«Неделя о Страшном Суде». Прот. Федор Бородин

Мы беседовали с настоятелем храма святых бессребреников Космы и Дамиана на Маросейке протоиереем Федором Бородиным.

Разговор шел о смыслах богослужения в ближайшее воскресенье, в которое вспоминается притча о Страшном Суде, а также мы говорили о наступающей Масленице и о других важных церковных датах предстоящей недели.

---

М. Борисова

— Добрый вечер, дорогие друзья. С вами в эфире программа «Седмица». В студии Марина Борисова и наш сегодняшний гость, настоятель храма святых бессребреников Космы и Дамиана на Маросейке, протоиерей Федор Бородин.

Протоиерей Федор

— Добрый вечер. Здравствуйте

М. Борисова

— Мы, как всегда по субботам, говорим о смысле и особенностях богослужения наступающего воскресенья и предстоящей недели. И я думаю, что с помощью отца Федора мы постараемся разобраться, что ждет нас в церкви завтра, в воскресенье о Страшном суде, и на той неделе, которая начнется с понедельника. Вот название, конечно, такое очень отрезвляющее. Но почему именно такое название Церковь дала последнему подготовительному воскресенью перед началом Великого поста? Ну Страшный суд — это же страшно.

Протоиерей Федор

— Да, удивительно, что в этот день, когда действительно надо испугаться результатов своей жизни, каковы они, для чтения предлагается, в общем, достаточно обнадеживающая притча.

М. Борисова

— Но помимо притчи, мы еще, я думаю, вернемся к ней, я хотела для начала все-таки обратиться к отрывку из Первого Послания апостола Павла к Коринфянам — из 8-й главы, стихи, начиная с 8-го и до завершения 8-й главы, и начало 9-й главы, 1-й и 2-й стихи. Вот удивительным образом, мне кажется, этот отрывок какие-то наши стереотипные представления о посте сразу же опровергает, потому что начинается он со слов: «Пища не приближает нас к Богу: ибо, едим ли мы, ничего не приобретаем; не едим ли, ничего не теряем. Берегитесь однако же, чтобы эта свобода ваша не послужила соблазном для немощных». То есть получается, что все, к чему мы готовимся — а готовимся мы всегда Великим постом прежде всего ограничить себя в еде, — это вообще не имеет никакого значения. То есть имеет только в том смысле, чтобы не соблазнять окружающих, а с точки зрения нашего спасения, нашей души, если следовать логике апостола Павла, это ничего не добавляет и не убавляет.

Протоиерей Федор

— Действительно, воздержание от пищи является только инструментом. Не является ни смыслом, ни целью, к которой мы стремимся. У одного древнего подвижника есть удивительный образ, он говорит: когда покупатель приходит на рынок, богатый, и подходит к мастерам, которые делают какие-то изделия, они не показывают ему, какие у них острые долото, пилы или рубанки, они показывают ему изделия. И, он говорит, также и Господу неинтересно, как ты постился — Ему это неважно, Ему важно, какие добродетели ты стяжал. Но все-таки отрывок из Послания к Коринфянам, из 8-й главы, он о другом, он о идоложертвенном. Интересно, что этот текст написан апостолом Павлом из Эфеса в Коринф и написан уже после Апостольского собора 52-го года, описанного в Книге Деяний, который оставил из всего корпуса ветхозаветных заповедей бытовых и таких вот, практических, воздерживаться от удавлены, блуда и идоложертвенного. И тем не менее апостол Павел, оказавшись в языческом городе, он вот полемизирует о следующих ситуациях, он говорит: идол в мире ничто. Если Христос победил, то для меня неважно, что идоложертвенное, что не идоложертвенное, я этим не смущаюсь, я могу сидеть где угодно и есть что угодно. Но если брат мой этим будет смущаться, тогда я тяжко согрешу — за него умер Христос. Поэтому, если он соблазняется, я не буду есть мяса — имеется в виду именно идоложертвенное, — во век. Но принцип этот, он, конечно, может быть перенесен и должен быть перенесен и на отношение к посту. То есть давайте с вами это проговорим, потому что это чрезвычайно важно: то, как в духовном смысле мое поведение влияет, мое воздержание, моя аскеза влияет на ближнего, важнее, чем эта аскеза. То есть если ты пришел в гости и тебе с любовью люди, не знающие о том, что пост, приготовили что-то, чтобы тебя порадовать, да, то ты становишься перед этим вопросом. Я вот один раз встал перед этим вопросом, когда учился в семинарии. И мне духовник мой сказал, что ты заповедь о посте соблюл, а заповедь о любви нарушил. Тебе надо было там поесть немного, и это был бы значительно меньший грех. Это не значит, что надо ходить по гостям, которые не соблюдают пост, для того чтобы чаще его нарушать. Но тем не менее еще раз повторимся: то, как это отражается на духе моего ближнего, важнее, чем то, что я называю своей аскезой. Этот принцип, он чрезвычайно важен, и мы его очень часто нарушаем. Очень часто нарушаем. Вот об этом, конечно, это Послание: да не буду есть мяса вовек, если соблазняю.

М. Борисова

— Обратимся теперь к отрывку из Евангелия от Матфея — из 25-й главы, стихи с 31-го по 46-й — это как раз притча о Страшном суде. Начинается этот отрывок словами: «Когда же приидет Сын Человеческий во славе Своей и все святые Ангелы с Ним, тогда сядет на престоле славы Своей, и соберутся пред Ним все народы; и отделит одних от других, как пастырь отделяет овец от козлов; поставит овец по правую Свою сторону, а козлов — по левую». И дальше довольно подробно объяснятся, кто есть козлы, а кто есть овцы, и каким образом можно проявить свою принадлежность к тому или другому стаду на протяжении человеческой жизни, то есть как проявить себя в тех обстоятельствах, в которых мы поставлены нашей жизнью на этом свете. Но для меня всегда остается загадкой, почему именно в русском изводе это звучит как «Страшный суд», он же последний. По сути дела, очень многие переводчики обращают внимание, что смысл вот этого словосочетания — то, что это суд, после которого уже нового, другого суда не будет — это окончательный суд.

Протоиерей Федор

— И этим он страшен. Знаете, у Иоанна Златоуста есть удивительные слова, он говорит: страшнее всякой муки видеть кроткий лик Христа, навсегда отворачивающийся от тебя. Понимаете, вот этим он страшен, что там будет крайнее уважение Бога к моему выбору: если я не хочу жить с Ним и по Его законам, Он не будет мне навязываться никогда. Вот это страшно, что мое настоящее будет тогда настолько, как сейчас говорят, результатировать, что определит мою вечность. Поэтому он страшен, конечно, он страшнее всех остальных судов, потому что начиная с какого-то — это все очень условно, конечно, мы говорим, — с какого-то временного суда, который происходит над человеком по его смерти, действует еще молитва и милостыня, действует любовь окружающих людей, которую умерший посеял. И если она всходит плодами настоящими, тогда Господь может простить и усопшему человеку очень много. А потом уже ничего нельзя. Вот это и ответ, это и есть страшно.

М. Борисова

— Но, по сути, вот мне очень всегда нравилось то, что писал об этом дне и о смысле этого евангельского отрывка митрополит Антоний Сурожский. Он, собственно, говорил о том, что весь смысл как раз, насколько мы верны или не верны заповеди любви. Потому что все остальное особого смысла перед лицом Божиим не имеет. Но вот я позволю даже себе процитировать: «Почему наше последнее предстояние перед Богом мы называем Страшным судом? Разве мало на земле ужаса и без этого: человеческая жестокость, ненависть и страдание, физическое и умственное насилие человека над человеком? Можно ли помыслить что-либо страшнее этого? Можно, потому что последний суд не тем так страшен, что жжет нас, как огонь. Самое страшное — не наказание, не страдание или насилие. Страшно то мгновение, когда мы вдруг увидим, что весь смысл жизни заключался в любви — и мы прошли мимо нее; страшно мгновение, когда мы окажемся лицом к лицу — то, о чем вы говорили, — лицом к лицу с Богом, Который так возлюбил мир, что отдал за его спасение Своего Единородного Сына. Нам была предложена вся любовь Божия — и мы ее отвергли. Мы окажемся перед Божественной любовью и поймем, что мы просто прошли мимо нее, не заметили ее, потому что увлеклись пустяками, которые заполнили наш ум любопытством, наши сердца похотью и увели нас вдаль от Бога и Его любви». Но как тогда прожить эту жизнь, не будучи святым? Если ну да, наши умы полны любопытства и сердца наши, да, полны похоти. И не видим мы Божией любви, и погрязли мы в своих сиюминутных заботах, и в нашем представлении то, что самое важное для наших ближних сегодня и сейчас. И как с этим быть? Ну если даже каждонедельная исповедь не дает исцелиться от этого, все равно это захлестывает. И все равно родители прежде всего думают, как закончит учебный год их чадо, и в какой институт она поступит, и как потом у нее будет складываться карьера, и за кого дочь выйдет замуж или на ком женится сын.

Протоиерей Федор

— Если они умеют любить, если они любят друг друга, то они учат ребенка этой любви. Понимаете, вот мы не так давно праздновали Крещение Господне. Давайте вспомним, Иоанн Креститель говорит: мне надобно от Тебя креститься, потому что у меня есть грехи, у Тебя нет. Это формальный поход, он справедлив по-человечески. Господь говорит: так оставь, нам надлежит так исполнить всякую правду. Правда Божия, она другая. Правда Божия, она в том, что Безгрешный по любви, через Свое страдание спасает грешных, понимаете. И вот научиться жить по этой правде по отношению другим. Я вам приведу об этом слова Давида, которые мы слышим каждый раз на шестопсалмии: «Господи, услыши мя в правде Твоей и не вниди в суд с рабом Твоим» — это же об этом. Казалось бы, если ты говоришь: Господи, да, услыши мя в правде Твоей, — предстать пред правдой Божией страшно — Бог знает все. Это быть точно осужденным. А он говорит, в правде услышь и не войди в суд, понимаете. Давиду это открыто, потому что Давид умеет любить. И вот человек, который научается любви — а притча, она об этом, понимаете, — и действует по любви, такой человек — верующий в Меня на суд не приходит, но переходит от смерти в жизнь. У нас вообще есть несколько заповедей Господних, которые нам говорят, как на этот суд не прийти, как не получить повестку, да, первое — не судите, не судимы будете, не осуждайте, не будете осуждены. Второе — это проповедь, поэтому честь и хвала всем сотрудникам радио «Вера», потому что душу свою спасет и множество грехов покроет. А третье — это вера, действующая любовью, как говорит апостол Павел. Вера настоящая тогда, когда она во образ Божиего отношения к нам, вот этой Его правды, которая не по какой справедливости, не правда на самом деле, понимаете, а милосердие, которое превосходит правду. Вот это и есть, когда ты делаешь что-то для другого. Понимаете, ведь притча о Страшном суде — это притча о том, что были осуждены те, кто не действовал. То есть люди на этой притче осуждены за то, что они не сделали то, что могли. Не за грехи. Это отдельная грань суда. Это не значит, что весь суд будет только об этом. Нет, о Страшном суде у нас есть много откровений — это и притча о десяти девах, и притча о талантах. И страшные слова Христовы, что за каждое слово, сказанное праздно, даст человек ответ в день суда, а что уж говорить о деле. Но, оказывается, если ты вот вырос выше этого и готов свою веру показать, как веру, действующую любовью к ближнему, то суда не будет. Да, Господь услышит тебя в Своей правде, которая другая, не человеческая, и не войдет в суд с тобой.

М. Борисова

— Напомню нашим радиослушателям, сегодня, как всегда по субботам, в эфире радио «Вера» программа «Седмица». С вами Марина Борисова. И со мной в студии настоятель храма святых бессребреников Космы и Дамиана на Маросейке, протоиерей Федор Бородин. Мы, как всегда по субботам, говорим о смысле и особенностях богослужения наступающего воскресенья и предстоящей недели.

Протоиерей Федор

— Я бы хотел напомнить слова преподобного Максима Исповедника, который говорит: всякое подвижничество, не имеющее любви, чуждо Богу. Вот нам очень важно себе перед началом Великого поста, перед нашими аскетическими какими-то упражнениями, достижениями напомнить эти слова. Если они не рождают вот эту самую любовь по отношению к ближним, они не просто бесполезны, они Богу чужие, для Него они неприятны. Они Им никак не ценятся, все наши добродетели и подвиги, напомню, если в них нет любви.

М. Борисова

— Но мне кажется, что церковный календарь дает нам повод подумать, что есть эта самая любовь на примере удивительного нашего святого — священномученика Ермогена, патриарха Московского и всея Руси, его память 2 марта. Это, на мой взгляд, совершенно удивительный пример русского святого, загадка которого, я думаю, еще не скоро будет разгадана. То есть то, что его сочли святым, это не оспаривается, это понятно, человек душу положил за Отечество свое, за веру православную, умер от голода в узилище — это все понятно. Непонятно другое: человек совершенно не похож на такого традиционного для нашего сознания святителя. Во-первых, он совершенно не кроткий. Он возникает в Москве в качестве вот патриарха в тот момент, когда все неправильно в государстве, то есть все пришло в состояние активного распада — это Смута в самом разгаре. Патриарха нет, но не потому, что его физически не было, а так получилось, что один патриарх не принял Лжедмитрия и был изгнан. Второй патриарх, грек по происхождению, все вроде принял, потом уехал и принял унию. В общем, короче, государство осталось без законного правителя, без законного патриарха, и в этот момент возникает на патриаршем престоле вот святитель Ермоген, которому уже приличное количество лет, и он славится очень жестким характером, и на него смотрят как на опору веры православной в государстве, которое захлестывают вот эти польские и литовские интервенты.

Протоиерей Федор

— Дело в том, что не время кротости, понимаете. Ведь кто такой патриарх? Патриарх — это отец, да, это старший, отец. А родительство предполагает, как и любая власть, одну очень важную функцию: пресечение генерации зла в детях. И кротость тогда, когда в детях разрастается зло, которое их может погубить, она неуместна. Поэтому когда-то надо быть строгим, и эта строгость —добродетель. Когда-то надо быть кротким, когда кротость касается тебя. Вот мы можем увидеть из его жития, что он сам впал в жуткую нищету, потому что все, что у него было его (а патриарх был небедным человеком), он раздавал нищим, которых было огромное количество, полстраны было в нищете. Мы с вами не очень понимаем масштабы того, что происходило. Мы с вами очень сконцентрированы на Москве, а Русь была разорена вся. Вот я вам назову два города, с похожими короткими названиями русскими — Галич и Углич, эти города были полностью вырезаны поляками. Или, например, Пафнутьев монастырь, вместе со всеми сбежавшими туда крестьянами. Были убиты все — старики, дети, женщины — просто зарезаны. Вся Южная и Восточная Русь были разорены бесконечными набегами крымских татар. Бесконечными набегами. То есть мы даже не знаем, сколько людей было уведено в плен, никто не вел этот подсчет. И вот это все, понимаете, вот это все было по грехам, в основном, следствием точнее грехов тех, кто боролся за власть или занимался своей какой-то жизнью в Москве чаще всего.

М. Борисова

— Но вот тут-то как раз, на мой взгляд, кроется самое загадочное в житии святителя Ермогена. Он был призван самым, ну как сказать, это не сомнительный правитель, по поводу которого никто не сомневался — доброго слова о нем ни при его жизни, ни после его смерти никто не оставил — это царь Василий Шуйский. Это после уже Лжедмитрия I, это после того, как вообще вся государственность пришла в полный упадок, вот соборно был выбран самый неподходящий человек, которого можно было только придумать. Потому что в какой-то момент он стал такой, как сейчас говорят, консенсусной фигурой для кланов разных бояр. И этот человек все свое бессмысленное и безумное царствование скрывается за спиной святителя Ермогена. Сколько ни призывали святителя отринуть этого негодного правителя, он отказывался, он не принимал никаких народный восстаний, никаких бунтов, никаких ополчений, которые ставили целью свержение власти избранного собором царя Василия. Хотя царь Василий ни на что доброе в тот момент не годился и вел страну к окончательному распаду и упадку. Что это за такой феномен?

Протоиерей Федор

— Я не историк, я не могу сказать, что он вел страну к окончательному упадку, конечно, страна сама катилась в этом направлении. И общее состояние душ людей, оно было такое, что оно рождало Смуту. Но все-таки патриарх Ермоген —это человек, о котором особенно четко понятно, что христианин — это верный, это верный Богу и верный взгляду на то, как Господь управляет миром. Если люди выбрали себе царем этого человека, если совершен чин помазания на царство, то значит, воля Божия такова, и он будет его защищать. Патриарх Ермоген имел такой авторитет, что он мог бы своими интригами, если бы он их вел, поставить практически любого человека на это место, понимаете. Он этого не стал делать, потому что он верный.

М. Борисова

— Ну патриарх Ермоген был единственным облеченным властью человеком в тот момент, чьи грамоты воспринимались как документы. Поскольку никто не признавал никого, поэтому, когда в какой-то город удельный присылалась какая-то грамота из Москвы, ее принимали только в том случае, если она была подписана патриархом. Потому что любая другая власть не признавалась, потому что у каждого было свое представление о том, что есть мирская власть.

Протоиерей Федор

— Да, конечно. И этот свой авторитет он никак не мог употребить на что-либо, не согласующееся с Евангелием — в этом святость этого великого человека, понимаете. Ведь вы представьте себе: это же не месяц и не неделя, это год за годом, это длинный промежуток времени, когда страна все дальше и дальше скатывается в хаос на его глазах. И вот сохранить верность в этой ситуации — это очень о многом говорит. Очень интересно, что ведь в разорении была и Церковь. Вот давайте почитаем о том, как об этом говорит «Русский хронограф» 1617 года: «взбесились многие церковники: не только мирские люди, чтецы и певцы, но и священники, и дьяконы, и иноки многие — кровь христианскую проливая и чин священства с себя свергнув, радовались всякому злодейству». Понимаете, патриарх Ермоген, оставляя светское светским, не вмешиваясь в это, он, в общем-то, больше всего занимался Церковью, он пытался в ней навести порядок своим авторитетом, своими посланиями, увещаниями. Он принимал кающихся, он отлучал и извергал из сана тех, кто не хотел исправляться и каяться. И вот я бы, знаете, что еще хотел, я бы хотел в свете той притчи, о которой мы сегодня говорили, прочитать небольшой отрывочек из его послания: «Я плачу, помилуйте свои души. Забыли вы обеты Православной веры вашей, в которой родились, крестились, воспитались, возросли. Посмотрите, как Отечество расхищается и разоряется чужими, какому поруганию предаются святые иконы и церкви, как проливается и вопиет к Богу кровь невинных. На кого вы поднимаете оружие?» Дальше вот подчеркните эту фразу: «Не на Бога ли, сотворившего вас, не на своих ли братьев, не свое ли Отечество разоряете?» Удивительно, если доброе дело, согласно этой притче, Господь принимает как сделанное Себе, то патриарх нам говорит, что когда мы делаем зло нашему ближнему, мы Христу точно также делаем зло, понимаете. Если ты накормил голодного — ты сделал это для Христа, а если ты отнял последнее у голодного — ты тоже это сделал Христу. Патриарх настолько живет духом своим в Евангелии, что он все мерит этими словами. Как это созвучно, то, о чем мы говорили сегодня, понимаете. И патриарх Ермоген — это как раз, может быть, единственный голос, который оставался в рамках евангельского ведения ситуации и пытался это остановить. Он не смог это остановить, при жизни точнее, он не увидел торжества, он увидел только вот этот страшный хаос, и в этом хаосе остался верным Богу, не стал искать ни с кем никаких компромиссов. И умер от голода, как мы знаем, потому что он не хотел благословить Лжедмитрия II на царство. Но именно его послания, и после его смерти особенно, они стали читаться в Нижнем Новгороде, да, где сформировалось ополчение. На них, как на то, что единственное законное, как вы правильно сказали, осталось вообще в какой-то общественной сфере звучащее, опиралось ополчение, которое выгнало поляков.

М. Борисова

— Но мне все время хочется сравнить жизненный путь патриарха Ермогена и жизненный путь патриарха Тихона. Патриарх Тихон искал компромисса, патриарх Ермоген не искал компромисса, и тот и другой не увидели торжества православия. Более того, у патриарха Тихона после его кончины впереди были десятилетия гонений на Русскую Православную Церковь. Мне почему-то чисто интуитивно кажется, что это какие-то очень родственные люди, несмотря что они по-человечески, эмоционально, казалось бы, очень разные.

Протоиерей Федор

— Эпохи очень похожи, да. Вы знаете, мы не можем, я не могу судить патриархов, но, видимо, в одно время надо действовать так, в другое время надо действовать по-другому. Это великие святые, мудрые люди, которые понимали, что можно и что нельзя. Патриарх Тихон искал компромисса до определенного предела, он не перешел никакой нравственной черты. И тот и другой, повторюсь, были такими авторитетами не потому, что они много правильно писали посланий, а потому что эти послания опирались на то, что весь народ знал об их праведности и святости. Вот это очень важно, понимаете. Например, то же самое ополчение нижегородское, ведь его надо обеспечить было материально. Почему это смогли? Потому что все нижегородцы знали, что у Минина, у Кузьмы Минина ни копейки не прилипнет к рукам и готовы были жертвовать на это деньги. Если бы у него не было этого авторитета, вот этой праведности такой земной, ополчение бы не дошло до Москвы — просто не хватило бы фуража, понимаете, обеспечения не хватило бы. Поэтому это опирается на личную святость человека. А как это преломляется Божиим промыслом в их земном служении, это у всех по-разному.

М. Борисова

— В эфире радио «Вера» программы «Седмица». В студии Марина Борисова и наш сегодняшний гость, настоятель храма святых бессребреников Космы и Дамиана на Маросейке, протоиерей Федор Бородин. Мы ненадолго прервемся и вернемся к вам буквально через минуту. Не переключайтесь.

М. Борисова

— Еще раз здравствуйте, дорогие друзья. В эфире светлого радио программа «Седмица». В студии Марина Борисова и наш сегодняшний гость, настоятель храма святых бессребреников Космы и Дамиана на Маросейке, протоиерей Федор Бородин. И, как всегда по субботам, мы говорим о смысле и особенностях богослужений наступающего воскресенья и предстоящей недели. На следующей неделе у нас достаточно богатая пища для размышлений благодаря церковном календарю, который, напоминает нам о святителе Льве I Великом — 3 марта, о преподобном Феодоре Санаксарском — 4 марта, о 34-х преподобномучениках Валаамских — 5 марта. То есть можно любой из этих сюжетов выбрать как камертон для последней подготовительной недели к Великому посту. Но мне хочется особенно поговорить о истории преподобного Федора Санаксарского. Мы знаем о его племяннике довольно хорошо, поскольку у нас все-таки святых флотоводцев не так много. А вот о его дядюшке, который, собственно, подал пример и не только ему, а в общем, еще какому-то количеству дворянских юношей XVIII–XIX века, я думаю, что вот история Ивана Ушакова, который начинал так замечательно: дворянский сын, из хорошего рода, гвардейский офицер — вот звучит просто как из какого-то романа романтического, исторического, эпохи там XVIII века. И вот этот самый человек, который, ну мы знаем, что такое XVIII век — это сначала эпоха Петра, которая сначала полностью перепахала все сознание дворянских отроков, полностью ориентировав их на такую военно-светскую службу, учение светским наукам, служение государству. И дальше век XVIII — век дворцовых переворотов, где гвардия зачастую решала судьбу всей страны. И вот этот самый гвардейский дворянский юноша вдруг берет и сбегает, да еще как романтично. Он же — надо представить себе, что такое сословное государство, где все посчитаны, — он поехал в отпуск вроде как, посреди дороги отпустил свой экипаж со своими всеми вещами и куда-то делся. И делся так надолго, что его практически так и не могли толком найти, пока он сам не объявился. Он просто скрыл свое происхождение, какое-то время пытался жить отшельником — его ловили, отправляли его на съезжую выяснять, что за бродяга там шляется по лесам. Он пытался себя представить там то каким-то купеческим сыном, то еще кем-то. Это очень романтическое начало истории. Но мне кажется, что очень важно, что в результате, хотя он был арестован и его история стала достоянием общества петербуржского, на его счастье, на престола тогда была Елизавета Петровна, дочь Петра I, которая, при всей взбалмошности и непоследовательности своего характера, отличалась такой исконной набожностью. И история юноши, который, будучи гвардейским офицером, сбежал в отшельники, ее очень тронула. И в результате ему было возвращено его исконное звание, и ему разрешили в Александро-Невской Лавре принять постриг с именем Федор. Вот начало этого подвига, оно вот такое абсолютно как из романа, как история, взятая из какого-то исторического романа.

Протоиерей Федор

— А вы знаете, есть такая легенда — я ее несколько раз встречал, сейчас не могу сослаться на какое-то письменное свидетельство, — о том, что на него произвело впечатление событие внезапной смерти того самого Андрея, вдовой которого была блаженная Ксения. Что это был его какой-то сослуживец, и вот эта смерть во время разгульного какого-то пьянства, без покаяния, перевернула всю его жизнь, и он возжелал уединенного монашеского пути. И вы правильно упомянули сословное общество — уйти в монастырь без разрешения государя или государыни в то время дворянскому сыну было нельзя, поэтому он вынужден был бежать. А дальше начинается совершенно парадоксальное житие, наполненное скорбями, клеветой, побоями, муками, издевательством. Казалось бы, в православной державе, где все православные, исполняются слова апостола Павла о том, что все, хотящие жить благочестиво, гонимы будут. Где только он ни был, видимо ревность и зависть человеческая — и в Лавре, и на Соловках, и в Площанской пустыни, и в Санаксаре самом, монастыре Санаксарском — везде воздвигала против него гонения. Видимо, вот масштаб личности, может быть, широта сердца этого человека, умение дать правильный совет приводило сначала к тому, что к нему попадало огромное количество людей и хотело с ним побеседовать, задать ему духовный вопрос, и вызывало ревность у окружающих. Вот удивительный путь человека, исполненного скорбями. Почти как, напоминает просто Иова библейского.

М. Борисова

— Ну помимо того, что собственная жизнь полна скорбей, у него как-то и с монастырями все вот так вот получалось. Только он получил разрешение возобновить Санаксарскую обитель, только там что-то начало вырисовываться —и тут же получает начальство циркуляр о необходимости закрыть в этой губернии 20 монастырей, и Санаксар попадает под сокращение. То есть даже на уровне монастыря эта его такая полная испытаний судьба транслируется и на все его начинания.

Протоиерей Федор

— Да, это век, блистательный век Екатерины, когда монастыри закрывались. Она не понимала, зачем нужны эти учреждения, и была очень жестока к насельникам и насельницам монастырей. Ведь упразднив монастырь и сделав из него приходскую церковь, она совершенно не заботилась о том, куда денутся люди, которые связали свою жизнь с этим местом и принесли Богу обеты, которые уже не могут без больших очень сложностей встроиться ни в какую светскую жизнь. Вот ей было абсолютно все равно.

М. Борисова

— Но тогда ему еще повезло, потому что как раз в фаворе были братья Орловы...

Протоиерей Федор

— Которые помнили его по службе, Алексей и Григорий.

М. Борисова

— Которые помнили его по службе, да. Они его как-то, за него заступились, там отвели эту беду. Но от него самого отвести беду так и не получилось. Потому что в разгар пугачевщины на него написали донос, что вот он непочтителен к власти и чуть ли он не подстрекает к бунту. В результате это закончилось тем, что он девять лет просидел в тюрьме. А что такое тюрьма в XVIII веке, можно себе представить.

Протоиерей Федор

— Ну это известно, да, что на Соловках он был в таком помещении, где у него было две муки на выбор — или холод (а на Соловках холодно почти всегда), или угар — то есть там можно было развести огонь по-черному, то есть не было дымохода. И эту проблему никто не хотел решать в течение девяти лет. Известно, что его вытаскивали оттуда, приводили в себя, оттирали снегом, потому что он просто мог умереть от угара, от этого углекислого газа, от этого дыма. Вот или мерзни, или умирай от угара. Что может быть? Мне кажется, что все-таки дворянское воспитание и вот эта сословная разница колоссальная в мышлении между духовным сословием и дворянским и делало его чужим. Понимаете, неслучайно ведь все-таки большинство дворян, которые умудрялись и в эту эпоху, и позднее уйти в монахи, их достаточно быстро ставили архимандритами, руководителями или учебных заведений, или монастырей, а потом возводили в епископы. Вот как святителя Игнатия (Брянчанинова). Почему, потому что губернатору со своим по сословному происхождению общаться было значительно проще. И, наверное, монахи из простых людей и священники из простых людей, когда дворянин, принявший постриг, не был облечен никакой властью, может быть, они отыгрывались на нем, может, они мстили за ужасы крепостного права — мы не знаем. Но почему-то везде этот удивительный человек, к которому сейчас в Санаксар едут автобусы за автобусами, к его мощам, понимаете, тогда он у своих ближних, которые должны были бы у него учиться, вызывал зависть, неприязнь, ненависть. Это, конечно, парадокс просто такой.

М. Борисова

— Ну может быть, это вообще такой удел большинства, ну как бы сейчас так сказали, людей продвинутых?

Протоиерей Федор

— Последователи Христа большинство, да.

М. Борисова

— То есть если человек выделяется из общей массы, он уже это ведь... Это очень редко так бывает, как, например, в Псково-Печерском монастыре, когда там целая плеяда старцев вдруг одновременно оказалась, и каждый подвизался по-своему, каждый оказался своеобычен, и каждый в эту общую духовную сокровищницу монастырскую вкладывал от своего опыта. Но ведь это нужен такой настоятель, как отец Алипий, который все это покрывал, все это охранял, не давал это все разогнать, сколько бы ни было попыток закрыть монастырь или там всех куда-то разослать по разным местам.

Протоиерей Федор

— И все-таки это еще нужно состояние гонения, в котором жил Псково-Печерский монастырь все советское время, понимаете, когда некуда уйти, когда это действительно осажденная крепость, когда кругом те, которые хотят тебя сожрать и раздавить, и которые тебя ненавидят, понимаете. И только те, кто действительно жаждет Христа, они приезжают сюда — тогда легче дружить, понимаете. А когда приходит время расслабления хоть небольшого, а человек внутренне не имеет напряжения, вот он начинает не любить тех, кто выше его ростом, кто больше исполняет заповеди Христовы, кто больше любит Христа. Потому что это же обличение: человек, который рядом со мной, добродетелен более, чем я, он меня обличает, потому что почему я не такой? Знаете, я вот помню, как когда я учился в семинарии, приехал отец Николай Соколов к нам и рассказывал — был, наверное, 91-й год, — об итогах первого учебного года в первой московской воскресной школе. И сказал: ребята, был у меня урок, я рассказывал детям о хождении Христа по водам. Встает мальчик, руку тянет, встает: «Батюшка, а вы так можете, по водам ходить? — Я не могу. — А почему вы не можете? — Я не святой. — А почему вы не святой?»

М. Борисова

— Хороший вопрос.

Протоиерей Федор

— Да, понимаете. И говорит: я стою, мне нечего ответить. Вы готовьтесь, ребята, вам тоже этот вопрос будут задавать. А почему ты не святой? А вот обстоятельства... А подожди секундочку, а вот рядом человек, а он-то другой, а ты почему не такой? Понимаете, или мне надо становиться святым, или надо убрать этого человека. Вот у меня другого выхода нет.

М. Борисова

— Я думаю, что накануне Великого поста пример преподобного Федора Санаксарского, он не только о том, что можно стать святым, но и о том, что святых надо еще уметь терпеть рядом с собой.

Протоиерей Федор

— И терпеть, и беречь, понимаете, да. Как говорят, со святыми очень трудно жить, потому что они являют правду Божию, а это часто очень неудобно. Но все-таки это такое утешение. И вы знаете, я бы хотел привести небольшую цитату из Иерусалимского патерика в переводе тогда еще иеромонаха Феофана, будущего Затворника, такой призыв безымянного старца к своим ученикам. Звучит он так: «Если не можешь быть солнцем для других, будь хотя бы звездой. Не можешь быть звездой — хоть немного поднимись горе», — то есть вверх. Понимаете, вот это задание на пост: быть всем солнышком — всех отогреть, всех любить, всем помочь. Не можешь так, ну хоть кому-то помоги.

М. Борисова

— Напоминаю нашим радиослушателям, сегодня, как всегда по субботам, в эфире радио «Вера» программа «Седмица». В студии Марина Борисова. И со мной настоятель храма святых бессребреников Космы и Дамиана на Маросейке, протоиерей Федор Бородин. И мы, как всегда по субботам, говорим о смысле и особенностях богослужения наступающего воскресенья и предстоящей недели. Ну вот все-таки мы как-то не упомянули, что эта неделя, которая называется седмицей о Страшном суде, она еще и масленица. Еще она называется седмица мясопустная — то есть мы в воскресенье последний раз едим мясо, и вот начинается сырная седмица. Вот что это такое? В нашем народно-традиционно- церковном представлении это блины, это икра, это гости — это такой вот праздник, такой вот предрождественский карнавал. Кстати, это перекликается и с католическим карнавалом, который, собственно, также как и у нас масленица, получается, подготовка...

Протоиерей Федор

— У них карнавал это «прощай мясо», насколько я понимаю, всегда.

М. Борисова

— Да, подготовка — вот такой разгульный, веселый, бесшабашный, обжорный. На самом деле, если мы посмотрим, о чем у нас повествует наш церковный устав, мы говорим о неделе, которая уже достаточно строгая. Если мы забудем про блины и посмотрим, что у нас в церковном календаре. А в церковном календаре, например, написано, что в среду и пятницу у нас строгий пост — то есть мы не едим в среду и пятницу...

Протоиерей Федор

— Даже Божественная литургия не совершается в эти дни.

М. Борисова

— Вот. Прямо вот до вечера, как в Сочельник.

Протоиерей Федор

— Да, читается великопостная покаянная молитва Ефрема Сирина, совершенно другие оттенки богослужения. Есть традиция во многих храмах: уже переоблачаются в постные облачения престолы и жертвенники, священники надевают их. Это потому, что сразу после обжорства войти резко в пост и опасно, и трудно, нужно делать это постепенно. И действительно это первая седмица, когда человек призывается к воздержанию, в данном случае к воздержанию от мяса. Предпразднство воздержания, как это называется, удивительные слова. И нам, священнослужителям, приходится сталкиваться с тем, что люди, приходя Великим постом на исповедь, говорят: я все соблюдаю —всю масленицу я ел блины, все как положено. Вот нет, не положено, нет такого, надо в это время же воздерживаться — может быть, выключить телевизор, может быть, перестать лазить по соцсетям. Мне, я помню, один батюшка прислал перед Великим постом картинку, где были слова из Евангелия: «И они, оставив сети, последовали за Ним». То есть да, все пустое, суетное, бесконечные новости какие-то, оставить все это, потому что все это будет мешать молитве. Надо готовиться уже к тому молитвенному труду, который мы понесем, начиная с первого понедельника. Надо готовиться к прощению, которое должно завершить труд по прощению и примирению с нашими ближними в Прощеное воскресенье. Вот на это нужен труд, на это нужна сила. Для того чтобы появилась духовная сила, надо ограничить себя в суете, отказаться от излишнего празднословия и начинать воздерживаться уже.

М. Борисова

— А это реально, когда вокруг тебя все время пахнет блинами и тебя все время зазывают в гости?

Протоиерей Федор

— Ну ты же сам решаешь, сколько ты съешь блинов, один или десять. Это все реально.

М. Борисова

— Нет, я имею в виду, что чисто эмоционально, это полезно, участвовать в этом всеобщем разгуле и веселье, хотя бы просто в качестве гостя?

Протоиерей Федор

— Вы знаете, я хочу сказать, что отсутствие поста в среду и пятницу, формального, по ограничению себя в какой-то такой плотной пище — мяса уже нет, но все равно все остальное можно, — оно к концу недели показывает человеку, насколько он становится немощный, если он не соблюдает среды и пятницы. Вот я от очень многих людей это слышал. Действительно, вот эти два постных дня в неделю, они помогают человеку сохранять правильное иерархию как бы частей себя человеку, что духовное должно владеть душевным и телесным в человеке. То есть масленица в каком-то смысле, вот когда ее проводят так, как сейчас проводят, она дает результат от обратного, как бы она делает так, что человеку наконец-то хочется поститься: ну скорее бы уже, ну хватит.

М. Борисова

— Я не знаю, можно ли свой опыт предлагать, как такой универсальный, но я думаю, что не только я, многие, кто проходил светлые годы неофитства в Церкви, помнят, что вначале приближение Великого поста уже воспринимается как праздник. И каждая подготовительная неделя дает тебе какие-то новые оттенки эмоций таких вот — мы ждем, что вот-вот, вот он придет. То есть я помню, что мы ждали всегда Великого поста как праздника.

Протоиерей Федор

— Как времени избавления от диктатуры страстей, да.

М. Борисова

— Даже то, что в корне менялось все, что касалось церковных служб, самого вот устроения жизни, это все воспринималось как некое праздничное действо. А что касалось масленицы, она как раз как-то смазывалась, она не была важна. Я не знаю, может быть, потому что это было советское время, но, пожалуй, там в субботу пекли там блины во многих домах. Но так чтобы, как сейчас, об этом напоминали в средствах массовой информации, обменивались какими-то этими и картинками, и рецептами, и советами, как лучше попраздновать — всего этого не было. Может быть, за счет этого все было...

Протоиерей Федор

— Ну не так значимо, да.

М. Борисова

— Более технично.

Протоиерей Федор

— Потому что все это пустое, понимаете. Все эти пляски вокруг стола с едой на самом деле к Церкви-то они не имеют никакого отношения. Повторюсь, это время первого ограничения, именно в пище. И усиления молитвы. Поэтому душа христианина церковного, она не узнает в этих обрядах и традициях ничего своего.

М. Борисова

— А почему так важно, что мы в последнюю предпостовую субботу вспоминаем святых мужей и жен, в подвиге поста просиявших? Ну в конце концов ведь все святые так или иначе жили в ограничениях, и то, что было для них просто образом жизни, для нас это уже пост в нашем представлении. Так что можно сказать, что тогда все святые.

Протоиерей Федор

— Ну все-таки постничество приносит — ну судя по книгам, я не знаю, да, — оно приносит опытность очень большую в духовной жизни. У святых отцов есть такое удивительное определение: свят, но не искусен. Я думаю, вы слышали это словосочетание.

М. Борисова

— Да.

Протоиерей Федор

— Что это значит? Это значит, что человек благодатью Божией достиг святости, живя, например, не в монастыре, а живя в миру, где он ел столько, сколько ему предлагали. Ну для него это просто не было существенным, что и сколько есть, то есть это не было частью его переживаний. Достиг святости, но какого-то искусства владения своей плотью при этом он не достиг. То есть поэтому мы к этим людям, которые достигли в этом очень больших высот, мы к ним обращаемся за помощью и наставлением. Знаете, последнее время часто очень приходится сталкиваться с такой мыслью, что большинство святоотеческих писаний написано монашествующими для монахов, и нам они как бы не нужны. И службы де не наши, и устав де не наш, и все это «Добротолюбие» написано не для нас. Это не так, конечно, нет никакого отдельного монашеского христианства. Монашествующие — люди, которые отличаются от нас образом жизни и степенью ревности, скажем так, степенью решимости исполнять, вот и все. А во всем остальном мы все призваны выполнять Евангелие. Вот, например, авва Исаия, ученик преподобного Антоний Великого, он свои труды, знаменитые свои слова, он так и начинает, что нет ничего дополнительного внеевангельского в том, что мы стараемся исполнить, это только евангельские заповеди. Поэтому труды монашествующих в приложении к другой форме жизни, но в своей духовной составляющей, они точно также для нас важны и поучительны. Поэтому очень даже можно Великим постом почитать «Лествицу», авву Дорофея, вопросы и ответы Варсонофия и Иоанна. И посмотреть на дух, которым эти люди руководятся. А форму, конечно, мы оставляем свою, мирян или священнослужителей в моем случае, живущих в большом мегаполисе, там в больших семьях, например.

М. Борисова

— А что вы посоветуете нашим радиослушателям, чтобы подойти к этому рубежу, к началу Великого поста во всеоружии?

Протоиерей Федор

— Вы имеете в виду, что почитать?

М. Борисова

— Нет, что внутри себя сделать, как окончательно сосредоточиться. Вот подготовительные недели заканчиваются, вот рубеж. Вот впереди последнее воскресенье Прощеное — и дальше чистый понедельник, вот этот порог.

Протоиерей Федор

— Вы знаете, я посоветовал бы начать с мясопустной вселенской родительской субботы — съездить на кладбище и спокойно какое-то время там посидеть и помолиться. Посмотреть на даты жизни наших уже ушедших близких и любимых или незнакомых людей. И вот это, ведь в Церкви вот этот устав и вот это поминовение умерших, это очень разумно все сделано. Вот это воспоминание о краткости жизни, понимаете, вот о бренности жизни, о том, что все это кончится, вот эта память смертная, как великая добродетель, она все расставит на свои места. У меня был такой эпизод удивительный в жизни, когда я ходил на кладбище к своему папе — он похоронен на Немецком кладбище, а потом искал еще могилу одного человека. Не нашел, но вдруг наткнулся на могилу своей одноклассницы, с которой я 10 лет учился в школе, там с 75-го по 85-й год. Вот я смотрю на ее фотографию — оказывается, она умерла, и вот она лежит уже здесь семь или восемь лет. А она такая же как я, я ее помню, я ее за косички дергал, понимаете, она мне там снежки за шиворот кидала. Ведь вот вспомни, что все скоро может кончиться, и мы не знаем, когда. И тогда ты совершенно по-другому будешь относиться: суета будет суетой, а молитва и радость, которую она рождает, будет молитвой и радостью.

М. Борисова

— Спасибо огромное за эту беседу. В эфире была программа «Седмица». С вами были Марина Борисова и настоятель храма святых бессребреников Космы и Дамиана на Маросейке, протоиерей Федор Бородин. Слушайте нас каждую субботу. До свидания.

Протоиерей Федор

— До свидания. Храни вас Господь.