У нас в гостях были клирик храма Вознесения Господня за Серпуховскими воротами в Москве, отец семерых детей священник Павел Усачёв и его друг — музыкант Сергей Белов.
Мы делились новогодними историями, семейными традициями встречи этого праздника и, кончено, слушали музыку в живом исполнении наших гостей.
Ведущая: Анна Леонтьева
А. Леонтьева
— Добрый Светлый новогодний вечер! С Новым Годом! Сегодня с вами Анна Леонтьева, и сегодня у нас будет настоящая новогодняя музыкальная веселая посиделка, потому что в гостях у нас отец Павел Усачев, клирик храма Вознесения Господня за Серпуховскими воротами, старший священник храма Архистратига Божия Михаила при Университете МВД, отец семерых детей, и друг отца Павла, Сергей Белов, автор и исполнитель. Здравствуйте, дорогие!
о. Павел
— С Новым годом!
С. Белов
— Здравствуйте! Всех с праздником!
А. Леонтьева
— Ну что ж, сегодня также празднуется память для меня очень любимого святого мученика Вонифатия. Почему я его люблю? Потому что это такая история от, вроде как, нечестия к святости, история знатной женщины, богатой женщины Аглаиды и Вонифатия, которого Аглаида, узнав, что существует христианство и христианские мученики, которых пытают, послала тогда еще не святого Вонифатия добыть ей какие-то мощи, чтобы у нее был небесный покровитель и чтобы замолить те грехи, те утехи, которым она предавалась, в том числе с Вонифатием. И Вонифатий сам увидел страдания христиан, и настолько его поразило вот это мужество и свет, который исходил от мучеников за Христа, что он сам присоединился к ним, а он же не был крещен, он просто стал святым, потому что сказал, что «я христианин» и тут же подвергся необычайным мучениям. Почему-то в народе есть такое предание: принято молиться святителю Вонифатия от греха пьянства.
о. Павел
— Да, не просто так 1 января этот святой вспоминается.
А. Леонтьева
— Да, по иронии такой, что 1 января.
о. Павел
— Это на самом деле очень мудро и очень глубоко, потому что ведь праздник спиртные напитки могут испортить, а могут сделать праздником. Вот если быть неумеренным, то все будет перечеркнуто, вся атмосфера дружеская, радостная, праздничная, светлая, она просто пойдет коту под хвост, это понятно. Мы, может быть, не все, но многие имеют этот горький опыт, и поэтому вот умеренность — это то качество, которое должно всегда сопутствовать нам в жизни, и в семейной жизни.
А. Леонтьева
— Отец Павел, а как ваша семья вообще празднует Новый год? Мы вот с мужем, когда начинали свой путь в Церкви, мы были очень строгими, и в Новый год мы постились и даже какое-то время, помню, мы не приглашали к себе бабушек, дедушек, потому что ведь пост и Новый год несовместимы. Но сейчас мы, конечно, так не делаем. Вот как ваша семья празднует?
о. Павел
— Нет, вы знаете, у нас я такого, наверное, не помню, чтобы вот мы как-то не отмечали бы Новый год, чтобы мы как-то изолировались от окружающего мира, когда всё вокруг взрывается, и все друг друга поздравляют, и какой-то добрый фильм смотрят. Мне кажется, что этот праздник, который на самом деле очень добрый и христианский даже, потому что о чём вообще Новый год? Это о том, что наша жизнь состоит из различных периодов. Мы должны иногда останавливаться, собираться вместе, смотреть друг другу в глаза, браться за руки и как-то по-доброму общаться, анализировать, что было в прошлом, что нас ждёт в будущем, друг другу говорить хорошие слова, добрые пожелания. Это праздник о семье, о том, что в семье вот эта теплота аккумулируется, и что человек, выходя из семьи уже, когда ребёнок повзрослеет, он вот эту теплоту, эту уверенность в такой безусловной любви родных и близких, он её понесёт дальше. И я знаю, что у нас среди православных есть различные точки зрения, различные традиции, вот замечательная традиция, когда служится ночная служба, сейчас это очень, слава Богу, в хорошем смысле, популярная такая традиция.
А. Леонтьева
— Да, это правда.
о. Павел
— Да, и пусть каждый выбирает то, что ему хочется. Здесь, мне кажется, надо какую-то свободу дать людям. Мне, вот я искренне вам говорю, сегодня признаюсь: я эту новогоднюю ночь провёл среди своих родных и близких, за просмотром доброго фильма и просто за таким тёплым душевным разговором. Да, можно, мне кажется, поднять бокал шампанского, можно съесть селёдку под шубой — а что, это с воскресенья на понедельник в этом году так выпадает, очень удобно. Вот помню, в прошлом году было очень, конечно, тяжело, потому что суббота-вечер, а в воскресенье, естественно, служить и вот до полуночи можно что-то ещё такое перекусить, посидеть за столом, а здесь, мне кажется, это совершенно нормально и очень здорово. С одной стороны, конечно, это не окончание поста, это только такое предвосхищение основного события — Рождества. И, конечно, дети у нас, они тоже ждут, они ждут основного праздника. Вот единственный у нас принцип есть: мы не дарим им подарки на Новый год. И ёлку, мы ставим её, но наряжаем уже вот под Рождество окончательно, и звезду вешаем, и после рождественской службы там уже появляются подарки. То есть это некое предвосхищение, это встреча, именно вот семейная радостная такая тёплая встреча в кругу родных для того, чтобы ещё раз подвести какие-то итоги, поделиться о том, что важного произошло у каждого в этом году, мы всегда подводим вот эти итоги, и каждый делится, и, конечно, что-то желаем, чтобы Господь благословил вот у кого-то какие-то добрые начинания, мечты, это очень здорово. И получается, что — да, мы ещё не можем веселиться и радоваться, и славить Христа, как это мы делаем на Святках, но это такое веселье в предвкушении веселья.
А. Леонтьева
— Отец Павел, можно личный вопрос? Какие в этом году вы вспоминаете достижения или что-то новое?
о. Павел
— Очень неожиданный вопрос. Достижения, что-то новое... Да, это очень интересно. А можно я отвечу, когда я буду к этому готов? Оно сейчас должно немножко загрузиться, потому что вопрос очень серьёзный, на самом деле. А можно тогда я вас спрошу, Анна?
А. Леонтьева
— А вот можно, потому что мы уже сидим за столом среди ёлочных украшений и с гитарами, и с тортиками, и всё прекрасно. Вы знаете, отец Павел, что у меня произошло в этом году, что меня радует, помимо того, что появилась ещё такая интересная работа на радио «Вера», но я пока не буду её анонсировать, она, правда, безумно интересная. Вы знаете, есть книжка, которую я купила, о любви к себе. Я её не буду анонсировать, потому что она написана совершенно светским автором и не знаю, кому-то, может быть, покажется, что она не очень такая православная или христианского духа, но для меня было очень интересно, я её ещё не прочитала, и на самом деле, я просто думаю на эту тему, я размышляю на тему любви к себе, насколько это всё... Потому что я помню, как один батюшка на исповеди, (отец Александр, я помню его по имени) просто я была у него на исповеди, нам очень нравилось, как он советует, как он вообще принимает это всё, но это всегда было неожиданностью. И вот отец Александр говорит, я там: «бу-бу-бу, съела что-то, на мужа ругалась...» Он говорит: «А что хорошего у вас произошло? Сколько вы мне можете сдавать этот мусор?» Я такая: «Ну, это же исповедь, ну, как же?..» Он говорит: «А вот за что вы благодарны Богу?» Я говорю: «Да за всё благодарна». И он говорит: «Нет, ну так не годится, надо конкретизировать. Вот вам домашнее задание: за что вы благодарны?» И это было такое хорошее домашнее задание, потому что вот эта вот благодарность Богу без любви, какого-то хорошего отношения к себе, с моей точки зрения, она может просто застрять в каком-то таком неврозе, что ли, да? Вот давайте мы будем себя очень гнобить и как-то вот... Не знаю, наверное, очень косноязычно я сказала, но в этом году мне, наверное, удалось найти, он может опять уйти, но вот этот вот баланс между тем, чтобы хорошо к себе относиться и как-то не возноситься. И такой смешной совет, но мне кажется, он хороший: мы очень часто ругаемся за что-то, например, опоздания — ты едешь, стоишь в пробке, ты ничего не можешь с этим сделать, но ты себя ругаешь и говоришь: «ну вот, опять не выехала на полчаса раньше, что же такое-то?» А в конце можно прибавить: «моя хорошая». И смысл вот этого обращения к себе такого очень строгого, он сразу как-то смягчается: «ну что ж ты не выехала пораньше на полчаса, моя хорошая?» (смеются)
о. Павел
— Замечательная находка.
С. Белов
— Интересно, да.
А. Леонтьева
— Совсем по-другому звучит.
А. Леонтьева
— Напомню, что у нас в гостях отец Павел Усачёв, клирик храма Вознесения Господня за Серпуховскими воротами, старший священник храма Архистратига Божия Михаила при университете МВД, отец семерых детей, и Сергей Белов, автор и исполнитель...
о. Павел
— ... друг отца Павла.
А. Леонтьева
— Друг отца Павла, да. Но мы пришли, чтобы тут немножко вас развлечь музыкой, отец Павел имеет музыкальное образование и очень любит музыку, проводит иногда вечера, которые очень запоминаются, там поют и романсы, играют классику и чего только не бывает.
о. Павел
— Да. А можно тогда я отвечу все-таки на ваш вопрос? Вы даже мне подсказали, на самом деле.
А. Леонтьева
— А можно.
о. Павел
— Вот из того, что запомнилось и что останется, конечно же, всегда в сердце, это вот как раз... Ну вот я стал священником, недавно исполнилось семь лет моему священству, а до этого я всю свою жизнь мечтал и двигался в направлении таком музыкальном, мне хотелось такой творческой деятельности, естественно, и родители меня поддерживали, музыкальное образование получил. Но вот с принятием священства оно как-то ушло совсем на второй план и даже, может быть, закончилось, только какие-то были концерты благотворительные. И вот в этом году замечательная семья Казьминых, наверняка вы знаете, это Ксения Казьмина и Олег Казьмин, и их дочка Анастасия, они ведут культурно-досуговый центр, вернее, не досуговый, а культурно-просветительский центр при храме преподобного Сергия Радонежского на Ходынском поле, вот они вдруг мне позвонили с предложением провести свой творческий вечер. Я никогда такими вещами не занимался...
А. Леонтьева
— Я думала, вы такой профессионал в этом, вы так замечательно его вели.
о. Павел
— Нет, это был мой первый творческий вечер, вот в декабре он прошел. И понятно, я потом анализировал, и много там было каких-то недочетов, каких-то, может быть, косяков, но в целом, мне кажется, что это очень-очень важное дело — помимо службы, собираться и общаться музыкально, поэтически, потому что это тот язык, который пробивает, он прямо до самой глубины доходит иногда, если мы обращаемся к таким великим авторам. И я вот уже сейчас, в новом году, мы только что перешагнули этот порог нового года 24-го, я уже точно знаю и чувствую, что мне надо в этом направлении обязательно тоже двигаться и развиваться, потому что вообще, человеку надо заниматься тем, что его прямо вдохновляет, вот меня это вдохновляет, я забываю о времени, вот просто забываю, мне хочется вот это всё, репетиции какие-то, движения, общение. И вот, собственно, с Сергеем Беловым мы как-то законтачились, мы давно знакомы, но вот на этой почве я уверен, что у нас дружба продолжится. И у нас 12 января, в пятницу в половине восьмого будет рождественский концерт, вот в этом же культурно-просветительском центре, при храме преподобного Сергея Радонежского на Ходынском поле, будет он называться «Рождественский романс». Дорогая Анна, я приглашаю вас принять участие в этом концерте, если будет возможность, мне кажется, что это замечательно, если мы будем вот иногда так встречаться. Этот концерт уже прямо назначен, уже есть анонс, «Рождественский романс» — это стихотворение Бродского известное, и вообще идея этого концерта такова, что Рождество, конечно, это детский праздник, но за всеми этими детскими, такими рождественскими торжествами немножко забывают про взрослых, а ведь взрослые, они тоже немножко дети, и нам тоже требуется какой-то праздник, в конце концов.
А. Леонтьева
— В конце концов!
о. Павел
— Да. И вот 7 января отметили Рождество, и идея этого концерта — чтобы взрослые могли повстречаться и просто порадоваться. Порадоваться, пообщаться, может быть, поделиться даже какими-то своими переживаниями, какими-то своими сокровенными воспоминаниями. И вот этот концерт, он будет состоять из двух действий, это не отделения, а это именно действия. То есть первое действие, это вот музыкально-поэтическое — «Рождественский романс», а второе — это рождественские колядки и праздничная трапеза, общение. Так что приходите, пожалуйста, в половину восьмого, Ходынский бульвар, храм преподобного Сергия Радонежского на Ходынском поле.
А. Леонтьева
— Дай Бог, чтобы вместил всех желающих теперь после вашего анонса.
о. Павел
— Ой, да, простите, такой долгий анонс. Просто мы в предвкушении, очень хочется уже пообщаться, повстречаться, порадоваться празднику.
А. Леонтьева
— Я хотела спросить у вас, отец Павел, про какие-то запомнившиеся новогодние истории, которые с вами случались. Вот мы совсем недавно, час назад, в наших «Светлых историях» делились какими-то своими раздумьями о Новом годе, вообще какими-то событиями в этот день. Есть у вас что-то, что запомнилось?
о. Павел
— Да, знаете, очень сложно так прямо какую-то одну яркую историю рассказать...
А. Леонтьева
-А вы меня спросите (я вам подсказываю).
о. Павел
— Да, давайте поступим так же, это, мне кажется, очень мудро. Когда вы рассказываете, вы меня этим наводите на какие-то тоже вспоминания. Ой, замечательно. Анна, скажите, пожалуйста, а вот вы можете сейчас нам рассказать о, может быть, каком-то самом запоминающемся празднике Нового года? Какое-то воспоминание, может быть, даже какое-то ощущение праздника? Потому что вы иногда, вот в тех же «Светлых историях», я помню, вы рассказали про облака — это история, в которой особо никакой фабулы нет, но вы так рассказали про облака, что мы все оказались в облаках. А сейчас чтобы мы оказались в снежных сугробах, если можно.
А. Леонтьева
— Ну да, я рассказала про облака, у меня было ощущение всегда, как они меня успокаивают, и потом возникло ощущение, что все мои близкие, которые ушли, они как раз находятся... Ну вот это прямо на физическом уровне ощущение, когда ты их видишь. Знаете, вот к вопросу о близких, я помню такую новогоднюю историю: когда я была студенткой, и я уже жила... Ну, практически бабушка меня вырастила, мама такая была, начальник. И я помню, что я уже довольно давно новые года отмечала в каких-то компаниях — ну не с бабушкой же сидеть, иногда приглашала к себе. И в этот Новый год я тоже была в какой-то очень бурной классной студенческой компании, и я помню, ребята пригласили баяниста, и было так необычно, вот 30 декабря пришёл баянист, мы все пели. В общем, такие были ребята яркие, изобретательные, с факультета журналистики университета, и я очень хотела с ними отметить Новый год. Но я проснулась 31 декабря, я у них ночевала, там была большая квартира, я проснулась и почувствовала себя очень плохо, и я поняла, что у меня какая-то дикая температура. И не было никаких, естественно, мобильников, и такси мне было вызвать не на что. И я как-то себе дала установку такую, что мне нужно доехать до дома, вот во что бы то ни стало мне нужно доехать до дома, хотя голова кружилась, и уже совсем-совсем плохо было, какой-то вирус я подхватила. И я приехала домой на электричке, дошла, там ещё двадцать минут надо было идти, померила температуру, там было что-то такое, прямо за 39 хорошо. И в этот Новый год бабушка достала из холодильника томатный сок. Ребята звонили, говорили: «Мы сейчас за тобой приедем, немедленно одевайся!», но я была просто не в состоянии оторвать голову от подушки. И вот в 12 часов ночи мы с бабушкой выпили, чокнулись, выпили по стакану томатного сока и легли спать, потому что я была никакая, а бабушка просто рано ложилась. И я первый раз поняла, что я никогда вот с бабушкой так не провожу время праздников. Мне это сейчас особенно помнится, потому что бабушка, она была моим детством, то есть, когда она ушла, с ней ушло мое детство, уже что-то я не вспомню, и никто не вспомнит. Ну такой вот простенький рассказик про Новый год.
о. Павел
— Потрясающе. Это, наверное, самый невероятный Новый год: вот так, чтобы чокнуться соком...
А. Леонтьева
— Соком с бабушкой.
о. Павел
— Да... Ой, я тоже хорошо помню своих бабушек дорогих, их уже тоже нет на этом свете. Сергей, а может быть, ты тоже внесёшь какую-то свою лепту? Простите, что я взял на себя...
А. Леонтьева
— Очень хорошо, батюшка, мне очень нравится, это же новогодняя программа.
С. Белов
— Это какой-то один Новый год, я просыпаюсь 31 числа, я жил один тогда. И вот какое-то такое состояние, что застолье — это такая банальная немножечко история, каждый Новый год застолье, и до этого у меня тоже такие были мысли. Я просыпаюсь достаточно поздно, уже днём, и мысль такая приходит в голову: а неплохо было бы как-то вот салатик, в кругу знакомых друзей, родных, может быть... И вот буквально мысль влетела, и через минуту мне звонит мой близкий друг детства, Степан, и говорит: «Слушай, а ты где Новый год встречаешь?» И я отвечаю, что пока вроде нет планов у меня. «А не хочешь ли ко мне зайти в гости домой? Там у меня мама, брат...»
А. Леонтьева
— Тёплый круг семьи.
С. Белов
— Да, да. Мы с трёх-четырёх лет знакомы с ним, и брата его я его очень хорошо знаю, и маму. И в итоге я поехал до Нового года к ним. После этого меня пригласили спеть пару песен, там была школа английского языка, куда я поехал. Потом мы под утро встретились с моим другом, Андреем, и в итоге, досидев до утра просто за беседой в кафе, с утра просто поехали, и мы купили что-то поесть, потому что мы не ели уже очень давно.
А. Леонтьева
— То есть вы сидели и не ели?
С. Белов
— Да, мы сидели, пили какой-то чай там или что-то такое. Он ещё вегетарианец был, по-моему, тогда, то есть вообще мало чего ел из еды. Мы пошли, нашли ему какой-то магазин открытый, чтобы поесть, и негде было поесть, потому что всё закрыто: 1 января, утро. И мы взяли и как-то спонтанно поехали в Петербург, прямо на электричку взяли билеты и поехали. Вот, наверное, такая история новогодняя.
А. Леонтьева
— Слушайте, ну мы уже давно смотрим на гитару, обещаем нашим радиослушателям что-то спеть, а давайте уже споём по-нашему, по-новогоднему.
о . Павел
— Может быть, мы тогда споём, возвращаясь к теме семьи, наших детишек дорогих, которые, конечно, переживают Новый год более ярко, мы помним из детства вот этот запах мандаринов, они переживают это как сказку каждый раз: и Дед Мороз, и ёлочка, и ощущение того, что тебя кто-то вот на руках несёт, и какое-то будет чудо, обязательно оно случится. Вот давай споём сейчас Александра Суханова, замечательная песня «Зелёная карета».
А. Леонтьева
— А давайте.
о. Павел
— Сергей будет у нас запевалой, а я буду на припевах подхватывать.
Звучит песня «Зелёная карета»
А. Леонтьева
— Браво, спасибо огромное! Напомню нашим радиослушателям, что сегодняшний добрый «Светлый новогодний вечер» с вами провожу я, Анна Леонтьева. У нас в гостях отец Павел Усачёв, клирик храма Вознесения Господня за Серпуховскими воротами, старший священник храма Архистратига Божия Михаила при университете МВД, и Сергей Белов, друг отца Павла, автор и исполнитель. Мы вернёмся к вам через минуту.
А. Леонтьева
— Сегодняшний новогодний вечер с вами провожу я, Анна Леонтьева. У нас в гостях отец Павел Усачев, клирик храма Вознесения Господня за Серпуховскими воротами, старший священник храма Архистратига Божия Михаила при университете МВД, и Сергей Белов, автор и исполнитель. Сегодня мы будем разговаривать о Новом годе, о празднике, о семье и послушаем еще песни. Отец Павел, ну вот вы упомянули такое слово, как «безусловная любовь» в отношении детей, это на самом деле такое сейчас популярное обсуждение, вот эта безусловная любовь. Вот вы, как отец семерых детей, хотела спросить у вас какой-то секретик, вот как этой безусловной любови к детям, как ее достичь? Ведь это, на самом деле, такое серьезное для родителей дело-то.
о. Павел
— Вы знаете, я бы так сказал, что для меня самого это загадка, вот как эта безусловная любовь, она есть, она просто есть. Какие бы не были сложные испытания, шалости наших детей, хулиганства — да, ты погорячишься, ты можешь там лишку взять, наказать или что-то, но на каком-то очень глубоком уровне и ты, и твой ребенок, мы чувствуем, что вот это нам дано просто, что это вот моя кровиночка, это моя роднулечка. Я знаю, есть такие истории, когда отношения испорчены, как говорится, в хлам, и невозможно их восстановить при жизни, но знаю о тех историях, когда отношения восстанавливаются и после ухода наших родителей, когда дети, все-таки это потребность, потребность примириться и как бы соединиться со своим родителем, со своей мамой, со своим папой, с бабушкой, с дедушкой, ведь это же можно, смерти нет, мы можем всегда и попросить прощения, пообщаться. Да, к сожалению, такое есть, что при жизни мы можем не успеть, но но надо отчаиваться, потому что Господь смерть разрушил, Он ее просто опрокинул. Но вот эта безусловная жизнь, она, конечно, не должна только испытываться на каком-то глубинном уровне и как-то так, может быть, абстрактно — нет, это конкретные, конечно, дела, и мне кажется, Новый год, он очень на своем месте, потому что все-таки календарный год закончился и здесь есть возможность эта, знаете, я сейчас еще больше этим дорожу, чем раньше, потому что вот воспитываю сейчас своих семерых детей, и уже кто-то немножко подрос, старшей нашей 16 лет, и вот когда мы все вместе собираемся за одним столом, это просто уникальная ситуация, уникальная.
А. Леонтьева
— Это сложно, действительно.
о. Павел
— Да, но это такая радость, когда вот мы все вместе здесь можем посидеть, посмотреть друг другу в глаза, и Новый год — это, конечно, такая возможность дополнительная. И возвращаясь к вашему вопросу, я вспоминаю свое детство, вот это все у нас было, это очень-очень важно, что за одним столом, что вместе, Новый год. Но у нас даже как-то это не обсуждалось, что «можно, я там поеду к каким-то своим друзьям отметить?», это семейный праздник. Понятно, что дети растут, и, наверное, надо здесь какие-то делать уступки, когда студентами они становятся, но тем не менее, для определенного возраста это именно семейный праздник, это то время, пространство, когда закладывается что-то очень важное. У нас, кстати, была замечательная традиция в детстве: мы первого января всегда ехали к своей бабушке и своему дедушке, всегда.
А. Леонтьева
— Прекрасно как.
о. Павел
— Да. И, вы знаете, это было так здорово, я почему-то сейчас вспоминаю не запах мандаринов, не подарки, которые, конечно же, были, а у них был огромный коридор, и дедушка его натирал до блеска, не знаю, чем он это делал, и можно было кататься по паркету, разгоняясь в носках, скользить, и это было такое ощущение, что наступил какой-то новый этап в жизни, он всегда начинался с посещения своих престарелых родственников, бабушки, они уже были очень такие старенькие, но вот мы встречались с ними, как с представителями нашего рода, можно так сказать, и при этом чувствовали, разлетаясь по этому паркету, что вот они нас там сзади-то держат и подталкивают, и контролируют, конечно, но нам впереди идти, и нам преодолевать какие-то, может быть, их немощи, и то, что они не успели сделать, и что-то свое, новое в этот мир привносить, какие-то следочки проследить вот туда, в сторону света. Вот этот образ коридора, он у меня прямо сейчас возник, очень помню запах этого свеженатёртого паркета, его блеск и ощущение полета, что впереди целая вечность.
А. Леонтьева
— А мне кажется, то, что вы рассказываете, это еще так важно, потому что, может быть, кто-то подхватит вашу традицию и будет навещать каких-то стареньких родственников или просто каких-то стареньких друзей, родственников.
о. Павел
— Да, начать новый этап жизни с какого-то такого...
А. Леонтьева
— С какой-то милости, да?
о. Павел
— Да-да. Ну и, конечно, уже потом мы пять лет прожили в деревне, и вот для детей это было очень удивительное время — вот именно Новый год в деревне. И у нас была такая замечательная традиция — мы добывали елочку. Заблаговременно, заранее, получив благословение местного лесничества, мы шли под ЛЭП и срубали эту елочку, которую бы все равно срубили, когда она вырастет. И вот под этими линиями электропередачи, в темноте, с фонариком, мы пилили, вот, кстати, с Сережиным братом Лёшей, двумя семьями мы съезжались в наш деревенский дом, и мне запомнился именно Новый год, когда он был какой-то очень такой спонтанно-творческий, мы вдруг стали своих друзей обзванивать — «А давайте к нам, давайте к нам», мы ездили, машинами их собирали, а потом развозили после Нового года. Но, знаете, вот этот наш новогодний огонёк, он получился какой-то невероятно тёплый, радостный, светлый, спонтанный, творческий, и вот, как Сергей с другом провели ночное время за беседой, мы просто провели его за каким-то таким спонтанным концертом, это было так здорово! Вот я прямо вспоминаю, какие-то такие творческие были идеи... А потом мы их развозили по домам, и начался Новый год, и запомнилось такое творческое начало нового периода в жизни.
А. Леонтьева
— Ну, что ж, раз мы упомянули о творчестве, давайте ещё споём нашим радиослушателям.
о. Павел
— Да, и, кстати, вот эта песня, которая звучит в кинофильме «Гости из будущего», всеми любимая: «Слышу голос из прекрасного далёка», мне кажется, что очень здорово вот этот образ коридора, который я вспомнил.
А. Леонтьева
— Да, кстати, замечательно.
Звучит песня «Прекрасное далёко»
А. Леонтьева
— Напомню, что с нами отец Павел Усачёв, клирик храма Вознесения Господня за Серпуховскими воротами, и Сергей Белов, автор и исполнитель, проводят с вами наш прекрасный добрый «Светлый новогодний вечер». Отец Павел рассказал про визиты, про навещание своих стареньких бабушки с дедушкой и мне, знаете, такую историю показалось уместным рассказать, это «лайфхак», говорят сейчас, от моего мужа. Я очень всегда поражалась, что мой муж очень долго может разговаривать со старушками ведь в основном, в храмах старушки, стариков меньше. И вот бабушки все очень любят, он может стоять, слушать, как бабушка рассказывает что-то и так долго-долго. Я говорю: «Дорогой, какое у тебя терпение вообще, столько слушать, потому что бабушке не с кем поговорить, она много может всего рассказывать про себя». А он говорит: «Ты знаешь, а это же такая история, вот ты поговорила, пообщалась с каким-то своим необыкновенным там, интересным, занятым другом, и всё, он с тобой пообщался и пошёл по своим делам. А бабушка с тобой пообщается, пойдёт и будет молиться за тебя». Так что это, можно сказать, даже очень даже полезный совет.
о. Павел
— Да, это действительно так. Это те замечательные наши бабушки и дедушки, они в своей жизни уже дошли до такого периода, когда они, может быть, больше ничего и не могут сделать, и вот они начинают молиться. Вот даже меня, священника, часто просят, много просьб, действительно, постоянно и сейчас раскалён телефон, это просьбы о молитве, но иногда только подумаешь: «вот надо помолиться», а потом, понятно, грешным делом не успеваешь, то-сё. А это те люди, которые в этом тоже чувствуют, наверное, какую-то свою миссию, свою полезность, важность для общества, для нас вот здесь, которые очень труждаются и обременённые многими заботами, вот они за нас просто спокойно, тихо молятся перед образами, это замечательно.
А. Леонтьева
— Отец Павел, знаете, когда вы готовились к концерту, я же подписана на ваш Telegram-канал, и я увидела, что семья вас отпустила, чтобы вы собрались с мыслями и просто подготовились к этому событию, потому что там было бесчисленное количество номеров музыкальных, и много ваших друзей, кумовей и прихожан, всё было очень здорово. Но я поняла, что отцу семерых детей всё-таки нужна тишина когда-то, да?
о. Павел
— Очень.
А. Леонтьева
— Где вы ее находите?
о. Павел
— Здесь, в радиостудии.
А. Леонтьева
— Поэтому вы так часто бываете в нашей радиостудии?
о. Павел
— Да, мне очень нравится. Я сюда сбега́ю. (смеются)
А. Леонтьева
— Ну вот у меня такой смешной был эпизод, когда были дети-погодки ещё маленькие, их трое, не семеро, но всё равно это бесконечное какое-то бурление, и вот в какой-то момент дня я так устала, ещё надо какую-то логистику дня всё время организовывать, куда отвезти, куда привезти (мы за городом жили). И, знаете, я вышла на крыльцо, чтобы побыть в тишине, посмотреть вот на эти сосны. Я села — такая тишина, сосны... И тут выходит за мной моя младшая дочь, ещё очень маленькая, говорит: «Мама, а чего ты тут делаешь-то?» Я говорю: «Дочка, я слушаю тишину». Она говорит: «А, тишину, я тоже с тобой послушаю тишину! Да, тишина, мам, смотри, сосны, птички поют, тишина!» И мы очень смеёмся, потому что мало когда удавалось сбежать, найти тишину, но если удавалось, это было так здорово. Но не потому что я хочу жить одна, но какие-то моменты, когда, я помню, дети все уехали в школу, а кто-то в детский сад ещё, по-моему, вот раз так, и они все трое. И я помню, я даже легла на ковёр, потому что я почувствовала, как мои собственные мысли, не о том, как сварить кашу, не о том, как успеть на кружок и так далее, а мои собственные мысли как будто потекли через меня, как вот электричество такое.
о. Павел
— Мне это необходимо, да.
А. Леонтьева
— Как вам удаётся это?
о. Павел
-Мне очень просто удается это.
А. Леонтьева
— В машине?
о. Павел
— Нет, я в основном сейчас без машины, то есть вот на метро с одного конца Москвы до другого конца Москвы, с северо-востока на юго-запад примерно 45 минут, вот у меня от дома до храма, именно чисто на метро. И вот эти 45 минут это прямо вот моё время, это вот о любви к себе, как вы говорили, я понимаю, о чём это. Это просто необходимо, как воздух, что плохого в воздухе? Мы им дышим, мы им живём. И вот эта тишина и любовь к себе в таком хорошем смысле, я бы даже сказал, витальном смысле, она необходима нам, и у каждого какие-то свои способы. Для меня это, конечно, такое вот творчество. Творчество и возможность просто попеть песни в кругу родных и близких, почитать стихи. Ну что говорить, это прекрасная возможность вернуться, чтобы опять мысли через тебя потекли. Понятно, что потом опять придётся взваливать на себя семейный крест, обязанности свои, всё успевать, но без этого воздуха мы просто под этим крестом упадём и не сможем прожить этот новый следующий год. Для меня это культурные мероприятия, можно жену куда-нибудь вытащить в театр, на концерт хороший, даже просто походить по парку, сейчас красота, зима, съездить в Поленово или в Абрамцево. Это то, что даёт нам силы дальше жить, слава Богу.
А. Леонтьева
— Вдохновение такое.
о. Павел
— Вдохновение, да.
А. Леонтьева
— Отец Павел находит тишину в метро.
о. Павел
— Под землёй, да. Под землёй тишина такая внутренняя. А ты, Сергей, как вообще с этим вопросом работаешь?
С. Белов
— Про тишину в метро? Нет, любовь к себе — это вообще основа основ, потому что без этого мы не можем никого любить, если мы не любим себя, то как бы нечем, нет просто этого.
о. Павел
— Тебя нет.
С. Белов
— Да, грубо говоря, так. Про тишину в метро: я ездил, у меня наушники, в которых шумоподавление, я их одевал и ничего не включал, и слушал тишину в метро, это очень удобно, ещё один лайфхак, похоже. (смеются)
А. Леонтьева
— То есть вы просто как бы отключаете вот этот звук метро, и вы думаете, не слушаете музыку, да?
С. Белов
— Я даже могу не думать, я просто есть и всё, то есть просто растворился в тишине.
А. Леонтьева
— Слушайте, а для меня очень большой источник вдохновения открылся, когда я начала ездить между Москвой и городом в Тверской области на озере, я там встретила своего мужа. И, знаете, вот этот момент... Сначала это было для меня очень тяжело, потому что я никогда одна не каталась на длинные расстояния, а там часов так четыре-пять будьте любезны, а то и шесть. А потом я поняла, что это вот то самое время, когда... Я безумно люблю одна ездить в машине, то есть я полюбила, мне пришлось полюбить, и я полюбила эту дорогу, потому что я проезжаю необыкновенную какую-то красоту и понимаю, что вот это вот всё моё, что ни один судебный пристав это у меня не отсудит, потому что, действительно, мы, когда ездим по нашей большой Родине, мы же видим, насколько богата эта природа, насколько она разнообразна, вот это какие-то общие слова, какая-то банальность, но это на самом деле можно постичь только в этой тишине дороги. Я не включаю лекции по дороге, не включаю музыку, потому что это вот какое-то впитывание, но это с возрастом, наверное, приходит.
о. Павел
— Да, да. А можно я продолжу свою такую практику, новую роль в программе — то, что я вопросы задаю, и задам вопрос вам? Мы сейчас вспоминали, что было в прошлом году, а есть какая-то мечта? Я вот не боюсь задать такой вопрос, потому что, мне кажется, у людей, которые называют себя верующими людьми, это не страшно и даже, может быть, хорошо делиться каким-то сокровенным, какими-то своими мечтами. Вот есть какое-то такое дурацкое поверье, что если хочешь, чтобы мечта осуществилась, не надо, чтобы об этом кто-то знал, говорить, да? Надо загадать вот это желание. Но давайте загадаем желание вслух, если так можно. Мне кажется, что надо произносить то, чего ты хочешь, чего желает твоя душа, открывать своё сердце, и этого не бояться, и тогда нас услышат ангелы.
А. Леонтьева
— Потрясающе вы сказали, потому что как раз тоже эта тема для раздумья. Я получила какой-то вопрос от героини своей программы матушки Ксении Коляды из Белоруссии, и она спросила: вот чего хочется? Ну вот какой-то такой вопрос про свои желания. Я не раз говорила, что, может быть, если бы мы осознавали свои такие истинные желания, глубинные желания, то это во многом совпадало бы с волей Божьей о нас. Не такие вот поверхностные, которые в верхнем слое болтаются там: хочу то, хочу сё. Но, знаете, я встала как перед стеной перед этим вопросом, потому что я поняла, что я очень хорошо знаю, чего хотят мои близкие от меня, мои окружающие, и мне чрезвычайно сложно углубиться в эту глубину себя, чтобы понять, чего я-то хочу. И это очень увлекательное, на самом деле, занятие, которое изгоняет очень много тревог, каких-то ненужных вопросов, потому что ты задаёшься очень важным вопросом: чего ты хочешь, и чего ты хочешь глубинно. И я желаю, наверное, всем радиослушателям в следующем году прислушиваться к себе, как вот отец Павел нам рассказал, находить вот это вдохновение, источники этого вдохновения, свои какие-то цветники...
о. Павел
— ... чтобы они открывались, эти источники у нас. Мне очень близко то, что вы сказали, мне кажется, что учиться находить именно то, что ты действительно желаешь, твоя душа, оно вот именно такое светлое, позитивное, созидательное, это, наверное, такая наша общая задача, потребность. И, если можно, мне бы хотелось сейчас привести слова из Евангелия, которые читаются на Новый год, вот этот молебен новогодний, и пожелать всем, я раскрыл книгу и нашел место, где Господь говорит: «Дух Господень на Мне; ибо Он помазал Меня благовествовать нищим, и послал Меня исцелять сокрушенных сердцем, проповедовать плененным освобождение, слепым прозрение, отпустить измученных на свободу проповедовать лето Господне благоприятное». Мне хочется пожелать, чтобы в Новом году через вас, Анна, через тебя, Сергей, через меня, через всех нас Господь проповедовал пленным освобождение, слепым прозрение, потому что Господь действует через людей и, наверное, это и будет самое главное, что мы должны в этом году в этот мир принести, вот это ощущение свободы, свободы во Христе, любовь, радость через какие-то свои добрые дела, через такую, может быть, ненавязчивую, но истинную проповедь доброй и светлой жизни. У меня есть песня, которую мне бы хотелось еще спеть, и она, мне кажется, вот об этом — что мы знаем Бога, Он знает нас, и мы Его любим, и Он нас по жизни ведет, и мы, конечно, благодарим, и умиляемся, вообще, провидению Божию и Его водительству. Можно, да, мы исполним это?
А. Леонтьева
— Давайте послушаем.
о. Павел
— Это известная песня, даже, наверное, можно не объявлять, русскоязычный вариант.
Звучит песня «Аллилуйя»
А. Леонтьева
— Потрясающе, я не знала, эта русская версия очень вдохновляет.
о. Павел
— Слова хорошие, правильные, понятные всем.
А. Леонтьева
— Да. Спасибо вам огромное за чудесное пение, за радостную вдохновляющую новогоднюю беседу.
о. Павел
— Спасибо, спасибо, спасибо вам.
А. Леонтьева
— Напомню, что сегодня с вами Анна Леонтьева, у нас в гостях отец Павел Усачёв, клирик храма Вознесения Господня за Серпуховскими воротами, и Сергей Белов, автор и исполнитель. Спасибо за беседу, за музыку. С Новым Годом, дорогие радиослушатели!
о. Павел
— С Новым Годом!
Все выпуски программы Светлый вечер
«Церковная жизнь в блокадном Ленинграде». Светлый вечер с Алексеем Светозарским
У нас в гостях был заведующий кафедрой Церковной истории Московской духовной академии Алексей Светозарский.
Разговор шел о церковной жизни во время Великой Отечественной Войны в блокадном Ленинграде.
Ведущие: Алексей Пичугин, Ксения Толоконникова.
А. Пичугин
– Здравствуйте, дорогие слушатели, «Светлый вечер» на светлом радио. Сегодня четверг, потому в эфире, как всегда, наш совместный проект с музеем, исследовательским центром «Советский Союз: вера и люди». Директор этого музея, Ксения Толоконникова...
К. Толоконникова
– Добрый вечер.
А. Пичугин
– Я Алексей Пичугин. И с удовольствием представляем нашего гостя, я надеюсь, хорошо всем вам известного, знакомого...
К. Толоконникова
– И не только благодаря нашим передачам, конечно.
А. Пичугин
– Далеко не только благодаря нашим передачам. Я думаю, что мало людей, которые не знают Алексея Константиновича Светозарского – ученого, историка, заведующего кафедрой церковной истории Московской духовной академии, профессора. Добрый вечер.
А. Светозарский
– Добрый вечер. Спасибо.
К. Толоконникова
– И сегодня мы поговорим, ну мы немножко выйдем за временные рамки нашего периода, который мы всегда декларируем, да, жизнь Церкви в послевоенную эпоху. Но тем не менее, мы считаем, что тот период, о котором мы сегодня поговорим и те обстоятельства церковные и государственные, общественные, о которых мы сегодня поговорим, они очень важны. Мы хотим поговорить о бытовании Церкви в блокадном Ленинграде. Тем более что в этом году юбилейный год снятия блокады – 75 лет с года снятия блокады. Это, правда, было несколько раньше, в январе, но вот, тем не менее, мы решили об этом вспомнить в майские дни, в майские победные дни.
А. Пичугин
– Достаточно мало материалов опубликовано про Церковь в блокадном Ленинграде. Я понимаю, что этот вопрос для историков Церкви, ученых, которые занимаются этим вопросом, он не представляет, наверное, какой-то особенной сложности, в силу того, что было относительно недавно, хотя наверняка есть какие-то закрытые документы. Но если человек с наскока решил что-то узнать про Церковь в блокадном Ленинграде, мне кажется, он мало что найдет.
К. Толоконникова
– Он мало что найдет, да.
А. Светозарский
– Ну есть монография, большая монография профессора Петербургского духовной академии, Михаила Витальевича Шкаровского...
К. Толоконникова
– Вот только, по-моему, она одна и есть в открытом доступе сколько-нибудь полно.
А. Светозарский
– Там не только Ленинград, я бы сказал не столько, потому что, конечно, все что, можно было, он собрал. Называется эта монография «Церковь зовет к защите Родины». Это послание митрополита, будущего патриарха Алексия Симанского от 26 июня 41-го года, ну такая вот декларация программная на вновь наступившие такие тяжелые, тревожные времена.
К. Толоконникова
– Ну вот если таким первым взглядом окидывать эту тему, вот просто заходишь в интернет, начинаешь что-то читать, что общеизвестно, что был открыт Никольский Богоявленский храм, и там жил митрополит в колокольне, что в этот храм попала, прямо в келью митрополита Алексия (Симанского), будущего Патриарха, попала бомба, снаряд, это всем известно. И был открыт Князь-Владимирский собор.
А. Пичугин
– Но Ксения, смотрите, не всем известно, потому что это такая информация, которую если посмотреть эти материалы, она становится явной. Но я думаю, что нашим слушателям, мало кто из них там принципиально интересуется церковной историей или специально смотрел материалы, связанные с Церковью в блокадном Ленинграде. Известно и про Алексия (Симанского), митрополита Ленинградского и Ладожского, да, по-моему, или Новгородского?
А. Светозарский
– Новгородского – ему титул был усвоен в связи как раз с его деятельностью в период блокады и право преднесения креста во время богослужения – такая высшая архиерейская награда. Вот ну а на самом деле, конечно, важно знать и статистику, и имена каких-то людей, которые действовали в этот период. Первоначально материалы публиковали в «Журнале Московской Патриархии». Но где-то к 46-му году эпоха меняется, война закончилась, публикаций на этот счет нет. И потом уже мы видим только 85-й год, юбилей Победы, уже стараниями митрополита Питирима (Нечаева), который возглавлял Издательский отдел один тогда...
К. Толоконникова
– И буквально пару слов вскользь об этом говорится в фильме «Золотой юбилей». Был такой фильм, 68-го, по-моему, года.
А. Светозарский
– Да, это юбилей Патриарха, 50 лет служения.
К. Толоконникова
– Да, и вот там говорится, что весь период блокады нынешний Патриарх, а тогда митрополит, провел в осажденном Ленинграде практически.
А. Пичугин
– А правда, да, все это?
А. Светозарский
– Правда, о религии, да, вот в СССР, в России точнее, конечно.
К. Толоконникова
– Правда, о религии в России, конечно, это же экспортное издание, там есть.
А. Светозарский
– Там есть. Ну а что касается статистики, она точная у нас достаточно, потому что действовал Николо-Богоявленский собор, где действительно митрополит Алексий жил. Князь-Владимирский собор, также Никольская церковь, Большеохтинская, храм праведного Иова на Волковом кладбище, Дмитриевская Коломяжская церковь и Спасо-Паргловская – шесть православных церквей, ну как историки там, несколько отстраняясь, говорят, Московской патриархии. Ну в нашем обиходе мы называем их, конечно, православные, потому что были еще обновленцы.
К. Толоконникова
– Это Спасо-Преображенский...
А. Светозарский
– Спасо-Преображенский, бывший всей гвардии собор. Мощный центр вот такой, с мощной обновленческой общиной. И еще два храма: на Серафимовском кладбище – он не действовал в 42-м году. Вот в блокадную зиму, где-то, наверное, с марта, с января по апрель 42-го там складывали умерших. Ну такую роль морга какого-то выполнял импровизированного. И также церковь на станции Лисий Нос – они все были обновленческими. У обновленцев не было архиерея, возглавлял протопресвитер Алексий Абакумов. И были...
А. Пичугин
– Родственник?
А. Светозарский
– Ну трудно сказать, говорили, что родственник.
А. Пичугин
– А ведь была история где-то, ну это правда, не правда, что у Абакумова, председатель МГБ, брат был священником. Кстати...
А. Светозарский
– Брат был протодиаконом у него. Но, по-моему, наш. Об этом есть в воспоминаниях Свенцицкого, но при всей ценности и яркости вот этих мемуаров, там немного неточностей, надо проверять.
А. Пичугин
– Я нигде не нашел, у меня я, естественно, не сидел в архивах, но я в открытых источниках пытался найти какую-то информацию о судьбе и по крайней мере существования протодиакона Абакумова, и нигде не нашел.
А. Светозарский
– Да, у него есть такие имена. Ну если уж говорить об Абакумове, я знаю, что его крестили в храме Николая Чудотворца в Хамовниках. Это есть в одной из его биографий...
А. Пичугин
– А почему я думал, что у Пимена в Воротниках.
А. Светозарский
– Будущая тем наша. Я имею в виду будущего министра госбезопасности. В Хамовниках.
К. Толоконникова
– Ну как и о Маленкове говорят, что он алтарничал...
А. Пичугин
– Алтарничал в Елоховском.
К. Толоконникова
– Причем даже находятся люди, которые де якобы видели это собственными своими глазами.
А. Светозарский
– Ну да.
А. Пичугин
– Отцу Матфею Стаднюку кадило подавал. Вот можно у кого спросить, у отца Матфея.
К. Толоконникова
– Так он тебе и сказал.
А. Светозарский
– Ну а что касается еще одного течения, так называемые «иосифляне», «непоминающие», у них был официальный приход. Вот в Москве не было к тому времени уже, а в Ленинграде действовал.
К. Толоконникова
– «Иосифляне» – это те, кто не принял в свое время декларацию митрополита Сергия так называемую...
А. Светозарский
– Их называют «непоминающие». Но это такие «непоминающие», крайне радикальные, а «иосифляне» – потому что сторонники, последователи митрополита Иосифа (Петровых), который...
К. Толоконникова
– Дяди, между прочим, замечательной поэтессы Марии Петровых, которой в свою очередь Осип Эмильевич Мандельштам посвятил прекрасное стихотворение, «Мастерица виноватых взоров». И еще одно, не менее прекрасное.
А. Светозарский
– Видите, как все переплетено.
А. Пичугин
– А мне казалось, что их вычистили под корень просто, к сожалению, в 30-е годы.
А. Светозарский
– Я думаю, что эта община была оставлена для того, чтобы они были под присмотром. Это Троицкая церковь в Лесном, возглавлял эту общину, был священнослужителем, иеромонах Павел (Лигар). Ну и кроме того были еще «катакомбные» священники, было несколько очень небольших общин. Ну если будет у нас время и возможность, мы о них обязательно упомянем. Ну надо сказать сразу, что все направления занимали патриотическую позицию, обновленцы не меньше, да, чем патриархийные приходы, вот как-то проявляли себя как патриоты. Вот и сборы средств...
К. Толоконникова
– По-моему, при Спасо-Преображенском соборе чуть ли не госпиталь даже какой-то действовал.
А. Светозарский
– Они предлагали, предлагал Князь-Владимирский собор содержать госпиталь, но это самое начале войны. И конечно, нельзя было представить, что будут такие трудности. Ну долго там как-то, в общем, этот вопрос решался, но невозможно был делать такой церковный лазарет, как это было в Первую мировую войну, поэтому они отдали деньги. Митрополит Алексий обратился к приходам о том, чтобы они отдали запасные суммы. И вот Князь-Владимирский собор из 714 тысяч рублей, которые там, в соборе находились, отдал 710, оставив 4 тысячи рублей – по тем временам совсем небольшая сумма, – отдал вот на нужды Красной армии. Ну вот обновленцы тоже очень активно участвовали в помощи и армии, и раненым, и сиротам Красной армии. А «иосифляне» позже, только в ноябре 41-го года был скромный внесен такой взнос – но община небольшая, поэтому – в Общество Красного Креста, не на нужды армии. Ну и затем все-таки они включаются в общее дело и жертвуют на танковую колонну имени Дмитрия Донского. Потому что странно это, потому что это призыв Сергия, это их противники. Кроме того они «непоминающие» не только священноначалие, с которым они не согласны, но и государственную власть, которую они не признают, по большому счету. Вот здесь тоже был ряд моментов. В экстремальной ситуации блокады люди, которые заведомо не признают власть, которая призвана стоять там на защите города – там был ряд моментов, были аресты среди этих больших общин. Ну и «иосифляне», они вернулись, так же как обновленцы вернулись...
А. Пичугин
– В 43-м году перешла единственная община, я посмотрел.
А. Светозарский
– Да.
А. Пичугин
– Напомним, что в гостях у светлого радио сегодня профессор Алексей Светозарский, заведующий кафедрой церковной истории Московской духовной академии.
К. Толоконникова
– Знаете, я вот, готовясь к нашей передаче, довольно много перечитала мемуаров, воспоминаний тех людей, которые пережили блокаду. И вот любопытно, что у столь разных мемуаристов, как Пантелеев, автор «Республики ШКИД» и книги, которая известна многих православным читателям, «Я верую»...
А. Пичугин
– И «Ленинградских сказок», кстати говоря.
К. Толоконникова
– Да, и как назывался этот рассказ, где мальчик стоит на часах?
А. Пичугин
– Вот-вот.
К. Толоконникова
– Потрясший меня в свое время. То ли часовой, то ли на посту...
А. Пичугин
– На посту. Пантелеев, «На посту», конечно же.
К. Толоконникова
– Там вот, такие разные авторы, как он и замечательный литературовед...
А. Пичугин
– «Честное слово».
К. Толоконникова
– «Честное слово» да. Лидия Гинзбург, да, автор книги «Человек за письменным столом», она тоже оставила «Записки блокадного человека», они вспоминают об этих событиях блокадных и о их масштабе, как о библейском масштабе. То есть им обоим пришло на язык именно это определение. И ну действительно, действительно тут на ум приходят, ну не знаю, разве что казни египетские, да, по масштабу происходящего. Мне вот интересно, как в бытовом смысле существовала Церковь вот зимой, например, 41-42-го года. Ведь, по крайней мере, нужно вещество Евхаристии, да, для совершения литургии.
А. Пичугин
– Очень правильный вопрос, кстати.
К. Толоконникова
– Где брали вино, где брали муку для просфор, как это все происходило? И как часто совершались богослужения, как часто совершалась литургия в этих незакрывавшихся храмах?
А. Светозарский
– Ежедневно. Потому что конечно, да, я согласен, я не могу не быть согласен с людьми, которые пережили эти события, которые требуют какого-то религиозного осмысления. Ну а быт, он был в этой ежедневной стойкости. И лично для меня вот эти действующие ежедневно храмы, это ежедневная литургия – ну это то же самое, что бойцы на фронте, да, это то же самое, что люди, которые, так сказать, падая от голода, идут к своим станкам. Это люди, которые замерзают в библиотеках...
К. Толоконникова
– Да. И ведь многие священники, я читала, они жили очень далеко от мест служения.
А. Светозарский
– У них были пропуска.
К. Толоконникова
– Они ежедневно проделывали пешком эти непредставимые для ослабевшего от голода и холода...
А. Пичугин
– И так же умирали от голода наверняка.
А. Светозарский
– Умерла половина клириков.
А. Пичугин
– Половина?
А. Светозарский
– Да. Ну их было немного на самом деле, потому что ну такие были очень мощные волны. Потому что Питер был ведь таким очень церковным городом на самом деле.
А. Пичугин
– На удивление.
А. Светозарский
– Да, наше поколение воспринимает по-другому, потому что исчезли огромные тоновские храмы – по проекту Тона, исчезли храмы более раннего построения. Были закрыты подворья. Там было мало монастырей, но вот наших северных монастырей подворья там были повсюду. Огромное количество военных церквей. Ну достаточно вспомнить Суворовскую церковь, где настоятелем был одно время протопресвитер Георгий Шавельский, а пономарил у него генерал-лейтенант, подавал ему кадило и считал это за честь. Это камешек в огород людей, которые в Церкви выстраивают неправильную иерархию.
А. Пичугин
– Так табель о рангах, пресвитер Георгий Шавельский...
А. Светозарский
– Постарше был.
А. Пичугин
– В иерархии флота был постарше.
А. Светозарский
– Вы представляете: в погонах там, с седыми усами пышными генерал, смиренно подающий кадило – это Суворовская церковь при академии Генштаба. Так вот он таким перестал быть. Потом были волны террора. Святая ночь 32-го года – это арест и высылка монахов и монахинь всех, их было очень много. Там дело Александро-Невского братства, там большой террор. Там до этого еще в связи с убийством Кирова высылка разных элементов. Осталось там...
К. Толоконникова
– Ну это совсем ранее дело – митрополита Вениамина, с этого же, по большому счету, началось.
А. Светозарский
– Ну да, это я уже не говорю.
А. Пичугин
– Ну там же даже никто в Ленинграде не знал, что выжил Григорий (Чуков), его же похоронили, а когда он приехал епископом к ним, вернулся.
А. Светозарский
– Ну там было сколько примерно, да, вот 25 священников в штате, я так понимаю, что по всем вот этим направлениям, примерно 30 заштатных и «катакомбных» на весь город. Вот половина их умерла. Ходили пешком, имели пропуск. Каждый день в восемь утра начиналась литургия.
А. Пичугин
– А где брали вино и просфоры?
А. Светозарский
– Вот это интересный вопрос. Вечером в 16 часов вечернее богослужение. И даже во время налетов первое время еще ходили в бомбоубежища, потому что...
К. Толоконникова
– А налеты как раз были в вечерними. Там около шести вечера начиналась это все. Методично, по-немецки.
А. Светозарский
– Да, отряды, значит, местные отряды противовоздушной обороны. И участвовали и сотрудники храмов там, и прихожане, и даже священники участвовали в тушении этих бомб зажигательных, которые тоже падали. Так что каждый день, это было каждый день неизменно. Что касается вещества для Евхаристии, откуда брали. В ноябре 41-го года Николо-Богоявленский собор получил 20 килограмм белой муки и 40 бутылок кагора. Значит, норма – это просто как пример, потому что выдавали и другим храмам...
К. Толоконникова
– От кого получил?
А. Светозарский
– От советской власти. Причем выдавала, была такая вот сотрудница адмнадзора, Татаринцева, которая прославилась тем, что люто душила Церковь налогами в предвоенные годы. И имя было ее известно. И даже Алексий I, уже то ли местоблюститель, то ли патриарх, жаловался на нее Карпову, что она немилосердная совершенно. Вот ей пришлось открывать...
А. Пичугин
– Уже после войны.
А. Светозарский
– Да. А во время войны ей пришлось открывать закрома и выдавать. Норма такая: две ложки вина на чашу ну и некое количество вот...
А. Пичугин
– Две ложки какие? Не лжицы маленькие, а какие-то все-таки...
К. Толоконникова
– Две столовые ложки, я думаю.
А. Светозарский
– Две столовые ложки, остальное все...
К. Толоконникова
– И кипяток.
А. Светозарский
– Разбавлялось, да.
К. Толоконникова
– Горячей водой.
А. Светозарский
– Ну и вот какая-то, значит, для Агнца просфора. Ну а богослужебная просфора, мы знаем это из воспоминаний отца Бориса Пономарева, был такой протоиерей, в Можайске он служил. Ну вот я разговаривал где-то с моим ровесником, наверное, он врач, он уроженец Можайска, очень так все его знали, этого отца Бориса. Он сказал про него так: отец Борис крестил весь Можайск. Там было две церкви. У отца Бориса была в пригороде, в Ильинской слободе деревянная церковь. Ну не у него, он там служил, но так долго, что говорили «у отца Бориса».
А. Пичугин
– А это не его убили потом трагически?
А. Светозарский
– Его убили, да.
А. Пичугин
– Он же прожил очень долгую жизнь.
А. Светозарский
– Прожил долгую жизнь.
А. Пичугин
– Он служил еще в блокадном Ленинграде даже?
А. Светозарский
– Он не служил, он был военнослужащим в осажденном городе и пришел в собор Николо-Богоявленский. В нижнем храме служит митрополит, один как это всегда он делал, ежедневно служил. Служил без диакона, читал море записок, заздравных и заупокойных. И он вот спросил, как можно там пройти. Он к нему вышел из алтаря или как-то тот в алтарь пришел. И будущий протоиерей дал ему часть своего пайка, значит, воинского, солдатского. Он был рядовой состав, не командиром, не офицером. И он сказал: благодарю вас, передайте матушке-алтарнице. В этом он весь – вот не схватил, передайте, всё, благодарю, спасибо. И протянул ему – это в его воспоминаниях есть опубликованных, он пишет так: богослужебную просфору размером с пуговицу. Ну наверное, с солдатскую. Да, вот Богородичная просфора выглядела вот так.
А. Пичугин
– Ну я так и думал, что примерно таких размеров. К сожалению, жизнь его вот так сложилась, трагически оборвалась, в начале 90-х годов, по-моему, да, это произошло. Их с женой убили прямо в приходском доме или в храме даже.
К. Толоконникова
– Боже!
А. Пичугин
– Ну там как раз шастали всякие банды.
К. Толоконникова
– Грабили.
А. Пичугин
– Грабили, да. И вот он так попал. Уже старенький совсем был.
А. Светозарский
– Да. Ну его очень любили.
А. Пичугин
– До сих пор его помнят и любят.
А. Светозарский
– Да, и батюшка такой был, он не потакал своей пастве. Я там был в этом храме несколько раз. Первый раз, когда мы были там на картошке, на сельхозработах. Я только что поступил на первый курс, и нас сразу отправили на картошку. И вот мы поехали в воскресенье. Это редко было, что в воскресенье мы не работали, но как-то чего-то. У него полная программа была: это сначала все требы. То есть никогда не было так, чтобы после литургии что-то такое еще было. Он и покрестит, и молебен послужит. Литургия завершает – всё, точка. Поэтому очень долго.
К. Толоконникова
– Ну это справедливо.
А. Светозарский
– Да. Очень долго люди находились в церкви. И вот он, по счастью, успел оставить эти воспоминания, рассказать. Ну а если говорить о Алексии (Симанском), в то время митрополите, он очень схожее проведение жития, скажем так, в период блокады с патриархом Сергием в эвакуации и вообще в жизни. Это вот такая старая архиерейская школа. Это ночью полуночница, чин двенадцати псалмов и вот весь суточный круг, и ежедневное совершение литургии.
К. Толоконникова
– Ну а вот митрополит Алексий, он находился, как вот сказали бы тогда, в том блокадном Ленинграде, на казарменном положении. Ведь очень многие учреждения своих сотрудников переводили тогда на казарменное положение. В том числе, кстати, и Пушкинский дом. А вот другие священники, они жили по домам? Или все-таки для сбережения сил, ну и людям проще вместе и обогреваться, и держать какой-то общий котел, тоже старались жить поблизости, при храме?
А. Светозарский
– Да, отчасти это верно. Но можно говорить, наверное, о том, что была такая вот общинная жизнь и взаимопомощь, взаимовыручка. Вот тот же Спасо-Преображенский собор, где был большой хор, изрядно поредевший, да, вот после блокадной зимы, были сотрудники, был даже комендант собора – такая была должность, – вот они помогали нуждающимся дровами, свечами для освещения помещения. И если было возможно, продуктами. Ну просто навещали людей как-то, да, вот ободряя их. Это было. Ну а священнику ночевать в соборе, который промерз так, что да, приходилось по необходимости. Вот один из священников жил в 15 километрах от собора. Понятно, когда он доходил, у него уже никаких сил не было.
А. Пичугин
– А еще служить.
А. Светозарский
– Да. Поэтому вот он ночевал в этом холодном храме, утром начинал литургию, начинал богослужение.
К. Толоконникова
– Я думаю, что храм был не более холодным, чем его собственное жилище.
А. Светозарский
– Ну да.
К. Толоконникова
– Потому что есть воспоминания о том, что холод был ужасающий, пронизывающий. Человек никогда не мог согреться, и он выматывал даже, высасывал силы еще пуще голода.
А. Светозарский
– Ну там можно было что-то жечь, какие-то там печки, буржуйки. В соборе –ничего.
А. Пичугин
– Просто холодный собор огромный.
А. Светозарский
– Он там накрывался, и был, поэтому...
А. Пичугин
– Мы продолжим через минуту. Я напомню, что в гостях у светлого радио сегодня профессор Алексей Светозарский, заведующий кафедрой церковной истории Московской духовной академии. Наш совместный проект с музеем «Советский Союз: вера и люди». Директор этого музея Ксения Толоконникова, я Алексей Пичугин. Через минуту мы снова вернемся.
А. Пичугин
– Возвращаемся в студию светлого радио. Я напомню, что в эфире наш совместный проект с музеем, исследовательским центром «Советский Союз: вера и люди». Ксения Толоконникова директор этого музея, я Алексей Пичугин. И наш сегодняшний гость Алексей Светозарский, профессор Московской, духовной академии, заведующий кафедрой церковной истории.
К. Толоконникова
– Вы знаете, вот опять же, готовясь к передаче, я прочитала воспоминания одной женщины, совершенно нерелигиозной, нецерковной, которой довелось с двумя маленькими детьми пережить первую, самую страшную блокадную зиму. И в 45-м году она для этих же детей, которые по милости Божией остались живы, решила все записать, вот все что она пережила, записать по горячим следам. И она описывает момент, когда она потеряла карточки, когда 10 дней еще оставалось до получения новых. Ясно, что в тех условиях это означало верную смерть. И она говорила: я не верила в Бога, – пишет она, – и дети у меня были некрещены. Но я взмолилась: Господи, не дай нам всем погибнуть. То есть она абсолютно честно вот этот вот момент описывает. И на следующий день ее нашел сослуживец ее мужа. Он приехал с фронта и передал ей какую-то часть пайка от него. И благодаря этому она смогла выжить сама и спасти своих детей. Вот был ли какой-то всплеск, отмечался ли всплеск религиозности в связи вот с этими страшными обстоятельствами войны и блокады? Или мы не можем судить об этом сколько-нибудь достоверно?
А. Светозарский
– Ну люди пошли в храмы в самом начале войны, сразу храмы наполнились. И по сводкам НКВД говорится, они достаточно объективные, эти сводки, касающиеся настроений в городе, говорится о том, что в храмах стало больше народу, вот это отмечается.
К. Толоконникова
– В том числе, наверное, и молодых людей.
А. Светозарский
– Ну да, естественно. И скажем так, что мы видим, что этой деятельности никак не препятствовали, кроме деятельности подпольной. Вот была такая община архимандрита Клавдия (Савинского), были монахини Иоанновского монастыря на Карповке, примерно тысяча человек, она была небольшая общинка, на чердаке у них там церковь своя была и так далее.
К. Толоконникова
– Как-то они потаенно жили, то есть их не выселили в свое время из Ленинграда.
А. Светозарский
– Да, они были самоизолированы. И вот в 42-м году он был арестован и очень быстро расстрелян по решению трибунала войск НКВД Ленинградского округа. Хотя вот он, да, как-то свою позицию обосновывал, что он бы не радовался, да, вот приходу, не то что приходу, успехам немцев не радовался. Но говорил, что вот его убеждения, они ему не позволяют участвовать в какой-то работе на оборону страны. Протоиерей Михаил Рождественский, тоже «непоминающий», тайно служил. И был арестован, когда значит, в ночь на Крещение 43-го года они там, на квартире, эта маленькая общинка собралась, всю ее арестовали. Но он прямо говорит, я значит, вот не только там не признаю Сергия там, Алексия и так сказать всех, ну Алексея как местного архиерея тогда, вот я призывал не жертвовать на оборону, потому что это значит помогать тому государству, которое вот так и так. У него была такая позиция. Ну вот как ни странно, его не расстреляли. Его хотели расстрелять, но произошел прорыва блокады. Ему дали десять лет или даже больше. Он освободился в 55-м году и долго служил.
А. Пичугин
– В Ленинграде.
А. Светозарский
– Да, ну вот его позиция была вот такая. И вот эти вот легальные «иосифляне» в своем прошении митрополиту Алексию о воссоединении писали о том, что мы переживаем, что остались в стороне от всенародного подвига.
К. Толоконникова
– От общего дела.
А. Светозарский
– Да, что мы вот так обособились в своей гордыне, в своей неправильной позиции. Хотя при этом, да, они тоже участвовали.
А. Пичугин
– Я так понимаю, что фигура, но хотя нет, это не совсем так, я хотел сказать, что фигура митрополита Алексия, она все-таки была такой примиряющей. Но это уже когда он стал патриархом. А когда он был просто митрополитом Ленинградским, все равно еще был патриарх Сергий, до этого местоблюститель. Я просто воспоминаю, что для Афанасия (Сахарова), когда он освобождался из ссылок очередных, он принял митрополита Алексия именно потому, что для него это была такая примиряющая фигура, которая не был никоим образом задействована во всех этих процессах.
А. Светозарский
– Ну не знаю. Нет, я не думаю. Потому что Алексий всегда четко подчеркивал свое преемство, линии своей от линии Сергия.
А. Пичугин
– Безусловно.
А. Светозарский
– И всегда был его ближайшим сотрудником. И ни у кого не было вопросов, что кто-то иной может быть патриархом. На владыку Афанасия подействовало соборное решение. Для него было важно, что это был собор, как уж там была процедура...
К. Толоконникова
– Какой бы ни был.
А. Светозарский
– Да, ну вот он был собор, и соборное решение он был готов признать. Потому что это были те «непоминающие» так называемые, умеренные, да, вот которые не сомневались там в действенности таинств. Они не хотели сослужить, дабы не участвовать в церковно-политической линии Сергия.
К. Толоконникова
– Ну и потом к этому моменту, который мы сейчас затронули, все-таки церковно-государственные отношения претерпели значительные перемены по сравнению с началом «иосифлянского» движения.
А. Светозарский
– Ну безусловно, да. Причем не только на церковном уровне можно это видеть. Но это вот такая, условно возьмем этот термин, может быть, реабилитация прошлого. Например, интереснейшие факты о том, что существовали светские мемориалы. В 43-м году город был оклеен призывами посетить, приглашением посетить могилы выдающихся русских полководцев. Ну а где они – в соборах. Значит Александр Невский в соборе Троицком Александро-Невской Лавры, который был занят складами, и где-то в притворе там, значит, была такая символическая гробница. Суворов в Благовещенской церкви, также в Лавре. И там и там были склады.
А. Пичугин
– Подождите, а в Казанском?
А. Светозарский
– Кутузов.
А. Пичугин
– А, Кутузов, да.
А. Светозарский
– Через Казанский войска просто проходили на фронт, и их через вот...
К. Толоконникова
– Через мощи.
А. Светозарский
– Да, кутузовские. Ну и вот там была выставка.
К. Толоконникова
– Вообще удивительно, Ушакова канонизировали, а Кутузова нет. Мне кажется, это такое вот воплощение русской полководческой святости. Во всяком случае, если по Толстому судить.
А. Светозарский
– В интерпретации Толстого.
К. Толоконникова
– Да.
А. Пичугин
– А есть ли какие-нибудь сведения о том, где жил сам митрополит Алексий?
А. Светозарский
– Он жил сначала, в начале войны еще жил или сразу где-то, может быть, перед войной он переехал, он жил во Владимирском соборе. Потом он переехал в Николо-Богоявленский, он же Никола Морской. На хорах у него была устроена квартира. Ну вот в этом он тоже весь. Потому что это не только такая вот твердость монаха, но это, конечно, отчасти такой аристократический стоицизм. Когда вот этот снаряд-то попал, осколки там впились в дверной косяк, он говорит: вот и смерть, – как монах, – вот и смерть мимо меня, значит, пролетела. И потом уже говорит аристократ Симанский: об этом не надо распространяться, все закончится скоро. Никаких слухов. Все, не надо.
А. Пичугин
– А ему же было так за 60, прилично.
К. Толоконникова
– А вот мне интересно, а как обстоял его вывоз в 43-м году? Вот мы сейчас заговорили о прорыве блокады, да, о 44-м годе.
А. Светозарский
– О снятии.
К. Толоконникова
– Да, о снятии.
А. Светозарский
– В 43-м прорыв блокады.
К. Толоконникова
– А вот как его вывозили на сентябрьскую встречу 43-го года с генералиссимусом?
А. Светозарский
– Такой был момент, описанный в его дневнике. Он же ведь выезжал не только в Москву, но и в Ульяновск, в эвакуацию к митрополиту Сергию, был там несколько дней. В дневнике пишет, что на поезде. На поезде, свободный путь. Ну знаменитый плакат, очень мной любимый: «Накося выкуси!», – я очень рекомендую набрать всем в поисковике. Один из потрясающих плакатов времен Великой Отечественной войны.
К. Толоконникова
– Вот Леша прямо сейчас наберет.
А. Светозарский
– Ну и вот на таком поезде он ехал. Был налет, на крышу падали осколки от зенитных снарядов, потому что была зенитка, соответственно снабжен поезд зениткой. И тоже в духе Алексия: было неприятно, – или что-то в этом роде. Не испугался или что-то страшно. Неприятное ощущение, – вот как-то так он примерно описывает. Потом на самолете его военно-транспортном перевозили. Так что не все дни блокады он был там.
К. Толоконникова
– А сколько раз он выезжал? Начиная с 42-го года где-то, наверное, с весны, я так помню.
А. Светозарский
– Ну раза два точно, если не больше.
А. Пичугин
– Ну на поезде я, может быть, не очень хорошо себе представляю. Хотя вот так по воспоминаниям...
А. Светозарский
– Поезд пошел, пошла «Красная стрела».
А. Пичугин
– Именно там же находились вот эти все знаменитые места самых ожесточенных боев – Мга станция, Дно... Нет, не Дно, простите.
К. Толоконникова
– Когда же пошел первый поезд?
А. Светозарский
– В 43-м.
К. Толоконникова
– В 43-м. Блокада прорвана, прорыв.
А. Светозарский
– И он описывает это все. Поезд, как положено...
К. Толоконникова
– Чай в подстаканнике.
А. Светозарский
– Чай в подстаканнике, проводники старорежимного вида. Все было.
А. Пичугин
– А уже просто пассажирский поезд пошел.
А. Светозарский
– Ну и зенитка при этом была на всякий случай. Ну и пригодилась.
К. Толоконникова
– Но все-таки 43-й год, конечно, хотя еще был очень тяжелым, но его не сравнить с зимой 41-42-го годов. И наибольшее число жертв именно к этому времени относится. Причем вот старые блокадники вспоминают, что люди, то есть сначала как, сначала умирали мужчины, им было нужно больше еды. А весной начали умирать женщины. То есть они держались, держались до последнего. И вот уже когда, казалось бы, прибавили паек, когда появилась первая зелень, когда что-то вот такое, можно было себя как-то поддерживать, они начали умирать. И вот, кстати, очень многие вспоминают о том, что на Пасху 42-го года, она была довольно ранней, Алексий Константинович, напомните, когда...
А. Светозарский
– Ну 5 апреля.
К. Толоконникова
– 5 апреля, то есть до Благовещения даже еще. Был совершен колоссальный налет на Ленинград. То есть немцы это отследили.
А. Светозарский
– Но они просчитались, потому что богослужение было перенесено на пять или на шесть утра. Ночного богослужения не было в Ленинграде, в отличие от Москвы, где даже отменили комендантский час. То здесь вот назначили на утро, поэтому люди не пострадали в основном. Пострадали сами храмы. Ну вот как, считали, целенаправленный...
А. Пичугин
– Целенаправленный налет был.
А. Светозарский
– Да, вот начали они бомбежку вечером Великой субботы, в пять, и завершили вот уже ну где-то ранним утром. Уже после этого было пасхальное богослужение. Но вот опять если брать быт ленинградских храмов того времени, очень важное место это маскировка. Это огромные здания, заметные здания.
К. Толоконникова
– С золотыми куполами.
А. Светозарский
– С золотыми куполами. Ну конечно, это делают там специальные команды, воинские. Но тем не менее на сотрудниках храма и отчасти на прихожанах лежала забота о светомаскировке.
К. Толоконникова
– Ну а светомаскировка в чем могла заключаться?
А. Светозарский
– В ставнях, приделывали ставни.
К. Толоконникова
– Той же самой зимой 41-42 годов электричества-то не было.
А. Светозарский
– Свечи. Свечи и лампады, которые были еще.
А. Пичугин
– Их так видно было, думаете?
А. Светозарский
– Ну по крайней мере, было требование. И вот в том же Николо-Богоявленском соборе внутренние ставни до сих пор сохранились, которые закрывались. Ну а как бы насчет голода, вот тот же протоиерей Николай Ломакин на Нюрнбергском процессе свидетельствовал, как он видел ну штабеля из тридцати тел мертвых, лежат в ряд, рядами. А возле Николо-Богоявленского собора...
К. Толоконникова
– Да, сносили.
А. Светозарский
– Люди, которые не могли похоронить, а таких было много, не было сил.
К. Толоконникова
– А зимой не могли похоронить очень многие, потому что нужно было или самостоятельно долбить эту мерзлую землю или за какое-то, весьма значительное количество хлеба нанимать вот этих гробокопателей.
А. Светозарский
– Ну там были команды, официальные команды, потому что все-таки эта опасность распространения заболеваний. Были команды, но они ездили нечасто, собирали. Но люди хотели, и они вот доверяли церкви, как-то вот, ну принесли куда.
А. Пичугин
– А что церковь делала?
А. Светозарский
– Ничего. Ну те же команды вызывали, ну что. Но на территории некоторых храмов в сквериках, в частности, вроде бы около Князь-Владимирского собора людей хоронили. Вот они на себя это брали. Ну и такие вот, я не знаю, там отмечено, я давно около, во Владимирском соборе не был во время своих приездов в Питер. Ну может быть, даже как-то надо отметить это место что ли, где людей все-таки хоронили. А насчет того же опять же митрополита Алексия интересно, он очень не эмоциональный, у него дневник такой, так, записи для памяти. Пишет, в Москве – он жил в гостинице «Москва», где там годами жили наши знаменитости разные...
К. Толоконникова
– Да, естественно.
А. Светозарский
– Ну то есть сразу такое некое общество. Где-то он был, что какие-то приемы, кто-то там его приглашали.
К. Толоконникова
– А потом гостиница «Москва», она очень, так сказать, удобно прослушивалась. По последнему слову техники.
А. Пичугин
– Нет уж той гостиницы.
А. Светозарский
– Да, нет уж. Ну и он пишет: надо же, мы в Ленинграде этого ничего не видим, а здесь пирожки, конфеты. Такое вот какое-то детское, немножко эмоциональное, где-то он ходил.
А. Пичугин
– Но при этом он не осуждал и не выходил, не говорил: вы все здесь жрете, а мы там с голоду мрем.
А. Светозарский
– Нет, конечно, нет
К. Толоконникова
– Тем более что конечно, и в Москве не «жрали», это нельзя было назвать жраньем.
А. Светозарский
– Ну где-то были...
А. Пичугин
– Ну честно говоря, так уж, положа руку на сердце, и в Ленинграде тоже были какие-то места, где ели. Ну досыта – не досыта, но ели.
К. Толоконникова
– Но этим местом не был Николо-Богоявленский собор.
А. Пичугин
– Не Николо-Богоявленский собор, да, конечно
К. Толоконникова
– И я вот, по-моему, боюсь, конечно, соврать, но вспомнить мне об этом хочется. В чьих-то тоже мемуарах и, кажется, о митрополите Алексие я встречала следующее, что каким бы ни был скудным его рацион, он садился за стол с тарелкой, подтарельником, вилкой, ножом и всеми необходимыми, так сказать, принадлежностями.
А. Пичугин
– Не мог иначе.
К. Толоконникова
– Аристократизм.
А. Светозарский
– Я так думаю, что представляю для себя эту личность, для нас, конечно, историческую, я еще думаю, что ему кто-то еще и все это подавал. Потому что он бы не сумел расставить тарелки и подтарельники, вот он знал, как это теоретически сделать.
К. Толоконникова
– Ну какая-нибудь...
А. Светозарский
– Вот у него, да, там ним были люди близкие. Вот был такой...
А. Пичугин
– Даниил Остапов.
А. Светозарский
– Там нет, Остапов в это время жил в оккупации.
К. Толоконникова
– Как в оккупации? В эвакуации он жил.
А. Пичугин
– Нет, в оккупации, я вспомнил, да.
А. Светозарский
– Они жили в Литве, как они туда попали, бежали из Пскова, они надолго потерялись. И Остаповы подобрали девочку, она жива до сих пор. Там уж много про Даниила Андреевича рассказывают, это всесильный сначала камердинер когда-то, а потом всесильный секретарь.
К. Толоконникова
– Причем потомственный, насколько я помню.
А. Светозарский
– Брат у него был старший. Как говорят, тоже был таким вот «комнатным мальчиком», а после его смерти вот был Данилушка. И вот они взяли, где-то на дорогах войны девочку нашли. Потом нашлась ее семья, кстати, это были ленинградцы, папа и мама. Ее отправили, она уже привыкла к этим родителям.
К. Толоконникова
– Она была совсем малюткой.
А. Светозарский
– И у нее было две пары родителей.
А. Пичугин
– Она уже выросшая ездила, навещала?
А. Светозарский
– Ну она потом жила в Ленинграде, регулярно приезжая, останавливаясь как у себя дома. Ну там были какие-то свои отношения. Бывала у Патриарха в покоях, который как-то очень приветливо к ней относился. И вся жизнь ее была связана с Церковью.
А. Пичугин
– Ну отца Алексия еще не было тогда, он еще не родился.
А. Светозарский
– Был, он 30-го года.
А. Пичугин
– А, он 30-го.
А. Светозарский
– Да, у него был старший брат Сергей, которого призвали сразу же, там же в Литве. И где-то в Литве вскоре в одном из первых боев он погиб. И вот уже читая дневники отца Алексия Остапова, видишь, с какой болью, какой незаживающей раной, даже вот в такой верующей семье, традиционной религиозной семье, вот была эта потеря. Ну плюс к тому, что он был объявлен пропавшим без вести. Сейчас известно место, где он погиб, это можно найти в открытом доступе. Через много-много лет он узнал о том, что действительно брат его...
К. Толоконникова
– Обстоятельства его гибели.
А. Светозарский
– Погиб, не пропал никуда. А так его и ждали, и все время вспоминали. А вот ну как-то образ старшего брата присутствует, память о нем в дневниках. Всегда для него 9 мая особый день, с особым чувством он восходит на курган знаменитый Мамаев, тогда еще в Сталинграде, он там был с Патриархом. Очень с таким волнением написаны страницы. В отличие от своего крестного, Алексия (Симанского), Остапов был очень эмоциональный в своих дневниках. И вот это был такой момент, вот это тоже как-то оказалось связано с Ленинградом.
А. Пичугин
– Напомним, что в гостях у светлого радио сегодня профессор Алексей Константинович Светозарский, профессор Московской духовной академии, заведующий кафедрой церковной истории Московской духовной академии. А также профессор Сретенской духовной семинарии.
К. Толоконникова
– Ну мне хотелось бы опять вернуться к 43-му году. Мы знаем, что после вот этой знаменательной встречи 4 сентября, да, Алексий Константинович, она произошла эта встреча, обстоятельства существования Церкви в Советском Союзе несколько переменились. Он уже начали меняться подспудно до этого момента, но в сентябре 43-го года изменились, так сказать, официально. А вот конкретно для ленинградских храмов и для ленинградского клира и паствы что это означало? Вот, например, и тот же Пантелеев вспоминает, что стали военных просто строем водить в храм.
А. Светозарский
– Нет, я уточню, он пишет о том, что там и в мое время, и в какое-то время, он пишет, послевоенное, можно было видеть военных. Ну он считает, что это люди старой школы, старой закалки, у них был свой уголок в Николо-Богоявленском соборе, это были военные моряки.
К. Толоконникова
– По-моему, он именно о военном времени пишет. И вот де выходит священник, – это он о Николо-Богоявленском соборе пишет, – выходит священник после литургии на амвон с крестом, и так вот, придерживая крест, говорит: сначала ко кресту подходят военные. И они, значит, де должны были после этого отправляться куда-то в дело.
А. Светозарский
– Ну я не думаю, что строем. Потому что, конечно...
К. Толоконникова
– Конечно, их не пригоняли, а просто появилась возможность вот так вполне официально прийти на службу.
А. Светозарский
– Ну конечно. Ну давайте посмотрим, тот же фильм «Поместный собор», там камера прямо выхватывает, там люди в погонах стоят. То есть это не демобилизованные. Вот съемка, Пасха московская 42-го года – там на костылях инвалид войны, гимнастерка, но без знаков различия. А здесь мы видим действующих офицеров, там погоны, прямо камера, такой наезд идет, погоны –это было, видимо, важно показать. Ну а в Ленинграде регулярно посещал богослужения вот в том же Николо-Богоявленском соборе Леонид Александрович Говоров, генерал-лейтенант, который командовал Ленинградским фронтом. Делал это вполне открыто, несмотря на то что в 42-м году он вступил в партию без кандидатского стажа. Ну вот такие были люди. Да, вот тот же возьмем, генерал Карбышев. Недавно его рассказывал внук, наверное, правнук, конечно, о том, что когда он отправлялся в командировку, бабушка всегда давала иконочку его благословенную, родовую, маленькую. А вот отправляясь внезапно, покидая дом в 41-м году, он эту иконочку не взял. Почему-то он на этом, это вот наше время, потаенное.
К. Толоконникова
– Да, да.
А. Светозарский
– Но вы правы, конечно, вот так вот свободно прийти военнослужащий мог...
К. Толоконникова
– Я тут встречалась с одной дамой, и мы в ближайшее время расшифруем ее воспоминания, она уже очень пожилой человек, выложим у нас на сайте. Она в 52-м году вышла замуж за сотрудника МГБ и венчалась с ним в храме. Но тайком, правда, потому что уже 52-й год это не 44-й сильно. Но о своем муже, который всю жизнь был сотрудником соответствующих органов, она рассказывает, что у него в брюках были зашиты всегда «живые помощи».
А. Пичугин
– Ну она, видимо, ему зашивала.
К. Толоконникова
– Нет-нет, она говорит, что он молился, но делал это тайком даже от нее. Она иногда заглядывала в дверь и когда видела, что он молится, она не заходила.
А. Светозарский
– Деликатная.
К. Толоконникова
– То есть они друг от друга даже как-то это таили. Тоже интересные очень обстоятельства.
А. Светозарский
– Ну да, конечно, тут тоже есть и некая такая вот сторона. Ведь в тот же Казанский сбор потом опять въехал музей истории религий и атеизма. Такой, ну уж таких в России, не знаю, были ли еще подобные. Ну были какие-то тематические выставки. А здесь прямо такая была индустрия.
К. Толоконникова
– Да, с этими лозунгами такими, невероятными.
А. Светозарский
– Вот сейчас бы эту экспозицию посмотреть, было бы интересно, конечно.
К. Толоконникова
– Ну фотографии-то сохранились, да, старые.
А. Светозарский
– Да, с нашими знаниями. И храмы-то открывали не особо.
К. Толоконникова
– Да, вот, кстати, открывались храмы?
А. Светозарский
– Вот «Кулич и Пасха», я понимаю.
А. Пичугин
– Да, вот про него известно, что он был открыт в 43-м году.
А. Светозарский
– «Кулич и Пасха». И туда передали икону очень чтимую. Ведь в осажденном Ленинграде был много святынь. Вот в Спасо-Преображенском это «Романовский» Спас. Та самая икона родовая, перед которой там Петр Великий молился, Елизавета Петровна давала обет никого не казнить и каждый час вставала на молитву, вернувшись с бала, как это водится, на который отправлялась после всенощной. Но это уже другая история. Икона, которая была в домике...
К. Толоконникова
– Веселая царица была Елисавета.
А. Светозарский
– Но и благочестивая по-своему. В домике Петра Великого. Ну были там две иконы Божией Матери – «Всех скорбящих Радость» и «Всех скорбящих Радость» с грошиками. Был чтимый образ святителя Николая в Николо-Богоявленском, и был еще Никола Колпинский. Вот храм в Колпино закрыли, там не было храмов. И бабушки хранили – вот это вот такие уже предания очень ценные, народные. И говорили старушки, что пока «Никола» здесь, немец в Колпино не войдет. Действительно не вошел. Мы знаем историю Ижорского батальона, мы знаем передовую линию, которая там в нескольких сотнях метров от завода проходила, но так они и не вошли. И вот эту икону потом передали, наверное, эти женщины благочестивые...
К. Толоконникова
– Как раз в «Кулич и Пасху».
А. Светозарский
– В «Кулич и Пасху», да. По области очень туго открывали, очень мало было церквей.
А. Пичугин
– Если кто-то не знает, что такое «Кулич и Пасха»...
А. Светозарский
– А, ну храм по своим архитектурным формам...
А. Пичугин
– Львов строил.
А. Светозарский
– Да, Львов.
К. Толоконникова
– Ну он скорее, как бы сказать, он скорее курьезный такой, этот храм.
А. Пичугин
– Я бы не сказал, что курьезный. Мне нравится. Но таких много не нужно, но то что вот один такой есть...
А. Светозарский
– В Петербурге должен быть.
А. Пичугин
– Должно быть, конечно. Троицкий храм.
К. Толоконникова
– Вот по сравнению с Москвой, по-моему, в Москве все-таки открывали храмы в 40-е годы.
А. Светозарский
– Ну мы можем назвать с вами...
К. Толоконникова
– Ну их можно перечислить.
А. Светозарский
– Навскидку, да, это два в Новодевичьем – Преображенский и надвратный для академии и семинарии возрожденных, Успенский в 45-м году. А 46-й год – Всех Святых на Соколе.
К. Толоконникова
– На Соколе, да.
А. Светозарский
– 48-й год – на Ордынке.
К. Толоконникова
– На Ордынке.
А. Пичугин
– И достаточно в Подмосковье много храмов.
К. Толоконникова
– Потом Лавра.
А. Пичугин
– Ну это уже следующий шаг, да.
К. Толоконникова
– Но все-таки это все равно московская история.
А. Пичугин
– Ну да, в Подмосковье много храмов открылось.
К. Толоконникова
– И в провинции тоже открывали, в областных городах, где оставалось там по одному какому-то кладбищенскому храму, которые как бы замещали собой кафедральные соборы. Открывали.
А. Пичугин
– А семинария когда открылась Ленинградская?
А. Светозарский
– 47-й год.
А. Пичугин
– В 47-м.
А. Светозарский
– Но там условия были гораздо более таким жесткими, здание было повреждено бомбой.
А. Пичугин
– На Обводном канале.
А. Светозарский
– Да. Это здание не академии, а историческое здание семинарии. Там был такой прямо академгородок настоящий. Отдельные здания библиотеки, они сохранились все. Недавно передали здание исторической академии, вот где все наши светочи учились. Это была семинария, ее дали, и там было епархиальное управление, и резиденция митрополита, и какие-то светские организации. Уж я не знаю, представляю хорошо это здание, знаю и помню, но где там это все помещалось, непонятно. Но все вот как-то ютились, но тем не менее там была церковь.
А. Пичугин
– Но первым ректором был отец Александр Осипов, он был исполняющим обязанности. Ну пока там, пару лет длилось, по-моему. Пока не назначили митрополита Григория ректором, пару лет он был исполняющим обязанности со всеми обязанностями.
А. Светозарский
– Был, мне кажется, поменьше.
К. Толоконникова
– Мне тоже так кажется. И по-моему, знаете, еще во время войны была достигнута договоренность о возвращении Троицкого собора Александро-Невской Лавры, но этот процесс затянулся.
А. Светозарский
– До 57-го года. Но это вообще характерно для того времени, вот что ни говори, да, вот та система, не будем идеализировать, мы видим, что как бы, с одной стороны, а с другой стороны, нет, как-то надо сдерживать, ограничивать, контролировать. Это была та цена, которую приходилось платить, прямо надо сказать, за какое-то развитие свободное более-менее, легальное церковной жизни. Но тем не менее, если власть обещала, она это делала. Вот в 45-м году Алексий (Симанский) просит Сталина о возвращении Лавры – в 47-м году часть возвращают. Ну по крайней мере там начинается монашеская жизнь.
К. Толоконникова
– Возвращают мощи Преподобного.
А. Светозарский
– Да, в первую очередь, в первый же день, когда первое богослужение, передают мощи. Но тут надо представить, что там было-то на самом деле. Вплоть до гарнизонной гауптвахты все там находилось. Там, с внешней стороны, но по стене ходили часовые.
К. Толоконникова
– Клуб, чайная...
А. Светозарский
– Хлебозавод. Дом, дворец культуры, летний театр в нем же. То есть там люди жили. Ну есть еще те, ну как есть, и немало я встречал лично в Сергиевом Посаде, говорит: а я там родилась, в Лавре. Как так? А вот, там окошечко, там какой-то корпус. Ну жили там родители, там прошло детство. Остались воспоминания.
А. Пичугин
– Сколько людей, которые родились, выросли и жили в московских храмах.
А. Светозарский
– Ну да.
А. Пичугин
– Я вот лично встречал людей, храм Троицы в Никитниках.
К. Толоконникова
– Ну послушайте, в Великом Новгороде до сих пор есть храмы, в которых живут люди. Причем это храмы XIII-XIV веков.
А. Пичугин
– XIII-XIV не знаю, ну то есть в Новгороде наверняка есть. В Москве есть такой храм.
К. Толоконникова
– Пророка Божия Илии, я вот его видела несколько лет назад и ужаснулась. Потому что ну не говоря о том, что это Божий храм и это архитектурное сокровище, я думаю, что там жить просто невозможно.
А. Светозарский
– Конечно. Все это было очень неудобно.
К. Толоконникова
– Окошки прорубали в алтарных апсидах.
А. Светозарский
– Ну вот из Лавры некоторые неохотно выезжали, почему-то там целые дела, хлопотали с ними. Ну а собор, да, передали действительно, но в 57-м.
А. Пичугин
– Ну если кому-то интересно, то можно найти, я думаю, там сейчас точный адрес не назову, вплоть до дома. Между метро «Таганская» и метро «Пролетарская», ближе туда к Пролетарке, к Новоспасскому, есть жилой дом, сталинский с виду, который перестроен из церкви.
К. Толоконникова
– Да, и такое тоже бывало, да.
А. Пичугин
– Там и до сих пор в нем живут люди. И первый этаж у него, прямо видно, что это церковь.
К. Толоконникова
– Ну не говоря уже о домах, которые строились прямо на месте разрушенных церквей, и таких много в самом-самом центре Москвы. Таких очень много.
А. Пичугин
– Нам уже пора заканчивать нашу программу. Мы сегодня говорили о Церкви в блокадном Ленинграде. Ну и у нас День Победы, поэтому поздравляем всех с этим праздником.
К. Толоконникова
– И с 75-летием снятия блокады.
А. Пичугин
– Да, снятия блокады Ленинграда. Алексей Светозарский, профессор Московской духовной академии, Сретенской духовной семинарии, заведующий кафедрой церковной истории Московской духовной академии, был гостем нашей программы. Ксения Толоконникова, директор музея «Советский Союз: вера и люди», сейчас назовет адрес, куда можно писать в музей ваши пожелания или какие-нибудь материалы присылать.
К. Толоконникова
– Да, пожалуйста, пишите, мы очень ждем. Мы всегда проверяем нашу почту. Всегда заходим в этот почтовый ящик с таким трепетом, с ожиданием: podspudom@yandex.ru.
А. Пичугин
– Или к нам в редакцию радио «Вера»: info@radiovera.ru – тоже будем ждать ваших откликов, писем и вдруг каких-нибудь интересных материалов по теме наших программ. Спасибо, я Алексей Пичугин. Всего хорошего.
К. Толоконникова
– Хорошего вечера.
Все выпуски программы Светлый вечер
Боголюбская икона Божией Матери. Новое обретение
Во Владимиро-Суздальском музее-заповеднике в городе Владимире открылась необыкновенная экспозиция. На ней представлена Чудотворная Боголюбская икона Божией Матери. Этот образ был написан по повелению Святого Благоверного Великого Князя Андрея Боголюбского. Созданный в XII веке, он представлен сейчас таким, каким его видел Князь Андрей, который повелел иконописцам создать лик, похожий на образ Владимирской иконы Пресвятой Богородицы, хорошо ему известный. Иконописный извод был выбран, благодаря явлению Князю во сне Пречистой Девы. В греческой традиции он назван Агиосоритисса.
О том, как удалось художнику — реставратору высшей квалификации, заведующему научно — реставрационной мастерской «Иконотека Овчинникова», кандидату искусствоведения Александру Анатольевичу Горматюку раскрыть первоначальный слой живописи; как подготавливала к этому событию работа его предшественников, специалистов Всероссийского художественного научно-реставрационного центра имени Академика И.Э. Грабаря в течение предыдущих 100 лет; о том, в какое время вернулась к нам эта икона, наша программа.
Посещение Боголюбской иконы Божией Матери паломниками предусмотрено по согласованию с Владимирской епархией, и осуществляется ежедневно по будням в музее с 10 до 11 часов, хотя и в течение дня все верующие могут насладиться одним из древнейших образов Божией Матери на Руси в рамках посещения выставки «Икона XII века „Богоматерь Боголюбская“. Новое обретение».
Все выпуски программы Места и люди
«Баллада о солдате»
— Рассказывай, как у тебя там всё получилось.
— Я, товарищ генерал, честно скажу. Струсил. Уж очень они близко подошли, ну и, испугался я...
— Так это ты с испугу два танка подбил? Значит, с испугу. Видал? Все бы так пугались.
— Молодец. Представляю тебя к награде.
— Товарищ генерал! А нельзя мне вместо награды на денёк к матери съездить?
Девятнадцатилетний связной Алёша Скворцов отличился во время атаки немцев. Сам генерал назвал его героем. Но парню почести и награды не нужны. Ему бы хоть на один день отправиться домой, в родную деревню. Матери помочь крышу починить. Да и не попрощался он толком с нею, уходя на фронт... Сегодня мы поговорим о картине «Баллада о солдате». Фрагмент из неё прозвучал в начале программы. Фильм вышел на экраны в 1959 году, снял его российский режиссёр Григорий Чухрай. Лента получила мировое признание и завоевала награды престижнейших международных кинематографических конкурсов. Среди них — специальный приз жюри Каннского кинофестиваля, а также номинация на «Оскар». У себя на родине фильм удостоился высшей государственной награды — Ленинской премии. Критики и сегодня признают фильм «Баллада о солдате» подлинным шедевром отечественного кинематографа, нестареющей классикой и одним из самых пронзительных фильмов о Великой Отечественной войне.
О том, как возникла идея картины, Григорий Чухрай рассказывал в книге своих воспоминаний. «Она жила во мне со времён войны чувством светлой печали, я ощущал её как свой долг перед памятью тех, с кем вместе шёл в бой, и кто не вернулся с войны», — говорил режиссёр. При этом Чухраю хотелось осуществить свой замысел как можно проще — без пафоса, громких слов и лозунгов. Не воздвигать монумент, а рассказать об этих людях простыми человеческими словами. И у него получилась картина о таком подвиге, совершить который, пожалуй, под силу каждому из нас, прямо сегодня. О тихом и, может быть, на первый взгляд незаметном подвиге в обычном, человеческом, житейском смысле. И одновременно — в духовном и высоконравственном. Весь фильм мы наблюдаем за тем, как Алёша отдаёт себя людям. Он забывает о том, что очень спешит домой, когда видит, что нужно помочь инвалиду. У Алёши на счету каждый час, но, несмотря на это, он в чужом городе бежит разыскивать жену незнакомого солдата, чтобы передать ей гостинец. Главного героя ждёт немало встреч и событий. Порой весьма забавных. Так, например, в вагоне скорого военного эшелона он случайно знакомится с Шурой. Девушка тайком подсаживается в вагон на одной из станций. Знакомство происходит при весьма своеобразных обстоятельствах:
— Что ты ко мне привязался?...
— Я привязался? Сама в вагон влезла, а я привязался.
— А что же ты от меня в солому прятался?
— Да от тебя, что ли?
— А от кого же?
— От лейтенанта.
— Какого лейтенанта?
— От начальника эшелона. Знаешь, какой лейтенант? Зверь! Я ведь тоже, как ты, зайцем еду. А поймают, ссадят, придётся пассажирского ждать. И ещё влететь может. Я ещё больше, чем ты испугался. Думал, что ты — лейтенант. Страху натерпелся, оплеуху заработал, да ещё и виноват во всём.
В картине Григория Чухрая «Баллада о солдате» мы встретим немало подобных моментов, способных вызвать у зрителя добрую улыбку. Фильм бесконечно тёплый, и даже трагичное в нём — светло. В этом, безусловно, большая заслуга талантливых актёров. Главных героев сыграли тогда ещё студенты кинематографических вузов, совсем молодые Владимир Ивашов и Жанна Прохоренко.
Режиссёр признавался, что Алёша Скворцов стал одним из любимых его героев. В честь него — Алёшей — Чухрай назвал своего сына, который появился на свет во время съёмок фильма. Григорий Наумович говорил: «Таких героев, как Скворцов, мы встречали на фронте. Им так же, как другим, было страшно, больно и трудно, но чувство любви к людям оказалось в них сильнее страха и самой смерти».