В этом выпуске ведущие Радио ВЕРА Александр Ананьев, Алексей Пичугин, Алла Митрофанова, а также наш гость — насельник Вознесенского мужского монастыря в городе Сызрань, благочинный храмов города Сызрань иеромонах Давид (Кургузов) — поделились светлыми историями об удивительных совпадениях в жизни, в которых видна рука Бога.
Ведущие: Александр Ананьев, Алексей Пичугин, Алла Митрофанова
А. Ананьев
— Есть такая народная примета: если на календаре понедельник, а за окном вечер — неизменно в студии Радио ВЕРА на Андреевской набережной соберутся четыре очень хороших человека, но, как правило, случается так, что собираются три хороших и один посредственный, и они рассказывают друг другу и вам светлые истории. Все именно так и произошло сегодня: понедельник, вечер и у нас в студии замечательные люди...
А. Митрофанова
— Три прекрасных человека и я.
А. Ананьев
— Да: три прекрасных человека и я. (смеются) Сегодня я счастлив представить вам потрясающего собеседника, обладающего чувством юмора и ответами на все вопросы...
А. Пичугин
-... свою супругу.
А. Ананьев
— Нет, дорогой Алексей, в первую очередь я хочу представить человека, который знает все, кроме того, почему Суздаль — это он, а Сызрань — это она. Клирик Вознесенского мужского монастыря в Сызрани иеромонах Давид (Кургузов). Добрый вечер, отец Давид, здравствуйте.
о. Давид
— Всем добрый вечер.
А. Пичугин
— А Сызрань — это она? Я всегда был уверен, что это «он».
о. Давид
— Сызрань — это «она», да.
А. Ананьев
— Да, да. И вот сразу же представляю вам своего дорогого друга: человек, который уверен, что Сызрань — это «он» и Суздаль — это «он», и Москва — это тоже «он» .... (смеются)
А. Пичугин
— Да, безусловно. А Петербург — «она».
А. Ананьев
— Да, безусловно. ... Алексей Пичугин, добрый вечер.
А. Пичугин
-Добрый вечер.
А. Ананьев
— Моя красавица жена, ведущая Радио ВЕРА Алла Митрофанова...
А. Митрофанова
— ... которая вообще ничего не представляет и не думает. Здравствуйте.
А. Ананьев
— Ну, она только и делает, что думает, хотя чаще говорит. И я, Александр Ананьев. Традиционно начнем с истории пятого незримого участника «Светлых историй» — наших слушателей, и сегодня мы, как-то так получилось, опять же, неслучайные совпадения, в которых видна рука Господа, буквально за тридцать секунд до того, как включились микрофоны, Алексей Пичугин блестяще жонглировал своим английским произношением и тут, дорогой Алексей, такая история, что не жонглировать английским произношением не получится, оно написано тончайшим литературным языком, прилетело к нам из Торонто, а в Канаде, вы знаете, вот русские, которые живут в Канаде, они как-то вплетают эти русские слова в английскую речь, английские слова в русскую, и вот здесь так и получается, но история замечательная. «Здравствуйте! Хочу поделиться с вами светлой историей, которую вы непременно расскажите уж на Радио ВЕРА, история о том, как Господь заботится о нас друг через друга. Произошла она прошлой весной, когда мы с мужем и ребенком поехали в Хай-парк в Торонто на цветение сакуры. Прежде чем пойти в парк, мы решили зайти в кафе перекусить, и вот мы заходим в «Tim Hortons» (популярная канадская сеть), заказываем себе три сандвича, кофе и чай. Пока муж стоит в очереди, я с ребенком пяти лет оглядываюсь вокруг и понимаю, что скорее всего нам придется идти в парке, а погода еще была прохладная (я сохраняю каждое словечко в этой истории, потому что это все настолько тепло и по-настоящему и трогательно, что очень ценно) и вот скорее всего нам придется идти кушать в парке, а погода была еще прохладная, так как кафе набито битком людьми и не то что были места, где сесть, но даже стоять было негде. И вот мы с дочкой стоим и оглядываемся вокруг, вдруг появится место присесть, как поворачивается парень, сидящий прямо перед нами, и предлагает нам свой столик, так как он один. Мне было неудобно занимать его место, но он настоял и сказал, что пойдет и сядет впереди перед окном, ему не трудно. Хочу заметить, что он канадец и говорил по-английски, поэтому нашу русскую речь он точно не мог понять и точно не знал, что мы ищем место, да и не видел даже нас, так как сидел к нам спиной. Людей, было много, а он резко повернулся и предложил нам сесть рядом. За столом было три стула, как раз для нас троих, мы сели с дочкой, ждем мужа с нашим заказом, и вот через пять минут приходит муж, открывает пакет, «вылаживает» наши сэндвичи на стол, и мы обнаруживаем, что вместо трех там четыре сэндвича, понимаем, что положили нам по ошибке чей-то чужой. Муж его берет и относит обратно на кассу, но на кассе нам говорят, что «оставьте его себе, мы не сможем взять ваш сэндвич». Муж возвращается обратно, и мы сидим, думаем, что же делать нам с четвертым сэндвичем, ведь мы-то себе уже заказали, но ничего, потом разберемся И вот как только мы начали кушать, в эту минуту заходит бездомный человек в этот самый «Tim Hortons» и начинает проходить от столика к столику и спрашивать у всех, нет ли у них лишнего сэндвича. Понятно, что нет ни у кого лишнего, наличные люди тоже редко носят с собой, все расплачиваются картами. И я наблюдаю эту сцену и тут меня пронзает, что этот сэндвич Бог приготовил для него! У меня шок, я говорю мужу, что нужно предложить ему этот сэндвич, и мы ждем с мужем, когда он дойдет до нас, когда он подошел, мы предложили ему: если он голоден, у нас лишний сэндвич, и он с такой радостью его принял! Нашел себе место впереди и видно было, как он с удовольствием пообедал. Удивительная история, где мы с мужем оба были в шоке, так как оказались частичкой пазла, который сам Господь сложил из нас, людей, чтобы просто накормить этого бездомного, ведь если бы парень не предложил нам место, мы бы точно пошли кушать в парк и уже там обнаружили бы лишний сэндвич, и если бы парень на кассе забрал его обратно, то он не достался бы бездомному, если бы мы пожадничали, то он опять бы остался голоден, вот как Господь через всех нас заботится о каждом. Самое поразительное было то, что все это происходило минута в минуту, одно за другим. Слава тебе, Господи! А еще хочу заметить, что в Канаде мало православных, а этот мужчина вряд ли даже протестант, но несмотря на вероисповедание всех нас, участвующих в этой истории, Господь работал через каждого«. Эту историю нам прислала... вот я сейчас открываю — Юлия, Юля — наша слушательница и читательница. Юля, спасибо вам огромное, такая трогательная история!
А. Митрофанова
— Какая-то очень теплая, парковая, хотела бы сказать: канадская, но на самом деле она какая-то вселенская.
А. Ананьев
— Нет-нет, она с этой атмосферой: «Tim Hortons» этот, парк, сакуры цветущие...
А. Пичугин
— А ты был в Канаде?
А. Ананьев
— Я не был, у меня там много друзей, живет, и мы с ним переписываемся, фотографии шлем. Но я был рядом с Канадой долгое время, в северной Калифорнии, там не очень далеко.
А. Митрофанова
— Человечность, вот это самое главное, и парень, который место уступил, и эти ребята, которые сказали: «да нет, забирайте этот сэндвич, это ваш, он нам не нужен!»
А. Ананьев
— Мы часто едем с Алечкой на запись «Светлых историй», и она мне говорит: «А давай, вот эту историю расскажу», рассказывает, я такой: «Жена, это какая-то однослойная история, я люблю, чтобы она была многоуровневая!»
А. Пичугин
— Как тройной сэндвич.
А. Ананьев
— Ну да, как тройной сэндвич, а здесь она реально такая вот одноуровневая, она простая, и в этой простоте, как говорит отец Давид регулярно, в этой простоте есть великая Божья красота, поэтому, отец Давид, начнем именно с вас. Тема сегодняшних «Светлых историй», как вы уже поняли: «Удивительные совпадения, в которых видна рука Бога».
о. Давид
— У меня очень часто происходят такие ситуации, когда что-то связано с именами, какие-то маленькие совпадения, в транспорте, с попутчиками, много по мелочи, но одна была особенно яркая, запомнилась мне, поделюсь ей с вами. Когда я бываю в Москве, иногда получается встретиться с отцом Артемием Владимировым, которого мы все знаем, он приезжал к нам в Сызрань со своими книгами, с беседами, общался с нашими учителями... ...
А. Ананьев
— С полными карманами конфет, как это часто бывает.
о. Давид
— Да, и открыточек, и конфет, всего там было в изобилии. И как-то мы там познакомились, и периодически, так как он человек очень занятой, где-то, может быть, реже, чем раз в год, у нас получается с ним увидеться, мама моя к нему очень тепло относится. И обычно делается как: есть люди, которые ему помогают организовывать его быт, и я спрашиваю, может быть, батюшка будет где-то на службе, и вот прийти, вместе на всенощной помолиться, и иногда от него сообщают, что да, вот тогда-то он будет служить, допустим, в Алексеевском монастыре или напротив там храм преподобного Алексия, человека Божия сейчас красивый восстановили, по-моему, до конца. И один раз была такая ситуация: я забыл заранее спросить, когда можно было бы батюшку повидать и почти день в день позвонил, сказали: да, как раз вот вечером отец Артемий будет исповедовать на вечерней службе, можно будет там с ним увидеться. Я приезжаю на службу, и отец Артемий говорит там, он человек такой красноречивый, очень обаятельный, указывает мне на место, на котором мне надо сидеть и ждать всю службу, он сначала что-то спросил, потом сказал, что «отец Давид, надо посидеть, подождать». Я сажусь, идет богослужение, мы выходим на полиелей и потом ждем до конца службы. И в какой-то момент он вызывает меня в храм для какого-то важного дела: оказывается, что в этот день ему с утра позвонила какая-то прихожанка, у которой сын-подросток четырнадцатилетний Давид, они приехали, по-моему, из Крыма, чтобы получить какой-то совет от батюшки, он их пригласил на вечернюю службу. Буквально через час ему в подарок принесли написанную красивую небольшую икону пророка Давида — уже интересно, и потом где-то через час позвонил иеромонах Давид, ваш покорный слуга, чтобы прийти повидаться. И батюшка в свойственной ему манере сказал, что вот я решил, что отрок Давид из рук иеромонаха Давида должен получить икону Давида, пророка Божия. Казалось бы, маленькое какое-то совпадение, но это здорово, такие вещи очень сильно запоминаются, для меня это было очень ценно. Еще отец Артемий тогда сказал, что — «Вы же не против? Я бы мог подарить икону вам», что-то такое. Я говорю: «Что вы, зачем? Представляете, какое событие в жизни молодого парня, что у него все сошлось, даже если будет какой-то период метаний, споров внутренних и небесных споров, он, по крайней мере, может это вспомнить, что такое точное попадание было в его жизни. Мне кажется, оно будет для него очень ценным».
А. Митрофанова
— Класс! Я, кстати говоря, вспоминаю историю похожую, которая была в нашей жизни в день, когда Саша крестился: это было Сретение, в храме Александра Невского на юго- западе, нас там увидел один из алтарников этого храма, замечательный Игорь Владимирович Мещан, он был тогда директором журнала «Фома», и он был алтарником в этом храме, и есть, насколько знаю. И он увидел Сашу и говорит: «Подожди-подожди- подожди, а ты креститься пришел?» Саша говорит: «Да»«. — «Подожди, — говорит, — вот секунду просто. А ты не в честь Александра Невского?» — «Да, в честь Александра Невского». Говорит: «Буквально две минуты постойте здесь, никуда не уходите». Мы стоим, ждем. Игорь Владимирович идет к своей машине, возвращается и в руках у него маленький образ писаный Александра Невского, причем, вы знаете, чаще всего этого замечательного святого изображают в его в воинском облачении, а здесь — в монашеском.
А. Пичугин
— Это очень важно, потому что мы почему-то привыкли, (извините, что я влез в эту историю, просто я давно хотел где-нибудь сказать у нас на радио) ведь мы очень любим говорить про Александра Невского именно как про воина, вспоминать какие-то усвоенные скорее фильмом «Александр Невский» ему особенности, все время говорить о том, что он сделал какой-то тектонический выбор, хотя я думаю, что когда Церковь его прославляла, она прославляла его в его выборе, а его выбор — это все-таки был выбор монашества, это итог его жизни, и соответственно, итог его жизни стал его выбором, этот итог — не меч в одной руке, это именно четки.
А. Митрофанова
— Так вот, возвращаясь к самой истории, спасибо Алексею, мы ждем, Игорь Владимирович приносит нам эту кону и говорит: «Ребят, вот не поверите: сегодня утром выезжал из дома и подумал, что мне надо взять ее с собой, развернул машину, вернулся к подъезду, сбегал домой, забрал — не понимал, зачем! Не понимал, но чувствовал, что так нужно сделать, и теперь я понимаю, зачем», представляете?
А. Ананьев
— Теперь это у меня одна из моих самых любимых икон.
А. Ананьев
— «Светлые истории» на Радио ВЕРА о совпадениях удивительных, в которых видна рука Бога, и мы все, наверное, сходимся в том, что не бывает случайных совпадений, а все совпадения неслучайны и главное — отойти подальше, чтобы рассмотреть вообще, в чем здесь закономерность, по крайней мере, так точно считает клирик Вознесенского мужского монастыря в Сызрани иеромонах Давид (Кургузов), с ним согласен Алексей Пичугин, у Аллы Митрофановой выхода не остается, когда три мужика считают, в общем, одинаково, я Александр Ананьев, всем здравствуйте. Отец Давид, как вам история про эту икону? Я так думаю, что у вас не единственная история, связанная с именами, мне очень нравится вас слушать, я хотел спросить, есть ли у вас еще?
о. Давид
— Про иконы еще истории?
А. Ананьев
— Про удивительные совпадения. Дело в том, что меня потом не простят, скажут: «вот, опять разболтались, батюшке не дали слова».
о. Давид
— На самом деле много, обилие историй про то, как нужная какая-то сумма денег вдруг находится у человека в руках, в одной из передач с Алексеем как-то рассказывал такие истории.
А. Ананьев
— Как приятно бывает порой найти в кармане две тысячи, все-таки есть плюсы в том, что ты работаешь в гардеробе. (смеются)
о. Давид
— Тоже закономерность, да. Знаете, мне кажется, в таких историях должен быть такой поучительный принцип, Вот, например, первая история, вы прочитали, чуть-чуть к ней вернусь, что я для себя отмечаю: может быть, это какое-то мышление людей, которые живут в другой стране, но чем больше живу внутри Церкви, священник всегда находится можно назвать это: на острие доброделания, потому что с нас какой-то спрос, все время надо рассматривать возможность кому-то помочь и невозможно отсидеться, можно отсидеться в монастыре, но послушания не дают этой возможности, хотя и в монастырь приходят. Так вот, такой принцип я себе на ус намотал: как правило, мы сразу же воспринимаем какие-то блага, которые у нас есть, что вот у нас есть наши, а есть лишние, и невероятное какое-то количество раз я сталкиваюсь с тем, в принципе, у монаха вообще нет ничего своего по определению, но когда даже не только монах, а какой-то мирянин говорит, что на самом деле все дары, которые у меня есть — это дары от Бога, мне дано это во временное пользование, зачем — другой вопрос, но я не воспринимаю это как личную мою собственность. Была такая история, она, наверное, актуальной будет только в какие-то наши дни, но тем не менее, связанная с автомобилями, актуальность в том, что много людей ездят, погодные условия и все остальное. Один человек приехал освятить автомобиль, случай очень краткий на самом деле, и в нем нет большого количества разных смыслов, там есть пара ключевых смыслов, один из которых в том, что был приставлен к этой колеснице Ангел, который должен охранять и наставлять, там есть такое слово «наставить». У меня есть такая привычка: спросить вообще, о чем речь, когда нужно совершить какой-то краткий чин: освящение дома или освящение автомобиля, креста — а зачем? Там же тоже есть краткий, но важный смысл, что человек подклоняет свою выю-шею и на него надевается этот крест, то есть перед Богом склоняется. И вот беседуем с одним мужчиной, автомобиль престижный марки, не дешевый автомобиль, мы чуть-чуть разговорились, и в порыве какого-то наставления — профессиональной болезни священников, говорю: «Ну вот представьте, у вас такой дорогой автомобиль, а вот вы сейчас выйдете из монастыря, а там стоит какая-то бабушка с мусорными пакетами, которую надо подвезти до дома, а вы как раз только что Богу молились, чтобы Ангел вас наставил, может быть это от Ангела бабушка, чтобы вы ее подвезли». Он так ухмыльнулся: «Ну понятно, хорошо, давайте». Я не успел уйти, только сходил по одному послушанию, отнес облачение священническое, меня не было буквально десять минут, и обратно возвращается этот прекрасный мужчина, и вот его вывод из этой истории: он немножко так начинает ругаться, говорит: «Что за подстава вообще! Что это у вас за организация?» Он выезжает из нашего монастыря и там, как будто я ему нарисовал — вот эта бабушка, прямо с двумя мусорными пакетами, такая скрюченная. И у него вот эта борьба, не буду уточнять, сделал ли он доброе дело или не сделал, дабы не было никакого осуждения или наоборот, возвышения, но было очень интересно на него смотреть, как в какой-то ситуации, в каком-то телефонном разговоре человек пытался избавиться от Божьего благословения сказав: «Скажите: стёрто», какой-то такой языческий подход, то есть я ему сказал, что с сегодняшнего дня ваша машина, она освящена для добрых дел, в принципе, а он пытался то ли отказаться, спрашивал, не будет ли это так вообще теперь всегда, вдруг она будет меня преследовать, эта бабушка?
А. Ананьев
— «Милок, ну мы едем?» (смеются)
о. Давид
— Собственно, заберет эту машину себе в пользование. И вот эта мысль — все время Бог спрашивает: тебе это зачем? Вот Он тебе дал какое-то богатство, маленькое-большое, умеешь ты пользоваться-не умеешь, десять рублей-сто миллионов — зачем? Что они у тебя в руках делают? И истории, которые вы рассказывали, я как раз на это на это обратил внимание, что по идее христианин, когда он видит что-то лишнее у себя в руках, это вообще хорошая критика, первое, что я делаю — это я не ищу сразу же, как решить эту проблему, а зачем мне это дано? Включается такой «радар», куда я должен это отдать? Хороший принцип, не получается ему следовать.
А. Ананьев
— Удивительные совпадения, в которых видна рука Бога, постоянно случаются в жизни Алексея Пичугина, по крайней мере каждый раз, когда я с Алексеем прикасаюсь, это происходит.
А. Пичугин
— Потому что ты приходишь, такой — О!
А. Ананьев
— Ну да, вот отец Давид не знает, но именно в тот момент, когда я в абсолютно пустом Суздале, представьте себе, абсолютно пустой Суздаль, ни одного человека, можете такое представить? Это вот прямо как в Сызрани — пусто!
А. Пичугин
— Суздаль, между прочим, полумиллионник, по-моему, да?
о. Давид
— Нет, сто пятьдесят сейчас тысяч.
А. Пичугин
— Ну, еще чуть-чуть, и будет полумиллионник.
А. Ананьев
— Абсолютно пустой ресторан двухэтажный, ни одного посетителя вообще, только муха на клеенке жужжит... хотя даже мух не было, это был май. И я так полез в сумку, чтобы достать кольцо, чтобы сделать жене предложение, как входит... Алексей! Вот как?
А. Пичугин
— Вот такая история от Алексея Пичугина. (смеются) Естественно, раз уж мы здесь светлые истории рассказываем — конечно, Суздаль. Я все время говорю, что я к профессиональной археологии никогда отношения не имел, мне кажется, что археология — это такая, ну понятно, что навеянная для многих фильмами про Индиану Джонс, египетскими залами история, но вообще-то она совсем другая, наверное, не очень романтичная, когда люди в нее погружаются не в рамках каких студенческих практик, когда первокурсники вырвались от родителей, поехали в палатках пожить, все у них вот так романтично, красиво происходит, в смысле вот палатки, костры, вот эти раскопы, а когда люди это выбирают как свою профессиональную деятельность, то они, конечно же, пишут бесконечные отчеты, зимой, летом, в любую погоду по колено в грязи, где-то на месте только что разобранных домов, еще не построенных, в котлованах что-то ищут, зачищают, потом по этому снова пишут отчеты. Понятно, что это все работа, которая очень, очень, очень выматывает, и многие уходят, многие посвящают этому какие-то первые годы свои профессиональной деятельности...
А. Ананьев
— ... какая тонкая работа, Алексей, по отсеву возможных конкурентов, чтобы в Суздале меньше народу-то копалось, а? Хирургически точно!
А. Пичугин
— В Суздале всегда хватит кому копаться, я думаю, но Суздаль здесь фоном сейчас будет, но будет Суздаль. Многие уходят, когда здоровье дает какие-то первые звоночки, что такая жизнь, она все-таки должна быть более оседлой, и я это за много лет постоянно наблюдаю среди своих знакомых и друзей, мне просто часто говорят, так как я большую часть жизни езжу в археологические экспедиции, и до сих пор езжу, почему-то всегда Алексей — археолог — я не археолог, и я как-то по касательной достаточно, но с большим погружением в жизни экспедиции провожу часть лета, но для меня это очень важно. Я долго думал, почему? С детства было интересно, с детства я мечтал что-то где-то выкапывать, это было не связано с «Индианой Джонс», с одной стороны, с другой стороны, было связано с египетским залом Пушкинского музея, потому что я до бесконечности просил меня водить, показывать мне мумию, даже я помню, по дороге из этого египетского зала, это было одно из последних посещений, когда поддались на уговоры и повели меня в этот зал, что обратно я пошел смотреть: только-только поставили строительный забор в том месте, где храм Христа Спасителя должны были воссоздавать, там еще бассейн «Москва» был, и вот я случайно споткнулся, упал, выбил себе передние, уже коренные зубы, и тогда мне мама сказала, что — «Так, все, доходился мумию смотреть!» И я потом уже со школой ходил эту мумию смотреть, потом мы с классом ходили, я всех водил на какую-то гору раскапывать какие-то камешки, в общем, все это логично привело меня к тому, что я когда сумел первый раз в тринадцать лет поехать в экспедицию археологическую, естественно, там было тяжело, трудно, мне тринадцать лет, там надо физически работать, где я до этого мог физически работать, кроме как игрушечным самосвалом в пять лет из песочной кучи бабушке на грядку песок возить?
А. Ананьев
— А вот здесь мы подвесим интригу, и ровно через минуту вы узнаете, нашел ли Алексей Пичугин мумию или это было просто удивительное совпадение, не знаю чего с чем, но узнаем через минуту, прервемся.
А. Ананьев
— И мы возвращаемся к увлекательным светлым историям, посвящённым удивительным совпадениям, в которых видна рука Бога. Сегодня с нами: клирик Вознесенского мужского монастыря в Сызрани иеромонах Давид (Кургузов), Алла Митрофанова, я, Александр Ананьев, и бесстрашный охотник на суздальских мумий Алексей Пичугин.
А. Пичугин
— Пока ещё, по-моему, совсем в моей истории непонятно, где там Промысл Божий, рука Бога и совпадения, да?
А. Ананьев
— Ой, Алексей, ну не мне тебе рассказывать, что рука Бога и Промысл Его везде, во всём, в каждом шевелении листика на берёзе возле твоего дома.
А. Пичугин
— Сейчас всё будет. Вот я тогда не мог для себя объяснить, что мне нравится, мне хотелось что-то найти, нравилось смотреть, как находят, хотелось пожить подальше от дома, от родителей, самому как-то вот в таких условиях палаточной жизни — ну да, всё это вместе. Потом, когда уже появились студенческие компании, понятно, что истфак, понятно, что моя компания сформировалась вокруг историков, с историками, что все мы ездили когда-то, и уже провести там полтора месяца с своими очень близкими-близкими друзьями, и всё это постепенно как-то одно вытесняло другое, потом возвращалось. А потом Суздаль появился уже, не Подмосковье, суздальская история началась, и всё вместе это сформировало какую-то мою невозможность — особо и не хотелось больше никуда ездить, в какие-то другие экспедиции — невозможность даже до сих пор, мне почти сорок лет, представить себе, понятно, что я вряд ли уж буду так много вместе со студентами что-то раскапывать, но всё равно в какой-то форме участвовать в археологической жизни, потому что без этого просто я себе себя не представляю. И я, с одной стороны, долго не понимал, почему: вот почти все уже мои друзья, которые ездили, для них это осталось прекрасным впечатлением юности, а для меня всё это продолжается. Не знаю, можно ли здесь найти какую-то параллель с тем, что я дальше расскажу, но вот для меня она достаточно очевидна, и в этом я действительно вижу некий Промысл. Когда мне было семь лет, перед школой, меня решили крестить. И у нас рядом с дачей был храм, который единственный тогда, первый открылся ещё во второй половине 80-х, сразу после тысячелетия Крещения Руси, прислали священника, и так он до сих пор, кстати, в этой церкви и служит — отец Борис, село Сертя́кино в Подольском районе Московской области, и весь город тогда к отцу Борису ходил, потому что больше нигде поблизости храма не было. Ну вот перед школой меня решили крестить, и мама решила вместе со мной креститься. Туда надо было всё-таки как-то доехать, там с перекладными на автобусе, это хотя и рядом, но пешком, тем более вот так, на крестины, не сходишь и поэтому то нас не могли отвезти, у нас машины не было, а наш сосед, Царствие ему Небесное, дядя Саша, крёстный мой, у него была машина, и вот он нас должен был отвезти, и то у него с машиной что-то происходило, то мы приезжали, а там что-то в храме не складывалось, то ещё что-то, и вот так эта дата отодвигалась, отодвигалась, отодвигалась, и в итоге пятнадцатого августа меня крестили за две недели перед школой. Я никогда не знал, что за дата, пока уже, будучи юношей, я случайно не нашёл свидетельство, выписанное тогда в храме, и смотрю: 15 августа 1993 года, 15 августа — это день археолога. И когда я увидел это свидетельство, 15 августа — о, день археолога! Я тогда, наверное, всё-таки понял, что так просто им от меня не отделаться точно совершенно. Была такая традиция — посвящать в археологи, она и сейчас есть в разных экспедициях, очень часто это делают в день археолога, и, с одной стороны, наверное, я же не стал профессиональным археологом, но, с другой стороны, посвящают всех студентов, которые там на две недели приехали и больше никогда не побывают. Меня вот больше чем за четверть века так и ни разу не посвятили, но, может быть, это посвящение было сильно раньше.
А. Ананьев
— Зачем тебе это язычество? Оно тебе ни к чему, ты мне главное скажи...
А. Пичугин
— Слушай, дело же не в язычестве, это же...
А. Ананьев
— Главное, чтобы человек христианином был.
А. Митрофанова
— Так Господь посвятил Лёшу, Алексея посвятил в археологи, вот в чём дело-то.
А. Ананьев
— Да, я против танцев вокруг костра вот этих, вот ты не сможешь убедить меня в необходимости Алексею Пичугину танцевать возле костра, посвящая себя в археологи, в психологи, не нужно этого.
А. Пичугин
— Отец Давид не даст соврать (не знаю, почему я к вам апеллирую), но отец Давид не даст соврать, наверное, Алла Сергеевна не даст соврать, что ещё две минуты назад я даже не собирался и даже представить себе не мог, что я когда-нибудь так буду делать, ну вот...
А. Ананьев
— Да, я тоже удивляюсь, как у нас разговор дошёл до этого.
А. Пичугин
— А мумию не нашёл.
А. Ананьев
— А что было самое ценное, что удалось обнаружить?
А. Пичугин
— Ух, это сложно сказать за все эти годы-то.
А. Ананьев
— Ну, кинжал старорусский.
А. Пичугин
— Кинжал старорусский, одна штука — да, было такое, конечно.
А. Ананьев
— Прекрасно. Возвращая в приличествующее русло этот разговор: Алла Сергеевна Митрофанова, у неё есть прекрасная история о том, как в её жизни случились удивительные совпадения, и в них она отчётливо увидела Промысл Божий.
А. Митрофанова
— Ну, такая линейная, как ты говоришь, история, она немногослойная, однако она мне очень-очень дорога, потому что она про то, как Господь заботится даже, знаете, как-то вот о малейшем таком движении нашей души, и по головке погладит, и на ручки возьмёт, вот как папа, и книжку на ночь почитает, вот всякое, главное — Бога пустить в свою жизнь. Мы играли спектакль «12 непридуманных историй», наши слушатели постоянные знают о нём, это спектакль, поставленный по текстам замечательного журнала «Фома», истории действительно непридуманные, они взяты из жизни, истории, которые нам очень дороги. И раз за разом в этом спектакле звучат всё новые и новые истории. Вот сейчас, когда мы его играли зимой, в январе, а потом в совершенно специальном месте играли его в феврале, это были зачастую истории, которые наши зрители ещё не слышали, они звучали в первый раз. И вот среди них был пронзительный рассказ матушки Светланы Зайцевой, который взят был в журнале «Фома» и, соответственно, к нам на сцену попал из книги «Подорожник для разбитого сердца».
А. Ананьев
— Кстати, вы можете найти вот этот фрагмент с показа в концертном зале Измайлово, он называется «Толстые пятки. 12 рождественских историй» — потрясающе абсолютно. Найдите, посмотрите.
А. Митрофанова
— Да, ты, по-моему, в YouTube чуть ли не первый эту историю выложил. Действительно, она есть, она записана, слава богу, ну и, конечно, её можно и в книжке почитать, «Подорожник для разбитого сердца» она называется. В чём суть истории: смысл в том, что когда у матушки Светланы и отца Михаила родился их восьмой ребёнок, сынок Семён, к ней пришли в палату врачи, акушерка, по-моему, пришла. И сказала, что — «Ты его не жди, не принесут его тебе». А она его ждёт на кормление. «Не принесут, умер он, мёртвый». — «Как умер?» — «Ну вот так, умер, ты его не жди, всё. Ну, а тебе-то чего переживать? У тебя и так семеро уже, да? Так что давай».
А. Пичугин
— Это великая способность утешать.
А. Митрофанова
— Да. И матушка Светлана остаётся один на один вот с этим горем пустоты. На том месте, где должна была быть жизнь, там пустота. И понятно, что вот эти аргументы врачей: «Ну а что вы переживаете, у вас и так уже семеро», они вообще не работают, потому что она себя чувствует сопричастной к тому, что Господь в мир пускает ещё одну жизнь, а теперь на месте этой жизни получается пустота. И дальше у неё, как это часто бывает в таких трудных и духовных, и психологических ситуациях, она начинает себя винить: «как так, я всех обманула, я вместо жизни привела пустоту в этот мир. Я своим детям обещала маленького, а на этом месте будет гробик, и вот как же теперь? Так мы же новую коляску купили...» И самое страшное, что она представляет себе, как они его будут хоронить, и как детки все соберутся, и отец Михаил будет его отпевать, а потом так: «стоп, он же его даже отпеть не сможет, мы же его покрестить не успели». И тут её накрывает совсем. Она звонит, или муж звонит, она ему это всё сообщает. И она уходит в какое-то полузабытье, а потом вновь приходит эта акушерка и начинает у неё бейджики, браслеты вырывать из рук. И матушка Светлана так просыпается и говорит: «Оставь это мне! Пусть хоть что-то от него останется». А медсестра вырывает и говорит: «Отдай, жив он! Другой умер, а твой жив. У того лёгкие не раскрылись, а твой-то жив, но это ненадолго, дня на три, не больше». И она уходит с этими бейджами. Матушка Светлана звонит мужу, сообщает ему об этом. Он бросает всё, летит в реанимацию, его не пускают, он прорывается туда, уговаривает, что — особенно если он не жилец, пустите! И крестит Семёна, как матушка Светлана об этом пронзительно пишет: «святой водой вперемешку с собственными слезами». И дальше она опять как-то из полузабытья выныривает, и рядом стоят врачи, которые говорят: «мы хотим вам помочь». Она: ой, кто-то хочет помочь, надо же, как хорошо. «Дело в том, что качество жизни вашего ребёнка будет очень низким. Ретинопатия, глухота, заторможенность, дышит через ИВЛ», что-то ещё, что-то ещё, вот это вот они всё перечисляют, то есть там каждый диагноз отдельный — это как приговор, а когда длинный список таких диагнозов, то это, в общем, история крайне тяжёлая.
о. Давид
— В фильме «Форпост» очень хорошая была формулировка, что «болезней у этого ребёнка хватило бы на десять здоровых мужчин».
А. Митрофанова
— Это правда, да. И, вы знаете, у этой истории на самом деле не просто такое завершение в любви, но эта история, как выясняется, ещё очень многим людям теперь помогает.
А. Ананьев
— «Светлые истории» на Радио ВЕРА, клирик Вознесенского мужского монастыря в Сызрани иеромонах Давид (Кургузов), Алексей Пичугин, я Александр Ананьев и сохранившая бережно финал своей светлой истории Алла Митрофанова.
А. Митрофанова
— Не своей, это история матушки Светланы Зайцевой и нашей замечательной зрительницы. Напомню, речь идёт о том, что мы играем спектакль в специальном месте, в православной школе «Рождество», нас там очень попросили, а мы только рады были, потому что правда, замечательная школа под Истрой, и низкий поклон директору этой школы Валерии Феликсовне Шварц, она нас туда пригласила. И вот мы рассказываем эту историю матушки Светланы Зайцевой, ну, как мы — Саша в сопровождении замечательного квартета, Светы Степченко и её коллег: Николая, Дмитрия, Сергея. Собственно, финал этой истории такой, что врачи, пришедшие в палату к матушке Светлане, на самом деле не то, что хотели ей помочь — они ей предлагали отказаться от ребёнка. «Ну, прямо от руки напишите заявление, что вы отказываетесь». Она говорит: «Вы с ума сошли? Это что, помощь?» — «Вы с ним не справитесь». Она говорит: «Я не справлюсь? А вы справитесь? А вы его будете любить так, как я? Так, как мы с мужем, его родители, его братья и сёстры?» Естественно, она никаких заявлений писать не стала. Она размышляет там о том, какое это на самом деле чудо — снова почувствовать жизнь в том месте, где, казалось, подступила вот эта чёрная пустота, и что по сравнению с этим диагнозы, дико сложные диагнозы — это, на самом деле, второстепенно. А через две недели Семён начал дышать сам, без аппарата, без искусственной вентиляции лёгких, и это был настоящий прорыв. Сейчас ему, по-моему, уже восемь лет или девять, если я не ошибаюсь, матушка Светлана пусть меня простит за эту вольность. И это потрясающий парень, которому правда очень непросто живётся в силу целого ряда физиологических ограничений, но это такая концентрированная любовь. И вот Саша рассказывает со сцены эту историю, заканчивается спектакль, и к нам подходит удивительная наша зрительница Елена, которая не первый раз уже на этом спектакле, но эту историю она слышала впервые, потому что мы её в первый раз и читали. Говорит: "Ребята, рыдала навзрыд, но это как обычно, но вот эта история про матушку Светлану и Семёна — это ровно то, что было в нашей семье, один в один. Диагнозы никак не совместимы с качественной жизнью. У неё четверо детей, по-моему, если я не ошибаюсь, и вот один из сыновей с таким диагнозом родился. И вот это ощущение проживаемой пустоты и то, как потом на это место приходит любовь и жизнь, и жизнь торжествует, вот это вот ощущение Пасхи внутри собственной жизни, хотя диагнозы там сохраняются. Она говорит: «Ну вот он сейчас, пожалуйста, бегает, и это потрясающе просто! И как же важно было услышать эту историю сейчас, когда детки все болеют и температура 40, и у мамы иногда порог отчаяния, он просто оказывается уже, ну как сказать, давно пройденным, и вот эти бессонные ночи, и очень тяжело, и физически тяжело, и душевно тяжело, и много всяких потрясений в душевном плане, и порой подкатывает ощущение безнадёги. И вот так, через историю матушки Светланы, Господь напоминает, что такое, когда тебя погладили по головке, утешили. Вот это утешение, понимаете, получается, что она через эту историю — мы об этом, естественно, не знали и не думали — но она, услышав фактически свою историю и вспомнив о вот этой самой заботе Божьей руки в момент отчаяния, прожила пик любви и радости. Вот, может быть, и линейная история, но мне она бесконечно дорога.
А. Ананьев
— Я думаю, что в жизни у каждого были такие истории, и у вас тоже, отец Давид, наверняка.
о. Давид
— Изобилие в священнической жизни. Не настолько, конечно, показательных, когда...
А. Митрофанова
— Совпадает всё один в один, да?
о. Давид
— Да, история совпадает со зрителем и что-то такое. Сейчас попробую вспомнить какую-то совсем подходящую. Мне, знаете, нравится в таких историях, в чём они очень поучительны, у меня какая-то профдеформация окончательно, мне кажется, наступила: что бы ни происходило в жизни, я думаю: «так, зачем это происходит? Наверное, для этого». Вывод сделали, пошли дальше. Здесь такая особенность маленькая, замечу: вот вы сказали, что «да, мы готовы были, у нас была коляска, уже рассказали маленьким, что будет ещё один, и тут его не будет» — вот когда происходят такие события, наступает такая тяжесть в жизни человека, то он, опять же, пытается найти этому применение, ведь сколько сил Бог дал этой прекрасной женщине, что она родила восьмерых детей...
А. Митрофанова
— Она космическая женщина.
о. Давид
— Да, но я знаю, наверняка есть женщины, которые, может быть, и с облегчением вздохнули бы, что вот восьмого бы не потянули, ну, Бог забрал, может быть, и слава Богу, а у неё сердце изобилует любовью, поэтому у неё произошло вот это принятие смерти и воскресения в каком-то смысле. Расскажу такую историю: очень часто мы сталкиваемся с какими-то болезнями, священники все сталкиваются с большим количеством разных болезней людей, пожилых, маленьких, разных, и часто просят молиться за младенцев, которые родились с какими-то диагнозами. Вспомню ещё раз совершенно восхитительнейший фильм «Форпост», если кто-то его не смотрел, обязательно посмотрите, он настолько про любовь, что это какая-то фантастика, и люди, которые там есть, они до сих пор в большинстве своём здравствуют и живы. И вот когда смотришь на это большое количество разных болезней, детей, безвинные страдания... Была одна мама, её ребёнок находился в реанимации, она ничего не могла с этим поделать, и она стенала: вот что делать, как, какие предпринять действия, может быть, перевезти в другой город, может быть, нет каких-то специалистов, искала какие-то выходы, вот эта женская сила заботы обрушилась на сызранскую медицину и не только, вообще всё областную в результате, как это поправить, включайтесь, ещё что-то, какие-то финансы искать, вот это всё. Но при этом внутренне она вопрошала: за что, зачем, почему? Не могла как-то с этим смириться. Мы разговаривали несколько раз на протяжении вот этих испытаний, в какой-то момент начались вот эти странные метания, что то ли вот умирает ребёнок, то ли не умер, у него там останавливалось всё, потом запускали. В общем, она всё это узнавала с опозданием, то есть похожая была история, и продолжались вот эти метания. И в какой-то момент она пришла, у них была такая странная вещь, что они не могли определиться с именем, то есть они как бы назвали, родители говорят по-другому, и они всё метались, по-разному называли, и в какой-то момент она приходит и говорит: «Я готова Ванечку отпустить. То есть я понимаю, что Бог мне его дал, я понимаю, что должна была родить». Наступило какое-то спокойствие. И маленькое совпадение заключалось в следующем, что как раз на Рождество Иоанна Предтечи — единственный день, в который разрешили зайти в реанимацию и окрестить этого ребёнка, быстро зашли, окрестили, и на следующий день он закончил свой земной путь.
А. Ананьев
— Удивительные совпадения, в которых видна рука Бога. У меня осталось четыре минуты от сегодняшней программы, я даже не буду комментировать, просто это надо прожить вот эту историю. Отец Давид, спасибо вам большое. Мы с Алечкой тоже хотели рассказать историю, очень болезненную для нас, которую мы сейчас проживаем. У меня не хватило духу её рассказать. Видимо, я расскажу её в следующий раз. Но я вспомнил совсем другую историю, она со мной случилась вчера, четыре минуты на то, чтобы её рассказать. Вчера открываю «Вконтакте» свой, ко мне постучалось сто миллиардов человек, и взгляд падает на девушку, которую зовут Виктория Крышкове́ц. Я открываю её профиль, и вижу фантастической красоты росписи купола храма изнутри, и она с кисточкой там вырисовывает что-то. Я читаю и говорю: Да ладно! Да быть такого не может! Какое удивительное совпадение! Рассказываю, в чём суть совпадения. Я учился и рос в городе Дзержинск Нижегородской области. Как говорит протоиерей Фёдор Бородин, есть в России города, например, Дзержинск Нижегородской области, где до 2000-х годов не было ни одного храма, часовни, церкви, ничего не было вообще. вот в таком замечательном городе я рос. поэтому я такой странный. И как полагается юноше моих лет, тогда у меня были волосы по пояс, несмотря на обилие, скажем так, агрессивно настроенных к длинноволосым парням этих вот маргиналов. у меня была гитара за плечами, каморка что за актовым залом, и мы там репетировали со школьным ансамблем. И репетировали мы там с моим учителем по английскому, его звали Дмитрий Валерьевич, мы все называли его красиво — Джеф. И в отсутствие храмов, церквей и всего остального он был моим духовным проводником. Он писал песни сам, а я потом спрашивал... Мы выходили из школы, садились там на лавочках за школой, для меня это было просто любимым моментом вообще в жизни. Я такой: «Джеф, скажите, а акриды и дикий мед — это что вообще за образ такой, Джеф?» А Джефф так выдыхал сизый дым и говорил: «Это, брат, из Священного Писания, и был там такой...» И вот он мне так все рассказывал. И были в его песнях какие-то удивительные строчки, там: «Я, как тот рок-н-рольный герой, что нашел не то, что искал, а искал не то, что хотел...», и я видел в этом какой-то такой мощнейший духовный путь! А репетировали мы в заброшенной, она была рабочая, но заброшенная школа, на улице Строителей, дом 8, обычная средняя школа, даже номера ее не помню. А потом я вырос, подстригся, уехал, спустя десятилетия женился, крестился. И вчера зашел во «Вконтакте» — и я понимаю, что эта прекрасная Виктория Крышковец расписывает храм пророка Илии при православной гимназии имени преподобного Серафима Саровского, который открылся двадцать лет назад в той самой школе, где мы репетировали! Это прекрасная гимназия, прямо роскошная. А на том самом месте, где мы сидели с Джефом, и он рассказывал мне про акриды и дикий мед, есть новый, потрясающе красивый храм пророка Илии, соединенный с гимназией теплым переходом, где эта прекрасная Виктория расписывает купол невероятными абсолютно росписями.
А. Пичугин
— Осталось только уточнить, что Джеф — настоятель этого храма?
А. Ананьев
— Джеф, у него абсолютно тоже, знаешь, какая-то фантастическая судьба: он был учителем, причем он же меня на радио привел, он стал еще редактором местной радиостанции, как полагается, в Дзержинске, кто ж назовет радиостанцию иначе, нежели «Феликс», да? Вот ее назвали «Феликс», и на радио «Феликс» начинался мой путь, прости меня, Господи, двадцать шесть лет назад. А он потом стал плотником. Он ушел из шоу-бизнеса в плотники.
А. Митрофанова
— Фантастика.
А. Ананьев
— Да, и я очень надеюсь, что у него все хорошо, я с ним потерял вот какой-то контакт, но он мне по-прежнему дорог, я помню строчки из его песен, и они для меня тоже важны. Но представьте, какое совпадение, вот именно там, где мы сидели и говорили про акриды и дикий мёд, построили храм в городе, где храмов не было! И это рядом с моим домом.
А. Пичугин
— Я знаю замечательного священника, который из города Дзержинска, он давно не в Дзержинске служит, он далеко, но родом оттуда, чудесный, совершенно неотмирный персонаж, такой отец Николай Кокурин.
А. Ананьев
— Что-то знакомое... По-моему, мы тоже знакомы.
А. Пичугин
— Ну, может быть, вполне.
А. Ананьев
— Что тоже удивительное совпадение.
А. Пичугин
— Он такой рок-музыкант был когда-то.
А. Ананьев
— А в Дзержинске все такие, все рок-музыканты.
А. Митрофанова
— Учителя и плотники. Потрясающе.
А. Ананьев
— Да. Спасибо вам огромное за этот удивительный час, мало часа, отец Давид, вы обещали приехать ещё. Вернее, вы не обещали, но я увидел в ваших глазах это обещание.
о. Давид
— С большой радостью.
А. Ананьев
— Спасибо вам. Клирик Вознесенского мужского монастыря в городе Сызрань, иеромонах Давид (Кургузов), также сегодня с вами были Алексей Пичугин...
А. Пичугин
— А я думал, ты сейчас скажешь сразу: «... и Алла Митрофанова».
А. Ананьев
— ... и Алла Митрофанова, я Александр Ананьев, прощаем ровно на неделю, всего доброго.
А. Митрофанова
— До свидания.
о. Давид
— До свидания.
Все выпуски программы Светлые истории
«Любовь — христианский взгляд». Прот. Павел Великанов
У нас в гостях был настоятель московского храма Покрова Богородицы на Городне в Южном Чертанове протоиерей Павел Великанов.
Мы говорили о том, что такое Божественная Любовь, как она проявляется в жизни человека, а также о том, чем отличаются любовь к Богу и любовь к ближним.
Ведущая: Марина Борисова
Все выпуски программы Светлый вечер
«Вера и социальное служение». Наталья Москвитина
У нас в гостях была журналист, основатель фонда «Женщина за жизнь» Наталья Москвитина.
Наша гостья рассказала о своем пути в вере, о том, как для неё связаны смирение и дерзновение и том, как она, несмотря на свои страхи и многочисленные трудности, основала фонд помощи беременным женщинам в сложных жизненных ситуациях. Наталья поделилась, что ей помогает в достижении более внимательной и осознанной молитвы, а также в чем для неё проявляется богооставленность, и что помогает ей выходить из этого состояния.
Ведущий: Константин Мацан
К. Мацан
— Светлый вечер на радио «Вера». Здравствуйте, уважаемые друзья. У микрофона Константин Мацан. С трепетной радостью нашу сегодняшнюю гостью приветствую: Наталья Москвитина, журналист, основатель фонда «Женщины за жизнь». Привет.
Н. Москвитина
— Привет.
К. Мацан
— Будем на ты, как в жизни. Я очень рад тебя видеть в студии радио «Вера». Мы с тобой за последние месяцы, годы на радио «Вера» не раз встречались, и это очень радостно, хорошая традиция, но в основном говорили об общественных проектах, о твоей работе, о фонде. Я думаю, что и об этом тоже мы сегодня поговорим, куда же без этого. Но я очень рад возможности сегодня с тобой поговорить больше о личном, до той степени, до которой об этом можно рассказывать, о вере, о пути к вере, пути в вере, о том каком-то мировоззренческом основании, которое, как мне кажется, стоит за всей твоей общественной работой разнообразной. Вот путь к вере и в вере у человека, как мне кажется, состоит из этапов. Это какие-то открытия за открытием, событие за событием, которые как-то в цепочку складываются, и потом, окидывая так ретроспективно, человек говорит: вот мой путь к вере. Вот какие этапы самые главные на своем пути ты бы выделила?
Н. Москвитина
— Ну ты знаешь, я родилась вообще в Волгограде. И я бы даже сказала в Сталинграде. Несмотря на то, что во время моего рождения город назывался Волгоград, но для меня все что связано с Великой Отечественной войной, со Сталинградской битвой, это не пустой звук. Как-то так случилось, что я очень чувствительно все это воспринимала, я выросла прямо рядом с мельницей Гергардта — это единственное здание, которое осталось после войны, потому что город был полностью разгромлен, и домом Павлова, они рядом между собой. И моя мама, кстати, родилась как раз в доме Павлова. Ну там от дома одна стена осталась, но дом восстановлен был, и вот в этом доме она родилась. То есть это вот контекст моей жизни.
К. Мацан
— А эти вот дома, которые ты перечислила, это, так понимаю, вот точка, которую удерживали в боях...
Н. Москвитина
— Да, 58 дней оборона дома Павлова была. И до реки Волги там оставалось, и сейчас также остается, около двухсот метров — нельзя было сдать этот берег, и у нас говорят: за Волгой для нас земли нет. То есть иначе бы мы не только проиграли бы Сталинградскую битву, но не было бы вот этого перелома всей войны. И мне кажется, отсюда все, то есть вот от такого четкого понимания, что ты можешь изменить, изменив себя, ты можешь изменить очень многое. И мы каждый год обязательно там на 2 февраля ходили в «Сталинградскую битву» в панораму и, в общем, ну казалось бы, все одно и то же, и вокруг были дети как дети, абсолютно нормальные мальчишки и девчонки, которые бегали там между экспонатами, дергали там за косы девчонок, смеялись. Я почему-то всегда это воспринимала очень серьезно. И для меня вот этот вот хлеб, перемешанный наполовину с землей, это все было здесь и сейчас. И я действительно отходила после каждого такого похода еще две недели. Ну там было все это очень реально, как сейчас вот храм Вооруженных сил и музей «1418 шагов к Победе», нечто похожее было, тоже очень современное, и в «Сталинградской битве». И я, честно, даже не понимала, как можно к этому так поверхностно относиться, как мои одноклассники. И это как бы вот жило со мной еще какой-то промежуток времени, пока мы писали сочинения после этого. Ну как бы каждый год одно и то же, но я видела, как война меняет человека, я видела, что такое жизнь на стыке войны, и воспринимала это как ну такой вызов что ли для себя. Я не знаю, как это, в какой-то проекции объяснить. Потому что я все-таки, мне 37 лет уже будет, но почему-то, мне кажется, я недалеко от этого момента ушла и по-прежнему все это проживаю. Момент, что Бог очень рядом, и война — это очень неожиданная вещь, также как и начало и конец жизни: в любой момент жизнь может оборваться, и поэтому ты предстанешь перед Богом. И я училась в духовно-певческой школе. С семи лет, наверное, с семи лет, и изучала Ветхий Завет, историю религий, православие, конечно же, это было. И группа, с которой я училась, была старше меня, я была самая младшая. Там были вообще старшеклассники, то есть мне там было очень неуютно, потому что вокруг были взрослые думающие люди, и я все время была отстающей, моя большая проблема была в том, что я не успевала конспектировать, я вообще плохо писала. И со мной ходила бабушка. И она на задних рядах сидела, все это записывала, и потом мы все это разжевывали дома. И это был период, когда храмы только-только открывались.
К. Мацан
— А это был какой-то твой интерес или родители решили, что нужно ходить в духовно-певческую школу?
Н. Москвитина
— Это даже это совпадение каких-то непонятных вещей. Я не могу сказать, что я туда сама побежала, потому что это просто открылось впервые в городе —духовно-певческая школа. Я до этого ходила на фортепиано.
К. Мацан
— Надо идти.
Н. Москвитина
— Да, надо идти. Но пошли из нашей школы всего три человека: я, моя лучшая подруга и моя одноклассница. И так мы, в общем, до конца и проучились. И вместе с бабушкой я приходила к вере. И параллельно мы с бабушкой все время ходили на службы. Тогда, значит, восстановили Казанский собор, это кафедральный собор в Волгограде, и мы там были на всех службах. Я помню службу пасхальную ночную, и помню до деталей, до запахов — это вот прямо это часть моего детства. Я мало что помню, кроме вот таких ярких вспышек: именно служба, какие-то серьезные моменты моего там нравственного выбора. Например, я с подружкой пошла в магазин, она взяла меня с собой для того, чтобы я вместе нее купила ей сыр. Ну этот момент очень так характеризует детство очень так хорошо. Она стеснялась это сказать и всегда брала меня с собой за хлебом и за сыром там. И нам надо было до магазина дойти, там минут пятнадцать идти, и я все шла и как бы ее отчитывала, говорила: ну когда ты уже, Наташка, сама будешь ходить? Ее тоже Наташа зовут. И когда мы уже пробили этот чек, помню, такие серые чеки были, да, отдельно они пробивались, мы с этим чеком встали уже в отдел. И вдруг перед нами старушка стояла. И на эту старушку продавщица начала очень сильно как-то кричать — что-то было не так, не знаю, может, она чек не пробила, ну я вообще ума не приложу, что там произошло. Но меня это настолько возмутило, и я в момент включилась, и я стала ее защищать и наезжать на эту продавщицу, и говорю: как вы вообще смеете, это пожилой человек... В общем, я сама от себя не ожидала, и вот вся вот эта вот концентрация какой-то там несправедливости, да, вот все, что я тогда переживала, вот все это на мне сошлось. В общем, я решила защитить этого человека и, естественно, продавщица никак... ну она обалдела вообще: какой-то ребенок там, не знаю, десяти лет там, вот так вот себя ведет. И говорит правильные, по сути, вещи. И дальше пошло все вообще не по плану: то есть я обошла прилавок, за ним была дверь, она вела в коридор, и там была написано «Дирекция», и я, в общем, пошла туда. И, значит, я открыла дверь с надписью «Директор», зашла туда и продолжила свой монолог. И не помню вообще ответной реакции, я помню, что мне не было ни стыдно, ни страшно, ничего. Я должна была закончить это, я оттуда вышла совершенно удовлетворенная, что справедливость восторжествовала. И ушла оттуда. В общем, поход за сыром окончился помощью старушке.
К. Мацан
— Вот где предыстория фонда «Женщины за жизнь».
Н. Москвитина
— Ну ты знаешь, я возвращаюсь к каким-то реперным точкам в своей жизни и понимаю, что зачатки были тогда. И еще был момент. Я очень хотела работать с детства, с 12 лет, и я пошла на биржу труда, а туда брали с 14. Но моей подружке было 14. Нас было три, и нам было 12, 13, 14. И провели по документам то, которой 14, а нас как бы просто скопом взяли и сказали: идите, короче, работайте, но по документам вот так вот. Ну типа зарплата одной платилась или что-то, как-то так, не помню. И нас поставили сначала на детский садик, подметать двор, и это было очень тяжело, потому что ну мы были маленькие, а метлы были такие вот, деревянные, там скрученные проволокой из веток, да, вот сама вот эта часть, которая, метет, они были очень тяжелые и очень грубые, и мы за несколько дней натерли такие мозоли, которые кровили. И мы пошли, в общем, это все говорить руководству: поставьте нас куда-то помогать детям, потому что мы, в общем-то, в садик пришли. Но нас не услышали, мы пошли опять на биржу труда, и нас поставили после этого (ну то есть мы как бы везде требовали, что вообще-то надо в соответствии с правилами действовать, да, какой-то все-таки распорядок должен быть) и нас поставили в другой садик. Мы начали там работать, и мы увидели изнутри вот этот весь произвол, когда детей били, там по лицу били, ругались матом, обсуждали свою интимную жизнь — причем это для меня был вообще колоссальный стресс, то есть я услышала эту всю правду отношений между мужчинами и женщинами. Женщины там все, нянечки и так далее, были совершенно не на высоте, и это все слышали маленькие дети. И ну, наверное, предел уже моего терпения был, когда на моих глазах ребенка, которой не говорил еще (это самая такая ясельная группа) били прямо по щекам.
К. Мацан
— Кошмар.
Н. Москвитина
— А до этого все накопилось. То есть мы видели, как они наливают в чайник воду из-под крана, как будто бы кипяченая вода. Ну вот все вот это вот, вся неправда, она была перед нами. А мы дети, мы вот как бы очень искренние. И я решила рассказать это все маме этого ребенка. Она меня не послушала. Ну естественно, я сама ребенок. И тогда рядом с домом был, я не знаю, вот я воспринимаю сейчас, это был какой-то фонд «Семья» — я не знаю, вот 90-е годы, что это на самом деле было, ну какая-то вывеска была, связанная с помощью семьям. И мы туда втроем пришли. А нас еще, так интересно, раскидали по разным группам, чтобы мы между собой не общались. Но когда мы вечером обсуждали, у каждого в группе было одно и то же. И мы пришли туда, и я все это по полочкам рассказала, что вот так вот и надо с этим что-то делать. И, наверное, это было со стороны просто очень революционно: три ребенка, которые возмущенно вот это все рассказывают и ищут, как можно помочь другим детям. И эта женщина сказала: вы что, ну в принципе это все ужас, кошмар, и с этим нужно что-то сделать. Но по закону мало что сделаешь, потому что доказать это — как докажешь. Еще мобильных телефонов же не было. И она спросила: а как там вообще на кухне? Чисто, нет? Ну и тут, конечно, просто у меня там список был подготовлен, там и тараканы, и все. И на следующее утро, когда мы пришли в садик, там уже стояла пожарная машина, скорая, всех вывели из садика и началась проверка. С тех пор на биржу труда меня не брали. Но в 14 лет я устроилась уже работать внештатным корреспондентом в газету. И это, в общем, просто шло по нарастающей, понимаешь, это были какие-то зачатки. Но в целом, наверное, самое интересное для меня это помощь людям и сами люди. Вот сами люди. И в какой момент человек пересекается с Богом и осознает это или не осознает, но уже есть какое-то вмешательство Бога, как меняется его жизнь, меняется ли, и как это можно спроецировать и на меня. То есть это всегда опыт: смотря на других людей, ты понимаешь, что человек рядом с тобой, он всегда выше, глубже, правильнее и удивительнее. И рядом все люди, они ну как бы хорошие и уникальные, да. Я ну вообще вот не воспринимаю людей, что они какие-то не такие, они там подлецы. Мы все подлецы, и мы, у каждого есть это испытание. Мне кажется, Бог как-то так вот проверяет нас, что мы думаем, что у нас будет проверка на то, на то — там не солгать, там еще на что-то, на самом деле нас на какие-то другие вещи проверяют. Вот сколько я смотрю судеб других людей — это очень нестандартные ситуации, где-то даже очень такой искренний диалог с Богом, когда ты не можешь спасовать, ты тоже должен как бы давать такой, в полный рост, ответ Ему, где-то делая вот неправильные что ли вещи. Как у Луки Войно-Ясенецкого, когда произошел спор, когда Господь ему говорил, что ты должен выбирать: или ты пишешь книги, или ты оперируешь. Я вот ну сейчас детально не помню, но меня это поразило, и я поняла, что этот диалог, он у каждого происходит, это какой-то, может быть, даже дерзновенный диалог, но где ты смелый. И вот Бог любит смелость эту, когда ты можешь ответить и тебе есть что сказать.
К. Мацан
— Наталья Москвитина, журналист, сегодня с нами в программе «Светлый вечер». А у тебя этот диалог по поводу чего?
Н. Москвитина
— Наверное, за других людей. Вот очень много видя таких случаев, очень разных, когда люди себя очень по-разному ведут, вроде как превращаешься в такого ходатая что ли и...
К. Мацан
— За них перед Богом.
Н. Москвитина
— Ну да. Ну то есть я в корне изменилась вот через свое это социальное служение. И началось социальное служение с такого моего дерзновенного, знаешь, запроса: я не хотела идти в антиаборты, я так и сказала, что только не в антиаборт. Я очень долгое время просила Бога, чтобы Он меня поставил послужить. И я это видела как достаточно непростой выбор, потому что я не видела себя ни там, ни там, ни там — я везде себя пробовала и после миссионерских курсов я не знаю, где я не была. И ну это и кормление бездомным, это помощь людям после неудавшегося суицида, это и отправка посылок в тюрьмы, это и помощь беременным, и разная антиабортная деятельность просветительская, и помощь отказникам. И все, знаешь, вот как будто бы ну что-то, вот ну то есть я искала, искала — это было очень тяжело прямо, я очень переживала, это длилось долгие годы. И я примерно раз в неделю ездила в храм Христа Спасителя, к мощам Филарета Дроздова — ну как для меня это был святой миссионер, который поможет мне, человеку после миссионерских курсов, как-то определиться. И там был и спор, там было и выпрашивание, там было, ну то есть все: я говорила и с напором, прося, и так, и так. Раз в неделю то есть я стабильно ехала к нему, как к родному человеку, и на коленях просила: укажи мне путь, ну как-то за меня попроси Господа, ну что делать женщине? Мужчине очень легко, он может ну хотя бы алтарничать. А что можно сделать женщине?
К. Мацан
— Как ты почувствовала, что вот ответ пришел, если он пришел?
Н. Москвитина
— Ну он пришел.
К. Мацан
— Что вот это вот теперь я на своем месте, через что это воспринимается человеком?
Н. Москвитина
— Это вот через мою дерзновенную фразу: только не в антиаборт — это совершенно точно. И я сказала, что только не туда, потому что это расчлененка, это достаточно агрессивная деятельность — ну то есть я так ее видела, она такая была.
К. Мацан
— Когда говоришь: только не в антиаборт — ты имеешь в виду что только вот не этим видом социального служения я хочу заниматься. Чем угодно, только не этим.
Н. Москвитина
— Вот-вот.
К. Мацан
— И именно этим пришлось.
Н. Москвитина
— Да, да. Н у это как бы так Господь ставит. Ну если ты там на расслабоне это все делаешь, то это ну не жертва.
К. Мацан
— Ну вот этот момент, когда ты, не знаю, соглашаешься, или понимаешь, или чувствуешь, что вот да, это я на своем месте. Спрашиваю, потому что многие, думаю, наших слушатели, которые размышляют о вере и об отношениях с Богом, вот этим вопросом задаются: как вот как понять, что я сейчас здесь, где должен быть и вот это, грубо говоря, это Божия воля?
Н. Москвитина
— Ну во-первых, это правильно задать вопрос, найти тон и не вымучивать его. Я просто подошла к этому вопросу вплотную и задала его очень искренне. То есть это был прямо... Ну я поняла, что там, там, там я была и что похоже, что самое очевидное — это антиаборты. Ну я так и сказала: все что угодно, только не кидай меня в терновый куст. И повторила это несколько раз. И после этого мои друзья сказали... Ну прошло, я не знаю, несколько месяцев, наверное, я прошла через развод. И это был очень сложный период, когда ко мне пришли друзья в гости и, видя, что я в тяжелом очень состоянии, сказали: ты не хочешь вообще вот ну какое-то движение женское открыть, помогать другим женщинам? Ну вроде как это было из головы, то есть это было: ну тебе плохо — ты помоги другим, все равно вокруг тебя столько беременных крутится. Это, правда, было на тот момент — и беременных, и бесплодных, и тех, кто после бесплодия рожают. И как бы вроде такие наметки уже были, да, промыслительного пути, но воедино это не собиралось. И наверное, отсюда, от моего отрицания и пошел этот вот запрос. И вот ровно там через небольшое время я встала и вот перед этим выбором уже сама, я интуитивно чувствовала, что вот это оно. Но после того, как я решилась на это, где-то было полтора года очень тяжелых метаний, очень. Потому что деятельность, ну откровенно говоря, не по силам, невозможно где-то этого ресурса набраться и спокойно заниматься антиабортом. Антиаборты — это там, где смерть откровенная, где убийство, это все очень сильно ощущается, это очень сильные человеческие драмы, это где и любовь, где интимная сфера — это вот просто все на грани. И я, естественно, хотела развернуться и уйти. То есть у меня все время было такое чудовищное просто испытание. Я человек, который, ну мне вообще не свойственно поворачивать назад, вот это вот оборачиваться. Взявшись за плуг, не оборачивайся — это очень вообще мой девиз. Но тут я сомневалась, что это мой путь. То есть я, уже встав, все время у меня голова мне не давала покоя. Почему, потому что, открыв вот этот, ну сначала это не фонд был, это было волонтерское движение, в очень большом количестве пошли эти женщины. И первое, что нужно было, это помогать материально. Нашлись там психологи там, гинекологи, но людям конкретно там нечего было есть, а денег не было вообще. И я вкладывала свои деньги после развода, да, и это все было просто на разрыв аорты. Я искала, я встречалась со всеми, с кем, мне говорили: с этими не встречайся, эти плохие, эти еще хуже, а эти вообще там, да, — я ко всем трем категориям ходила. И у меня не было никаких предубеждений, потому что эти женщины — вот они везде, у них есть имена, фамилии, у них есть там, они сейчас перед этим выбором. Мне было вообще не до этих вот размышлений глубоких. Но я не могла понять: если Господь не дает вот этой стабильности уже тогда фонду, а для меня это все вообще было в новинку, я не знала, как фонд собирать, и в моей записной книжке — это было очень важно, — не было ни одного телефона, на кого бы я могла опереться. То есть не было никаких сильных людей вообще. То есть и мне пришлось само стать сильной. Это для меня самый главный вызов в жизни. Я всегда считала, что я очень слабая. Вот чему меня научил фонд — я узнала, что я сильная. Ну я до сих пор считаю, что я слабая, но я просто вижу результат деятельности. И меня метало так, что я ну если не каждый вечер, то, видит Бог, там первые полтора года восемьдесят процентов моей деятельности сопровождалось горючими слезами по ночам. Я прямо реально плакала навзрыд перед иконами. И у меня перед иконами такой коврик, и этот коврик просто слышал все. То есть я прямо навзрыд кричала и говорила: Господи, ну почему я тут? Что мне делать? Почему, если Ты меня туда поставил, что я должна этим женщинам сказать? Мне же надо конкретно им помогать. И ошибок тоже было много. Ну они и до сих пор есть. Я как бы абсолютно четко осознаю, что тут нет какого-то проторенного пути, это очень сложная деятельность, и она получается только потому, что ты рискуешь. И какое-то большое дело, оно всегда сопряжено именно с риском, с тем, что ты всегда будешь ошибаться, как бы ты ни старался, все равно, вот эти вот падения, они дают вообще-то...
К. Мацан
— Скажи, вот ты в начале программы упомянула, что такой твой какой-то принцип, твое мирочувствие — это что вокруг прекрасные люди, все лучше меня. Как один священник у нас в эфире, мне кажется, замечательно сформулировал, что смирение — это когда не я хуже всех, а все лучше меня. А с другой стороны, ты говоришь о разных трудных ситуациях, в которых очень легко в человеке разувериться. Не в женщинах, допустим, которым требуется помощь, а в том, кто их бросил, например, или в тех, которые помогают или не помогают, но обманывают. То есть ты видишь такую достоевщину, о которой я, допустим, могу только догадываться, а ты в ней живешь и работаешь часто. Как не разочароваться в людях?
Н. Москвитина
— Ну не знаю.
К. Мацан
— Хороший ответ.
Н. Москвитина
— Ну честно, не знаю. И бывают такие моменты, когда ты очень сильно устаешь, и ну как-то вся вот эта вот несправедливость жизни, неправильных поступков людей выходит на передний план, и ты понимаешь, да какое ты вообще ничтожество, что ну, грубо говоря, я вот выйду отсюда и скажу: вот я сказала, что там все люди хорошие. Ну а не ты ли думала вот... Ну это я все, и это все я, да. Я только боюсь быть неаккуратной к людям. Я очень обычный человек и, может быть, хуже всех тех, чьи ошибки я наблюдаю каждый день, просто грешу, наверное, другим. И я боюсь в своей вот этой вот какой-то, ну своими установками, думая, что я там лучше, вот это вот все — это же неистребимо вообще, да, — поранить другого. Поранить человека, который ну явно что-то делает абсолютно там против совести, там ну те же аборты или измены, этого всего очень много. Но столько раз я убеждалась в том, что это вообще не правда жизни, что это настолько на поверхности, что эти люди могут быть святыми. Я же не могу увидеть там нимб или что-то, но это настолько чувствуется. Люди, которые женщины, совершили аборты, люди, которые предавали — столько вот как бы этой грязи ты видишь, слышишь, перевариваешь, очень тяжело это дается, и потом — раз, ты человека видишь с другой стороны. И ты поражаешься, что ты намного хуже. Вот.
К. Мацан
— Вернемся к этому разговору после небольшой паузы. Я напомню, сегодня с нами и с вами в программе «Светлый вечер» Наталья Москвитина, журналист, основатель фонда «Женщины за жизнь». У микрофона Константин Мацан. Не переключайтесь.
К. Мацан
— «Светлый вечер» на радио «Вера» продолжается. Еще раз здравствуйте, уважаемые друзья. У микрофона Константин Мацан. В гостях у нас сегодня Наталья Москвитина, журналист, основатель фонда «Женщины за жизнь». И мы говорим и о Наташином социальном служении, о том, как это связано с мировоззрением, с верой. И вот как раз, может быть, к этому второму измерению этой темы я хотел бы обратиться. Мне как-то, помнится, в свое время в одной из наших бесед (я уже, честно говоря, не помню, это была частная беседа или интервью твое было) поразила, очень согрела история, ты просто рассказывала о своем опыте, что время от времени ты уезжаешь из города на какой-нибудь отдаленный домик где-нибудь в лесу, просто гуляешь и просто разговариваешь с Богом. Я почему эту историю запомнил, потому что настолько это непохоже на то, как мы обычно думаем при слове «молитва»: вот либо церковная служба идет, люди стоят и молятся лицом к алтарю, либо какие-то тексты произносишь — чьи-то древние, святые, глубочайшие тексты, но вот какие-то не твои. Либо там дома стоишь. Если человек совсем на Церковь смотрит со стороны, то молитва это, как правило, кажется, какое-то выпрашивание чего-то, такое вот настойчивое домогательство до Бога, что вот хочу так, сделай, как я хочу. А ты рассказывала об опыте, который совсем не похож на это, какой-то просто разговор с Богом, и обращение к нему «Папочка» — вот что это такое, чем это важно?
Н. Москвитина
— Ну я прошла такой путь от Иисусовой молитвы, и почему-то нашла свой абсолютно другой диалог. Он именно мой, и вообще вот эта вся история про то, что мы все очень разные, и Бог с нами общается, исходя из наших внутренних настроек. И мне куда ближе благодарить Папочку и говорить, что я Его очень сильно люблю, это придает мне силы, я чувствую, что Он рядом. И вообще неважно, что как протекает день, но нужно обязательно найти вот эту вот волну. Иногда бывает еще вот такой лайфхак, там можно, да, уехать куда-то за город, в природу, найти какой-то свой уголок, именно только вот твой, может быть, даже никому не говорить, где это. Ну я так поступаю, я конкретный адрес и геоточку никому не говорю. Но еще есть такое, что я выезжаю на Садовое кольцо и делаю круг, то есть я вот в своем потоке еду и все это время молюсь, то есть мне не надо отключать мозги на то, где свернуть и так далее. Вот это определенное время занимает и очень помогает. Однажды я как бы случайно на это вышла, а потом поняла, что это классный такой ход для того, чтобы уединиться с Богом.
К. Мацан
— В городе причем.
Н. Москвитина
— В городе, да. Ну какой-то смысл есть и в этом цикле, то есть этот круг ты проживаешь, как-то все переосмысливаешь. Ну вообще духовная жизнь — это долгий-долгий путь, я думаю, до конца жизни мы не сможем это все препарировать до конкретных форм, у всех очень по-разному. Но я вот просто кайфую от того, что Бог дает какие-то еще возможности найти к Нему обратиться, и я думаю, что для определенного периода хорошо все: и молитвы по молитвослову, и молитвы, выученные наизусть, те которые ты ну от сердца, пусть их несколько, но от сердца, и Псалтирь, и вот именно вот какие-то вот такие вещи, из ряда вон выходящие.
К. Мацан
— Ну когда я вопрос задавал, конечно, я ни в коем случае не хотел обесценивать и церковную молитву, и молитву по молитвослову. Но вот почему еще так мне это запало в душу, твой рассказ про вот это вот обращение к Богу «Папочка», и это, кстати же, вполне в традиции: «Авва, Отче!» — «авва» это же и есть «папочка», это уменьшительно-ласкательное обращение.
Н. Москвитина
— Это я да, от тебя уже узнала.
К. Мацан
— Можешь приходить почаще. Я почему еще это так запомнил, потому что мне кажется, не знаю, так это в твоем случае или нет, вот прийти к такому обращению к Богу, к такому состоянию — это ну это не просто так, это что-то значит во внутреннем мире. То есть, видимо, был какой-то запрос, это как какой-то результат какого-то пути. Вот что это, желание все-таки пережить отношения с Богом как с Отцом, нехватка Отца в метафизическом смысле, Небесного, желание защиты, осознание собственной слабости и обращение — ответом на что было это вот, этот лайфхак?
Н. Москвитина
— Ну я думаю, что я очень слабая на самом деле. И несмотря на то, что жизнь меня ставит в такие условия, где мне нужно быть очень сильной, я открываю себя с сильной стороны, на самом деле я абсолютно не такая. Очень много граней, и я не могу ничего сделать с тем, что я все равно человек, который живет в таком внутреннем патриархате своей головы.
К. Мацан
— Это как?
Н. Москвитина
— Ну я все-таки считаю, что над женщиной должен быть мужчина, а над мужчиной должен быть Бог. Но я сейчас проживаю этап, период, когда у меня нет мужа, я стала главной для детей. Нет, ну отец присутствует в жизни детей, но тем не менее я как бы одна. То есть в отношениях в этой парадигме я и Бог, и я вот тут, в этом земном пути как одиночка двигаюсь, и надо мной есть только Бог, и Он мой начальник. И Он, я Его очень люблю, прямо вот я не могу это скрыть. И другой параллели как общение с Отцом у меня нет. И у меня были очень хорошие отношения с отцом, то есть это такой классический пример доброго, образованного, какого-то вот ну прямо идеального отца, которого я потеряла там как раз в один из периодов духовного роста. И я думаю, что Господь дал такой костыль, то есть Он открылся больше в тот момент, когда забрал отца. Ну как бы я, мне очень комфортно в этих отношениях, я не представляю, как можно по-другому, мне прямо очень гармонично, я всегда знаю, что папа со мной.
К. Мацан
— А вот если то, о чем мы говорим, переносить на отношения детей с Богом. Я имею в виду что, я вот по себе сужу, есть какое-то свое переживание общения с Небесным Отцом, и оно внутреннее, радостное, оно внутренне очень много значащее для тебя, и ты хочешь, конечно, чтобы дети испытали что-то похожее. По-своему, но что-то похожее. И при этом я сталкиваюсь с полной невозможностью это передать, этому невозможно научить. Это только может ребенок, взрослея, сам пережить. И тут же думаешь: а вдруг, вдруг не переживет? А вдруг я делаю что-то не так? А вот что здесь как родитель ты думаешь? Просто довериться, отдаться на волю Божию? Что может сделать мама или папа в этой ситуации, как тебе кажется?
Н. Москвитина
— Я что-то. похоже, хуже тебя, потому что не думаю об этом.
К. Мацан
— Ну почему же хуже, может, наоборот.
Н. Москвитина
— Ну я просто понимаю, что это не зона моей ответственности.
К. Мацан
— Хороший ответ.
Н. Москвитина
— Я могу свою жизнь проживать максимально откровенно и искренне перед детьми, и они уже свой выбор делают.
К. Мацан
— А дети в алтаре, мальчики, я знаю.
Н. Москвитина
— Ну да, да.
К. Мацан
— Интересуются.
Н. Москвитина
— И я не могу же их... ну то есть я даже не предлагала это, вот начнем с этого, да. И оно вот идет само, и ну наверное, будут какие-то периоды охлаждения. Ну, в общем, это все так и должно быть. Я должна это заложить сейчас, и я просто как-то без насилия это закладываю. Мне кажется, это нормально. Ну то есть они станут взрослыми, именно вот от вот этих вот испытаний — терять Бога, находить Бога, — именно так они и станут зрелыми. Даже не то чтобы взрослыми, можно быть и в пятьдесят ребенком, да, можно там в четырнадцать осознать.
К. Мацан
— Слушай, ну вот очень интересная фраза, важная мысль: это не зона моей ответственности, ты сказала. Я думаю, что для кого-то из наших слушателей это может прозвучать как формула пофигизма. Я не имею в виду, что ты это закладывала, но очень часто, когда человек говорит: а, это не моя ответственность — это такое «с меня взятки гладки». И понятно, что ты не про это говоришь, но в чем, как тебе кажется, разница между таким вот пофигизмом и между тем, когда это какое-то здоровое, не знаю, осознание своей ограниченности и доверия Богу? Что такое доверие Богу вот в этом смысле? Как бы ты это объяснила, допустим, человеку, который, не знаю, сомневается?
Н. Москвитина
— В смирении, мне кажется. Ну ты понимаешь, что ты... ну это не моя зона ответственности именно в том плане, что я не могу сделать больше, чем я делаю. И смысл того, что я приведу детей, людей, там подопечные те же дети? Я могу применить все свои методики там миссионерских курсов, но только я сломаю человека, и будет грош цена этому, я отверну от Бога. Это будет работать какое-то время, а потом что? То есть человек должен падать, набивать свои шишки, это проходить через боль. В человеке очень много боли, и он должен вырасти через это, через вот эти вот сломы, как, знаешь, кость срастается, там все равно это место болит. У каждого на протяжении жизни есть какие-то вот такие точки — смерти, какие-то, не знаю, падения там собственные, я не знаю, ощущение собственной некомпетентности, где ты понимаешь, что ты один. А если ты один, то на кого ты можешь опереться? И вот тогда только ты осознаешь, что вообще-то есть Бог. И вот в этом момент Он оказывается прямо очень рядом. Грош цена из того, что я это все объясню. Я же не дам им пощупать, я там вложу в голову, но я могу отвернуть человека. Поэтому вот за это я ответственна — за то, что я отвернула его от Бога. Поэтому я говорю в отношении свои детей все Богу, а не детям. Ну это же такая известная формула, да, но мы ее вроде бы как понимаем головой, а когда дети стали взрослеть, я это просто прочувствовала изнутри и сделала уже по интуиции.
К. Мацан
— У митрополита Антония Сурожского есть такая мысль, он вспоминает евангельский пример слепца Вартимея, слепца, который сидел у дороги и, когда Христос проходил мимо, вот он воззвал к Нему, и Христос его исцелил. И владыка Антоний этот пример приводит как опыт человека, который находился в крайнем отчаянии, в последнем отчаянии, когда нет никакой надежды на себя и ни на кого, когда вот полная, как бы мы сказали, безнадега, вот тогда изнутри этого отчаяния можно подлинно обратиться к Богу, вот тогда возникает надежда. То есть человек претворяет это последнее отчаяние на самом деле в настоящую надежду. Вот я сейчас говорю — ты киваешь. Ты понимаешь, о чем говорит владыка Антоний на практике, ты это проходила?
Н. Москвитина
— Постоянно я прохожу. Я вот постоянно на этом днище, знаешь, сижу и кричу, потому что ну больше уже, ниже уже никуда не опуститься. Но у меня другая аналогия: мне кажется, что это как в открытом космосе, где ты один, скафандр, и вот эта пуповина кислорода — это пуповина с Богом. Ну и вообще моя тема, понимаешь, это новорожденные, и тема пуповины мне очень близка. Я вот реально как-то метафизически проживаю и ощущаю эту пуповину с Богом, она никуда не девается. И тема моя сложная тем, что это тема смерти, и очень много смертей как абортов, и смертей детей, которые были рождены, и абстрагироваться от этого сложно. Я говорю про днище, потому что понимаю, что ну у тебя очень ограничены ресурсы, ты вообще ничего не можешь сделать. Ну, по большому счету, ты можешь только молиться и все. И ты видишь, как перед тобой происходят всевозможные чудеса, и все за тебя делает Бог. Вот эта вот пуповина, она никогда никуда не денется. И мы рождаемся в одиночку — вот мы лежим, голые, мы можем погибнуть там через несколько часов, если мама нас не покормит, да, это абсолютное одиночество, пустота вокруг, и только присутствие родителей спасает тебя. И мы заканчиваем жизнь часто тоже немощные телом, наши дети уже ухаживают за нами, мы превращаемся в таких пожилых младенцев, и это же, представляешь, очень страшно: ты понимаешь, что ты сейчас опять будешь проходить через вот эти вот неведомые вещи. Мы не знаем вообще, что там будет, что было вначале и что будет в конце, и связь у тебя есть только одна — с Богом. Поэтому ты кричишь и просишь, чтобы не быть оставленным.
К. Мацан
— Наталья Москвитина, журналист, основатель фонда «Женщины за жизнь» сегодня с нами и с вами в программе «Светлый вечер». Есть такая фраза, которую часто мы, люди верующие, используем: «Слава Богу за все!» И, как мне кажется, мы нередко ее используем просто как фигуру речи, а еще чаще как такую благочестивую отговорку, стиснув зубы: «Как дела? — Да слава Богу за все!» Но мне кажется, что в тех ситуациях, в которых ты по жизни бываешь, и то, что ты описываешь даже в рамках нашего разговора, как-то заставляет к этой мысли, к самому этому состоянию души — «слава Богу за все» — по-другому относиться. Вот что такое сказать «слава Богу за все» в ситуации действительного кризиса? Может быть, ты видишь людей, которые так рассуждают, которые так, которые имеют на это силы?
Н. Москвитина
— Это очень сложный вопрос на самом деле. И я не знаю на самом деле на него ответа, потому что очень часто за этой фразой скрывается лицемерие.
К. Мацан
— Да.
Н. Москвитина
— И я вообще перестала употреблять так часто. Ну то есть это какой-то период, когда ты в это веришь и ты искренен в этой фразе. А в какой-то момент, когда ты видишь, что многие вещи совершенно не по воле Божией, а по воле человека происходят, то как бы, наверное, неправильно и говорить: «слава Богу за все». В общем, все как-то очень непросто в этой жизни. И не могу сказать человеку, у которого только что дочка вышла из окна: «слава Богу за все», понимаешь?
К. Мацан
— Ну конечно же, я не об этом говорю. Я скорее говорю о том... Вообще это было странно кому-то эту фразу говорить, в чужом страдании, это понятно.
Н. Москвитина
— Да.
К. Мацан
— Скорее мы говори о себе, когда случатся какая-то беда, ну которую человек субъективно переживает как беда. Нет смысла меряться, у кого тяжелее беда, но в этой ситуации очень трудно сказать: слава Богу за все. А с другой стороны, ты видишь, ну не ты, а мы видим примеры (но хотя ты, наверное, как раз таки их видишь, у меня-то они умозрительные), когда человек действительно в тяжелой ситуации действительно подлинно смиряется, и от него исходит такой свет и тепло, и ты думаешь: как это возможно? Вот бывали такие опыты у тебя?
Н. Москвитина
— Вот как раз сегодня, как раз вот этот вот кошмарный случай, который я сейчас описала — это самоубийство девочки, которая вышла в окно. Но перед этим был ряд таких событий... и там все очень ну как бы не так, как видится с первого взгляда, и ты понимаешь, что там могут и отпевание разрешить. И ты общаешься с мамой этого ребенка, и это все очень тяжелое испытание и для меня тоже. И меня очень сильно поражает и приподнимает этого человека на, не знаю там, на много ступеней выше меня, когда в конце такого очень тяжелого диалога, когда мама ребенка сидит перед моргом, она мне пишет: «Христос воскресе!»
К. Мацан
— Потрясающе.
Н. Москвитина
— Да, понимаешь, а там, там вот реально самоубийство, да, и это ребенок. Но ты вот в этот момент проживаешь физически понимание, что Бог милостив. Потому что мать этого ребенка, мать единственного ребенка, да, она в это верит. И как ты можешь в это не верить, если она верит?
К. Мацан
— Что самое трудное для тебя в вере, в пути в вере?
Н. Москвитина
— Потеря Бога.
К. Мацан
— А бывало это?
Н. Москвитина
— Постоянно, конечно.
К. Мацан
— Ну вот я в принципе ожидал ответ: постоянно. Но это же, наверное, не потеря радикальная...
Н. Москвитина
— Ну нет.
К. Мацан
— Ты же не становишься неверующей.
Н. Москвитина
— Ну такое, наверное, уже невозможно. Хотя все возможно, да.
К. Мацан
— Ну, кстати, тоже интересная тема: вот потеря Бога, которая вот чувство богооставленности, которое посещает и верующих. Это, кстати, тоже такой стереотип о верующих людях как о тех, кто как будто бы вот пришел, осознал...
Н. Москвитина
— Как будто бы у них иммунитет.
К. Мацан
— И дальше вот такая ровная, приятная дорога ко спасению. А с другой стороны, кажется, вот эта богооставленность — что-то такое ужасно кризисно-критичное, крест на всей биографии: вот он, значит, пережил состояние сомнения — как же так? Вы, верующие, переживаете состояние сомнения?
Н. Москвитина
— Нет, ну сомнения ладно. А вот я, например, с глубоким трепетом, и даже не знаю, как описать свое чувство, смотрю на людей, которые действительно пошли на какой-то радикальный шаг — например, ушли из монастыря. И как это, ну как бы сложно это все разложить по каким-то полочкам, понять, как люди после этого живут, и что они пережили, и как-то их обвинять, наверное, неправильно.
К. Мацан
— Но твоя потеря Бога, богооставленность, которая ежедневная, ты сказала — это про что?
Н. Москвитина
— Это про потерю радости.
К. Мацан
— А вот как?
Н. Москвитина
— Ну Бог — это все-таки ощущение такой благодати, полноты, без сомнений, понимание собственной какой-то неуязвимости, потому что ты не один. Но по факту все бывает совсем наоборот. То есть ты, наоборот, как тростинка, понимаешь, что куча разных испытаний и духовных, и физических, и нравственных перед тобой каждый день, и ты не в лучшем виде перед самой собой предстаешь. И ты судорожно, как это в темной комнате, начинаешь искать, где Бог. Потому что иногда ответы даются очень просто, ты понимаешь, что вот Он, рядом, и проблема не проблема, но в основном-то все наоборот. Куча разных вот эти вот испытаний, в которых ты не знаешь, как тебя судят — вот в чем проблема. Ты думаешь, что тебя по этим критериям смотрят, а потом полдня прошло, и я думаю: а ведь на самом деле это было вообще про другое, я на это не обратила внимания.
К. Мацан
— А вот можешь на примере пояснить, по какими критериям нас судят, как тебе кажется?
Н. Москвитина
— Ну ты закладываешь какие-то базовые вещи, там вот это вот все: не лги там, не лицемерь там, не завидуй...
К. Мацан
— Но это немаловажные, хоть и базовые вещи.
Н. Москвитина
— Да, да, но понимаешь, а есть еще какие-то вещи, которые ты думаешь, что ты этим не грешишь. Вот, например, вот прямо абсолютный пример, хотя он такой, часть исповеди буквально: я всегда думала, что я не завидую. Вот ну я думаю: вообще зависть — не про меня. Но когда ты начинаешь разбирать ход собственных вот эти вот душевных ну не терзаний, а движений души, то вдруг думаешь: а что это было, если не зависть? Вот это вот такое там, на 0,3 секунды, что это промелькнуло? А когда на исповеди священник говорит: да ты вроде не завидуешь, я говорю: да вроде да, и не завидую. А вот откуда это все берется? И вот за это и осудят. То есть ты вроде бы все сделал правильно, и ты еще думаешь: да и я вообще, грехов-то особо нет. А они есть. Ты чем дольше живешь, ты понимаешь, что а еще, оказывается, вот такой у меня пласт есть, до которого вообще раньше не добирался. Вот как с этой свечкой ходишь, да, и все больше и больше открывается. И потом фонарь включается — там вообще все паутина, грязь и свалка. Это именно что надо хорошо присмотреться к собственным грехам, особенно когда этот список у тебя уже утвержден, да, годами.
К. Мацан
— И заламинирован.
Н. Москвитина
— Ага, ага. И пора все, открывать эту толстую книгу, которая есть у всех дома, это список всех грехов, там такой, знаешь, томик, где там все до мельчайших подробностей, и заново смотреть на себя, брать этот фонарь и высвечивать.
К. Мацан
— Но вот то что ты сказала, потеря радости, а как она возвращается? Вот логично предположить, что потерял радость — ищи? Или это вернется само, когда Бог захочет? Или надо как-то себя, ну если угодно, настроить, чтобы из этого состояния богооставленности выйти? Вот я тут понимаю, что нет единых критериев и какой-то волшебной таблетки, но о чем говорит твой опыт?
Н. Москвитина
— Через усердие. Через прямо взять себя и тащить в ту сторону, от которой ты отходишь. Ну как машина, вот она когда едет, даже по ровной дороге, она все время какой-то крен дает — чуть-чуть ты, на сантиметр, влево руль, вправо руль. А где-то тебя — раз, вообще как занесло, да. А ты вроде бы едешь, и вроде это та самая полоса, ну то есть духовная жизнь идет, ты знаешь, что это МКАД, 110 километров, и все, я доеду. А на самом деле ты так по чуть-чуть, по чуть-чуть склоняешься. И только в собственной воле, прямо усилием, понуждением, возвращать себя на исходные позиции, зная свои особенности. И тогда Бог сразу рядом становится.
К. Мацан
— А исходные позиции — это что?
Н. Москвитина
— Наверное, это понимание каких-то своих основных грехов, и вот подрихтовать себя. Ты привыкаешь к себе, ты даешь себе слабину где-то, ты любишь себя короче, всю жизнь ты все равно себя любишь. Как бы ты там что на радио «Вера» не рассказывал, как бы ты там ни пытался там вписать еще три греха на исповеди, но, по большому счету, ты все время себе даешь поблажки. Когда ты расслабляешься, это все куда-то исчезает, и ты думаешь, что ты почти святой человек. А надо очень трезво на себя смотреть. Ну, может быть, даже не щадя себя. Поэтому, знаешь, я когда все эти истории про психологов, сейчас такие новомодные, что вот там надо себя любить, постольку поскольку вообще не очень это все люблю, вот это вот вечное ковыряние в детстве, что там что-то, какие-то травмы. И я вот прямо реально в это не верю, потому что есть все-таки какие-то установки у каждого, какая-то конституция души. То есть вот склонность к греху, например, да, в общем, ты вот ты уже уязвим, и ты уже несовершенен рождаешься. И встречается кто-то в твоей жизни, кто ну как-то там вмешивается, что-то там, где-то тебя повреждает, да, и нельзя на это смотреть как на безусловное зло. То есть мы в принципе несовершенны. Мы что, святые что ли? Нет. И Бог дает возможность и через этих людей тоже как-то нас подрихтовать. Вот Александр Пушкин, например, его мама не очень любила, вот за какие-то странные вещи, типа он грыз ногти и все время терял свой носовой платок, да. А другого своего сына, Льва, она любила. Но Господь Бог дал Арину Родионовну, да. И мы вот знаем вообще абсолютного гения, там «наше все». Но что, он работал с психологами? Нет, он прошел через вот эту свою там агонию, вода и медные трубы, какая-то там мама грубоватая, добрая бабушка. Если бы ему дали пяток психологов, то мы бы не получили гения. Это все закладывается, нет ни одного касания человеческой души с другой душой, в результате которого ну как будто бы что-то случайно и пошло не так.
К. Мацан
— Ну все-таки не будем на волнах радио «Вера» совсем обесценивать психологов. Они у нас часто бывают в гостях и людям помогает, если люди в этом себя находят и находят в этом пользу, и помощь, то дай-то Бог. Но мне важно то, что ты говоришь, кажется, потому что мы же нередко, скажем так, особенно опять же я себе воображаю человека, который смотрит на Церковь со стороны и понимаю, что для такого наблюдателя очень часто церковь — это еще один вариант психологической помощи: кто-то там неверующий — он идет к психологу, кто-то для себя решает идти к священнику, в церковь. Но в принципе все это одно и то же, некоторые одни и те же формы какого-то достижения комфорта внутреннего состояния. Хотя вот те же самые психологи говорят о двух разных подходах в психологии в этом смысле и в храме на исповеди. В одном случае ты как-то примиряешься с собой и как-то немножко успокаиваешься, наверное, в разговоре с психологом просто себя лучше понимать начинаешь, а покаяние требует другого, ну в каком-то смысле противоположного — изменения себя, исправления себя. И одно другому не противоречит, но, может быть, в принципе друг друга и дополняет. А вот из того, о чем мы говорим с тобой сегодня, из того, о чем ты так проникновенно рассказываешь, несколько раз ты слово «смирение» произнесла. Хотя то, что ты рассказала до этого про свое детство — про поход к директору магазина, про работу в детском садике, про то как вообще возникал фонд «Женщины за жизнь», — скорее мне кажется, что твоя жизнь в большей степени описывается словом «дерзновение». Вот не смирение, а дерзновение. Хотя, как известно, тоже это не противоположность, это не оппозиция. Как для тебя связаны смирение и дерзновение?
Н. Москвитина
— Ну к себе смирение, за других дерзновение. Ну и мне очень сложно усидеть на месте, когда ты видишь, что другому больно. Ну или мне вообще не дает покоя эта тема, что в жизни очень много несправедливости, но если ты можешь хоть как-то поучаствовать в судьбе другого человека, то нужно сделать просто максимально все — это и есть Евангелие в действии. Сделать все и при этом самому быть смиренным, потому что, помогая другим, ты все время слышишь негатив в свою сторону — почему-то это так работает. Ну это так и должно работать, да, чтобы не подниматься над землей. И ты постоянно отхватываешь какие-то претензии, несправедливость, оскорбительные слова, подозрения тебя в чем-то. Практически восемьдесят процентов работы — это вот работа с возражениями. Ну и тут ничего, как бы ты же не будешь там оправдываться или выходить из этой ситуации, тут вот именно нужно смиряться и терпеть. В большей степени смиряться. Потому что терпение — это как будто бы, ну терпение, оно имеет какие-то пределы. Вот как будто бы есть мешки с терпением, потом они — раз, и закончились. Мы как бы все-таки ограничены психоэмоциональным фоном и так далее, физической усталостью. А смирение — это вот мир. То есть ты не терпишь, и у тебя пробки перегорят, а ты просто понимаешь: ну человек такой, он по-другому не может. И что скорее всего, пройдет какое-то время, и ты с ним пересечешься уже на другом витке. И, кстати, у меня было несколько случаев в фонде, и вот такого порядка: проходили через предательство, и в социальной сфере это самое тяжелое. И люди обвиняли очень, представляешь, в каких-то вещах, к которым ты не имеешь вообще никакого отношения, и обвиняли очень жестоко, ну как-то... я даже не знаю, как тебе это описать, ну как-то не по-человечески, так вообще, кажется, хочется сказать: как ты вообще мог там подумать или могла подумать? Хочется защититься. Но каждый раз я ну вообще вот молчала. Ну наверное, что-то говорила, но я не оправдывалась. Потому что мне казалось, что ну это как бы уже перебор, too much какой-то, ну зачем еще, зачем влазить в это, если этого нет? И потом, спустя годы, каждый из этих людей возвращался ко мне и просил прощения. Причем так интересно, что люди прошли через подобное в своей жизни — вот это меня прямо поражало. То есть там каждая история типичная. То есть возвращается человек всегда через сообщение, пишет большую смс-ку о том, что ну там прости, пожалуйста, представляешь, в моей жизни произошло, я оказался на твоем месте. И я там понял или поняла, как был не прав. И я думаю: вот это вообще круто. То есть Господь закладывает и то, что если ты сейчас смиряешься и смотришь на это как на промысел такой, который должен тебя чему-то научить, то потом учатся двое — и ты, и тот человек.
К. Мацан
— Потрясающие слова. Спасибо тебе. И, наверное, лучших слов для завершения нашей беседы не найти. Спасибо за этот разговор и за его искренность. Наталья Москвитина, журналист, основатель фонда «Женщины за жизнь», сегодня с нами и с вами была в программе «Светлый вечер». У микрофона был Константин Мацан. До новых встреча на волнах радио «Вера».
Все выпуски программы Светлый вечер
Пасхальные традиции Румынии
Православие в Румынии — явление самобытное. Дело в том, что Румыния единственная православная страна, христианизация которой происходила не сверху, а снизу. Имеется ввиду следующее — в Румынии не было такого, что Православие сначала приняло руководство страны, а затем это решение распространилось на остальное население. Изначально христианство проникло на территорию Румынии через простое население, а затем уже было принято на государственном уровне.
Причиной самобытности румынского Православия является также и то, что в культурном плане Румыния находится как бы на границе западной и восточной цивилизаций. Почти все население Румынии исповедует Православие, но при этом многие моменты церковной жизни в стране почти полностью совпадают с западными церковными традициями.
Впрочем, самобытность румынского Православия часто выражается в местных обычаях, аналогов которых вовсе нет — ни на востоке, ни на западе. В качестве яркого примера можно привести традиции празднования в Румынии главного православного праздника — Пасхи.
Пасха в Румынии удивит вас обилием обычаев, которые и сегодня соблюдают большинство жителей этой страны. Первая особенность празднования Пасхи в Румынии состоит в том, что начиная с Великого четверга (четверга перед Пасхальным воскресением) жизнь в румынских городах как будто замирает. Многие учреждения приостанавливают свою деятельность, чтобы дать людям спокойно подготовиться к Пасхе.
А готовиться приходится усердно. Традиционно румыны стараются к Пасхе запастись большим количеством продуктов и приготовить побольше пасхальных угощений. Не только для того, чтобы порадовать себя вкусной едой в праздничные пасхальные дни, но и для того, чтобы часть продуктов раздать нищим. Румыния — страна небогатая. Тем не менее, большинство ее православных жителей считают, что Пасха — праздник всеобщий, а потому нужно помочь неимущим, чтобы они тоже смогли почувствовать пасхальную радость.
В Румынии так же, как и в России, принято на Пасху печь куличи. Правда, называются они в Румынии — «пасхами». У нас пасха — творожное блюдо, в Румынии же название пасха закрепилось за куличом, видимо, из-за того, что на сдобный хлеб там принято выкладывать сладкий творог. То есть румынская пасха — это кулич плюс творожная пасха.
Выглядит румынская пасха так. Пышный сдобный хлеб украшается сверху косичкой из теста. Обычно косичку выкладывают в форме креста. Внутрь получившегося креста помещается творог. Обычно его предварительно смешивают с сахаром или изюмом. Сверху пасху румыны традиционно посыпают корицей или маком. А чтобы пасха вышла яркой в дополнение ко всему добавляется еще и протертая тыква.
Приготовленная пасха относится в храм, где освящается или накануне Пасхе, или в саму пасхальную ночь. Вместе с пасхой освящаются и иные праздничные блюда. Например, пасхальная баба, блюдо из макаронного теста и меда. А еще в Румынии на Пасху принято освящать в храме деньги. С упомянутой уже целью — помочь нищим. Освященные деньги вместе с частью освященных продуктов принято раздавать неимущим. Так пасхальная радость, с точки зрения румын, распространяется на всех жителей страны.
Все выпуски программы Вселенная православия