В нашей студии был клирик московского храма Сорока Севастийских мучеников, главный редактор молодежного портала Naslednick.online протоиерей Максим Первозванский.
Разговор шел о смыслах богослужения в ближайшее воскресенье, в которое вспоминается притча о мытаре и фарисее, о празднике Сретения Господня, о памяти святых праведных Симеона Богоприимца и пророчицы Анны, преподобного Кирилла Новоезерского, преподобного Варсонофия Великого и Иоанна Пророка, а также о праздновании в честь иконы Божией Матери «Взыскание погибших».
М. Борисова
— Добрый вечер, дорогие друзья. В эфире радио «Вера» программа «Седмица». С вами Марина Борисова. И сегодня, как всегда по субботам, мы говорим о смысле и особенностях богослужения наступающего воскресенья и предстоящей недели. Сегодня мой гость в студии — клирик Сорока мучеников Севастийских в Спасской слободе, протоиерей Максим Первозванский.
Протоиерей Максим
— Здравствуйте.
М. Борисова
— И с его помощью мы постараемся разобраться, что ждет нас в церкви завтра, в Неделю о мытаре и фарисее, и на предстоящей седмице. Вот, собственно, самое главное свершилось — мы подошли к порогу Великого поста. И, естественно, как всегда, мы слушаем, читаем, пытаемся вникнуть в смысл отрывков из Посланий Апостолов и Евангелие, которое прозвучит завтра за Божественной литургией. Что касается Евангелия, мы еще поговорим отдельно, но я думаю, что притчу о мытаре и фарисее знают подавляющее большинство наших радиослушателей — это Евангелие от Луки 18-й глава, стихи с 10-го по 14-й. А вот Второе Послание апостола Павла к Тимофею, из 3-й главы, стихи с 10-го по 15-й, которые завтра будут читать в церкви, и мне кажется, что там самый главный смысловой акцент — это 12-й и 13-й стихи, где апостол говорит: «Все, желающие жить благочестиво во Христе Иисусе, будут гонимы. Злые же люди и обманщики будут преуспевать во зле, вводя в заблуждение и заблуждаясь». Вот как нам понять эти слова апостола? То есть это незыблемое правило, по которому будет жить мир всегда? Но это то, чему мы всегда противимся всеми фибрами души, это же вопиющая несправедливость, как это может быть?
Протоиерей Максим
— Вот вы знаете, это ведь действительно неслучайно этот фрагмент Послания Апостольского читается в Неделю о мытаре и фарисее. Мы все, конечно, знаем, что евангельские и апостольские тексты соединяются неслучайным образом, но эта связь не всегда нам очевидна. Здесь она очевидна. Дело в том, что вот то, что сейчас говорит апостол Павел, входит в кардинальное противоречие с Ветхим Заветом, и особенно с фарисейским пониманием Ветхого Завета. Что такое завет? Я позволю себе более-менее пространно это объяснить. Это договор между человеком и Богом. Что такое договор? Мы договариваемся, что ты будешь делать то-то, то-то и то-то, и будет тебе хорошо. Ну вот как это ярко выражено, например, в пятой заповеди: чти отца и с матерью да благо ти будет, да долголетен будешь на земле. То есть благочестивый какой-нибудь еврей вот времен Ветхого Завета воспринимал свой завет с Богом таким образом, что если я исполню свою часть, свои обязательства, свою часть завета — то, подо что я подписался в лице Моисея еще на горе Синай, значит, то Бог исполнит свою. И отсюда вот это желание по-настоящему исполнить то, что написано, исполнить все заповеди, вплоть до мелочей, ожидая, что Бог тебя за это наградит. Именно за то, что ты хороший, вот в законническом смысле этого слова, ты все исполнил, у тебя все будет хорошо. Оттуда и логика друзей Иова — вспомним Книгу Иова: когда Иов был наказан, и трое друзей пришли к нему и, полностью желая ему блага, сказали: ну раз ты наказан, значит, ты в чем-то согрешил. Не может Бог наказать того, кто все исполняет. А здесь апостол говорит абсолютно немыслимую для такого законнического сознания вещь: те, кто будет исполнять, собственно, завет, те не получат блага на земле, а наоборот, будут гонимы. Это просто совершенно не принимаемая и фантастическая история для человека Ветхого Завета.
Протоиерей Максим
— Ну дальше-то еще хуже, потому что «злые же люди и обманщики будут преуспевать во зле, вводя в заблуждение и заблуждаясь».
М. Борисова
— Да, преуспевать будут совсем другие. И в этом состоит изменение завета с Богом, что теперь не награда в ответ за праведность, а возможность поучаствовать в страданиях Христовых как ответ на праведность. Потому что мы теперь знаем Бога не просто как законодателя, мздовоздаятеля, наказателя или, наоборот, наградителя, а Того, Кто пришел для того, чтобы разделить с нами наши страдания. И вот этот замечательный образ, который мы постоянно ищем: зачем же молиться, если Бог и так нас любит? Да для того, чтобы стать соучастниками Его помощи нам, другим людям. А как мы можем? Мы можем сострадать вместе с Ним. И потому что очень много этих мыслей у апостола, что подражайте мне, как я Христу. И здесь же искушения и соблазны. Вот у меня есть один замечательный пример из жития святителя Филарета Киевского, когда он, будучи святителем Киевским, посещал пещеры с таким пастырским, архипастырским визитом, и один старый монах, схимник, обратился к нему с вопросом, что, Владыка, я вот прочитал именно эти слова апостола Павла, а меня никто никогда не гнал, неужели я не угодил Богу? Вот у меня вся жизнь была, не было у меня гонителей, никто меня не преследовал, не гнал, не наказывал. На что ему святитель ответил: посмотри на себя — зачем тебя гнать? Ты сам себя гонишь. Кто захочет такой жизни, как ты? Ты — у тебя нет семьи, посмотри на свои колени — они, как у верблюда, стерты в земных поклонах, посмотри на свои глаза — они проплаканы слезами покаяния. Ты сам себя гонишь. И вот это вот, вот эти слова апостола, они действительно очень важные, они помогают нам осознать и основание того, зачем существует христианская аскеза. Кроме того, что она помогает нам как-то бороться со страстями и стать лучше, может быть, немножко и чище, как показывает опыт большинства пытающихся подвижничать, ничего такого особенно и не получается, не становимся мы лучше, не становимся мы чище. Но мы сами себя гоним, и тем самым как бы, возможно, наверное, избегаем внешних гонений. Потому что есть такие всякие поговорки народные на эту тему, связанные — кто не будет поститься, будет голодать и так далее, — жесткие такие прямо утверждения. И поэтому да, будут гонимы или сами себя будут гнать. Или Сам Господь будет о Себе напоминать, не давая нам закоснеть в благополучном таком, самодовольном, сытом пребывании.
М. Борисова
— Фарисейском?
Протоиерей Максим
— Фарисейском пребывании, ощущении. Потому что вот вы правильно же сказали, сложно это принять. Поэтому очень много этого в протестантизме, тоже вот именно такого восприятия, что если ты Богу угодил, то у тебя все в жизни будет хорошо. А если у тебя что-то в жизни нехорошо, значит, ты Богу не угодил. Значит, внешнее благополучие является признаком того, что Бог тебе благоволит. И наоборот, если Бог тебе вдруг не благоволит, особенно если это еще и усиливается кальвинистскими представлениями о предопределении, ты видишь несчастного человека, и ты понимаешь: ну да, он неугоден Богу. Вот этот бедняк, этот бомж, у него все отняли — да, наверное, он не угодил Богу в своих грехах. Кто я такой, чтобы ему еще помочь? Я что, могу быть милосерднее Бога? Поэтому... Вот эти слова апостола Павла, они от такого рассуждения не оставляют камня на камне, конечно.
М. Борисова
— Мне хотелось бы еще напомнить нашим радиослушателям, что в это воскресенье начинается Постная Триодь. И вообще напомнить, что такое Постная Триодь и как она связана с тем путем Великого поста, который неизбежно приведет нас к Пасхе.
Протоиерей Максим
— Существует четыре основных богослужебных книги, по которым свершается богослужение — это Октоих, Минея, Триодь Постная и Триодь Цветная. Я тут совсем недавно прочитал совершенно потрясающую сказку, замечательного священника, я забыл его имя, замечательную сказку про мужа и жену — Октоих и Минею, которые трудились не покладая рук в течение всего года. А на время Великого поста к ним приезжала теща — Постная Триодь, а потом она в Пасху уезжала и приезжала свекровь — Цветная Триодь. И там в этой сказке прямо рассказано, когда они вместе трудились, когда они по очереди, что по воскресеньям постом, они, Октоих со своей мамой, Постной Триодью, давали Минеюшке отдохнуть. Потому что, значит, Минея в воскресенье не читается и не поется. Это действительно основные четыре книги в течение всего года, вот эти две базовых книги: Октоих, в котором содержатся песнопения недельного и суточного круга, привязанные к дням недели — воскресенью, понедельнику, вторнику, разбитые на восемь гласов («окта» — значит, восемь, Октоих — Осьмогласник); и Минея — это празднования святым, которые в течение всего года. Вот 25-го — Татьянин день, а потом 26-го — день Нины, а вот там 3 февраля — это Максима Грека. Вот эти памяти, наши именины, богослужения им содержатся в Минеи. И в течение двух периодов года — предшествующий Великому посту и самого Великого поста, читается книга, которая называется Постная Триодь (Триодь — от слова «три», оно прямо звучит здесь: Триодь), в которой обычные каноны, в которых содержится девять песней, заменяются трипеснцами, в которых три песни. И потом Цветная Триодь, которая поется и читается в период от Пасхи до Троицы, Недели всех святых.
М. Борисова
— Но чем отличается богослужение, начиная с Недели о мытаре и фарисее, от того, которое было еще неделю назад?
Протоиерей Максим
— Само богослужение не отличается ничем, как это ни грустно нам признать или, наоборот, не радостно нам признать. Просто часть песнопений, пока только в воскресенья, потом, Великим постом, Триодь вообще станет основный книгой, которая будет читаться и петься каждый день. Сейчас, в периоды подготовительные к Великом посту, вот эти три недели, только в воскресные дни, на воскресной всенощной, в основном литургия состоит из неизменяемых песнопений, а на воскресной всенощной, то есть в субботу вечером, будет петься и читаться песнопения, посвященные в данном случае мытарю и фарисею. Вот сегодня, в субботу предшествующую, всенощная совершалась, она посвящена, там будет говориться, даже шутка такая есть пономарская: «слава» — мытарю, «и ныне» — фарисею. Не просто Евангелие будет прочитано о мытаре и фарисее завтра утром, как это было, например, неделю назад, в Неделю о Закхее, когда Евангелие уже такое, привязанное к подготовке к Великому посту, но и в каноне, но и в стихирах, но и в других песнопениях будет напоминание о том, что фарисеева убежим там надмения, приобщимся смиренным словам мытаря и так далее. То есть вот все это воспоминания евангельской истории о мытаре и фарисее, оно будет постоянно нам напоминаться.
М. Борисова
— Напоминаю нашим радиослушателям, сегодня, как всегда по субботам, в эфире радио «Вера» программа «Седмица». Со мной в студии наш сегодняшний гость, клирик храма Сорока мучеников Севастийских в Спасской слободе, протоиерей Максим Первозванский. И мы говорим о смысле и особенностях богослужения наступающего воскресенья и предстоящей недели. На этой неделе 15 февраля у нас двунадесятый праздник Сретения Господня. И, собственно говоря, сам сюжет, сама история, сам контекст праздника, я думаю, известен всем нашим радиослушателям, поскольку он достаточно популярен не только в церковной среде, но и просто в общекультурном контексте. Это момент, когда Иосиф Обручник и Пресвятая Богородица принесли Младенца Христа, чтобы по закону Моисееву внести Его в храм. И встретил их на пороге храма очень старый священнослужитель, которому было обещано, что он не умрет, пока не увидит Мессию. И еще там была удивительная женщина, единственная женщина-пророчица в Новом Завете, это пророчица Анна. Вот эти два человека, Симеон Богоприимец и пророчица Анна, встретили Младенца Христа, и в честь этой встречи двунадесятый праздник Сретения. Но если посмотреть исторический контекст, как складывался этот праздник, собственно говоря, он считается заключительным праздником Рождественского цикла. А изначально все эти три события — Рождество Иисуса Христа, Богоявление и Сретение — были объединены в одном вот таком синтетическом великом Рождественском празднике. Потом в ходе истории Церкви постепенно они разошлись во времени на три разных праздника. Вот Сретение — последний великий праздник Рождественского цикла. Но в нашем ощущении Рождество уже ушло. Ну вот было Рождество, были Святки, было Богоявление, Крещение, и ощущение, что вот тогда Рождественский цикл прервался. Почему вот такое отнесение во времени?
Протоиерей Максим
— Ну мы видим, и этого много не только в Рождественском цикле, что некоторые события евангельской истории Церковь празднуем, следуя, ну условно говоря, календарной логике. Если мы сейчас все-таки обопремся на современный гражданский календарь, 7 апреля — Благовещение, ровно через девять месяцев, 7 января — Рождество Христово. Логика понятна. А через 40 дней после Рождества Христова, как это описано в Евангелии, праздник Сретения. Вот эти три праздника — Благовещение, Рождество Христово, Сретение — следуют вот такой логике действительно периодов времени, которые в реальной жизни проходили между этими событиями. А в том же самом Рождественском цикле другие события, они этой логике не следуют. Например, вот смотрите, как вы назвали эти три праздника: Рождество, Крещение, Сретение. Крещение ведь реально последовало через 30 лет после события Рождества. Оно, казалось бы, вообще не имеет отношения, собственно, к Рождественскому циклу, лишь в том смысле, что оно знаменует окончание ну условного детства или там юности Христа, молодости и выхода Его на проповедь. Оно же вот не связано впрямую, да и внутри евангельские события мы вспоминаем вовсе не в том порядке, например, Рождественские события, в котором они следовали в реальной жизни. Например, для нас, когда мы созерцаем Рождество Христово, волхвы и пастухи, такое ощущение, что вот ночью были пастухи, а с утра пришли волхвы. Хотя современный синопсис, он относит время посещения волхвов на после Сретения. То есть вот в логике мы сейчас будем праздновать Сретение, Иосиф Обручник вместе с Девой Марией, с сорокадневным Младенцем Христом пришли в храм. Если бы это событие происходило после посещения волхвов и того момента, когда Ирод царь избил младенцев, как это можно себе представить? Да никак невозможно. Сказано, что как только волхвы отошли, Иосиф бежал в Марией в Египет. А Ирод, который находился в дне пути в Иерусалиме от Вифлеема, увидев, что волхвы не вернулись, сразу посылает воинов — то есть это все происходило мгновенно. Очевидно, что это событие происходило после Сретения. То есть вот если мы начинаем эти реальные события транслировать вот на те временные промежутки, которые были в реальной жизни, у нас получается совсем другая картинка. И поэтому Церковь, например, да, на одной иконе изображает важные события, связанные с Рождеством Младенца Христа — это волхвы, пастухи, Ирод-царь, младенцы. А что дальше? Дальше евангельская история молчит. Есть фрагмент о детстве, нам читается этот отрывок как раз тоже на Святках, что Младенец Иисус, и дальше уже собственно переход к важным для всех нас событиям истории, с чего начинается вообще любое Евангелие. Открываем Евангелие и видим, с чего начинается Евангелие от Марка, например, та самая неписанная еще традиция, которую полагалось учить наизусть, которая неоднократно пересказывается, например, даже в Книге Деяний Апостолов, когда говорится о проповеди евангельской, что проповедовали апостолы, с чего начиналась проповедь апостолов? С рассказа о Иоанне Крестителе — что пришел Иоанн Креститель, к нему пришел Христос, Который принял от него Крещение на Иордане, после чего вышел на проповедь. Да, в нашем праздновании оно привязывается вот к Святкам, начинается Рождество, кончается Крещением, и в этом есть своя вот эта самая глубинная логика, что, собственно, Евангелие, благая весть начинается с того, что сначала Иоанн Креститель вышел на проповедь, помните? Прямо дословно Евангелие от Марка: в те дни приходит Иоанн Креститель, проповедуя, что исполнилось время, приблизилось Царствие Божие, покайтесь и веруйте в Евангелие, в эту благую весть. Те же слова повторяет Христос после возвращения из пустыни: покайтесь, приблизилось Царствие Божие. Вот где начало Евангелия. И, естественно, его привязывают к моменту Рождества, окончанию святочных событий и празднования Рождества Христова. То есть здесь несколько логик переплетается: общевременная — то, что можно было, в Святки, Обрезание — 8-й день, их туда и, собственно, поместили. А то, что не умещается, 40 дней — ну да, их отнесли на 40 дней как Сретение. И, кстати говоря, любопытно что Церковь именно в отношении этого праздника как бы находится — как бы, подчеркиваю, — в раздумье: а это какой праздник, Господский или...
М. Борисова
— Богородичный.
Протоиерей Максим
— Богородичный. Да, потому что есть определенные различия в составлении: богослужения, посвященные праздникам Богородицы, даже если это двунадесятый праздник, и праздников, посвященных Господу нашему Иисусу Христу. И вот здесь есть признаки богослужебные и того и другого, праздник одновременно и Богородичный, и Господский.
М. Борисова
— Тут есть еще один смысловой нюанс, который, как правило, при проповедях, при толковании Сретенского сюжета выпадает из поля зрения. Мне кажется, он должен быть важным, потому что он вынесен в отдельное апостольское чтение — отрывок из Послания апостола Павла Евреям, из 7-й главы, стихи с 7-го по 17-й, где все непонятно. То есть непонятно — сами слова смысл и фраз, которые содержатся в этом отрывке, понятны, непонятно, зачем это нам. Во-первых, там все время упоминается какой-то Мелхиседек, про которого мы толком ничего не знаем.
Протоиерей Максим
— Отца Мелхиседека, конечно, все знают, из храма Петра и Павла.
М. Борисова
— Да, а вот того, кто упоминается у апостола Павла...
Протоиерей Максим
— Уже знают меньше, в честь кого назван отец Мелхиседек.
М. Борисова
— Да, а главное, что совершенно непонятно, о чем идет речь, когда говорится о смене колен священнических — что это такое, зачем нам об этом?
Протоиерей Максим
— Ну вообще на самом деле, хотя вы сказали, что об этом нечасто говорится, достаточно часто говорится о том, что Сретение — это встреча, «встретение» Ветхого Завета и Нового Завета. Ветхий Завет знаменовался, кроме того, что народу израильскому было дано десять заповедей и множество всего еще другого остального, было дано священство. Оно было священство Аароново, и в дальнейшем колено Левиино вообще — то есть это было вот Аароново священство, так оно и называется прямо в частности и в богослужебных текстах тоже: по чину Аарона. А Аарон был, как известно, человеком, который был потомком Авраама. Авраам — отец всех верующих людей, что тут скажешь, Авраам сам был священником, он приносил жертвы, в частности и сына своего готов был в жертву принести — самый знаменитый эпизод для всех трех авраамических религий. Но мы видим, как правильно вы сказали, есть в Ветхом Завете такой загадочный эпизод, когда Авраам возвращался после победы над тремя царями, и встретил его некий Мелхиседек, про которого ничего в Священном Писании, придающем большое значение родословиям или талдоту по-еврейски, не сказано. Поэтому, как апостол Павел про него пишет: ни начала, ни конца, ни роду, ни племени, кто такой — неизвестно. И почему-то он благословил Авраама, а Авраам взял у него благословение. И апостол Павел прямо пишет, слушайте, ну как интересный факт: ведь без всякого рассуждения меньшее благословятся большим. Значит, Авраам признал в Мелхиседеке, в его священстве большее священство по отношению к Богу. А кто он такой, действительно? Ни начала, ни конца, кто его родители, кто его потомки, никаких колен, неизвестно что. И потому апостол Павел говорит: это прообраз, это прообраз того, что священство ветхозаветное Авраамово, по чину Аарона, меняется теперь новозаветным священством по чину Мелхиседека. Когда Христос, Сам являясь Первосвященником — ведь мы видим, что про смену колен, ведь Иисус Христос не принадлежал к Левиину колену, Он принадлежал к колену Иудову, которое никогда, и апостол Павел прямо нам об этом напоминает, никто из этого колена не приступал к жертвеннику, то есть не было священников среди Иудина колена, не было. А Иисус Христос стал Первосвященником. Как это, по чину какому? И вот здесь апостол Павел говорит: да, это другое священство, не священство, передаваемое от отца к сыну, не священство от принадлежности к народу, а это некое вечное священство, даруемое лично Самим Богом, потому что Он и Сам есть Бог. И поэтому мы действительно можем сказать, что в лице Симеона, который принял Младенца Христа на руки, и мы видим в иконе Сретения, что Господь изображается и Симеон стоящим над жертвенником — то есть мы видим непосредственно жертвоприношение: Ветхий Завет встречается с Новым, в котором Сам Господь принесет Себя в вольную жертву и установит новое священство, а ветхое священство, священство по чину Ааронову, будет прервано.
М. Борисова
— В эфире радио «Вера» программа «Седмица». С вами Марина Борисова и наш сегодняшний гость, клирик Сорока мучеников Севастийских в Спасской слободе, протоиерей Максим Первозванский. Мы ненадолго прервемся, вернемся к вам буквально через минуту. Не переключайтесь.
М. Борисова
— Еще раз здравствуйте, дорогие друзья, в эфире наша еженедельная субботняя программа «Седмица». С вами Марина Борисова и наш сегодняшний гость, клирик Сорока мучеников Севастийских в Спасской слободе, протоиерей Максим Первозванский. И, как всегда по субботам, мы говорим о смысле и особенностях богослужения наступающего воскресенья и предстоящей недели. Следующая неделя, она как-то так уж сложилась, что и календарно все время напоминает нам о том, что мы приближаемся к Великому посту. Надо сказать, что церковный календарь, он очень в этом смысле психологически тонко выстроен. Не то что специально, а вот так как-то исторически он так выстроился. Потому что перед Рождеством мы достаточно долго вспоминаем всех ветхозаветных пророков и праведников. А уже не успел закончиться мясоед, как мы начинаем вспомнить монахов, подвижников, аскетов. И в этом смысле и не только древних, но и своих собственных, российских, которыми богата история Русской Православной Церкви. В особенности плеяда монахов времен преподобного Сергия Радонежского и его учеников. На предстоящей неделе у нас как раз память преподобного Кирилла Новоезерского — 17 февраля, и память преподобных Варсонофия Великого и Иоанна пророка — 19 февраля. Но я думаю, что мы остановимся на них отдельно, потому что вообще такая очень странная пара, удивительным образом. Хотя они относились к неразделенной еще Церкви, но почему-то дороги они оказались именно православному сознанию, то есть восточной части христианского мира, западная часть христианского мира их благополучно забыла.
Протоиерей Максим
— Ну это нормально, это естественно, это случается. Подвизались они на Востоке, и поэтому точно также, как мы, условно, восточные, с некоторым подозрением смотрим на западных отшельников. Например, с чувством говорим, что да, вот Иоанн Кассиан Римлянин, но он же начинал на Востоке, да, он обустраивал потом западные монастыри, но он же начинал на Востоке. Поэтому это вот такое некоторое условное разделение, несмотря на то что Церковь совершенно была неразделена. Естественно, у всех своих авторитеты. Точно также, как мы с большим, вот вы сейчас упоминали отшельников, а вот у нас своя плеяда, связанная с преподобным Сергием Радонежским и его учениками. И я знаю, что, например, даже новые греческие подвижники, многие православные русские люди их очень любят и очень почитают. Почитают и старца Паисия, и Порфирия Капсокаливита, и Нектария Эгинского, а кто-то думает: ну, греки, ну что греки, вот наши подвижники — вот это вот разделение на «наши — не наши», оно, к сожалению, хотя в Церкви нет уже ни эллина, ни иудея, но все равно регулярно такой свой оттенок накладывает. Потом люди с удивлением узнают: что, Антоний Великий был египтянином? Может, вы скажете, что он еще и черным был? Не может быть, это же совсем наш святой.
М. Борисова
— Наш, такой родной-родной.
Протоиерей Максим
— Да, да.
М. Борисова
— Ну что касается Кирилла Новоезерского, то это как раз завершение что ли вот этой удивительной эпохи преподобного Сергия, это тогда, когда вот этот духовный взлет почти уже прервался. Но все мне кажется, очень перекликается с Византией. Потому что пока на Руси все воевали и никак не могли толком понять, где заканчивается одна война и начинается другая, то никакого стрежня, кроме Церкви, практически не было на этой земле. Эти вот разрозненные княжества, непонятно кто свой, кто чужой. Вот была Церковь Православная, в которой можно было сказать: православный — это свой, а дальше вы разбирайтесь там уже в своих претензиях друг другу.
Протоиерей Максим
— Ну и то, знаете, как она объединяет. Даже смотрим мы на какие-то конфликты на постсоветском пространстве: те православные, эти православные, а все равно воевать друг с другом готовы.
М. Борисова
— Это воевать-то, конечно. Но, с другой стороны, объединяющее-то начало, ну посмотрите на Сергия Радонежского — монах, которому, в принципе, все эти политические интриги были глубоко безразличны, но без его вклада навряд ли получилось бы все, что получилось после Куликовской битвы.
Протоиерей Максим
— Конечно, тут нет никаких сомнений, не возникает, что действительно идентичность по тому, что мы православные, является важнейшим объединяющим и сплачивающим нас фактором. Не знаю, стоит ли сейчас об этом говорить, но средневековое общество, оно было устроено совсем по-другому. Какое-то единство, условно говоря, национальное было на таком, 38-м месте. На первом месте было действительно, с одной стороны, верность князю, та самая вассальная зависимость, когда ты ощущал себя принадлежащим, мы вот — это не то, что было это мы суздальцы, как это иногда, а мы вот новгородцы — это воспринималось не так, как мы сейчас воспринимаем свою родину, типа: ой, земляк или еще, по-другому это воспринималось — как именно принадлежность князю. То, о чем потом Петр, помните, накануне Полтавской битвы, сказал: вы сражаетесь не за Петра, а вы сражаетесь за Россию. И это было настолько новое слово для средневекового сознания, которое знаменовало как раз переход от средних веков, личной преданности своему патрону, независимо, может быть, от каких-то даже его личных качеств. Или зависимо, когда можно было перейти на службу к другому, как бы переприсягнуть. Вспомним, это сейчас мы присягаем народу, например, да, а присяга даже времен, не знаю там, царских — это присяга кому, чему присяга? Это присяга царю, это личная присяга. И поэтому здесь вот этот момент: а что тогда нас объединяет, если я служу, условно, Владимиру, а я служу, условно, Иоанну, а я Даниилу? Только Церковь, только православие. Причем если оно сводится к обрядовой части, как, к сожалению, для подавляющего большинства тогдашних, в частности, людей, когда ну да, мы там крестим, да, мы там — то есть такая магия, такое бытовое. Только настоящее, духовный подвиг может возвыситься над этим. Мы видим как раз это на примере Сергия Радонежского, когда он вообще ничего не говорил про обряды, он просто являл собой силу духа, говорит: да, давайте будем взирать на Святую Троицу, дабы взиранием на Нее преодолевалась злокозненная рознь мира сего. Только вот этот образ — то о чем мы неоднократно уже говорили в наших передачах, — прикосновение в лице подвижника, прикосновение к нему есть прикосновение к Духу Божиему, действующему через него. Вот это способно преодолевать, это способно быть доказательной силой. Не слова.
М. Борисова
— Но как это часто бывает в истории, когда в государстве стала налаживаться какая-то административная система, значение этого вот объединяющего стержня Церкви, оно не то что снивелировалось, но отношение народа к тем же монахам резко изменилось. Ну кто бы мог подумать, что в православном царстве-государстве в XVI веке крестьяне видели в монахах просто врагов своих. И не только видели в них врагов, они их еще умудрялись и грабить, а иногда и убивать.
Протоиерей Максим
— Да, потому что, к сожалению, не очень хочется об этом говорить, но от этого тоже никуда не уйдешь, очень такой факт, как, допустим, монастырские крестьяне. И хорошо, если монастырь был в целом, выступая в качестве землевладельца и, по сути дела, помещика, хорошо, если монастырь был более милостив, великодушен, менее требователен к крестьянам, чем соседний барин. Это было не всегда так. Иногда с монастырских крестьян сдирали такие три шкуры, что они... То есть в некоторые времена и для некоторых монастырей это было, действительно переход под монастырь было благом, а в некоторых случаях это было, наоборот, ужасом, это было кошмаром, потому что там приезжал игумен и отбирал последнее. Вот реально, по факту: там ты должен, вот у тебя выход такой-то — столько-то мешков, столько-то литров, там неважно чего, меда какого-то или столько-то пудов зерна. А то, что неурожай — это твои проблемы. Когда вот игумен ввел себя так: это твои проблемы — это же примерно то же самое будет, если, представьте себе, ну вот сейчас другая ситуация, мы не можем себе представить поместного землевладелия. Но если, например, мы задерем цены на требы до... ну там увеличим их так раз в десять, по отношению, свечка будет строить там, например, 5 тысяч рублей. Тебе это, с одной стороны, ты глубоко верующий человек, ты будешь верить, что должен эту свечку поставить. С другой стороны, тебе скажут: вот 5 тысяч рублей, а записка — 10. И, если ты не напишешь этого сейчас, свечи со стороны приносить нельзя. Вот то, чему иногда так возмущаются: а чего у вас требы платные? Например. Ну они платные, например, не очень сильно, и больше того, в большинстве мест тебе скажут: не можешь заплатить — ничего страшного, давай бесплатно. Вот у нас в храме приходят люди, говорят: а у меня нет таких денег... Да какие деньги, о чем ты говоришь. А может, вам помочь продуктами? А может вам еще чем-то? То есть наоборот, еще и помогут. Вот если так в тебя вопьются и скажут: нет. А если еще не просто добровольно, типа, пришел купить свечку за 5 тысяч рублей, а ты должен будешь, неважно, храму Сорока мучеников ежемесячно платить, неважно там, допустим, представьте, 5 тысяч рублей. А пенсию давно не индексировали. Что там бабули, они тоже придут нас жечь, скажут: поп-мироед. И поэтому слава Тебе, Господи! Как бы мы ни относились, поминая тут недавно новомучеников и исповедников российских, что, так сказать, Церковь была отделена от этих всех процессов, и в некоторых случаях это катастрофа, а в некоторых случаях это благо.
М. Борисова
— Ну просто еще лишний штрих к портрету эпохи что ли, в которой самые такие не лучшие времена взаимоотношений Церкви и общества, как сейчас принято говорить, все равно находились такие вот пятнадцатилетние дворянские дети, как Кирилл, которые сбегали к отшельникам в Комельский лес, проходили там суровейшую школу аскезы такой, без всяких скидок — ни на возраст, ни на выучку, ни на что, и в результате становились продолжателями той самой линии вот этого церковного миссионерства, монастырской колонизации русских земель, как говорится иногда в текстах, посвященных истории Церкви. То есть они шли дальше, по примеру своих учителей, тоже в такие глухие места, и тоже они на пустом месте основывали новые обители. И, собственно, вот эта — ну так не очень люблю я это слово, но тут уж очень просится: эстафета преподобного Сергия, она никогда не останавливалась, несмотря ни на что.
Протоиерей Максим
— Да, именно поэтому вера русского народа и доверие монашествующим, оно и пронеслось через все эти века, несмотря на те эксцессы и неприятные моменты, о которых мы с вами говорили только что.
М. Борисова
— Напоминаю нашим радиослушателям, сегодня, как всегда по субботам, в эфире радио «Вера» программа «Седмица». С вами Марина Борисова и наш сегодняшний гость, клирик Сорока мучеников Севастийских в Спасской слободе, протоиерей Максим Первозванский. Как всегда по субботам, мы говорим о смысле и особенностях богослужений наступающего воскресенья и предстоящей недели. Ну мне хотелось бы хотя бы еще несколько слов сказать про эту удивительную пару — преподобный Варсонофий Великий и Иоанн пророк. Собственно говоря, мы про Варсонофия Великого знаем главным образом потому, что у него был ученик, такой отличник, хороший ученик, который еще все за ним записывал. И вот этот вот в античном духе что ли переданный диалог учителя и ученика, он-то и оставил обоих их в памяти церковной и принес немало пользы многим поколениям православных верующих. Но почему именно такой православный акцент тут? Почему западная Церковь, не только же потому, что они жили на Востоке, мало ли святых Вселенской Церкви были либо восточного происхождения, либо служение свое проходили в восточных частях Римской империи. Все-таки здесь есть еще, наверное, что-то такое, что цепляет именно вот православное сознание.
Протоиерей Максим
— Ну вы знаете, я, наверное, не готов здесь сейчас духовно-мистическое обоснование какое-то подвести. Но могу сказать несколько слов о том, что ведь оказывается, что точно также, как среди учеников преподобного Сергия, которые занимались той самой монашеской колонизацией, мы знаем, наверное, я не знаю, сколько, пять процентов, людей, наверное, и наиболее яркие фигуры они известны многим, например Кирилл Белоезерский, которого мы сегодня просто вспоминали. А многие другие подвижники, которые «езерские» — Кожеезерские, какие-нибудь еще другие, вот они менее известные. А подавляющее большинство — они неизвестны вообще, они вообще не вошли в церковную историю или очень малоизвестны, оказались не канонизированы, вовсе при этом не значит, что они были не святыми. Точно также и здесь. Если мы увидим, сколько подвижников явлено было древним православным монашеством, то это просто уму непостижимо. И каким-то промыслительным образом, вот, например, для нас, откуда мы знаем писания Варсонофия и Иоанна? А они вошли вот в «Добротолюбие», например. Каким-то чудом, составитель «Добротолюбия» почему-то поместил туда именно вот этот отрывок из множества других текстов, которые были в его распоряжении. А потом почему-то, опять непонятно, не только в «Добротолюбии», но и отдельным текстом их поучения были изданы в 90-е годы — я, например, их читал. И у меня осталось там одно или два поучения в голове, но я их помню и помню их поучения. А вот интересно, следующее поколение православных верующих в России будет их знать и помнить? Неизвестно. Мне кажется, это также как с поэзией. Например, вот в XIX веке было много замечательных поэтов. Но только специалист назовет кого-нибудь, кроме Пушкина и Лермонтова.
М. Борисова
— Вы уверены?
Протоиерей Максим
— Да, ну давайте выйдем на улицу и спросим: назовите нам пять поэтов XIX века. Никто не назовет, кроме вот образованных по-настоящему людей, не назовет. А из молодежи точно никто. Писателей назовет больше, поэтов...
М. Борисова
— Я верю вам на слово, как многодетному отцу. Вам виднее.
Протоиерей Максим
— Уже нет. То есть даже в школе проходят, но вряд ли кто-то Ломоносова сейчас к поэтам отнесет, тем более что это уже не XIX век, а все-таки XVIII. А их было множество, поэтов. И поэтому кто почему-то останется в памяти. А я читал специально сборники поэтические XIX века — там потрясающие есть стихи, потрясающие поэты, но они неизвестны оказались. Вот как-то мимо них составители антологий, сборников, что-то почему-то перестало цеплять. Или просто оказалось вот неизданным, например, непонятно. Вот почему-то мне сейчас поэзия именно вспомнилось, потому что зайдите на сайт Стихи.ру, и там ну столько графомании и столько замечательных стихов. Ну кто из них войдет в ранг общенационального поэта и вообще будет ли кто-нибудь? Неизвестно.
М. Борисова
— Ну а зачем, у нас есть «наше все».
Протоиерей Максим
— У нас есть «наше все». А кто читал «наше все»? По-настоящему? Я вот, вы поднимаете руку — да, я так на всякий случай нашим радиослушателям, и я читал «наше все». И то не все. Вот есть те, кто читал у «нашего все» почти все. А я вот как-то больше залип на традиционных стихах, а вот «Евгения Онегина» знаю почти наизусть. Вот он меня цепляет и цеплял всегда, прямо от юности. А к кому я сейчас ни обращаюсь, из людей следующего хотя бы за мной поколения, не то что тех, которых миллениалы или там эти, зеты — да не читали они «Евгения Онегина», не читали. В программе есть, но мимо прошли. А попроси их процитировать хотя бы строчку из Державина? Неа... А Лермонтова? Ну наверное, что-нибудь...
М. Борисова
— «Белеет парус одинокий».
Протоиерей Максим
— Да. Или: «Но в горло я успел воткнуть И там два раза повернуть» — то, что уже на уровне какой-то фольклора, частушек и перепевок. Вот странным образом то же самое происходит со святоотеческой литературой — читают ее реально немногие. Вот если спросить современных православных: а вы читали вот отцов-подвижников, кого? Про авву Дорофея все слышали, некоторые даже открывали. Иоанна Лествичника тоже некоторые слышали, некоторые открывали. Слышали все. Варсонофия и Иоанна слышали? Сейчас вот мне даже интересно. Скажут, наверное, может быть. А что-нибудь помните? Вот я помню там два поучения. Вот я, вроде православный священник, полностью их в свое время прочитавший, целиком, я помню два поучения. Вот если, не готовясь к этой передаче, Марин, сколько вы помните поучений отца Варсонофия, помнили до начала передачи старца Варсонофия и Иоанна? Вот, может быть, помните, я сейчас специально не хочу, чтобы вы отвечали вслух, что-то помните, что-то, может быть, нет. Хотя вы глубоко воцерковленный много десятилетий человек.
М. Борисова
— Вы знаете, дело не... Ну извините, это очень употребимое, но совершенно не мое слово «воцерковленный», потому что...
Протоиерей Максим
— Да, я тоже не очень его люблю, но я к тому, что вы живете Церковью.
М. Борисова
— Я могу сказать, что разница только в одном: в те светлые времена, когда я только пришла в Церковь, литературы было так мало и так ненадолго она попадала в руки, что приходилось всю ее конспектировать. Поэтому у меня эти все перечисленные вами святоотеческие труды законспектированы и хранятся просто как историческая память для потомства.
Протоиерей Максим
— Да, а вот у меня «Лествица», которую я в свое время купил в издательстве мамы отца Федора Бородина, в самиздате, она была мной зачитана до дыр. А потом наконец, когда она оказалась до дыр, я купил наконец в магазине нормально изданную «Лествицу» и ни разу ее не открыл. Странный феномен.
М. Борисова
— Ну а зачем, если вы... Вот смотрите, мало того, что у меня конспект, потом у меня есть переплетенная ксерокопия. А потом у меня есть уже книжка, но вот вы понимаете...
Протоиерей Максим
— Да, я понимаю.
М. Борисова
— Так что дело не в...
Протоиерей Максим
— Из моих любимых поучений старцев Варсонофия и Иоанна, которые я часто цитирую, это история про жезл: если ты видишь брата своего, которого несет бурный поток к водопаду и пропасти, что мне делать? — вопрошает ученик. Учитель отвечает: протяни ему край, конец жезла твоего. Если ты сможешь вытянуть его — то ты спасешь брата твоего. Если же ты видишь, что поток увлекает вас обоих, отпусти свой конец жезла — нет пользы к тому, чтобы погибли вы оба. Я помню, так меня потрясала история, что я до сих пор ее помню.
Протоиерей Максим
— На самом деле, почему я дерзнула бы посоветовать нашим радиослушателям все-таки почитать — там удивительные парадоксальные вещи.
Протоиерей Максим
— Именно.
М. Борисова
— Которые вас заставят очень о многих вещах задуматься и на многое в церковной жизни взглянуть по-другому. Вот чем хороши святые отцы, они дают встряску мозгу.
Протоиерей Максим
— Я присоединяюсь к вашему пожеланию, однозначно.
М. Борисова
— Еще один праздник, про который мне хотелось бы упомянуть: 18 февраля —праздник в честь иконы Божией Матери «Взыскание погибших». Это для по крайней мере москвичей и для православных верующих старшего поколения это такой любимейший праздник. Потому что это был один из очень немногих храмов в центре Москвы, которые не закрывался во время гонений. Икона хранится в храме Воскресения Словущего в Брюсовом переулке, который тогда назывался улицей Неждановой. И сам образ совершенно поразительный, и храм этот сыграл, я думаю, одну из ключевых ролей в тот момент, когда начиналось то, что сейчас называют церковным возрождением. Потому что во второй половине 80-х годов рядом с этой иконой собрался целый букет совершенно разных священников, по-разному одаренных, но каждый из них собирал вокруг себя определенный настрой людей. Тогда еще не было возможности разделиться на разные приходы, и вот там была такая атмосфера что ли древней Церкви, когда все мы, прихожане, все открывали для себя заново, а достаточно еще молодые священники для себя заново открывали служение священническое. И там начинал отец Артемий Владимиров, и там светлой памяти отец Геннадий Огрызков, и все это как бы венчала такая монументальная фигура владыки Питирима (Нечаева), который был настоятелем этого храма. Поразительное совершенно место и удивительная икона. Я думаю, что это для Москвы, наверное, самое знаковое место, то о котором я сейчас рассказала. Но я думаю, что по всей православной России храмов, где почитаемой святыней является именно эта икона, огромное количество. И тут, мне кажется, важно подумать, почему вот сюжетов Богородичных икон так много, и каждая касается какой-то отдельной струны. Вот вроде как все они посвящены Матери Божией, сюжет ничего кардинально не меняет. Но они все разные и вызывают разный какой-то отклик к себе.
Протоиерей Максим
— Вы знаете, как сейчас сказали бы современные люди (я скажу совсем нецерковные слова, вот совсем, просто чтобы мы поняли по аналогии), что любой артефакт удесятеряет свою ценность в глазах покупателя или коллекционера, когда у него есть история. То есть предмет с историей сразу не то что удесятеряет, а иногда в сто раз его ценность возрастает. И поэтому здесь дело не в сюжете самой иконы, здесь дело в истории, которая сопровождает этот образ. А история абсолютно фантастическая, она посвящена ни много ни мало тому, как человек продал душу диаволу.
М. Борисова
— Да, такая история Фауста.
Протоиерей Максим
— Да, и поэтому куда уж более погибшим можно быть, если ты отдал свою душу диаволу сознательно. Но «днесь бо Матерь Божия простирает нам спасающую руку». Как я однажды от одной полуюродивой монахини слышал, находящейся рядом с этой иконой: ну ты же видишь, что Матерь Божия простирает нам спасающую руку? То есть это действительно история, которая позволяет не впасть в отчаяние, которая напоминает нам о том, что из любого греха, из любой ситуации есть выход. И этот выход — обращение к Богу, обращение к Его Матери, это покаяние, которое взыщет тебя, погибшего, в самых адовых глубинах и вытащит из лап сатаны.
М. Борисова
— Спасибо огромное за эту беседу. В эфире была программа «Седмица». С вами были Марина Борисова и клирик Сорока мучеников Севастийских в Спасской слободе, протоиерей Максим Первозванский. Слушайте нас каждую субботу. До свидания.
Протоиерей Максим
— Храни вас всех Господь.
Радио ВЕРА из России на Кипре. Ο ραδιοφωνικός σταθμός ΠΙΣΤΗ απο την Ρωσία στην Κύπρο (07.05.2024)
Деяния святых апостолов
Деян., 4 зач., II, 14-21
Комментирует священник Дмитрий Барицкий.
Библия — книга, которая содержит в себе множество таинственных пророчеств. Исполняются ли какие-то из них в настоящий момент? Ответ на этот вопрос находим в отрывке из 2-й главы книги Деяний святых апостолов, который звучит сегодня за богослужением в православных храмах. Давайте послушаем.
Глава 2.
14 Петр же, став с одиннадцатью, возвысил голос свой и возгласил им: мужи Иудейские, и все живущие в Иерусалиме! сие да будет вам известно, и внимайте словам моим:
15 они не пьяны, как вы думаете, ибо теперь третий час дня;
16 но это есть предреченное пророком Иоилем:
17 И будет в последние дни, говорит Бог, излию от Духа Моего на всякую плоть, и будут пророчествовать сыны ваши и дочери ваши; и юноши ваши будут видеть видения, и старцы ваши сновидениями вразумляемы будут.
18 И на рабов Моих и на рабынь Моих в те дни излию от Духа Моего, и будут пророчествовать.
19 И покажу чудеса на небе вверху и знамения на земле внизу, кровь и огонь и курение дыма.
20 Солнце превратится во тьму, и луна - в кровь, прежде нежели наступит день Господень, великий и славный.
21 И будет: всякий, кто призовет имя Господне, спасется.
«День Господень» — выражение, которое часто встречается в писаниях древнееврейских пророков. Оно указывает на период человеческой истории, когда Бог проявит Себя в ней с максимальной силой. Это отразится как на человеке, так и на всём окружающем мире. Особенно яркие предсказания на эту тему содержатся у пророка Иоиля. По его словам, люди исполнятся Духа Божия. У них появятся особые духовные дарования, самым ярким из которых является дар пророчества. Приближение этого удивительного преображения будут сопровождаться чудесами и знамениями, а также необычными природными явлениями, которые по описанию сродни катаклизмам.
Апостол Пётр, который прекрасно знает Писания древних пророков, уверен, что всё сказанное свершилось. Обращаясь к жителям Иерусалима, он утверждает, что пророчество Иоиля напрямую касается проповеди Христа. Это и был период, когда «день Господень» начал вступать в свою силу. Как и говорил Иоиль, Спаситель совершал чудеса и знамения на небе и на земле. На Голгофе пролилась Его кровь. Солнце покрыла тьма. Однако в полную силу этот день развернулся в момент Пятидесятницы. Дух Божий сошёл на апостолов. В их лице Церковь и всё человечество получили особые дары Божественной благодати. И самым очевидным из них стал пророческий дар. Пророческий в самом широком смысле этого слова. Ученики Христовы исполнились божественной силы и мудрости. У них появилась особая духовная интуиция и проницательность, ощущение непрестанного присутствия Творца. Иными словами, они стали видеть, что есть воля Божия, не своим умом, но ощущать её своим сердцем.
Этот новый опыт воодушевил апостолов, наполнил их веселием и радостью. Те тревоги и беспокойства, которые тяготили их до этого момента, внезапно исчезли. Они находились в состоянии необыкновенного внутреннего подъёма. Испытывали невероятную лёгкость. Эта перемена сразу стала очевидна всем окружающим. Самые равнодушные и скептически настроенные из них даже предположили, что они «напились сладкого вина». Так непринуждённо и беззаботно было их поведение.
Всё описанное касается не только того времени, когда христианство только зарождалось. «День Господень» — та реальность, в которой живёт Церковь до сих пор. Дух Божий до сих пор наполняет сердце тех, кто, как говорит апостол Пётр, «призывает имя Господне». То есть тех, кто старается во всех своих делах искать волю Бога, исполнять Евангельские заповеди, приносить пользу окружающим людям. Если мы проводим свой день с этими мыслями, то, чем бы мы ни занимались, наша жизнь превращается в служение Богу. А потому, несмотря на все тяготы, трудности и препятствия, она становится наполненной, осмысленной, полноценной.
Проект реализуется при поддержке Фонда президентских грантов
«Празднование Пасхи». Светлый вечер с иером. Макарием (Маркишем)
У нас в гостях был руководитель Отдела по взаимоотношениям Церкви с обществом и СМИ Иваново-Вознесенской епархии иеромонах Макарий (Маркиш).
Разговор шел о церковных традициях, связанных с встречей и празднованием Пасхи.
Ведущий: Александр Ананьев
А. Ананьев
— Христос Воскресе, дорогие друзья! С праздником вас, слушатели радио «Вера». Меня зовут Александр Ананьев. Со мной в студии дорогой друг светлого радио — иеромонах Макарий (Маркиш), руководитель епархиального Отдела по взаимодействию Церкви с обществом и СМИ Иваново-Вознесенской епархии. Добрый вечер, отец Макарий. Христос Воскресе! С праздником вас.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Воистину Воскресе, дорогие друзья, дорогой Александр. Слава Богу, мы пришли к
этому замечательному времени.
А. Ананьев
— И вот то, что сегодня праздник — это главное. А то, что это «Вопросы неофита», уже немножко отходит на второй план. И у меня сразу вот к вам какой вопрос: вот в период поста я, как неофит, — а по большому счёту это был первый прожитый, прочувствованный, по крайней мере я старался, я знал зачем я делаю и что я делаю, — вот во время пост я знал, что делать, я знал, как поступать, чего не делать. А вот сейчас, когда праздник наступил, вот пуговицы расстёгиваются, все стараются себя больше не контролировать, приходит радость, но я, как неофит, не знаю что делать! Это, знаете, как на свободу отпустили, а что делать — не сказали.
Иером. Макарий (Маркиш)
— А вы теперь посмотрите на себя, неофит. Вот представьте себе: был ребёнок под
контролем родителей или, может быть, школьной администрации. А теперь он вырос,
получил аттестат зрелости и выходит действительно в каком-то смысле на свободу,
но это не значит, что стало хуже — стало лучше, потому что то, чему он
научился, он теперь реализует в своей нормальной жизни. И вот это ваше
соображение, что вы не знали, что делать — всё-таки это не очень
фундаментальное соображение. Да, Великим постом традиционно накладываются
разные грани, ограничения — их больше, они более заметные, они большую роль
играют в жизни человека. Но жизнь та же самая и Христос Тот же Самый, и вера
наша та же самая. И очень заметно — вот у иеромонаха Серафима (Роуза) в книжке,
которую я переводил, она вышла довольно давно уже, называлась «Американский
проповедник для русского народа» — кажется, вот такое немножко эпатажное
название, там заметки будущего иеромонаха Серафима, он ещё не был иеромонахом,
он писал в местную газету англоязычную
в Сан-Франциско. И вот одна из них о Великом посте, а другая — о пасхальной
поре, о пасхальном периоде. И вот он там цитирует кого-то из христианских
авторов, что период праздников налагает большую ответственность на человека.
А. Ананьев
— Вот я чувствовал, что всё не так просто!
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну, оно вообще не очень просто, но и огорчаться тут не за что.
А. Ананьев
— Какую ответственность, отец Макарий?
Иером. Макарий (Маркиш)
— За своё поведение, за свои действия, за соблюдение нравственных норм — что-то
совершенно очевидное и лежащее на поверхности. Могу вам привести пример,
по-моему, даже когда-то рассказывал о нём в эфире, из моей переписки с разными
людьми: женщина пишет, что её муж несдержан на язык, мягко выражаясь, и
священник ему пригрозил, что Великим постом надо обязательно быть сдержанным,
ничего такого не произносить, и он слушался. И вот эта женщина пишет: «Сейчас
наступила Пасха, и муж снова стал ругаться. Вот расскажите, где это сказано,
что когда Пасха, то снова можно ругаться?»
А. Ананьев
— Нигде такого не сказано!
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вот именно. Вот вам типичнейший, простейший пример.
А. Ананьев
— Вообще вот эта вольность, которую приписывают минимум Светлой седмице, вот этой праздничной, счастливой, она же вообще не вяжется с моим неофитским представлением о христианских православных догматах. Ведь в Православии всё строго, посмотрите на себя: вы — строгий человек.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну я не строгий. Вот вы сказали, что вольность не вяжется, а я бы немножко
перевернул и смело бы сказал, что невольность — вот она не вяжется.
А. Ананьев
— Вот это хорошо!
Иером. Макарий (Маркиш)
— И дисциплина поста — дисциплина в правильном смысле, то есть учение о посте —
участие в богослужениях, ограничение в питании, в поведении. Это тоже наша
вольность. Скажем, я студент, я прихожу в аудиторию, там веду себя подходящим
образом, не потому, что я невольник, а потому, что я вольно пришёл учиться и
должен участвовать в учебном процессе так, как это заведено. Вот то же самое и
в Церкви.
А. Ананьев
— Вот сегодня с самого утра я ловил себя на том, что рядом с радостью, рядом с счастьем, рядом со светом я испытываю какую-то растерянность. Это нормально или нет?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Если бы вы были правящим архиереем, там можно было заботиться о
растерянности: что это я растерялся, когда у меня столько всяких дел? А что вам
растерянность? Понимаете, наши эмоции, наши переживания, наши чувства сердечные
какие-то нам не подконтрольны — они нами не должны управлять, и мы ими не
управляем. Они существуют и существуют — это то, что в обыденном языке
называется «настроением». Вот правильно, да?
А. Ананьев
— Вот у меня накануне было ощущение, что вот начнётся Светлая седмица...
Иером. Макарий (Маркиш)
— И что?
А. Ананьев
— А сейчас сижу, молчу, улыбаюсь и не знаю, что делать.
Иером. Макарий (Маркиш)
— А что? У вас есть работа, у вас есть семья, у вас ведь множество всяких дел
добрых. У вас есть молитвенная жизнь — если есть свободный час или полтора, или
два, то пасхальные богослужения замечательные проходят, которые (вы, наверное,
это знали или не знаете ещё) повторяют по существу чин пасхальной Литургии,
пасхальной Утрени, пасхальная Вечерня очень красивая. Иными словами, дело
найдётся каждому.
А. Ананьев
— Я вот, кстати, прочитал по поводу богослужений вот в эту Светлую седмицу, что хорошо бы и нужно православному посетить все богослужения и причащаться каждый день, потому что это особенное время.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Особенное время — хорошо, я согласен, особенные богослужения. Как мы говорим
особенное время? — служба по особенному чину. Посетить все богослужения...
слово не очень хорошее — «посетить», участие в богослужениях. Но это всё-таки
скорее прерогатива монашества, потому что человек, живущий гражданской жизнью,
работающий на производстве, или он там находится, с семьёй, с женой, с детьми,
мамой, папой и соседями и всякими другими делами — ну это будет немножко
перебор, это будет перебор — посетить все богослужения. Или будет посещение —
тоже плохо. Лучше бы участие с причащением Святых Даров — в ту меру, которую позволяют ваши остальные все дела
вашей жизни. Если человек тратит своё время...
если он лоботряс, бездельник и играет в преферанс каждый вечер с
какими-то дураками, простите меня, то вместо этого хорошо бы ему действительно
быть на богослужении. Это не только в пасхальную седмицу, но и в любую другую.
А. Ананьев
— Просто очень хочется ничего не пропустить, очень хочется, чтобы ничто не прошло мимо.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вы знаете, это немножко перебор. В Церкви каждый день праздник, церковные богослужения
все уникальные, любого периода: и триодного периода, и минейного периода, и
Триоди постной, и Триоди Цветной, и праздники, большие, средние, малые — всё
это уникально, всё это действительно человеку даётся, даруется для нашего
духовного возрастания, духовной пользы, но
принимать их надо умеренно.
А. Ананьев
— Прислушиваясь к своим ощущениям, я как-то заранее решил, что обязательно у отца Макария спрошу о его первой осознанной Пасхе.
Иером. Макарий (Маркиш)
— О, дорогой Александр! Уже даже трудно и вспомнить. Я могу вам исповедоваться
в том, что это было ещё до того, как я стал православным, до моего принятия крещения. Крещение я принял уже в возрасте уже почти 32
лет в Зарубежной Церкви, когда из России уехал. А пасхальные дни я помню ещё с
советских времён.
А. Ананьев
— И для вас это была прямо настоящая Пасха.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну как вот «настоящая»? Она была, я теперь это понимаю. Тогда это было какое-то приближение, приобщение,
какое-то робкое касание. И потом это как-то постепенно вошло в жизнь. Могу
рассказать вам, дорогие друзья, вот у нас радио-формат, но могу рассказать
короткую историю про Пасху. Примерно с тех времён, с момента моего вхождения в
Церковь, в моём сознании возник такой сценарий некоего фильма, который был бы построен
на музыке, на песнях, которые составляли интерес моих юных лет, и потом как эти
песнопения заменились совершенно иными песнопениями, на фоне некоторого
видеоряда, в котором ключевую позицию заняла бы Пасха. И мне было много лет, кстати, я был программистом,
кем я только не работал, до тех пор, пока вдруг недавно, пару лет назад, я не
осознал, что сценарий-то мой, идея осталась в голове, а техника дошла уже до такого состояния, что можно
теперь не сходя со стула это реализовать, что я и сделал. И получился небольшой
фильм, минут семь, что ли, который называется «Набросок», по аллюзии с
известным стихотворением Бродского. Можно его найти, если кто желает, на моём
сайте «Священникотвечает.рф» (http://www.convent.mrezha.ru)
— там есть раздел с видео, где его можно найти. И там действительно некоторые
фотоснимки, я их выбрал из интернета, вот они немножко напоминают, служат
отражением о моих воспоминаниях о пасхальных днях, которые были для меня
существенными.
А. Ананьев
— Я обязательно посмотрю, спасибо большое. «Священникотвечает» - одним словом, там в разделе видео.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, там будет ссылочка на видео наверху. И там много всяких фильмов, и в том
числе и этот.
А. Ананьев
— Дорогие друзья, я думаю, что такой шанс упускать не стоит, и вы обязательно загляните. Кстати, и к нашему разговору всегда вернуться, зайдя на наш сайт https://radiovera.ru. Я вспоминаю Пасху прошлого года, мы тогда с ещё будущей женой дважды, да по-моему, три раза забирались на колокольню храма святителя Николая в Кузнецах звонить в колокола. И для меня это было открытием. Она, помню, в понедельник сказала: «А ты знаешь, что можно?» — «Да ладно?!» — и как мальчишка просто, как школьник пошёл забираться на колокольню. Откуда взялась такая традиция?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Трудно сказать. Один из таких вопросов, который всерьёз нужно рассматривать
историкам.
А. Ананьев
— Возвестить всему миру о своей радости?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Колокольный звон сам по себе — вещь очень интересная, непростая. И разные
звоны, и разные уставы о звонах существуют. Мало того, колокол, который нам так
хорошо знаком, в общем-то, это изобретение... изобретение, не знаю уже каких
времён — в Китае колокола были уже в Бронзовом веке, — но вошёл он в русскую
жизнь сравнительно недавно. Если мы посмотрим церковный Устав как он
существует, взятый из практики средиземноморских монастырей, — колоколов-то там
нет, там так называемые клепала. Их кто-то, может быть, видел — это такие доски
или металлические брусья, которые дают достаточно резкий и отнюдь не столь
музыкальный звук, как мы привыкли. А колокол
вошёл в русскую жизнь в веке семнадцатом, никак не раньше, и вошёл музыкально.
Боюсь соврать, говоря совсем простым языком, но думаю, что я не совру , что
именно колокольная музыка — это особенность русской культуры. Поскольку за
рубежом я смотрел — звонниц как таковых я не видел, это обычно один или два
больших колокола, которые дают такой резкий, ритмичный звон. Разные колокола
могут разный звон давать, но мелодия колокольная — я думаю, что это специфика
если не русская, то славянская.
А. Ананьев
— А вот эта традиция, что в Светлую седмицу каждый может подняться на колокольню — это только в Православии?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Если мы возьмём протестантскую какую-нибудь кирху, где тоже может быть
колокол или римо-католический костёл, то там и звонаря-то, в общем-то, не
будет. Там есть колесо некоторое, к которому привязан колокол — это колесо
приводится в движение, может быть, механизмом каким-то. А уж в последнее-то
время и вообще электронная система, которая красиво может воспроизвести что-то,
но всё-таки уже не совсем то.
А. Ананьев
— Признайтесь — забираетесь на колокольню на Пасху?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вы знаете, кажется, в прошлом году я звонил тоже, но больше уже не сам, уже с
кем-то, каких-то там детей, подростков приведёшь, гостям что-нибудь покажешь. А
сам уже — как-то немножко всё сходит...
А. Ананьев
— Но это радость.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Но раньше, когда я жил в монастыре, вот в монастырской жизни — у нас
действительно там колокольня, куда надо было залезать, забираться. И конечно,
там уж это было как-то особенно в почёте.
А. Ананьев
— Вы слушаете светлое радио, радио «Вера». Христос Воскресе, дорогие друзья! Христос Воскресе, дорогой отец Макарий! Скажите, пожалуйста, мне вот что: вот такое приветствие уместно ли, ведь Пасха была вчера? И на Пасху обычно говорят «Христос Воскресе». Я знаю, что вопрос неофитский, заранее просил у вас прощения.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Не надо тут просить прощения. У каждого праздника есть своё попразднство —
продолжение праздника. У Пасхи, как самого великого праздника, это попразднство
сорок дней, вплоть до Вознесения. И обычай, который существует и многими
сохраняется — вплоть до Вознесения приветствовать друг друга «Христос
Воскресе!» А люди, мало знакомые с церковной
жизнью, немножко удивляются, когда месяц спустя слышат это приветствие.
А. Ананьев
— Вот мне сейчас супруга говорила, что Серафим Саровский круглый год приветствовал так людей, которые к нему приходили.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Совершенно верно. Вот вам разговор о вольности или невольности. Ну, как
хочешь, так и приветствуй — он же говорит доброе дело. Тем более каждое
воскресенье церковного периода мы торжествуем Воскресение Христово. Насколько я
понимаю, только в русском языке вот этот первый день недели по субботе
называется «воскресеньем». В других языках другие названия , а у нас —
«воскресенье».
А. Ананьев
— Правда ли?.. я вот это осознал тоже на днях буквально, по-моему, даже прочитал — в последнее время приходится много читать, чтобы всё понять. Правда ли, что в каждом воскресенье есть частичка Пасхи, а в каждой среде и пятнице есть частичка Великого поста?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну... правильно. Может быть, надо уточнить немножко: каждый воскресный день —
это день празднования Воскресения Христова, как только что мы поняли, а среда и
пятница — действительно, в Октоихе это праздники, события, посвящённые Кресту
Господню. Тропарь дня среды и пятницы: «Спаси, Боже, люди Твоя и благослови
достояние Твое» — тропарь Кресту.
А. Ананьев
— В пасхальную ночь на службе обратил внимание в очередной раз: есть традиция — и это, уж простите мне это вольное и даже неприличное слово...
Иером. Макарий (Маркиш)
— А что вы просите прощения?
А. Ананьев
— Ой, да я... Это вольное слово «шоу» — потому что это действительно красиво, это так красиво, что дух захватывает. Во время этой пасхальной ночи священники несколько раз переодеваются. И там так всё стремительно, там так всё быстро, там так всё красиво.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, есть такой обычай.
А. Ананьев
— И вот они в облачениях разных цветов. И ты только видел их в одно цвете — они уже в другом, потом в третьем. Что значит эта традиция с переодеваниями и откуда она тоже взялась?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, верно. Боюсь говорить, откуда взялась. Надо прежде всего понять, где она
распространена, и тогда можно будет изучать, откуда она взялась. Я не знаю, где
она распространена. Я видел и сам как-то даже участвовал в такой пасхальной
службе, когда нам алтарники быстренько-быстренько меняли эти фелони и
епитрахили. А другая сторона — скажем, где я служу, в Иванове, там мы не
переоблачаемся, там нет возможности такой, ни места, никак не расположишься, и
потому что мы не успеваем...
А. Ананьев
— То есть это тоже к разговору о той вольности и невольности.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Это обычай. Вот друзья мои, общее соображение, которое мы как-то уже
упоминали, по-моему, о том, что есть догмат — нечто базовое; есть канон — нечто
предписанное; и есть обычай — нечто, вошедшее в употребление. И дальше
четвёртый уровень ещё будет суеверием — чего не должно быть. Но это всё
постепенный такой переход: из догмата в канон, из канона в обычай, а обычай
потом становится более или менее распространён. Например, приветствие «Христос
Воскресе!» — очень распространённый обычай. Вот вы спрашивали меня о Пасхе, я
помню, что в 2000-м году мне довелось Пасху встречать в городе Иерусалиме. И
это было удивительное впечатление, когда я шёл потом утром по городу и
встречавшиеся люди, греки, арабы, все говорили6 «Христос Анести!» Конечно, это
запомнилось. По крайней мере я уже понял, что обычай этот общепризнан. А менять
цвета облачений — по обстановке. Вот какая тут символика — это тоже надо
ухватить, дорогие друзья, тоже не все это легко понимают.
А. Ананьев
— Сколько вообще цветов в этой палитре? Знаю, что есть белый, чёрный, жёлтый, зелёный...
Иером. Макарий (Маркиш)
— Чёрный, кстати, не очень характерный. Я думаю, что чёрного не будет на Пасху.
А основные богослужебные цвета: белый и красный — пасхальные; голубой —
богородичный; зелёный — преподобнический; и золотой — просто обычный такой,
праздничный; ну и фиолетовый ещё может быть.
А. Ананьев
— То есть чёрный, который был во время Великого поста...
Иером. Макарий (Маркиш)
— Чёрный и сиреневый... сиреневый, может быть, тоже пойдёт как цвет. Чёрный — я
просто не помню, что бы был...
А. Ананьев
— И у каждого цвета есть свой смысл.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Я хотел сказать, что в смене цветов есть смысл, поскольку, друзья мои, вот
этот взгляд, оценку обычая... как мы говорим, обычая — нечто практическое, что
входит в жизнь, очень сильно зависит от практических условий. Догматы веры и
факты веры, будем говорить, они одинаковы, а обычаи очень разные и зависят от
технических средств. В частности, вот вспомните ветхозаветную историю про
Иосифа Прекрасного — Иосиф и его братья. У Томаса Манна есть роман целый, а в
Книге Бытия весь её конец посвящён именно этому. Иосифа его отец Иаков очень
любил, видимо, больше, чем братьев, они ему завидовали. И основное, что
подвигло этих братьев к тому, что они этого бедного Иосифа схватили и прождали
— это когда отец сделал или купил, я уж не знаю что там и как, сообразил для
него разноцветную одежду. Разноцветная одежда в те годы была признаком
исключительной роскоши и чего-то невиданного. По очень простой причине: эти
цвета, которые сегодня вы покупаете в магазине пигментов для тканей — это были
дикие деньги. Их где-то делали, какие-то специальные мастера занимались
набивкой вот этой краской тканей какими-то только им ведомыми секретами. Вот
подумайте об этом: сегодня мы покупаем, приходим в магазин тканей — висит
красный сатин, зелёный, в цветочек, в горошек, там какие-то картинки,
изображения — они одна цена. Вот для наших предков того времени это совершенно
немыслимо было. Чёрная наша одежда, которую мы носим, или тёмно-серая была —
простая одежда простых людей. А красная — уже либо повод для зависти, либо
нечто царское или сверхбогатого человека.
А. Ананьев
— Статусная вещь.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вот такого статуса, которого у нас автомобилем «Мерседес» не добьёшься. И
смена этих облачений в традиционном восприятии — нечто очень соответствующее
великому празднику.
А. Ананьев
— Я вспоминаю с огромной радостью минувший Великий пост, потому что впервые в жизни я с амвона, по благословению батюшки нашего храма, читал во время Стояния Марии Египетской её житие. Это было такое счастье! Мне благословили надеть стихарь, и несмотря на то, что вот вы говорите, что ткань современная, мне казалось, что там такая вечность в каждой ниточке этого стихаря и это настолько особенное одеяние.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Правильно. Это наше восприятие факта облачения. А я говорю о внешнем
восприятии: входит человек, который незнаком с церковной жизнью — что у
архиерея на голове митра, там стразы у него сверкают, тут у него сакос надет с
изображением — на него это не производит никакого впечатления, он включит
телевизор, он увидит каких-то дешёвых модниц, точно такими же финтифлюшками
украшенных. А для наших предков такое торжественное, драгоценное облачение было
фактом редкостнейшим — если он ходил всю жизнь в одном армяке каком-нибудь
домотканом.
А. Ананьев
— Это очень важное замечание, потому что я понимаю, что не все осознают вот этот исторический контекст вот этих одеяний, вот этих украшений. Ещё двести лет назад отношение к ним было совсем другое.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Правильно, совершенно верно. И поэтому для предков это было само по себе
впечатление от факта богатого облачения, а для наших современников и для нас —
это наш якорь, укоренённость в прошлом, в этой древней церковной жизни.
А. Ананьев
— Ну и тот же ладан стоил совсем других денег.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Абсолютно верно! Я припоминаю то ли у Плутарха, то ли у Светония: один
молодой царевич Македонии, по имени Александр, ваш тёзка, во время
богослужения, церемонии, понятно, что не христианской, клал на жертвенник этот
ладан. А его папа, царь Филипп, говорит: «Ты смотри, слишком не расщедряйся, ты
ещё пока не властелин Азии!» Вот когда он стал властелином Азии, уже стало
можно класть больше ладана.
А. Ананьев
— Вопрос, скорее, практический: мы внутренне как-то расстегнули, как я уже сказал, все пуговицы, освободились, почувствовали вольность. Но ведь есть что-то, чего на Пасху делать нельзя, вот в эти сорок дней.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Грешить нельзя! Ни в эти дни, ни в другие.
А. Ананьев
— Ну, грешить вообще нельзя, но есть какие-то каноны, по которым вот этого делать на Пасху не стоит?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Не знаю. Не стоит так тут упираться в этом направлении. Грешить нельзя ни в
пост, ни в мясоед — это совершенно ясно. А дальше — что церковный Устав. Вот
говорят, что нельзя земные поклоны, нельзя коленопреклонения, нельзя ещё что-то
такое — всё на благоусмотрение. Понимаете, личная молитва, личная религиозная
практика остаётся всегда личной, а церковная движется церковным Уставом — что
там можно, что там нельзя. Есть Устав совершения служб периода Цветной Триоди,
всё совершается определённым образом, и что-то можно, что-то нельзя. А когда
люди пытаются какие-то фрагментики церковного, богослужебного Устава
перекладывать себе на свою жизнь, проецировать — это очень всё даже опасно,
потому что они тем самым сходят с магистральной линии такого христианского
благочестия. Кто-то вам скажет, что нельзя поститься, например. А вот как? Вот
ты ешь эти яйца, и всё. Вот у меня уже с печенью проблемы — нет, надо есть. Ну,
глупость очевидная.
А. Ананьев
— Я рад, что вы заговорили о кулинарной стороне этого светлого праздника: яйца, куличи, пасха, которую накануне готовили — буквально сутки я видел сам, как перетирали через мелкое сито этот творожок. Это безумно сложно, это настоящее искусство. Вот об этом я предлагаю поговорить с вами ровно через минуту.
А. Ананьев
— Вы слушаете светлое радио, радио «Вера», в этот большой праздничный день. Меня зовут Александр Ананьев — я неофит. Но сегодня это абсолютно не важно — у меня в гостях иеромонах Макарий (Маркиш), руководитель епархиального Отдела по взаимодействию Церкви с обществом и СМИ Иваново-Вознесенской епархии. Христос Воскресе, отец Макарий!
Иером. Макарий (Маркиш)
— Воистину Воскресе!
А. Ананьев
— Какое счастье, что вы здесь, спасибо вам большое!
Иером. Макарий (Маркиш)
— И вам спасибо за приглашение.
А. Ананьев
— И как я обещал, мы переходим к кулинарной стороне вопроса, если вы мне позволите это сделать.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, разумеется.
А. Ананьев
— Во-первых, что вам больше всего нравится? Вот я лично буду откровенен: я весь пост скучал по холодным, свежеочищенным яйцам — это настолько для меня какое-то счастье. Это было первое, что я вкусил после Великого поста. А вот вам что нравится?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вы знаете, я покаюсь тоже — у нас говорят в Церкви, что покаяние тайное,
исповедь тайная, но иногда можно сделать исключение. За долгие годы, уже 20
лет, по существу, монастырской жизни и 10 лет до этого ещё такой
самостоятельной, как-то мои кулинарные интересы увяли. Вот ешь, что дают. Я
ведь сам себе не готовлю — я прихожу в трапезную либо семинарии, либо епархии,
Епархиального управления, и там замечательные угощения. И я благодарю поваров и
Господа, и ем, что дают. А когда был пост, я приходил и там угощения были, и
тоже благодарил поваров и Господа, и ел, что дают. Вспоминается один маленький
ребёночек, про которого мне рассказывали, который сидел и с огромным трудом ел
манную кашу — не знаю, что они там едят, эти дети. И кто-то из старших говорит:
«Видишь, в тебя уже не лезет, наверное, оставь...» На что ребёнок в ответ
посмотрел в глаза этому взрослому и говорит: «А у других-то ведь этого нет».
А. Ананьев
— Какой молодец, какой чудесный ребёнок. Правильное воспитание. Кстати, сейчас вы сказали это, а я вспомнил, что мне, по-моему, воспитательница в детском саду — какое-то туманное воспоминание из глубокого детства — говорила: «Дети в Африке голодают, а ты не доел!»
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, между прочим, точное соображение — не доел. Но взрослым, вообще-то,
надлежит умеривать — не свои аппетиты, а аппетиты детей, и не кормить их насильно.
А. Ананьев
— Откровенно говоря, я ещё тогда, в пятилетнем возрасте, не находил логики в её словах: ну что, если я доем, неужели от этого детям в Африке станет легче?
Иером. Макарий (Маркиш)
— У взрослого человека эта логика есть, и я сам, и люди вокруг меня — нам
как-то неудобно оставлять. Будем говорить проще, что это неуважительно по
отношению к хозяевам. Если хозяйка накладывает мне так много, я говорю: «Не
надо так много!» — «Батюшка, если вы не доедите — оставьте». Я говорю:
«Простите, я не могу на это пойти. Я вас очень ценю, я знаю, как вы вкусно
готовите, я просто не удержусь, я съем слишком много, это вредно, так что
давайте мне чуть-чуть поменьше».
А. Ананьев
— Глядя на внешнюю сторону этого праздника: на эти богато украшенные куличи, с любовью раскрашенные яйца, на эти фигурные пасхи, на всё на это — я смотрю и где-то внутренне у меня начинает скрестись какой-то червячок сомнения: а не грешим ли мы, превращая всё это, смещая акцент в сторону кухни, в сторону еды. Как в Великом посте, когда мы начинаем рассуждать: да, а креветки можно, а мидии можно, а вот рыбу? А какую рыбу? А вот если поросёнок плавает, является ли он морским гадом? То же самое и здесь. Нет ли перекоса в нашем отношении к еде? Потому что такое впечатление, что всё в конечном итоге, особенно если люди не воцерковлённые, но радостные, они начинают просто готовить, есть и считать своим долгом дарить друг другу эти яички, эти куличи, эти пасхи. Это, конечно, мило, но нет ли в этом какого-то перекоса?
Иером. Макарий (Маркиш)
— На дорогах перекос есть, уклон. Знаете, едешь по шоссе, а там знак
«Осторожно, скользкая дорога!» Вот точно так вот. Сама по себе дорога — это
дорога... причём здесь что нас поддерживает и вдохновляет? Люди делают это друг
ради друга — эти хозяйки и хозяева не себе пузо накалачивают, а угощают друг
друга. И это всё в целом правильно, но, конечно, опасность перекоса есть. И я
расскажу вам историю, которая звучит комично, а на самом деле она далеко не
комична. В монастыре опять, я не помню, в какой год, но день я прекрасно помню
— это был сам день Пасхи, пасхальное воскресенье, когда люди спят, в общем-то.
И стучат мне в дверь кельи, какой-то человек пришёл, спрашивает священника. Моя
келья была самая близкая к воротам, я выхожу — время, допустим, часов 10 утра.
Какой-то гражданин или господин в хорошем настроении говорит «Христос
Воскресе!» и начинает мне задавать кулинарные вопросы об изготовлении сырной
пасхи, что-то такое — такие серьёзные вопросы технологические. И я говорю: «Вы
знаете, я не специалист, я не повар. Куличи когда-то я пёк давным-давно, а
сырную эту пасху никогда не делал, так что извините, ничем вам помочь не могу.
Но вот праздник Пасхи, хотелось бы как-то вас поздравить. Вот у меня есть
Евангелие, давайте я вам подарю эту книгу просто». Он на меня смотрит с таким
видом и говорит: «А Евангелие — это что такое?» Я не стал сильно падать
навзничь от удивления, но смеха-то мало. Если он сырной пасхой был очень
заинтересован, а что такое Евангелие даже и не капельки не поинтересовался. Вот
так. И вот это, видите, вот вам демонстрация уклона, ухода. Похожий уход
бывает, когда на праздник Богоявления воду освящают: все эти люди идут за
водой, а всё остальное им по барабану. Ну и Пасха... к сожалению, это такие
признаки нашей религиозной слабости.
А. Ананьев
— У меня, в общем, таких вопросов не было, но теперь, благодаря моей жене есть. А вот у моей жены есть такой вопрос, и он для неё стоит очень остро, если бы мы жили в деревне, такого вопроса не было, а мы живём в большом городе, в центре, и такой вопрос стоит остро: остаётся вот эта бумага от куличей, остаются упаковочки от пасхи, остаётся скорлупа от яиц, пакетики, в которых могут быть крошки. И для неё вот эти пакетики, вот эта скорлупа, вот эти бумажные упаковочки становятся если не святыней, то она к ним очень-очень бережно относится.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Там могут быть и какие-то изображения икон...
А. Ананьев
— Да-да, безусловно. И для неё это очень важно. Она говорит, что это нужно сжечь, это нельзя просто выбросить. А где ты можешь чего-то сжечь в центре Москвы? Пожалуй, нигде — это надо дожидаться, пока кто-нибудь поедет в деревню. Во-первых, верно ли это отношение? А во-вторых, что мы ей посоветуем в этой ситуации?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Знаете, вы рассказывали, а если акцент сейчас правильно поставить, то всё
становится на свои места. Вы сказали, что это для неё — вот у неё такое
чувство. Неразумно было бы сказать ей: «Да брось, да это суеверия,
предрассудки...» — не нужно. Это тот же самый обычай, только её индивидуальный
и её индивидуальное переживание. Практическое отношение к делу такое,
безотносительно даже к Пасхе, к чему бы то ни было, очень разумный подход в
любом христианском доме: вот у вас есть помойное ведро, а рядом с ним вешайте
либо полиэтиленовый пакет, либо какой-то ящичек, куда вы складываете то, что вы
не хотите смешивать с общей помойкой — туда складываете, можно это дело
прессовать как-то, оно там накапливается. Потом какой-то момент наступит,
чего-то с этим сделаете: куда-то вынесете, сожжёте или вывезите, или что-то
захотите сделать. Во всяком случае, вам это не будет неприятно. При этом туда,
в этот второй пакет — вы получите, например, письмо от какого-то своего
близкого родственника и вы тоже не хотите бросать его вместе с тухлыми яйцами,
и вы тоже положите его в тот мешочек. Вот примерно так процесс и идёт, я, во
всяком случае, сам так поступал — мне тоже кто-то об этом рассказал разумном
подходе к делу, чтобы здесь не было фанатизма. Некоторые берут... опять-таки я
начну с того, что это их личное чувство, не стоит их за это укорять, но вот
есть газета, где сказано, как люди идут крестным ходом, есть фотография, как
они несут какие-нибудь хоругви или иконы. И вот он берёт ножницы и вырезывает
эту икону из газеты. Газета издаётся тиражом 50 тысяч экземпляров — как-то
немножко странно, что он вырезает. Но личное какое-то...
А. Ананьев
— Но всё равно кольнёт сердце, и вот чтобы не кольнуло...
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну вот у него кольнёт, мы не будем его укорять. И хочешь не смешивать — не
смешивай, сложи отдельно.
А. Ананьев
— Я это очень хорошо понимаю.
Иером. Макарий (Маркиш)
— И так жене и посоветуйте: возьмите мешок большой и туда всё это дело
складывайте.
А. Ананьев
— Ну да, она так и делает: у нас есть специальное место, где хранится всё это. И я, помню, говорил: «На Вербное воскресенье, смотри, у всех вербы, давай мы тоже пойдём вербу освятим!» Она говорит: «Я боюсь, потому что её потом выбрасывать нельзя, её надо будет хранить, а нам хранить уже негде».
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вот хранить ничего не надо. Можете своей супруге сказать, что хранить не надо
ничего. Если ты не хочешь выбросить и у тебя нет возможности это как-то сделать
разумным образом, аккуратно эту вербу сомни, положи в тот же самый пакет —
будет момент, ты её сожжёшь или закопаешь. Бывает иногда, что люди просфоры из
церкви приносят и нет чтобы сразу съесть, они как-то к ним относятся так
благоговейно, что они через три-четыре дня превращаются в сухарь.
А. Ананьев
— Поделюсь друзья советом: если их хранить в холодильнике, то они не портятся, они не засыхают очень долгое время. Они потом очень легко режутся. И в течение недели они спокойно...
Иером. Макарий (Маркиш)
— Верно, но лучше съесть их сразу, также и яйца пасхальные. Ну а тут уже
начинаются соображения здоровья — они тоже в холодильнике лежат, я помню, что
их хранил их тоже долго.
А. Ананьев
— Ещё один неофитский практический вопрос: можно ли дарить дорогим сердцу людям неосвящённые яйца и куличи?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Почему бы и нет? Слово «освящённые» тоже здесь немножко двусмысленное — как
будто им придаётся некое качество. А если вы послушаете эту молитву на
благословение яиц и хлебов, то это всего-навсего молитва о людях, которые будут
эти продукты потреблять. Ну хорошо — вот помолились. От того, что на этот кулич
попала капелька святой воды, а на другой, который вы дома оставили, никаких
принципиальных воздействий, принципиальных изменений не произошло.
А. Ананьев
— Получатся, что они не отличаются.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Не должны. Рассуждать о каком-то новом качестве этих продуктов было бы
богословски неправильно. Если бы вы вообще не стали их благословлять, освящать,
сказали бы, что а зачем это нужно, я и так их съем — это было бы несколько
неразумно, потому что вы тем самым сами себя отделяете от церковного обихода,
от церковной жизни.
А. Ананьев
— Вы долгое время прожили в Соединённых Штатах Америки и там тоже, конечно, праздновали Пасху.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Было дело, да.
А. Ананьев
— Я так понимаю, что речь идёт о Восточном побережье США.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, это город Бостон, русская церковь.
А. Ананьев
— Вот в православной общине этого города так же отмечают Пасху?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, конечно, очень похоже. Это понятно, почему: потому что специфика этого
церковного строя была, и вероятно остаётся для людей, уехавших за границу, той
связью с Россией, которой они так дорожат. И если у нас, на территории самой
Великороссии или Украины, Белоруссии, это обычай всеобщий,
самовоспроизводящийся, то там он с особенною силою, подчёркнуто реализуется, в
том числе и в миссионерских приходах.
А. Ананьев
— А не заимствуются какие-то милые обычаи из Западной культуры? Допустим, родители переехали в Штаты, допустим, 15 лет назад, а ребёночку шесть лет, и он всю жизнь прожил в Штатах. И он-то знает, что на Пасху ищут и собирают вот эти спрятанные яички.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Чего-то я не припоминаю. Единственное, что там бывало — какая-то смесь
традиций разных православных народов, православных, но разных. Что-то от греков
там они брали, какие-то угощения греческие я помню. У греков принято есть
баранину на Пасху. У нас это как-то не вопрос, мясная пища может быть. Мы,
кстати сказать, не приносим в храм мясную пищу, хотя иногда возможно, когда
приходишь благословлять эти пасхальные угощения, там, раз — кусок ветчины
лежит, не скажешь же уносить. Но это не очень у нас принято, а у греков
принято. Ну вот такие вещи. А воздействие Западного, совсем не православного
образа поведения, как-то я не припоминаю. Может быть, это именно связано было с
тем, что русские особенно ревностно, особенно Зарубежная Церковь наша, которая
с тех пор опять вошла в состав Русской Церкви, ведь это очень существенно —
Поместных Православных Церквей немало, и разных, как это сказать, отделений от
русского Православия тоже немало: Православная Церковь Америки,
Западноевропейский экзархат — они не воссоединились с Русской Церковью. А
Зарубежная Церковь всё время заявляла о том, что это часть Русской Церкви,
которая ожидает своего момента воссоединения. И этот момент настал.
А. Ананьев
— Отец Макарий, я вам так благодарен, что вы сегодня здесь, в студии. С вами светло и свободно — во то слово, которое у меня в голове — просто свободно, и это какое-то счастье.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Полиция у вас тут бывает или что у вас тут бывает?
А. Ананьев
— Нет, но всё равно как-то внутренне ты у себя выстраиваешь какие-то границы, заборчики, чтобы вот... И тут приходит отец Макарий, и как-то так выдыхаешь, думаешь: «Господи, слава Тебе! Как же хорошо!»
Иером. Макарий (Маркиш)
— Мне кажется, что для радио «Вера» это нормально.
А. Ананьев
— Да. Вот во время Великого поста, особенно в Страстную седмицу, которая не относится к Великому посту — для меня это было открытием, я даже не знал об этом ещё год назад.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну да, понимаете, литургически она не относится, и то строй литургический
очень близок. А с точки зрения прихожан это практически одно и то же.
А. Ананьев
— Да а вот что касается Светлой седмицы, которая начинается сегодня. В Великом посте каждый день буквально под завязку, под самую макушку наполнен смыслами, значениями, особенными службами, особенными событиями. И ты с огромной важностью и с огромным уважением и любовью относишься к каждому дню и пытаешься всё про него понять, узнать и почувствовать. Что касается значения каждого дня Светлой седмицы?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вот эти значения дня отражены... Почему возникают эти значения? Они
отображены в двух богослужебных книгах. Первая называется «Триодь постная», а
вторая «Триодь цветная». «Триодь» означает трипеснецы, то есть эти
богослужебные книги содержат каноны, в которых три или четыре песни, в отличие
от обычных восьми. Светлая седмица более-менее единообразна, ну под конец там
праздник Живоносного источника так называемый в честь великого чуда, связанного
с Пресвятой Богородицей, а остальные дни единообразны — это повторение или
реактуализация самого пасхального торжества. А дальше раскрываем Цветную Триодь
и видим, что каждая неделя, каждый воскресный день Цветной Триоди посвящён
какому-то событию, связанному с Евангелием. Читается Евангелие от Иоанна
читается до праздника Святой Троицы. И там будет у вас Неделя о Фоме — уверение
апостола Фомы; Неделя жён-мироносиц; Неделя о расслабленном и так далее. Вот
никакой тайны тут нет, и люди, которые следят за богослужением, за богослужебным
строем, конечно, это всё воспринимают совершенно естественно. Плюс там будут
праздники уже минейные, то есть неподвижные, в конце концов — праздник
Вознесения Христова.
А. Ананьев
— То есть я резюмирую для себя, что в эти семь дней наполненность смыслами сменяется наполненностью радостью и светом.
Иером. Макарий (Маркиш)
— И смысл никуда не уходит, просто пасхальное торжество, Воскресение Христово
продолжается. Вообще, всё это сорок дней, но сорок дней со своими
особенностями, а интенсивность попразднства или, будем говорить, влияние
пасхально-литургического обычая, пасхально-литургического строя на дни
попразднства со временем убывает. Если в первую седмицу это влияние очень
сильное, в основном это просто повторение пасхальной службы, то в остальные дни
до Вознесения — ну что, цвет облачения будет красный, как правило, поётся три
раза «Воскресение Христово видевше», приветствие «Христос Воскресе», начало
богослужения пасхальное: «Да воскреснет Бог, и расточатся врази Его...» — тут
литургика — дело неисчерпаемое. Приходите в храм, дорогие слушатели, и сами
убедитесь.
А. Ананьев
— Вы слушаете светлое радио, радио «Вера». Меня зовут Александр Ананьев. Я не хочу даже говорить, что мы обсуждаем, мы празднуем вместе с иеромонахом Макарием (Маркишем) праздник Светлой Пасхи. И у меня под завязку вот этого часового разговора вопрос к вам будет на самом деле серьёзный. Вот в Пасху все люди в храме радостные, счастливые. Но потом проходит день, и работу никто не отменял — сегодня понедельник, завтра вторник. И у нас опять идёт вот эта круговерть — понедельник, вторник, дом, работа, дом, пробки. И у многих радость, которую они ждали весь год, улетучивается. Это не моя придумка, я об этом действительно читал — радость улетучивается. И возникает какой-то синдром, даже не то чтобы страх, растерять эту радость. Вот я хочу вас спросить: как можно сохранить в себе вот эту пасхальную радость? Это очень важно.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, важный действительно вопрос и не простой. Это вопрос подвига всей
христианской жизни. И пожалуй, ответ должен быть всё тот же самый — о нашей
зависимости, точнее независимости, от разных эмоциональных наших состояний. Да,
мы переживаем утрату подъёма этой радости. Безусловно, где есть подъём, там
должен быть и спуск. Если бы люди всё время шли на подъём, они бы стали бы,
наверное, какими-то летучими ангелами и сразу бы улетели от земли. А раз это не
так, то вслед за подъёмом обязательно должен идти спуск, вслед за периодом
нагнетания эмоционального обязательно будет период эмоционального спада. Я вам,
дорогие друзья, могу порекомендовать замечательную книгу английского
христианского писателя Клайва Льюиса под названием «Письма из преисподней», был
и другой перевод, но я его не могу рекомендовать — он плохой. Вы можете найти
на том же самом сайте «Священникотвечает.рф» «Письмо №8». У каждого письма есть
своё название в переводе... я забыл, какое название у восьмого... вспомнил —
«Маятник»! Аналогия понятна: с разными периодами — плюс-минус, подъём-спад. И
вот там персонаж этой переписки неплохо как раз раскрывает вот эту особенность
человеческого бытия. Всегда будут спады, всегда будут минусы вслед за плюсами.
И несмотря на то, что пишет из преисподней «товарищ», в общем-то чисто
по-христиански и очень трезво описывает вот эту диалектику человеческой
личности, человеческого жизненного пути.
А. Ананьев
— Спасибо вам большое. Я читал «Письма Баламута» и «Расторжение брака», а вот о «Письмах из преисподней» я, откровенно говоря, слышу впервые. Я с огромным удовольствием, конечно, её прочитаю.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну вот «Баламут»-то... И там в послесловии к этому же самому материалу
объяснено, какие у меня именно претензии к этому несчастному «Баламуту».
А. Ананьев
— А есть претензии?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Есть претензии.
А. Ананьев
— Я знаю, куда я направлюсь сразу после нашего разговора: с удовольствием на сайт «Священникотвечает.рф». Конечно, хочется и рекомендуется каждый день причащаться. Мы в начале программы говорили, что посещать каждый день — это будет лишком много, и если душа просит...
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну как можно... есть же пенсионеры...
А. Ананьев
— Однако Причастие, насколько я знаю, поправьте меня, если это не так, требует подготовки и поста. Как можно поститься в Светлую седмицу после Пасхи?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Дело в том что говорить, что требует подготовки и поста — здесь не совсем
верное противопоставление, не совсем верная конъюнкция. Пост может представлять
собой часть подготовки, а подготовка диктуется, с одной стороны,
индивидуальными условиями, а с другой стороны — и периодом просто церковного
календаря. Значит, в период пасхальный, послепасхальный вполне естественно, что
священник даст вам совет, рекомендацию эту подготовку уменьшить, сделать менее
напряжённой, менее длительной, быть может.
А. Ананьев
— Вы обратили внимание? Это я опять пытаюсь вернуть вас к разговору о том, чего в Пасху и в Светлую седмицу делать нельзя.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Самое простое — вот подойти к священнику, в большинстве московских храмов
несколько священников, в большинстве больших храмов, и скажите: «Батюшка, есть
возможность у меня причаститься несколько раз. Вот что вы мне подскажете — как
мне подготовиться?» Скорее всего, священник вам даст совет — эта подготовка к
Причастию будет...
А. Ананьев
— К духовнику?
Иером. Макарий (Маркиш)
— А духовник и есть священник, который принимает вашу исповедь.
А. Ананьев
— У меня к вам большая просьба: вот сейчас люди, которые нас слушают, хотят тоже какое-то наставление получить от вас. Я вот сейчас смотрю на вас и понимаю, что я вам тихонько завидую, я объясню, почему. Со всей нашей суетой, со всеми нашими делами очень хочется прочувствовать и быть ближе к Господу. И тут понимаешь, что вот уж, наверное, кому хорошо, так это отцу Макарию.
Иером. Макарий (Маркиш)
— А вот тут я поправлю, потому что Бог-то один — людей очень много, а Бог один.
Строить такую конструкцию, что если человек надел на себя подрясник и крест, то
он, значит, тем самым куда-то забрался — это ошибка, так не нужно рассуждать,
это не верно. Каждому человеку Господь открывает дорогу к Себе Своим, быть
может, путём. Аналогия такая может быть географическая: вот гора высокая, и
люди стоят по периферии, по периметру этой горы. И у каждого там какая-то
тропиночка есть. Направление одно и то же, не надо думать, что они куда-то в
разные стороны лезут — это на одной и той же вершине. Но у каждого будет свой
жизненный путь. И совет, вот эта рекомендация, если можно так выразиться — вы
идите своим путём. Не смотрите по сторонам налево, направо у кого там чего — на
чужом дворе трава всегда будет зеленее расти и розы красивее, и всё остальное,
— а вы вот свой путь держите: семейный, трудовой, молитвенный, служебный, какой
угодно.
А. Ананьев
— Я помню свои размышления, думаю: «Вот бросить всё хотя бы на неделю и уехать в Оптину пустынь или в Троице-Сергиеву лавру. И вот там-то уж точно меня ничего не будет отвлекать».
Иером. Макарий (Маркиш)
— О, Боже мой! Можно коротенькую притчу, да? Она у меня в книжке есть.
А. Ананьев
— Конечно.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Монах один жил в монастыре — очень благочестивый, самый благочестивый во всём
монастыре. И они там ему не давали покоя, монахи-соседи с ним неправильно
обходились, не понимали его. Он сказал: «Всё, я ухожу», — и ушёл из монастыря.
Нашёл прекрасное место в одиночестве, там всё есть, избушку можно поставить,
всё великолепно — так обрадовался. Пошёл, кувшинчик взял набрать воды к речке.
Набрал, поднялся, и вода случайно разлилась. Он огорчился, снова пошёл, набрал,
опять поставил, поставил косо, она опять взяла и разлилась. Он уже так сильно
напрягся, конечно, думает, что же за безобразие какое, может быть, знак какой.
Пошёл, снова набрал и куда-то его понёс, споткнулся и вся вода разлилась. Он
как ногой даст по кувшину — кувшин вдребезги разбился. Он постоял над кувшином,
подумал и пошёл обратно в монастырь к своим этим самым несовершенным собратьям.
Вот вам, пожалуйста, всё тут как в капле воды отражается.
А. Ананьев
— Какая красота. Надо будет обязательно запомнить. Последний вопрос на сегодня — время, к сожалению, подходит к концу. Сегодня понедельник, и я знаю, что, ввиду работы или каких-то обстоятельств, среди наших слушателей есть те, кто не смог посетить пасхальную службу. Ведь Светлая седмица — это возможность прожить ещё раз эту службу.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вот о чём мы с вами говорили: каждое утро и каждый вечер... может быть, не во
всех храмах, но, как правило, в большом числе храмов, если не сказать, что в
большинстве, каждый вечер и каждое утро совершается чин пасхального
богослужения — милости просим.
А. Ананьев
— Такой — сокращённый, я так понимаю.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Он немножко другой, там крестный ход совершается потом — после Литургии
пасхальной. Пасхальной полунощницы там нет. А так очень близкая она: и Утреня,
ну, Вечерня особым чином. Соответственно, и Литургия, а Литургия всегда одна и
та же.
А. Ананьев
— Дорогие друзья, я был бы очень счастлив, если бы мне удалось сегодня с помощью моего дорогого гостя поделиться с вами частичкой радости, света и, самое главное, вот этим ощущением абсолютной, настоящей светлой свободы, которую в моих глазах буквально олицетворяет сегодня иеромонах Макарий (Маркиш), наш дорогой гость, руководитель епархиального Отдела по взаимодействию Церкви с обществом и СМИ Иваново-Вознесенской епархии. Отец Макарий смотрит на меня так хмуро как-то. Ему не нравятся длинные эти регалии все.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да ладно, не в этом дело. На добром слове спасибо.
А. Ананьев
— Спасибо вам огромное! Христос Воскресе!
Иером. Макарий (Маркиш)
— Воистину Воскресе, друзья. Продолжайте ваш добрый христианский путь. Спаси,
Господи.
А. Ананьев
— Я — Александр Ананьев. С праздником вас, до новых встреч.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Спасибо.
Все выпуски программы Светлый вечер