У нас в гостях был клирик московского храма святителя Николая на Трех Горах священник Дмитрий Богомолов.
Наш собеседник рассказал о том, как, будучи успешным сотрудником крупной компании, пришел к вере и пониманию истинности христианского учения, и как это перевернуло его жизнь и привело к священническому служению.
Ведущие: Константин Мацан, Кира Лаврентьева.
К.Мацан:
— «Светлый вечер» на радио «Вера».
Здравствуйте, уважаемые друзья!
У микрофона — моя коллега Кира Лаврентьева...
К.Лаврентьева:
— Добрый вечер!
К.Мацан:
— ... и Константин Мацан.
В гостях у нас сегодня священник Дмитрий Богомолов, клирик храма святителя Николая на Трёх горах в Москве.
Добрый вечер!
О.Дмитрий:
— Добрый вечер!
К.Мацан:
— Я напомню вам, отец Дмитрий, и нашим радиослушателям, что в этим беседах, которые мы с Кирой ведём, мы говорим со священником о его пути к вере, и в вере. Потому, что, с одной стороны, не секрет, что для человека, который просто приходит в храм, и видит на амвоне священнослужителя в облачении, легко подумать: «Ну, вот... человек родился, и ему на роду было написано быть священником. Вот, он так, прям, в подряснике всю жизнь и ходил».
При этом, мы понимаем, что священниками не рождаются, а становятся. И, часто, это — путь, и путь иногда сомнений и вопрошаний, борьбы с собой. И, всё-таки, в какой-то момент, человек, мужчина, вот, такое дерзновение проявляет — желание служить у Алтаря и преподносить людям Таинства.
И, мне кажется, что... вот... те вопросы, которые у человека к себе на этом пути возникают — это вопросы, которые могут быть близки всем людям, которые о своих отношениях с Богом задумываются.
Поэтому, вот, об этом сегодня с Вами хотелось поговорить. И, вот, если Ваш путь к вере пытаться... как-то... мыслить какими-то этапами — вот, одно событие... другое событие... какие важные этапы Вы бы выделили?
О.Дмитрий:
— Я бы сказал следующим образом... да... что первый этап — это когда человек, вообще, задумывается о том, для чего он в этот мир пришёл, и что он, собственно, хочет в этом мире делать. Не то, чтобы даже хочет, а — для чего он здесь нужен. И, как показывает практика, этот вопрос — не знаю, почему — задаёт себе ничтожно малое количество людей. И, так сказать, руководствуются очень простыми ответами — семья, дети, и всё остальное.
Но... если возвращаться ко мне, то, несомненно, первый этап — это был этап, где-то, как раз, вот, кризиса среднего возраста, наверное, который называется. Мне было где-то в районе 30 лет, когда я начал задумываться, вообще, о том, что происходит, что я делаю на земле, и, самое главное, к чему всё это меня приведёт.
И, я скажу так, что эта мысль меня, в своё время, до определённого момента, повергла в какое-то уныние. Потому, что я понимал, что никакого выхода нет. То есть, вот, всё, что здесь есть в этом мире — оно закрыто. И, у меня, когда наступило перманентное уныние... кстати, сейчас я уверен, практически, что большинство людей, как раз, в этом унынии и живёт, потому, что они... так, как человек не ставит перед собой вопрос, зачем он живёт, то он подспудно понимает, что он умрёт, и всё закончится, и он — нереализован. То есть, вот эта вот интенция человеческая — реализоваться, она, в этом смысле, не присутствует. И, конечно же, первой частью было, как раз, тот самый кризис среднего возраста, когда я задумался о том, что я делаю.
Причём, у меня... надо сказать, что я был уже взрослый человек. Я работал, к тому моменту, уже в достаточно крупных западных компаниях, я занимался продажами. Это были компании с мировым именем — я повидал мир, поездил, вёл переговоры, там... и так далее, продавал на миллионы и миллионы рублей, но... вот, это внутреннее ощущение того, что же... зачем всё это — у меня так и не наступало.
То есть... я уже купил квартиру, у меня была машина, но оказалось, что этого совершенно недостаточно для того, чтобы человек считал себя счастливым и понимал, для чего он живёт.
Ну... следующий этап — это поиск, после которого наступила Встреча, которая всё перевернула. Ну, а после Встречи уже пошёл путь... совершенно, наверное, в другое немножко... в другом направлении уже, в церковном, конечно. Вот...
И уже следующий путь — это уже был путь к священству.
К.Мацан:
— Ну, вот... мы с Вами немножко совсем знакомы, поэтому... я как-то слышал от Вас, что... Вы рассказывали, что вот такая Встреча с Богом, или какое-то... важный, такой, переворачивающий религиозный опыт наступил, едва ли не... в кресле в офисе, за столом... вот... в какой-то совершенно, казалось бы, не располагающей к каким-то радикальным изменениям, ситуации. Как это было?
О.Дмитрий:
— Да, это так и было. Я помню, что это было при прочтении Евангелия, а точнее — Нагорной проповеди. А если совсем конкретно, это со мной произошло на словах: «Лицемер, почему ты говоришь, как вытащить соринку из глаза своего ближнего, а в своём глазу бревна не видишь?»
И — что-то случилось со мной, когда я это читал, когда я понял, что Тот, Кто это сказал — совершенно точно знает, что такое Истина, которую я, в общем, и хотел обрести.
Но... я, знаете, к чему пришёл — вот, за время, пока я рассказывал... ну... пытался... не первый раз меня об этом спрашивают... я пришёл к тому, что облечь в слова это... невозможно, практически, эту Встречу. Но... я, у митрополита Антония Сурожского... у него есть прекрасный рассказ — буквально, на страницу, на две. О том, как он встретил и тоже пережил Бога. И, когда я слушал, я с замиранием... просто... весь находился в восхищении — потому, что это было про меня. И, вот, поэтому, когда у меня теперь спрашивают, как это произошло, я говорю: «Найдите у митрополита Антония рассказ, как он встретил Бога, и пережил, и там — всё намного лучше меня рассказано. И это будет, прям, точное — 99,9% — совпадение!»
К.Мацан:
— Ну, вот... тогда не могу Вас не спросить... Знаменитый рассказ владыки Антония, который мы часто в эфире вспоминаем... и, вообще, у меня есть ощущение... такое, совершенно ненаучное наблюдение, что во всех таких религиозных, и околорелигиозных, разговорах, само выражение «Встреча с Богом», так или иначе, восходит вот к этому рассказу владыки Антония, когда он, будучи подростком, читал Евангелие от Марка, после того, как отец Сергий Булгаков, на лекции в их скаутском лагере... или в школе... рассказывал, что Евангелие — это про любовь, прощение и так далее... и врагов прощать... И будущий владыка Антоний понял, как это странно... вообще, что это за глупости в Евангелии говорят, и нужно срочно понять — так ли это на самом деле? Прочитать, и, если это так, то навсегда с Евангелием порвать.
И пришёл домой, и попросил у родителей Евангелие, понял, что самое короткое из них — от Марка, начал читать... и, вот, где-то между второй и третьей главой, как он описывает, он явственно пережил, ощутил, понял, увидел, осознал, что на той стороне стола стоит Христос. И, вот... раз Он здесь, раз это — правда, значит, всё, что Он говорит — правда. Значит, Он — вокресший явился! И... вот... это перевернуло... и, вот, так возник будущий владыка Антоний Сурожский.
Но я — почему эту историю пересказываю так подробно? Потому, что... и владыка её в разных вариантах, в разных встречах рассказывал... но там же упоминается, в разных местах — а как изменилась жизнь после этого?
Вот, он рассказывал, что хотел бежать по улице, и говорить каждому: «А Вы знаете, что Христос — воскрес?» — и так далее.
Был ещё один момент, когда он делится своим опытом, и говорит, что, вот, после этого, «у меня была такая жизнь... и мне хотелось только молиться». И ничего больше не хотелось. А нужно было... там... чистить морковку, учиться в школе, в институте, и так далее.
И я, вот, думаю... мы так часто этот рассказ владыки Антония пересказываем, но, вот, к тем следствиям, которые он тоже пересказывает, далеко не все доходят.
А, вот, как у Вас жизнь изменилась, после Встречи?
О.Дмитрий:
— Ох... ну, я думаю, что любой человек — и это правильно, — кто переживает такое... его жизнь меняется кардинальным образом. И моя жизнь, конечно, поменялась. И... единственной своей заслугой, вот, во всём произошедшем, я считаю то, что я... так скажем... какую-то такую волю свою употребил для этих изменений. Потому, что всё остальное, конечно, я считаю заслугой Бога, а не своей.
Да, я тоже, как же, как все люди, которые только пережили Бога, пытался — всех накормить, всем дать денег, обо всех позаботиться. Молился постоянно, плакал, весь был... у меня были ночи, когда я просыпался, и плакал всю ночь — у меня была подушка мокрая от того, что... от осознания того, кем я являюсь на самом деле. Потому, что Господь даёт человеку — кто внимательно относится к внутреннему своему... к рассмотрению себя внутри — Он даёт достаточно быстро понять, кто ты на самом деле есть.
И, конечно, я попытался всем сразу рассказать, что есть Бог... Но, вот, кстати... для меня и сейчас... я скажу так, что... в какой-то степени, одно из доказательств существования Бога... я так его называю — от противного немного... сейчас объясню, что я имею в виду.
Для меня сейчас, мысль о том, что нужно задуматься, для чего ты живёшь — она совершенно элементарная. Ну, прям, совершенно элементарная! И то, что никто из людей, практически, этого не делает... то есть, из людей, которые себе честно задали этот вопрос, и попытались на него честно ответить — предельно честно — я знаю очень мало. И у меня, в связи с этим, есть своя теория — что кто-то людям просто закрывает ум... взор ума на этот вопрос. То есть, этот вопрос как-то проходит мимо человека.
Может быть, это закрывает всем нам известный персонаж. А, может быть, мы говорим о том, что Господь Сам знает, кому открыть. Вот, тут я не имею чёткого ответа... вот... но, что касается... жизнь у человека, конечно, кардинально меняется. Потому, что, если ты понимаешь, что Бог есть... а, в моём случае, я не понял, что Бог есть, я — узнал... меня просто поставили... Господь оказал мне милость, и поставил меня перед фактом, дал пережить Своё Присутствие явное... вот... то... я просто понял, что, если я продолжу жить так, как жил, то я упущу самый большой свой шанс, который только есть в жизни. Я потом не смогу себе всю жизнь говорить, что... я всю жизнь, точнее, буду вспоминать о том, что у меня была возможность пойти туда, куда откликнулось моё сердце, и я этого не сделал.
И, вот, страх этого меня и привёл, в общем, к... моему... к осуществлению вот этой интенции моей в движении к священству и к Богу. Я просто понял, что, если тот... я искал Истину, изначально, и для меня было большим удивлением то, что я... Истина — не есть «что», а есть — «Кто»... и я понял, что, если Он есть — а Он есть, я это понял, — то, тогда, как можно строить свою жизнь по прежним лекалам? Что я тогда... а если Он есть, то, значит, всё, что о Нём сказано — правда.
И я тогда спросил себя: что, я смогу ответить так же и после смерти, когда я встану, лицом к лицу... перед лицом Бога? И Он меня спросит: «Ну, что... ты же мог!» И я понял, что я... мне нечего будет ответить. И, вот, для того, чтобы мне было что ответить... в общем... я и пошёл совсем в другую сторону.
У меня очень, кстати, быстро испортились отношения на работе — потому, что я вдруг сразу начал понимать, что работа на серьёзном уровне, которая уже достаточно хорошо оплачивается, она забирает человека полностью. То есть, я понял, что у меня времени свободного, практически, нет. А я, как раз, в этот момент и захотел, чтобы у меня было больше свободного времени. Потому, что я хотел молиться, я хотел читать, я хотел искать Бога, размышлять о Нём. Я хотел ходить на службы — потрясающие службы, невероятной красоты... вообще, всё православное Богослужение — оно наполнено не только вот этим вот... громадным смыслом, но и потрясающей красотой, и очень важно, чтобы и люди смогли эту красоту и динамику чувствовать. Потому, что она ведёт человека в храм, она заставляет его идти в храм.
«СВЕТЛЫЙ ВЕЧЕР» НА РАДИО «ВЕРА»
К.Мацан:
— Священник Дмитрий Богомолов, клирик храма святителя Николая на Трёх горах в Москве, сегодня с нами и с вами — в программе «Светлый вечер».
Вот... Вы обращаетесь к этому вопросу, ставите его, как ключевой, как главный — «для чего я живу?», — и говорите, что мало людей задаётся им, на самом деле.
Но кто-то скажет: «Ну, почему? Многие задаются...» И даже в Ваших словах прозвучали возможные ответы: ради семьи, ради детей... там... ради того, чтобы как-то саморазвиться, чего-то достичь, быть полезным, и так далее. Разве это не какие-то хорошие, благородные ответы на вопрос «зачем я живу»? Чем ответ, который Вы для себя нашли — ответ религиозный, ответ во Христе — принципиально отличается от этих вот ответов?
О.Дмитрий:
— Принципиально отличается. Даже больше, чем принципиально. Мой ответ — в Вечность. А ответы другие — в то, чтобы успокоить себя, и позволить себе жить дальше так, как ты хочешь. Это — первое.
Второе, что я могу сказать. Совершенно логически здесь можно помыслить, и... кстати, когда я начинаю с людьми об этом говорить, они... никто не соглашается, но я вижу, что не соглашаются только потому, что они находятся вот в этом вот перманентном страхе, подспудно понимая всю тщетность ответа, который они дали, и они не хотят просто признаваться, что они живут без смысла.
Так, вот... если мы говорим о том, что человек живёт для детей, там... карьеру построить... можно часто услышать, что «надо поездить по миру, посмотреть мир»...
У меня простой вопрос. Ну, мы ведь все умрём, и, если жизни после смерти нет, и у человека нет души, то человек, умирая, он — просто растворяется, превращается в ничто. А если он превращается в ничто, то всё знание о том, где ты был, как ты отдыхал, какие у тебя были знакомства, сколько у тебя детей, сколько ты купил домов... пусть ты был самый известный человек в мире — они обесцениваются, потому, что их просто нечем припоминать. Поэтому, человек, который в своём вопросе «для чего он живёт» не доходит до смерти, и, после смерти, не перепрыгивает вот этот раздел между вечностью и не-вечностью, говорит о том, что он просто несерьёзно себе этот вопрос задал. Вот и всё.
А этот серьёзный вопрос — он требует ответственности. Потому, что... ты же должен понимать, что это касается непосредственно тебя.
К.Лаврентьева:
— Смотрите, отец Дмитрий... но ответ на этот вопрос — он ведь может быть очень... таким... на самом деле... удобным, и очень красивым. Он может заключаться просто в нравственных рамках.
Быть хорошим человекам, делать добрые дела, любить своих ближних, не изменять жене, не воровать, не убивать... нет, ну, согласитесь! Ведь, человека можно спокойно, наверное, я так думаю... спокойно разложить по полочкам, и понять, как он жил. Если он жил в нравственных каких-то... вот, в этих вот, границах, то у него, на самом деле, всё не так уж и плохо. Если судить его по общим нравственным законам, если он, действительно, стремился делать добро всю жизнь.
Ну, как-то так не сложилось, что он пришёл в храм... ну, вот, не сложилось у него...
Что Вы думаете по этому поводу?
О.Дмитрий:
— Я думаю, что ключевой вопрос — «для чего»?
К.Лаврентьева:
— Ну, увеличить количество добра и любви в мире, например. Сейчас это очень, кстати... такая... известная история...
О.Дмитрий:
— Но это же... опять я Вам задам вопрос: для чего?
Ну, вот... смотрите... если... вот, у Вас есть прибор для увеличения... для измерения увеличения или уменьшения количества любви в мире? Вы можете как-то...
К.Лаврентьева:
— Прибора у меня, к сожалению, нет.
О.Дмитрий:
— Вот. Поэтому... и, опять же, Вы дойдёте... Вы умрёте — а Вы умрёте, как и мы все здесь умрём...
К.Мацан:
— Это светлый вечер на радио «Вера», дорогие друзья...
К.Лаврентьева:
— Звучит печально, да...
О.Дмитрий:
— ... то встаёт вопрос: а как можно будет потом эти усилия применить? Понятно, что у человека, если у него есть достаточно хорошее воспитание, и круг общения, он будет... но это будет вопрос, что человек умеет просто себя вести прилично. Но...
К.Лаврентьева:
— Но это — уже не мало... это уже не мало — в наше нелёгкое время...
К.Мацан:
— Мне кажется, это просто принципиально две разные вещи. Мы оцениваем какого-то другого человека, который был прекрасным, почти святым при жизни, но в храм не пришёл — у него с Богом свои отношения. Я верю, что какой-то от Бога будет ответ — вот, у них лично, вдвоём, на Суде.
А то, о чём, как мне кажется, отец Дмитрий говорит — это вопрос, который человек именно к себе адресует. И, либо я себе говорю: «Слушайте, ну, я — такой хороший человек по жизни, что, вообще, всё хорошо у меня!», либо, где-то в глубине сердца, всё-таки, ты понимаешь, что: «А зачем... даже мои хорошие поступки — зачем они?» Мне кажется, Вы об этом говорите?
О.Дмитрий:
— Совершенно точно. Больше того — скажу, что я... у меня сколько раз были разговоры — о чём? Что... у меня есть знакомые, которые... ну... далеки от Бога. Но, при всём при этом, являются людьми воспитанными, которые... действительно, не украдут... если можно, помогут. Вот.
И я с ними, как раз, вот, в процессе своего воцерковления, когда я горяч был очень, и всем пытался доказать, что Бог есть: «Как — так? Вы не видите? Это же самая большая ошибка и промах вашей жизни, вообще...» Они говорят: «Ну, а — что? Я никого не убил, никогда жене не изменял, не крал никогда... чего мне бояться?»
И, при всём при этом, ты понимаешь, что не смотря на то, что человек этот хорошо воспитан, у него фокус жизни, и усилий жизненных, направлен — на себя. И это — то, что есть у каждого человека. А что сказал Христос — одно из самых основополагающих, главных? Это то, что вот этот фокус, с внимания к себе, нужно переместить на внимание к Богу, и к ближнему. И вот эта вот возможность себя раздавать в течение жизни — она является ключевой для человека. А — так, в остальном, можно прекрасно жить, будучи очень хорошим, образованным, и наслаждаться тем, что ты хороший, и никогда не украл... вот... можно и так.
К.Мацан:
— Вы начали рассказывать про то, что когда пришли к вере, пережили религиозное обращение, будучи сотрудником крупной компании международной, и... как-то, вот... возжелали внутренне жизнь менять и к Богу идти, и больше быть на службах, читать и молиться, на что нужно было время — как-то быстро у Вас стали отношения на работе... ну, не знаю... портиться, не портиться, но как-то стало трудно. Вот, какие ещё трудности были? Вообще, легко ли было уходить с работы, бросать...
К.Лаврентьева:
— ... отрываться от земли, да...
К.Мацан:
— ... бросать прибыльную работу, ради — чего? Ради чего-то иного, может быть, и не гарантированного?
О.Дмитрий:
— Вы знаете, я... у меня чуть попроще была ситуация. Мне не пришлось бросать работу, в том плане, что я с неё не то, что ушёл, а... вот, эти все изменения, которые со мной произошли, они повлекли то, что я стал отдавать работе меньше себя. А это уже не устроило моё руководство, и они предложили мне... в общем... уйти.
Но... и, опять же, могу сказать Вам... вот, представляете картину? Приходят люди утром на работу... а у нас был ореn space, мы сидим себе, рядами компьютеры. Приходит человек, садится рядом, а рядом с ним сидит другой, с открытым молитвословом, и молится. Это, конечно, заставляло... у людей было очень много вопросов по этому поводу. Не скажу, что насмешки, но... конечно, это...
Вот... а, во-вторых, я могу ещё так сказать. Что продажи — они, всё равно, всегда связаны с лукавством определённым. Я не могу сказать, что я обманывал кого-то, но я всегда пытался взять данные, и пойти на встречу со своим партнёром, и, поэтому, специально подбирал, как эти данные можно объяснить так, как это нравится мне. Поэтому, очень часто... есть поговорка у так называемых баеров, которые сидят в больших сетевых магазинах и ведут переговоры с разными производителями: «Странно, у нас у всех одни данные, а вы приходите — и каждый о своём говорит». Поэтому, это, всё равно, лукавство, всё равно, ты... твоя задача — принести прибыль, и ничего другого в этом нет, ты ничего другого не видишь.
Вот. Ну, а, с точки зрения, легко ли было оставлять... я помню, как... когда я... вот, такое моё потрясение второе, после встречи с Богом, наверное... это, когда я обрёл своего духовного отца, и попал в храм священномученика Антипы на Колымажном дворе.
Это была общая исповедь, и нынешний мой духовный отец — протоиерей Дмитрий Рощин — вёл общую исповедь. И я помню, что... после этой общей исповеди, я стал ездить у храм к отцу Дмитрию на исповедь, и он, буквально, на второй исповеди, или на третьей, привёл меня в Алтарь.
И я помню, что, буквально, через месяц я приехал к нему — и у нас был с ним разговор. Перед работой я к нему рано утром приехал. И тогда я сказал, что: «Батюшка, а как мне, вообще, жить дальше? Я хочу служить в храме». И батюшка ответил мне, что: «Не надо торопиться. Это... все люди — очень бедные. У них нет работы...» — и, как я сейчас понимаю, он был совершенно прав. Но, я помню, тогда... мой ответ был такой: «Но зато эти люди — счастливы!»
Я видел, что все эти люди — счастливы. И я вижу счастье на лицах наших алтарников, которые приходят на службу. Я вижу счастье тех, кто стоит за свечным ящиком, других священников, которые приходят на службы. Я вижу счастье в глазах людей — тех, кто, так или иначе, отдал свою жизнь в руки Богу.
Поэтому... не скажу, что было сложно, или легко... но... наверное, просто, по-другому я не мог, да...
К.Мацан:
— Вернёмся к этому разговору после небольшой паузы.
Напомню, сегодня, с нами и с вами, в программе «Светлый вечер» — священник Дмитрий Богомолов, клирик храма святителя Николая на Трёх горах в Москве.
В студии — моя коллега Кира Лаврентьева, я — Константин Мацан. Мы скоро вернёмся — не переключайтесь!
«СВЕТЛЫЙ ВЕЧЕР» НА РАДИО «ВЕРА»
К.Лаврентьева:
— «Светлый вечер» на радио «Вера» продолжается, дорогие друзья!
У нас в гостях — священник Дмитрий Богомолов, клирик храма святителя Николая на Трёх горах в Москве.
У микрофона — мой коллега Константин Мацан, и я — Кира Лаврентьева.
Отец Дмитрий, мы остановились, как раз, на том моменте, когда Вы увидели, что люди в храме, действительно, искренне, глубоко, неподдельно счастливы.
Ну, хорошо — они счастливы. И Вы поняли, что для Вас здесь есть источник жизни. Но... Вы же могли просто войти вот в этот церковный круг, церковную ограду, быть христианином, работать на светской работе... но — нет! Вы услышали призыв идти дальше — идти к священству, становиться пастырем.
Как это случилось, отец Дмитрий?
О.Дмитрий:
— Ну, это не случилось сразу...
К.Лаврентьева:
— Естественно, да...
О.Дмитрий:
— ... но здесь, наверное, сыграло роль моё какое-то... максимализм... и даже не максимализм, нет. Я неправильно выразился. А, вот, именно — то, что я смогу себе сказать, ответить, когда... вот, мне будет, например... там... 90 лет, я буду сидеть старый, вспоминать всю свою жизнь, и я буду знать, что в моей жизни был момент, когда ты мог повернуть по-другому. А я скажу, что я забоялся, и пошёл по пути компромиссов. И — смогу ли я тогда, вообще, в принципе, быть счастливым? К моменту вот этих вот 90 лет...
К.Лаврентьева:
— Оптимистично...
О.Дмитрий:
— Ну, да, грубо говоря!
То есть... я считаю, что если ты понял Истину — а я её ощутил, я знаю теперь Истину, — то пытаться примириться с ней, и как-то научиться жить... это — не совсем достойно этой Истины. Ну, в итоге... я так устроен... не знаю... я считаю, что если есть... то я посчитал бы необходимым совершенно посвятить себя этой Истине — всего. Потому, что, если эта Истина и есть Истина, и в ней — источник всего бытия, и всех чаяний человеческих, то... зачем что-то другое человеку?
К.Мацан:
— Вот, смотрите... в Ваших словах можно расслышать... я не имею в виду, что Вы так говорите, но так можно расслышать... что посвятить себя Богу полностью — это только священство. А, вот, те, кто... либо... там... прекрасная половина человечества, которая не может быть священником, либо те мужчины, которые, в силу каких-то причин, являясь христианами, церковными людьми, но, вот, почему-то для себя это не рассматривают, не пережили призыв, призвание к этому, остаются мирянами, и, тем не менее, остаются полностью христианами... что же, получается, они немножко... как бы... неполноценные... там... на ступенечку пониже стоят, чем священники?
Вот... мы же часто сегодня говорим, вообще, об этом — и о роли мирян в Церкви, например. У нас был — вот, я всегда к этому обращаюсь — собеседник в этой программе с Кирой, который сказал, что: «Я — священник, но я, в первую очередь, христианин. Я должен жить так, чтобы если вдруг, по каким-то причинам... не знаю... я не смогу больше служить, и перестану быть священником, это не выбило бы почву из-под ног, и я, всё равно, остаюсь христианином, и, в первую очередь, человеком».
Что Вы об этом думаете?
О.Дмитрий:
— Это всё правильно, что Вы говорите, Константин. Но я сейчас нахожусь в таком состоянии, когда я только себя начинаю ощущать, как священник. Потому, что это не... ты не пришёл на работу, и начинаешь там... да...
К.Мацан:
— А сколько лет Вы в сане, кстати?
О.Дмитрий:
— Я в сане — полтора года, практически. Это — не такой большой срок, чтобы начинать понимать, но, тем не менее, я всей душой стараюсь прийти к пониманию... вот, этому, внутреннему... священства — через служение и Евхаристию постоянную, которая в моей жизни сейчас присутствует.
Но я могу здесь так сказать... что здесь я могу ответить за себя только. Я, для себя — другого выхода не видел. То есть, когда встал вопрос, что я могу... есть выход, как мне поступить в семинарию, я понял, что если я сейчас не поступлю, и не изменю свою жизнь, я просто умру. Вот, у меня было чёткое ощущение, что я просто умру. Вот, моё сердце, моя душа — она просто не вынесет больше жизни той, какой я жил... там... 35 лет предыдуших.
К.Лаврентьева:
— Ничего себе...
К.Мацан:
— А Вы же в Петербурге учились, да, в семинарии?
О.Дмитрий:
— Да, в Петербугской...
К.Мацан:
— А почему — в Петербурге?
О.Дмитрий:
— А всё просто. Я узнал, что могу поступать в семинарию — ну, там нужно было уладить некоторые дела... с работами, там... и так далее. До поступления в Сретенскую, тогда ещё, семинарию оставалось меньше двух недель. Я только-только успел собрать документы, и, поэтому, я просто не поступил — потому, что мне попались вопросы... там... Ветхий Завет... Новый Завет... а я, в общем, тогда ещё не знал совершенно ничего этого так глубоко.
Ну, и мы, с моим духовным отцом, предприняли вторую попытку, и поехали к владыке Амвросию, который, в то время, был ректором Санкт-Петербургской Духовной Академии, и там, Божьим промыслом, всё устроилось. Мне, частично, попалось то, на что я знал ответ... ну... в общем, я поступил. Таким образом, меня занесло в Санкт-Петербург, да... и эти четыре прекрасных года, незабываемые, проведённые там, конечно, тоже мне запомнятся.
К.Мацан:
— Вы как-то сказали однажды... я слышал от Вас такую мысль, что... вот, почему Господь, в какой-то момент, отнимает у человека вот эту радость, эйфорию неофитства. Ведь, казалось бы, именно в эти первые годы, после прихода к вере, ты... как Вы говорили, и я Вас правильно услышал... ты смиряешься, ты всех прощаешь, ты ни на что не обижаешься, ты готов служить, ты готов всем помогать, ты... как-то, вот... летаешь на крыльях! А потом это, вроде как, уходит.
И, казалось бы, мы так привычно говорит: «Вот, Господь хочет, чтобы теперь ты сам постарался, приложил усилия...» — и это всё верно. А Вы ставите вопрос радикально: «А зачем? Почему нельзя человека, всё время, в этом прекрасном состоянии... помогать ему идти? Почему надо... так... вот... такой радости человека, как будто, лишать?»
Вот, как Вы сейчас, для себя, на это отвечаете?
О.Дмитрий:
— Я надеюсь, что Господь меня сподобит ответа на этот вопрос. Потому, что пока я его не получил. Пока, что, я остаюсь в той же парадигме...
К.Мацан:
— С вопросом!
О.Дмитрий:
— Пока, что — я остаюсь с вопросом. Просто... ну, я помню своё состояние, конечно. Я, буквально, идя по улице, протягивал руку — и был на прямой связи, как говорится... я прямо ощущал Бога... физически Его присутствие. И постоянно молился. То есть... я не... зачем из такого состояния ещё выходить — не понятно. Я бы остался в этом состоянии навсегда, честно.
Хотя, с другой стороны, возможно... с таким состоянием сложновато немножко жить в мире. Может быть, и матушка моя, совершенно замечательная, не смогла бы меня во мне разглядеть, увидев человека, который в таком состоянии находится... То есть, может быть, это убирается, с той точки зрения... ну... чтобы человек просто не выглядел совсем глупо в мире, в котором ему придётся существовать. Потому, что мир достаточно... жёсткий такой, колючий, а человек, в таком состоянии находящийся, он... у него колючки — в другую сторону показывают... внутрь, а не наружу... ему сложно существовать, ещё если тебя снаружи начинают тыкать.
К.Лаврентьева:
— Это состояние ещё святые отцы с влюблённостью очень сравнивают — что человек настолько горит...
О.Дмитрий:
— Совершенно верно.
К.Лаврентьева:
— ... он влюблён в Бога, влюблён в Церковь, он не может, вообще, ни спать, ни есть — он только об этом думает... так долго не протянешь, в общем-то...
О.Дмитрий:
— У меня было совершенно так же — потому, что я был... я... понимаете... был просто человек — вот, я жил, жил, у меня было отчаяние — потому, что я не понимал, зачем я живу. И тут, вдруг, Господь открывает... вот... как сказать... вот, вы были в комнате всю жизнь, бились, бились... и вы уже были готовы сдаться. И тут, вдруг, рушится стена, и ты понимаешь, что перед тобой открыт мир, неимоверно больший этой комнаты, и что ты этот мир можешь изведать, ты можешь в нём состояться, ты можешь его попробовать. Вот, этот мир — вера, и это, конечно, колоссально на меня повлияло, и дало такой заряд мне жизненный — очень мощный.
К.Лаврентьева:
— Это очень важно — то, что Вы сейчас говорите. Ведь, наверняка, кто-то из наших радиослушателей сейчас тоже находится в подобной тоске, и не знает, на самом деле, куда ему податься.
Но, на самом деле, отец Дмитрий... Вы же попали в Церковь. Вы же могли попасть в другие места, прежде, чем попасть в Русскую Православную Церковь, или в любую Православную Церковь? Вы же могли... там... ещё куда-то сходить, ещё с кем-то пообщаться... в общем... окольными путями... так... пройти?
О.Дмитрий:
— У меня так и было. Господь меня просто, в итоге, привёл к Себе, да, но сначала так и было. Потому, что... я пошёл по пути... разных, там... восточных практик...
К.Лаврентьева:
— Медитации...
О.Дмитрий:
— Да-да-да... вот эти вот вещи...
К.Лаврентьева:
— ... поток, осознанность...
О.Дмитрий:
— Больше того скажу, что в храм я пришёл... первые разы стал приходить в храм, и я... в общем... мало понимал, что такое Литургия. Но я начал по Воскресеньям ходить в храм, и всё, что я делал — это стоял и желал добра всем людям, которые, там, есть у меня на работе, моим клиентам, и так далее... всем, на кого я был обижен...
Кстати, очень неплохая практика — потому, что я, действительно, через какое-то время понял... я сначала понял, во-первых, что практически невозможно для человека желать добра искренне другому человеку, который сделал ему зло. Это — проще, чтоб тебе переломали все кости, чем сказать искренне человеку, который тебе сделал зло... попросить для него искренне, от сердца, добра у Бога. И, второе, я понял, что это — процесс, достаточно долгий.
Но... я, параллельно, начал исповедоваться. Я, параллельно, решил попробовать исповедоваться — мне подсказали, также... мои знакомые. Вот, исповедь — она открыла мне какую-то... вот... колею такую. Потому, что я вдруг почувствовал — первый раз, когда исповедался, вот, уже серьёзно — я вдруг почувствовал, что у меня крылья выросли... или я... там... похудел килограмм на 40!
Это было — явное, физическое ощущение. То есть, не состояние, что, вот: «Ф-фу... слава Богу...» — а я физически чувствовал, что я поисповедовался.
И потом — меня как понесло на исповедь! Я полгода исповедовался каждое Воскресенье — ну, потому, что у меня за всю жизнь столько всего накопилось! Я припоминал всё, сидел с листком, записывал... мне было очень интересно, в общем, в это окунуться.
Ну, а дальше — случилось следующее, после чего, как раз... незадолго до... после чего, я пережил уже Бога.
То есть, я подумал, что надо Причаститься. Ну, и священники мне говорили в храме, куда я ходил, которые меня уже знали: «А ты чего не Причащаешься?» Я, как любой неофит, сказал: «Ну... я... смеётесь? Как я могу, вообще, просто подумать о Причастии?»
Но они меня благословили, и я помню своё состояние, когда я стоял к Чаше, в очереди, сложив руки крестом... я себе сказал: «Если это... там Тот, Кто я думаю, то я могу умереть, Причастившись...» — потому, что если... а я, действительно, недостоин. Но я себе сказал: «Ну и пусть я умру, но зато я буду знать... я умру со знанием, что это — точно то, что надо! И я, по крайней мере, умру счастливым».
К.Лаврентьева:
— Потрясающе...
О.Дмитрий:
— И... буквально после этого Причастия... я не помню, сколько прошло... но я думаю, что не больше месяца... и, как раз, произошло то Событие, когда... вот... на работе... я пережил явно присутствие Иисуса Христа — прямо физически Он стоял сзади меня, и я прямо ощущал Его присутствие физически.
Вот... как происходит.
«СВЕТЛЫЙ ВЕЧЕР» НА РАДИО «ВЕРА»
К.Мацан:
— Священник Дмитрий Богомолов, клирик храма святителя Николая на Трёх горах в Москве, сегодня с нами и с вами в программе «Светлый вечер».
Да, конечно, глубочайший, искреннейший опыт...
К.Лаврентьева:
— Невероятно, да...
К.Мацан:
— ... Вы до нас доносите.
Я, знаете, о чём хотел спросить? Меня, честно говоря, в последнее время, как сегодня принято выражаться, триггерит ( от слова «триггер» ) — в хорошем смысле слова, в лучшем смысле этого слова, триггерит — тема о смерти. Вот, то, о чём Вы сказали. Тема, к которой я так привычно всегда обращался в каком-то, таком... в философском ключе, что... вот... религия — это про ответ для человека на вопрос о своей смертности, о своей кончине, о том, что ты не вечно... будет ли что-то там... и — разные религии дают разный ответ. И, в какой-т-о момент, начинаешь об этом думать более серьёзно, и приходишь к ощущению... а веришь ли ты, на самом деле в посмертную жизнь? Не просто — веришь ли? А готов ли ты, на самом деле, хочешь ли ты с Ним встретиться?
Не в смысле, приближать смерть специально — конечно, о такой глупости... это, вообще, не об этом речь. Но, вот... где-то, я помню, у... по-моему... игумена Никона Воробьёва, в его писаниях, была такая мысль. Он советовал своим духовным чадам: «Каждый день представляй... хотя бы, там... полчаса... что, вот, сейчас — жизнь закончится, всё. Это твоя последняя минута», — это как педагогическое, и, если угодно, аскетическое упражнение. «И, вот, попробуй сделать так — и понимаешь, насколько ты, на самом деле, цепляешься за жизнь, насколько ты, на самом деле, не готов и боишься того — что там будет? А, вдруг, там ничего не будет? А как... а я не хочу, чтоб было не так, как здесь. Я, вот, очень... в этом мире мне, прям, хорошо! И, вроде, я верю в загробную жизнь, и я не могу в это не верить — и Воскресение, и всё такое... но — какой ужас охватывает, когда об этом думаешь всерьёз».
Вот, как Вы с этой темой сталкиваетесь?
О.Дмитрий:
— У меня нет однозначного ответа на этот вопрос. Потому, что он, действительно... видно по тому, кто этот вопрос задаёт, что он, действительно, глубоко пытается в себе это проанализировать.
Могу сказать, что... мне тяжело жить в этом мире. Именно... тяжело потому, что я ощущаю тяжесть этого бытия, которая наложена на человека. Потому, что он вынужден постоянно... что-то делать... предпринимать...
К.Лаврентьева:
— ... решать какие-то вопросы...
О.Дмитрий:
— ... решать какие-то вопросы, да... плюс, если ты мужчина, и если ты глава семьи, то на тебе лежит ответственность... и это затягивает. И... в жизни, конечно же, есть и свои прекрасные моменты, однозначно.
То есть... но... но... мне, конечно, обители моего Отца нравятся гораздо больше... гораздо больше. Потому, что это — настоящее, а здесь — временное. Вот, почему.
То есть, я больше... такой... рационалист. Я выбираю то, что, действительно, существует. Нежели то, что... невозможно удержать. А то, что происходит с нами в этом мире, удержать невозможно... и это требует колоссальных сил... невозможно.
К.Лаврентьева:
— Ну... смерть — она же противоестественна для человека. Человек — бессмертен, по своей сути. Наверное, именно об этом Костя и говорил, что очень тяжело представить, что ты — закончишься... вот, в физическом смысле — закончишься. И закончится всё, что здесь у тебя есть...
О.Дмитрий:
— Именно поэтому, многие люди и не думают о смерти.
К.Лаврентьева:
— Это, действительно, внушает ужас.
О.Дмитрий:
— Да, да...
К.Лаврентьева:
— Поэтому, тут надо момент такой, наверное, представлять, что ты — не закончишься, а ты — продолжишься. Так, чисто теоретически... хотя бы, так себе это...
О.Дмитрий:
— Я, кстати, очень многим людям говорю: «Вы не думаете о смерти именно потому, что Ваша душа бессмертна».
К.Лаврентьева:
— Да, не умрёте, да... да...
О.Дмитрий:
— Человек просто не может помыслить себя несуществующим. В нём нет такой опции, грубо говоря! Действительно, ведь человек не может представить, что его не будет. Вот, сколько ни пытайтесь, у Вас не получится! И... люди, во многом, соглашаются с этим, да...
К.Мацан:
— Так, это именно то, о чём я говорю, но только... скажем так... с другой стороны. Что веря и исповедуя, что смерти нет, что душа бессмертная, что человек не заканчивается со смертью, мы встаём перед вопросом: а что... куда мы переходим? И то, что у нас нет... как бы... никакой известности об этом, ставит дополнительную проблему.
Ну, я не говорю, что это... там... непреодолимая проблема, и... вовсе не об этом. Просто, мне кажется, это тот аспект вопроса, подумав о котором, уже не так-то просто так легко говорить о смерти, как об аргументе... о том, что как это понятно, что мы никто — не закончимся...
К.Лаврентьева:
— Да... да...
К.Мацан:
— ... так это ещё, может быть, тяжелее жить после этого...
К.Лаврентьева:
— Да...
К.Мацан:
— ... когда ты знаешь, что не закончишься. И — что там будет, и — как предстоит прощаться со всем земным...
К.Лаврентьева:
— Может, и легко...
К.Мацан:
— Я сейчас не призываю эту тему глубоко обсуждать. Просто... вот, вы об этом заговорили, и я хотел тоже поделиться.
К.Лаврентьева:
— Отец Дмитрий... я, вот, слушаю Вас весь этот час, с шевелящимися волосами на голове — в хорошем смысле этого слова... ну... потому, что — настолько разительная, настолько яркая, глубокая, переворачивающая история произошла в Вашей жизни на пути к Христу, настолько кардинально Вас развернуло на 180 градусов...
Вот, этот разворот... вот... эти... какие-то, совершенно переламывающие перемены внутри Вас, как они отразились на Вашей семье, на Вашей жене? Из успешного сотрудника крупной компании, Вы, в считанные, в общем-то, часы — становитесь священнослужителем!
Это, вообще, как произошло? Как это отразилось на Вашей семейной жизни?
О.Дмитрий:
— Ну... турбулентность, конечно, была большая. Единственное, скажу, что... тем, что я сейчас женат, и имею совершенно великолепную матушку, которой, я искренне уверен, недостоин... в момент моего воцерковления, у меня её ещё не было. То есть, я матушку свою встретил только в семинарии...
К.Лаврентьева:
— Ого!
О.Дмитрий:
— ... и я... буквально недавно мы поженились... вот, в феврале, на Сретение, будем праздновать двухлетие нашего Венчания.
К.Лаврентьева:
— То есть, от крупной компании... из Египта, через Чермное море — она с Вами не переходила? В Иудейскую пустыню...
О.Дмитрий:
— Да. Но я могу сказать, что в моей семье... папа, мама — это, конечно, для них было...
К.Лаврентьева:
— ... тяжело.
О.Дмитрий:
— ... громадным... То есть, сначала, когда я начал ходить в храм, они... так... что-то... смотрели... ну, непонятное что-то происходит. Назвать меня дурачком было нельзя, потому, что, всё-таки, я продолжал работать, и достаточно интеллектуально, успешно... я функционировал, как человек. Но то, что творилось со мной в другой плоскости жизни, конечно, было ими не понято.
Когда я сказал, что я, вообще, уезжаю в семинарию, и буду жить в Питере — мама, мне кажется... готова была умирать уже ложиться, всё...
Но... вот, буквально полгода назад, мы собирались... приглашали родителей домой, уже с матушкой, к себе, и я увидел своих родителей... счастливыми!
К.Лаврентьева:
— Ого!
О.Дмитрий:
— Счастливыми. У них поменялось отношение ко мне. Я спросил их: «Ну, что, не зря это всё было? Вы сейчас — счастливы?» И они сказали: «Счастливы».
То есть, родители называют меня уже «отцом Дмитрием», хотя это для них... ну, всю жизнь прожили, я был для них Дима, Дима... а здесь — такая кардинальная перемена. Но я вижу в их глазах уважение, и я считаю, что те трудности — их стоило пережить для того, чтобы прийти сейчас, вот, к тому состоянию, в котором моя семья находится. Вот, это... это — да. Я бы и ещё раз это сделал, точно.
К.Лаврентьева:
— Насколько Вы себя ощущаете сейчас в священстве... радостно?
Вот, Вы стремились к этому, Вы хотели этого, и вот — Вы священник. Вы поняли, что Вы умрёте, если не станете священником. Вы им стали. Даёт ли это Вам сейчас ту радость, которую Вы, может быть, ожидали?
О.Дмитрий:
— Даёт. Даёт... но я буду не совсем честен, если скажу, что... духовный аспект какой-то присутствует, что меня... вот... переполняет что-то, да? Я сижу, созерцаю... там... в Алтаре, после Причастия, и так далее... Этого нет, к сожалению, хотя я искренне, всей душой, к этому стремлюсь.
Но... вот... сейчас, на данный момент, я могу сказать, что я — счастливый человек. Потому, что я — взял и определил свою судьбу так, как я хочу. Я не послушал, как это во множестве бывает у других людей, что... ведь, многие люди проживают свою жизнь, так ни разу и не приняв решения самостоятельно. То есть, они поступают в школу, куда им сказали, в институт, куда смогли, потом на работу приходят, куда их привели друзья, женятся на том, кто оказался рядом, и так далее. И, поэтому, люди, во многом, и несчастливы, что они понимают, что их жизнь прожита не ими.
А я сейчас совершенно счастлив — потому, что понимаю, что я сам определил свою жизнь, и я проживаю ту жизнь, которую я сам себе определил. Ну, и, если это всё умножить на то, что я определил свою жизнь по Источнику вообще бытия и всего происхождения, то это ещё увеличивает моё счастье. В этом смысле, я счастлив!
А если спросить меня по поводу, как я себя ощущаю именно священником... тут немножко... потому, что я пока только начинаю ощущать себя священником. В этом смысле, наверное, людям, кто долго прожил достаточно далеко от этой темы, немножко сложнее. Но я... я с удовольствием проживаю сейчас ту жизнь, которая у меня есть, с удовольствием!
К.Лаврентьева:
— Слава Богу!
Отец Дмитрий... и, в завершение этой темы. Человеку, который находится на перепутье, который находится в отчаянье... или в поиске, в надрыве, в котором находились Вы... и, раз уж это было сегодня лейтмотивом нашей программы, мне очень хочется спросить, что бы Вы ему посоветовали?
Если ему... ну... священником ему нету воли Божией стать... но он, всё равно, находится, вот, в таком внутреннем поиске. Вот, он пришёл к Вам, и сказал: «Отец Дмитрий, я... вот... просто не знаю, что мне делать...» — что тогда? Как понять, что хочет от тебя Господь?
О.Дмитрий:
— А мы говорим о человеке...
К.Лаврентьева:
— ... который ходит в храм, да. Но, вот, у него такой внутренний поиск. Вот, куда-то Господь его ведёт, и он ещё пока не понимает, куда. Вот, на таком перепутье, что бы Вы советовали людям?
О.Дмитрий:
— На мой взгляд, есть два пути, которые для человека решают очень многое, в контексте того, что Вы спросили.
Это — личная встреча человека с Богом. Либо — встреча с человеком, который обладает даром любви к ближнему. Почему? Потому, что и то, и другое — рождает полную уверенность в бытии Бога. А когда у тебя есть полная уверенность в бытии Бога, вопрос с отчаянием — он отходит на второй план, потому, что всё это уже становится неважным. Всё становится неважным потому, что отчаяние — оно из-за того, что тебя что-то тяготит именно в мирском здесь бытии.
И, как говорит мой духовный отец, нет у нас... там... не надо спрашивать, какая воля у Бога про меня, что Бог от меня хочет? Да, ничего Он не хочет. Он хочет, чтобы мы все спаслись и пришли в познание Истины, грубо говоря — вот, и всё! Единственная воля нашего Создателя о нас — чтобы мы...
К.Лаврентьева:
— ... успокоились в Боге.
О.Дмитрий:
— Да... и всё. А... просто — живите, и будьте счастливы! А дальше — сам человек будет с удивлением наблюдать, как вот в этом ракурсе его жизнь будет выстраиваться. Просто, дайте Богу действовать в своей жизни! И всё. И можно весь этот ворох скинуть забот, и быть просто счастливым.
К.Лаврентьева:
— Прекрасно!
К.Мацан:
— Спасибо огромное за нашу беседу!
Я напомню, сегодня с нами и с вами в программе «Светлый вечер» был священник Дмитрий Богомолов, клирик храма святителя Николая на Трёх горах в Москве.
В студии была моя коллега Кира Лаврентьева, и я — Константин Мацан.
Спасибо!
До свидания!
О.Дмитрий:
— До свидания!
К.Лаврентьева:
— Всего доброго!
Спасибо!
Радио ВЕРА из России на Кипре. Ο ραδιοφωνικός σταθμός ΠΙΣΤΗ απο την Ρωσία στην Κύπρο (07.05.2024)
Деяния святых апостолов
Деян., 4 зач., II, 14-21
Комментирует священник Дмитрий Барицкий.
Библия — книга, которая содержит в себе множество таинственных пророчеств. Исполняются ли какие-то из них в настоящий момент? Ответ на этот вопрос находим в отрывке из 2-й главы книги Деяний святых апостолов, который звучит сегодня за богослужением в православных храмах. Давайте послушаем.
Глава 2.
14 Петр же, став с одиннадцатью, возвысил голос свой и возгласил им: мужи Иудейские, и все живущие в Иерусалиме! сие да будет вам известно, и внимайте словам моим:
15 они не пьяны, как вы думаете, ибо теперь третий час дня;
16 но это есть предреченное пророком Иоилем:
17 И будет в последние дни, говорит Бог, излию от Духа Моего на всякую плоть, и будут пророчествовать сыны ваши и дочери ваши; и юноши ваши будут видеть видения, и старцы ваши сновидениями вразумляемы будут.
18 И на рабов Моих и на рабынь Моих в те дни излию от Духа Моего, и будут пророчествовать.
19 И покажу чудеса на небе вверху и знамения на земле внизу, кровь и огонь и курение дыма.
20 Солнце превратится во тьму, и луна - в кровь, прежде нежели наступит день Господень, великий и славный.
21 И будет: всякий, кто призовет имя Господне, спасется.
«День Господень» — выражение, которое часто встречается в писаниях древнееврейских пророков. Оно указывает на период человеческой истории, когда Бог проявит Себя в ней с максимальной силой. Это отразится как на человеке, так и на всём окружающем мире. Особенно яркие предсказания на эту тему содержатся у пророка Иоиля. По его словам, люди исполнятся Духа Божия. У них появятся особые духовные дарования, самым ярким из которых является дар пророчества. Приближение этого удивительного преображения будут сопровождаться чудесами и знамениями, а также необычными природными явлениями, которые по описанию сродни катаклизмам.
Апостол Пётр, который прекрасно знает Писания древних пророков, уверен, что всё сказанное свершилось. Обращаясь к жителям Иерусалима, он утверждает, что пророчество Иоиля напрямую касается проповеди Христа. Это и был период, когда «день Господень» начал вступать в свою силу. Как и говорил Иоиль, Спаситель совершал чудеса и знамения на небе и на земле. На Голгофе пролилась Его кровь. Солнце покрыла тьма. Однако в полную силу этот день развернулся в момент Пятидесятницы. Дух Божий сошёл на апостолов. В их лице Церковь и всё человечество получили особые дары Божественной благодати. И самым очевидным из них стал пророческий дар. Пророческий в самом широком смысле этого слова. Ученики Христовы исполнились божественной силы и мудрости. У них появилась особая духовная интуиция и проницательность, ощущение непрестанного присутствия Творца. Иными словами, они стали видеть, что есть воля Божия, не своим умом, но ощущать её своим сердцем.
Этот новый опыт воодушевил апостолов, наполнил их веселием и радостью. Те тревоги и беспокойства, которые тяготили их до этого момента, внезапно исчезли. Они находились в состоянии необыкновенного внутреннего подъёма. Испытывали невероятную лёгкость. Эта перемена сразу стала очевидна всем окружающим. Самые равнодушные и скептически настроенные из них даже предположили, что они «напились сладкого вина». Так непринуждённо и беззаботно было их поведение.
Всё описанное касается не только того времени, когда христианство только зарождалось. «День Господень» — та реальность, в которой живёт Церковь до сих пор. Дух Божий до сих пор наполняет сердце тех, кто, как говорит апостол Пётр, «призывает имя Господне». То есть тех, кто старается во всех своих делах искать волю Бога, исполнять Евангельские заповеди, приносить пользу окружающим людям. Если мы проводим свой день с этими мыслями, то, чем бы мы ни занимались, наша жизнь превращается в служение Богу. А потому, несмотря на все тяготы, трудности и препятствия, она становится наполненной, осмысленной, полноценной.
Проект реализуется при поддержке Фонда президентских грантов
«Празднование Пасхи». Светлый вечер с иером. Макарием (Маркишем)
У нас в гостях был руководитель Отдела по взаимоотношениям Церкви с обществом и СМИ Иваново-Вознесенской епархии иеромонах Макарий (Маркиш).
Разговор шел о церковных традициях, связанных с встречей и празднованием Пасхи.
Ведущий: Александр Ананьев
А. Ананьев
— Христос Воскресе, дорогие друзья! С праздником вас, слушатели радио «Вера». Меня зовут Александр Ананьев. Со мной в студии дорогой друг светлого радио — иеромонах Макарий (Маркиш), руководитель епархиального Отдела по взаимодействию Церкви с обществом и СМИ Иваново-Вознесенской епархии. Добрый вечер, отец Макарий. Христос Воскресе! С праздником вас.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Воистину Воскресе, дорогие друзья, дорогой Александр. Слава Богу, мы пришли к
этому замечательному времени.
А. Ананьев
— И вот то, что сегодня праздник — это главное. А то, что это «Вопросы неофита», уже немножко отходит на второй план. И у меня сразу вот к вам какой вопрос: вот в период поста я, как неофит, — а по большому счёту это был первый прожитый, прочувствованный, по крайней мере я старался, я знал зачем я делаю и что я делаю, — вот во время пост я знал, что делать, я знал, как поступать, чего не делать. А вот сейчас, когда праздник наступил, вот пуговицы расстёгиваются, все стараются себя больше не контролировать, приходит радость, но я, как неофит, не знаю что делать! Это, знаете, как на свободу отпустили, а что делать — не сказали.
Иером. Макарий (Маркиш)
— А вы теперь посмотрите на себя, неофит. Вот представьте себе: был ребёнок под
контролем родителей или, может быть, школьной администрации. А теперь он вырос,
получил аттестат зрелости и выходит действительно в каком-то смысле на свободу,
но это не значит, что стало хуже — стало лучше, потому что то, чему он
научился, он теперь реализует в своей нормальной жизни. И вот это ваше
соображение, что вы не знали, что делать — всё-таки это не очень
фундаментальное соображение. Да, Великим постом традиционно накладываются
разные грани, ограничения — их больше, они более заметные, они большую роль
играют в жизни человека. Но жизнь та же самая и Христос Тот же Самый, и вера
наша та же самая. И очень заметно — вот у иеромонаха Серафима (Роуза) в книжке,
которую я переводил, она вышла довольно давно уже, называлась «Американский
проповедник для русского народа» — кажется, вот такое немножко эпатажное
название, там заметки будущего иеромонаха Серафима, он ещё не был иеромонахом,
он писал в местную газету англоязычную
в Сан-Франциско. И вот одна из них о Великом посте, а другая — о пасхальной
поре, о пасхальном периоде. И вот он там цитирует кого-то из христианских
авторов, что период праздников налагает большую ответственность на человека.
А. Ананьев
— Вот я чувствовал, что всё не так просто!
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну, оно вообще не очень просто, но и огорчаться тут не за что.
А. Ананьев
— Какую ответственность, отец Макарий?
Иером. Макарий (Маркиш)
— За своё поведение, за свои действия, за соблюдение нравственных норм — что-то
совершенно очевидное и лежащее на поверхности. Могу вам привести пример,
по-моему, даже когда-то рассказывал о нём в эфире, из моей переписки с разными
людьми: женщина пишет, что её муж несдержан на язык, мягко выражаясь, и
священник ему пригрозил, что Великим постом надо обязательно быть сдержанным,
ничего такого не произносить, и он слушался. И вот эта женщина пишет: «Сейчас
наступила Пасха, и муж снова стал ругаться. Вот расскажите, где это сказано,
что когда Пасха, то снова можно ругаться?»
А. Ананьев
— Нигде такого не сказано!
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вот именно. Вот вам типичнейший, простейший пример.
А. Ананьев
— Вообще вот эта вольность, которую приписывают минимум Светлой седмице, вот этой праздничной, счастливой, она же вообще не вяжется с моим неофитским представлением о христианских православных догматах. Ведь в Православии всё строго, посмотрите на себя: вы — строгий человек.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну я не строгий. Вот вы сказали, что вольность не вяжется, а я бы немножко
перевернул и смело бы сказал, что невольность — вот она не вяжется.
А. Ананьев
— Вот это хорошо!
Иером. Макарий (Маркиш)
— И дисциплина поста — дисциплина в правильном смысле, то есть учение о посте —
участие в богослужениях, ограничение в питании, в поведении. Это тоже наша
вольность. Скажем, я студент, я прихожу в аудиторию, там веду себя подходящим
образом, не потому, что я невольник, а потому, что я вольно пришёл учиться и
должен участвовать в учебном процессе так, как это заведено. Вот то же самое и
в Церкви.
А. Ананьев
— Вот сегодня с самого утра я ловил себя на том, что рядом с радостью, рядом с счастьем, рядом со светом я испытываю какую-то растерянность. Это нормально или нет?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Если бы вы были правящим архиереем, там можно было заботиться о
растерянности: что это я растерялся, когда у меня столько всяких дел? А что вам
растерянность? Понимаете, наши эмоции, наши переживания, наши чувства сердечные
какие-то нам не подконтрольны — они нами не должны управлять, и мы ими не
управляем. Они существуют и существуют — это то, что в обыденном языке
называется «настроением». Вот правильно, да?
А. Ананьев
— Вот у меня накануне было ощущение, что вот начнётся Светлая седмица...
Иером. Макарий (Маркиш)
— И что?
А. Ананьев
— А сейчас сижу, молчу, улыбаюсь и не знаю, что делать.
Иером. Макарий (Маркиш)
— А что? У вас есть работа, у вас есть семья, у вас ведь множество всяких дел
добрых. У вас есть молитвенная жизнь — если есть свободный час или полтора, или
два, то пасхальные богослужения замечательные проходят, которые (вы, наверное,
это знали или не знаете ещё) повторяют по существу чин пасхальной Литургии,
пасхальной Утрени, пасхальная Вечерня очень красивая. Иными словами, дело
найдётся каждому.
А. Ананьев
— Я вот, кстати, прочитал по поводу богослужений вот в эту Светлую седмицу, что хорошо бы и нужно православному посетить все богослужения и причащаться каждый день, потому что это особенное время.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Особенное время — хорошо, я согласен, особенные богослужения. Как мы говорим
особенное время? — служба по особенному чину. Посетить все богослужения...
слово не очень хорошее — «посетить», участие в богослужениях. Но это всё-таки
скорее прерогатива монашества, потому что человек, живущий гражданской жизнью,
работающий на производстве, или он там находится, с семьёй, с женой, с детьми,
мамой, папой и соседями и всякими другими делами — ну это будет немножко
перебор, это будет перебор — посетить все богослужения. Или будет посещение —
тоже плохо. Лучше бы участие с причащением Святых Даров — в ту меру, которую позволяют ваши остальные все дела
вашей жизни. Если человек тратит своё время...
если он лоботряс, бездельник и играет в преферанс каждый вечер с
какими-то дураками, простите меня, то вместо этого хорошо бы ему действительно
быть на богослужении. Это не только в пасхальную седмицу, но и в любую другую.
А. Ананьев
— Просто очень хочется ничего не пропустить, очень хочется, чтобы ничто не прошло мимо.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вы знаете, это немножко перебор. В Церкви каждый день праздник, церковные богослужения
все уникальные, любого периода: и триодного периода, и минейного периода, и
Триоди постной, и Триоди Цветной, и праздники, большие, средние, малые — всё
это уникально, всё это действительно человеку даётся, даруется для нашего
духовного возрастания, духовной пользы, но
принимать их надо умеренно.
А. Ананьев
— Прислушиваясь к своим ощущениям, я как-то заранее решил, что обязательно у отца Макария спрошу о его первой осознанной Пасхе.
Иером. Макарий (Маркиш)
— О, дорогой Александр! Уже даже трудно и вспомнить. Я могу вам исповедоваться
в том, что это было ещё до того, как я стал православным, до моего принятия крещения. Крещение я принял уже в возрасте уже почти 32
лет в Зарубежной Церкви, когда из России уехал. А пасхальные дни я помню ещё с
советских времён.
А. Ананьев
— И для вас это была прямо настоящая Пасха.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну как вот «настоящая»? Она была, я теперь это понимаю. Тогда это было какое-то приближение, приобщение,
какое-то робкое касание. И потом это как-то постепенно вошло в жизнь. Могу
рассказать вам, дорогие друзья, вот у нас радио-формат, но могу рассказать
короткую историю про Пасху. Примерно с тех времён, с момента моего вхождения в
Церковь, в моём сознании возник такой сценарий некоего фильма, который был бы построен
на музыке, на песнях, которые составляли интерес моих юных лет, и потом как эти
песнопения заменились совершенно иными песнопениями, на фоне некоторого
видеоряда, в котором ключевую позицию заняла бы Пасха. И мне было много лет, кстати, я был программистом,
кем я только не работал, до тех пор, пока вдруг недавно, пару лет назад, я не
осознал, что сценарий-то мой, идея осталась в голове, а техника дошла уже до такого состояния, что можно
теперь не сходя со стула это реализовать, что я и сделал. И получился небольшой
фильм, минут семь, что ли, который называется «Набросок», по аллюзии с
известным стихотворением Бродского. Можно его найти, если кто желает, на моём
сайте «Священникотвечает.рф» (http://www.convent.mrezha.ru)
— там есть раздел с видео, где его можно найти. И там действительно некоторые
фотоснимки, я их выбрал из интернета, вот они немножко напоминают, служат
отражением о моих воспоминаниях о пасхальных днях, которые были для меня
существенными.
А. Ананьев
— Я обязательно посмотрю, спасибо большое. «Священникотвечает» - одним словом, там в разделе видео.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, там будет ссылочка на видео наверху. И там много всяких фильмов, и в том
числе и этот.
А. Ананьев
— Дорогие друзья, я думаю, что такой шанс упускать не стоит, и вы обязательно загляните. Кстати, и к нашему разговору всегда вернуться, зайдя на наш сайт https://radiovera.ru. Я вспоминаю Пасху прошлого года, мы тогда с ещё будущей женой дважды, да по-моему, три раза забирались на колокольню храма святителя Николая в Кузнецах звонить в колокола. И для меня это было открытием. Она, помню, в понедельник сказала: «А ты знаешь, что можно?» — «Да ладно?!» — и как мальчишка просто, как школьник пошёл забираться на колокольню. Откуда взялась такая традиция?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Трудно сказать. Один из таких вопросов, который всерьёз нужно рассматривать
историкам.
А. Ананьев
— Возвестить всему миру о своей радости?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Колокольный звон сам по себе — вещь очень интересная, непростая. И разные
звоны, и разные уставы о звонах существуют. Мало того, колокол, который нам так
хорошо знаком, в общем-то, это изобретение... изобретение, не знаю уже каких
времён — в Китае колокола были уже в Бронзовом веке, — но вошёл он в русскую
жизнь сравнительно недавно. Если мы посмотрим церковный Устав как он
существует, взятый из практики средиземноморских монастырей, — колоколов-то там
нет, там так называемые клепала. Их кто-то, может быть, видел — это такие доски
или металлические брусья, которые дают достаточно резкий и отнюдь не столь
музыкальный звук, как мы привыкли. А колокол
вошёл в русскую жизнь в веке семнадцатом, никак не раньше, и вошёл музыкально.
Боюсь соврать, говоря совсем простым языком, но думаю, что я не совру , что
именно колокольная музыка — это особенность русской культуры. Поскольку за
рубежом я смотрел — звонниц как таковых я не видел, это обычно один или два
больших колокола, которые дают такой резкий, ритмичный звон. Разные колокола
могут разный звон давать, но мелодия колокольная — я думаю, что это специфика
если не русская, то славянская.
А. Ананьев
— А вот эта традиция, что в Светлую седмицу каждый может подняться на колокольню — это только в Православии?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Если мы возьмём протестантскую какую-нибудь кирху, где тоже может быть
колокол или римо-католический костёл, то там и звонаря-то, в общем-то, не
будет. Там есть колесо некоторое, к которому привязан колокол — это колесо
приводится в движение, может быть, механизмом каким-то. А уж в последнее-то
время и вообще электронная система, которая красиво может воспроизвести что-то,
но всё-таки уже не совсем то.
А. Ананьев
— Признайтесь — забираетесь на колокольню на Пасху?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вы знаете, кажется, в прошлом году я звонил тоже, но больше уже не сам, уже с
кем-то, каких-то там детей, подростков приведёшь, гостям что-нибудь покажешь. А
сам уже — как-то немножко всё сходит...
А. Ананьев
— Но это радость.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Но раньше, когда я жил в монастыре, вот в монастырской жизни — у нас
действительно там колокольня, куда надо было залезать, забираться. И конечно,
там уж это было как-то особенно в почёте.
А. Ананьев
— Вы слушаете светлое радио, радио «Вера». Христос Воскресе, дорогие друзья! Христос Воскресе, дорогой отец Макарий! Скажите, пожалуйста, мне вот что: вот такое приветствие уместно ли, ведь Пасха была вчера? И на Пасху обычно говорят «Христос Воскресе». Я знаю, что вопрос неофитский, заранее просил у вас прощения.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Не надо тут просить прощения. У каждого праздника есть своё попразднство —
продолжение праздника. У Пасхи, как самого великого праздника, это попразднство
сорок дней, вплоть до Вознесения. И обычай, который существует и многими
сохраняется — вплоть до Вознесения приветствовать друг друга «Христос
Воскресе!» А люди, мало знакомые с церковной
жизнью, немножко удивляются, когда месяц спустя слышат это приветствие.
А. Ананьев
— Вот мне сейчас супруга говорила, что Серафим Саровский круглый год приветствовал так людей, которые к нему приходили.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Совершенно верно. Вот вам разговор о вольности или невольности. Ну, как
хочешь, так и приветствуй — он же говорит доброе дело. Тем более каждое
воскресенье церковного периода мы торжествуем Воскресение Христово. Насколько я
понимаю, только в русском языке вот этот первый день недели по субботе
называется «воскресеньем». В других языках другие названия , а у нас —
«воскресенье».
А. Ананьев
— Правда ли?.. я вот это осознал тоже на днях буквально, по-моему, даже прочитал — в последнее время приходится много читать, чтобы всё понять. Правда ли, что в каждом воскресенье есть частичка Пасхи, а в каждой среде и пятнице есть частичка Великого поста?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну... правильно. Может быть, надо уточнить немножко: каждый воскресный день —
это день празднования Воскресения Христова, как только что мы поняли, а среда и
пятница — действительно, в Октоихе это праздники, события, посвящённые Кресту
Господню. Тропарь дня среды и пятницы: «Спаси, Боже, люди Твоя и благослови
достояние Твое» — тропарь Кресту.
А. Ананьев
— В пасхальную ночь на службе обратил внимание в очередной раз: есть традиция — и это, уж простите мне это вольное и даже неприличное слово...
Иером. Макарий (Маркиш)
— А что вы просите прощения?
А. Ананьев
— Ой, да я... Это вольное слово «шоу» — потому что это действительно красиво, это так красиво, что дух захватывает. Во время этой пасхальной ночи священники несколько раз переодеваются. И там так всё стремительно, там так всё быстро, там так всё красиво.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, есть такой обычай.
А. Ананьев
— И вот они в облачениях разных цветов. И ты только видел их в одно цвете — они уже в другом, потом в третьем. Что значит эта традиция с переодеваниями и откуда она тоже взялась?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, верно. Боюсь говорить, откуда взялась. Надо прежде всего понять, где она
распространена, и тогда можно будет изучать, откуда она взялась. Я не знаю, где
она распространена. Я видел и сам как-то даже участвовал в такой пасхальной
службе, когда нам алтарники быстренько-быстренько меняли эти фелони и
епитрахили. А другая сторона — скажем, где я служу, в Иванове, там мы не
переоблачаемся, там нет возможности такой, ни места, никак не расположишься, и
потому что мы не успеваем...
А. Ананьев
— То есть это тоже к разговору о той вольности и невольности.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Это обычай. Вот друзья мои, общее соображение, которое мы как-то уже
упоминали, по-моему, о том, что есть догмат — нечто базовое; есть канон — нечто
предписанное; и есть обычай — нечто, вошедшее в употребление. И дальше
четвёртый уровень ещё будет суеверием — чего не должно быть. Но это всё
постепенный такой переход: из догмата в канон, из канона в обычай, а обычай
потом становится более или менее распространён. Например, приветствие «Христос
Воскресе!» — очень распространённый обычай. Вот вы спрашивали меня о Пасхе, я
помню, что в 2000-м году мне довелось Пасху встречать в городе Иерусалиме. И
это было удивительное впечатление, когда я шёл потом утром по городу и
встречавшиеся люди, греки, арабы, все говорили6 «Христос Анести!» Конечно, это
запомнилось. По крайней мере я уже понял, что обычай этот общепризнан. А менять
цвета облачений — по обстановке. Вот какая тут символика — это тоже надо
ухватить, дорогие друзья, тоже не все это легко понимают.
А. Ананьев
— Сколько вообще цветов в этой палитре? Знаю, что есть белый, чёрный, жёлтый, зелёный...
Иером. Макарий (Маркиш)
— Чёрный, кстати, не очень характерный. Я думаю, что чёрного не будет на Пасху.
А основные богослужебные цвета: белый и красный — пасхальные; голубой —
богородичный; зелёный — преподобнический; и золотой — просто обычный такой,
праздничный; ну и фиолетовый ещё может быть.
А. Ананьев
— То есть чёрный, который был во время Великого поста...
Иером. Макарий (Маркиш)
— Чёрный и сиреневый... сиреневый, может быть, тоже пойдёт как цвет. Чёрный — я
просто не помню, что бы был...
А. Ананьев
— И у каждого цвета есть свой смысл.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Я хотел сказать, что в смене цветов есть смысл, поскольку, друзья мои, вот
этот взгляд, оценку обычая... как мы говорим, обычая — нечто практическое, что
входит в жизнь, очень сильно зависит от практических условий. Догматы веры и
факты веры, будем говорить, они одинаковы, а обычаи очень разные и зависят от
технических средств. В частности, вот вспомните ветхозаветную историю про
Иосифа Прекрасного — Иосиф и его братья. У Томаса Манна есть роман целый, а в
Книге Бытия весь её конец посвящён именно этому. Иосифа его отец Иаков очень
любил, видимо, больше, чем братьев, они ему завидовали. И основное, что
подвигло этих братьев к тому, что они этого бедного Иосифа схватили и прождали
— это когда отец сделал или купил, я уж не знаю что там и как, сообразил для
него разноцветную одежду. Разноцветная одежда в те годы была признаком
исключительной роскоши и чего-то невиданного. По очень простой причине: эти
цвета, которые сегодня вы покупаете в магазине пигментов для тканей — это были
дикие деньги. Их где-то делали, какие-то специальные мастера занимались
набивкой вот этой краской тканей какими-то только им ведомыми секретами. Вот
подумайте об этом: сегодня мы покупаем, приходим в магазин тканей — висит
красный сатин, зелёный, в цветочек, в горошек, там какие-то картинки,
изображения — они одна цена. Вот для наших предков того времени это совершенно
немыслимо было. Чёрная наша одежда, которую мы носим, или тёмно-серая была —
простая одежда простых людей. А красная — уже либо повод для зависти, либо
нечто царское или сверхбогатого человека.
А. Ананьев
— Статусная вещь.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вот такого статуса, которого у нас автомобилем «Мерседес» не добьёшься. И
смена этих облачений в традиционном восприятии — нечто очень соответствующее
великому празднику.
А. Ананьев
— Я вспоминаю с огромной радостью минувший Великий пост, потому что впервые в жизни я с амвона, по благословению батюшки нашего храма, читал во время Стояния Марии Египетской её житие. Это было такое счастье! Мне благословили надеть стихарь, и несмотря на то, что вот вы говорите, что ткань современная, мне казалось, что там такая вечность в каждой ниточке этого стихаря и это настолько особенное одеяние.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Правильно. Это наше восприятие факта облачения. А я говорю о внешнем
восприятии: входит человек, который незнаком с церковной жизнью — что у
архиерея на голове митра, там стразы у него сверкают, тут у него сакос надет с
изображением — на него это не производит никакого впечатления, он включит
телевизор, он увидит каких-то дешёвых модниц, точно такими же финтифлюшками
украшенных. А для наших предков такое торжественное, драгоценное облачение было
фактом редкостнейшим — если он ходил всю жизнь в одном армяке каком-нибудь
домотканом.
А. Ананьев
— Это очень важное замечание, потому что я понимаю, что не все осознают вот этот исторический контекст вот этих одеяний, вот этих украшений. Ещё двести лет назад отношение к ним было совсем другое.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Правильно, совершенно верно. И поэтому для предков это было само по себе
впечатление от факта богатого облачения, а для наших современников и для нас —
это наш якорь, укоренённость в прошлом, в этой древней церковной жизни.
А. Ананьев
— Ну и тот же ладан стоил совсем других денег.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Абсолютно верно! Я припоминаю то ли у Плутарха, то ли у Светония: один
молодой царевич Македонии, по имени Александр, ваш тёзка, во время
богослужения, церемонии, понятно, что не христианской, клал на жертвенник этот
ладан. А его папа, царь Филипп, говорит: «Ты смотри, слишком не расщедряйся, ты
ещё пока не властелин Азии!» Вот когда он стал властелином Азии, уже стало
можно класть больше ладана.
А. Ананьев
— Вопрос, скорее, практический: мы внутренне как-то расстегнули, как я уже сказал, все пуговицы, освободились, почувствовали вольность. Но ведь есть что-то, чего на Пасху делать нельзя, вот в эти сорок дней.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Грешить нельзя! Ни в эти дни, ни в другие.
А. Ананьев
— Ну, грешить вообще нельзя, но есть какие-то каноны, по которым вот этого делать на Пасху не стоит?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Не знаю. Не стоит так тут упираться в этом направлении. Грешить нельзя ни в
пост, ни в мясоед — это совершенно ясно. А дальше — что церковный Устав. Вот
говорят, что нельзя земные поклоны, нельзя коленопреклонения, нельзя ещё что-то
такое — всё на благоусмотрение. Понимаете, личная молитва, личная религиозная
практика остаётся всегда личной, а церковная движется церковным Уставом — что
там можно, что там нельзя. Есть Устав совершения служб периода Цветной Триоди,
всё совершается определённым образом, и что-то можно, что-то нельзя. А когда
люди пытаются какие-то фрагментики церковного, богослужебного Устава
перекладывать себе на свою жизнь, проецировать — это очень всё даже опасно,
потому что они тем самым сходят с магистральной линии такого христианского
благочестия. Кто-то вам скажет, что нельзя поститься, например. А вот как? Вот
ты ешь эти яйца, и всё. Вот у меня уже с печенью проблемы — нет, надо есть. Ну,
глупость очевидная.
А. Ананьев
— Я рад, что вы заговорили о кулинарной стороне этого светлого праздника: яйца, куличи, пасха, которую накануне готовили — буквально сутки я видел сам, как перетирали через мелкое сито этот творожок. Это безумно сложно, это настоящее искусство. Вот об этом я предлагаю поговорить с вами ровно через минуту.
А. Ананьев
— Вы слушаете светлое радио, радио «Вера», в этот большой праздничный день. Меня зовут Александр Ананьев — я неофит. Но сегодня это абсолютно не важно — у меня в гостях иеромонах Макарий (Маркиш), руководитель епархиального Отдела по взаимодействию Церкви с обществом и СМИ Иваново-Вознесенской епархии. Христос Воскресе, отец Макарий!
Иером. Макарий (Маркиш)
— Воистину Воскресе!
А. Ананьев
— Какое счастье, что вы здесь, спасибо вам большое!
Иером. Макарий (Маркиш)
— И вам спасибо за приглашение.
А. Ананьев
— И как я обещал, мы переходим к кулинарной стороне вопроса, если вы мне позволите это сделать.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, разумеется.
А. Ананьев
— Во-первых, что вам больше всего нравится? Вот я лично буду откровенен: я весь пост скучал по холодным, свежеочищенным яйцам — это настолько для меня какое-то счастье. Это было первое, что я вкусил после Великого поста. А вот вам что нравится?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вы знаете, я покаюсь тоже — у нас говорят в Церкви, что покаяние тайное,
исповедь тайная, но иногда можно сделать исключение. За долгие годы, уже 20
лет, по существу, монастырской жизни и 10 лет до этого ещё такой
самостоятельной, как-то мои кулинарные интересы увяли. Вот ешь, что дают. Я
ведь сам себе не готовлю — я прихожу в трапезную либо семинарии, либо епархии,
Епархиального управления, и там замечательные угощения. И я благодарю поваров и
Господа, и ем, что дают. А когда был пост, я приходил и там угощения были, и
тоже благодарил поваров и Господа, и ел, что дают. Вспоминается один маленький
ребёночек, про которого мне рассказывали, который сидел и с огромным трудом ел
манную кашу — не знаю, что они там едят, эти дети. И кто-то из старших говорит:
«Видишь, в тебя уже не лезет, наверное, оставь...» На что ребёнок в ответ
посмотрел в глаза этому взрослому и говорит: «А у других-то ведь этого нет».
А. Ананьев
— Какой молодец, какой чудесный ребёнок. Правильное воспитание. Кстати, сейчас вы сказали это, а я вспомнил, что мне, по-моему, воспитательница в детском саду — какое-то туманное воспоминание из глубокого детства — говорила: «Дети в Африке голодают, а ты не доел!»
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, между прочим, точное соображение — не доел. Но взрослым, вообще-то,
надлежит умеривать — не свои аппетиты, а аппетиты детей, и не кормить их насильно.
А. Ананьев
— Откровенно говоря, я ещё тогда, в пятилетнем возрасте, не находил логики в её словах: ну что, если я доем, неужели от этого детям в Африке станет легче?
Иером. Макарий (Маркиш)
— У взрослого человека эта логика есть, и я сам, и люди вокруг меня — нам
как-то неудобно оставлять. Будем говорить проще, что это неуважительно по
отношению к хозяевам. Если хозяйка накладывает мне так много, я говорю: «Не
надо так много!» — «Батюшка, если вы не доедите — оставьте». Я говорю:
«Простите, я не могу на это пойти. Я вас очень ценю, я знаю, как вы вкусно
готовите, я просто не удержусь, я съем слишком много, это вредно, так что
давайте мне чуть-чуть поменьше».
А. Ананьев
— Глядя на внешнюю сторону этого праздника: на эти богато украшенные куличи, с любовью раскрашенные яйца, на эти фигурные пасхи, на всё на это — я смотрю и где-то внутренне у меня начинает скрестись какой-то червячок сомнения: а не грешим ли мы, превращая всё это, смещая акцент в сторону кухни, в сторону еды. Как в Великом посте, когда мы начинаем рассуждать: да, а креветки можно, а мидии можно, а вот рыбу? А какую рыбу? А вот если поросёнок плавает, является ли он морским гадом? То же самое и здесь. Нет ли перекоса в нашем отношении к еде? Потому что такое впечатление, что всё в конечном итоге, особенно если люди не воцерковлённые, но радостные, они начинают просто готовить, есть и считать своим долгом дарить друг другу эти яички, эти куличи, эти пасхи. Это, конечно, мило, но нет ли в этом какого-то перекоса?
Иером. Макарий (Маркиш)
— На дорогах перекос есть, уклон. Знаете, едешь по шоссе, а там знак
«Осторожно, скользкая дорога!» Вот точно так вот. Сама по себе дорога — это
дорога... причём здесь что нас поддерживает и вдохновляет? Люди делают это друг
ради друга — эти хозяйки и хозяева не себе пузо накалачивают, а угощают друг
друга. И это всё в целом правильно, но, конечно, опасность перекоса есть. И я
расскажу вам историю, которая звучит комично, а на самом деле она далеко не
комична. В монастыре опять, я не помню, в какой год, но день я прекрасно помню
— это был сам день Пасхи, пасхальное воскресенье, когда люди спят, в общем-то.
И стучат мне в дверь кельи, какой-то человек пришёл, спрашивает священника. Моя
келья была самая близкая к воротам, я выхожу — время, допустим, часов 10 утра.
Какой-то гражданин или господин в хорошем настроении говорит «Христос
Воскресе!» и начинает мне задавать кулинарные вопросы об изготовлении сырной
пасхи, что-то такое — такие серьёзные вопросы технологические. И я говорю: «Вы
знаете, я не специалист, я не повар. Куличи когда-то я пёк давным-давно, а
сырную эту пасху никогда не делал, так что извините, ничем вам помочь не могу.
Но вот праздник Пасхи, хотелось бы как-то вас поздравить. Вот у меня есть
Евангелие, давайте я вам подарю эту книгу просто». Он на меня смотрит с таким
видом и говорит: «А Евангелие — это что такое?» Я не стал сильно падать
навзничь от удивления, но смеха-то мало. Если он сырной пасхой был очень
заинтересован, а что такое Евангелие даже и не капельки не поинтересовался. Вот
так. И вот это, видите, вот вам демонстрация уклона, ухода. Похожий уход
бывает, когда на праздник Богоявления воду освящают: все эти люди идут за
водой, а всё остальное им по барабану. Ну и Пасха... к сожалению, это такие
признаки нашей религиозной слабости.
А. Ананьев
— У меня, в общем, таких вопросов не было, но теперь, благодаря моей жене есть. А вот у моей жены есть такой вопрос, и он для неё стоит очень остро, если бы мы жили в деревне, такого вопроса не было, а мы живём в большом городе, в центре, и такой вопрос стоит остро: остаётся вот эта бумага от куличей, остаются упаковочки от пасхи, остаётся скорлупа от яиц, пакетики, в которых могут быть крошки. И для неё вот эти пакетики, вот эта скорлупа, вот эти бумажные упаковочки становятся если не святыней, то она к ним очень-очень бережно относится.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Там могут быть и какие-то изображения икон...
А. Ананьев
— Да-да, безусловно. И для неё это очень важно. Она говорит, что это нужно сжечь, это нельзя просто выбросить. А где ты можешь чего-то сжечь в центре Москвы? Пожалуй, нигде — это надо дожидаться, пока кто-нибудь поедет в деревню. Во-первых, верно ли это отношение? А во-вторых, что мы ей посоветуем в этой ситуации?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Знаете, вы рассказывали, а если акцент сейчас правильно поставить, то всё
становится на свои места. Вы сказали, что это для неё — вот у неё такое
чувство. Неразумно было бы сказать ей: «Да брось, да это суеверия,
предрассудки...» — не нужно. Это тот же самый обычай, только её индивидуальный
и её индивидуальное переживание. Практическое отношение к делу такое,
безотносительно даже к Пасхе, к чему бы то ни было, очень разумный подход в
любом христианском доме: вот у вас есть помойное ведро, а рядом с ним вешайте
либо полиэтиленовый пакет, либо какой-то ящичек, куда вы складываете то, что вы
не хотите смешивать с общей помойкой — туда складываете, можно это дело
прессовать как-то, оно там накапливается. Потом какой-то момент наступит,
чего-то с этим сделаете: куда-то вынесете, сожжёте или вывезите, или что-то
захотите сделать. Во всяком случае, вам это не будет неприятно. При этом туда,
в этот второй пакет — вы получите, например, письмо от какого-то своего
близкого родственника и вы тоже не хотите бросать его вместе с тухлыми яйцами,
и вы тоже положите его в тот мешочек. Вот примерно так процесс и идёт, я, во
всяком случае, сам так поступал — мне тоже кто-то об этом рассказал разумном
подходе к делу, чтобы здесь не было фанатизма. Некоторые берут... опять-таки я
начну с того, что это их личное чувство, не стоит их за это укорять, но вот
есть газета, где сказано, как люди идут крестным ходом, есть фотография, как
они несут какие-нибудь хоругви или иконы. И вот он берёт ножницы и вырезывает
эту икону из газеты. Газета издаётся тиражом 50 тысяч экземпляров — как-то
немножко странно, что он вырезает. Но личное какое-то...
А. Ананьев
— Но всё равно кольнёт сердце, и вот чтобы не кольнуло...
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну вот у него кольнёт, мы не будем его укорять. И хочешь не смешивать — не
смешивай, сложи отдельно.
А. Ананьев
— Я это очень хорошо понимаю.
Иером. Макарий (Маркиш)
— И так жене и посоветуйте: возьмите мешок большой и туда всё это дело
складывайте.
А. Ананьев
— Ну да, она так и делает: у нас есть специальное место, где хранится всё это. И я, помню, говорил: «На Вербное воскресенье, смотри, у всех вербы, давай мы тоже пойдём вербу освятим!» Она говорит: «Я боюсь, потому что её потом выбрасывать нельзя, её надо будет хранить, а нам хранить уже негде».
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вот хранить ничего не надо. Можете своей супруге сказать, что хранить не надо
ничего. Если ты не хочешь выбросить и у тебя нет возможности это как-то сделать
разумным образом, аккуратно эту вербу сомни, положи в тот же самый пакет —
будет момент, ты её сожжёшь или закопаешь. Бывает иногда, что люди просфоры из
церкви приносят и нет чтобы сразу съесть, они как-то к ним относятся так
благоговейно, что они через три-четыре дня превращаются в сухарь.
А. Ананьев
— Поделюсь друзья советом: если их хранить в холодильнике, то они не портятся, они не засыхают очень долгое время. Они потом очень легко режутся. И в течение недели они спокойно...
Иером. Макарий (Маркиш)
— Верно, но лучше съесть их сразу, также и яйца пасхальные. Ну а тут уже
начинаются соображения здоровья — они тоже в холодильнике лежат, я помню, что
их хранил их тоже долго.
А. Ананьев
— Ещё один неофитский практический вопрос: можно ли дарить дорогим сердцу людям неосвящённые яйца и куличи?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Почему бы и нет? Слово «освящённые» тоже здесь немножко двусмысленное — как
будто им придаётся некое качество. А если вы послушаете эту молитву на
благословение яиц и хлебов, то это всего-навсего молитва о людях, которые будут
эти продукты потреблять. Ну хорошо — вот помолились. От того, что на этот кулич
попала капелька святой воды, а на другой, который вы дома оставили, никаких
принципиальных воздействий, принципиальных изменений не произошло.
А. Ананьев
— Получатся, что они не отличаются.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Не должны. Рассуждать о каком-то новом качестве этих продуктов было бы
богословски неправильно. Если бы вы вообще не стали их благословлять, освящать,
сказали бы, что а зачем это нужно, я и так их съем — это было бы несколько
неразумно, потому что вы тем самым сами себя отделяете от церковного обихода,
от церковной жизни.
А. Ананьев
— Вы долгое время прожили в Соединённых Штатах Америки и там тоже, конечно, праздновали Пасху.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Было дело, да.
А. Ананьев
— Я так понимаю, что речь идёт о Восточном побережье США.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, это город Бостон, русская церковь.
А. Ананьев
— Вот в православной общине этого города так же отмечают Пасху?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, конечно, очень похоже. Это понятно, почему: потому что специфика этого
церковного строя была, и вероятно остаётся для людей, уехавших за границу, той
связью с Россией, которой они так дорожат. И если у нас, на территории самой
Великороссии или Украины, Белоруссии, это обычай всеобщий,
самовоспроизводящийся, то там он с особенною силою, подчёркнуто реализуется, в
том числе и в миссионерских приходах.
А. Ананьев
— А не заимствуются какие-то милые обычаи из Западной культуры? Допустим, родители переехали в Штаты, допустим, 15 лет назад, а ребёночку шесть лет, и он всю жизнь прожил в Штатах. И он-то знает, что на Пасху ищут и собирают вот эти спрятанные яички.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Чего-то я не припоминаю. Единственное, что там бывало — какая-то смесь
традиций разных православных народов, православных, но разных. Что-то от греков
там они брали, какие-то угощения греческие я помню. У греков принято есть
баранину на Пасху. У нас это как-то не вопрос, мясная пища может быть. Мы,
кстати сказать, не приносим в храм мясную пищу, хотя иногда возможно, когда
приходишь благословлять эти пасхальные угощения, там, раз — кусок ветчины
лежит, не скажешь же уносить. Но это не очень у нас принято, а у греков
принято. Ну вот такие вещи. А воздействие Западного, совсем не православного
образа поведения, как-то я не припоминаю. Может быть, это именно связано было с
тем, что русские особенно ревностно, особенно Зарубежная Церковь наша, которая
с тех пор опять вошла в состав Русской Церкви, ведь это очень существенно —
Поместных Православных Церквей немало, и разных, как это сказать, отделений от
русского Православия тоже немало: Православная Церковь Америки,
Западноевропейский экзархат — они не воссоединились с Русской Церковью. А
Зарубежная Церковь всё время заявляла о том, что это часть Русской Церкви,
которая ожидает своего момента воссоединения. И этот момент настал.
А. Ананьев
— Отец Макарий, я вам так благодарен, что вы сегодня здесь, в студии. С вами светло и свободно — во то слово, которое у меня в голове — просто свободно, и это какое-то счастье.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Полиция у вас тут бывает или что у вас тут бывает?
А. Ананьев
— Нет, но всё равно как-то внутренне ты у себя выстраиваешь какие-то границы, заборчики, чтобы вот... И тут приходит отец Макарий, и как-то так выдыхаешь, думаешь: «Господи, слава Тебе! Как же хорошо!»
Иером. Макарий (Маркиш)
— Мне кажется, что для радио «Вера» это нормально.
А. Ананьев
— Да. Вот во время Великого поста, особенно в Страстную седмицу, которая не относится к Великому посту — для меня это было открытием, я даже не знал об этом ещё год назад.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну да, понимаете, литургически она не относится, и то строй литургический
очень близок. А с точки зрения прихожан это практически одно и то же.
А. Ананьев
— Да а вот что касается Светлой седмицы, которая начинается сегодня. В Великом посте каждый день буквально под завязку, под самую макушку наполнен смыслами, значениями, особенными службами, особенными событиями. И ты с огромной важностью и с огромным уважением и любовью относишься к каждому дню и пытаешься всё про него понять, узнать и почувствовать. Что касается значения каждого дня Светлой седмицы?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вот эти значения дня отражены... Почему возникают эти значения? Они
отображены в двух богослужебных книгах. Первая называется «Триодь постная», а
вторая «Триодь цветная». «Триодь» означает трипеснецы, то есть эти
богослужебные книги содержат каноны, в которых три или четыре песни, в отличие
от обычных восьми. Светлая седмица более-менее единообразна, ну под конец там
праздник Живоносного источника так называемый в честь великого чуда, связанного
с Пресвятой Богородицей, а остальные дни единообразны — это повторение или
реактуализация самого пасхального торжества. А дальше раскрываем Цветную Триодь
и видим, что каждая неделя, каждый воскресный день Цветной Триоди посвящён
какому-то событию, связанному с Евангелием. Читается Евангелие от Иоанна
читается до праздника Святой Троицы. И там будет у вас Неделя о Фоме — уверение
апостола Фомы; Неделя жён-мироносиц; Неделя о расслабленном и так далее. Вот
никакой тайны тут нет, и люди, которые следят за богослужением, за богослужебным
строем, конечно, это всё воспринимают совершенно естественно. Плюс там будут
праздники уже минейные, то есть неподвижные, в конце концов — праздник
Вознесения Христова.
А. Ананьев
— То есть я резюмирую для себя, что в эти семь дней наполненность смыслами сменяется наполненностью радостью и светом.
Иером. Макарий (Маркиш)
— И смысл никуда не уходит, просто пасхальное торжество, Воскресение Христово
продолжается. Вообще, всё это сорок дней, но сорок дней со своими
особенностями, а интенсивность попразднства или, будем говорить, влияние
пасхально-литургического обычая, пасхально-литургического строя на дни
попразднства со временем убывает. Если в первую седмицу это влияние очень
сильное, в основном это просто повторение пасхальной службы, то в остальные дни
до Вознесения — ну что, цвет облачения будет красный, как правило, поётся три
раза «Воскресение Христово видевше», приветствие «Христос Воскресе», начало
богослужения пасхальное: «Да воскреснет Бог, и расточатся врази Его...» — тут
литургика — дело неисчерпаемое. Приходите в храм, дорогие слушатели, и сами
убедитесь.
А. Ананьев
— Вы слушаете светлое радио, радио «Вера». Меня зовут Александр Ананьев. Я не хочу даже говорить, что мы обсуждаем, мы празднуем вместе с иеромонахом Макарием (Маркишем) праздник Светлой Пасхи. И у меня под завязку вот этого часового разговора вопрос к вам будет на самом деле серьёзный. Вот в Пасху все люди в храме радостные, счастливые. Но потом проходит день, и работу никто не отменял — сегодня понедельник, завтра вторник. И у нас опять идёт вот эта круговерть — понедельник, вторник, дом, работа, дом, пробки. И у многих радость, которую они ждали весь год, улетучивается. Это не моя придумка, я об этом действительно читал — радость улетучивается. И возникает какой-то синдром, даже не то чтобы страх, растерять эту радость. Вот я хочу вас спросить: как можно сохранить в себе вот эту пасхальную радость? Это очень важно.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, важный действительно вопрос и не простой. Это вопрос подвига всей
христианской жизни. И пожалуй, ответ должен быть всё тот же самый — о нашей
зависимости, точнее независимости, от разных эмоциональных наших состояний. Да,
мы переживаем утрату подъёма этой радости. Безусловно, где есть подъём, там
должен быть и спуск. Если бы люди всё время шли на подъём, они бы стали бы,
наверное, какими-то летучими ангелами и сразу бы улетели от земли. А раз это не
так, то вслед за подъёмом обязательно должен идти спуск, вслед за периодом
нагнетания эмоционального обязательно будет период эмоционального спада. Я вам,
дорогие друзья, могу порекомендовать замечательную книгу английского
христианского писателя Клайва Льюиса под названием «Письма из преисподней», был
и другой перевод, но я его не могу рекомендовать — он плохой. Вы можете найти
на том же самом сайте «Священникотвечает.рф» «Письмо №8». У каждого письма есть
своё название в переводе... я забыл, какое название у восьмого... вспомнил —
«Маятник»! Аналогия понятна: с разными периодами — плюс-минус, подъём-спад. И
вот там персонаж этой переписки неплохо как раз раскрывает вот эту особенность
человеческого бытия. Всегда будут спады, всегда будут минусы вслед за плюсами.
И несмотря на то, что пишет из преисподней «товарищ», в общем-то чисто
по-христиански и очень трезво описывает вот эту диалектику человеческой
личности, человеческого жизненного пути.
А. Ананьев
— Спасибо вам большое. Я читал «Письма Баламута» и «Расторжение брака», а вот о «Письмах из преисподней» я, откровенно говоря, слышу впервые. Я с огромным удовольствием, конечно, её прочитаю.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну вот «Баламут»-то... И там в послесловии к этому же самому материалу
объяснено, какие у меня именно претензии к этому несчастному «Баламуту».
А. Ананьев
— А есть претензии?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Есть претензии.
А. Ананьев
— Я знаю, куда я направлюсь сразу после нашего разговора: с удовольствием на сайт «Священникотвечает.рф». Конечно, хочется и рекомендуется каждый день причащаться. Мы в начале программы говорили, что посещать каждый день — это будет лишком много, и если душа просит...
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну как можно... есть же пенсионеры...
А. Ананьев
— Однако Причастие, насколько я знаю, поправьте меня, если это не так, требует подготовки и поста. Как можно поститься в Светлую седмицу после Пасхи?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Дело в том что говорить, что требует подготовки и поста — здесь не совсем
верное противопоставление, не совсем верная конъюнкция. Пост может представлять
собой часть подготовки, а подготовка диктуется, с одной стороны,
индивидуальными условиями, а с другой стороны — и периодом просто церковного
календаря. Значит, в период пасхальный, послепасхальный вполне естественно, что
священник даст вам совет, рекомендацию эту подготовку уменьшить, сделать менее
напряжённой, менее длительной, быть может.
А. Ананьев
— Вы обратили внимание? Это я опять пытаюсь вернуть вас к разговору о том, чего в Пасху и в Светлую седмицу делать нельзя.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Самое простое — вот подойти к священнику, в большинстве московских храмов
несколько священников, в большинстве больших храмов, и скажите: «Батюшка, есть
возможность у меня причаститься несколько раз. Вот что вы мне подскажете — как
мне подготовиться?» Скорее всего, священник вам даст совет — эта подготовка к
Причастию будет...
А. Ананьев
— К духовнику?
Иером. Макарий (Маркиш)
— А духовник и есть священник, который принимает вашу исповедь.
А. Ананьев
— У меня к вам большая просьба: вот сейчас люди, которые нас слушают, хотят тоже какое-то наставление получить от вас. Я вот сейчас смотрю на вас и понимаю, что я вам тихонько завидую, я объясню, почему. Со всей нашей суетой, со всеми нашими делами очень хочется прочувствовать и быть ближе к Господу. И тут понимаешь, что вот уж, наверное, кому хорошо, так это отцу Макарию.
Иером. Макарий (Маркиш)
— А вот тут я поправлю, потому что Бог-то один — людей очень много, а Бог один.
Строить такую конструкцию, что если человек надел на себя подрясник и крест, то
он, значит, тем самым куда-то забрался — это ошибка, так не нужно рассуждать,
это не верно. Каждому человеку Господь открывает дорогу к Себе Своим, быть
может, путём. Аналогия такая может быть географическая: вот гора высокая, и
люди стоят по периферии, по периметру этой горы. И у каждого там какая-то
тропиночка есть. Направление одно и то же, не надо думать, что они куда-то в
разные стороны лезут — это на одной и той же вершине. Но у каждого будет свой
жизненный путь. И совет, вот эта рекомендация, если можно так выразиться — вы
идите своим путём. Не смотрите по сторонам налево, направо у кого там чего — на
чужом дворе трава всегда будет зеленее расти и розы красивее, и всё остальное,
— а вы вот свой путь держите: семейный, трудовой, молитвенный, служебный, какой
угодно.
А. Ананьев
— Я помню свои размышления, думаю: «Вот бросить всё хотя бы на неделю и уехать в Оптину пустынь или в Троице-Сергиеву лавру. И вот там-то уж точно меня ничего не будет отвлекать».
Иером. Макарий (Маркиш)
— О, Боже мой! Можно коротенькую притчу, да? Она у меня в книжке есть.
А. Ананьев
— Конечно.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Монах один жил в монастыре — очень благочестивый, самый благочестивый во всём
монастыре. И они там ему не давали покоя, монахи-соседи с ним неправильно
обходились, не понимали его. Он сказал: «Всё, я ухожу», — и ушёл из монастыря.
Нашёл прекрасное место в одиночестве, там всё есть, избушку можно поставить,
всё великолепно — так обрадовался. Пошёл, кувшинчик взял набрать воды к речке.
Набрал, поднялся, и вода случайно разлилась. Он огорчился, снова пошёл, набрал,
опять поставил, поставил косо, она опять взяла и разлилась. Он уже так сильно
напрягся, конечно, думает, что же за безобразие какое, может быть, знак какой.
Пошёл, снова набрал и куда-то его понёс, споткнулся и вся вода разлилась. Он
как ногой даст по кувшину — кувшин вдребезги разбился. Он постоял над кувшином,
подумал и пошёл обратно в монастырь к своим этим самым несовершенным собратьям.
Вот вам, пожалуйста, всё тут как в капле воды отражается.
А. Ананьев
— Какая красота. Надо будет обязательно запомнить. Последний вопрос на сегодня — время, к сожалению, подходит к концу. Сегодня понедельник, и я знаю, что, ввиду работы или каких-то обстоятельств, среди наших слушателей есть те, кто не смог посетить пасхальную службу. Ведь Светлая седмица — это возможность прожить ещё раз эту службу.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вот о чём мы с вами говорили: каждое утро и каждый вечер... может быть, не во
всех храмах, но, как правило, в большом числе храмов, если не сказать, что в
большинстве, каждый вечер и каждое утро совершается чин пасхального
богослужения — милости просим.
А. Ананьев
— Такой — сокращённый, я так понимаю.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Он немножко другой, там крестный ход совершается потом — после Литургии
пасхальной. Пасхальной полунощницы там нет. А так очень близкая она: и Утреня,
ну, Вечерня особым чином. Соответственно, и Литургия, а Литургия всегда одна и
та же.
А. Ананьев
— Дорогие друзья, я был бы очень счастлив, если бы мне удалось сегодня с помощью моего дорогого гостя поделиться с вами частичкой радости, света и, самое главное, вот этим ощущением абсолютной, настоящей светлой свободы, которую в моих глазах буквально олицетворяет сегодня иеромонах Макарий (Маркиш), наш дорогой гость, руководитель епархиального Отдела по взаимодействию Церкви с обществом и СМИ Иваново-Вознесенской епархии. Отец Макарий смотрит на меня так хмуро как-то. Ему не нравятся длинные эти регалии все.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да ладно, не в этом дело. На добром слове спасибо.
А. Ананьев
— Спасибо вам огромное! Христос Воскресе!
Иером. Макарий (Маркиш)
— Воистину Воскресе, друзья. Продолжайте ваш добрый христианский путь. Спаси,
Господи.
А. Ананьев
— Я — Александр Ананьев. С праздником вас, до новых встреч.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Спасибо.
Все выпуски программы Светлый вечер