«Четвероевангелие». Священник Антоний Лакирев

Мы беседовали с клириком храма Тихвинской иконы Божьей Матери в Троицке священником Антонием Лакиревым.

Разговор шел о том, как появились тексты Евангелий и почему каноническими признаны только четыре.

Ведущий: Константин Мацан

---

Константин Мацан

— «Светлый вечер» на Радио ВЕРА. Здравствуйте, уважаемые друзья, у микрофона Константин Мацан. Я рад вас приветствовать на волнах нашей радиостанции. Этой программой мы начинаем новый цикл бесед, который будет идти у нас всю неделю, в часе с восьми до девяти в «Светлом вечере». И на этой неделе этот цикл мы посвящаем истории формирования Четвероевангелия, текстологии Нового Завета. Мы будем говорить с учёными, с библеистами, со специалистами по изучению Священного Писания и, главным образом, именно Нового Завета. Когда мы приходим в магазин и покупаем, например, книгу на обложке которой написано «Евангелие» или «Новый Завет», легко подумать, что ну вот есть такой аккуратный томик, который церковь нам предложила, как будто который спустился с неба в готовом виде. Но на самом деле это, понятное дело, не совсем так. Тексты Нового Завета в целом и Библии в целом и конкретно Евангелия возникали в истории постепенно, каким-то образом, и вот как как сложился тот текст, который мы сегодня читаем как канонический, который мы называем Священным Писанием. Вот об этом мы будем на этой неделе говорить. И сегодня как раз таки поговорим о возникновении Четырех Евангелий, именно о том, как в истории этот текст возникал. И проводником в мир этой проблематики для нас станет священник Антоний Лакирев, клирик Тихвинского храма города Троицка, города Москвы. Добрый вечер, отец Антоний.

Св. Антоний Лакирев

— Здравствуйте.

Константин Мацан

— Ну вот, вы далеко не в первый раз на волнах Радио ВЕРА.

Наши слушатели вас знают, и часто беседы с вами мы посвящаем теме именно Нового Завета, Евангелия. Ну вот тот вопрос, который я обозначил вначале. Что мы знаем о том, как формировались тексты четырёх Евангелий? Во-первых, когда они возникли, когда они зафиксированы письменно?

Св. Антоний Лакирев

— Ну, смотрите, это вопрос, на который довольно сложно дать однозначный, чёткий ответ. Ну, кроме того, что в науке всегда существует некоторый разброс мнений. В том числе и в том, как датировать евангельские тексты. Мы более или менее отчётливо представляем себе, что поначалу, после Воскресения Господа Иисуса, конечно, рассказ о Нём существует главным образом в устной форме. Это свидетельства, которые несут апостолы. Они рассказывают о том, чему они были свидетелями. У них есть ученики. Довольно быстро они появляются. Кроме того, на самом деле, ведь кроме 12 и 70 еще было достаточно много людей, которые проповедь Господа Иисуса слышали, Его чудеса видели, о Нем рассказывали и так далее. Надо ещё одну важную очень вещь заметить. Что в той традиции, в которой действуют Господь и его ученики, существует обычай для всех совершенно естественный. Когда ученики заучивают поучение своего учителя наизусть. Так делают практически все ученики всех фарисейских раввинов. Это нормально, обычно. Да, и больше того, фарисейские раввины, ну и не только фарисейские, в основном они нередко побуждают своих учеников запоминать в фиксированной форме и рассказы о тех или иных событиях. Например, ну там скажем о чудесах, которые в этой среде тоже происходили. Но они всё-таки веровали в Господа Бога нашего, поэтому удивляться тому, что там чудеса происходили, особенно сильно не надо. Вот. И... По-видимому, Господь побуждал своих учеников тоже эти тексты запоминать и эти рассказы, эти случаи, которым они становились свидетелями. У нас есть чрезвычайно важное, кстати сказать, свидетельство от конца первого века, святителя Климента Римского, который был учеником Петра, и однажды вот, по-видимому, святитель Климент спросил Петра: ну как вот такое объёмное предание устное можно запомнить? И Климент записывает в своих воспоминаниях, что Пётр ему сказал, что каждую ночь около полуночи, говорит Пётр Клементу, я просыпаюсь, и сон не идёт ко мне из-за привычки повторять про себя слова, слышанные мною от Господа моего. Следовательно, мы в общем можем прийти к выводу, что действительно в среде учеников Господа Иисуса эта традиция запоминания наизусть и устной передачи существовала и была естественной. Но! Это возможно на протяжении одного, ну, двух поколений. И, в общем, возможно для людей, которые к этой традиции привычны. Главным образом для иудеев. А когда поколения меняются, а свидетельство о Христе выходит за пределы иудейской среды, начинается проповедь среди прозелитов из язычников, а потом и вовсе среди язычников, возникает потребность эти рассказы о Христе зафиксировать, записать. Потому что в относительно крупных христианских общинах, крупных — это значит, что там не 10 человек, а 20. Это уже крупная община для первого века. В таких общинах были люди, которых Павел среди церковных служений называет евангелистами. Те, которые собирались по ночам с христианами и рассказывали об Иисусе. Для них это было очень важным подспорьем — записанные тексты. Таким образом, где-то между, скажем, 35-ым-36-м годом, временем гонения при Стефане. И условно, скажем, 49-м годом апостольского собора. Вот постепенно начинается письменная фиксация по необходимости. Просто потому, что появляется новое поколение греко-язычных христианин. Но и это еще не все. Чрезвычайно важным моментом, который, по-видимому, сделал некоторые записи востребованными уже году в 31-м, то есть прямо на следующий год после смерти и Воскресения Христа было вот что. Иудеи праздновали Пасху в той или иной форме, иногда в форме диалога, иногда в форме монолога, вспоминая то, что христианские богословы потом назовут историей спасения. Мы празднуем обутыми, препоясанными, стоя, с этими посохами и так далее. Почему? Потому что Господь Бог наш вывел нас рукою крепкою, мышцею, простёртой из Египта, из дома рабства. Вспоминается исход из Египта, вспоминается Синайский Завет, вспоминается, возможно, и весьма вероятно, избавление из Вавилонского пленения и какие-то, может быть, ещё поворотные события в истории народа Божьего. В те времена, в первом веке, по-видимому, ещё не был этот рассказ чётко зафиксированным. Существовала некоторая свобода в том, как он звучит. Но он должен быть. На празднование Пасхи что мы празднуем? Это ключевой момент. Без которого это превращается в вечеринку, которая никому не нужна. Стало быть, воспоминание событий спасения, после того как Господь умер на кресте и воскрес. Оно не могло не быть дополненным рассказом о произошедшем. О том, что Бог обещал послать Спасителя народу своему, и вот Спаситель пришел, и вот Его убили, как и говорили пророки, Он воскрес, и теперь вообще другая новая жизнь, все изменилось. Ну, если мы принимаем свидетельство Деяний, что в первый год христиан стало там несколько тысяч, порядка пяти, семи тысяч, может быть, до десяти. Настолько, что, ну, в общем, сравнилось их число с фарисеями, а фарисеев как раз было тысяч десять. Значит, они должны были в пасхальную ночь в 31-м и в следующем годах собираться по домам. А у них не было возможности собираться больше, чем человек 15-20, ну, 30 в каком-нибудь самом огромном, случайно появившемся доме, кто-то должен был это возглавлять, кто-то должен был рассказывать дополненную. И поэтому уже в первые годы, я не дерзну сказать, что прямо в тридцать первом. Хотя может быть и так. Уже в первые годы после Воскресения Христова страстной рассказ был нужен, он, скорее всего, должен был быть зафиксированным в письменном виде для того, чтобы более или менее единообразно в праздновании Пасхи быть рассказанным. Понимаете? Потому что, ну хорошо, двенадцать апостолов, даже, может быть, семьдесят. Но этого всё равно быстро стало недостаточно. Ну, там дальше... Есть такая моя любимая фраза в Писании: «Из священников многие покорились вере». Ну, конечно, покорились многие. Но что они будут рассказывать? Они не были свидетелями. Вот. Так что, другая линия, кроме записи поучений, притч, чудес Христа, это вот рассказ о Страстях. И, кстати говоря, он действительно выглядит практически одинаково в трёх синоптических Евангелиях. Ну вот потому, что был зафиксирован очень рано. Дальше происходит вот что. Во-первых, записываются множество разных вариантов. Мы, в общем, называем авторами иной раз тех, кто записал, а иной раз тех, кто составил эти рассказы в некоторое единое целое. И здесь, конечно, датировки могут быть очень сильно разными. И ещё не будем забывать, что были боговдохновенные редакторы, которые переписывали уже относительно готовые тексты Священного Писания, ну и приводили их, так сказать, в окончательную форму. В Новом Завете роль боговдохновенных редакторов меньше, чем в Ветхом Завете, но она всё-таки тоже есть. Если мы пытаемся датировать время записи, это очень ненадёжно. Ненадёжно прямо. Явно не раньше 35-36-го, если это рассказывал учение Христа и о Нём Самом. Ну и, вероятно, к концу 50-х они должны были уже появиться в нескольких разных формах. Даже некоторые версии у нас есть, там упоминаются, скажем, речения Господа, которые приписывают апостолу-евангелисту Матфею. Но они не дошли до нас в чистом виде. До нас дошли, соответственно, Четвероевангелия. Наконец, где-то... Я бы сказал, вероятно, такая консервативная оценка, в начале 60-х, или может быть в самом конце 50-х годов, ко времени, когда Пётр находится в Риме. Появляется первое собственно Евангелие, которое написано Марком и представляет собой страстной рассказ, которому предпослана довольно краткая выжимка из свидетельств о том, кем был Господь Иисус и чему Он учил. Уже на рубеже первого-второго века Папий Иерапольский пишет о том, что Марк записал точно, но не по порядку, то, что говорил апостол Пётр. До сих пор, на самом деле, остаётся только ломать голову, что имеет в виду святитель Папий. Потому что что значит не по порядку? Ну, у него там как бы не получается, что сначала Нагорная проповедь, потом Крещение. Нет, более-менее порядок какой-то хронологически соблюдён. Но всё-таки, вот, по-видимому, Марк пишет, еще раз скажу, на рубеже 50-60-х годов. Конечно, существуют гораздо более скептические оценки. Примерно, обычно, к любым консервативным лет на 20-30 позже. Как правило, на самом деле, это относится уже к окончательным формам, подвергшимся редактуре. Они действительно лет на 20-30 позже в несколько этапов переписывания формируются.

Константин Мацан

— Священник Антоний Лакирев, клирик Тихвинского храма города Троицка сегодня с нами в программе «Светлый вечер». Мы говорим об истории возникновения четырёх Евангелий. Вы обозначили историю возникновения первых записей, первых текстов. Опять же, я возвращаюсь к тому, с чего я начинал. Когда мы берём сегодня в руки Евангелие, мы видим текст, сформированный уже. И насколько я знаю, такие основные уже кодексы четырёх Евангелий, то есть на пергаментах записанные четыре Евангелия, именно тот состав, который мы знаем сегодня, как четыре главные Евангелия, с какими-то, может быть, вариациями, но более-менее, кодексы такие известные, как Синайский, Византийский, Ватиканский, относятся примерно к веку IV (4-5 веком датируют). То есть это 5 веков от событий на Голгофе. До этого периода, до 4-5 века были другие разные записи Евангелия, обнаружены папирусы с разнообразными фрагментами. Евангелий, которые показывают, что разные редакции, разные записи были, евангельский рассказ писали, переписывали. Но для человека стороннего, смотрящего на все эти данные, на все эти тексты, в истории существующих, возникает вопрос. Получается нет одного как бы канонического главного подлинника, некого одного текста, который является самым аутентичным, самым первым и который мы читаем. Получается, мы имеем дело с некой традицией компиляции многих-многих-многих разных отрывочных свидетельств, которые в итоге просто сложились так, что они стали четырьмя евангелиями. Как в этом разобраться? Вот та проекция, которую я сейчас предложил, насколько она корректна?

Св. Антоний Лакирев

— Ну, корректно, пергаментные книги были чрезвычайно дорогие. Ни одна христианская община не могла себе позволить таких вещей. Их было тяжело хранить. В общем, много разных проблем. Конечно, писали на папирусе. Материал тленный. Где-то он сохраняется, где-то нет. В Египте хорошо. Там у нас есть папирус Райлендса, который содержит кусок из 17-й главы, если память не изменяет, евангелиста Иоанна, и датируется годом примерно 125-м. То есть, буквально через четверть века. Или, может, 30 лет после написания евангелия от Иоанна. Ну да, папирусные фрагменты. Ну, во-первых, их много. Они чем древнее, тем обрывочнее, но они всё-таки есть. Это важные свидетели текста. Кроме того, кстати, заметим, что во втором уже веке христиане начинают много писать. Они в первом веке пишут немало, но во втором это просто прям уже ошеломляющее количество. Их цитируют. И мы можем наблюдать, как христианские авторы, как Иустин Философ или Ириней Лионский. Тоже в начале второго века цитируют. Что они цитируют? Что они считают для себя авторитетным текстом? Понятия священного писания Нового Завета еще не существует вообще. Даже идеи такой у христиан, ну ладно, скажем мягче, в начале второго века отчасти подобного рода идеи появляются. Но они еще совершенно, нашему брату неорганичные. Вот. Но что они считают для себя важными, авторитетными писаниями, на что они ссылаются, а на что не ссылаются, это уже видно очень хорошо. Кроме того, еще не забудем, что в середине второго века и во второй половине его возникают такие малосимпатичные феномены, как Монтан и Маркион. Такие еретики. Можно мы не будем обсуждать их странные взгляды. Но вот одни пытаются как можно больше вычеркнуть из Священного Писания Нового Завета, считать не авторитетными, неправильными. А другие, наоборот, добавить туда ещё кучу всего. И бедные христиане вынуждены как-то вот нащупывать... царский путь средний. И говорить о том, что нет, ребята, вот у нас есть некоторые представления о авторитетных книгах. Ничего тут добавлять не будем, выкидывать тоже не будем. То есть формируется, скажем так, список. А аутентичный текст, ну понимаете, к запискам Юлии Цезаря почему-то таких вопросов не возникает. Вот не возникает. Хотя их нередко коварные христианские переписчики до нас доносили. Мне кажется, это отчасти передёргивание. Потому что существует огромное количество древних текстов, которые точно так же передаются. А иногда в одном экземпляре, в двух, в каких-то фрагментах. В этом смысле Новый Завет — совершенно уникальный древний текст. Потому что, кроме Ветхого Завета, ничто другое, никакая литература древняя не дошла до нас в таком количестве и разнообразии фрагментов. Поэтому более или менее мы уверенно восстанавливаем, что именно там было написано и как оно было написано. И я бы сказал, что здесь есть масса интересного, по крайней мере, с академической точки зрения. И, в общем, ничего пугающего.

Константин Мацан

— А как относиться к тому, что получается, было время, ну не скажу, когда церковь уже была, а Священного Писания еще не было, даже если не было понятия, феномена какой-то Священной книги, стоящей в центре. Но как минимум было время, когда не это было главное для церкви. То есть церковь уже была, а вот получается, что одного единообразного для всех сверху санкционированного Священного Писания еще не было. Вот что это говорит и о церкви, и о месте Священного Писания в церковном предании?

Св. Антоний Лакирев

— Ну, видите, в любом случае, до, пожалуй, начала четвёртого века церкви не было вообще никакого механизма чтобы-то ни было санкционировать. Это тоже важно понимать. Может, если бы у неё такой механизм был, она бы это сделала в середине второго века. Но вот так. Теперь, ну всерьёз говоря, церковь ведь строится вокруг свидетельства о Христе, распятом и воскресшем. Вокруг того, что людям ученики Христа, свидетели, рассказали о Нем. Что они запомнили, что было для них важным. И, кроме того, не будем забывать, что вообще-то Христос Воскрес. И в целом ряде случаев, как, знаете, Павел пишет: «я от Самого Господа принял». Ну вот там ушёл Павел в пустыню на продолжительное время. И никто не возьмётся рассказывать, что там между ним и Богом происходило. Вот. Господь Воскрес. И, соответственно, его ученики... И христиане следующих поколений всегда имеют возможности сейчас тоже переспросить у Него. И сказать: «Господи, вот это вот про Тебя рассказывают. Это что, неужели это правда? И чего я тогда не понимаю?» Это, вообще говоря, нормальная вещь. Понимаете, церковь это всё-таки сообщество, если так можно сказать, друзья Иисуса, который находится с ними в диалоге. В центре этого диалога, понятно, Его Тело и Кровь, Преломление хлеба. И точно так же в центре вот драгоценное, хранимое, ценимое свидетельство, рассказы о Нем. Ну, вот так. На самом деле в этом смысле ничего не изменилось. Ничего не изменилось.

Константин Мацан

— Мы вернемся к нашему разговору после небольшой паузы. И напомню, сегодня с нами на связи священник Антоний Лакирев, клирик Тихвинского храма города Троицка. Мы говорим об истории формирования четвероевангелия. И вернемся к этому разговору. Не переключайтесь.

Константин Мацан

— «Светлый вечер» на Радио ВЕРА продолжается. Еще раз здравствуйте, уважаемые друзья, у микрофона Константин Мацан. На связи сегодня с нами священник Антоний Лакирев, клирик Тихвинского храма города Троицка, города Москвы, это Новая Москва. И мы сегодня говорим и открываем цикл бесед об истории формирования четырёх Евангелий, об исторической точке зрения на этот процесс и в каком-то смысле о точке зрения научной, библейской, историко-богословской. И вот, обсудив, когда впервые начинаются записи о событиях земной жизни Иисуса Христа, мы как-то приходим к моменту, когда формируются именно четыре Евангелия. Не пять, не три, а именно четыре, именно те, которых мы знаем сегодня. При этом мы знаем, что существовали, и то и дело в СМИ появляются новости о том, что открыли какое-то новое Евангелие. Мы слышали про Евангелие от Фомы, про Евангелие от Иуды. Какие-то события церковной истории, например, связанные с Богородицей, мы знаем из некоего протоевангелия от Иакова. Как в этом разобраться? Почему в канон вошли эти четыре текста, и именно эти четыре, и именно четыре, и как?

Св. Антоний Лакирев

— Ну, во-первых, есть то, что называют критерием Викентия Леринского, то, во что верили все всегда и повсюду. Эти четыре Евангелия оказались практически повсеместно известными, распространенными, и к ним относились с доверием более или менее все христиане. Ну, там, между окончательными формами синоптических Евангелий, Евангелием от Иоанна, может быть, десяток или пара десятков лет пролегают. Примерно к 120-му году уже действительно критерии Викентия Леринского работают хорошо. Эти четыре Евангелия известны всем. И... По-видимому, нигде, в крупных, по крайней мере, христианских общинах точно, не нашлось людей, которые бы сказали: знаете, я хорошо помню, как было дело, и вот тут написано не так, неправда. Нет, их никто не оспорил. Никто не сказал: я помню, что рассказывал там апостол, например, Пётр, Климент Римский вполне мог это сделать. Помню, нет, вот тут записано неправильно. Правильно там всё записано. Эти четыре текста ещё не составляют, с одной стороны, единый комплекс, а с другой стороны, где-то вот в 120-м, примерно чуть позже, Иустин Философ, если понимание не изменяет, начинает уже прям толковать эту цифру. Там такая красивая поэзия про то, что как четыре стороны света, так четыре Евангелия. То есть, к этому времени уже число определилось. Есть другая сторона медали, потому что с конца первого века нарастает некоторый, я бы сказал, мутный поток того, что мы сегодня называем фанфики. Вот это оно и есть, понимаете? Кто-то воодушевлённый пытается еще что-то записать. Или то, что он слышал краем уха, или какие-то непроверенные вещи. То, что Павел называет бабьими баснями. Или там византийцы потом любили с нездешней силой тоже записывать. Да, вот какие-то совершенно не общепринятые, непроверенные рассказы. А еще есть ведь всяческие, ну, у нас плохих слов вроде как нельзя говорить. Да, своеобразные мыслители такие, самобытные. Да, которые... Про тайный гнозис, что вот мне Иисус тайно рассказал и велел никому не говорить. Если тебе Иисус велел никому не говорить, чё ж ты пишешь-то? Ну, как бы вот такие смешные получаются вещи. Ну, любит народ это дело. И в церковь в это время приходит немало, немало людей, которые, ну, такие, я бы сказал, религиозно одаренные, но лишённые критического мышления. И вот они начинают писать это полугностические или вовсе гностические сочинения. Там какие-нибудь отголоски мистериальных культов того времени, которые были тоже страшно популярны. И нередко, ну, сатирики, греко- и латиноязычных, говорили, что вообще это вся публика, все эти проходимцы приходят к христианам, чтобы там пожертвования заработать. Несут какую-нибудь пургу, ну вот, а христиане такие простодушные, им скидываются. Да, так что нельзя сказать, что сильно много за две тысячи лет что-то поменялось. Ну и вот эта вот вся литература, попадая на подготовленную почву к христианам, которые ещё не очень-то ориентируются часто к новоначальным. Ну, вот как её отличить? Особенно, если там написано Евангелие в соответствии с рассказом Василия Васильевича. И вот... Да, существует эта литература. Во-первых, по большому счёту она глубоко вторична по отношению к Четвероевангелию. Ничего принципиально нового там нету. Хотя, ну, там исследователи Евангелия от Фомы или толкователи, особенно неортодоксальные, ну, пытаются там что-то обнаружить. Все, что заслуживает внимания, в общем, работает, скажем так, на тот образ Господа Иисуса, который у нас есть в канонических Евангелиях. А всё остальное, ну, часто вздор. Понимаете? Ну, как к этому относиться? Ну, хорошо, пусть будут. Ну, пусть будут. Понимаете? Христиане, скажем так, обтекаемо и мягко, впоследствии неоднократно пытались запретить всякие размышления на эту тему. И говорить о том, что вообще все там надо понимать, толковать, как велели, думать не надо. Ну, это путь в пропасть, по большому счету. Как духовную, так и, естественно, интеллектуальную, культурную. Ну да, есть такого рода литература. Её очень много. Очень много. Но у нас ведь есть с чем сравнить. И опять-таки у нас есть у кого спросить.

Константин Мацан

— Хорошо. Движемся дальше по истории из глубины веков прежде к нам. Чуть-чуть, правда, ближе. Я уже упомянул вот эти известные кодексы: Синайские, Ватиканские, Византийские и другие. То есть, когда мы говорим: кодекс древний, мы имеем в виду пергамент уже в виде книги, в котором повторюсь, написан более или менее тот текст Евангелия, который мы сегодня знаем и читаем. И это, опять же повторюсь, эти кодексы древнейшие датируют 4-5 веками. Вот как они появились?

Св. Антоний Лакирев

— Ну, во-первых, они появились потому, что у христиан с 4 века появилась некоторая поддержка императоров, преимущественно денежная. И делались они больше вот для таких придворных, я бы сказал, целей. Потому что нормальные христианские общины по-прежнему пользовались папирусными вариантами текстов, еще долго ими пользовались. Ну и, кроме того, ещё не забудем, что уже с середины II века предпринимаются вообще попытки свести всё в один связный рассказ. Это история так называемого «Диатессарона», который был составлен Тицианом. Так вот, эти самые кодексы, во-первых, составлялись на основе тех рукописей, которые удалось найти. Ну, скажем, где-то в крупной христианской общине Рима, или Антиохии, или Александрии, в таких вот центрах христианской мысли, христианского просвещения, где были школы богословские, как в той же Александрии. Ну, а потом, естественно, и в Константинополе. Вот были рукописи, иногда их даже было несколько. Ну вот, и они, соответственно, использовались в качестве первоисточника. Заметим, что рукописная передача, она в каком-то смысле сродни эволюции. Где тоже накапливаются... с тысячелетиями и миллионами лет, некоторые мутации, которые все кажутся незначащими-незначащими, а потом вдруг бац, и кто-то слезает с ветки и теряет хвост. Естественно, никто не собирался исследовать все разнообразие. Брали как некоторую данность вот ту рукопись, которая в данной общине была. И ещё заметим важную вещь, что кроме самого текста, в котором вариации, по совести сказать, незначительные, прямо иной раз одна-две буквы, в каком-то смысле гораздо более яркая и броская вещь — это то, что включают в книгу. Мы находим какие-нибудь древние кодексы, в которых вдруг, откуда ни возьмись, послание Варнавы, или там апокалипсис Петра, или «Пастырь» Ерма, знаменитейшая, ну не скажу популярнейшая, но прям авторитетная, очень для древних христиан произведение, написанное ну так, между 150-м и 180-м годами, плюс минус трамвайная остановка. Вдруг они попадают в эти кодексы, потому что тот, кто его составлял, жил в таком месте, в такой общине, жил или воспитывался, учился, где эти тексты тоже считались авторитетными. Этот список эволюционирует очень интересно, я бы сказал так. Во-первых, со 150-го примерно года, то есть с маркианенской ереси, никто всерьёз не обсуждает вопрос о Евангелиях. Потому что у всех их четыре. Все понимают, что они равно авторитетные. Ни одного из них нельзя выкинуть и ничего нельзя добавить. Вот. Соответственно, так это всё практически со времени написания Евангелия от Иоанна, когда корпус Четвероевангелия сформирован, более или менее для всех авторитетный. Там есть один исторический эксцесс, я бы сказал. Так называемый широкий канон Климента Александрийского. В самом начале третьего столетия Климент Александрийский, ну вот он был такой великий христианский ученый, знаток всего, я бы сказал, чего можно было быть знатоком в тот момент. И знаете, я бы сказал, что он был крайним авторитетом. Поэтому он немножко по-другому относился к тому, что следует считать авторитетными книгами. В конце концов, если бы у кого возник вопрос: а надо это причислять к авторитетным книгам или нет, к кому бы он пошел спрашивать? В конечном итоге к Клименту Александрийскому больше не к кому. Ну, у Климента был такой широкий взгляд. У него там чего только не было в его списке Нового Завета, включая Евангелие от евреев или Евангелие евреев. Мы так толком и не знаем, что это было. Потому что текст не сохранился. Есть только упоминания у Климента. Ну, и многое другое. Включая даже Дидахи, учение 12 апостолов. Такой очень ранний текст рубежа 1-го, 2-го века. Но это эксцесс. Исключение. А в остальном все более или менее единогласно считают, что есть четыре Евангелия. И тут не убавишь не прибавишь. Все остальное это... Уже такие, кружево вокруг. А вопрос остается актуальным, скажем так, в отношении некоторых посланий, некоторых посланий, которые для кого-то были важны, а для кого-то нет. Скажем, там, где христиан из иудеев или иудеев вокруг христиан было много. Какие-то тексты выходили на первый план, как послание к евреям. Никто не удосужился запомнить, кто его написал, поэтому там приписывали апостолу Павлу, хотя уже в середине третьего века Ориген великий сомневался и предполагал, что это мысли Павла, которые записал Лука. Там послание, исходящее из иудео-христианской среды, Иакова, Иуды, с Апокалипсисом была большая проблема, потому что на востоке христианского мира, в том, что станет в будущем православной областью, там под каждым кустом сидело два мыслителя, из них три мистика, из которых четверо еретики. Поэтому, честно говоря, апокалипсисов всех боялись как огня. Не любили ужасно. Потому что, ну вот, прочитает кто-нибудь с неустойчивой психикой, я бы сказал, этот текст. И всё. И уже вызывать санитаров. А на Западе, где такого было мало, там, наоборот, важно было читать такие тексты, чтобы вообще как-то по-другому взглянуть на реальность.

Константин Мацан

— Священник Антоний Лакирев, клирик Тихвинского храма города Троицка, сегодня с нами в программе «Светлый вечер». Я бы вот ещё о чём вас хотел спросить. Мы вот говорим сегодня всю программу про такую историческую канву возникновения Священного Писания, в частности, четырёх Евангелий. Это то, чем занимается, ну, скажем так, библейская наука или, есть такое выражение, библейская критика. Изучение истории текста филологическое, текстологическое, археологическое и другое. А есть подход к чтению текста Священного Писания как к тому, что должно говорить тебе о тебе самом, о твоем личном спасении, от чего ты должен научаться и просвещаться. Вот для вас, как для священника, и пастыря, и христианина, и при этом библеиста, как вот эти два взгляда сочетаются? Не мешает ли научный взгляд восприятию вот такому сердечному, какому-то духовному чтению текста?

Св. Антоний Лакирев

— Ну, нет, конечно, не мешает, само собой разумеется. Во-первых, Христос воскрес.

Константин Мацан

— На этом можно было бы закончить.

Св. Антоний Лакирев

— Да, да. И, понимаете, да, есть какие-то смущающие вещи, то что тебе сегодня бывает не просто принять. Так что тебе мешает, собственно, поднять глаза к небу и спросить? В том-то и вообще радость, я бы сказал, того, как Господь всё придумал. Потому что, если бы это было нечто божественное где-то там за стеной нирваны, пытаться вступить в диалог был бы бессмысленно. Если бы это был мёртвый авторитет, вроде Птолемея, ну, тоже что там разговаривать. Но Он воскрес. И всё-таки... Текст Священного Писания был сформирован, я бы сказал, как некоторое подспорье или как питание христианину, чтобы возрастать в личном знакомстве с Иисусом Христом. В личном знакомстве с Иисусом Христом. Это то, что о Нём знают более или менее все. То, что более или менее надёжно можно исследовать научными методами, но можно и переживать, как слово, которое Бог говорит тебе. Не будем забывать, что когда речь идёт о твоём личном предстоянии перед Богом, не обязательно весь текст относится к тебе сегодня. Там есть слова, которые Господь обращает сегодня к кому-то другому. А к тебе вот что-то конкретное. Это тоже важно. Это не какая-то такая стабильная штука, не учебник, который ты там о мере возникновения задач каким-то образом выучиваешь. Это, я бы сказал, простанство для слышания. Вот. Поэтому Павел не зря говорит: «Духа не угашайте». Не надо делать мёртвую букву из того, что нам рассказали о Христе апостолы и соответственно ученики. Вот такое я бы видел здесь некоторый треугольник. Взаимоотношений: ты, Христос и текст Евангелия. Вот довольно важно учиться в этом пространстве жить. Это бывает очень непросто, потому что Евангелие — книга весьма нелицеприятная и гораздо более актуальная, чем нам хотелось бы, описывающая нашу сегодняшнюю реальность гораздо честнее, чем мы сами готовы её увидеть. Ну и потом... Да, вот слово существует для того, чтобы мы узнавали Воскресшего, наполнялись Его Духом и у Него учились. Вот такой, я бы сказал, инструмент рождения христианина в Духе. Ну, что тут добавить? Конечно, тексты эти переписывались очень по-разному. Там есть ошибки, там есть намеренные правки. Заметим еще для себя, что византийцы, века после шестого, условно, во второй половине первого тысячелетия, позволяли себе в отношении Священного Писания такие вещи, от которых у нас сегодня волосы бы дыбом стали. Самый знаменитый, наверное, пример — это, как они в слова Христа: «всякий гневающийся на брата своего подлежит суду», засунули слово «напрасно». И вот оно в наш синодальный перевод вошло. «Всякий гневающийся на брата, напрасно, подлежит суду». Ну, сегодня представить себе, что у кого-то вообще рука повернётся такое сделать, невозможно. Ну вот. Да, этот механизм передачи задействовал людей. Поэтому у него была масса человеческих несовершенств. Библейская наука в этом смысле чрезвычайно нужная, важная и полезная вещь. Потому что она позволяет хотя бы частично компенсировать вот это человеческое несовершенство, чтобы у нас была возможность действительно со Христом разговаривать через эти тексты, Его слушать и знать, что, а вот в каких-то моментах есть вещи, связанные с человеческим несовершенством. Ну, хорошо, да, картина, о которой говорили вначале, что Господь раздвинул десницею облака и в готовом виде сбросил оттуда печатные издания да ещё и в синодальном переводе, это картина абсурдная. Это не так. Богочеловечество и здесь тоже наблюдается. Так что библейской науке надо сказать большое спасибо, за то, что она существует. За то, что она работает уже довольно давно. По крайней мере, с Эразма Роттердамского. И самое главное, что мне хотелось бы ещё подчеркнуть в этой связи, вот что. Различий, конечно, в рукописях много. Есть места, которые вызывают сомнения. Но! Если кто-то хочет найти рукопись в Англии, в которой было бы написано: «прелюбодействуй» вместо «не прелюбодействуй», нет, друзья, не получится. Однажды в жёстком виде мне задали такой вопрос: где попы прячут настоящую Библию. Я не знаю, что ответить. Где мы её прячем? В сердце своём, наверное. Смысл... того, что открывает нам Бог о себе во Христе. Да, собственно, только в нём Он Себя и открывает, этот смысл не меняется. И эти мелкие различия ничегошеньки не меняют. Мы не найдём никаких рассказов о Христе, которые там... предлагает или повелевает нечто противоположное тому, что написано в Евангелии. Да, Он сказал любите друг друга, как Я возлюбил вас. И тут что ни делай, это не изменится. Поэтому... По мере того, как ты двигаешься со Христом в пространстве этого свидетельства о Нём, ты находишь вот это главное, и все мелкие частности начинают быть очень интересными с академической точки зрения.

Константин Мацан

— Ну что ж, спасибо огромное за нашу сегодняшнюю беседу. Мы благодаря Вам, отец Антоний, прошли таким путём от первых записей христианами событий земной жизни Спасителя, которые, как вы сказали, относятся буквально к первым же годам после голгофских событий, к началу 30-х годов, Мы услышали, что канон четырёх Евангелий, в котором уже не сомневаются, сложился в первой половине, в первой третье второго века. За это время какие-то тексты были записаны церковной традиции, на тот момент существующей, отобраны. Потом, как мы сказали, в 4-5 веках появляются уже, мы знаем, по крайней мере, из истории обнаружены кодексы, которые более-менее совпадают с тем, что мы читаем сегодня. И вот с тех пор Священное Писание, четыре Евангелия, существуют более-менее в том виде, что мне еще очень важно в нашем сегодняшнем разговоре, чего я, честно говоря, не ожидал даже немножко от нашего разговора. Обычно ученые, библеисты скорее хотят, если угодно, проблематизировать тот текст, который мы читаем. Показать, как все сложно, как все неоднозначно, как много и всяких там да-но. Но вот, как я услышал, главный, если угодно, пафос нашего с вами сегодня разговора, он как раз таки про то, что мы надежно знаем, достаточно надёжно, что мы читаем, откуда взялись Евангелия, как они появились и почему им можно верить не только в смысле, что это божественное откровение, это само собой, а и с такой сугубо, если угодно, позитивистской точки зрения, это тексты, о которых мы знаем достаточно хорошо и на это можно положиться. Спасибо огромное за нашу сегодняшнюю беседу. Я анонсирую, что мы на этой неделе еще услышим отца Антония среди гостей наших программ, когда будем говорить в четверг о Евангелии от Луки. А за нашу сегодняшнюю беседу я вас благодарю. Священник Антоний Лакирев, клирик Тихвинского храма города Троицка, города Москвы, был сегодня с нами на связи в программе «Светлый вечер». Завтра в это же время, в 8 вечера, мы продолжим говорить о текстологии четырёх Евангелий на волнах Радио ВЕРА. Так что, надеюсь, дорогие слушатели, до встречи. До свидания. У микрофона был Константин Мацан.

Св. Антоний Лакирев

— Слава Богу. Спасибо.

---

Все выпуски программы Светлый вечер

• «Начало христианской Церкви». Священник Антоний Лакирев
• «Музыка и вера». Анна Сизова
• «Проповедь Апостолов». Священник Антоний Лакирев