
У нас в гостях был клирик храма Вознесения Господня за Серпуховскими воротами в Москве священник Павел Усачёв.
В преддверии дня памяти святителя Спиридона Тримифунтского мы говорили о том, почему к этому святому зачастую обращаются те, кто испытывает трудности с жильем, и что можно посоветовать семьям, для который квартирный вопрос становится «яблоком раздора».
Ведущие: Александр Ананьев, Алла Митрофанова
А. Ананьев
— Эпиграф: «Люди как люди — любят деньги. Но ведь это всегда было. Человечество любит деньги, из чего бы те ни были сделаны — из кожи ли, из бумаги ли, из бронзы ли, из золота. Ну, легкомысленны — да. Ну что ж — обыкновенные люди. В общем, напоминают прежних. Квартирный вопрос только испортил их» (Михаил Булгаков, «Мастер и Маргарита»).
Это был эпиграф к программе «Семейный час». Сегодня в студии — Алла Митрофанова (что важно, преподаватель литературы на кафедре литературы и мировой культуры МГИМО)...
А. Митрофанова
— А почему это важно? (Смеется.)
А. Ананьев
— А потому что у нас литературный эпиграф, да, это раз.
А. Митрофанова
— (Смеется.) А, ну хорошо.
А. Ананьев
— Во-вторых, покажи мне человека, который любил бы больше «Мастера и Маргариту» Булгакова, чем ты, и я бы не поверил просто, потому что никто не любит этот роман больше, чем ты, и не знает этот роман больше, чем ты.
А. Митрофанова
— Ой, да ладно... Вот это, кстати, совершенно неправда. Нет, есть замечательные, просто потрясающие, очень глубокие специалисты, в отличие от меня, прекрасно с Булгаковым, ну, практически как с личностью знакомые. И это даже... Ну, Алексей Николаевич Варламов, Мариэтта Омаровна Чудакова — вот на кого надо ориентироваться и за кем расти! Продолжайте. Александр Ананьев, собственно говоря, в студии — провокатор, как всегда! (Смеется.) Лишь бы развести жену на «поболтать», а потом ее поддеть за то, что каждый разговор с ней превращается в лекцию. (Смеется.)
А. Ананьев
— Да. И скромно улыбающийся, но не вмешивающийся в склоку двух супругов, замечательный священник, наш постоянный гость — клирик храма Воскресения Господня за Серпуховскими Воротами священник Павел Усачев. Добрый вечер, отец Павел, здравствуйте!
Священник П. Усачев
— Добрый вечер!
А. Ананьев
— С праздником вас! Для Аллы и для меня этот праздник... ну, для Аллы — в первую очередь, для меня — во вторую — этот праздник очень важный: День памяти святителя Спиридона Тримифунтского сегодня.
А. Митрофанова
— Ну завтра, завтра утром.
А. Ананьев
— Фактически, уже завтра по церковному календарю, да.
А. Митрофанова
— По церковному календарю уже сегодня, да... Да, сегодня с вечера все начинается.
Священник П. Усачев
— Да, да.
А. Митрофанова
— Мы, собственно, поэтому решили про «квартирный вопрос»-то поговорить!
А. Ананьев
— Да. Если бы в гостях у нас была Алла Митрофанова, она была бы там гостем, а не ведущей, я бы, конечно, задал ей вопрос: «Расскажите, Алла Сергеевна, а какую роль батюшка Спиридон Тримифунтский сыграл в вашей жизни?» — и это был бы рассказ на час. Но, к сожалению (или к счастью), она лишь ведущая в этой программе...
А. Митрофанова
— К счастью, конечно! (Смеется.)
А. Ананьев
— А вот гость — вы, и этот вопрос я задаю вам. Святитель Спиридон Тримифунтский, этот невероятный, особенно почитаемый и в России, и во всем мире святой — каковы ваши с ним взаимоотношения?
Священник П. Усачев
— Они есть, они существуют, и они продолжаются. Ибо квартирный вопрос — он в моей жизни и в жизни моей семьи и вставал, и встает. И сейчас этот вопрос тоже на повестке дня...
А. Ананьев
— Подождите, я не могу вас не... не могу не уточнить у вас: Святитель Спиридон Тримифунтский — знак равенства — квартирный вопрос. Это как? Это как?
А. Митрофанова
— Нет, нет! Это не знак равенства! Просто...
А. Ананьев
— Ну, в моем понимании — да. Понимаешь? Вот Святитель Спиридон... Там, проблемы с квартирой, там, или с домом? — К Святителю Спиридону Тримифунтскому.
А. Митрофанова
— Вот ты начал с «квартирного вопроса»... Да ты все провокатор! Естественно, Святитель Спиридон — он гораздо шире, гораздо круче, гораздо глубже, чем даже самый заковыристый квартирный вопрос. Но — никто не понимает, почему это так, — однако, ну это факт — Святитель Спиридон помогает с квартирными вопросами.
Священник П. Усачев
— Да... И не только с ними, конечно же.
А. Митрофанова
— Да.
Священник П. Усачев
— Но, вы знаете, я вообще не боюсь вот этих вот каких-то клише в отношении святых, да, там? Вот относительно Спиридона это прямо явно совершенно, да, такой штамп, да? Что вот человек приходит в храм — вот кому помолиться? Действительно, Спиридону. Вот квартирный вопрос — да. Ничего в этом страшного нет, на мой взгляд. Потому что через такие насущные проблемы вот, как этот пресловутый квартирный вопрос, человек обращается за помощью к святому и обращается к Богу. И если получает просимое, то, в любом случае, это как-то откладывается в душе, и он становится ближе Богу. Вот. Поэтому я считаю, что ничего страшного. Единственное, что, конечно, не должно быть такого, что как-то вот...
А. Митрофанова
— ...магизма.
Священник П. Усачев
— Чисто... Да, да. Магизма, да...
А. Митрофанова
— Вот это как раз то, чего я опасаюсь.
Священник П. Усачев
— Ну, магизма, да, и чисто потребительского такого отношения, да.
А. Митрофанова
— Ага. «Я тебе свечку поставлю, а ты мне давай, реши квартирный вопрос» — это так не работает.
Священник П. Усачев
— Но, тем не менее, да, человек может через это прийти к Богу. И он приходит, я в этом уверен. Таких случаев много. Но то, что касается нашей семьи, нашей жизни, я никогда этих чудес пока что не испытывал — именно что вот связанных с квартирным вопросом. Но сейчас я понимаю, что пора молиться Святителю Спиридону, потому что, ну, у нас семья так подразрослась, у нас семеро детей, и старшие — у них такой свой режим, у младших — свой, и происходит, конечно же, определенное столкновение интересов, конфликты. И мои старшие дочки мне постоянно уже этим вопросом надоедают: «Пап, когда же нам дадут...»
А. Митрофанова
— Отдельную комнату?
Священник П. Усачев
— Да, «чтобы у нас была своя комната, да, чтобы какой-то был свой уголок, может быть, квартира побольше...» И здесь вот буквально на днях такой разговор был. И я говорю: «Вы понимаете, мои дорогие детки, этот вопрос вообще не я решаю. Не я решаю этот вопрос. Вот если вы научитесь жить вот в этих вот условиях добрососедски и организованно, то, значит, этот урок вы пройдете, и будет какой-то новый этап в жизни, и наверняка как-то что-то устроится».
Вот недавно даже, знаете, так вот ходишь по этой квартире и понимаешь, что надо, конечно, каждому ребеночку какое-то свое небольшое пространство. Ну это необходимо, конечно. Оно и существует, в принципе, вот — двухэтажная кровать, значит, моя Олечка — она, значит, на первом этаже, Леночка — на втором, старшая. И так интересно — как каждый устраивает свою жизнь. Вот по тому, как человек живет, можно судить о его внутреннем мире. Вот Олечка — она такую себе берлогу сделала. Она сняла все эти перегородки, дно сняла, и у нее, получается, матрас лежит на полу, а бортики кровати выше. И вот там у нее всевозможные рукоделия. Там просто ну целый мир — вот заходишь... Вот. А у Леночки — у нее все это так... академически все организовано, стильно, красиво, и очень чисто все висит, аккуратненько, вот. Если, там, на «первом этаже» живет такой творческий человек, да, то на «втором этаже» это такой человек более организованный, более практический.
А. Митрофанова
— А сколько человек в комнате, отец Павел, в среднем?
Священник П. Усачев
— Ну, у нас, получается, в одной три, в другой двое, и в третьей...
А. Митрофанова
— ...все остальные?
Священник П. Усачев
— Мы с женой, да, и еще двое наших маленьких погодок. Да. И вот о чем я хочу сказать — что, казалось бы, уже ничего из этой квартиры не выжать, ну вот невозможно, да? Все на своих местах, уже как-то все устроилось. Там три комода соединенные, плюс высокие потолки, да, чтобы как-то оптимизировать пространство. Это недавно — мне прямо Господь, я считаю, открыл — я, значит, соединил очередные два комода, и так здорово — столько пространства освободилось, как будто вот новая комната. А здесь у меня дочка старшая говорит: «Папа, давай вот этот шкаф большой, который в нашей комнате, уберем — чего-то он страшный». И я как-то все время отнекивался. И в очередной раз она у меня это попросила сделать. И я говорю: «Ну давай». И тут у меня вот, вы знаете, что-то переключилось, и, знаете, эта апперцепция — такое есть в психологии понятие, когда одно с другим стыкуется и картинка целостная. И я понял, я увидел, что в этом углу мы поставим маленький столик, стульчик, и у Олечки наконец будет свой стол письменный. Это вот такие маленькие чудеса, которые вот решаются на такой маленькой площади, они происходят в жизни.
Ну, и мы сейчас стоим на очереди на квартиру, уже больше полугода прошло, и неизвестно, сколько еще пройдет. Я понимаю, что действительно этот вопрос решаю не я и не мы, а решает Господь. И наверное, во многом это зависит от того, как мы живем, вот, в этом пространстве. Ну вот. Будем стараться. Очень непросто. Очень непросто. Хотя и я, и моя супруга — все детство мы прожили в маленькой «хрущевской» квартирке. Знаете, такие «хрущевки»? Ну вы все знаете эти квартиры, эти дома. Вот. Я из многодетной семьи, моя супруга тоже. И конечно, постоянно происходило вот это нарушение личностного пространства, границ. Были и драки, и были такие драки серьезные, и разборки, и постоянно каждый свое место охранял. Но, тем не менее, сейчас я вспоминаю это время очень как-то светло. Очень радостно было. На самом деле, в основном, конечно, это была дружба, это была какая-то постоянная возня, тусня — простите, такое слово... (Смеется.) Постоянно гости, все мы как-то, ну, на самом деле, жили в любви. И, ну, у меня есть определенные мысли, с этим связанные — что, на самом деле... Опять же вот, про психологов, да? Сейчас это такое модное выражении е— «выйти из зоны комфорта» (для того, чтобы развиваться, свою личность развивать, развиваться личностно).
А. Ананьев
— Обычно так говорят люди, которые живут на Мальдивах. Людям, которые живут в Магадане.
Священник П. Усачев
— (Смеется.) Да.
А. Митрофанова
— (Смеется.) Да...
Священник П. Усачев
— И я вот понял, что это во многом про тех людей, которые вот растут в таких стесненных обстоятельствах, потому что здесь тебе сразу прилетает обратная реакция, ответ на твое поведение, да? Ты сразу о себе узнаешь... Ну, то есть, например, не знаешь, там, в чем грешен, подходишь, говоришь: «Матушка, в чем я грешен?», да? И тебе сразу матушка говорит, в чем ты грешен. Ну так же и дети тоже — они друг друга задевают как-то по больным местам и как-то притираются, научаются жить все вместе и так, чтобы жить и выживать, и хорошо жить. Вот. И поэтому... Кстати, полно примеров, когда люди, выросшие в таких стесненных обстоятельствах... Не знаю, существуют ли какие-то исследования, но это такие лонгитюды, да, когда вот оно продолжительное такое, исследование — вот оно, детство, вот человек вырастает, кем он становится. Это было бы интересно провести. Наверняка, будут какие-то интересные результаты. Ну, нужна выборка, конечно. Мне кажется, что... гипотеза такая моя: что зачастую люди, выросшие в стесненных обстоятельствах, в маленьких квартирках, они творчески лучше реализуются во взрослой жизни, и... ну вообще реализуются как личности. Вот. Мне кажется, это...
А. Ананьев
— Ой, непростая тема, отец Павел! Непростая!
Священник П. Усачев
— Непростая, да. Ну это, видимо, диссертация, наверное, чья-нибудь. Кому-нибудь... Кто-нибудь услышит — и, может быть, это...
А. Ананьев
— «Семейный час» на радио «Вера». Клирик храма Вознесения Господня за Серпуховскими Воротами священник Павел Усачев, Алла Митрофанова, Александр Ананьев. Отец Павел сейчас сказал изумительную по глубине вещь, с которой, тем не менее, хочется поспорить: жизнь из поколения в поколение в стесненных обстоятельствах малогабаритных «хрущевок» делает человека творческим и внутренне свободным христианином. Я немножко перефразировал, где-то утрировал...
А. Митрофанова
— (Смеется.) Ну ты сильно перефразировал, я бы сказала!
А. Ананьев
— Да, сильно перефразировал, но смысл в этом. Слушайте, я сразу вспоминаю эксперимент — уж был он или нет, но убедительный по своей форме. Эксперимент с блохами в двухлитровой банке с закрытой крышкой. Пока крышка была закрыта, они прыгали в этой банке, да, утыкались в крышку и падали обратно вниз. Прыгали... И со временем начали прыгать не выше вот той крышки, которая им мешала прыгать. Потом крышку открыли, а блохи уже не прыгают выше того места, где раньше была крышка, понимаете? И вот как-то вот они... вот... вот... Вот тебе и выход из зоны комфорта.
К чему это я? Мне кажется, жизнь в стесненных обстоятельствах, в малогабаритных квартирах — это, знаете, как грех, к которому начинаешь испытывать зависимость. Это врастает в тебя, и в тебе рождается такое, знаете, отвратительное, на мой взгляд (я просто с этим сам столкнулся, в самом себе нашел), отвратительное такое ощущеньице. Оно, если бы вы попросили меня его сформулировать, звучало бы так: «Да, Господи, никогда не жили — и начинать нечего!» Вот как-то так. Очень много людей у меня вокруг, которые, теоретически (да и практически) имеют возможность изменить что-то в жизни. Я сейчас говорю не про условия многодетной семьи, где потребность реальна, необходимость реальна и проблема решаема, но надо просто помолиться, подождать и найти возможность...
А. Митрофанова
— Очень хорошо помолиться.
А. Ананьев
— Да. Я знаю людей, которые могут это решить, но они как-то так жили, и их родители как-то так жили, и их бабушки так же как-то жили — и менять, наверное, ничего не надо. Вот что меня тревожит.
Священник П. Усачев
— Ну, мне кажется, что это вообще вопрос не столь важный — где человек живет и как... и где он проживет свою жизнь.
А. Ананьев
— Не-ет, это ва... Ой, а чего ж я со священником-то спорю? Простите меня, пожалуйста! Это важно, потому что, смотрите, Господь создал нас свободными.
Священник П. Усачев
— Да.
А. Ананьев
— А несвободными делаем мы себя сами. И вот...
А. Митрофанова
— Ты имеешь в виду — заложниками обстоятельств, заложниками маленькой жилплощади, квартирного вопроса?
А. Ананьев
— Да, заложниками собственного убеждения в невозможности чего-то. Более того, когда человека там из 18 квадратных метров переводишь, там, в 80 квадратных метров, ему становится неуютно. «Вот пустите меня обратно в мои 18 метров — я там как-то привык, это моя ракушечка, у меня там все как-то на своих местах, не надо мне ничего менять». Как раз творческий подход к жизни в том и заключается, чтобы не бояться менять что-то в этой жизни. Мы еще поговорим потом, насколько это трудно, сложно и к чему приводит жизнь в стесненных обстоятельствах, но вот сейчас мне захотелось сделать акцент именно на этом — мы (и, отец Павел, поспорьте со мной, если я не прав) можем и, самое главное, должны меняться сами и менять жизнь вокруг себя. Мы можем и должны завтра жить лучше, чем вчера. Мы можем и должны дарить людям, которые живут с нами, любят нас, нашей семье, иные, гораздо более комфортные обстоятельства. Не делать этого — неправильно.
Священник П. Усачев
— Ну, я как раз да, тоже готов поспорить...
А. Ананьев
— Господи, сколько во мне пафоса-то!
А. Митрофанова
— Да!
Священник П. Усачев
— Я, пожалуй, все-таки не совсем с вами соглашусь. Конечно, человек призван к тому, чтобы меняться — каждый день что-то в себе пересматривать, проходить через определенные кризисы, приобретать новые качества, развивать в себе свет и уменьшать тьму. Но, тем не менее, у меня как-то это не очень коррелируется с... это не должно коррелироваться с... зависеть от того, где ты живешь. Потому что мы знаем примеры — ну, например, Алексия, человека Божия, да? Он там жил где-то, да, в каком-то?.. Под крыльцом где-то там в самом...
А. Митрофанова
— У собственных родителей, на Авентинском холме, между прочим, так, на секундочку.
Священник П. Усачев
— Да, да. Ну понимаете, он же был невероятно свободным человеком при этом.
А. Митрофанова
— Конечно.
Священник П. Усачев
— И он пребывал в молитве, и... Ну давайте вспомним... кого? Ну вот мне очень близок образ Макария Унженского. Вот в той деревне, где мы отдыхаем, он там начинал подвизаться. Он, значит, в дупле, там, в дереве где-то жил. И при этом он обладал всем. Ничем не обладал материальным, но обладал всем, как по словам апостола Павла, да?
А. Ананьев
— Слушайте, вот красиво, но почему ж это в жизни-то не работает? Вы можете себе представить, что я прихожу домой к Алле Сергеевне и говорю: «Душа моя, значит, с завтрашнего дня мы живем в дупле, и все звездное небо над твоей головой — оно твое»?
Священник П. Усачев
— (Смеется.)
А. Ананьев
— И куда она меня потом выгонит?
Священник П. Усачев
— Ну, мне кажется, это очень романтично.
(Смеются.)
Священник П. Усачев
— По крайней мере... (Смеется.)
А. Митрофанова
— (Смеется.) Вы знаете, могу рассказать, как это было. Дело в том, что как раз... Вот святитель Спиридон — почему мы и подумали: может быть, действительно накануне дня его памяти коснуться темы квартирного вопроса... Меня саму немножечко коробит от того, какую прямую взаимосвязь выстраивают между святителем Спиридоном и квартирным вопросом. И я не знаю, почему именно этот святой — фантастический какой-то, огромный, как Вселенная, как Космос, почему именно он имеет такое дерзновение перед Богом — ходатайствовать о решении каких-то ну вполне таких земных, практических вопросов. Не знаю, почему. Если посмотреть его житие, жизнеописание, исторические источники, которые дошли до наших дней, о святителе Спиридоне, там не будет указаний на то, что он кому-то помог с подобными историями. Но почему-то... И как это все сложилось, мы не знаем, какая-то загадка. Но своей жизнью свидетельствую: да, когда у меня был полный край и оставалось буквально две недели до того момента, как я окажусь без крыши над головой, молитва к Святителю Спиридону, Святителю Николаю и просьба, чтобы они вместе со мной встали на молитву перед Богом, сработала. Так что, вы знаете... Причем, вот вы говорите — вы... у вас три комнаты, да, и у вас там девять человек... Я-то просила — я-то гражданка... у меня ж корона на голове, понимаете? И я-то просила квартиру, чтобы она была в центре и двухкомнатная, и с балконом, желательно...
Священник П. Усачев
— То есть, прямо конкретно так была сформулирована просьба?
А. Митрофанова
— Я просила, да, что ко мне часто приезжают друзья, им надо где-то ночевать, поэтому важно, чтобы у меня вот, наверное, все-таки была, помимо моей комнаты, еще куда я могла бы размещать постоянно приезжающих гостей. Балкон — ну чтобы можно было выйти как-то, да, окрестности осмотреть. И в центре, потому что у меня такой ритм жизни, что если это будет где-нибудь на выселках, то не успею и не впишусь в поворот.
Священник П. Усачев
— А этаж тоже какой-то?..
А. Митрофанова
— Нет, про этаж — нет, он мне совершенно не важен, да. Ну, и что вы думаете? Ну, то есть, у меня была такая вот вполне прагматичная задача, которую пыталась я каким-то образом решить, и бюджет с гулькин нос, в который не вписывалось вообще ничего, с учетом тех параметров, которые мне были необходимы. Ну что вы думаете? Святитель Спиридон и Святитель Николай устроили все таким образом, что... Значит, мои друзья выезжали из арендуемой квартиры и готовы были передать ее, по согласованию с хозяином, только какому-то проверенному человеку, в надежные руки, от своих к своим, стоимость аренды была ровно столько, сколько было у меня каждый месяц на эту квартиру, она была двухкомнатная, она была с балконом, она была в Замоскворечье. То есть, это вот прямо... Я уже не первый раз на радио «Вера» эту историю рассказываю... Простите, дорогие слушатели, кто ее уже знает. Но вот раз сегодня такая тема, приходится ее воспроизвести. И когда мы познакомились... А, и меня еще предупредили, что «ты имей в виду — эта квартира, она такая, особенная. Кто в нее попадает... Тут какая-то, — говорят, — особая аура. Кто в нее попадает, у тех начинают решаться и другие важные вопросы в жизни». А аура особая этой квартиры — ну простите, выражаясь, наверное, языком, который более подходит к христианской системе смыслов, — соседство у этой квартиры было необычное. По диагонали от этой квартиры был храм Святителя Николая в Кузнецах. Понимаете? То есть вот, если кто не догадался, кто меня в эту квартиру поселил, — вот, пожалуйста, через дорогу Святитель Николай. Святитель Спиридон, собственно, ближайший, да? Они и современники, и единомышленники...
Священник П. Усачев
— Вы молились Спиридону, да, в этом храме?
А. Митрофанова
— И Святителю Спиридону, и Святителю Николаю. Да вот да, такая история.
Священник П. Усачев
— На древних иконах, кстати, они изображаются вот вместе.
А. Митрофанова
— Ну вот, понимаете, два чудотворца.
Священник П. Усачев
— Такие наши, да, зимние...
А. Митрофанова
— Два каких-то невероятных человека, которые такую любовь прокачали, такую любовь, что они и сейчас всем нам вот так вот щедрой рукой помогают, включаются в молитву — там, я не знаю, перед Богом предстоят так, что там, наверное, я не знаю, сотрясается Небо от их молитв за нас. И Господь освящает и помогает. Вот, понимаете?
Так что? Дальше мы познакомились с Александром Владимировичем. И понятно было, что поскольку он мне делает предложение, жить мы будем у него, переезжать нужно к нему — в однокомнатную квартиру. Здесь у меня две комнаты и я одна, а там, значит, однокомнатная и мы вдвоем, плюс еще периодически те же самые гости приезжают, плюс, там, то-сё, пятое-десяток. Вот. И я так думаю: «Ммм...» А духовник дал мне мудрый совет. «Ты, — говорит, — все-таки выходишь за — муж. Поэтому вот и давай-ка: все, что касается жилья, эти вопросы решает муж». И как-то мы компактно сузились, ужались, уместились в эту квартирку небольшую. Прошло время, и Александр Владимирович купили нам дом. Притом, что, понимаете как... Если бы пообщаться с ним за год до этого события, там, что называется, ничто не предвещало. У нас нет таких денег, мы столько не зарабатываем, мы это никогда не сможем сделать, и далее со всеми остановками. Естественно, никакого жилья, там, по очереди нам не положено, да? Потому что мы пока, к сожалению, бездетная семья. У нас там у Саши взрослая дочь уже, то есть, нам это не светит никак. И естественно, единственный путь решения жилищного вопроса — это через покупку. Но, понимаете, вот мы стали молиться. Ну, и как-то... оно решилось.
Священник П. Усачев
— Слава Богу.
А. Митрофанова
— Понимаете?
Священник П. Усачев
— Слава Богу, да.
А. Митрофанова
— Я совершенно не понимаю, как это работает. Вот. Но весь скепсис Саши, что жила в Замоскворечье — переехала на Пресню, а потом переехала в свой дом! Вот так! Опять же, по молитвам тех же святых за нас. Я не знаю, как это работает.
А. Ананьев
— Ну да, удивительно, потому что внешне жизнь-то не изменилась никак. Мы делали, делаем то, что делали, работаем там же, где работали.
А. Митрофанова
— Ну, правда, совсем уже без выходных и без сна, практически.
А. Ананьев
— Ну все равно, внешне ничего не поменялось. Такое впечатление, что вот поверх всего того, что вот происходило внизу, Господь так вот просто взял и целую коробку подарков поставил — просто за...
Священник П. Усачев
— Ну у вас такая профессия, такой род деятельности, в котором не сразу обнаруживается результат. Вы из года в год проводите программы, говорите о вечном, о святом, о светлом, о христианстве, о православии, о вечных смыслах. Вас слушают многие люди, сколько их — неизвестно. И через ваши программы они задумываются, а кто-то и к Богу приходит, вы не знаете, сколько их. Поэтому это то, что происходит, и, наверное, вот эти вот... как маячки такие, да, события, а теперь дом... Вот следующее, чтобы это.. дворец... (Смеется.)
А. Митрофанова
— Вы знаете, ну... Дело в том, что...
Священник П. Усачев
— Ну, на самом деле...
А. Митрофанова
— Не, не, дворец-то нам не надо, хотя кто его знает, но нет...
Священник П. Усачев
— На самом деле, дай Бог, чтобы вот на том свете, Царство Небесное, нам там нашлось маленькое местечко, да...
А. Митрофанова
— Вот, понимаете... Вот это бы, да. А это уже... Ну, материальное — оно важное, но оно, конечно, второстепенное. Вот. Но как это работает, почему это так? Я не знаю.
Священник П. Усачев
— А так ли это важно, как это работает?
А. Ананьев
— Важно. Важно.
Священник П. Усачев
— Ну вот смотрите. Я вот приду к вам на день рождения и преподнесу вам то, что вы очень хотели, какой-то подарок, о котором вы мечтали. Вы же не будете меня спрашивать: «Почему вот, как вот?..»
А. Митрофанова
— «Как вы узнали?» (Смеется.)
Священник П. Усачев
— Это будет даже неприлично, потому что «где ты это взял?», там, «сколько это стоило?»... Мне кажется, нам, по аналогии, тоже надо просто благодарить и все. Слава Богу! Происходят чудеса, они будут происходить. Конечно, все-таки Спиридон — удивительный совершенно святой. Он такой самый, пожалуй, может быть, близкий к народу. Он же был пастухом в детстве.
А. Митрофанова
— Угу. А стал епископом.
Священник П. Усачев
— Да. И он изображается с такой шапочкой из тростника, которые носили пастухи на Кипре. Да, то есть, он был... Он был близок к нам потом, таким вот трудом. И сейчас вот... Тоже ведь, может быть... Знаете, какая здесь связь? Что почему он помогает... почему святитель Спиридон помогает так вот людям, у которых остро стоит вопрос, где жить, да? Потому что ну все-таки, как правило, этот вопрос стоит не у богатеньких, а у трудоголиков, у людей-трудяг, которые тоже своим потом зарабатывают на хлеб насущный, берут эти ипотеки и всякое такое. Эти вопросы для таких людей действительно кажутся нерешаемыми. Вот это... это правда так. Вот мы тоже в детстве в этой «трешке»... У нас там, получается, четверо детей у мамы с папой. «Хрущевочка» — там пять с половиной метров кухонка. И тоже обращались и все. Ну вот Юрий Михайлович Лужков, да, такой замечательный наш мэр бывший, он просто взял и подарил нам вторую квартиру. Вот это было просто чудо. Просто — раз! — и в два раза больше. Ну, то есть, в два раза больше, да, пространство вдруг у нас возникло.
И, кстати, Александр, у нас вот не возникло этого эффекта закрытых блох в банке. Понимаете, дети — они как газ, они заполняют все пространство вокруг себя.
А. Митрофанова
— (Смеется.) Сколько есть — все заполнят.
А. Ананьев
— У вас, дорогой отец Павел, исключительная ситуация, и вообще семьи священников — это такое исключение из правил, где все иначе, где все по-другому, где действуют совсем другие законы.
А. Митрофанова
— Саш, а мне кажется, что здесь вот как раз отец Павел то, что сказал, дети именно, это ключевое. У них не образовалось еще тех, как это сказать... условных рефлексов, которые вырабатываются у нас, взрослых, — в частности, на площадь, в которой мы живем.
Священник П. Усачев
— У них другое сознание.
А. Митрофанова
— Они открыты миру.
Священник П. Усачев
— Другое сознание.
А. Митрофанова
— Вот!
А. Ананьев
— Сейчас мы прервемся на минуту, у нас полезная информация на Светлом радио. А через минуту продолжим увлекательный разговор, по поводу которого, думаю, у вас тоже будет что сказать, дорогие друзья (я обращаюсь сейчас к слушателям радио «Вера»). И если вам есть что сказать, обязательно напишите нам с Аллой Сергеевной — мы будем рады и вопросам, и критике, и общению. Найдите нас, пишите нам. Мы вернемся через минуту.
«Семейный час» на радио «Вера». С вами Алла Митрофанова...
А. Митрофанова
— Александр Ананьев...
А. Ананьев
— ...и клирик храма Вознесения Господня за Серпуховскими Воротами священник Павел Усачев. Сегодня, накануне Дня памяти Святого Спиридона Тримифунтского, мы говорим и об этом святом. Кстати, у этого епископа, как полагалось тогда на Кипре, была семья, и благодаря этому он был, собственно, знатоком семейных дел. И еще к нему обращаются за решением каких-то семейных проблем и неурядиц, и он всегда помогает, не оставляет без внимания. Но в первую очередь мы сегодня разбираем тот самый квартирный вопрос, который, если верить мессиру, «испортил москвичей», хотя москвичей трудно испортить.
А. Митрофанова
— Не, мессиру... мессиру не стоит верить. Поверь мне, я очень люблю этот роман...
А. Ананьев
— «Мессиру не стоит верить, поверь мне!»
А. Митрофанова
— Да. Поверь... Да, поверь мне! А мессиру... Нет, вообще верить... Видишь, как... Что он говорит? Он говорит: «Никогда ничего не просите». Что сказано в Евангелии? «Просите и дастся вам, ищите и обрящете». Вот выбирай, кому ты веришь, после этого.
А. Ананьев
— Безусловно.
А. Митрофанова
— Вот и все. Это очень просто.
А. Ананьев
— Но то, что квартирный вопрос портит, это факт. Это факт. Я знаю вот это ощущение — знаете, такое... безнадеги, когда вот просто задыхаешься от этой безнадежности и не понимаешь вообще, как это решить. Ощущение, которое знакомо, наверное, многим — не скажу, каждому, но многим. Я помню вот это ощущение, когда ты смотрел на квартиру, которую ты хотел купить, в конкретном районе... И это не элитное жилье, поймите меня правильно, это просто квартира вот там, где ты хочешь купить. То есть, я — человек, я хочу купить квартиру. Она стоит 54 с половиной миллиона рублей. И ты понимаешь, что ты — точка — никогда —точка — в жизни — точка — не заработаешь — точка — 54 миллиона рублей. Я не знаю, кто эти люди, которые могут заработать 54 миллиона рублей. И сразу же в голове возникает всякая плесень, типа: «А-а-а! Наворовали! А-а-а! Жулики! Аферисты!» Ну ты волей-неволей начинаешь думать, как бы ты мог заработать, понимая, что иначе, как конокрадством, — никак. Вот.
А. Митрофанова
— (Смеется.)
А. Ананьев
— Вот. И, безусловно, вот это и отчаянье, и вот эта вот зависть, и вот эта вот... Это же все портит, ужасно портит человека. Я очень хорошо знаю это — вкус... вкус этого поганого ощущения.
А. Митрофанова
— А, кстати, что с этим делать, отец Павел, если такое возникает?
А. Ананьев
— А оно возникает. Оно возникает. Я не говорю про, там, двух-трехэтажные дома где-нибудь недалеко за городом, там вообще беда-беда. И непонятно, скольких старух-процентщиц нужно убить, чтобы купить этот дом.
Священник П. Усачев
— Ну, да... Это действительно так. И людей многих эта тема отдаляет от Христа. И вот таким людям... Многие приходят в храм тоже, жалуются, что вот родственники, там, из-за какой-то доли, там, все отношения испортили. То есть, часто такое, да, что-то такое вот происходит.
Мне кажется, что таким людям надо прямо вот осознать, и даже можно... можно даже так говорить, что вот есть в нашей жизни некие духовные законы, которые действуют, несмотря на то, что мы можем не знать о них. Они как прописаны, да? Вот они прописаны в человеческом сердце. И... Ну что ждет завистника, что ждет человека, который так вот эгоистически относится, да? Ну незавидная участь, это же явно совершенно. И потом, если ты действительно чего-то прямо вот возжелал, вот, и прямо вот хочешь это получить, прямо вот, ну... то, наверное, это тебе не дастся, у меня такое ощущение.
А. Митрофанова
— Конечно.
Священник П. Усачев
— Такое бывает — помните, в детстве тоже идешь, да, в детский магазин, вот, и хочется же ведь... У меня была в детстве машина, чтобы вот... такая, которая сама ездит. Ну вот... Когда ты прямо вот, ну, всем сердцем к этому прилепляешься и вот прямо только об этом и думаешь, этого хочешь, желаешь, вот все, то, конечно, Господь показывает, что ты как бы не о том вообще думаешь и не так живешь.
А. Ананьев
— А о чем? А о чем? Ну вот тебе нужна вот эта квартира за 54 миллиона рублей. О чем надо просить?
Священник П. Усачев
— Ну...
А. Ананьев
— Ну если тебе нужна эта квартира?
Священник П. Усачев
— Ну вот нужна ли? (Смеется.) Это вопрос...
А. Ананьев
— Ммм... То есть, вы полагаете, не нужна?
Священник П. Усачев
— Возможно, что нет. Да... У нас тоже, когда вот мы недавно... У нас, это... была тема с переездом с одной квартиры на другую в Москве, чтобы увеличилась площадь, немножко поближе к МКАДу, мы ходили и смотрели, какие квартиры есть. И вот такая квартира, которая мне больше всего не понравилась... Мы после просмотра с папой вышли, я говорю: «Пап, мы здесь жить не будем». Папа набрал маме, говорит: «Ну вот такая квартира, там потолки высокие»... И я прямо услышал, как из трубки мама закричала: «Именно здесь надо жить! Это кубатура» и все... То есть, она не видела даже. Вот. А потом оказалось, что вот эти люди — они совершенно удивительные, там, мы до сих пор дружим, они бывают часто в гостях, что...
А. Митрофанова
— ...которые продавали квартиру?
Священник П. Усачев
— ...которые продавали, да. Мы в результате в этой квартире сейчас живем. Они, понимаете, оказались такими светлыми людьми... Они вот нас увидели с папой, а потом мы созвонились, вот, и говорим: «Вот у нас есть только-только... только вот такая сумма» (там, намного меньше, чем она продавалась). Говорят: «Хорошо, мы вам продаем за эти деньги».
А. Митрофанова
— Ого!
Священник П. Усачев
— Вы знаете... Знаете, какой был аргумент? «Вы очень нам понравились».
А. Митрофанова
— Класс!
Священник П. Усачев
— «У вас папа так улыбался!»
А. Митрофанова
— Класс!
Священник П. Усачев
— Вот. И потом уже они узнали, что я на тот момент был дьяконом. А у нее отец пел в патриаршем хоре. В общем, тоже такая связь, да. Ну и, конечно, это еще раз говорит о том, что вот этот квартирный вопрос — он решается не всегда, как вот мы это себе представляем, да? (квартира за 54 миллиона), но ваш вот случай — он какой-то уникальный, конечно.
А. Митрофанова
— А вот милость Божья, понимаете...
Священник П. Усачев
— Когда был сформулирован четкий запрос...
А. Митрофанова
— Да, да!
Священник П. Усачев
— Ну, наверное, знаете, о чем это говорит, Алла Сергеевна? Что... Я сейчас скажу вам комплимент, можно?
А. Митрофанова
— Нет, лучше не надо! (Смеется.)
Священник П. Усачев
— У вас уровень притязаний адекватный.
А. Митрофанова
— А-а-а!
Священник П. Усачев
— Да. То есть, ну как бы вы скромный человек, и больше — не нужно, ну, а меньше — это тоже не очень хорошо. Как бы вот... Вы по-скромному так сформулируете свой вопрос, не то, что Александр, вы за 54 миллиона...
А. Митрофанова
— (Смеется.)
А. Ананьев
— А вы судите о непритязательности Аллы Сергеевны по тому, кого она выбрала в мужья?
А. Митрофанова
— (Смеется.) Нет, нет. Исключительно по той истории, которую рассказала в связи с необходимостью...
А. Ананьев
— Я шучу, конечно. Шучу, конечно.
А. Митрофанова
— ...да... поиска жилья. Ладно. Вы знаете, мне бы очень хотелось вернуться, если позволите, к размышлению, отец Павел, вашему про вот это...
Священник П. Усачев
— А разве не вы выбрали Аллу Сергеевну в жены?
А. Ананьев
— Ой, ну вы же знаете, как это бывает! Женщина... Коварство у женщины как раз...
Священник П. Усачев
— У вас уровень с женщиной, наоборот, завышенный, понимаете?
А. Ананьев
— Коварство и хитрость женщины в том и заключается, что выбирает в этой жизни всегда женщина.
А. Митрофанова
— (Смеется.) Нормально вот сейчас было, а?
А. Ананьев
— Да. Но она создает такую иллюзию у мужчины, как будто бы это его выбор. И он ходит — грудь колесом, как бы перья так распушил: «Это я выбрал, это мой выбор!»
Священник П. Усачев
— Ну это не всегда...
А. Ананьев
— А на самом деле...
А. Митрофанова
— Ну конечно! Поэтому ты на третий день мне хотел сделать предложение, а я потом еще полгода тормозила на пятках. Ну...
Священник П. Усачев
— Я десять лет за своей супругой ходил.
А. Митрофанова
— Да? Вот.
Священник П. Усачев
— Каждый... Каждый день, да. Протоптал тропинку до ее квартиры, вот. Но после десяти лет как-то вот лед тронулся. Ну, то есть, это я выбрал. Я выбрал свою супругу, не она меня.
А. Митрофанова
— Вот у нас такая же история — ну, правда, по времени все очень спрессовано.
Священник П. Усачев
— Ну да...
А. Митрофанова
— Позвольте мне вернуться, если можно, к вопросу... Отец Павел, вы сказали: такие, ну, непростые жилищные условия помогают нам развить в себе творческое начало.
Священник П. Усачев
— Да.
А. Митрофанова
— Понимаю, о чем вы говорите. У меня тоже был свой мир. Мы жили в «хрущевке» — значит, мама, папа, дедушка и я. И, ну, у мамы с папой, там, своя маленькая комнатка, и мы с дедушкой вдвоем в комнатке побольше, которая проходная и которая как зал. И мне отгородили пространство (потому что дедушка очень любил смотреть телевизор, особенно футбол, и особенно по ночам)... Мне отгородили пространство — кровать, вдоль кровати просто поставили полки, обувные полки склеили одну с другой, и у меня там вот как раз был свой мир. И понимаю очень хорошо, о чем идет речь, как это можно устроить. Правда, не обладаю талантами ваших дочерей по произведению чистоты вокруг себя или осмыслению, там, какого-то... какой-то вселенной, да, из обувных полок, но это правда, был вот тот пятачок, где можно было спрятаться и быть собой...
Священник П. Усачев
— Да...
А. Митрофанова
— И это такой вот уникальный опыт. Как это помогает в дальнейшем, как вы думаете?
Священник П. Усачев
— Ну вот лежишь ты на первой полке двухэтажной кровати, над тобой еще этаж. А сверху на тебя смотрит апостол Павел. Вот мама нарисовала во весь этаж, во весь потолок второго этажа апостола Павла. Причем, очень хорошо нарисовала. И вот ты засыпаешь и просыпаешься с ним. И вот когда ты находишься, как вот... как она... гусеница в коконе, да? — то ничего не остается, как закрывать глаза и уплывать в какие-то совершенно удивительные миры, фантазировать. Вот оно как раз и есть развитие такое творческое личности. Это прямая связь, на мой взгляд. Чем когда ты во дворце живешь один, там, ходишь по этим залам, слышишь, как отдаются твои шаги эхом, прилетают к тебе обратно. И человек вот во дворце вырастает невероятно одиноким скучным, вот. А в стесненных обстоятельствах научается жить рядом с другим человеком, учитывая его потребности, учитывая его стиль жизни, вот. И при этом еще умудряется почувствовать то, чем ты вообще хочешь заниматься в жизни. Вот как для меня пример — это удивительный Иоганн Себастьян Бах, да? Он же мечтал только о музыке, он только о ней думал. А у него что...
А. Митрофанова
— И толпа детей! (Смеется.)
Священник П. Усачев
— А что... Нет, в детстве как это было? Ему же запрещали, да? Если я не путаю, да, по-моему, Баху? В детстве... У него там забирал... дядюшка его — и тот очень... как-то сурово это было... И... А Гленн Гульд, пианист?
А. Митрофанова
— Гениальный.
Священник П. Усачев
— Гениальный совершенно пианист. У него же тоже буквально все возможности убирали, только бы чтобы он не занимался. Мне надо освежить в памяти... Но я про то, что вот в таких обстоятельствах, когда вокруг тебя очень много помех, ты что-то хочешь, и ты любой ценой изыскиваешь возможность все равно заниматься. Вот. И занимаешься, и развиваешься, и получается, что в любых обстоятельствах ты можешь заниматься любимым делом — где-то на коленках, там, что-то... писать стихи... Вот как мой брат, поэт — там, со всех сторон дети, а он там где-то... у него там идет мысль какая-то, он их записывает, да...
А. Митрофанова
— Ой, класс!
Священник П. Усачев
— Да... Ну это... У меня пока не очень так получается готовиться к проповеди, например. Вот. Я очень все-таки так... реагирую, когда... Мне нужно, чтобы было... именно вот порядок, чистота, чтобы все было... ну, может быть, не все на своих местах, но хотя бы вот мои любимые тапочки — чтобы никто их не забрал, когда я пришел домой, вот. У меня нету Добби, который мне носит тапочки, да...
А. Митрофанова
— (Смеется.)
Священник П. Усачев
— Но вот Сашка, маленький, когда... Он сейчас уже перестал приносить, а раньше он приносил мне тапочки, когда я приходил.
А. Митрофанова
— (Смеется.)
А. Ананьев
— «Семейный час» на радио «Вера». Клирик храма Вознесения Господня за Серпуховскими воротами священник Павел Усачев. С вами Алла Митрофанова...
А. Митрофанова
— ...Александр Ананьев.
А. Ананьев
— И вы, отец Павел, упомянули еще один важный аспект «квартирного вопроса, который портит» — это когда люди из-за квартирного вопроса превращаются во что-то расчеловеченное. Не раз был свидетелем тому, как еще недавно любящие друг друга родственники, как только возникает вот этот триггер — квартирный вопрос (кому-то там одна третья, кому-то две третьих какой-то комнаты, квартиры)... Казалось бы — мелочь, не было у тебя этого — и все было прекрасно. Но вот появилось — оно же не сильно меняет твою жизнь. Но как только это появляется в твоей жизни...
Священник П. Усачев
— Да...
А. Ананьев
— Любой священник, хоть с минимальным опытом исповеди, да? Вот чтобы принимать исповедь у прихожан, он знает, какой огромный процент людей испытывают жесточайшие сложности в общении с... хотя общением это уже нельзя назвать. Там уже начинается вражда, там уже начинаются суды...
Священник П. Усачев
— Суды, да...
А. Ананьев
— Там уже начинается, что родственников просто вычеркиваешь из списка живых, и они становятся злейшими врагами в твоей жизни. Что происходит? Откуда это берется? Ничто другое не взрывает человеческие отношения так, как вот этот квартирный вопрос. Откуда это берется и что с этим делать?
Священник П. Усачев
— Ну это как некий марке вообще человеческой души, состояния человеческой души. Потому что ну вот это же показатель — если ты вот из-за этой доли готов вычеркнуть из списка живых своего какого-то родственника, да?..
А. Ананьев
— А сколько доносов было написано из-за квартирного вопроса в ХХ веке!
Священник П. Усачев
— Да... Да. Да... Здесь хочется пожелать таким людям вот вразумления от Бога, отрезвления. Потому что... Ну вот притча о богаче, да? Может, она не совсем сюда в тему, но, тем не менее, «безумец, — говорит Господь, — в эту же ночь твою душу»... Вот. А, кстати, опять же, про психологию — те люди, которые испытывают на протяжении длительного времени отрицательные эмоции или не могут... Кстати, по-моему, даже было такое исследование, когда человек находится в обиде, не может простить, вот — это очень и очень сильно разрушает не только душу, но и тело.
А. Митрофанова
— Иммунную систему, и, как следствие, там начинаются самые разные...
Священник П. Усачев
— То есть, просто безумство. То есть, человек сам себя как бы убивает в своей жизни. Из-за этого клочка. То есть, просто вот люди, если кто, у вас есть какие-то проблемы, вы вот посмотрите, как собаки дерутся — вот вы на них похожи, когда вот это вот... из-за куска мяса, там, они готовы друг другу глотки перегрызть. Вот это... Вот нельзя уподобляться вот этим вот... Ну вот простите, немножко... Про собак, наверное, не стоит, да?
А. Митрофанова
— Я как раз вот вспомнила замечательный пример — позвольте, расскажу, можно?
Священник П. Усачев
— Да, да, конечно.
А. Митрофанова
— Про Зефира можно, Саш?
Священник П. Усачев
— Да, конечно.
А. Митрофанова
— У нас замечательная есть знакомая собака. Его зовут Зефир. В последнее время, правда, вот как-то не видим его, но вот одно время летом пересекались все время в парке. Гуляли мы с нашим Доббером, а хозяева Зефира гуляли с Зфиром. И вот Зефир — он все время ходил... То есть, там собаки все носятся — «эгей!», там, значит, «погнали!» — и они там по «Собачьему острову» так называемому в нашем парке Краснопресненском туда-сюда носились — там ветер свистел просто, деревья дрожали, как они носились. Им лишь бы было погонять: «Ребята!» — ты-дым, ты-дым, ты-дым!
А Зефир — он ходил все время (без поводка, причем)... он ходил все время след в след за своими хозяевами. И он не спускал с них глаз. Он смотрел на них такими любящими, преданными, вот такими обожающими глазами — вот именно «обожающими» от слова «обожение». Говорят, если бы мы на Бога смотрели так, как на нас смотрят наши собаки — да, Он бы дал нам все. Мне очень нравится эта формула — мне кажется, она справедливая.
И вот он все время, постоянно — за хозяином, за хозяином, за хозяйкой, всегда с ними, с ними, с ними. И он какой-то так, так же, как и наш бармаглот, неопределенной какой-то породы... Мы с ребятами разговорились, с его хозяевами — как, что... Ну тоже, в общем, взяли из приюта. Рассказали они про него удивительную историю. Собственно, он попал в приют с улицы. А на улице он жил при какой-то палатке, где готовили шаурму. И там ему что-то перепадало, в этой палатке. Однако когда ему что-то там перепадало, он брал свою добычу, не съедал ее на месте, а уносил куда-то в сторонку. За ним проследили, и выяснилось, что он относил это другой собачке, у которой были щенки (не от него явно). И она эту добычу съедала и кормила щенков. А когда он попал в приют (там, я уж не помню, какие были обстоятельства — может быть, заболел, что вот его взяли в приют, и зима началась), а из приюта попал к этим ребятам замечательным, к своим хозяевам новым, вот они поехали на какой-то пикник, на шашлыки, и хозяева недосчитались большого куска мяса. Смотрят — а Зефир его потихонечку стянул, этот кусок мяса, и несет своим хозяевам. Положил хозяину на колени нетронутый кусок мяса и смотрит на него преданными глазами: «Хозяин, это тебе».
Священник П. Усачев
— Да...
А. Митрофанова
— Вот такое тоже бывает. И мне кажется, что это как раз очень... Ну нехорошо применительно к собакам говорить «человечное отношение», но нам бы так научиться.
Священник П. Усачев
— Надо вспомнить житие Спиридона вот тем людям, которые не могут никак вот от своей там какой-то доли отлепиться, из-за этого портятся отношения с родными и близкими. Вот помните, там в житии такой есть эпизод, когда случился голод и неурожай, и у некоего богача, там, скопился хлеб. И к нему пришел бедняк и попросил дать ему хлеба, но у него не было денег, он ему отказал, богач отказал этому бедняку. И пришел уже плача, в слезах, к Святителю Спиридону. Вот. А тот ему сказал: «Не бойся. На следующий день он будет умолять тебя даром взять этот хлеб». И в ту же ночь начался дождь, подмыл его все эти строения, где хранился хлеб, и разнес тот хлеб по домам, и люди ходили, собирали его себе, вот. И тогда вот он вразумился, устрашился и просил впредь у этого бедняка, чтобы он брал, сколько ему нужно, бесплатно. Поэтому, видите... Вообще, и ваш опыт, Алла Сергеевна, и вот ваш опыт, да, Александр, и мой — все это вместе говорит о том, что (ну относительно квартирного вопроса) эти вопросы решает не суд (какой у нас там суд известный в Москве?)...
А. Ананьев
— Самый справедливый суд в мире — Таганско-Краснопресненский называется.
Священник П. Усачев
— Ну да. Или Бутырский, да...
А. Ананьев
— Ужас какой... Ужас какой...
Священник П. Усачев
— Конечно, решают не судьи, а решает Судия — Господь наш Иисус Христос и его верные помощники. Вот Святитель Спиридон — он регулярно, дважды в год, по-моему, да? — стаптывает свои башмачки...
А. Митрофанова
— Их раздают паломникам.
Священник П. Усачев
— ...и ему приходится менять. То есть, он продолжает трудиться. Он ходит и смотрит... Значит, ходит и смотрит, конечно, на сердце человека, вот — что там в этом сердце. Если там злоба, если там ненависть к своему ближнему, никогда ничего в их пользу не решится.
А. Ананьев
— Подождите, вы хотите сказать, что если сейчас... а я уверен, что нас сейчас слушает человек, у которого конкретные проблемы с родственниками из-за конкретных квадратных метров, долей, там, всего остального, вы советуете ему...
Священник П. Усачев
— «...раздай все и следуй за Мной», — сказал Господь.
А. Ананьев
— Отказаться? Вот прямо так, прямо отказаться?
Священник П. Усачев
— Да. Да. Именно так. Но, понимаете, но не так, что вот «на, мол, тебе то, что, там, тебе не причитается, и вообще чтобы все было у тебя «хорошо» (в кавычках), а именно с любовью. Пригласить домой или в какое-нибудь кафе посидеть. И действительно постараться полюбить его. Ведь он же ответит тебе любовью, взаимностью. Ведь любовь — это то, чем хочется делиться. Это не какое-то чувство, которое ты в себе только, да, аккумулируешь? Вот любовь — это то, чем хочется делиться. Поэтому полюбите, и с вами обязательно поделятся — не он, так Господь поделится. Действительно, у Господа большая база, побольше, чем в Москве...
А. Митрофанова
— (Смеется.) Это точно!
Священник П. Усачев
— ...квартир... квартир, да, и уголков, и домиков, и даже дворцов. Поэтому... просто будьте великодушными.
А. Ананьев
— Ну я слышу, как этот человек, слушая вас, дорогой отец Павел, помолчав, восклицает: «Отец Павел, но это же несправедливо!»
Священник П. Усачев
— Да... Во многом — да, конечно. Но это по-человечески несправедливо. Но... Еще раз, Господь говорит: «Если ты хочешь следовать за Мной, то отлепись от этого...» Видно же, что проблема есть, у тебя есть проблема. Твое сердце — оно богатеет не в Бога, а в себя. Здесь, на земле хочет что-то себе устроить. Не выйдет, таким образом — не выйдет. Через любовь и через обращенность к Богу получится намного лучше. Вот это стопроцентно, сто пятьдесят процентов. Потому что иначе быть не может. Господь эти вопросы... Этими вопросами заведует Господь, вот. Ну, а, так сказать, наши службы градостроения, там, что у нас... как они называются... они как-то тоже иногда резонируют вот с Божественной волей, вот. Это происходит, слава Богу. И вне очереди бывает, и бывает и лучше, чем ты думал. Вот. И даже вот мы сейчас стоим на очереди, мне говорят: «А чего ты ждешь? Иди и, там, добивайся или что-нибудь, там, узнавай». А я вот сижу — у меня душа не лежит никуда идти и ничего узнавать. Я знаю, что под лежачий камень вода, как говорится, не течет, но это для людей, которые действительно, ну, так сказать, считают, что они в этой жизни своими активными действиями реально могут что-то изменить, поменять мир вокруг себя. Нужно внутри себя измениться — тогда все вокруг, эти стены, которые сегодня тебя стесняются, они раздвинутся в твоем сознании. Тебе будет хорошо в том, в чем ты находишься, пространстве, и этого будет достаточно. Но главное все-таки (чуть не сказал «братья и сестры»)... (Смеется.) Немножко я уже сбиваюсь на проповедь, да?
А. Митрофанова
— Отлично! (Смеется.)
А. Ананьев
— Ну это и есть проповедь, в каком-то смысле!
Священник П. Усачев
— Но, в общем, я хочу сказать о том, что этими вопросами заведует Господь. Я не иду туда сейчас, ничего не добиваюсь. Я уверен, что вот этот момент — он настанет. Я вижу же по своим... по своей семье, да и по себе тоже вижу, насколько мы еще далеки от того, чтобы этот урок пройти достойно — жить вот в этих стесненных обстоятельствах. Я уверен, что здесь кроется вот эта вот причина, почему нас пока не вызывают, не вручают нам ключи от более большой квартиры, точно совершенно. И каждый вот пусть, может быть... я вам желаю этого — задумайтесь, почему не решается ваш квартирный вопрос. Этот вопрос лежит в духовной сфере. Что-то не так, что-то внутри вас не так, что-то не так в отношениях с вашими родными и близкими. Это нужно поменять, это нужно изменить — по-христиански жить, поступать. А вокруг тогда все начнет преображаться. И те проблемы, которые сегодня кажутся очень тяжелыми, неподъемными, они разрешатся, и потом будете даже смеяться и вспоминать, как вы из-за этих долей, там, кусались, дрались или переживали.
А. Ананьев
— Уж если Господь способен на чудо приумножения хлебов, с чудом приумножения квадратных метров вопросов вообще не будет.
Священник П. Усачев
— Не будет.
А. Ананьев
— Спасибо вам огромное. Друзья, все те, кто слушал сейчас радио «Вера», вздохните, пожалуйста, молитвенно о том, чтобы у замечательной огромной, огромной дружной любящей семьи священника Павла Усачева в этом году решился квартирный вопрос самым наилучшим образом!
Священник П. Усачев
— Ух ты! (Смеется.) Вот это бонус! Спасибо! Спасибо большое!
А. Ананьев
— Спасибо вам большое! Пусть Господь управит все Сам наилучшим образом и скорейшим образом.
Сегодня с вами в программе «Семейный час» был клирик храма Вознесения Господня за Серпуховскими Воротами священник Павел Усачев. С вами была Алла Митрофанова...
А. Митрофанова
— ...Александр Ананьев.
А. Ананьев
— Спасибо вам, отец Павел!
Священник П. Усачев
— Спасибо вам большое!
А. Митрофанова
— Спасибо!
А. Ананьев
— Всего доброго!
Все выпуски программы Семейный час
«Театр, помогающий расти». Ксения Волкова

Гостьей программы «Светлый вечер» стала Ксения Волкова — искусствовед, общественный деятель.
Разговор был посвящён театру. Ксения рассказывает, что для неё театр — не самоцель, а способ познания мира и себя. Она говорила о сцене как о «зеркале», где человек может увидеть себя, и подчёркивала: театр помогает расти душевно и духовно, а не просто развлекает.
Обсуждали современный театр. Гостья отметила, что он стал легче, и зрители часто воспринимают сцену как развлекательную площадку. Прозвучали примеры постановок, которые, по мнению Ксении, говорят с человеком о важном: «Лавр», «Дети Ванюшина», спектакли Райкина, Машкова, Волчек. Она подчеркнула, что не всё должно нравиться каждому — важно, чтобы спектакль был честным и оставался в памяти.
Говорили и о различии театра и кино. По словам Ксении, на сцене видно, врёт ли актёр, и «перемотать» сцену невозможно. Театр даёт возможность увидеть себя, и если он помогает человеку стать внимательнее и чище — он работает.
Прозвучала мысль, что искусство важно, когда поднимает человека — помогает преодолеть проблемы, увидеть себя со стороны и становится источником движения. Но при этом театр не должен становиться кумиром — это лишь один из ресурсов, которые могут помочь душе работать.
Этот выпуск — о честности, о личной работе и о театре, который помогает увидеть себя.
Ведущая: Кира Лаврентьева
Все выпуски программы Светлый вечер
«Психологическая поддержка людей, потерявших близких в чрезвычайных ситуациях». Лариса Пыжьянова

У нас в гостях была психолог Елизаветинского детского хосписа, кандидат психологических наук Лариса Пыжьянова.
Наша гостья рассказала о том, как как приняла решение работать психологом в МЧС, помогая людям, потерявшим близких в чрезвычайных ситуациях, и как потом после долгих раздумий стала оказывать психологическую поддержку в детском хосписе. Лариса поделилась, как вера помогает ей находить нужные слова для столкнувшихся с горем людей и самой переносить все трудности такой непростой работы.
Ведущие программы: Тутта Ларсен и пресс-секретарь Синодального отдела по благотворительности Василий Рулинский.
Т. Ларсен:
— Здравствуйте, друзья. С вами проект «Делатели» на Радио ВЕРА. С вами Тутта Ларсен...
В. Рулинский:
— И Василий Рулинский. У нас в гостях Лариса Григорьевна Пыжьянова, психолог Елизаветинского детского хосписа и кандидат психологических наук. Лариса Григорьевна возглавляла долгие годы горячую линию МЧС России, была замдиректора экстренной психологической службы МЧС России и, можно сказать, прошла на своём опыте преодоление и помощь другим людям — преодоление горя. Очень много критических событий в нашей истории России. Лариса Григорьевна, мы очень рады, что вы сегодня с нами в студии. Добрый день.
Т. Ларсен:
— Здравствуйте.
Л. Пыжьянова:
— Добрый день. Для меня большая честь быть в вашей студии.
Т. Ларсен:
— Я хотела ещё добавить, что с недавних пор Лариса ещё и писатель. Потому что недавно вышла её книжка «Разделяя боль», в которой Лариса через свой опыт работы с травмами, потерями людей в больших чрезвычайных ситуациях как бы даёт реально дорожную карту всем нам для того, чтобы мы тоже учились переживать горе. И кажется, что это такая страшная тема — книжка про смерть. Но я прочитала эту книжку взахлёб, я считаю, что это прям настольная книжка, которая должна быть в каждой семье, потому что это руководство по тому, что жизнь продолжается, любовь никогда не перестаёт и смерти нет — правда. Лариса, расскажите, я так ни разу вас не расспросила об этом, хотя мы уже несколько раз встречались в таких публичных форматах, на каких чрезвычайных ситуациях вам довелось работать?
Л. Пыжьянова:
— Вы знаете, с 2007-го по 2018-й, наверное, всё, что происходило тогда крупное везде: авиакатастрофы практически все, Крымск, наводнения, землетрясения, теракты в Москве, в московском метро, что были, «Хромая лошадь» в Перми, авиакатастрофа, где ансамбль Александрова погиб, авиакатастрофа с ярославской хоккейной командой — вот все авиакатастрофы, которые происходили с 2007-го по 2018 год.
Т. Ларсен:
— И везде вы работали с родственниками погибших.
Л. Пыжьянова:
— Да. Буровая платформа «Кольская», если помните, затонула, где много было погибших, больше 60 человек — это в районе Сахалина.
Т. Ларсен:
— Как, вообще, молодая, красивая, полная жизни женщина, получив психологическое образование, оказывается в такой профессии?
Л. Пыжьянова:
— Ну, молодая была немолода уже но тот момент. Я к этой профессии шла долго и осознанно, потому что у меня первое образование биологическое. И я научилась читать в 4 года, в 5 лет я прочитала, наверное уже Игоря Акимушкина всего — «Жизнь животных». Я точно знала, что я вырасту, буду биологом и буду работать в Кении в национальном парке.
В. Рулинский:
— А почему в Кении?
Л. Пыжьянова:
— В Кении, в национальном парке, потому что я, наверное, лет в 10 прочитала Джой Адамсон. Это англичанка, они с мужем выращивали кошек диких: гепарды, львы — раненые, оставшиеся маленькие котята без родителей. И вот эти её книги про львицу Эльсу, про гепарда Пиппу, трилогия «Африка» меня как бы заразили.
В. Рулинский:
— Вы рассказываете, как будто вчера читали.
Л. Пыжьянова:
— Да, но я до сих пор не была в Кении. Я до сих пор мечтаю туда попасть.
Т. Ларсен:
— Хотя в Африке вы бывали.
Л. Пыжьянова:
— В Африке бывала, да, и как отдыхающая, и как сотрудник МЧС. Как биолог я работала, я занималась генетикой растений, работала в 90-е в исследовательском институте. Я очень любила эту работу, но потом потом случились вот те самые 90-е, которые поставили крест надолго на нашей селекции отечественной. И одновременно тогда же я смотрела новости — это как раз было крушение самолёта, как бы самолёт вошёл в дом в Иркутске. И вот там я увидела впервые Шойгу Сергея Кужугетовича, который был там, он уже был министром. Потом ещё были чрезвычайные ситуации. Я видела министра, который работает со своими людьми на поле и который общается с людьми, находящимися там, напрямую. И тогда это было какое-то диво для меня, просто на фоне того, что творилось вообще в стране с министрами и прочее. И я почему-то очень впечатлилась, и тогда просто мужу сказала, это был 1996 год, что сын вырастет, и я уйду работать в МЧС, к этому министру уйду. Мой муж тогда посмеялся, потому что ничто не предвещало. Зачем вообще генетик-селекционер в МЧС нужен? И я пошла получать второе высшее, психологическое, для того, чтобы попасть на работу в МЧС.
В. Рулинский:
— Долго пришлось ждать?
Л. Пыжьянова:
— Долго. Я в двухтысячном году закончила своё образование второе высшее и только в 2007 году попала. Я проходила обучение, тренинги, училась, где только можно, и оставляла резюме.
Т. Ларсен:
— Там, наверное, фильтр достаточно мелкий.
Л. Пыжьянова:
— Да, мне даже никто не отвечал на моё резюме, а в 2007-м ответили. Я с упорством маньяка туда шла.
В. Рулинский:
— Служба психологическая появилась при вас, или она уже была создана?
Л. Пыжьянова:
— Она была создана, по-моему, в 1999 году. Так она не очень активно начинала первые годы функционировать. А когда я пришла, то застала начало расцвета, и это было прекрасно. Это, правда, лучшие годы моей и профессиональной жизни, и наверное, годы вот этого межличностного общения, когда ты понимаешь, что люди, с которыми ты находишься вместе, с кем ты работаешь — вот вы можете оказаться в самой тяжёлой ситуации, и ты абсолютно точно знаешь, что рядом плечо, за тобой спина и ты вообще не один. И как бы ни было страшно, тяжело, плохо, это вот ощущение, что вокруг свои, которые тебе всегда помогут, это то, на чём можно было в самом деле работать долго и успешно.
Т. Ларсен:
— А семья не возражала против вашей новой работы?
Л. Пыжьянова:
— Мне повезло, наверное, очень повезло с тем, что мой муж — ему мама говорила: «Игорь, почему ты ей разрешаешь там работать?» Мама так и не приняла. Вот мне очень жаль, что папа не дожил. Папа бы оценил, папа бы поддержал, папа бы уважал и папа бы гордился. А мама у меня педагог начальных классов, она очень любила детей всегда. Для неё это была вообще основная просто такая смыслообразующая деятельность. Она всегда говорила, что ты ненормальная женщина — нормальная женщина работала бы в детском саду с детьми. Вот это идеальная работа, если ты психолог, то иди работай в детский сад с детьми. Ну зачем тебе вот это всё?
В. Рулинский:
— А, правда, зачем? Как вы для себя это формулируете?
Л. Пыжьянова:
— Тут хороший вопрос. Я в МЧС шла, действительно, с упорством маньяка, потому что я просто знала, что там моё место. Я пришла и поняла, что абсолютно встроилась в этот пазл, я абсолютно подхожу, как ключ к замку, к этой работе, к этим отношениям человеческим. Например, в хосписе у меня ощущения, знаете, как морковку с грядки выдернули, как рассаживают морковку — как бывший биолог говорю — вот вырывают и пересаживают в другое место, вот там ты должна расти, здесь тебе уже тесно, ты маленькая морковка, тебе некуда расти. А вот там попросторнее, там ты вырастешь в большую морковку. Вот меня так пересадили в хоспис, потому что мне в страшном сне не приснилось бы, что я могу работать в хосписе, тем более в детском.
В. Рулинский:
— Про хоспис мы ещё поговорим. Я вот хочу всё-таки уточнить по поводу МЧС.
Л. Пыжьянова:
— МЧС, знаете, это просто какое-то абсолютно полное знание, убеждение, что это моё место.
Т. Ларсен:
— И сомнений не было, да?
Л. Пыжьянова:
— Абсолютно не было, не было вообще ни разу.
В. Рулинский:
— Вот представим ситуацию: вы организуете помощь психологическую, это у вас была ежедневная работа, людям, которые потеряли своих близких — на опознании...
Т. Ларсен:
— В самый острый момент, когда они только об этом узнали.
В. Рулинский:
— Да, говорите о том, что их близкий человек погиб. Рационально так размышляя, можно подумать, что, наверное, никому не пожелаешь такой работы, вот если логично так рассуждать. Все люди стараются именно вот этого критического момента максимально избежать. А вы как бы, получается, на острие именно этого момента.
Л. Пыжьянова:
— Вы знаете, все сотрудники МЧС идут, по сути, против биологической природы человека. Человеку свойственно бежать оттуда, где горит, где взрывается, где рушится, где прямая угроза жизни, человеку свойственно оттуда убегать — это нормально.
Т. Ларсен:
— Скажем, это свойственно живому существу — рептильный мозг включается. А у человека есть что-то ещё.
Л. Пыжьянова:
— Да, мы с вами живы, наверное, ровно потому, что наши пра-пра-прародители умели вовремя убежать оттуда, где смертельная опасность. А сотрудники МЧС идут туда, откуда остальные убегают — это осознанный выбор. И, наверное, думаю, что всё-таки вот это какое-то... Вот Господь сказал: иди! И у меня даже не было сомнений идти, иначе я никак себе не могу объяснить, почему я вообще эти сказала слова, что сын вырастет, и я пойду работать в МЧС. Вот они просто у меня произнеслись. Я помню этот момент абсолютно.
В. Рулинский:
— То есть вы предполагаете, что это было не вполне ваше внутреннее, а это, наверное, как-то от Бога пришло, да?
Л. Пыжьянова:
— Да, я думаю, что однозначно, да, однозначно.
Т. Ларсен:
— Когда вы начали работать в МЧС, вы уже были верующим человеком?
Л. Пыжьянова:
— Вы знаете, я, наверное, так дерзко говорю, что я человек не верующий, а знающий. У меня абсолютное внутреннее знание того, что Бог есть. Вот оно тоже какое-то, наверное, иррациональное, и я даже помню, когда оно ко мне пришло. У меня родители педагоги были, я единственный ребенок, и они постоянно на работе. И вот эта дворовая детская компания и всё прочее, но всё равно вечерами одна дома. И тогда было мало каналов телевидения, а я очень любила радио слушать. И я любила слушать две передачи: «Родителям о детях» и «Верующим и неверующим». И вот я в 5-м классе, слушая передачу для верующих и неверующих, не помню, что я услышала, но у меня чёткая появилась мысль в голове, что, нет, вот сейчас это неправда, что они говорят, они врут — Бог есть.
Т. Ларсен:
— То есть это атеистическая была передача?
Л. Пыжьянова:
— Да, абсолютно. И вот в один момент чёткая мысль, что они врут — Бог есть.
В. Рулинский:
— Интересно, то есть антирелигиозная пропаганда работала, получается, в обратную сторону.
Л. Пыжьянова:
— Да, представляете: в 5-м классе я их поймала на каком-то таком жёстком противоречии, что я чётко поняла, что это ложь. А если это ложь, то Бог есть.
Т. Ларсен:
— Это проект «Делатели» на Радио ВЕРА. В студии Тутта Ларсен.
В. Рулинский:
— И Василий Рулинский. У нас в гостях Лариса Григорьевна Пыжьянова, кандидат психологических наук, психолог Елизаветинского детского хосписа. Лариса Григорьевна долгие годы возглавляла горячую линию МЧС и работала в службе экстренной психологической помощи МЧС России. Лариса Григорьевна, вы сейчас рассказали про вот это ощущение детства, когда удалось понять, что Бог есть. Дальше это всегда было с вами, вы его никогда не теряли? Вот когда вы дальше двигались в сторону МЧС, оно всегда было с вами или как-то укреплялось? Какая была динамика этого чувства, скажем так?
Л. Пыжьянова:
— Я думаю, что оно точно было со мной всегда. Потому что этот 5-й класс — это был промежуточный этап. Первое знание о Боге дала мне бабушка, не родная, но очень близкая мне, которую я очень любила. Мне было лет 5–6, наверное, это как раз тот возраст, когда у детей формируется страх смерти. Вот в этот момент она произнесла очень важные слова, и у меня не сформировался страх смерти. Может быть, именно поэтому я в МЧС так успешно работала и работаю в хосписе. У меня нет страха смерти, у меня есть полное ощущение вечной жизни. Она к нам приезжала в город в храм из деревни. Я её очень любила и встречала всегда, а дорога от автовокзала как раз к нашему дому и в храм ближайший шла через кладбище. И мы идём, и она мне говорит: «Я шла сейчас через кладбище, там памятник поставили маленькому ребёнку. Маленькая могилка, маленький памятник, на нём написано: «Прохожий, не топчи мой прах, потому что я дома, а ты ещё в гостях». Вот это я первый раз услышала о Боге. Со мной родители об этом не разговаривали и учителя. И, наверное, это было моё первое знание. Я очень удивилась и говорю: «Бабушка Вера, что это значит? Это как?» А она мне говорит, что здесь, на земле, мы временно, наш дом у Бога, и сюда мы приходим... Она простая деревенская женщина, но как-то очень просто мне сказала про то, что мы должны здесь хорошо жить, помогать друг другу, быть хорошими, добрыми людьми, а потом, когда придёт наше время, мы вернёмся назад к Богу — там наш настоящий дом. Всё.
В. Рулинский:
— А когда вы работали с родственниками тех людей, кто погиб, вот этот опыт веры, эта мудрость, которой с вами поделилась эта бабушка, как-то вам помогала с ними общаться? И, может быть, в какие-то особенно важные моменты было какое-то чувство особое, связанное с верой. Можете вы про это рассказать?
Л. Пыжьянова:
— Да, это чувство было всегда. И вы задали вопрос: как оно вообще со мной по жизни шло? Оно было, но я о нём не задумывалась. Это, знаете, когда у тебя всё хорошо с лёгкими, ты здоров и ты дышишь, ты об этом не задумываешься. Я в храм, наверное, в первый раз на исповедь попала перед венчанием. Была беременная — несколько раз заходила. И так, когда вот где-то иду, вижу храм, хочется зайти — я заходила просто. А МЧС — это, конечно, история про то, что в окопах атеистов не было. И там, наверное, ко мне пришла уже осознанная вера. И мне всегда, знаете, что вот мне, наверное, помогало, мне было всегда спокойно за тех людей, которых не стало. Потому что я понимала, что они в том самом лучшем мире, они уже дома. Но мне всегда безумно жалко было их близких. Потому что это разрывающее горе, которое ты видишь, когда люди просто не могут вообще ни осознать, ни принять, вот там хотелось помочь. Я помню автобус, который разбился с паломниками. Они ехали из Великих Лук, в Киево-Печерскую лавру съездили и уже возвращались назад ночью. И в этом ДТП много людей погибло, и тогда как раз говорили, что они исповедовались и причастились перед поездкой. То есть это была ночь, люди спали в автобусе. Несколько человек погибших лежали со светлыми улыбками на лицах.
И я помню, мы заходим с сыном опознавать маму, но я её уже видела — мы сначала сами находим людей. Я её видела, она лежит спокойно, и на её лице такая очень светлая улыбка. Мы с ним заходим, он смотрит на неё, конечно, он заходил в ужасе, просто весь сжавшись от ужаса, потому что сейчас будет смотреть на свою мёртвую мать. И вот первое, что он увидел прям так с порога, это улыбка. И он застыл, он смотрел на неё несколько секунд, потом повернулся ко мне и говорит: «Она что — улыбается?» Я говорю: «Да, она улыбается». Он говорит: «А так бывает?» Так бывает и это не первый случай. И вот, например, теракт в аэропорту «Домодедово», я зашла туда, где были уже погибшие. Они их отвезли в морг, и я зашла и первого, кого увидела, это мужчину молодого, который лежал с улыбкой на лице. А за ним лежал дедушка. Это был дедушка возраста 80+. У меня была первая мысль, что человек прошёл войну, остался жив и погиб здесь, встречая своего сына. И почему-то, знаете, мелочи больше всего пробивают.
Я помню, он лежит и так вот рукой держит свою шапку, треух классический, и тоже улыбается. Я смотрю на них и думаю: наверное, вы успели в последний момент увидеть тех, кого вы ждали, вот этих дорогих людей. Но тут можно ещё объяснить улыбки. Но вот у людей, которые спали и ехали, которые внезапно погибли, причём это тяжёлая смерть со множеством повреждений, вот эти улыбки на лицах я могу объяснить только именно тем, что человек увидел уже вот тот самый свой дом и улыбнулся, как мы улыбаемся либо на прощание, либо уже видя тех, кто там встречает. Поэтому для меня это тоже прямое доказательство наличия души — это улыбки на лицах тех, кто погиб, причём именно не тихо умер в своей постели, а погиб, тяжело, с травмами в каких-то катастрофах, а на их лицах улыбки.
Т. Ларсен:
— Я сейчас подумала, может быть, у кого-то из наших слушателей возникнет тоже такая мысль: а они вас не тревожат по ночам или по жизни? Вот эти все встреченные и те, кого вы провожали, то огромное количество людей, которых вы видели уже лишёнными души и жизни. Они не преследуют вас?
Л. Пыжьянова:
— Нет. Вы знаете, мне несколько раз только снились дети из хосписа.
Т. Ларсен:
— Но вы с ними были в личном контакте, да?
Л. Пыжьянова:
— Да. А вот эти нет, никогда. Но мне когда-то приснился сон — как раз ярославская трагедия, погибшая команда хоккейная. Я вижу во сне женщину, у которой погиб муж, мы с ней тогда действительно как-то очень сблизились. Очень красивая, молодая, беременная — как раз вот они с мужем ждали мальчика, который должен был родиться. Она приехала одна из последних на опознание, а там оставалось уже те, кого нельзя было опознать, потому что были очень сильные повреждения, и один мужчина совершенно целый. Ну вот лицо абсолютно неповреждённое и сам практически неповреждённый. И я, когда увидела эту женщину, прямо взмолилась: Господи, пусть вот это будет её муж, вот пусть она его увидит! И это оказался он действительно. Там сначала ходил брат на опознание, друг, и она очень просила. Они не разрешали, они прям вот категорически...
В. Рулинский:
— Но она беременная. Конечно, такой стресс.
Л. Пыжьянова:
— А мы с ней разговаривали до этого несколько часов, и я понимаю, что ей действительно это очень надо. Она браслет привезла ему, который тот просил, она его купила, но не успела ему отдать. И я видела, насколько ей это важно, насколько вообще это любящая семья. Какие-то фотографии она показывала. Очень красивая пара, невероятно красивая. Я понимала, насколько это важно. И мы всё-таки вместе с ней убедили всех остальных, которые считали... ну ладно, она в горе, а я-то вообще просто безумная, ненормальная. И мы с ней пошли. И действительно это была такая их последняя встреча, просто невероятная по силе и по красоте какой-то. И после этого она вышла и говорит: «Спасибо, что вы всё-таки настояли, что вы помогли мне настоять и пройти всё это. Я до этого была как в тумане, как в кошмаре, а сейчас я всё наконец поняла. И мне было очень важно увидеть мужа и попрощаться, и держать его за руку». Прошло какое-то время и я вижу во сне её, такую же красивую, какую-то очень спокойную, улыбающуюся. Она ко мне подходит и говорит: «Мы сейчас хотим встретиться опять с моим мужем. Вот такая будет наша тоже личная встреча, мы туда никого не приглашаем, а вас я хочу пригласить. Приходите, пожалуйста». Я проснулась и думаю: что это было? Выхожу на кухню, на кухне работает телевизор, новости. И я там что-то делаю и вдруг слышу, что сегодня годовщина трагедии ярославской. Я поворачиваюсь и вижу вот эти кадры оттуда.
В. Рулинский:
— Лариса Григорьевна, вы часто хотели заплакать на этих событиях?
Л. Пыжьянова:
— На событиях три раза. Три раза, когда я не просто хотела, когда я не смогла не заплакать. Но я смогла сделать так, что этого никто не увидел. А там, на событиях, нет, вот после — да. Несколько первых лет я приезжала домой и, почему-то всегда на третий день, меня накрывала просто вот эта волна. Я не плакала, а рыдала, казалось, что я выплакиваю вообще душу из себя. А там — нет. Потому что там ты как-то настолько включён в то, что ты должен, наверное, невозможное сделать, но чтобы людям стало хоть немножко как-то даже не полегче, а потвёрже, опора бы появилась какая-то, какое-то понимание, ощущение, что мы с этим справимся, я с этим справлюсь.
Т. Ларсен:
— Это проект «Делатели» на Радио ВЕРА. Мы вернёмся к вам через минуту.
В. Рулинский:
— Это программа «Делатели» на Радио ВЕРА. В студии Тутта Ларсен —
Т. Ларсен:
— И Василий Рулинский —
В. Рулинский:
— У нас в гостях Лариса Григорьевна Пыжьянова, психолог Елизаветинского детского хосписа, кандидат психологических наук. Лариса Григорьевна долгие годы возглавляла горячую линию МЧС России и была замдиректора службы экстренной психологической помощи МЧС. Мы говорим о самых важных событиях и минутах жизни, о тех предельных ситуациях, с которыми сталкивалась Лариса Григорьевна очень много в своей жизни. И, конечно, тяжело некоторые вещи даже осознавать. Для меня загадка, как это происходило, наверное, Господь давал силы. Конечно, прежде всего здесь милость Божия чувствуется в том, что вы вообще этим занимаетесь, помогаете этим людям. Я слышал одно из ваших интервью, вы говорили, что у вас была какая-то особая нелюбовь к отпуску, как-то вы не очень хотели в него. Расскажите, почему. И вообще про это отношение к героическим, супергеройским делам. Вот оно вам, видимо, свойственно очень сильно. Я думаю, что оно отчасти тоже связано с отпуском. Может быть, некоторые из нас думают, что они супергерои и сейчас спасут мир. Мне кажется, может быть, здесь тоже ваш совет поможет с этим тоже как-то справиться.
Л. Пыжьянова:
— О да, когда я разговариваю с подругами, и воспоминания детства, и почему то все говорят, что, как мы все, я тоже хотела быть принцессой, как мы все, я тоже хотела быть актрисой. Я никогда не хотела быть ни принцессой, ни актрисой. Я хотела быть партизаном пионером-героем. Серьёзно. В детстве я читала книги только о войне. Но сейчас я не могу ни книги читать, ни фильмы смотреть о войне, я плакать начинаю.
Т. Ларсен:
— Я тоже не могу вообще.
Л. Пыжьянова:
— А я же вообще сама из Белоруссии, поэтому вот эта история партизан — у меня директор школы был партизан. К нам ветераны приходили, я видела этих людей. Они нам рассказывали в том числе как раз вот про пионеров-героев этих, которые были в партизанском отряде. Думаю: вот достойная жизнь и судьба, у меня годы идут, пионером-героем мне не стать, что-то происходит такое. Вы знаете, вот МЧС, героизм — у нас приходили люди, причём в основном почему-то девочки, психологов в нашем центре экстренной психологической помощи около ста было на момент моего увольнения, а мужчин, наверное, пять.
Т. Ларсен:
— То есть это женская профессия.
В. Рулинский:
— Более супергеройски настроены девушки.
Л. Пыжьянова:
— Нет, знаете, это не про геройство, наверное. Потому что те, кто к нам приходили именно с историей героизма, вот за подвигом, они уходили очень быстро: год-полтора максимум. А потому что это не про подвиг. Я, в частности, смотрю на врачей тоже, восхищаюсь, думаю: Боже, вот люди какие, во-первых, мозги какие надо иметь, во-вторых, тут история спасения других людей — это же про подвиг. А это не про подвиг, это про очень тщательную, тяжёлую и трудную работу. Вот у нас примерно тоже — там не про подвиг, там про тяжёлую работу.
Т. Ларсен:
— Но вот тщательная, тяжёлая, трудная работа. Ты приходишь домой, рыдаешь. Муж, наверное...
Л. Пыжьянова:
— Нет-нет, муж этого не видел. Я всегда в ванной рыдала под душем.
Т. Ларсен:
— То есть я вот понимаю, что, например, я отведу там какую-то передачу, поговорю с человеком по душам, сама у него чему-то научусь, погреюсь от него, ему что-то дам, слушатели скажут, какой хороший разговор получился. Я испытываю удовлетворение, то есть отдачу получила. А тут трудная работа, ты рыдаешь, ещё и не всегда адекватные ведь люди оказываются, ведь бывали же случаи, когда на вас и кричали, и, наверное, отталкивали, не принимали помощь.
Л. Пыжьянова:
— Три раза за 45 чрезвычайных ситуаций я думала, что меня ударят. Я была на грани вот этого. У нас даже была такая присказка, что каждый психолог имеет право получить по лицу. И я думала, что вот сейчас моё право будет реализовано.
Т. Ларсен:
— А в чём отдача тогда? В чём вы находили смысл продолжать дальше?
Л. Пыжьянова:
— А когда начинаешь общаться с человеком и ты понимаешь, что вот он просто какой-то в руинах, а заканчиваешь и видишь, что у него глаза просветлели, что он в горе, но он не в руинах, у него вот этот свет появился в глазах и появилось... вот то, что ты в него хотел вложить эту мысль про любовь, которая вечна и которая с ним останется, несмотря на то, что телесно нет того, кого он любит, и что он сможет с этим справиться и жить дальше. Вот эти моменты, знаете, это когда ты благодать получаешь. Разговаривая с людьми неверующими, это же у них — докажи, — я говорю, что если ты один раз почувствовал этот какой-то прямой контакт с Богом, то ты просто уже это знаешь. Вот действительно какое-то ощущение благодати идёт.
В. Рулинский:
— Оно появлялось всегда, когда вы утешали?
Л. Пыжьянова:
— Нет, не всегда, это прям такие штучные моменты, причём иногда совершенно неожиданные, абсолютно не в тех каких-то, куда ты вложился весь. Бывало, что прям раз — и ты видишь, что у человека в глазах свет появился. И думаешь: слава Тебе, Господи.
Т. Ларсен:
— Я, когда читала вашу книгу «Разделяя боль», где вы как раз рассказываете об этом опыте помощи людям и вообще о том, как пережить горе, как помочь человеку с потерей пережить горе, меня поразили там две вещи, которые вы описали. Первое — это то, что горе конечно. И если ты к нему относишься как к процессу, у которого есть начало и конец, то тогда достаточно высок шанс того, что ты сможешь его пережить и жить дальше. И второе — это то, что нет никакого единого рецепта или шаблона, или схемы, по которой ты работаешь с человеком. То есть вроде бы, когда говоришь о детской психологии, как правильно общаться с ребёнком — надо сесть на корточки, чтобы быть глаза в глаза, надо задавать ему вопросы о его чувствах, чтобы он их осознал. То есть там всё равно есть какие-то общие алгоритмы. А в работе с человеком в горе они не работают. Получается, каждый раз приходится импровизировать?
Л. Пыжьянова:
— Каждый раз приходится не импровизировать, а очень быстро пытаться понять, что именно этому человеку вот сейчас важно услышать. И так же, как перед ребёнком надо глаза в глаза, так и перед взрослым надо, конечно, глаза в глаза. И, как с ребёнком, присесть рядышком и, может быть, посмотреть снизу вверх — это когда важно, чтобы человек заплакал, а он не плачет. Вот ты с ним раз — вот эту позицию детско-материнскую, когда ребёнок ушибся, расстроился и сидит на стульчике и рыдает, а мама рядом присаживается на корточки и так по руке его: «Ну что ты, мой маленький? Ну, расскажи мне, что с тобой случилось». И всё, и человек плачет на раз. Просто он оказывается в этом детском каком-то состоянии.
Т. Ларсен:
— А это важно, чтобы он туда вернулся?
Л. Пыжьянова:
— Бывает очень важно, чтобы человек начал плакать, потому что слёзы, которые не могут выйти, они же рвут изнутри. И человек хочет, но не может. Это настолько такой блок сильный, такой какой-то внутренний спазм стоит, что ты понимаешь, что человек прямо дрожит, и слёзы, и всё, а заплакать не может. И надо дать ему эту возможность, потому что слёзы нам же даны во очищение души, в утешение и в облегчение. Их надо выпустить и станет легче. А ещё, когда ты пришёл к человеку, когда ты с ним вошёл в общение, вторая, наверное, заповедь самая главная: ты не думай о том, как тебе в этот момент плохо, страшно, ты думай о том, как ему вот сейчас и что ты можешь сделать, чтобы ему стало лучше. И, как вы говорите, да, работа такая, что врагу не пожелаешь, нам примерно все об этом и говорили: как вы там можете работать? — это же ужас ужасный. Я говорю: знаете, нет, это не ужас ужасный вообще, потому что после работы в МЧС, даже во время, у меня изменилось отношение к людям, я стала очень уважать людей. До этого у меня не было такого отношения к людям. Я как-то думала, что Господь сотворил мир прекрасным, совершенным. Всё в этом мире совершенно: любой цветочек, веточка, даже засыхающее дерево какое-то прекрасно в своём... и животные. И вот только как-то, прости меня, Господи, человек не очень удался.
В. Рулинский:
— Есть вопросы к человеку.
Л. Пыжьянова:
— Да, к человеку есть вопросы. А тут я поняла, что всё-таки действительно, вот как у Антония Сурожского: как относиться к человеку? Смотри на человека, как на древнюю икону руки великого мастера, по которой прошлось и время, и люди. И вот там уже чёрная доска потрескавшаяся и ничего не видно, но только вдруг промелькнёт кусочек лика или руки, или что-то, и вот по этому кусочку ты понимаешь, какой великий мастер работал, и что там на самом деле было и что повреждено. И вот на тех же чрезвычайных ситуациях в каждом абсолютно человеке, и в тех, кто оказался в этой ситуации, кто пострадал, и те, кто там работает, и те, кто приехал помогать как волонтёр, просто привёз что-то, принёс — вот в каждом буквально человеке эти проблески красоты Божьей. Даже тот, кто тебя хотел в этот момент размазать — я думала, что из меня сделают фреску на стене храма, храм как раз был не расписан, — на меня двигался мужчина, рядом с которым я себя почувствовала Дюймовочкой. Он был огромный, он шёл на меня, я подумала, что всё, сейчас фреска и будет тут из меня.
Т. Ларсен:
— И что его остановило?
Л. Пыжьянова:
— Слова, которые мне Господь дал. Потому что я не знала, что сказать. Это было прощание в храме с погибшими, и храм был открыт только для родственников.
В. Рулинский:
— А что это была за чрезвычайная ситуация?
Л. Пыжьянова:
— Это был как раз самолёт. И там прощались, но там было немного погибших, которые были в открытых гробах, все остальные были в закрытых. А люди очень просили: откройте, пожалуйста, чтобы хотя бы мы могли прикоснуться. И у меня были там как раз в помощь двое пожарных для того, чтобы снимать крышки тяжёлые деревянные, давать возможность прощаться, закрывать. И я подходила к каждой семье, и мы обсуждали, сколько времени может быть на прощание, потому что там полный храм был, чтобы смогли все попрощаться. И там как раз молодой очень мальчик лежал, и вокруг него вся семья сидела, в основном женщины, они прощались, плакали. Он такой, знаете, лежал совершенно как живой. И там 15 минут, и 20, и полчаса прошло, а уже скоро должна начаться служба, и там ещё у нас есть... И я к ним подхожу, спрашиваю: «Можем мы уже закрыть?» Они попросили ещё чуть-чуть. Ну хорошо, отошли. Ещё одновременно там, там открываем. А я фактически одна была в ту ночь. И я не могла одновременно как-то со всеми там быть рядом. И мне важно было, чтобы, действительно, там, где прощание быть мне. И я подхожу опять туда, и они говорят, что, да, уже можно. И мы закрываем, я отхожу, и вдруг мне в спину голос на весь храм, просто как громовержец: «Стоять! Ты куда пошла?» И я понимаю, что в Божьем храме ночью только мне могут так кричать в спину. Я поворачиваюсь и вижу, что на меня движется огромный мужчина, просто огромный. И он на меня идёт так, что я начинаю медленно отступать. Он был недоволен тем, что закрыли?
Л. Пыжьянова:
— И я упираюсь просто в колонну. Он надо мной нависает и говорит: «Ты, вообще, кто такая? Ты чего тут распоряжаешься? Ты кто? Ну-ка быстро открыла гроб! И он будет открыт столько, сколько надо, и мы будем сидеть здесь столько, сколько надо». Я понимаю: а что я могу сказать на это? И я открываю рот, не зная, что сказать, потому что в его глазах было столько ненависти ко мне в тот момент, столько какой-то боли и всего. И я говорю: «Вы меня простите, потому что действительно ваш брат здесь лежит как живой, и вокруг него сидят его мама и тёти, и бабушка, прощаются. И вам хочется быть с ним и смотреть на него, но рядом лежат те, кого не могут увидеть их ни мамы, ни жёны, ни сёстры, просто потому, что их уже нельзя увидеть, потому что там можно только прикасаться к мешку, который там лежит и закрыт красивыми вот этими покрывалами. Им больно. И давайте, наверное, сделаем так, что они при жизни были одной командой, и пусть они и после смерти будут одной командой, пусть все будут в одних условиях: закрытые все — значит, закрытые все». И вот в этот момент у него глаза просветлели. Он мне говорит: «Я понял. Дайте нам ещё пять минут». Я говорю: «Конечно, да». И потом на следующий день, когда было прощание на стадионе, он меня нашёл, подошёл и говорит: «Вы можете как раз возле моей семьи побольше быть? Я понимаю, что у вас тут много всех, и всё. Но, пожалуйста, можно вы будете, по возможности, рядом с нами?» Я сказала, что, конечно, да. Но вот эти слова как раз именно тогда пришли свыше, потому что я просто открыла рот, не зная, что ему сказать, но я понимала, что надо.
В. Рулинский:
— Это программа «Делатели» на Радио ВЕРА. В студии Василий Рулинский...
Т. Ларсен:
— Тутта Ларсен.
В. Рулинский:
— И у нас в гостях Лариса Григорьевна Пыжьянова, психолог Елизаветинского детского хосписа, кандидат психологических наук, а долгие годы Лариса Григорьевна возглавляла горячую линию МЧС и работала в службе экстренной психологической помощи МЧС России. Лариса Григорьевна, вот я начал эту тему, связанную с ощущением какой-то особой миссии, которое часто бывает у тех людей, кто помогает другим. И они часто забывают про себя, и начинается то, что называют выгоранием. Часто человек даже не может остановиться, он совсем не обращает внимания на своё внутреннее состояние. Насколько вам это знакомо, как с этим быть? И, может быть, вы дадите какие-то рекомендации тем людям, которые, грубо говоря, про себя совсем забыли, погрузившись в проблемы других?
Л. Пыжьянова:
— Да вы уже хороший вопрос про отпуска задали. Я, в самом деле, первые годы работала и не понимала: зачем отпуск, как с такой работы можно уходить в отпуск, зачем в целом он нужен? А дальше у меня пошла связка, что я еду в отпуск и что-то случается. Прямо в первый день моего отпуска Осетия — все в Осетию, — а я, как тыловая крыса, извините, в Тунис. И вместо отдыха я включаю сразу в номере телевизор и начинаю смотреть, где же там наши. И подруга страшно ругается и говорит, что больше никуда не поедет со мной — отстань от телевизора, мы приехали на море. А я понимаю, что я там должна находиться. Улетаю в отпуск, и случается «Булгария», Саяно-Шушенская ГЭС — как раз вот те крупные катастрофы, где я не была за эти годы, это как раз отпуска. Я возвращаюсь из отпуска, второй или третий день, и какая-то катастрофа. Когда я улетела на юбилей подруги, случилась египетская как раз авиакатастрофа. Я вернулась через день и полетела в Питер. Мне уже тогда директор сказал, что перестанет отпускать в отпуск, в конце концов: пощади страну, так нельзя! И для меня выгорание — это потеря смысла работы своей. Когда ты начинаешь думать: а зачем всё это? Как в хосписе: что бы я ни делала, а дети всё равно умрут. Или чрезвычайные ситуации, когда уже все погибли. Знаете, когда я получала свои первые награды, у меня было очень двойственное чувство. Я не понимала, за что меня награждают. Вот если бы я поймала этот самолёт и все бы остались живы, тогда понятно. А так меня награждают за что? И какие-то вот эти вещи, моменты рабочие, когда можно обесценить то, что ты делаешь. У меня обесценивания нет, у меня никогда его не было. У меня всегда была история про то, что здесь точно я делаю то, что поможет. Хотя до сих пор опять же, особенно в хосписе, я думаю: что я даю этим людям? Вот они мне дают бесконечно многое. Они мне дают как раз вот это видение своей души, видение вот этого очевидного присутствия Бога здесь, рядом среди нас. И меня создали все эти люди, все их истории, не все, но многие, они прям стали частью меня. Они меня, наверное, не тревожат, потому что они часть меня.
Т. Ларсен:
— А как вы оказались вообще в детском хосписе? Ведь это всё-таки немножечко другой род деятельности. Там ты оказываешься в острой ситуации, ты, грубо говоря, первый перелом души как-то зафиксировал, а дальше люди уже занимаются со своим горем так, как как они это выбирают. А в хосписе ты имеешь дело... кажется, что это какое-то такое очень растянутое во времени горе. То есть люди знают, что ребёнок уходит, тем более детский ещё хоспис — это просто в кубе трагическое какое-то место. И это какое-то такое затянувшееся прощание, такое хроническое горе, хроническое прощание. И вам пришлось, вообще, как психологу перестраиваться?
Л. Пыжьянова:
— Спасибо, Таня, за вопрос. Насколько я люблю с вами общаться — я сначала сижу и заслушиваюсь просто красотой речи, а потом уже начинаю смысл... Вот про перелом души зафиксированный — это же надо так. Наверное, да, действительно я была вот этим скоровспомощником. Да, на чрезвычайных ситуациях ты зафиксировал этот перелом души, и дальше человек срастается сам. Ты ему только рассказываешь про то, что он срастётся и как он будет срастаться, где ему будет больно, где будет плохо, и какие-то даёшь опоры вот эти. А хоспис — это я морковка, меня рассадили и посадили туда, это вообще не было моим выбором. Я помню, что 2 октября мне позвонила моя бывшая коллега по МЧС, это в тот момент, когда я готовилась и выбирала себе школу флористики, уволившись из МЧС, в конце августа выбрала и собиралась быть флористом-дизайнером.
Т. Ларсен:
— Да, казалось бы, отдала МЧС 10 лет, уже можно как-то и для себя пожить.
Л. Пыжьянова:
— Да, вспомнить про свою профессию. Она мне звонит и говорит: ты знаешь, была сейчас на собеседовании в такой организации — я туда не пойду, но это точно для тебя место. Я говорю: а куда? Она говорит: детский хоспис. Я говорю: «Леночка, Господь с тобой, но точно нет». Я с полной убежденностью сказала, что точно нет, а потом как-то в течение нескольких дней всем, и мужу, и сыну, и всем друзьям и знакомым рассказала про это предложение и сказала, что это то место, куда я точно не пойду, и все со мной согласились, что точно нет. А потом я почти каждый вечер стала заходить на сайт и смотреть. Открою, посмотрю, ужаснусь и думаю: нет, только не это. А потом пошла к своему духовнику, и он говорит: «Вы знаете, я тоже не готов вам сказать, потому что вы ушли с такой тяжёлой работы. Не готов благословить, думайте». И потом я стала к Господу напрямую приставать: Господи, скажи, дай мне однозначный знак, чтобы я точно знала да или нет, пожалуйста, я не знаю, пожалуйста, скажи мне. Молюсь, молюсь, вот такая примерно погода, когда стояла в храме, и вдруг такой луч света на икону — раз. Посмотрела в окно — солнышко вышло, конечно, совпадение. Хожу, мрак на улице — нет, не убедило меня это. У меня всегда есть, куда поехать, если что я еду в Сергиев Посад. Иду к Сергию Радонежскому, опять говорю: скажи мне, пожалуйста, однозначно, чтобы я уже не сомневалась. А уже прошло полгода, как я сомневаюсь, с того момента.
В. Рулинский:
— Серьёзно уже так сомневаетесь.
Л. Пыжьянова:
— Да, уже серьёзно сомневаюсь. И говорю: скажи мне нет или да. Поплакала там у мощей, постояла, выхожу — ничего не поняла. Хотя всегда мне помогает, всегда я там чётко получаю ответы, а тут не получила, ну, значит, нет. Села в автобус ехать назад, и тут мне звонит знакомая, с которой мы, наверное, раз в несколько лет как-то созваниваемся: «Привет. Ты где?» Я говорю, что еду из Сергиева Посада. Она говорит: «Здорово. А я тебе хотела работу предложить». А ей так радостно говорю: «Ой, говори, а то мне тут предложили работу, но я никак не могу понять, но, скорее, нет. Я очень сомневаюсь». Она говорит: «Соглашайся там. А у меня для тебя просто такая подработка, скорее». Самое интересное, что больше она мне не перезванивала, никакой подработки у меня с ней не случилось.
В. Рулинский:
— То есть это действительно какой-то ответ был, да?
Л. Пыжьянова:
— Это был прямой ответ — соглашайся. И я согласилась. И вот так я там и оказалась, в общем-то.
Т. Ларсен:
— Пришлось как-то перестраиваться?
Л. Пыжьянова:
— Полностью. Во-первых, когда я пришла, до меня не было психолога в Московской области. Это была программа именно Московской области — «Дом с маяком» — его там не было. В Москве психологи очно работали в семьях, а тут, пожалуйста, вся Московская область. Мне говорят: мы не знаем, как здесь, вот как организуете, так и будете работать.
Т. Ларсен:
— Это выездной паллиатив, да?
Л. Пыжьянова:
— Да, выездной. Но, будьте любезны, с первого дня четыре консультации онлайн. А я такая: а как-то познакомиться с историями, со всем? — ну, будете одновременно и знакомиться. И вот я звоню... Наверное, первые полгода я молилась перед каждым звонком, я не знала, что говорить человеку. Причём мне сначала дали семьи умерших детей, потому что там же тоже у нас программа сопровождения — звоните. И я понимаю, что мне надо сейчас звонить в семью, где умер ребёнок, а что им говорить — я совершенно не понимаю и не знаю, и никто меня этому не учил. И что с этим делать? Я помолилась, говорю: Господи, помоги. И всё, Господь помог, и вот так вот и помогает до сих пор. Потому что у меня, правда, сейчас какое-то очень благодатное место — мой кабинет. А прямо по коридорчику — вход в малый храм. И я с утра помолюсь в Елизаветинском хосписе, и перед каждым сложным разговором, и уходя помолюсь. И только тем и живу, потому что я не знаю, вообще, как иначе я бы с этим справлялась. И это удивительно, опять же, вот как на чрезвычайных ситуациях, так и здесь. Вот вы говорите, что люди в горе живут, на самом деле люди просто живут.
У нас сейчас была семья, они из Донецка, там муж с 14-го года воюет. Обычный человек, он не военный, просто в 14-м году пришёл домой и сказал, что пойдёт, не может не пойти. И пошёл, и воюет. А в семье две девочки. Младшая ещё до войны родилась, вторая уже дитя войны. У них у одной и у второй синдромы такие сложные. То есть девочка старшая ещё ходит, так немножко разговаривает, а младшая — нет, она колясочный ребёнок. Мама такая вся, знаете, хрупкая такая, маленькая — старшая дочь в два раза больше её по всем параметрам, пятнадцатилетняя. И первая мысль: Господи, как же вам тяжело? А муж ей сказал, что вот сейчас прям уезжаете. И они уехали сюда — она с двумя этими девочками. Поскольку они обе с паллиативным статусом, то мы их взяли через фонд. 21 день — социальная передышка, а дальше им надо здесь где-то искать пункты временного размещения или где-то искать съёмное жильё. И вот когда их видишь, то первая реакция: Господи, как же вам тяжело, как же вы справляетесь? Вот эти сумки, две девчонки, и никого больше здесь нет, ни родственников, никого. И её совершенно искреннее изумление: у меня два ангела рядом, почему мне может быть трудно? А девчонки спят плохо, и она не спит, и такие, в общем, беспокойные всякие: «Рядом со мной два ангела. И мне Господь помогает».
В. Рулинский:
— Я вспоминаю историю, которую вы как-то рассказали, она меня тоже очень тронула. Как вы говорили ребёнку о том, что ему осталось совсем немного, и про то, как он вас пожалел. Мне будет, наверное, не просто ещё раз услышать эту историю, поэтому я не прошу её рассказать. Но, наверное, вот это ощущение... не все так мужественно относятся к этому факту, что очень скоро умрёт их близкий человек, ребёнок. Наверное, здесь самое сложное — вот что сказать в этих условиях, как сказать самому ребёнку. Может быть, родителям даже, наверное, проще да?
Л. Пыжьянова:
— Ой нет, вы знаете, родителей безумно жалко, потому что, опять же, там не всегда спокойно за детей. Потому что эти дети — это правда, дети, которые живут безгрешно. Они никому зла не причинили...
Т. Ларсен:
— Сразу в рай.
Л. Пыжьянова:
— Да, они чистые, светлые души, им действительно сразу в рай. А вот родители, наверное, какое-то время всё-таки они в аду и на земле живут, и потом им надо через этот ад пройти, чтобы до рая дойти. Потому что нельзя смерть ребёнка, его тяжёлую болезнь просто философски воспринимать, что мой чистый, светлый ребёнок пойдёт в рай, и буду я этому радоваться. Это горе, и, вы знаете, я женщина, я мать, и для меня нет ничего страшнее болезни и смерти ребёнка. Вот это самое страшное, что может быть — детское страдание. Понятно, что любой родитель скажет: «Бери меня, Господь, мои руки, ноги, голову, меня руби, но ребёнка не тронь». Это всегда, конечно, это других вариантов нет. А ты ничего не можешь, ты стоишь свидетелем этого страдания. Но что ты можешь? Ты можешь любить и быть рядом. И вот эти мамы, папы — у нас как-то сейчас пап прибавилось. Я смотрю на этих мужчин... умирал парень у нас буквально вот сейчас — онкология, он умирал тяжело, долго. И с ним был папа. И я уже говорила, что, может быть, приедет мама, может быть, всё-таки смену? Их два подряд умерло, и с каждым был папа, с одним и со вторым. И они оба говорили: нет-нет, жене тяжело, она плачет, ей плохо, она не выдержит, я выдержу, я буду. И один папа, которому вообще было 29 лет, это вот фактически мальчик. Но он настолько мужественный, он настолько... я даже не знаю, как это назвать. Вот когда он просто до последнего момента остаётся рядом со своим ребёнком, не вторым страдающим, а вот тем самым отцом, который рядом со своим сыном. И он прям живёт вместе с ним до конца, там и общение, и жизнь, и всё. Вот рядом с тобой умирает твой ребенок, а ты продолжаешь жить с ним вот так, как эта жизнь идёт, во всей полноте этой жизни.
И там в самом деле Господь рядом. И в общем, смотришь и думаешь, что, да, дети знают о своей смерти, они ещё настолько близки к Богу, что для них это очевидно, что они умирают. И главный врач наш всегда тоже разговаривает очень много с родителями и с детьми. Когда она есть, мне там делать нечего, потому что она абсолютно работает с ними и как врач и как психолог. И она тоже всегда говорит, что вот поговорила сейчас с ребёнком — конечно, он всё понимает, он всё знает. И она всё понимает и всё знает, и родители знают и понимают, и всё равно говорят, что надеются на чудо, до последнего надеются на чудо — вдруг чудо случится. Конечно, пока жив человек, ты до последнего надеешься на это чудо. И многие мои знакомые говорят: слушай, а как родители веру сохраняют? Вот они же молятся, они же просят, а ребёнок всё равно умирает. Как они сохраняют веру? Я даже не знаю, что ответить на этот вопрос, потому что для меня очевидно, что без веры они просто сойдут с ума. Они вот передают всё-таки ребёнка из рук в руки — вот от себя Богу. И этим держатся дальше и дальше. Вот это история про жить и соответствовать, чтобы встретиться там со своим ребёнком.
Т. Ларсен:
— Да, и хочу ещё раз напомнить нашим слушателям в конце нашей беседы о том, что есть ещё один прекрасный инструмент, чтобы держаться, это книжка, которую Лариса написала и выпустила. Книжка называется «Разделяя боль» — она короткая, она очень прикладная. Это невероятно важная книга, которая должна быть в каждом доме. Купите её себе, подарите её близким, потому что это книга о том, как пережить то, с чем, хотим мы этого или нет, каждый из нас так или иначе в жизни сталкивается, или столкнулся, или столкнётся. И это книжка о том, как помочь себе, как помочь близкому, как помочь ребёнку пережить горе. И, в конечном итоге, поверьте, это книжка о любви и о вечной жизни. Она просто невероятно светлая и читать её очень полезно. Спасибо огромное. Лариса Пыжьянова. Это был проект «Делатели» на Радио ВЕРА.
Л. Пыжьянова:
— Спасибо вам.
В. Рулинский:
— Спасибо. Встретимся через неделю, до свидания.
Все выпуски программы Делатели
Как свинья себя наказала

Давным-давно это было. Много разных зверей и птиц обитало в африканских джунглях, и самым главным над ними считался Слон. Он был не только огромным в размерах, но самым рассудительным и справедливым, а ещё был немного волшебником.
Пришла как-то раз Свинья к Слону и спрашивает:
— Скажи, как мне стать таким же большим, как ты? Что для этого надо есть? А то меня в лесу все звери обижают...
А в то время Свинья и впрямь была маленькая как мышка, только с носом-пятачком.
— О, это секрет, — ответил Слон добродушно.
Но потом пожалел малышку и сказал:
— Впрочем, ладно, я достану тебе волшебное средство...
Слон скрылся в чаще и вскоре принёс откуда-то листья волшебного дерева. Конечно, он не поведал маленькой свинке, где их нарвал, зато пообещал:
— Каждый день я буду давать тебе немного этих листьев, и в конце концов вырастешь такой же большой, как я.
С тех пор Свинья ежедневно приходила к слону, получала у него несколько волшебных листьев и с большим удовольствием их ела. Через некоторое время она действительно стала расти и делаться похожей на слона. Она заметно растолстела, рыло у нее вытянулось, во рту появились небольшие клыки, глаза стали напоминать слоновьи.
«Все в порядке! — думала Свинья. — Скоро я сделаюсь такой же огромной, как слон и покажу всем в джунглях, кто здесь главный!»
Она перестала узнавать старых знакомых, и с каждым днём всё больше гордилась своим сходством со слоном.
Однажды под вечер свинья пошла в лес накопать себе на ужин кореньев. Она вела себя так, будто и в самом деле уже была самым большим зверем в джунглях: громко топала, распихивая всех, кто встречался ей на пути.
Как раз в это время мимо проходил Слон. Услышал он странный шум, остановился и спросил удивленно:
— Эй, кто там в чаще?
— Здесь тот, кто больше самого Слона, — прохрюкала в ответ свинья. — Убирайся подобру-поздорову!
— Ого! — воскликнул Слон. — Не видал я в джунглях зверя больше меня. Надо хоть взглянуть на него.
Он шагнул через кусты и увидел маленькую свинку, которая ковырялась под деревом, громко фыркала и чавкала.
— Так-так, — промолвил Слон. — Вот ты, оказывается, какая гордячка! Стоило прибавить тебе немного в весе, как ты, я слышал, начала кичиться своей силой и притеснять всех, кто слабее тебя. Что же будет, если ты станешь большой, как я? За это я больше не дам тебе волшебных листьев, и ты останешься такой, как теперь.
Так он и сделал.
С тех пор рыло у свиньи вытянуто, а когда она ест, то топчется на месте, как слон. Зато характер у неё стал не такой хвастливый и надменный, как раньше, уже и на том спасибо.
(по мотивам африканской сказки народа бауле)
Все выпуски программы Пересказки