Поделиться
Наш собеседник — настоятель храма иконы Богородицы Неупиваемая Чаша в Санкт-Петербурге протоиерей Александр Гаврилов.
Мы говорили о том, что такое радость, и чем она отличается от удовольствия. Отец Александр размышлял о том, смеялся ли Спаситель во время Своей земной жизни; а также могут ли удовольствия негативно отражаться на духовной жизни человека и каким образом. По мнению нашего собеседника, удовольствие находится во власти внешних обстоятельств, а радость подвластна воле человека и является результатом преодоления.
Ведущий: Александр Ананьев
А.Ананьев:
— Радость и удовольствие — казалось бы, одно и то же. Но так ли это на самом деле? Как говорится, спойлер в самом начале программы — нет, не так!
В гостях у светлого радио в программе «Вопросы неофита» священник Александр Гаврилов, настоятель храма иконы Божией Матери «Неупиваемая Чаша» в Санкт-Петербурге.
Добрый вечер, отец Александр!
О.Александр:
— Добрый вечер! Добрый вечер — всем!
А.Ананьев:
— Меня зовут Александр Ананьев. Как только — минуты две назад — я набрал отца Александра, позвонив ему в Санкт-Петербург, и спросил: «Отец Александр, Вы готовы принять участие в программе „Вопросы неофита“?» — на что отец Александр ответил: «С удовольствием!»
Я, вот, прямо сейчас, делаю акцент на этом «с удовольствием». Почему Вы сказали «с удовольствием»? Что для Вас, отец Александр, удовольствие? А что для Вас — радость?
О.Александр:
— Мне кажется, что удовольствие — это, всё-таки, больше душевное, а радость — это больше духовное. Мне, что-то, так кажется.
Вот, когда мы, допустим, видим людей любимых, с которыми нам интересно, которые пробуждают в нашей душе какие-то прекрасные чувства — ну, всё чувствительного мира, скажем так — мне кажется, это... такое... душевное. Вот. А когда мы понимаем глубину чего-то, когда сходятся какие-то важные позиции, которые... вот... действительно, показывают нам вектор жизни — то есть, такое, более духовное, более... такое... от слова «дух» — это, мне кажется, вызывает настоящую радость.
Ну, это у меня — так. Вот... душевное и духовное.
А.Ананьев:
— А почему я предложил именно Вам порассуждать на эту тему, отец Александр?
Мне показалось — буквально, на миг, — что если идти по пути радости, то можно, образно говоря, идти, таким образом, рука об руку, с преподобным Серафимом Саровским ко Христу, и всё будет хорошо. Как известно, батюшка Серафим всегда говорил: «Радость моя... радость моя, Христос Воскресе!» Он ни слова не говорил про удовольствие, насколько я знаю, но, вот, про радость он говорил постоянно.
Если же следовать пути удовольствий — то есть, телесным каким-то радостям, — то это прямая дорога в городскую наркологическую больницу. В конечном итоге, это будет конечный пункт этой печальной дороги...
О.Александр:
— Согласен!
А.Ананьев:
— ... при котором, собственно, и открывает свои двери храм, где Вы служите, отец Александр — храм иконы Божией Матери «Неупиваемая Чаша».
Вот, исходя из этих выводов, получается, что к радости надо стремиться, а удовольствий избегать. И, вот, эта разница — она, на самом деле, чрезвычайно важна. И очень важно — отличать удовольствие от радости. Или я слишком категоричен сейчас в своём неофитском порыве отмести все удовольствия из нашей жизни и оставить только радость?
О.Александр:
— Мне кажется, что — да. Мне кажется, что... вот... если мы вообще будем убирать все радости — это, конечно, будет перебор. В том плане, что... ну, давайте, вот так вот, разберёмся с самого начала.
Скажем так, у нашего духа, у нас, как таковых, есть, так называемые, три... ну, можем их назвать — три гаджета, или три... таких... вспомогательных инструмента, которые даны нам от Бога.
С одной стороны, это — тело. Задача тела — переносить нас из точки А в точку В, и, каким-то образом, ещё оценивать окружающую среду — трогать... там... щупать, видеть, нюхать... вот — тело.
У нас есть такой гаджет, как психика, которая, по идее, должна нас защищать от чего-то плохого и оставлять нас живыми — когда надо куда-то убежать, когда надо где-то промолчать...
И есть третий гаджет — это душа. Её задача — я очень грубо говорю, для небогословов, если вдруг кто-то нас решил слушать, для обычных — нас, неофитов — она должна раскрашивать этот мир красками, чтобы не было чёрно-белого, или серого... такого вот... фона.
Но, из-за грехопадения, получилось так, что все эти три гаджета — испортились.
Гаджет, под названием «тело», теперь болеет и умирает, и никогда не останется оно живым. Гаджет, под названием «психика», тоже испортился, и теперь он формирует ту зону комфорта, которая не даёт нам развиваться, с одной стороны, пугает нас постоянно катастрофическим мышлением, и эта зона комфорта, с каждым годом, сужается — до нуля. И ошибка психики заключается в том, что чтобы нас уберечь от плохого, проще — умереть. То есть, если я умру, то меня никто не изнасилует, меня никто не обидит, не собьёт меня машина... то есть, вот, такая ошибка мышления психики, которая сводит всё к нулю. И — испорченность третьего гаджета — души — заключается в том, что мы теперь... вкусно для нас больше не Божье, а Божье для нас — не особо вкусно. И, вот, как раз-таки, про удовольствие — это, как раз-таки, про душу. То есть, получается, что, так как душа испорчена, вот эти вот удовольствия — они больше связаны с не Божьим.
Ну, то есть, грубо говоря, если сейчас нашим слушателям, по-честному, предложить такой тест, и сказать: «Ну, ребята, вот, вы сегодня вечером, когда устанете, вы что хотите посмотреть — какой-то боевичок, или, допустим, фильм про отца Николая с острова Залита, как батюшка-подвижник... вот... там кого-то врачевал? Ну... вот... если по-честному?» — то, конечно же, душа будет хотеть какой-то боевичок, «камеди-клаб», или какую-то ещё такую ерунду. К сожалению.
То есть, получается, что вот это вот удовольствие, которое даёт, как раз-таки, душа — оно стало каким-то... вот... вкусным, но не Божьим.
А радость, о которой говорил в Вашей цитате Серафим Саровский... или — у апостола Павла есть такая замечательная фраза в Апостольских Посланиях: «Всегда радуйтесь!» То есть, не «всегда удовольствуйтесь», а «всегда радуйтесь, за всё благодарите...» — вот, эта вот фраза.
И тогда — что получается? Вот, интересно про нашу наркологическую больницу. Получается, что если мы говорим про радость — это, говоря гормональным языком, языком физиологическим — это некий такой гормон серотонин, который вызывает вот эту вот радость. И — что получается?
Опять же, очень грубо говорю — для дилетантов, но чтобы было понятно. Самое вкусное удовольствие, самое-самое, даёт только вещество, изменяющее сознание — то бишь, наркотик. То есть, выброс вот этого серотонина, выброс вот этого гормона радости — самый вкусный, только от вещества, изменяющего сознание.
На втором месте, получит мозг удовольствие от интимных утех. На третьем месте, с большим-большим отрывом, но, всё же, на третьем месте, приходит удовольствие от еды. И потом только, где-то ниже, ниже, ниже по шкале, удовольствие мы получаем от молитвы, от спорта, от добрых дел, какого-то служения — и так далее, и так далее. Ну, это... такие... минимальные совершенно удовольствия.
Потому, что, вот, если взять, допустим, спорт — это надо доехать до тренировки, потом потренироваться где-то часик-полтора, и, где-то уже в душе, когда человек там моется, он получит всплеск вот этой вот радости. Ну... не радости, вернее... удовольствия. Вот этого человеческого удовольствия: «О, как мне здорово!»
С молитвой, вообще, хуже дела обстоят. Можно встать на молитву, промолиться полтора часа — и не получить вот этого серотонина. Ну... потому, что ты видишь свои грехи, осознаёшь свою падшесть, видишь свои недостоинства — вот, эти слова апостола Павла о том, что «всё, что правильно и хочу, то — не делаю, а всё, что неправильно и не хочу, то — делаю»... Накатывает уныние, печаль от своего вот этого вот падения — какое тут удовольствие?
А, допустим, употребил алкоголь — и тут же пошло удовольствие, покурил человек что-то там — и тут же пошло удовольствие...
И, если человек цепляется за удовольствие, то, конечно же, он постепенно, на своём опыте, начинает понимать, что спорт — ну, какое тут удовольствие?
А, вот, допустим, еда — очень многие в нашем социуме получают, как раз-таки, вот эту кайфушечку, скажем грубо — получают её от еды. Когда вечером тяжело, грустно, печально... надо бы, вот, как-то подровняться — и человек съедает какое-то вкусное для себя блюдо, сладость какую-то, и получает удовольствие. И, в принципе, в социуме это приемлемо — потому, что... ну... допустим, тема интимная, или тема веществ — она не особо приемлема в нашем обществе. Но, в принципе, если человек стремится к удовольствию, он, конечно же, по этой шкале будет подниматься, и, в результате, если он не хочет искать радости духовной, а хочет искать удовольствия — это совершенно верно, я соглашусь — он будет употреблять наркотики, и потом — ему прямой путь в нашу наркологическую больницу.
Вот. Вот, я как-то излишне, наверное...
А.Ананьев:
— Нет... нет, это очень точно. Потому, что я сейчас, вот, как раз, записываю наш разговор, и одним глазом смотрю на спящую у ног собаку. И понимаю, что если я начну следовать... да, впрочем, что значит «начну следовать»?
Давайте уж говорить откровенно! Я несколько смутился, когда Вы, отец Александр, поставили еду на далёкое третье место в списке возможных удовольствий, и думаю: «А почему ж на третье-то?» — у некоторых это, самое что ни на есть, первое место!
Ну, так вот, если, действительно, получать удовольствие от еды, я ничем не отличаюсь от своей собаки, у которой, в принципе, еда — это первое место по получению удовольствия, и — главная мотивация делать всё правильно, и не делать, не совершать ошибок. А что же тогда отличает меня от моей собаки, если я буду следовать по пути этого удовольствия?
Смотрите... я сейчас нашёл два определения — определение радости и определение удовольствия. Хотел начать с радости, но, раз уж мы так зацепились за удовольствие, я хочу сделать вот какую отметку.
Согласно словаря, удовольствие — это субъективное переживание, являющееся составной частью положительных эмоций, сопровождающих удовлетворение одной или нескольких потребностей. То есть, слово «потребность» здесь, наверное, ключевое получается. Если у человека потребность... ну... самого низкого уровня, то он получит удовольствие от куриной ножки, которую он достал в два часа ночи из холодильника. А если у человека потребности на гораздо более высоком уровне, он получит удовольствие — то же самое, наверное, какое я получу от куриной ножки из холодильника ночью — он получит такое же удовольствие от просмотра фильма про остров Залита, или от хорошей книги, или от полутора часов тренировки в тренажёрном зале, или — может быть, даже и от молитвы.
Правильно ли это утверждение? Что удовольствие... ну... грубо говоря, вот, те химические, или... какие уж там... гормональные вещества, которые поступают в наш мозг... вот, тот самый... как Вы сказали... окситоцин... не помню, как он называется...
О.Александр:
— Серотонин.
А.Ананьев:
— ... он — тот же самый... да, серотонин... это — тот же самый серотонин, просто вызванный другим потреблением... другого?
О.Александр:
— Ну... это так, но, к сожалению, в меньшей степени. То есть, серотонин-то поступит, но одно дело — его большой шквал, который поступит от наркотика, и — микродозы, которые поступят от чтения хорошей книги.
То есть, мы настолько испорчены нашим грехопадением, что... вот так вот... всё сплетено у нас — и тело, и психика, и душа... я так вот расставил эти сферы, как отдельные, хотя это... ну... чисто для... скажем так... теории. На практике-то тело переплетено... да... наша психосоматика-то — она постоянная, вот, такая... идёт. И получается, что вот эти вещества — минимально поступают от хорошего, и максимально поступают от плохого. Если мы говорим про удовольствие. Вот... к сожалению.
А вот Божья благодать — то, о чём говорил Серафим Саровский — это вообще другая история. Это какое-то некое воздействие на нас. Это... как будто бы душу погрели со стороны чем-то тёплым, и мы понимаем, что это — не наше... но оно какое-то, прям, настолько... более качественное...
Это, знаете, наверное, если сравнить... вот, так, я, опять же, наверное, грубо... но, вот, человек всегда сидит на соевых конфетах, и думает, что это, прям, замечательная сладость. А когда-то ему вдруг дали какую-то мега-шоколадку. Он съел кусочек, и понимает, что — вот, где шоколадка, а где — соевая конфета.
Вот, мы, к сожалению, всё удовольствие получаем, как соевую конфету. А благодать — это... вот... что-то извне, что радуется — что-то другое. Радует... как бы... Я радуюсь. Не моя душа, не моё тело, а — Я.
И тогда встаёт вопрос: а кто такой — Я? Это, вот... такая... более глубокая история. Я — это тело? Вроде, как — нет. Потому, что мы говорим: у меня болит тело. Стало быть, есть Я, у которого может оно болеть.
Или, Я — это душа? Тоже, вроде как, нет. У меня болит душа... трепещет душа, или — у меня ликует душа. То есть, есть Я, у которого есть душа.
Или... там... «мой мозг взрывается». То есть, есть Я, у которого есть мозг.
Кто такой — Я?
Так, вот этот «кто такой Я», когда он касается Бога, он получает благодать, которую мы... в повседневной жизни мы это слово «благодать» не используем... мы больше использовали бы, наверное, тогда слово «радость».
Вот... это какая-то другая... это не гормоны, это не удовольствие, это не чувственный мир, вообще, никакой... это некое что-то, что... вот... это, знаете, наверное, как любовь. Если кто-то не испытывал любви, то он... там... по книжкам, знает. А вот кто, хоть раз, влюблялся: «А... да, да... это любовь!»
Вот, то же самое, мне кажется, с радостью, с этой благодатью. Кто, хоть раз, испытывал: «А... да... да... вот это... это благодать...» Её — не описать. И, вот, тот же, кстати, вроде бы, Серафим Саровский говорил, что если бы люди понимали, что такое благодать, они бы не поменяли... ну... то есть... находясь в комнате с червями, они бы... какая у него цитата была? У Серафима Саровского, вроде... что, даже находясь в комнате с червями, который тебя будут постоянно есть, если ты испытал благодать, ты её ни на что не променяешь. Вот — благодать, радость.
«СВЕТЛЫЙ ВЕЧЕР» НА РАДИО «ВЕРА»
А.Ананьев:
— «Вопросы неофита» на светлом радио.
Сегодня у нас в гостях священник Александр Гаврилов, настоятель храма иконы Божией Матери «Неупиваемая Чаша» в Санкт-Петербурге, священник, который под ником «Отче.про» в социальных сетях дарит — не удовольствие, но радость общения, как минимум, 40000 своих подписчиков, проводит удивительные марафоны, о которых мы ещё обязательно поговорим, занимается миссионерской деятельностью и помогает тем, кто обращается к нему за помощью в избавлении от последствий всякого рода удовольствий в больших кавычках.
Мне понравилась Ваша аналогия с соевыми конфетами, отец Александр. Я вот... давайте, дорисуем эту картину.
Человек, который всю жизнь ел вот эти только соевые конфеты, и он даже не представляет себе, что есть вот такое вот... большой, настоящий, чёрный шоколад, с высоким содержанием какао, да ещё и с изюмом внутри.
Получается, что для того, чтобы ему достался этот шоколад, ему надо абсолютно отказаться от соевых конфет?
Но, получится, что он останется вообще без всего? Там же какой-то другой способ...
О.Александр:
— Нет, мы не откажемся... мы никогда не откажемся, потому, что у нас у всех есть душа, которая, всё равно, раскрашивает этот чувственный мир. Мы, всё равно, видим своих друзей — мы радуемся, у нас происходят какие-то... ну... вещи, которые, мы не планировали, и мы можем грустить. Мы — люди. Просто, надо понимать, что наш «аппарат» испорчен.
То есть, мы никогда от него не откажемся — он у нас есть. Просто... ну, вот... нам теперь с ним жить.
То есть, вот... как у нас есть тело, которое стареет. Конечно же, мы можем физкультурой, правильным питанием это тело как-то поддерживать, с меньшим, скажем так, старением. Но оно, всё равно, будет стареть, и никуда от этого не денешься. И, поэтому, душа — да, мы можем, допустим, не наркотики употреблять, а, допустим, читать классику, молиться, заниматься служением, видеть радость в глазах тех людей, которым мы помогаем. Это, конечно же, будет... это будет соевая конфета, но... от неё никуда не деться. Просто, это будет более полезная соя, чем та соя, которая бы давалась нам через наркотики. Но это, всё равно, будет соя.
То есть, надо, всё равно, понимать, что никакая книжка, никакое служение не заменит Божьей благодати. Всё равно, Бог... то есть, мы изнутри не можем дать нам, как испорченным механизмам... дать... вот... некую радость. Радость может теперь прийти только извне.
И, на мой взгляд... вот... когда человек ещё неофит, и он ещё, вроде, как бы... ну... не наш... да... то есть, он не этой веры. Он, порой и на «те» веры смотрит — а какая «там»... вот... у «них» даётся извне благодать? То есть, он, всё равно, ищет благодати. Но... благодать-то даёт только Бог — Бог Истинный, даёт только Христос. И вот, если человек попробовал этого «извне благодати», конечно же, он навсегда останется христианином. Потому, что испытал такое, что не испытать никогда.
Но «соевые конфеты» останутся — мы же люди. Мы любим радоваться, фильмы любим смотреть, любим вкусно покушать, бокал вина вечером, как у нас как-то в передаче Вы говорили... всё равно, мы остаёмся такими. Понимая, что это — несовершенство. Наверное, так, может быть...
А.Ананьев:
— Вы сейчас вскользь сравнили радость с состоянием влюблённости и любви. Меня несколько смутило это сравнение, и вот почему.
Между влюблённостью и любовью разница, на мой взгляд, примерно такая же, как между удовольствием и радостью.
О.Александр:
— Чудовищная разница!
А.Ананьев:
— Да. В то время, как влюблённость — это... ну, такой... эклер в серой чреде будних дней, такой... всплеск эмоций... пожалуй, что страсти, потеря головы, потеря контроля над собой, когда ты готов в два часа ночи срываться и ехать на другой конец города — просто, чтобы купить вот те сиреневые цветы, которые...
О.Александр:
— Вам очень знакомо, Александр, это чувство! Я слышу, что Вы — профессионал!
А.Ананьев:
— Ну... не без этого, дорогой отец Александр... каюсь, грешен, да.
Любовь — ведь, она совсем про другое. И, вот, любовь, как раз, и есть — та самая радость. В то время, как влюблённость — это удовольствие.
О.Александр:
— Да... да... согласен, 100%. Но многие же никогда не испытывали любви! Ведь любовь — это духовный дар, духовная какая-то история. И... ну... вот так вот, даже смотря на тех людей, кто ходит в этот духовный «спортзал», под названием «храм», имеет духовного «тренера», под названием «духовника», имеет вспоможение от Бога — такое, как Таинства Церковные... ведь... это... всё равно, любовь приходит... вернее... скажем так — понимание, о чём идёт речь, приходит через лет 15-20 воцерковления. То есть, когда человек: «Ах... вот, про что...» — то есть, он ещё не любит, но он, как бы, понимает, о чём идёт речь.
И, конечно же... ну... где таких людей найти? У нас же, всё-таки, наверное... там... 99% обычных людей нас сейчас слушает, и для них... Когда им говоришь «влюблённость», они сразу понимают: «А, вот про что идёт речь!»
Так, как мы, как миссионеры, работаем на большее количество людей, нам надо пользоваться, на мой взгляд, их терминами. А они про любовь настоящую — не поймут. Но зато поймут очень сильно про влюблённость.
Но это — всё равно, какой-то отблеск! Это — как... вот... наверное... сравню, как у апостола Павла, который был восхищен на Небо... его спросили ученики — и чего там? А он говорит: как... вот... через гадательное стекло... какие-то отблески, всплески какие-то... Но, всё равно, вот... он же им описывал, да? Хоть через гадательное стекло ( как бы мы сейчас сказали — через маску сварщика ), но, всё равно, описывал.
Поэтому, если человек был влюблён... а я, кстати, знаю, что многие даже и влюблены-то не были, представляете? То есть, у некоторых такая вот жизнь интересная, что даже вот этого чувства они никогда не испытывали... То есть, как им объяснить тогда Царство Небесное — тогда, вообще, не понятно.
Но, вот, тем, кто даже этот отблеск через маску сварщика увидел, и они поняли, как это замечательно... А, вот, если им сказать: «Представляешь, это ведь просто набор гормонов. А, представляешь, вот, если бы это была бы не фальшивка, от которой ты уже вот так вот... а если бы это была бы настоящая... да... не фейковая какая-то история, а настоящий продукт — любовь? Представляешь, как это было бы, если ты уже здесь — трепещешь? Это же...» — но многим это не знакомо, к сожалению.
А.Ананьев:
— Сейчас мы прервёмся ровно на минуту — у нас полезная информация на радио «Вера». А через минуту — продолжим проводить границу между радостью и удовольствием, пытаться выяснить, стоит ли отказываться от удовольствия, подобно монахам, о которых я недавно смотрел замечательный фильм, на священной горе Афон, или же... не пытаться даже дотянуться до этой высокой планки жизни в радости без удовольствий. И — как научиться любить, а не находиться в вечном поиске состояния «безумной влюблённости» — опять же, образно говоря. Об этом мы продолжим разговор ровно через минуту.
«СВЕТЛЫЙ ВЕЧЕР» НА РАДИО «ВЕРА»
А.Ананьев:
— «Вопросы неофита» на радио «Вера».
Я — Александр Ананьев.
Сегодня мы беседуем о радостях и удовольствиях нашей земной жизни с настоятелем храма иконы Божией Матери «Неупиваемая Чаша» в Санкт-Петербурге священником Александром Гавриловым.
Неожиданный переход предлагаю Вам, отец Александр — отступить в сторону от нашего рассуждения о радости и удовольствии.
«Смех и радость мы приносим людям!» — помните строчку из старой, доброй детской любимой песни?
О.Александр:
— Из «Бременских музыкантов»...
А.Ананьев:
— Да, да, да! То есть, радость и смех — они как-то... ну... идут в связке, одним таким красивым букетом. Смех — он является частью радости, физиологическим отражением нашей радости.
При этом, смех, если посмотреть на него в другом свете, и с другой стороны, мне покажется проявлением чего-то антихристианского, недуховного. Ведь, согласно Священному Писанию — отец Александр, поправьте меня, если я ошибаюсь — Спаситель испытывает самые разные эмоции: и сострадание, и печаль, и гнев, и радость от общения, но нигде в Священном Писании про Христа апостолы не пишут: «Радостно рассмеялся Спаситель... Спаситель засмеялся...» — Христос никогда не смеётся. Более того, Он даже никогда не улыбается. То есть, физиологическим, телесным отображением радости... вот... этого нету. Как это можно объяснить?
О.Александр:
— Ну, я... вот... не задумывался над тем, смеётся Он или не смеётся. Ведь, всё-таки, Священное Писание — это не сводка с места боевых действий, когда корреспондент... вот... прям... дословно рассказывает, что происходит. А Священное Писание — это то, что помогает нам спасаться, приближаться к Богу.
Поэтому, может быть, Он где-то и смеётся, может быть... я, вот, что-то про это не задумывался. Но сейчас, вот, Вы спрашиваете... ведь, Христос был — стопроцентный Человек. А когда мы — люди, у нас вся линейка идёт эмоций. И, когда... вот... мы очень сильно даже радуемся, или — что-то у нас вкусное, там... или видим знакомых каких-то, мы улыбаемся...
Вот, даже... если, опять же, говорить про Афон. Когда я был на Афоне, там очень много монахов таких... престарелых... видят тебя — и расплываются в улыбке, а где-то даже... ну... и посмеются, там, как-то, когда что-то смешное рассказывают про другого брата. И наши патерики тоже... вот... святых отцов... наполнены какими-то юмористическими рассказами порой, когда, вот, можно посмеяться над чем-то, но — в хорошем смысле слова. Вот... Вот, не задумывался, но мне почему-то кажется, что смеялся, почему-то...
Другой вопрос, наверное, в том — что вызывает эту радость... что вызывает это удовольствие? Ведь... вот... допустим, увидеть любимого человека — это же, всё равно, не радость — это удовольствие. С кем-то посидеть — со старым приятелем, как-то... вот... поговорить о жизни — тоже же, вроде как, удовольствие? Но оно никак не будет калечить мою духовность.
А, вот, есть удовольствия, которые прямо реально эту духовность мою калечат.
Опять же, вот, берём интимные отношения. Интимные супружеские отношения — они никак... ну... они дают удовольствие семейной паре, но они не калечат её. В отличие от интимных удовольствий вне семейной пары — дают удовольствие, но калечат.
Поэтому... мне кажется, мы, всё равно, люди, созданные... вот... и телом, и душой, и в нас — весь этот букет. Просто, где мы этот букет выращиваем?
И, опять же, вот, допустим, тело... можно — бежать. Но можно бежать в храм, а можно бежать из храма. Тело-то, всё равно, тело. Даёт такую возможность. Но можно её использовать в ракурсе спасения, а можно использовать — в отходе от Бога.
Мне кажется, у нас всегда будут удовольствия. Другой вопрос — как мы их получаем, и что мы за это платим. Вот, скажем так.
А.Ананьев:
— Вы сейчас немножко рассказали о Вашем опыте жизни на Афоне. И, если я правильно понимаю, то монашеская жизнь, в принципе... я в Церкви-то — без малого три года... кстати, меня несколько смутило то, что Вы сказали, что ощутить настоящую благодать и радость от Богообщения можно лишь спустя 15 лет после того, как ты переступил порог храма. То есть, получается, что у меня нет ни малейшего шанса — ещё ближайшие лет десять — хотя бы близко подступиться к этому...
О.Александр:
— Ну... не у всех! Может быть, и есть. Это же я — в классике жанра... в классике жанра — для всех. Может быть, Ваш внутренний мир, Ваши семейные отношения с родителями намного продвинули Вас — такое тоже часто бывает. Когда родители не говорят про Христа, допустим, но ценности семейные — они настолько интересны и уникальны, что человек, входя в храм, тут же становится благодатным.
Вот, вспомните, допустим, Серафима Вырицкого — он считается Питерским святым. Но, всё же, вот, интересная идея — он всю жизнь хотел быть монахом, но был... бизнесменом, скажем так, по-современному. Причём, удачливым бизнесменом — он считался одним из пяти богатейших людей страны, занимаясь пушниной.
Так, вот, когда случилась революция, и он из бизнесменов ушёл в Александро-Невскую лавру, он, тут же, стал духовником этой лавры. То есть, его постригли в монахи — и он тут же стал духовником.
То есть, есть уникумы, которые... поэтому, может быть, Александр, Вы тоже... то есть, не надо так на себе крест ставить — я же говорю про среднестатистического человека.
А.Ананьев:
— Я — самый первый из среднестатистических людей... Я много думал — если делать какой-то акцент на этом — а было ли у меня такое переживание, был ли у меня такой опыт, ощущал ли я вот эту благодать? И — я не знаю, что ответить даже самому себе. Может быть, было... может быть, не было... А, вот, то, что я пережил тогда, на месте Крещения Христа в Иордании — это оно, или не оно? И, если я так сомневаюсь, может быть, это, действительно, не оно... а, чтобы испытать это, надо, действительно, идти дальше... у меня нет ответа на этот вопрос... но мне очень хочется.
О.Александр:
— Вы знаете, Александр... вот, Вы сейчас говорите, а я вспоминаю наших наркоманов — вот, такая интересная у меня взаимосвязь. Когда наркоман год в трезвости, он говорит: «Слушайте, я всё понимаю, я всё знаю, я — уже трезвый». Потом, когда слушаешь его через 3 года трезвости, он говорит: «Слушайте, вот сейчас, действительно, я трезвый. А то, что я говорил, когда мне был год трезвости, два года назад, это такой бред, вообще... То есть, как, вообще, я мог выжить, когда я был полностью неадекватным?»
Потом проходит ещё 2 года — ему 5 лет трезвости. И он говорит такую же фразу: «Слушайте, то, когда мне было 3 года трезвости, я думал, что я адекватный. Но сейчас я понимаю, что я был полностью неадекват — что в 3 года, что в год, и я не понимаю, как я выжил. А, вот, в 5 лет — я, вроде бы, адекват».
Так, вот, как показывает наша работа с наркоманами, где-то до 5 лет трезвости, человек думает, внутри этих 5 лет, что он — всё понимает, всё хорошо оценивает, он — красавчик. Но, на самом деле, потом он признаёт, что это был полный бред. А, вот, после 5 лет, динамика уже не становится такой быстрой и интересной. То есть, вот, после 5 лет наступает уже, действительно, эмоциональная... такая, вот... трезвость. И там уже — понемножку, понемножку он, там... ну, конечно, 5 лет и 10 лет — отличаются, но не так кардинально, как год и 5 лет.
И, вот, здесь, наверное, то же самое. То есть, когда люди приходят в храм, они такие: «О! Всё, я люблю! Я понял, это благодать!» Потом проходит, там, 5 лет, и он такой: «Да... что-то я, вот, по началу-то горячился — борода, чёрные сапоги, чётки в левой и в правой руке... думал, что это правильно... но вот сейчас — это правильно». А потом, когда 10 лет в Церкви побыл, думает: «Да нет, в 5 лет я был, конечно, смешной... ко всем придирался, всех заставлял поститься...» И — вот... ну... наверное, после 15 лет вот таких вот поисков, всё-таки, динамика уменьшается. Вот. Наверное, такая же аналогия. То есть, 5 лет, 10 лет, 15 лет — и потом, когда смотришь на человека, который уже в Церкви... Ну, не то, что в Церкви 15 лет... наверное, неправильно говорю... а работает над собой лет 15... потому, что можно быть в Церкви и не работать над собой... а, вот, смотришь на человека, который... вот... учится поститься, служением занимается, молится как-то, вот... И, вот, 15 лет проходит, и он такой уже... боится осуждать, потому, что сам во всё вляпался, боится сплетничать, потому, что для него очень важно быть в духовном спокойствии, очень ценит разные точки зрения — не перебивает, там... ну, то есть, смотришь на человека и думаешь: «Надо же, действительно, духовно уже вырос». 15 лет проходит. Как-то так, короче...
А.Ананьев:
— Смотрите, как любопытно связались в одну общую, довольно интересную, картину жизнь и судьба монахов на Афоне и непростой путь становления бывших наркоманов, алкоголиков... вот... с которыми Вы работаете, которым Вы помогаете встать на ноги.
И у тех, и у других есть одна общая штука. Монахи полностью отказываются от удовольствий — я не могу себе представить, чтобы на Афоне, в келье у монаха, был телевизор, пульт от телевизора, 2-3 каких-то журнала, компьютерные игры какие-то... ну, не бывает такого, не бывает! Как в еде, так и в каких-то развлечениях, они полностью отказались от этих удовольствий, и это — обязательное условие для их духовной работы — каждодневной, ежеминутной. И, даже в отсутствие вот этих удовольствий, они ограничивают себя ещё и в каких-то базовых потребностях — в потребности во сне... потому, что я знаю точно, что монахи не высыпаются, они... вот эти вот долгие службы — и ночью, и рано утром, и поздно вечером, и вот этот пост постоянный, когда они едят минимум — просто, чтобы жить и продолжать служить.
То же самое делают и те ребята, которые поставили перед собою цель излечиться от пагубного пристрастия. Вы же никогда, отец Александр, не скажете человеку, который хочет излечиться: «Ну... немножко можно!» Нет, если ты хочешь излечиться, откажись полностью. Это не обсуждается.
И, вот, смотрите... у нас, с одной стороны, картина с этими ребятами, которым надо полностью отказаться от вот этих удовольствий ( в больших кавычках ), и — монахи, которым тоже надо полностью отказаться от этих удовольствий. И есть посередине я, Александр, 43 лет от роду, который говорит себе: «Ну, о`кей! Я, конечно, хочу духовного развития, я хочу жить в радости, но, так и быть, какие-то удовольствия я себе буду позволять». Может быть, мне, как и этим ребятам, как и этим монахам, тоже стоит отказаться от удовольствий?
На самом деле, это — главный вопрос сегодняшней нашей беседы: надо ли ставить перед собой цель отказываться от удовольствий?
О.Александр:
— Вот, мне кажется, что мы, как люди, всё равно не сможем от них отказаться — от удовольствий. Потому, что это — составная часть нашей души. Другой вопрос — от чего мы получаем удовольствие?
Вот, допустим, даже взять монаха. Если он увидел какого-то брата, с которым ему интересно общаться — это же будет для него удовольствием. То есть, одно дело, допустим, получить удовольствие монаху от еды, или, тем более уж... там... от выпивки... там... или от чего-то... от веществ — ну, то есть, это 100% не его путь, или, допустим... ну... допустим, монах любит цветы, и он вокруг своей кельи вырастил красивые цветочки, и смотрит на них... или, если мы говорим про Афон, там виноград какой-то красивый растёт. И, вот, он смотрит, и любуется — это ж тоже удовольствие.
То есть, всё равно, человеку свойственно получать удовольствие — но, если это не мешает его радости.
То есть, вот, допустим, сегодня Александр вечером, после работы, встретится со своей женой, и накроет вкусный стол — не столище, да, не свадьбу, а — небольшой столик. Александр — независимый человек, он может позволить себе какое-то хорошее вино, с любимой женщиной, со своей женой, у себя дома, вспомнить какие-то смешные вещи про свою какую-то молодость, или что-то... посмеяться — это же будет удовольствие! Тут... оно ничего не даёт для спасения — это удовольствие, но оно — хорошее удовольствие, мы же — люди, мы получили этот серотонин, не нарушая ни заповедей... не мешая своему духовному росту. Почему не получить это удовольствие? Нормальное, хорошее... ну, скажем так... конструктивное удовольствие. Мы же — люди. Почему бы и нет?
«СВЕТЛЫЙ ВЕЧЕР» НА РАДИО «ВЕРА»
А.Ананьев:
— «Вопросы неофита» на светлом радио.
Сегодня мы беседуем с замечательным священником, миссионером Александром Гавриловым, настоятелем храма иконы Божией Матери «Неупиваемая Чаша» в Санкт-Петербурге.
Отец Александр... тут британские учёные опять нам усложнили жизнь — провели исследование. Они выяснили, где и при каких обстоятельствах человек чаще всего испытывает ощущение радости. Варианта два ( чтобы было проще угадать ): на работе или дома. Как Вы считаете, каким был результат исследования? Где чаще всего человек испытывает именно не удовольствие, а радость? На работе или дома?
О.Александр:
— Зная просто статистику, что, по нашей стране, 82% разводов, наверное... я бы так сказал, что, наверное, на работе.
А.Ананьев:
— Но... абсолютно правда, но причина-то не в статистике разводов. Дело в том, что — и вот это довольно неожиданно — люди, действительно, чаще всего испытывают ощущение радости именно на работе, в виду того, что они погружены в работу, погружены в деятельность. Они сталкиваются с трудностями, они решают трудности, и решение трудностей, достижение каких-то результатов дарит им радость. В то время, как дома, чаще всего, мы... ну... вроде, как настроены отдохнуть. Мы приходим, жарим картошечку, включаем телевизор, отдыхаем — и это радости нам, получается, не доставляет. Мы, скорее, устаём от этого всего, очень быстро устаём. Но, как-то... придя с работы, работать дома — тоже... как-то не совсем правильно. Вот и получается, что утром человек с большим удовольствием бежит на работу, чем вечером возвращается домой.
Мне показалось это наблюдение этих самых британских учёных довольно любопытным в этом свете.
О.Александр:
— А, может быть, это потому, что у нас такой менталитет — что мы дома-то хотим отдохнуть. На самом деле, чтобы отношения были классные, дома-то тоже надо попахать. Надо что-то сделать для супруга, или для супруги, для детишек. Пришёл вечером — с ними надо на горку сходить, покатать их там где-то на лыжах, что-то ещё... сделать вкусную еду — не себе, а... вот... им... что-то придумать такое... То есть, может быть, если человек дома тоже «вкалывает», в хорошем смысле слова, чтобы отношения восстанавливать, может быть, это для него и там было бы хорошо? Но кто у нас особо вкалывает?
Опять же, я, как человек, который очень много слышит историй о крахе отношений в семье, о тяжестях отношений в семье, могу сказать, что большинство людей хочет, придя вечером домой, получать... вот эти вот... кайфушечки такие... получать, но не работать над тем, чтобы давать. И, может быть, поэтому... вот... мы же, когда даём, мы же больше получаем, мы же, когда дарим что-то ценное, мы больше получаем. Может быть, вот, в этом ещё есть корень такой — я, когда получаю, меньше радуюсь. А, вот, когда даю — я больше радуюсь. Но никто не хочет, особо, давать. Хочет только получать. Может, тут тоже есть какая-то... вот... червоточинка в этом размышлении?
А.Ананьев:
— Вот, кстати, любопытно: а если мы, действительно, сузим определение радости и удовольствия до очень простой формулировки? Удовольствие — это, когда ты берёшь себе для себя. Радость — это, когда ты даёшь для кого-то другого.
О.Александр:
— Отчасти, соглашусь. Потому, что любое отдавание себя другим людям — это, всё равно, что-то... одна из граней христианства, скажем так. Ведь, Христос пришёл в этот мир, чтобы отдать Себя другим людям. Не взять, а отдать. И, когда мы что-то делаем другим людям — хорошее, ценное для них, как Христос сделал для нас — всё равно, это, отчасти, грань нашего христианства.
Ребёнок хочет покататься на ватрушке. Отец пришёл вечером уставший с работы. Но ребёнок — только сейчас его видит. И, вот, попить чайку — и пойти на горку с маленьким ребёнком, который от радости там будет весь ликовать — это же здорово! И отец, видящий, как ликует его ребёнок на этой горке, тоже будет испытывать радость. Ну, может быть, не такую... благодать, но, всё-таки, радость — от того, что ребёнок — есть, он смеётся, он доволен. Ребёночек подбежал — обнял его... там... за ногу... Да, ты, уставший, пришёл с работы, но... удовольствия, может быть, нету, а радость, может быть, есть. Может быть, это и так тоже бывает?
А.Ананьев:
— Мне очень нравится это определение. Оно... оно... как-то... всё равно, когда готовишься к программе, ты выписываешь какие-то фразы, которые должны прозвучать, и вот этой фразы — у меня не было. Она для меня стала, в общем, открытием. И, если, действительно, измерять своё удовольствие по шкале «отдал-взял себе», становится понятнее, по крайней мере. Мы немножко делаем шаг в сторону понимания. Ну, по крайней мере, я. И, вот, отец Александр говорит, что... в общем... наверное, в этом есть зерно разумного.
Я очень часто работаю диктором, отец Александр. Как диктор, я должен читать книги, которые, наверное, не будучи диктором, я бы, наверное, и не читал. В частности, это — какие-то по психологии книги, по бизнесу... ничего такого, за что мне было бы стыдно, я, слава Богу, не читаю — у меня ещё хватает сил отказываться от того, что противоречит моим убеждениям и чувству прекрасного, но... иногда приходится читать то, что, наверное, читать не стал бы.
И, вот, однажды, не так давно, я вынужден был прочитать книгу автора-психолога, который зовётся Михаем Чиксентмихайи, он — автор теории потока. Книга, конечно, далека от того, чтобы считаться христианской. Однако, неожиданно, в одной из фраз, где Михай Чиксентмихайи разбирает, как раз, разницу между радостью и удовольствием, он делает вывод, абсолютно христианский. Он определяет разницу между удовольствием и радостью следующим образом: возможность испытать удовольствие находится во власти внешних, постоянно меняющихся обстоятельств, в то время, как радость подвластна воле человека. А именно воля человека, как раз, делает человека — человеком. Именно моя воля отличает меня от моей собаки, у которой человеческой воли и нет. Действительно же — прекрасное определение? Удовольствие — оно во власти внешних обстоятельств ( бутылка, эклер в холодильнике, телевизор на стене ), а радость — это то, что внутри, это то, что подвластно моей воле. И, даже в отсутствие всего, находясь в четырёх голых стенах, я могу, при известных усилиях, испытать радость.
О.Александр:
— Да, так и есть. Удовольствия не испытаешь, а вот радость — можно испытать. Как тот же Серафим Саровский, который жил в лесу, там, где-то, да, в своей избушке — удовольствия-то там особо не испытаешь, а вот радость — была.
А.Ананьев:
— Есть ещё один вывод, который мне очень нравится. Радость — это преодоление, в то время, как удовольствие — это попытка плыть по течению. Так ли это справедливо? Действительно ли, радость — это всегда результат преодоления, борьбы, подарок за победу?
О.Александр:
— Думаю, что — да. Потому, что... опять же... повторюсь: из-за того, что мы повреждены греховно, у нас потерялось желание отдавать. И этот процесс отдавания всегда — это воля, которая сжата в кулак. То есть, безвольно можно только забирать. Чтобы отдавать, надо напрячься.
Получается, что если я расслабился, я плыву по течению — и забираю. А, вот, чтобы сделать что-то хорошее, кому-то что-то... вот... фокус получается из себя — наружу, да... это всегда — усилие.
Поэтому, вероятно, действительно, что радость — это всегда то, что проходит через усилие. А удовольствие — то, что плывёт по течению. Наверное, да, соглашусь.
А.Ананьев:
— Подбираясь ближе к завершению программы, я, всё-таки, никак не могу найти для себя ответ, почему же не стоит хотя бы попытаться отказываться от удовольствий, от того, чтобы плыть по течению, если это, в конечном итоге, нас разрушает? Как бы Вы ответили на этот, один из последних, вопросов нашей сегодняшней беседы, отец Александр?
О.Александр:
— Я не думаю, что удовольствия нас разрушают. Я думаю, нас разрушает то, что даёт нам удовольствие.
То есть, вот, если взять, допустим, общение с супругами замечательное — это удовольствие, которое нас может созидать. А, допустим, употребление наркотиков — это удовольствие, которое нас может разрушать.
То есть, мне кажется, вот, прям, ставить крест на удовольствии, говоря, что теперь душа не получит обычных человеческих каких-то эмоций... мне кажется, это неверно. То есть, вопрос — откуда пришли удовольствия? Действительно ли они... вот... правильные для нас?
Как, вот, у апостола Павла: «Я всё могу, но не всё мне полезно», — да? Вот. Не всё полезно. Но что-то же полезно! Общение друг с дружкой, какое-то... просто... смотрение хорошей передачи. Вот, сейчас нас люди слушают — наверное, они испытывают удовольствие! Ну, радость, может, они испытают потом, подумав над чем-то и сделав что-то, но, вот, слушая нас сейчас, наверное, испытывают удовольствие — какие два замечательных человека!
А.Ананьев:
— Ну... нет... я думаю, что те, кто нас сейчас слушают, они, как раз, включены в эту работу — они не просто потребляют этот контент, как принято сейчас говорить, они включены в созидание его, они тоже какую-то работу проводят!
Мне очень нравятся простые и понятные определения. Ну, такие, может быть, слишком упрощённые, за которыми скрывается много-много строчек мелким шрифтом, но понятные.
Как Вам такое: «Радость — это когда мы делаем, когда проявляем активность, именно — делаем, в то время, как удовольствие — это когда мы потребляем». И, как говорит одна моя хорошая знакомая, сейчас у нас — эпоха перепотребления... вот, именно — перепотребления удовольствий. И это то, что нас разрушает.
О.Александр:
— Соглашусь, конечно...
А.Ананьев:
— В то время, как потреблять — в этом, наверное, в известной степени, может быть, и нет ничего такого, чего можно было бы опасаться и обходить стороной.
О.Александр:
— Ну... мы не сможем всё время отдавать. Мы же — люди. И нам хочется когда-то и забирать.
Вот... понятное дело, что быть вечно отдающим — это такая, опять, идеальная схема. Но хочется, чтобы и тебя погладили, и тебе ласковое слово сказали, и тебя какой-то вкусняшкой накормили, и тебя пожалели. То есть... мне кажется, это — человеческая тоже история, когда мы что-то забираем. Забираем, не разрушая, но, всё-таки, забираем.
А.Ананьев:
— Спасибо Вам большое, отец Александр! Это была прекрасная беседа, к которой всегда можно вернуться на нашем сайте radiovera.ru.
Сегодня в гостях у светлого радио в программе «Вопросы неофита» был настоятель храма иконы Божией Матери «Неупиваемая Чаша» в Санкт-Петербурге протоиерей Александр Гаврилов.
Спасибо Вам большое!
О.Александр:
— Да... всего хорошего! До свидания!
А.Ананьев:
— Радости Вам... такой... настоящей — каждый день!
О.Александр:
— Спасибо!
А.Ананьев:
— Александр Ананьев — радио «Вера».
Услышимся в следующий понедельник.
До новых встреч!
«СВЕТЛЫЙ ВЕЧЕР» НА РАДИО «ВЕРА».
Поддержать детей, которые проходят лечение в больницах Петербурга
Поделиться
Лиля росла без родителей. Когда ей было три года, она в одиночку боролась с опухолью в больнице Санкт-Петербурга. В перерывах между химиотерапией её отправляли в детский дом. Шансов на усыновление было крайне мало — никто не хотел забирать девочку с такой тяжёлой болезнью... Жизнь малышки переменилась, когда о ней узнала волонтёр по имени Лидия.
Женщина много лет совместно с одной благотворительной организацией помогала детям-сиротам в больнице, и до этого не решалась взять ребёнка под опеку. Они с мужем уже воспитывали двоих детей, у одной из девочек была инвалидность. Но увидев Лилю, она почему-то не смогла пройти мимо. Малышка месяцами лежала в больнице, переживая сложные процедуры без поддержки взрослых. Лидия посоветовалась с мужем и детьми, и они решили забрать девочку в семью. «Благодарю Бога за то, что у нас появилось такое чудо», — говорит приёмная мама.
Сейчас Лиле уже 13 лет, она вместе с близкими живёт в деревне в Вологодской области. Здесь есть свой дом и сад, настоящая русская печь, уютные комнаты и аромат пирогов. Во всём тут чувствуется любовь и забота. Девочка учится, занимается в художественной школе и помогает маме по хозяйству, у неё есть друзья и насыщенная жизнь подростка.
Лилина болезнь всё ещё сохраняется. Она уже не лежит в больницах, но регулярно наблюдается у врачей и проходит обследования. Это нужно, чтобы контролировать опухоль.
Некоторые медицинские обследования и анализы не входят в перечень бесплатных и стоят дорого. Поэтому Лилю поддерживает фонд «Свет.Дети». Он помогает семье с оплатой этих процедур.
Поддержать фонд и его подопечных из разных городов, которые прямо сейчас проходят лечение и обследования в больницах Санкт-Петербурга, можно на сайте фонда.
Проект реализуется при поддержке Фонда президентских грантов
«Жизнь и судьба М.А. Булгакова». Алексей Варламов
Поделиться
У нас в студии был ректор литературного института имени Горького Алексей Варламов.
Разговор шел о жизненном пути знаменитого писателя Михаила Афанасьевича Булгакова: о ключевых событиях, главных вызовах и отношениях с Богом.
Этой беседой мы открываем цикл из пяти программ ко дню рождения М.А. Булгакова.
Ведущая: Алла Митрофанова
Все выпуски программы Светлый вечер
«Проблема созависимости в семье». Татьяна Воробьева
Поделиться
У нас в гостях была детский психолог высшей категории Татьяна Воробьева.
Мы говорили о проблеме созависимости: как определить, что такая проблема есть, и над чем стоит работать, если отношения в семье стали осложняться.
Ведущие: Константин Мацан, Анна Леонтьева
А. Леонтьева
— Добрый светлый вечер. Сегодня с вами Анна Леонтьева...
К. Мацан
— И Константин Мацан, добрый вечер.
А. Леонтьева
— Сегодня, как всегда, мы говорим о семье с Татьяной Воробьевой. Чтобы не перечислять всех регалий, просто скажем: детский психолог высшей категории, мама, как мы сегодня говорим, двоих сыновей и двух внуков. Добрый вечер.
Т. Воробьева
— Добрый вечер, дорогие.
К. Мацан
— Нашим радиослушателям уже знаком голос Татьяны Владимировны, особенно вот в этих программах, где мы с Аней пытаем гостей в паре, вот уже не первый раз Татьяна Владимировна у нас. И для нас это очень радостно, что такой цикл складывается бесед, из которых сплошная польза.
А. Леонтьева
— Да, и мы, наверное, сами ищем ответы на свои вопросы, поэтому, в общем, программа более-менее корыстные. Я хотела начать с такого вопроса. Вот у нас недавно в программе был психолог, и мы обсуждали такую тему, что вот наши дети, такие молодые там — 18, 20, 16 и далее — они знают очень много психологических терминов: они знают, что такое абьюзмент, они знают, что такое созависимость, они знают вот кучу каких-то вот диагнозов, которые они периодически выставляют там друг другу, своим отношениям. И мы говорили, насколько вообще это полезно, потому что ну есть ли вообще такие отношения, где никаких диагнозов поставить невозможно. Есть такая точка зрения, что любовь, такая здоровая нормальная человеческая любовь, она выражается словами: «я его люблю» — точка. Никакой драмы, никаких переживаний. Ромео и Джульетта — это созависимость, безусловно. Все что...
Т. Воробьева
— Как страшно, прямо слова-то — созависимость.
А. Леонтьева
— Да. И вот поэтому хотелось поговорить с вами как раз вот об этом слове «созависимость». И ну вот, наверное, опять же начну себе приносить пользу. Вот моя дочь очень часто употребляет это слово — «созависимость.» И я никак не могу найти вот эту грань, где кончается созависимость и начинается любовь. Вот как вы относитесь к этому слову?
Т. Воробьева
— Ну это слово, мы скажем, многоплановое, есть не один план. Но само слово «со-», конечно, предполагает, даже не углубляясь, так сказать, в его семантику, ну, конечно, предполагает именно зависимость одного от другого. Вот где это слово можно принять априори, не рассуждать — это только в медицинском термине: психосоматика, психофизиология. Ну, скажем, корреляционная взаимосвязь, где душа определяет наше с вами физиологическое развитие, или недоразвитие, или нарушение этого развития, где психосоматика, где душа определяет наше состояние здоровья или нездоровья — вот эти два термина, они объективны. И о них не надо ни спорить, ни говорить, они настолько объективны, что мы все прекрасно знаем: человек, который гневливый, горячий и так далее, чаще всего будет болеть инфарктами, инсультами и так далее и тому подобное. Это все можно увидеть на практике, это все показывает жизнь, это все написано в эпикризах врачей по поводу больных, поступивших к ним. То есть причина здесь понятна. А вот созависимость человеческая, созависимость личностная — вот это фактор, конечно, неоднозначный и неодинаково в одном плане действует. Здесь можно много говорить, не с позиции философии, не с позиции, но всегда зависимость, она присутствует, она всегда есть, и было бы странным, если бы сказали, мы бы отказались от этого, тогда мы бы оказались в вакууме — в вакууме социальных отношений, в вакууме личностных отношений. Но вакуума в природе нет. Монашество, которое представляет собой действительно желание уйти в единение человека, но в единение опять не с самим собой, а с Богом, поэтому здесь тоже нет.
А. Леонтьева
— Тоже созависимость.
Т. Воробьева
— Еще какая. И это единственная верная, единственная не требующая никакой коррекции зависимость — человека от Бога. Православный человек всегда скажет не «я пойду», не «я сделаю», а «по милости Божией я пойду», «по милости Божией я сделаю», «по милости Божией» у меня получилось или не получилось. И более того, он отказывается от дерзости говорить «я хочу». Вот это слово «я хочу» для православного человека (я себя отношу к этим людям, хотелось бы быть православным все-таки человеком) действительно дерзко сказать: «я хочу» — это как-то режет слух и, самое главное, режет слух твоей души. Не как я хочу, а как Богу угодно. Вот эта зависимость — это самая благая зависимость, которая есть в этом мире. А почему, потому что в этой зависимости продиктованы все ступени созависимости, от чего мы придем к самой благой зависимости от Бога: «Блажени нищие духом» — я отказываюсь от себя и своего «хочу», я хочу только одного: жить по воле Божией. Совсем недавно на консультации у меня была достаточно молодая женщина, пережившая какую-то такую маленькую свою трагедию — ну по ее ощущениям, трагедия. Конечно, не трагедия, но тем не менее человек пришел, плачет и для нее это боль, для нее это непонятно и так далее. Ну, по милости Божией, удалось объяснить, разрешить эту задачу. Не проблему. Я очень боюсь слова «проблема», потому что проблема, она состоит из энного качества задач, правильно или неправильно решенных. Поэтому достаточно одну задачу решить неправильно, и проблема не будет разрешена. Поэтому всякий раз надо начинать от простого к сложному: решить первую задачку, вторую. Ну вот, скажем так, решили задачку. В благодарность, узнав, что мы все-таки являемся детским домом благотворительным, я получаю такое смс-сообщение и руководство, видимо, к моему действию, но оно было почему-то очень суровым, резким и негативным. Что же пишет эта женщина, мать троих детей? «У вас детский дом, я могу помочь. — Спасибо, спасибо большое, ну у нас есть в этом ракурсе такая помощь, у нас своя машина есть и так далее. — А вот у вас можно взять детей? Я хочу взять ребенка». Вот здесь у меня все иголки души поднялись перпендикулярно. Слово «хочу взять» — это очень дерзко. Это ребенок — и слова «хочу» здесь не может быть. Я столько раз сталкивались вот с такими вещами, где «хочу» звучит как «хочу», а потом ребенка приводят назад или, лучше, сдают в психиатрическую больницу, дабы определили его психиатрический статус и так далее и тому подобное. И всеми силами желают от него отделаться. Вот поэтому это тоже ведь созависимость от своего «хочу». Я бы хотела сказать: не надо хотеть, не будьте созависимы своим желаниям — это опасная вещь. В психологии есть такой термин «когнитивный диссонанс», он заключается именно в том, что наши желания и результат того, что мы получаем, могут не совпадать, и вы входите в вот такой диссонанс. То есть хотела благого, хотела кого-то осчастливить, а получилось не только не осчастливила, себя наказала, себе труд дала невозможно тяжелый и потому отказалась. Вот вся беда в том, что хорошо, если это цена только вашей души. А если это цена того, кто стал зависеть от вас? Мы ведь в ответе за тех, кого приручили — имеется в виду зверек, животное. А это не зверек, это не животное, это творение Божие.
К. Мацан
— Ну я думаю, что при всей той пронзительности примера, который вы привели, не каждый, наверное, из наших слушателей на практике столкнется вот с этой темой: взять ребенка из детского дома. Хотя тем смелым, которые в итоге это сделать захотят или уже сделали, мы можем только аплодировать и снимать шляпу...
Т. Воробьева
— Константин, смелым или безрассудным?
К. Мацан
— Вот и об этом поговорим сегодня. Я почему...
А. Леонтьева
— Это слово «захотят» как раз, видишь, Татьяна говорит, что хотеть взять ребенка...
К. Мацан
— Я вот как раз к этому принципу хотел бы обратиться, к этому вашему тезису о том, что не надо хотеть. Это же можно рассмотреть не только на примере вот той ситуации, которую вы описали: ребенок из детского дома. Мы все чего-то хотим. И я даже могу представить себе реакцию наших слушателей, реакцию со стороны здравого смысла: но я же не могу не иметь желаний? И даже люди православные, верующие, которые знают десять заповедей, знают заповедь блаженства, знают слова: «Блаженны нищие духом», «Блаженны плачущие», которые так много слышат, не знаю, в проповедях о смирении, о некотором самоумалении, о необходимости с осторожностью относиться к тому, что хочешь, к воли Божией — все равно, даже на этом фоне готовы включить здравый смысл и сказать: но я же не могу не хотеть. Я же не могу не желать, я ж не могу не стремиться. Меня Господь создал личностью — с моими талантами, с моими устремлениями и так далее. Вот что вы об этом думаете?
Т. Воробьева
— Да, хороший антитеза-вопрос к тому, что сейчас мы услышали. Но тем не менее хотеть, конечно, не вредно. Но ведь есть биологические хотения, физиологические хотения, хотения наши личностные — все это хотения. Важно, на что они направлены. Если они направлены на служение, а служение, оно всегда берется все-таки, да, из тех талантов, которые вам даны и самое главное, не умаление себя. Я очень с трудом принимаю термин «умаление» — это все-таки монашеские вещи, а мы живем в миру. Поэтому для меня всякие вот вещи, где мы только цитируем, они становятся оскоминой, и ты их уже не воспринимаешь. Я очень боюсь вот этой оскомины, я боюсь псевдоправедности такой. Человек —он человек, со всеми своими слабостями, немощами, со всеми своими желаниями. Я просто хочу сказать только об одном, что наши желания должны вытекать из мотива направленности. Я для себя хочу или хочу служить ближним? Звонит близкий мне человек и говорит: так и так, вот как быть, мне надо читать лекцию в университете и так далее, а я вывезла в деревню своих бабушек, мам своих и так далее. И здесь очень плохая связь, вот надо, наверное, ехать в город, как правильно поступить? Надо поступить так, как это будет нужно твоим престарелым бабушкам, которые останутся здесь, в деревне. Тебе неудобно, тебе хочется вырваться в Москву — это понятно, хотя бы в ванной хорошо помыться и так далее, неважно, и компьютер там прекрасный, и обстановка не как в бане, как говорится, когда студенты сказали: знаете, как будто в бане вы ведете лекцию и так далее. Надо выбрать то, где действительно идет служение, истинное служение. Истинное служение идет более слабому человеку, более нуждающемуся в тебе, тому, кому ты действительно нужна. Да, и получилась прекрасная лекция онлайн, получились прекрасные отзывы, действительно очень такой формат интересный получился. Поэтому все получилось. Самое главное в наших желаниях — мотив, тот истинный мотив, о котором мы должны вот просто бы понять. Однажды меня во Владимирской губернии попросили выступить перед родителями, которые взяли под опеку детей и так далее, это было выступление в какой-то там их местной школе. И врывается одна мама и начинает сходу кричать: ну вот, психологи обязаны, учителя обязаны... Я сижу, слушаю, она не знает, что это я, продолжаю выступать. Я задаю всей этой аудитории вопросы. Я не прошу для них ответов для меня, вслух. Этот ответ должен каждый дать сам себе. А для чего вы взяли детей под опеку? Какой мотив стоял у вас лейтмотивом? Действительно помочь ребенку, дать ему семью, дать ему то тепло, которое в семье — не от материальной базы зависимое, нет, а вот то тепло, внимание, тебе предназначенное только внимание, вопрос только тебе адресованный, забота только для тебя — это то как раз, что не хватает подчас детям больших детских домов. В нашем детском доме хватает, слава Богу, по милости Божией, — опять добавлю. Какой мотив был у вас? Взяли ли вы ребенка, чтобы доказать окружающим: вот, у меня тоже есть ребенок. Какой мотив был у вас? Материальное положение в маленьких городах, поселках, конечно, оно трудное. Взяли вы для того, чтобы свое материальное предложение поправить? Какой мотив был у вас? Насолить тому, кто вас бросил, кто вас обидел, потому что вы сами не имеете возможности иметь ребенка? И вы сказали: я возьму, я воспитаю, у меня будет ребенок. Какой мотив был у вас? Послужить ребенку, а не себе — у кого был такой мотив? У кого был мотив послужить ребенку, которого взяли, со всем тем багажом, который он принесет? А багажи, поверьте мне, далеко не лучшие, далеко не простые, но Божие-то начало есть в каждом. Так вот кто взял, опираясь на это желание, на это желание, на это хотение: я хочу послужить вот этой неокрепшей душе, послужить всем тем, чем могу, чем смогу — искренне, просто — вот ведь вопрос хотения или нехотения. Поэтому, когда в основе нашего желания лежит слово «служение» — да, это благое желание. Вчера у меня на консультации была взрослая достаточно девушка, и когда мы с ней стали разговаривать, я говорю: а чем вы занимаетесь? Она называет какие-то суперкурсы, которые связаны с аудиовизуальными составлениями ландшафтов и так далее и тому подобное, то есть подготовка каких-то планов ландшафтов, какие-то разработки. Я говорю: а цель какая-то хорошая, в общем-то, какое хорошее занятие. Я-то со своей позиции: послужить людям, доставить действительно радость. Потому что не всякий может увидеть это в целостности и так далее, фрагментарно. И я говорю: а с какой вы целью? — Ну чтобы иметь большую стартовую площадку для зарабатывания денег. Ну что же, это тоже неплохо. Стартовая площадка для зарабатывания денег тоже нужна, почему нет, ну почему нет? И материальная позиция нужна и так далее. «А для чего их много, этих денег?» Пауза большая... «Для меня». Вот как раз тот самый маленький случай, который я сказала о маленьком мальчишке, который только поступил в наш детский дом. Мальчишка прекрасно говорит, прекрасно, вот словарный запас — только позавидовать можно, это действительно просто неординарный словарный запас. И когда я прошу там: чего ты боишься? Он мне начал рисовать. Я говорю: если проще нарисовать — нарисуй. А потом я говорю: а что ты очень хочешь? Что же он хочет, я сказала. Он нарисовал большую конфету и написал: «Слат-кой жиз-ни». Я говорю: сладкой жизни... Да, я хочу много конфет, много денег, — он деньги тоже нарисовал, купюру в тысячу рублей — я хочу этого. А скажи, пожалуйста, это для тебя или ты хочешь для мамы? Которая осталась, мама дала ему багаж, хороший мама дала багаж. Там свои сложности, своя трагедия и так далее. Но мамы здесь не было, в его жизни. Я не стала говорить о мальчиках, которых он еще не знает. Мама, которая была. Нет, у него этих мыслей нет. Его-то можно понять — у него нет еще этих мыслей, он не вырос до этого или не снизошел до этого. А вот у этой 18-летней девушки — с ней рядом сидит мама. А у нее даже мысли не мелькнуло сказать: да для мамы, пускай чтобы я могла помочь маме — а ей, видимо, непросто и так далее. Чтобы я могла ей послужить. Вот такое желание или такое хотение — вы поняли, о чем я сказала? — очень важно, на что оно направлено.
К. Мацан
— Татьяна Владимировна Воробьева, детский психолог высшей категории, сегодня с нами и с вами в программе «Светлый вечер».
А. Леонтьева
— А, Татьяна, я вот хотела вернуть немножко разговор к теме любви и созависимости. На одной из наших передач вы сказали очень непопулярную вещь — я хотела бы, наверное, растолковать для себя, — вы сказали, что какая-то ваша коллега, вы ее похвалили за то, что она несла на себе подвиг...
Т. Воробьева
— Да, пьющего мужа.
А. Леонтьева
— Да, быть женой пьющего мужа. Но вообще если ты скажешь, что это подвиг кому-то, да, то скорее всего тебе скажут: ну какой же это подвиг, почему ты должна испортить свою жизнь из-за того, что он пьет?
Т. Воробьева
— Ради алкоголика, да, казалось бы.
А. Леонтьева
— Вот поясните, что, вот почему вы так, как какую-то крамольную вещь, можно сказать, сказали?
Т. Воробьева
— Я не сказала крамольную вещь, нет. Я сказала вещь, которая мне глубоко понятна. Понятна, потому что каждому из нас — я сейчас боюсь говорить опять большие слова, — дано нести какие-то испытания. Вот они есть у каждого из нас в жизни, хотим мы не хотим: у кого-то семья, у кого-то пьющий муж, у кого-то больной тяжело ребенок и так далее. Ведь алкоголизм — это болезнь, это прежде всего болезнь и не что иное. Болен человек. А как можно бросить больного? Как можно бросить? Его можно не любить, можно злиться, желать... Господи, чего только не желать. Приходить и каяться и так далее и тому подобное. Но это больной человек. Разве вам станет легче от того, что, оставив этого больного человека, который дальше пойдет либо в пропасть, будет еще больше пить, либо где вино, там и блуд, либо начнет просто блудить и окончательно действительно погибнет — то есть нет там перспектив, что он вылезет без вас. Ваша рука, ваше терпение, его отношение — ведь ему подчас, когда он трезвеет, становится безмерно и неловко, и он слова дает, что больше не повторится и так далее. То есть попытка-то души вырваться из болезни есть, и этой попыткой, мотивацией этой попытки являетесь вы — единственный человек, который терпит всю эту тяжесть невероятную, но терпит, но несет, но не жалуется: мой муж алкаш, вот достал так... Нет. Опять вот, консультации — это, конечно, ракурс наших проблем сегодняшних бесконечных. Вчера на консультацию пришла молодая женщина, она приехала из-за города и так далее — молодая, сильная, красивая. И в своей, так сказать, беде она пытается мне рассказать о той беде, которую она сегодня проживает и переживает. И в этом рассказе вдруг звучат такие слова, которые меня немножко внутренне заставили содрогнуться. Ну психолог не имеет права на содрогание и так далее, он имеет право только слушать, слышать и потом уже, так сказать, резюмировать и помогать, помогать, помогать. Больше ничего другого, ни на что другое он права не имеет, тогда он перестал быть психологом. О чем же она поведала? У нее был первый муж, достаточно успешный, но вот бизнес его крупный обвалился, а самое страшное — у него образовались определенные опухоли, причем злокачественные опухоли — в области мозга, в области глаз, ну коль мозг, то и глаза. И она так и говорит, как она говорит: и я его бросаю, я от него ухожу. А у нее сын от первого брака, но она от него уходит. Она находит второго человека. И вот она ждет от него ребенка, и он ее предает. Он не хочет иметь ребенка, он бросает ее, как она говорит, в беременности, а потом и по рождении ребенка, он бросает. А с мужем с тем происходит чудо: он — брошенный, растоптанный — находит женщину, которая будет за ним ходить, ухаживать, которая отведет его ото всех тех немощей, которые обрушились в горе — потому что в горе он стал, видимо, выпивать, все это было. И она его подняла, она сделала все, чтобы его прооперировать. Бизнес его вернулся. С возвратом бизнеса он подал на суд, чтобы вернуть своего ребенка, и ребенок уходит к отцу. И вот пришла эта молодая девушка, и она меня вот спрашивает: вот за что мне так? Я не имею права обличать, уличать — нет, мы не знаем ее чувств, мы не знаем, что она проживала — это принадлежит ей и Богу. Поэтому, но здесь — мы предаем и нас предают. Ну по-другому не бывает, к сожалению. Ей сейчас больно, маленький ребенок на руках — ребенок бесконечно кричит, он не может успокоиться никак, она ее любит, — то есть все и бедность. Но вот появляется и третий мужчина в ее жизни, который помогает ей. Она уехала из Москвы, купила там домик в деревне. И он, она подчеркивает, что у него там есть ну такая физическая немощь, но он ей помогает, он ей дает деньги. Он женат и у него есть дети. И как мне быть? — задается вопрос. Как же ей быть? Мотив только один может быть: уже служи одному ребенку своему. Не отбирай у той семьи. Даже того, кто тебя полюбил сейчас — не отбирай. Ты уже отобрала: у сына — себя, у дочери — отца. А сейчас ведь опять может быть «хочу». Ведь она приехала этот вопрос мне задать. Она говорила, говорила про свои несчастья, страдания — как трудно, как бедно, как тяжело. И вот это третий вопрос: а мы ничему не научились, у нас опять «хочу». «Хочу» впереди. Опять не служение, не желание во имя, а опять «хочу» — во имя себя, любимой. Не осуждаю, не обсуждаю, ни в коей мере — это ее боль, и боль страшная, и страдания страшные. И сказать — это может сказать только тот, кто является священником или... А психолог должен говорить только одно: да, вы должны растить свою дочь. Больше никаких слов и рекомендаций быть не может.
К. Мацан
— Я вас слушаю и понимаю, неслучайно и Аня в вопросе заметила, что позиция, которую в этом смысле вы излагаете, очень непопулярна.
А. Леонтьева
— Конечно.
К. Мацан
— Я вот даже, может быть, уже не в первый раз за программу мог бы еще это в дальнейшем проблематизировать, что мне кажется, что она непопулярна даже у верующих.
Т. Воробьева
— Конечно.
К. Мацан
— То есть то, что человек исповедует себя православным, верующим, ходит в церковь, приступает к таинствам — ну я просто это вижу и по себе: что много лет ты живешь церковной, жизнью, но в какой-то момент на испытании — даже минимальном, минимальной трудности — ты все равно как будто бы включаешь логику обычного здравого смысла секулярного мира: но я же хочу, мы же не должны от мира закрыться, ну мы же здравомыслящие люди, да, все понятно. мы знаем слова про... про все что угодно, но и зарабатывать надо, и это надо, и у меня же есть свои желания, свои таланты — то есть то что я уже сказал. Вы встречаете людей, которые так живут, вот как вы говорите, которые вас слышат, которые способны услышать слова, даже наши сейчас, например, в рамках программы? И сказать, что я с понедельника, с сегодняшнего дня меняю оптику и начинаю служить, забываю про свои «хочу» и так далее.
Т. Воробьева
— Ведь понимаете, я скажу словами преподобного Серафима Саровского, которого очень люблю, вот не просто люблю, а очень люблю: а благодать — это не груша, ее враз не скушаешь. И не попав, не споткнувшись и так далее, вы не познаете, иду я мерою, которой мне Господь заповедал, или не иду. И отступите, и предадите, и в грязь упадете — все это будет в нашей жизни. А важно только хотеть зависеть от воли Божией. Вот это желание, оно должно остаться вот как столп вашей воли. Помните, мы как-то говорили, не знаю, простите, может быть, и не говорили, это просто уже, что такое душа? Душа начинается... Это не мое учение, это учение святых отцов, сразу говорю. А я, когда меня спрашивают, что читать, я всегда говорю: читайте Евангелие, Апостол, святых отцов — вот там все прописано, там вся психология, особенно коррекционная, она там вся. Вот вся коррекционная психология. Душа состоит как бы из трех ступеней, условно так назовем, но эти ступени четко иерархически выстроены. Не поднявшись на первую, нельзя перейти на вторую. Не поднявшись на вторую, нельзя перейти к высоте человеческой личности, человеческой сущности, человеческого эго, то что называется чувство, разум и воля. Человек рождается с чувствами. Сначала это биологические чувства — дистантные чувства, анализаторы, правда, — которые постепенно узнают голос мамочки, начинают улыбаться, а потом мы, в ответ нам улыбаются — вот это все чувства. Первые социальные, да, чувства, вот они в два месяца уже у малыша появляются, и мы их ждем. Более того, а в три месяца у ребенка должен комплекс оживления быть — на ваше присутствие, на ваш голос — руки-ноги ходуном и так далее. И это является физиологической зрелостью ребенка. Если ее нет, это уже — nota bene! — страшно, страшно, мы куда-то с вами падаем. Так вот чувства, ведь они не только биологические и физиологические — хотеть, правда, — они есть еще душевные чувства, то о чем вы говорите, человек должен что-то хотеть: хотеть купить какую-то себе кофточку. Ну а почему нет? Если ты в присутственном месте, ты должен как-то выглядеть прилично и так далее. И тогда, но ты же не купишь себе балахон, ты пойдешь, поищешь по размеру, по цвету, по средствам — то есть поставишь тысячу условий, которые должно выполнить — это все нормально, чувства опосредованы социумом, в котором мы живем, в котором мы действуем и так далее и тому подобное. Душевные чувства. И первым душевным чувством является любовь к мамочке, любовь к дому, любовь к отцу, любовь к животным — и мы это формируем, мы это воспитываем. Мы хотим — а что же мы хотим? А мы хотим пробудить в детях наших самое главное чувство, которое должно присутствовать у человека — без громких слов, без помпезности — сочувствие, сопереживание, содействие. Вот эти чувства, оказывается, душевные чувства — душевные, но они-то начинают формировать важнейшие чувства, которые мы все с вами ждем: чтобы увидели, какие уставшие руки, чтобы видели, что ты устал, чтобы почувствовали, что у тебя что-то грустное, чтобы захотели задать хотя бы вопрос. А еще, главное, и послужить тебе — вот, значит, мы уже воспитываем в человеке человека Божиего, который в состоянии видеть, слышать, понимать. И себя, свои «хочу» убрать на второй план, а послужить тебе. Как вот вчера у меня тоже, вчера был день бездонный. Уже в девять часов я встречаюсь с юношей, и он задает мне вопросы и так далее, да. Там у него, как у юношей бывает часто, первая любовь и трагедия, и все понятно. А я его знаю с момента рождения, этого юношу, и потому не могу не ответить на вопросы. И я ему говорю: а какой ты хочешь видеть свою будущую вот половинку, какой она должна быть? Ну я бы хотел, чтобы она меня любила, вот как та девушка, которая его оставила. Да зачем? Зачем чужое платье на себя надевать? У тебя должен быть твой образ, твое видение, твое желание. Да, какое? — А я не знаю. — А я тебе скажу. Вот если хочешь, я тебе дам шпаргалку: она должна быть доброй. — Всего-то? — Нет, это не всего. Добрый человек, он внимательный, чуткий. Потому что внимание определяет чуткость. Только чуткий человек и может быть внимательным. И это увидит, это увидит — и как вошел, и как сказал, и какие глаза, и какие руки. Чуткость рождает заботу: я вижу, что тебе плохо. Забота рождает жертвенность: я откажусь, я не пойду, если ты хочешь, чтобы я побыла рядом — я побуду. А вот это все в знаменателе — это и есть любовь. Это и есть любовь, только она вот так прорастает, и ты ее так узнаешь. Не надо какие-то тесты психологические закручивать — ни Айзенка, ни Векслера, ни Кречмера — не надо. Простое, видимое, ясное. Она позаботилась о тебе и спросила: ты ведь с работы, может быть, ты голоден? Он позаботилась и спросила: ты знаешь, ты подумал о родителях? Ты маме купил что-то? У тебя зарплата была. Господи, вот кого бы искать тебе.
К. Мацан
— Давайте вернемся к этому разговору после небольшой паузы. Я напомню, сегодня с нами и с вами в программе «Светлый вечер» Татьяна Владимировна Воробьева, детский психолог, психолог высшей категории. У микрофонов Анна Леонтьева, я Константин Мацан. Не переключайтесь.
А. Леонтьева
— Сегодня мы говорим о семье. Я, Анна Леонтьева, и мой коллега Константин Мацан, говорим с Татьяной Владимировной Воробьевой, детским психологом высшей категории. И говорим о такой сложной вещи как любовь и созависимость. Я вот, Татьяна, из того, что вы говорите, вспомнила: у меня была, ну у нас в гостях были люди, значит, семья — ну мы говорим сейчас про пьющих мужей, а я думаю, что эта тема для многих очень...
Т. Воробьева
— Да, она очень актуальна, к сожалению.
А. Леонтьева
— Да, очень актуальна, и это очень большая польза. И вот в этой передаче был человек, который вот был болен, да, и после этого, после своего выздоровления он ну создал вот такой вот пансионат, где люди выздоравливают от созависимостей, как то: наркомания, алкоголизм. И он сказал такую вещь, что вот эта созависимость, имеется в виду алкогольная, да, не бывает без контролирующего какого-то человека. Из того, что вы говорите, мне тоже вдруг, я начинаю понимать, что если человек там, например, жена...
Т. Воробьева
— Ну есть контролирующий человек.
А. Леонтьева
— Контролировать своего мужа, условно, или жену, и он или она хотят изменить, да, этого человека, то есть вот это вот желание изменить, получается, оно такое пагубное, да?
Т. Воробьева
— Изменить человека — это вообще не во власти человека. Изменить человека может только вот, знаете... Знают, именно знать — это значит прожить, прочувствовать, видеть, слышать, обонять — это есть знать. Не рассуждать просто умозрительно — не видя, не зная, не прочувствовав, не прожив. Поэтому я знаю только одно, твердо знаю: «Ослаби, остави прости...» — эти слова мы каждый день говорим в молитве, каждый день. Это слова из вечерней молитвы, из правила вечерней молитвы. Так вот в них действительно поставлена своего рода последовательность: ослабить этот недуг. Ослабить недуг — я прошу ослабить недуг близкого мне человека, больного человека. И мы видим, что на какое-то время вдруг человек становится чуть-чуть поспокойнее. Оставить — это уже время достаточно более длительное, в медицине скажут: ремиссия. Прости — человек уже больше к этому не возвращается. Не то что он уже там не выпьет вина там или еще что-то, он не возвращается к этому опойству. Потому что в самом вине греха нет, грех в опойстве, грех в потере меры. И вот поэтому, когда жена берет на себя желание изменить, исправить — она становит созависимой от своего мужа. И я могу сказать, чувства ее столь разные, столь негативные, столь подчас падающие вниз — то от надежды, то просто вот в пропасть и так далее, летящие. Поэтому изменить нам — очень трудно. Неслучайно для того, чтобы понять, что ты болен, надо понять, что ты болен. И пока ты это не понял, изменить невозможно подчас. А почему об этом я говорю, казалось бы, ну что же, сами себе противоречите. Нет, не противоречу. Потому что жизнь с больным человеком, она трудна. Она эмоционально обеднена, она эмоционально истощима. Но это в том случае, когда у тебя нет веры. В этом случае это пытка и мука. Если у тебя есть вера, ты понесешь. И ты увидишь, как не может Господь не услышать твой писк, твой стук, твой стон — не может не услышать. Но все должно дойти до своей полноты. Мы мало об этом знаем. Мы мало в это верим. Мы хотим: вот я помолилась — и чтобы завтра он стоял, как огурчик. Не бывает такого. Надо пройти тот путь, то упорство, в котором рождается и укрепляется твоя вера, надежда, а самое главное, действительно знание, что не может быть такого, что тебя не услышат. Обязательно услышат. Как Господь остановит — пойдет ли, это будет «12 шагов», будет ли это какая-то лечебница, будет ли это друг, будет ли это рождение ребенка — мы не знаем, что будет послано Богом как ведущим инструментом по лечению болящего человека. «Ум и руки врачующих благослови, да послужат орудием всемощного врача Христа Спаса нашего», — часть молитвы образу Богородицы «Всецарицы». Поэтому как мы подходим к этой проблеме, становимся мы созависимыми: пришел, гад, пьяный! — у меня все трясется, видеть не хочу! Какая злоба подымается. А вот если мы вспомним простые слова евангельские, там сказано: потому не дается, что молитесь зло. Совершенно верно. Однажды у Порфирия Кавсокаливита я прочитала такие наставления, которые, поверьте, я не сразу поняла, я возвращалась к ним ну в течение достаточно длительного времени. И потом я поняла. Он сказал простые слова: когда вы молитесь — об обидчике, о болящем, о том, кто создает такие трудности с вами общежития — молитесь за себя. Я не могла понять, что это значит: молиться за себя? А потом поняла: молиться за себя — что это мне дай силы, это мне дай любовь, чтобы я молилась за этого алкаша, а я молилась действительно за себя. Потому что в молитве я проявлена. Вот тогда слова евангельские стали совершенно очевидны: вот в чем наша злость — мы молимся, а внутри нас все равно звучит мотивчик, как червячок: ну исправь же ты его, ну исправь же ты его, больше не могу! — а слова какие: сил нет у меня, да? А сил Господь дает обязательно ровно столько, сколько вы понесете. Свыше сил нет ничего, свыше сил не дается. В лесу в этом году я пошла за ягодами, и мою любимую собаку посадила в машину, мы поехали. Казалось бы, вот черничник, а места хорошо знаю. Бросаю машину где-то в полутора километрах, и иду за ягодами, собираю ягоды. И вдруг моя любимая собака фокстерьер Окси Джи линяет куда-то. Ну я думаю: я все здесь знаю, ничего, не заблужусь. Но кустик за кустик, ягодку за ягодкой — и я поняла, встала вертикально, и понимаю: солнца нет, собаки нет, и где я нахожусь, ориентира нет. А леса у нас, вы понимаете сами, дремучие — это леса муромские, владимирские, богатые леса. Направо пойдешь — не туда придешь, налево — тоже не туда. Ну куда же идти? И я начала молиться. И вы знаете, я так ясно почувствовала, что я слышна, что я слышна, что мои молитвы принимают. Но я-то жду, что сейчас придет собака Окся, которая прекрасный поводырь, я жду, что она придет, сейчас вот появится из-за куста. Я жду, что она придет, но она не приходит. А помысел приходит: ну поверни голову вправо, поверни, смотри. Смотрю — что такое, вот, да, кажется, там тоже были какие-то кустики, пойду-ка я к ним. А все продолжаю кричать: «Окси, ко мне!» Только лес эхом отвечает. Вдруг где-то там, далеко, слышу голос, и собака лает. Я кричу: «Скажите, около вас не фокстерьер? — Нет, около меня черная собака, — ответил. — А ваша собака в полутора километрах сторожит вашу недвижимость». Ну вот о чем я хотела сказать? Что мы все время ждем своего решения. Своего решения. А ведь решение было дано правильное: посмотри. Я посмотрела, и я узнала то место, где начинается эта тропа. И я вышла. Но я наломала березовых веник, чтобы Оксю хлестануть. Она поняла все, быстренько нырнула под машину, и не удалось ее вразумить и так далее и тому подобное. Вот в этом вся беда: мы все время ждем и диктуем. Мы не умеем ждать не своего, а Божиего. Вот в этом вся разница. Мы не умеем уповать. Да, можно положить больного в клинику, где его, может быть, и вылечат. Но это вылечивание без его воли, без его желания, без его стремления, оно будет иметь очень маленький диапазон временной. Ну ремиссия будет до первого друга, до первой возможности — он будет держаться, мучиться, но ведь это мучение закончится очень быстро. А ведь важно только одно сказать: Ты меня держи. Один человек, который был одержим этим недугом и страдал от него, и работу потерял, и все потерял. И вот он приходит к батюшке и говорит: батюшка, давайте, такой есть чин отречения, и у него даже сроки ставятся. Я отрекусь вот от вина, я зарекаюсь пить вино. Да, это очень серьезно, это действительно очень серьезно, когда над ним читается молитва особенная, и это не кодирование. Кодирование — это, запомните, — психоэмоциональная процедура, не более. А здесь ты должен свою волю вот подчинить — ты даешь слово Богу. И когда он сказал: вот батюшка, ну хотя бы на два года. А батюшка в ответ говорит: нет, давай-ка на три месяца сначала. Вот, видите, малыми шажками, но большой верой.
К. Мацан
— Татьяна Владимировна Воробьева, детский психолог высшей категории, сегодня с нами и с вами в программе «Светлый вечер». Я как-то с упорством, достойным, может быть, лучшего применения, но все-таки буду свою линию дальше гнуть. Вот в каком смысле. Мучаясь вопросом о том, а насколько исполнимо то, что вы говорите, скольких сил это требует и как на практике вот так жить и так мыслить, как вы предлагаете, я вот на что обращаю внимание. На наш вопрос отвечая, вы переводите разговор вполне осознанно в плоскость, ну скажем так, духовной жизни — вы говорите о молитвах, вы говорите о тех истинах, которые можно почерпнуть в церковном Предании. Значит ли это, что без, собственно говоря, церковной духовной жизни вот те проблемы, о которых мы говорим, не решаются? И значит ли это, что человек, который не является церковным, не может вот выхода найти? И это, скажем так, первый вопрос. А второй вопрос — это связано, получается, с темой, о которой мы часто говорим: когда в церковь, когда к психологу? И может ли так быть, что человек сталкивается с проблемой — я сейчас не про пьющих мужей, а про любую проблему своих хотений, своей неудовлетворенностью жизнью, — там друг, например, или близкий. И, с одной стороны, в такой ситуации хочется сказать: ну друг, брат, разберись, начни с духовной жизни со своей, вот, может быть, здесь начать искать. Так думается. Но тут же ожидаешь ответ: да нет, ну что ты мне задвигаешь тут про Бога сейчас опять? Надо идти к психологу, надо разбираться с простыми вещами. Вот что вы обо всем этом думаете?
Т. Воробьева
— Давайте по первому вопросу начнем. Да, человек воцерковленный или не воцерковленный — вот такая альтернатива, что если воцерковленный — то он вылезет, а невоцерковленный — не вылезет. Нет, это неправильное рассуждение. Он все равно Божий человек, и нет человека на этой земле не Божиего. Ну нет такого человека. А следовательно, каждому дано найти свои пути. Только бы задумался об этом. Только бы задумался об этом. Вот здесь хотение перестать мучить ближних, перестать гробить свое здоровье — даже с позиции здорового эгоцентризма. Хотя здорового эгоцентризма не существует, он больная вещь — это душевная олигофрения, душевное слабоумие. Но тем не менее хотя бы с позиции своего эгоизма: скажем, продлить свою жизнь, почему же нет? Он найдет свои мотивы. Мы, помните, начали говорить о душе, что душа состоит из чувств. А потом? Разумный ум, который объясняет, почему ты это проживаешь, для чего ты это проживаешь. Разумный ум — это не аспирантура, это не докторская диссертация — это простой разумный ум, который характеризуется совестью, стыдом и так далее. Вот понимаете, если разумный ум не включается: ну почему ты это делаешь? Вот к чему это ведет? Почему с тобой это происходит? То есть пока человек не отвечает на эти вопросы, вот здесь не стоит обязательности: он должен быть верующим. Ну, конечно, нет. Это как сегрегация: если неверующий — значит все, туда ему...
К. Мацан
— В сад.
Т. Воробьева
— Туда, да, ему и дорога. Нет, конечно, что вы. Ведь Господь всех сотворил, чтобы в разум истины прийти. Как придет он, когда придет — может быть, перед гробовой доской — мы не знаем, это его путь, это его жизнь, это его страдание, это его боль. Он будет идти своей болью, своим страданием. Важно, к чему он придет. Поняв свои чувства, поняв то, что он проживает, захотев однажды на них действительно посмотреть с позиции своего «я» — кто я? что я? — он принимает решения. Вот тут он принимает решения. Вот вершина человеческой личности — эмоционально-волевой контроль: чувства, разум, воля. В психологии — светская психология, академическая психология — это эмоционально-аффективная сфера, когнитивная сфера, эмоционально-волевой контроль. Но даже там это выстроено четко так, иерархически. Нельзя, получив чувства — а они часто являются именно двигателем всего того, что мы делаем — мотивации, не разобрав их: почему с мной это происходит, почему я опять нажрался, напился, почем я опять оскотинился, для чего мне это дано? Ну дано, наверное, для того чтобы ты разумом понял и сказал: зачем я это делаю? Может быть, да, инстинкт самосохранения заговорил в тебе. Разве здесь написано: ты должен идти в церковь? Нет, не написано. У него свой путь, он пойдет своим путем. Хорошо, чтобы он пришел, но он будет жить так, как он будет жить. И никого ты не возьмешь за руки и не приведешь в храм. Я просто говорю о том, рассуждая о себе, рассуждая о своем понимании, а не навязывая ни в коей мере теорию такого фетиша: вот надо — нет, это очень опасно. Потому что, возьмемся за руки друзья и шагнем все — нет. Вера — это не шагнем все. Это либо дано, либо придет, а либо не придет. Но это уже не наша воля, так сказать. Это ответ на первый вопрос: всякий человек творение Божие. Только благодаря Богу он появился на этот свет. Не было бы воли Божией, он бы на этом свете не был. А потому Господь будет стучаться к нему, будет стучаться к непонимающему человеку, но будет стучаться к нему и скорбями, и болезнями, и уходом жены, и прочее, и прочее. Даст ему прожить весь ад того, что он сам делает — ведь он сам это делает, он сам хочет, он сам выбирает. Вот поэтому дайте человеку, действительно, не познав, действительно очень трудно. Поэтому, познав, он будет выбирать решение. То решение, которое ляжет в основу либо гибели, либо спасения, либо изменения, либо веры — все может быть, мы не знаем, какими путями он придет к вере. Второй вопрос, Константин, пожалуйста, еще напомните мне, потому что мы ушли на первый.
К. Мацан
— Ну второй вытекающий из первого был, к той часто обсуждаемой теме: когда обращаться к психологу, когда, ну если угодно, к священнику и духовной жизни?
Т. Воробьева
— Я хочу сказать, помните, опять слова апостола Павла: с иудеем я был иудеем, с эллином я был эллином. Вот здесь с кем вы разговариваете: разговариваете с человеком мирским — значит, вы будет разговаривать с позиции светской психологии. Но законы-то ее не отменяются, правда. Вы помните, сказали: чувства, разум, воля. Поэтому вы начнете работать: помогать человеку увидеть свои чувства, понять, почему он их проживает, они ему дают жизнь или они его приводят к гибели. Какое чувство, например, страха? У вас он черный, у Анны фиолетовый, у меня оно, может быть, будет коричневым. У Врубеля, помните, было черно-фиолетовым и так далее. У каждого будет цвет. Но это ведь чувство — это что? А это энергии, эмоция, да, аффект — это энергетические позиции, значит, энергетические единицы измерения. Коль это энергия, то это вектор направленный. Если я не люблю Иванова, и он мне гадит, я прихожу к психологу и говорю: вы знаете, ненавижу Иванова! Вот он мне мешает! Ну так вот Иванов точно также испытываете это чувство к вам. И очень трудно ждать, что Иванов скажет, что я так люблю Петрову — нет, он не скажет. Он скажет: я также ее не люблю, эту Петрову. Итак, чувства, их окрашенность. Далее — их мобильность, их амплитуда, их векторная направленность — это все то, что не исчезает. Закон энергии мы знаем: она аккумулируется, она может сублимироваться, но она не исчезает. Вот поэтмоу либо над нами тучи черные, и в дом входишь, там невозможно находиться — что случилось в нашем доме, что у нас происходит, мы все это понимаем. Так вот, мы и начинаем, как светский психолог, помочь человеку разобраться в качестве его чувств. А самое главное, опять для светского человека, что ведь важно, мотив его: жить хочется, правда? И жить хорошо. А не жить и болеть и не хочется. Ну так вот и давайте мы решаем: черные чувства, они дают эту энергию, она созидающая или она разрушающая психосоматика — опять вспомнили, правда? Конечно, разрушающая. То есть вы хотите заболеть, вы сами от себя отбираете. Вот давайте мы с вами откроем дневничок и начнем: каждое утро, день и вечер — какие чувства превалировали утром, днем и вечером. А потом подведем итог: я сегодня прибавляла себе жизни или я ее точно убавляла. Вот для светского человека. То есть со светским человеком вы будет говорить как светский психолог обязательно. С православным человеком — вы будет православным человеком обязательно. А в основе, конечно, стоит ваше знание, умение, навыки и ваша убежденность. Без этого ничего не получится.
А. Леонтьева
— Я хочу сказать, что мы вот с Костей обсуждали как-то программу, вы упомянули программу «12 шагов», где первый шаг там перепоручить свою жизнь Богу...
Т. Воробьева
— Первый шаг.
А. Леонтьева
— И работать со своими зависимостями. А у меня сейчас есть такой юный собеседник, с которым мы все время дискутируем: есть Бог — нет Бога. И мы очень, у него очень смешные аргументы, но у меня теперь появился еще один аргумент. Я говорю: вот посмотри на бывших вот пьющих людей, вот они перепоручают свою жизнь Богу. И от них отказываются все врачи и психиатры, говорят: у вас такая вот степень этой болезни, что мы не можем вам помочь. А вот они — раз — и выздоравливают. Ну не раз, конечно, это я утрирую, но просто это такое, для меня это чудо какое-то Божие.
Т. Воробьева
— Ну я хочу сказать, о вере ведь не спорят. Это опять слова апостола Павла моего любимого. О вере не спорят. И в спорах не рождается истина. В спорах рождаются свары. Это надо понять. Почему это ответ также Константину на его вопрос. Никогда не спорьте о вере, этого не надо делать. Потому что, я еще раз подчеркиваю: к вере придет человек своим путем. Если должно прийти — он придет. Ну, не дай Бог, не придет. Но это опять принадлежность каждого человека, его душе, так сказать. Поэтому не надо спорить о вере, не надо. Я всегда говорю: о вере надо либо молчать, если не веруешь, либо достойно. А то это опасно. Это как светофор: красный свет зажегся — знаешь: не надо перебегать дорогу, а то вдруг машина выскочит, и жизнь твоя закончится. Вот так обо всем том, что не подлежит спорам ни в коей мере, ни аргументации. Вот такое: мы хотим переубедить там атеистов и прочее — но ведь это в том случае, если атеист мне задал вопрос. И всегда говорю: помните правило одно всегда — опять не мое правило, опять слова, сказанные апостолом Павлом: только на поставленный вопрос есть ответ. Нет вопроса — нет ответа. Спросили — я верующий человек. Почему? Можете привести примеры, как пришли, почему и так далее. А убеждать — нет. У каждого свой путь. И это не инертность.
А. Леонтьева
— Я это записала.
К. Мацан
— Помните, у Высоцкого, кажется: а мы все ищем правильный ответ и не находим нужного вопроса.
Т. Воробьева
— Как хорошо.
А. Леонтьева
— Вот будем в наших программах множить вопросы, в лучшем смысле этого слова. Те вопросы, на которые мы можем поразмышлять в студии, те вопросы, на которые наши радиослушатели могут уже после наших бесед в эфире поразмышлять сами, а ради этого мы и эти беседы записываем. Спасибо огромное за эту сегодняшнюю беседу. Татьяна Владимировна Воробьева не в первый и не в последний раз, Бог даст, по милости Божией, как мы сегодня говорим, в нашей программе не первый раз. В нашей студи «Светлого вечера» также были с вами у микрофонов Анна Леонтьева, я Константин Мацан. Спасибо. До свидания и до новых встреч.
Т. Воробьева
— А я благодарю вас за прекрасные вопросы. За емкие и очень важные и актуальные вопросы, с которыми мы каждый день практически сталкиваемся. Прекрасные вопросы. Благодарю вас.
А. Леонтьева
— Спасибо. Я надеюсь, что мы продолжим. До свидания.
Т. Воробьева
— До свидания.
