«Как в юности воспринимается Церковь». Священник Георгий Букин

У нас в студии был клирик Ильинского храма в городе Апрелевка священник Георгий Букин.

Наш гость рассказал, чем Церковь была для него в юности, как он старался познакомить сверстников с церковной жизнью, а также о том, каким он видит современное церковное молодёжное служение.

Ведущий: Алексей Пичугин

---

Алексей Пичугин

— Дорогие друзья, здравствуйте. «Светлый вечер» на Светлом радио. Меня зовут Алексей Пичугин. Я рад вас приветствовать. С удовольствием представляю нашего гостя. В ближайший час эту часть «Светлого вечера» вместе с вами и вместе с нами проводит священник Георгий Букин, клирик Ильинского храма в городе Апрелевка. Отец Георгий, здравствуйте.

Священник Георгий Букин

— Здравствуйте.

Алексей Пичугин

— Напоминаю, что на этой неделе мы говорили, и сегодня завершаем говорить о юности, юношестве, молодежи. Конечно, очень не хотелось бы уходить в дебри таких понятий, как «сейчас молодежное служение». Все наши гости, которые на протяжении этой недели к нам приходили, говорили о том, что всё хорошо, но молодежное служение — это очень сложная штука с огромным количеством подводных камней, оно достаточно сильно забюрократизировано и поэтому нормальной работы с молодежью нет, и все время вспоминали, как это было в начале 90-х. Как в начале 90-х это всё начиналось снизу, что это было движение снизу. Поэтому я у всех спрашиваю их собственные воспоминания. Отец Георгий, ваша встреча с церковью, пускай не приход, а именно встреча с таким понятием, как церковь, как произошла?

Священник Георгий Букин

— Меня крестили еще в неосознанном возрасте, мне был, наверное, годик. Мама пришла в церковь, начала воцерковляться.

Алексей Пичугин

— Это конец 80-х был?

Священник Георгий Букин

— Ну да. 87-й у меня год рождения, в 88-м меня крестили. Это было так, легкий заход, можно сказать. Потому что более глубокое воцерковление пришлось, когда мне было лет 6-7. Тогда уже начались поездки по храмам, по монастырям, активная паломническая жизнь. Тогда можно говорить о том, что я соприкоснулся с миром церкви.

Алексей Пичугин

— Это все равно было движение со стороны взрослых.

Священник Георгий Букин

— Да, безусловно.

Алексей Пичугин

— А ваше собственное? В те 6-7 лет, когда вас возили по монастырям, в храмы другие, вы сами что-то ощущали при этом? Было какое-то отношение маленького Георгия... Юра, да?

Священник Георгий Букин

— Да.

Алексей Пичугин

— К тому, что происходит вокруг.

Священник Георгий Букин

— Я был очень впечатлен эстетикой и красотой. Я помню до сих пор, мне было лет 7, наверное, соборная служение в Пафнутьевском монастыре, когда открывались Царские Врата, зажигалось паникадило, выходили рядами архидиаконы, священники и все-все, меня это эмоционально как-то впечатляло. Я не мог отрефлексировать всего, конечно, но до сих пор помню, что это меня впечатляло, мне хотелось быть в какой-то степени сопричастным с этим. Поэтому я с юного возраста смело просился: а можно мне в алтарь, а можно я войду, а можно мне вот туда-то? У меня была такая история, она связана не с какими-то духовными чаяниями, рефлексии какой-то, а именно эмоциональное, яркое, внешнее в чем-то, теплое воспоминание, связанное с церковью. Помню молебны, богослужения. Мы очень рано вставали, чтобы попасть в Пафнутьево-Боровский монастырь, меня мама будила часа в 4 утра.

Алексей Пичугин

— А жили где вы?

Священник Георгий Букин

— Это Селятино, рабочий поселок.

Алексей Пичугин

— Недалеко от Апрелевки, собственно.

Священник Георгий Букин

— Ехать было до Боровска достаточно долго.

Алексей Пичугин

— Где-то час-полтора.

Священник Георгий Букин

— Больше. Час до Балабаново, потом на автобусе, и мы приезжали, условно, к 7-8-ми часам. То есть мы добирались 2,5-3 часа, в зависимости от автобуса. Я не помню, чтобы это было мне в тягость. Если я своих детей сегодня бужу в храм или говорю, мы пойдем, уже возникают какие-то... особенно у старшего, ему 15 лет.

Алексей Пичугин

— Это уже сознательный человек.

Священник Георгий Букин

— То у меня вообще такого в детском возрасте, по крайней мере, не было. Это восприятие красоты, а потом мне еще в Пафнутьевском монастыре разрешили участвовать в этой жизни взрослой, то есть допустили потом до алтаря, и к монастырским каким-то послушаниям, к которым там я как ребенок немножечко приобщился. Такое вот первое соприкосновение.

Алексей Пичугин

— Много детей было рядом с вами вашего возраста?

Священник Георгий Букин

— Именно в то время и именно в монастырский период, не особенно много. А вот в приходской жизни, когда мы уже пришли в обычный приходской храм в Одинцовской епархии, было много.

Алексей Пичугин

— Тогда это была еще не Одинцовская епархия, Московская областная большая.

Священник Георгий Букин

— Да, да, Одинцовское благочиние.

Алексей Пичугин

— Интересно, мы с отцом Сергием Андриановым, буквально вчера в этой же линейке программ обсуждали, что многих сверстников — у него алтарная жизнь началась тоже в детстве и очень многие его сверстники мальчики в алтарь ходили, девочки где-то пели — спустя некоторое время уже в церкви было не видно. Проходил какой-то период, может быть, детского очарования чем-то таинственным и начиналась новая жизнь, где уже молодые люди в церковь не заходили обычно. А у вас как? Потом в Одинцовском районе, вы говорите, на приходе были другие дети. Вы их потом видели где-то? Для них церковь осталась церковью?

Священник Георгий Букин

— Действительно, для меньшинства. Те дети, которые были вхожи также в жизнь церковную, приходскую, в основном ушли. В алтаре тоже не все задержались, единицы, может быть один, я так вспомню, который пошел по этому пути и стал священником в итоге. А все остальные как-то разбежались.

Алексей Пичугин

— А почему?

Священник Георгий Букин

— Сложно сказать мне, почему такое происходит. Меня сильно в церкви оставляло... мне очень нравилось пономарить, я понимал, что я важен, ценен, нужен, и мне это просто нравилось.

Алексей Пичугин

— А вам нравилось именно с технической точки зрения, разжигать кадило, ходить со свечой, или все же сакральный опыт и смысл тоже какой-то у вас был, и вы в него вкладывали?

Священник Георгий Букин

— Скажем так, в дни юности больше психологическая вещь присутствовала. У меня мир делился на два лагеря, есть обычная светская жизнь со школой.

Алексей Пичугин

— Да у меня тоже так было.

Священник Георгий Букин

— И есть вот церковная жизнь. И церковная жизнь меня, возможно, больше принимала. Я чувствовал себя там более комфортно. Мне там было более хорошо. Чисто эмоционально. В светской среде было всё немножко по-другому. Как-то так получилось, что в светской среде у меня больше кризисов образовалось, чем в церковной. Потому что в церковной для меня, видимо, было всё более понятно, комфортно. Даже был такой период, когда я отошел от церкви, в подростковом возрасте, ближе к 16-17 годам, и помню, что когда вернулся опять в алтарь, у меня было удивительное чувство, что я домой вернулся. Что-то близкое, родное после разрыва.

Алексей Пичугин

— А детские кризисы разве могут разделяться? Мне кажется, если у молодого человека кризисное состояние, а без него в подростковом возрасте никак, то это распространяется практически на всё, что человек делает, начиная от школы, заканчивая всеми увлечениями. Эта череда кризисов сильно влияет.

Священник Георгий Букин

— На меня тоже влияла, но у меня пошло вразрез. Почему-то церковная жизнь у меня менее кризисная оказалась, чем светская. Школа, успеваемость, отношения со сверстниками. А в церковной среде мне было как-то комфортно.

Алексей Пичугин

— Дальше вы, когда выбирали, куда вам поступать, вы ориентировались все-таки в первую очередь на церковный опыт? Почему вообще вы остались в Церкви, с этого начнем?

Священник Георгий Букин

— Я уже сказал, что я ушел из церкви, там тоже произошел определенный кризис смысловой, я не очень понимал, что это такое. Я очень сильно соприкоснулся с церковной жизнью и увидел внутри церкви много тоже нестыковок, личных трагедий у людей внутри церкви. Поэтому я долгое время находился в смысловой пустоте. И потом уже, когда попробовал найти выход, какой-то период мне казалось, что единственный способ существования — сугубый материализм. Потому что он понятный, логичный, доступный. Но это был очень короткий период. А потом случился небольшой опыт, инцидент, у меня со здоровьем какие-то вопросы начали возникать. Я играл как-то в баскетбол и упал в обморок. И это ощущение пустоты, когда я упал, привело меня к мысли, что пустота это слишком бессмысленная вещь. И я уже потихонечку потом думаю: пойду, зайду в храм.

Алексей Пичугин

— Там привычно.

Священник Георгий Букин

— Там привычно, да. И там уже произошло некоторое перерождение моего опыта, потому что, да привычно, да психология, всё это понятно, а потом встреча с людьми, которые отличались от того церковного опыта, который у меня был в детстве, с пастырями другими, с литературой, с образованием. Начал наполнять эту пустоту и ложиться последовательно с тем эмоциональным комфортом, который мне давала церковь. Я уже вошел в церковь совершенно по-другому.

Алексей Пичугин

— Напомню, друзья, что в гостях у Светлого радио сегодня священник Георгий Букин, клирик Ильинского храма в городе Апрелевка в Подмосковье. У вас много было друзей, которые вообще никакого отношения к церкви не имели? Наверное, в период кризиса, так все?

Священник Георгий Букин

— В принципе, у меня церковных друзей особо и не было. Да, мы с ребятами алтарничали, мы приходили в один храм.

Алексей Пичугин

— Но тусовки такой не было?

Священник Георгий Букин

— Нет, не было. И даже вне богослужения мы особо не общались. Я жил далеко, мы после богослужения собирались, может быть, максимум трапезная, и мы уезжали. Основной мой круг общения был не церковных людей и ребят. Я занимался спортом, я занимался баскетболом, в основном с этими ребятами и общался, а они все не церковные, там ни одного не было.

Алексей Пичугин

— А как они воспринимали? Знали ли они о вашей церковности?

Священник Георгий Букин

— Знали, на уровне приколов, шуток. Потом, когда уже я учился в институте, никто не говорил, что учусь на попа, как любят подколоть, но...

Алексей Пичугин

— Но между собой, если надо было объяснить, куда Юра пошел, то проще объяснить, на попа учиться.

Священник Георгий Букин

— Да, хотя у меня был еще козырь, я мог сказать, что у меня философско-богословский факультет, это совсем преображало и всех осанивало, потому что философия это что-то таинственно непонятное и очень умное, видимо. Но в целом, все равно. И до сих пор, когда я встречаюсь с этими ребятами, я встречаюсь, до сих пор играю в баскетбол, они знают, что я священник, конечно же, и отношение у них примерно такое же. Ничего для них это не поменяло.

Алексей Пичугин

— А поменялось что-то в среде? Почему я обо всем, об этом спрашиваю так подробно? Мне очень интересно, поменялось ли что в среде. Вы сейчас все равно много общаетесь с молодежью, я так понимаю, на приходе.

Священник Георгий Букин

— Ну да, конечно.

Алексей Пичугин

— Это общение часть вашего священнического служения. Вы видите, что что-то изменилось? Или молодые люди всегда одинаковые, это молодые люди, это возраст определенный. Меняются, может быть, субкультуры, а отношение к жизни, взгляды на церковь, взгляды на интересы окружающих, это всё примерно монолитно одно?

Священник Георгий Букин

— Здесь я последнее время начал замечать, что не стоит слишком обобщать вот таким названием, молодежь какая? Она слишком разная. У меня есть примеры удивительные, когда из неверующих семей пришли в храм ребята, пришли, причем, так, как я не приходил. Они пришли, начали серьезно увлекаться богослужением, изучают славянский язык. Сами, у них родители не церковные, не верующие.

Алексей Пичугин

— Что молодого человека привлекает?

Священник Георгий Букин

— Я даже не могу ответить на этот вопрос, что его привлекает. Пришел мальчик: можно?

Алексей Пичугин

— А сколько ему лет?

Священник Георгий Букин

— Ему 13.

Алексей Пичугин

— Да, тот возраст когда...

Священник Георгий Букин

— Один пришел — 18, что для меня тоже немножко удивительно. Мы пытаемся всячески внутри храма сохранить ту молодежь, которая является нашими детьми, они пытаются оттуда потихонечку разбежаться, а тут такой обратный эффект.

Алексей Пичугин

— Мне кажется, это объяснимо очень. Те, которые были с детства воспитаны, хотят посмотреть мир за пределами. Вы всю жизнь прожили в одной стране, вам хочется посмотреть, что в других странах происходит. Здесь вы вроде бы, всё понимаете, хотя, понятно, что нет, далеко не всё видели, не везде были и всю страну не объехали, но в вашем локальном мире, в котором вы существуете, вам хочется выйти за его пределы. Наверное, и те ребята, которые приходят в храм и что-то ищут, тоже хотят выйти за пределы своего мира и узнать что-то другое. Просто они, может быть, выше этого общего нарратива про то, что ну, в церкви... Почему люди увлекаются разными религиозными практиками? Мне кажется, в постоянном поиске ответов на вопросы понимают... как понимают? Им кажется, что православная церковь это что-то посконно свое, которая всегда с нами, всё про это понятно. Там святая земелька, там какие-то иконочки бумажные, там бабушки, которые ходят со свечками, в этом ничего нет. А вот если какая-то такая практика, такая практика — это же всё интереснее, гораздо больше смыслов, ты больше погружаешься, там больше таких же, как ты, людей. А кто-то этот нарратив преодолевает и приходит посмотреть, правда ли это, правда ли, там только бабушки со свечками.

Священник Георгий Букин

— Да, и еще есть такой момент, как подростковый бунт, когда у тебя он направлен на то, что тебя окружает. Если тебя окружает, условно, много светского, то он может быть направлен на это светское, и идешь в сторону церковного. И наоборот, если тебя окружает только церковное, у тебя твой бунт может быть направлен на церковное, чтоб уйти из этого в другую сторону. Я сейчас вспоминаю себя, у молодежи того возраста слишком много чувства того, что я всё знаю. Я очень не любил на занятия воскресной школы, потому что мне кажется, что мне тут расскажут, я тут всё знаю.

Алексей Пичугин

— Так и было?

Священник Георгий Букин

— Нет, я ничего не знал, мне так казалось, что я всё знаю, и я так немножко свысока. Я помню свой юношеский период, мне казалось, что я слишком значимое существо. Моя осознанность, мое сознание — это что-то такое великое, прекрасное и никто не должен иметь возможность критику какую-то мне наводить. У меня чувство в этом было слишком большое. Вот этот момент в молодежи, но, опять же, не во всей, я отмечаю, нечто общее, сугубая концентрация на самом себе, на своем собственном мнении, на своем собственном опыте, когда ты не видишь ничего, кроме самого себя. Но это единственное яркое обобщающее свойство молодежи, которая и церковная и не церковная. Вспоминаю, например, себя, по поводу работы с молодежью, вовлечения детей, людей в церковную жизнь, я помню, что меня особо — это я сейчас так рефлексирую — зацепляло. Мне не создавали какой-то искусственный мир, я был просто включен в серьезную взрослую жизнь. Просто в эту взрослую жизнь не были закрыты двери. Вот важный принцип, который всегда звучит у меня, когда я общаюсь с педагогами воскресной школы, с людьми, которые говорят о том, как же нам детей привлечь к церкви. Всегда звучит такая мысль, что не надо как-то специально привлекать, нужно самому серьезно относиться к своему делу, жить своей жизнью, духовной жизнью, в том числе, и просто оставить дверь открытой. Чтобы этому могли быть сопричастным и другие люди. В молодом возрасте, мне кажется, это очень важно. Почему я говорил, что меня алтарное дело очень держало в церкви? Потому что оно мне было доступно, это было возможно, и это было серьезное, взрослое дело.

Алексей Пичугин

— А держало ли вас в церкви или в рамках определенной субкультуры?

Священник Георгий Букин

— В какой-то степени можно и так сказать.

Алексей Пичугин

— Нормально ли то, что для многих молодых людей церковь — это часть субкультуры?

Священник Георгий Букин

— Для определенного периода возрастания, мне кажется, это вполне себе нормально. Мы не можем перепрыгивать через периоды роста, через периоды развития. Плохо, когда ты останавливаешь понятие церкви только на субкультуре.

Алексей Пичугин

— Я знаю людей, для которых погружение в церковь как в субкультуру было достаточно долгим, вплоть до постригов, вплоть до рукоположений. Потом со временем выяснялось, что это именно погружение в субкультуру. Мы же можем погрузиться в определенное музыкальное течение с головой, не просто слушать какую-то группу, а скупить абсолютно все альбомы. Ну, это ладно. Развесить все плакаты, которые есть, с изображением вокалиста, музыкантов разных составов. Ну, ладно. Ходить на все концерты, если эта группа до сих пор существует, ездить по разным городам. И так далее, тут можно много чего набрать. Для кого-то церковь становится частью вот такой именно субкультуры. То есть, здесь нет объективной встречи с Богом, причем, может казаться, что она есть. Но на самом деле, как потом плакаты со стен снимаются, и новая какая-то группа. Или ты понимаешь, что все это было в силу возраста, ты слушал, а теперь, спустя несколько лет, ты слушаешь эти тексты или эту музыку и понимаешь, что это всё уже на другом уровне. Ты это или перерос или просто это теперь не совпадает с твоими пристрастиями. Я знаю людей, у которых с церковью так же было, а они уже к этому времени пострижены, рукоположены, а выясняется, что это субкультура. Это действительно трагедия, опять же трагедия возраста, потому что у подавляющего большинства людей, с которыми это случилось, начиналось это всё в совсем молодом возрасте и, если заканчивалось, то тоже с периодом взросления. Это же тоже такая вещь внутри церкви, о которой мы не любим говорить, которую мы постоянно стараемся замести куда-то подальше, потому что об этом неудобно говорить, потому что церковь... Ты пришел, у тебя встреча с Богом, у тебя обязательно серьезный духовный рост. Нет статистики, но у многих в молодом возрасте этот поиск именно такой. И дальше я не знаю, чья это заслуга. Может ли это быть заслуга опытного священника или какого-то опытного взрослого христианина, который может этот интерес подогреть уже настоящим Христом. Или просто ничего не произойдет. Давайте об это чуть подробней поговорим буквально через минуту. Напомню, отец Георгий Букин, священник, клирик Ильинского храма в Апрелевке, у нас в гостях. Я Алексей Пичугин. Никуда не уходите.

Алексей Пичугин

— Возвращаемся в студию Светлого радио. Напомню, что у нас в гостях священник Георгий Букин, клирик Ильинского храма в Апрелевке. Мы говорим о молодежи в церкви, не только в церкви, об опасностях и прелестях в хорошем смысле слова, о том, что есть прекрасного в этом возрасте. Мне кажется, что проблема отношения к церкви как к субкультуре... Причем, человек этого не понимает, поскольку, когда он увлечен чем-то, каким-то спортом или музыкой или группой, он не очень отдает себе отчет в том, что это субкультура и что сегодня в этом, может быть, одно, а завтра другое. Так же и с церковью. Сегодня это церковь, завтра это что-то другое. Вы эту опасность видите, ощущаете, встречали, сталкивались с ней?

Священник Георгий Букин

— В какой-то степени да.

Алексей Пичугин

— Есть ли в этом вообще опасность? Может быть, для кого-то это очень полезный опыт, который прошел и человек пошел проживать свою жизнь дальше, а это был какой-то хороший, интересный, любопытный опыт?

Священник Георгий Букин

— Это возможно, если бы эти действия не приводили к каким-то фатальным трагедиям, тогда, наверное, можно было сказать, что это хороший опыт взросления. И отчасти это действительно так. Мне кажется, что здесь не стоит фатализировать эти моменты, что если человек вошел в определенный опыт церковного переживания, если у него что-то не получилось или он разочаровался в чем-то церковном только в силу того, что ему не хватало какого-то опыта или он ограничен этими субкультурными рамками. Здесь я бы не сказал, что это опасность, это естественное развитие человеческой личности. Вот так устроен человек, вот так он живет, вот так он развивается. У меня были такие ощущения о себе самом, в детстве мне казалось, что я очень верующий человек. Потом в юности мне казалось, что это какая-то детская восторженность была. Чем старше я становился, я каждый свой предыдущий опыт оценивал как-то по-другому. И вдруг, когда я принял священнический сан, меня рукоположили, я начал немножко служить, мне показалось: а, так вот оно что такое церковное общение, церковная жизнь. Я оценил опыт церковный совершенно по-другому, фактически не то чтобы обесценив прошлый, но как-то сказав о том, что теперь что-то более настоящее. А потом прошло еще какое-то время уже священнического служения, у меня другие переживания по тому периоду происходят. Поэтому этот период субкультурности восприятия церкви есть, я бы не сказал, что это хорошо или плохо. Я воспринимаю его как естественный, просто на него не надо возлагать чрезмерные обязательства какие-то и гиперответственность. Он просто есть. Когда подросток обвешал плакатами любимой группы всю свою комнату, это условно нормально. Но когда ты этим занимаешься в 50 лет, наверное, такое возможно, но если ты с такой же энергетикой и с таким же смыслом занимаешься, я не уверен даже, что это возможно в целом, но если возможно, то кажется, что человек в чем-то застрял, в каком-то периоде своем. Не видно здесь какого-то развития.

Алексей Пичугин

— Так ведь могут сказать про тех людей, которые из комнаты сделали иконостас. Зайдет человек с другим мировоззрением, представлением о том, что это примерно то же самое, как всю комнату заклеить плакатами группы, и скажет: вот человек застрял.

Священник Георгий Букин

— В церковном мире такое вполне себе возможно, мне тоже кажется, почему нет? Почему нельзя? Можно же остановиться в развитии своего церковного опыта на уровне, скажем так, церковной лавки. Иногда люди приходят в церковь, они все знание о церкви получают из церковной лавки. Ему сказали, как поститься, молиться, вон иди поисповедуйся и причастись. И он ровно с этими знаниями может прожить 20 лет. И всё. Он уже ходит в церковь, он исповедуется, но развития у него дальше, даже интеллектуального, не произошло. Оно как-то примерно, плюс-минус, в этих рамках и осталось. И прошло 20 лет, он с этим и остался. Так же и тут, тоже возможно застрять. Но обесценивать этот опыт тоже не стоит, это прекрасный опыт, но он все-таки должен поддаваться развитию. И в то же время не стоит воспринимать это как огромную трагедию. Тут вопрос внутрицерковной педагогики, как мы вообще воспитываем свою паству, как мы как пастыри помогаем людям увидеть эту проблему, и дальше помочь ему развиться в духовной жизни. Но тут важен такой принцип, что иногда нужно с вниманием отстраниться от человека, дать ему возможность переживать этот опыт, если, конечно, его опыт не декларируется им и не пропагандируется как единственно верный. Тогда надо его немножечко ограничить, чтобы он кому-то не навредил, и себе самому в первую очередь. Но дать человеку всецело прожить этот опыт, осознав, что он где-то уже ограничен церковной субкультурой, что надо уже двигаться куда-то дальше. Это тоже необходимо делать.

Алексей Пичугин

— Хорошо сказали про ограниченность церковной субкультуры, потому что есть, как мне кажется, выход. Ведь, наверное, Господь от нас хочет, прежде всего, самостоятельности, верности в самостоятельности. Когда ты не просто верен, потому что так кто-то сказал, кто-то благословил, а потому что ты это чувствуешь, что ты верен Ему и что ты сам принимаешь какие-то решения и отвечаешь за них. А не просто их кто-то тебе предложил, или ты сам попросил это предложить. Как по мне, это и есть выход из субкультуры в какой-то мере.

Священник Георгий Букин

— Ну да.

Алексей Пичугин

— У каждого по-своему, опыт у каждого абсолютно индивидуален, но для многих людей это действительно так. Когда вы учились в институте, это продолжение этого возраста, что там вам 19-20 лет. Те, кто вас окружали, это были люди, которые в основном с детства ходили в храм, с родителями или это были люди, которые в подростковом возрасте, что-то ища, нашли и пришли.

Священник Георгий Букин

— В основном, это были люди, которые в подростковом возрасте пришли к вере или после подросткового, ближе к тем 19-20-ти. Я всегда этим людям в какой-то степени, я так формулировал для себя, по крайней мере, что я им завидую. Что у них есть этот переход и особая ревность, особая благодать и искание. Я всегда сожалел, как мне казалось, что у меня такого нет, что я как-то практически всё время в церковной колыбели нахожусь и находился. Те ребята меня очень в этом смысле вдохновляли, мне очень нравилось, что они не так, как я, пришли к вере. Я внутренне считал, что у них более интересный путь.

Алексей Пичугин

— А многие из них остались?

Священник Георгий Букин

— Этот вопрос интересный.

Алексей Пичугин

— Он сразу напрашивается, если человек сам пришел в подростковом возрасте, прошло еще 10-15 лет как мы учились, мы же примерно все ровесники и учились в одно время, в начале двухтысячных. По моим представлениям большинство остались, да.

Священник Георгий Букин

— Вот у меня тоже, да. Из того курса, по крайней мере, который я смотрю, не все так плотно связали свою жизнь с церковью, но осознают себя верующими христианами большинство. Таких уже кризисов, как в моем детстве и ранней юности, 13-14 лет, когда у нас был алтарь забит детьми и после этого практически никого из них нет, в институте такого не происходило. Люди пришли, и они и остались.

Алексей Пичугин

— Про алтарь, у меня всегда есть достаточно двойственное отношение к тому, когда алтарь забит детьми. Как мне опять же кажется, это же прикольная игра: разожги кадило, походи со свечкой. Для многих родителей, про мальчиков речь идет, это очень удобно, он пошел в алтарь и ты спокойно на службе, а он там тоже под присмотром, с одной стороны, с другой стороны, у него там веселая игра «разожги кадило». А с третьей стороны, поиграл, кадило разжег, мячик покидал после службы, чего уж тут — это звенья одной цепочки, игры. Много ли, возвращаясь к тому же вопросу, священников сумели этим ребятам что-то объяснить, и многие ли хотели что-то услышать, понять, остаться. Если за веселой игрой «разожги кадило и вовремя его подай» ничего больше нет, молодой человек, когда у него появятся более значимые интересы, подчеркиваю, в мире почти все интересы более значимые, чем разжечь и подать во время кадило... Остальные смыслы — это уже другой вопрос, непонятно, почему они должны у молодого человека возникнуть. Мы с отцом Сергием Андриановым об этом говорили накануне, что у тех, кто не пошел в алтарь, например, в детстве или в юности, а на клирос попал вдруг, потому что читает хорошо или слух хороший, пел хорошо или девочки, то там гораздо больше возможности погрузиться в смысл. И вдруг через череду непонятных церковно-славянских текстов, никто из детей ничего в церковно-славянском языке не понимает все равно, из подростков почти ничего не понимает, среди этих текстов... по себе это помню. У меня слуха и голоса никогда не было, поэтому я в 19 лет пошел алтарничать, а до этого я пытался пробовать себя где-то на клиросе. Читать у меня получалось, но ничего не понимал, что я читаю. А петь я не умел и до сих пор не умею. Даже из того, что я не понимал, но читал, правильно читать-то проще, чем понимать , получаются такие «Совы нежные», если кто знает эту песню, когда французская группа поет русский текст, не понимая, о чем там написано, все равно какие-то вещи ярко в тебе отпечатываются. Ты читаешь первую кафизму: «Господи, да не яростию Твоею обличеши мене, ниже гневом твоим накажеши мене», ты все равно понимаешь, что за этими словами есть какое-то огромное-огромное полотно смыслов, в которое тебе интересно погрузиться, что-то понять, почему это так, откуда это взялось. И когда ты в алтаре кадило разжигаешь, этого вообще нет, ты даже не слышишь, что там где-то читают.

Священник Георгий Букин

— У меня переоценивать подачу кадила не стоит и вообще вхождение в алтарь не стоит.

Алексей Пичугин

— Мне больше нравилось кадило разжигать тоже в какой-то момент жизни.

Священник Георгий Букин

— Но алтарное дело было связано у меня со многими факторами, я делал всё: и читал, и Апостол и Псалтирь, и то и сё, сбегать на колокольню позвонить. Я помню, у меня был такой катехизаторский или миссионерский провал. Я своих дворовых друзей позвал в храм с предлогом, что будет там очень интересно.

Алексей Пичугин

— На колокольню можно забраться.

Священник Георгий Букин

— Да. Но что я сделал, я их притащил в храм, они у родителей отпросились, оделись прилично, рубашечки, брючки, всё как положено. Я довольный, веселый привожу их в храм, говорю: вот здесь стойте в конце храма.

Алексей Пичугин

— На входе.

Священник Георгий Букин

— Да. А я пошел алтарничать. У меня служба прошла в своем ритме, с кадилами, с выходами со свечами, с беганием на колокольню, потом с причастием и вкусной запивкой после. И весь такой, наевшись просфорок замечательных, к ним подбегаю, говорю: ну как, вам понравилось? Они такие: нет, мы здесь сидим и не знаем, что делать. Я их посадил в самый конец храма, где сидят бабушки, где битком народа, ничего не видно, что происходит. Я тогда совершенно не понял.

Алексей Пичугин

— Как же так?

Священник Георгий Букин

— Да, как же так? У меня всё так замечательно, всё так хорошо, а у них всё так плохо. Я даже не понял, почему такое произошло. Только с возрастом я осознал, насколько педагогически неграмотные были мои действия, что я вроде бы с друзьями хотел поделиться церковной или просто эмоциональной позитивной составляющей, которая у меня есть. Наоборот, таким образом укрепил или подтвердил их мнение, что в церкви особо делать нечего, скучно, ничего не понятно. Хотя ребята, мои ровесники, пришли в один и тот же храм и ушли с совершенно разными ощущениями.

Алексей Пичугин

— Я напомню, что в гостях у Светлого радио священник Георгий Букин, клирик Ильинского храма в Апрелевке в Подмосковье. Так, нужна ли служба обычная в переполненном храме молодому человеку 12-13-ти лет, который не пошел в алтарь, девочка не пошла на клирос что-то читать, петь? Нужно ли это, сидеть где-то в конце храма? Как бы вы объяснили значимость происходящего подростку в 12 лет, которого привели, а он скучает, потому что и выйти нельзя, или вышел, пять раз уже не выйдешь, и зачем?

Священник Георгий Букин

— Я поэтому стараюсь как-то особо не объяснять. Я думаю о том, что важно давать возможность всем участвовать в богослужении, понятно, может быть, не с первого раза, но потихонечку перенося тот опыт, который у меня был. Мне давали такую возможность, по крайней мере, попробовать что-то делать, с чем-то соприкоснуться, с чем-то жить. Для меня не были созданы специальные детские условия в храме. Но я был включен в серьезную взрослую жизнь, которой жили взрослые, которой жили мои родители, которой жил священник. Я был сопричастен к этому миру ко всему в полноте не только на богослужении, и после богослужения.

Алексей Пичугин

— К вам же, наверное, приходят достаточно часто люди, которые говорят: батюшка, вот у меня дети или внуки были маленькие ходили, а теперь больше не ходят. Это еще в формате исповеди: я, такая грешная, не могу их заставить.

Священник Георгий Букин

— Конечно.

Алексей Пичугин

— А что в таком случае вы говорите?

Священник Георгий Букин

— Говорю о том, что не нужно заставлять. Принцип простой: спасись сам, вокруг тебя спасутся тысячи. Занимайся своей жизнью, занимайся, условно, с открытой дверью, как я уже несколько раз говорю, чтобы это было доступно, хотя бы возможность этого. Ну, какие могут быть способы? Если бы были какие-то способы, это уже своего рода манипуляция или выращивание чего-то в каких-то искусственных условиях. Что можем вырастить в искусственных условиях? Какие-то рафинированные условные вещи. К церковной жизни в полноте такие схемы не могут быть применимы. Ты должен по принципу спасения человека — Церковь это корабль спасения — когда тонет корабль, спасательный жилет надо сначала надеть на себя, потом на ребенка.

Алексей Пичугин

— Ну, и маска в самолете.

Священник Георгий Букин

— Да, и маска в самолете. Такая же история в церкви, ты занимайся своей жизнью серьезно, ответственно. Если ты это любишь, если тебе это важно, если тебе это дорого, если у тебя психологически здоровые отношения с детьми, у тебя не потеряно чувство доверия с детьми, у тебя есть контакт, взаимопонимание, детям интересно с тобой как с человеком...

Алексей Пичугин

— А ваши дети 15-летние что говорят? Вы говорите, трудно с утра разбудить в храм.

Священник Георгий Букин

— С младшими еще такой проблемы нет. Со старшим я говорю: Вань, давай, договоримся, ты не во всем свободен в этом мире, ты живешь в рамках семьи. Есть определенные правила и понятия. Я готов пойти на уступки с тобой, я понимаю, чего ты хочешь, чего ты не хочешь, но посмотри.... Я стараюсь ему смысл раскрыть простой, что это наша жизнь, мы так живем, у нас так устроено. Я говорю: у тебя есть потом совершенно уникальная возможность построить свой собственный мир, как ты хочешь. Но нельзя построить свой собственный мир, пытаясь разрушить весь наш.

Алексей Пичугин

— А чем он может разрушить ваш?

Священник Георгий Букин

— Не сильно чтобы разрушить, может быть, как-то утрированно ему говорю, но в целом даже вопрос дисциплины. Ты не хочешь, как мне это объяснить среднему, как мне это объяснить младшему, самой младшей? С тобой я готов говорить, как уже с почти взрослым человеком, с вопроса ответственности, твои рамки.

Алексей Пичугин

— Он: ну ладно, пойдем.

Священник Георгий Букин

— Когда ему говорю, Ваня, ты что не верующий, он начинает говорить: ты что мне говоришь? Раздражается на такие мои провокационные вопросы. Тут опять же речь идет о чем? Мы договариваемся. Тут уже вопрос отношений совершенно другого уровня. Если маленьким мы говорим: встаем, пойдем. Потому что дисциплина не предполагает в таком возрасте особо каких-то разговоров: а чего ты хочешь? А хочешь, не хочешь, лет в 15 приходится с этим считаться, приходится говорить в таких понятиях, что это наш мир общесемейный. Но это работает в том смысле, что ты говоришь ему: у тебя будет шанс построить свой собственный мир по таким правилам и законам, которые ты хочешь.

Алексей Пичугин

— Но потом, когда ты обособишься.

Священник Георгий Букин

— А у меня, говорю, уже такой возможности нет, я построил то, что построил, и мне это дорого, для меня это ценно, для меня это очень важно. И что ты присутствуешь в этом моем мире, потому что я тебя очень люблю. Такие простые вещи вполне хорошо ложатся и принимаются. Что там дальше будет, я не знаю. Мне одно время казалось, что я неплохо могу давать, извините, советы по воспитанию, когда у меня дети маленькие, что-то там ползают, но с каждым их возрастом, преодолением какого-то возраста, я понимаю, что я вообще практически ничего не понимаю и не знаю.

Алексей Пичугин

— И совершенно не работают воспоминания о себе таком же.

Священник Георгий Букин

— Вообще не работают. Потому что они все другие, каждый человек абсолютно другой.

Алексей Пичугин

— Нет, такие же точно.

Священник Георгий Букин

— В какой-то степени.

Алексей Пичугин

— Просто мы сами спешим забыть, какими мы были в 15, потому что... ну, потому что.

Священник Георгий Букин

— Я иногда подчеркиваю какую-то колоссальную разность между собой в юности и своим сыном. Иногда, конечно, очень похожие вещи, а иногда совсем непохожие. У меня был такой опыт, я как-то сидел на педагогическом собрании, один педагог начал рассказывать. Он схему начертил и в этой схеме предполагал, что каждая клеточка это ученик, и меня так это возмутило, я помню. Я не очень понял, что такое ученик, ведь это и есть Вася, Коля, Маша.

Алексей Пичугин

— На собрании своих детей сидели?

Священник Георгий Букин

— Нет, в одной школе еще до священства.

Алексей Пичугин

— А вы в школе работали?

Священник Георгий Букин

— Воспитателем в одной школе. И там эта схема предполагала, что вот это действие вот так влияет на ученика, а вот это действие вот так влияет на ученика. И в общем какая-то схематическая вещь, но меня возмущало именно обезличивание детей. Понятно, что они чем-то очень все похожи. Но у меня в воскресной школе сидит старший класс, там есть удивительные дети, которые с такой радостью слушают о том, что я говорю, им это так ценно и важно, они совершенно на другом уровне меня воспринимают. А есть дети, которые хотят в смартфон упереться и забыться, им это не нужно и не важно. Даже на таких моментах видишь такую разницу с каждым человеком. Поэтому я не очень люблю такие суперобобщения, молодежь, групповые. Очень уникальные бывают ситуации с конкретным человеком. На примере даже тех ребят, которые пришли из неверующих семей, очень искренне молятся. Я хоть и был церковным мальчиком, не сказал бы, что я любил молиться. Нет. А они стоят, молятся. Потом приходит, говорит: а что в Псалтири вот это означает, о чем писал царь Давид? Я думаю, ничего себе, я вспоминаю себя, внутри церкви, считая себя церковным человеком, мне вообще было не интересно. А им интересно.

Алексей Пичугин

— А я не помню. Но что-то было интересно. Я говорю правду, не помню. Если я в алтарь попал уже лет в 19, но до этого я на клиросе пытался улавливать смыслы, мне что-то очень нравилось. Но мне это еще нравилось вкупе с атмосферой сельского храма маленького. Эстетика для меня, я так понимаю, что и для вас, судя по тому, что вы говорите, очень важна. И для меня 16-летнего, когда я осознанные шаги делал сам первые, эта эстетическая составляющая была первостепенна. Я уже рассказывал, что я никогда не любил на литургии ездить, потому что это утро, рано вставать. А я всегда после школы, была шестидневка, в субботу ехал на вокзал на электричке, час десять до платформы, от платформы еще около часа надо было ждать автобуса, сорок минут на автобусе и пешком минут 20. Мне это очень нравилось, это было частью моего нового собственного мира, который я для себя сам строил. И в этом мире эстетика занимала отнюдь не последнее место. Была осень, начинал я ездить летом, помню, потом осень, холоднее-холоднее, и ты на вечернюю службу приезжаешь, так автобус был подверстан, что нельзя было приехать к самому началу, а кроме как на автобусе, не доберешься никак. Пока ты доходил на автобусе, то там дело шло зачастую уже к «Свете тихий». «Видевше свет вечерний», и я смотрел , как последние лучи заходящего осеннего солнца касаются кладбищенских оградок вокруг храма и падают в церковь, и вот сейчас уже стемнеет совсем, и к концу уже совсем было темно — это на меня неизгладимое впечатление производило. Я, наверное, о смыслах стал задумываться, когда слушал это «Свете тихий». Сейчас-то уже не так, но все равно, если это будет тем же распевом, как было там, то для меня все это вернет в это пространство.

Священник Георгий Букин

— Очень похоже. У меня после этого рассказа мысли такие навеяло. Я понял, что у меня был еще один момент. Контраст между моими светскими, с кем я общался с ребятами со светской тусовки, и церковью. Насколько большой эстетический контраст, тут вообще нет красоты. Я помню эти мысли у себя, весь этот мир, в котором я живу, спорт, увлечения, даже музыка, такой красоты как в церкви не было. Мне давало возможность жизнь внутри церкви к этому сравнению. И она почему-то меня всегда подталкивала к тому, что здесь больше красоты, эстетики, радости, того, чего в этом мире не улавливалось.

Алексей Пичугин

— Но это же опять всё важно, когда эстетика присутствует, тоже не везде. Кто-то приходит в разрушенный храм. Сейчас их меньше в центральной части страны стало, но не меньше в целом. У нас программ на эту тему много. На меня, например, эстетика разрушенного храма очень действует, потому что здесь всё еще с тех пор осталось. Я вообще люблю вещи, которые до тебя последний раз брали в руки тысячу лет назад, поэтому мне всегда нравилась археология, триста лет назад. Или же вещи, которые пришли из прошлого, я в этом смысле барахолки люблю всякие. Разрушенные храмы, ты видишь, что здесь пока не касалась рука реставратора, она по-хорошему должна была этого коснуться уже, но пока ты трогаешь то, что оставили те люди, которых давно нет, от которых ничего не осталось на земле, кроме этих фресок. Люди эти, может быть, даже похоронены где-то здесь рядом, и памяти о них никакой нет, точно совершенно никакой. Вот это очень важно. Память у Бога только. Спасибо большое за этот разговор. Я напомню, что у нас в гостях был священник Георгий Букин, клирик Ильинского храма в городе Апрелевка. Я Алексей Пичугин. Прощаемся. До новых встреч. Всего хорошего.

Священник Георгий Букин

— До свиданья.

---

Все выпуски программы Светлый вечер

• «Христианские мотивы в фильме «Сталкер». Иван Перекатов
• «Нравственные ценности и бизнес». Сергей Иванов
• «Христианские мотивы в фильме «Зеркало». Августина До-Егито

---

Проект реализуется при поддержке Фонда президентских грантов