
У нас в гостях были клирик храма Воздвижения Креста Господня в Митине священник Константин Кокора и его супруга Мария — религиовед, катехизатор.
Мы говорили о том, как в воспитании детей найти баланс между строгими ограничениями и вседозволенностью, как объяснить подрастающему поколению, что при большом количестве правил в Церкви истинная свобода, а также что может помочь привести детей к вере, чтобы этот выбор был сознательным и свободным.
Ведущие: Александр Ананьев, Алла Митрофанова
Указом Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Кирилла № У-02/158 от 15 октября 2024 года иерей Константин Кокора запрещен в служении сроком на три года.
Все выпуски программы Семейный час
- «Сохранение семьи». Протоиерей Федор Бородин
- «Опасные представления о семье». Священник Алексей Дудин
- «Бог рядом». Священник Дмитрий и Ника Кузьмичевы
А. Ананьев
— Добрый вечер, дорогие друзья! Снова суббота, снова вечер, снова программа «Семейный час»! В светлой студии на Андреевской набережной вас приветствуют ведущая Алла Митрофанова...
А. Митрофанова
— Ведущий Александр Ананьев...
А. Ананьев
— И наши сегодняшние гости, замечательные друзья — священник Константин Кокора, клирик Крестовоздвиженского храма в Митине, и матушка Мария, его жена, директор воскресной школы, его помощница во всех многочисленных делах и служениях и мама двух детей. Добрый вечер!
Свящ. Константин
— Здравствуйте!
Мат. Мария
— Добрый вечер!
А. Ананьев
— Здравствуйте... Отец Константин, Господь создал нас свободными?
Свящ. Константин
— Абсолютно!
А. Ананьев
— Абсолютно? В том числе и детей? (смеются)
А. Митрофанова
— Тут и сел печник...
Свящ. Константин
— Ну смотрите, опять же — я сказал «абсолютно свободным», а сам себя поправляю, что свобода все-таки наша ограничена свободой других людей, ответственностью за этой свободой, какими-то обстоятельствами и условиями. Мы стремимся к абсолютной свободе, но при этом в абсолютном смысле ее не можем иметь — постольку поскольку мы ограничены телом, постольку поскольку мы — падшие существа... И стремимся к этой свободе — поэтому она вот...
А. Ананьев
— Я представляю, как Вы говорите с детьми, отец Константин: «Друзья мои, вы падшие, несвободные, поэтому зубы чистить надо, уроки делать надо...». И вообще мы все здесь собрались несвободные... Матушка, напомните, сколько вашим деткам?
Мат. Мария
— Скоро будет 8, и 5...
А. Ананьев
— Восемь — прекрасный возраст! Вот ваш восьмилетний ребенок к вам подходит и говорит: «Мама, я не хочу это делать». Или: «Мама, а я хочу вот это делать». Ну, например, там вот новая игровая приставка у соседа — и там вышла еще новая игра, и он говорит: «Мам, я хочу пойти играть к соседу в эту новую игровую приставку». Запретите? Объясните, почему нельзя? Или разрешите?
Мат. Мария
— Объясню, почему нельзя. Я всегда с детьми... Долго им все разжевываю...
А. Ананьев
— Просто «можно» Вы не рассматриваете?
Мат. Мария
— Ну, в случае с игровой приставкой — конечно же, нет. Наши дети вообще не знают, что такое игровые приставки... Если что-то я считаю недопустимым — то, ну, прости, но...
А. Ананьев
— Господь сделал нас всех свободными! А как же жить в детстве без игровой приставки?
Мат. Мария
— Очень замечательно можно жить...
А. Митрофанова
— С настольными играми, например, как вариант...
Свящ. Константин
— Альтернативы можно какие-то находить, да...
Мат. Мария
— Нет, альтернатив море. Читает запоем ребенок, например, зато...
А. Ананьев
— Я просто помню себя в 8-летнем возрасте. Тогда только-только появились эти огромные пластмассовые с такими пластмассовыми картриджами «дэнди» и как-то еще, не помню... Сега, нет...
Мат. Мария
— Да...
Свящ. Константин
— Сега-мега-драйв...
А. Ананьев
— Сега-мега-драйв — она уже позже появилась, нам подсказывает наш замечательный звукорежиссер Сашенька. Хотя в ее возрасте непонятно, откуда она знает про сегу. Это я — старый человек, а она молодая...
А. Митрофанова
— А я не знаю ничего по теме...
Мат. Мария
— Жизнь сохранила Вас, уберегла... (смеются)
А. Митрофанова
— Нет, я помню знаете что? Была такая... Волк яйца собирал — такая двухкнопочная была штучка, и осьминожек похищал водолазиков...
Свящ. Константин
— Ничего себе...
А. Митрофанова
— Вот такие были игры... Вот это вот я помню. А все остальное прошло мимо меня...
Мат. Мария
— Поэтому Вы такая умная...
А. Митрофанова
— Здрасьте... Поэтому я жизни не знаю... (смеются)
А. Ананьев
— Поэтому ты можешь озадачить компьютер так, что он будет в состоянии такого удивления и синего экрана... Не суть, это все шутки...
А. Митрофанова
— Кстати, да...
А. Ананьев
— Но на самом деле сегодня в программе «Семейный час» мы хотим поговорить на очень серьезную тему — свобода и ограничения. Как найти баланс в воспитании детей между подавлением и вседозволенностью? Как дать понять, что в церкви — истинная свобода, а при этом много суровых правил? И можно ли помочь, чтобы выбор быть с Богом был действительно свободным?
Получается какая-то такая очень сложная многоходовочка, смысл которой сводится к тому, что... Значит, друзья — я сейчас начну с самого конца — друзья, мы все несвободны! Мы все несвободны... Но я хочу, чтобы вы пришли к этому выводу через предположение, что мы все абсолютно свободны... Вот как-то так! Как это? Что это? Как это вообще? Ну то есть, человеку далекому от церкви это будет, наверное, сложно...
Потому что вне церкви — наверное — можно было бы сказать: да, у нас там есть... Мы все несвободны: у папы есть работа, у тебя есть школа — все, иди дуй работай... У нас-то все гораздо сложнее получается. Наша-то задача — все-таки воспитать детей в понимании того, что они абсолютно свободны. Свободны выбирать, свободны чувствовать, свободны делать или не делать, свободны идти или не идти...
В конечном итоге я по себе знаю, что происходит с 45-летними детьми, если они идут в церковь, а не хотят идти в церковь — ничего хорошего из этого не получается! То же самое и с детьми 8 лет — бывает такое, что ваши детки говорят: «Пап, я что-то не хочу сегодня идти...»?
Свящ. Константин
— Молиться не хотят — по-моему, было такое: вставали на молитву, и кому-то... То ли уже кто-то уставший был, то ли что-то еще...
А. Ананьев
— По-моему, от усталости, да — ну, лежит и слушает как-то...
Свящ. Константин
— Да, мне кажется, выход всегда есть. И всегда он такой, который подразумевает вот сегодняшнюю ситуацию. Потому что иногда действительно ребенок не хочет в храм идти. И однажды, может быть, нужно ему сказать, его убедить как-то, что нужно сегодня пойти, а в другой раз просто сказать «слушай, ну давай, да, сегодня как-то решим...». Каждый раз нужно держать руку на пульсе, спрашивая, стараясь узнать, почему это у него происходит.
Я, кстати, недавно тоже был потрясен таким примером. Работник нашего храма, я так понимаю, всю свою молодость водил ребенка в храм; и теперь уже взрослый ребенок, сам уже отец, говорит: «Ты знаешь, самый худший день в неделе, пап, какой?». Ну, папа думает: «Наверное, понедельник, потому что день трудный». А он говорит: «Нет, воскресенье». — «А почему воскресенье?» — «А потому что ты каждый раз заставлял меня ходить в храм»...
А. Ананьев
— Ого...
Свящ. Константин
— И он сам, сам вот этот дедушка, говорит: «Я никогда не думал... То есть, с моей точки зрения все было свободно — то есть, я-то думал, что я его как бы не заставляю». А с точки зрения ребенка это было совершенное вот подавление его воли. И он не соглашался вот с таким положением дел. Его, видимо... может быть, никто не спрашивал; может быть, он сам не хотел проявлять своеволие, потому что мало ли там что «прилетит» за это, или по-другому о нем будут думать, и так далее...
Поэтому в этом смысле мы тоже не свободны. Мы думаем: а что о нас подумают другие люди, а как на нас посмотрит Бог... Потому что родители часто начинают еще манипулировать. Здесь тоже нужно понять, что родители сами должны быть здоровыми (в церковном смысле слова) для того, чтобы суметь передать вот эту атмосферу праздника в церкви...
А. Митрофанова
— А когда получается, ну вот к примеру, что дети пришли в храм там... Ну им же трудно стоять на месте — беготня там, что-то еще — и начинаются сразу «нельзя». То нельзя, это нельзя... Хорошо, если лето, к примеру, и хорошая погода — дети могут выбежать из храма и попрыгать где-то рядом. Если погода плохая, и на улицу не выйдешь просто так — и вот они получаются пленниками ситуации. Им совершенно не хочется там сейчас на чем-то концентрироваться — не то состояние, не то настроение, и вообще гиперактивность или что-то там еще...
И я вот сейчас... Со стороны взрослых как это выглядит? Пришли с ужасными детьми в храм, и вот они тут устроили, да... Детьми не занимаются, воспитанием не занимаются, родителям наплевать, родителям все равно... Родители такие благочестивые пришли и стоят молятся, в то время как их дети тут, значит, гибнут в геенне огненной... Ну вот то есть разные могут быть трактовки этой ситуации...
А если посмотреть со стороны ребенка? Ну вот его притащили; он до конца не понимает, что происходит... Ну да, он там, может быть, в воскресной школе что-то слушал; но ему трудно сконцентрироваться, и все... И получается, это такое принуждение...
То есть, это он сам не выбирает, а он просто, чтобы не расстраивать маму-папу, с ними идет. Но ему тяжело... И ему деться некуда! И еще кругом он виноват, и еще у него вот это навязанное чувство вины получается из-за того, что он себя все время неправильно ведет. Какой-то замкнутый прямо круг...
Свящ. Константин
— Да, это все ужасно, конечно. Но смотрите, я сейчас думал, что в большинстве случаев, о которых я знаю, когда ребенка заставляли что-то делать, когда его не спрашивали, не шли у него, так скажем, на поводу — то в большинстве случаев выходило все довольно-таки плохо по отношению к церкви. То есть, ребенок вырастал и к церкви не хотел иметь какого-то отношения хорошего...
Есть случаи, когда наоборот, это помогало ребенку, потому что это его стимулировало, это прививало ему дисциплину — ну, как в спорте, знаете, да — то есть, нужно впахивать, и тогда ты достигнешь результатов. В религиозном смысле это чаще всего не действует.
Поэтому здесь, мне кажется, в первую очередь родители должны быть настроены на то, что он никогда не будет вести себя так, как им хочется. И во вторую очередь должны быть настроены — те, кто служат — на это... То есть, когда наши родители приходят (приходские) и говорят: «Ой, батюшка, мой ребенок там кричал, наверное, это ужасно...». Я говорю: «Это совершенно нормально!». То есть, это совершенно нормально, и каждый ребенок на его месте должен кричать, и бегать, и так далее.
То есть, есть решение — есть детская комната, например. Вот пока все взрослые служат, молятся — дети на своем месте играют, а потом приходят просто причащаются. Если есть детская площадка на храмовой территории — это тоже решение проблемы. Есть еще одно решение проблемы — приходить просто позже. Настолько, насколько может выдержать это ребенок — то есть, отталкиваться от самого слабого. Потому что его ресурсы — они гораздо меньше, чем наши. Нельзя его заставлять молиться, или заставлять поститься, или заставлять причащаться даже.
И поэтому вот здесь очень важно, мне кажется, каждый раз именно родителям ощущать, каковы сейчас потребности моего ребенка. Потому что в первую очередь мы стараемся как будто их «воцерковить», чтоб они себя нормально вели, чтоб они не испортили вот этой общей картины... А они никогда не впишутся в прокрустово ложе наших каких-то вот церковных мнений. Потому что чаще всего родители сами недавно воцерковились. А может, они совершенно еще не воцерковились сами...
Я вот вспоминаю свое детство — если бы я пришел в храм... Меня, например, всегда раздражал запах свечей в храме. Потому что это было совершенно неестественно, нигде свечей таких я не нюхал... И сама темная атмосфера такая гнетущая храма — она меня приводила в какое-то не самое доброе чувство. При этом это мне не помешало стать священником.
Владыка Антоний Сурожский (не по аналогии вспоминаю, а просто) в детстве падал в обморок, когда чувствовал запах ладана. И он говорит: «Я этим пользовался, когда не хотел идти в храм, в притворе делал три вздоха — и я сразу опрокидывался, падал, меня уносили... и теперь все — я мог получать „амнистию“, например, на месяц — чтоб не приходить сюда»...
Но каждый раз мы вот видим, что разные плоды это приносит. И кому-то вот хорошо так, а кому-то этак...
А. Митрофанова
— Случай с митрополитом Антонием — это, конечно, человек гигантского масштаба, и у него настолько искренние отношения с Богом... Он в каком-то смысле вот как блаженный Августин — ушедший очень далеко в определенный момент, а потом... «Ну ладно, так и быть», — что-то он такое кому-то сказал...
Свящ. Константин
— Да-да-да...
А. Митрофанова
— «Хорошо, прочту я это ваше Евангелие... Сейчас (думает) самое коротенькое какое-нибудь выберу... от Марка...». Он открыл Евангелие от Марка... Шарах — и все!.. Но он уже был человеком взрослым, ответственным, сознательным... То есть, это вот был уже какой-то такой период, по-моему, послеподростковый...
Свящ. Константин
— Да, да...
А. Митрофанова
— Что-то такое... Но он прошел через вот это свой бунт, уход и так далее...
Свящ. Константин
— Как блудный сын ушел... Да...
А. Митрофанова
— Да... И вот он просто открыл это и он понял, что все, что здесь написано, правда! Он говорит, «я выбрал самое коротенькое — а оно...» — оказалось такое стремительное, что невозможно было остановиться... И вот он испытал вот это чувство какой-то первой любви, вот этих настоящих, подлинных, своих собственных личных отношений с Богом — а не по инерции то, что там передавалось в рамках традиции... Что тоже очень хорошо, правильно, замечательно... Но наверное, пока не будет личного открытия вот этих отношений с Богом, это не работает...
А. Ананьев
— Да... Вот та история про митрополита Антония Сурожского, она мне напомнила мою историю, но в другом контексте. И вашу, опять же... Самый гарантированный, верный и правильный способ вбить в ребенка ненависть к музыке — это отвести его в музыкальную школу в указанном возрасте... Причем в старшей группе детского сада — в нулевом классе музыкальной школы, и заставить его там учиться шесть лет. Сольфеджио там, музыкальная литература, специальность, хор, понимаете ли... И я знаю, что один из ста детей вырастет гениальным музыкантом, действительно талантливым. Но 99 будут выть «я не хочу!»...
И вот здесь я выступаю за свободу как бы... Против которой выступаете Вы, матушка, и Вы, отец Константин. Я выступаю за свободу. Знаете почему? Потому что... А может, не надо ему в музыкальную школу? А может, не «может не надо», а 99 процентам реально не надо? Вот не надо! Им на веку написано быть, не знаю... гениальным сантехником, и впоследствии совершить революцию в городской канализации, понимаете, а не долбить указательным пальцем ноту си-бемоль вместо си на специальности...
Если ребенок говорит «не хочу», это значит, что... не надо, может быть?
Мат. Мария
— Вы знаете, у меня как раз с музыкальной школой хороший пример. Меня отдавали туда в третьем классе, в четвертом классе, в пятом, и в шестом, и в седьмом — и каждый раз в первый класс: там из-за болезни, из-за переезда, из-за «не хочу», из-за там... «не понравился учитель»... И каждый раз, и каждый раз, когда мы проходили арпеджио и вот эти вот гаммы, я думала: ну кто это придумал! Это же китайская грамота, что ж так трудно!
А. Ананьев
— Это вы еще до этюдов Черни не дошли! Вот где ерунда...
Мат. Мария
— Мы даже не начинали этюдов Черни! Просто арпеджио... Я сидела и — как баран на новые ворота — думала: какой ужас... И поверите ли вы? В 7 классе я еще раз туда пошла! Наконец-то, последний... И у меня что-то открылось — в голове нейронные связи созрели или что, я не знаю... Я играю эти арпеджио и думаю: а что тут раньше было сложного? Объясните мне, я не понимаю...
Вот, и я закончила музыкальную школу за 4 года, ускоренно... И да...
А. Митрофанова
— И с удовольствием?
Мат. Мария
— И с удовольствием, да!
А. Митрофанова
— Фантастика...
Мат. Мария
— И с удовольствием закончила... Поэтому, может быть, да — до всего надо дорасти. Но опять же, там знаете как было интересно... Мама говорила: ну хочешь — иди, хочешь — не иди...
А. Митрофанова
— Давала ту самую свободу...
Мат. Мария
— Да... А бабушка говорила: «Нет, Машенька, у тебя талант...». Она как бы ориентировала, не просто говорила: «Нет, иди!», а вот именно ориентировала: «У тебя талант...», какие-то плюсы, что-то она... И вот пошло! Главное, все-таки, когда вот ультимативно, железобетонно «иди» — и все, и слушать тебя не хотят — вот это, наверное, самое такое ужасное...
А. Ананьев
— «Семейный час» на радио «Вера». Наши дорогие гости — клирик Крестовоздвиженского храма в Митине священник Константин Кокора и его замечательная супруга матушка Мария. Алла Митрофанова, Александр Ананьев — говорим сегодня о свободе и ограничениях в воспитании детей. Как найти баланс между детским «не хочу» и родительским «надо, друг мой, а выхода у тебя нет»...
Вспоминаю ребенка, которого родители заставляли знаете что? Мусор выносить и убираться дома... Угадаете, как они его мотивировали?
Мат. Мария
— Нет...
А. Ананьев
— Деньгами!
Мат. Мария
— Так и думала...
А. Ананьев
— Деньгами... У них была такая тарификация, на холодильнике висела: мусор вынести — столько-то рублей, в комнате убраться — столько-то рублей, что-то там еще... А, они за городом жили: машину помыть — столько-то рублей... Вот как-то вот так все это было. И ребенок так: ага, значит, мне надо столько денег — значит, я два раза уберусь в комнате, помою машину, вот... Казалось бы, хороший способ! Но есть и свои минусы. Или нет никаких минусов?
Свящ. Константин
— Я бы сказал, нет плюсов вообще...
А. Ананьев
— Почему?
Свящ. Константин
— Ну потому что мы не воспитываем в человеке...
А. Ананьев
— Вы учите ребенка обращаться с деньгами, зарабатывать деньги, нести ответственность за результат... И — да, не хочу, но — надо!
Свящ. Константин
— Но рабочие отношения не могут в семье складываться! То есть, он делает это, потому что он зарабатывает деньги, но он не делает это, потому что любит порядок, или любит своих родителей...
Мат. Мария
— Хочет помочь...
Свящ. Константин
— Чувствует перед ними какую-то, да, ответственность... Не почитает их, в конце концов, как в заповеди сказано. И поэтому, мне кажется, ложные вот такие мотивации — они превращают человека просто вот...
А. Ананьев
— Отец Константин, дорогой! Ну там же не написано: любить маму — 800 рублей, любить папу — полторы тысячи. Там написано: убраться дома! Это то, чего ребенок может не хотеть — и это нормально!
Мат. Мария
— Ну мама тоже может не хотеть убираться — но папа же не назначит ей зарплату...
А. Ананьев
— Папа ей вообще все деньги отдает! (смеются) Что значит зарплату...
Мат. Мария
— Но за... отдельно не идут дотации...
А. Ананьев
— Он все, что приносит, все отдает ей — все мое твое... Разве нет?
А. Митрофанова
— Да... Здесь немножечко про другое. Мне кажется, то, о чем отец Константин сказал, на своем опыте я это испытывала. Страшно не любила убираться и вообще вот это вот все. Причем я помню какие-то страшные такие картины, правда, от которых мне сейчас чудовищно стыдно. Мама, придя с работы, отпахав пять дней, от звонка до звонка... И вот пятница, и она из последних сил моет полы в квартире; а я сижу на диване и смотрю телевизор... И я себя помню в этом состоянии, и я помню, что меня что-то там кололо внутри... И я помню, как мне не хотелось вот этим всем заниматься...
А потом что-то, вы знаете... Что-то просто перещелкнуло. Вот, наверное, лет 11-12 мне было... Вот просто перещелкнуло. Может, попозже чуть-чуть — это надо у мамы уточнить, когда там у меня это перещелкнуло. И я стала там, например... Помоешь посуду, раз-раз-раз там, быстро, всю раковину, все быстренько так... И я помню еще, что мама отметила это и рассказала своим подругам с работы, когда мы вместе там отдыхали на турбазе где-то... Они говорят: да-да, мы заметили — в ней просыпается женщина...
При этом, понимаете как... Мои ровесницы и подруги по нашему дому, с которыми мы вместе играли во дворе — они-то как раз дома убирались. То есть, у них было дома все в порядке. Мы примерно все одного возраста, но у меня вот этот какой-то сдвиг ментальный произошел только там где-то к 12 годам. Не знаю почему, но для меня стало это абсолютно естественно...
А. Ананьев
— Дети, перестаньте шуметь — там женщина просыпается! (смеются) Ну то есть, ты предлагаешь, другими словами, расслабиться...
А. Митрофанова
— Не знаю...
А. Ананьев
— И надеяться на естественный ход событий...
А. Митрофанова
— Я не знаю...
А. Ананьев
— На естественный ход вещей?
А. Митрофанова
— Я не знаю, но вот...
А. Ананьев
— Что однажды ребенок вырастет, вот как матушка, и в ней проснется музыкант; а другая девочка там будет ничего не делать, ничего не делать, а потом раз — и в ней проснется будущая мама и будущая жена и будущая домохозяйка; а мальчик будет вести себя из рук вон плохо, а потом однажды в нем проснется приличный мужчина... Да не бывает такого!
Свящ. Константин
— Смотря в какой области. Если про религиозную, то она вообще очень отличается от бытовых всяких вот этих вещей...
А. Ананьев
— Я про любую область. Считая, что вот желание или нежелание ребенка — это на самом деле очень важно. Это то, к чему надо прислушиваться! В то время как любая, как мне кажется... Я не специалист в педагогике, я педагог-любитель, и то только в отношении жены и собаки... Вот мы в отношении детей знаем: вот это ты должен, вот это ты должен... «Хочу — не хочу» — ну, мне это не очень интересно. Мы об этом поговорим с тобой в твое свободное время на каникулах через пару лет... Вот. А вот это, вот это, вот это ты должен! Вот так ведь все, правильно, получается?
Мат. Мария
— Я хотела сказать, да, про принуждение и про вот это — когда «не проснулось» еще... Ведь очень важно, как родители к этому относятся. Ведь одно дело — можно говорить постоянно ребенку «вот какой у тебя бардак, да какой ты поросенок...» и так далее... «да что из тебя выйдет»... А можно сказать: «Ты, видимо, еще не дорос, ты, видимо, сам бардака не видишь. Давай вместе. Я верю, что через пару лет у тебя это проснется». И это же программирование, собственно говоря. Мне кажется, это очень важно, и нельзя тоже упускать тоже из внимания. И пример...
Свящ. Константин
— Да...
Мат. Мария
— Вот у Аллы мама мыла полы — и у ребенка капало вот это вот в голову, капало... Вода камень точит...
Свящ. Константин
— Нет, ну у кого-то капает, а дальше ничего не точит...
А. Ананьев
— Ничего не точит...
Свящ. Константин
— Александр вот об этом... Но опять же, может быть, срединный какой-то вариант. Есть вещи, о которых мы не спрашиваем детей...
Мат. Мария
— Ну да... Чистить зубы...
Свящ. Константин
— Хочешь ты в школу, да, не хочешь — нужно идти в школу. Это совершенно нормально. Потому что мы верим, что ты сможешь выучиться, стать порядочным человеком и так далее... Чистить зубы, исполнять какие-то правила, убираться, опять же, дома — но все это нужно с должной мотивировкой преподносить. Так как не просто это наше желание, и мы хотим вот над тобой довлеть, а это будет полезно для тебя самого или самой...
Но при этом, я вот повторюсь, в религиозной жизни чаще всего так вот не действует, что ты «должен». Потому что вот как мы на владыку Антония ссылаемся, должна проснуться в какой-то момент вот эта осознанность. И может быть, она проснется очень поздно...
А. Ананьев
— Сегодня мы говорим о свободе и ограничениях. И вот очень важный вопрос все-таки — еще раз обращаюсь к Вам, отец Константин. Матушка в начале программы сказала, казалось бы, неважную вещь — но на мой взгляд, она чрезвычайно важная. Мы деткам не то чтобы запрещаем — а в нашей жизни нет компьютерных игр. Ну нету, да — просто нету и все.
Но в жизни других детишек-то они есть! И вот здесь... Вот здесь дети начинают чувствовать разницу какую-то — что им «недодают»; может быть, их несколько... не скажу обманывают, но обделяют в возможностях и свободе... Есть ли это проблема? А если есть, то как вы ее решаете?
Свящ. Константин
— Пока такой проблемы нет. Но это не только в их жизни. Это в нашей жизни нет компьютерных игр...
А. Ананьев
— То есть, как мама и папа, так и дети?
Свящ. Константин
— Да. Я сам не сижу за компьютером, я сам не играю ни в какие игры. У меня была игра, но как только я почувствовал, что она у меня начинает, так сказать, занимать больше времени, чем нужно — я просто ее удалил. Да, это было, кстати скажу, тяжело... Вроде шутки шутками вот эти все вещи...
Мат. Мария
— Там и игра была такая примитивная — машинки...
Свящ. Константин
— Совершенно примитивная... И мне это так понравилось — опять же, каюсь, да. Но мы, как вот сказали, своим примером должны помогать им становиться вот теми, кем мы хотели бы их видеть...
И поэтому проблема такая абсолютно существует; и более того, мне кажется, с возрастом она будет еще более увеличиваться — потому что с большим количеством детей наши дети будут знакомиться и больше узнавать что-то о мире. Но при этом самое главное, мне кажется — сформировать у них какое-то ядро, которое позволит им чувствовать себя полноценными... Несмотря на то, что они будут чем-то отличаться от других детей.
Есть у тебя телефон или нету — это на твое качество жизни не должно никак влиять. Хороший у тебя телефон или плохой, есть ли у тебя компьютер или нету... И так далее и такое прочее. То есть, никакие материальные не могут сделать тебя лучше или хуже...
А. Ананьев
— Ну а прежде чем мы уйдем на короткую паузу — полезная информация на радио «Вера». Вот в отношении — я просто вспомнил — в отношении детей и компьютеров, интернета... Ведь все равно возникает проблема с доступом к безграничному потоку не всегда полезной, не всегда правильной, не всегда легитимной информации. Вот это может быть очень вредно и даже опасно. И вот как в этой связи найти баланс между ограничениями, какие есть инструменты?
Вот оказывается, в национальном проекте «Цифровая экономика» есть направление «Информационная безопасность», где как раз молодых родителей учат, как рассказать детям о безопасном поведении в интернете; какие кнопки элементарно нажать, чтобы дети не оказались, где они не должны оказаться. Вот запустилась всероссийская программа «кибергигиены» — оказывается, есть и такое, и о ней можно узнать на сайте проекта «Цифровая экономика».
Мы вернемся к этому разговору буквально через минуту полезной информации — не отходите далеко.
А. Ананьев
— «Семейный час» на радио «Вера». Мы продолжаем разговор с нашими дорогими гостями — клириком Крестовоздвиженского храма в Митине священником Константином Кокорой и его замечательной супругой матушкой Марией. С вами здесь — Александр Ананьев и Алла Митрофанова...
А. Митрофанова
— Кстати говоря, Мария, вот Вы сказали, что ваш ребенок старший очень любит книжки читать. Поделитесь, пожалуйста, опытом, как вам это удалось!
Мат. Мария
— Это удалось нам очень легко. Во-первых, мы с супругом — люди читающие. Особенно супруг — невероятно читающий. Человек-книга такой, знаете. У него всегда книга...
Свящ. Константин
— Книжник...
Мат. Мария
— Книга к руке приросла...
А. Митрофанова
— Книжник настоящий...
А. Ананьев
— И фарисей... (смеются)
А. Митрофанова
— Но не фарисей...
Мат. Мария
— Да... Ну то есть банально — собственный пример. А во-вторых, мы читали с самых-самых... ну, не с пеленок, но почти вот — начиная с года, и так далее и так далее. То есть, ребенок это впитал. И теперь, когда я рассказала нашей дочери, что бывают дети, которые не любят читать — она так смеялась! Говорит: «Мам, да ты шутишь! Да не может такого быть!». Она как бы не поверила просто мне...
Вот два очень действенных, значит, способа...
А. Митрофанова
— Читать вместе и читать самим, чтобы ребенок видел пример...
Отец Константин, тогда вопрос к Вам: Вы — человек, который сросся с книгой, для Вас она стала новой частью тела, судя по всему...
А. Ананьев
— И за обложками книг прячетесь от семейных обязанностей по дому... (смеются)
А. Митрофанова
— Я такого предполагать не рискну... Отец Константин, как Вы время и силы находите на то, чтобы читать? Сейчас, как правило, в этой изматывающей жизни максимум, на что может хватить — это, не знаю... включить там что-нибудь, какую-нибудь... полсерии чего-нибудь посмотреть — и отрубиться. А Вы читаете. Это же энергозатратно!
Свящ. Константин
— Ну, во-первых, у меня есть интерес. Мне кажется, все зиждется на интересе. Если тебе интересно — ты найдешь обязательно время. Пускай даже, как Вы сказали, на полсериала — вот я на полстраницы хочу найти это время. Во-вторых, я отрываю время от отдыха. В-третьих, я всегда ношу с собой книгу и в любой момент времени, когда есть свобода, я начинаю сразу читать...
А. Митрофанова
— В любой непонятной ситуации...
Свящ. Константин
— Да, не могу не читать...
А. Ананьев
— Хочу спросить Вас, а какую книгу Вы с собой носите сейчас, вот на радио «Вера» принесли?
Свящ. Константин
— Сейчас мы принесли две книги. Одна — «Дневники» отца Александра Шмемана...
Мат. Мария
— Ну, это я взяла...
Свящ. Константин
— Это Маша взяла, я ее просто тащил... А вторая — это отец Алексей Уминский, «Ребенок в церкви» называется...
А. Митрофанова
— Как раз вот кстати...
Мат. Мария
— Как раз...
Свящ. Константин
— Но я читаю параллельно книг пять, и каждый раз это по какой-то необходимости — потому что я всегда говорю проповеди, всегда общаюсь с людьми, веду какие-то курсы, и мне всегда нужно быть в теме и в деле. И поэтому я вот и питаю интерес, а с другой стороны — просто по какой-то необходимости это делаю...
А. Ананьев
— Вот вам и ответ, друзья, на вопрос, почему современные дети не читают — это потому что современные взрослые некоторые отказываются читать, и последний раз книжку видели в 11 классе. Если родители читают — дети неизбежно будут читать, хотите вы этого или нет. А если родители сидят в телефоне весь вечер, то и дети будут неизбежно сидеть весь вечер в телефоне. Жизнь устроена очень просто — не надо воспитывать детей, надо воспитывать самих себя...
Кстати, мне тут сообщили опытные психологи, что, оказывается, само понятие «воспитание детей» — оно ведь молодое. Еще сто лет назад — ну хорошо, 120 лет назад — детей никто не воспитывал. Не было такого: «воспитать детей». Дети просто были, но никто не занимался «воспитанием»... Педагогики как таковой не было. Были вещи, которым надо научить детей. Но воспитывать детей — такого не было...
Это к разговору о... помните, у нас был однажды разговор о том, что «в ресурсе», «не в ресурсе» — раньше тоже этих терминов не было... Так вот и воспитания тоже не было. Никто не воспитывал детей. У детей были ряд обязанностей. Причем с возрастом этих обязанностей становилось все больше. Вариантов «хочу — не хочу», «я рожден не для этого», «я не рожден быть крестьянином, я хочу быть скульптором» — ну не было такого разговора. Ты родился в крестьянской семье — ты будешь крестьянином, иди убирай за коровой. Точка, все — нет никакого обсуждения...
И может быть, вот когда мы говорим о естественном ходе вещей — может, это и есть естественный ход вещей? А все остальное — это нам 21 век «подкузьмил»... И портит нам жизнь с этими предрасположенностями, талантами детей, детской свободой, правом сказать «да/нет», «хочу/не хочу», детской индивидуальностью...
А. Митрофанова
— Да-да... А в основе всего этого лежит потребление — чтобы последний гвоздь забить...
А. Ананьев
— Я вот про потребление не знаю... Хотя в конечном итоге да, все упирается в потребление... Может быть, мы слишком — в самом негативном смысле — умные стали во всех этих смыслах? И надо как-то проще? Вот есть обязанность... Помнишь, мы с тобой... Я вспомнил, о чем я хотел сказать.
Мы не так давно говорили с протоиереем Максимом Первозванским — между прочим, тоже отцом, по-моему, девятерых детей... И он сказал, что с детьми вообще-то, на его взгляд, разговор должен быть короткий: «Друг мой, это твой долг — учиться, и учиться хорошо. Вот сейчас это — твой долг. Твое хочу/не хочу, могу/не могу не рассматриваются как вариант. Это — твой долг». И вот на таком языке с детьми и надо говорить на каком-то этапе. Просто «должен»...
Меня это тогда смутило. Не сломает ли это ребенка? Не заставит ли расти в том направлении, в котором ему Господь вообще расти не предполагал? Ну вот он так считает... А как считаете вы?
Свящ. Константин
— Нет, если учиться — конечно! То есть, есть базовые какие-то вещи, о которых человек должен знать все вдоль и поперек. Он должен выучиться, он должен знать этикет, он должен читать — он должен это... Потому что если он хочет стать человеком, то он обязан просто это делать. Но не только это должно стать мотивировкой, но и что-то более такое, мне кажется, глубинное...
В случае отца Максима это, наверное, действенный способ. Может быть, кстати, не ко всем тоже детям он подходит и не ко всем родителям даже. Поэтому опять же мы упираемся в эту пресловутую индивидуальность. То есть, где-то так, а где-то по-другому. Может быть, сначала так, а потом по-другому, а потом опять возвращаться к тому, от чего мы сами ушли...
Потому что сама жизнь человеческая — она настолько творческий вызов, что мы должны вот оперировать каждый день новыми какими-то способами... как мне кажется...
Мат. Мария
— Ну конечно... Потому что есть еще... Ладно младшая школа, но есть ведь еще опасные подростки, которые могут сидеть в депрессии, которые все прозевали, а ему говорят: ты учиться должен... А он жить-то толком не может, а вот с ним вот так... Все да, постоянно, мне только кажется, надо руку на пульсе держать...
А. Митрофанова
— Да, сейчас Вы про подростков в переходном состоянии сказали... Это действительно ведь часто бывает: вроде как и в систему запретов и ограничений ребенок вписывается идеально, и вообще он очень «удобный». Его научили тому, как не надо — то не надо, это... А на выходе он абсолютно несчастен — из-за вот этого разрыва между представлением о жизни и тем, что есть у него, и неспособностью коммуницировать с окружающим миром у него начинаются сдвиги психические, приводящие к страшным последствиям. В том числе, да, к таким летальным исходам...
И с этим что делать? То есть формально как раз — пожалуйста, все ограничения соблюдены, ребенок удобный; а при этом — вообще не жизнеспособен. Психологически, социально, внутренне просто — духовно тоже надломлен... Как это происходит вообще? Ну то есть, что, в какой момент, где пошло не так, почему это так?
А. Ананьев
— Здесь нужен творческий подход... Как, впрочем, и во всем... Я знаете что вспомнил? Была история про одного московского священника, уважаемого протоиерея, у которого был сын-подросток... И к стыду своего отца, он увлекался музыкой премерзкой-богомерзкой известной группы, в песнях которой были всякие матерные слова нехорошие — много-много матерных нехороших слов...
Так вместо того, чтоб своему сыну-подростку этому батюшке взять и сказать: «Сын, я запрещаю тебе всем своим родительским авторитетом слушать музыку эту твою богомерзкую», он сказал тогда следующее: «Дай-ка мне эту кассетку, сынок — я тоже буду в машине слушать» (тогда кассеты были)...
И реально ездил с сыном, и включал кассету с этой ужасной музыкой! И еще и погромче, и еще и кивал, и подпевал... И сын в конечном итоге не выдержал и сказал: «Пап, я так больше не могу, прекрати, пожалуйста! Прекрати, это ужасно». Больше сам не слушал, и папа не слушал... Это вот — вместо того, чтоб запретить. Замечательная история...
Мат. Мария
— Гениально...
А. Ананьев
— Да-да, она мне очень нравится. В этом отношении, наверное, так же работает с интернетом, и с компьютерными играми... Не знаю, может быть, можно найти какой-то способ не запретить вот так напрямую, но объяснить... ну, как это выглядит со стороны, и к чему это может привести... Наверное, вот отчасти... Ну, у вас просто еще детки маленькие...
Свящ. Константин
— Угу...
А. Ананьев
— Пока еще вы не столкнулись с критическим мышлением подростка, когда он все ставит под сомнение, в первую очередь — авторитет родителей... это неизбежный этап роста и развития человека. Да, отец Константин?
А. Ананьев
— Да, я хотел сказать, у меня был такой пример, когда я вел как раз у подростков курсы, и в какой-то момент стал общаться с одной из девушек... Причем встречались мы один на один, и она меня всегда провоцировала — провоцировала тем, что говорила, как в храме плохо, как не хочется молиться... И в какой-то момент я просто понял, что она это говорит лишь для формы, а на самом деле все не так плохо, не настолько ужасно.
Мы как-то дошли до темы суицидов, и она говорит: знаете... А она из многодетной семьи, церковной многодетной семьи... И она говорит: «Я вот порежу себе вены». Я говорю: «Слушай, ну зачем, ты же там...». В следующий раз: «Я вот из окна выкинусь»...
И постольку поскольку она привела столько таких примеров, я думаю: так, надо прямо сделать отдельное занятие, посвященное этой теме. Я собрал всех подростков, прочитал все, что можно, по криминалистике, на тему душепопечения по поводу суицидов — ну в общем, все темы с психологической точки зрения, других каких-то... И просто им выдал все на-гора в течение двух часов. И после этих двух часов была прямо такая гробовая тишина... Я говорю: «Вы все поняли?». — «Да»...
И вот больше эта девочка вообще ко мне никогда не подходила насчет вот этих вопросов суицида. Почему? Потому что я описал все, что будет с их родителями, с ней самой, с ее душой после того, как она это сделает... Что будет, если не получится так уйти из жизни — потому что многие суициды не заканчиваются так, как хотелось бы тем, кто себя убивает; что будет вообще, так скажем, с их семьей, не только с родителями; что будет с родом, и так далее...
И вот эти все вещи — они потом оказались для них именно в таком свете, в каком на самом деле есть. Поэтому стоит, может быть, и проговаривать даже, к чему это приведет. Будет вот так, так и так. Абсолютно точно, в 100% случаев будет именно вот так, а не по-другому...
И поэтому конечно, мне кажется, в любом, так скажем, нетрадиционном поведении подростков кроется некий вызов... Вот какой-то системе, может быть, которую мы им предложили; какой-то действительности, с которой они еще не могут совладать, и поэтому они хотят быть какими-то другими, нежели какими мы хотим их видеть...
И поэтому стоит, мне кажется, каждый раз идти хоть чуть-чуть навстречу, и пытаться примерить к себе вот эти их правила. Потому что мы себя, кстати, очень быстро забываем. Я когда с родителями общаюсь, они мне жалуются на своих детей: «Батюшка, наверное, она бесноватая»; я говорю: «Почему?» — «Да что-то в храм не ходит давно». «Батюшка, наверное, он стал сатанистом. — Почему? — Ну, он крест с себя уже снял там...».
Я говорю: «Вы когда сами стали ходить в храм?» — «Ну, совсем там недавно...». Или — «10 лет назад...»; но при этом — только 10 лет! То есть, 30 лет вы вообще не ходили в храм, вы проходили постоянно мимо, а может, даже крестик не носили...
Но при этом мы сгущаем краски тогда, когда нам вот религиозная система наша подсказывает, что здесь вот красный свет, сюда не ходи, там не ходи, там не слушай, то не смотри, с тем не общайся, и так далее... Но конечно, все это, может, только с опытом приходит... Мне просто повезло — я в 17 лет пришел в храм...
А. Ананьев
— Мне повезло еще больше — я в храм пришел в 40 лет. И абсолютно осознанно, буквально прибежал, ухватившись за ручку тяжелой двери храма как за спасательный круг буквально, последнюю возможность спастись...
А. Ананьев
— «Семейный час» на радио «Вера». Клирик Крестовоздвиженского храма в Митине священник Константин Кокора и его супруга матушка Мария, мама двоих детей и, что важно, директор воскресной школы. Алла Митрофанова...
А. Митрофанова
— Александр Ананьев...
А. Ананьев
— И вопрос к матушке. Вот директор воскресной школы... У вас в школе есть такая доска пробковая, а на доске такая бумажка в красной рамке, а на этой бумажке написано: «Ученикам воскресной школы запрещается...» — и там список запретов того, что запрещается ученикам воскресной школы?
Мат. Мария
— Вы знаете, как раз пробковой доски пока нет у нас. У нас новое здание, еще не одной доски толком нету, поэтому ничего не висит. Но не планируется введение таких листков. Единственный листок запретный, который я все-таки думаю повесить — это то, что телефоны на уроках нельзя, и на переменах желательно тоже, потому что старшая группа выходит и на переменах друг с дружкой играет вот в эти стрелялки в телефоне... Это выглядит совершенно ужасающе, и я ругаюсь и говорю: «Убери сейчас же». Вот, и я с родителями, конечно, буду это обсуждать. Такое, наверное, будет. Все остальное — нет...
А. Ананьев
— В ряде московских общеобразовательных школ, если я правильно понял — по крайней мере, я услышал — собираются вводить примерно то же самое, что в японских, европейских и американских школах: специальные ящички такие типа сейфов с решеточками, где каждый ученик будет убирать свой мобильный телефон...
Но они же хитрые все жуки! Они же будут приносит по два...
Свящ. Константин
— Второй, третий...
А. Ананьев
— Второй, третий будут приносить...
Мат. Мария
— Ага, в обувь прятать...
А. Ананьев
— Да, будут отдавать какой-нибудь старый бабушкин, а свой — будут на переменах в стрелялки играть... С ними же это... Это запрет или рекомендация у вас?
Мат. Мария
— Вы знаете, дети обычно рекомендации не очень понимают...
А. Ананьев
— А запреты они понимают?
А. Митрофанова
— Да и взрослые не понимают рекомендации...
А. Ананьев
— Я знаю двух взрослых, которым была запрещена одна вещь вообще...
Мат. Мария
— Да, я помню таких... Нет, смотрите... Вот был у меня урок, как раз год начался недавно, и я у старших первый раз вела... И я так вижу, что им трудно — вот он у них в кармане лежит, и у них прямо руки дрожат все время. Я говорю: «Что у вас там такое? Ребят, давайте вы их сдадите», — и они, кажется, даже сами это предложили: «Давайте мы отдадим — нам проще будет». Они сдали — и как-то выдохнули, вот правда! Им самим так легче...
А. Ананьев
— Есть, кстати, прекрасная игра для современных молодых взрослых, которые собираются в ресторанах большой компанией. Алечка, я, по-моему, тебе не рассказывал...
А. Митрофанова
— Кто первым посмотрит в телефон — тот платит за всех...
А. Ананьев
— Да, телефоны кладутся в центр стола вот так вот, и первый, кто возьмет в руки свой телефон — за всех платит...
Мат. Мария
— Здорово!
А. Ананьев
— Прекрасная игра, да. Ну, это к разговору о том, что действительно непросто... Почему я об этом заговорил? Запреты в жизни ребенка, на мой взгляд, не работают — по одной простой причине: я не спроста вот тут сделал легкий элегантный намек на евангельскую... историю ветхозаветную об Адаме и Еве... Вот живет ребенок — живет, живет — живет, а потом ты ему возьми да скажи: «Ребенок, вот делай все, что хочешь, но я запрещаю тебе идти на второй этаж в дальнюю комнату». Знаете, что случится в следующую же минуту?
Мат. Мария
— Да...
А. Ананьев
— Ребенок понесется туда, в эту маленькую дальнюю комнату... А там, конечно же — призрак дедушки и большие проблемы для ребенка...
А. Митрофанова
— «Во все комнаты входи, — сказал Синяя Борода своей жене, — но только вот эту не открывай никогда»...
А. Ананьев
— Ты сейчас мужа поправила, я правильно понял? Я запрещал тебе мужа поправлять вообще, при любых обстоятельствах... (смеются) Видите, не работают запреты!
Мат. Мария
— Не работают, да...
А. Ананьев
— Более того — они провоцируют на то, чтобы нарушить этот запрет! В этой связи, может быть, не имеет смысла запрещать ребенку вообще ничего? А вот как замечательный протоиерей из этой московской истории — не запрещать слушать, а извернуться как-то, изобрести способ такой, показать, что... ну, нелепо это...
Или, о — есть же еще прекрасный способ. Такой очаровательный родительский шантаж, к которому часто мамы прибегают: «Ой, как я это люблю» (в больших кавычках)... «Сынок, ты, конечно, можешь продолжать это делать, но ты даже не представляешь, как мамино сердце плачет каждый раз, когда ты включаешь этот канал»...
Ну это же неправильно... Или, судя по лицу отца Константина, правильно?
Свящ. Константин
— Ну, может быть, это и шантаж... Но с другой стороны, это некая отдача вот этой свободы... Но при этом ты говоришь, что будет — как мы сейчас вспомнили про это дерево...
Во-первых, не факт, что Господь сразу им сказал не есть. То есть, они доросли до какого-то, скажем, возраста, когда они могли уже отвечать за свои поступки; и тогда Он им говорит уже: вот этого не стоит делать...
А во-вторых, с детьми смотря какого возраста действуют или не действуют запреты. Потому что часто мы слишком много уделяем внимания тому, чтобы вот ребенку что-то рассказать, показать... У меня просто был случай зимой — моих детей там один мальчишка обидел, и я говорю: «А почему вы ко мне не подошли?» — «Ну, ты был занят...». То есть, у них впечатление такое, что я постоянно занят... Я говорю: «Я не был занят, я просто смотрел со стороны и думал, что вы все-таки подойдете...».
И я начинаю им читать какую-то лекцию по поводу того, что вот вы должны подходить, делитесь своими там страхами... Потом спрашиваю своего ребенка, говорю: «А ты, говорю, услышал меня, сыно?». Он такой: «Да...» и говорит: «Пап, а вот можно я машинку...». А я говорю: «О чем я сказал?» — «Ааа...» — «То есть, говорю, ты ничего из этого не услышал?». Он такой: «Ну, нет... Ничего и не понял». Дочь спросил — она все поняла...
То есть, какие-то вещи — да-нет, хорошо-плохо, холодно-горячо — они действуют до определенного возраста. Потом уже нужен вот этот диалог. Но запреты — я не думаю, что они не действуют. Мне кажется, они действуют...
А. Митрофанова
— Замечательный запрет тут вспомнила, в кавычках — у кого-то в соцсетях подсмотрела такую картинку-мотиватор: «Предложила сыну побриться налысо или покрасить волосы в зеленый цвет — по своей инициативе мальчик пошел в парикмахерскую, аккуратно подстригся и теперь ходит стриженый и причесанный»...
Ну то есть, от противного — вот этот вот протест... Здесь понятно, что это юмор; но мне кажется, юмору тоже должно быть место в жизни...
М. Мария
— Тоже должно быть место, конечно... Но просто если у нас сейчас, как мы говорили, век осознанности, и мы хотим воспитать осознанных людей, то я вообще вижу все запреты — даже с маленькими детьми — с кучей оговорок и на их доступном языке, чтобы он понимал хоть как-то, почему я это запрещаю. Что я это не с потолка беру, что я не такой, значит, варвар и... вассал моего вассала... доминирую, властвую, унижаю — нет. Потому что я его люблю, и я это всеми доступными для моего красноречия средствами ему пытаюсь донести. И это работает... Пока...
Свящ. Константин
— А он хочет еще динозавра... И еще вот это «хочу», и вот это...
А. Митрофанова
— Та-ак...
Свящ. Константин
— Я говорю: «Мы условились, что ты у нас до дня рождения ничего не просишь». — «Ну да, но зачем ты мне об этом напомнил! Теперь я буду грустить из-за этого... Мама, а можно все-таки что-нибудь купить?». — «Папа же сказал нет». — «Мам, ну вот я же пойду зубы лечить, мне тяжело это как-то переживать, может все-таки?»...
А. Митрофанова
— Манипуляции чистой воды... И что вы с этим делаете? Ведетесь или...
Мат. Мария
— Ну, мы договариваемся, что если мы решили — то вот нет...
Свящ. Константин
— Он, кстати, чувствует это...
Мат. Мария
— Он плачет... Дети очень чувствуют, где можно продавить, а где нет. И конечно, если он и так, и сяк, а мы не продавливаемся, у него вырастает что-то...
Свящ. Константин
— При этом не просто нельзя, а я ему апеллирую к опыту: у тебя только что появился скорпион, только что тебе купили сай и кинжал, недавно ты обнаружил там какого-то забытого динозавра... То есть, у тебя есть много игрушек, ты просто ими не играешь...
Поэтому всегда есть решение какой-то проблемы. Пускай даже с помощью запрета — но запрета такого рационального...
А. Митрофанова
— Договориться и объяснить...
Мат. Мария
— Да, да...
А. Ананьев
— Объяснить и договориться...
А. Ананьев
— По поводу «договориться и объяснить» я вспоминаю мой любимый диалог из семьи моих родственников, с мальчиком (по-моему, младшие классы), которому надо было пойти сделать прививку, а он спокойно отказывался: «Я не пойду. Я не пойду-у! Вы слышите? Я не пойду! Вы не поняли? Я буду орать...». На что мама вздохнула и говорит: «Хорошо... Если ты пойдешь, я дам тебе на карманные расходы тысячу рублей, понимаешь?». Он помолчал и дал ответ, который можно выбить просто большими буквами на красном мраморе и повесить на входе в школу: «Полторы, — сказал мальчик, — и орать буду мало»...
Мат. Мария
— Вот это да...
А. Ананьев
— Да, очень хорош... А у нас с Аллой Сергеевной в доме есть три запрета. Озвучивать их не буду, но один из них можно. Это не открывать дверь никому, если меня нет дома. Кто бы ни звонил в дверь — ну просто нет. Все может быть — ты не открываешь дверь, если меня нет дома, все — не подходишь, не открываешь. Это просто правило безопасности. Мы... Если она открывает — я ее бью, наказываю — ну, что ж делать... (смеются)
Свящ. Константин
— Она знала...
А. Митрофанова
— На что шла...
А. Ананьев
— А есть еще два запрета, которые озвучивать не буду... Есть ли в вашей семье, отец Константин, не спрашивая, может, какие, но запреты, которые существуют между родителями?
Свящ. Константин
— Гласные — то есть, мы договорились о них?
А. Ананьев
— Ну, о которых все знают — может, вы и не договаривались...
Мат. Мария
— Именно между нами, детей не касаются?
А. Ананьев
— Да, между вами...
Мат. Мария
— Надо подумать...
А. Митрофанова
— Судя по всему, нет...
Свящ. Константин
— Мне тоже кажется, нет...
Мат. Мария
— Запреты... Нет...
А. Митрофанова
— А в отношении детей, в таком случае?
Мат. Мария
— Есть — не выяснять отношения при детях. Но это не запрет, а правило...
А. Митрофанова
— Это правило, да...
Мат. Мария
— Ну, запрет, хорошо — ругаться при детях, ссориться как-то при них... Да, запрет, наверное, как-то критиковать друг друга при детях — папа сказал одно, а мама — нет, будет по-другому...
А. Ананьев
— Ну, это то же самое...
Свящ. Константин
— То же самое...
А. Ананьев
— Выяснять отношения...
Свящ. Константин
— Значит, нету...
А. Ананьев
— Кстати, вот этот вот запрет — это как раз то, о чем я говорю. Запрещаем друг другу — я тебе, ты мне. Не, это очень хорошее правило! Это очень хорошее правило... У меня знакомая семья, у них есть тоже правило. Оно, правда — не запрет: «Если мы хотим с тобой поругаться — чувствуем, что речь идет уже к какому-то скандалу — мы пойдем ругаться, но в кафе, мы просто дома не ругаемся»... Не потому, что там дети — у них, по-моему, детей нету... «Мы просто будем ругаться там — выносим, так сказать, весь сор из избы, поругаемся — а потом вернемся уже домой»...
А. Митрофанова
— Ну в том плане «сор из избы», что в дом... чтобы пространство дома не ассоциировалось с какими-то сложными словами, диалогами...
Свящ. Константин
— Скандалами...
А. Ананьев
— Чтоб солнце не зашло во гневе...
А. Митрофанова
— И при этом когда оба понимают: вот мы домой вернемся — уже мы будем в другом состоянии. Своего рода тоже такое программирование — в хорошем смысле этого слова... Ну вот смотрите, между вами по большому счету нет каких-то договоренностей о запретах... В отношении детей какие-то запреты, которые вы проговариваете с ними в обязательном порядке... То есть вот, у них нет игровых приставок — это же не запрет?
А. Ананьев
— Их просто нет...
Свящ. Константин
— Их просто нет...
Мат. Мария
— Их просто нет, да... Запрет драться...
Свящ. Константин
— Драться, да... Не открывать дверь...
А. Митрофанова
— Ну тоже... Это то, что связано с безопасностью — и драка, и дверь... Да, да...
А. Ананьев
— В английском языке есть слово «curfew» — ну, что-то вроде комендантского часа... Ну, я имею в виду, тот, после которого надо прийти домой... Ну, у вас еще возраст...
Свящ. Константин
— Ну, еще возраст такой, да, они без нас...
А. Ананьев
— И потом, в большом городе, наверное, все-таки детей одних до 45 лет отпускать не стоит (смеются) — лучше пока в сопровождении родителей... Последний вопрос, очень короткий. Наказание: да или нет? Наказываете или нет?
Свящ. Константин
— Ну, если это считать наказанием, то наказываем...
А. Ананьев
— Что «это»?
Свящ. Константин
— Мы говорим, что они не получат что-то, что планировалось, может быть, получить, если они поступили не так, как было необходимо, или как мы условились...
А. Ананьев
— Ну, это шантаж...
Мат. Мария
— Нет, это наказание — в смысле не лишение чего-то рядового, а лишение каких-то...
Свящ. Константин
— Определенных вещей...
Мат. Мария
— Как призов там, вкусняшек...
А. Митрофанова
— Бонусов...
А. Ананьев
— Это не вариант — «в ближайшую неделю не получишь еду»?
Свящ. Константин, Мат. Мария
— Нет, нет...
Свящ. Константин
— Ты получишь еду, но не получишь того, что хотел...
Мат. Мария
— Ну вот, например, любит она играть в свои куколки — и вот поссорилась с братом, еще и подрались — все, какое-то время ты не играешь в куколки. Для нее вот это вот такое прямо...
Свящ. Константин
— При этом, опять же, объясняем. Я говорю: я же предупреждал, я вам говорил, я пытался как-то вас привести в чувство. Если вы отказываетесь — ну, придется вот так делать... Куда-то не пойдем... Бывает, выходим — ведут себя полностью неадекватно, я говорю: «Слушайте, ну мне сейчас придется идти обратно»...
Мат. Мария
— И приходят, и приходят, да...
А. Ананьев
— И приходят?
Мат. Мария
— Пять минут — и пришли...
Свящ. Константин
— А что делать? Через пять минут я говорю: я больше гулять не буду, потому что...
А. Ананьев
— А как это... К чему это ведет? То есть, они не затаивают обиду, не расстраиваются? Или делают правильные выводы?
Свящ. Константин
— Я стараюсь с ними так говорить... Например, Лиза ложится даже — я подхожу и говорю: «Лиз, я вот сегодня поступил именно вот так и так не потому, что я тебя не люблю — а именно потому, что я тебя люблю, и не хочу, чтобы ты себя на людях так вела. Потому что это выглядит совершенно неадекватно. И поэтому она говорит: «Пап, я все понимаю». Я говорю: «Ну ты же понимаешь, что я правильно поступил?» — «Понимаю». И все, мы миримся...
Ну я стараюсь наладить такие отношения, чтобы был какой-то отклик, чтобы не в одну сторону — я только нравоучаю и говорю, почему я так поступил. То есть, если они не довольны — я им говорю: «Ты скажи, если я неправ, если что-то тебе не понравилось»... Если где-то я перегибаю палку — я сам подхожу, прошу прощения и говорю: «Да, вот здесь я сам реально виноват»...
А. Ананьев
— Если дети в современных семьях хотят, чтобы родители от них отстали, они выработали ужасную фразу — цепанули ее от взрослых...
А. Митрофанова
— «Я тебя услышал»...
А. Ананьев
— Да-а, которую я терпеть не могу просто...
Мат. Мария
— Жуть...
А. Ананьев
— Есть семьи, где эта фраза вообще запрещена. Там: «Ты должна то-то-то...» — «Пап, я тебя услышала»... Ааа! И ты уже готов сделать что-то с этим ребенком... (смеются) «Я тебя услышала»...
Огромное удовольствие пообщаться с вами, дорогие отец Константин и матушка Мария! Спасибо вам за вот этот абсолютно свободный, без запретов, табу и границ разговор обо всем на свете сразу... Из разговора с вами я если не понял, то почувствовал одну простую вещь: все, что происходит у вас — и должно происходить у каждого в семье. Должно быть легко, спокойно... Не без ссор, не без проблем, не без слез, не без скандалов и драк куклами... Мы тоже с Аллой Сергеевной иногда... У нас есть второй запрет — куклами не драться... (смеются)
Свящ. Константин
— Тяжелыми куклами...
А. Ананьев
— Да...
А. Митрофанова
— Надо хоть где-нибудь записать, а то забуду, что запрет есть...
А. Ананьев
— Да... Но все равно — все как-то легко, естественно и по большой-большой любви... И как-то очень красиво, знаете, красиво... Вас не только приятно слушать, но и на вас приятно смотреть... Спасибо вам большое, матушка Мария и отец Константин!
Свящ. Константин
— Вам большое спасибо за удивительно приятное общение!
А. Ананьев
— Клирик Крестовоздвиженского храма в Митине священник Константин Кокора и его супруга матушка Мария были сегодня в гостях... С вами была Алла Митрофанова...
А. Митрофанова
— Александр Ананьев...
А. Ананьев
— Вернуться к нашему разговору можно на нашем сайте radiovera.ru.
Поддержать детей, которые проходят лечение в больницах Петербурга

Лиля росла без родителей. Когда ей было три года, она в одиночку боролась с опухолью в больнице Санкт-Петербурга. В перерывах между химиотерапией её отправляли в детский дом. Шансов на усыновление было крайне мало — никто не хотел забирать девочку с такой тяжёлой болезнью... Жизнь малышки переменилась, когда о ней узнала волонтёр по имени Лидия.
Женщина много лет совместно с одной благотворительной организацией помогала детям-сиротам в больнице, и до этого не решалась взять ребёнка под опеку. Они с мужем уже воспитывали двоих детей, у одной из девочек была инвалидность. Но увидев Лилю, она почему-то не смогла пройти мимо. Малышка месяцами лежала в больнице, переживая сложные процедуры без поддержки взрослых. Лидия посоветовалась с мужем и детьми, и они решили забрать девочку в семью. «Благодарю Бога за то, что у нас появилось такое чудо», — говорит приёмная мама.
Сейчас Лиле уже 13 лет, она вместе с близкими живёт в деревне в Вологодской области. Здесь есть свой дом и сад, настоящая русская печь, уютные комнаты и аромат пирогов. Во всём тут чувствуется любовь и забота. Девочка учится, занимается в художественной школе и помогает маме по хозяйству, у неё есть друзья и насыщенная жизнь подростка.
Лилина болезнь всё ещё сохраняется. Она уже не лежит в больницах, но регулярно наблюдается у врачей и проходит обследования. Это нужно, чтобы контролировать опухоль.
Некоторые медицинские обследования и анализы не входят в перечень бесплатных и стоят дорого. Поэтому Лилю поддерживает фонд «Свет.Дети». Он помогает семье с оплатой этих процедур.
Поддержать фонд и его подопечных из разных городов, которые прямо сейчас проходят лечение и обследования в больницах Санкт-Петербурга, можно на сайте фонда.
Проект реализуется при поддержке Фонда президентских грантов
«Жизнь и судьба М.А. Булгакова». Алексей Варламов

У нас в студии был ректор литературного института имени Горького Алексей Варламов.
Разговор шел о жизненном пути знаменитого писателя Михаила Афанасьевича Булгакова: о ключевых событиях, главных вызовах и отношениях с Богом.
Этой беседой мы открываем цикл из пяти программ ко дню рождения М.А. Булгакова.
Ведущая: Алла Митрофанова
Все выпуски программы Светлый вечер
«Проблема созависимости в семье». Татьяна Воробьева

У нас в гостях была детский психолог высшей категории Татьяна Воробьева.
Мы говорили о проблеме созависимости: как определить, что такая проблема есть, и над чем стоит работать, если отношения в семье стали осложняться.
Ведущие: Константин Мацан, Анна Леонтьева
А. Леонтьева
— Добрый светлый вечер. Сегодня с вами Анна Леонтьева...
К. Мацан
— И Константин Мацан, добрый вечер.
А. Леонтьева
— Сегодня, как всегда, мы говорим о семье с Татьяной Воробьевой. Чтобы не перечислять всех регалий, просто скажем: детский психолог высшей категории, мама, как мы сегодня говорим, двоих сыновей и двух внуков. Добрый вечер.
Т. Воробьева
— Добрый вечер, дорогие.
К. Мацан
— Нашим радиослушателям уже знаком голос Татьяны Владимировны, особенно вот в этих программах, где мы с Аней пытаем гостей в паре, вот уже не первый раз Татьяна Владимировна у нас. И для нас это очень радостно, что такой цикл складывается бесед, из которых сплошная польза.
А. Леонтьева
— Да, и мы, наверное, сами ищем ответы на свои вопросы, поэтому, в общем, программа более-менее корыстные. Я хотела начать с такого вопроса. Вот у нас недавно в программе был психолог, и мы обсуждали такую тему, что вот наши дети, такие молодые там — 18, 20, 16 и далее — они знают очень много психологических терминов: они знают, что такое абьюзмент, они знают, что такое созависимость, они знают вот кучу каких-то вот диагнозов, которые они периодически выставляют там друг другу, своим отношениям. И мы говорили, насколько вообще это полезно, потому что ну есть ли вообще такие отношения, где никаких диагнозов поставить невозможно. Есть такая точка зрения, что любовь, такая здоровая нормальная человеческая любовь, она выражается словами: «я его люблю» — точка. Никакой драмы, никаких переживаний. Ромео и Джульетта — это созависимость, безусловно. Все что...
Т. Воробьева
— Как страшно, прямо слова-то — созависимость.
А. Леонтьева
— Да. И вот поэтому хотелось поговорить с вами как раз вот об этом слове «созависимость». И ну вот, наверное, опять же начну себе приносить пользу. Вот моя дочь очень часто употребляет это слово — «созависимость.» И я никак не могу найти вот эту грань, где кончается созависимость и начинается любовь. Вот как вы относитесь к этому слову?
Т. Воробьева
— Ну это слово, мы скажем, многоплановое, есть не один план. Но само слово «со-», конечно, предполагает, даже не углубляясь, так сказать, в его семантику, ну, конечно, предполагает именно зависимость одного от другого. Вот где это слово можно принять априори, не рассуждать — это только в медицинском термине: психосоматика, психофизиология. Ну, скажем, корреляционная взаимосвязь, где душа определяет наше с вами физиологическое развитие, или недоразвитие, или нарушение этого развития, где психосоматика, где душа определяет наше состояние здоровья или нездоровья — вот эти два термина, они объективны. И о них не надо ни спорить, ни говорить, они настолько объективны, что мы все прекрасно знаем: человек, который гневливый, горячий и так далее, чаще всего будет болеть инфарктами, инсультами и так далее и тому подобное. Это все можно увидеть на практике, это все показывает жизнь, это все написано в эпикризах врачей по поводу больных, поступивших к ним. То есть причина здесь понятна. А вот созависимость человеческая, созависимость личностная — вот это фактор, конечно, неоднозначный и неодинаково в одном плане действует. Здесь можно много говорить, не с позиции философии, не с позиции, но всегда зависимость, она присутствует, она всегда есть, и было бы странным, если бы сказали, мы бы отказались от этого, тогда мы бы оказались в вакууме — в вакууме социальных отношений, в вакууме личностных отношений. Но вакуума в природе нет. Монашество, которое представляет собой действительно желание уйти в единение человека, но в единение опять не с самим собой, а с Богом, поэтому здесь тоже нет.
А. Леонтьева
— Тоже созависимость.
Т. Воробьева
— Еще какая. И это единственная верная, единственная не требующая никакой коррекции зависимость — человека от Бога. Православный человек всегда скажет не «я пойду», не «я сделаю», а «по милости Божией я пойду», «по милости Божией я сделаю», «по милости Божией» у меня получилось или не получилось. И более того, он отказывается от дерзости говорить «я хочу». Вот это слово «я хочу» для православного человека (я себя отношу к этим людям, хотелось бы быть православным все-таки человеком) действительно дерзко сказать: «я хочу» — это как-то режет слух и, самое главное, режет слух твоей души. Не как я хочу, а как Богу угодно. Вот эта зависимость — это самая благая зависимость, которая есть в этом мире. А почему, потому что в этой зависимости продиктованы все ступени созависимости, от чего мы придем к самой благой зависимости от Бога: «Блажени нищие духом» — я отказываюсь от себя и своего «хочу», я хочу только одного: жить по воле Божией. Совсем недавно на консультации у меня была достаточно молодая женщина, пережившая какую-то такую маленькую свою трагедию — ну по ее ощущениям, трагедия. Конечно, не трагедия, но тем не менее человек пришел, плачет и для нее это боль, для нее это непонятно и так далее. Ну, по милости Божией, удалось объяснить, разрешить эту задачу. Не проблему. Я очень боюсь слова «проблема», потому что проблема, она состоит из энного качества задач, правильно или неправильно решенных. Поэтому достаточно одну задачу решить неправильно, и проблема не будет разрешена. Поэтому всякий раз надо начинать от простого к сложному: решить первую задачку, вторую. Ну вот, скажем так, решили задачку. В благодарность, узнав, что мы все-таки являемся детским домом благотворительным, я получаю такое смс-сообщение и руководство, видимо, к моему действию, но оно было почему-то очень суровым, резким и негативным. Что же пишет эта женщина, мать троих детей? «У вас детский дом, я могу помочь. — Спасибо, спасибо большое, ну у нас есть в этом ракурсе такая помощь, у нас своя машина есть и так далее. — А вот у вас можно взять детей? Я хочу взять ребенка». Вот здесь у меня все иголки души поднялись перпендикулярно. Слово «хочу взять» — это очень дерзко. Это ребенок — и слова «хочу» здесь не может быть. Я столько раз сталкивались вот с такими вещами, где «хочу» звучит как «хочу», а потом ребенка приводят назад или, лучше, сдают в психиатрическую больницу, дабы определили его психиатрический статус и так далее и тому подобное. И всеми силами желают от него отделаться. Вот поэтому это тоже ведь созависимость от своего «хочу». Я бы хотела сказать: не надо хотеть, не будьте созависимы своим желаниям — это опасная вещь. В психологии есть такой термин «когнитивный диссонанс», он заключается именно в том, что наши желания и результат того, что мы получаем, могут не совпадать, и вы входите в вот такой диссонанс. То есть хотела благого, хотела кого-то осчастливить, а получилось не только не осчастливила, себя наказала, себе труд дала невозможно тяжелый и потому отказалась. Вот вся беда в том, что хорошо, если это цена только вашей души. А если это цена того, кто стал зависеть от вас? Мы ведь в ответе за тех, кого приручили — имеется в виду зверек, животное. А это не зверек, это не животное, это творение Божие.
К. Мацан
— Ну я думаю, что при всей той пронзительности примера, который вы привели, не каждый, наверное, из наших слушателей на практике столкнется вот с этой темой: взять ребенка из детского дома. Хотя тем смелым, которые в итоге это сделать захотят или уже сделали, мы можем только аплодировать и снимать шляпу...
Т. Воробьева
— Константин, смелым или безрассудным?
К. Мацан
— Вот и об этом поговорим сегодня. Я почему...
А. Леонтьева
— Это слово «захотят» как раз, видишь, Татьяна говорит, что хотеть взять ребенка...
К. Мацан
— Я вот как раз к этому принципу хотел бы обратиться, к этому вашему тезису о том, что не надо хотеть. Это же можно рассмотреть не только на примере вот той ситуации, которую вы описали: ребенок из детского дома. Мы все чего-то хотим. И я даже могу представить себе реакцию наших слушателей, реакцию со стороны здравого смысла: но я же не могу не иметь желаний? И даже люди православные, верующие, которые знают десять заповедей, знают заповедь блаженства, знают слова: «Блаженны нищие духом», «Блаженны плачущие», которые так много слышат, не знаю, в проповедях о смирении, о некотором самоумалении, о необходимости с осторожностью относиться к тому, что хочешь, к воли Божией — все равно, даже на этом фоне готовы включить здравый смысл и сказать: но я же не могу не хотеть. Я же не могу не желать, я ж не могу не стремиться. Меня Господь создал личностью — с моими талантами, с моими устремлениями и так далее. Вот что вы об этом думаете?
Т. Воробьева
— Да, хороший антитеза-вопрос к тому, что сейчас мы услышали. Но тем не менее хотеть, конечно, не вредно. Но ведь есть биологические хотения, физиологические хотения, хотения наши личностные — все это хотения. Важно, на что они направлены. Если они направлены на служение, а служение, оно всегда берется все-таки, да, из тех талантов, которые вам даны и самое главное, не умаление себя. Я очень с трудом принимаю термин «умаление» — это все-таки монашеские вещи, а мы живем в миру. Поэтому для меня всякие вот вещи, где мы только цитируем, они становятся оскоминой, и ты их уже не воспринимаешь. Я очень боюсь вот этой оскомины, я боюсь псевдоправедности такой. Человек —он человек, со всеми своими слабостями, немощами, со всеми своими желаниями. Я просто хочу сказать только об одном, что наши желания должны вытекать из мотива направленности. Я для себя хочу или хочу служить ближним? Звонит близкий мне человек и говорит: так и так, вот как быть, мне надо читать лекцию в университете и так далее, а я вывезла в деревню своих бабушек, мам своих и так далее. И здесь очень плохая связь, вот надо, наверное, ехать в город, как правильно поступить? Надо поступить так, как это будет нужно твоим престарелым бабушкам, которые останутся здесь, в деревне. Тебе неудобно, тебе хочется вырваться в Москву — это понятно, хотя бы в ванной хорошо помыться и так далее, неважно, и компьютер там прекрасный, и обстановка не как в бане, как говорится, когда студенты сказали: знаете, как будто в бане вы ведете лекцию и так далее. Надо выбрать то, где действительно идет служение, истинное служение. Истинное служение идет более слабому человеку, более нуждающемуся в тебе, тому, кому ты действительно нужна. Да, и получилась прекрасная лекция онлайн, получились прекрасные отзывы, действительно очень такой формат интересный получился. Поэтому все получилось. Самое главное в наших желаниях — мотив, тот истинный мотив, о котором мы должны вот просто бы понять. Однажды меня во Владимирской губернии попросили выступить перед родителями, которые взяли под опеку детей и так далее, это было выступление в какой-то там их местной школе. И врывается одна мама и начинает сходу кричать: ну вот, психологи обязаны, учителя обязаны... Я сижу, слушаю, она не знает, что это я, продолжаю выступать. Я задаю всей этой аудитории вопросы. Я не прошу для них ответов для меня, вслух. Этот ответ должен каждый дать сам себе. А для чего вы взяли детей под опеку? Какой мотив стоял у вас лейтмотивом? Действительно помочь ребенку, дать ему семью, дать ему то тепло, которое в семье — не от материальной базы зависимое, нет, а вот то тепло, внимание, тебе предназначенное только внимание, вопрос только тебе адресованный, забота только для тебя — это то как раз, что не хватает подчас детям больших детских домов. В нашем детском доме хватает, слава Богу, по милости Божией, — опять добавлю. Какой мотив был у вас? Взяли ли вы ребенка, чтобы доказать окружающим: вот, у меня тоже есть ребенок. Какой мотив был у вас? Материальное положение в маленьких городах, поселках, конечно, оно трудное. Взяли вы для того, чтобы свое материальное предложение поправить? Какой мотив был у вас? Насолить тому, кто вас бросил, кто вас обидел, потому что вы сами не имеете возможности иметь ребенка? И вы сказали: я возьму, я воспитаю, у меня будет ребенок. Какой мотив был у вас? Послужить ребенку, а не себе — у кого был такой мотив? У кого был мотив послужить ребенку, которого взяли, со всем тем багажом, который он принесет? А багажи, поверьте мне, далеко не лучшие, далеко не простые, но Божие-то начало есть в каждом. Так вот кто взял, опираясь на это желание, на это желание, на это хотение: я хочу послужить вот этой неокрепшей душе, послужить всем тем, чем могу, чем смогу — искренне, просто — вот ведь вопрос хотения или нехотения. Поэтому, когда в основе нашего желания лежит слово «служение» — да, это благое желание. Вчера у меня на консультации была взрослая достаточно девушка, и когда мы с ней стали разговаривать, я говорю: а чем вы занимаетесь? Она называет какие-то суперкурсы, которые связаны с аудиовизуальными составлениями ландшафтов и так далее и тому подобное, то есть подготовка каких-то планов ландшафтов, какие-то разработки. Я говорю: а цель какая-то хорошая, в общем-то, какое хорошее занятие. Я-то со своей позиции: послужить людям, доставить действительно радость. Потому что не всякий может увидеть это в целостности и так далее, фрагментарно. И я говорю: а с какой вы целью? — Ну чтобы иметь большую стартовую площадку для зарабатывания денег. Ну что же, это тоже неплохо. Стартовая площадка для зарабатывания денег тоже нужна, почему нет, ну почему нет? И материальная позиция нужна и так далее. «А для чего их много, этих денег?» Пауза большая... «Для меня». Вот как раз тот самый маленький случай, который я сказала о маленьком мальчишке, который только поступил в наш детский дом. Мальчишка прекрасно говорит, прекрасно, вот словарный запас — только позавидовать можно, это действительно просто неординарный словарный запас. И когда я прошу там: чего ты боишься? Он мне начал рисовать. Я говорю: если проще нарисовать — нарисуй. А потом я говорю: а что ты очень хочешь? Что же он хочет, я сказала. Он нарисовал большую конфету и написал: «Слат-кой жиз-ни». Я говорю: сладкой жизни... Да, я хочу много конфет, много денег, — он деньги тоже нарисовал, купюру в тысячу рублей — я хочу этого. А скажи, пожалуйста, это для тебя или ты хочешь для мамы? Которая осталась, мама дала ему багаж, хороший мама дала багаж. Там свои сложности, своя трагедия и так далее. Но мамы здесь не было, в его жизни. Я не стала говорить о мальчиках, которых он еще не знает. Мама, которая была. Нет, у него этих мыслей нет. Его-то можно понять — у него нет еще этих мыслей, он не вырос до этого или не снизошел до этого. А вот у этой 18-летней девушки — с ней рядом сидит мама. А у нее даже мысли не мелькнуло сказать: да для мамы, пускай чтобы я могла помочь маме — а ей, видимо, непросто и так далее. Чтобы я могла ей послужить. Вот такое желание или такое хотение — вы поняли, о чем я сказала? — очень важно, на что оно направлено.
К. Мацан
— Татьяна Владимировна Воробьева, детский психолог высшей категории, сегодня с нами и с вами в программе «Светлый вечер».
А. Леонтьева
— А, Татьяна, я вот хотела вернуть немножко разговор к теме любви и созависимости. На одной из наших передач вы сказали очень непопулярную вещь — я хотела бы, наверное, растолковать для себя, — вы сказали, что какая-то ваша коллега, вы ее похвалили за то, что она несла на себе подвиг...
Т. Воробьева
— Да, пьющего мужа.
А. Леонтьева
— Да, быть женой пьющего мужа. Но вообще если ты скажешь, что это подвиг кому-то, да, то скорее всего тебе скажут: ну какой же это подвиг, почему ты должна испортить свою жизнь из-за того, что он пьет?
Т. Воробьева
— Ради алкоголика, да, казалось бы.
А. Леонтьева
— Вот поясните, что, вот почему вы так, как какую-то крамольную вещь, можно сказать, сказали?
Т. Воробьева
— Я не сказала крамольную вещь, нет. Я сказала вещь, которая мне глубоко понятна. Понятна, потому что каждому из нас — я сейчас боюсь говорить опять большие слова, — дано нести какие-то испытания. Вот они есть у каждого из нас в жизни, хотим мы не хотим: у кого-то семья, у кого-то пьющий муж, у кого-то больной тяжело ребенок и так далее. Ведь алкоголизм — это болезнь, это прежде всего болезнь и не что иное. Болен человек. А как можно бросить больного? Как можно бросить? Его можно не любить, можно злиться, желать... Господи, чего только не желать. Приходить и каяться и так далее и тому подобное. Но это больной человек. Разве вам станет легче от того, что, оставив этого больного человека, который дальше пойдет либо в пропасть, будет еще больше пить, либо где вино, там и блуд, либо начнет просто блудить и окончательно действительно погибнет — то есть нет там перспектив, что он вылезет без вас. Ваша рука, ваше терпение, его отношение — ведь ему подчас, когда он трезвеет, становится безмерно и неловко, и он слова дает, что больше не повторится и так далее. То есть попытка-то души вырваться из болезни есть, и этой попыткой, мотивацией этой попытки являетесь вы — единственный человек, который терпит всю эту тяжесть невероятную, но терпит, но несет, но не жалуется: мой муж алкаш, вот достал так... Нет. Опять вот, консультации — это, конечно, ракурс наших проблем сегодняшних бесконечных. Вчера на консультацию пришла молодая женщина, она приехала из-за города и так далее — молодая, сильная, красивая. И в своей, так сказать, беде она пытается мне рассказать о той беде, которую она сегодня проживает и переживает. И в этом рассказе вдруг звучат такие слова, которые меня немножко внутренне заставили содрогнуться. Ну психолог не имеет права на содрогание и так далее, он имеет право только слушать, слышать и потом уже, так сказать, резюмировать и помогать, помогать, помогать. Больше ничего другого, ни на что другое он права не имеет, тогда он перестал быть психологом. О чем же она поведала? У нее был первый муж, достаточно успешный, но вот бизнес его крупный обвалился, а самое страшное — у него образовались определенные опухоли, причем злокачественные опухоли — в области мозга, в области глаз, ну коль мозг, то и глаза. И она так и говорит, как она говорит: и я его бросаю, я от него ухожу. А у нее сын от первого брака, но она от него уходит. Она находит второго человека. И вот она ждет от него ребенка, и он ее предает. Он не хочет иметь ребенка, он бросает ее, как она говорит, в беременности, а потом и по рождении ребенка, он бросает. А с мужем с тем происходит чудо: он — брошенный, растоптанный — находит женщину, которая будет за ним ходить, ухаживать, которая отведет его ото всех тех немощей, которые обрушились в горе — потому что в горе он стал, видимо, выпивать, все это было. И она его подняла, она сделала все, чтобы его прооперировать. Бизнес его вернулся. С возвратом бизнеса он подал на суд, чтобы вернуть своего ребенка, и ребенок уходит к отцу. И вот пришла эта молодая девушка, и она меня вот спрашивает: вот за что мне так? Я не имею права обличать, уличать — нет, мы не знаем ее чувств, мы не знаем, что она проживала — это принадлежит ей и Богу. Поэтому, но здесь — мы предаем и нас предают. Ну по-другому не бывает, к сожалению. Ей сейчас больно, маленький ребенок на руках — ребенок бесконечно кричит, он не может успокоиться никак, она ее любит, — то есть все и бедность. Но вот появляется и третий мужчина в ее жизни, который помогает ей. Она уехала из Москвы, купила там домик в деревне. И он, она подчеркивает, что у него там есть ну такая физическая немощь, но он ей помогает, он ей дает деньги. Он женат и у него есть дети. И как мне быть? — задается вопрос. Как же ей быть? Мотив только один может быть: уже служи одному ребенку своему. Не отбирай у той семьи. Даже того, кто тебя полюбил сейчас — не отбирай. Ты уже отобрала: у сына — себя, у дочери — отца. А сейчас ведь опять может быть «хочу». Ведь она приехала этот вопрос мне задать. Она говорила, говорила про свои несчастья, страдания — как трудно, как бедно, как тяжело. И вот это третий вопрос: а мы ничему не научились, у нас опять «хочу». «Хочу» впереди. Опять не служение, не желание во имя, а опять «хочу» — во имя себя, любимой. Не осуждаю, не обсуждаю, ни в коей мере — это ее боль, и боль страшная, и страдания страшные. И сказать — это может сказать только тот, кто является священником или... А психолог должен говорить только одно: да, вы должны растить свою дочь. Больше никаких слов и рекомендаций быть не может.
К. Мацан
— Я вас слушаю и понимаю, неслучайно и Аня в вопросе заметила, что позиция, которую в этом смысле вы излагаете, очень непопулярна.
А. Леонтьева
— Конечно.
К. Мацан
— Я вот даже, может быть, уже не в первый раз за программу мог бы еще это в дальнейшем проблематизировать, что мне кажется, что она непопулярна даже у верующих.
Т. Воробьева
— Конечно.
К. Мацан
— То есть то, что человек исповедует себя православным, верующим, ходит в церковь, приступает к таинствам — ну я просто это вижу и по себе: что много лет ты живешь церковной, жизнью, но в какой-то момент на испытании — даже минимальном, минимальной трудности — ты все равно как будто бы включаешь логику обычного здравого смысла секулярного мира: но я же хочу, мы же не должны от мира закрыться, ну мы же здравомыслящие люди, да, все понятно. мы знаем слова про... про все что угодно, но и зарабатывать надо, и это надо, и у меня же есть свои желания, свои таланты — то есть то что я уже сказал. Вы встречаете людей, которые так живут, вот как вы говорите, которые вас слышат, которые способны услышать слова, даже наши сейчас, например, в рамках программы? И сказать, что я с понедельника, с сегодняшнего дня меняю оптику и начинаю служить, забываю про свои «хочу» и так далее.
Т. Воробьева
— Ведь понимаете, я скажу словами преподобного Серафима Саровского, которого очень люблю, вот не просто люблю, а очень люблю: а благодать — это не груша, ее враз не скушаешь. И не попав, не споткнувшись и так далее, вы не познаете, иду я мерою, которой мне Господь заповедал, или не иду. И отступите, и предадите, и в грязь упадете — все это будет в нашей жизни. А важно только хотеть зависеть от воли Божией. Вот это желание, оно должно остаться вот как столп вашей воли. Помните, мы как-то говорили, не знаю, простите, может быть, и не говорили, это просто уже, что такое душа? Душа начинается... Это не мое учение, это учение святых отцов, сразу говорю. А я, когда меня спрашивают, что читать, я всегда говорю: читайте Евангелие, Апостол, святых отцов — вот там все прописано, там вся психология, особенно коррекционная, она там вся. Вот вся коррекционная психология. Душа состоит как бы из трех ступеней, условно так назовем, но эти ступени четко иерархически выстроены. Не поднявшись на первую, нельзя перейти на вторую. Не поднявшись на вторую, нельзя перейти к высоте человеческой личности, человеческой сущности, человеческого эго, то что называется чувство, разум и воля. Человек рождается с чувствами. Сначала это биологические чувства — дистантные чувства, анализаторы, правда, — которые постепенно узнают голос мамочки, начинают улыбаться, а потом мы, в ответ нам улыбаются — вот это все чувства. Первые социальные, да, чувства, вот они в два месяца уже у малыша появляются, и мы их ждем. Более того, а в три месяца у ребенка должен комплекс оживления быть — на ваше присутствие, на ваш голос — руки-ноги ходуном и так далее. И это является физиологической зрелостью ребенка. Если ее нет, это уже — nota bene! — страшно, страшно, мы куда-то с вами падаем. Так вот чувства, ведь они не только биологические и физиологические — хотеть, правда, — они есть еще душевные чувства, то о чем вы говорите, человек должен что-то хотеть: хотеть купить какую-то себе кофточку. Ну а почему нет? Если ты в присутственном месте, ты должен как-то выглядеть прилично и так далее. И тогда, но ты же не купишь себе балахон, ты пойдешь, поищешь по размеру, по цвету, по средствам — то есть поставишь тысячу условий, которые должно выполнить — это все нормально, чувства опосредованы социумом, в котором мы живем, в котором мы действуем и так далее и тому подобное. Душевные чувства. И первым душевным чувством является любовь к мамочке, любовь к дому, любовь к отцу, любовь к животным — и мы это формируем, мы это воспитываем. Мы хотим — а что же мы хотим? А мы хотим пробудить в детях наших самое главное чувство, которое должно присутствовать у человека — без громких слов, без помпезности — сочувствие, сопереживание, содействие. Вот эти чувства, оказывается, душевные чувства — душевные, но они-то начинают формировать важнейшие чувства, которые мы все с вами ждем: чтобы увидели, какие уставшие руки, чтобы видели, что ты устал, чтобы почувствовали, что у тебя что-то грустное, чтобы захотели задать хотя бы вопрос. А еще, главное, и послужить тебе — вот, значит, мы уже воспитываем в человеке человека Божиего, который в состоянии видеть, слышать, понимать. И себя, свои «хочу» убрать на второй план, а послужить тебе. Как вот вчера у меня тоже, вчера был день бездонный. Уже в девять часов я встречаюсь с юношей, и он задает мне вопросы и так далее, да. Там у него, как у юношей бывает часто, первая любовь и трагедия, и все понятно. А я его знаю с момента рождения, этого юношу, и потому не могу не ответить на вопросы. И я ему говорю: а какой ты хочешь видеть свою будущую вот половинку, какой она должна быть? Ну я бы хотел, чтобы она меня любила, вот как та девушка, которая его оставила. Да зачем? Зачем чужое платье на себя надевать? У тебя должен быть твой образ, твое видение, твое желание. Да, какое? — А я не знаю. — А я тебе скажу. Вот если хочешь, я тебе дам шпаргалку: она должна быть доброй. — Всего-то? — Нет, это не всего. Добрый человек, он внимательный, чуткий. Потому что внимание определяет чуткость. Только чуткий человек и может быть внимательным. И это увидит, это увидит — и как вошел, и как сказал, и какие глаза, и какие руки. Чуткость рождает заботу: я вижу, что тебе плохо. Забота рождает жертвенность: я откажусь, я не пойду, если ты хочешь, чтобы я побыла рядом — я побуду. А вот это все в знаменателе — это и есть любовь. Это и есть любовь, только она вот так прорастает, и ты ее так узнаешь. Не надо какие-то тесты психологические закручивать — ни Айзенка, ни Векслера, ни Кречмера — не надо. Простое, видимое, ясное. Она позаботилась о тебе и спросила: ты ведь с работы, может быть, ты голоден? Он позаботилась и спросила: ты знаешь, ты подумал о родителях? Ты маме купил что-то? У тебя зарплата была. Господи, вот кого бы искать тебе.
К. Мацан
— Давайте вернемся к этому разговору после небольшой паузы. Я напомню, сегодня с нами и с вами в программе «Светлый вечер» Татьяна Владимировна Воробьева, детский психолог, психолог высшей категории. У микрофонов Анна Леонтьева, я Константин Мацан. Не переключайтесь.
А. Леонтьева
— Сегодня мы говорим о семье. Я, Анна Леонтьева, и мой коллега Константин Мацан, говорим с Татьяной Владимировной Воробьевой, детским психологом высшей категории. И говорим о такой сложной вещи как любовь и созависимость. Я вот, Татьяна, из того, что вы говорите, вспомнила: у меня была, ну у нас в гостях были люди, значит, семья — ну мы говорим сейчас про пьющих мужей, а я думаю, что эта тема для многих очень...
Т. Воробьева
— Да, она очень актуальна, к сожалению.
А. Леонтьева
— Да, очень актуальна, и это очень большая польза. И вот в этой передаче был человек, который вот был болен, да, и после этого, после своего выздоровления он ну создал вот такой вот пансионат, где люди выздоравливают от созависимостей, как то: наркомания, алкоголизм. И он сказал такую вещь, что вот эта созависимость, имеется в виду алкогольная, да, не бывает без контролирующего какого-то человека. Из того, что вы говорите, мне тоже вдруг, я начинаю понимать, что если человек там, например, жена...
Т. Воробьева
— Ну есть контролирующий человек.
А. Леонтьева
— Контролировать своего мужа, условно, или жену, и он или она хотят изменить, да, этого человека, то есть вот это вот желание изменить, получается, оно такое пагубное, да?
Т. Воробьева
— Изменить человека — это вообще не во власти человека. Изменить человека может только вот, знаете... Знают, именно знать — это значит прожить, прочувствовать, видеть, слышать, обонять — это есть знать. Не рассуждать просто умозрительно — не видя, не зная, не прочувствовав, не прожив. Поэтому я знаю только одно, твердо знаю: «Ослаби, остави прости...» — эти слова мы каждый день говорим в молитве, каждый день. Это слова из вечерней молитвы, из правила вечерней молитвы. Так вот в них действительно поставлена своего рода последовательность: ослабить этот недуг. Ослабить недуг — я прошу ослабить недуг близкого мне человека, больного человека. И мы видим, что на какое-то время вдруг человек становится чуть-чуть поспокойнее. Оставить — это уже время достаточно более длительное, в медицине скажут: ремиссия. Прости — человек уже больше к этому не возвращается. Не то что он уже там не выпьет вина там или еще что-то, он не возвращается к этому опойству. Потому что в самом вине греха нет, грех в опойстве, грех в потере меры. И вот поэтому, когда жена берет на себя желание изменить, исправить — она становит созависимой от своего мужа. И я могу сказать, чувства ее столь разные, столь негативные, столь подчас падающие вниз — то от надежды, то просто вот в пропасть и так далее, летящие. Поэтому изменить нам — очень трудно. Неслучайно для того, чтобы понять, что ты болен, надо понять, что ты болен. И пока ты это не понял, изменить невозможно подчас. А почему об этом я говорю, казалось бы, ну что же, сами себе противоречите. Нет, не противоречу. Потому что жизнь с больным человеком, она трудна. Она эмоционально обеднена, она эмоционально истощима. Но это в том случае, когда у тебя нет веры. В этом случае это пытка и мука. Если у тебя есть вера, ты понесешь. И ты увидишь, как не может Господь не услышать твой писк, твой стук, твой стон — не может не услышать. Но все должно дойти до своей полноты. Мы мало об этом знаем. Мы мало в это верим. Мы хотим: вот я помолилась — и чтобы завтра он стоял, как огурчик. Не бывает такого. Надо пройти тот путь, то упорство, в котором рождается и укрепляется твоя вера, надежда, а самое главное, действительно знание, что не может быть такого, что тебя не услышат. Обязательно услышат. Как Господь остановит — пойдет ли, это будет «12 шагов», будет ли это какая-то лечебница, будет ли это друг, будет ли это рождение ребенка — мы не знаем, что будет послано Богом как ведущим инструментом по лечению болящего человека. «Ум и руки врачующих благослови, да послужат орудием всемощного врача Христа Спаса нашего», — часть молитвы образу Богородицы «Всецарицы». Поэтому как мы подходим к этой проблеме, становимся мы созависимыми: пришел, гад, пьяный! — у меня все трясется, видеть не хочу! Какая злоба подымается. А вот если мы вспомним простые слова евангельские, там сказано: потому не дается, что молитесь зло. Совершенно верно. Однажды у Порфирия Кавсокаливита я прочитала такие наставления, которые, поверьте, я не сразу поняла, я возвращалась к ним ну в течение достаточно длительного времени. И потом я поняла. Он сказал простые слова: когда вы молитесь — об обидчике, о болящем, о том, кто создает такие трудности с вами общежития — молитесь за себя. Я не могла понять, что это значит: молиться за себя? А потом поняла: молиться за себя — что это мне дай силы, это мне дай любовь, чтобы я молилась за этого алкаша, а я молилась действительно за себя. Потому что в молитве я проявлена. Вот тогда слова евангельские стали совершенно очевидны: вот в чем наша злость — мы молимся, а внутри нас все равно звучит мотивчик, как червячок: ну исправь же ты его, ну исправь же ты его, больше не могу! — а слова какие: сил нет у меня, да? А сил Господь дает обязательно ровно столько, сколько вы понесете. Свыше сил нет ничего, свыше сил не дается. В лесу в этом году я пошла за ягодами, и мою любимую собаку посадила в машину, мы поехали. Казалось бы, вот черничник, а места хорошо знаю. Бросаю машину где-то в полутора километрах, и иду за ягодами, собираю ягоды. И вдруг моя любимая собака фокстерьер Окси Джи линяет куда-то. Ну я думаю: я все здесь знаю, ничего, не заблужусь. Но кустик за кустик, ягодку за ягодкой — и я поняла, встала вертикально, и понимаю: солнца нет, собаки нет, и где я нахожусь, ориентира нет. А леса у нас, вы понимаете сами, дремучие — это леса муромские, владимирские, богатые леса. Направо пойдешь — не туда придешь, налево — тоже не туда. Ну куда же идти? И я начала молиться. И вы знаете, я так ясно почувствовала, что я слышна, что я слышна, что мои молитвы принимают. Но я-то жду, что сейчас придет собака Окся, которая прекрасный поводырь, я жду, что она придет, сейчас вот появится из-за куста. Я жду, что она придет, но она не приходит. А помысел приходит: ну поверни голову вправо, поверни, смотри. Смотрю — что такое, вот, да, кажется, там тоже были какие-то кустики, пойду-ка я к ним. А все продолжаю кричать: «Окси, ко мне!» Только лес эхом отвечает. Вдруг где-то там, далеко, слышу голос, и собака лает. Я кричу: «Скажите, около вас не фокстерьер? — Нет, около меня черная собака, — ответил. — А ваша собака в полутора километрах сторожит вашу недвижимость». Ну вот о чем я хотела сказать? Что мы все время ждем своего решения. Своего решения. А ведь решение было дано правильное: посмотри. Я посмотрела, и я узнала то место, где начинается эта тропа. И я вышла. Но я наломала березовых веник, чтобы Оксю хлестануть. Она поняла все, быстренько нырнула под машину, и не удалось ее вразумить и так далее и тому подобное. Вот в этом вся беда: мы все время ждем и диктуем. Мы не умеем ждать не своего, а Божиего. Вот в этом вся разница. Мы не умеем уповать. Да, можно положить больного в клинику, где его, может быть, и вылечат. Но это вылечивание без его воли, без его желания, без его стремления, оно будет иметь очень маленький диапазон временной. Ну ремиссия будет до первого друга, до первой возможности — он будет держаться, мучиться, но ведь это мучение закончится очень быстро. А ведь важно только одно сказать: Ты меня держи. Один человек, который был одержим этим недугом и страдал от него, и работу потерял, и все потерял. И вот он приходит к батюшке и говорит: батюшка, давайте, такой есть чин отречения, и у него даже сроки ставятся. Я отрекусь вот от вина, я зарекаюсь пить вино. Да, это очень серьезно, это действительно очень серьезно, когда над ним читается молитва особенная, и это не кодирование. Кодирование — это, запомните, — психоэмоциональная процедура, не более. А здесь ты должен свою волю вот подчинить — ты даешь слово Богу. И когда он сказал: вот батюшка, ну хотя бы на два года. А батюшка в ответ говорит: нет, давай-ка на три месяца сначала. Вот, видите, малыми шажками, но большой верой.
К. Мацан
— Татьяна Владимировна Воробьева, детский психолог высшей категории, сегодня с нами и с вами в программе «Светлый вечер». Я как-то с упорством, достойным, может быть, лучшего применения, но все-таки буду свою линию дальше гнуть. Вот в каком смысле. Мучаясь вопросом о том, а насколько исполнимо то, что вы говорите, скольких сил это требует и как на практике вот так жить и так мыслить, как вы предлагаете, я вот на что обращаю внимание. На наш вопрос отвечая, вы переводите разговор вполне осознанно в плоскость, ну скажем так, духовной жизни — вы говорите о молитвах, вы говорите о тех истинах, которые можно почерпнуть в церковном Предании. Значит ли это, что без, собственно говоря, церковной духовной жизни вот те проблемы, о которых мы говорим, не решаются? И значит ли это, что человек, который не является церковным, не может вот выхода найти? И это, скажем так, первый вопрос. А второй вопрос — это связано, получается, с темой, о которой мы часто говорим: когда в церковь, когда к психологу? И может ли так быть, что человек сталкивается с проблемой — я сейчас не про пьющих мужей, а про любую проблему своих хотений, своей неудовлетворенностью жизнью, — там друг, например, или близкий. И, с одной стороны, в такой ситуации хочется сказать: ну друг, брат, разберись, начни с духовной жизни со своей, вот, может быть, здесь начать искать. Так думается. Но тут же ожидаешь ответ: да нет, ну что ты мне задвигаешь тут про Бога сейчас опять? Надо идти к психологу, надо разбираться с простыми вещами. Вот что вы обо всем этом думаете?
Т. Воробьева
— Давайте по первому вопросу начнем. Да, человек воцерковленный или не воцерковленный — вот такая альтернатива, что если воцерковленный — то он вылезет, а невоцерковленный — не вылезет. Нет, это неправильное рассуждение. Он все равно Божий человек, и нет человека на этой земле не Божиего. Ну нет такого человека. А следовательно, каждому дано найти свои пути. Только бы задумался об этом. Только бы задумался об этом. Вот здесь хотение перестать мучить ближних, перестать гробить свое здоровье — даже с позиции здорового эгоцентризма. Хотя здорового эгоцентризма не существует, он больная вещь — это душевная олигофрения, душевное слабоумие. Но тем не менее хотя бы с позиции своего эгоизма: скажем, продлить свою жизнь, почему же нет? Он найдет свои мотивы. Мы, помните, начали говорить о душе, что душа состоит из чувств. А потом? Разумный ум, который объясняет, почему ты это проживаешь, для чего ты это проживаешь. Разумный ум — это не аспирантура, это не докторская диссертация — это простой разумный ум, который характеризуется совестью, стыдом и так далее. Вот понимаете, если разумный ум не включается: ну почему ты это делаешь? Вот к чему это ведет? Почему с тобой это происходит? То есть пока человек не отвечает на эти вопросы, вот здесь не стоит обязательности: он должен быть верующим. Ну, конечно, нет. Это как сегрегация: если неверующий — значит все, туда ему...
К. Мацан
— В сад.
Т. Воробьева
— Туда, да, ему и дорога. Нет, конечно, что вы. Ведь Господь всех сотворил, чтобы в разум истины прийти. Как придет он, когда придет — может быть, перед гробовой доской — мы не знаем, это его путь, это его жизнь, это его страдание, это его боль. Он будет идти своей болью, своим страданием. Важно, к чему он придет. Поняв свои чувства, поняв то, что он проживает, захотев однажды на них действительно посмотреть с позиции своего «я» — кто я? что я? — он принимает решения. Вот тут он принимает решения. Вот вершина человеческой личности — эмоционально-волевой контроль: чувства, разум, воля. В психологии — светская психология, академическая психология — это эмоционально-аффективная сфера, когнитивная сфера, эмоционально-волевой контроль. Но даже там это выстроено четко так, иерархически. Нельзя, получив чувства — а они часто являются именно двигателем всего того, что мы делаем — мотивации, не разобрав их: почему с мной это происходит, почему я опять нажрался, напился, почем я опять оскотинился, для чего мне это дано? Ну дано, наверное, для того чтобы ты разумом понял и сказал: зачем я это делаю? Может быть, да, инстинкт самосохранения заговорил в тебе. Разве здесь написано: ты должен идти в церковь? Нет, не написано. У него свой путь, он пойдет своим путем. Хорошо, чтобы он пришел, но он будет жить так, как он будет жить. И никого ты не возьмешь за руки и не приведешь в храм. Я просто говорю о том, рассуждая о себе, рассуждая о своем понимании, а не навязывая ни в коей мере теорию такого фетиша: вот надо — нет, это очень опасно. Потому что, возьмемся за руки друзья и шагнем все — нет. Вера — это не шагнем все. Это либо дано, либо придет, а либо не придет. Но это уже не наша воля, так сказать. Это ответ на первый вопрос: всякий человек творение Божие. Только благодаря Богу он появился на этот свет. Не было бы воли Божией, он бы на этом свете не был. А потому Господь будет стучаться к нему, будет стучаться к непонимающему человеку, но будет стучаться к нему и скорбями, и болезнями, и уходом жены, и прочее, и прочее. Даст ему прожить весь ад того, что он сам делает — ведь он сам это делает, он сам хочет, он сам выбирает. Вот поэтому дайте человеку, действительно, не познав, действительно очень трудно. Поэтому, познав, он будет выбирать решение. То решение, которое ляжет в основу либо гибели, либо спасения, либо изменения, либо веры — все может быть, мы не знаем, какими путями он придет к вере. Второй вопрос, Константин, пожалуйста, еще напомните мне, потому что мы ушли на первый.
К. Мацан
— Ну второй вытекающий из первого был, к той часто обсуждаемой теме: когда обращаться к психологу, когда, ну если угодно, к священнику и духовной жизни?
Т. Воробьева
— Я хочу сказать, помните, опять слова апостола Павла: с иудеем я был иудеем, с эллином я был эллином. Вот здесь с кем вы разговариваете: разговариваете с человеком мирским — значит, вы будет разговаривать с позиции светской психологии. Но законы-то ее не отменяются, правда. Вы помните, сказали: чувства, разум, воля. Поэтому вы начнете работать: помогать человеку увидеть свои чувства, понять, почему он их проживает, они ему дают жизнь или они его приводят к гибели. Какое чувство, например, страха? У вас он черный, у Анны фиолетовый, у меня оно, может быть, будет коричневым. У Врубеля, помните, было черно-фиолетовым и так далее. У каждого будет цвет. Но это ведь чувство — это что? А это энергии, эмоция, да, аффект — это энергетические позиции, значит, энергетические единицы измерения. Коль это энергия, то это вектор направленный. Если я не люблю Иванова, и он мне гадит, я прихожу к психологу и говорю: вы знаете, ненавижу Иванова! Вот он мне мешает! Ну так вот Иванов точно также испытываете это чувство к вам. И очень трудно ждать, что Иванов скажет, что я так люблю Петрову — нет, он не скажет. Он скажет: я также ее не люблю, эту Петрову. Итак, чувства, их окрашенность. Далее — их мобильность, их амплитуда, их векторная направленность — это все то, что не исчезает. Закон энергии мы знаем: она аккумулируется, она может сублимироваться, но она не исчезает. Вот поэтмоу либо над нами тучи черные, и в дом входишь, там невозможно находиться — что случилось в нашем доме, что у нас происходит, мы все это понимаем. Так вот, мы и начинаем, как светский психолог, помочь человеку разобраться в качестве его чувств. А самое главное, опять для светского человека, что ведь важно, мотив его: жить хочется, правда? И жить хорошо. А не жить и болеть и не хочется. Ну так вот и давайте мы решаем: черные чувства, они дают эту энергию, она созидающая или она разрушающая психосоматика — опять вспомнили, правда? Конечно, разрушающая. То есть вы хотите заболеть, вы сами от себя отбираете. Вот давайте мы с вами откроем дневничок и начнем: каждое утро, день и вечер — какие чувства превалировали утром, днем и вечером. А потом подведем итог: я сегодня прибавляла себе жизни или я ее точно убавляла. Вот для светского человека. То есть со светским человеком вы будет говорить как светский психолог обязательно. С православным человеком — вы будет православным человеком обязательно. А в основе, конечно, стоит ваше знание, умение, навыки и ваша убежденность. Без этого ничего не получится.
А. Леонтьева
— Я хочу сказать, что мы вот с Костей обсуждали как-то программу, вы упомянули программу «12 шагов», где первый шаг там перепоручить свою жизнь Богу...
Т. Воробьева
— Первый шаг.
А. Леонтьева
— И работать со своими зависимостями. А у меня сейчас есть такой юный собеседник, с которым мы все время дискутируем: есть Бог — нет Бога. И мы очень, у него очень смешные аргументы, но у меня теперь появился еще один аргумент. Я говорю: вот посмотри на бывших вот пьющих людей, вот они перепоручают свою жизнь Богу. И от них отказываются все врачи и психиатры, говорят: у вас такая вот степень этой болезни, что мы не можем вам помочь. А вот они — раз — и выздоравливают. Ну не раз, конечно, это я утрирую, но просто это такое, для меня это чудо какое-то Божие.
Т. Воробьева
— Ну я хочу сказать, о вере ведь не спорят. Это опять слова апостола Павла моего любимого. О вере не спорят. И в спорах не рождается истина. В спорах рождаются свары. Это надо понять. Почему это ответ также Константину на его вопрос. Никогда не спорьте о вере, этого не надо делать. Потому что, я еще раз подчеркиваю: к вере придет человек своим путем. Если должно прийти — он придет. Ну, не дай Бог, не придет. Но это опять принадлежность каждого человека, его душе, так сказать. Поэтому не надо спорить о вере, не надо. Я всегда говорю: о вере надо либо молчать, если не веруешь, либо достойно. А то это опасно. Это как светофор: красный свет зажегся — знаешь: не надо перебегать дорогу, а то вдруг машина выскочит, и жизнь твоя закончится. Вот так обо всем том, что не подлежит спорам ни в коей мере, ни аргументации. Вот такое: мы хотим переубедить там атеистов и прочее — но ведь это в том случае, если атеист мне задал вопрос. И всегда говорю: помните правило одно всегда — опять не мое правило, опять слова, сказанные апостолом Павлом: только на поставленный вопрос есть ответ. Нет вопроса — нет ответа. Спросили — я верующий человек. Почему? Можете привести примеры, как пришли, почему и так далее. А убеждать — нет. У каждого свой путь. И это не инертность.
А. Леонтьева
— Я это записала.
К. Мацан
— Помните, у Высоцкого, кажется: а мы все ищем правильный ответ и не находим нужного вопроса.
Т. Воробьева
— Как хорошо.
А. Леонтьева
— Вот будем в наших программах множить вопросы, в лучшем смысле этого слова. Те вопросы, на которые мы можем поразмышлять в студии, те вопросы, на которые наши радиослушатели могут уже после наших бесед в эфире поразмышлять сами, а ради этого мы и эти беседы записываем. Спасибо огромное за эту сегодняшнюю беседу. Татьяна Владимировна Воробьева не в первый и не в последний раз, Бог даст, по милости Божией, как мы сегодня говорим, в нашей программе не первый раз. В нашей студи «Светлого вечера» также были с вами у микрофонов Анна Леонтьева, я Константин Мацан. Спасибо. До свидания и до новых встреч.
Т. Воробьева
— А я благодарю вас за прекрасные вопросы. За емкие и очень важные и актуальные вопросы, с которыми мы каждый день практически сталкиваемся. Прекрасные вопросы. Благодарю вас.
А. Леонтьева
— Спасибо. Я надеюсь, что мы продолжим. До свидания.
Т. Воробьева
— До свидания.