«Святитель Василий Великий». Николай Антонов

28.10.2024

Поделиться

У нас в студии был старший преподаватель Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета Николай Антонов.

Разговор шел об одном из самых известных святых четвертого века — святителе Василии Великом. О том, как его богословские труды повлияли на жизнь Церкви и формирование христианского учения о Боге.

— «Светлый вечер» на Радио ВЕРА. Дорогие друзья, здравствуйте. У микрофона Константин Мацан. Этой программой мы открываем небольшой цикл бесед на волнах нашей радиостанции про самые известные имена святых отцов в истории христианской Церкви, эпохи Вселенских Соборов, первых восьми веков христианской истории, имена, которые на слуху в той или иной степени даже у тех, кто не погружен глубоко, быть может, в церковную жизнь, и что-то слышал, где-то встречался в культурном пространстве с этими именами, Ну вот про нескольких таких значимых, очень значимых фигур в этом цикле мы поговорим, и постараемся посмотреть на то, почему тексты, написанные святыми, казалось бы, в очень древние века, в III, IV веке и так далее, в общем-то, не остались в истории мёртвым грузом, а говорят что-то важное про нас, нам, сегодня. Имеют отношение к опыту, к размышлению, к образу жизни, к образу мысли человека XXI века, который задумывается о себе, о жизни, о Боге, о церкви и так далее. И начнём мы сегодня с имени, с которого, как-то так принято, вот мы говорим: «святой отец», и думаем о святителе Василии Великом. Вот сегодня о святом Василии Великом поговорим, и с радостью нашего гостя приветствую Николая Антонова, патролог, кандидат теологии, старший преподаватель Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета, автор подкаста «Почитай отца».

Николай Антонов

— Добрый вечер.

Константин Мацан

— Добрый вечер. Мне нравится уже название этого подкаста, который посвящён, собственно, чтению святых отцов, очень остроумное и ироничное название — «Почитай отца». Но вот вы не первый раз уже у нас на волнах радиостанции ВЕРА, мы с вами говорили в рамках нашего образовательного цикла, а вот сегодня больше по вашей специальности, и начинаем мы сегодня, повторюсь, со святителя Василия Великого. А почему Великий?

Николай Антонов

— Ну, здесь есть два ответа. Во-первых, ну, потому что это действительно автор и человек, и деятель, святой, который повлиял на все стороны церковной жизни. Нет ни одного вообще элемента церковной жизни, где его имя было бы не просто одним из, а действительно, ну, прям вот универсально значимым. Ну, буквально, я вот как-то чем больше про него думаю и читаю, я просто поражаюсь. С другой стороны, вообще это имя в основном, это титул, да, Великий, он в основном приписывается, как мы можем наблюдать, основателям типов монашества или каких-то монашеских общин. В этом смысле, да, там Пахомий Великий и так далее. Афанасий Великий тоже отчасти он здесь связан с этим. То есть тут, мне кажется, какое-то идет пересечение такого вот, ну, просто величия, действительно, масштаба и особого служения церкви. Это мое какое-то наблюдение. Большинство великих именно связаны с монашеством. И здесь он тоже один из ключевых персонажей.

Константин Мацан

— Но вообще семья великая. Напомните нам о его семье.

Николай Антонов

— Удивительное такое явление. Есть несколько известных вещей, ну там самый важный, наверное, такой факт, да, это его бабушка была такая, была удивительный человек, который осуществил передачу веры и такое вот наследие церковное транслировал. Вообще женщины очень часто играют такую вот роль именно транслятора каких-то ключевых вещей в истории церкви и того периода в том числе. Есть такой, да, святой Григорий Чудотворец. Вообще святителей Григорьев много. Один из тоже таких значимых и замечательных святых Неокесарийский святитель Григорий. Вот его ученицей была Макрина, который приходится бабушкой святителя Василия, но там на самом деле, если покопаться, у нас, конечно, не очень много исторических данных, поэтому это все надо так вот выявлять по крупицам, но там оказывается, что, в общем, со всех сторон, по всем, то есть и по материнской, и по отцовской линии, там были одновременно и очень влиятельные, знатные, образованные, то есть, ну вот, элита империи, может быть не приимператорского уровня, а это называется локальные элиты, но, тем не менее, очень значимые люди, среди которых, опять-таки, уже вот в двух, иногда в трех поколениях мы имеем христиан, исповедников, иногда мучеников. То есть вот отец матери, ну, то есть дедушка, соответственно, прямой по материнской линии, он был, видимо, мучеником. Опять там это все так немножко в источниках называется общо. Да, ну и я сейчас посмотрел, это один из, может быть, первых таких вот священнических родов буквально. То есть там количество родственников священников и в старших поколениях, и его сверстников, и сколько он сам своих, значит, близких друзей, племянников и так далее, и так далее рукоположил. Это вот просто такая вот большая священническая знатная семья с великолепным образованием. То есть он, конечно, такой особо в ней выделялся, конечно, но при этом это вот такая сложившаяся христианская культура, что мне кажется значима.

Константин Мацан

— Вот есть три святителя. В русской традиции это святитель Василий Великий, святитель Григорий Богослов и святитель Иоанн Златоуст. И вот я встречал такое, может быть, несколько упрощённое для, скажем так, общенародного употребления размышления на тему, почему их три, как они различаются. И вот встречал такое, что Златоуст, конечно, великий моралист в высоком смысле слова, да, его творения, у них очень много такого назидания, дидактики в высоком хорошем смысле слова для человека, как жить. Ну, Григорий, он богослов. А вот Василий, он, безусловно, великий, но он такой вот тип церковного деятеля, организатора. Вы бы с этим согласились?

Николай Антонов

— Да, в значительной степени. Надо сказать, что на самом деле, да, все трое во всех этих трех сферах были крайне успешны, на самом деле. Даже представители Григория Богослова говорят, что вот он был неуспешным деятелем. Это не совсем так, но мы поговорим про это в следующий раз.

Константин Мацан

— Да, у нас завтра будет программа про Григория Богослова в это же время на волнах Радио ВЕРА.

Николай Антонов

— Но Василий, наверное, действительно, это вот такое замечательное служение епископа в этом смысле. Да, нельзя сказать, что он не богослов или не морализатор. Он написал «Нравственные правила», в конце концов. Ну, а про богословие тоже, может быть, мы еще сегодня скажем. Конечно, это тоже такой ключевой деятель богослов 4 века. Но мне кажется, это именно такое идеальное воплощение епископского служения. Может быть, даже, я говорю, в некоторой степени, так сказать, можно сказать, что больше, чем у Златоуста и у Богослова, который действительно есть какой-то, ну не крен, а какая-то специфика в какую-то сторону. А вот святитель Василий был, кажется, органично сочетал всё, он не предавался чему-то излишне. Я не к тому, что они предавались излишне, да, но он именно сочетал. Вот это, мне кажется, такая удивительная вещь. Ну, действительно, он действительно важнейший деятель эпохи споров богословской, полемики того времени, предложивший ряд очень значимых концепций. в тот момент. Он устроитель монашества, что, конечно, тоже для того периода, ну и вообще для церкви всегда особо значимо. Он, опять-таки, устроитель не только самой, это тоже большая традиция его семьи, милосердие, социальная деятельность церковная, но он и организатор этой деятельности, и проповедник, как бы, как сказать, автор программы такой деятельности, грубо говоря. Он крайне значимые вещи делал в канонических аспектах и юрисдикционных, то есть кто на каких кафедрах должен быть, какие принципы здесь должны действовать. И главное может быть его служение — он устроитель церковного общения. Я думаю, это так можно назвать.

Константин Мацан

— А что это значит?

Николай Антонов

— В тот момент церковь переживает первые, ну даже не первые, а несколько одновременных мощнейших расколов и, может быть, не всегда расколов, но и каких-то делений. То есть расколы это, так сказать, отделение внешних от церкви, но и внутри церкви происходит целый ряд людей, которых мы сейчас в итоге признаем всех, некоторых из них святыми, некоторых просто людьми церкви, но они между собой, у них не было понимания по ключевым вопросам часто. И вот этот человек, святитель Василий, он стремился наладить общение со всей церковью. То есть, с одной стороны, отделить, конечно, ереси и раскол, и с другой стороны, внутри церкви наладить общение. И вот это, наверное, так сказать, ключевая его деятельность, епископских его лет служения. Это выражалось в такой достаточно простой форме, в переписке, главным образом. Он написал очень много писем. Но он им сам придавал очень большое значение, надо сказать. Сейчас чуть-чуть скажу об этом далее. И они сыграли какую-то очень большую роль. То есть, действительно, он, ну, так вот, по-моему, у святителя Григория про него так говорится, немножко так возвышенно, что он соединил Восток и Запад. Ну, действительно, они могли расторгнуться уже в тот момент, там, до какой-то степени, во всяком случае. Эта опасность существовала на протяжении 30-ти лет, с 60-х до 80-х годов, 360-х, 380-х. И, если бы не он, опять-таки, конечно, не он один, конечно, там есть его соратники, и там, опять-таки, и папа Римский в тот момент тоже в это всё. Но он, наверное, здесь ключевая фигура, просто писать людям и объяснять: подождите, вот здесь мы в этом согласны, а в этом вот мы не согласны, давайте подумаем, что делать. Главное находиться в церковном общении. Главное хранить единство там, где оно есть, его сохранить и по лишним вещам не распыляться. Крайне актуальные сегодня вещи.

Константин Мацан

— О да. Николай Антонов, патролог, кандидат теологии, старший преподаватель Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета, сегодня с нами в программе «Светлый вечер». Ну вот мы сказали про то, что Василий был организатором. Я хочу только, может быть, одну вещь добавить не про Василия, а в целом. Мы как-то иногда немножко стесняемся, что вот он церковный организатор. Вообще-то это определённый талант. И это надо уметь, и не каждому дано, потому что даже великие святые, причём его ближайшие друзья, брат Григорий Нисский, тот же святитель Григорий Богослов, насколько я понимаю, вовсе не мечтали, не стремились к какой-то большой церковной административной деятельности. Уклонялись, убегали, всячески пытались от неё ограждаться, а вот Василий их побуждал, что надо как бы работать вообще-то. Ради церкви. А вот для него этот вот императив того, что надо этим заниматься, был, и ему это удавалось, это, в общем-то, очень-очень редкий талант.

Николай Антонов

— Там очень интересно, он этим действительно их... То есть при его жизни они оба, так сказать, поскольку имели возможность и не имели никакого желания, от этого всячески уклонялись, действительно, оба. Хотя он их обоих там, значит, рукоположил и приставил к делу, но они всячески уклонялись. То есть они, конечно, что-то делали, но это... Но когда он умер, они сразу оценили, видимо, это. То есть, понятно, мы не имеем источников, но они сразу впряглись просто по-настоящему. Продолжили дело старшего друга. И отправились, и отправились работать оба, причём очень обстоятельно. Григорий поехал, когда он умер, прошёл очень значимый Антиохийский собор 379 года, где как раз было такое окончательное примирение вот этой большой восточной партии как раз Василий Великий, к которой принадлежал. Примирение с Римом происходит через несколько месяцев после его смерти. То есть это дело его жизни было. Это он сделал фактически, хотя его там уже не было. Оттуда Григорий отправляется в Константинополь. После этого туда же приезжает на тот собор, который мы сейчас назовем Вторым Вселенским Григорий Нисский. И они начинают просто очень много писать, очень много писем писать, ездить, трудиться, настраивать, продолжать церковное общение.

Константин Мацан

— Давайте поговорим о догматических спорах, которые тогда шли, и об участии в них Василия Великого. Во-первых, просто надо, наверное, как-то кратко сказать, что за сочинение относится к этой части наследия Василия Великого, и о чём он там писал.

Николай Антонов

— Да, это такой для меня всегда непростой вопрос. Значит, есть два главных его сочинения «Против Евномия» и «О Святом Духе». Соответственно, одно из них относится к богословию Сына, богословию к эпохе арианских споров, то есть споров о статусе Сына в Пресвятой Троице. Как выразить этот статус? Даже те партии, которые соглашались, что это, конечно, Бог, что он из сущности Отца или какие-то разные там были формулировки, много разных. Как эту истину выразить? Это требовалась большая богословская работа. Второе сочинение «О Святом Духе», естественно, посвящено, так сказать, следующему этапу этих споров, когда люди, даже которые уже признали Никейское исповедание Сына Единосущным Отцу, эту формулу и, главное, ее наполнение, потому что формула все-таки сама по себе недостаточна, важно ее и правильно понимать, когда это было признано, тем не менее возник вопрос о статусе Святого Духа в Троице. Это для меня, на самом деле, такой удивительный момент, нам нужно понимать, что действительно учение о Троице тогда формируется. Очень сложно помыслить нам сейчас ситуацию, когда уже согласились о Сыне, но еще не согласились о Духе. Кажется, что они же вместе. Мы настолько уже живем в мире Василия Великого и Григория Богослова отчасти, что нам даже сложно понять эти споры. Это же, ну, абсолютно нелогично, кажется. На самом деле, конечно, у всех, ну, иногда противников, иногда, вот, так сказать, тех, с кем были недопонимания Василия Великого, тоже была своя логика. И нам она, может быть, даже сегодня не бесполезна. Ну, и второе мое смущение, здесь всегда есть, как бы, очень простой ответ про оба сочинения, о чем они, в чем были неправы еритики и так далее. Но, поскольку я чуть-чуть этими сюжетами занимался, я понимаю, что там, так сказать, под простым ответом ну, как бы, сколько-то там тысяч страниц написано, чтобы понять, что там происходило на самом деле. Я их сейчас не буду, конечно, излагать, во-первых, потому что это сложно, и мне, как бы, нужно брать эти тексты и на текстах это пытаться показать. Во-вторых, потому что вряд ли это кому-то сейчас нужно, но общий смысл, конечно, представлять себе имеет значение для сегодняшней церкви, мне кажется. Ну, вот Евномий, главным образом, его позиция, он был как раз из крайних, те, кого называют аномеи, да, это один из, так сказать, типов арианства. Важно, что они сами все, никто не считал себя арианами, конечно.

Константин Мацан

— Надо сразу-таки пояснить, был епископ Арий, который породил арианские споры. Его последователи, продолжая его учения, учили, что второе лицо Святой Троицы, Сын Божий, не единосущен Отцу, а подобосущен Отцу. То есть, что он такой, может быть, я сейчас совсем грубо это выражу, вы мне поправьте, что Он тоже творение. Он просто супертворение, такой супермен. Человек, но сверхчеловек некий, который совершенно особенный по качествам, но не Бог.

Николай Антонов

— Ну, да, пожалуй, опять-таки, если без детализации, то так. Дело даже не в том, что он особый человек, он именно особый статус творения. Да, это именно первое творение, это совершенно особое, сильно отличающееся от всех прочих творений, но, тем не менее, он имеет какое-то начало не в том смысле, как понимают православные, что Отец является началом Сына в логическом, грубо говоря, отношении. А он, ну да, вот есть эта фраза, от которой Арий всё-таки не может отвертеться: «Было время, когда Сына не было». Да, эта формулировка, конечно, неприемлемая для догматического сознания.

Константин Мацан

— Кстати, вот просто маленький шаг в сторону. Греческие слова единосущий (омоусиос) и подобосущий (омиусиос) отличаются в греческом одним маленьким знаком — йотой. И отсюда выражение «ни йоты не уступить». Вот это же отсюда пошло.

Николай Антонов

— Да, да. Но там действительно проблема в том, что их было много разных партий. Были еще и те, кто просто считали, что Сын подобен Отцу. И вот Василий живет на самом деле в конфронтации уже вот с этой партией. Потому что, ну, это 60-е годы, вот споры с Арием закончились и были, в общем, ну, опять-таки не то, что церковь пришла к полному миру, но богословское содержание уже было выработано другим, конечно, великим богословом Афанасием Великим, значительно более старшим, чем Каппадокийцы, но даже заставшим их, и у Василия с Афанасием была переписка тоже, то есть он, так сказать, передал им.

Константин Мацан

— Ну, это я к тому, что вы слово произнесли, аномии, да? Да. Вот кто это такие были?

Николай Антонов

— Да, вот там было две партии в этот момент, омии и аномии. Так. То есть подобники и неподобники. Значит, вот крайняя партия аномии, да, они говорили, что они, они утверждали, что Сын не подобен Отцу. Да, ну это естественно, так сказать, ну действительно совершенно неприемлемо для церкви, ни в каком виде, это не компромисс, это откровенное отделение от церкви, в котором тоже была своя логика, как и у Ария. Я вот сейчас видел одно там письмо Ария, перевели на русский, там греческие термины посмотрел. Действительно интересно, конечно, что ну не стоит считать, что эти авторы, они сознательно пытались что-нибудь исказить, да, они пытались выразить истину, у них не получилось. И там, очевидно, видно влияние. Видимо, это, конечно, средний платонизм, то, что называется. Может быть, слушатели знают про такого великого философа Платину, у которого была идея, что есть единое, от него исходит ум, дальше от ума исходит мировая душа, ну и дальше там уже все остальное творение в каком-то виде. И вот у них, видимо, было что-то подобное в голове, потому что ум неподобен единому. При этом понятно, что это не значит, что ум это всего лишь ум. Нет, это действительно тоже что-то самое первое, самое значимое и так далее. Но он неподобен единому. Видимо, вот эту схему они накладывали на христианское благовестие. Пытались, точнее говоря. Но вот именно против этого выступал Василий Великий. Ну и здесь, я говорю, было проще. Сложнее было с омиями, о которых я сейчас скажу два слова. С аномиями было проще, потому что их тезис был основан на определенной философии имени, на определенном представлении о языке, где утверждалось, что слова писания указывают на сущность обозначаемого. Да, а тогда получается, что все, что мы относим к Богу, характеризует Его сущность. Ну и поскольку Бог, он однозначно не рожденный, ну и там много других для него слов есть в Писании, а Сын очевидно рожденный, отсюда с логической закономерностью следует, что они разные сущности, что Они не подобны друг другу. Ну и даже если мы сейчас возьмем, абстрагировавшись от догматики, возьмем, даже признавая Божество Сына и Духа, ну и главным образом Бога Отца, посмотрим на эту характеристику. Относительно этой характеристики они не подобны. Отец рождает Сына, но сам Он никем не рождаем. Действительно в этом они не подобны. То есть они отличаются по этой характеристике. Но православная догматика, вот главным образом, собственно, Василий Великий, нашел способ сказать об этом, так, чтобы сохранить единство троица, утвердив действительно разность Лиц. Это разные Лица. Каждый из Них — это особое самостоятельное Личное Бытие. Но при этом Они все одной сущности. И вот без этого дополнения мы получаем, ну, я говорю, видимо, мы получаем как раз платонизм, где нет представления о единстве этих лиц, которое Евномий совершенно не понимал и не признавал. Для него вот эта разница слов была указанием на разность содержания и разность сущности. Это достаточно просто звучит, и его позиция звучит здесь непонятно и непоследовательно, но тем не менее об этом сюжете наш крупнейший патролог в нашем университете Пётр Борисович Михайлов написал диссертацию, то есть там на самом деле есть в чем разбираться. И вот именно эти философские предпосылки определили дальше, не то что определили, но именно более гибкий подход Василия Великого к философской проблематике позволил ему выразить истину, чего не смог сделать Евномий. Так, это, что касается партии аномиев. Есть еще омии — подобники. С ними было тоже в чём-то проще, в чём-то сложнее, потому что это были... Это был императорский заказ в 60-е годы. Императору категорически надоедают все эти споры. Он говорит, значит, вот есть формула... Договоритесь уже. Да. Вам... Я запрещаю спорить о терминах... Использовать, соответственно, запрещаю термин сущность, значит. И, соответственно, просто всё, мы признаём, что вот есть три кого-то, вот Они все подобные, три там Лица, вот Они подобные. Всё, будут споры, буду вас ссылать. Вот, значит, и естественно появляется большая партия в церкви, которая просто этим следует, причём в том числе там такие замечательные люди, как дядя Василия Великого был, отец Григория Богослова, потом они долго-долго от этого, значит, в этом каялись и отмывались от этого добра. Да, потому что ну как бы действительно в этот момент, надо понимать, это 60-е годы, важно, что это самое их начало. Еще, так сказать, православное предложение для решения проблемы не сформулировано окончательно, не сформулировано. Ни Василий Великий еще всех этих своих текстов не написал, ни Григорий не начал свои тексты писать. У Афанасия поздние тексты даже еще только выйдут в конце 60-х. Действительно, церковь еще находится в момент невыработанности богословия. Случается такая вещь, и потом они долго против этой партии омиев, собственно, до 80-х борются. Да, и в этом смысле тут всегда есть такая интересная двойная направленность. Есть прямой оппонент, ну вот «Против Евномия». Это неправильно, надо изложить правильное. Но надо изложить правильное так, чтобы и другая группа омиев поняла, что это правильно. То есть это направлено и вне церкви, то есть чтобы отделить церковь от ересей, и внутри церкви, чтобы всю церковь настроить на правильное понимание.

Константин Мацан

— Мы вернёмся к этому разговору после небольшой паузы. У нас сегодня в гостях Николай Антонов, патролог, кандидат теологии, старший преподаватель Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета. Мы сегодня говорим о наследии святителя Василия Великого и пытаемся разобраться в том, что же он нам оставил, что он написал. И вот особенно во второй части программы сейчас постараемся поговорить о том, что это всё не просто отвлечённые такие догматические споры о словах, а это что-то, что имеет прямое отношение к спасению каждого человека.

Константин Мацан

— «Светлый вечер» на Радио ВЕРА продолжается. Еще раз здравствуйте, уважаемые друзья. У микрофона Константин Мацан. В гостях у нас сегодня Николай Антонов, патролог, кандидат теологии, старший преподаватель Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета, автор подкаста «Почитай отца» про чтение святых отцов. И мы сегодня говорим о святителе Василии Великом, но и движемся дальше, пытаясь разобраться в тонкостях его, на данный момент, догматических споров с современниками. Но я возвращаюсь к этому вопросу. Почему это не просто отвлечённое богословие?

Николай Антонов

— Дело в том, что триадология появилась из очень конкретного церковного запроса. Это именно работа церкви. То есть триадология это не само Священное Писание. Мне кажется, это мысль очень важная. Но это то, без чего мы Священное Писание понять всерьез не сможем. Потому что те, кому важно Священное Писание, вот они читают Новый Завет, имеют представление уже о Ветхом. Вот они его читают регулярно. Ну, опять, понятно, что сегодня возможно что угодно, но церковный человек, мне кажется, не может не получить вопросов, не поставить перед собой вопрос, а что вообще происходит? Потому что, ну, как бы очевидно, есть Отец, это более-менее понятно. Значит, да, вот открылся Сын. И Он с Отцом находится в каких-то непонятных отношениях, потому что «Я и Отец одно», при этом там даже Сын иногда не знает волю Отца в каком-то отношении. Это все из Евангелия. Евангелие очень по-разному постоянно подчеркивает и единство, и отдельность Сына, что Сын — это сын, при этом Он все время вот с Отцом, Он ведет к Отцу, «Я и Отец одно» — вот эта фраза она здесь ключевая. И потом еще: «Я пошлю вам другого Духа Уешителя». Третий появляется, и Он как бы приходит, а Сын уходит. Это тоже, очевидно, что-то особое. Это не просто Его энергия, это не просто присутствие Божие какое-то в целом. Это конкретный появляющийся новый, прошу прощения, Персонаж. Он в книге Деяний действует, говорит: туда ходи, сюда не ходи, туда приходи, значит, то проповедуй, то не проповедуй. Конкретно наставляет церковь. И, как бы, ну, если, как бы, нам интересно Писание, да, мы ставим вопрос об этом. И, собственно, ровно так и получились арианские споры, потому что людям в 4 веке, ну, и в 3, ну, и в 4, как бы, особенно, там, при развитии церкви, при развитии христианства и в культурном, и в количественном отношении, это все стало интересно и важно. На эти вопросы нужно было отвечать. И эти вопросы никуда не делись. Мы их отчасти сняли, потому что, ну, понятно, что мы, когда в церкви, нам они уже, эти готовые ответы, уже даны. Но готовые ответы, они имеют такое свойство, что если ты их не проработал и не продумал, их как бы нет. Они как бы есть, но их как бы нет. Ну, ты знаешь, да, что Бог, Троица, Они единосущны. Это хорошо. Но, как бы, если ты ни разу в жизни не задумывался об этом, мне кажется, ты и о Евангелии еще не задумывался, честно говоря. И, ну вот, я в какой-то момент это пережил. Я, ну, в общем, с какого-то относительно детства там это Евангелие читал в разных отношениях. И потом, ну, начав, правда, получать богословское образование, я начал, когда его читать, я начал просто там видеть конкретную догматику. То есть, они хотели выразить вот это. То есть, не хотели, а даже выражали вот это. И человеку нужно найти слова, чтобы это воспринять внутрь, интериоризировать, то есть сделать своим. Ну и здесь, конечно, есть уже действительно эти проработанные ответы. И задача этих текстов, на самом деле, не просто дать какую-то формулу. Вообще в триадология на самом деле формулы очень подвижны. То есть вот в Христологии у нас там сложилась одна халкидонская универсальная формула. В триадологии их много разных. На самом деле нет ни одного такого Вселенского собора, который зафиксировал какую-то троическую формулу. Потому что эти формулы зафиксированы как раз в трудах Каппадокийцев главным образом, ну и там каких-то других святителей, но главным образом Каппадокийцев. И если мы хотим пройти внутрь этих формул, понять их содержание и понять содержание Евангелия, то, конечно, мы должны идти этими текстами. Потому что эти тексты, это не тексты, так сказать, инструкция. Это не текст, это не учебник догматики. Ни один из этих текстов не является учебником догматики. Это способ продумать мысль о Троице. Ты идешь за ними шаг за шагом. Ну, мне кажется, это стоит того, чтобы этим заниматься, христианину.

Константин Мацан

— Ну вот, если попытаться посмотреть на то, а что предложил мыслить о Троице и о Втором лице Троицы, Сыне Божьем, и о Третьем лице Троице, о Святом Духе Василий Великий, почему это про спасение? Грубо говоря, вот я сейчас, может быть, очень так радикально заострив вопрос поставлю, но какая разница, подобен, неподобен, единая сущность, подобная сущность? Вот что мы не поймём о себе и о своём пути к Богу, если не учтём эти тонкие дистинкции?

Николай Антонов

— Я не уверен, что все эти тонкие дистинкции должны учитывать каждый для личного спасения. Нет, это именно дело Церкви. И в целом достаточно быть членом Церкви, чтобы быть этому причастным. Но выработать правильное понимание пути спасения было задачей церкви. И они эту задачу решили. Что мы не поймем? Есть такой очень ранний критерий правильности веры, который священномученик Игнатий сформулировал: «Наше учение согласно с Евхаристией, а наша Евхаристия согласна с учением». На самом деле, это вопрос, то есть, Евхаристия позволяет ответить на большинство догматических вопросов. Значит, ну, мы причащаемся Тела и Крови Христовой. Это замечательно. Но, вероятно, мы хотим через это приобщиться Богу. Ну, соответственно, если это Тело и Кровь не Бога, зачем мы Ими причащаемся? Просто этого не нужно делать. Причащаться подобносущного просто зачем? Я как бы не могу ответить на этот вопрос себе никак. И что думали о Евхаристии авторы этих концепций, я не могу себе помыслить. Просто я не понимаю. Я думаю, что они просто о ней не думали. В том смысле, что у них была отдельная полочка. То есть они, конечно, причащались, они были епископами, служили Евхаристию, она была истинной, потому что они были каноничными епископами, все окей. Вот у меня есть задача что-то сформулировать о Троице у меня есть там платонический интерес, еще какой-то интерес, есть какая-то богословская полемика, вот мне надо в ней выступить как-нибудь ярко. И вот я формулирую. Но это и есть главная проблема такого богословия, что оно делается само ради себя. Не объясняя, собственно, простую церковную жизнь, когда люди приходят и причащаются к Таин Христовых, или там крестятся во имя Отца, Сына и Святого Духа. Ну как бы, если Дух тоже, Он как бы не Бог, он, конечно, Он там, где-то там рядом, ну вот как можно креститься во имя Отца, Сына? уже договорились, и еще кого-то? Ну это же просто, ну как бы действительно непонятно зачем. И это главный аргумент на самом деле у обоих, и у Василия, и у Григория, и у Григория Нисского, у них, у всех главный аргумент за Божество Духа, в пользу Божества Духа, это, конечно, сам акт крещения. И это выражает вот в их мысли очень значимую, то есть это показывает природу богословия. Это не просто отвлеченные рассуждения о том, как бы оно хорошо было бы устроено, это чувство церковной жизни. И Василий это прямо формулирует. У него есть известный пассаж, он такой немножко так странными иногда словами, сформулированными словами не всегда понятно, потому что вот есть, значит, это предание, которое устно, оно передается, оно тайное, но вот, то есть не все можно понять из текстов. Да, но если мы на эти тексты посмотрим, не как на какой-то, иногда ему приписывают какой-то гностицизм, что-то такое, опять-таки на 4 век. У нас к этому моменту еще, обратите внимание, нету великих отцов Каппадокийцев, нету даже святителя Афанасия Великого, как окончательно великого, потому что его тексты еще, их надо собрать, какие-то его тексты есть, каких-то нет. Он еще, скорее всего, даже может быть жив, когда эти слова говорятся, ну или там, он уже, конечно, великий авторитет, но тем не менее, да? И ты вот живешь с наследием третьего века, а там, простите, как бы, ну, очень разные авторы. Там Ориген, который, конечно, гениальный, но все-таки он, ну, действительно еретик, ну и так далее, да. И в этот момент, как бы, ты говоришь, да, мы не можем вот просто взять и переться на текст и сказать здесь, но мы можем посмотреть на предание, то есть, опять-таки, это слово же, оно имеет конкретное значение, на передачу церковной жизни. Да, предание — это не в смысле кто-то где-то в тайном подземелье тебе сообщает тайное знание на ушко, и ты потом только так же сообщишь следующему перед смертью. Нет. Это просто то, что не выражается словами. Ну вот как бы ты приходишь и крестишь, и потом следующего крестят, и следующего крестят. Опыт церковной жизни, который, ну, действительно, это жизнь Святого Духа и есть. Потому что таинство, я напомню, дорогие коллеги, совершает не священник и не человек, даже если там крестить, вы знаете, мирянин в особых ситуациях. Таинство совершает Святой Дух. Ну и как бы если мы исходим из этого, то дальше мы именно исходя из каких-то предпосылок выносим суждение о формулировках, о вот тех самых не очень значимых действительно второстепенных вещах, потому что формулировки вторичны по отношению к реальности церкви. Сто процентов. Но если мы начинаем делать формулировки, не исходя из них, ну, собственно, мы получаем там Евномия и там этого самого Евсевия, который, значит, о Святом Духе и так далее, да, Евстафия, ну, в общем, их там было много разных, да. Видимо, Каппадокийцы нас именно этому главным образом учат.

Константин Мацан

— Вот если мы открываем «Символ веры», просто наш, всем известный, в каждом молитвословии существующий, и смотрим на то, что там написано о Святом Духе, какие слова мы произносим каждый раз во время утреннего правила и поём соборно во время литургии: «Верую в Духа Святого, Господа Животворящего, иже от Отца исходящего, иже со Отцем и Сыном споклоняема и сславима, глаголавшего пророки». То есть веруем в Духа Святого, который исходит от Отца, и которому оказывается почтение и поклонение так же, как Отцу и Сыну, как о том говорили пророки. Я вот помню, где-то встречал такой комментарий к этому стиху «Символа веры», что это, оцените, говорил автор, гениальность Василия Великого или, в принципе, Каппадокийцев, по-моему, речь шла именно о Василии, что здесь нигде Дух святой впрямую не назван Богом, но так сформулировано, что Он абсолютно равнодостоен, равночестен двум другим лицам Святой Троицы. Вот зачем это нужно было?

Николай Антонов

— Да, это замечательный сюжет. Я про него, в общем, часто рассказываю студентам, потому что это, опять-таки, момент, который показывает функционирование церковного предания. Он крайне интересный. Это детектив настоящий. Я когда-нибудь допишу. У меня есть там одна статья, где это отчасти показано. В общем, это прям такой сюжет. Этот «Символ веры», дорогие коллеги, сейчас я не хочу никого шокировать, но это не окончательный «Символ веры». То есть его учение о Святом Духе не является окончательным церковным. Именно потому что там вот этих двух слов нет: Единосущный и Бог. И Григорий Богослов этот «Символ...» очень не любил. Если он его знал, то он, скорее всего, его знал. Он его не считал чем-то значимым. Этот «Символ» изначально не создавался как символ замены Никейского. Это просто как бы локальный символ, существовавший, так или иначе попавший на вот этот Второй Вселенский собор.

Константин Мацан

— Да, при том, что мы читаем символ веры, это вот Константинопольский «Символ веры». То есть был собор в Никее в 325-м году. И вот там на Никейском соборе была принята, собственно, первая редакция «Символа веры». Я сейчас очень упрощаю. А потом её там доразрабатывали, спорили дальше, и вот внесли в редактуру, и в итоге закрепился текст Второго собора, который сегодня называется Никео-Цареградский. То есть Никейский Константинопольский. Его вот мы сейчас каждый день читаем, собственно говоря.

Николай Антонов

— Да, да. Значит, тоже, если будет интерес, значит, это надо делать отдельную передачу, потому что «Символы веры» — это потрясающе интересная вещь. Их было много разных и с глубоким содержанием. Значит, но этот «Символ веры» действительно выражает позицию Василия Великого, судя по всему. То есть выражает позицию партии, которая прямо следовала Василию Великому в тот момент. Значит, Григорий Богослов как раз от этой партии отделяется, и мы поговорим, наверное, в следующий раз ровно об этом, встает против нее, поэтому теряет там свои какие-то, может быть, позиции, но в итоге богословская позиция его побеждает тотально. В чем же там дело? Значит, Василий Великий составляет трактат о Святом Духе в ситуации как раз вот этого, значит, запрета императора спорить, использовать слово «сущность», и это начинает распространяться и на споры о Святом Духе тоже. И он перед некоторой ситуацией, он, значит, митрополит Кесарии, большого города, и если он сейчас что-то скажет, особенно напишет, дело не в том, что напишет, это может быть покажут императору, то он из этой Кесарии улетит, и туда встанет какой-нибудь омий епископ, который будет ставить своих епископов, что никому не нужно. То есть, да, Церкви это максимально не нужно. Вопрос о таланте церковного организатора Василия Великого. Значит, если его заменят, там вся большая митрополия полетит. И ересь восторжествует на этом месте. И он пишет трактат о Святом Духе, где действительно ни разу эти слова не употреблены. Бог единосущный. Но у него есть любимый пассаж оттуда, просто кристально ясный. То есть человек действительно умел выразить свою мысль. Вы говорите, что Святой Дух, оппоненты предлагали такую метафору, вот есть господа, есть свободные, есть рабы. Значит, существует как бы три статуса. Тот, кто владеет рабами, тот, кто сам не раб и не владеет рабами, и тот, кто является рабом. Вот он говорит, вы называете духа свободным. Подразумевает, что есть господин — Бог, некая последующая вот эта вот сила, что-то такое вот, значит, Дух, и рабы, то есть все творения, ну, главным образом люди в данном случае. Он говорит, коллеги, эта метафора неправильная, потому что по природе никто не раб и не господин и не свободен. По природе все мы одной сущности, все люди. И дальше перед нами стоит выбор. И он вот этот формулирует просто великолепно. Значит, или признайте, что дух рабский, или он раб, значит, да, то есть он тварь, собственно, да, по сути. Представьте, что он тварь. Или нет, и тогда он соучастник царской власти. И тогда он соучастник царской власти. Но вот общее построение абсолютно как бы однозначно показывает, что человек хочет сказать. Потому что вы либо проповедуете его творением, а всё-таки это уже омии не хотят делать, они не утверждают, что Дух — это вообще творение вот такое. Они пытаются вот какую-то среднюю позицию сформулировать. Ну вот что такое средняя посредующая сила? Либо он творение, либо нетворение. Если он нетворение, он соучастник царской власти.

Константин Мацан

— Василий требует чёткости: вы уже определитесь, и подводит, получается, оппонентов к тому, что у вас нет выбора, кроме согласиться со мной.

Николай Антонов

— Да, и значит, дальше он заканчивает, то есть он как бы ничего прямо не говорит, он просто ставит выбор. И Григорий Богослов совершенно замечательно комментирует эти слова, что то, что он говорил применительно ко времени, мы сейчас должны излагать не по его словам, а вникать в цель написанного. Из этих слов мы, собственно, и понимаем, что существовала партия, которая начала пользоваться словами Василия. То есть они его слова, грубо говоря, догматизировали. То есть они сказали: все, Василий как сказал, так и будет. А Григорий говорит, давайте, может быть, мы скажем то, что он хотел сказать, император сменился, и поэтому мы уже можем проповедовать Божество, Единосущие Святого Духа. Но они отставили, нет, мы будем, вот Василий сказал, он наш авторитет, будем пользоваться его словами. И вот «Символ веры» написан вот, да, именно этой партией, где мы говорим эти слова. С одной стороны, конечно, эти слова сохраняют интенцию Василия, однозначно указывают на Божество Духа, но прямо этих слов нет. Вот такой, значит, получилась ситуация.

Константин Мацан

— Николай Антонов, патролог, кандидат теологии, старший преподаватель Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета, автор подкаста «Почитай отца», сегодня с нами в программе «Светлый вечер». Но давайте продолжим, и в оставшееся время посмотрим на другие части наследия святителя Василия, кроме такой его важнейшей догматической части, вот что ещё мы, в первую очередь, в церкви о Василии знаем? Ну, литургия. Вот регулярно в течение церковного года служится литургия святителя Василия Великого. Вот что это за часть его наследия?

Николай Антонов

— Это, на самом деле, действительно тоже, мы, конечно, почему-то всегда говорим больше о догматике, хотя действительно сама церковная жизнь должна быть, может быть, больше в центре нашего внимания. Это важнейшая часть его наследия, конечно. Все они в IV веке писали богослужебные тексты первые. Это эпоха расцвета церковной культуры, церковной гимнографии. До нас немного что из этого дошло, оно как бы в течение веков заменялось более новыми, так сказать, образцами, но литургия дошла, и действительно вот литургия Василия Великого, судя по всему, принадлежит именно ему, причем именно вот в этой своей полной редакции, то есть его... Под литургией, опять-таки, конечно, коллеги, надо уточнить, мы понимаем саму анафору, да, то есть то, что происходит в момент преложения хлеба и вина в Тело и Кровь, ну то есть то, что с «Милости мира» начинается, да, значит, вот эта вся часть действительно им написана. Само окружение тогда было другое, чинопоследование литургии. Вот в нашем смысле слово было чуть-чуть другим, но вот эта анафора была написана уже тогда. У нее замечательное богословское содержание, не думаю, что сейчас время его обсуждать, но это опять-таки очень важное для нас наследие церкви, потому что, мне кажется, они замечательно дополняли друг друга. Откройте дома коллеги, особенно перед Великим постом, когда эта литургия служится, да и прочитайте этот текст. Это не какой-то опять-таки тайный текст, который от всех прячут, ни в коем случае. Мне кажется, наоборот, как раз вот чтение литургии Василия Великого — это очень важная вещь для понимания собственно литургии. Литургия Иоанна Златоуста прекрасна, но она прекрасна именно своей краткостью, и там четко все кратко сформулировано. Но вот этот развернутый такой вот пассаж, это все один текст, он прерывается на возгласы, но это именно абсолютно цельный единый текст. Это просто надо прочитать. Это, наверное, действительно одна из вершин его богословских творений, сопоставимая или превышающая догматику, о которой мы говорили. Вероятно, он составлял и другие, потому что Григорий Нисский пишет о том, что он составитель молитв, указывает на это. Это опять-таки неудивительно. Представьте, церковь растет, создаются новые праздники. Начинают праздновать больше церковных праздников. У нас сейчас двунадесятые, великие, сколько хочешь. Это все тогда только зарождается. И они составляют эти тексты. Они начинают праздновать все больше праздников святым мученикам и не только мученикам. И вот там начинает твориться ткань церковной жизни. И это, конечно, тоже его очень большое дело было.

Константин Мацан

— Ну вот еще часть наследия святителя Василия Великого это... Вы сказали о том, что он один из устроителей монашества. Но вот про аскетику... про то, собственно, как жить по Евангелию на практике. Нужно ли для этого уходить куда-то в монастырь или это можно делать у себя дома. Вот что здесь, какие главные мотивы здесь можно выделить у Василия?

Николай Антонов

— Василий в этом смысле, как я сказал, да, он именно вот такой образцовый епископ, у него есть про все, именно, опять-таки, видимо, программно и сознательно. То есть, конечно, он автор большого свода монашеских правил, которые сейчас в православных церквях они не используются, но даже у католиков они местами есть монастыри по его уставу, существующих, хотя их немного, но в какой-то момент они были очень авторитетными, там вот студийский, сам Фёдор Студит на них ориентировался, составляя свои и так далее. То есть он составил монашеские правила, причём их там несколько типов, опять там большая проблема, что есть много текстов ему приписанных, у него был такой огромный авторитет, что ему приписывали, причем часто даже не сознательно, а просто, ну вот есть там его правила, ну надо еще там пять дописать под нужду нашего монастыря, ну подпишем туда, не то что мы сознательно их припишем, авторитет, но вот как бы они окажутся в одном, в одном листе, да, и вот так это нарастало. То есть, как бы, вот, так сказать, Василия предание оно больше, чем сам святитель Василий, и это, опять-таки, по-своему, прекрасно, а не плохо, конечно. Хотя создает большую проблему для исследователей, конечно, очень. Вот, значит, и там есть очень интересно, там есть очень простые такие вот прямо вещи, ну, в общем, как жить, как там, какое платье носить, такие, так сказать, внешние. Но вот первая и ранняя редакция его правил, она вообще, там вообще нету устава. Это про единение души с Богом. Это как бы условное правило, не в нашем смысле правило, потому что это на самом деле вопросы-ответы. Он задает вопросы, он отвечает. Видимо, это даже действительно реальные вопросы, которые ему задавали разные братья. Но это замечательный тоже текст. Это настоящая аскетика, причем не специфически монашеская, потому что специфически монашеская — это его полное правило. Вот уже такие вещи и внешние, ну и внутренние, касающиеся особенностей монашеской жизни. Но вот в целом про путь единения души с Богом, то есть, это даже может быть едва ли не мистика больше, чем аскетика, да, то есть, про устроение души.

Константин Мацан

— Знаете, чем это интересно? Вообще есть большая тема, такая и христианская, и философская — «внимай себе». Смотри внутрь себя, и вот там, в глубине своего сердца, как отец Александр Шмеман говорил, на предельной глубине, мне это выражение нравится, вот там встреча с Богом происходит. Сегодня иногда может показаться, что это такая какая-то очень современная история такая, едва ли не психологизированная, да, вот внутрь себя, прислушиваться к себе и так далее. Но в каком-то смысле мы видим, что эта тема, внимание себе, проходит через всю христианскую историю, наверное, у разных авторов разной эпохи по-разному. Но эти же мотивы, как вы говорите, мы так или иначе видим и у такого классика, как Василий. Наверное, со своей спецификой, свойственной ему и времени. Вот в чём эта специфика?

Николай Антонов

— Да, ну, действительно, у него есть... То есть эта тема и другие его сочинения пронизывают, но есть такой, да, классический его текст, собственно, слово, беседа, точнее, да, на «внемли себе», вот на эту фразу. Он осмысляет, что значит этот стих. И там этот текст интересный. Второзаконие, там интерес в том, что этот текст, так сказать, классический, читают все, кто изучает греческий язык на каком-нибудь там втором, третьем курсе, потому что это прекраснейший образец в целом ряде отношений. Во-первых, это прекрасная греческая проза, замечательная. Во-вторых, это такой замечательный христианский текст, где есть два пласта. Таких много, но этот, может быть, здесь один из самых ярких, потому что там есть конкретные пассажи, в основном пересказаны иногда прямо по тексту идущие одного из там платоновских диалогов, ну, в общем, диалогов платоновской традиции, где как раз осмысляется, что такое известная фраза Сократа, да, вот это, значит, познай самого себя, что это значит, да, как это можно сделать. И этот же материал очевидно использует Василий Великий, да, и вместе с тем мы видим вот это органическое соединение, его часто описывают, как вот он там очистил мудрость или поставил ее как служанку. Мне кажется, это у него было очень органично, потому что достижение человеческого мышления — это достижение человеческого мышления. И то замечательное, что тогда вот, ну, тот, кто написал этот алкавиат первый — это антропология, это просто представление о том, как устроен человек. Здесь нет ничего специфически христианского. Человек, он в любом случае человек. И он берет это и помещает в христианскую перспективу, показывая, как вот такое человеческое устроение, которое он, соответственно, признает справедливым, как с ним работать христианину, как внимать себе. Текст, в общем, мне кажется, особенно в новом переводе Ольги Валерьевны Алиевой, он вполне доступен для прочтения. Это замечательный пример, да, опять, это не что-то очень возвышенное, очень сложное. Это наставление христианину о том, чтобы понять, что такое ты сам, чтобы увидеть вот эту самость, прошу прощения, увидеть, что же такое я, задуматься об этом, и исходя из этого начать свой путь к Богу. Не примешивай сюда лишнее. Ну, собственно, он разделяет, что есть там. То, что нам принадлежит, это не я. Есть много еще чего, что мы думаем, про что мы думаем. Вот это я. Какие-то привычки, еще что-то. Но я — это образ Божий, который внутри. И вот, увидев его, дальше христианин начинает свой путь. Это такие, в некотором смысле, пролегомены к христианскому деланию. Опять-таки, к универсальному. Тут нет ничего специфического, ни монашеского, ни какого-то. Это просто факт христианской жизни.

Константин Мацан

— Ну вот вы упомянули Ольгу Валерьевну Алиеву, у неё есть ещё один замечательный перевод тоже классического труда Василия, послания к юношам о пользе греческих книг. И почему я сейчас об этом вспоминаю, не только потому что, ну раз уж говорим про Василия, этих нельзя не упомянуть, но ведь пишет христианский святитель о том, что, в общем-то, не так уж вредно читать античных философов. И это как-то входит в резонанс и с современными некоторыми дискуссиями о том, зачем нам православным вообще философия? А зачем там православным интересоваться, не знаю, инославными? А зачем православным читать постмодернистов? Ну, в постмодернизме есть разные авторы, некоторых лучше и не читать, чтобы время не тратить. Но сам факт того, что вот есть некая попытка, не попытка, возможность рецепции какого-то внешнего материала на пользу собственного христианства. Вот что об этом пишет Василий?

Николай Антонов

— Да, ну вот он, собственно, да, то, что он сделал в этой беседе на «Внемли себе», он теоретически описал это как программу, да, почему он спокойно использует диалог Платона для построения христианства. Вот он написал это именно как теорию, этот текст невероятно влиятельный для всей европейской культуры. Есть такой замечательный момент, что Сервантес, когда перечисляет, значит, трех великих, значит, риторов именно, да, то есть именно теоретиков литературы даже, он знает, конечно же, Аристотель там первый, потом второй там, сейчас боюсь соврать, Плутарх, что ли, наверное, ну вот я не помню, и третий Василий для него, да, то есть совершенно очевидный факт европейской культуры, показывающие здоровое европейское мышление, преемство. Ну, конечно, был Аристотель, потом был Плутарх, потом был Василий. Так еще действительно и было. Вот. Почему Василий в этом ряду? Потому что он выразил идею того, что христиане это не что-то отделенное от всех. Это те, кто лучше всех должны. Они должны лучше всех освоить все лучше в этом мире. Поэтому если ты христианин-врач, ты должен быть лучшим христианин-врачом. Если ты христианин размышляющий, ты должен размышлять лучше всех. Для этого нужно использовать лучшие образцы. Это неизбежная, опять-таки, практика человеческого мышления. То есть ты должен учиться. Это текст об образовании. Без образования не бывает высот. И в том мире образование строилось на античных образцах. И сейчас оно на них же строится. Никуда мы от них не ушли, потому что это константа. Это неизменная вещь. И, ну, мы, в общем, тоже наблюдали в разные эпохи нашей истории отказы от них, ни к чему хорошему они как-то ни разу не приводили. Соответственно, да, он показывает, что, ну, как бы надо использовать всё и во всём, как бы, да, находить лучшие образцы и дальше их спокойно использовать, да, потому что... Естественно, нужно отбрасывать внешнюю вот эту оболочку, ну, понятно, мифов античных и именно вот как бы их собственно сказочную составляющую, да, которую опять-таки уже и греки в тот момент даже, серьезно, многие не воспринимали, они еще лучше из них, да, что да, читай поэтов, учись там у них нравственному, учись поэзии, учись хорошему стиху, да, это не проблема для христианина.

Константин Мацан

— Мало часа, чтобы поговорить о святом Василии Великом. К сожалению, разговор наш подходит к концу, но завтра в это же время на волнах радиостанции ВЕРА мы продолжим разговор о святых отцах и поговорим о святителе Григории Богослове с Николаем Антоновым. И последний вопрос, короткий. Вот нас послушали люди сейчас. Если кто-то заинтересовался и подумал, ну, надо как-то почитать святого Василия, с чего начать?

Николай Антонов

— Я думаю, с двух названных текстов. Вот его беседы на «Внемли себе» и его «Беседы к юношам», да, которые тем более изданы в прекрасном новом переводе, издание, где написано тоже, можно ещё прочитать там короткое введение, чтобы понять вот эту вот особенность этого текста. Конечно, их рекомендую.

Константин Мацан

— Спасибо огромное Николай Антонов, патролог, кандидат теологии, старший преподаватель Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета, автор подкаста «Почитай отца». Сегодня был с нами в программе «Светлый вечер». Ну, а в том же составе встретимся завтра в 8 вечера на волнах Радио ВЕРА. У микрофона был Константин Мацан. Спасибо. До свидания.

Николай Антонов

— До свидания.

Все выпуски программы Светлый вечер

• «Нравственные принципы в экономике». Архимандрит Филипп (Симонов)
• «Письма Баламута». Архимандрит Симеон (Томачинский)
• «Образы рая и ада». Священник Александр Сатомский

Проект реализуется при поддержке Фонда президентских грантов