
В дискуссии участвовали: культуролог Иван Крошкин, директор Музея меценатов, предпринимателей и благотворителей Надежда Смирнова и настоятель московского храма святых Флора и Лавра на Зацепе священник Михаил Потокин.
Ведущая: Наталия Лангаммер
Н. Лангаммер:
— Добрый вечер, дорогие наши радиослушатели. В эфире программа «Клуб частных мнений». Как обычно, темой для нашей дискуссии становится одна из программ утреннего эфира Радио ВЕРА «Частное мнение». Вернее, не сама программа, а тема, которую мы в ней подняли. И сегодня такую тему предложил Иван Крошкин, культуролог. Добрый вечер, Ваня.
И. Крошкин:
— Здравствуйте.
Н. Лангаммер:
— И тему мы сформулировали так: как не ждать похвалы, когда творишь добрые дела. И разобраться в этой теме мы пригласили сегодня Надежду Смирнову, директора Музея меценатов, предпринимателей и благотворителей. Добрый вечер, Надежда.
Н. Смирнова:
— Добрый вечер.
Н. Лангаммер:
— И отца Михаила Потокина, настоятеля храма Флора и Лавра на Зацепе. Добрый вечер, отец Михаил.
Протоиерей Михаил:
— Добрый вечер.
Н. Лангаммер:
— Давайте для начала послушаем программу и тогда поймем, о чем мы конкретно говорим.
«Недавно забежали с друзьями в студенческую столовую. Ну, думали, сейчас быстренько перекусим, поболтаем, да и пойдем по делам. Но у двух моих друзей завязался спор, из-за чего наш обеденный стол превратился в кафедру для диспута. Предметом обсуждения была гордыня. Проблема звучала примерно так: как относиться к теплому и приятному чувству, когда тебя хвалят после доброго дела? «Да нормальное это чувство. Что такого? Должно ведь быть приятно от хорошего дела. И я абсолютно не вижу никакой проблемы. Да вообще нет разницы что ты чувствуешь, если ты реально смог чем-то помочь. Ну а если я хорошо сделал, то это объективно так, главное результат, я так считаю», — говорил один мой товарищ. «Нет-нет, нужно как можно меньше допускать таких состояний, когда ты думаешь, что сделал что-то хорошее, иначе себялюбие так вырастет, что можно будет добрые дела не делать, а только собой любоваться», — ответил другой. Я решил им рассказать историю, которая помогла лично мне выйти из этой ловушки двух крайних позиций. Однажды летом мы с компанией ездили в деревню — отдыхали, гуляли, получали удовольствие. Но это все постепенно превращалось в ленивое и праздное занятие. Прямо захотелось поработать и сделать что-то полезное. Мы пошли к соседу Александру Петровичу. «Дед Саш, скажи, может тебе нужна помощь по хозяйству какая-нибудь? Нас тут три парня, хоть что тебе сделаем — грядки перекопаем, перетащим что-нибудь». Он заулыбался и ответил: «Ой, внучки, да мне-то ничего не нужно. Вон только деревенский колодец у нас весь зарос, оградка вся трухлявая стала, и трава скоро выше колена будет. А я что-то чувствую себя плоховато, не могу взяться». Работы с колодцем оказалось много, аж на три дня. Копали, ставили столбы, косили, меняли покрытие. Сил ушло много, сделали и вот наконец-то идем возвращать инструменты и ждать оценку нашей работы. А навстречу Александр Петрович с его соседкой. «Ох, ребятки, слава Богу за такую работенку! Слава Богу!» — сказал дед Саша. «Да-да, слава Богу! Красиво теперь стало», — повторяла его спутница. И как-то на этом наши лавры и закончились. Вроде сами напросились, а внутри точил червячок гордыни, что могли бы и побольше отблагодарить — похвалить за старание, восхититься работой. Решил этим поделиться с нашим батюшкой на исповеди. Задавался тем же вопросом: что делать с этим чувством радости от горячих похвал? Вообще его сторониться или же просто не замечать? Мне кажется, совет батюшки был самым мудрым из всех, что я слышал на данную тему. Он сказал: «А почему нужно выбирать обязательно из двух вариантов? В жизни бывает так, что не подходит ни один из них и надо искать третий, а может, и четвертый. Люди сказали: слава Богу. Вот это и есть ценное для вас». «Батюшка, а что делать с чувством?» — спросил я. «Ну игнорировать у тебя его не получится. Бегать от него глупо. Мне кажется, обращенность в добром деле к Богу дает возможность не замыкаться на себе. Можно ведь думать о том, какой ты добрый или осуждать себя и думать, что ты великий гордец и грешник — и то и другое есть зацикливание на себе. Бог поможет здесь не думать о себе больше, чем есть на самом деле. Это и есть смирение». Такая вот история, не знаю, услышали меня ребята или нет, лег этот совет им на душу или не лег. Лично я так и взял за правило: в любом деле ставить в центр не себя, а Бога, чтобы не зацикливаться в своих чувствах, какими бы они ни были, положительными или отрицательными«.
Н. Лангаммер:
— Вот такая программа. И Ваня там уже, в принципе, ответ дал. Но у меня лично еще есть много вопросов. Вань, для тебя есть вопросы сейчас в этой дискуссии?
И. Крошкин:
— Да, мы сейчас послушали программу, и я понял, что можно радоваться похвале, а можно радоваться от доброго дела, которое ты сделал. И мне кажется, я так подозреваю, что это две разные радости — вот в этом было бы интересно разобраться, — радость от похвалы, которую тебе дают и радость от того доброго дела, которое ты сделал. Это вот как один из вопросов.
Н. Лангаммер:
— Да, две разные радости, но вы знаете, я вчера почему-то закопалась даже не в психологии, а куда-то вообще в психиатрию пошла. Потому что не дает мне покоя такой нейромедиатор — дофамин, который нас мотивирует потом очень многое делать. И если мы его не получаем в результате каких-то наших действий, в том числе от похвалы — да, вот психология, — те самые аплодисменты, то потом его просто нет, то есть такая фрустрация организма происходит, ну и грустно как-то. И что нас тогда должно мотивировать, кроме нашей силы воли хотеть любить и хотеть делать добро. Я сейчас пока не говорю про молитву и про веру, отец Михаил. Вот так я начну, прямо вот, знаете, издалека, от обывателя.
Протоиерей Михаил:
— Ну вы знаете, на самом деле вопрос такой непростой. Но я хочу сказать, что гордость или тщеславие это все-таки дух. Что это означает? Что это некое вдохновение. То есть на нас находят минуты и вдруг мы начинаем думать о себе, и все плохо кругом — нас не любят, нас не ценят, наши добрые дела остаются без ответа, жизнь не удалась. Ну и вообще становится очень жалко себя, и очень важными мы становимся, потому что много доброго сделали другим и нам не отвечали, как следует. И это дух, который вот на нас нападает иногда. Я думаю, что единственное средство от эгоизма, ну одно из средств, наверное, от эгоизма, что тебе нужен другой. Если ты думаешь о себе все время, эгоизм неизбежен. Человеку нужен другой, ради которого он делает. Если у нас есть любимый человек, мы ему всегда делаем и всегда забываем о том, что мы сделали, если это настоящая любовь, если это не расчет, не какое-то еще чувство там, которое мы за любовь приняли. Нам неважно, сколько мы сделали, потому что у нас есть другой. Тогда меня нет, потому что я нахожусь в другом, и его жизнь — это моя жизнь, понимаете. Поэтому если говорить о Боге, конечно, хорошо, если мы можем чувствовать, что наша жизнь в Нем и Он в нас, и тогда нам не нужно ни о чем думать, потому что у нас есть Другой. Если у меня другого нет, если я сам по себе в этот момент, неизбежно я буду эгоистом. Как бы я ни старался ни о чем не думать, а все равно мысли будут меня крутить вокруг самого себя, вокруг своих чувств, переживаний, своего достоинства, своих вот качеств и так далее — я все время буду думать о себе. То есть вопрос в том, чтобы не думать о себе заключается лишь в том, что мне нужен другой, о ком я думаю. Поэтому, когда мы говорим о делах сострадания, милосердия, то, наверное, здесь важная личная связь между тем, кто делает и тем, кто принимает наше с вами доброе дело.
Н. Лангаммер:
— Это Господь или люди, которым мы делаем?
Протоиерей Михаил:
— Вы знаете, есть интересные размышления у одного современного философа по этому поводу, ну почти современные, что на самом деле это оба. Вы знаете, когда мы подаем не для себя, и когда принимает у нас человек с благодарностью, то в обоих Христос. Есть в литургии такие слова, что «Ты — Приносящий и Приносимый, Приемлющий и Раздаваемый». На самом деле в каждом из нас — и подающем, и принимающем — должен быть Христос. Тогда мы имеем в виду уже нечто похожее на Евхаристию, которая совершается между людьми вот в этот момент, потому что Христос встает посреди нас. Но, к сожалению, это вот очень редкий случай, понимаете, то есть на самом деле мы говорим об идеальном каком-то состоянии. И еще нужно заметить одно, что мы непостоянны. И когда мы любим человека, мы все готовы ему принести, но в какой-то момент, входит вдруг в нас какой-то другой дух, и нам кажется: а что же он нам не ответил-то? И вот тут любовь заканчивается, начинается опять любовь к себе. И все, что я сделал для человека, становится обидным для меня, и я начинаю вычислять, что же он мне сделал, и почему мы с ним не рассчитались, понимаете. Поэтому здесь нельзя на человеке поставить какой-то одинаковый знак, плюс или минус, мы все время колеблемся, потому что жизнь нас, она к одному духу сначала мы с вами прилепляемся, потом к другому. Что же касается, как отличить их — ну понятно, что мирный дух, и сердце действительно оно содержит радость глубокую, которая неотъемлема, когда мы любим другого и когда мы отдаем ему свои дары. Ну а когда мы отдаем их себе, нам всегда мало, оно будет жадное, оно будет несытое. Даже в благотворительности есть такое понятие, знаете, когда человек начинает все больше и больше делать, у него здоровья уже нет, семья страдает...
Н. Лангаммер:
— Уже азарт.
Протоиерей Михаил:
— Такая, да, пружина. Вот эта пружина — это наша гордыня, она заставляет, как вот лошадку, которая, знаете, дохлая такая, ее лупят и лупят: давай вперед, еще делай, еще больше делай, понимаете. Вот отсутствие меры, отсутствие вот полноты от небольшого сделанного дела. Вспомните, да, одно зерно сеется — тридцать вырастает, если оно правильно посеяно и почва благодатная. Поэтому опять-таки здесь мы можем понять, если нас гонит гордыня веред: давай, так сказать, еще это возьми, еще это сделай — значит все-таки, наверное, это дух не тот. Он требует всегда дополнения, как и любая страсть там, чревоугодия или что-то еще, оно требует: больше, больше, больше, еще, еще. А настоящее дело оно, собственно говоря, вот оно в полноте, оно совершилось и больше не требуется дополнений.
Н. Лангаммер:
— Ой, отец Михаил, я начала совсем с земного, физиологического, телесного, а вы туда, в высоты духовные.
Протоиерей Михаил:
— А, ну простите меня, я это как-то...
Н. Лангаммер:
— Нет, вы сразу обозначили две такие предельные позиции, а мы где-то, наверное, посередине.
Протоиерей Михаил:
— Ну для меня земное, оно все-таки зависит от небесного. Я идеалист, то есть я считаю, что ну как бы просто что земное, оно есть произведение духовного. Поэтому что касается вот рассуждения о различных гормонах, которые поступают в человека и так далее, вы знаете, замечательно Марк Подвижник, по-моему, сказал, что, вы знаете, мозг без тела может думать, может строить планы, может фантазировать. А тело без мозга не живет, понимаете. Тело без души не живет. Поэтому душа определяет жизнь тела, и все эндорфины там или что это еще, на самом деле это есть производное от жизни души.
Н. Лангаммер:
— Даже, наверное, не мозга, потому что, человек, как известно мозг умирает, а он продолжает...
Протоиерей Михаил:
— Ну это я пример привел. Без головы, скажем так. Без головы тело не живет. А голова, когда тело отдыхает, может работать.
Н. Лангаммер:
— Ну я просто могу сказать даже по своему опыту, совершенно честно, когда пришла в Церковь, я еще Христа не встретила, у меня не было никакого духовного опыта, и мне просто сказали: нельзя радоваться, когда ты что-то сделал и тебя хвалят. И вот это вот начинается, знаете: ой, какую ты вещь там сделал! Ой, да ну что вы, это же Господь... А внутри вот так вот это...
Протоиерей Михаил:
— Нет-нет, это все неправда. На самом деле, конечно, мы, знаете, есть понятие честности. Вот честно признаться себе. Ну ведь я сказал, что если у вас в сердце другой, то вы будете делать, не спрашивая и не считая для него. Мы не считаем для другого, когда мы его любим. Вы считаете, когда вы что-то делаете?
Н. Лангаммер:
— Нет, конечно.
Протоиерей Михаил:
— Пока любите, не считаете. Ну вот вам стоит поссориться, не дай Бог, и тогда вы вспомните все, что вы сделали, понимаете. Поэтому здесь вот зависимость: пока я люблю, пока у меня есть искренние отношения с близким, пока мы это не просто я и ты, а мы нечто общее, одно, то я делаю для него как для себя. Я делаю самое лучшее, что я могу сделать именно для того, кого я люблю и в ком я вижу свое вторую, так сказать, половину, вторую часть.
Н. Лангаммер:
— Мы возвращаемся в эфир программы «Клуб частных мнений». Сегодня мы обсуждаем тему, как не радоваться и не ждать похвалы, когда ты сделал добрые дела. Потому что Ваня как раз разделил эти две вещи — радость от похвалы и радость от добрых дел. Надежда, вот я хотела спросить вас, вы такую историю поднимаете, да, у вас и потомки меценатов наших российских и благотворителей, которые сейчас пытаются что-то делать, и вся история, да, у вас практически в руках, в душе уже. Вы понимаете тех людей, которые делали вот эти добрые дела? Вот можно проанализировать, представить, пофантазировать, какие мотивы были у них?
Н. Смирнова:
— Ну тут даже не надо фантазировать в этом смысле, потому что все-таки остались их письма, их воспоминания, то есть прямо свидетельства того, как они объясняли, почему они это делают или зачем они это делают. Ну это, кстати, очень интересная тема. Потому что этой информации не так много, ну есть фактическая информация о том, что сделали эти люди и, кстати говоря, большинство дел, которые они сделали, к сожалению, забыты. Мы их не знаем, фамилии этих людей, дореволюционных предпринимателей, меценатов и благотворителей, не знаем.
Н. Лангаммер:
— Ну мы несколько знаем.
Н. Смирнова:
— Да, буквально, может быть, самых таких, там Третьяков и так далее.
Протоиерей Михаил:
— Рябушинские, по-моему.
Н. Смирнова:
— Рябушинские, да, Морозовы. А их было огромное количество, и чем это было показательно. Ну понятно, что все эти меценаты и благотворители, которые делали благие дела, мы рассказываем именно о предпринимателях, о тех людях, которые занимались бизнесом, но это же была общая такая тенденция, ну как сейчас модно говорить, культурный код, вот у нас была такая традиция. И благотворительностью занимались все слои общества, начиная с царской семьи и заканчивая очень бедными людьми, которые там давали милостыню, тоже свою копеечку на какие-то нужды сдавали. Ну что касается вот таких богатых людей, которые могли жертвовать крупные суммы на большие проекты, то они об этом рассуждали. И вот если мы говорим про благодарность или неблагодарность, вот были Прохоровы — такие очень известные текстильщики, Трехгорная мануфактура и так далее, в Москве, и там была очень интересная история. Вот, например, была такая традиция — брать в семьи на попечение детей бедных родственников дальних каких-нибудь, и вот их брали и воспитывали более богатые родственники. И вот, например, Екатерина Никифоровна Прохорова — это вот жена Василия Ивановича Прохорова, текстильщика, она тоже этим занималась, она воспитывала таких вот бедных девушек. И когда потом девушки оказывались неблагодарными за эту помощь, да, а она их вырастила, она их выдала замуж, она дала им приданое и так далее, то она говорила, совершенно спокойно на это отвечала, что а я не из благодарности это делала, а из обязанности христианской. То есть она вот это вообще так воспринимала как некую обязанность делать это.
Н. Лангаммер:
— Ну вот я тоже подумала вот на эту тему, что это как бы на автомате тогда делалось. Ну то есть...
Протоиерей Михаил:
— Нет, я бы не сказал. Все-таки это гуманизм, это особенное состояние человека, когда он видит близкого. Вот в «Дневниках» у Достоевского есть такой эпизод. Он читает газеты и находит рассказ про одного мелкого чиновника, который в Киеве жил, всю жизнь он проработал и вышел в должности на пенсию. И когда вышел на пенсию, все свои накопления, он не выдержал и потратил на то, чтобы выкупить двух крепостных, понимаете. И Федор Михайлович удивляется человеку, который ничего не имел, вот он всю жизнь работал, чтобы дать свободу двух другим, понимаете. То есть вот какова должна быть душа у человека. Нет, это все-таки свойство души. Это не для всех, это не мода. Я считаю, что это именно вот когда вдова, помните, евангельская, которая жертвует две лепты, когда человек отдает последнее другому — это не мода. Ради моды ты можешь одеться, обуться, там какие-то вещи сделать. Но если ты думаешь хоть немножко о моде, значит ты думаешь и о себе, ну себе что-то оставишь. Ну вот понимаете, то есть в моде да, можно вот сейчас какие-то вещи модные есть, и можно туда как-то вложиться, ну и себе немножко оставить. На всякий случай, на потом отложить немножко.
Н. Лангаммер:
— Мода сейчас другая.
Протоиерей Михаил:
— Гоголь, когда умер, его имущество описывалось 50 рублями. Из этого самое дорогое были золотые часы, которые показывали час смерти Пушкина. Белинский ему подарил. Все остальные деньги, несколько тысяч рублей, Гоголь оставил своему другу на попечение о студентах художественного и литературного факультетов, понимаете. Что это такое? Это вот это, значит, он оставил все. То есть он не оставил себе там тысячу и вам тысячу. То есть это значит, что это немножко другое, понимаете. Когда человек отдает все, когда он отдает последнее, это значит, что это вот не какая-то мода. Потому что мода — ну это как одежда, ну куплю такую одежду, ну немножко оставлю там на потом, может быть, еще на что-то отложу. А когда человек отдает последнее, значит это требование души, то есть это вот по-другому жить нельзя.
Н. Смирнова:
— Ну это было требование души, потому что это была все-таки воцерковленная семья. Вот Прохоровы, они были воцерковленные, они были верующие люди. И тот же вот Тимофей Васильевич Прохоров, он говорил о том, что удовлетворение от благотворительности какое должно быть — у тебя должно быть нравственное удовлетворение от того, что ты живешь в Боге, если ты занимаешься благотворительностью.
Протоиерей Михаил:
— Да, Третьяков все средства, простите, все свои деньги оставил на благотворительность. Ничего детям денег не оставил. Недвижимость там что-то, собственность. А деньги, порядка там, по-моему, очень большая сумма, я не помню, какая, там несколько, даже в миллионах исчислялась, он оставил на благотворительность и разделил между Дворянским собранием, а на галерею оставил всего сто тысяч. А миллионы его все ушли на благотворительность. Поэтому тоже опять отдал все. Не просто отдал часть, там десятину, да, то есть это характеризует именно движение сердца человека. То есть отдать все — это значит, что не думать о себе, опять о чем я сказал.
Н. Смирнова:
— Знаете, о чем еще хотела сказать, что все-таки здесь еще был такой тренд у них — не люблю это слово, но тем не менее здесь подходит. Значит, Третьяков, что он делал. Он вообще заявлял о том, что вообще детям не обязательно давать обеспечение. Детям главное дать воспитание и образование. Он говорил так: мне вот отец оставил 90 тысяч рублей, и я на эти деньги смог развивать бизнес, справиться там и так далее, стать даже вот богатым человеком относительно. Ну и я также должен, вот мой моральный долг столько же оставить детям. Вот поэтому я вот сто тысяч оставляю рублей, а все остальное я вот трачу на свои там дела, на галерею, благотворительные, его Третьяковско-Арнольдовское училище для глухонемых детей, куда основные деньги уходили у Третьякова, конечно. И очень много было тайной благотворительности, когда это просто потом уже записи его в его книге, о том, что пожертвование студентам и так далее, он это не афишировал. Но вот то, что вы сказали по поводу, как слушать ли эти слова, воспринимать ли, когда тебя благодарят. Вот Третьяков что делал — он избегал таких ситуаций, когда он знал, что он услышит хорошие слова про себя. То есть, например, после того как он передал галерею, там был такой съезд художников, куда его активно приглашали, ну чтобы чествовать за то, что вот сделал такое дело. Он специально туда не поехал, и родных никого туда не пустил, чтобы вот это происходило. Ну на него там даже обижались за это и так далее. Ну вот он не любил находиться в центре внимания и все это вот выслушивать. Потому что тут мы дальше можем уже фантазировать на эту тему, но понятно, что это в определенной мере искушение, почувствовать вот все эти наши теплые, замечательные, сладкие чувства: какой я замечательный.
Протоиерей Михаил:
— Нет, ну он был христианин и очень разумный человек. Мы видим по воспитанию детей его. То есть здесь как бы, по-моему, кто-то из дочерей его за Боткиным был, замужем, то есть вот там какие-то такие связи. Но, в принципе, то, что вы говорите, это действительно свойство многих благотворителей того времени. Так же, как и Гоголь, которого не знали его состояние материальное. Когда он умер, пришли описывать и ничего не нашли, понимаете. Хотя известный писатель, издается все-таки, какие-то есть гонорары. А гонорарами, оказывается, он не пользовался.
Н. Лангаммер:
— Интересно. Вы, в общем, ответили на вопрос, да, отец Михаил. Понятно, тогда понятна парадигма мышления, если ты верующий человек и ты в отношениях с Богом. Но вот этап, когда мы эти отношения строим, когда еще мы не можем насытиться той силой, которой Господь сказал: примите силу. В нас ее нет. Мы вот между вот этой великой силой Творца, Который дает ее нам в ответ на нашу любовь, ну и вот это вот все это наше духовное общение, и мы еще не отлепились от земного, от этих вот — дались они мне, эти дофамины, я специально начала с телесного, да, чтобы подняться выше. И у Вани вопрос лежит где-то вот между, да, Вань? Потому что мы все равно, давайте так — для неофитов, для немощных, для только пришедших по ступенечкам, как это делать. Вот я пришла в храм, мне сказали, что нельзя радоваться похвале. Вот Ваня нашел вариант — радоваться результату доброго дела.
Протоиерей Михаил:
— Ну я, честно говоря, не могу себе представить, это очень сложно, я уже запутался. Вы меня простите. Для меня, например, какие-то простые вещи, да, я могу сказать, что я, когда еще не ходил в храм так часто и активно, не был прихожанином, но вот я встречал в жизни людей нуждающихся. И есть такие встречи, в которых ну как-то сердце открывается, знаете. То есть ты видишь человека и видишь, например, бедность изнутри, как будто это вот некое состояние. И у тебя возникает вот ну сострадание, наверное, да, больше, чем какое-то другое, это живое какое-то отношение с этим человеком. Поэтому я думаю, что здесь необязательно религиозное чувство должно быть на первом плане. Вот я думаю, что сострадание, в том числе отношение к близким, оно многих людей приводит в благотворительность еще неверующими. Ведь посмотрите, мы же не можем узурпировать себе все и сказать, что только вот христиане, только верующие занимаются благотворительностью.
Н. Лангаммер:
— Конечно, да.
Протоиерей Михаил:
— Нет, очень много людей, которые приходят вот именно, но им нужна встреча. Встреча с несчастьем, встреча с бедой, встреча с нуждой, и эта встреча происходит где-то внутри, не снаружи. Я могу пройти мимо сотни нищих и не пожалеть, что я прошел мимо. Но будет один, которого я буду помнить всю жизнь. И вот этот один, которого я буду помнить всю жизнь — это именно та встреча и есть. То есть, когда у человека состоялась встреча, после этого он начинает искать, как же мне удовлетворить, как мне мое чувство сострадания, как его удовлетворить, что я могу сделать. И в этом смысле вот нужна встреча, все равно, верующему или нет. А когда ты встретил живого человека, живую нужду, и как-то вот сердце твое в этом смысле откликнулось, тогда уже тебе легко опять-таки, потому что есть связь, вот да.
Н. Лангаммер:
— Да, с конкретным человеком.
Протоиерей Михаил:
— И я думаю, что все здесь знают, например, что больным детям очень многие помогают. Потому что встретить страдание в ребенке — ну это как опять, как у Достоевского, слезинка ребенка, очень просто. Встретить страдание в ребенке, и встреча эта настолько глубока, что человек может вот жизнь свою поменять.
Н. Лангаммер:
— А взрослым хуже помогают.
Протоиерей Михаил:
— Сложнее встреча, например, с бездомным каким-нибудь, в неблагополучном состоянии каком-то, сложном, с ним сложнее встретиться, понимаете. Поэтому ему сложнее дать. Поэтому здесь вот здесь такая тоже, мне кажется, но здесь не связано с христианством. То есть здесь связано именно с нашей внутренней вот чуткостью какой-то к людям, обращенностью к людям. Если я иду по улице и думаю о себе и о своих делах, я вряд ли кого-то встречу. То есть мне нужно бросить взгляд вне себя, то есть вот посмотреть, как люди живут. Я встречу столько нужды, что у меня не хватит жизни, чтобы ее удовлетворить. То есть если здесь обращенность к себе и, наоборот, вот куда-то вне себя посмотреть. Мне кажется, это многим очень людям помогает жить, вы знаете. Потому что на самом деле благотворитель получает чуть ли не больше, чем тот, кому он делает что-то.
Н. Лангаммер:
— Вот. Я хотела на эту тему продолжить и дать, наверное, слово Ване. А мы сейчас прервемся на небольшую паузу. Напомню, что у нас в эфире программа «Клуб частных мнений». У нас в гостях Иван Крошкин, культуролог. Надежда Смирнова, директор Музея меценатов, предпринимателей и благотворителей. И отец Михаил Потокин, настоятель храма Флора и Лавра на Зацепе. Не переключайтесь.
Н. Лангаммер:
— И мы возвращаемся в студию. В эфире программа «Клуб частных мнений». Мы продолжаем нашу дискуссию на тему, как не ждать похвалы, когда делаешь добрые дела. И в нашем разговоре участвует инициатор темы, Иван Крошкин, культуролог. Надежда Смирнова, директор Музея меценатов, предпринимателей и благотворителей.
Н. Смирнова:
— Предпринимателей, меценатов и благотворителей
Н. Лангаммер:
— И отец Михаил Потокин, настоятель храма Флора и Лавра на Зацепе. И мы очень важные темы подняли. Я специально не прерывала батюшку, это так важно и глубоко все, по моим ощущениям. Но вопрос, который так у меня витает в голове: а если добрые дела делает человек неверующий, как Господь это воспринимает? Он не ради Христа делает.
Протоиерей Михаил:
— Ну у Серафима Саровского есть ответ. То есть это, конечно, не спасает его в том смысле спасения, которое мы имеем в виду, христианское, но это есть путь. И он приводит пример Серафим Корнилия сотника, который был добрым человеком, и поэтому к нему послан был апостол, который его просветил и крестил. То есть это есть повод для того, чтобы Господь к нему обратился. Поэтому мы знаем очень много добрых дел, которые люди делают, слава Богу, так сказать, и некрещеные. Есть даже мусульмане.
Н. Лангаммер:
— А почему они не спасутся через это, если человек жизнь свою положил, неверующий?
Протоиерей Михаил:
— Вы знаете, спасение в другом, спасение же во Христе, понимаете. Как можно спасение иметь во Христе без Христа? Спасение одно для человека. Спасение —это вот как раз единство со Христом. Мы не можем по-другому.
Н. Лангаммер:
— А если жизнь за другого положил и увидел в нем Христа.
Протоиерей Михаил:
— Тогда — да. Ну как же, вот сороковой мученик Севастийский, да, он же крестился, собственно, в этом озере, где и погиб. То есть здесь не в этом дело. Конечно, здесь сложнее, чем мы думаем. Мы всегда хотим формально что-то вот определить и сказать, что так или так, или будет вот это здесь, а это там. Нет, нам не дано об этом судить. Но мы говорим лишь о том только, что спасение к человеку приходит через Христа. И вы знаете, еще одно, о чем мы с вами очень шибко забываем, когда говорим о благотворительности. Вообще нужно понять, кто мы. Когда Господь говорит Своим ученикам, что если вы все сделаете, что Я сказал, в Евангелии, все, то вы не сделали ничего сверх того, что вы должны были сделать. Вообще человек рожден добрым. Он рожден вот, чтобы жить для другого. Так Бог его устроил. Так Он сказал первому человеку: не добро быть человеку одному на земле.
Н. Лангаммер:
— Да.
Протоиерей Михаил:
— Он должен жить для другого. И то, что мы живем для себя — это не есть норма. А норма — жить для других. Поэтому, когда мы начинаем что-то делать доброе —это норма. А когда мы этого не делаем — это не норма. Так вот когда притчу говорит Господь: вот раб, он пришел и делал все, что господин ему повелел, какую заслугу он, что, какую похвалу? Он сделал то, что ему сказали. Ему не нужно похвалы, понимаете. На самом деле мы рождены-то другими. Мы просто забыли про это и для нас уже нормой является совсем иное. Поэтому то, что мы с вами думаем о себе постоянно, это не есть норма жизни человека. Это есть трагедия человеческой жизни, а не норма ее — так глядит на это Евангелие.
Н. Смирнова:
— Но есть очень хороший пример. Вот даже если мы говорим про предпринимателей дореволюционных, вот тот же Павел Михайлович Третьяков — ну трудно от него отойти. Но вот у него был, как известно, сын Ванечка такой — это вот просто как иллюстрация к вашим словам. И он, значит, был Сочельник, накануне Рождества. И мама слышит, что Ванечка плачет в кровати. Она к нему подошла и спрашивает: «Ванечка, что-то болит, что ты плачешь?» А Ванечка говорит: «Мама, такой праздник, а я никому добра не сделал». И плачет.
Протоиерей Михаил:
— Да, я не стал тем, кем должен был стать.
Н. Лангаммер:
— Тем, кем задуман.
Протоиерей Михаил:
— Да, то есть на самом деле мы просто совсем по-другому мыслим человека, и для нас добро уже стало чем-то исключительным, чем-то что...
Н. Лангаммер:
— Дополнительным.
Протоиерей Михаил:
— Нет, исключительным. Именно потому, что мы такое внимание на него обращаем. Потому что, даже сделав сами добро, мы вдруг ставим себе это в заслугу. А почему ты заслужил это, если ты должен это? Ты так рожден, у тебя все к этому, у тебя сердце есть. А зачем сердце тебе дано? Зачем тебе чувства даны? Если подумать об этом, конечно. Мы просто думаем о себе другое. Поэтому спасение-то наше от нас самих, от нашего ужасного совершенно самомнения о том, что мы вот думаем, а поэтому, соответственно, все остальное отсюда вытекает. Маленькое доброе сделал — начинаешь об этом вспоминать. А если бы мы помнили...
Н. Лангаммер:
— Да, Вань, начинаешь вспоминать.?
И. Крошкин:
— Да, мне кажется, здесь на самом деле очень интересно сейчас пошла тема. И вопрос как будто бы даже, может быть, стоит больше не в том, как делать добрые дела, не ожидая похвалы. Потому что делать добрые дела, как вот сказал отец Михаил, для нас естественно. И для верующих, и для неверующих.
Протоиерей Михаил:
— Это в нашей природе.
И. Крошкин:
— То есть это естественное дело.
Протоиерей Михаил:
— То есть природа у человека такая.
И. Крошкин:
— Вопрос, как реагировать на похвалу, которая так или иначе получилась вследствие доброго дела.
Н. Лангаммер:
— Стараться ее избегать, как вариант, Надежда сказала, как меценаты делали.
И. Крошкин:
— Вот да или вот избегать. Но в конце концов если уж избежать не получилось. То есть, конечно, когда человек делает доброе дело, он делает его, может делать достаточно импульсивно и вообще может не думать, получит он похвалу, не получит. А эти мысли заходят у него тогда, когда дело уже сделано. И тогда, когда происходит некий финал.
Н. Лангаммер:
— Что ты чувствуешь, когда тебя хвалят? Вань, спасибо, вот ты приехал вовремя, ты позаботился, ты все организовал, и мы сделали с тобой хорошую программу. Вань, спасибо. Что ты чувствуешь?
И. Крошкин:
— Мне хочется, да, это тяжелая тема. Мне хочется убирать глаза, я не умею принимать похвалу. Но я знаю, что есть люди, которые умеют ее принимать.
Н. Лангаммер:
— А что, вот подожди, вот ты опускаешь глаза. Почему? Вот что в тебе происходит?
И. Крошкин:
— Ощущение, что, с одной стороны, кажется, хватит-хватит. А с другой стороны, ну вообще да, спасибо большое за такие слова, очень меня это греет, очень тепло мне становится.
Н. Лангаммер:
— Вот мы действительно этим мучаемся. И даже я знаю людей, которые в ответ говорят: ой, да ну что вы, да не надо меня хвалить...
Протоиерей Михаил:
— Ну я вам хочу сказать, что вы не можете не мучиться этим. Вы не можете, у вас не выйдет. То есть что бы вы ни делали, вы все равно человек в том смысле, в котором мы имеем сейчас себя. Поэтому если что льстец всегда в сердце находит уголок, и этот уголок у вас есть.
Н. Лангаммер:
— И тщеславие это трезубец, который...
Протоиерей Михаил:
— Будьте любезны, пожалуйста, на сцену. Поэтому здесь невозможно по-другому. И я думаю, что мы должны это понимать и знать о себе также и это. Знать свою слабость — это не значит быть слабым.
Н. Лангаммер:
— Вань, а ты сейчас находишь для себя какие-то вот ответы в том, что мы обсуждаем? В том, что говорит отец Михаил? Тебе откликается, так подрастаем в ответах?
И. Крошкин:
— У меня это рождается в параллельных мыслях, которые идут. И я действительно понимаю, что вопрос, как принимать похвалу, это вопрос непростой, и он, наверное, зависит, как я понимая, судя на людей, которые эту похвалу умеют принимать, когда человеку легко делать доброе дело, вот видишь, что оно идет естественно из его жизни, что оно без какого-то напряга идет. И вот он его сделал, и поэтому похвала, вот она как будто немного мимо него пролетает.
Н. Лангаммер:
— Не тронула.
И. Крошкин:
— В смысле не кормит его гордыню. А он просто мило улыбается, говорит спасибо, и ты хочешь его благодарить. А некоторым людям, когда они сделают доброе дело, ты боишься их перехвалить, потому что понимаешь, что там ну это может быть не совсем полезно для человека.
Н. Лангаммер:
— Мне кажется, тоже это вопрос честности, про что отец Михаил говорил. Потому что, когда люди отмахиваются и говорят: не надо меня хвалить, не надо! И становятся даже такие агрессивные, ну это как-то так как-то внешне-то надо соблюдать приличия.
Протоиерей Михаил:
— Ну я бы различал: есть похвала и благодарность.
Н. Лангаммер:
— А, вот так. А благодарность может радовать.?
Протоиерей Михаил:
— Благодарность, она необходима. Потому что это необходимое условие наших отношений. Если мы хотим живых отношений, значит мы должны уметь благодарить. Поэтому здесь тоже как, вот как избежать благодарности, как отвернуться от нее, когда тебе скажут спасибо? Это, в общем, хамство. Поэтому здесь принять благодарность — это значит принять ее не лично от себя. Ну вот то, что мы говорили, что Бог меня создал добрым, да, Бог меня создал таким, что я должен отдавать. И теперь какая же моя заслуга в том, что отдал? Да никакой нет заслуги. Я отдал то, что я не имел, это не мое — ни мой талант, ни моя жизнь, ни мои способности, они не от меня, собственно говоря, рождены. Я что-то где-то потрудился, где-то я ленился. Ну где-то я стал тем, где мне хотелось бы стать, а наверное, большей частью я все пропустил. Поэтому здесь я не думаю, такой вопрос, понимаете, в чем все дело, опять-таки, посмотрите, как вот поставлен вопрос: что я думаю? что я чувствую?
Н. Лангаммер:
— Да, опять про себя.
Протоиерей Михаил:
— Что я переживаю? Да если я не в духе совсем уж таком, полной гордыни, то я не должен думать о себе, понимаете. То есть я не понимаю, что я переживаю, что я чувствую, я не помню. Это неважно. Вот в чем все дело.
Н. Лангаммер:
— Вообще не заглядывать в себя?
Протоиерей Михаил:
— Нет, ну не заглядывать в себя можно, когда вы заняты другим, понимаете. Вот когда у вас, например, скажите, когда вот у вас в творчестве есть что-нибудь, да, вот вы сидите иногда, что-то делаете очень важное, что вам нравится. Вы думаете о себе, что нужно там полежать, что режим, что покушать?
Н. Лангаммер:
— Нет, конечно.
Протоиерей Михаил:
— Вы можете забыть о еде?
Н. Лангаммер:
— Конечно.
Протоиерей Михаил:
— Ну слава Богу, значит, вы можете жить другим.
Н. Лангаммер:
— Отец Михаил, вы меня так выставляете, что я такое плотское существо, а я тут депутат...
Протоиерей Михаил:
— Я про себя говорю тоже так же, как и про вас.
Н. Лангаммер:
— Да, я понимаю.
Протоиерей Михаил:
— Потому что, вы понимаете, что это опыт, опыт, который есть у каждого из нас. То есть мы можем в жизни в какой-то момент забыть о себе, и в этот момент нам неважно. А как только я начиню вспоминать о себе — о, тут мне все важно. Я тут вспомню вам до копейки все, что я вам сделал и, будьте любезны, мне на каждую две дайте.
Н. Лангаммер:
— Да.
Протоиерей Михаил:
— Если не копейками, то похвалой. Поэтому нет, это дух, поэтому вот единственный способ — забыть о себе. И в этом смысле для православного, может быть, легче, потому что у нас есть исповедь, и молитва, и вот есть то, что помогает нам. Людям более светским, им, конечно, тяжелее.
Н. Лангаммер:
— А знаете, мне вот сказали светские люди, вполне светские, когда-то очень давно дали рецепт, что благодарность — это праздник в душе того, кто благодарит. То есть, в принципе, это бонус: поблагодарили — восхитись красотой души этого человека, но к тебе это не имеет отношения.
Н. Смирнова:
— Ну это же как проявление любви. То есть если ты сделал доброе дело из любви к этому человеку, да, вот то, о чем мы сейчас говорили, то благодарность — это ответное проявление любви к тебе. Ну и это же нормально.
Протоиерей Михаил:
— Ну или из любви к Богу ты делал это доброе дело, это уже совсем высоко.
Н. Лангаммер:
— Ну это на самом деле и безопаснее. Ну так, извините, опять прагматично. Потому что, не дождавшись похвалы от человека или дождавшись агрессии, например, ты теряешь мотивацию, твоя связь с ним меняется. А с Богом связь не меняется.
Протоиерей Михаил:
— Мне кажется, что если нет благодарности, нет взаимности. Нет взаимности —значит, все бесполезно. Все бесполезно, понимаете.
Н. Лангаммер:
— Ну а как взаимность? А если ее нет, правда.
Протоиерей Михаил:
— Ну если ее нет, значит, бесполезно ваше дело.
Н. Лангаммер:
— И не надо ничего делать для этого человека?
Протоиерей Михаил:
— Нет, надо делать, ждать нужно. Ждать, пока возникнет взаимность. Ну как, так сказать, Бог же нам дает и солнышко, и дождик, и ждет, чтобы мы хоть как-то людьми станем. А мы все никак не можем становиться людьми, всю жизнь. Мы все время думаем о себе, все время живем своим, и никто нам не нужен.
Н. Лангаммер:
— Ну подождите, отец Михаил, а если, допустим, я что-то делаю человеку глубоко больному, который вообще в депрессии и там: отойди от меня. Или там собака раненая, она же может укусить в ответ. И что, я буду ждать взаимности или я буду ее лечить?
Протоиерей Михаил:
— Ну вы знаете, насчет собаки не очень удачный пример. Потому что это, по-моему, у Марка Твена есть такое слово о том, что если ты покормишь бродячую собаку, она никогда тебя не укусит. В отличие от человека.
Н. Лангаммер:
— Мы возвращаемся в эфир программы «Клуб частных мнений». Сегодня мы обсуждаем тему, как не радоваться не ждать похвалы, да, когда ты сделал добрые дела. Почему собака неудачный пример? Блажен, иже и скоты милует.
Протоиерей Михаил:
— Нет. Я вам привел пример из Марка Твена о том, что собака, которую покормил, бродячая собака, она никогда тебя не укусит, в отличие от человека. Понимаете, здесь, конечно, вопрос благодарности серьезный, но здесь он не предмет дискуссии. Мы говорим о похвале и о гордыне. Да, благодарность — это необходимое условие наших отношений. Если мы не умеем благодарить, отношений не будет. Но их не будет с одной стороны, с другой стороны могут быть. То есть, например, мы можем долго ждать, пока человек не придет в чувство и не поймет, что нужно благодарить. Но при этом не отказывать ему в помощи.
Н. Лангаммер:
— Ну вот я про это и говорю, что все-таки мы получаем вот эту радость от того, что мы делаем и от Господа, да, в общении с Ним, вот все-таки эта связь, наверное.
Протоиерей Михаил:
— Насчет благодарности, кстати, я всегда привожу пример, когда говорят про родителей, что трудно с ними жить. Я понимаю, я сам родитель, наверное, с нами трудно. Я всегда говорю: ну вот если все-таки отбросить все счеты, которые у нас есть с родителями — что они для нас сделали, что могли бы сделать, что не сделали. И сказать о том, что они просто дали нам жизнь. Ну вот представь себе, что тебе спас жизнь какой-то, скажем, врач, ну пускай хирург, а сам он человек плохой. Ну просто плохой человек, ну как человек он тебе не нравится. Вообще, так сказать, и взгляды его плохие, и к тебе он относится плохо, понимаешь.
Н. Лангаммер:
— Да.
Протоиерей Михаил:
— И что тогда? Ты все равно будешь ему благодарен. Он дал тебе жизнь.
Н. Лангаммер:
— Но взаимность не сложится.
Протоиерей Михаил:
— Взаимность не сложится. Но мы-то должны быть благодарны за жизнь, хотя, он, в общем, может, к нам относится плохо и человек-то так себе. Вот понимаете, в чем все дело, то есть здесь все-таки тоже мы принимать должны. Но принимать как? Ведь если кто-то тебе сделал что-то, ведь это же не только он сделал. Ведь Тот, Кто создал человека, Он вложил в нас это. То есть на самом деле опять-таки и принимающий тоже может принимать от Бога, не только от человека. Ну вот поэтому здесь это такой вопрос вот, но благодарность, по-моему, необходима. Это не похвала.
Н. Лангаммер:
— Это не похвала. Так, интересный вопрос. Потому что ну а в чем разница?
Н. Смирнова:
— Мне тоже кажется.
Н. Лангаммер:
— Если мы вручаем кубки какие-то, если мы там, детский дом в ответ на какое-то пожертвование чествует этого человека — это их форма благодарности.
Протоиерей Михаил:
— Форма благодарности — да. Но это не похвала.
Н. Лангаммер:
— А он как должен воспринимать? Мы пока о той стороне, которая принимает похвалу. Как реагировать?
Протоиерей Михаил:
— Ну я же сказал, как реагировать: что с тобой хотят установить отношения. То есть с тобой хотят познакомиться, узнать твое имя, как ты, кто ты — то есть это нормальное свойство.
Н. Лангаммер:
— Это опять думать про то, что люди делают, а не то, что ты чувствуешь.
Протоиерей Михаил:
— Нет, про них, да, что для них это надо, понимаешь. Вот человек, когда ребенок учится ходить, он падает, но для него это надо. Для человека надо, чтобы он благодарил. И потому я принимаю это, ну как бы потому что это норма отношений. Если вас не поблагодарили, ну это как бы мы, конечно, не обижаемся на это, но, с другой стороны, это не есть норма отношений. Мы должны думать не только о том, чтобы человеку дать пропитание или что-то еще, но чтобы у нас были человеческие отношения, понимаете. Вот человеческие отношения нуждаются в том, что мы отвечаем благодарностью на то добро, которое нам сделали.
Н. Лангаммер:
— Но, выходит, мы искушаем людей. Я думаю, что Надежда знает много случаев, когда чествовали бизнесменов, да, вручали какие-то награды. Как к этому относились наши предки, дореволюционные меценаты, и как к этому относятся сегодняшние предприниматели и благотворители, есть разница?
Н. Смирнова:
— Вы знаете, очень по-разному. И тогда по-разному относились и сейчас по-разному относятся. Потому что даже если я начну с современных, то вы знаете, нам повезло, вот вокруг Музея предпринимателей собираются в основном предприниматели такие, как мы их назовем, ценностно-ориентированные, да, или созидательные.
Н. Лангаммер:
— Верующие?
Н. Смирнова:
— Да, и много верующих в том числе, православных людей, для которых это уже такая тоже обыденность, они постоянно занимаются какими-то проектами благотворительными и прочими. И вы знаете, делают это очень по-разному. Кто-то это делает очень тихо, вообще даже нигде про это не рассказывает и никому про это неизвестно. Кто-то это использует в качестве пиара, например, какого-то, своей рекламы, но при этом говорит о том, что я считаю, что это нужно рассказывать. Потому что действительно сейчас про благотворительные проекты говорят крайне мало, этого явно недостаточно.
Н. Лангаммер:
— Ну, по-моему, про фонды только, и все что-то собирают.
Н. Смирнова:
— Про фонды — да, про крупные фонды — да. А про такую частную благотворительность, когда человек жертвует на что-то и создает какие-то проекты, как, например, вот Михаил Абрамов, который сделал в Москве Музей русской иконы или вот такой известный предприниматель Тетюшкин, который построил крупный медицинский центр, более трех миллиардов рублей он туда собственных средств вложил. Или тот же Галицкий, который в своем родном там Краснодаре построил стадион, парк замечательный и так далее. Ну это все такие вещи, может быть, я вот вам назвала, они на слуху, да, но больше примеров вряд ли вы мне сможете привести, вот таких красивых историй, когда человек занимается благотворительностью. Мотивы разные, но в этом смысле мне кажется, все равно какой у тебя был мотив, по большому счету. Потому что действительно через эти добрые дела ты потом можешь прийти к несколько другому состоянию. И в том числе можешь прийти к Богу через то, что ты эти добрые дела делаешь. Но есть еще один вид благотворительности, и вот в дореволюционном предпринимательстве это тоже было развито, когда ты откликаешься на какую-то личную трагедию в своей жизни и находишь выход из нее в том, что начинаешь помогать таким же людям. Но это и сегодня такое есть. Вот та же Варвара Алексеевна Морозова, когда у нее мать умерла от рака, да, она же профинансировала создание первого в России института по лечению раковых заболеваний. Почему? Это вот был такой выход из личной трагедии. Или, когда муж заболел нервной болезнью, тоже она пожертвовал на клинику по лечению нервных болезней. То есть люди таким образом выходят, находят вот этот выход, да, в помощи другим людям. И это уже вот такая благотворительность не человек — человек, да, когда устанавливаются взаимоотношения, а когда человек делает это для большого количества других людей, чтобы решить ту проблему, которая нанесла вот такой тяжелый след.
Н. Лангаммер:
— Травму.
Протоиерей Михаил:
— Травму такую, да. Вот они из этого выходят. Поэтому благотворительность и помощь кому-то — это в том числе решение собственных проблем. Вот когда говорили, кто больше получает от благотворительности. Иногда человек больше получает, потому что это для него — не знаю, можно ли при батюшке говорить такое слово, — психотерапия.
Протоиерей Михаил:
— Можно.
Н. Смирнова:
— Определенная такая психотерапевтическая практика.
Н. Лангаммер:
— А сейчас это есть?
Н. Смирнова:
— И сейчас это, конечно, есть. И многие люди, которые вот испытали такую трагедию в семье, боль, они потом начинают активно заниматься, вот создают собственные благотворительные фонды и начинают заниматься именно этой проблемой, вот которую они прочувствовали очень глубоко. И вот таким образом они не проходят мимо. Но это через вот какие-то семейные личные истории. И на этом, кстати, построена история социального предпринимательства. Есть тоже такая тема у нас сейчас, такое предпринимательство со смыслом, в рамках которого, можно сказать, оказывается благотворительность. Тоже такая интересная форма, когда, например, устраивают рабочие места для инвалидов и прочие такие вещи, то есть таким образом помощь оказывается. Но вообще, с точки зрения оказания помощи, просто про дореволюционных предпринимателей могу сказать, что это всегда была умная благотворительность. Вот это тоже важно.
Н. Лангаммер:
— А какая-то бывает неумная?
Н. Смирнова:
— Да, ну бывает очень простая, когда ты, условно, просто дал хлеб человеку, который голодает. И то, даже здесь должна быть умная благотворительность, потому что, когда люди, например, очень долго голодали, нельзя сразу давать им, да, много. И то есть всегда в благотворительности, и про это говорили тот же вот Прохоров в своем трактате о благотворительности говорил, что нужно очень адресно к этому походить, индивидуально, и всегда узнавать у человека, что ему нужно и помочь конкретно тем, чем нужно. То есть это вот такая важная была история.
Н. Лангаммер:
— То есть без включения души все-таки в это дело не надо начинать.
Протоиерей Михаил:
— Никак не получится хорошо.
Н. Смирнова:
— Это не просто дать денег, это всегда вот включиться и понять эту потребность. Хотя из интересных форм такой благотворительности, вот все вы ели, наверное, белевскую пастилу сегодняшнюю. А ведь не забывайте, что то, что вы ее сегодня едите, это проявление благотворительности. В каком смысле? Вот Амвросий Прохоров был такой предприниматель, который выпускал до революции эту белевскую пастилу. И что он сделал? В определенный момент, когда он уже заработал на ней денег, он открыто опубликовал рецепт и технологию производства белевской пастилы с формулировкой: пожалуйста, кто хочет, производите и зарабатывайте на этом деньги. То есть он отдал...
Н. Лангаммер:
— Поделился бизнесом.
Н. Смирнова:
— Поделился бизнесом. Причем открыто, бесплатно поделился, в форме благотворительности. Как он это формулировал? Если Господь Бог меня благословляет заниматься этим делом, то я и еще что-нибудь придумаю. А вот это, люди, забирайте. С тех про прошло уже сколько — 136 лет. Сейчас три или четыре промышленных предприятия производят белевскую пастилу и куча частников, которые делают это дома и продают это на рынке.
Н. Лангаммер:
— Вообще рецепт есть, можно дома взять яблоки, это вот все переработать...
Н. Смирнова:
— Это тоже такая форма вот умной благотворительности — дать возможность людям зарабатывать на этом. Поэтому мне кажется, что когда человек в это вложил определенную душу, да, вот то есть он не просто это сделал, это такая продуманная история, и он это вкладывает...
Н. Лангаммер:
— И ориентированная на того, кому ты делаешь.
Н. Смирнова:
— Да, то роль вот этой похвалы, получения похвалы или благодарности, она снижается. Потому что очень много затрат вот таких там подготовительных во все это. И плюс не забывайте завещания на благотворительность — тоже отдельная тема. Когда человек изначально понимал, что он не получит благодарности при жизни, потому что открывалось завещание только после его смерти.
Протоиерей Михаил:
— Благодарность.
Н. Смирнова:
— Благодарности он не получит. И таким образом он избегал получения благодарности.
Протоиерей Михаил:
— Ну при жизни — да, конечно. Есть, конечно, нет, есть способы скрыть, их, слава Богу, достаточно. Поэтому я думаю, что здесь не в этом проблема как раз. Проблема именно в желании. Если желание есть у человека помогать, он найдет способ, как помочь. Это всегда так, поэтому. А внутренне, конечно, мы получаем больше. Я помню, я 20 лет ходил в центр реабилитации больных церебральным параличом, там проводил беседы, там потом и службы служили даже, причащали их. И вот иногда я ходил туда, ну так устал, думаешь: ой, наверное, надо отложить, не пойду. Ну потом идешь, беседуешь с ними. Выходишь — силы есть, понимаете, физические даже. Вот ты чувствуешь, силы тебе, что называется, Господь послал. То есть вот само по себе отдача — это не значит, что они не благодарили как-то, руку жали там, им сложно это сделать. Дело не в этом, дело в том, что это внутреннее внимание. То есть благодарность может быть внутренняя, понимаете. Поблагодарить можно взглядом. Это даже иногда понятней, чем жестом или словом. А некоторые и слова сказать не могут. Животным вы помогаете, как они благодарят? Ну если лапы лижут, наверное, они благодарят вас взглядом.
Н. Лангаммер:
— Да просто приятно, когда оно здоровое, животное.
Протоиерей Михаил:
— Даже животные могут вас поблагодарить, смотрите. То есть благодарность это просто состояние, это ответ, но этот ответ, это ответ настоящего человека, настоящей, так сказать, личности.
Н. Лангаммер:
— Мы столько про благодарность говорим, как будто без нее мы не должны что-то делать вот такое.
Протоиерей Михаил:
— Нет, мы должны делать, конечно, не за благодарность. И я говорю, что благодарность — это редкое явление в нашей жизни.
Н. Лангаммер:
— Редкое.
Протоиерей Михаил:
— Вот, наверное, благотворителей было бы больше, если бы мы благодарили сами за то, что нам дают.
Н. Лангаммер:
— То есть все-таки афишировать благотворительность, не афишировать, рассказывать о том, что люди это делают, это добро.
Протоиерей Михаил:
— Безусловно. Я считаю, безусловно, нужно рассказывать. Ну это просто и пример. Потому что мы любим великих писателей там, поэтов, художников, ученых. Но когда мы узнаем, что они еще жили достойно и многим помогли в своей жизни... Архип Иванович Куинджи, который оплачивал учебу в Италии студентам Академии художеств из своих средств. Ну много, то есть кого ни возьми, понимаете. Ну и ты понимаешь, что это может быть естественно для человека, это потребность человека — так жить.
Н. Лангаммер:
— И начинаешь это искать в себе.
Протоиерей Михаил:
— Да, и начинаешь искать в себе, и начинаешь искать, куда себя приложить. Это не есть реклама какая-то, это есть просто то знание, которое мы не должны упускать его.
Н. Лангаммер:
— Ориентир, как живет, по сути, здоровый человек, у которого это заложено в природе. Да, Вань, вот подытоживая уже, завершая нашу дискуссию, как быстро она пролетела, я все-таки к Ване хочу вернуться, который вот изначально пытался как-то разделить: радость от сделанного, похвала, а что-то третье еще есть, Вань, по итогам дискуссии, еще какое-то ощущение от сделанного?
И. Крошкин:
— Ну для меня здесь, в этом разговоре, было важно, во-первых, понимание того, что благодаря чему или кому ты это делаешь. И это как бы помогает тебе не воспринимать похвалу лично, как вот ты самый главный, кто это сделал. Ты понимаешь, что либо есть Бог, если ты в Него веришь, Который это сделал. В конце концов есть родители. Если бы они тебя родили, ты бы не мог тоже этого сделать. И множество, множество таких вещей, которые помогают тебе вообще немного не принимать похвалу лично себе и в ней не купаться. Во-вторых, конечно, когда есть радостное чувство от такого поступка, это скорее здоровая ситуация, которая может говорить о том, что этот поступок был по совести. Это может быть радость совести, внутренняя радость оттого, что действительно ты поступил так, как это было нужно, так как это естественно.
Н. Лангаммер:
— И хочется самому, наверное, сказать: слава Богу. Спасибо за эту дискуссию. Я надеюсь, что мы продолжим в том или ином варианте обсуждать и эту тему и многие другие. Бесконечный, мне кажется, разговор. Спасибо вам, что вы были с нами в студии. В эфире была программа «Клуб частных мнений». Меня зовут Наталья Лангаммер. И мы обсуждали тему: как не ждать похвалы, когда делаешь добрые дела. А в гостях у нас был автор, инициатор этой темы, Иван Крошкин, культуролог. Надежда Смирнова, директор Музея предпринимателей, меценатов и благотворителей. И отец Михаил Потокин, настоятеля храма Флора и Лавра на Зацепе. Спасибо за ваше внимание и услышимся, увидимся через неделю — в воскресенье, в 18.00, в программе «Клуб частных мнений». Всего доброго.
Все выпуски программы Клуб частных мнений
Поддержать детей, которые проходят лечение в больницах Петербурга

Лиля росла без родителей. Когда ей было три года, она в одиночку боролась с опухолью в больнице Санкт-Петербурга. В перерывах между химиотерапией её отправляли в детский дом. Шансов на усыновление было крайне мало — никто не хотел забирать девочку с такой тяжёлой болезнью... Жизнь малышки переменилась, когда о ней узнала волонтёр по имени Лидия.
Женщина много лет совместно с одной благотворительной организацией помогала детям-сиротам в больнице, и до этого не решалась взять ребёнка под опеку. Они с мужем уже воспитывали двоих детей, у одной из девочек была инвалидность. Но увидев Лилю, она почему-то не смогла пройти мимо. Малышка месяцами лежала в больнице, переживая сложные процедуры без поддержки взрослых. Лидия посоветовалась с мужем и детьми, и они решили забрать девочку в семью. «Благодарю Бога за то, что у нас появилось такое чудо», — говорит приёмная мама.
Сейчас Лиле уже 13 лет, она вместе с близкими живёт в деревне в Вологодской области. Здесь есть свой дом и сад, настоящая русская печь, уютные комнаты и аромат пирогов. Во всём тут чувствуется любовь и забота. Девочка учится, занимается в художественной школе и помогает маме по хозяйству, у неё есть друзья и насыщенная жизнь подростка.
Лилина болезнь всё ещё сохраняется. Она уже не лежит в больницах, но регулярно наблюдается у врачей и проходит обследования. Это нужно, чтобы контролировать опухоль.
Некоторые медицинские обследования и анализы не входят в перечень бесплатных и стоят дорого. Поэтому Лилю поддерживает фонд «Свет.Дети». Он помогает семье с оплатой этих процедур.
Поддержать фонд и его подопечных из разных городов, которые прямо сейчас проходят лечение и обследования в больницах Санкт-Петербурга, можно на сайте фонда.
Проект реализуется при поддержке Фонда президентских грантов
«Жизнь и судьба М.А. Булгакова». Алексей Варламов

У нас в студии был ректор литературного института имени Горького Алексей Варламов.
Разговор шел о жизненном пути знаменитого писателя Михаила Афанасьевича Булгакова: о ключевых событиях, главных вызовах и отношениях с Богом.
Этой беседой мы открываем цикл из пяти программ ко дню рождения М.А. Булгакова.
Ведущая: Алла Митрофанова
Все выпуски программы Светлый вечер
«Проблема созависимости в семье». Татьяна Воробьева

У нас в гостях была детский психолог высшей категории Татьяна Воробьева.
Мы говорили о проблеме созависимости: как определить, что такая проблема есть, и над чем стоит работать, если отношения в семье стали осложняться.
Ведущие: Константин Мацан, Анна Леонтьева
А. Леонтьева
— Добрый светлый вечер. Сегодня с вами Анна Леонтьева...
К. Мацан
— И Константин Мацан, добрый вечер.
А. Леонтьева
— Сегодня, как всегда, мы говорим о семье с Татьяной Воробьевой. Чтобы не перечислять всех регалий, просто скажем: детский психолог высшей категории, мама, как мы сегодня говорим, двоих сыновей и двух внуков. Добрый вечер.
Т. Воробьева
— Добрый вечер, дорогие.
К. Мацан
— Нашим радиослушателям уже знаком голос Татьяны Владимировны, особенно вот в этих программах, где мы с Аней пытаем гостей в паре, вот уже не первый раз Татьяна Владимировна у нас. И для нас это очень радостно, что такой цикл складывается бесед, из которых сплошная польза.
А. Леонтьева
— Да, и мы, наверное, сами ищем ответы на свои вопросы, поэтому, в общем, программа более-менее корыстные. Я хотела начать с такого вопроса. Вот у нас недавно в программе был психолог, и мы обсуждали такую тему, что вот наши дети, такие молодые там — 18, 20, 16 и далее — они знают очень много психологических терминов: они знают, что такое абьюзмент, они знают, что такое созависимость, они знают вот кучу каких-то вот диагнозов, которые они периодически выставляют там друг другу, своим отношениям. И мы говорили, насколько вообще это полезно, потому что ну есть ли вообще такие отношения, где никаких диагнозов поставить невозможно. Есть такая точка зрения, что любовь, такая здоровая нормальная человеческая любовь, она выражается словами: «я его люблю» — точка. Никакой драмы, никаких переживаний. Ромео и Джульетта — это созависимость, безусловно. Все что...
Т. Воробьева
— Как страшно, прямо слова-то — созависимость.
А. Леонтьева
— Да. И вот поэтому хотелось поговорить с вами как раз вот об этом слове «созависимость». И ну вот, наверное, опять же начну себе приносить пользу. Вот моя дочь очень часто употребляет это слово — «созависимость.» И я никак не могу найти вот эту грань, где кончается созависимость и начинается любовь. Вот как вы относитесь к этому слову?
Т. Воробьева
— Ну это слово, мы скажем, многоплановое, есть не один план. Но само слово «со-», конечно, предполагает, даже не углубляясь, так сказать, в его семантику, ну, конечно, предполагает именно зависимость одного от другого. Вот где это слово можно принять априори, не рассуждать — это только в медицинском термине: психосоматика, психофизиология. Ну, скажем, корреляционная взаимосвязь, где душа определяет наше с вами физиологическое развитие, или недоразвитие, или нарушение этого развития, где психосоматика, где душа определяет наше состояние здоровья или нездоровья — вот эти два термина, они объективны. И о них не надо ни спорить, ни говорить, они настолько объективны, что мы все прекрасно знаем: человек, который гневливый, горячий и так далее, чаще всего будет болеть инфарктами, инсультами и так далее и тому подобное. Это все можно увидеть на практике, это все показывает жизнь, это все написано в эпикризах врачей по поводу больных, поступивших к ним. То есть причина здесь понятна. А вот созависимость человеческая, созависимость личностная — вот это фактор, конечно, неоднозначный и неодинаково в одном плане действует. Здесь можно много говорить, не с позиции философии, не с позиции, но всегда зависимость, она присутствует, она всегда есть, и было бы странным, если бы сказали, мы бы отказались от этого, тогда мы бы оказались в вакууме — в вакууме социальных отношений, в вакууме личностных отношений. Но вакуума в природе нет. Монашество, которое представляет собой действительно желание уйти в единение человека, но в единение опять не с самим собой, а с Богом, поэтому здесь тоже нет.
А. Леонтьева
— Тоже созависимость.
Т. Воробьева
— Еще какая. И это единственная верная, единственная не требующая никакой коррекции зависимость — человека от Бога. Православный человек всегда скажет не «я пойду», не «я сделаю», а «по милости Божией я пойду», «по милости Божией я сделаю», «по милости Божией» у меня получилось или не получилось. И более того, он отказывается от дерзости говорить «я хочу». Вот это слово «я хочу» для православного человека (я себя отношу к этим людям, хотелось бы быть православным все-таки человеком) действительно дерзко сказать: «я хочу» — это как-то режет слух и, самое главное, режет слух твоей души. Не как я хочу, а как Богу угодно. Вот эта зависимость — это самая благая зависимость, которая есть в этом мире. А почему, потому что в этой зависимости продиктованы все ступени созависимости, от чего мы придем к самой благой зависимости от Бога: «Блажени нищие духом» — я отказываюсь от себя и своего «хочу», я хочу только одного: жить по воле Божией. Совсем недавно на консультации у меня была достаточно молодая женщина, пережившая какую-то такую маленькую свою трагедию — ну по ее ощущениям, трагедия. Конечно, не трагедия, но тем не менее человек пришел, плачет и для нее это боль, для нее это непонятно и так далее. Ну, по милости Божией, удалось объяснить, разрешить эту задачу. Не проблему. Я очень боюсь слова «проблема», потому что проблема, она состоит из энного качества задач, правильно или неправильно решенных. Поэтому достаточно одну задачу решить неправильно, и проблема не будет разрешена. Поэтому всякий раз надо начинать от простого к сложному: решить первую задачку, вторую. Ну вот, скажем так, решили задачку. В благодарность, узнав, что мы все-таки являемся детским домом благотворительным, я получаю такое смс-сообщение и руководство, видимо, к моему действию, но оно было почему-то очень суровым, резким и негативным. Что же пишет эта женщина, мать троих детей? «У вас детский дом, я могу помочь. — Спасибо, спасибо большое, ну у нас есть в этом ракурсе такая помощь, у нас своя машина есть и так далее. — А вот у вас можно взять детей? Я хочу взять ребенка». Вот здесь у меня все иголки души поднялись перпендикулярно. Слово «хочу взять» — это очень дерзко. Это ребенок — и слова «хочу» здесь не может быть. Я столько раз сталкивались вот с такими вещами, где «хочу» звучит как «хочу», а потом ребенка приводят назад или, лучше, сдают в психиатрическую больницу, дабы определили его психиатрический статус и так далее и тому подобное. И всеми силами желают от него отделаться. Вот поэтому это тоже ведь созависимость от своего «хочу». Я бы хотела сказать: не надо хотеть, не будьте созависимы своим желаниям — это опасная вещь. В психологии есть такой термин «когнитивный диссонанс», он заключается именно в том, что наши желания и результат того, что мы получаем, могут не совпадать, и вы входите в вот такой диссонанс. То есть хотела благого, хотела кого-то осчастливить, а получилось не только не осчастливила, себя наказала, себе труд дала невозможно тяжелый и потому отказалась. Вот вся беда в том, что хорошо, если это цена только вашей души. А если это цена того, кто стал зависеть от вас? Мы ведь в ответе за тех, кого приручили — имеется в виду зверек, животное. А это не зверек, это не животное, это творение Божие.
К. Мацан
— Ну я думаю, что при всей той пронзительности примера, который вы привели, не каждый, наверное, из наших слушателей на практике столкнется вот с этой темой: взять ребенка из детского дома. Хотя тем смелым, которые в итоге это сделать захотят или уже сделали, мы можем только аплодировать и снимать шляпу...
Т. Воробьева
— Константин, смелым или безрассудным?
К. Мацан
— Вот и об этом поговорим сегодня. Я почему...
А. Леонтьева
— Это слово «захотят» как раз, видишь, Татьяна говорит, что хотеть взять ребенка...
К. Мацан
— Я вот как раз к этому принципу хотел бы обратиться, к этому вашему тезису о том, что не надо хотеть. Это же можно рассмотреть не только на примере вот той ситуации, которую вы описали: ребенок из детского дома. Мы все чего-то хотим. И я даже могу представить себе реакцию наших слушателей, реакцию со стороны здравого смысла: но я же не могу не иметь желаний? И даже люди православные, верующие, которые знают десять заповедей, знают заповедь блаженства, знают слова: «Блаженны нищие духом», «Блаженны плачущие», которые так много слышат, не знаю, в проповедях о смирении, о некотором самоумалении, о необходимости с осторожностью относиться к тому, что хочешь, к воли Божией — все равно, даже на этом фоне готовы включить здравый смысл и сказать: но я же не могу не хотеть. Я же не могу не желать, я ж не могу не стремиться. Меня Господь создал личностью — с моими талантами, с моими устремлениями и так далее. Вот что вы об этом думаете?
Т. Воробьева
— Да, хороший антитеза-вопрос к тому, что сейчас мы услышали. Но тем не менее хотеть, конечно, не вредно. Но ведь есть биологические хотения, физиологические хотения, хотения наши личностные — все это хотения. Важно, на что они направлены. Если они направлены на служение, а служение, оно всегда берется все-таки, да, из тех талантов, которые вам даны и самое главное, не умаление себя. Я очень с трудом принимаю термин «умаление» — это все-таки монашеские вещи, а мы живем в миру. Поэтому для меня всякие вот вещи, где мы только цитируем, они становятся оскоминой, и ты их уже не воспринимаешь. Я очень боюсь вот этой оскомины, я боюсь псевдоправедности такой. Человек —он человек, со всеми своими слабостями, немощами, со всеми своими желаниями. Я просто хочу сказать только об одном, что наши желания должны вытекать из мотива направленности. Я для себя хочу или хочу служить ближним? Звонит близкий мне человек и говорит: так и так, вот как быть, мне надо читать лекцию в университете и так далее, а я вывезла в деревню своих бабушек, мам своих и так далее. И здесь очень плохая связь, вот надо, наверное, ехать в город, как правильно поступить? Надо поступить так, как это будет нужно твоим престарелым бабушкам, которые останутся здесь, в деревне. Тебе неудобно, тебе хочется вырваться в Москву — это понятно, хотя бы в ванной хорошо помыться и так далее, неважно, и компьютер там прекрасный, и обстановка не как в бане, как говорится, когда студенты сказали: знаете, как будто в бане вы ведете лекцию и так далее. Надо выбрать то, где действительно идет служение, истинное служение. Истинное служение идет более слабому человеку, более нуждающемуся в тебе, тому, кому ты действительно нужна. Да, и получилась прекрасная лекция онлайн, получились прекрасные отзывы, действительно очень такой формат интересный получился. Поэтому все получилось. Самое главное в наших желаниях — мотив, тот истинный мотив, о котором мы должны вот просто бы понять. Однажды меня во Владимирской губернии попросили выступить перед родителями, которые взяли под опеку детей и так далее, это было выступление в какой-то там их местной школе. И врывается одна мама и начинает сходу кричать: ну вот, психологи обязаны, учителя обязаны... Я сижу, слушаю, она не знает, что это я, продолжаю выступать. Я задаю всей этой аудитории вопросы. Я не прошу для них ответов для меня, вслух. Этот ответ должен каждый дать сам себе. А для чего вы взяли детей под опеку? Какой мотив стоял у вас лейтмотивом? Действительно помочь ребенку, дать ему семью, дать ему то тепло, которое в семье — не от материальной базы зависимое, нет, а вот то тепло, внимание, тебе предназначенное только внимание, вопрос только тебе адресованный, забота только для тебя — это то как раз, что не хватает подчас детям больших детских домов. В нашем детском доме хватает, слава Богу, по милости Божией, — опять добавлю. Какой мотив был у вас? Взяли ли вы ребенка, чтобы доказать окружающим: вот, у меня тоже есть ребенок. Какой мотив был у вас? Материальное положение в маленьких городах, поселках, конечно, оно трудное. Взяли вы для того, чтобы свое материальное предложение поправить? Какой мотив был у вас? Насолить тому, кто вас бросил, кто вас обидел, потому что вы сами не имеете возможности иметь ребенка? И вы сказали: я возьму, я воспитаю, у меня будет ребенок. Какой мотив был у вас? Послужить ребенку, а не себе — у кого был такой мотив? У кого был мотив послужить ребенку, которого взяли, со всем тем багажом, который он принесет? А багажи, поверьте мне, далеко не лучшие, далеко не простые, но Божие-то начало есть в каждом. Так вот кто взял, опираясь на это желание, на это желание, на это хотение: я хочу послужить вот этой неокрепшей душе, послужить всем тем, чем могу, чем смогу — искренне, просто — вот ведь вопрос хотения или нехотения. Поэтому, когда в основе нашего желания лежит слово «служение» — да, это благое желание. Вчера у меня на консультации была взрослая достаточно девушка, и когда мы с ней стали разговаривать, я говорю: а чем вы занимаетесь? Она называет какие-то суперкурсы, которые связаны с аудиовизуальными составлениями ландшафтов и так далее и тому подобное, то есть подготовка каких-то планов ландшафтов, какие-то разработки. Я говорю: а цель какая-то хорошая, в общем-то, какое хорошее занятие. Я-то со своей позиции: послужить людям, доставить действительно радость. Потому что не всякий может увидеть это в целостности и так далее, фрагментарно. И я говорю: а с какой вы целью? — Ну чтобы иметь большую стартовую площадку для зарабатывания денег. Ну что же, это тоже неплохо. Стартовая площадка для зарабатывания денег тоже нужна, почему нет, ну почему нет? И материальная позиция нужна и так далее. «А для чего их много, этих денег?» Пауза большая... «Для меня». Вот как раз тот самый маленький случай, который я сказала о маленьком мальчишке, который только поступил в наш детский дом. Мальчишка прекрасно говорит, прекрасно, вот словарный запас — только позавидовать можно, это действительно просто неординарный словарный запас. И когда я прошу там: чего ты боишься? Он мне начал рисовать. Я говорю: если проще нарисовать — нарисуй. А потом я говорю: а что ты очень хочешь? Что же он хочет, я сказала. Он нарисовал большую конфету и написал: «Слат-кой жиз-ни». Я говорю: сладкой жизни... Да, я хочу много конфет, много денег, — он деньги тоже нарисовал, купюру в тысячу рублей — я хочу этого. А скажи, пожалуйста, это для тебя или ты хочешь для мамы? Которая осталась, мама дала ему багаж, хороший мама дала багаж. Там свои сложности, своя трагедия и так далее. Но мамы здесь не было, в его жизни. Я не стала говорить о мальчиках, которых он еще не знает. Мама, которая была. Нет, у него этих мыслей нет. Его-то можно понять — у него нет еще этих мыслей, он не вырос до этого или не снизошел до этого. А вот у этой 18-летней девушки — с ней рядом сидит мама. А у нее даже мысли не мелькнуло сказать: да для мамы, пускай чтобы я могла помочь маме — а ей, видимо, непросто и так далее. Чтобы я могла ей послужить. Вот такое желание или такое хотение — вы поняли, о чем я сказала? — очень важно, на что оно направлено.
К. Мацан
— Татьяна Владимировна Воробьева, детский психолог высшей категории, сегодня с нами и с вами в программе «Светлый вечер».
А. Леонтьева
— А, Татьяна, я вот хотела вернуть немножко разговор к теме любви и созависимости. На одной из наших передач вы сказали очень непопулярную вещь — я хотела бы, наверное, растолковать для себя, — вы сказали, что какая-то ваша коллега, вы ее похвалили за то, что она несла на себе подвиг...
Т. Воробьева
— Да, пьющего мужа.
А. Леонтьева
— Да, быть женой пьющего мужа. Но вообще если ты скажешь, что это подвиг кому-то, да, то скорее всего тебе скажут: ну какой же это подвиг, почему ты должна испортить свою жизнь из-за того, что он пьет?
Т. Воробьева
— Ради алкоголика, да, казалось бы.
А. Леонтьева
— Вот поясните, что, вот почему вы так, как какую-то крамольную вещь, можно сказать, сказали?
Т. Воробьева
— Я не сказала крамольную вещь, нет. Я сказала вещь, которая мне глубоко понятна. Понятна, потому что каждому из нас — я сейчас боюсь говорить опять большие слова, — дано нести какие-то испытания. Вот они есть у каждого из нас в жизни, хотим мы не хотим: у кого-то семья, у кого-то пьющий муж, у кого-то больной тяжело ребенок и так далее. Ведь алкоголизм — это болезнь, это прежде всего болезнь и не что иное. Болен человек. А как можно бросить больного? Как можно бросить? Его можно не любить, можно злиться, желать... Господи, чего только не желать. Приходить и каяться и так далее и тому подобное. Но это больной человек. Разве вам станет легче от того, что, оставив этого больного человека, который дальше пойдет либо в пропасть, будет еще больше пить, либо где вино, там и блуд, либо начнет просто блудить и окончательно действительно погибнет — то есть нет там перспектив, что он вылезет без вас. Ваша рука, ваше терпение, его отношение — ведь ему подчас, когда он трезвеет, становится безмерно и неловко, и он слова дает, что больше не повторится и так далее. То есть попытка-то души вырваться из болезни есть, и этой попыткой, мотивацией этой попытки являетесь вы — единственный человек, который терпит всю эту тяжесть невероятную, но терпит, но несет, но не жалуется: мой муж алкаш, вот достал так... Нет. Опять вот, консультации — это, конечно, ракурс наших проблем сегодняшних бесконечных. Вчера на консультацию пришла молодая женщина, она приехала из-за города и так далее — молодая, сильная, красивая. И в своей, так сказать, беде она пытается мне рассказать о той беде, которую она сегодня проживает и переживает. И в этом рассказе вдруг звучат такие слова, которые меня немножко внутренне заставили содрогнуться. Ну психолог не имеет права на содрогание и так далее, он имеет право только слушать, слышать и потом уже, так сказать, резюмировать и помогать, помогать, помогать. Больше ничего другого, ни на что другое он права не имеет, тогда он перестал быть психологом. О чем же она поведала? У нее был первый муж, достаточно успешный, но вот бизнес его крупный обвалился, а самое страшное — у него образовались определенные опухоли, причем злокачественные опухоли — в области мозга, в области глаз, ну коль мозг, то и глаза. И она так и говорит, как она говорит: и я его бросаю, я от него ухожу. А у нее сын от первого брака, но она от него уходит. Она находит второго человека. И вот она ждет от него ребенка, и он ее предает. Он не хочет иметь ребенка, он бросает ее, как она говорит, в беременности, а потом и по рождении ребенка, он бросает. А с мужем с тем происходит чудо: он — брошенный, растоптанный — находит женщину, которая будет за ним ходить, ухаживать, которая отведет его ото всех тех немощей, которые обрушились в горе — потому что в горе он стал, видимо, выпивать, все это было. И она его подняла, она сделала все, чтобы его прооперировать. Бизнес его вернулся. С возвратом бизнеса он подал на суд, чтобы вернуть своего ребенка, и ребенок уходит к отцу. И вот пришла эта молодая девушка, и она меня вот спрашивает: вот за что мне так? Я не имею права обличать, уличать — нет, мы не знаем ее чувств, мы не знаем, что она проживала — это принадлежит ей и Богу. Поэтому, но здесь — мы предаем и нас предают. Ну по-другому не бывает, к сожалению. Ей сейчас больно, маленький ребенок на руках — ребенок бесконечно кричит, он не может успокоиться никак, она ее любит, — то есть все и бедность. Но вот появляется и третий мужчина в ее жизни, который помогает ей. Она уехала из Москвы, купила там домик в деревне. И он, она подчеркивает, что у него там есть ну такая физическая немощь, но он ей помогает, он ей дает деньги. Он женат и у него есть дети. И как мне быть? — задается вопрос. Как же ей быть? Мотив только один может быть: уже служи одному ребенку своему. Не отбирай у той семьи. Даже того, кто тебя полюбил сейчас — не отбирай. Ты уже отобрала: у сына — себя, у дочери — отца. А сейчас ведь опять может быть «хочу». Ведь она приехала этот вопрос мне задать. Она говорила, говорила про свои несчастья, страдания — как трудно, как бедно, как тяжело. И вот это третий вопрос: а мы ничему не научились, у нас опять «хочу». «Хочу» впереди. Опять не служение, не желание во имя, а опять «хочу» — во имя себя, любимой. Не осуждаю, не обсуждаю, ни в коей мере — это ее боль, и боль страшная, и страдания страшные. И сказать — это может сказать только тот, кто является священником или... А психолог должен говорить только одно: да, вы должны растить свою дочь. Больше никаких слов и рекомендаций быть не может.
К. Мацан
— Я вас слушаю и понимаю, неслучайно и Аня в вопросе заметила, что позиция, которую в этом смысле вы излагаете, очень непопулярна.
А. Леонтьева
— Конечно.
К. Мацан
— Я вот даже, может быть, уже не в первый раз за программу мог бы еще это в дальнейшем проблематизировать, что мне кажется, что она непопулярна даже у верующих.
Т. Воробьева
— Конечно.
К. Мацан
— То есть то, что человек исповедует себя православным, верующим, ходит в церковь, приступает к таинствам — ну я просто это вижу и по себе: что много лет ты живешь церковной, жизнью, но в какой-то момент на испытании — даже минимальном, минимальной трудности — ты все равно как будто бы включаешь логику обычного здравого смысла секулярного мира: но я же хочу, мы же не должны от мира закрыться, ну мы же здравомыслящие люди, да, все понятно. мы знаем слова про... про все что угодно, но и зарабатывать надо, и это надо, и у меня же есть свои желания, свои таланты — то есть то что я уже сказал. Вы встречаете людей, которые так живут, вот как вы говорите, которые вас слышат, которые способны услышать слова, даже наши сейчас, например, в рамках программы? И сказать, что я с понедельника, с сегодняшнего дня меняю оптику и начинаю служить, забываю про свои «хочу» и так далее.
Т. Воробьева
— Ведь понимаете, я скажу словами преподобного Серафима Саровского, которого очень люблю, вот не просто люблю, а очень люблю: а благодать — это не груша, ее враз не скушаешь. И не попав, не споткнувшись и так далее, вы не познаете, иду я мерою, которой мне Господь заповедал, или не иду. И отступите, и предадите, и в грязь упадете — все это будет в нашей жизни. А важно только хотеть зависеть от воли Божией. Вот это желание, оно должно остаться вот как столп вашей воли. Помните, мы как-то говорили, не знаю, простите, может быть, и не говорили, это просто уже, что такое душа? Душа начинается... Это не мое учение, это учение святых отцов, сразу говорю. А я, когда меня спрашивают, что читать, я всегда говорю: читайте Евангелие, Апостол, святых отцов — вот там все прописано, там вся психология, особенно коррекционная, она там вся. Вот вся коррекционная психология. Душа состоит как бы из трех ступеней, условно так назовем, но эти ступени четко иерархически выстроены. Не поднявшись на первую, нельзя перейти на вторую. Не поднявшись на вторую, нельзя перейти к высоте человеческой личности, человеческой сущности, человеческого эго, то что называется чувство, разум и воля. Человек рождается с чувствами. Сначала это биологические чувства — дистантные чувства, анализаторы, правда, — которые постепенно узнают голос мамочки, начинают улыбаться, а потом мы, в ответ нам улыбаются — вот это все чувства. Первые социальные, да, чувства, вот они в два месяца уже у малыша появляются, и мы их ждем. Более того, а в три месяца у ребенка должен комплекс оживления быть — на ваше присутствие, на ваш голос — руки-ноги ходуном и так далее. И это является физиологической зрелостью ребенка. Если ее нет, это уже — nota bene! — страшно, страшно, мы куда-то с вами падаем. Так вот чувства, ведь они не только биологические и физиологические — хотеть, правда, — они есть еще душевные чувства, то о чем вы говорите, человек должен что-то хотеть: хотеть купить какую-то себе кофточку. Ну а почему нет? Если ты в присутственном месте, ты должен как-то выглядеть прилично и так далее. И тогда, но ты же не купишь себе балахон, ты пойдешь, поищешь по размеру, по цвету, по средствам — то есть поставишь тысячу условий, которые должно выполнить — это все нормально, чувства опосредованы социумом, в котором мы живем, в котором мы действуем и так далее и тому подобное. Душевные чувства. И первым душевным чувством является любовь к мамочке, любовь к дому, любовь к отцу, любовь к животным — и мы это формируем, мы это воспитываем. Мы хотим — а что же мы хотим? А мы хотим пробудить в детях наших самое главное чувство, которое должно присутствовать у человека — без громких слов, без помпезности — сочувствие, сопереживание, содействие. Вот эти чувства, оказывается, душевные чувства — душевные, но они-то начинают формировать важнейшие чувства, которые мы все с вами ждем: чтобы увидели, какие уставшие руки, чтобы видели, что ты устал, чтобы почувствовали, что у тебя что-то грустное, чтобы захотели задать хотя бы вопрос. А еще, главное, и послужить тебе — вот, значит, мы уже воспитываем в человеке человека Божиего, который в состоянии видеть, слышать, понимать. И себя, свои «хочу» убрать на второй план, а послужить тебе. Как вот вчера у меня тоже, вчера был день бездонный. Уже в девять часов я встречаюсь с юношей, и он задает мне вопросы и так далее, да. Там у него, как у юношей бывает часто, первая любовь и трагедия, и все понятно. А я его знаю с момента рождения, этого юношу, и потому не могу не ответить на вопросы. И я ему говорю: а какой ты хочешь видеть свою будущую вот половинку, какой она должна быть? Ну я бы хотел, чтобы она меня любила, вот как та девушка, которая его оставила. Да зачем? Зачем чужое платье на себя надевать? У тебя должен быть твой образ, твое видение, твое желание. Да, какое? — А я не знаю. — А я тебе скажу. Вот если хочешь, я тебе дам шпаргалку: она должна быть доброй. — Всего-то? — Нет, это не всего. Добрый человек, он внимательный, чуткий. Потому что внимание определяет чуткость. Только чуткий человек и может быть внимательным. И это увидит, это увидит — и как вошел, и как сказал, и какие глаза, и какие руки. Чуткость рождает заботу: я вижу, что тебе плохо. Забота рождает жертвенность: я откажусь, я не пойду, если ты хочешь, чтобы я побыла рядом — я побуду. А вот это все в знаменателе — это и есть любовь. Это и есть любовь, только она вот так прорастает, и ты ее так узнаешь. Не надо какие-то тесты психологические закручивать — ни Айзенка, ни Векслера, ни Кречмера — не надо. Простое, видимое, ясное. Она позаботилась о тебе и спросила: ты ведь с работы, может быть, ты голоден? Он позаботилась и спросила: ты знаешь, ты подумал о родителях? Ты маме купил что-то? У тебя зарплата была. Господи, вот кого бы искать тебе.
К. Мацан
— Давайте вернемся к этому разговору после небольшой паузы. Я напомню, сегодня с нами и с вами в программе «Светлый вечер» Татьяна Владимировна Воробьева, детский психолог, психолог высшей категории. У микрофонов Анна Леонтьева, я Константин Мацан. Не переключайтесь.
А. Леонтьева
— Сегодня мы говорим о семье. Я, Анна Леонтьева, и мой коллега Константин Мацан, говорим с Татьяной Владимировной Воробьевой, детским психологом высшей категории. И говорим о такой сложной вещи как любовь и созависимость. Я вот, Татьяна, из того, что вы говорите, вспомнила: у меня была, ну у нас в гостях были люди, значит, семья — ну мы говорим сейчас про пьющих мужей, а я думаю, что эта тема для многих очень...
Т. Воробьева
— Да, она очень актуальна, к сожалению.
А. Леонтьева
— Да, очень актуальна, и это очень большая польза. И вот в этой передаче был человек, который вот был болен, да, и после этого, после своего выздоровления он ну создал вот такой вот пансионат, где люди выздоравливают от созависимостей, как то: наркомания, алкоголизм. И он сказал такую вещь, что вот эта созависимость, имеется в виду алкогольная, да, не бывает без контролирующего какого-то человека. Из того, что вы говорите, мне тоже вдруг, я начинаю понимать, что если человек там, например, жена...
Т. Воробьева
— Ну есть контролирующий человек.
А. Леонтьева
— Контролировать своего мужа, условно, или жену, и он или она хотят изменить, да, этого человека, то есть вот это вот желание изменить, получается, оно такое пагубное, да?
Т. Воробьева
— Изменить человека — это вообще не во власти человека. Изменить человека может только вот, знаете... Знают, именно знать — это значит прожить, прочувствовать, видеть, слышать, обонять — это есть знать. Не рассуждать просто умозрительно — не видя, не зная, не прочувствовав, не прожив. Поэтому я знаю только одно, твердо знаю: «Ослаби, остави прости...» — эти слова мы каждый день говорим в молитве, каждый день. Это слова из вечерней молитвы, из правила вечерней молитвы. Так вот в них действительно поставлена своего рода последовательность: ослабить этот недуг. Ослабить недуг — я прошу ослабить недуг близкого мне человека, больного человека. И мы видим, что на какое-то время вдруг человек становится чуть-чуть поспокойнее. Оставить — это уже время достаточно более длительное, в медицине скажут: ремиссия. Прости — человек уже больше к этому не возвращается. Не то что он уже там не выпьет вина там или еще что-то, он не возвращается к этому опойству. Потому что в самом вине греха нет, грех в опойстве, грех в потере меры. И вот поэтому, когда жена берет на себя желание изменить, исправить — она становит созависимой от своего мужа. И я могу сказать, чувства ее столь разные, столь негативные, столь подчас падающие вниз — то от надежды, то просто вот в пропасть и так далее, летящие. Поэтому изменить нам — очень трудно. Неслучайно для того, чтобы понять, что ты болен, надо понять, что ты болен. И пока ты это не понял, изменить невозможно подчас. А почему об этом я говорю, казалось бы, ну что же, сами себе противоречите. Нет, не противоречу. Потому что жизнь с больным человеком, она трудна. Она эмоционально обеднена, она эмоционально истощима. Но это в том случае, когда у тебя нет веры. В этом случае это пытка и мука. Если у тебя есть вера, ты понесешь. И ты увидишь, как не может Господь не услышать твой писк, твой стук, твой стон — не может не услышать. Но все должно дойти до своей полноты. Мы мало об этом знаем. Мы мало в это верим. Мы хотим: вот я помолилась — и чтобы завтра он стоял, как огурчик. Не бывает такого. Надо пройти тот путь, то упорство, в котором рождается и укрепляется твоя вера, надежда, а самое главное, действительно знание, что не может быть такого, что тебя не услышат. Обязательно услышат. Как Господь остановит — пойдет ли, это будет «12 шагов», будет ли это какая-то лечебница, будет ли это друг, будет ли это рождение ребенка — мы не знаем, что будет послано Богом как ведущим инструментом по лечению болящего человека. «Ум и руки врачующих благослови, да послужат орудием всемощного врача Христа Спаса нашего», — часть молитвы образу Богородицы «Всецарицы». Поэтому как мы подходим к этой проблеме, становимся мы созависимыми: пришел, гад, пьяный! — у меня все трясется, видеть не хочу! Какая злоба подымается. А вот если мы вспомним простые слова евангельские, там сказано: потому не дается, что молитесь зло. Совершенно верно. Однажды у Порфирия Кавсокаливита я прочитала такие наставления, которые, поверьте, я не сразу поняла, я возвращалась к ним ну в течение достаточно длительного времени. И потом я поняла. Он сказал простые слова: когда вы молитесь — об обидчике, о болящем, о том, кто создает такие трудности с вами общежития — молитесь за себя. Я не могла понять, что это значит: молиться за себя? А потом поняла: молиться за себя — что это мне дай силы, это мне дай любовь, чтобы я молилась за этого алкаша, а я молилась действительно за себя. Потому что в молитве я проявлена. Вот тогда слова евангельские стали совершенно очевидны: вот в чем наша злость — мы молимся, а внутри нас все равно звучит мотивчик, как червячок: ну исправь же ты его, ну исправь же ты его, больше не могу! — а слова какие: сил нет у меня, да? А сил Господь дает обязательно ровно столько, сколько вы понесете. Свыше сил нет ничего, свыше сил не дается. В лесу в этом году я пошла за ягодами, и мою любимую собаку посадила в машину, мы поехали. Казалось бы, вот черничник, а места хорошо знаю. Бросаю машину где-то в полутора километрах, и иду за ягодами, собираю ягоды. И вдруг моя любимая собака фокстерьер Окси Джи линяет куда-то. Ну я думаю: я все здесь знаю, ничего, не заблужусь. Но кустик за кустик, ягодку за ягодкой — и я поняла, встала вертикально, и понимаю: солнца нет, собаки нет, и где я нахожусь, ориентира нет. А леса у нас, вы понимаете сами, дремучие — это леса муромские, владимирские, богатые леса. Направо пойдешь — не туда придешь, налево — тоже не туда. Ну куда же идти? И я начала молиться. И вы знаете, я так ясно почувствовала, что я слышна, что я слышна, что мои молитвы принимают. Но я-то жду, что сейчас придет собака Окся, которая прекрасный поводырь, я жду, что она придет, сейчас вот появится из-за куста. Я жду, что она придет, но она не приходит. А помысел приходит: ну поверни голову вправо, поверни, смотри. Смотрю — что такое, вот, да, кажется, там тоже были какие-то кустики, пойду-ка я к ним. А все продолжаю кричать: «Окси, ко мне!» Только лес эхом отвечает. Вдруг где-то там, далеко, слышу голос, и собака лает. Я кричу: «Скажите, около вас не фокстерьер? — Нет, около меня черная собака, — ответил. — А ваша собака в полутора километрах сторожит вашу недвижимость». Ну вот о чем я хотела сказать? Что мы все время ждем своего решения. Своего решения. А ведь решение было дано правильное: посмотри. Я посмотрела, и я узнала то место, где начинается эта тропа. И я вышла. Но я наломала березовых веник, чтобы Оксю хлестануть. Она поняла все, быстренько нырнула под машину, и не удалось ее вразумить и так далее и тому подобное. Вот в этом вся беда: мы все время ждем и диктуем. Мы не умеем ждать не своего, а Божиего. Вот в этом вся разница. Мы не умеем уповать. Да, можно положить больного в клинику, где его, может быть, и вылечат. Но это вылечивание без его воли, без его желания, без его стремления, оно будет иметь очень маленький диапазон временной. Ну ремиссия будет до первого друга, до первой возможности — он будет держаться, мучиться, но ведь это мучение закончится очень быстро. А ведь важно только одно сказать: Ты меня держи. Один человек, который был одержим этим недугом и страдал от него, и работу потерял, и все потерял. И вот он приходит к батюшке и говорит: батюшка, давайте, такой есть чин отречения, и у него даже сроки ставятся. Я отрекусь вот от вина, я зарекаюсь пить вино. Да, это очень серьезно, это действительно очень серьезно, когда над ним читается молитва особенная, и это не кодирование. Кодирование — это, запомните, — психоэмоциональная процедура, не более. А здесь ты должен свою волю вот подчинить — ты даешь слово Богу. И когда он сказал: вот батюшка, ну хотя бы на два года. А батюшка в ответ говорит: нет, давай-ка на три месяца сначала. Вот, видите, малыми шажками, но большой верой.
К. Мацан
— Татьяна Владимировна Воробьева, детский психолог высшей категории, сегодня с нами и с вами в программе «Светлый вечер». Я как-то с упорством, достойным, может быть, лучшего применения, но все-таки буду свою линию дальше гнуть. Вот в каком смысле. Мучаясь вопросом о том, а насколько исполнимо то, что вы говорите, скольких сил это требует и как на практике вот так жить и так мыслить, как вы предлагаете, я вот на что обращаю внимание. На наш вопрос отвечая, вы переводите разговор вполне осознанно в плоскость, ну скажем так, духовной жизни — вы говорите о молитвах, вы говорите о тех истинах, которые можно почерпнуть в церковном Предании. Значит ли это, что без, собственно говоря, церковной духовной жизни вот те проблемы, о которых мы говорим, не решаются? И значит ли это, что человек, который не является церковным, не может вот выхода найти? И это, скажем так, первый вопрос. А второй вопрос — это связано, получается, с темой, о которой мы часто говорим: когда в церковь, когда к психологу? И может ли так быть, что человек сталкивается с проблемой — я сейчас не про пьющих мужей, а про любую проблему своих хотений, своей неудовлетворенностью жизнью, — там друг, например, или близкий. И, с одной стороны, в такой ситуации хочется сказать: ну друг, брат, разберись, начни с духовной жизни со своей, вот, может быть, здесь начать искать. Так думается. Но тут же ожидаешь ответ: да нет, ну что ты мне задвигаешь тут про Бога сейчас опять? Надо идти к психологу, надо разбираться с простыми вещами. Вот что вы обо всем этом думаете?
Т. Воробьева
— Давайте по первому вопросу начнем. Да, человек воцерковленный или не воцерковленный — вот такая альтернатива, что если воцерковленный — то он вылезет, а невоцерковленный — не вылезет. Нет, это неправильное рассуждение. Он все равно Божий человек, и нет человека на этой земле не Божиего. Ну нет такого человека. А следовательно, каждому дано найти свои пути. Только бы задумался об этом. Только бы задумался об этом. Вот здесь хотение перестать мучить ближних, перестать гробить свое здоровье — даже с позиции здорового эгоцентризма. Хотя здорового эгоцентризма не существует, он больная вещь — это душевная олигофрения, душевное слабоумие. Но тем не менее хотя бы с позиции своего эгоизма: скажем, продлить свою жизнь, почему же нет? Он найдет свои мотивы. Мы, помните, начали говорить о душе, что душа состоит из чувств. А потом? Разумный ум, который объясняет, почему ты это проживаешь, для чего ты это проживаешь. Разумный ум — это не аспирантура, это не докторская диссертация — это простой разумный ум, который характеризуется совестью, стыдом и так далее. Вот понимаете, если разумный ум не включается: ну почему ты это делаешь? Вот к чему это ведет? Почему с тобой это происходит? То есть пока человек не отвечает на эти вопросы, вот здесь не стоит обязательности: он должен быть верующим. Ну, конечно, нет. Это как сегрегация: если неверующий — значит все, туда ему...
К. Мацан
— В сад.
Т. Воробьева
— Туда, да, ему и дорога. Нет, конечно, что вы. Ведь Господь всех сотворил, чтобы в разум истины прийти. Как придет он, когда придет — может быть, перед гробовой доской — мы не знаем, это его путь, это его жизнь, это его страдание, это его боль. Он будет идти своей болью, своим страданием. Важно, к чему он придет. Поняв свои чувства, поняв то, что он проживает, захотев однажды на них действительно посмотреть с позиции своего «я» — кто я? что я? — он принимает решения. Вот тут он принимает решения. Вот вершина человеческой личности — эмоционально-волевой контроль: чувства, разум, воля. В психологии — светская психология, академическая психология — это эмоционально-аффективная сфера, когнитивная сфера, эмоционально-волевой контроль. Но даже там это выстроено четко так, иерархически. Нельзя, получив чувства — а они часто являются именно двигателем всего того, что мы делаем — мотивации, не разобрав их: почему с мной это происходит, почему я опять нажрался, напился, почем я опять оскотинился, для чего мне это дано? Ну дано, наверное, для того чтобы ты разумом понял и сказал: зачем я это делаю? Может быть, да, инстинкт самосохранения заговорил в тебе. Разве здесь написано: ты должен идти в церковь? Нет, не написано. У него свой путь, он пойдет своим путем. Хорошо, чтобы он пришел, но он будет жить так, как он будет жить. И никого ты не возьмешь за руки и не приведешь в храм. Я просто говорю о том, рассуждая о себе, рассуждая о своем понимании, а не навязывая ни в коей мере теорию такого фетиша: вот надо — нет, это очень опасно. Потому что, возьмемся за руки друзья и шагнем все — нет. Вера — это не шагнем все. Это либо дано, либо придет, а либо не придет. Но это уже не наша воля, так сказать. Это ответ на первый вопрос: всякий человек творение Божие. Только благодаря Богу он появился на этот свет. Не было бы воли Божией, он бы на этом свете не был. А потому Господь будет стучаться к нему, будет стучаться к непонимающему человеку, но будет стучаться к нему и скорбями, и болезнями, и уходом жены, и прочее, и прочее. Даст ему прожить весь ад того, что он сам делает — ведь он сам это делает, он сам хочет, он сам выбирает. Вот поэтому дайте человеку, действительно, не познав, действительно очень трудно. Поэтому, познав, он будет выбирать решение. То решение, которое ляжет в основу либо гибели, либо спасения, либо изменения, либо веры — все может быть, мы не знаем, какими путями он придет к вере. Второй вопрос, Константин, пожалуйста, еще напомните мне, потому что мы ушли на первый.
К. Мацан
— Ну второй вытекающий из первого был, к той часто обсуждаемой теме: когда обращаться к психологу, когда, ну если угодно, к священнику и духовной жизни?
Т. Воробьева
— Я хочу сказать, помните, опять слова апостола Павла: с иудеем я был иудеем, с эллином я был эллином. Вот здесь с кем вы разговариваете: разговариваете с человеком мирским — значит, вы будет разговаривать с позиции светской психологии. Но законы-то ее не отменяются, правда. Вы помните, сказали: чувства, разум, воля. Поэтому вы начнете работать: помогать человеку увидеть свои чувства, понять, почему он их проживает, они ему дают жизнь или они его приводят к гибели. Какое чувство, например, страха? У вас он черный, у Анны фиолетовый, у меня оно, может быть, будет коричневым. У Врубеля, помните, было черно-фиолетовым и так далее. У каждого будет цвет. Но это ведь чувство — это что? А это энергии, эмоция, да, аффект — это энергетические позиции, значит, энергетические единицы измерения. Коль это энергия, то это вектор направленный. Если я не люблю Иванова, и он мне гадит, я прихожу к психологу и говорю: вы знаете, ненавижу Иванова! Вот он мне мешает! Ну так вот Иванов точно также испытываете это чувство к вам. И очень трудно ждать, что Иванов скажет, что я так люблю Петрову — нет, он не скажет. Он скажет: я также ее не люблю, эту Петрову. Итак, чувства, их окрашенность. Далее — их мобильность, их амплитуда, их векторная направленность — это все то, что не исчезает. Закон энергии мы знаем: она аккумулируется, она может сублимироваться, но она не исчезает. Вот поэтмоу либо над нами тучи черные, и в дом входишь, там невозможно находиться — что случилось в нашем доме, что у нас происходит, мы все это понимаем. Так вот, мы и начинаем, как светский психолог, помочь человеку разобраться в качестве его чувств. А самое главное, опять для светского человека, что ведь важно, мотив его: жить хочется, правда? И жить хорошо. А не жить и болеть и не хочется. Ну так вот и давайте мы решаем: черные чувства, они дают эту энергию, она созидающая или она разрушающая психосоматика — опять вспомнили, правда? Конечно, разрушающая. То есть вы хотите заболеть, вы сами от себя отбираете. Вот давайте мы с вами откроем дневничок и начнем: каждое утро, день и вечер — какие чувства превалировали утром, днем и вечером. А потом подведем итог: я сегодня прибавляла себе жизни или я ее точно убавляла. Вот для светского человека. То есть со светским человеком вы будет говорить как светский психолог обязательно. С православным человеком — вы будет православным человеком обязательно. А в основе, конечно, стоит ваше знание, умение, навыки и ваша убежденность. Без этого ничего не получится.
А. Леонтьева
— Я хочу сказать, что мы вот с Костей обсуждали как-то программу, вы упомянули программу «12 шагов», где первый шаг там перепоручить свою жизнь Богу...
Т. Воробьева
— Первый шаг.
А. Леонтьева
— И работать со своими зависимостями. А у меня сейчас есть такой юный собеседник, с которым мы все время дискутируем: есть Бог — нет Бога. И мы очень, у него очень смешные аргументы, но у меня теперь появился еще один аргумент. Я говорю: вот посмотри на бывших вот пьющих людей, вот они перепоручают свою жизнь Богу. И от них отказываются все врачи и психиатры, говорят: у вас такая вот степень этой болезни, что мы не можем вам помочь. А вот они — раз — и выздоравливают. Ну не раз, конечно, это я утрирую, но просто это такое, для меня это чудо какое-то Божие.
Т. Воробьева
— Ну я хочу сказать, о вере ведь не спорят. Это опять слова апостола Павла моего любимого. О вере не спорят. И в спорах не рождается истина. В спорах рождаются свары. Это надо понять. Почему это ответ также Константину на его вопрос. Никогда не спорьте о вере, этого не надо делать. Потому что, я еще раз подчеркиваю: к вере придет человек своим путем. Если должно прийти — он придет. Ну, не дай Бог, не придет. Но это опять принадлежность каждого человека, его душе, так сказать. Поэтому не надо спорить о вере, не надо. Я всегда говорю: о вере надо либо молчать, если не веруешь, либо достойно. А то это опасно. Это как светофор: красный свет зажегся — знаешь: не надо перебегать дорогу, а то вдруг машина выскочит, и жизнь твоя закончится. Вот так обо всем том, что не подлежит спорам ни в коей мере, ни аргументации. Вот такое: мы хотим переубедить там атеистов и прочее — но ведь это в том случае, если атеист мне задал вопрос. И всегда говорю: помните правило одно всегда — опять не мое правило, опять слова, сказанные апостолом Павлом: только на поставленный вопрос есть ответ. Нет вопроса — нет ответа. Спросили — я верующий человек. Почему? Можете привести примеры, как пришли, почему и так далее. А убеждать — нет. У каждого свой путь. И это не инертность.
А. Леонтьева
— Я это записала.
К. Мацан
— Помните, у Высоцкого, кажется: а мы все ищем правильный ответ и не находим нужного вопроса.
Т. Воробьева
— Как хорошо.
А. Леонтьева
— Вот будем в наших программах множить вопросы, в лучшем смысле этого слова. Те вопросы, на которые мы можем поразмышлять в студии, те вопросы, на которые наши радиослушатели могут уже после наших бесед в эфире поразмышлять сами, а ради этого мы и эти беседы записываем. Спасибо огромное за эту сегодняшнюю беседу. Татьяна Владимировна Воробьева не в первый и не в последний раз, Бог даст, по милости Божией, как мы сегодня говорим, в нашей программе не первый раз. В нашей студи «Светлого вечера» также были с вами у микрофонов Анна Леонтьева, я Константин Мацан. Спасибо. До свидания и до новых встреч.
Т. Воробьева
— А я благодарю вас за прекрасные вопросы. За емкие и очень важные и актуальные вопросы, с которыми мы каждый день практически сталкиваемся. Прекрасные вопросы. Благодарю вас.
А. Леонтьева
— Спасибо. Я надеюсь, что мы продолжим. До свидания.
Т. Воробьева
— До свидания.