«К какой свободе призывает нас апостол Павел?» Священник Андрей Щенников

У нас в гостях был настоятель храма священномученика Антипы на Колымажном дворе священник Андрей Щенников.

Мы говорили о том, что современные христиане понимают под «свободой» и «несвободой», о том, что делает нас несвободными, а также о том, какие смыслы вкладывал в свои слова апостол Павел, говоря в своём послании к Галатам: «стойте в свободе, которую даровал нам Христос, и не подвергайтесь опять игу рабства».

Ведущий: Александр Ананьев

---

А.Ананьев:

— «Я свободен, словно птица в небесах!

Я свободен! Я забыл, что значит страх!

Я свободен, с диким ветром наравне!

Я свободен — наяву, а не во сне!»

Вот, таким эпиграфом мы начинаем сегодня программу «Вопросы неофита» на светлом радио.

Сегодня я приветствую в студии светлого радио настоятеля храма священномученика Антипы на Колымажном дворе — человека, каждый раз глядя на которого, я удивляюсь его внутренней свободе, — замечательного священника Андрея Щенникова.

Я даже объясню, отец Андрей, почему...

А... добрый вечер!

О.Андрей:

— А... кстати... добрый вечер!

А.Ананьев:

— Я объясню, почему я чувствую в Вас вот эту вот свободу.

Каждый раз, когда я появляюсь в вашем замечательном храме, я понимаю, что... вот... если есть свобода творчества, то она живёт — там!

Там звучат какие-то песни, там звучат какие-то стихи... такое ощущение, что, вообще, вот, в районе «Кропоткинской», все молодые люди, которые хотят... какого-то дыхания свободы, они приходят в этот дворик, они сидят на этих лавочках, они читают, они разговаривают, они сидят в ноутбуках — это... такой... маленький образ... ну... простите мне это сравнение... Эдема в шумной Москве.

То есть, ты заходишь за эти ворота — и оказываешься в совсем другом мире. В мире, где правила — немножко другие, где всё — немножко другое.

И хочу задать Вам вопрос, предваряющий нашу беседу. А Вы сами считаете себя свободным? Причём... я знаю, как вы скажете... да, Вы считаете себя свободным, как истинный христианин, священник... но... знакомо ли Вам ощущение несвободы?

О.Андрей:

— Я, вот, как раз, хотел ответить сразу же — первое, что родилось у меня на языке — это ровно наоборот... то, что я совершенно несвободен. Потому, что я связан очень большим количеством страстей и грехов, которые меня просто... ну... вот... окутывают.

Знаете, как, вот... есть такая картинка — мне сразу же представилась: огромный Гулливер лежащий, его окутывает... такая... паутина этих маленьких... маленьких таких канатиков, тросиков — к земле, колышками... на каждый колышек...

А.Ананьев:

— Я тоже помню эту картинку с детства, где борода его была привязана к колышку...

О.Андрей:

— ... да... и какой-то маленький человечек... Вот, у меня такой образ, что эти маленькие человечки — бесы, которые ответственно курируют каждую страсть, и вот этими страстями меня приковывают к земле. И, вот, такое ощущение у меня о себе, действительно, наверное, самое истинное.

Но, может быть, поэтому я и ценю вот этот воздух свободы, когда... вот... очень... ну, вот, уж не то, что хочется, но страстно желается свободно вздохнуть человеку, и мне — в том числе. Я отнюдь... как-то... себя не выделяю из всеобщего ряда. Хочется вздохнуть... и хочется отдохнуть... перевести дух. И я очень понимаю загнанного современного человека, который просто уже даже не то, что раб греха... раб греха — это... раб понимает своего господина... а тут — раб... какого-то... такого... всеобщего греха, который даже уже и не замечается. По-другому и не скажешь — раб смерти, которая воинствует каждое мгновение, каждую секунду, и которая распространяется в каждой частице нашей плоти, которая овевает каждую нашу мысль, каждый светлый помысл.

Там... вот... Иустин Попович говорит: «Каждая мысль человека, обернув Вселенную, возвращается, налитая тяжелейшей тайной, которая бьёт этого человека по голове».

И, вот, поэтому, я понимаю скорбь человека. Потому, что я — скорбно живу. И, хотелось бы, чтоб человек имел возможность просто перевести дух.

Что касается нашего храма, и того, что происходит вокруг храма... мы ведь не говорим с Вами о Таинствах — это вещь совершенно отдельная... мы говорим просто про некую жизнь, про некую, такую, жизнь души... да?

А.Ананьев:

— Ну, то, что коррелируется с нашим современным ритмом жизни...

О.Андрей:

— Ну, да... и, вот, хотелось... вот, так, как-то... ну... дать такую... пожалеть человека! И себя — в первую очередь.

Я тут очень... смотрю всё, знаете... если не христоцентрично человек смотрит, то — эгоистично. Я даже думаю, что... вот... я больше... так как-то — для себя, и для своих... знаете... сделал, чтоб, вот, просто... передышаться немножечко, чтоб опять нырнуть в свою эту несвободу, и опять, вновь, уйти на дно, и... как очнувшись... вот... опять вот — на Литургию, на службу. Потом, в конце концов, вот... как бы... сделав своё дело, иметь возможность хоть как-то... хоть как-то... ощутить, зачем это всё? За вот этим... новым... как сказать... за этим новым веком... Но мы же его не можем ухватить — этот новый век... но какую-то тень его, аромат — мы можем почувствовать.

И, вот, хотелось его... как-то... дать почувствовать — что есть какая-то жизнь, что Церковь — это не просто долг, что за этой церковностью стоит цветущая Земля, а за этой цветущей Землёй... над этой цветущей Землёй... стоит цветущий Рай — Эдемский Рай, который, собственно говоря, и есть плоть, который и есть реальность. А вся та красота, которая у нас есть — это всего лишь тень Той Самой Красоты. Поэтому...

А.Ананьев:

— Радость от близости со Христом... Правильно ли я Вас понимаю, что... вот... то, от чего, нам кажется, мы чувствуем себя несвободными — работа...там... ипотека... какие-то домашние дела... там... мама, тяжело вздыхая, садится делать химию с ребёнком вечером, хотя, ей хотелось бы, наверное, взять Достоевского, заварить себе чашку травяного чая, и почитать... но она — несвободна, она должна сделать это, и приготовить что-нибудь на завтрак, и всё... — это не то, что делает нас несвободными. А несвободными нас делают грехи.

О.Андрей:

— Абсолютно верно. И, мало того... те... насколько, вот, я сейчас понимаю... та самая ответственность, которая у нас есть — это, на самом деле, благословение Господне.

Ведь, Господь сказал Адаму, что «ты будешь в поте лица возделывать хлеб» — но ведь это же не... Он же не проклял Адама — Он его благословил. Это — не проклятие, это — благословение. Потому, что — что ещё делать Адаму, и как себя воплощать в Боге, через что?

Понимаете, вот... бытие — это такая... так сказать... Его можно постичь, его можно... не то, что постичь... а его можно... застать как-то — быть в нём. Если мы употребляем усилие.

Если мы не употребляем усилия, то мы просто... как бы... живём. Но что значит наша жизнь смертельная? Это просто угасание.

Поэтому, в этих делах — в делах воли и ответственности — мы... как бы... наоборот... что ли... вот, эту идею — великую, прекрасную идею свободы — свободы от греха — мы её, наоборот, можем реализовать.

Поэтому, свобода — это же не произвол, как думается всем нам: «Что такое свобода? Чтоб никто не трогал, вот, я сижу и кайфую себе...» — ведь, свобода же не про это! Свобода — она, наоборот, это дело такое — очень умное, напряжённое, и подразумевающее усилие.

Я думаю, что свобода... я, вот, иногда, так, как-то... если закрепить её в ощущениях... для меня, свобода... оно же, наверное, может быть, и... вот... такое удивительное, умное человеческое счастье... ну, к примеру, как...

Ну, самый простой, элементарный пример. Например, я убираюсь дома. Я затрачиваю силы, я очень серьёзно... так вот... убираюсь, убираюсь... В конце концов, потратив колоссальное... или не колоссальное количество усилий, я наливаю себе чашку кофе, я смотрю на чисто убранный дом, и мне как-то... очень покойно, и как-то... уверенно сердцу. То есть, труд сделан, понимаете? Вот, это... как бы... подвиг — совершён! Апостол Павел говорит про свою жизнь, что подвиг, которым он подвизался — уже совершён этот подвиг. То есть, это очень такая... очень хорошее чувство, вот, такое усталое... само чувство — оно такое... усталое... но оно очень сладкое. Потому, что — стоит сделанное дело. А что за дело такое? Ведь, это... тоже оно радует... потому, что везде — хаос, разруха, энтропия, а, предпринимая усилие, ты разруху, хаос — претворяешь в порядок, а порядок... ну... собственно говоря... мироблагоустройство — это имена Божии. Вот, поэтому... вот...

А.Ананьев:

— Прекрасное сравнение! Я, как человек, обожающий убираться, вот, именно ради вот этого ощущения...

О.Андрей:

— Вот!

А.Ананьев:

— ... что ты... вот... навёл порядок, и у тебя, не только снаружи... там... грязища ушла, но и изнутри как-то стало почище...

О.Андрей:

— Да... потому, что...

А.Ананьев:

— Давайте, взглянем на это пошире! Вот, наша исповедь, Причастие, и, вообще, духовная жизнь — это тоже попытка убраться... ну... вот... так же, как в квартире. Взять тряпку, ещё и средств каких-нибудь хороших купить, чтобы уж и пахло хорошо, и отмылось прекрасно...

Но... вот, ты убрался в субботу, а в четверг идёшь по квартире, и понимаешь, что, вот, всё, что ты сделал — оно всё куда-то ушло... И не то, чтобы кто-то ходил и специально пачкал, и уж, тем более, ты сам не будешь... там... пачкать всё... но оно опять — грязища вокруг...

О.Андрей:

— Отличный пример! Мало того, я даже увидел определённо в субботу... в Великую Субботу! И, действительно, уже на день четвёртый Пасхальной седмицы, ты понимаешь, собственно говоря, что ты такой же, какой ты и есть. Но в эту Великую, Прекрасную такую, молчаливо-белую Субботу, перед Пасхальной службой — ты вполне себе счастлив! Потому, что ты совершил дело, и ты чувствуешь свою значимость, ты чувствуешь, что ты... как бы... не просто так эту жизнь прожил. Ты — есть, ты — состоялся.

А.Ананьев:

— А это — не иллюзия?

О.Андрей:

— Это — не иллюзия.

А.Ананьев:

— но в четверг же — опять грязный, и в следующую субботу — опять убираться...

О.Андрей:

— А сейчас... вот, сейчас, в данный момент — ты этого не знаешь ещё. В том-то и дело, что... как сказать... в святости — невозможно думать про грех. То есть, можно знать про него, но у нас, у живых, всё переживается — мы переживаем святость, и переживаем грех. Когда нам хорошо и здорово, мы не можем знать, что такое «плохо» — потому, что «плохо» — это когда тебе сейчас плохо, когда ты в этом «плохо» живёшь. Вот, у нас... вот, так чудно Господь нам... эти кожаные ризы на нас положил, и это действует именно так.

Мы не можем знать о боли, да, вспоминать — мы просто помним, что больно, а мы не можем переживать, вновь чувствовать эту боль, когда мы её вспоминаем. С одной стороны, мы не можем так воспринимать и радость, но, тем не менее, в нашей... такой... скорбной смертной жизни вот эта прекрасная способность не проживать только по нашей мысли — она прекрасна.

И, поэтому, в Четверг — наверное, что-то произойдёт... но сейчас, в Субботу, сейчас, когда мы отпостились, сейчас, когда мы, действительно, потрудились — кто как, хоть мало, хоть... что угодно... но, вот, так устроена жизнь Церкви, которая говорит: «Ты — молодец!» Мы читаем огласительное слово Иоанна Златоуста, и он говорит: «Все — молодцы! Все — потрудились!» — да? Те, кто работал... там... с третьего часа, и до того, кто пришёл к часу одиннадцатому — потому, что Господь намерения целует. И Он уже поощрил тебя — ты уже сделал своё дело. И, собственно говоря, вот, ты... раз... очевидно... я так понимаю... и когда тебе хорошо на душе — вот, так, вот... устало так... полновесно... молчаливо хорошо, собранно, ты понимаешь, что, конечно же... ну... ты достоин того, чтобы Туда попасть — в Царствие Небесное. Потому, что, вот, эта усталость от трудов — она является единственным, наверное... таким... уверением человека о том, что это возможно. Потому, что... этот покой совершённого дела — он ни с чем не сравним. И, поэтому, мы можем говорить о каком угодно удовольствии, о каком угодно кайфе, мы... этого тонко-человеческого... умное... да... словесное... логосное вот это... удовольствие выполненного правильного дела... мало того — не придуманного тобой, не случайного, а дела святого... вот, так вот... святого по-настоящему... то есть — освящённого, выделенного... ты в нём поучаствовал — значит, ты святой. И это чувствуется...

А.Ананьев:

— ... хотя бы немножко.

О.Андрей:

— Да... и в этом... в этом... сходится настоящая вот такая... человеческая умная радость, а не просто какая-то рефлексия, удовольствие... там... переживание каких-то тестостероновых... или... там... каких-то нейро... там... каких-то связей, что связано с физиологией, а именно — вот этого умного чувства. Потому, что человек определяется именно его вот этой умной сферой, духовной сферой.

Поэтому, если мы говорим про счастье — оно, наверное, ближе, всё-таки, вот к такой полновесной усталости, полноте.

«СВЕТЛЫЙ ВЕЧЕР» НА РАДИО «ВЕРА»

А.Ананьев:

— «Вопросы неофита» на светлом радио, и я, Александр Ананьев, сегодня беседую с настоятелем храма священномученика Антипы на Колымажном дворе священником Андреем Щенниковым. И сегодня мы говорим с отцом Андреем о свободе.

Что такое свобода, в нашем современном понимании?

Ну, давайте откровенно... свобода сегодня означает всё, что угодно. От фразы «свободная касса» в ресторане быстрого питания — до какого-то отпускного полупьяного безделья на пляже в Турции. От фразы: «Девушка, Вы свободны?» — сказанной в баре, и имеющей в виду, конечно же, свободу от брачных оков — до слова: «Свободен!» — в значении «выметайся, чтобы я больше тебя не видел».

Свобода сегодня имеет массу значений, кроме исконного, заложенного в главной Книге в истории человечества.

Сегодня, в понедельник, 4 октября, на Литургии в храме, мы читали фрагмент Послания апостола Павла к Галатам ( гл.5, ст.1 ): «Итак, стойте в свободе, которую даровал нам Христос, и не подвергайтесь опять игу рабства».

У меня — сразу много вопросов по этому фрагменту. Вот, здесь хочется... вот... просто, для более глубокого его понимания... «и не подвергайтесь опять игу рабства» — что значит «опять»?

О.Андрей:

— Ну... «опять»... предполагается... такая... стихийная, первозданная человеческая... вернее, вселенская некая жизнь смертного мира, который берёт своё каждой секундой. Вот, его жизнь такая — стихийная, бытийная, глубокая, первородная... ещё я могу какие угодно эпитеты...

А.Ананьев:

— Так, наша смертная жизнь — она продолжается сейчас?

О.Андрей:

— ... она продолжается всегда, и она берёт своё. Та самая вода, которая точит камень. В конце концов, этот камень сдвинется... камень каждой нашей судьбы — он сдвинется, вниз куда-то по течению, и... там... разбившись, превратится в песок, в гальку... опять — в ничто. И если мы не предпринимаем усилия стоять в истине... да... ведь, сразу же вспоминаются слова Господни: «Познайте истину, и истина сделает вас свободными», — то есть: «Стойте в свободе, стойте в истине...» А что значит стоять в истине, если её не исповедовать? Как можно стоять в этой истине? Что, просто быть хорошим человеком? Хорошим человеком у нас не получится быть, и мы должны... если мы желаем быть хорошими людьми, мы должны за этим иметь какую-то, гораздо большую, цель, чем просто быть хорошими. Потому, что быть хорошим — это ещё не интересно, но это скушно, и пресно, и порождается много разных интересных историй... и, вообще... даже не то, что интересных историй, связанных с удовольствием, а каких-то очень горделивых историй.

Вспоминается Раскольников, да? Вот, именно, про его вот эту свободу... как сказать... Он избрал... вот в этой гордости, он вдруг подумал, что: «Зачем же... можно по-другому как-то пойти. Вот — свобода! Я имею право это сделать!» Но — что ж такое? Потому он за этот свой поступок... он... ну, как-то... ему пришлось отвечать... и...

А.Ананьев:

— По логике — это и есть свобода, действительно... но... он же сделал это не для себя, опять же... его мотивы понятны...

О.Андрей:

— Вот... А у нас — истина Христова! И, поэтому, наша свобода — она в исповедании Христовой истины.

Какая Христова истина? В чём её суть? А суть её в том, что Бог есть любовь. Суть в том, что наш образ жизни теперь будет сведён к деланию только этого дела.

Что такое — любовь? А любовь — это то, что предложил нас Господь Иисус Христос, распявшись на Кресте за всех нас. Потому, что любовь — она стремится не стать ради другого. В нашем варианте, любовь — она всегда умирает. Всегда умирает. Это такой труд — очень скорбный, да, но один-единственный, который у нас есть.

Поэтому, мы стоим... если нам Господь предлагает стоять в истине, Он нам предлагает отнюдь не какую-то... там... не знаю... свободу — пошёл направо, пошёл налево... а определённый, очень тяжёлый труд, и определённый путь — причём, этот путь очень узкий, о котором сказано, что многие будут искать его... вообще... просто искать, и не найдут. Но раз уж мы обрели этот путь, раз уж мы его нашли... хотя, как мы можем его найти, если нас Господь к нему не выведет... нам, очевидно, чтобы быть свободными, нужно стоять в истине. А истину нужно всегда исповедовать своими делами. Потому, что можно думать о всём, о чём угодно, но, вот... как я уже говорил, что мы такие существа — переживательные, у нас действуют все силы человеческие — и плоть, и душа, и дух — поэтому, это... такое... совокупие, целостность человека. Мы её должны — употреблять. Мы не можем быть... у нас не могут возникнуть какие-то светлые мысли, если мы не будем трудиться усердно. Как-то там... испытывать какие-то неудобства, сидя за письменным столом, и трудиться... там... душевно, думая о том, что мы пишем, да? Или... там... не зная, как правильно писать, если мы не затрачиваемся душевным трудом, мы не сможем сформулировать ни одной мысли, которая может быть... вот... таким... маяком нашей судьбы.

Поэтому, мы обязаны трудиться. И трудиться мы будем во всех аспектах нашей жизни. Это не просто какое-то... там... умное дело. Это дело, которое всегда проявляется... вот... ногами и руками.

Это — пост... нормально... это вполне себе... это — смирение своего чрева, да? Это — молитва... вот она — часть нашей души... вот, мы так учимся говорить с Ним. Пусть как-то так... плохо... невнятно... но, тем не менее... и, главное, это наш долг! И Господь это показывает, как наш долг, да?

А.Ананьев:

— Отец Андрей, вот, возвращаясь к началу нашего разговора, где — и я, и Вы — мы оба признали, что нам знакомо ощущение несвободы. Получается, мы «опять подверглись игу рабства»?

О.Андрей:

— Да. Всё так. Всё так... ибо жизнь требует чрезвычайного напряжения, чтобы не впасть...

А.Ананьев:

— А есть, вообще, шанс — вот, нам, земным людям... ну... мне точно не светит стать святым — достичь святости и свободы...

О.Андрей:

— Нет. Ни у кого. Ни у одного святого этого шанса не было, и нет.

Святой — в том-то и дело, что он... Ну, во-первых, святой — он, конечно же, не знает, что он святой. Святость сама себя не определяет. Как только она говорит, что я... что это есть, присутствует — она сразу же девальвируется, обесценивается. И святой — это пребывание напряжённое — умственное, душевное и телесное пребывание в истине.

Истина — это свет. Всё, что у нас есть, у человека... вот, говоря о свободе... что у нас, у человека, есть, в принципе свободного? Свобода выбора.

А.Ананьев:

— Э-э...

О.Андрей:

— Да, вот так вот. Это — единственное, что...

А.Ананьев:

— Это единственное — свобода выбора?

О.Андрей:

— Нет... а я, вот, просто стою на этом — что это огненная суть человеческой личности, то, что делает его равным Богу.

А.Ананьев:

— Можно у Вас пример спросить? Вот, свобода выбора — в чём она может выражаться?

О.Андрей:

— Вот, так я могу сказать. Мой любимый Виктор Франкл... такой... психиатр, прошедший Аушвиц... он говорит, что те люди, которые имели смысл жить — те выживали в этих страшно тяжёлых условиях. И это не только он один говорит. Я эту мысль встречаю во всех правдивых воспоминаниях и размышлениях человека, прошедшего какой-то определённый, вот, такой ужас и ад. Когда полностью... вот... эта смерть становится, будто бы, воплотившейся.

И, вот, тот, кто имел смысл жить, тот, кто имел вот эту свободу не поддаться... то есть, грубо говоря, всё говорило, всё было обустроено для того, чтобы превратить человека в скота. Вот, как только он переходит эту черту, он умрёт обязательно. Потому, что скот ведётся на убой — это... такая... перспектива. А тот, кто сохранял хотя бы малый импульс этой человечности, тот выжил. Потому, что человеку предрешено — воскреснуть. И, вот... Господь, Он... не поколеблет это золотое правило. Понимаете?

Поэтому, вот... у нас есть отношение к этому, да? Я... очень часто мне приходится об этом говорить.

Вот, например... человек работает... ну... в театре работает. Там... тяжёлое какое-то у него... и режиссёр... и этот ужас... я почему говорю про театр — потому, что мне это знакомо, и там, действительно...

А.Ананьев:

— Иначе я представлял себе театр!

О.Андрей:

— ... нет... и там чувствуется, очень чувствуется такая... душевная... душевное рабство. Потому, что каждый театр... так... немножечко секта. Вокруг какого-то человека. И, вот, мне приходится говорить, что... как бы... ничего не изменить — нельзя искать какую-то... там... правоту, или справедливость — она бессмысленна. Ведь, потому, что Господь здесь, на Земле, не творил никакую правоту, и никакую справедливость — Он явил правду. А это — совсем иное. Он не явил Рай на Земле, а Он явил Рай, который — только Там. И закон правды — как мы к этому Раю можем прийти. Поэтому, Он дал нам, собственно говоря, истину.

Но, вот, я говорю человеку: «Наше, единственное, что мы можем сделать — это моё отношение. И в этом — весь я, как христианин. Как я к этому отношусь. Участвую ли я в пересуде, например... там... главного режиссёра, либо нет. Бездельничаю ли я в гримёрке, занимаюсь ли я какой-то пустой, досужей болтовнёй, или — нет, или — что-то такое читаю... Я раздражаюсь, я злюсь на бедного, несчастного человека, или — на бедных и несчастных людей, которые — вокруг этого человека, либо — я их жалею и понимаю. А, вот, моё отношение к «нему» — абстрактному такому человеку, выражающему зло, тиранию... в любом случае, даже зло у нас... как бы... его невозможно помыслить просто так, оно будет всегда сочетаться с личностью... ну, вот... как я к этому отношусь, как я это воспринимаю? Вот, Христос воспринимал именно так: «Господи, прости им, ибо не знают, что творят!» — это было сказано в секунду наивысшей несправедливости человечества, мироздания, как такового: «Господи, прости им, потому, что не знают, что творят!»

И, вот, один разбойник, услышав эту тихую фразу, понял, что перед ним Господь. Потому, что в этих ситуациях — так не говорят. Потому, что в этой ситуации человек...

А.Ананьев:

— Проклинают...

О.Андрей:

— ... так сказать не сможет. Это очевидно, что говорит Господь.

А.Ананьев:

— Сейчас мы прервёмся ровно на минуту — у нас полезная информация на светлом радио. А через минуту мы продолжим разговор о том, что такое — свобода, что такое — несвобода, свободны ли мы, и — как стоять в свободе, которую даровал нам Христос, о чём говорит сегодня, в своём Послании, апостол Павел.

«СВЕТЛЫЙ ВЕЧЕР» НА РАДИО «ВЕРА»

А.Ананьев:

— «Вопросы неофита» на светлом радио — возвращаются в эфир!

Сегодня мы беседуем с настоятелем храма священномученика Антипы на колымажном дворе священником Андреем Щенниковым.

Я — Александр Ананьев, и, в очередной раз, я проявляю себя, как... первостатейная зануда.

Отец Андрей, так, получается, что, вот, то Послание апостола Павла к Галатам ( гл.5, ст.1 ) о свободе, которую даровал нам Христос, и о том, чтобы мы не подвергались опять игу рабства — получается, что здесь просто имеется в виду... не говорится, но предполагается: «Конечно же, у вас не получится. Ну... ни малейшего шанса! Но. В идеале, конечно, хотелось бы, чтобы было так. Но — не выйдет».

О.Андрей:

— Ну... я так предполагаю, что... ну, по большому счёту... ну, конечно, не получится...

А.Ананьев:

— А — зачем тогда...

О.Андрей:

— А затем, что, вот, в этом посыле... мы, вот, в этом посыле — можем состояться. Именно в посыле напряжения.

А.Ананьев:

— А почему не поставить исполняемую какую-то... вот... реальную цель?

О.Андрей:

— А цель у нас, Саша, только одна — и она за рамками, вот... этого... вообще, просто, вот... нашей жизни, как таковой.

В жизни нам, во всех уровнях, регистрах тварного мира... да... наша жизнь иная — она вечная. Она — эта вечная жизнь — она за гранью... и этот смысл настолько огромный, что только он может быть смыслом — вот, эту скорбную жизнь проживать. В которой мы всегда ошибёмся, в которой, безусловно, нет ни одного святого, и... всего, чего угодно...

В этом же Послании к Галатам апостол Павел говорит про Петра, и говорит про то, что... обличает его неправду. То есть, все, все, все мы ошибаемся!

«Бедный я человек! Кто избавит меня от тела смерти? — говорит он, — Доброе, чего хочу — не делаю, злое, чего не хочу — то творю». Он говорит это про себя. «Если я делаю то, чего не хочу — значит, делаю уже не я, но живущий вот мне грех. Бедный я человек! Кто избавит меня от смертного тела?» — то есть, он знает, что это такое.

Но мы, как раз, вот, именно в этом... как сказать... вот... мы же спасаемся не делами, да? Потому, что «нет праведного ни единого» — какие дела? Но мы спасаемся верой. А вера — опять же, я говорю, что это — всегда исповедание. Нету «просто так» веры. Что значит — «просто так» вера? Это — не умственная абстракция какая-то. Вот, я верю... там... вот, то-то... да, я знаю про Троицу, и всё, что угодно... таких было столько знатоков в институте атеизма, на кафедрах всех этих многочисленных! Но, однако же, никто не был по-настоящему верующим. Потому, что вера — это исповедание, это подвиг. А подвиг — когда всегда плохо. Мало того... не то, что плохо — а смертельно плохо всегда. Потому, что когда приходится исповедовать — нету перед тобой Бога. Веру свою исповедовать... когда приходится — делать... но в нашем регистре... вот... в регистре нашей жизни — это очень простые, элементарные дела. Самые обыкновенные. Ну, вот, поститься — ну, да... ну, вот, молиться — утреннее и вечернее правило... ну, не видишь ты Бога! Ничего тебе... никак не отзывается сердце! Но тебе нужно это делать — ты исповедуешь. Ты говоришь: «Ну, как же... я знаю, мне Господь дал откровение... Он привёл меня... вот, то, что я верю в Него, и то, что Он мне открыл — я бы никогда бы сам к этому не пришёл».

Ну, как можно, вообще, вот, так... я сегодня тоже, общаясь, говорил с человеком одним — как это, вообще, можно верить в Господа, ставшего Человеком? Это же... если так посмотреть... это же — безумие! Правильно говорят эллины, что... Христос для эллинов — безумие, а для иудеев — соблазн. И, вот, мы находимся... когда мы верим, мы всегда, по большому счёту, не верим. Но мы доверяем, и поступаем по слову Бога. И мы, каждый раз, шагаем — в пропасть... и это — смерть. И, вот, именно это исповедание... такой веры ждёт от нас Господь.

Одно дело, когда — вот, всё хорошо, слава Богу... вот... мама и папа привели тебя в храм, и — вот, всё здорово! Вот — любящий папа, любящая мама, братья и сёстры... вот тебе... там... куличи... всё здорово! Или... там... под ёлкой Рождественской будет тебе... там... какой-то подарок... в это всё так классно верить!

Но это — не есть вера. Потому, что вера — она приходит дальше. Сколько людей потом теряют... говорят: «Я потерял веру». Ну, а как её можно не потерять? Она непотеряема, если ты только стоишь на ней. Если ты не стоишь на ней, не исповедуешь, просто... так... договорившись сам с собой, поразмышляв — ну, что тебе ещё терять... вернее, что тебе ещё искать в этом мире великой потери, правильно... если не эту спасительную идею о Боге? И ты тогда стоишь в этой идее. И это — очень напряжённое дело. Но, если бы оно было просто напряжённое дело — это исповедническое дело! И, если бы оно, просто так... знаете... всегда исповедничество — крестное. Это всегда — до смерти. Потому, что в любом, самом малом, поступке нашей веры, стоит... вот... символом — смерть... я умираю...

Вот! Это, вот — самый великий, прекрасный символ этой нашей веры, и жертвенности, и стояния... вот... на Божьем — это Авраам, который приносит своего сына — по слову Господню. Почему он несёт туда, зачем, если всё было связано только с семенем, которое должно распространиться, из которого должно произрасти много народов? И вдруг, в сто лет получив, наконец-то, долгожданного сына... почему я должен принести... отдать его, по Твоему слову, Господи... принести его на гору? И, мало того, что отдать куда-то... ещё и сам должен его заколоть! Ведь, это же — как жестоко, если посмотреть с точки зрения... вот... нашей реальности.

Но, с другой стороны, это... ну... как бы... наивысший... то, что от нас, от человеков... символ, вот, этого исповедания веры! И, вот, именно Авраам стал отцом всех верующих — потому, что он её явил, он — поверил Богу. Поверил! То есть, он пошёл... не зная, не видя никакого в этом смысла. Потому, что... какой может быть смысл... и смысл... такой... антисмысл — это нельзя делать! Нельзя убивать своих детей! Тем более, вот, ему, получившему это в конце жизни — сына. А мы понимаем, что значит древний мир, и восточный мир — это чрезвычайно важно!

А.Ананьев:

— Вот, здесь — противоречие, отец Андрей! Я, как раз, собирался задать Вам вопрос, который проистекает из тех слов, которые Вы сказали чуть ранее, и они мне очень понравились. Они мне показались на миг очень точным ответом на все мои вопросы: «Свобода — это понимание того, с какой целью ты несвободен».

О.Андрей:

— Всё — так.

А.Ананьев:

— Зачем ты несвободен? Что ты хочешь получить... не получить... чего ты хочешь достичь через это... лишение, несвободу...

А тут, Вы говорите, что можно и — не знать ответа, зачем? Можно и не знать, для чего. Чувствовать себя несвободным, идти против своей воли, и даже не знать, зачем? Мне кажется, здесь — противоречие...

О.Андрей:

— Да. Это противоречие... это, знаете, вот... с какой стороны на это всё посмотреть.

Вот, зачем... вот, это слово «зачем ему идти»... можно посмотреть на него с двух аспектов. «Зачем» — как некая цель. О Боге, о Рае, которая... по большому счёту... ну... так, но это закрыто. Мы знаем каким-то... вот, такой, рудиментарной, потерянной памятью, фантомной... мы знаем — да, Рай, счастье... у человека есть знание красоты, вечности, но... как бы... где это? То есть, это реальность, которая уже навсегда будет скрыта. Даже для апостола это было всё — гадательно, свозь стекло. А, вот, у нас есть стопроцентное знание — предрешённости смерти, и она — страшит.

И, вот, сознательный человек — это тот, кто, наверное, коснулся, вот, этой памяти, вот, этой смерти. Не зря святые говорят о памяти смертной, как об основном, самом главном... ну... как бы... капитале человека. Кому-то даётся... и многим из нас, верующим, даётся знание смерти — вот, та самая истина, которая делает нас свободными, она же, ведь... если в человеческом аспекте, она — чрезвычайно сложна, чтоб её нести. Мы знаем про смерть, и мы не обманываем себя, что всё это — закончится. Как обманывают — все, весь мир занимается этим тотальным обманом, да? Мы прячем смерть, прячем...

А.Ананьев:

— ... из этого мира, да...

О.Андрей:

— ... прячем каждым своим мгновением, каждой репликой, мы всё... и весь ажиотаж, и некая такая радость и бодрость человеческая — она заключается только в том, чтобы... как бы... показать, что она надо мной, эта смерть, не властна — то есть, я её так обманываю! Но, ведь, это так глупо и нелепо — обманывать её.

А святые — знали про смерть. Я, вот, сейчас читаю Иустина Поповича... его «Философские пропасти», или «Философские обрывы», как недавно перевели эту книгу... и, вот... мы сидели за столом, с моими друзьями, и мы говорили про счастье человека — как, вот... как бы... человеческое счастье — оно должно быть... Я говорю: «Какое счастье? Кто вам сказал про сч... вот про такое счастье? Кто вам сказал, вот, про такое, вот, это счастье человеческой жизни? Какое...» — и я достал эту книжку.

Это поразительно, что пишет Иустин Попович — серб, святой человек... лёгкий... прям, вот, сама радость! Как скорбно он мыслит о мире, как скорбно он думает о человеке! Что он знает за этим человеком, как он чувствует его трагедию! И эта его трагедия — это боль, бесконечная боль, которая должна всегда разрешаться... ну... как эта боль человеческая может разрешаться? Тотальная боль? Только тотальной радостью бытия Бога.

Тотальная боль смерти... такая... бесконечная боль смерти, которой вдруг человек касается, рано или поздно. И тот, кто касается этой идеи, тот велик, безусловно. Конечно же, может разрешиться только... в таком... в противолежащей идее бесконечной красоты и неумирающей жизни!

И для нас, для многих, для рода человеческого... вот... наличие смерти, по большому счёту, является самым весомым доказательством, что Бог есть. Потому, что, вообще, всё бессмысленно! Но бессмысленно всё быть не может. У меня есть некоторые такие чудные способности моей души, которые не могут дать мне бессмысленно жить.

Как только я, действительно... так, вот... вхожу в эту бессмысленность... то — зачем мне дальше жить? Но мы-то же... всё-таки, живём? Какие чувства, и какие иллюзии мы испытываем, если мы надеемся... там... на следующий день? Что он принесёт нам — одно, другое, третье... что мы как-то можем устроить свою судьбу... но, ведь, не на это мы надеемся! Это, просто, некая технология нашего восхождения к тому, заветному, что есть в нашей душе — настоящей Надежде... вот... такой... с большой буквы... на то, что это есть — что Бог есть, и существует. Потому, что если Его нету — Бесконечного, Абсолютного, Абсолютной Радости и Нескончаемой, Неумирающей Жизни... то, вообще, всё бессмысленно... вообще, всё бессмысленно...

Поэтому, вот... может быть... ну, да, вот... ну, вот, такой, скорбный наш путь — он заключается, вот, именно, в этом обратном ходе. Мы знаем про Бога — потому, что мы очень хорошо знаем про свою смерть, про своё несчастье. И Господь даёт нам, христианам, знать это — потому, что мы это можем удержать в своей душе, а другие — не смогут. Вот, так вот. Потому, что мы, действительно, получаем настоящее утешение — мы переживаем Жизнь, когда мы Причащаемся Бога. Мы — участники Божественного Естества. Мы — причастники Божественной Сущности, когда мы Причащаемся. Поэтому, мы знаем про Жизнь — не просто в ощущениях, мы знаем кое-что побольше! И это знание мы не можем никак выразить — мы знаем его каким-то совершенно... ну... мы... вот... духом, который мы... ну, наверное, Духом Божиим, который в нас, мы знаем о том, что Бог — есть. И, поэтому, мы его не можем никак... это чувство своё... знание Его бытия — выразить.

А, вот, другой человек, вне вот этого — эмпирического, опытного переживания Вечности — потому, что только так у нас с Воскресшим Христом, Который, всё-таки, бежит Своей Кровью по нашим жилам, Своей Жизнью, Вечной Жизнью — по нашей... такой... вязкой... в загнивающем таком... каком-то... страшно бесконечной, на самом деле, вот, такой материи, плоти человеческой. Мы знаем об этом, и, поэтому, можем жить с тем, что мы знаем про этот мир. А если мы не знаем выхода, если мы не знаем Бога, и, действительно, опытно не переживаем бытие, то любая мысль о смерти, действительно, нас должна страшить, и мы тотально хотим о ней не думать. Потому, что... что нам предложить, как с ней справиться?

А.Ананьев:

— То есть, помнить о смерти, и, при этом, радоваться... в этом...

О.Андрей:

— А иначе — радоваться у нас не получится. Что такое радость, если не желание... во-первых, вырваться в эту радость? И — что такое радость, если не каждодневный... какой, там, каждодневный... ежесекундный опыт... типа... потери этой радости, потери своей жизни? Мы это чётко за собой знаем. Мы это видим в себе.

«СВЕТЛЫЙ ВЕЧЕР» НА РАДИО «ВЕРА»

А.Ананьев:

— «Вопросы неофита» на светлом радио.

Сегодня на них отвечает настоятель храма священномученика Антипы на Колымажном дворе священник Андрей Щенников.

И мы подошли, практически, к оруэлловскому: мир — это война, свобода — это рабство, правда — это ложь...

Смотрите... вот, по моим неофитским ощущениям, наш дух и наше тело — они находятся... в таком... противоречии... не в противостоянии, но — в противоречии. Если вдруг наше тело начинает неистовствовать, ликовать, радоваться — вот, именно, тело... то дух начинает вянуть. А если начинает ликовать дух, то тело испытывает — и несвободу, и лишение... один замечательный священник... я люблю сейчас это вспоминать... вот... некоторые слова, сказанные в контексте, они западают в душу, и потом... так... периодически, возвращают и поддерживают... говорит: «Пойми же ты, наконец, что все вот эти твои несчастья и испытания, свалившиеся на тебя — это же прекрасно, с этим поздравлять надо! Потому, что там, где для тебя — стабильность, для Бога — стагнация. Если у тебя „всё хорошо“, то Богу становится тяжело с тобой... ну... ты тонешь в этом своём „хорошо“ и комфорте».

Правильно ли я понимаю, в этом контексте, что мы тем более свободны, чем более несвободно себя ощущаем — вот, здесь, в большом городе, в XXI веке, в этот октябрьский вечер. Вот, чем больше в нас вот этой несвободы, и чем больше мы... чем отчётливее круги под глазами, чем больше мы не высыпаемся, и чем больше у нас дел, и чем меньше у нас денег, и чем серьёзнее наши обязательства, тем мы — свободнее?

О.Андрей:

— Ну... вот, это, действительно... такая... интересная мысль... и мысль — сложная. Потому, что она... как только начинаешь об этом думать, сразу же входишь в противоречие.

А.Ананьев:

— Да, да, да!

О.Андрей:

— Знаете, что... вот, что касается... так... если сначала...

Безусловно, что «думающий о плотском, не может думать о духовном» — апостол Павел говорит. И, понятно, что плоть берёт своё. Потому, что действует по законам этого смертного мира, в котором смерть есть — необходимость, то есть — единственная истина вот такая... Понятно, что всё это будет отбирать от нас... нас будет приковывать эта наша связь... да?

Но, вот... Франциск Ассизский очень интересно... и даёт нам очень правильный тон отношения к нашей плоти — он считал её диким ослом. И в этом есть... такая... очень хороший юмор! Дикий осёл, которого нужно понукать. Это... такая... очень упрямая какая-то сущность, но которая чрезвычайно необходима, чтобы перевозить...

А.Ананьев:

— Кстати... я Вас перебью... я изменил своё отношение к ослам, отец Андрей.

О.Андрей:

— Вот, так вот!

А.Ананьев:

— Учёные выяснили, что упрямство ослов — это не упрямство...

О.Андрей:

— Так...

А.Ананьев:

— В отличие от лошадей, верблюдов, которые не знают, не чувствуют своей границы, и они идут, идут, идут, идут, идут, идут... а потом падают — ну, просто потому, что они не чувствуют усталости, осёл просто чувствует усталость.

О.Андрей:

— Какой молодец!

А.Ананьев:

— И он говорит, таким образом: «Ребята, погодите... вот, если я сейчас ещё дальше пойду, я просто упаду и умру. Поэтому, я сейчас встану — и мне нужен отдых».

О.Андрей:

— Вот. И ещё — на ослике въезжал Господь Иисус Христос в Иерусалим.

А.Ананьев:

— Да.

О.Андрей:

— И это — такое животное, само по себе, очень смиренное. Потому, что некрасивое, но очень тянучее такое, стойкое. И знающее свою меру. В этом — очень хорошие такие качества, которые можно к себе, к своему человеческому... к своей плоти... употреблять.

Вот, поэтому, наше отношение — оно такое.

Я не согласен — по поводу... действительно... измождённости... и... с кругами под глазами... тёмными. Дело в том, что... собственно говоря... вот... это наше напряжение... вот, напряжение, усилие наших сил физических и умственных, душевных, духовных — оно приводит, по большому счёту, всегда, конечно, как мы говорили, к поражению. Но в поражении — рождается смирение. В поражении, когда я теряюсь, когда я падаю, я вдруг понимаю: «Бог ты мой... какой у меня Господь! Как Он меня терпит, как Он меня ждёт...»

Я могу Ему только в... в таком... да... «сила Божия в немощи совершается»... в немощи своей плоти, в душевном смятении, я могу Ему молиться... Богу... я могу Ему, по-настоящему, внутренне... так... сердечно, но истошно орать: «Господи, где Ты?» Потому, что вся наша молитва «Господи, помилуй!» — она такая: «Ну, и где Ты?!»

Но это — не созерцание... херувимское созерцание Его Лица, с озарением... с просветлением Его Света. Отнюдь, не такое! Наша молитва — она такая: «Где Ты?!» Очевидно, кто-то, там, доходил до таких херувимских созерцаний, но не мы.

И Он — приходит, Господь. И Он — поддерживает. И ты понимаешь, что, собственно говоря, вот, опытность... что такое опыт... «опыт — сын ошибок трудных», правильно? Опытность — она рождает надежду... терпение... а терпение — надежду... а «надежда — не постыжает». То есть, ты... грубо говоря, твоя опытность знает, что ты... ну... как бы... всегда рухнешь. Но в этой разрухе, в этих падениях ты точно знаешь, что именно из неё тебя вытащит Господь. И это — единственный способ, именно в этой разрухе — схватить Его за край одежды. Какое там — за бороду... кто-то так думает, что так можно ухватить жёстко — отнюдь нет! Там что-то... ухватиться бы за его сияющую полу, порхающую... И ты знаешь, что Господь тебе поможет. И вот эта уверенность... да... которая не постыжает — она дарит удивительное ещё... такое... очень тонкое чувство, которое... мне оно едва ли знакомо... но... всё-таки... вот... такого упования, которое рождается в смирении. Но — в смирении с чем? С тем, какой ты есть на самом деле. Которое рождается из твоих многочисленных, всегдашних неудач любого пустячного духовного дела. Любого!

Ты думаешь: «Ну, вот... опять же... вот, я опять упал... и опять меня Господь спасает! Поэтому, я знаю, кто Он — Он для меня Спаситель. Потому, что Он меня спасает. И Он — сама милость. Потому, что — меня спасает, вот такого...»

И, поэтому, конечно, в определённый момент, те люди, которые вдруг это усекли, которые ухватились... вышли на этот новый уровень духовный, конечно... я уверен, и Господь милостив, эти люди уже могут жить, как угодно. Это уже некая, действительно, состоявшаяся вера. Если мы говорим про какой-то подход к ней, то это, вот, её, на самом деле, плоды. Очевидные. Ну, так... как-то... наверное, я могу сказать, что я видел некие такие отблески вот этого... поразительного такого... сердечного смиренного спокойствия, которое совершенно не подразумевает каких-то тяжёлых подвигов, и всего, чего угодно...

А.Ананьев:

— Это и называется — стоять в свободе, которую даровал нам Христос.

О.Андрей:

— Может быть, так. Но я... вот... да, может быть, так. Но я про это ничего не знаю. Я говорю про свой опыт. Мне так — нельзя. У меня настолько всё это... вот... опять же, я с чего начал? Я точно знаю, что я рабски связан страстями. Я не могу... вот... это бывают мгновения, вот, такого, вдруг... такой необъяснимой лёгкости... когда... вот... вот... прям лёгкость... по-другому не назовёшь... как будто бы... вот... такое веяние ангельских крыл... вот, такой ветер вдруг порхнул, дохнул тебе на лицо! Чувствуется. Но я... не могу в нём устоять. Потому, что я всегда, во-первых, буду... так... рабски анализировать... я буду расчленять, как будто передо мной... я сразу же превращу это в какую-то мертвечину. Я положу перед собой, и стану есть это всё... вот... знаете... мысленно, прям, по косточкам, всё это разбирать, что со мною будет. И, вот, это — сама жизнь — и я её первый же, своим сознанием таким греховным... потому, что... да потому, что гордым... потому, что я как-то всё думаю о чём-то... что надо как-то думать, что надо иметь какие-то мысли — и я сразу же всё это и... заколю!

А, вот, ребёнок — нет. Или... там... другие люди, в которых видится вот эта некая уже... такая... ангельская суть души. Вот... детско-ангельская суть души... ребёнок не будет разбирать... а я — буду...

А.Ананьев:

— Я очень хорошо понимаю, о чём Вы говорите...

О.Андрей:

— Поэтому, мне это не дано. Поэтому, я — человек, вот, такой воли... человек, вот, такого — умного порыва... подвигом постоянным... мне без этого нельзя. Кто-то — может. А мне — нет.

Я видел примеры. Там... приезжаешь в монастырь... вот... я иногда ездил раньше, сейчас, к сожалению, так не получается выбраться... в Псково-Печерский монастырь. Общаешься там с друзьями, с братьями — они говорят иногда такие... детские какие-то у них такие переживания... что-то... и какая-то такая радость...

И думаю: «Вот, ведь... это вот я уже не могу себе позволить». Я... да, ладно, хорошо... я, там, городской священник... там... такая-то жизнь... нужно какие-то принимать решения... то-то... но, вот... вот, так вот быть, по-настоящему, в этой какой-то лёгкости уже... ангельской лёгкости — это, конечно, удел... такого... состоявшегося человечества, которое... очень, наверное, его отряд малочислен. Мы знаем их, как монашество... как такой образ, вот, такой лёгкости...

А.Ананьев:

— Кстати... очень хорошо, что Вы вспомнили про братию монашескую. Это же люди, которые ушли от... свободы... мирской?

О.Андрей:

— Да. Они ушли... только, вот, они ушли от своего произвола. И, поэтому... как бы... поняв настоящий образ реализации своего счастья — уйти от своего произвола... да... отдать своё... свою волю... свою... тоже, в кавычках и с большой буквы... как нечто... вот... самость свою отдать, да... для того, чтобы исполнять волю Божию. А если исполняешь волю Божию, то ты уже чадо Божие.

А.Ананьев:

— Хочу попросить о невозможном, отец Андрей.

У нас осталось две минуты. Первую минуту я буду задавать вопрос, а за вторую минуту я попрошу Вас на него ответить.

Я неспроста взял вот эту тему о свободе. В минувшие выходные мы встречались с нашей знакомой — умница, красавица... и... невероятно уставшая от этой несвободы женщина. Двое детей, воспитывает одна — ну, так получилось. Желая оставаться честной — и перед собой, и перед людьми, и перед Богом, она никогда не воспользуется ничьей помощью, кроме мужа, а мужа... как бы... ну... на горизонте не предвидится. Да, и — некогда. Потому, что у неё — три работы, две ипотеки — она взяла квартиру ещё маме, чтобы маме помочь. Плюс... это... учебный год начался, и вот — она так устала...

Я пытался с ней говорить о свободе — я буду откровенен — очень хотелось, но я не нашёл нужных слов. Найдите Вы!

О.Андрей:

— Я думаю, что... мы о свободе... мы и... как и о настоящей радости... мы, по большому счёту, сказать ничего не можем. Мы можем что-то формулировать в наших досужих размышлениях. А мы можем — её явить. И, в этой ситуации, нужно просто выслушать человека. В этой ситуации — нужно явить свободу... явить радость... сказать, что — да, она есть и существует... явить пример этого. Это — самое главное, и гораздо важнее всех слов и всех формулировок. Мы эти вещи — никому не расскажем. Наше с Вами... даже сейчас вот наши с Вами... ну... такие... размышления — это, всего лишь, размышления. Нас, стоящих на своём. То есть, мы прислушиваемся, но мы стоим на своём. А что для нас есть — это опыт, знание того, что это добро есть и существует. И тот из нас, кто может это явить — тот велик.

Тот, кто... вот, как мне говорят... кто видел, вот, например, отца Иоанна Крестьянкина, тот знал, что Бог есть.

Поэтому, наше дело с Вами... может быть... даже не говорить, наверное, какую-то ерунду... а любую... лепетать всё, что угодно... но — с любовью. В нашем деле — вот, в таком деле, человеческом — порой, интонация гораздо важнее всех смыслов.

А.Ананьев:

— То есть, правильнее отрезать кусок яблочного пирога, налить чаю, и сказать: «Давай, поболтаем...»

О.Андрей:

— Да.

А.Ананьев:

— И всё...

О.Андрей:

— Да, да... или: «Давай-ка, ты мне расскажи про всё... а я просто буду переживать. Потому, что сказать на весь твой ужас — мне абсолютно нечего».

А.Ананьев:

— Резюмирую. Поправьте, если я ошибусь в своих формулировках.

Перестаньте стоять на своём. Стойте в свободе, которую даровал нам Христос, как о том говорит апостол. У вас не получится, но это не повод не пытаться.

О.Андрей:

— Всё — так.

А.Ананьев:

— Спасибо, отец Андрей! Спасибо большое!

Сегодня мы беседовали с настоятелем храма священномученика Антипы на Колымажном дворе священником Андреем Щенниковым.

Благодарю Вас за эту удивительную беседу!

О.Андрей:

— Спасибо Вам, Саша!

А.Ананьев:

— Вернуться к ней, переслушать её — думаю, что у вас возникнет такое желание, может быть, поделиться с вашими друзьями, близкими, с теми, кому сейчас, действительно, тяжело, у кого круги под глазами, — можно на нашем сайте radiovera.ru. Найдите её, это не сложно.

Александр Ананьев, радио «Вера».

До следующего понедельника — пока!

«СВЕТЛЫЙ ВЕЧЕР» НА РАДИО «ВЕРА».