А ими овладели далеко не все. Это не значит, что человек, который не может себя продвинуть, плохой специалист в сфере.
И. Новокрещенов
— Абсолютно с Вами согласен, даже спорить с Вами не буду. Но вопрос в том, что мы оцениваем человека не по тому, как он смог широко улыбнуться нам при собеседовании, а по тем результатам педагогической деятельности, которые он предъявляет. Потому что за каждым учителем есть результаты. Результат учителя — это, прежде всего, результат его детей. То, как они учились, например. И любой учитель-предметник может результаты показать — как у него дети проходили срезы работ, например, контрольные, внешнюю диагностику, как он детей (нрзб.) ОГЭ(?), и так далее. Это все результаты общеизвестные. И на сегодняшний день в Москве, кстати, Вы знаете, что существуют электронные базы данных, и в этом смысле учителю, например, для того, чтобы подтвердить свою квалификационную категорию, не нужно заполнять вороха бумаг, потому что про этого учителя, в принципе, известно, потому что известно про его детей — как они сдавали экзамены, еще раз повторю, как они диагностические работы писали. И в этом смысле, конечно, мы отбираем учителя по результату его труда. А на собеседовании смотрим: вообще он любит детей или нет, насколько он вообще человек адекватный.
А. Пичугин
— Илья Новокрещенов, директор московской школы № 2095 «Покровский квартал» сегодня, накануне 1 сентября, вместе с нами проводит этот «Светлый вечер». Вы знаете, хотел еще у Вас спросить об элитных школах. Не так давно мэрия Москвы заявляла о том, что не должно остаться в Москве элитных школ — все дети должны иметь равные возможности образования. Но вот здесь у меня возникает...
Е. Горская
— Мэр Москвы, еще будучи мэром не Москвы, на предыдущем месте работы, те же идеи продвигал. По-моему, горожане не очень довольны остались этим.
А. Пичугин
— Вот я думаю, что мы тоже здесь не очень довольны, потому что мы знаем — вот так исторически сложилось, — что в Москве есть с десятка полтора-два действительно элитных школ. Элитных не в плане того, что там учатся дети богатых родителей, а элитных в плане того, что оттуда стопроцентная поступаемость во все крупнейшие вузы страны, и не только страны — за рубеж дети благополучно уезжают учиться. Ну, 57-я школа — это то, что просто лежит на поверхности; 179-я... Как быть с этими школами? Нас все равно... Ну, может быть, кому-то это не очень понравится, но интеллектуальная элита выходит, в том числе, из этой пары десятков московских школ. Если туда присоединить школы окраинные или школы с худшими показателями, не повлияет ли это на этих детей, не произойдет ли какой-то революции у них в голове?
И. Новокрещенов
— Угу, услышано. Попробую ответить на Ваш вопрос...
Е. Горская
— Как Вы прямо говорите — «услышано»!
И. Новокрещенов
— Потому что это важно — услышать то, о чем тебя человек спрашивает. Потому что иногда — все мы гуманитарии здесь собрались, в студии — я не всегда отвечаю на вопрос...
Е. Горская
— Ну, не раскрывайте всех карт! (Смеется.)
А. Пичугин
— Я пытаюсь сглаживать углы, на самом деле!
И. Новокрещенов
— Я понимаю. Но просто мы не всегда отвечаем на тот вопрос, который нам задали. Мы обычно говорим то, что нам просто хочется сказать. Поэтому это важно — зафиксировать, что услышан именно вопрос. И я сразу хочу не согласиться с комментарием с Вашим, уж извините...
А. Пичугин
— Ну, пожалуйста, пожалуйста!
И. Новокрещенов
— ...про то, что большинство родителей оказались недовольны. Наверное, все-таки это предположение. Потому что данных о том, что большинство родителей остались недовольны реорганизацией, у меня нет. Потому что...
Е. Горская
— В Москве? Мы про Москву не говорили. Я про Тюмень говорила.
И. Новокрещенов
— А, ну, я говорю — данных нет, на всякий случай. Хорошо. А что касается элитных школ, Вы понимаете, в чем дело, я думаю, что мэр абсолютно прав. Не должно быть у нас каких-то гетто — ни для тех детей, которые по каким-то причинам находятся в сложной социальной ситуации... А такие школы где-то у нас были в Москве, это ни для кого не секрет, да? — там, школа для детей с особенностями развития, с девиантным поведением и так далее. То же самое можно сказать и про так называемые элитные школы, потому что, да, конечно, там обучались и обучаются дети достаточно интеллектуальные, и очень важно для детей сохранить возможность обучаться в той среде, в том числе с теми же самыми ребятами, которые так же нацелены на обучение и дальше. Но реорганизация школ абсолютно никак этому не препятствует. Потому что, собственно говоря, для ребенка, который обучается тоже в 57-й школе, к которой, кстати говоря, было присоединено несколько образовательных организаций, которые находятся в территориальной близости, это абсолютно никак не повлияло ни на качество образования в 57-й школе, ни на качество обучения собственно самих детей. И мы это видим, потому что 57-я школа как была одним из лидеров... не только 57-я, а лицей № 1535 уже не первый год держит пальму первенства...
А. Пичугин
— Ну, да, помню его. «Воробьевы горы» бывшие.
И. Новокрещенов
— ...и так далее. То есть все эти образовательные организации и показывают высокий результат. И в этом смысле для детей ничего не ухудшилось. Но для других детей, которые по территориальному признаку попали в школу, и у них не было перед глазами примеров успешной учебы, успешных ребят... Потому что ни для кого не секрет, что есть, так скажем, школы маленькие, может быть, с не очень высокими показателями, и не секрет, что детям, которые хотят учиться, в таких школах учиться бывает очень сложно. Их называют «ботаниками», их начинают дубасить, и так далее. То есть, на самом деле, в детском социуме формируются определенные стереотипы по отношению к детям успешным, по-настоящему успешным в учебе.
Е. Горская
— Ну, это во всем мире так. Это неизбежно!
И. Новокрещенов
— Совершенно вено. Но в большой школе важно показать... важно создать такую атмосферу и такой климат, даже внутри детского коллектива, который бы детей ориентировал и мотивировал на достижение высоких результатов. А высокий результат — это не только рекордный результат. Высокий результат — это мое, ребенка, продвижение вперед. Вчера я, условно говоря, подтягивался всего два раза, а сегодня я подтягиваюсь пять. Я, конечно, олимпийским чемпионом не стану по подтягиванию, но, по крайней мере, я успешен, потому что я стал лучше, чем я был вчера.
А. Пичугин
— А Вы, простите, серьезно думаете, что ребенок, который пил, извините, пожалуйста, что-то там в подворотне, глядя на своего сверстника, который в этот момент ходил на лекции по классической филологии в МГУ, подтянется и пойдет в МГУ на лекции по классической филологии?
Е. Горская
— Подтянется три раза, причем!
И. Новокрещенов
— По крайней мере, у него будет перед глазами выбор. И он сможет этот выбор осуществить, видя перед глазами конкретные примеры.
А. Пичугин
— Ну, он, наверное, (нрзб.).
Е. Горская
— А Вам не кажется, что родители должны эти примеры подавать?
И. Новокрещенов
— Безусловно.
Е. Горская
— И ориентировать ребенка?
И. Новокрещенов
— Безусловно. Родители должны. Но и школа тоже должна это делать.
Е. Горская
— Применительно к сегодняшнему дню, что будет со школами с углубленным изучением, там, английского, немецкого языка и так далее?
И. Новокрещенов
— Вот это хороший вопрос. Дело в том, что, по Закону об образовании, статусов у школ больше нет нигде в стране.
А. Пичугин
— У них профили.
И. Новокрещенов
— Да. Но есть образовательные программы. Поэтому образовательные программы с углубленным изучением английского языка, немецкого языка, с углубленным изучением физики, математики и других предметов сохраняются, как правило...
Е. Горская
— А музыкальные школы, кстати, сохраняются?
И. Новокрещенов
— Музыкальные школы — ну, они не в системе образования города Москвы находятся, но они, конечно... Они в системе Департамента культуры, но они сохраняются, конечно. Мой ребенок посещает, доволен.
Е. Горская
— Хорошо. А с питанием что?
А. Пичугин
— (Смеется.)
И. Новокрещенов
— С питанием?
Е. Горская
— Внезапный такой вопрос. Да, а что с питанием?
И. Новокрещенов
— Замечательно с питанием! Существует фирма, которая осуществляет питание детей. Школа организует питание детей. Соответственно, заключается...
А. Пичугин
— Борщ в кастрюле уже не кипит в столовой школьной?
Е. Горская
— А посудомоечная машина — это огромный вот этот конвейер — тоже нет, да?
И. Новокрещенов
— Нет, ну, буфеты, столовые разного вида в школах, конечно, сохраняются. Никуда от этого не деться. Питание детей обеспечено, в том числе горячее.
Е. Горская
— Фирма откуда эта берется, которая занимается... обеспечивает питание детей?
И. Новокрещенов
— В соответствии с Федеральным законодательством проводится определенная конкурсная процедура. Соответственно, те организации, которые пытаются предоставить питание, выходят на эти конкурсные процедуры и...
Е. Горская
— Как тендер, да?
И. Новокрещенов
— Да, по объективным критериям выигрывают или не выигрывают эти тендеры.
Е. Горская
— И это сразу... Извини, пожалуйста, Алексей, все не даю тебе сказать... Сейчас обязательно скажешь! То есть эта фирма, которая выиграла тендер, все городские школы обеспечивает питанием? Или локально это проводится? То есть одна школа — одна фирма?..
И. Новокрещенов
— Нет, это обычно лот формируется из нескольких образовательных организаций, как правило, для удобства. Потому что мы не должны забывать про логистику. Потому что необходимо доставлять питание, пока оно еще, условно говоря, горячее, особенно если в школе есть буфет и нет столовой, то есть нет возможности там горячую пищу самим производить, то, конечно, разыгрываются по территориальному принципу лоты.
А. Пичугин
— А если ребенок отравился, куда родителям жаловаться?
И. Новокрещенов
— Я таких случаев в последний год не знаю.
Е. Горская
— В «Спортлото».
И. Новокрещенов
— За качество продукции поставляемой несет ответственность конечный поставщик, но мы его контролируем. И, кстати...
А. Пичугин
— А если ребенок отравился, с этим поставщиком разорвут договор?
И. Новокрещенов
— Вот если отравился... Давайте не будем драматизировать ситуацию. Я на самом деле не знаю ситуации, при которой дети бы травились — в последнее время, по крайней мере, в Москве.
А. Пичугин
— Ну, может быть. Я вот не знаю просто...
И. Новокрещенов
— Если оказана услуга ненадлежащего качества, школа — а родители в этом принимают участие, потому что родительские комитеты контролируют, в том числе, поставки продукции, то есть они имеют право пробы снимать, у нас есть специальный родительский комитет, который этим занимается, специальная комиссия управляющего совета, которая контролирует качество питания... Школа оформляет претензию в адрес поставщика и, в том числе, это может привести к расторжению контракта.
Е. Горская
— А есть какие-то стандарты качества вот этой еды, которую дети едят в школах?
И. Новокрещенов
— Безусловно, конечно, существуют.
Е. Горская
— Что там обязательно не должно быть сухомятки или?..
И. Новокрещенов
— Само собой разумеется. Все байки про то, что в школах детей кормят чипсами, это, конечно, все байки. Ничего такого нет.
А. Пичугин
— Простите...
Е. Горская
— А чем кормят-то — вот у Вас, например?
И. Новокрещенов
— Обычной нормальной едой! Это первое, второе, гарнир, там, не знаю...
А. Пичугин
— И твой любимый компот!
И. Новокрещенов
— Обязательно.
Е. Горская
— Ну что ты все секреты прямо раскрываешь!
А. Пичугин
— Я, простите, хотел вернуться все-таки к элитным школам. Я сейчас буду утрировать, конечно же, но Вам не кажется, что вся эта ситуация немного похожа на то, как если бы, например, к Московскому университету присоединили маленький, крошечный педагогический загибающийся вузик из небольшого губернского города. Ну, а почему? Дети... У студентов должны быть равные возможности. Пускай! Почему они должны учиться в заборостроительном педагогическом, если они могут учиться... Сольем его с МГУ, и они будут смотреть на успешных студентов и сами подтягиваться?
И. Новокрещенов
— Ну и замечательно! Если руководство МГУ при этом не наделает каких-то ошибок грандиозных...
А. Пичугин
— Как это?! А зачем тогда стремиться вообще к чему-то, если я могу поступить в заборостроительный — и оказаться в МГУ, в итоге?
И. Новокрещенов
— Есть другой процесс. Просто с опытом МГУ, с его преподавателями, с его потенциалом есть возможность для тех ребят, которые обучаются в заборостроительном, как Вы сказали, сделать образование гораздо более качественным — но, конечно, для их уровня все равно. Потому что ясное дело, что простым объединением МГУ и заборостроительного института студенты заборостроительного института не станут сразу самыми лучшими специалистами.
А. Пичугин
— Я Вам пример приведу... Я до эфира Вам его приводил и сейчас вот в эфире озвучу тоже. Много лет подряд — я там участвую в экологических экспедициях, куда привозят детей из одной московской школы, из списка элитных, на практику. Дети эти работают совместно со студентами разных вузов разных городов России, из хороших вузов, в том числе. Так вот, студенты одного из таких институтов — это первокурсники, второкурсники, соответственно, 18-20 лет — попросили руководство не ставить их на одни работы со школьниками, 9-классниками московскими 14-15-16 лет...
Е. Горская
— ...потому что «уши вянут»?
А. Пичугин
— ...потому что интеллектуальный уровень у них разный, и они не понимают, о чем говорят студенты 1-2-3 курсов, не понимают, о чем говорят школьники 9-го класса, какие книжки они обсуждают, какие фильмы они обсуждают. Это абсолютно разный интеллектуальный уровень.
Е. Горская
— А как это относится к работе на раскопе, я не понимаю — их интеллектуальный уровень? «Бери больше — кидай дальше!»
И. Новокрещенов
— Ну, (нрзб.) из раскопа! (Смеется.)
А. Пичугин
— Нет, потому что 9-классники сидят и решают задачи по математике, обсуждают классическую литературу, периодически разговаривают на другом языке.
Е. Горская
— Их надо просто заставить работать и копать!
А. Пичугин
— Они работают, копают и обсуждают! Они хорошо работают, не в этом дело. Но просто это вот характерный пример того, как мне кажется, к чему вот это слияние интеллектуальных и обычных школ может привести.
И. Новокрещенов
— Не приведет все равно. Во-первых, я горжусь за наших 9-классников московских, которые дают фору многим студентам. Это повод для гордости. И, безусловно, я не понимаю, как в этой связи ухудшаются условия для этих 9-классников. То, что испытывают дискомфорт студенты 1-го курса...
А. Пичугин
— Нет, они вообще никакого дискомфорта не испытывают. Испытывают дискомфорт студенты.
И. Новокрещенов
— Вот я и говорю! Но это уже проблема студентов!
А. Пичугин
— Мы эту же проблему экстраполируем на обычную школу. И тут, Вы знаете, я в своей маленькой, крошечной, никому не известной школе, привыкший прогуливать половину уроков и бездельничать...
Е. Горская
— Ну, ты ее уже прославил, эту свою школу!
И. Новокрещенов
— (Смеется.) Мы никому не скажем!
А. Пичугин
— Да! Привыкший бездельничать, вдруг попадаю в какой-то совершенно другой мир. И что я? Я только понимаю, что это какие-то другие, странные люди, которые мне очень не нравятся.
Е. Горская
— Я им еще, наверное, завидую...
А. Пичугин
— Немного, да.
Е. Горская
— ...и слегка их недолюбливаю. И при первой возможности чего-нибудь им... Ладно!
И. Новокрещенов
— Вы понимаете, школа — это же, в том числе, и институт социализации очень важный. А мы готовим, по сути, детей к жизни в обществе, которого пока еще не существует. И каждый ребенок — и интеллектуально развитый, и тот, который стремится быть интеллектуальной развитым, и тот ребенок, который не очень мотивирован, — ему важно научиться находить общий язык, общие точки соприкосновения с разными детьми, так как ему в будущем с разными людьми общаться. В этом смысле, если мы такому ребенку подаем пример, и, собственно говоря, не просто сажаем его, условно говоря, в какую-то элитную прослойку — мол, смотри и чувствуй себя здесь белой вороной! — а реально помогаем ему найти, нащупать собственный путь развития и, может быть, пересмотреть свои какие-то позиции, это не плохо ни для тех детей, ни для этих детей. На самом деле я считаю, что когда старшеклассники начинают расширять какие-то свои круги общения, это неплохо. Они все равно учатся друг у друга чем-то. Я не вижу здесь, честно говоря, никакой проблемы. Вот пытаюсь, но не вижу. Я не думаю, что это ухудшит для кого-то условия. А возможности — да, наверное, будут у детей. Ну, по крайней мере, примеры перед глазами хорошие. Это неплохо.
А. Пичугин
— Илья Новокрещенов, директор московской школы «Покровский квартал», школы № 2095, сегодня вместе с нами проводит «Светлый вечер». Здесь также Лиза Горская и я, Алексей Пичугин. И буквально через несколько мгновений мы к Вам снова вернемся.
Е. Горская
— И снова в эфире программа «Светлый вечер» на радио «Вера». С Вами в студии Алексей Пичугин...
А. Пичугин
— ...Лиза Горская...
Е. Горская
— И у нас в гостях Илья Новокрещенов, директор школы «Покровский квартал».
А. Пичугин
— Илья Владимирович, давайте теперь поговорим о личности директора. Вот раньше, в обычных школах, когда они были отдельными, независимыми, директор был ДИРЕКТОР — с каждой большой буквы в этом слове. Он знал всех учеников, он знал родителей, всех родственников этих учеников, он их учил, наверняка, тоже, был директором, когда они ходили в школу.
Е. Горская
— А у нас даже, по аналогии с биссектрисой («Биссектриса — это такая крыса, которая лазит по углам…»
А. Пичугин
— «...бегает по углам и делит угол пополам», да.
Е. Горская
— ...у нас тогда директриса была такой (нрзб.).
А. Пичугин
— Директора могли бояться. Директора любили, могли не любить, боялись, скорее всего. Но он действительно знал всю школу, знал всех родственников, знал все проблемы. И он был директор. А теперь вот — не хочу ни Вас, ни в коем случае, обидеть, никого из Ваших коллег,... Но когда человек возглавляет огромный-огромный комплекс, когда у него сотни учеников, естественно, он может знать только лучших или худших, и уже, совершенно точно, не знает никого из их родственников. И тут какой-то педагогический момент теряется, Вам не кажется?
И. Новокрещенов
— Не думаю, что теряется. Хотя это зависит, наверное...
А. Пичугин
— Кто такой директор теперь?
И. Новокрещенов
— Хотя зависит это от личности директора. Потому что можно быть директором со всех заглавных букв, а можно быть «директрисой», правда же? И это было, кстати, и раньше, это есть сейчас и это будет, наверное, всегда. И в этом смысле директор действительно становится другой фигурой и начинает работать немножко по-другому. Но это не означает, что в школе нет человека, который бы знал всех детей и даже группы людей, всех родителей, родственников и так далее.
Е. Горская
— Это завуч?
И. Новокрещенов
— Например, это завуч, совершенно верно. Потому что всегда есть взрослые, которые все эти вещи и контролируют, и помогают каждому ребенку, каждой семье. С другой стороны, я с Вами не совсем согласен с тем, что директор не знает своих родителей. Да, действительно, детей много — их не сотни, как Вы сказали, а тысячи. Вот у нас в школе три с половиной тысячи детей сейчас обучаются. Но я могу сказать, что все родительские собрания-то я провожу сам, в любом случае, и у каждого родителя есть возможность ко мне обратиться напрямую. И у меня есть такая возможность. Потому что мой номер мобильного телефона висит на сайте, и его любой родитель может его найти.
А. Пичугин
— Но Вы будете помнить, что это папа или мама Пети Савинова?
И. Новокрещенов
— Мне напомнят. И я, в любом случае, позову для разговора того человека, который знает, если нужен разговор с директором. Потому что директор сейчас действительно занимается немножко другим — не тем, чем занимался директор советской школы, немножко другим. Ну, прежде всего, конечно, подбором педагогических кадров, что очень и очень важно для любой школы.
А. Пичугин
— То есть Вы — эффективный менеджер?
И. Новокрещенов
— Нет, я бы сказал, что директор должен быть педагогом и эффективным менеджером. Потому что управлять образовательной организацией, будучи только менеджером, очень и очень трудно.
Е. Горская
— Можно это как-то по-другому назвать? Потому что, мне кажется, как ни парадоксально, словосочетание «эффективный менеджер» уже имеет негативный оттенок.
И. Новокрещенов
— Ну, это у нас так сложилось просто. На самом деле...
А. Пичугин
— Ну, мы все оттенки из него убираем, просто констатируем факт.
И. Новокрещенов
— «Результативный управленец», можно сказать.
А. Пичугин
— Ну, да, кстати.
И. Новокрещенов
— Что было бы неплохо.
А. Пичугин
— Вы, как я понимаю, преподаете тоже? Вы не теряете... Во-первых, далеко не все директора школ были в прошлом педагогами. Вы были педагогом?
И. Новокрещенов
— Я был педагогом и остаюсь. Я остаюсь...
А. Пичугин
— И продолжаете оставаться, и историю преподаете?
И. Новокрещенов
— Сейчас историю меньше. Сейчас я преподаю спецкурс для 10 — 11-х классов — менеджмент.
А. Пичугин
— Кстати, Вы же были самым молодым директором школы в Москве, да? Если не ошибаюсь.
И. Новокрещенов
— Был такой небольшой эпизод. Это было недолго...
А. Пичугин
— В 26 лет стали директором школы.
И. Новокрещенов
— В 26 лет.
Е. Горская
— Ой-ей-ей!
И. Новокрещенов
— Есть более молодые директора, были в истории Москвы.
А. Пичугин
— Сколько? 24, 25?
И. Новокрещенов
— Ну, я знаю про 23-летнего директора.
А. Пичугин
— А как вот такие люди молодые (я себя помню в 23 года, ой-ё!)... А как 23-летние директора управляются с огромным педагогическим коллективом, где людям порой за 60 лет? И которые не просто 23 года в школе отработали, а 53?
И. Новокрещенов
— Такое тоже бывает. Вы знаете, когда первый раз мне предложили быть директором школы, мне было 24 года, и я отказался. Потому что я чувствовал, что я не смогу это делать.
А. Пичугин
— В 24 предложили бы — я бы с радостью согласился!
И. Новокрещенов
— Нет, я отказался. А в 26 я уже понял, что...
А. Пичугин
— ...пора!
И. Новокрещенов
— Ну, я до этого был заместителем директора на протяжении четырех лет, до того, как стал директором, в том числе был завучем, поэтому я понимал, как мне казалось тогда, все проблемы, и, мне казалось, я мог бы стать директором школы. Не знаю, как — получилось, не получилось, но, в целом, я тогда принял это предложение. Вообще, конечно, вот по-честному, это рано. Потому что, действительно, человеку нужно немножечко еще и психологически окрепнуть, где-то опыта поднабраться... А проблема с более опытными коллегами... Она для меня возникла не когда я стал директором, а когда я стал завучем в той школе, в которой потом стал директором. Как приходить на уроки учителей и с ними проводит разбор этих уроков, если у тебя педагогического опыта три года, а у них — 50 лет. Они скажут: «Мальчик, слушай... (так, ну, не скажут, но подумают) ...давай, лучше я с тобой урок разберу». Я сделал одну простую вещь: я все свои уроки сделал открытыми. Я попросил всех представителей методического объединения, всех учителей просто прийти ко мне на урок и посмотреть, что я на этом уроке делаю. После того, как люди ко мне походили на уроки, мне стало гораздо проще с ними общаться, потому что они понимали, собственно говоря, что я из себя представляю как учитель, по крайней мере. И тогда проблем стало меньше. Но вообще это зависит, конечно, от личности человека. Кто-то созревает рано, кто-то позже, раскрывается позже — разные личности по-разному.
А. Пичугин
— Давайте поговорим про то, как ребенок... Как правильно выбирать школу. Про то, что... на какие факторы должны обращать внимание родители, которые приводят ребенка — ну, не важно — в 1-й, в 8-й, в 9-й, в 10-й класс?
Е. Горская
— И есть ли какие-нибудь «подводные камни»?
А. Пичугин
— Вот переступает человек порог школы впервые, хочет отвести туда свою Наташеньку, шестиклассницу. Ну, пятый класс. На что нужно обратить внимание?
И. Новокрещенов
— Вы знаете, тут есть особенность. Есть вещи, на которые важно обратить внимание в 1-м классе, когда переступаем порог, «первый раз в 1-й класс», а есть вещи, на которые стоит внимание обратить в 10-м классе, когда переступаем порог. В принципе, это одни и те же вещи, но просто меняется их приоритетность. Если для начальных классов принципиально важной является фигура первого учителя — это очень важная вещь.. Я бы на первое место поставил бы учителя. На второе место я поставил бы образовательную программу.
А. Пичугин
— А, кстати — простите, что перебиваю, — есть, правда ли... я слышал, но не готов, не ручаюсь... Правда ли, что у нас большая проблема с учителями начальных классов и с их подготовкой и уровнем?
И. Новокрещенов
— По-разному. У всех учителей разный уровень. Есть учителя, у которых серьезные проблемы с подготовкой. Но я так понимаю, что они долго не задерживаются в школах. Тем более, что на сегодняшний день работа учителя достаточно прозрачна, как и работа директора, впрочем, и любого человека. И в этом смысле все тайное быстро становится явным, гораздо быстрее, чем раньше. И в этом смысле распознать плохого специалиста можно достаточно быстро. Если на собеседовании даже не удается этого сделать, то в практике работы это тоже быстро происходит. Так что я бы не сказал, что есть глобальные проблемы с учителями начальных классов. По крайней мере, международные исследования результатов наших детей начальных классов по 4-м классам Пиза, например, показывает, что мы остаемся в числе лидеров. Поэтому я бы не стал хоронить наши начальные классы.
А. Пичугин
— Я поэтому и спрашиваю. Нет, я просто слышал и задаю Вам вопрос. А что за должность такая — у меня, например, товарищ работал одно время — куратор начальных классов? То есть у школы, у начальных классов есть учитель, который с ними проводит занятия, а есть куратор, который должен сидеть на уроках и задавать, если он понимает, что Антонина чего-то «не догнала», наводящие вопросы. У Вас есть такая должность, нет?
И. Новокрещенов
— Нет, кураторов у нас нет. Но это, я думаю, такая специфическая практика разных школ. Иногда назначают куратора на несколько классов для того, чтобы он организовывал внеурочную деятельность, внеклассную деятельность детей. И в этом смысле он — куратор, потому что у него находится достаточно большое детей, вверенных его попечению.
Е. Горская
— Подождите, а мы разобрались с вопросом, на что нужно обратить внимание?
И. Новокрещенов
— Ну, про 1-й класс я сказал, а про 10-й не успел.
А. Пичугин
— Нет, мы идем... Плавно перемещаемся в 5-й.
Е. Горская
— У нас там Наташа.
А. Пичугин
— Да.
И. Новокрещенов
— Да. Начинаем с 5-го класса... Наташа в 6-м, по-моему?
А. Пичугин
— Ну, в 5-м.
И. Новокрещенов
— Да. пусть будет в 5-м. Здесь, конечно, принципиальную вещь играет образовательная программа, конечно. В большей степени, чем учителя. Хотя на сегодняшний день существует возможность для родителей, для семей — ну, пока она реализована не на все 100 процентов, но мы к этому движемся — все-таки выбора, в том числе, и учителей для своего ребенка, и, в том числе, самое главное, идеальных образовательных траекторий, что важнее всего. Вот начиная с 5-го класса важнейшей вещью является образовательная программа, на которую идет ребенок. Например, если у него есть какие-то склонности к математике, может быть уже с 5-го класса программа углубленного изучения математики.
А. Пичугин
— То есть я правильно Вас понимаю, что, фактически, начиная с 5-го класса уже вводятся вот эти профили, о которых мы говорим?
И. Новокрещенов
— Нет, они вводятся с 10-го класса, предпрофильная подготовка начинается с 8-го класса, но вариант изучать углубленно какие-то предметы, в которых ребенок чувствует себя уверенно и хочет их изучать...
А. Пичугин
— Углубленно — не означает, что в ущерб основной программе?
И. Новокрещенов
— Абсолютно не означает, нет. Программа вся выдерживается, и тому на страже Закон. Существует понятие у всех предметов базового уровня, который, в любом случае, ребенку все будут давать.
А. Пичугин
— Хорошо. 10-й класс — начинаются профили.
И. Новокрещенов
— Совершенно верно. Здесь важно не ошибиться собственно с профилем. Для того, чтобы не ошибиться, необходимо начать работать с ребенком, но не позже, чем с 7-го класса, для того, чтобы готовить его к осознанному выбору образовательного профиля своего.
А. Пичугин
— Если я выбираю гуманитарный профиль, соответственно, математики, физики у меня становится в разы меньше?
И. Новокрещенов
— По сравнению с профилем «физмат» — да. По сравнению с традиционным, универсальным профилем, как его называют, — да, там несущественные потери.
А. Пичугин
— А есть универсальный профиль, да?
И. Новокрещенов
— Ну, да, многие родители выбирают для себя универсальный профиль. То есть это практически отсутствие профилизации. Это такие...
А. Пичугин
— А почему так происходит? Ведь ребенку все равно поступать в вуз на какой-то факультет...
И. Новокрещенов
— Это происходит по-разному. Во-первых, существует...
А. Пичугин
— ...профильный.
И. Новокрещенов
— Да, я понимаю. Ну, во-первых, существует у нас еще какая-то — ну, не знаю, не иллюзия, это слишком грубое, наверное, слово... Но есть такое впечатление, что будто бы советская школа была лучшей школой в мире...
А. Пичугин
— А там ничего такого не было.
И. Новокрещенов
— Нет, там было очень много замечательного. Советская школа была реально лучшей школой в мире...
А. Пичугин
— Нет, я имею в виду, не было профилей — вот была классическая система, пускай она и останется...
И. Новокрещенов
— Да. Для индустриального общества советская школа была успешнейшей, потому что она производила инженеров для экономики замечательно, и равных ей в этом нет. Сейчас у нас общество уже не индустриальное, а совершенно другое, как минимум, информационное, а то и постинформационное уже общество. Поэтому, конечно, сейчас задачи школы поменялись. И в этом смысле многие родители выбирают, потому что вот так. Есть родители, которые выбирают универсальный профиль, потому что ни они не определились, но, самое главное, ребенок не определился и не понимает, куда он дальше хочет идти, и планирует принять решение о продолжении образования в течение 10 — 11 класса.
А. Пичугин
— А школа чего-то ждет от ребенка?
И. Новокрещенов
— Конечно. Школа ждет от ребенка готовности и желания учиться, прежде всего.
А. Пичугин
— Могут ли в современной школе, вот в том виде, в котором она теперь существует, с профилями, ребенка отчислить? Я помню, когда я учился, выгнать ребенка из школы, по Закону об образовании, было нельзя. Ему даже, по-моему, если не ошибаюсь, тогда и справку нельзя было дать — все равно аттестат давали. Наверное, тогда это влияло на рейтинги школ, еще на что-то — то, чего сейчас, по-моему, и нет.
И. Новокрещенов
— А что сейчас?
А. Пичугин
— Вот что сейчас? Как происходит процесс отчисления ребенка из школы, если он чем-то провинился, если он не хочет учиться, если он на двойки учится?
И. Новокрещенов
— Ну, процесс отчисления из школы происходит по формальным показателям. Существуют...
А. Пичугин
— По факту ЕГЭ справка?
И. Новокрещенов
— Нет-нет, ни в коем случае. По факту грубого нарушения устава, с привлечением органов соцзащиты и с тем, чтобы... Ребенку даже дается шанс неоднократно. Дело в том, что сейчас есть больше возможностей дать ребенку шанс. Я объясню, почему. Дело в том, что нереализация образовательной программы означает не только набор предметов, но и форму получения образования, и темп получения образования, что очень важно. У нас существует темп, нам известный — 11-летний темп, в котором один класс мы изучаем за один учебный год. Но сейчас у ребенка есть возможность пройти программу школьную более высоким темпом. Причем, у каждого ребенка. Если раньше для этого нужны были комиссии, разрешение районного отдела народного образования и так далее, сейчас это решается на уровне педагогического совета любой школы, на уровне заявления родителей даже, а не педагогического совета, точнее даже скажем. То же самое касается освоения программы, если ребенок по каким-то причинам не успевает за общим темпом. Его можно перевести на индивидуальный учебный план, можно организовать ему какие-то индивидуальные занятия с учителями, если, допустим, ребенок испытывает трудности с тем, чтобы сидеть 45 минут на уроке и никому не помешать при этом.
А. Пичугин
— А на второй год оставляют?
И. Новокрещенов
— Конечно, такая практика существует.
А. Пичугин
— Реально? Потому что тогда, в 90-е, по-моему, на второй год никого не оставляли.
И. Новокрещенов
— Мы переводим ребенка условно, если у него есть какое-то определенное количество академических задолженностей. Переводим, и он обязан эти академические задолженности ликвидировать. Но, по заявлению родителей, по согласованию с родителями, мы можем оставить на второй год, собственно говоря, и без этого.
Е. Горская
— А как сейчас вообще обстоят дела с выходными у детей? Есть мнение, что программа очень перегружена, и ребенок вообще не успевает отдыхать. И то несчастное воскресенье, которое у него остается, вроде как бы, на «отдохнуть», он вынужден готовиться, делать домашние задания.
И. Новокрещенов
— Очень хороший вопрос, очень правильный. Действительно, мы сейчас говорим про то, что, во-первых, вся Москва — насколько я знаю, вся Москва — перешла уже на пятидневную учебную неделю. Шестидневок уже в Москве нет.
А. Пичугин
— Слава Богу!
И. Новокрещенов
— Да. Потому что, действительно, детям нужно иметь возможность семь... где-то себя проявить, где-то отдохнуть, и так далее, или на какие-то экскурсии, в музеи сходить, в театр, в конце концов. Поэтому суббота сейчас у детей свободна. С другой стороны, для тех, кто все-таки желает (а было много противников отмены шестидневки, перехода на пятидневку, потому что считали, что детей недостаточно как раз загружают)... То, что Вы сейчас высказываете опасения, что дети перегружены, — да, многие их высказывают. Но есть группа родителей — их много, — которые считают, что дети вообще не загружены!
Е. Горская
— Ну и пускай загружают своих детей сами!
И. Новокрещенов
— Поэтому для таких детей у нас по субботам существуют проекты в Москве. (Нрзб.) суббота, урок в музее, когда дети имеют возможность прийти в вуз, например, или в колледж, посмотреть что-то интересное там, какие-то лекции послушать и так далее, принять участие в каких-то инсталляциях, в интерактивных мероприятиях. И, конечно, мы сейчас говорим про нормирование домашних заданий, с тем чтобы... Вот сейчас у нас существует электронный журнал, и есть возможность у завуча, например, отслеживать в режиме реального времени, кто из учителей сколько ребенку задал на завтра, например. Если раньше для того, чтобы это выявить, нужно было много-много... все это в журнале бумажном перелистывали странички взад-вперед (если учитель вовремя заполнил его), сейчас электронный журнал...
Е. Горская
— А родитель дневник вынужден перелистывать.
И. Новокрещенов
— Вот. А сейчас родитель смотрит электронный журнал, он видит, кто из учителей что задал ребенку, и есть возможность у завуча проконтролировать, чтобы не было перегруженности ребенка, соответственно. И есть у учителей возможность договориться о том, чтобы детей не перегружать, например, двумя контрольными в день. Предположим, завуч это сразу видит — если учителя планируют две контрольные на один день, ему сразу высвечивается предупреждение, и одна из этих контрольных работ переносится, например.
А. Пичугин
— А дополнительное образование? Здесь как раз, мне кажется, логично перейти к дополнительному образованию. Я знаю, что у этой системы есть как противники, так и очень активные сторонники. В некоторых школах это очень активно развивается, некоторые школы от этого отказываются. В чем плюсы? У Вас система дополнительного образования работает?
И. Новокрещенов
— У нас система дополнительного образования работает — хуже, чем нам хотелось бы, но мы продвигаемся и продвигаемся очень быстрыми темпами. Потому что я считаю, что противники системы дополнительного образования — это вообще преступники. Потому что они совершают преступление перед детьми, прежде всего.
А. Пичугин
— Они, я так понимаю, и Вы, мне кажется, это озвучили только что, мотивируют свой протест тем, что школьники и так перегружены — шесть уроков в день, семь уроков, а после этого еще ребенок должен сидеть в школе до семи вечера, занимаясь различными проблемными вопросами — историей, журналистикой, классической филологией, древнегреческим...
И. Новокрещенов
— Понимаете, в чем дело... Мы же с Вами понимаем, что система дополнительного образования не носит обязательный характер.
А. Пичугин
— Я понимаю, да.
И. Новокрещенов
— Поэтому ребенок...
А. Пичугин
— А хотя подождите... Я знаю школы, где каждый ребенок должен был для того, чтобы его аттестовали, выбрать себе несколько курсов дополнительного образования.
И. Новокрещенов
— Это элективные курсы по выбору, это надо разделять. Это не из системы дополнительного образования. Дело в том, что уже давно — у нас даже в Федеральном базисном учебном плане это заложено — существуют курсы по выбору, которые ребенок выбирает. Они входят в образовательную программу — основную общеобразовательную программу, — и они обязательны для... Ну, они не проводятся (нрзб.)...
А. Пичугин
— Я работал в одной из московских школ педагогом дополнительного образования, где мои курсы входили... их можно было выбрать в качестве обязательного, и дети обязаны были ходить на них. Но это все входило в дополнительное образование.
И. Новокрещенов
— Ну, я тогда не могу это комментировать, потому что, с точки зрения действующих законодательных норм, мы выбираем и заставляем детей ходить только на... условно говоря... ждем их там («заставляем ходить» — не совсем верное, может быть, выражение), ну, по крайней мере, считаем обязательными те предметы, в том числе элективные, по выбору, которые у нас находятся в учебном плане, в основной общеобразовательной программе либо в индивидуальном учебном плане ребенка. Вся система дополнительного образования, конечно, остается по желанию для ребенка. Я считаю, что важно, чтобы у каждого ребенка был реальный выбор, чтобы эта система дополнительного образования была представлена максимально широко, чтобы каждый ребенок мог себе там найти. И самое главное, чего не хватает многим школам (мы проблему тоже стараемся решить) — это кружки для тех детей... кружки, которые, может быть, не пользуются большим спросом, но которые школе жизненно важны: «Юный физик», «Юный археолог», «Юный техник» и так далее — для тех детей, которым это интересно. Потому что на самом деле мы прекрасно понимаем, что, даже опрашивая выпускников прошлых лет, наших школ московских и не только (и существует большое количество исследований, которые проводятся на эту тему)... Многие ребята говорят, что они свой жизненный путь выбрали и выбрали свою специальность, которой посвятили свою жизнь, как раз не на уроке математики, не на уроке физики, а именно на кружке.
А. Пичугин
— А я знаю тоже такие случаи. Просто вот перед глазами были примеры...
И. Новокрещенов
— Поэтому задача...
А. Пичугин
— ...когда дети выбирали дальнейший свой вуз, например, вот от дополнительного образования, кружка.
И. Новокрещенов
— И практика показывает, что если ребенок по-настоящему начинает увлекаться физикой в этом кружке, то за месяца два-три он начинает опережать всех своих сверстников по физике, уже по обычному предмету, просто в разы.
А. Пичугин
— Илья Новокрещенов, директор московской школы № 2095 «Покровский квартал» сегодня у нас в гостях. Кстати, я так понимаю, что Вы как-то связаны с Лицеем Высшей школы экономики?
И. Новокрещенов
— Да, есть связь. Дело в том, что вообще проект «Покровский квартал» формируется на территории, на которой находится максимальное количество корпусов Высшей школы экономики, поэтому предопределил он наши добрые, добрососедские отношения. Мы действительно очень дружим с Высшей школой экономики, ректор (нрзб.) ВШЭ Ярослав Иванович Кузьмов является председателем нашего управляющего совета, и мы, конечно, совместно реализуем огромное количество программ, в том числе программы лицейского образования.
Е. Горская
— А я вот хочу спросить: какой вот сейчас средний возраст преподавателя средней школы?
А. Пичугин
— Хороший вопрос.
И. Новокрещенов
— В разных школах по-разному. Но я могу сказать, что, конечно, происходят процессы естественные, когда у нас действительно сейчас большое количество выпускников наших педагогических вузов, в том числе городских, приходят на работу в школу, молодежь в школе есть, если Вы об этом.
Е. Горская
— Я об этом. Я еще хотела уточнить для себя вот какой вопрос. Я слышала такое мнение, что у преподавателей, учителей после 10 лет работы, в среднем, происходит неизбежная профессиональная деформация.
И. Новокрещенов
— Да.
Е. Горская
— Это правда? И как это корректируется? Есть какие-то инструменты?
И. Новокрещенов
— Ну, Вы знаете, это действительно правда. В некоторых странах мира, Вы знаете, учителей после даже пяти лет работы в школе нельзя выбирать в присяжные заседатели. Потому что...
А. Пичугин
— Я слышал про это, да!
Е. Горская
— Я вот этого не знала!
И. Новокрещенов
— Вот знайте, потому что практика показывает, что если среди присяжных хотя бы один учитель появляется, то, как правило, присяжные голосуют за ту идею, за тот вариант, который предлагает учитель.
Е. Горская
— Он продвигает, да.
И. Новокрещенов
— Да, потому что он профессиональный «убеждатор». Учитель — профессиональный «убеждатор». Вообще, учителей очень хорошо видно на улице, в общественном транспорте, их сразу можно выделить из толпы. Конечно, это профессиональная деформация. И самая сложная и вообще такая серьезная психологическая и духовная даже проблема — это почувствовать себя демиургом, неким просветителем. Представляете, человек каждый день в течение многих лет приходит в школу и вещает с позиций абсолютной истины? Это, конечно, не может не привести к профессиональной деформации, и поэтому в законодательстве предусмотрена возможность после 10 лет непрерывного стажа, например, взять за свой счет отпуск длиной в один год...
Е. Горская
— За свой счет! Хм!
И. Новокрещенов
— ...и немножко передохнуть. В некоторых странах мира, я знаю, запрещают преподавать после пяти лет работы. В некоторых развитых странах Европы, например, пять лет человек отработал — и получает запрет на целый год. Он занимается другой работой — бумажной, методической. Но...
А. Пичугин
— Но на улицу его не выставляют, естественно?
И. Новокрещенов
— Ну до детей его не допускают. Поэтому, конечно, деформация есть. Это проблема, мы стараемся ее решить, в том числе через создание специальных сообществ, чтобы учителя могли общаться между собой на каких-то площадках, в том числе неформальных площадках, где-то могли снять напряжение, где-то — проговорить какие-то свои проблемы и так далее.
А. Пичугин
— Давайте немного сменим тему. Я несколько дней назад в журнале «Эксперт» прочитал интервью с Юрием Шичалиным, знаменитым директором так называемой «Шичалинской гимназии», где он ратует за воссоздание классических гимназий, где бы изучали, в первую очередь, классическую филологию, древнегреческий язык...
Е. Горская
— Что-то ты сегодня часто вспоминаешь классическую филологию. К чему бы это?
А. Пичугин
— Не знаю. Не знаю. Вот почему-то вспоминается. Потому что я статью, видимо, прочитал вчера, интервью. Вот как Вы считаете, насколько это важно, действительно — элемент воспитания на базе изучения мертвых языков, классической литературы, классической, может быть, уже?..
Е. Горская
— Мертвых языков, мертвой литературы...
А. Пичугин
— «Общество мертвых поэтов», спасибо Вам за это, я помню. Давайте все-таки серьезно об этом поговорим, потому что предлагается определенная форма, предлагается опрокинуться в исторический опыт и вспомнить о том, что у нас все ученые в XIX веке, российские мыслители, которые стали известны на Западе, которые совершили какие-то открытия, которые их прославили, в том числе, за пределами России, все они заканчивали классические гимназии, все они изучали те предметы, о которых я говорил. Насколько это адекватно сейчас? Мне кажется, что просто к 1917 году выпускники классических гимназий на вызовы современности зачастую могли ответить только пространной цитатой из Апулея.
И. Новокрещенов
— Вы знаете, я с Вами соглашусь. У нас знаете почему возникают в обществе такие идеи и мысли? Я думаю, что это связано с тем, что мы пытаемся решение проблем будущего найти в прошлом. А такого не бывает. Мы не сможем найти адекватное будущему решение этой проблемы в прошлом. Но это не означает, что мы должны взять и забыть все, что было в прошлом, ни в коем случае. И сейчас, кстати, очень многие элементы гимназической жизни, уклады гимназической жизни возвращаются в школу. Например, парты, за которыми дети стоят. Есть проекты такие — некоторые дети учатся за стоячими партами.
Е. Горская
— Так это ж вредно!
И. Новокрещенов
— Нет, это очень полезно, на самом деле, для человека, для его организма, потому что он не весь урок стоит, а по сигналу учителя каждые 10-15 минут он пересаживается с сидячей парты и становится за стоячую. На самом деле это доказано абсолютно, что это полезно.
А. Пичугин
— Это в Москве есть такие школы?
И. Новокрещенов
— Совершенно верно, есть такие школы. И в этом смысле...
А. Пичугин
— У Вас, поди?
И. Новокрещенов
— У нас, поди, пока нет, но будет. Потому что медицинский, здоровьесберегающий эффект, например, этого явления очевиден. И не только это — много разных вещей, хороших и важных, которые были в ту эпоху, вполне могут жить и сейчас. Но строить...
Е. Горская
— А розги?
И. Новокрещенов
— Ну, ни в коем случае, что Вы! Никаких розог. Но полностью создавать какой-то такой... Ну, это музейная какая-то школа. Я не думаю, что сейчас это имеет смысл. Другое дело, что...
А. Пичугин
— Но я думаю, что таких музейных школ... Может быть, они и имеют право на существование, если они отдельно, негосударственные, несколько штук?
И. Новокрещенов
— Конечно! Такие есть, кстати.
А. Пичугин
— Шичалинская гимназия...
Е. Горская
— Ну, а как ты ЕГЭ будешь после такой «музейной школы» сдавать?
А. Пичугин
— А там же, понимаешь, программа-то общеобразовательная тоже проходится. Просто особый упор делается на...
И. Новокрещенов
— Вот про ЕГЭ мне хотелось бы сказать. Мне кажется, что ЕГЭ у нас стал страшилкой. Ну, где-то небезосновательно в чем-то, да?
А. Пичугин
— Ой, скажите про ЕГЭ, правда!
И. Новокрещенов
— Я скажу, конечно, про это. Дело в том, что страшилка напрасная. И вот эта идея, что школы бросили преподавать, и начались натаскивания на ЕГЭ — это точно такая же страшилка. Потому что на самом деле...
Е. Горская
— Ну, Вы знаете, из Москвы легко говорить вот такие вещи.
И. Новокрещенов
— Может быть...
А. Пичугин
— А северокавказские «стобалльники»...
И. Новокрещенов
— ...которых уже нету, простите, несколько лет, как Вы знаете, в связи с тем, что ЕГЭ у нас стал абсолютно, максимально прозрачным...
Е. Горская
— В этом году там тоже все не гладко было.
И. Новокрещенов
— Но я могу сказать о Москве, что Москва старается не просто хорошо проводить ЕГЭ, а вообще безупречно, стремиться к тому, чтобы действительно безупречно его проводить.
А. Пичугин
— «Москва — как много в этом звуке...», понимаете?
И. Новокрещенов
— Я думаю, что у столицы есть особое бремя — быть примером для всех остальных.
А. Пичугин
— А вещаем мы, Илья Владимирович, а вещаем мы на гораздо большее количество российских городов.
И. Новокрещенов
— Замечательно. Это замечательно. Но, по крайней мере, острая проблема, которая была с северокавказскими республиками, в этом году так остро не стоит. Тем более, что в вузах очень быстро понимали, какого качества «стобалльники» по русскому языку к ним приходят из северокавказского региона или из какого-то другого региона, не только с Северного Кавказа, и очень быстро такие студенты отчислялись, и тому примеров — огромное количество, на самом деле. Потому что обман рано или поздно раскрывается.
А. Пичугин
— Вы знаете, у меня по поводу ЕГЭ очень много противоречивых мыслей. Магистральная заключается в том, что без ЕГЭ мы, конечно, сейчас уже никак не можем жить в современном обществе, потому что в любой развитой стране есть что-то похожее на Единый госэкзамен или Единый экзамен, какое-то его подобие. Конечно, мы не можем отставать. Но вот формы, в которых они проводятся, — да, сейчас что-то меняется. Но есть же устоявшееся выражение, сами знаете — «дети ЕГЭ». Кто-то у меня даже из знакомых предложил: «Когда ты знакомишься с девушкой, в первую очередь, спроси, сколько у нее баллов по ЕГЭ».
И. Новокрещенов
— Смешно. Нет, на самом деле, здесь проблема не в этом. Дело в том, что школа к ЕГЭ не натаскивает не потому, что... Может быть, кто-то из учителей это делает — наверняка, такие случаи есть. Но в целом — что такое ЕГЭ, на каком материале ЕГЭ проводится? Не на каком-то параллельном школе материале. Это все те же самые темы, все те же самые примеры и задачи, которые дети в школьной программе изучали и до этого. ЕГЭ — это просто констатация, это предъявление выпускником результатов обучения государству. И ничего больше. Это просто некоторая фиксация этих результатов. В этом смысле преувеличивать значение ЕГЭ я бы тоже на самом деле не стал.
А. Пичугин
— Подождите. Но есть же огромное количество «подводных камней». Я честно сам пытался пройти (ну, как говорить, пытался — проходил) ЕГЭ — те варианты заданий, которые в Интернете есть. Я понимаю, что это не вся полнота... По истории, по русскому языку.
И. Новокрещенов
— По математике выложена вся полнота, кстати.
А. Пичугин
— По математике, к сожалению, даже не рискнул.
И. Новокрещенов
— И это будущее всех других предметов. Базы будут открыты.
А. Пичугин
— Хорошо. Но Вы, как историк, сами же прекрасно понимаете, что ЕГЭ по истории очень несовершенен, что там действительно есть примеры, когда на один вопрос можно ответить... Даже в тесте, где предлагается четыре варианта ответа, два будут правильные.
И. Новокрещенов
— Я с Вами согласен. Такие примеры действительно бывали. Но, в основном, они уходят в прошлое, потому что педагогическое сообщество — тут честь ему и хвала — заняло достаточно конструктивную позицию. Первыми это сделали математики, кстати говоря, на зависть всем. Потому что они действительно стали очень серьезно разбираться с КИМами — с контрольно-измерительными материалами — и очень серьезно с ними работать. И результатом стало и то, что введен в базовый уровень и профильный по математике(?), то, что база ЕГЭ по математике — открытая, и все задания берутся из открытой базы данных, она просто очень большая. И самое главное — что математикам удалось усовершенствовать сами задания, сделать их...
Е. Горская
— Ну, математики вообще зачастую... Ну, математики — они зануды, понятно, что они это сделали. А вот с остальными-то?
И. Новокрещенов
— Нам бы, историкам, занудство тоже не мешало бы. И я знаю, что на сегодняшний день очень многие серьезные историки и педагоги, педагогическое сообщество, работают над контрольно-измерительными материалами. И я могу сказать только... пожелать им, во-первых, удачи. Потому что, действительно, эволюция материалов налицо. Действительно, глупые вопросы с множественными ответами и так далее — они постепенно уходят в прошлое. Но, конечно, здесь еще много работы предстоит.
А. Пичугин
— Спасибо большое! К счастью, очень много вопросов про школу, которые хотелось бы обсудить... К сожалению, время у нас ограничено, поэтому завсегда рады Вам! Приходите, поговорим о школе. Я напомню, что Илья Новокрещенов, директор московской школы № 2095 «Покровский квартал» был сегодня у нас в гостях, накануне 1 сентября, кстати. Поздравляем Вас с началом нового учебного года.
И. Новокрещенов
— И всех наших слушателей, потому что у всех есть дети, внуки, которые так или иначе связаны со школой! Всех с 1 сентября, с Днем Знаний!
А. Пичугин
— Лиза Горская...
Е. Горская
— Всего доброго!
А. Пичугин
— Будьте здоровы! Я — Алексей Пичугин.
Храму Всех святых, в земле Российской просиявших, необходима помощь
Храм Всех святых, в земле Российской просиявших, в городе Дубне объединяет много добрых сердец, поэтому и атмосфера в нём радушная. На приходе стараются помогать всем, кто нуждается. Здесь работает благотворительная столовая, где всегда накормят и обогреют тех, кто оказался в беде. Некоторые прихожане храма трудятся в православном сестричестве милосердия города Дубны. Они навещают стариков в доме-интернате «Рождественский», пациентов в больницах и немощных одиноких людей на дому.
Храм Всех святых, в земле Российской просиявших, ещё долгие годы может принимать, утешать и объединять людей для добрых дел. Только сейчас он оказался под угрозой разрушения. Сильно протекает крыша и появились трещины на несущих конструкциях. Необходим качественный ремонт. Собрать на него средства приходу помогает фонд «Мои друзья». Присоединиться к фонду и поддержать храм в городе Дубне может любой желающий. Сделать это просто – можно зайти на страницу «Моих друзей» my-friends.ru и оставить благотворительный взнос, либо передать для храма стройматериалы или помочь своим трудом.
По всем вопросам обращайтесь в фонд:
+7 (916) 165-82-77, e-mail: info@my-friends.ru
Проект реализуется при поддержке Фонда президентских грантов
«Путь к священству». Священник Сергий Лабунский
У нас в гостях был клирик Елизаветинского храма города Красногорска священник Сергий Лабунский.
Наш гость рассказал о своем пути к вере, о духовных поисках, которые сначала привели его в Католичество, как и почему позднее он пришел к Православию и выбрал для себя священническое служение.
Ведущие: Константин Мацан, Кира Лаврентьева.
Константин Мацан:
— «Светлый вечер» на радио «Вера». Здравствуйте, уважаемые друзья. В студии моя коллега, Кира Лаврентьева.
Кира Лаврентьева:
— Добрый вечер.
Константин Мацан:
— И я Константин Мацан. Добрый вечер. В гостях у нас сегодня священник Сергий Лабунский, клирик Елисаветинского храма города Красногорска и еще множество есть регалий, как вас можно было бы представить, например, вы байкер.
Священник Сергий Лабунский:
— Да это так и есть.
Константин Мацан:
— Действующий или бывший?
Кира Лаврентьева:
— Или бывший католик.
Константин Мацан:
— Или бывших байкеров не бывает? Бывший католик.
Священник Сергий Лабунский:
— Бывший католик, да, это уже действительно бывший, здесь уже никаких сомнений. А байкер я действующий, да, действительно, я езжу на мотоцикле уже, пожалуй, восемь лет, как езжу на мотоцикле, и не собираюсь это бросать.
Константин Мацан:
— И член Императорского православного палестинского общества.
Священник Сергий Лабунский:
— Так и есть.
Константин Мацан:
— Много регалий, мы обо всем сегодня поговорим в том контексте, в котором мы обычно с Кирой эти беседы ведем. Я нашим слушателям напомню и вам, что мы говорим о пути человека к священству, к вере, в вере и к священству. То есть такой разговор о пути, о тех событиях, о тех вопросах, которые возникают на этом пути, о тех ответах, которые человек для себя находит. Нам кажется, что те ответы, которые, допустим, есть у вас как у человека, пришедшего к православному священству, могут так или иначе срезонировать с теми вопрошаниями, которые есть у нас радиослушателях, любого человека, который задумывается о своих отношениях с Богом и о своем пути. Вот об этом бы сегодня хотелось поговорить.
Священник Сергий Лабунский:
— Конечно.
Кира Лаврентьева:
— Отец Сергий, путь у вас извилистый, что уж греха таить.
Священник Сергий Лабунский:
— Весьма.
Кира Лаврентьева:
— Мы сегодня обязательно об этом поговорим. Но я предлагаю начать с интересной, поворотной точки вашей биографии, когда вы, поглотив буддистскую литературу, поглотив мусульманскую литературу, пришли к полной внутренней каше. И вывел вас из этой каши свет европейской истории, которую вы горячо любили, и благодаря ей, вы все-таки обратились к христианству, но в католичество.
Священник Сергий Лабунский:
— Да-а.
Кира Лаврентьева:
— Расскажите об этом, пожалуйста, поподробнее. Как вообще протекала вся ваша история религиозного поиска, и почему католичество и почему вы все-таки из католичества-то потом ушли? Вот очень нам интересно, отец Сергий.
Священник Сергий Лабунский:
— Да, я согласен, любопытная история. И, увы, не краткая совсем.
Кира Лаврентьева:
— Это хорошо. Это нам подходит.
Священник Сергий Лабунский:
— Я постараюсь короче. Дело в том, что в подростковость, как это у многих бывает, начался какой-то религиозный поиск. Вопросы, зачем я здесь, откуда я здесь, какой в этом вообще смысл существует. Мне кажется, что большинство людей с этим сталкиваются и, так или иначе, для себя на эти вопросы отвечают. В моем случае получилось так, что я из совершенно неверующей семьи, никто моим религиозным образованием никогда не занимался, и поэтому мир религии для меня был принципиально иным миром. Не тем, что я видел каждый день вокруг себя. И я прекрасно помню, как еще в детстве, в достаточно далеком детстве, в глубокие 80-е годы, в начале 80-х меня моя бабушка водила в храм Всех святых на Соколе. Водила она меня всего раза три за все мое детство, то есть она не была тоже воцерковленным верующим глубоко человеком. Но просто ей казалось, что надо это сделать хоть немножечко, хоть несколько раз. Тогда еще маленьким детенком я приходил в этот храм на Соколе и попадал буквально в сказку, я помню эти мерцающие лампадки в полутьме, я помню очередь людей на исповедь, эти строгие вдохновленные и спокойные при этом лица, я помню размеренный ритм богослужения. И все это настолько глубокое впечатление тогда на меня произвело, и произвело именно непохожестью на повсеместную, повседневную жизнь. Я это запомнил. Тогда, конечно, это никакого эффекта видимого не дало в моей жизни. Естественно, я был маленьким ребенком, что родители скажут, то я и делаю, пытаюсь, по крайней мере. А в последствие, когда в подростковый возраст пришел, подростковость наступила, возник этот религиозный поиск, возникли вопросы, зачем, откуда, и что, и куда. И я вспомнил вот эту радость от общения с Богом из того детства. Обычно в подростковость у человека формируется критическое мышление, человек отрицает все, что ему раньше говорили, пытается свою позицию выработать. И здесь это сыграло на руку, потому что, повторюсь еще раз, у меня семья была неверующая абсолютно, мы о религии, как правило, не говорили вообще. И мой бунт подростковый вылился в интерес к религии. Я сейчас обратное явление наблюдаю среди детей верующих родителей.
Кира Лаврентьева:
— Да, это интересно.
Священник Сергий Лабунский:
— Потому что у них как раз бунт выражается в отрицании религии. То, чем их кормили все детство, порой бывает даже чрезмерно, ломая их волю, принуждая их, и в подростковость их бунт выражается в поступках против религии. А у меня наоборот получилось, изначально не было никакой религиозности. Я прекрасно понимаю, что если бы мои родители были верующие и, не дай Бог, они бы пихнули меня в какую-нибудь воскресную школу... Вы знаете, что со школой у меня были тяжелые отношения в свое время, я ее не очень любил, она меня тоже, прогуливал активно. Даже само слово «школа», да еще и воскресная, когда вроде бы не должно быть никакой школы, а она есть, я думаю, меня бы очень сильно оттолкнуло.
Кира Лаврентьева:
— Несистемный вы человек, отец Сергий.
Священник Сергий Лабунский:
— Да. Слава Богу, что этого в моей жизни никогда не было. Возвращаясь к подростковости моей, к этому бунту моему, получается то, что мне стало интересно духовность, пока так общим словом назовем, без конкретики, без деталей, просто духовность. И действительно, прогуливая школу, я прогуливал ее в основном в библиотеке, потому что там тепло, сухо, можно было посидеть и никто не спрашивал, что я тут вообще делаю в середине буднего дня.
Константин Мацан:
— Читали или просто сидели?
Священник Сергий Лабунский:
— Нет, читал, а что там еще делать-то? Конечно, читал.
Кира Лаврентьева:
— Мыслить. Размышлять.
Священник Сергий Лабунский:
— Нет. Вначале началось все с каких-то таких легких книжечек, конечно же. Но потом они мне очень быстро наскучили, а интерес был — здесь мы подходим к вопросу истории — интерес был у меня всегда к европейской истории, мне она очень нравилась, как, наверное, всякому мальчишке нравятся солдатики, войнушки, и мне это тоже очень нравилось. А поскольку я очень любил, не знаю, помните вы — не вспомните, был такой в 90-е годы сериал «Горец» по телевизору с — Господи, как его звали-то? Фильм был с Кристофером Ламбертом, а сериал...
Константин Мацан:
— Я помню, да, был такой сериал, а актера тоже не помню.
Священник Сергий Лабунский:
— Сериал не помню кто, но там главного героя звали Курган Маклауд. Мне это безумно нравилось. Я обожал этот сериал, потому что в нем сочеталось и одно и другое, там замечательные флешбэки в историю, показывали, как они в истории бегали друг другу головы рубили, там была мистика, почему эти люди бессмертные и почему они продолжают рубить друг другу головы в двадцатом тогда еще веке. То есть здесь все сочеталось, и меня тогда этот сериал очень увлек. С него начался мой интерес к истории, именно к европейской истории, поскольку на ней был сфокусирован сюжет этого сериала. Я начал копаться и меня безумно увлекли крестовые походы, потому что это опять войнушка, мальчишки любят мечами махать. Крестовые походы. Сплав мистики и истории прекрасно здесь ложился в контекст военно-монашеских орденов, которыми я тоже увлекся, там тамплиеры, госпитальеры, меченосцы и прочие тевтонцы — военно-монашеские ордена. Конечно, это все привило мне огромную любовь к европейской старине. И вот эта европейская старина, вплотную связанная с христианской духовностью, естественно, в латинском его изводе, в латинском варианте, и привела меня в итоге где-то к концу 90-х к приходу в католическую церковь. То есть я тогда, когда читал все эти книжки в библиотеке по свободомыслию, даже по эзотерике, иудаизму, исламу, что там только не было, все в куче было. Но христианство для меня всегда было чем-то особенным. Во-первых, потому что была эта память из детства, переживание иного мира, прикосновение к иному миру через бытие в церкви. На самом деле разовое прикосновение, не постоянное, буквально разовое, три раза, может быть, четыре за все мое детство меня бабушка водила в храм, с одной стороны. И с другой стороны, это увлечение войнушкой, войнами, все как-то сложилось и вот вышло, получилось так.
Константин Мацан:
— А что заставило потом все-таки из католичества перейти в православие?
Священник Сергий Лабунский:
— В первую очередь, глубокое разочарование в католичестве, хотя бы просто потому, что когда католик живет в России, он на самом деле с католичеством в его бытовом виде никогда не сталкивается, никогда не видит этого. Он находится в неком стеклянном пузыре, отделенном от общего мира католического. Находясь в России, католичество находится под сильным влиянием Православной Церкви. Поэтому католичество в России достаточно консервативно. И, находясь в России, русский католик, как правило, не видит всего того ужаса обновленчества, которое на самом деле присутствует в католической церкви сейчас в той же Европе. Мне посчастливилось вплотную столкнуться с обновленчеством, потому что я некоторое время жил в посталантуре Доминиканского ордена в Фастове на Украине. Я некоторое время был в Польше и там — Польша это традиционная католическая страна — и там я сталкивался напрямую с бытовым католичеством. Не с каким-то его рафинированным изводом, которое здесь у нас в России есть под сильным влиянием православия, а именно с таким католичеством, каким оно вообще в принципе и является на бытовом уровне. И я видел все модерновые совершенно каких-то невообразимых конструкций храмы, которые от амбара сложно отличить. Я видел, как были изуродованы древние храмы под новый обновленческий манер, как старые алтари ломались. Это, кстати говоря, история нашей Москвы, для этого не нужно даже в Польшу ехать. В Москве католический храм святого Людовига, это старейший действующий католический храм на территории России, он не закрывался никогда в советское время. И там были прекрасные престолы, там были три каменных престола и один сбоку посвященный святому Иосифу деревянный престол. И когда 90-е годы пришли к нам сюда в Россию и когда рухнул железный занавес, когда появилась возможность коммуникации более свободной католиков в России с католиками европейскими, получилось, что этот деревянный престол — пришли веяния Второго Ватиканского Собора в Россию — это деревянный престол оказался никому не нужен, его разломали и выбросили на помойку.
Константин Мацан:
— А помимо отторжения католичества, какая была положительная мотивация перехода в православие для вас?
Священник Сергий Лабунский:
— Спасибо вам большое за этот вопрос, это очень правильно. В первую очередь, я считаю, что человек должен не уходить от чего-то, а приходить к чему-то.
Константин Мацан:
— Я поэтому спрашиваю.
Священник Сергий Лабунский:
— Да. Здесь тоже надо ввести определенную последовательность событий. Первое, был мой отказ от идеи монашества. Потому что в принципе в католичестве обязателен целибат для любого священника, поэтому по большей части без разницы, будешь ли ты монахом, будешь ли ты приходским священником.
Константин Мацан:
— Целибат — это обет безбрачия.
Священник Сергий Лабунский:
— Совершенно верно.
Кира Лаврентьева:
— Для священнослужителя.
Священник Сергий Лабунский:
— Да. Совершенно верно. Таким образом, не столь важно, будешь ли ты обычным мирским священником, будешь ли ты монахом, база одна и та же остается. Естественно, мне было интересно тогда попробовать себя не в приходском служении, а именно в монашеском ордене, я пошел в доминиканцы. В доминиканцы я пошел, потому что это один из известнейших орденов католической церкви, орден проповедников, он же занимался инквизицией в свое время. А вы уже знаете, что я любил Крестовые походы.
Константин Мацан:
— Я думал, вы скажете, что я любил инквизицию.
Священник Сергий Лабунский:
— Нет, инквизицию я, конечно, не любил, но это отдельная история, это целый отдельный пласт, отдельный часовой разговор. И первое, что послужило к моему уходу из католичества, во-первых, я решил, что монашество не для меня. А решил я это очень интересным таким способом. Я помню, что был тогда в Фастове в монастыре, по-моему в честь Воздвижения Креста, там монастырь Доминиканского ордена, и сидел смотрел во двор, а во дворе дети играли местных жителей, какой-то там частный сектор кругом, и с этого частного сектора детишки приходили поиграть во двор монастыря. Я сидел смотрел на этих ребятишек и понял, что я буду глубоко несчастлив, если я не увижу своих детей на этом свете, как они ходят своими ножками, топчут этот мир, как они радуются, улыбаются, возятся, дерутся в том числе.
Кира Лаврентьева:
— Но тогда вы могли бы стать прихожанином католической церкви, который бы создал семью. Это ведь не основная причина, конечно?
Священник Сергий Лабунский:
— Без сомнения. Конечно, нет. Мне всегда хотелось как можно глубже погрузиться в то, чем я занимаюсь. Мне в принципе не очень нравятся люди, которые сбивают только верхушки и не уходят на глубину какой-либо темы, которой они интересуются или занимаются. Поэтому когда я заинтересовался христианством, а здесь надо очень четко тоже это проговорить, что я пришел в христианство потому, что мне было интересно. Не потому что у меня случилось какое-то счастье или наоборот какая-то беда в жизни случилась, и это меня привело. Нет, мне просто стало интересно. Я взял книжки и читал, мне стало еще более интересно, я своими ногами пошел, мне стало еще более интересно. Я все более углублялся-углублялся-углублялся и доуглублялся до того, что пришел к идее священства, потому что это максимальное погружение, эта максимальная интеграция из всех возможных. Естественно, когда я стал католиком, для меня вообще вопроса не стояло, кем я буду, конечно, я буду священником. Монахом или приходским это уже другой вопрос, уже как я сказал, не столь принципиально в католичестве, потому что примерно все одно и то же. Монашество давало больше интересных возможностей, нежели приходское священство, возможность, в частности, в том числе прикоснуться к истории древнего ордена католического, Доминиканского в частности, куда я пошел.
Кира Лаврентьева:
— «Светлый вечер» на радио «Вера», дорогие радиослушатели. У микрофона Константин Мацан и я, Кира Лаврентьева. Мы сегодня беседуем со священником Сергием Лабунским, клириком Елисаветинского храма города Красногорска. Да, отец Сергий, продолжайте. Про детей.
Священник Сергий Лабунский:
— Спасибо. И вот, сидя во дворе этого монастыря, я увидел детей, которые играли, и понял, что я буду глубоко несчастлив, если не увижу собственных детей. Это стало концом моего монашеского пути.
Кира Лаврентьева:
— Не став его началом.
Священник Сергий Лабунский:
— Не, я положил ему начало. Я был в постулантуре.
Кира Лаврентьева:
— То есть вы уже первую какую-то стадию...
Священник Сергий Лабунский:
— Послушник, по-русски это послушник. Я был в послушниках Доминиканского ордена, дальше я не продвинулся, никаких обетов я не приносил, то есть монахом я так и не был никогда, и слава Богу. Тем не менее, какие-то первые шаги были сделаны. В этот момент я понял, что все, монашество для меня закрыто, закрыто и католическое священство. Потому что я не могу быть с детьми католическим священником. Собственно говоря, и ладно, на этом я успокоился, спокойно уехал домой. Какое-то время, год или два во мне это еще оставалось, католичество, но я уже получил от него определенную прививку, потому что увидел обновленчество католической церкви, увидел не только на Украине, особенно в Польше, где это было очевидно, где это было просто вопиюще, я бы сказал.
Константин Мацан:
— Вы от этого отошли, а к чему вы пришли?
Кира Лаврентьева:
— Костя все хочет узнать, к чему вы пришли.
Константин Мацан:
— Я все хочу узнать, как вы отошли от католичества и пришли в православие.
Священник Сергий Лабунский:
— Так подождите, подождите, тут же длинная история, она на этом не начинается даже.
Константин Мацан:
— Хорошо.
Священник Сергий Лабунский:
— Подождите, пока предисловие. И когда я разочаровался в католичестве в том виде, в каком оно есть, прийти мне было особенно не к кому и не к чему. Надо еще отметить, что у католиков, особенно русских католиков, как людей, живущих, не скажу что во враждебном окружении, но тем не менее в каком-то окружении, от которого они себя отделяют, у них есть ощущение собственного элитизма. Мы некая элита, и спасибо Тебе, Боже, что я не как какая-нибудь бабушка в этой православной церкви, в э-той РПЦ. Это очень характерная черта для русских католиков, которую я сам неоднократно видел, да и, что скрывать, которой сам был заражен.
Константин Мацан:
— Вообще, я бы сказал, для русских интеллигентов.
Священник Сергий Лабунский:
— Да. Поэтому когда пришел к мысли, что мне в католичестве делать нечего и что мне нужно куда-то уходить, для меня возникла трудная проблема, я не мог переступить через себя и прийти в э-ту РПЦ.
Константин Мацан:
— Это уже интересно.
Священник Сергий Лабунский:
— Да, да. Представляете? Это состояние потерянности примерно год длилось, я пытался найти какие-то альтернативы, возможности, узнал, что существуют какие-то альтернативные православные, даже пришел к ним на службу, ужаснулся, честное слово, и больше никогда не приходил, и вам не советую, честное слово, это было ужасно. Это был патриархийный священник, который бросил свое служение в Русской Православной Церкви. Где-то кто-то, не пойми кто, его рукоположил в епископы. И он при живой жене — хотя формально он говорит, что с ней не живет, хотя они живут в одном доме — при живой жене стал епископом, у себя на участке построил церковь деревянненькую такую, типа шалашика.
Кира Лаврентьева:
— Он не слепой?
Священник Сергий Лабунский:
— Не-не-не, это был зрячий. Не знаю, может быть, сейчас что-то изменилось.
Кира Лаврентьева:
-Чего только нет.
Священник Сергий Лабунский:
— Там была какая-то церковь альтернативная, якобы православная, и он меня пригласил, приходи к нам на службу пасхальную. Пасхальная служба это была. Я пришел, выяснилось, что нет никого больше. К нему там еще должны были приехать другие иерархи этой церкви, но никто не приехал, он был просто один. Первый звоночек, что все иерархи альтернативной церкви проигнорировали пасхальное богослужение. Следующий звоночек, когда не нашлось никого, кому бы служить, он ко мне подходил, Сергей — я тогда еще не был, естественно священником, я был мирянин — Сергей, вы не хотите ли попономарить. — Слушайте, я вообще не в курсе, что делать, вообще никогда в жизни. Он говорит, да ничего, я там расскажу вам, все расскажу. Но я отказался тогда, никуда не стал идти. Я говорю, не-не, я тут постою. И третий звоночек был, когда в середине службы он ко мне выходил из алтаря и спрашивал, посылать ли за водкой сейчас или после службы? Ну, типа праздновать. Я, честное слово, настолько был глубоко разочарован всей этой альтернативщиной, что тоже оставил ее в стороне, даже не погрузившись в нее. Целый год я находился в каком-то состоянии потерянности, не знал, куда мне идти, вот так просто взять и прийти в Русскую Православную Церковь, для меня какой-то внутренний барьер существовал. Альтернатив, по сути, не было, а те, которые были, это было что-то страшное, упаси Боже. Целый год я был в каком-то вакууме, я прекрасно помню этот момент. Я тогда работал вебдизайнером, и мне надо было приехать на Китай-город к нашему клиенту что-то с ним обсудить. И я помню это свое тяжелое чувство от потерянности, от невозможности не то, что реализовать себя в духовном плане, а именно это было для меня всегда гораздо важнее, чем какая-либо светская работа, я всегда себя видел только служителем Церкви, в любом случае как-то с нею соприкасающимся плотно. И вот целый год этого у меня нет. Я помню это чувство потерянности, отчаяния, я иду и думаю, все хватит, мне надоело, просто первый храм, который я увижу, я туда зайду и останусь. Я выхожу из Китай-города, первый храм, который я вижу, это Никола в Кленниках на Маросейке.
Константин Мацан:
— Легендарный храм.
Священник Сергий Лабунский:
— Легендарный абсолютно храм.
Константин Мацан:
— Отца Алексея Мечева и Сергия Мечева потом.
Кира Лаврентьева:
— Надо же.
Священник Сергий Лабунский:
— Я туда захожу, там стоит отец Николай Чернышев, служит молебен. Я тогда еще не знал, что это так называется, думаю, ладно, постою. Как раз молебен у раки мощей праведного Алексея Мечева. После этого молебна я торможу батюшку, отче, мне очень надо исповедаться. Он говорит, ну, давай, ладно.
Кира Лаврентьева:
— Надо, так надо.
Священник Сергий Лабунский:
— Надо, так надо. И я два часа ему вот это все, что у меня накопилось, что у меня наболело, просто на него вываливаю. Пикантность ситуации еще заключается в том, что отец Николай Чернышев, не знаю, как сейчас, но на тот момент он был плотно связан с факультетом иконописи в Свято-Тихоновском институте. Как я потом узнал, ему в это время надо было ехать принимать экзамен или, по крайней мере, как-то участвовать в принятии экзамена в Свято-Тихоновском институте, а я его тут тормознул и два часа ему все это рассказывал. Надо отдать ему должное, он безропотно абсолютно меня выслушал, выдал несколько рекомендаций, и предложил еще приходить, дальше не отрываться, не уходить. А вы знаете, когда я исповедался, у меня было настолько прекрасное внутреннее состояние духа, я настолько воспарил буквально, я просто почувствовал себя дома, что наконец-то. Вот это длительное...
Кира Лаврентьева:
— Скитание.
Священник Сергий Лабунский:
— Спасибо. Вот это длительное скитание закончилось, я просто пришел домой, я выдохнул, мне не нужно с кем-то бороться, мне не нужно никому чего-то доказывать, я могу спокойно приходить в храм, причащаться и быть частью обычной общины христианской.
Кира Лаврентьева:
— Прекрасно.
Священник Сергий Лабунский:
— Без каких-то выпендрежей, без каких-то, не знаю...
Кира Лаврентьева:
— Изощрений.
Священник Сергий Лабунский:
— Да, без каких-то изощрений. Просто приходить и просто причащаться в окружении таких же христиан, таких же людей. Вот она, настоящая община молитвенная, которая собирается вокруг единой Чаши. Этого мне безумно не хватало, и это я получил в храме Николы в Кленниках, и до сих пор я себя считаю частью Маросейской общины. Потому что отец Николая стал моим духовным отцом, он же мне давал рекомендацию на поступление в семинарию несколько лет спустя. То есть все мое дальнейшее, уже православное воцерковление или, скажем, ревоцерковление после католичества происходило в храме Николы в Кленниках на Маросейке под водительством отца Александра Куликова, настоятеля, и вот отца Николая Чернышева, моего духовника.
Константин Мацан:
— Вернемся к этому разговору после небольшой паузы. Я напомню, сегодня с нами и с вами в программе «Светлый вечер» священник Сергей Лабунский, клирик Елисаветинского храма в городе Красногорске. У микрофонов Кира Лаврентьева, я Константин Мацан. Не переключайтесь.
Кира Лаврентьева:
— «Светлый вечер» на радио «Вера» вновь приветствует вас, дорогие радиослушатели. В этом часе с нами священник Сергий Лабунский, клирик Елисаветинского храма города Красногорска. У микрофона Константин Мацан и я, Кира Лаврентьева. Мы продолжаем наш разговор о пути отца Сергия к священству, но не только к священству, дорогие радиослушатели, но также к католичеству, из католичества, к православию, к храму.
Константин Мацан:
— К байкерству.
Кира Лаврентьева:
— К байкерству. И мне кажется, много еще путей у отца Сергия откроется. Но что я хочу процитировать, дорогие радиослушатели и дорогой отец Сергий. «Сейчас с высоты прожитых лет я могу оценить свой путь как извилистый и тернистый. Но на этом пути мне помогал мой добрый предок, прапрадед священномученик Федор Крюков, который вымаливал меня и вытаскивал из очень многих жизненных передряг». Итак, мы открываем новую страницу великолепной книги, открываем новый узор переплетений тонких линий вашей жизни, и спросим вас, откуда взялся этот прекрасный священномученик, знали ли вы об этом с детства, и как он участвовал непосредственно в вашей жизни.
Священник Сергий Лабунский:
— Он участвовал молитвенно.
Кира Лаврентьева:
— Очевидно, это очевидно.
Священник Сергий Лабунский:
— Ох, откуда взялся. Честно сказать, я никогда в детстве не знал, что у меня кто-то есть в роду в священном сане, тем более в лике мучеников. Естественно, тогда он не был прославлен как новомученик, потому что в советское время это было принято скрывать. Меня крестили, к счастью, не на дому, в церкви, но все равно церковь выбирали как можно дальше от дома и старались, чтобы нигде никаких следов не оставалось от этого крещения. А тем более, у меня там всякие дедушки, бабушки, родители партийными работниками были, тоже было не так хорошо, чтобы кто-то у них на работе узнал о моем крещении. Естественно, все это скрывалось. Никто ничего не рассказывал. И я помню, что у моей прабабушке, дочери как раз отца Федора Крюкова всегда в комнате ее были иконы, но всегда они были в уголочке, завешенные шторой. То есть в том уголочке, где окно, на той же стене, где окно, шторы от окна раздвигались в стороны и полностью закрывали эту иконную полочку. Заходишь в комнату, ее просто не видно вообще, но стоит отодвинуть шторку и вот она замечательная классическая иконная полочка советского человека. Я прекрасно помню этот момент. Все это всегда скрывалось, это было не принято афишировать и, конечно, я в детстве ничего об этом не знал. Узнал я об этом, когда пошло мое... воцерковление не правильно сказать тогда, но какой-то повышенный интерес к религии, и вот тогда мне рассказали: а кто-то у нас был где-то там. Опять же родители у меня были неверующие особенно тогда были. В принципе, хорошо относились к церкви, но не сказать, что как-то... никогда верующими не были. Поэтому они тоже не могли мне рассказать деталей, подробностей, ничего, просто сказали, что-то у нас было такое. Я поинтересовался, что, где, кто был, откуда это известно.
Кира Лаврентьева:
— Что, где, когда?
Священник Сергий Лабунский:
— Выяснил, что вот так его звали, где он, что он. И дальше начал разыскивать любую информацию, какую только возможно. Это были уже двухтысячные годы, уже появился интернет, пусть в сравнительно зачаточном состоянии, но тем не менее, он уже был, уже можно было в интернете какую-то информацию искать. Я так нашел отца Ианнуария (Недачина), тогда он был, если я не путаю, настоятелем подворья Соловецкого монастыря в Москве. Затем он был благочинным храмов Соловецкого монастыря, сейчас, честно говоря, не знаю где. Но выяснилось, что мой предок, отец Федор Крюков дьяконом служил в одном храме с его предком, тоже новомучеником, вот этого игумена Ианнуария (Недачина). Я связался с отцом Ианнуарием, мы с ним пообщались, он мне рассказал немножечко, откуда он взял эту информацию. Благодаря его наводке я смог выйти на архив ФСБ по Смоленской области и через наш Центральный архив УФСБ в Москве на метро Кузнецкий мост. Там я уже ознакомился с подлинным делом расстрельным отца Федора. Специально для меня его привезли из Смоленска в Москву, меня пригласили в этот архив и я действительно сел наедине, тет-а-тет с этим расстрельным делом моего предка и посмотрел, полистал. Сложно сейчас передать те чувства, те эмоции, которые я испытывал, меня очень поразило, до сих пор это помню, как я листаю стенограммы допроса, и в конце стенограмм всегда стоит подпись допрашиваемого. И я вижу, что в начале рука твердая у отца Федора, а чем дальше я листаю, тем она все-е...
Кира Лаврентьева:
— Невозможно вообще смотреть.
Священник Сергий Лабунский:
— Ужасно, ужасно. Видно, что рука дрожит. Я понимаю, насколько ему тяжело было. Может быть, его били.
Кира Лаврентьева:
— Пытали.
Священник Сергий Лабунский:
— Пытали, издевались над ним, в каких условиях он содержался. И я понимаю, что этот кусочек живой истории, кровоточащей истории, моей истории, истории моей семьи — ничем не передаваемое ощущение. В этот момент я особенно глубоко влюбился в новомучеников, для меня подвиг новомучеников это, пожалуй, самая яркая страница вообще в церковной истории не только даже последних лет, но вообще в принципе в церковной истории, пожалуй, самая яркая страница. И может быть, она для меня такая потому, что есть вот эта связь, прикосновение, физическое буквально прикосновение, через это дело из архива ФСБ. Удивительная на самом деле история. И, конечно, отец Федор для меня стал путеводной звездочкой, его икона у меня стоит дома, у всех моих родных она теперь стоит тоже дома. Мы заказывали разным иконописцам, у нас несколько вариантов его икон рукописных есть, Конечно, я каждый раз молюсь ему обязательно и прошу его помощи и заступления. Даже когда я не знал о нем, и когда мои мытарства проходили через католичество и потом через пропасть неприкаянности моей после католичества, до того, как я пришел в православную церковь, я абсолютно уверен, что он меня вел, что он за меня молился перед престолом Божиим, и он меня вымолил. Потому что не было кого-то, кто бы за меня вздохнул и помолился. Наверное, мама, без сомнения, но она человеком была не особо верующим, поэтому, видимо ее молитва... Нет материнскую молитву не надо, наверное, сбрасывать со счетов.
Кира Лаврентьева:
— Конечно.
Священник Сергий Лабунский:
— Она меня тоже, я думаю, вымолила, хоть своими словами, может быть, не умея, не зная, но думаю, что она тоже вложила очень много своих молитв в меня. Вот она и отец Федор.
Константин Мацан:
— Так, хорошо, а байкерство священнику зачем?
Кира Лаврентьева:
— Новая страница.
Священник Сергий Лабунский:
— Новая странница, да. Байкерство. Это отдельная история, напрямую никак с церковью и священством не связанная, и связавшаяся с ней только под конец, потому что я два в одном, я и то и другое в одной личности. С подростковости опять же люблю мотоциклы, нравятся они мне, красивые, хорошие. Как-то никогда не вставал передо мной вопрос покупки собственного мотоцикла, хотя и хотелось, но это всегда было достаточно умозрительное желание, никогда не воплощаемое в действительности. Никогда у меня не было дядюшек с Явами, Планетами, Ижами, которые меня катали, ничего подобного у меня не было, это всегда было умозрительное увлечение. В конце концов, я уже став священником, познакомился с таким феноменом, как христианские мотоклубы. То есть мотоклубы, но состоящие из христиан, подчеркивающие свое христианство и использующие свое участие в этой байкерской среде для проповеди христианства. Насколько я знал, тогда уже существовал христианский мотоклуб, это орден Преображения в Кирове созданный, он тоже себя прямо не позиционировал как христианский мотоклуб, но он был создан священником еще в начале нулевых, двухтысячных годов. Но я о нем тогда ничего не знал абсолютно. И первый христианский мотоклуб, с которым я столкнулся, это God’s Squad, это зарубежный основанный, по-моему, в 1972 году мотоклуб, основан в Австралии был, и сейчас распространившийся по всему миру. К сегодняшнему дню у него, по-моему, больше пятнадцати стран открыто, где есть представительство этого мотоклуба, чаптеры они называются, как отделения этого мотоклуба. Я познакомился в первую очередь с ними, сдружился, с’общался, узнал, что на Украине есть чаптер, отделение этого мотоклуба. Раз они на Украине, значит, они говорят по-русски, я с ними связался, у нас пошло общение, мы подружились. Вот, собственно говоря, мои первые прикосновения к байкерской теме, физическое прикосновения. Не просто умозрительно, а буквально я прикоснулся физически, я увидел этих людей, я увидел эти мотоциклы, я увидел возможность не просто кататься на мотоцикле, проветривая свое лицо на подмосковных трассах, а я увидел за этим возможность какого-то делания, в том числе для Бога и ради Бога. Меня это очень вдохновило. Поэтому первое мое осознанное решение приобрести себе мотоцикл связано было именно с этим клубом. Я просто захотел в него вступить, я захотел быть частью этого движения, и я тогда впервые предметно задумался о покупке своего мотоцикла, и купил его себе на восьмое марта. Э-ге. Так получилось, совпали даты.
Кира Лаврентьева:
— Отец Сергей, а если немножко вернуться к тому моменту, когда вы оказались в храме, где находятся мощи праведного Алексея Мечева, в храме святителя Николая в Кленниках. Вы с радостью вошли в эту общину, мы начали развиваться, вы поняли, что вы дома. Все это очень откликается, такое с силой сказанное слово, ты всегда чувствуешь правду. Я думаю, наши радиослушатели также чувствуют ее, как мы с Костей. А момент священства? Вы также решили углубляться в православие, как вы углублялись в католичество, «во всем хочу дойти до самой сути». Вы и тут решили дойти до сути и стать священником. И как отнеслось к этому священноначалие, конкретно ваш священник, который вас исповедовал?
Священник Сергий Лабунский:
— Надо здесь сделать маленькую ремарку и сказать, что идея священства у меня появилась еще до того...
Кира Лаврентьева:
— Это мы уже поняли.
Священник Сергий Лабунский:
— ...как я воцерковился.
Кира Лаврентьева:
— А, это интересно.
Священник Сергий Лабунский:
— Когда мне в принципе стало это интересно, я понял, что вот, священство это наверняка то, что нужно. Мне сразу захотелось... Я тогда подростком был, сделайте на это скидку, пожалуйста, мне сразу захотелось все по-максимуму. Поэтому естественно, даже не зная, что это такое, еще не перейдя в католичество, я крещен-то было в православии, и в католичество я перешел уже, будучи в достаточно сознательном возрасте, не имея никакого опыта воцерковления. Но даже еще до этого перехода, когда я только задумывался об этом, когда мне это только стало интересно, когда я только начинал что-то читать какие-то книжки, я уже думал, что священство это наверняка, то, что нужно, я ничего про это не знаю, но мне это нравится. И я помню прекрасно момент, когда я пришел в ближайший к своему дому храм, это храм Сергия Радонежского в Гусиново, и с порога к батюшке. Я даже не знаю, что там за батюшка был, такой с рыжей бородой, не знаю, как его зовут. Я с порога к батюшке: отче, я хочу в семинарию поступать. А он меня первый раз видит, он как-то замялся, говорит: ну, ты знаешь, надо как-то на службы походить порегулярнее, у нас еще воскресная школа есть. Все, сразу тут для меня стояла точка, воскресная школа не рассматривалась в принципе. И все, это мимолетное прикосновение, первое мое высказанное желание стать священником, не зная еще ничего абсолютно, здесь закончилось. И дальше я немножко отступил назад, углубился в свои интересы в виде истории европейской и различной религиозной мысли. И тут постепенно начало выкристаллизовываться католичество потихонечку. Но я уже на тот момент хотел быть священником. Став католиком, естественно, а куда мне еще, конечно, священство. Поэтому уйдя из католичества в православие, идея священства никуда не делась, оно, как сияла для меня маяком, путеводной звездой, так оно у меня и сияло все это время. И со стороны, это любопытно тоже отметить, может показаться, что мой путь это какое-то метание из одной крайности в другую.
Кира Лаврентьева:
— Нет, нет. Не кажется так.
Священник Сергий Лабунский:
— А на самом деле, я хочу это подчеркнуть, всегда была очень прямая дорога, потому что всегда передо мной была вот эта путеводная звезда — служение Богу, служение именно с полной самоотдачей на полной глубине. Оно меня всегда вело. Да, я ошибался дверью в своей жизни, я заходил немножечко не туда. К счастью я оттуда вышел и пошел правильной дорогой.
Кира Лаврентьева:
— Священник Сергий Лабунский, клирик Елисаветинского храма города Красногорска, байкер, член Императорского православного палестинского общества, бывший католик, вот так мы под конец вас представим по полной программе, отец Сергий, проводит с нами этот «Светлый вечер». Отец Сергий, могли бы вы сказать, что вы припали к долгожданному источнику, священству, вы таки достигли того, чего искали, углубились, спустились на глубину? Просто ведь священство это сложная вещь, это опаляющая вещь, это то, к чему надо быть готовым, как говорит Иоанн Шанхайский, иначе оно тебя просто сожжет как солому.
Священник Сергий Лабунский:
— Без сомнений. Я честно совершенно скажу, что я ощущаю себя абсолютно на своем месте. Абсолютно.
Кира Лаврентьева:
— Слава Богу.
Священник Сергий Лабунский:
— Мне настолько нравится то, чем я занимаюсь, я настолько искренне люблю свое дело, служение у престола. Даже когда меня раньше спрашивали, чего тебе от жизни надо, я говорил, мне нужны всего три вещи, это приход, матушка и борода лопатой. Вот только с бородой лопатой у меня не очень получилось, у меня совочек такой. Все остальное у меня все замечательно.
Кира Лаврентьева:
— Вы такой мыслитель, как-то борода лопатой сюда никак не цепляется.
Священник Сергий Лабунский:
— Нет, отнюдь, я искренне за.
Кира Лаврентьева:
— Да? Наоборот?
Священник Сергий Лабунский:
— Может быть, вид-то интеллигентный у меня достаточно, но на самом деле я очень даже...
Константин Мацан:
— А на самом деле...
Священник Сергий Лабунский:
— Промолчим о том, что я брутальный байкер, не надо, в частности я уже говорил вам еще до того, как начался эфир, что я увлекаюсь старым обрядом, мне очень нравится старина русская. Мне вообще нравится старина, осязать пыль веков для меня исключительно важно внезапно. И если я не чувствую связи с древностью, а древность как лакмусовая бумажка, которая позволяет отличить истину от наносного и временного, в церкви является вечность и прикоснуться этой вечности дорогого стоит. Когда я занимаюсь тем, что я люблю, занимаюсь служением у престола, мне интересно, а как это было раньше? И мне хочется прикоснуться и здесь тоже к какой-то старине. Так я пришел к интересу к нашим дореформенным обрядам, старым, принятым еще до патриарха Никона при первых пяти русских патриархах. И постепенно этот интерес еще с нулевых у меня зародился, развивался. И сейчас, я надеюсь, мы пришли к той точке, когда в рамках нашего прихода начнутся богослужения по старым обрядам. Честно скажу, что пока еще нет благословения правящего архиерея, но мой рапорт на столе у него уже лежит. Я надеюсь получить это ответ и надеюсь, что после Пасхи у нас начнутся эти службы. Это процесс, который длился ни один год, я, пожалуй, даже скажу, что не одно десятилетие.
Константин Мацан:
— Я бы хотел спросить еще немножко о байкерстве. Не о самом байкерстве, а о том, что, предвижу, что может быть, у наших слушателей ваш рассказ такой простой — захотелось купить мотоцикл, купил — может вызвать даже вопросы. Есть некоторое представление, может быть, стереотипное, то есть ложное и неверное, но все же оно есть, что вообще-то не должно священнику иметь мирские сильные увлечения. Ну ладно священник историк, археолог, ученый, а вот священник, который сердцем привязывается к какому-то яркому, страстному, в каком-то смысле, хобби, это что-то не то. Что бы вы таким критикам ответили?
Кира Лаврентьева:
— Константин, ну ты закрутил.
Священник Сергий Лабунский:
— Нет, а что? Очень интересный вопрос, вообще молодец.
Константин Мацан:
— Спасибо. Я стараюсь.
Священник Сергий Лабунский:
— Молодец. На самом-то деле я могу согласиться с этими критиками. Действительно, когда у человека возникает что-то, что излишне его увлекает, это может очень легко отвлечь его от главного дела его жизни, в частности в данном случае, от священства. И более того, у меня есть примеры таких священников перед глазами, которые излишне ушли в эту область. Я не единственный как вы понимаете, священник, который на мотоцикле ездит. На данный момент у нас есть сообщество в интернете, мы не можем порой встречаться физически, потому что география очень большая этого сообщества, но в интернете оно существует. Оно так и называется «Мотосообщество православного духовенства». На данном момент в нем состоит больше восьмидесяти человек. И туда принимают только в священном сане, ни один мирянин не может войти в это сообщество. Больше восьмидесяти человек в священном сане Русской Православной Церкви или других канонических церквей, в основном, конечно, Русской Православной Церкви, являются байкерами, являются мотоциклистами увлеченными. И конечно, среди всего этого сообщества есть примеры, когда человек переступал какую-то тонкую невидимую границу и уходил, излишне увлекался этой байкерской темой, стереотипной, подчеркну, байкерской темой. Знаете, как это обычно выглядит, когда что-то такое в коже, с кучей цепей, заклепок, с огромным или громким ревом двигателя, такое что-то нарочито брутальное.
Константин Мацан:
— Я себе воображаю картину, что по дороге несется Харлей-Дэвидсон мотоцикл, от него такая ряса развивается, на воздухе трепещется.
Священник Сергий Лабунский:
— Нет, нет, этого никогда не бывает.
Константин Мацан:
— Вы не в подряснике, нет, катаетесь?
Священник Сергий Лабунский:
— Ни в коем случае, нет. Не надо путать Божий дар с яичницей. В церкви надо в рясе, на мотоцикле в рясе не надо.
Константин Мацан:
— Какая яичница? Пост сейчас идет.
Священник Сергий Лабунский:
— Тем более. Нет, на мотоцикле в рясе, конечно, не нужно. Это, во-первых, просто банально опасно, если уж на то пошло, она может в колесо там куда-то залезть.
Константин Мацан:
— Да, да.
Священник Сергий Лабунский:
— С другой стороны, я предпочитаю все-таки разделять. Есть понятие уместности. В храме уместно быть в духовной одежде. На мотоцикле уместно быть в защите, в специальной дорожной защите. Я не умаляю силу веры, но ряса все-таки плохая защита.
Константин Мацан:
— Собственно, мой вопрос был о том, что когда у человека есть сильное увлечение, как правило, он в себе стремится лакуну заполнить. Со стороны кажется, ну, какая у священника лакуна может быть внутри? Перед престолом человек предстоит, его руками таинства совершаются. Какие еще увлечения нужны вообще? А с другой стороны все мы люди и священник не перестает быть человеком, и ничто человеческое ему не чуждо, и почему не может быть у священника хобби, увлечения и так далее? Я хочу, чтобы вы что-то об этом сказали.
Священник Сергий Лабунский:
— Конечно, может быть и хобби, и увлечения, и плохого в этом нет ничего. Оно не должно быть на первом месте, на первом месте всегда служба у престола, это однозначно, это не обсуждается и не может обсуждаться в данном случае. Всегда священство в основе, как в базе...
Константин Мацан:
— В приоритете.
Священник Сергий Лабунский:
— В приоритете, спасибо. Конечно, священство всегда в приоритете. Но хобби естественно, может быть. Главное, чтобы человек не увлекался темной стороной того мотоциклизма, байкерства. Потому что темная сторона в этом есть, без сомнения. И, кстати говоря, что мне еще нравилось в христианских мотоклубах, в них эта темная сторона отсекается. Я прихожу на мероприятие христианского мотоклуба, я понимаю, что здесь никто не будет в алкогольном подпитии, что не будет никакого мата, стриптиза и еще чего-то в этом роде. Это действительно, верующие, воцерковленные люди здесь собрались. И нам есть о чем поговорить, у нас общие интересы, у нас общие взгляды на жизнь. Естественно, что человек ищет себе подобных, с кем его взгляды совпадают, с кем его интересы совпадают. В байкерской среде есть, это удивительное, уникальное, по сути, сообщество православных мотоциклистов, которые собираются вместе и которые даже совместные проекты реализуют. Это не только благотворительные проекты, как мы недавно в 2018 году, например, выпустили благотворительный календарь, где несколько священников сфотографировались рядом со своими мотоциклами. И мы этот календарь выпустили, все вырученные деньги, которые мы за него получили, были отправлены на помощь малоимущим приходам, которые только восстанавливаются, реконструируются, нуждаются в помощи. И в принципе идея была в том, чтобы привлечь внимание людей к тому, что где-то рядышком, не где-то далеко, а буквально рядышком с тобой, есть храмы нуждающиеся, есть семьи священников, которые нуждаются, помоги им, пожалуйста. Может быть посильная помощь волонтерская. Это, может быть, и денежкой где-то помочь, поддержать. Это, может быть, где-то распространить информацию о том, что такой храм есть, и в чем он нуждается. Если не ты поможешь, то кто-то другой поможет, но ты хотя бы расскажешь об этом. Так или иначе, мы столкнулись в нашем «Мотосообществе православного духовенства», мы физически с этим лицом к лицу столкнулись, и у нас возникла идея как-то помочь, как-то решить эту проблему. Какими силами мы можем это делать? Конечно, священник на мотоцикле это определенный вау-эффект и мы решили его использовать. Мы выпустили этот календарь, где сфотографировались несколько священников рядом со своим мотоциклом, я естественно, тоже есть в этом календаре рядом со своим теперь уже прежним мотоциклом, я его продал, но тем не менее. Мы этот календарь распространяли, не было никаких спонсоров, никто нам не помогал, мы просто сами скинулись и сами выпустили, и просто раздавали всем желающим, всем, кто хотел. А они донатили, жертвовали на храмы, там целый список был этих храмов.
Константин Мацан:
— У нас мало времени остается, у меня последний вопрос. Но мне, правда, очень интересно задать его. Возвращаясь к вашему интересу к западной истории, средневековой, я очень, как мне кажется, понимаю этот интерес. Может быть, меня не интересовала история как таковая, но книги про мушкетеров, западная архитектура, замки, рыцари, живопись, готика — все это такое красивое, такая сокровищница, что, кажется, хочется к этой западной христианской культуре принадлежать. На этом фоне обращаешься на Восток в православие и думаешь, как-то скучно здесь, нет того размаха. Где мушкетеры, где рыцари? Какие-то иконы, старинные храмы и романтики нет. И нужно, чтобы какая-то зрелость была, не духовная, но какая-то жизненная, чтобы оценить красоту иконы, чтобы поставить Владимирскую икону даже чисто художественно в один ряд с шедеврами, не знаю, Рафаэля и понять, что это просто другое искусство, оно такое же захватывающее. Как вы это чувствуете? При вашем интересе к западной культуре обращение к культуре православной?
Священник Сергий Лабунский:
— Ох. Когда только происходил мой переход из католичества в православие, когда я начинал к нему прикасаться, мне, конечно, было очень тяжело. Я искренне люблю, подождите, я сформулирую это... Как есть человек визуал, ему важно как это выглядит, кто-то на слух лучше воспринимает. Я воспринимаю лучше глазами, и для меня искусство визуальное, осязаемое, видимое искусство, всегда играло большую роль. Я искренне люблю, например, готику. Я считаю, это просто вершиной архитектуры, абсолютной вершиной, и ничто до сих пор не поднялось до таких же высот и красоты, как готика. До сих пор мой любимый храм — готический храм. Да простят меня наши радиослушатели, но тем не менее. Это храм Архангела Михаила в Киеве, совсем недалеко от Московского вокзала, если пройти, очень люблю этот храм, он в неоготическом стиле, из красного кирпича и немножечко камня, потрясающе красивый, до сих пор один из любимых моих храмов. Конечно, когда я приходил в православие, мне было эстетически очень тяжело, потому что я привык к другому, я люблю другое. Поначалу мне было непонятно, как вообще можно молиться носом в стенку, я имею в виду иконостас. Ну как же, я же привык к тому, что алтарная часть открыта, что я вижу престол, что я вижу духовенство, я как бы соучаствую в том, что происходит. А тут я стою перед закрытой стеной с закрытыми дверями, и вот такая духовность. Конечно, мне поначалу было очень тяжело. Но на самом деле вы правы, нужна какая-то зрелость, если уж не духовная, то годами определенная, но на Востоке есть своя красота. Эта красота уникальна. Конечно, она отличается от западной, естественно, но она по-своему прекрасна, удивительна и завораживает не меньше, чем красота западная. Если западная красота во многом очень рациональна, то красота Востока христианского во многом очень субъективно переживаемая, и во многом очень мистична, я бы так сказал. Я надеюсь, вы меня понимаете, что я имею в виду.
Константин Мацан:
— Я надеюсь, что понимаю, думаю, что понимаю, и вспоминаю знаменитый афоризм отца Павла Флоренского, который, как известно, придумал свое эстетическое доказательство бытия Бога: «Есть Троица Рублева, значит, есть Бог».
Священник Сергий Лабунский:
— Прекрасно, золотые слова.
Константин Мацан:
— Потому что настолько совершенна эта икона, что не может не быть Того, Кто вдохновил иконописца.
Священник Сергий Лабунский:
— Да. А кстати, извините, я еще вас перебью немножечко. Но хотел бы еще здесь пять копеек довставить. О том, что Западная культура, Западная эстетика может быть православной. И есть, я, может быть, для кого-то из наших радиослушателей открою новый материк, тем не менее, есть православные общины Западного обряда. Это настоящие православные люди, исповедующие православное вероучение, но служащие по Западным обрядам, по старинной древней Римской мессе, которая помнит аромат катакомб. Вот эта старинная латинская месса помнит аромат катакомб, действительно, она из тех дальних времен идет. И папа Римский Григорий Первый, Двоеслов в православии, хотя на самом деле он не двоеслов, он беседник, потому что двоеслов это диалогос, неверно перевели.
Константин Мацан:
— Диалогос, да, да.
Священник Сергий Лабунский:
— Он же кодофицировал, то есть утвердил уже существующий до него чин мессы. Та древняя, не современная, я подчеркиваю, не обновленческая латинская нынешняя месса нового сорта, а та древняя, которую чаще всего называют Тридентской по более позднему собору, это подлинное православное наследие православного Запада. Это удивительно на самом деле, и я рад, что такие общины существуют. Я рад, что есть люди, которые любят латинскую эстетику, западную эстетику и при этом действительно вспоминают, что ее истоки в православии, а не расколе. И возвращаются к этим православным истокам. На Западе есть общины латинообрядные православных церквей. Это Антиохийской Православной Церкви, это достаточно много общин в рамках Русской Православной Зарубежной Церкви, еще нескольких поместных православных церквей, такие даже целые диоцезы тоже есть, благочиние даже есть западнообрядных приходов православных. Я считаю это прекрасно, потрясающе, что это есть. И на Западе это востребовано.
Константин Мацан:
— Интереснейшая тема, задел на большую передачу на будущее. Спасибо огромное за наш сегодняшний разговор. Священник Сергий Лабунский, клирик Елисаветинского храма в городе Красногорске был сегодня с нами и с вами в программе «Светлый вечер». Программу вели Кира Лаврентьева и я, Константин Мацан. Спасибо. До свиданья.
Кира Лаврентьева:
— Всего хорошего.
Священник Сергий Лабунский:
— До свиданья.
«Истоки и современность православной журналистики: личный путь». Николай Державин
У нас в гостях был заместитель руководителя пресс-службы Патриарха Николай Державин.
Мы говорили с нашим гостем об истоках и современности православной журналистики, а также об особенностях работы комментатора праздничных богослужений в прямой трансляции.