Этот выпуск посвящен светлым историям о том, что каждому человеку есть своя забота в свое время. Своими воспоминаниями поделились ведущие Радио ВЕРА Кира Лаврентьева, Александр Ананьев, Алла Митрофанова и наш гость - епископ Наро-Фоминский Никандр.
Ведущие: Кира Лаврентьева, Александр Ананьев, Алла Митрофанова
Ведущие: Кира Лаврентьева, Алла Митрофанова, Александр Ананьев
А. Ананьев
— Добрый вечер, друзья! Кирочка только что сказала, что в комментариях к одному из последних выпусков «Светлых историй» обнаружила очень такое христианское, православное, лестное: «Вы нас приворожили!» Это очень приятно. Добрый вечер, друзья! Конечно же, я, во-первых, представляю Киру Лаврентьеву. Кира, добрый вечер.
К. Лаврентьева
— Здравствуйте.
А. Ананьев
— Алла Митрофанова сегодня с вами.
А. Митрофанова
— Здравствуйте, друзья! Мы несколько озадачены с Кирой, почему начали с нас.
А. Ананьев
— Потому что вы прекрасная половина человечества. А вот теперь я с огромным удовольствием, мне просто надо было время морально подготовиться, потому что такое впечатление, что еще буквально вчера мы представляли этого удивительного собеседника, радостного человека, который сохранил детский взгляд на самые сложные вопросы, и от этого самые сложные вопросы перестают быть сложными и становятся какими-то радостными, даже самые непростые, как иеромонаха. И вот буквально прошло совсем немного времени, и так Господь устроил, что сегодня мы в студии Радио ВЕРА рады приветствовать епископа Наро-Фоминского, владыку Никандра (Пилишина), на огромную радость всех зрителей и слушателей Радио ВЕРА. Владыка, с Рождеством вас Христовым!
Владыка Никандр
— И вас также.
А. Ананьев
— Не могу не спросить, вот нас с Кирой мучает этот вопрос: то есть мы вот буквально десять минут пообщались до того момента, как включились микрофоны, и поняли, что вы такой же, каким мы вас знаем и любим.
К. Лаврентьева
— Мы все сомневались... (смеются)
А. Ананьев
— Нет, ну серьезно, это же очень важно. А что в вашей жизни изменилось?
Владыка Никандр
— Ну, если говорить откровенно, то, если честно, я не могу пока сказать, что что-то в моей жизни изменилось, внутренне я не ощущаю никаких перемен. Понятно, что изменилась внешняя сторона жизни.
А. Ананьев
— Ну и спать перестали, соответственно?
Владыка Никандр
— Я сплю, нормально все. (смеется)
А. Ананьев
— Вы сейчас просто так немножко, в двух словах обрисовали круг своих забот, и мы поняли, что там, конечно, невероятная абсолютно загрузка у вас. И мы до последнего и с Аллой, и с Кирой даже не верили, что владыка найдет минутку прийти к нам на Радио ВЕРА, как это было раньше, но вы нашли, спасибо вам большое. Спасибо.
А. Митрофанова
— Александр Ананьев, собственно.
А. Ананьев
— Да, добрый вечер, друзья, с Рождеством вас Христовым! И комментарий от Маши Кошкиной, который она оставила к видеоверсии наших «Светлых историй», которые вы можете найти в нашей группе во «ВКонтакте», на нашем сайте radiovera.ru и во всех остальных социальных сетях. Найдите, пожалуйста! Это создает иллюзию того, что вы вместе с нами в студии на Андреевской набережной. «Добрый вечер, дорогие мои, и владыка! Спасибо вам большое, уже таким родным людям. У меня в жизни очень тяжелая полоса. Воспитываю в одиночку особенного сынишку, иногда хочется просто выть от боли. И когда совсем плохо и совсем темно, я включаю „Светлые истории“ и слушаю, и слушаю, и слушаю, и становится так легко, так просто, и кажется, что Господь садится рядом со мной и тоже слушает ваши „Светлые истории“ и гладит меня по голове, тихо говоря, что все у меня и моего сыночка будет хорошо. Спасибо от души и низкий поклон всем-всем причастным к этой чудесной программе. Мечтаю, что когда-нибудь я смогу увидеть всех вас лично и крепко обнять и сказать глаза в глаза, что я вас всех очень люблю». Машенька, спасибо вам большое, помогай вам Господь. И мы вместе. И мы чувствуем и вас, и всю вашу прекрасную семью, и благодарим за каждое слово и за каждую минуту проведенную с нами, для нас очень важно. Спасибо. Тема сегодняшних... Ой, я всех прям загрузил как-то, да? Стало сразу грустно.
К. Лаврентьева
— Нет, мы думаем про Машу и передаем ей слова поддержки и любви, и всего...
А. Ананьев
— Маша чудесная, мы с ней даже как-то немножко заочно знакомы, потрясающе красивая, молодая, чудесная, очень глубокая девушка.
К. Лаврентьева
— Обнимаем вас, Машенька, крепко.
А. Ананьев
— Да. «Довольно для каждого дня своей заботы» — именно такой становится тема первого выпуска программы «Светлые истории» по Рождеству Христову. И, если я правильно понимаю, эту формулировку предложил сам владыка. Это действительно так?
Владыка Никандр
— Эта тема была предложена редакторами, а я немножко ее подкорректировал, то есть так, как вы сказали, она предложена редакторами.
А. Ананьев
— А, вот оно как.
А. Митрофанова
— Евангелием предложено так, Господом она так предложена.
Владыка Никандр
— Да, а я предложил ее чуть-чуть скорректировать и сформулировать так, что: «Довольно для каждого человека заботы своей».
А. Ананьев
— «Довольно для каждого человека заботы своей». Ну давайте тогда с вас начнем, если вы благословите.
Владыка Никандр
— Давайте, хорошо.
А. Ананьев
— Мне интересно, что человек, нагруженный вот таким количеством забот, скажет о том, что довольно для каждого человека забота своей.
Владыка Никандр
— У нас час в этой передаче?
А. Ананьев
— Ради вас мы сделаем полтора. (смеются)
Владыка Никандр
— Я вот в очередной раз не знаю, как это объяснить, как это вообще работает, я не могу понять, но всё-таки Радио ВЕРА — это мистическое радио. И вот я сегодня пришел с историей, и о ней никто не знает, кроме меня, но Саша сейчас сделал прекрасную подводку к этой истории, вот эта история Маши Кошкиной, с которой мы тоже, кстати, знакомы. Мы с ней лично не знакомы, она у меня в друзьях во «Вконтакте», и мы с ней время от времени переписываемся, но лично не встречались ещё, но вот её история, она как раз-таки очень похожа на ту историю, которую я хотел рассказать сегодня. И то, что вы сделали такое современное слово, там спойлер, или как это называется?
А. Ананьев
— Трейлер.
Владыка Никандр
— Трейлер, да. Это в очередной раз подтверждает, что, значит, я правильно выбрал историю и правильно приехал сегодня, и вообще всё складывается замечательно. Продолжая тему Рождества Христова, я бы хотел немножко поговорить про рождение. Про тему рождения новых людей, новых детей, потому что Рождество Христово — это праздничное событие, безусловно. Но мы, судя из строк Святого Евангелия, видим, сколько потом последовало непростых событий и с Самим Господом, и с людьми, которые окружали Его, и сколько младенцев пострадало в Вифлееме, мы это всё прекрасно знаем, поэтому здесь начинают смешиваться разные чувства, и все эти чувства могли бы душу разорвать, если бы мы не понимали и не знали, что есть жизнь будущего века, в которой всё обязательно придёт на своё место. Я буквально вчера до полуночи смотрел фильм «Павел, апостол Христа», я его время от времени пересматриваю. И там апостол Лука идёт с апостолом Павлом, и Лука рассказывает ему о том, что он буквально видел, как сегодня растерзали в Колизее на игрище христиан, и апостол Павел говорит: «Да, а там праздник сегодня, там их встречают с музыкой и с пением труб, потому что эти люди пополнили число мучеников, через которых наша Церковь живёт и развивается». Поэтому здесь всё смешано и просто взять и так сделать рафинированную красивую историю с вертепчиком, с шариками, с наряженными ёлками можно, конечно, но не знаю для чего. Вот рождение, я, конечно, не проходил через рождение ребёнка...
А. Ананьев
— Нет, один раз проходили.
Владыка Никандр
— Ну да, но я и сам не испытывал. Есть у меня друзья, семейная пара, живут они в Москве, это довольно известные люди, не буду называть их имена. У них двое детей. И однажды ко мне приходит глава семейства и говорит: «Благословите нас на аборт». Я говорю: «Подождите, стойте, у вас же двое детей, она забеременела третьим ребёнком, а почему аборт? Вы же двоих родили, в чём проблема-то?» А проблема в том, что стали делать обследование и узнали, что ребёнок больной. Ребёнок с врождённым пороком сердца, и когда он родится, он в точности будет инвалидом, и они не хотят такой участи своему ребёнку. И тут, конечно, у меня были страшнейшие муки, потому что я-то понимаю, что аборт нельзя, ну никак нельзя. Как я им скажу — «идите делайте аборт»? Ну нельзя же делать аборт, это же убийство в чистом виде. С другой стороны, я понимаю, что это их свободный выбор, это их ребёнок, но этот ребёнок, он болен, и если он родится, то он родится обязательно инвалидом и будет обременением для них и для самого себя. И это было очень сложное испытание вообще для меня, потому что я попытался сначала... Нет, я помолился, конечно, сначала и начал просить их, чтобы они проходили различные дополнительные обследования, может быть, это врачебная ошибка, ошибка исследования, может быть, неправильно поставлен диагноз и что-то можно сделать. Причём им этот диагноз поставили в Берлине, когда они находились на обследовании. Я говорю: «Давайте мы здесь, в Москве найдём хороших генетиков, акушеров, которые вас обязательно посмотрят». Они говорят: «Давайте». Я тогда жил в Вологде, это было всё очень сложно. Я через каких-то людей нашёл какого-то невероятного генетика, который в это время находился в отпуске, и я чудом нашёл его телефон, звоню ему по телефону мобильному. Он находится в отпуске, я ему пытаюсь объяснить, что он меня не знает, я его не знаю, но очень надо, чтобы он помог моим друзьям, и он соглашается это сделать, дал телефон своего коллеги, который согласился принять их. И он принял их и сказал, что да, такая проблема есть. И здесь ваш выбор: либо вы родите ребёнка, он будет больной, либо, как вы наметили, сделаете аборт. Я говорю: «Давайте ещё искать врача. Нет, нет, мы не можем сделать аборт!» И проходит какое-то количество времени, и они мне пишут сообщение, что «мы полетели в Берлин делать аборт, всё. То есть мы не будем больше ждать, терпеть и это наше решение». Мне было очень сложно, потому что я уже был вовлечён в эту историю, и я понимал, что что-то... А как бы я поступил? Это же в теории всё легко, а когда ты переходишь из теории в область практики, всё совсем по-другому становится. И они летят в Берлин. Ну, она летит, он остаётся в Москве. И я у себя на странице «Вконтакте» пишу объявление всем своим друзьям, написал: «Друзья, давайте мы помолимся за этих двух людей, им очень нужна сейчас помощь». И начинается огромное количество сообщений, комментариев под этим моим постом, и люди включаются в молитву. Я рассылаю их имена по большому количеству монастырей, то есть все начинают молиться за этих людей. И глава семейства пишет мне о том, что мы приняли решение рожать. Несмотря ни на что, мы будем рожать. Срок ещё там был, по-моему, шестой с копеечками в месяц. И они приехали в Берлин, сделали анализ, и те же врачи, которые до этого сказали, что рожать никак нельзя, говорят: «давайте будем пробовать». Я сейчас рассказываю, у меня мурашки. В день до начала родов отец пишет сообщение: «Ты знаешь, сейчас мне супруга прислала фотографию, она открыла окно в палату, и в палату влетела сотня бабочек. Откуда — просто непонятно. Сотня бабочек, которые сели везде на стенах, на потолках, на кровати, на ней, огромное количество бабочек». Я-то понимал, что эти бабочки — это молитвы тех людей, которые молились за них, для меня вообще не было никаких вопросов, откуда эти бабочки. И они так настроились серьезно родить этого ребенка. Стали вызывать роды ей, увезли ее в родильное отделение. И они родили ребенка, и ребенок умер во время родов. Но, по крайней мере, я был спокоен, что они родили ребенка. И они были спокойны. И они потом, когда приехали ко мне на встречу, они были настолько благодарны, что они прошли вот это испытание веры, как вот наша тема, что человек должен сделать то, что от него зависит, и все остальное сделает Бог. Вот они сделали невозможное внутри себя, они доверились и решили родить этого ребенка. Да, Господь решил этого ребенка забрать, и они не хотели, чтобы он мучился. Но они успели его родить, полюбить этого ребенка, назвали его.
А. Ананьев
— А крестили?
К. Лаврентьева
— Там же малым чином как-то можно успеть.
Владыка Никандр
— Он там похоронен, в Германии. Они прилетают, навещают его. И, конечно, для меня это было смешанное чувство, но я очень рад, что они смогли довериться Богу и что они не совершили этого страшного преступления. И, конечно, я до сих пор с ними общаюсь, мы сейчас встречаемся, вспоминаем эти события, сейчас уже все утихло, все прошло, но я рад, что вот это испытание, которое было и для меня, и для них, мы его прошли.
А. Ананьев
— Каждая история, рассказанная владыкой Никандром, епископом Наро-Фоминским, это какая-то жемчужина «Светлых историй», но то, что вы рассказали сегодня, владыка — это, конечно, история, которая запомнится на всю жизнь. Она же довольно давно случилась?
Владыка Никандр
— Да, порядка пяти лет назад. Спасибо вам огромное за эту историю. Сегодня с вами также, напомню, Алла Митрофанова и Кира Лаврентьева, я Александр Ананьев, Кирочка, ты что-то хотела сказать?
К. Лаврентьева
— Да что тут скажешь... Ну, раз ты меня спросил, я скажу. Ты как почувствовал. Вот правду владыка говорит, что тут все как-то иррационально у нас происходит.
А. Ананьев
— А ты просто начинаешь искрить, как газовая сварка, когда хочешь что-то сказать.
К. Лаврентьева
— Да? Мне это сложно ощутить. Я просто помню момент, я никогда этого не рассказывала, но раз у нас такой сегодня тень, может быть, кому-то это тоже будет поддержкой. Когда я была беременна последним ребенком, нам на одном из УЗИ сказали, что у него нет желудка. И это была не ошибка, его переделывали и переделывали, и переделывали, и желудка как бы не было. Ну, понятно, что это будет после рождения, да? Это была тяжелая история. Но, слава Богу, все в итоге оказалось нормально. Оказалось нормально после того, как мы просто посмотрели друг на друга с Сашей и сказали: ну, уже как есть. Как есть, так и есть. И вот после этого желудок нашелся.
Владыка Никандр
— Ну, я к чему вообще все это говорю: к тому, что плоскость нашей жизни — это плоскость нашей жизни и много чего может здесь происходить...
К. Лаврентьева
— Просто, знаете, — простите, владыка, — я когда в противоабортном фонде работала, я слышала такие истории, и мы так спокойно рассуждали о том, что — «ну вот все, крестом этим себе люди в рай в себе лестницу вымостили. Вот родился, значит, больной ребенок — ну покрестили, похоронили, всё, ангел у них свой будет».
А. Митрофанова
— Это так тяжело...
К. Лаврентьева
— Ты об этом говоришь по тупости своей в молодости очень просто, пока ты не столкнешься с этим сам или косвенно, или хотя бы свое сердце не натрудишь до того, чтобы уметь сочувствовать другому человеку, вот как Алла сейчас, например, это делает. То есть это как бы очень легко — рассуждать о чужой беде, и вот владыка как раз очень глубоко нас посвятил в то, как можно сопереживать другим людям и как можно глубоко чувствовать тяжесть выбора.
Владыка Никандр
— Вы знаете, это были моменты самой искренней молитвы, когда я становился на колени и с Богом разговаривал совершенно неформально и очень дерзновенно, и просил Его, и говорил о том, что ведь надо помочь, о том, что люди поверили, мы не должны подвести. Это было какое-то невероятное событие для меня.
А. Ананьев (обращается к Алле)
— Сейчас Кирочка говорила, а я вспомнил, как ты плакала на кладбище в Венеции у могилы Бродского. Причем не над могилой Бродского, а справа от могилы Бродского есть два памятника, похожих друг на друга, но одинаковые абсолютно и имена там одинаковые. И на одном написано там 1961-1962, а на другом написано 1964-1966 — «Обними братика». И это что-то прямо на разрыв. Вот здесь Стравинский, вот здесь Бродский, а мы стоим над этими могилами малышей и просто не можем найти в себе силы.
А. Митрофанова
— Да, там на одном было написано «Мама и папа тебя очень любят», а на другом написано камне «Обними братика на небесах». Их даже назвали одинаково.
А. Ананьев
— Кира, позволь попросить тебя в эту непростую минуту собраться в кучу и рассказать нам действительно светлую, добрую, радостную историю. (смеются)
К. Лаврентьева
— Ну ты, конечно, промахнулся. Я чувствую, у нас сегодня будет такой светлый вечер из разряда духовного света. Вы знаете, я сразу хочу сказать, что истории эти не вписываются ни в какие психологические рамки. Психологи будут в ужасе от них, я сразу говорю, просто сразу.
Владыка Никандр
— То есть просим психологов удалиться сейчас от экрана.
К. Лаврентьева
— Нет, ну на самом деле психологи люди умные, они же тоже понимают, что жизнь иногда диктует свои правила. И я просто расскажу кое-что, а потом объясню, зачем рассказала. Когда мы идем на «Светлые истории», дорогие наши зрители и слушатели, не секрет, что мы очень готовимся и иногда это очень тяжело: история до последнего может не приходить в голову, ты понимаешь, что врать ты не можешь, потому что это очень чувствуется, даже если ты хоть чуть-чуть где-то там что-то... Это всегда очень чувствуется, тебе самому потом плохо, а зрители обязательно это подметят. И, в общем, это все на самом деле трудно.
А. Ананьев
— Прости, перебью, у меня не то, чтобы я очень готовился, но каждый раз, когда я встречаю мало-мальски интересного человека, я в него вжимаюсь и говорю: «Расскажи историю какую-нибудь, мне очень надо!»
К. Лаврентьева
— Вот! И вот сегодня был тот самый случай, то есть я понимаю, что я уже о себе все рассказала. У нас бывают гости, которые приходят к нам на эфир и говорят: «Я тебя знаю как облупленную, ты меня — нет, а я тебя — да». Но, на самом деле, здесь конечно, тоже есть такая некая иллюзорность, мы не все рассказываем, слава богу, хватает все-таки у нас разумения что-то не рассказывать, но о себе уже в какой-то момент утомляешься рассказывать. И я позвонила своей подруге, у которой миллион всегда историй, потому что очень трудная, богатая событиями жизнь, и говорю: «Слушай, помоги, потому что это просто кошмар, какую-то очень сложную тему выбрал владыка Никандр». И она подумала, ночь думала, и я тоже думала, обе мы думали, и утром просыпаюсь я: у меня одна история, а она мне звонит с другой, но они обе на одну и ту же тему. Значит, рассказываю. История совершенно реальная: дореволюционное время, жила-была девушка, красивая, умная, молитвенная, молодая. В нее влюбляется художник какой-то, в общем, такой уже возрастной мужчина, знатный, но не очень. И, короче говоря, влюбляется так, что не может ни есть, ни спать, хочет на ней жениться. Но мы понимаем, что тогда это все немножко по-другому решалось: в общем, родители условились, и добренько. Но тут как-то все очень развивалось так трагично: этот человек видел, что она не хочет за него замуж и начал просто погибать. Ну, умирать начал, просто вот так влюбился... Да, я знала, я знала, что эта ситуация вообще не вписывается ни в какие психологические рамки. Кстати, я еще забыла сказать фразу: пожалуйста, в домашних условиях это не повторяем, это просто вот такая история, сейчас объясню, зачем ее рассказываю.
А. Ананьев
— Здесь возглас: «Психологии, изыдите! Психологи, изыдите!..»
К. Лаврентьева
— Да, да, то есть сейчас идти и так вот поступать не нужно.
Владыка Никандр
— Это все каскадеры делали.
К. Лаврентьева
— На самом деле, каскадеры, действительно. И она начинает думать, молиться и говорит своей матери такую фразу: «Я выйду за него замуж, чтобы душа не погибла». Мы все понимаем, еще раз повторяю: так вот сейчас идти делать не нужно. Ну, вот такая история была. И она выходит за него замуж, рожает от него троих детей, и он очень быстро, скоропостижно умирает. Она смиряется действительно, вот смиряется с тем, что выходит за него замуж, чтобы душа не погибла, исключительно жертвуя собой. Он умирает, она остается с этими тремя детьми. И в их деревню приезжает граф какой-то именитый, он каким-то чудесным образом в нее влюбляется, а она влюбляется в него. Вот такая, действительно, чудесная история для дореволюционной Руси. Они женятся, она уезжает с ним, еще рожает ему пятерых детей, и они очень счастливо живут, ну реально, очень счастливо. До самой гробовой доски она прожила очень счастливую жизнь. И та бабушка старенькая, которая рассказывала моей подруге эту историю, она знала эту женщину, и она говорит, что она была невероятно смиренна. Вот она действительно смирилась со своей участью, что вот она будет не по любви жить. Да, так делать нельзя, но в тот момент мы не можем судить об этом человеке, почему она так сделала? Что? Как? Ну, вот так она сделала, и Господь ее в итоге по ее смирению вывел к более счастливой жизни. Понятно, что на это рассчитывать нельзя, но вот такая история была. Вторая история. Эту женщину уже знаю я очень хорошо. Жила была девушка из очень зажиточной московской семьи, прекрасной, с большими перспективами. Она знакомится с молодым человеком, у них такие прекрасные отношения, она собирается выходить за него замуж. Все замечательно, распрекрасно. И вот она приезжает в один из известных монастырей, просто как паломница, помолится там перед свадьбой, там еще что-то — и она просто там остается. Просто остается в этом монастыре. Но этого никто не понял, ни родители, ни жених, который приезжал в этот монастырь без конца и края, пытаясь ее оттуда обратно вытащить. А она говорит: «Слушай, прости, я ничего не могу сделать. Вот просто я больше не могу отсюда выйти никак. Я нашла вот здесь свое предназначение, здесь призыв Божий, и я ничего сделать не могу». Это продолжалось довольно долго, вот переживание жениха этой трагедии, в итоге он, слава Богу, смог справиться с этой ситуацией, как-то устроить свою жизнь. А она осталась там, она стала известной благочинной, этот монастырь очень известный. Сейчас она переведена в еще более известный монастырь. И она действительно невероятно духовный человек, я знаю ее довольно хорошо с детства. И она настолько тонко чувствует людей, она настолько молитвенна и настолько синхронизирована, если можно так сказать современным словом, знаете, вот с Божественным Промыслом, что совершенно очевидно, что иногда призыв Божий выше всякого человеческого разумения. И вот эти вот две истории, они совершенно не логичны с точки зрения человеческой: одна, где вышла замуж без любви, вторая история, где человек от любви ушел к еще большей любви, ко Христу и в монастырь по призыву. И особенно первая, они совершенно, конечно, не призыв к действию, но почему я это рассказываю? Вы знаете, я знаю некоторых людей, которые изучают свою жизнь с точки зрения психологии, читая психологические книги, пользуясь психологическими терминами, впадают в полное отчаяние, потому что понимают, что их жизнь никуда не годится, ни с каких вообще психологических правил. Она никуда не годится. Но и изменить они ее не в силах, не от слабости, а просто потому, что обстоятельства так сложились. С детьми наворотил ошибок таких, что уже как бы вот сейчас не вернуться и ничего не изменить, замуж вышла, может быть, как-то не руководствуясь из-за собственной зрелости, назовем это так. Или как-то вот так вся жизнь повернулась, что вообще просто печально все очень. И когда ты начинаешь об этом думать, ты понимаешь, что ты собственными силами сейчас, допустим, почитав правильные книги, обратясь в терапию, еще что-то, ты ее не изменишь. Ну не изменишь, так бывает. И вот здесь, наверное, точка начинается приложения собственной веры, когда мы можем все отдать только Богу, все отдать только в собственное смирение, и дать уже Богу руководить нашей жизнью, потому что мы действительно наделали каких-то ошибок, или ошибок наделали наши близкие, и действительно, ситуация зашла туда, откуда ее уже без Божьего Промысла, без Божьей руки никак не вывести. И вот эти истории, которые я рассказала, они с точки зрения психологической совершенно такие нетипичные, но мы видим, что и в них действует Божий Промысл. Они сложные, и я, когда сюда шла, думаю: зачем же я буду их рассказывать, а вдруг это кого-то соблазнит? И тут я открываю книжку архимандрита Софрония (Сахарова) про старца Силуана, буквально открывая на той странице вчера вечером, где написано: «Конечно, трудную жизнь старца Силуана мы не будем дерзать анализировать с помощью научного психоанализа, потому что там, где действует Бог, наука уже бессильна». И вот то, что вы, владыка, рассказываете, и вот то, что я вчера читала в этой книге про старца Силуана, где такие состояния, что просто можно действительно поседеть, пока ты это читаешь, но ты понимаешь, что и в этой тяжелейшей ситуации, в житии этого святого человека действует Бог, то есть мы все равно должны последнее слово отдавать Богу.
А. Ананьев
— Мы вернемся ровно через минуту, не переключайтесь.
А. Ананьев
— Невероятные, светлые, рождественские, непростые, но какие-то сегодня особенно пронзительно настоящие истории на Радио ВЕРА. Сегодня здесь, с нами епископ Наро-Фоминский владыка Никандр, здесь Кира Лаврентьева и Алла Митрофанова. Алечка, прежде чем я дам тебе слово, я смотрю на владыку, который смотрит на нас смиренно и молчит, не могу не спросить о вашем комментарии к Кирочкиной истории.
Владыка Никандр
— Я, во-первых, не вижу никаких проблем в том, чтобы жениться не по любви, вообще не понимаю. Мне кажется, у нас всегда говорили, что все браки, которые создаются с каким-то таким холодным сердцем, они самые крепкие. Вот, например, у нас даже в семинарии те браки, которые создавались из семей священников, то есть девочка и мальчик из семьи священников, они были самые крепкие, потому что они в точности понимали, что такое семья священника, у них не было никаких иллюзий. Потому что можно взять очень красивую, умную девочку светскую, и когда она столкнется с тем, что значит быть матушкой, тогда часто бывает непонимание, истерики, разводы и все прочее. А с другой стороны, мы прекрасно знаем огромное количество дореволюционной практики, когда приводили, говорили: «Вот, всё, ты будешь жить».
А. Ананьев
— Это правило для всего действует, владыка, даже для покупки пылесоса, потому что не только жениться надо с холодным сердцем и не по любви, а вот внимательно прикинув все. (смеются) Мы не так давно с Алечкой вот так вот с горячим сердцем влюбились в пылесос, у нас была страсть с этим пылесосом, мы возжелали этот пылесос со всей своей силою для нашего дома, и мы его купили, он стоил бешеных денег, и чтоб вы думали! Не выдержал пылесос, сломался, начал пахнуть гарью и, в общем, да, теперь мы думаем приобрести простой смиренный пылесос.
Владыка Никандр
— А что касается психологов и психиатров, то у меня огромное количество друзей, которые являются психологами и психиатрами, и бывает так, что людей, которые обращаются ко мне, если я понимаю, что это вопрос не духовный, а нужно просто подлечить психику, то я отправляю туда. А бывает так, что и врачи приходят сами со своими проблемами, приводят каких-то своих пациентов, поэтому я тут проблемы не вижу. Конечно, бывают такие случаи, как Саша сказал, что все могут просто руками развести, и священник может руками развести, то есть у нас нет никакого такого...
А. Ананьев
— Это не значит, что Господь руками разводит.
Владыка Никандр
— Безусловно. Просто я говорю, что все люди ограничены, даже самые светлые академики, медицинская академия наук и всего прочего, они все всё равно ограничены, понимаете, поэтому, конечно, психолог может знать не всё, и любой врач может не всё, но всё знает Господь.
К. Лаврентьева
— Я просто ещё одну фразу скажу.: я видела на примере близких людей, когда человек долго и упорно лечился от психологических проблем и таблетками, и психологами (не близких, а знакомых, скорее) и всё это всё очень важно, эта терапия, вот он ходил годами, годами, а ничего не решалось. И это решилось, знаете, когда? Когда он смирился. Он смирился, что это его крест. Душа болит, и крест такой, и ты потом, в конце концов, смиряешься, и ты находишь в этом просветление, и у тебя оно уже не так болит, потому что крест, он тоже произрастает на ниве нашего сердца, и это нельзя отменять, вот я о чём хотела сказать. Я не хочу обесценивать ни работу психологов, Господи, помилуй, ни работу психиатров, не дай Бог там священников, ещё кого-то, я просто хотела всего лишь сказать о том, что иногда смирение открывает какие-то двери, которые не может открыть никто.
Владыка Никандр
— Просто каждый человек — это тайна, и вникнуть в эту тайну можно только тогда, когда позволяет сам человек и Господь, поэтому иначе никак.
А. Ананьев
— Каждый человек — это тайна, а самая большая тайна — это Алла Сергеевна Митрофанова. Алечка, тебе слово.
А. Митрофанова
— Нормально.
Владыка Никандр
— Хорошая подводка. (смеются)
А. Митрофанова
— Да-да-да. Нет, слушайте, у меня очень простая история, она первая, которая пришла мне на ум, когда я прочитала: «довольно для каждого человека своей заботы», вот такую формулировку, несколько переиначенная евангельская фраза, что вот она у нас сегодня во главе угла. Очень простой, очень прямо вот в лоб такой пример, иллюстрация из моей студенческой жизни. У меня в общежитии была удивительная соседка, потрясающая. Ну, у меня все соседки были потрясающие, все были удивительные, уникальные и потрясающие. В данном случае речь идет о девушке, которая была... Знаете, она албанская принцесса, причем практически буквально, потому что ее папа был мэром Тира́ны, столицы Албании. Я никогда его не видела и маму ее никогда не видела, но они воспитали какое-то чудесное дитя. Вот помимо того, что она сказочная красавица, она была настолько скромная, с таким добрым, чутким и отзывчивым сердцем, что она просто людей к себе манила и притягивала. Мне даже казалось иногда, что этим пользуются, поскольку она не очень хорошо в нашу реальность вписана, я пыталась ее как-то: «Вот посмотри, ну что ты, Китти, ну вот они же тобой хотят воспользоваться, там как-то тебе давят на жалость, там что-то такое!..» А она так просто на это на все отвечала, она понимала, что я за нее переживаю — «Нет-нет, не волнуйся, со мной все хорошо». Она первый год, пока жила в общежитии, она плакала, то есть, во-первых, это было ее сознательное решение, она могла жить где угодно, она могла виллу снять, наверное, и жить там, но нет! Она поселилась в самом разбитом из общежитий нашего института, вот там, где жили мы. Ну, слава богу, его там постепенно начали приводить в порядок. Но вот меня она, конечно, потрясла, ей было тяжело без родителей, она первый раз где-то оказалась вот вне их опеки, и она отважная, вот такой чуткий смелый заяц, она начала выстраивать свой быт, она разжилась какой-то стиральной машинкой, потому что она привыкла, что каждый день нужно стирать белье, и все это она так безропотно и так смиренно, и так покорно делала. Параллельно она учила русский, и в общем, когда мы с ней познакомились, это был уже второй год ее жизни в нашем общежитии и в России, соответственно, и учебы в нашем институте, она более-менее уже была так адаптирована. Однако наша российская действительность, она много сюрпризов может человеку приготовить. И вот однажды, я помню, что дело было зимой, это был конец декабря, я пыталась готовиться к очень сложному для меня зачету, к очень сложному, поскольку объем материала, он просто в мою голову крошечную не влезал, и мозги мои были не приспособлены к изучению, например, истории стран Азии и Африки, а это вот, знаете, середина XX века, то есть вот еще самый такой сложный для меня период и еще такой сложный для меня регион, и просто ну не влезает в меня, не впихивается этот материал никак. И я думаю: ну хорошо, вот сейчас я ложусь спать, а утром, вот последний рывок, я поеду на этот зачет, я не буду лезть отвечать первая, я как-нибудь, меня в принципе любая оценка устроит, жалко, конечно, портить зачетку, но ничего, как получится, Господи, помоги. И я просыпаюсь утром, и вижу, что Китти, она немножечко какая-то странная, то есть то она как-то всегда легко подрывается, летит умываться там, готовить завтрак, а тут она как-то свернулась калачиком, и я начинаю спрашивать: что, как? Она говорит: «У меня что-то живот болит». Я на нее смотрю — она бледная, она такая не бывает, и понимаю, что надо вызывать врачей, скорую, потому что ее то в жар, то в холод бросает, и она белая, и она корчится от боли. Я вызываю скорую, приезжает скорая, ее увозят, я понимаю, что не могу, потому что она попадет в российскую больницу, она никогда вообще в российской больнице не была, я еду вместе с ней. Ее привозят в какую-то самую-самую простую, действительно, больницу, врачи моментально ей ставят диагноз, что это аппендицит и нужно делать операцию, и я, абсолютно бледная, зеленая, остаюсь вот в этих дверях где-то, ее увезли куда-то в операционную, я стою растерянная, я не понимаю, что делать, потому что оставить ее здесь — ну как? То есть у нее там, я даже не знаю, какая правовая база, есть ли у нее хоть какой-то полис, потому что у нее совершенно точно нет, естественно, российского гражданства. И я такая растерянная, дожидаюсь, когда закончится эта операция, выходит врач, говорит, что все в порядке, она сейчас под наркозом, мы ее оставляем здесь, она будет лежать вот в такой-то палате. Я, такая растерянная, говорю: «Сколько мы вам должны?» Потому что я понимаю, что у нее ни полиса, ничего нет. Он на меня смотрит, как на болящую, говорит: «Вы с ума, что ли, сошли? Валите отсюда, чтобы я вас больше не видел, чтобы я таких вопросов больше не слышал!» Тут я прихожу в себя и понимаю, что у меня давным-давно начался зачет, а я к нему не готова, ну вообще не готова. Из последних сил я выхожу, причем смотрю карман, у меня какие-то копейки последние есть, я думаю: ну рискну, была-не была, потому что я не успею на транспорте доехать, вдруг меня кто-нибудь согласится довезти вот за эти копейки. А тогда это еще было время, когда не было такси в такой форме, как сейчас, и часто ловили машину просто так вот, махая рукой — останавливается действительно машина, человек соглашается меня довезти за эти копейки до института, довозит. Я врываюсь в институт, влетаю на автопилоте, понимаю, что сейчас мне будет каюк. Я стучусь в эту дверь, открываю её, опоздавшая уже на половину пары, а преподаватель смотрит на меня и говорит: «Ну наконец-то! Давайте зачетку». Я такая достаю зачетку, отдаю. Она говорит: «У вас «автомат». Я говорю: «Как „автомат“, в каком смысле?»
К. Лаврентьева
— Чудеса...
А. Митрофанова
— Оказывается, чего-то там когда-то где-то я ответила, она это запомнила, решила мне поставить зачет, еще и «пятерку» она мне поставила, вы понимаете?
К. Лаврентьева
— Это чудо, да.
А. Митрофанова
— То есть я даже не помню, там оценки или не оценки, что там было, но она мне реально поставила «автомат». Я на нее смотрю и думаю: «Господи, слава Тебе! Какая прекрасная женщина, явно очевидно ставшая Божьими руками, потому что, действительно, если бы с меня спрашивать, дело бы закончилось пересдачей, но... Но. Но.
А. Ананьев
— «Светлые истории» на Радио ВЕРА! Сегодня с вами наш дорогой гость, мы очень рады, что сегодня к нам смог присоединиться епископ Наро-Фоминский владыка Никандр, Кира Лаврентьева и — ну, прямо скажем, бесчестная Алла Сергеевна Митрофанова, потому что она должна была сказать преподавателю «я не достойна зачёта, я ничего не знаю», но случилось чудо.
А. Митрофанова
— Знаешь, я в тот момент еще плохо соображала и была в автопилоте вот того чуда, что удалось спасти Китти, потому что она, главное, сопротивлялась еще, она же не хотела ехать ни в какую больницу. Она говорит: «Нет, я просто полежу, все будет нормально». Я говорю: «Нет, ты не понимаешь, ты зеленая, надо вызывать срочно скорую!» То есть прямо пришлось настоять.
А. Ананьев
— А ты сейчас не поддерживаешь отношения с ней?
А. Митрофанова
— К сожалению, нет. Она доучилась, она очень хорошо закончила институт, ну она умница, понимаете, и человек с золотым сердцем. Она уехала, мы какое-то время с ней переписывались, а потом, к сожалению, связь прервалась.
А. Ананьев
— Было бы здорово найти её и отправить ей ссылку на «Светлые истории», видеозапись вы можете найти на сайте radiovera.ru, в нашей группе во «Вконтакте», а также в остальных социальных сетях. «Светлые истории. Луч света в темном царстве вашей действительности». Красиво сказал. Владыка, не могу не спросить вас, как вам история Алечки?
Владыка Никандр
— Я не перестаю удивляться тому, что всё в этой жизни возможно, потому что наша задача — это не мешать Промыслу Божьему.
А. Митрофанова
— Вот точно.
Владыка Никандр
— Да, наша задача — это войти в это русло и довериться. Конечно, это не значит, что нужно плыть по течению и все прочее: да я рад плыть по течению, если это течение — Промысл Божий. Если мне бы еще подсказывали, что, как надо делать в этом течении, я вообще был бы очень благодарен.
А. Ананьев
— Да там не просто подсказывают, тебя берут за шкирку так аккуратно и ведут так, что ты сопротивляться не можешь, ну просто нет никакого варианта. Собственно, моя история, которую я хочу рассказать...
Владыка Никандр
— Про шкирку?
А. Ананьев
— Про шкирку, да, и про... Тут же морозы недавно были. У меня с этими морозами связаны целых две истории, вторую я расскажу, наверное, в следующий раз, тем более, что мне к ней надо подготовиться, она невероятно глубока. А вот та история, которую я расскажу сегодня, она очень простая и даже, скорее, потешная, хотя она могла закончиться довольно страшно. Мы с Алечкой живем 50 на 50 в Москве и в нашем маленьком красивом поселке. Поселок сейчас находится на стадии какого-то строительства и обустройства, там есть много чего прекрасного для жизни, но много чего и нет. Например, там нет нормальной мобильной связи, поскольку там еще вышки только устанавливаются, но есть целых два роскошных отеля, один в одном конце города, другой в другом. И эти части города, они еще и огорожены красивыми заборами с красивыми там этими магнитными датчиками и распознавателями лиц, чтобы те, кто живет в одной части города, не попадали в другую часть города, а гости отеля не попадали туда, где живут люди, ну, какие-то там могут попасть, какие-то есть калитки, и везде очень красиво. А еще — и это меня всегда поражает в Москве — выйдешь на улицу в три часа ночи, и полно народу, полно машин, и жизнь как бы продолжается. А в этом нашем маленьком поселке выйдешь на улицу в девять часов вечера, и ты не встречаешь никого вообще во всем городе. Вот как-то так получается, что люди, видимо, сидят дома, ведут какой-то такой образ домашней жизни. Меня это устраивает, но это вот какой-то феномен. И тут, в самые-самые-самые морозы, нам с Аллой Сергеевной понадобилось что-то купить в магазине, а магазин хороший, большой, он находится в пяти километрах от дома. Вот, и в первую очередь, наверное, для того, чтобы машину прогреть и прокатать, чтобы там уж совсем аккумулятор не садился, во вторую очередь, нам надо было что-то купить.
А. Митрофанова
— Прости, что перебиваю: это минус 30. То есть это 250 километров от Москвы, это севернее, и, соответственно, здесь было помягче, а там было минус 30.
А. Ананьев
— Ну, там всегда на 7 градусов ниже, чем в Москве, а в Москве было очень холодно. И мы садимся в машину, едем туда аккуратно, по обледенелым этим деревенским дорогам, приезжаем в магазин, набираем в тележку все, что нам надо, а это буквально то ли третий, то ли четвертый день после Нового года, подходим к кассе, и дальше начинается «шкирка», владыка Никандр. Дальше начинается «шкирка». Мы подходим, на нас кассирша смотрит, как воспитательница детского сада на обкакавшегося ребенка, говорит: «А у нас только за наличные!» Я говорю: «Как — только за наличные? А что такое наличные? Мы уже не помним, что такое наличные. А у нас карта, может быть, перевод?» — «Мужчина, написано: только за наличные!» Думаю: да что ж такое! А нам реально надо. Вот все, что мы, простите, наложили в тележку, нам надо, и уже вопрос принципа. Я говорю: «Хорошо, барышня. Тогда я поставлю вот тележку рядом с кассой, вот нам делать нечего, мы съездим еще раз десять километров до дома, мы возьмем наличные, и мы вернемся в этот магазин и оплатим, хорошо?» — «Хорошо». Повздыхав с Алечкой, садимся в машину, понимаем, что что-то в этом мире пошло не так. Мы едем обратно домой. Заходим домой, собака сначала обрадовалась, потом опечалилась, когда хозяин взял наличные и опять ушел. Сели в машину, вернулись, на это ушло минут двадцать, наверное. Возвращаемся в этот магазин...
Владыка Никандр
— Тележки нет?
А. Ананьев
— Нет, тележка есть. Кассирша есть. Мы говорим: «Женщина, свершилось чудо, у нас есть наличные!» — «Молочка не пробивается». А нам реально надо было что-то из молочки, по-моему, собаке творог надо было взять. Мы, собственно, по большому счету собаке за творогом поехали — «А молочка не пробивается! У нас там что-то еще полетело, только за наличные, и молочка не пробивается». Я говорю: «Ну вы бы хоть в объявлении этом на кассе написали, что молочка не пробивается, мы бы хоть в другой магазин поехали, там хоть карты принимают!» — «Ничего не знаю». Мы повздыхали, думаем: ладно, хорошо, но здесь есть неподалеку еще один магазин, нам же надо собаке творог купить. И мы едем в соседний магазин, тратим еще минут двадцать, покупаем творог, едем обратно и думаем: вот нормально, да, устроились, прокатились? Надо было десять минут съездить в магазин, мы потратили час на то, чтобы купить этот творог, и вообще все пошло не так! А дальше происходит вот какое-то такое чудо, что у меня просто мурашки по всему позвоночнику.
А. Митрофанова
— «Двенадцать рождественских историй», да.
А. Ананьев
— Мы приезжаем к дому, я, как всегда паркуюсь красиво, задом к нашей прекрасной двери. Открываю дверь, а на улице тишина, звезды, мороз минус 100 градусов. Алечка сразу, как мышка, из машины в дом, она в этом режиме там только и существует, а я не спеша достаю одну сумку, другую сумку и вдруг замечаю: по абсолютно пустой по обыкновению улице идет парочка, идет довольно нервно, а их потряхивает и водит. Думаю: странная манера гулять в минус 100 градусов, я бы не стал, подумал я. Я уже начинаю заносить сумки в дом, а мужчина, по-моему, вмерз в лед, а женщина, я не знаю, как раненый боец из последних сил, просто в окоп вот так вот, она мне говорит синими губами: «Простите, а как попасть на соседнюю дорогу?» И показывает на дорогу, которая находится за забором, а чтобы на нее попасть, надо пройти километра два до КПП, дойти до шлагбаума и попасть на эту дорогу, но это еще полбеды. Не совсем понятно, зачем ей надо на эту дорогу, потому что эта дорога из никуда в никуда, но если быть совсем точным, то из соседней деревни в дальний отель этого поселка, там шикарный отель, пять звезд, все пироги, но реально туда километров пять по этой дороге. Я так на нее смотрю, я теоретически мог сказать, что «это вам надо вот до КПП, потом туда...» Я смотрю: «А вам зачем?» И она синими губами шепчет: «Нам в тот отель надо. Мы из этого отеля пошли гулять пять часов назад, и мы дошли до вот другого отеля, до озера, посмотрели огоньки, а потом нам сказали пойти вот налево, а мы пошли налево...», а там реально легко заблудиться, и там реально есть калитка, которая ведет прямо в тот отель, но ее найти чрезвычайно сложно даже днем и летом, если не знать. А ночью и зимой найти ее вообще нереально, там Нарния-Нарния, не найдешь концов. И в итоге эти бедные ребята пять часов ходили по морозу, спросить некого, связь не работает, телефоны на морозе сели сразу, да и связи там толком не было. И они спрашивают, как попасть на соседнюю дорогу. Говорю: «Так, садитесь в машину, благо мы уже час ездим, она теплая, я вас отвезу». И мы едем, они так замерзли, что они просто молчат и отогреваются...
Владыка Никандр
— А вы благодарите эту кассиршу, которая вас отправила, да?
А. Ананьев
— А я, да! А я еду и думаю, вот, понимаете, вот это ж надо Господь, да? То есть Он задержал нас на кассе, потом понял, что все равно не успевают они дойти до меня, и Он придумывает еще, чтобы, значит, там молочка не пробивалась, вообще глупая какая-то отмазка, и в итоге задержал нас ровно столько, сколько надо, чтобы вот мы встретились на этой пустой зимней дороге, и, ребята, мне показалось, что они были вообще на грани жизни и смерти, то есть настолько они были замерзшие, им было очень плохо, им было реально очень страшно. А потом они вышли из машины, уже согревшиеся, и говорят: «Слушайте, спасибо вам, вы нас спасли!» И это не было преувеличением. К сожалению, наше время подошло к концу...
К. Лаврентьева
— Саша, спасибо.
А. Ананьев
— Да это кассирше спасибо.
К. Лаврентьева
— Нет, это большой талант, у Саши есть этот талант: подмечать очень тонкие детали и скрашивать свой рассказ очень тонкими деталями, что дает полную такую красочную картину, так что, Саша, спасибо тебе огромное. Мы там побывали вместе с вами и в магазине в этом, и на дороге этой холодной, и людей этих увидели. Это, конечно, талант.
А. Ананьев
— Толстый рассказчик обладал талантом подмечать тонкие детали. (смеются) Спасибо большое, Кирочка. Владыка, спасибо вам. Простите, что мы мало давали вам слова, нас будут ругать за это зрители, и поделом нам. Епископ Наро-Фоминский владыка Никандр, Алла Митрофанова, Кира Лаврентьева, я Александр Ананьев, с Рождеством вас Христовым, друзья! Не бойтесь доверять Господу, Он иногда берет нас за шкирку, ведет нас, мы сопротивляемся, а Он знает, куда нас ведет, и оно всегда, всегда, всегда, всегда к лучшему, даже если нам больно и страшно. Всего доброго.
К. Лаврентьева
— До свидания.
А. Митрофанова
— До свидания.
Все выпуски программы Светлые истории
Деяния святых апостолов
Деян., 7 зач., III, 1-8
Комментирует священник Дмитрий Барицкий.
Что необходимо сделать для того, чтобы Бог ответил нам на наши молитвы, и мы получили просимое? Ответ на этот вопрос содержится в отрывке из 3-й главы книги Деяний святых апостолов, который звучит сегодня за богослужением в православных храмах. Давайте послушаем.
Глава 3.
1 Петр и Иоанн шли вместе в храм в час молитвы девятый.
2 И был человек, хромой от чрева матери его, которого носили и сажали каждый день при дверях храма, называемых Красными, просить милостыни у входящих в храм.
3 Он, увидев Петра и Иоанна перед входом в храм, просил у них милостыни.
4 Петр с Иоанном, всмотревшись в него, сказали: взгляни на нас.
5 И он пристально смотрел на них, надеясь получить от них что-нибудь.
6 Но Петр сказал: серебра и золота нет у меня; а что имею, то даю тебе: во имя Иисуса Христа Назорея встань и ходи.
7 И, взяв его за правую руку, поднял; и вдруг укрепились его ступни и колени,
8 и вскочив, стал, и начал ходить, и вошел с ними в храм, ходя и скача, и хваля Бога.
По иудейскому обычаю благочестивый верующий человек должен был молиться три раза в день. В девять утра, в двенадцать и в три часа дня. Конечно, можно было молиться и дома, и в синагоге. Однако храмовая молитва всегда и везде считалась молитвой особой силы. А потому самые набожные иудеи старались потратить время, но хотя бы раз в день прийти в храм. Соответственно, и подаяние можно было просить везде. Но опять же именно храм считался для этого самым лучшим местом. Ведь люди, которые понудили себя прийти сюда помолиться, наверняка будут расположены по отношению к страждущим собратьям наиболее милостиво. Поэтому на протяжении долгого времени родственники хромого не ленились приносить его к церковным воротам.
Есть ещё один важный момент в прозвучавшем сейчас отрывке. Говорится, что апостолы всматриваются внимательно в калеку, а калека пристально смотрит на них. Это взаимное напряжение взглядов весьма примечательно. Взгляд апостолов исполнен не только любви и сострадания, но и желания узнать, насколько этот человек духовно восприимчив. Достаточно ли в нём веры и надежды. Да и вообще, готов ли он принять тот дар, который они могут ему передать. Ведь вполне возможно, что тот образ жизни, который вёл хромой, был для него лучшей участью. И желания что-то менять у нем совсем не было. Вероятно, в первые мгновения в глазах калеки было лишь желание получить милостыню. Поэтому он смотрит напряжённо и оценивающе, что могут дать ему эти люди. Однако апостолы усматривают в нём нечто большее. Они видят в нём готовность начать новую жизнь. А потому и возвращают убогому силы. О том, что Петр и Иоанн не ошиблись, и калека принял этот подарок с благодарностью, свидетельствует его реакция на чудо: он вскочил, стал скакать от радости и хвалить Бога. Родственники приносили его в храм в надежде, что здесь Бог его не оставит. Здесь Он о нём позаботится и прокормит. В результате Господь даровал этому человеку намного больше, чем он о и окружающие могли себе представить.
Все эти обстоятельства чуда свидетельствуют о важной духовной закономерности. Если мы действительно имеем в чём-то нужду, нам, подобно хромому, необходимо каждый день оказываться в том месте, где мы можем получить просимое. Иными словами, не лениться и терпеливо выполнять свою часть работы. Исполнять Евангельские заповеди. Пусть эта работа кажется нам рутинной и однообразной. Но так в нас зреет готовность принять подарок от Бога. Когда придёт время, и этой готовности будет достаточно, Господь сразу же среагирует на это наше состояние. Он даст нам просимое именно в тот момент, когда мы созреем для того, чтобы его принять и получить от этого максимальную пользу. Причём важно, что тот подарок, который мы получим, превзойдёт все наши самые смелые ожидания.
Проект реализуется при поддержке Фонда президентских грантов
Пасха для бабушки Раи и других беженцев в ЛНР
Раиса Степановна живёт в пункте временного размещения в Луганской Народной Республике. Здесь у одинокой пенсионерки появились подруги. Вместе они любят чаёвничать, вспоминать прошлое, в особенности радостные моменты и семейные традиции, что очень их согревает.
Раисе Степановне 78 лет. Когда-то она вместе с мужем жила в городе Попасная Луганской области. Там Раиса работала в детском саду и очень любила своё дело. Детей у неё не было, поэтому всю заботу и ласку женщина щедро раздавала другим. Так и жила — мирно, с молитвой и благодарностью Богу. Единственный близкий человек, супруг, умер несколько лет назад. А спустя время в родной город пришла беда — его накрыло мощными обстрелами. От дома, где жила пенсионерка, почти ничего не осталось. Раису Степановну эвакуировали в пункт временного размещения, здесь она находится уже два года. Документов и денег у бабушки нет, но добрые люди не оставляют без помощи — делятся едой и одеждой. Раиса за всё благодарит и очень хочет сама помогать другим.
Недавно про Раису Степановну узнали волонтёры фонда «Ясное дело» из Москвы. Они привезли ей нужные вещи, обустроили комнату женщины, привнесли уют. «Для жизни мне много не надо. Ребята подарили кастрюльку, я туда воды налью, пшена кину, вот и ужин готов. Стираю в ведре, уже приноровилась», — рассказывает Раиса Степановна.
В эти Светлые Пасхальные дни команда фонда «Ясное дело» хочет порадовать бабушку Раю и всех, кто живёт в пункте временного размещения в Луганской Народной Республике. Привезти им ароматные куличи, продукты и фрукты, которые здесь большая редкость. Если и вы хотите подарить людям праздник вместе с фондом, переходите на сайт: yasdelo.ru
Проект реализуется при поддержке Фонда президентских грантов
«Образование и воспитание». Анна Теплова
Беседа из цикла про образование, который Радио ВЕРА организует совместно с образовательным проектом «Клевер Лаборатория», которая объединяет учителей, руководителей школ и детских садов, родителей и всех тех, кто работает с детьми и занимается их духовно-нравственным развитием.
У нас в гостях была доцент Московского государственного психолого-педагогического университета, руководитель экспертного совета Всероссийской общественной организации «Воспитатели России» Анна Теплова.
Мы говорили о том, как помочь детям найти себя и при этом не перегрузить разнообразными кружками и секциями, на что стоит обратить особое внимание в процессе воспитания детей и подростков, а также как поддержать их в период взросления и отделения от родителей.
Ведущая: Кира Лаврентьева
Кира Лаврентьева:
— Здравствуйте, дорогие друзья! «Светлый вечер» на Радио ВЕРА. Меня зовут Кира Лаврентьева. Сегодня мы будем говорить об образовании. Эти беседы мы организуем совместно с образовательным проектом «Клевер Лаборатория», который объединяет учителей, руководителей школ, детских садов и всех тех, кто работает с детьми и занимается их духовно-нравственным развитием. Сегодня у нас в гостях Анна Борисовна Теплова, зав. кафедрой народной художественной культуры Российской академии живописи, ваяния и зодчества Ильи Глазунова. Здравствуйте, Анна Борисовна.
Анна Теплова:
— Здравствуйте. Здравствуйте, дорогие слушатели.
Кира Лаврентьева:
— Да, также Анна Борисовна является руководителем экспертного совета АНО «Воспитатели России». И ещё у неё масса разных регалий, занятий, послушаний, если можно так сказать.
Анна Теплова:
— Можно так сказать, потому что образование в целом это служение, прежде чем какая-нибудь другая профессия или еще что-то.
Кира Лаврентьева:
— Вот я, когда готовилась к интервью, читала ваши статьи, ваши интервью, разные ваши научные, в том числе, статьи, и думала: Господи, да это же не хватит часа вас спросить обо всём. И перед программой мы так с вами условились, что будем говорить на какие-то конкретные темы, потому что спрашивать вас можно очень долго, и отвечать вы можете очень компетентно, интересно и развернуто.
Анна Теплова:
— Хорошо, договорились.
Кира Лаврентьева:
— Поэтому, ну что, конечно, в этой программе мы говорим об образовании, но не об образовании, да, как цели, а зачем вообще это образование нужно. Вот, правда.
Анна Теплова:
— Надо понимать, что образование, оно, как бы, довольно-таки интересное явление, да, в нашей жизни. Образование, прежде всего, это форма общественной жизни. Для нас это очень важный элемент нашей жизни, да, оно становится для многих обязательным. Вторая функция, скажем так, образования — это культурно-историческое наследие. У нас сегодня другого, кстати, тоже пути нет, семья не всегда с этим справляется сама. А образование таким образом становится даром, да, неким таким даром от одного поколения другому. Мало кто так его понимает, но это так и есть. И третья функция образования — это, собственно, воспитание человека, человеческого в человеке. А человеческое в человеке — это всегда другой человек. Потому что сегодня человек зациклен на себе, зациклен на своём, как говорят мои студенты, комфорте, на своих, опять же, каких-то, не к ночи будь помянуты, личных границах и так далее. В результате человек совершенно не готов жить в мире с другими людьми. Поэтому воспитание человека, оно всегда воспитание, отношение его к другому человеку, с другими людьми.
Кира Лаврентьева:
— Вы сказали, что образование — это дар, но тогда мы должны понимать, кто этот дар передаёт. Есть у святых отцов такое понятие «передача благодати». Вот когда вы говорите о том, что образование — это дар, сразу хочется спросить: а где этот дар найти, у кого его перенять, и как его дальше-то, в общем-то, передавать детям?
Анна Теплова:
— Есть, конечно, люди, которые, собственно, это осуществляют, и мы их называем учителями. Но образование... Учитель — это только одна институция, скажем так, в образовании. Образование имеет несколько институций, явных и неявных. Ну такие явные, которые мы все с вами знаем, это детский сад, ясли, школа, высшее образование и так далее. Но в образование включены и семья, и церковь. Это всё не явные институты образования. Такими, например, в девятнадцатом веке это были община, да, это был, там, приход. Это всё тоже те институты в образовании, как в определённой сфере нашей жизни, которые тоже воспитывают. И в этом смысле дар идёт от них от всех. Да, и мы не можем там, ограничить семью, например, или храм, да, или любую религиозную организацию, да, церковь, прежде всего, потому что мы, семья — это малая церковь, церковь — это Тело Христово, и поэтому и в системе образования тоже работают люди, часть этой же церкви, в церкви, да, по большей части. И отделить совершенно семью, храм от системы образования практически невозможно, потому что тогда наш дар будет неполным. Правильно?
Кира Лаврентьева:
— Но это мы с вами про православные говорим, может быть, школы и семьи. А как быть с общеобразовательными школами?
Анна Теплова:
— Вообще образовательная школа — это тоже люди, это тоже педагоги. И да, от этого очень многое зависит, от того, каков этот педагог, и как он понимает, опять же, цель своей деятельности. И сегодня, когда государство ставит перед педагогами задачу воспитания, государство ставит ее очень точно, четко. Государство просто не умеет с нами сесть, знаете ли, за чайком, за кофейком и рассказать нам, что ему нужно. Государство разговаривает языком нормативных документов, и эти нормативные документы, начиная с изменений в Конституции, заканчивая федеральными образовательными программами, которые сегодня приняты, изменениям закона об образовании, кричит нам буквально, буквально кричит о том, что нам с вами надо прекратить развивать в человеке только его когнитивную функцию, да, или там только телесная, интеллектуальная. Нам надо вспомнить о том, что есть такое понятие, как воспитание, и то, что мы последние там 20-30 лет как бы отдали это семье, но при этом совершенно не заботясь об этой семье, есть ли у неё возможности, есть ли у неё традиции. Вот вы говорили о передаче дара. Передача, вернее, да, передача — это и есть, собственно говоря, традиция. Поэтому традиция никогда не может быть в прошлом. Традиция — это не то, что было. Традиция — это то, что происходит здесь и сейчас, потому что передача этого дара культуры и истории, вообще вот этого знания, которое мы даём детям. Мы же даём не только знания, мы даём ещё и весь тот, как бы, образ, который стоит за учителем, который стоит в культуре, мы это передаём. И вот это происходит здесь и сейчас. И это очень зависит от того, кто это осуществляет. Да, вот всегда при вхождении в наследство, а ребёнок, ну, например, до школьного возраста, он как раз вступает в наследство, это его главное занятие в этот момент. Он наследует и культуру, и поведение, и вот всё то, что мы понимаем, как именно наши традиции, то, что составит потом его особенность в жизни. Вот это все происходит, на самом деле, очень рано, в дошкольном возрасте. И вот эта передача, она требует очень грамотного дарителя, то есть того человека, который это осуществляет. Он должен, во-первых, понимать, что короб с традициями, с нашим наследием, он очень большой, и в нем лежит все. В нём лежит всё, что наработано нашей культурой, историей, а оно разное. И этот человек, он как бы осуществляет некий внутренний отбор, что он передаёт и как он передаёт, как он это отдаёт ребёнку. Формально, неформально, осознанно, неосознанно. Это знаете, как Ушинский говорил, что педагог должен очень хорошо понимать цель воспитания. Потому что если он этого не знает, то, собственно говоря, и не должен приступать. Он должен понимать, кого он воспитывает, зачем он воспитывает, и что он должен увидеть в конце.
Кира Лаврентьева:
— Это мы сейчас про родителей, прошу прощения, или про учителей?
Анна Теплова:
— Это про педагога. Вот Ушинский говорил об этом как бы для педагогов. Потому что родитель чаще всего в целом не задумывается. Родитель в целом несет как бы традицию своей семьи. Он внутри этой семьи живёт, и он либо осмысленно пытается эту традицию купировать, если она ему была нежелательна, или расширить, если он серьёзно относится к воспитанию своих детей. Но родитель, конечно, занят воспитанием ребёнка. А педагог, который работает в школе, вот у него должно быть ясное понимание, у него должен быть идеальный образ воспитанника, кого я воспитаю в конечном итоге, каковы будут мои усилия? Если у него этого ясного идеала нет, то он и мечется где-то в пределе гармонично развитой личности. А что такое гармонично развитая личность? В чем эта гармония, как говорят: всесторонне развитая. Сколько сторон у этой личности? Сколько мы граней должны воспитать? И на самом деле это очень интересно, я даже проводила такой маленький эксперимент, потому что я часто читаю курсы педагогам, и вот как раз тогда, где-то в тринадцатом-пятнадцатом, и приблизительно с этого времени и до нынешнего времени я отслеживала, а каков этот образ воспитанника у современных педагогов. Ну и надо признаться, ну если говорить о десятых годах, то он послушный, усидчивый, внимательный, то есть удобный, да, удобный ребенок. А я просила написать там 10 приблизительно качеств ребенка, которые есть, и педагоги мне писали всё, и как результат я увидела, что нету, я это назвала эффект трех «с». Нету свободного, счастливого и самостоятельного. За последние годы про самостоятельность говорят так много, что она уже на языке у педагогов. Самостоятельного. Но про счастливого практически никто и не говорит. Что такое счастье для ребенка? Что такое быть счастливым и воспитывать счастливого человека? Можно ли воспитать? Макаренко считал, что нельзя воспитать счастливого человека, но дать ему этот опыт счастья — это можно. И счастье — это быть частью. То, о чём мы говорили, что человеческое в человеке — это всегда другой человек. Вот счастье — это быть частью чего? Церкви, семьи, мира, мира людей. Иногда это трактуется как с частью наследства своего. Да, вот быть наследником, частью моего культурного, исторического наследия, знать, понимать это, видеть, любить, оказаться счастливым, человеком счастливым, человеком одарённым. А уж нам есть что наследовать, у нас огромная культура. Я, например, буквально на днях читала лекцию, студенты-психологи, ну, конечно, первый курс. Они не могут вспомнить ни одну волшебную сказку. Они не могут вспомнить сказки о животных, они не знают свою национальную культуру. И это не просто констатация, на самом деле это катастрофа. Почему? Потому что это образы культуры, это способ жизни, который, например, задаётся в тех же сказках. Для детей сказки — это сказки о животных, и поэтому... Как себя ведёт лиса? Как себя ведёт волк? Как себя ведёт петушок? Это всё определённые образы и такое некрасивое слово, паттерны поведения, да, но, в общем, некий образ поведения. Почему лиса не боится быка? Почему лиса не боится собаку? Но петуха, который идёт к ней, как на смертный бой, она его сразу же боится. Она уходит, потому что его она не испугает тем, что пойдут клочки по закоулочкам. Потому что он ей говорит: «Иду на пятах, несу косу на плечах, хочу лесу посечь. Слезай, лиса, с печи». И лиса понимает, что обманывать кого-то уже поздно. Он как воин. Он припоясался, взял в руки оружие и идет спасать зайчика. Он идет туда как на смертный бой. И это тоже образ. И это тоже надо увидеть. А современные родители говорят: «Ах, он лису... может сделать, лисе больно». А лиса выгнала зайчика из дома, это как?
Кира Лаврентьева:
— «Светлый вечер» на Радио ВЕРА продолжается. Напоминаю, что у нас в гостях Анна Борисовна Теплова, зав. кафедрой народной художественной культуры Российской академии живописи, ваяния и зодчества Ильи Глазунова, доцент Московского государственного психолого-педагогического университета, руководитель экспертного совета АНО «Воспитатели России». Также я бы, кстати говоря, добавила, что Анна Борисовна — это этнолог и собиратель фольклора, поэтому мы тут так глубоко об этом рассуждаем. И вы знаете, Анна Борисовна, вот очень трогает то, что вы говорите, обычно трогает, правда. Вот как-то очень трогает. Но вы, когда рассказывали о некой передаче опыта, в нашем случае это ещё наши бабушки, которые, может быть, не были педагогами по образованию, хотя моя была, мне повезло, но я просто видела, как это происходит, как необразованные бабушки читают тебе потешки, они пытаются тебе рассказывать сказки, рассказывать так, как сейчас вообще мало кто будет рассказывать. Любое бытовое действие сопровождается какой-то присказкой да каким-то рассказом. То есть мы как-то вот, дети, моя мама, подруги моей мамы, вот это деревенское детство, советское еще, кстати, с дореволюционных времен, видимо, вот эта переданная культура из поколенье в поколенье, вот это вот такое, знаете, пестование ребёнка маленького дошкольника, пестование — вот это вот, взращивания на каких-то русских вот этих исконных кодах. Вот это казалось таким обычным делом, а теперь этому надо учиться. Это вопрос. При обилии информации, при обилии книг и всего-всего, вот этим простым вещам надо учиться.
Анна Теплова:
— Обилие информации, обилие книг, скорее, сбивают современного родителя, потому что история, например, как раз со сказками, да, мы уже очень давно с вами сказки не рассказываем. Мы сказки читаем. Вот ваша бабушка и то, о чём вы говорили, скорее всего, она сказывает. Когда я сказываю сказку, я сказываю её тебе. Я смотрю тебе в глаза, я ловлю твою реакцию, я интонирую это так, чтобы тебя удержать в поле этой сказки. Когда я читаю сказку, я воспроизвожу то, что там написано. Там чаще всего довольно-таки ясным литературным языком ещё всё и подобработанно, да? А сказка, она живая, да? Она обязательно должна быть живая, она должна тебя прихватывать, да? Она должна ребёнка увлекать. И в этом смысле, конечно, сказывание сказок — это отдельная тема, которая просто... Ну нельзя ей научить, да? Мы, кстати, со студентами занимаемся, со своими психологами. Именно учу их сказывать сказку, то есть искать в себе интонацию. Потому что иначе у тебя будет литературная интонация. «В некотором царстве, в некотором государстве жил-был царь». Не знаю, может быть, и неплохо, конечно, но когда это... Когда это живо, когда это исходит из тебя, когда ты носитель этого, когда ты просто ретранслятор, то это, конечно, не совсем так, да?
Кира Лаврентьева:
— Вы знаете, Анна Борисовна, я так вам благодарна, что вы об этом говорите, потому что мы в цикле этих программ, конечно, много говорим о раскрытии личности ребенка. Это всегда очень интересные разговоры о поиске профессии, о поиске себя, о том, зачем это вообще нужно, о поиске главного смысла своей жизни. Но ведь первые семь лет, я сначала перед программой сказала шесть, а вы меня поправили, вы сказали семь, ведь первые семь лет, они ведь настолько важны, они настолько волшебны, но тут ведь тоже важно не уходить в какие-то крайности. Стали выходить книги китайских психологов о том, как важно именно в первые три года ребенка научить всему. И мамы кинулись вот просто с головой в раннее развитие. Этих бесчисленных курсов и кружков по раннему развитию, их ну слишком много, их очень много. Уже сейчас встаёт вопрос, слава Богу, он встал, а нужно ли это вообще ребёнку, это раннее развитие? И что такое по-настоящему раннее развитие? Не то ли это, о чём сейчас говорите вы? Это, может быт,ь более естественный процесс взаимодействия ребёнка с матерью и каким-то неравнодушным взрослым рядом с ним?
Анна Теплова:
— Воспитывающим взрослым, как у нас говорят, да?
Кира Лаврентьева:
— Да-да-да, новые термины всё входят.
Анна Теплова:
— Вопрос в том, что ребенок, он должен за это время, за дошкольное детство, у него должна возникнуть и сформироваться определенная картина мира. И вот эта картина мира, она идет к ребенку прежде всего от взрослых, от сверстников и от собственного опыта. Вот то, что идёт от взрослых, чаще всего это как раз тот самый материнский фольклор — песни, песенки, потешки, пестушки. Пестушки — это всё, что вокруг тела ребёнка, потешки — это то, что первые образы, которые мы ребёнку дадим, там песенки, они включают ребёнка в мир движений, движущихся каких-то событий, шума и так далее. А кроме того, что у нашего ребёнка с этим проблема, а сверстническое общение. Сверстническое общение очень важно для ребёнка. И это не только песочница. Песочница — это только начало этого сверстнического общения. Потому что в песочнице вот многие мамы там сердятся, когда им какой-то ребёнок там сыпет на голову песочек. Ну ему по возрасту пока непонятно. Для него что песочек, что ребёнок, что куличик. Вот когда он увидит другого, вот этот другой, убираем окончание «ой», и он у нас станет другом, и иногда другом на всю жизнь. У меня, кстати, у внука друг с песочницы, они уже много лет живут далеко уже друг от друга и продолжают дружить. И, наконец, третий этап — это самостоятельное познание мира. Вот где это самостоятельное познание мира произойдёт? Где он увидит жучка? Где он увидит солнце? Где он услышит шелест травы? Вот это всё, чем было наполнено наше с вами детство. И это то, что бедные современные дети практически этого лишены.
Анна Теплова:
— Именно лишены самостоятельно. Даже вы в своём разговоре говорите, вот может быть, ему с мамой надо быть больше. Конечно, надо быть больше с мамой, но и самому ему обязательно нужно быть. Да, потому что иногда вот бытие с мамой превращается в некую такую привязанность. Очень сильную. Мощную, сильную, блокирующую развитие, потому что для развития нужно пространство. Если мы с вами посадим дерево у стены, дерево не будет каким красивым, как древо у потока, правильно?
Кира Лаврентьева:
— Это интересно.
Анна Теплова:
— Поэтому обязательно надо отпускать. Вся наша культура строится на этом. Приход-уход. Для этого есть, кстати, предметы-заместители. Это там люлька та же. Это образ материнской утробы. Ребенка туда кладут, закрывают, он в близком маленьком пространстве. Вы представьте себе кроватку, в которую мы кладём малыша. Он не видит краёв. Это всё равно, что если вас положить, не знаю, посреди площади и сказать: «отдыхайте». Ребёнок должен быть, он должен быть, вот чувствовать эту близость, но при этом не быть привязанным. Вообще у нас в традиции, например, никогда не привязывали вот так слингами, как сегодня, для перехода из точки А в точку Б — да, можно. Но потом ребёнок всегда существует как бы самостоятельно, у него должно быть место и пространство для познания мира.
Кира Лаврентьева:
— Анна Борисовна, а вот эта сепарация в хорошем смысле, она же несколько раз происходит за период взросления, вот эта самая первая, она во сколько лет?
Анна Теплова:
— В родах. В родах, в самый первый раз в родах.
Кира Лаврентьева:
— Ну вот я имею в виду после вот этого постоянного контакта с мамой, когда? В три-четыре года, это что тогда получается? В сад его надо отдавать, что тогда делать?
Анна Теплова:
— Ну как у вас получается, это прямо так сказать, знаете: дорогие слушатели, все повели своих детей в сад. Нет-нет. Нет, конечно.
Кира Лаврентьева:
— Ну, какие просто варианты? Давайте мы просто перечислим варианты, как ребёнку дать пространство для опознания самого себя в первую очередь.
Анна Теплова:
— Ну, прежде всего, это пространство просто личное, вот то самое личное пространство, которое у него должно быть. Ребёнок в три года сам заявит вам, что я сам, это и есть первый кризис, да, первый кризис, и вам придётся это учитывать, потому что ребёнок хочет теперь понять, а как я сам? А что же, собственно говоря, я могу самостоятельно? Если мы его в этот момент подломим, да, скажем так, то ему будет очень трудно потом вот это восстановить в себе, жажду этого самостоятельного действия. И прекрасно это знают мамы. Сказать, что у нас мамы все сейчас не умеют этого делать. Прекрасно знают современные родители. И на самом деле много очень хороших родителей, глубоких, думающих и понимающих это. Следующее, что у него должно быть, это то, что вы говорили, пространство правды. Я, например, всегда удивлялась пластмассовым молоточкам или пластмассовым пилам, то есть игрушки, которые являются имитацией. А вот это, с моей точки зрения, абсолютно не нужно ребёнку, потому что это не знак. Вот игрушка-пеленашка, которую ребёнок получает, там, не знаю, в полтора года, когда он освобождает, собственно, свою люльку для следующего обычно товарища, подходящего, да, который теперь занимает его место, чтобы он не страдал сильно, да, ему дают эту игрушку, люлечку. И вот мой опыт, именно исследовательский опыт, как учёного, когда я изучала: а что вообще происходит с современным ребёнком в тот момент, когда он получает свёрнутую тряпочку, завёрнутую, там, в платочек и в пелёнку, при том, что современные дети вообще-то уже не знают, что такое спелёнатый младенец, да? Что делает современный ребёнок, родившийся 3-4-5 лет назад? Он всё равно берёт этого малыша, кладёт его на ручку и начинает его качать. И он всё равно говорит, что это лялечка, что это малышик. И все они с ним что-то такое делают, потому что это какая-то, не знаю, кнопка внутри человека, которая что-то включает. Там студенты или там молодые люди 17-18 лет, когда мы с ними проводим эти же эксперименты, взрослые женщины. Они все говорят... Ну, студенты прежде всего, потому что студенты, они тоже находятся в данный момент как бы... Вот человек формирует свою картину мира довольно долго, да? Вначале у него появляется картина мира, потом он постепенно выращивает свое мировоззрение, да? И вот к юношескому возрасту человек начинает эту картину мира свою корректировать с внешним миром. И вот здесь очень важно проверить, а что у него там работает, не работает. И вот когда они берут пеленку, вернее, пеленашку, которую они только что сами свертели, скрутили минуту назад, сами скрутили, положили на ручки, а потом мне в СССР пишут, что они чувствуют. И они пишут: «Я чувствую счастье», «я чувствую заботу», «я чувствую нежность». Мальчики пишут ответственность, а некоторые девочки там пишут: «Я чувствую, что мне рано ещё иметь ребёнка», и дальше там на два листа. Я не спрашиваю, рано тебе или нет, я спрашиваю: что ты чувствуешь? Значит, чувствует, значит, вот этот перенос происходит. И это образ живой. А пластилиновая пила не включает образ труженика в этот момент, понимаете? Вот это действие труженика. Лучше подождать и дать ему настоящий молоток и просто проследить за тем, чтобы он попал туда, куда надо. У меня, кстати, тоже крёстный моего сына младшего. Он привёз ему ящик для инструментов, чурочки, молоток и гвозди и сказал, что не надо, Миш, давай, лупи по-настоящему, тем самым. И у нас была такая странная конструкция вся, как ёж в этих гвоздях. Гвозди.
Кира Лаврентьева:
— Ну, это действительно очень здорово.
Анна Теплова:
— Ну, это так, это правда. Вот то, о чём мы говорим. Очень много сегодня имитации, и надо хорошо понимать, где эта имитация нужна и где она включает. То есть, когда это именно знак и символ, то это да, то это работает. А когда это просто имитация некая, то надо быть внимательным.
Кира Лаврентьева:
— «Светлый вечер» на Радио ВЕРА, дорогие друзья, у нас в гостях Анна Борисовна Теплова, зав. кафедрой народной художественной культуры Российской академии живописи, ваяния и зодчества Ильи Глазунова, доцент Московского государственного психолого-педагогического университета, руководитель экспертного совета АНО «Воспитатели России». Меня зовут Кира Лаврентьева, мы вернемся через несколько секунд.
Ещё раз здравствуйте, дорогие наши слушатели. «Светлый вечер» на Радио ВЕРА продолжается. С радостью напоминаю вам, что у нас в гостях Анна Борисовна Теплова, зав. кафедрой народной художественной культуры Российской академии живописи, ваяния и зодчества Ильи Глазунова, доцент Московского государственного психолого-педагогического университета, руководитель экспертного совета АНО «Воспитатели России». Конечно же, Анна Борисовна ещё и этнолог, собиратель фольклора, ещё вообще на самом деле очень много, много кто...
Анна Теплова:
— Не стесняйте меня.
Кира Лаврентьева:
— Можно почитать в интернете, на самом деле, дорогие слушатели, еще у Аллы Борисовны много интересных статей и лекций, в том числе в видеоформате. Я это все с легкостью нашла, когда готовилась к интервью. Честно говоря, вдохновилась, потому что мы как-то вот так бежим-бежим, современным родителям так хочется все успеть, так много всего. Эти объявления о курсах, эти объявления о кружках и разных каких-то занятиях для детей. Ты за все хватаешься. Тебе кажется, что ты будешь хорошим родителем, если ты успеешь их везде провести, сделать так, чтобы они везде поучаствовали, сходили на все елки. Вот недавно был Новый год, там Рождество, да? Сходили на все занятия, везде себя попробовали. Анна Борисовна, а вот как правильно-то тут всё без невроза организовывать?
Анна Теплова:
— Ну, вы знаете, мы тоже вначале бегали по всем ёлкам, и потом поняли, что, да детям вообще-то этого всего не нужно. И мы, например, устроили большой рождественский праздник в своей семье. Мы собирали там у себя гостей, и вот его мы со смыслом, у нас были и колядки, и Христославие, и собственный вертеп, причём такой настоящий, традиционный, и куча гостей, и было, конечно, здорово очень. Это было как раз тогда, когда это нужно. Вот сейчас уже это, может быть, потихонечку сходит на нет, потому что дети, в основном, взрослые. Вы знаете, тема «успеть» связана с современным образом успешного человека, того, кто должен всё успеть. Но жизнь твоя, опять же, мне уже много лет, могу сказать об этом спокойно, проходит довольно быстро. Но понять, что принесёт тебе успех, очень сложно. И здесь очень важно понимать: а каков всё же промысел Божий о тебе? Это очень трудно понять в самом начале. Об этом, кстати, писал Василий Зиньковский, о том, что вообще развитие личности, а мы с вами там заявляли разговор о развитии личности, оно идет как бы по трем направлениям. И первое направление — это как раз индивидуальность, которая есть у нас. А индивидуальность — это и есть и твой дар, и твой крест. И педагогу очень важно этот дар увидеть, и не только педагогу, но и родителям. Очень важно понять, а каков вот этот дар? Зачем Господь призвал этого ребёнка в наш мир? И дал его тебе, потому что это не твой ребёнок, это тот, кто дарован опять же тебе, и тебе предстоит просто его не испортить, не сломать в целом. Вторая линия развития — это как раз развитие внутри тебя, внутри каждого человека добра и зла, и умение встать в позицию добра. Как раз тот же Зиньковский писал, что самое главное — это связать волю человека с добром. Это тоже целая большая линия для родителей и для педагогов тоже. И третье — это как раз социальная линия, которая связана с языком, с наследием, вот то, о чем мы уже с вами говорили. Ну вот вернемся к дару. Вот если говорить о мне самой, да, обо мне самой, ну, 60 лет моей жизни уже пройдены, и мне казалось, что у меня все очень как бы определенно. Я с детства, в пятом классе писала, что я собираюсь быть историком искусства, искусствоведом, потому что мама моя работала в Третьяковской галерее, я ходила в Третьяковскую галерею буквально просто почти по нескольку раз в неделю, и мне казалось, что это совершенно нормально, естественно, для всех остальных людей так же, все так же живут. Потом я поэтому собиралась поступать в Московский государственный университет на историю искусства, что со второй попытки, тогда никаких ЕГЭ не было, и два года подряд я поступала, со второй попытки я поступила, но в этот момент я встретилась, как раз когда работала уже в Историческом музее, встретилась с ансамблем Покровского, была им совершенно очарована, и 10 лет моя жизнь была связана с этим коллективом. И тогда я начала работать и ездить в экспедиции, тогда я узнала, что такое народная культура, моя жизнь полностью изменилась, вообще полностью, мои представления о мире полностью изменились. О том, что такое русская культура, что такое русский народ, что такое костюм, в котором люди ходят. То есть всё это, что было во мне и что есть в реальности, оказалось, совершенно разные вещи. И поэтому, открыв для себя этих людей, их язык, их пение, красоту мира, в котором они живут постоянно, красоту веры, в которой они тоже живут постоянно, вот это умение одновременно находиться в двух пространствах, в пространстве реальной жизни и в пространстве духовном всё время, это было очень сильно. И, конечно, меня история как бы увела. И я ушла заниматься этнографией, потом жизнь меня ещё раз крутанула. Я стала заниматься дополнительным образованием детей, мне казалось это очень важно, 30 лет просуществовала у меня студия детская, да, это важно, мы создавали как раз именно пространство, в котором дети погружались не столько в знания, сколько вот в этот мир любви, красоты, языка, игры и так далее. А потом я ушла работать в науку. И тоже 15 лет работала в научных институтах, и вот там мы занимались именно, скажем так, осмыслением всего этого. Вот тогда писались программы, тогда писались научные работы, тогда я защитила диссертацию. Тогда вот как бы это была именно новая стадия в моем пути. Стадия, помните, это как раз про путь. И вдруг опять год назад раз — что-то просто произошло, и мне пришлось поменять работу, и вот как Господь управил. Господь мне сказал: «А теперь, Аня, иди опять поработай по специальности». Видимо, важно было. Я теперь вот работаю в Академии художеств, зав. кафедрой народного искусства. Видимо, важен был весь этот путь, в котором Господь меня провел, в котором мне удалось набрать отношение к детям, умения педагогической работы, навыки педагогической работы, глубокое понимание народного искусства, причем в тот момент, когда оно было живым еще, носители были еще этой культуры, люди говорили на этом языке. «Дружечка моя, советненькая, согласненькая, повернись ко мне личиком, повернись ко мне беленьким, а мы с тобой побалакаем», — этот человек говорит. Я не могу этого не запомнить, потому что внутри меня всё поёт, я так не умею говорить. А это родная наша речь. Это люди так мыслят, так говорят друг с другом. И потом, вот пройдя через всё через это, я возвращаюсь к истории искусства, я возвращаюсь, преподаю у искусствоведов, которым мне теперь предстоит открыть как раз красоту народного искусства, потому что в Академии художеств Глазунова, в которой я сейчас работаю, мы поставили это одной из главных задач. Нам важно, чтобы современные искусствоведы понимали народное искусство, его значение для нашего искусства в целом, для мирового искусства, да, то есть они понимали, что вся история русского искусства, она покоится в народной культуре, она растет из нее, она пропитана и пронизана ею, и на сегодняшний день необходимо, чтобы люди понимали, что такое народный костюм, чтобы по запросу «народный костюм» тебе не выпадала сценическая одежда, чтобы тебе выпадало то, что является правильным.
Кира Лаврентьева:
— Анна Борисовна, Вы совершенно виртуозно рассказали о том, как вы нашли свой путь.
Анна Теплова:
— Это не я, это Господь провел. Вот это правда так.
Кира Лаврентьева:
— Но вы понимаете, что это очень важный опыт, конечно, вы понимаете, что это очень важно, это нужный опыт. И хочется спросить, а как этому научиться? Вот у вас свои дети уже подрощенные, более-менее, да, уже взрослые люди. У вас есть опыт своих детей, есть опыт детей, которые постоянно в течение вашей жизни возле вас, грубо говоря, народным языком, раз мы сегодня его вспомнили, околачиваются. По-другому это не назвать. И вот вы видите, как это происходит, как ребёнок ищет себя, не находит, находит. Наверное, есть разные сценарии, разные у вас истории. Вот скажите, уже глядя на это всё, как себя найти-то, школьнику? Как найти себя?
Анна Теплова:
— Есть люди прямого пути. Вот у меня старшая дочь моя — музыкант.
Кира Лаврентьева:
— Ну, потому что талант явный, и всё понятно.
Анна Теплова:
— Да. Знаете, ведь люди тоже предают иногда свой талант. Особенно сегодня, когда музыкантам очень трудно существовать, очень трудно состояться, очень трудно этот талант не закопать в землю. Что значит не закопать, закопать? Идут, там когда тоже моя Варя училась, в риелторы уходили, куда угодно уходили, потому что надо было жить. Деньги зарабатывать. Да, и как бы невозможно людей обвинить в этом, да, как бы. Есть трудные пути, чаще всего трудными путями идут мальчики, потому что они несут ответственность, они берут эту ответственность за будущее своей семьи, своей уже личной семьи, людей, которые будут вокруг них, и они выбирают пути сложные, и у них... им гораздо труднее. Я, например, тоже считаю, что не все удалось у моих сыновей, да, у меня два сына и три дочери. Пока что это, ну вот, я вижу, как им нелегко. И это нелегко именно потому, что он берет и делает вот этот выбор, осмысленный между даром, например, очевидным, например, актерским даром, да, и еще другим даром, потому что семья обычно богата дарами, да, а не какой-то, только один у тебя есть, да, у тебя есть там дар, например, предпринимательский, у тебя есть дар заботы, да, у тебя есть много даров, которые Господь тебе даёт. Как и, помните, таланты раздали, и кто-то по-разному их приращивает. Вот мальчикам всегда труднее, мой опыт говорит. Но внимательными должны быть родителями. Если вы уверены в том, что этот дар у ребёнка сильный, а ребёнок волей своей пытается уйти от этого. Ну, я знаю, что мы все не любим теперь давить, но иногда мне кажется, надо. Мне иногда кажется, что надо, как минимум, дать ему возможность пройти хотя бы какую-то часть пути до конца. Я все равно получила это свое чудесное образование, история искусства, не собираясь уже в тот момент работать искусствоведом, потому что была очарована этнографией, фольклором и так далее. Но я это образование получила, и казалось, что оно мне больше не пригодится.
Кира Лаврентьева:
— А пригодилось.
Анна Теплова:
— А оно пригодилось. Сегодня очень многие молодые люди считают, что вот они точно знают, и они точно выбрали. И иногда отметают осмысленно вот эти дары, предлагаемые им семьёй, возможностями какими-то. Надо быть очень внимательным, простите ещё раз, к промыслу о тебе. Его надо учиться видеть. Молодым очень трудно. Молодой, как всегда, человек горит, рвётся к чему-то, хочет чего-то, представления какие-то у него есть. Для этого ему даны родители. Он как раз в этот момент от них уходит, да, во взрослую жизнь. И вот этот момент выбора специальности, пути, всё-таки, мне кажется, родители должны быть рядом с ребёнком. И не только идти на поводу, как бы, ну, очевидно, что-то такое поддерживать, да, ребёнка поддерживать. Понятно, поддерживать надо детей в том, чтобы ни случилось. Вот сейчас младший мой ребёнок уже третий раз пытается себя найти. У него тоже откровенный дар художника, и этот дар художника, как ей кажется, ну, ей не нужен. И она ищет себя в другом. И надо потерпеть, с одной стороны, а с другой стороны, удерживать, дать вот эту возможность пройти до конца. В какой-то момент всё же настоять, мне так кажется. Мой, опять же, опыт взрослых детей, кажется, что надо помочь ребёнку не убежать, а с другой стороны, не запрятать его в эту клетку. То есть надо быть очень внимательным, внимательным надо быть.
Кира Лаврентьева:
— Это очень трудно.
Анна Теплова:
— Очень трудно, я согласна.
Кира Лаврентьева:
— Особенно если ты ещё занимаешься своей работой, своим развитием, то тебе это надо ещё в голове всё как-то собрать.
Анна Теплова:
— Сопрячь. Но выбор пути для ребёнка, конечно, очень важный этап. Очень важный. Можно пробовать широко, взять более широкое образование. Например, с музыкантами, понятно, никуда не денешься, а взять какое-нибудь широкое гуманитарное образование. Дети часто пугаются, например, пойти на историю: кем я буду, как я буду деньги зарабатывать. Но человек с широким гуманитарным образованием найдет дальше себя, как определиться. Сегодня довольно-таки много всевозможных потом возможностей, там, тех же магистратур, каких-то курсов, ещё чего-то, второго образования, да, это можно попробовать и найти. В общем, это сложно, и всем советую, как бы, помощи Божией, желаю, вернее, помощи Божией, быть внимательными к вот этому дару. Вам дан ребёнок от нуля и приблизительно до 17 лет, да, он будет с вами. Я думаю, что это довольно-таки долгий путь, чтобы увидеть те дары и тот крест, который Господь дает этому человеку.
Кира Лаврентьева:
— «Светлый вечер» на Радио ВЕРА, напоминаю, что у нас в гостях Анна Борисовна Теплова, зав. кафедрой народной художественной культуры Российской академии живописи, ваяния и зодчества Ильи Глазунова, доцент Московского государственного психолого-педагогического университета, ну и так далее, и так далее. Много раз мы уже сегодня повторяли про Анну Борисовну разные прекрасные вещи. Вы знаете, я вот, что вас хотела спросить, Анна Борисовна, меня совершенно потрясает с детства культура воспитания детей Романовых, не только с самого последнего российского императора Николая II, их детей, но также и самого, еще Ники маленького с его сестрой. Вы знаете, что мне нравится в этом во всём? Вот у детей всё-таки императорской семьи Николая Александровича и Александры Фёдоровны, у них была очень такая совершенно непринятая для того общества культура воспитания детей. Александра Фёдоровна очень много занималась ими сама. Она преподавала им катехизис. У них были учителя, русский язык преподавал им не кто иной, как профессор Боткин, доктор Боткин, известный теперь уже мученик. Их постоянные учителя были Сидней Гиббс и, если не ошибаюсь, Пьер Жильяр, который очень много писал потом воспоминаний о них. И, читая эти воспоминания, я каждый раз удивлялась, насколько благоговейно, со страхом и уважением относились царские дети к своим вот этим наемным, казалось бы, ну наемным, конечно, учителям. Баронесса Буксгевден, да, она была фрейлиной императрицы, но, тем не менее, она преподавала, если я не ошибаюсь, игру на фортепиано трем младшим девочкам. И они все их боялись. Они боялись, что они их пожурят. Они боялись, что они скажут что-нибудь папа или мама о них. Они боялись не сделать уроки. Понятно, что это были обычные дети, которые шалили, которые ленились, которые, может быть, чего-то где-то не хотели делать. Но вот это уважение, понимаете, это царские дети. И это такое уважение к своим преподавателям, которым нам, кстати говоря, нашим детям уже сейчас, в наше время, можно было бы хотя бы немного в какой-то форме позаимствовать. У меня знакомого мальчика в младших классах очень не приняли, это, мягко говоря, в классе, там, на грани буллинга. Ну, не буллинг, но на грани. Знаете, несколько детей, но его регулярно так подтравливали. Учитель это видела. Учитель очень хорошая женщина. И когда мама этого мальчика к ней обратилась, что, в общем-то, вы знаете, он у меня в каком-то совершенно удрученном находится состоянии, перманентно, она сказала: «Ну, может быть, вам порекомендовать школьного психолога?» И, вы знаете, мне этот случай, он меня как-то деморализовал на тот момент, потому что я помню, как было в наше время. Если кто-то начинал хотя бы что-то вот в отношении буллинга, сейчас это принято рассказывать, случаются страшные трагедии, когда кого-то действительно там просто затравили, и девочка, мальчик пошли на какие-то уже такие меры, мы знаем, какие. И как-то вот я вспоминаю, как это было у нас, там, не дай Бог, кто-то что-то начинает, учительница всё сразу, она оставляет после уроков, она начинает песочить, она начинает рассказывать: а чем ты лучше его и так далее. То есть, понимаете, учитель, она носила роль у нас, например, было так, духовника. То есть это учитель-наставник. Она не ходила в храм, но она была наставником нам, и это было очень важно. К ней можно было обратиться, не к школьному психологу, понимаете, а к ней с любой проблемой, не касающейся даже образовательного процесса. Анна Борисовна, я очень скучаю по этим временам, и я очень ищу учителей и преподавателей, которые вот так относятся к детям. Понятно, что это не входит в зону их компетенции, как сейчас говорят. Понятно, что они теперь не должны вмешиваться, потому что строгие родители, они бдят, не дай Бог, перейти личные границы ребенка, не дай Бог, там как-то где-то его невольно оскорбить. А если он творит беззаконие, Анна Борисовна, а родители молчат, что тогда делать?
Анна Теплова:
— Тут вопрос важный, на самом деле, очень хороший вопрос вы поставили. Это вопрос о доверии. Первое, тех же родителей, к педагогу и педагога к родителям. Это вопрос о служении. Это вот как раз то, что связано с царской семьёй. Царских детей воспитывали в служении. И они прекрасно понимали, что такое же служение несёт каждый, кто обращается к ним. Педагог — это не услуга. Педагог — вот это тот самый даритель, с которого мы начали, человек, который открывает тебе пути, ведёт тебя по пути этому. И уважение к учителю — это было по умолчанию заданной функции у нас, так же, как и уважение к родителям, так же, как и уважение к близким, любым другим близким. И это утрачено сегодня. Сегодня государство пытается это восстановить. И надо признаться, что это надо сейчас восстанавливать в самих педагогах, ведь педагоги тоже не хотят брать на себя вот эту функцию служения. Вот функцию моих компетенций, да, и я переложу её на психолога, в компетенцию которого входит тебя успокоить, помочь и так далее. Такого не было. Вы правы совершенно. А восстановить как это? Через уважение, благодарность. Слово «благодарность» сегодня тоже, надо сказать, потеряно.
Кира Лаврентьева:
— Педагогу вы имеете в виду?
Анна Теплова:
— Педагогу.
Кира Лаврентьева:
— Ну, тоже отогреть его, да, как-то из вот этой холодной системы компетенций, как-то его немножко отогреть своим доверием со стороны родителя, да?
Анна Теплова:
— Вот слово «доверие», да, доверие, без этого никак нельзя. Вы привели в этот мир своего ребенка, и вы его доверили педагогу. А контроль, включенные камеры и всё остальное, что существует сегодня в школе, в детском саду и так далее, это разрушает отношения. Знаете, есть такое понятие, как содержание образования. Я очень люблю, как в нашей школе педагогической антропологии оно трактуется. Содержание — это совместное держание. Как всё, что имеет приставку «со» в русском языке, это предполагает совместное. Вот это совместное держание того, что мы передаём ребёнку, оно предполагает совместный труд педагога, родителя и самого ребёнка. И если мы не удерживаем вот эту ткань этого содержания, образования, то оно выльется, если родители не удержат в их сторону, если ребёнок не удержит в сторону ребёнка, если педагог не удержит. Вопрос совместности — это всегда вопрос того слова, которое мы называем общностью. Общность всегда строится на единстве целей и смыслов, ценностей и смыслов. Вот если для нас ценность — ребёнок, если мы с вами занимаемся образованием, обучением и воспитанием ребёнка, то это одна история. Если мы с вами занимаемся реализацией программ воспитания, программы обучения, программы ещё чего-то, то это про что угодно, но не про ребёнка, не про личность. И поэтому тут нет, не может быть ни ребёнка, ни его родителей, ни в конечном итоге педагога как значимой единицы для ребёнка. Потому что всё происходит: человек-человек. Если этого нет, то система образования не работает ни как общественная форма, ни как дар одного поколения другому, ни как воспитание человека как такового, становление, вернее, человеческого в человеке. Вот это всё требует нашего объединения. То, что, кстати, характерно в целом для нашей культуры. Вот этой совместности, совестливости, сознательности, соработничества и всего такого, что имеет эту самую приставку со. И если я пришёл к тебе как цензор, как человек, который будет тебя контролировать, то доверия между нами не может быть. Если я привёл тебе своего ребёнка и отдаю его в руки и жду от тебя к нему такого же внимания, доверия и любви, то это про другое. Поэтому мы идём в частные школы. Не во всех, кстати, частных школах тоже это существует. Это не совсем зависит от того, какая форма школьная, в смысле имеется в виду частная или государственная. И бывает и в православных гимназиях всё очень формально, и даже аж чересчур формально. Это всё же зависит, возвращаясь к началу нашего разговора, это всё зависит от человека, от того, кто этот первый учитель, второй и третий. Вот у нас, например, Виктор Иванович Слободчиков, с которым мы вместе работаем, мой учитель, научный руководитель, он говорит, что есть четыре позиции в образовании. Это позиция родителя, это позиция наставника, это позиция учителя и позиция мудреца. Эти позиции живут в одном человеке в разные периоды. Потому что, когда мы встречаем в первом классе ребёнка, вряд ли я встречаю его с позиции учителя, я встречаю его с позиции родителя. И я подхватываю его, я его ввожу в этот мир. Наставник — это тот, кто знает, как сам, и наставит тебя делать так же. А учитель — это тот, кто учит учиться, тот, кто передаёт тебе способность к учению. Не информацию, а способность к учению. Ну и мудрец. Тут все мы знаем, кто такой мудрец.
Кира Лаврентьева:
— Спасибо огромное. Напомню, что наши регулярные беседы об образовании мы организуем совместно с образовательным проектом «Клевер Лаборатория», которая собирает лучшие и самые интересные опыты работы в области образования и воспитания. Узнать подробнее об этом проекте, стать участником или поддержать его можно на сайте: clever-lab.pro. А мы прощаемся с нашей сегодняшней гостьей. Напоминаю, что у нас была Анна Борисовна Теплова, зав. кафедрой народной художественной культуры Российской академии живописи, ваяния и зодчества Ильи Глазунова, доцент Московского государственного психолого-педагогического университета, руководитель экспертного совета АНО «Воспитатели России». Меня зовут Кира Лаврентьева. Анна Борисовна, спасибо вам огромное.
Анна Теплова:
— Вам спасибо, что вы позвали меня. Чудесная была беседа.
Кира Лаврентьева:
— Всего доброго. До свидания.
Все выпуски программы Светлый вечер