«Детская исповедь». Священник Николай Катан

У нас в гостях был клирик храма Введения во храм Пресвятой Богородицы в Вешняках священник Николай Катан.

Мы говорили о детской исповеди: с какого возраста детям подходить к этому таинству и как родители могут помогать ребенку готовиться к исповеди.

Ведущая: Анна Леонтьева

---

А. Леонтьева

— «Семейный час» час на Радио ВЕРА. С вами Анна Леонтьева. У нас в гостях священник Николай Катан, клирик храма Введения во храм Пресвятой Богородицы в Вешняках. Добрый вечер, отец Николай.

Свящ. Николай Катан

— Добрый вечер.

А. Леонтьева.

— Сегодня тема, которую мы выбрали, мне кажется, довольно сложная: детская исповедь. Начнём с детской исповеди и, может быть, поговорим о некоторых аспектах и подростковой церковности, так скажем, не только исповеди, а вообще вот этой больной темы. И начать я хочу с вопроса к отцу Николаю следующему: а вот почему вам близка эта тема? Вот вы выбрали эту тему — она как-то вас цепляет?

Свящ. Николай Катан

— Эта тема, наверное, близка каждому священнику. И в частности, совсем недавно были случаи, когда ребёнка подводят к батюшке, говорят, что он в первый раз, помогите — и толкают в спину так тебе его. И он с такими глазами стоит и смотрит. И ты думаешь: так, давайте хотя бы познакомимся. И начинаешь как бы его расспрашивать, как дела, как зовут и так далее. И потом: «А ты знаешь, что такое исповедь?» — «Нет». — «А что такое грех?» — «Нет». — «Уже хорошо, ладно».

А. Леонтьева

— Хорошее начало — батюшке сдали на образование, чтобы всё рассказал.

Свящ. Николай Катан

— Поэтому, когда я услышал о том, что есть возможность выбрать, я думаю: надо прям про это поговорить. Не потому, что хочется, знаете, взять так указку или пальчиком помахать, всех поругать, а потому, что хочется поговорить об этом, поразмышлять. Кто-то будет ехать в машине или слушать дома — услышит и, может быть, тоже задумается. Может быть, у него своё мнение появится какое-то. Может быть, он об этом даже не думал никогда. Потом он вспомнит, что у него, например, сын уже, оказывается, подходит к этому возрасту, что ему уже не два года и не три, а что ему уже почти семь, уже скоро на исповедь, и надо бы с ним об этом поговорить.

А. Леонтьева

— Отец Николай, я так понимаю, что когда так ребёнка подталкивают к вам, он не знает, что такое грех, что такое исповедь, вообще, зачем он здесь, то это родители, которые сами не ходят в церковь, не исповедуются.

Свящ. Николай Катан

— По-разному бывает, к сожалению.

А. Леонтьева

— А как же они не объяснили?

Свящ. Николай Катан

— Меня именно и сподвигло то, что люди ходят в храм. Я не ожидал, честно говоря, такого поворота. Потому что, казалось бы, логично было бы сначала с ребёнком вообще поговорить. А тут у него бывает такое, что день рождения: «Сегодня день рождения, семь лет. Вот, батюшка, вот он на исповедь», — и та же самая история. И понимаешь, что, оказывается, маленький человек совсем не готов. Поэтому вот моё мнение такое, что всё должно начинаться вообще из дома. Я слышал такую интересную мысль, что не нужны были бы вообще воскресные школы. Воскресная школа должна дома быть, то есть родители должны всё это рассказать. Я не утверждаю, что это именно так и должно быть, что нужно отменить все воскресные школы. Но доля правды в этом есть. Потому как лучше, чем мама или отец, никто не объяснит — в домашней спокойной обстановке, не спеша, с примерами, с любовью. И не обязательно приурочить это ко дню рождения, к семилетию, а, может быть, откладывая, может быть, и начать раньше. То есть семь лет, возраст, с которого мы обычно исповедуем детей, условный. Потому как любой родитель, внимательный к своим детям, заметит, что греховное наследие или повреждение уже присутствует в ребёнке практически с самых младенческих лет и возраста. Это выражается в требовании своего, в несогласии с чужим мнением, капризами. Это не просто его какое-то желание чего-то, но ты понимаешь, что это уже вот начинается — уже в нём заложено это греховное повреждение, с которым мы работаем всю жизнь. Например, у меня сын начал исповедоваться уже примерно с шести лет.

А. Леонтьева

— Как интересно.

Свящ. Николай Катан

— Потому что у него самого появилось такое желание. Как-то мы разговаривали, и он сказал, что хочет поисповедоваться. Я ему сказал, что вот есть батюшка...

А. Леонтьева

— Он вам исповедовался?

Свящ. Николай Катан

— Нет, он редко у меня исповедуется, только когда как бы так получается, что другого священника нет. Они с матушкой посещают один, где матушка в воскресной школе преподавала в своё время, сейчас она там поёт на клиросе и ещё помогает в воскресной школе другим преподавателям — это такой сельский храм. И там он исповедуется у этого батюшки уже. Он сам проявил инициативу, почувствовал, что нарушил, сказал, что совершил грех. Я не стал его расспрашивать особо, но примерно догадывался, о чём он говорит. И он вот пошёл сам.

А. Леонтьева

— Мне кажется, у него просто перед глазами ваш пример. Потому что вы-то регулярно ходите в церковь, естественно, на службу.

Свящ. Николай Катан

— Да, в первую очередь, мы об этом говорим постоянно. Мы не говорим, причём, друг с другом. Самое лучшее, чтобы информацию донести до ребёнка, это не говорить ему, а говорить жене, или жена говорит мужу вслух. И ребёнок делает вид, что он рисует, а на самом деле он всё очень прекрасно слышит и улавливает. Если хотите что-то донести до сына, то лучше говорить жене вслух.

А. Леонтьева

— Вот как. Доносим до подсознания сразу.

Свящ. Николай Катан

— Потому что, когда ты говоришь ему, он может включить такой, знаете, барьер, какую-то такую стену, когда начинается морализаторство и всё такое. Уже с детства это проявляется. Поэтому мы заметили, что есть такая опция, когда ты говоришь жене вслух, какую-то тему начинаешь обсуждать, вроде как не про ребёнка, но он всё очень правильно понимает про себя. Поэтому он начал уже исповедоваться, и это делает не регулярно, но только когда чувствует, что он действительно нарушил что-то. Мне кажется, что надо донести до ребёнка такую мысль, что исповедь — это не просто пропуск на Причастие, а исповедь это Таинство, в котором мы каемся в грехах. Это не должно быть профанацией какой-то, а искренним желанием покаяться пред Богом в присутствии священника. Бывает наоборот, что детям объясняют, что исповедь — это нужно прийти, рассказать о своих грехах. И перечисляют им, чаще всего, эти грехи. Может быть, поначалу так и надо, чтобы ребёнок мог услышать, понять, что такое грех, ему объяснить. Допустим, вот ты ударил кошку или обманул, ослушался — это вот грех. И он запоминает, для себя делает выводы. И потом уже он сам может готовиться к исповеди, ему уже не нужно напоминать, что такое грехи.

А. Леонтьева

— Ударить кошку — это очень большой грех.

Свящ. Николай Катан

— Да, то есть это может родить просто жестокость — что я могу себе позволить кого-то обидеть.
А. Леонтьева

— Мне, кстати, в голову не приходило. Я просто вас слушаю и думаю: какие у детей грехи? Я не знаю, в чём мои дети исповедовались, но обычно я думаю: родителей не послушался, капризничал...

Свящ. Николай Катан

— Ну, это зачатки того, что может потом переродиться во что-то более серьёзное. Поэтому важно сейчас уже видеть.

А. Леонтьева

— Да, действительно, уже могут животное обидеть, ещё что-то — и это такое начало зла.

Свящ. Николай Катан

— И мы сейчас еще пойдём по возрастанию, поэтому, мне кажется, здесь важно остановиться, поставить восклицательный знак и донести две мысли. Родители, в первую очередь (если у них не получается, они могут подключить, конечно, священника), должны сами постепенно доносить до ребёнка важность исповеди, что такое грех. И вторая мысль, что исповедь — это не просто какая-то отчётность, допуск к Причастию, а это искреннее покаяние и анализ себя, такой некоторый, детский. То есть он уже должен потихонечку уметь анализировать свои поступки и давать им оценку.

А. Леонтьева

— Начало анализа себя — это важные слова.

Свящ. Николай Катан

— И почему я говорю, что в подростковом возрасте потом могут быть ошибки — их несколько. Одна из них, что ребёнок, как случай у меня был: приходит парень, выше меня ростом, лет 14. И он начинает исповедоваться: «Согрешил — не слушался маму, ругался с братом», — в общем, в таком духе. То есть как будто передо мной стоит пяти-семилетний ребёнок. Я бы мог поверить этому всему, но убеждаю вас, что в 14 лет совсем другие грехи. Какой бы святой жизни ни был бы человек, но в 14 лет всегда совсем другие грехи, совсем другие помыслы.

А. Леонтьева

— Он не знал, наверное.

Свящ. Николай Катан

— Я его не обвиняю, мне его жалко. Потому что, опять же, возвращаясь к семье, видимо, до него так и не донесли, не поменяли — я это называю детской Библией — эту детскую Библию на Библию настоящую. То есть не объяснили, что уже ты вырос, уже давай-ка сядем с тобой, почитаем, поговорим. Не потому, что поговорим о твоём поведении, а вообще поговорим.

А. Леонтьева

— Не как в школе: поговорим о твоём поведении.

Свящ. Николай Катан

— То есть представляете этого парня, который дорос до 14 лет, а ещё немного и ему будет 18? — он попадёт во взрослое общество, вырвется из дома, в кавычках «вырвется», то есть попадёт в студенты, и тут на него свалится вся эта информация от окружающих неверующих сверстников, неверующих преподавателей. И он как с этим справится, если он своей веры толком не знает и начнёт апеллировать такими вещами, которыми апеллирует ребёнок, который с бабушкой приходит в храм? То есть он скажет, что мне как-то вот это всё православие прошлый век, как минимум, это всё для детей, я уже вырос, и это всё не подходит для меня.

А. Леонтьева

— Вот это очень важно, что вы говорите о том, что даже исповедь в 14 лет — это подготовка к этой самой взрослой жизни, в которой ребёнок столкнётся с безбожием окружающего мира, большинства окружающего мира.

А. Леонтьева

— Напомню, что с нами и с вами священник Николай Катан, клирик храма Введения во храм Пресвятой Богородицы в Вешняках. Но, может быть, этому 14-летнему ребёнку как раз и нужно было ходить в воскресную школу, чтобы среди сверстников... Вот я знаю такую точку зрения, что воскресная школа — это не просто какое-то познавание, чтение текстов евангельских и так далее, а это общение с людьми, с которыми ты, может быть, будешь расти — в идеале.

Свящ. Николай Катан

— Это возможность найти сверстников.

А. Леонтьева

— Может быть, потом вы поступите в один вуз. И этот человек, может быть, будет твоей опорой в вузе, где большинство людей будет очень удивляться, что ты ходишь в церковь и там исповедуешься.

Свящ. Николай Катан

— И ещё раз повторю, что я не против воскресной школы — я только «за». Но тут нужно как бы и для себя сделать такой момент, что воскресная школа не всесильная. Это только площадка для возможностей: узнать что-то новое, найти себе единомышленников. Потому что хорошо знать о Библии, но когда ты выходишь во двор, и никто не верует, это очень сложно. А когда ты приходишь и, допустим, Вася, Петя, Маша тоже веруют, как и я, то есть это всё живое. Мы вместе встречаем праздники, учим какие-то тексты наизусть, колядки, в преддверии Рождества. И для нас это всё какой-то живой такой процесс. Но плохо, если в воскресной школе научили добру, научили заповедям Господним, а ты приходишь домой и этого не видишь. То есть тебя отдали на перевоспитание, а дома этого нет. Получается раздвоение какое-то, два мира. Вроде как и родители же святы и безупречны, их мнение не оспаривается, в глазах детей.

А. Леонтьева

— Да, до поры и до времени.

Свящ. Николай Катан

— И воскресная школа вроде тоже учит добру. И ты думаешь: а кто прав тогда? Как правильно поступать? Потому что в воскресной школе научили этому, а дома я этого не встречаю. И не должно быть диссонанса. То есть разговор с ребёнком: в первую очередь нужно объяснить, что такое грех. Это будет стимул и нам разобраться, взрослым людям.

А. Леонтьева

— Нам самим бы объяснить, что такое грех.

Свящ. Николай Катан

— Например, мы общались как-то со священниками, тоже говорили на эту тему. И я помню, один батюшка такое мнение высказал, говорит: «Что такое грех? Как я объясняю детям? Я им говорю, что грех это то, за что может быть стыдно». То есть это примерно все понимают и так. Потому что заложено, во-первых, у нас уже чувство стыда изначально. И родители наверняка о чём-то говорят. То есть когда ребёнок приходит и говорит: «Так, за что мне может быть стыдно, что я такого сделал, за что я стыдился?» И он, как ребёнок, скорее всего, вспомнит. Это мы забываем, подавляем в себе это чувство вины и стыда в возрасте взрослом. То есть это не как правило, но такое бывает просто у людей. И ребёнок сразу вспоминает. То есть я бы начал с того, что объяснил бы, что такое грех, чтобы понять, для чего нужна исповедь. Потому что если человек не знает, что такое грех, и просто он перечитает какой-то список или ему продиктуют: «Значит, записывай: ты вот вчера не пошёл к бабушке, или обидел её, потому что не съел вторую порцию, а она тебя очень просила об этом. Переходил дорогу и не поздоровался с бабой Машей. Она мне тоже вчера позвонила, это всё сказала». То есть это тоже всё хорошо и выполнять нужно, и на вторую порцию, так сказать, соглашаться с бабушкой.

А. Леонтьева

— Ну, не знаю, отец Николай, насчёт второй порции. (Смеётся.)

Свящ. Николай Катан

— Но ещё важно для себя понять суть как бы и смысл. И потом, когда дети понимают смысл, им же объяснять не надо, они сами обратятся. Например, такое же мы часто встречаем: приходят родители крестить своих детей. Детям примерно по пять лет. Почему-то этот возраст пять лет какой-то сакраментальный, мне кажется. Я их спрашиваю, почему они хотят крестить детей, верующие ли они сами. Очень часто родители говорят, что дети сами попросились, говорят: «Когда вы меня покрестите?» То есть они сами, образно говоря, неверующая семья, не являются такими, как сейчас говорят, практикующими христианами, но дети сами просятся.

А. Леонтьева

— Но дети же часто вообще родителей приводят к вере. Я очень много знаю пар, которые рассказывают, что с рождением ребёнка, или с крещением ребёнка... мне один папочка рассказывал, что когда ребёнок рождался, он увидел свет несиянный. Вот это момент был его поворота к Церкви, к вере. Но это же действительно чудо, когда ребёнок рождается, это абсолютное стопроцентное чудо, когда из женщины выходит человек маленький.

Свящ. Николай Катан

— Да, я присутствовал при родах, так что я могу сказать, что это такая радость была. Я не мог понять, что это всё со мной реально сейчас... то есть мы так ждали долго ребёнка — и тут вот она появилась на свет. Пиналась в животе у мамы — и тут вот она уже...

А. Леонтьева

— Такой абстракцией была там на УЗИ, что-то такое. Слушайте, я вспоминаю высказывание Гилберта Честертона о том, что дети чувствуют очень остро зло. Для них зло безусловно, то есть зло — это зло. И с годами мы учимся потихонечку вот это чувство, как вы уже сказали, притуплять и голос совести немножко заглушать. И, уже оставляя в стороне Честертона, мне кажется, это особенно видно в такой позитивной психологии, когда всё должно быть позитивное: вот не плачь, не горюй, не переживай слишком сильно. Это имеется в виду какие-то... я не против психологии, только «за», просто бывают такие перегибы. И человек как-то научается себя утешать, может быть, даже слишком. То есть вот этой золотой середины, когда это ещё слезы совести, это еще слёзы... не знаю, если человек ушёл, а ты чего-то для него не сделал, то вот это очень больно. И вот одна замечательная православная психолог Наталья Инина сказала, что как раз вот эти слёзы не нужно заглушать, их надо выплакать, их надо отгоревать, потому что это действительно ты не сделал — для мамы, для друга. Так вот, вопрос: возможно ли и как сделать так, чтобы наши дети, вырастая, через нас, может быть, не теряли вот этого ощущения, что это зло? Сложный, наверное, такой вопрос, я понимаю.

Свящ. Николай Катан

— Я согласен с вами, что вопрос очень непростой. И ответ на него, я думаю, что ещё каждый может найти по-своему. Потому что мы все очень разные. Это можно даже заметить по тому, как люди выбирают себе, например, духовника или человека у, которого они исповедуются. То есть кто-то может быть очень, насколько я знаю, допустим, строгий батюшка — и некоторые только к нему. А другие ищут, наоборот, как-то помягче, чтобы человек был другого склада характера, потому что мы все разные. Поэтому и мой ответ не претендует на то, что он будет безусловный и во всём верный.

А. Леонтьева

— Просто я думала, что вы, может быть, размышляли на эту тему.

Свящ. Николай Катан

— Мне кажется, чтобы вот не надломить эту доброту детскую и веру в это добро и не вселить самим, казалось бы, как бы ни звучало это странно, родителям некоторую такую толику лукавства и зла в души детей, нужно, конечно, всегда быть очень, что ли, внимательными. Потому что это как раз-таки происходит невольно зачастую, когда ты на эмоциях, сам будучи злым, раздражённым, что-то можешь такое сказать, сделать, и в этот момент происходит надлом. То есть это зачастую у нормальных родителей не происходит осознанно. То есть это может произойти, и потом ты только поймешь, что ты сделал, что ты сказал. Я не знаю, насколько получится у всех нас соблюсти это всё. Но, наверное, нужно помнить, что мы не одни на этом пути. Во-первых, мы друг друга должны поддерживать как муж и жена, чтобы напоминать, остановить, где-то взять за руку и сказать: «Тихо, всё. Папа имел в виду то-то и то-то», — или наоборот: «Мама имела в виду то-то и то-то», — то есть остановить ситуацию. Во-вторых, конечно же, мы ещё просим, чтобы такая же рука была останавливающая, только Господня. Когда Он положил, образно говоря, руку нам на плечо, и мы такие: «Стоп! Остановись, выдохни. Остановись — ты что-то делаешь не то». Или ты начал говорить и осознал, что ты сейчас скажешь. То есть я бы хотел, чтобы все хотя бы раз почувствовали в жизни своей вот эту останавливающую руку Господню, которая нас останавливает от каких-то ошибок, которые, возможно, нельзя будет потом даже исправить.

А. Леонтьева

— А для этого нужно быть очень чутким, очень уметь, наверное, прислушиваться. Это может быть голос твоего Ангела-Хранителя. Вот сколько раз, я помню, прям, мне кажется, я слышала и делала не так. И тут же как бы что-то происходило, что я понимала: надо было просто немножко притормозить и прислушаться. Продолжим этот разговор через минуту. С нами священник Николай Катан, клирик храма Введения во храм Пресвятой Богородицы в Вешняках. У микрофона Анна Леонтьева. Мы вернёмся к вам через минуту.

А. Леонтьева

— «Семейный час» продолжается на Радио ВЕРА. С вами Анна Леонтьева. И у нас в гостях священник Николай Катан, клирик храма Введения во храм Пресвятой Богородицы в Вешняках. Говорим о детской исповеди, и не только — вообще, об очень серьёзных вещах. Я сейчас, знаете, расскажу, может быть, забавный такой эпизод, но очень показательный. Мы с детьми, со всеми тремя, в посёлке поехали в магазин за мороженым. Мы были пешком, а младший был на роликах. И мы приехали в магазин — это был конец 90-х. Короче говоря, охранник, очень суровый, какой-то грубоватый такой дядька, не пустил в магазин.

Свящ. Николай Катан

— Ничего себе — у вас даже охранники есть в селе в магазине.

А. Леонтьева

— Но это было, вот я говорю, в конце 90-х — это такой у нас посёлок. В общем, не пустил он младшего, причём как-то грубо не пустил, так, что он очень обиделся. И я с трудом сдержалась, чтобы не нахамить этому дядьке, просто потому, что со мной были дети. Я думаю: нет-нет, я такая правильная мамочка. И мы едем обратно без мороженого. Я пытаюсь как-то себя так успокоить, говорю: «Дети, может быть, у этого охранника было очень тяжёлое детство. Может быть, у него родители были такие злые и суровые, и поэтому он стал...» И тут моя дочь говорит: «Такой сволочью». То есть она на самом деле считала с меня мою мысль. Как я ни пыталась облечь это в какие-то такие гуманные, всепонимающие слова. То есть я поняла, что как ты ни стараешься твои эти ощущения, мысли скрыть, раздражение и гнев обязательно считаются детьми.

Свящ. Николай Катан

— Вы знаете, я слушал вас и, возвращаясь к предыдущему вопросу, тоже подумал, что, наверное, одним из ответов будет, как помочь ребёнку не впасть в это такое...

А. Леонтьева

— Не притупить в себе это ощущение зла, да?

Свящ. Николай Катан

— Да. Наверное, это настолько банальная вещь — разговоры с детьми. То есть это не просто: «Ну-ка, садись, сейчас я тебе расскажу, сейчас папа будет тебя учить», — а просто разговоры на разные темы, чтобы им было интересно с вами. Потому что зародившаяся какая-то мысль в ребёнке, или вот это чувство, что можно, оказывается, так сделать, переступить через свою совесть, она может быть преодолена, наверное, только вот этой любовью в разговоре. То есть приведением каких-то других примеров, совместным просто времяпрепровождением и беседами на разные темы. То есть вот здесь можно полечить душу и донести, что взрослые тоже люди. Особенно родители часто же говорят, что вот я же так не делаю, мы вот с папой и с мамой вот какие. И у детей складывается неправильное отношение: они думают, что родители не могут ошибаться. Но им нужно донести, что родители тоже живые люди, со своими трудностями. И нам кажется, что дети не понимают нас, но на самом деле они больше нас понимают, чем мы себе представляем. И иногда мы можем говорить с ребёнком, несмотря на юный возраст — семь лет, — мы можем говорить и о смерти людей, и о похоронах. Потому что, естественно, он знает, что я священник, и он присутствовал со мной на отпевании. То есть эти все темы открыты: жизнь, смерть, ошибки людей, грехи — это темы, которые дети очень живо на самом деле понимают и чувствуют. Может быть, по-своему, более таким детским восприятием, но тем не менее, в зависимости от возраста, каждый ребёнок всё очень слышит и понимает.
Почему я говорю о том, что нужно говорить — потому что и не только родители говорят, но и важно, как священник встретит ребёнка на исповеди, возвращаясь к теме. Можно формально отнестись, но я думаю, что иногда... понятно, что всегда не можешь долго говорить с ребёнком, потому что бывают и большие праздники, много людей, но иногда стоит, вообще, спросить: как твои дела, как у тебя в школе? А вот случай, который ты описал — допустим, какая-то ссора или воровство, — как ты думаешь? И не останавливаться, когда он скажет, что это плохо, но нужно как-то поразмышлять, почему это плохо. То есть нужно помочь ребёнку этим разговором, дать понять, что и священник тоже человек, с которым можно поговорить, которому можно задать вопрос. Это не просто строгий батюшка, который стоит, и не дай Бог, ты что-то не скажешь, и потом с тебя взыщется.
Это может привести к другой крайности — к такому страху по отношению к священнику и даже, я думаю, может привести к тому, что дети могут вообще скрывать, не раскрыться. То есть некоторые грехи я не скажу, потому что мне потом прилетит за это. И священник будет очень строго со мной говорить, не объясняя, не давая мотив для исправления, не давая вдохновения. То есть не показывая дорогу к исправлению, а просто говоря, что ты вот такой, ты неправильно поступил, ты великий грешник. То есть если взрослый человек может ещё, грубо говоря, отмахнуться, сказать: странные какие-то речи я слышу. Потому что где-то он что-то читал, с кем-то уже разговаривал, может быть, уже есть какой-то опыт религиозный. А тут ребёнок не может этим похвастаться. И потом, однажды получив такой горький опыт, он будет относиться ко всем священникам так. И чтобы это всё переломить, нужны, может быть, даже иногда годы, пока он не поменяет своего мнения с возрастом или не встретит другого священника. Речь не только о доброте, что мы должны там как-то... доброту чаще всего, наверное, представляют как сюсюканье такое: ничего, Господь простит за всё тебя, не переживай. И, чтобы ты ни сделал, всё Господь простит. То есть тоже другая крайность какая-то. Где-то я слышал недавно, что человек, исповедуясь...
Недавно была вещь такая — мы же госпитали посещаем с ранеными военными. И он в разговоре священнику говорит: «Получается, что я вот это всё сделал за свою жизнь, столько всего наворотил, и я могу просто сказать „каюсь“, и всё? То есть это всё?!» То есть даже сами люди с этим не соглашаются. То есть не может быть покаяние такое «ой, простите, так получилось тогда». То есть это сам человек, далёкий, в нашем представлении, от веры, сам задаётся вопросом: неужели это всё?То есть, а что дальше? То есть я могу просто сказать: «Да, согрешил», — и мне как бы всё прощается, я теперь могу с чистой душой жить. «Да не может быть такого», — он говорит, то есть нужны какие-то изменения в душе, нужно какое-то реальное покаяние, какие-то поступки, какое-то время. Я думаю, что это всё нужно доносить и до ребёнка: почему важно каяться в грехах, почему мы вообще сюда приходим, почему именно в храме. А почему нельзя просто Богу сказать, что я каюсь? У меня ребёнок спрашивает, это его реальный вопрос: «А если я помолюсь Богу и скажу: „Господи, прости“, — он что, меня не простит?» Я ему говорю, что, конечно, простит. Он говорит: «А почему мы ходим в храм?» Тоже вот интересный вопрос: почему именно в храме?
Это и взрослые задают, но и дети тоже спрашивают. А если мы сами не понимаем, как мы донесём до него, почему именно в храме? И ты здесь именно понимаешь — почему я говорил про домашний разговор, — потому что здесь нужно сесть, не спеша рассказать, как вообще формировалась исповедь, почему мы собираемся все вместе. Потому что и первые христиане тоже вместе собирались. И они каялись не только перед кем-то, они могли вообще перед всеми каяться. Потому что мы чувствуем вину перед всеми. И если я с этим грехом приду в нашу общину христиан, то я привношу как бы с собой вот этот грех. И каждый что приносит с собой? — свой след. Кто-то может приходить и доброму научить. А кто-то может, наоборот, приходить и там развращать всех.
Поэтому я не хочу, чтобы этот грех приходил в нашу общину, в наше общение, в нашу службу. Мы же все «едиными устами», как в службе мы говорим, молимся. Я не хочу это всё привносить, поэтому я перед вами каюсь, я хочу быть чистым перед вами, искренним, что за мной нет ничего, какого-то подвоха. Да, я согрешил, простите меня, помолитесь за меня. Так как у нас много людей, и не все способны на это, то уже с древних времён было принято, что от лица общины выдвигается священник, который это всё берёт, эту исповедь принимает. Не потому, что он готов всех простить, или у него, помимо, конечно, благодати, которую он несёт, но не только эта исключительность какая-то даёт возможность, но он от лица всех. Потому что не все способны перед всеми каяться. Как бы это не всем дано, не каждый сможет.

А. Леонтьева

— Ну, вообще, эта община довольно условная, в большинстве случаев, ты как бы перед незнакомыми людьми практически.

Свящ. Николай Катан

— Да, но мы и говорим про Москву, конечно.

Свящ. Николай Катан

— И не каждый способен ещё принять это. Ведь это же с этим грузом нужно жить, знать, что этот совершил грех. То есть, представляете? — можно билеты продавать. Извините, немножко уйдём в сторону, то есть: «Там сейчас будет каяться Филипп Филиппович!», — или Андрей Васильевич, образно говоря, какие-то имена. То есть: «О, сейчас послушаем! Ему-то есть что рассказать», — и там сидят, только попкорн осталось раздавать. То есть исповедь — это же Таинство. То есть надо ещё уметь её принять. То есть тоже и на нас, на священниках, лежит ответственность. Вот своими словами, зная своего ребёнка, зная, как он может услышать, это всё нужно нести, что мы же каемся и перед Богом. И привести вот это место из Библии, допустим, что Господь дал апостолам Своим благодать, Духа Святого. Не потому, что отец Николай такой святой, а потому что Господь ему даёт эту благодать. Потому что он ещё имеет перед Богом, вообще, тоже ответ держать за то, кого он исповедовал, как он исповедовал. То есть вот эта благодать, действующая в нём, она же ещё помогает ему принимать эту исповедь. А во-вторых, объяснить исторический ход: как это было, почему мы исповедуемся в храме, то есть ответственность перед теми, с кем мы ещё в храме находимся. Если так донести, то, наверное, ребёнок сможет для себя как-то уяснить. Но опять же, если люди не совсем это всё понимают, то можно перед тем, как первый раз исповедоваться, попросить. Я думаю, что каждый священник захочет найти пять минут, 10-15 минут, полчаса для того, чтобы с родителями и ребёнком встретиться и поговорить об этом. После службы вечером или утром где-то встретиться в храме, чтобы донести до него, если родители по той или иной причине, допустим, не могут всё рассказать.

А. Леонтьева

— Да, нужна какая-то помощь духовная.

Свящ. Николай Катан

— То есть мы поэтому, как говорится, и благословлены Богом, и стоим в храме, чтобы людям помогать, подсказывать. Не потому, что люди к нам приходят. Мне нравится такой образ, что священники — это такие как бы служащие в доме у своего Господина. То есть люди приходят, спрашивают: где обувь поставить, где раздеться? — а вот здесь. То есть мы должны подсказать: вот сейчас Господин придёт, Он вас примет — вот к Нему. А мы только здесь рядышком, помогаем, порядок наводим, молимся с вами, можем донести вашу просьбу, объяснить, но не потому, что вы к нам приходите. Это пример для всех, и я никак не умаляю достоинство или значение священников, но, как каждый пример, он условен. Вот есть такой пример, и мне он очень нравится, он многое объясняет.

А. Леонтьева

— Да, хороший образ. И он как-то немножко успокаивает верующих, который побаиваются батюшек, если такой опыт был первый.

Свящ. Николай Катан

— Я только хотел сказать, что где бы я ни служил, в разных местах, мы и в Якутии были, и в Заполярье, и на юге, и где бы я ни был, с людьми ни общался, всё время прихожанам, вообще всем, не только женского пола... проще сначала спросить у рядовых прихожан или у тех, кто там дежурный по храму, а потом уже спросить у священника. Это нормально, так для людей, особенно далёких от Церкви, проще и спокойнее, чтобы батюшка не подумал, что я задаю глупые вопросы. Поэтому они лучше спросят у рядовых таких прихожан. А мы все должны быть готовы к этому, что нас могут спросить. И если мы что-то знаем, то можем подсказать, если нет, можно сказать: «Вы знаете, всё-таки лучше с этим вопросом к батюшке».

А. Леонтьева

— Напомним, что сегодня с нами и с вами священник Николай Катан, клирик храма Введения во храм Пресвятой Богородицы в Вешняках. Вот именно поэтому мы говорили на одной из программ о том, что такое важное значение имеют бабушки или тётушки, или просто женщины в церковной лавке. Первые вопросы адресованы к ним обычно. И если они, так сказать, не отпугнут, потом могут люди и до батюшек уже дойти. Знаете, я слушала вас и подумала, что дети, как вот мы начали говорить об этом зле и детях, до какого-то возраста не только нас понимают, как вы сказали, но они нас и безусловно принимают. Получается, что вот это детство до семи лет, может быть, больше, когда родители для детей — безусловная любовь, но она, вообще-то, всегда должна быть безусловная любовь, но безусловное принятие — вот мы для них авторитеты. И в этот момент, видимо, нужно быть очень-очень чутким. Мы же все, христиане, знаем, что мы не просто наслаждаемся жизнью, в том числе и семейной жизнью, но и мы должны поддерживать некую борьбу с какими-то своими помыслами, которые сбивают нас с пути.
И вот в этот период очень большая такая ответственность, что дети, нас принимая, считывают также ту информацию, которая потом будет уже... такую греховную информацию — назовём вещи своими именами. И потом, наконец, они становятся подростками. И вот такую тоже интересную мысль я читала, что подростки, да, начинают отвергать авторитеты зачастую, они часто бунтуют, в том числе, если родители где-то там пережали, так сказать, с православием, и они могут тоже как-то взбунтоваться. Но это очень важный период, когда дети научаются говорить «нет». И совсем их как бы в этом смысле разутюживать, разглаживать, чтобы они продолжали быть такими принимающими, не очень может быть полезно. Но это просто мысль, которую я вспомнила у отца Прокопия (Пащенко), что если они бунтуют, значит, они научаются говорить «нет». В том числе они, может быть, скажут «нет» каким-то негативным явлениям, людям, которые придут в их жизнь. То есть вот с этим надо быть очень аккуратными, чтобы их не сделать такими послушными и шёлковыми, что, конечно, не очень просто с подростками.

И вот я вспоминаю проповедь одного замечательного священника у нас в храме Игоря Черниговского в Переделкино. Он рассказал про общение с подростками на исповеди. И вот меня очень задела эта проповедь.
Он говорил о том, что с подростками обязательно нужно разговаривать, но, к сожалению, у священника даже нет такой возможности — во время службы много поговорить. Но я вижу, как он старается задержать всё-таки на какое-то время подростков. А вообще подростки в Церкви — это уже ценность огромная. Я уже с уважением смотрю на родителей, которые просто пришли с ними. Может быть, они там болтают, может быть, выходят из храма, чтобы прогуляться вокруг, но они как бы присутствуют на Литургии или на Всенощной, на вечерней службе. И вот он сказал, что очень мало, конечно, у священника шансов во время службы прям вот донести подростку всё, что он хочет донести. Но он говорит, что это такие интересные люди, это такие честные люди. И очень часто вот этот бунт начинается от того, что они видят какие-то противоречия. Вот какой у вас опыт, отец Николай, общения с подростками?

Свящ. Николай Катан

— Опыт общения, мне кажется, как и у каждого священника, в зависимости от того, насколько много самих подростков в храме есть. С недавнего времени я стал заниматься вообще молодёжью на приходе, и мы с ним познакомились. Поэтому тут я немного расскажу. Но, например, у меня даже есть опыт общения с молодежью в лице колледжа, который я окормляю. То есть посещаю, казалось бы, светские учреждения. Но я вначале своего пути думал, что всё будет сложнее. Я уже, образно говоря, думал: главное, чтобы у них на входе отобрали помидоры — только бы не закидали там. То есть когда не общаешься, живёшь стереотипами — и они обо мне, и я про них так же думал.

А. Леонтьева

— То есть вы побаивались, да?

Свящ. Николай Катан

— Да. Так подумал, такие страхи, что сейчас начнут критиковать, зевать откровенно, чтобы как-то мне дать понять, что им это всё очень далеко. Но на самом деле были такие живые вопросы и такой живой интерес, который меня вдохновил просто. Я, значит, был вообще очень неправ относительно нашей молодёжи там. Потому что наша ошибка заключается в том, что молодёжь у нас какая-то обезличенная. А молодёжь — это всегда конкретный человек. И они бывают очень разные. Есть те, которые откровенно тебе покажут, что ты ему неинтересен, он с тобой заигрывать не будет: ой, да-да, батюшка. Нет, если ты ему неинтересен, он просто будет смотреть в другую точку или может телефон достать во время встречи, и всё — где-нибудь в актовом зале или там, где мы просто сидим за партами, скажем так. А есть ребята, которые не во всём соглашаются с тобой, но им интересно. И есть ребята, которые остаются после встречи, и они ещё могут часами с тобой разговаривать, задавать вопросы. И им очень всё интересно. Один парень — через него машина грузовая проехала, но он остался жив, и он ходит. Да, может быть, какие-то последствия остались по здоровью, но в целом он жив, здоров и учится. И он говорит, что это просто чудо — грузовая машина по нему проехалась, но в целом даже особых операций не происходило. То есть его положили на обследование в больницу, и всё, то есть он вскоре вышел домой. И он говорит, что такие вещи происходят: «Я вижу только, что Господь меня для чего-то оставил здесь, в этом мире».
Что касается детей и подростков вообще в храме, очень, мне кажется, важным обозначить сразу действующие лица, возвращаясь к исповеди. Действующие лица — это сам он, это священник, который освящает, и Господь. Если их всех не познакомить и не рассказать, кто это, то могут быть, опять же, те же стереотипы. Потому что, например, в подростковом возрасте, как вы говорите, человек может сказать, например: а я не хочу к этому батюшке. «Ты что? Это же отец Николай. Как ты можешь? Ну-ка перестань!» И он туда пойдёт, потому что его заставили, но это будет с таким лицом. Это будет не исповедь, это будет просто «быстрее бы всё это закончилось». То есть у меня пару раз такое было, что приводят ребёнка и говорят: «Он хочет с вами поговорить. Можно с вами встретиться?» Я говорю: «Если ребёнок хочет поговорить, так это же радость. Хорошо, давайте». Мы встречаемся. Я говорю родителям: «Оставьте нас вдвоём, мы пообщаемся». Человеку 15 лет — зачем тут родители? Он, может быть, хочет о чём-то своём поговорить. Он садится на лавочку в храме. Я говорю: «Здравствуй», — и молчание в ответ, потому что он, вообще-то, не очень-то хотел говорить. Но родителям ему сказали, что он очень хочет поговорить и ему надо пойти и это всё рассказать батюшке. А он не хочет об этом говорить, и он не готов об этом поговорить.

А. Леонтьева

— И как вы действуете?

Свящ. Николай Катан

— Конечно, очень часто в таких условиях я, конечно, могу что-то сказать, но, недолго мучая его, отпускаю. Я рассказываю о себе, пытаюсь этот психологический барьер преодолеть, говорить на различные темы, не обязательно церковные — как в школе. Просто чтобы он понял, что перед ним тоже живой человек, которому интересно по-настоящему, который понимает, что произошло. То есть не надо тут уходить от проблемы, нужно её решать. Если у тебя проблемы, сделать вид, что всё хорошо, вот хорошо, что ты хотел прийти, или какие молодцы родители, что тебе привели сюда. Но я же вижу, что он не хотел сюда приходить. И нужно это сказать, что я вижу, и объяснить стремление родителей. Не просто осудить их, сказать, что вот какие они у тебя. То есть можно где-то пошутить, юмором, чтобы человека немножко раскрыть искать вот эти ключики к его сердцу. Не скажу, что всегда получается, по крайней мере, даёшь ему такой сигнал, что я тебя готов услышать, если ты захочешь. Бывает, что подростку, молодому человеку не нравится кто-то как священник, просто не нравятся твои проповеди, не нравится твоя манера общения, просто вот не согласен с тобой. Тут включается уже труд родителей. Мы, слава Богу, живём, по крайней мере в целом, не так далеко от других городов, от других сёл, где можем найти другого священника и попробовать дать возможность, альтернативу для того, чтобы наш сын, наш ребёнок, наша дочь могли к другому священнику пойти. Может быть, он прав — почему ему должен нравится условный какой-нибудь отец Фёдор, если, допустим, он не подходит как духовник? Это же совсем другая личность. То есть тут нужно общаться и смотреть. И не в последнюю очередь рассказать ему о Боге, Который как раз-таки принимает и прощает наши грехи.

То есть вот три участника на исповеди. То есть это не только отец Николай, не только ты, говорящий, но не забывай, что в этот момент ещё и Господь принимает твою исповедь, а священник, рядом стоящий, молится вместе с тобой. Потому что исповедь не только для прощения грехов, но о том, где взять ресурс, чтобы это всё потом преодолеть. Ведь грех, в первую очередь, должен нами оцениваться, как я считаю, как некоторое повреждение души, как болезнь, какой-то вирус, который вошёл в нас. И вот он проявляется то там, то там, ищет выхода себе. И не нужно просто думать, что мы кого-то оскорбили, Бога, своим поступком. Потому как в таком случае достаточно извинений, внешних каких-то форм и ритуалов. Но нужно понять, что во мне это сидит и чтобы это победить, нужно лекарство. Есть болезни, когда мы можем сами преодолеть — лёгкая простуда, ещё что-то — организм сам может найти в себе силы, чтобы всё победить.
А есть болезни, когда нужно извне получить лекарства, без них никак. Этим лекарством может служить Божья благодать через Таинства. То есть мы не только говорим: «Господи, прости!» — но ещё и просим помочь с этим справиться. Это вот сидит во мне, я, знаю, что оно будет мучить меня, но я сам не могу в себе найти сил это всё преодолеть. Вот так, мне кажется, через живое ощущение исповеди решаются многие вопросы, что и Господь тоже, наш Небесный Отец, Который, как и я, кто ждёт от тебя исправления, готов тебе помочь, подсказать, так же и Он — не просто Судья, Который сидит и ждёт, готовый тебя отругать. Допустим, если в детстве достаточно сказать человеку, что если ты это сделаешь, то Боженька накажет, то в подростковом возрасте уже нужно, конечно, рассказать, что есть законы духовной жизни, так же, как и законы физического существования. Ты можешь с ними не соглашаться, можешь в них не верить, но если ты прыгнешь с высокого этажа, ты разобьёшься. То есть ты не сможешь их преодолеть — они есть, то есть это такой же факт, как закон притяжения. Законы духовной жизни также существуют. Если ты их нарушаешь, то они работают против тебя. Не потому, что Господь за углом стоит и высматривает. ага, Петя, ты нарушил — всё, сейчас Я тебя буду наказывать, наконец-то ты нарушил. Боже упаси, чтобы мы такое могли сказать или с подростком так разговаривать.

А. Леонтьева

— Ну вот то, что вы говорите — у нас программа, к сожалению, подходит к концу, но я хотела просто один момент отметить. Что вот то, что мы говорим «Боженька тебя накажет» — это не похоже на то, как раньше говорила бабушка: «Сейчас я милиционера позову — он тебя накажет», — как это в советское время было.

Свящ. Николай Катан

— В детстве это работает, и в его миропредставлении этого достаточно, больше не нужно. Ребёнок иначе не поймёт. Если ты ему скажешь, что, нет, Боженька не накажет, то ты сам просто нарушаешь: «А, так наказания нет, оказывается?!» — то есть это может даже во зло сыграть, такую злую шутку с нами. То есть нужно каждому возрасту, сообразно его развитию, доносить, так сказать, те или образы, или что такое исповедь.

А. Леонтьева

— Ну вот мне понравилась очень ваша мысль, ваш образ, что, условно говоря, в каком-то возрасте нужно переходить с детской вот этой Библии, с которой мы все начинаем, на уже более серьёзный уровень, чтобы дети наши тоже взрослели в Церкви. И это тогда такое достойное какое-то и естественное продолжение этого разговора о Боге с ребёнком. Спасибо вам большое. Напомню, что сегодня с нами и с вами священник Николай Катан, клирик храма Введения во храм Пресвятой Богородицы в Вешняках. С вами Анна Леонтьева. Всего вам доброго, спасибо.

Свящ. Николай Катан

— До свидания.

---

Все выпуски программы Семейный час

• «Мужчины и женщины — единство противоположностей». Священник Дмитрий и Ника Кузьмичевы
• «Обиды в семье». Священник Максим Соловьев
• «Семья и церковная община». Священник Алексей и Ольга Дудины