Поделиться
У нас в гостях был настоятель храма преподобного Андрея Рублева на Верхней Масловке в Москве священник Владимир Леонов.
Отец Владимир говорил о своем пути к священству, и как на его жизнь повлияли встреча и общение со священником Дмитрием Смирновым. Наш гость рассказал о своем храме, который также благодаря участию отца Дмитрия появился в необычном месте — в Городке художников. Разговор шел о важной роли духовника в жизни христианина, о том, где проходит грань между послушанием духовному отцу и свободной волей человека, а также о том, какие препятствия есть у человека на пути к вере, и что может помочь в их преодолении.
Ведущие: Константин Мацан, Кира Лаврентьева.
К. Мацан
— «Светлый вечер» на радио «Вера». Здравствуйте, дорогие друзья. В студии Кира Лаврентьева —
К. Лаврентьева
— Добрый вечер.
К. Мацан
— И я, Константин Мацан. Сегодня у нас в гостях протоиерей Владимир Леонов, настоятель храма преподобного Андрея Рублева на Верхней Масловке в Москве. Добрый вечер.
Прот. Владимир Леонов
— Добрый вечер.
К. Мацан
— Отец Владимир, в этих беседах, которые мы с Кирой ведем, мы разговариваем со священником о его пути к вере и в вере, о том, какая цепь событий привела к тому, что мужчина дерзает желать, заниматься таким служением — служением алтарю, может быть, самым высоким служением из тех, которое у мужчины под луной может быть. И это, как нам кажется, путь вопросов к себе, путь сомнений, может быть, преодоления чего-то, когда человек вот так развивается в вере и приходит к священству. Но в вашем случае наш сегодняшний разговор хотелось бы построить с одной существенной особенностью и поговорить об отце Димитрии Смирнове, замечательном пастыре, который недавно от нас ушел. И с тех пор не перестают звучать слова в его память, в его честь, слова теплые, светлые, ироничные, радостные, о том, какое значение он имел для очень многих; о том, как он помогал и направлял даже тех, кто не знал его лично, кто не был прихожанами его храмов, которых был не один, а много в Москве. Замечательный, выдающийся, в каком-то смысле гениальный пастырь — это не мои слова, это слова тех, кто о нем в эти дни вспоминает. Насколько мы знаем, и в вашей судьбе, в священнической в том числе, он сыграл далеко не последнюю роль. Как это было, можете рассказать? Как вы познакомились, и какое значение это знакомство сыграло для вас?
Прот. Владимир Леонов
— Да, совершенно верно. На моем пути к вере и к священству отец Димитрий сыграл решающую роль. Мы с ним познакомились еще в 1985-м году. И фактически с тех пор вся моя жизнь проходила, можно сказать, в сфере его влияния, проходила рядом с ним. Поэтому, конечно, его кончина и для меня в том числе, как и для тысяч других людей, невосполнимая потеря. И можно сказать, что для меня начинается какой-то новый этап жизни. Не знаю, каким он будет.
К. Мацан
— Вы до программы успели нам рассказать, что с отцом Димитрием вы познакомились молодым человеком.
Прот. Владимир Леонов
— Да, совершенно верно.
К. Мацан
— Вы учились в институте, 1985-й год. А отца Димитрия рукоположили в 1979-м. К тому моменту он ещё в каком-то смысле молодой священник. Что это было за знакомство? Как он вам помог?
Прот. Владимир Леонов
— Совершенно верно, я тогда только окончил школу и поступил в МГУ на физический факультет. И, конечно, какая-то совершенно новая жизнь началась, наверное, как и у многих людей наступает, когда они поступают в институт, выходят из школы. Я был, конечно, очарован университетом и очень нравилось мне то, что там преподают. И я с увлечением занимался наукой, мечтал стать ученым. И вот действительно такой для меня странный произошел эпизод. Моя преподавательница по английскому языку, Елена Александровна, как сейчас помню этот день — это был октябрь, только недавно мы начали учиться. И вдруг после окончания занятий она подходит ко мне и говорит: «Знаешь, я сегодня иду в церковь. Ты хочешь пойти со мной?» И, наверное, этот вопрос меня обескуражил. Наверное, ничего более далекого от моего тогдашнего состояния невозможно было мне задать.
К. Мацан
— Провокационный вопрос даже для 1985-го года.
Прот. Владимир Леонов
— Но в ее устах он был искренний. И потом я убедился, придя к отцу Димитрию, что в его приходе существует целая колония, то есть Елена Александровна действительно много людей привела к отцу Димитрию. Она считала, что в ее жизни это огромное счастье, что она знает отца Димитрия. Она хотела этой радостью со всеми поделиться. И я оказался в их числе. Почему она именно ко мне из нашей группы обратилась — для меня это было загадкой. То есть я до сих пор размышляю над теми временами и, конечно, многое для меня непонятное иначе как Промыслом Божьим не объяснишь.
К. Мацан
— А как дальше складывались ваши отношения с отцом Димитрием? Вы стали его прихожанином? Вы стали через общение с ним и его храмом воцерковляться?
Прот. Владимир Леонов
— Да, совершенно верно. Кстати, Елена Александровна жила в Беляево, отец Димитрий служил в Алтуфьево, то есть это было ровно через всю Москву. Я жил в Чертаново, поэтому когда отец Димитрий служил в Алтуфьево, а тогда еще станции метро «Алтуфьево» не было, и когда отец Димитрий служил на ранней Литургии, которая в 7 утра начиналась, то мне нужно было, чтобы попасть туда, идти на первый поезд метро. Мы доезжали до «Медведково», а оттуда ехали на троллейбусе, и то я уже приходил не к началу службы. Но сначала, действительно, во многом я ходил из-за Елены Александровны, то есть она мне была очень интересна. Она была очень яркий, необычный человек, очень культурный, она мне открыла тот мир, который для меня был до этого сокрыт. Потому что Православие — это не только возможность молитвы, это действительно целый мир, это глубокая культура, это совершенно особый образ жизни, который, конечно, в советское время был во многом утерян.
К. Мацан
— Вы знаете, сейчас публикуется много фотографий отца Димитрия тех времен — молодого священника. И недавно у нас на радио была программа с его племянником Михаилом Смирновым, композитором, который такую мысль высказал, что отец Димитрий не то что был таким хиппи, не в прямом смысле, а как бы он был из среды художников, скульпторов. И он в этом смысле был таким творческим человеком, с которым, — почему на это обращаешь внимание, — с которым как будто бы, как будто бы мало общего имеет сегодняшний облик отца Димитрия, которого мы знаем: такого представителя церковной культуры, некоторой глубокой, здоровой патриархальности. А как вы ощущаете, и вправду какая-то разница была между тем, каким тогда был отец Димитрий и каким он стал с возрастом? Вот как он для вас менялся? — как пастырь, собеседник, друг.
Прот. Владимир Леонов
— Конечно, любой человек меняется с течением жизни. Как пословица говорит, что тот, кто в 17 лет не революционер, тот не имеет сердца, а тот, кто в 40 не консерватор, тот не имеет ума. Но я бы сказал, что сердцевина, суть отца Димитрия совершенно не изменилась, хотя, конечно, какие-то внешние черты поменялись. Понятно, что одно дело быть молодым священником, полным энергии, а он был необычайно энергичным человеком, это видели все прихожане, которые его знали еще тогда, когда он служил в Алтуфьево. И в последние годы, когда было просто больно видеть, когда даже из машины ему было трудно выйти, когда здоровье его уже подводило. Разумеется, человек по-другому себя ведет, это вполне объяснимо.
К. Мацан
— Вот из тех времен, что самое яркое у вас в памяти осталось? Вот этот приход в Алтуфьево, вы — молодой человек. Отец Димитрий — какой он? Вот что у вас в первую очередь в памяти всплывает, когда вы об этом вспоминаете?
К. Лаврентьева
— Ведь вам действительно посчастливилось увидеть первым священником в своей жизни протоиерея Димитрия Смирнова.
Прот. Владимир Леонов
— Да, это был первый священник, которого я увидел. И действительно первые 18 лет своей жизни я провел, абсолютно не думая о церкви, никак не общаясь со священниками, не посещая православные храмы, хотя я был крещен в возрасте одного года. Это действительно было некое чудо. Но меня, если позволите, я бы сказал, что меня поражало именно отношение моей учительницы Елены Александровны. Если вернуться к ней, я хочу еще несколько слов о ней сказать, потому что она тоже в этом смысле сыграла такую апостольскую роль в моей жизни и меня в вере родила. Она, будучи гораздо старше его по возрасту, но тем не менее она относилась к нему, как к отцу, она перед ним преклонялась. При этом она все время подчеркивала, что он человек необычайно веселый, необычайно умный, необычайно жизнерадостный, что тоже, может быть, во многом противоречило тому стереотипу того, каким бывает священник. И ее такое послушание отцу Димитрию для меня, конечно, было очень поразительным. Наверное, это было одно из самых сильных впечатлений моей молодости. Но я еще раз хотел бы подчеркнуть, что до 1990-го года я общался с отцом Димитрием нечасто, может быть, к сожалению. Не знаю, всё промыслительно. Я ходил в основном ради нее. Меня забрали в армию — я успел послужить. В 1990-м году всё поменялось, как раз когда открылся храм Митрофана Воронежского. И это тоже для меня было поразительно, потому что как раз тогда, вернувшись из армии, я еще сильнее увлекся наукой, мне хотелось стать ученым, я поступил на физфаке на ту кафедру, на которую мечтал. Мы с моим другом пошли в математический институт, чтобы там искать себе научных руководителей и заниматься наукой. И вот как раз в январе мы прошли такой серьезный экзамен, нас взяли. И я ходил, как на крыльях летал, я был прямо счастлив. Нам дали задание прочитать много книг по физике, чтобы войти в тему. И как раз я только приступил, и вот буквально через неделю после этого прихожу на Всенощную в Алтуфьево. Подходит ко мне Валентина Николаевна, покойная, Царство ей Небесное, которая стояла за ящиком, и говорит: «Ты знаешь, что отцу Димитрию дали новый храм? Так что давай приходи, там нужны руки». И так мы попали в храм святого Митрофана Воронежского. И в одночасье вся моя жизнь перевернулась. И вот с тех пор я действительно уже вошел в Церковь.
К. Лаврентьева
— Отец Владимир, вы упомянули термин «родила в вере». Что такое было для вас родиться в вере? Ведь мы знаем, что вера не зиждется на чудесах, не зиждется только лишь на ощущениях. Но в то же время она и не выстраивается на каком-то математическом точном умственном знании. На чем строилась тогда ваша лестница к вере?
Прот. Владимир Леонов
— Если говорить о выражении «родила в вере», мне все время вспоминаются слова апостола Павла, наверное, они могут стать определением. Когда он говорит, обращаясь к своим чадам, что «я вас родил во Христе Иисусе благовестованием». И это действительно определение духовного отца, которое, кстати, отец Димитрий часто использовал. Потому что люди иногда размышляют, пытаются проводить разницу, кто такой духовник, кто такой духовный отец. Поэтому чудеса, наверное, чудеса иногда и не очень нужны, главное, что было в них — это какой-то особый образ жизни, особое мировоззрение. То есть, как иногда и говорят, что для того чтобы прийти к вере, надо увидеть по-настоящему верующего человека, увидеть на его лице сияние вечной жизни. Именно как раз это я и увидел на лице отца Димитрия и на лице Елены Александровны.
К. Лаврентьева
— Протоиерей Владимир Леонов, настоятель храма преподобного Андрея Рублева на Верхней Масловке. У микрофона мой коллега Константин Мацан и я, Кира Лаврентьева.
К. Мацан
— Вы сказали, произнесли эту фразу знаменитую, что никто никогда бы не стал верующим, если бы «не увидел в глазах другого сияние вечной жизни». Как важен пример. И мы сегодня говорим о вашем пути к священству и нередко, когда мы со священниками об этом разговариваем, выясняется, что одним из важных этапов на этом пути было именно знакомство со священником, который явил бы образ. Возникает такая увлеченность, которую, наверное, совсем грубо можно назвать «я хочу быть, как он, я хочу так же». Какой в этом смысле образ для вас явил отец Димитрий, и что вас заразило, почему вы тоже захотели в какой-то момент быть священником?
Прот. Владимир Леонов
— Во-первых, я бы шире сказал, что не только в глазах священника, но вообще в глазах любого человека можно увидеть это сияние вечной жизни. А во-вторых, конечно....
К. Мацан
— Я имею в виду, что при этом не все мужчины дерзают хотеть быть священниками, а кто-то хочет свою жизнь именно с этим связать.
Прот. Владимир Леонов
— В том-то и дело, что если говорить о том, чтобы быть, как отец Димитрий, то, конечно, мне такой мысли даже никогда не приходило — быть, как он. Я просто понимал, что это невозможно, недостижимо, что это человек уникальных талантов и возможностей, способностей. Поэтому, скорее, я смотрел на него с восхищением, понимая, что никогда такого человека я раньше в жизни не встречал. Подражать ему мне менее всего хотелось бы. Кстати, об этом говорили на приходе, что многие духовные дети даже в мелочах начинают вести себя так же, как отец Димитрий, копируют его, так же, как дети часто копируют своего отца или мать.
К. Мацан
— Но, как он, это означает... По крайней мере, я этот вопрос задавал не в смысле, что я хочу быть таким же знаменитым, таким же...
Прот. Владимир Леонов
— Делать то же, что делает он. Не в знаменитости дело, а в том, как он это делает.
К. Мацан
— То есть он делает дело, которым он меня заразил, и я тоже хочу к этому делу приобщиться и идти своим путем в этом деле. Но мы же еще не знаем, во что мы вступаем. И кто-то нам показывает, а вот это бывает так — и это оказывается либо привлекательным, либо нет. Вот вам это оказалось привлекательным. Чем он вас уловил, если угодно?
Прот. Владимир Леонов
— Наверное, если продолжить разговор о моей жизни, я думаю, что вы разговор в это русло вы вопрос направляете?
К. Мацан
— Да.
Прот. Владимир Леонов
— Действительно, в 1990-м году, с приходом в этот разрушенный храм Митрофана Воронежского, закончилась моя научная карьера, и закончились мои мечты о занятиях наукой, и закончилось мое увлечение физикой. И, как я потом понимал, что я выбрал себе такое направление теоретической физики, у меня была специализация: квантовая теория поля — это стык квантовой механики и теории относительности. Это было некое оправдание жизни, поиск смысла жизни. И это, наверное, было именно потому, что я тогда не был человеком верующим, то есть я в науке искал ответы на вопросы жизни. И вот когда я увидел, что есть православная вера, которая дает гораздо более простые ответы на эти вопросы и главное, что есть люди, которые в своей жизни эту веру реализуют, то у меня вдруг резко интерес к науке пропал. И мы начали работать над восстановлением храма святого Митрофана. Он был действительно в ужасном состоянии. Я стал приходить в свободное время. И я помню, что как раз приближались летние каникулы и отец Димитрий, который, кстати, тоже часто работал сам, своими руками таскал кирпичи, разбирал мусор и так далее, он вдруг подходит ко мне и говорит: «Устраивайся к нам на работу. Летом у тебя каникулы будут, давай, будешь нашим сотрудником». И я опять же стал отказываться: «Я могу и так приходить. Зачем мне это нужно?» Он говорит: «Нет, давай устраивайся, я тебя благословляю. Будем тебе деньги платить». Что, конечно, в то время, когда я был бедным студентом.... Вот так началась моя трудовая деятельность в храме Митрофана Воронежского. Я до сих пор храню этот трудовой договор, где написано, что мне дали лопату и перчатки и провели инструктаж, и я оказался разнорабочим. И всё лето 1990-го года я работал на восстановлении храма Митрофана Воронежского. И меня так это увлекло, что одновременно я там стал сторожем тоже работать. Поэтому днем я работал на стройке, а ночью часто сторожил храм. И это, конечно, дало удивительную возможность общения с отцом Димитрием, потому что он, когда там служил, часто оставался ночевать. И бывали часто такие времена, когда мы с ним там вдвоем оставались, и можно было посмотреть на него, что называется, не только на службе, а именно в быту. И даже какие-то обычные бытовые проявления во многом были удивительные. И можно было многому научиться, глядя на него и общаясь с ним.
К. Лаврентьева
— Отец Владимир, в ходе нашей сегодняшней беседы становится очевидным, что путь к священству не был для вас чем-то логичным, четко выстроенным, предполагаемым, предсказуемым.
Прот. Владимир Леонов
— Я как раз к этому стараюсь подойти, может быть, очень долго. На самом деле, я никогда не хотел стать священником, наоборот, эта мысль меня всегда страшила и ошарашивала. И я даже не мог себя представить в роли священника. Хотя, конечно, мне очень хотелось быть в Церкви. Поэтому, как сейчас помню, когда закончилось это удивительное лето работы на стройке по восстановлению храма Митрофана Воронежского, то я пришел к отцу Димитрию, когда уже наступил сентябрь, и говорю: «Батюшка, а может быть, вы меня благословите бросить университет, зачем мне туда идти? Никакого желания нету». Он на меня посмотрел так и говорит: «Ты что, с ума сошел? Иди, чтобы я больше таких вопросов не слышал». Но тем не менее я ходил туда во многом уже по послушанию, в свободное время продолжая приезжать в храм, работая сторожем и выполняя какие-то подсобные работы. И у меня было только одно желание, я действительно нашел то, что искал, нашел именно в общении в храме, — мне просто хотелось быть в храме. Я никогда даже не думал и не мечтал о том, чтобы быть священником.
К. Лаврентьева
— В свете этого мой вопрос наверняка приобретает еще более глубокий смысл, дерзновенно на это надеюсь. Вы человек науки, вы человек, который долгое время не ходил в храм, человек, который ставил перед собой совершенно другие цели в жизни и видел свой жизненный путь в совершенно ином свете. И здесь с вами происходит ряд чудесных событий, после которых вы сначала становитесь верующим христианином, затем прихожанином храма, где служил протоиерей Димитрий Смирнов. И затем вы становитесь священником. По-моему, протоиерей Алексей Уминский в одном из своих высказываний сказал мысль о том, что человек на каком-то жизненном этапе встречается с Богом, и этот момент он должен запомнить, чтобы каждый раз во время жизненных бурь, духовных кризисов возвращаться к этой вехе своей жизни, как к некому острову, на котором можно балансировать. Были ли у вас вот такие жизненные столпы веры, когда вы действительно укрепились в своем христианском мировоззрении и к которым вы возвращались в течение вашей жизни, когда становилось трудно?
Прот. Владимир Леонов
— Наверное, я бы немножко по-другому сказал. Таких явных чудес не было, хотя действительно, что очень важно, что я начал ощущать помощь Божью. Что это не просто какие-то пустые слова. Как когда Господь часто говорит «не бойтесь», и ты вдруг понимаешь, что какой-то важный эпизод в твоей жизни, и ты не знаешь, как поступить, не знаешь, откуда получить помощь. И вдруг совершенно, ну это вполне можно назвать, что чудесным образом всё решается, и ты понимаешь, что это Господь тебе помог. И в том числе, конечно, я очень остро ощущал силу молитв отца Димитрия и его помощь, может, не столько физическую. Сейчас я читал воспоминания о нем уже многих людей, что отец Димитрий даже физически защитил. Но я все время чувствовал, конечно, его духовную защиту и поддержку.
К. Лаврентьева
— Почему я это спрашиваю — я объясню. Люди с атеистическим мировоззрением или агностики, с которым довольно часто беседуют гости в программе «Не верю!» на телеканале «Спас», очень много христианских каких-то убеждений и ощущений списывают на мозг: что мозг воспроизводит это, мозг воспроизводит то. Что бы вы ответили им, если бы вам сказали: «Ну, мало ли что это было — неофитство, эмоции, еще что-то»? Ведь наверняка за этим стоит глубина, которая неподвластна никаким словам. Но все же, если бы вы могли ответить на этот вопрос, каким бы был этот ответ?
Прот. Владимир Леонов
— Мне всегда трудно спорить с неверующими, с агностиками, поэтому я этого избегаю. На мой взгляд, наоборот, здесь как раз не мозг, а, скорее, какие-то более глубинные слои нашего естества в этом участвуют. И это невозможно выразить словами. Я часто вспоминаю евангельское высказывание Господа, когда Он сказал: «Ты утаил сие от мудрых и разумных и открыл то младенцам». И я в своей жизни, конечно, часто с этим сталкиваюсь: умнейший человек не понимает каких-то вещей, которые простым и неграмотным людям совершенно очевидны.
К. Мацан
— Протоиерей Владимир Леонов, настоятель храма преподобного Андрея Рублева на Верхней Масловке, сегодня с нами и с вами в программе «Светлый вечер». В студии моя коллега Кира Лаврентьева и я, Константин Мацан. Мы вернемся к вам буквально через минуту, не переключайтесь.
К. Лаврентьева
— «Светлый вечер» на радио «Вера». Еще раз здравствуйте, уважаемые радиослушатели. В этом часе у нас в гостях протоиерей Владимир Леонов, настоятель храма преподобного Андрея Рублева на Верхней Масловке. С вами Константин Мацан и Кира Лаврентьева.
К. Мацан
— В прошлой части программы вы сказали о том, что в институте занимались наукой, физикой поля, и что это именно теоретическая физика, которая осмысляет Вселенную, ее устройство.
Прот. Владимир Леонов
— Во многом, да.
К. Мацан
— То есть это в каком-то смысле такая теория всего, самой сути, самой сути мира. И это в каком-то смысле было для вас, может быть, таким квазирелигиозным поиском ответа на вопрос о смысле жизни. И потом вы сказали, что обнаружили, что вера, Православие дают намного более простые ответы на эти вопросы.
Прот. Владимир Леонов
— Да, совершенно верно.
К. Мацан
— И тут, с одной стороны, думаю, я понимаю, о чем вы говорите: такие ответы менее громоздкие, чем то, что может дать наука. А, с другой стороны, в чем их простота? Если бы они были совсем простыми, было бы так просто быть христианином, жить по вере и спасаться, грубо говоря. Вот что это были за ответы, которые вы нашли в вере? Какие они? Как бы вы их сформулировали: как вы их тогда формулировали и как сейчас могли бы сформулировать, в нашей беседе? И настолько ли они простые?
Прот. Владимир Леонов
— Во-первых, я понял, что есть Бог. И что Он не просто есть, а Он участвует в нашей жизни, и что Он нас любит. И что Сын Божий пришел на землю, что Христос воскрес и дал нам вечную жизнь, и что это дает смысл нашему бытию, потому что, наверное, любой человек задумывается над тем, зачем мы живем и как прожить так, чтобы это действительно было не напрасно; каков итог наших трудов и для чего мы всё это делаем. Да, мне до этого казалось, что достойный способ прожить жизнь — это изучить устройство мироздания, понять, как устроен наш мир, наша Вселенная. Потом я понял, что Евангелие показывает нам несколько иную цель, и я пошел к этой цели.
К. Мацан
— А какая это цель, что это за цель? Вот человек, который нас сейчас слушает, он, может быть, не понимает или думает: а как в Евангелии при всем том разнообразии, о чем Евангелие говорит, формулируется цель?
Прот. Владимир Леонов
— Я говорю о каких-то очевидных вещах. Я думаю, что человек верующий меня прекрасно понимает, а человек неверующий, наверное, действительно усомнится.
К. Лаврентьева
— У нас многие из радиослушателей на пороге веры, поэтому очень важно понять, какая цель....
Прот. Владимир Леонов
— Об этом говорить можно очень долго. Но, наверное, прежде всего надо Евангелие изучать. Там как раз говорится о том, как человеку жить и что ему делать.
К. Мацан
— А вы помните, как и в связи с чем вы, скажем так, прочитали Евангелие в первый раз осмысленно? Вот не просто прочитали, а когда, что называется, в сердце ударил какой-то эпизод, какие-то слова, какая-то мысль, после которой, что называется, невозможно оставаться прежним.
Прот. Владимир Леонов
— Да. Кстати, если к этому возвращаться, то, действительно, скорее, это в трактовке отца Димитрия, в его лекциях, как сказала Кира, хотя это были проповеди. Но он так читал проповеди, что они воспринимались как лекции, многие записывали. Это был целый университет. Конечно, проповедь священника всегда о Евангелии в первую очередь. Слова Евангелия именно отец Димитрий мне растолковал. И в этом тоже проявляется его духовное отцовство. Например, моя бабушка тоже была верующей, у нее было Евангелие. Я помню, что когда я к ней приезжал, у нее стояла икона дома. И Библию я пытался читать, когда мне было лет 15 или 16, но как-то не шло. И только когда я стал ходить в храм и слушать отца Димитрия...
К. Мацан
— А какой эпизод из Евангелия вы вспоминаете в этом смысле? В первую очередь? Мы этот вопрос часто задаем гостям, хотя давно уже его не практиковали с Кирой. Есть ли у вас любимый эпизод, который особенно важен?
Прот. Владимир Леонов
— Да. Может, любимый не то слово, но если вы спрашиваете об этом, о моем пути к священству, то мы понимаем, что ничего не бывает случайным. Меня, конечно, поразило, то, как меня рукополагали в диаконы и в священники, это было почти в один и тот же день, с интервалом в один год. Хиротония и диаконическая и священническая были в воскресный день, и оба раза читалась евангельская притча о богатом и Лазаре. И я думаю, что это некое такое Божье обращение ко мне, и постоянно над этим размышляю.
К. Мацан
— Видимо, это как раз к вопросу о большом смысле жизни, который, по этой притче, просто вынесен за пределы жизни. Можно напомнить нашим слушателям, что это притча о том, как умер богач и умер бедный Лазарь. И богач оказался, совсем огрубляя, в некотором подобии ада. А Лазарь оказался на лоне Авраама, на груди у Авраама, у отца, пророка, который его успокоил, упокоил, утешил и дал ему радость. И после этого богач, страдая, стал просить о том, чтобы его оставшихся братьев и близких на земле предупредили о такой участи, которая ждет того, кто проживает жизнь неправедно. На что ему сказали, что всё известно на земле: есть пророки, и всё сказано. И если до сих пор не поверили никому, то и другим чудесам не поверят. По сути, эта притча о том, ну, я грубо говорю, но мы можем в ней и такой смысл найти, что цель жизни, большой смысл жизни вынесен за пределы земного существования, что где-то будет продолжение. И вот именно в свете этого вечного продолжения все иные дела земли обретают совсем другое звучание и отсеивается нужное от ненужного. Видимо, так?
Прот. Владимир Леонов
— Согласен с вами. И вот вы недавно спрашивали о том, какое для меня в вере было объяснение смысла жизни. Вот, притча о богатом и Лазаре — это вкратце действительно всё, вся философия жизни, всё, что Бог нам открытым текстом рассказал: как нужно жить, что нужно делать и какие бывают последствия. И предсказал о том, что большинство слушающих простые слова не воспримут и не усвоят, к сожалению. Хотя, конечно, как любая евангельская притча, она имеет множество граней, множество различных обертонов, над которыми я постоянно размышляю. Чего стоят хотя бы те слова, когда Авраам говорит богачу, что ты уже всё получил в этой жизни и теперь страдаешь. А Лазарь мучился на земле, а теперь здесь он радуется. И возникает вопрос: можно ли в земной жизни быть счастливым и там тоже наслаждаться, или это какая-то взаимоисключающая вещь?
К. Лаврентьева
— И как бы вы ответили на этот вопрос?
Прот. Владимир Леонов
— Я об этом и думаю на протяжении всей своей жизни. Можно святых отцов читать, толкователей. Но хочется верить, что, с одной стороны, человек в мире всегда будет скорбен. И опять же путь отца Димитрия, если его вспоминать, мы о нем сегодня говорим. С одной стороны, он был человек огромной радости и много ему Господь в жизни дал, с другой стороны, такие скорби на него выпадали. Я думаю, что удел любого талантливого человека, даже некоторые святые так говорят, что мера таланта во многом определяется мерой скорбей, которую мы в этой жизни переносим. И когда талант подлинный, от Бога данный, тем больше скорбей приходится нести — они, так сказать, параллельно сопутствуют этому таланту.
К. Мацан
— Но вот притча о богаче и Лазаре в том числе, видимо, о том смысле и об осмысленности всех земных действий в свете будущей вечной жизни.
Прот. Владимир Леонов
— Да.
К. Мацан
— И вот на этом на этом фоне особенно остро часто звучит вопрос об искусстве, какова цель искусства. И это, что называется, ваша тема, потому вы настоятель храма художников. Его даже так называют неофициально, в статьях пишут «храм художников», храм во имя преподобного Андрея Рублева, великого живописца, иконописца, без которого история изобразительного искусства просто непредставима, без его «Троицы». И ваш храм располагается, мы об этом немножко до эфира успели поговорить, на Верхней Масловке, в городке художников, где в 30-е годы ХХ века появились мастерские, такое место, где художники кучковались. И сегодня там ваш храм. И он появился тоже, если я правильно понимаю, не без участия отца Димитрия. Расскажите об этом.
Прот. Владимир Леонов
— Как я понимаю, началось все с того, что художники, которые живут в городке на Верхней Масловке рядом со стадионом «Динамо», наверное, можно такой ориентир задать, многие из них были прихожанами отца Димитрия. Они обратились к нему в начале 2000-х годов с просьбой поддержать их начинание — построить храм в городке художников. Старожилы говорят даже о том, что у создателей городка художников было такое желание — построить там храм, что он даже архитектурно как бы замыкал этот ансамбль, если бы был построен. Но понятно, что в 30-е годы прошлого века это невозможно было сделать. И вот отец Димитрий это начинание поддержал, и освятил там закладной камень, который до сих пор там стоит, хотя храм был построен, но камень остался, как памятник той эпохи. И теперь решили, что там сделают надпись о том, что этот камень освящен отцом Димитрием. В 2005-м году меня Святейший Патриарх Алексий назначил настоятелем и строителем этого храма, и с тех пор начались наши труды, которые тоже во многом, конечно, с помощью отца Димитрия в конце концов завершились успехом. И я тоже вижу в этом Промысл Божий и очень рад, что мы до его кончины блаженной успели совершить великое освящение храма, которое произошло как раз совсем недавно, 30 сентября этого года (так надолго растянулся процесс строительства). И батюшка, слава Богу, застал это. Это тоже, я надеюсь, будет нашим скромным даром.
К. Мацан
— А как вам кажется, зачем художникам понадобился храм? Понятно, что кому-то хотелось бы, например, чтобы храм был. Но можно к этому поставить вопрос о том, что... Мы часто знаем, что художники служат искусству и видят в этом, может быть, свою какую-то «религию» — в кавычки, конечно, это слово беру. Но это и некоторая проблема, может быть, теоретическая и философская, и поле для миссии, с другой стороны, в этой среде. Вот как вы с этой темой сталкиваетесь?
Прот. Владимир Леонов
— Конечно, храм прежде всего многим из них нужен был, потому что это красота. Ведь православное искусство это необычайная красота: и архитектура православная, и живопись, и иконопись. И они, как люди, которые ценят красоту, они это прекрасно понимали. Но для нас, конечно, это возможность совершать богослужения, вести духовную жизнь. Этот храм в городке художников, но это обычный приходской храм. И, наверное, 90 процентов наших прихожан это обычные люди. Многие из них, кстати, пришли туда за мной, из храма Благовещения, где я прослужил с отцом Димитрием более 20 лет. И, собственно, отец Димитрий так это и видел. То есть разные были цели у разных групп — у художников было желание у себя поближе построить храм, тоже вполне логичное. Как одна замечательная художница говорит: «А у меня из окна теперь виден храм, я могу за две минуты прийти, очень удобно».
К. Мацан
— «А из нашего окна церковь белая видна».
Прот. Владимир Леонов
— У отца Димитрия была задача разгрузить храм Благовещения, который особенно в то время, в нулевые годы, был во многом перегружен, конечно.
К. Лаврентьева
— «Светлый вечер» на радио «Вера», уважаемые радиослушатели. У нас в гостях протоиерей Владимир Леонов, настоятель храма Андрея Рублева на Верхней Масловке. Напоминаем нашим радиослушателям, что вы можете пожертвовать ваши средства на расчетный счет храма Андрея Рублева, настоятелем которого является наш сегодняшний гость — протоиерей Владимир Леонов. Отец Владимир, так получилось, что вы окормляете творческих людей и наверняка в этом есть своя сложность. Мне кажется, что путь творческого человека к Богу все же во многом сложнее, чем человека конкретного, который идет конкретным путем по послушанию — всё четко и ясно. Может быть, я ошибаюсь.
Прот. Владимир Леонов
— Художники бывают непростыми людьми в смысле общения и характеров, но я пытаюсь людей не разделять на творческих и не творческих, на художников и не художников. Вообще, миссия Церкви — всех объединять. И, конечно, для меня в первую очередь важна душа человека, важна та боль, которую он приносит в храм. Но и справедливости ради надо, конечно, заметить, что многие художники, которые живут в городке, люди уже давно воцерковленные, бывают уже целые семьи с такими уже глубокими традициями, они имеют своих духовных отцов, ездят к ним и у них окормляются. Так что тут я свою роль не переоцениваю.
К. Лаврентьева
— Я сегодня много спрашивала у вас о вере, о пути к вере. Мы сегодня много говорили о вашем пути к священству. И, знаете, отче, мне хотелось бы вот о чем спросить. Сейчас такой век, слава Богу, благословенный, когда мы можем говорить по радио, по телевидению о вере, мы можем рассуждать и спрашивать о Боге, о высоких духовных смыслах. Информация в доступе и люди больше не прячутся. И больше не гонимы за веру, за Христа во всяком случае, в нашей стране. Мы похожи на христиан, которые приникли к сундуку с сокровищами, который открылся и там много разных жемчужин, бриллиантов, можно рассмотреть что-то, может быть, и взять себе что-то, просто разглядывать и наслаждаться этим. И, на мой взгляд, тут есть некий риск в какой-то момент насытиться этими сокровищами, может быть. И привыкнуть к тому, что вера всегда с тобой, храмы всегда открыты. Забыть о том, что еще два-три десятилетия назад за веру можно было лишиться работы, еды, дома и вообще свободной жизни. Как в нынешнее время углубиться: не уходить только в разговоры, в ощущения, в обсуждения, в чтение? Всё это очень полезно и нужно, но все же, как, на ваш взгляд, уйти в глубь себя, посадить ростки веры настолько основательно, чтобы они не поколебались, если вдруг когда-нибудь нам придется эту веру проверить на деле?
Прот. Владимир Леонов
— Да, вопрос такой многогранный вы, Кира, задали. Я с вами полностью согласен в том, что перед нами открыт сундук с сокровищами. И, наверное, кстати, одна из проблем нашего времени, что люди эти сокровища часто и не ценят, они не хотят их брать, проходят мимо равнодушно, во многом похожие на папуасов, которые всякими стекляшками увлекаются, а настоящие бриллианты не берут. Наверное, это как раз то завещание, которое отец Димитрий тоже оставил, потому что он был человек необычайной церковной культуры, и он ценил, конечно, церковную жизнь во всех ее проявлениях. А если говорить о пути к вере и о пути к Богу, то, конечно, надо всегда помнить, что есть некая духовная жизнь, то есть то, что Бог от нас требует, есть воля Божья в каждом человеке. И, наверное, очень важно пытаться понять, куда Господь меня ведет. Как нас учат святые учителя духовности православные, аскеты, что человек должен начинать с отречения от своей воли, что своеволие, желание исполнять то, что тебе хочется, часто является препятствием на пути к вере. Пока человек этому не научится, ему будет очень трудно в жизни, конечно.
К. Лаврентьева
— Но сейчас такая тенденция, что человек, наоборот, должен прислушиваться к своим чувствам, к своим желаниям. Разглядывать их, рассматривать, искать причины того или иного чувства. Для меня всегда в этом есть конфликт, потому что святые отцы учат очень аккуратно относиться к чувствам и часто даже отстраняться от них.
Прот. Владимир Леонов
— Не доверять себе, своим чувствам.
К. Лаврентьева
— Вот. И вот где эта грань между доверием к себе здоровым и нездоровой рефлексией, которая может привести к печальным последствиям для души?
Прот. Владимир Леонов
— Тут, кстати, очень важно иметь духовника, потому что в этом как раз его функция. Человек не только ему говорит, что он какой-то грех уже совершил, а что он может с ним посоветоваться, открыть ему свою душу, чем он живет, что его волнует, какие у него есть сложности. И с его помощью принять решение. И именно в этом как раз, наверное, и подвиг верующего человека, что если ему духовник скажет: «Сделай так». — «А мне так не хочется», — но я все-таки найду в себе силы и его послушаю. И это иногда бывает больно, об этом, наверное, нужно помнить, потому что многие люди, конечно, не готовы терпеть какую-то боль самоотречения. И поэтому так трудно нам бывает.
К. Лаврентьева
— Так же есть и другая сторона, когда многие священники сейчас говорят о том, что нужно взвешивать все благословения духовника, нужно к себе прислушиваться...
Прот. Владимир Леонов
— Разумеется, конечно.
К. Лаврентьева
— Все же свободная воля есть у нас, и выбор есть у нас. Где опять же границы послушания и собственной свободной воли, дарованной нам Богом?
Прот. Владимир Леонов
— Во многом, наверное, человек это определяет сам. Даже на примере отца Димитрия можно было видеть, что тысячи людей у него окормлялись в разной степени. То есть какие-то люди приходили его просто послушать, какие-то люди решались открыть ему свою душу, какие-то люди открывали свою душу, он им давал советы, но они их не слушали. Я, кстати, иногда продолжаю служить в его храме. Вчера был на службе, и многие его духовные чада приходили, которые действительно каялись и плакали, и говорили: почему же я не слушал то, что батюшка мне говорил? Жалеют об этом. А были такие, которые нашли в себе решимость и исполнили то, что им говорит духовник.
К. Мацан
— А насколько здесь важна, говоря совсем прямо, личная обращенность человека ко Христу? Я думаю, что понятно, что она важна — этот тезис не подвергается сомнению. Просто когда мы говорим о том, где благословение духовника, где наша воля, должны ли мы прислушиваться к себе или, наоборот, отвергать себя? Не получается ли так, что мы не с того конца подходим? Мы говорим о каких-то внешних схематических закреплениях того, что должно вырастать из какого-то внутреннего сокровенного опыта общения со Спасителем. И насколько в этом смысле, это вопрос даже не про духовную жизнь вообще — мы его не раскроем за оставшееся время, — а насколько эта линия была важна у отца Димитрия? Мы же часто думаем про духовника, особенно про известного духовника, у которого много чад, как о том, кто, так вот смерив взглядом, интуитивно дает совет: " Делай так. Я знаю — это твоя судьба«. И это такой образ такого пастыря. А насколько часто можно было от отца Димитрия услышать: «Ты помолись, и ответ придет от Бога. Ты его поймешь. Я советую тебе вот так поступить, но ты сам у Бога спроси о том же самом»?
Прот. Владимир Леонов
— Разумеется, конечно, очень часто. Я хотел бы сказать, что отец Димитрий был укоренен в традиции. Существует многовековая традиция духовничества, и он очень часто нам и на проповедях читал древние патерики, рассказы, где показаны такие схематические примеры общения духовных отцов со своими духовными чадами. Например, он часто приводил в пример отца Амвросия, Оптинского старца (кстати, очень характерно, что в день его памяти произошло отпевание отца Димитрия), что отец Амвросий говорил: «Я даю совет своему духовному сыну или дочери, а ему часто не нравится, он не исполняет. И меня еще раз об этом же спрашивает. И я, как человек мягкий, я могу ему уже сказать то, что ему хочется услышать. Но имейте в виду, что то, что я говорил в первый раз, это было от Бога». Но он, разумеется, никогда не заставлял и не навязывал. И духовник — здесь какая-то дилемма, по-моему, во многом мнимая, он человеку ни в коей мере не мешает на его пути к Богу. Наоборот, роль духовника именно помочь человеку. Многие так говорят: зачем мне нужны посредники? — я могу сам с Богом общаться. Ну, дай Бог, конечно, если кто-то может, я очень рад. Я считаю, что человеку, конечно, нужна помощь мудрого наставника. Ну, как и в любом деле. Даже человек, который хочет научиться водить автомобиль, или...
К. Мацан
— Тренер нужен, тренер.
Прот. Владимир Леонов
— Если грубо сказать, то да. То есть тот человек, который по этому пути прошел уже дальше тебя, который эти ошибки совершил, чтобы не изобретать велосипед, не повторять то, что другие уже совершили. Потому и говорят, что умные учатся на чужих ошибках, а остальные на своих. Поэтому я думаю, что в наше время иметь духовного отца, конечно, это уже проявление огромного мужества, это уже проявление какого-то особого дара. Потому что многим мешает в первую очередь наша гордыня, наверное.
К. Мацан
— Двигаясь к завершению нашей беседы, спрошу: а чему главному, самому главному, ценному вас отец Димитрий научил именно как священник священника?
Прот. Владимир Леонов
— Я вообще сформировался под его влиянием, поэтому для меня особенно раньше, когда говорили «священник», то я в первую очередь имел в виду его и во многом то, как он делает. И всё, что я сейчас делаю, конечно, я во многом делаю из того опыта, который я имел, глядя на него. И поэтому я думаю, что вообще моя жизнь и мое служение, если оно в конце концов будет угодно Богу и кому-то нужно, оно будет реализацией тех заветов, тех наставлений, которые я от него получил. Мне все время, конечно, особенно помнятся слова о том, что священник — это прежде всего человек, который любит людей, который им себя отдает. Он иногда даже заострял эту мысль, говорил: «Ну, вот бывают некие необразованные, бывают священники с какими-то пороками, недостатками — это всё возможно. Но священник, который не любит людей и не готов себя им отдавать, — это, конечно, уже абсурд». И, конечно, та удивительная свобода, которую он имел. Потому что действительно, глядя на него, я всегда поражался той свободе, в которой он живет, и в том числе той свободе, с которой он свою пастырскую деятельность осуществлял.
К. Лаврентьева
— Отец Владимир, вы помните свою первую Литургию?
Прот. Владимир Леонов
— Которую я служил как священник?
К. Лаврентьева
— Да, да.
Прот. Владимир Леонов
— Конечно, я ее помню, потому что меня рукоположили и отправили на практику в храм, как раз недалеко находящийся, храм Богоявления в Елохове. И там я служил под руководством мудрых наставников.
К. Мацан
— Спасибо огромное за нашу сегодняшнюю беседу. Мы вспомнили замечательного отца Димитрия Смирнова. И даже те, кто не знал его лично или не встречался с ним часто лично, как, например, я — вот я не могу сказать, что я много с ним как журналист общался, — тем не менее, благодаря нашей беседе, благодаря вам, отец Владимир, мы сегодня прикоснулись к этой удивительной личности. И, наверное, никогда не лишним будет всем нам, и в первую очередь себе, напомнить о молитве за новопреставленного священника Димитрия Смирнова.
Прот. Владимир Леонов
— Да, конечно. Я думаю, что он навсегда вошел в историю Церкви, и что осмысление той роли, которую он сыграл как священнослужитель, как общественный деятель, будет происходить постепенно, потому что такой масштаб можно осмыслить только на расстоянии. Мы, например, на приходе еще давно, кстати, размышляли о том, что он мог бы быть вполне и Патриархом. И даже, может быть, Президентом нашей страны. То есть таланты у него для этого были. И хотел бы также, пользуясь случаем сказать, что был еще один вечер памяти, посвященный отцу Димитрию. И я думаю, что материалы о нем сейчас будут выходить в большом количестве, будут сниматься фильмы, писаться книги. И, конечно, его бесценное наследие — в одном из своих последних обращений в своем мультиблоге он так и сказал, что «я вам рассказал так много всего — можно годами это изучать». Я думаю, что любой человек, который ищет спасения, конечно, может обратиться к этому действительно бесценному наследию отца Димитрия.
К. Мацан
— Когда уходит человек, к тому же, когда уходит такой выдающийся человек, мы нередко слышим от духовников, от тех, кто остался здесь, что мы можем почтить его память добрыми делами, продолжая, может быть, его добрые дела, которые он зародил, которые он начал, чтобы они жили и после него. Это будет очень правильный и очень, наверное, благородный способ хранить и память, и эту память приумножать. И реализовывать эти слова, что он жив в наших сердцах. Вот, наверное, одно из самых прямых, самых очевидных добрых дел, о которых мы сегодня говорим, это храм во имя преподобного Андрея Рублева, который по инициативе отца Димитрия, по его благословению начал строиться, который вы строили и достроили, и который по-прежнему нуждается в помощи, в участии для того, чтобы жизнь в этом храме множилась и продолжалась. И, пользуясь случаем, всех наших радиослушателей мы приглашаем своим имением, как это сказано в Евангелии, послужить и какое-то небольшое посильное пожертвование этому храму направить. Информацию об этом храме, храме преподобного Андрея Рублева на Верхней Масловке, можно найти в интернете. Там есть все реквизиты, есть вся информация о том, как вы можете своим небольшим делом и в жизни храма поучаствовать, и таким образом память отца Димитрия почтить, и его дело продолжить. Спасибо огромное. Протоиерей Владимир Леонов, настоятель храма преподобного Андрея Рублева на Верхней Масловке, сегодня был с нами и с вами в программе «Светлый вечер». В студии также была моя коллега Кира Лаврентьева и я, Константин Мацан. Спасибо. До свидания.
К. Лаврентьева
— Всего хорошего.
Прот. Владимир Леонов
— До свидания.
Храму Всех святых, в земле Российской просиявших, необходима помощь
Поделиться
Храм Всех святых, в земле Российской просиявших, в городе Дубне объединяет много добрых сердец, поэтому и атмосфера в нём радушная. На приходе стараются помогать всем, кто нуждается. Здесь работает благотворительная столовая, где всегда накормят и обогреют тех, кто оказался в беде. Некоторые прихожане храма трудятся в православном сестричестве милосердия города Дубны. Они навещают стариков в доме-интернате «Рождественский», пациентов в больницах и немощных одиноких людей на дому.
Храм Всех святых, в земле Российской просиявших, ещё долгие годы может принимать, утешать и объединять людей для добрых дел. Только сейчас он оказался под угрозой разрушения. Сильно протекает крыша и появились трещины на несущих конструкциях. Необходим качественный ремонт. Собрать на него средства приходу помогает фонд «Мои друзья». Присоединиться к фонду и поддержать храм в городе Дубне может любой желающий. Сделать это просто – можно зайти на страницу «Моих друзей» my-friends.ru и оставить благотворительный взнос, либо передать для храма стройматериалы или помочь своим трудом.
По всем вопросам обращайтесь в фонд:
+7 (916) 165-82-77, e-mail: info@my-friends.ru
Проект реализуется при поддержке Фонда президентских грантов
«Путь к священству». Священник Сергий Лабунский
Поделиться
У нас в гостях был клирик Елизаветинского храма города Красногорска священник Сергий Лабунский.
Наш гость рассказал о своем пути к вере, о духовных поисках, которые сначала привели его в Католичество, как и почему позднее он пришел к Православию и выбрал для себя священническое служение.
Ведущие: Константин Мацан, Кира Лаврентьева.
Константин Мацан:
— «Светлый вечер» на радио «Вера». Здравствуйте, уважаемые друзья. В студии моя коллега, Кира Лаврентьева.
Кира Лаврентьева:
— Добрый вечер.
Константин Мацан:
— И я Константин Мацан. Добрый вечер. В гостях у нас сегодня священник Сергий Лабунский, клирик Елисаветинского храма города Красногорска и еще множество есть регалий, как вас можно было бы представить, например, вы байкер.
Священник Сергий Лабунский:
— Да это так и есть.
Константин Мацан:
— Действующий или бывший?
Кира Лаврентьева:
— Или бывший католик.
Константин Мацан:
— Или бывших байкеров не бывает? Бывший католик.
Священник Сергий Лабунский:
— Бывший католик, да, это уже действительно бывший, здесь уже никаких сомнений. А байкер я действующий, да, действительно, я езжу на мотоцикле уже, пожалуй, восемь лет, как езжу на мотоцикле, и не собираюсь это бросать.
Константин Мацан:
— И член Императорского православного палестинского общества.
Священник Сергий Лабунский:
— Так и есть.
Константин Мацан:
— Много регалий, мы обо всем сегодня поговорим в том контексте, в котором мы обычно с Кирой эти беседы ведем. Я нашим слушателям напомню и вам, что мы говорим о пути человека к священству, к вере, в вере и к священству. То есть такой разговор о пути, о тех событиях, о тех вопросах, которые возникают на этом пути, о тех ответах, которые человек для себя находит. Нам кажется, что те ответы, которые, допустим, есть у вас как у человека, пришедшего к православному священству, могут так или иначе срезонировать с теми вопрошаниями, которые есть у нас радиослушателях, любого человека, который задумывается о своих отношениях с Богом и о своем пути. Вот об этом бы сегодня хотелось поговорить.
Священник Сергий Лабунский:
— Конечно.
Кира Лаврентьева:
— Отец Сергий, путь у вас извилистый, что уж греха таить.
Священник Сергий Лабунский:
— Весьма.
Кира Лаврентьева:
— Мы сегодня обязательно об этом поговорим. Но я предлагаю начать с интересной, поворотной точки вашей биографии, когда вы, поглотив буддистскую литературу, поглотив мусульманскую литературу, пришли к полной внутренней каше. И вывел вас из этой каши свет европейской истории, которую вы горячо любили, и благодаря ей, вы все-таки обратились к христианству, но в католичество.
Священник Сергий Лабунский:
— Да-а.
Кира Лаврентьева:
— Расскажите об этом, пожалуйста, поподробнее. Как вообще протекала вся ваша история религиозного поиска, и почему католичество и почему вы все-таки из католичества-то потом ушли? Вот очень нам интересно, отец Сергий.
Священник Сергий Лабунский:
— Да, я согласен, любопытная история. И, увы, не краткая совсем.
Кира Лаврентьева:
— Это хорошо. Это нам подходит.
Священник Сергий Лабунский:
— Я постараюсь короче. Дело в том, что в подростковость, как это у многих бывает, начался какой-то религиозный поиск. Вопросы, зачем я здесь, откуда я здесь, какой в этом вообще смысл существует. Мне кажется, что большинство людей с этим сталкиваются и, так или иначе, для себя на эти вопросы отвечают. В моем случае получилось так, что я из совершенно неверующей семьи, никто моим религиозным образованием никогда не занимался, и поэтому мир религии для меня был принципиально иным миром. Не тем, что я видел каждый день вокруг себя. И я прекрасно помню, как еще в детстве, в достаточно далеком детстве, в глубокие 80-е годы, в начале 80-х меня моя бабушка водила в храм Всех святых на Соколе. Водила она меня всего раза три за все мое детство, то есть она не была тоже воцерковленным верующим глубоко человеком. Но просто ей казалось, что надо это сделать хоть немножечко, хоть несколько раз. Тогда еще маленьким детенком я приходил в этот храм на Соколе и попадал буквально в сказку, я помню эти мерцающие лампадки в полутьме, я помню очередь людей на исповедь, эти строгие вдохновленные и спокойные при этом лица, я помню размеренный ритм богослужения. И все это настолько глубокое впечатление тогда на меня произвело, и произвело именно непохожестью на повсеместную, повседневную жизнь. Я это запомнил. Тогда, конечно, это никакого эффекта видимого не дало в моей жизни. Естественно, я был маленьким ребенком, что родители скажут, то я и делаю, пытаюсь, по крайней мере. А в последствие, когда в подростковый возраст пришел, подростковость наступила, возник этот религиозный поиск, возникли вопросы, зачем, откуда, и что, и куда. И я вспомнил вот эту радость от общения с Богом из того детства. Обычно в подростковость у человека формируется критическое мышление, человек отрицает все, что ему раньше говорили, пытается свою позицию выработать. И здесь это сыграло на руку, потому что, повторюсь еще раз, у меня семья была неверующая абсолютно, мы о религии, как правило, не говорили вообще. И мой бунт подростковый вылился в интерес к религии. Я сейчас обратное явление наблюдаю среди детей верующих родителей.
Кира Лаврентьева:
— Да, это интересно.
Священник Сергий Лабунский:
— Потому что у них как раз бунт выражается в отрицании религии. То, чем их кормили все детство, порой бывает даже чрезмерно, ломая их волю, принуждая их, и в подростковость их бунт выражается в поступках против религии. А у меня наоборот получилось, изначально не было никакой религиозности. Я прекрасно понимаю, что если бы мои родители были верующие и, не дай Бог, они бы пихнули меня в какую-нибудь воскресную школу... Вы знаете, что со школой у меня были тяжелые отношения в свое время, я ее не очень любил, она меня тоже, прогуливал активно. Даже само слово «школа», да еще и воскресная, когда вроде бы не должно быть никакой школы, а она есть, я думаю, меня бы очень сильно оттолкнуло.
Кира Лаврентьева:
— Несистемный вы человек, отец Сергий.
Священник Сергий Лабунский:
— Да. Слава Богу, что этого в моей жизни никогда не было. Возвращаясь к подростковости моей, к этому бунту моему, получается то, что мне стало интересно духовность, пока так общим словом назовем, без конкретики, без деталей, просто духовность. И действительно, прогуливая школу, я прогуливал ее в основном в библиотеке, потому что там тепло, сухо, можно было посидеть и никто не спрашивал, что я тут вообще делаю в середине буднего дня.
Константин Мацан:
— Читали или просто сидели?
Священник Сергий Лабунский:
— Нет, читал, а что там еще делать-то? Конечно, читал.
Кира Лаврентьева:
— Мыслить. Размышлять.
Священник Сергий Лабунский:
— Нет. Вначале началось все с каких-то таких легких книжечек, конечно же. Но потом они мне очень быстро наскучили, а интерес был — здесь мы подходим к вопросу истории — интерес был у меня всегда к европейской истории, мне она очень нравилась, как, наверное, всякому мальчишке нравятся солдатики, войнушки, и мне это тоже очень нравилось. А поскольку я очень любил, не знаю, помните вы — не вспомните, был такой в 90-е годы сериал «Горец» по телевизору с — Господи, как его звали-то? Фильм был с Кристофером Ламбертом, а сериал...
Константин Мацан:
— Я помню, да, был такой сериал, а актера тоже не помню.
Священник Сергий Лабунский:
— Сериал не помню кто, но там главного героя звали Курган Маклауд. Мне это безумно нравилось. Я обожал этот сериал, потому что в нем сочеталось и одно и другое, там замечательные флешбэки в историю, показывали, как они в истории бегали друг другу головы рубили, там была мистика, почему эти люди бессмертные и почему они продолжают рубить друг другу головы в двадцатом тогда еще веке. То есть здесь все сочеталось, и меня тогда этот сериал очень увлек. С него начался мой интерес к истории, именно к европейской истории, поскольку на ней был сфокусирован сюжет этого сериала. Я начал копаться и меня безумно увлекли крестовые походы, потому что это опять войнушка, мальчишки любят мечами махать. Крестовые походы. Сплав мистики и истории прекрасно здесь ложился в контекст военно-монашеских орденов, которыми я тоже увлекся, там тамплиеры, госпитальеры, меченосцы и прочие тевтонцы — военно-монашеские ордена. Конечно, это все привило мне огромную любовь к европейской старине. И вот эта европейская старина, вплотную связанная с христианской духовностью, естественно, в латинском его изводе, в латинском варианте, и привела меня в итоге где-то к концу 90-х к приходу в католическую церковь. То есть я тогда, когда читал все эти книжки в библиотеке по свободомыслию, даже по эзотерике, иудаизму, исламу, что там только не было, все в куче было. Но христианство для меня всегда было чем-то особенным. Во-первых, потому что была эта память из детства, переживание иного мира, прикосновение к иному миру через бытие в церкви. На самом деле разовое прикосновение, не постоянное, буквально разовое, три раза, может быть, четыре за все мое детство меня бабушка водила в храм, с одной стороны. И с другой стороны, это увлечение войнушкой, войнами, все как-то сложилось и вот вышло, получилось так.
Константин Мацан:
— А что заставило потом все-таки из католичества перейти в православие?
Священник Сергий Лабунский:
— В первую очередь, глубокое разочарование в католичестве, хотя бы просто потому, что когда католик живет в России, он на самом деле с католичеством в его бытовом виде никогда не сталкивается, никогда не видит этого. Он находится в неком стеклянном пузыре, отделенном от общего мира католического. Находясь в России, католичество находится под сильным влиянием Православной Церкви. Поэтому католичество в России достаточно консервативно. И, находясь в России, русский католик, как правило, не видит всего того ужаса обновленчества, которое на самом деле присутствует в католической церкви сейчас в той же Европе. Мне посчастливилось вплотную столкнуться с обновленчеством, потому что я некоторое время жил в посталантуре Доминиканского ордена в Фастове на Украине. Я некоторое время был в Польше и там — Польша это традиционная католическая страна — и там я сталкивался напрямую с бытовым католичеством. Не с каким-то его рафинированным изводом, которое здесь у нас в России есть под сильным влиянием православия, а именно с таким католичеством, каким оно вообще в принципе и является на бытовом уровне. И я видел все модерновые совершенно каких-то невообразимых конструкций храмы, которые от амбара сложно отличить. Я видел, как были изуродованы древние храмы под новый обновленческий манер, как старые алтари ломались. Это, кстати говоря, история нашей Москвы, для этого не нужно даже в Польшу ехать. В Москве католический храм святого Людовига, это старейший действующий католический храм на территории России, он не закрывался никогда в советское время. И там были прекрасные престолы, там были три каменных престола и один сбоку посвященный святому Иосифу деревянный престол. И когда 90-е годы пришли к нам сюда в Россию и когда рухнул железный занавес, когда появилась возможность коммуникации более свободной католиков в России с католиками европейскими, получилось, что этот деревянный престол — пришли веяния Второго Ватиканского Собора в Россию — это деревянный престол оказался никому не нужен, его разломали и выбросили на помойку.
Константин Мацан:
— А помимо отторжения католичества, какая была положительная мотивация перехода в православие для вас?
Священник Сергий Лабунский:
— Спасибо вам большое за этот вопрос, это очень правильно. В первую очередь, я считаю, что человек должен не уходить от чего-то, а приходить к чему-то.
Константин Мацан:
— Я поэтому спрашиваю.
Священник Сергий Лабунский:
— Да. Здесь тоже надо ввести определенную последовательность событий. Первое, был мой отказ от идеи монашества. Потому что в принципе в католичестве обязателен целибат для любого священника, поэтому по большей части без разницы, будешь ли ты монахом, будешь ли ты приходским священником.
Константин Мацан:
— Целибат — это обет безбрачия.
Священник Сергий Лабунский:
— Совершенно верно.
Кира Лаврентьева:
— Для священнослужителя.
Священник Сергий Лабунский:
— Да. Совершенно верно. Таким образом, не столь важно, будешь ли ты обычным мирским священником, будешь ли ты монахом, база одна и та же остается. Естественно, мне было интересно тогда попробовать себя не в приходском служении, а именно в монашеском ордене, я пошел в доминиканцы. В доминиканцы я пошел, потому что это один из известнейших орденов католической церкви, орден проповедников, он же занимался инквизицией в свое время. А вы уже знаете, что я любил Крестовые походы.
Константин Мацан:
— Я думал, вы скажете, что я любил инквизицию.
Священник Сергий Лабунский:
— Нет, инквизицию я, конечно, не любил, но это отдельная история, это целый отдельный пласт, отдельный часовой разговор. И первое, что послужило к моему уходу из католичества, во-первых, я решил, что монашество не для меня. А решил я это очень интересным таким способом. Я помню, что был тогда в Фастове в монастыре, по-моему в честь Воздвижения Креста, там монастырь Доминиканского ордена, и сидел смотрел во двор, а во дворе дети играли местных жителей, какой-то там частный сектор кругом, и с этого частного сектора детишки приходили поиграть во двор монастыря. Я сидел смотрел на этих ребятишек и понял, что я буду глубоко несчастлив, если я не увижу своих детей на этом свете, как они ходят своими ножками, топчут этот мир, как они радуются, улыбаются, возятся, дерутся в том числе.
Кира Лаврентьева:
— Но тогда вы могли бы стать прихожанином католической церкви, который бы создал семью. Это ведь не основная причина, конечно?
Священник Сергий Лабунский:
— Без сомнения. Конечно, нет. Мне всегда хотелось как можно глубже погрузиться в то, чем я занимаюсь. Мне в принципе не очень нравятся люди, которые сбивают только верхушки и не уходят на глубину какой-либо темы, которой они интересуются или занимаются. Поэтому когда я заинтересовался христианством, а здесь надо очень четко тоже это проговорить, что я пришел в христианство потому, что мне было интересно. Не потому что у меня случилось какое-то счастье или наоборот какая-то беда в жизни случилась, и это меня привело. Нет, мне просто стало интересно. Я взял книжки и читал, мне стало еще более интересно, я своими ногами пошел, мне стало еще более интересно. Я все более углублялся-углублялся-углублялся и доуглублялся до того, что пришел к идее священства, потому что это максимальное погружение, эта максимальная интеграция из всех возможных. Естественно, когда я стал католиком, для меня вообще вопроса не стояло, кем я буду, конечно, я буду священником. Монахом или приходским это уже другой вопрос, уже как я сказал, не столь принципиально в католичестве, потому что примерно все одно и то же. Монашество давало больше интересных возможностей, нежели приходское священство, возможность, в частности, в том числе прикоснуться к истории древнего ордена католического, Доминиканского в частности, куда я пошел.
Кира Лаврентьева:
— «Светлый вечер» на радио «Вера», дорогие радиослушатели. У микрофона Константин Мацан и я, Кира Лаврентьева. Мы сегодня беседуем со священником Сергием Лабунским, клириком Елисаветинского храма города Красногорска. Да, отец Сергий, продолжайте. Про детей.
Священник Сергий Лабунский:
— Спасибо. И вот, сидя во дворе этого монастыря, я увидел детей, которые играли, и понял, что я буду глубоко несчастлив, если не увижу собственных детей. Это стало концом моего монашеского пути.
Кира Лаврентьева:
— Не став его началом.
Священник Сергий Лабунский:
— Не, я положил ему начало. Я был в постулантуре.
Кира Лаврентьева:
— То есть вы уже первую какую-то стадию...
Священник Сергий Лабунский:
— Послушник, по-русски это послушник. Я был в послушниках Доминиканского ордена, дальше я не продвинулся, никаких обетов я не приносил, то есть монахом я так и не был никогда, и слава Богу. Тем не менее, какие-то первые шаги были сделаны. В этот момент я понял, что все, монашество для меня закрыто, закрыто и католическое священство. Потому что я не могу быть с детьми католическим священником. Собственно говоря, и ладно, на этом я успокоился, спокойно уехал домой. Какое-то время, год или два во мне это еще оставалось, католичество, но я уже получил от него определенную прививку, потому что увидел обновленчество католической церкви, увидел не только на Украине, особенно в Польше, где это было очевидно, где это было просто вопиюще, я бы сказал.
Константин Мацан:
— Вы от этого отошли, а к чему вы пришли?
Кира Лаврентьева:
— Костя все хочет узнать, к чему вы пришли.
Константин Мацан:
— Я все хочу узнать, как вы отошли от католичества и пришли в православие.
Священник Сергий Лабунский:
— Так подождите, подождите, тут же длинная история, она на этом не начинается даже.
Константин Мацан:
— Хорошо.
Священник Сергий Лабунский:
— Подождите, пока предисловие. И когда я разочаровался в католичестве в том виде, в каком оно есть, прийти мне было особенно не к кому и не к чему. Надо еще отметить, что у католиков, особенно русских католиков, как людей, живущих, не скажу что во враждебном окружении, но тем не менее в каком-то окружении, от которого они себя отделяют, у них есть ощущение собственного элитизма. Мы некая элита, и спасибо Тебе, Боже, что я не как какая-нибудь бабушка в этой православной церкви, в э-той РПЦ. Это очень характерная черта для русских католиков, которую я сам неоднократно видел, да и, что скрывать, которой сам был заражен.
Константин Мацан:
— Вообще, я бы сказал, для русских интеллигентов.
Священник Сергий Лабунский:
— Да. Поэтому когда пришел к мысли, что мне в католичестве делать нечего и что мне нужно куда-то уходить, для меня возникла трудная проблема, я не мог переступить через себя и прийти в э-ту РПЦ.
Константин Мацан:
— Это уже интересно.
Священник Сергий Лабунский:
— Да, да. Представляете? Это состояние потерянности примерно год длилось, я пытался найти какие-то альтернативы, возможности, узнал, что существуют какие-то альтернативные православные, даже пришел к ним на службу, ужаснулся, честное слово, и больше никогда не приходил, и вам не советую, честное слово, это было ужасно. Это был патриархийный священник, который бросил свое служение в Русской Православной Церкви. Где-то кто-то, не пойми кто, его рукоположил в епископы. И он при живой жене — хотя формально он говорит, что с ней не живет, хотя они живут в одном доме — при живой жене стал епископом, у себя на участке построил церковь деревянненькую такую, типа шалашика.
Кира Лаврентьева:
— Он не слепой?
Священник Сергий Лабунский:
— Не-не-не, это был зрячий. Не знаю, может быть, сейчас что-то изменилось.
Кира Лаврентьева:
-Чего только нет.
Священник Сергий Лабунский:
— Там была какая-то церковь альтернативная, якобы православная, и он меня пригласил, приходи к нам на службу пасхальную. Пасхальная служба это была. Я пришел, выяснилось, что нет никого больше. К нему там еще должны были приехать другие иерархи этой церкви, но никто не приехал, он был просто один. Первый звоночек, что все иерархи альтернативной церкви проигнорировали пасхальное богослужение. Следующий звоночек, когда не нашлось никого, кому бы служить, он ко мне подходил, Сергей — я тогда еще не был, естественно священником, я был мирянин — Сергей, вы не хотите ли попономарить. — Слушайте, я вообще не в курсе, что делать, вообще никогда в жизни. Он говорит, да ничего, я там расскажу вам, все расскажу. Но я отказался тогда, никуда не стал идти. Я говорю, не-не, я тут постою. И третий звоночек был, когда в середине службы он ко мне выходил из алтаря и спрашивал, посылать ли за водкой сейчас или после службы? Ну, типа праздновать. Я, честное слово, настолько был глубоко разочарован всей этой альтернативщиной, что тоже оставил ее в стороне, даже не погрузившись в нее. Целый год я находился в каком-то состоянии потерянности, не знал, куда мне идти, вот так просто взять и прийти в Русскую Православную Церковь, для меня какой-то внутренний барьер существовал. Альтернатив, по сути, не было, а те, которые были, это было что-то страшное, упаси Боже. Целый год я был в каком-то вакууме, я прекрасно помню этот момент. Я тогда работал вебдизайнером, и мне надо было приехать на Китай-город к нашему клиенту что-то с ним обсудить. И я помню это свое тяжелое чувство от потерянности, от невозможности не то, что реализовать себя в духовном плане, а именно это было для меня всегда гораздо важнее, чем какая-либо светская работа, я всегда себя видел только служителем Церкви, в любом случае как-то с нею соприкасающимся плотно. И вот целый год этого у меня нет. Я помню это чувство потерянности, отчаяния, я иду и думаю, все хватит, мне надоело, просто первый храм, который я увижу, я туда зайду и останусь. Я выхожу из Китай-города, первый храм, который я вижу, это Никола в Кленниках на Маросейке.
Константин Мацан:
— Легендарный храм.
Священник Сергий Лабунский:
— Легендарный абсолютно храм.
Константин Мацан:
— Отца Алексея Мечева и Сергия Мечева потом.
Кира Лаврентьева:
— Надо же.
Священник Сергий Лабунский:
— Я туда захожу, там стоит отец Николай Чернышев, служит молебен. Я тогда еще не знал, что это так называется, думаю, ладно, постою. Как раз молебен у раки мощей праведного Алексея Мечева. После этого молебна я торможу батюшку, отче, мне очень надо исповедаться. Он говорит, ну, давай, ладно.
Кира Лаврентьева:
— Надо, так надо.
Священник Сергий Лабунский:
— Надо, так надо. И я два часа ему вот это все, что у меня накопилось, что у меня наболело, просто на него вываливаю. Пикантность ситуации еще заключается в том, что отец Николай Чернышев, не знаю, как сейчас, но на тот момент он был плотно связан с факультетом иконописи в Свято-Тихоновском институте. Как я потом узнал, ему в это время надо было ехать принимать экзамен или, по крайней мере, как-то участвовать в принятии экзамена в Свято-Тихоновском институте, а я его тут тормознул и два часа ему все это рассказывал. Надо отдать ему должное, он безропотно абсолютно меня выслушал, выдал несколько рекомендаций, и предложил еще приходить, дальше не отрываться, не уходить. А вы знаете, когда я исповедался, у меня было настолько прекрасное внутреннее состояние духа, я настолько воспарил буквально, я просто почувствовал себя дома, что наконец-то. Вот это длительное...
Кира Лаврентьева:
— Скитание.
Священник Сергий Лабунский:
— Спасибо. Вот это длительное скитание закончилось, я просто пришел домой, я выдохнул, мне не нужно с кем-то бороться, мне не нужно никому чего-то доказывать, я могу спокойно приходить в храм, причащаться и быть частью обычной общины христианской.
Кира Лаврентьева:
— Прекрасно.
Священник Сергий Лабунский:
— Без каких-то выпендрежей, без каких-то, не знаю...
Кира Лаврентьева:
— Изощрений.
Священник Сергий Лабунский:
— Да, без каких-то изощрений. Просто приходить и просто причащаться в окружении таких же христиан, таких же людей. Вот она, настоящая община молитвенная, которая собирается вокруг единой Чаши. Этого мне безумно не хватало, и это я получил в храме Николы в Кленниках, и до сих пор я себя считаю частью Маросейской общины. Потому что отец Николая стал моим духовным отцом, он же мне давал рекомендацию на поступление в семинарию несколько лет спустя. То есть все мое дальнейшее, уже православное воцерковление или, скажем, ревоцерковление после католичества происходило в храме Николы в Кленниках на Маросейке под водительством отца Александра Куликова, настоятеля, и вот отца Николая Чернышева, моего духовника.
Константин Мацан:
— Вернемся к этому разговору после небольшой паузы. Я напомню, сегодня с нами и с вами в программе «Светлый вечер» священник Сергей Лабунский, клирик Елисаветинского храма в городе Красногорске. У микрофонов Кира Лаврентьева, я Константин Мацан. Не переключайтесь.
Кира Лаврентьева:
— «Светлый вечер» на радио «Вера» вновь приветствует вас, дорогие радиослушатели. В этом часе с нами священник Сергий Лабунский, клирик Елисаветинского храма города Красногорска. У микрофона Константин Мацан и я, Кира Лаврентьева. Мы продолжаем наш разговор о пути отца Сергия к священству, но не только к священству, дорогие радиослушатели, но также к католичеству, из католичества, к православию, к храму.
Константин Мацан:
— К байкерству.
Кира Лаврентьева:
— К байкерству. И мне кажется, много еще путей у отца Сергия откроется. Но что я хочу процитировать, дорогие радиослушатели и дорогой отец Сергий. «Сейчас с высоты прожитых лет я могу оценить свой путь как извилистый и тернистый. Но на этом пути мне помогал мой добрый предок, прапрадед священномученик Федор Крюков, который вымаливал меня и вытаскивал из очень многих жизненных передряг». Итак, мы открываем новую страницу великолепной книги, открываем новый узор переплетений тонких линий вашей жизни, и спросим вас, откуда взялся этот прекрасный священномученик, знали ли вы об этом с детства, и как он участвовал непосредственно в вашей жизни.
Священник Сергий Лабунский:
— Он участвовал молитвенно.
Кира Лаврентьева:
— Очевидно, это очевидно.
Священник Сергий Лабунский:
— Ох, откуда взялся. Честно сказать, я никогда в детстве не знал, что у меня кто-то есть в роду в священном сане, тем более в лике мучеников. Естественно, тогда он не был прославлен как новомученик, потому что в советское время это было принято скрывать. Меня крестили, к счастью, не на дому, в церкви, но все равно церковь выбирали как можно дальше от дома и старались, чтобы нигде никаких следов не оставалось от этого крещения. А тем более, у меня там всякие дедушки, бабушки, родители партийными работниками были, тоже было не так хорошо, чтобы кто-то у них на работе узнал о моем крещении. Естественно, все это скрывалось. Никто ничего не рассказывал. И я помню, что у моей прабабушке, дочери как раз отца Федора Крюкова всегда в комнате ее были иконы, но всегда они были в уголочке, завешенные шторой. То есть в том уголочке, где окно, на той же стене, где окно, шторы от окна раздвигались в стороны и полностью закрывали эту иконную полочку. Заходишь в комнату, ее просто не видно вообще, но стоит отодвинуть шторку и вот она замечательная классическая иконная полочка советского человека. Я прекрасно помню этот момент. Все это всегда скрывалось, это было не принято афишировать и, конечно, я в детстве ничего об этом не знал. Узнал я об этом, когда пошло мое... воцерковление не правильно сказать тогда, но какой-то повышенный интерес к религии, и вот тогда мне рассказали: а кто-то у нас был где-то там. Опять же родители у меня были неверующие особенно тогда были. В принципе, хорошо относились к церкви, но не сказать, что как-то... никогда верующими не были. Поэтому они тоже не могли мне рассказать деталей, подробностей, ничего, просто сказали, что-то у нас было такое. Я поинтересовался, что, где, кто был, откуда это известно.
Кира Лаврентьева:
— Что, где, когда?
Священник Сергий Лабунский:
— Выяснил, что вот так его звали, где он, что он. И дальше начал разыскивать любую информацию, какую только возможно. Это были уже двухтысячные годы, уже появился интернет, пусть в сравнительно зачаточном состоянии, но тем не менее, он уже был, уже можно было в интернете какую-то информацию искать. Я так нашел отца Ианнуария (Недачина), тогда он был, если я не путаю, настоятелем подворья Соловецкого монастыря в Москве. Затем он был благочинным храмов Соловецкого монастыря, сейчас, честно говоря, не знаю где. Но выяснилось, что мой предок, отец Федор Крюков дьяконом служил в одном храме с его предком, тоже новомучеником, вот этого игумена Ианнуария (Недачина). Я связался с отцом Ианнуарием, мы с ним пообщались, он мне рассказал немножечко, откуда он взял эту информацию. Благодаря его наводке я смог выйти на архив ФСБ по Смоленской области и через наш Центральный архив УФСБ в Москве на метро Кузнецкий мост. Там я уже ознакомился с подлинным делом расстрельным отца Федора. Специально для меня его привезли из Смоленска в Москву, меня пригласили в этот архив и я действительно сел наедине, тет-а-тет с этим расстрельным делом моего предка и посмотрел, полистал. Сложно сейчас передать те чувства, те эмоции, которые я испытывал, меня очень поразило, до сих пор это помню, как я листаю стенограммы допроса, и в конце стенограмм всегда стоит подпись допрашиваемого. И я вижу, что в начале рука твердая у отца Федора, а чем дальше я листаю, тем она все-е...
Кира Лаврентьева:
— Невозможно вообще смотреть.
Священник Сергий Лабунский:
— Ужасно, ужасно. Видно, что рука дрожит. Я понимаю, насколько ему тяжело было. Может быть, его били.
Кира Лаврентьева:
— Пытали.
Священник Сергий Лабунский:
— Пытали, издевались над ним, в каких условиях он содержался. И я понимаю, что этот кусочек живой истории, кровоточащей истории, моей истории, истории моей семьи — ничем не передаваемое ощущение. В этот момент я особенно глубоко влюбился в новомучеников, для меня подвиг новомучеников это, пожалуй, самая яркая страница вообще в церковной истории не только даже последних лет, но вообще в принципе в церковной истории, пожалуй, самая яркая страница. И может быть, она для меня такая потому, что есть вот эта связь, прикосновение, физическое буквально прикосновение, через это дело из архива ФСБ. Удивительная на самом деле история. И, конечно, отец Федор для меня стал путеводной звездочкой, его икона у меня стоит дома, у всех моих родных она теперь стоит тоже дома. Мы заказывали разным иконописцам, у нас несколько вариантов его икон рукописных есть, Конечно, я каждый раз молюсь ему обязательно и прошу его помощи и заступления. Даже когда я не знал о нем, и когда мои мытарства проходили через католичество и потом через пропасть неприкаянности моей после католичества, до того, как я пришел в православную церковь, я абсолютно уверен, что он меня вел, что он за меня молился перед престолом Божиим, и он меня вымолил. Потому что не было кого-то, кто бы за меня вздохнул и помолился. Наверное, мама, без сомнения, но она человеком была не особо верующим, поэтому, видимо ее молитва... Нет материнскую молитву не надо, наверное, сбрасывать со счетов.
Кира Лаврентьева:
— Конечно.
Священник Сергий Лабунский:
— Она меня тоже, я думаю, вымолила, хоть своими словами, может быть, не умея, не зная, но думаю, что она тоже вложила очень много своих молитв в меня. Вот она и отец Федор.
Константин Мацан:
— Так, хорошо, а байкерство священнику зачем?
Кира Лаврентьева:
— Новая страница.
Священник Сергий Лабунский:
— Новая странница, да. Байкерство. Это отдельная история, напрямую никак с церковью и священством не связанная, и связавшаяся с ней только под конец, потому что я два в одном, я и то и другое в одной личности. С подростковости опять же люблю мотоциклы, нравятся они мне, красивые, хорошие. Как-то никогда не вставал передо мной вопрос покупки собственного мотоцикла, хотя и хотелось, но это всегда было достаточно умозрительное желание, никогда не воплощаемое в действительности. Никогда у меня не было дядюшек с Явами, Планетами, Ижами, которые меня катали, ничего подобного у меня не было, это всегда было умозрительное увлечение. В конце концов, я уже став священником, познакомился с таким феноменом, как христианские мотоклубы. То есть мотоклубы, но состоящие из христиан, подчеркивающие свое христианство и использующие свое участие в этой байкерской среде для проповеди христианства. Насколько я знал, тогда уже существовал христианский мотоклуб, это орден Преображения в Кирове созданный, он тоже себя прямо не позиционировал как христианский мотоклуб, но он был создан священником еще в начале нулевых, двухтысячных годов. Но я о нем тогда ничего не знал абсолютно. И первый христианский мотоклуб, с которым я столкнулся, это God’s Squad, это зарубежный основанный, по-моему, в 1972 году мотоклуб, основан в Австралии был, и сейчас распространившийся по всему миру. К сегодняшнему дню у него, по-моему, больше пятнадцати стран открыто, где есть представительство этого мотоклуба, чаптеры они называются, как отделения этого мотоклуба. Я познакомился в первую очередь с ними, сдружился, с’общался, узнал, что на Украине есть чаптер, отделение этого мотоклуба. Раз они на Украине, значит, они говорят по-русски, я с ними связался, у нас пошло общение, мы подружились. Вот, собственно говоря, мои первые прикосновения к байкерской теме, физическое прикосновения. Не просто умозрительно, а буквально я прикоснулся физически, я увидел этих людей, я увидел эти мотоциклы, я увидел возможность не просто кататься на мотоцикле, проветривая свое лицо на подмосковных трассах, а я увидел за этим возможность какого-то делания, в том числе для Бога и ради Бога. Меня это очень вдохновило. Поэтому первое мое осознанное решение приобрести себе мотоцикл связано было именно с этим клубом. Я просто захотел в него вступить, я захотел быть частью этого движения, и я тогда впервые предметно задумался о покупке своего мотоцикла, и купил его себе на восьмое марта. Э-ге. Так получилось, совпали даты.
Кира Лаврентьева:
— Отец Сергей, а если немножко вернуться к тому моменту, когда вы оказались в храме, где находятся мощи праведного Алексея Мечева, в храме святителя Николая в Кленниках. Вы с радостью вошли в эту общину, мы начали развиваться, вы поняли, что вы дома. Все это очень откликается, такое с силой сказанное слово, ты всегда чувствуешь правду. Я думаю, наши радиослушатели также чувствуют ее, как мы с Костей. А момент священства? Вы также решили углубляться в православие, как вы углублялись в католичество, «во всем хочу дойти до самой сути». Вы и тут решили дойти до сути и стать священником. И как отнеслось к этому священноначалие, конкретно ваш священник, который вас исповедовал?
Священник Сергий Лабунский:
— Надо здесь сделать маленькую ремарку и сказать, что идея священства у меня появилась еще до того...
Кира Лаврентьева:
— Это мы уже поняли.
Священник Сергий Лабунский:
— ...как я воцерковился.
Кира Лаврентьева:
— А, это интересно.
Священник Сергий Лабунский:
— Когда мне в принципе стало это интересно, я понял, что вот, священство это наверняка то, что нужно. Мне сразу захотелось... Я тогда подростком был, сделайте на это скидку, пожалуйста, мне сразу захотелось все по-максимуму. Поэтому естественно, даже не зная, что это такое, еще не перейдя в католичество, я крещен-то было в православии, и в католичество я перешел уже, будучи в достаточно сознательном возрасте, не имея никакого опыта воцерковления. Но даже еще до этого перехода, когда я только задумывался об этом, когда мне это только стало интересно, когда я только начинал что-то читать какие-то книжки, я уже думал, что священство это наверняка, то, что нужно, я ничего про это не знаю, но мне это нравится. И я помню прекрасно момент, когда я пришел в ближайший к своему дому храм, это храм Сергия Радонежского в Гусиново, и с порога к батюшке. Я даже не знаю, что там за батюшка был, такой с рыжей бородой, не знаю, как его зовут. Я с порога к батюшке: отче, я хочу в семинарию поступать. А он меня первый раз видит, он как-то замялся, говорит: ну, ты знаешь, надо как-то на службы походить порегулярнее, у нас еще воскресная школа есть. Все, сразу тут для меня стояла точка, воскресная школа не рассматривалась в принципе. И все, это мимолетное прикосновение, первое мое высказанное желание стать священником, не зная еще ничего абсолютно, здесь закончилось. И дальше я немножко отступил назад, углубился в свои интересы в виде истории европейской и различной религиозной мысли. И тут постепенно начало выкристаллизовываться католичество потихонечку. Но я уже на тот момент хотел быть священником. Став католиком, естественно, а куда мне еще, конечно, священство. Поэтому уйдя из католичества в православие, идея священства никуда не делась, оно, как сияла для меня маяком, путеводной звездой, так оно у меня и сияло все это время. И со стороны, это любопытно тоже отметить, может показаться, что мой путь это какое-то метание из одной крайности в другую.
Кира Лаврентьева:
— Нет, нет. Не кажется так.
Священник Сергий Лабунский:
— А на самом деле, я хочу это подчеркнуть, всегда была очень прямая дорога, потому что всегда передо мной была вот эта путеводная звезда — служение Богу, служение именно с полной самоотдачей на полной глубине. Оно меня всегда вело. Да, я ошибался дверью в своей жизни, я заходил немножечко не туда. К счастью я оттуда вышел и пошел правильной дорогой.
Кира Лаврентьева:
— Священник Сергий Лабунский, клирик Елисаветинского храма города Красногорска, байкер, член Императорского православного палестинского общества, бывший католик, вот так мы под конец вас представим по полной программе, отец Сергий, проводит с нами этот «Светлый вечер». Отец Сергий, могли бы вы сказать, что вы припали к долгожданному источнику, священству, вы таки достигли того, чего искали, углубились, спустились на глубину? Просто ведь священство это сложная вещь, это опаляющая вещь, это то, к чему надо быть готовым, как говорит Иоанн Шанхайский, иначе оно тебя просто сожжет как солому.
Священник Сергий Лабунский:
— Без сомнений. Я честно совершенно скажу, что я ощущаю себя абсолютно на своем месте. Абсолютно.
Кира Лаврентьева:
— Слава Богу.
Священник Сергий Лабунский:
— Мне настолько нравится то, чем я занимаюсь, я настолько искренне люблю свое дело, служение у престола. Даже когда меня раньше спрашивали, чего тебе от жизни надо, я говорил, мне нужны всего три вещи, это приход, матушка и борода лопатой. Вот только с бородой лопатой у меня не очень получилось, у меня совочек такой. Все остальное у меня все замечательно.
Кира Лаврентьева:
— Вы такой мыслитель, как-то борода лопатой сюда никак не цепляется.
Священник Сергий Лабунский:
— Нет, отнюдь, я искренне за.
Кира Лаврентьева:
— Да? Наоборот?
Священник Сергий Лабунский:
— Может быть, вид-то интеллигентный у меня достаточно, но на самом деле я очень даже...
Константин Мацан:
— А на самом деле...
Священник Сергий Лабунский:
— Промолчим о том, что я брутальный байкер, не надо, в частности я уже говорил вам еще до того, как начался эфир, что я увлекаюсь старым обрядом, мне очень нравится старина русская. Мне вообще нравится старина, осязать пыль веков для меня исключительно важно внезапно. И если я не чувствую связи с древностью, а древность как лакмусовая бумажка, которая позволяет отличить истину от наносного и временного, в церкви является вечность и прикоснуться этой вечности дорогого стоит. Когда я занимаюсь тем, что я люблю, занимаюсь служением у престола, мне интересно, а как это было раньше? И мне хочется прикоснуться и здесь тоже к какой-то старине. Так я пришел к интересу к нашим дореформенным обрядам, старым, принятым еще до патриарха Никона при первых пяти русских патриархах. И постепенно этот интерес еще с нулевых у меня зародился, развивался. И сейчас, я надеюсь, мы пришли к той точке, когда в рамках нашего прихода начнутся богослужения по старым обрядам. Честно скажу, что пока еще нет благословения правящего архиерея, но мой рапорт на столе у него уже лежит. Я надеюсь получить это ответ и надеюсь, что после Пасхи у нас начнутся эти службы. Это процесс, который длился ни один год, я, пожалуй, даже скажу, что не одно десятилетие.
Константин Мацан:
— Я бы хотел спросить еще немножко о байкерстве. Не о самом байкерстве, а о том, что, предвижу, что может быть, у наших слушателей ваш рассказ такой простой — захотелось купить мотоцикл, купил — может вызвать даже вопросы. Есть некоторое представление, может быть, стереотипное, то есть ложное и неверное, но все же оно есть, что вообще-то не должно священнику иметь мирские сильные увлечения. Ну ладно священник историк, археолог, ученый, а вот священник, который сердцем привязывается к какому-то яркому, страстному, в каком-то смысле, хобби, это что-то не то. Что бы вы таким критикам ответили?
Кира Лаврентьева:
— Константин, ну ты закрутил.
Священник Сергий Лабунский:
— Нет, а что? Очень интересный вопрос, вообще молодец.
Константин Мацан:
— Спасибо. Я стараюсь.
Священник Сергий Лабунский:
— Молодец. На самом-то деле я могу согласиться с этими критиками. Действительно, когда у человека возникает что-то, что излишне его увлекает, это может очень легко отвлечь его от главного дела его жизни, в частности в данном случае, от священства. И более того, у меня есть примеры таких священников перед глазами, которые излишне ушли в эту область. Я не единственный как вы понимаете, священник, который на мотоцикле ездит. На данный момент у нас есть сообщество в интернете, мы не можем порой встречаться физически, потому что география очень большая этого сообщества, но в интернете оно существует. Оно так и называется «Мотосообщество православного духовенства». На данном момент в нем состоит больше восьмидесяти человек. И туда принимают только в священном сане, ни один мирянин не может войти в это сообщество. Больше восьмидесяти человек в священном сане Русской Православной Церкви или других канонических церквей, в основном, конечно, Русской Православной Церкви, являются байкерами, являются мотоциклистами увлеченными. И конечно, среди всего этого сообщества есть примеры, когда человек переступал какую-то тонкую невидимую границу и уходил, излишне увлекался этой байкерской темой, стереотипной, подчеркну, байкерской темой. Знаете, как это обычно выглядит, когда что-то такое в коже, с кучей цепей, заклепок, с огромным или громким ревом двигателя, такое что-то нарочито брутальное.
Константин Мацан:
— Я себе воображаю картину, что по дороге несется Харлей-Дэвидсон мотоцикл, от него такая ряса развивается, на воздухе трепещется.
Священник Сергий Лабунский:
— Нет, нет, этого никогда не бывает.
Константин Мацан:
— Вы не в подряснике, нет, катаетесь?
Священник Сергий Лабунский:
— Ни в коем случае, нет. Не надо путать Божий дар с яичницей. В церкви надо в рясе, на мотоцикле в рясе не надо.
Константин Мацан:
— Какая яичница? Пост сейчас идет.
Священник Сергий Лабунский:
— Тем более. Нет, на мотоцикле в рясе, конечно, не нужно. Это, во-первых, просто банально опасно, если уж на то пошло, она может в колесо там куда-то залезть.
Константин Мацан:
— Да, да.
Священник Сергий Лабунский:
— С другой стороны, я предпочитаю все-таки разделять. Есть понятие уместности. В храме уместно быть в духовной одежде. На мотоцикле уместно быть в защите, в специальной дорожной защите. Я не умаляю силу веры, но ряса все-таки плохая защита.
Константин Мацан:
— Собственно, мой вопрос был о том, что когда у человека есть сильное увлечение, как правило, он в себе стремится лакуну заполнить. Со стороны кажется, ну, какая у священника лакуна может быть внутри? Перед престолом человек предстоит, его руками таинства совершаются. Какие еще увлечения нужны вообще? А с другой стороны все мы люди и священник не перестает быть человеком, и ничто человеческое ему не чуждо, и почему не может быть у священника хобби, увлечения и так далее? Я хочу, чтобы вы что-то об этом сказали.
Священник Сергий Лабунский:
— Конечно, может быть и хобби, и увлечения, и плохого в этом нет ничего. Оно не должно быть на первом месте, на первом месте всегда служба у престола, это однозначно, это не обсуждается и не может обсуждаться в данном случае. Всегда священство в основе, как в базе...
Константин Мацан:
— В приоритете.
Священник Сергий Лабунский:
— В приоритете, спасибо. Конечно, священство всегда в приоритете. Но хобби естественно, может быть. Главное, чтобы человек не увлекался темной стороной того мотоциклизма, байкерства. Потому что темная сторона в этом есть, без сомнения. И, кстати говоря, что мне еще нравилось в христианских мотоклубах, в них эта темная сторона отсекается. Я прихожу на мероприятие христианского мотоклуба, я понимаю, что здесь никто не будет в алкогольном подпитии, что не будет никакого мата, стриптиза и еще чего-то в этом роде. Это действительно, верующие, воцерковленные люди здесь собрались. И нам есть о чем поговорить, у нас общие интересы, у нас общие взгляды на жизнь. Естественно, что человек ищет себе подобных, с кем его взгляды совпадают, с кем его интересы совпадают. В байкерской среде есть, это удивительное, уникальное, по сути, сообщество православных мотоциклистов, которые собираются вместе и которые даже совместные проекты реализуют. Это не только благотворительные проекты, как мы недавно в 2018 году, например, выпустили благотворительный календарь, где несколько священников сфотографировались рядом со своими мотоциклами. И мы этот календарь выпустили, все вырученные деньги, которые мы за него получили, были отправлены на помощь малоимущим приходам, которые только восстанавливаются, реконструируются, нуждаются в помощи. И в принципе идея была в том, чтобы привлечь внимание людей к тому, что где-то рядышком, не где-то далеко, а буквально рядышком с тобой, есть храмы нуждающиеся, есть семьи священников, которые нуждаются, помоги им, пожалуйста. Может быть посильная помощь волонтерская. Это, может быть, и денежкой где-то помочь, поддержать. Это, может быть, где-то распространить информацию о том, что такой храм есть, и в чем он нуждается. Если не ты поможешь, то кто-то другой поможет, но ты хотя бы расскажешь об этом. Так или иначе, мы столкнулись в нашем «Мотосообществе православного духовенства», мы физически с этим лицом к лицу столкнулись, и у нас возникла идея как-то помочь, как-то решить эту проблему. Какими силами мы можем это делать? Конечно, священник на мотоцикле это определенный вау-эффект и мы решили его использовать. Мы выпустили этот календарь, где сфотографировались несколько священников рядом со своим мотоциклом, я естественно, тоже есть в этом календаре рядом со своим теперь уже прежним мотоциклом, я его продал, но тем не менее. Мы этот календарь распространяли, не было никаких спонсоров, никто нам не помогал, мы просто сами скинулись и сами выпустили, и просто раздавали всем желающим, всем, кто хотел. А они донатили, жертвовали на храмы, там целый список был этих храмов.
Константин Мацан:
— У нас мало времени остается, у меня последний вопрос. Но мне, правда, очень интересно задать его. Возвращаясь к вашему интересу к западной истории, средневековой, я очень, как мне кажется, понимаю этот интерес. Может быть, меня не интересовала история как таковая, но книги про мушкетеров, западная архитектура, замки, рыцари, живопись, готика — все это такое красивое, такая сокровищница, что, кажется, хочется к этой западной христианской культуре принадлежать. На этом фоне обращаешься на Восток в православие и думаешь, как-то скучно здесь, нет того размаха. Где мушкетеры, где рыцари? Какие-то иконы, старинные храмы и романтики нет. И нужно, чтобы какая-то зрелость была, не духовная, но какая-то жизненная, чтобы оценить красоту иконы, чтобы поставить Владимирскую икону даже чисто художественно в один ряд с шедеврами, не знаю, Рафаэля и понять, что это просто другое искусство, оно такое же захватывающее. Как вы это чувствуете? При вашем интересе к западной культуре обращение к культуре православной?
Священник Сергий Лабунский:
— Ох. Когда только происходил мой переход из католичества в православие, когда я начинал к нему прикасаться, мне, конечно, было очень тяжело. Я искренне люблю, подождите, я сформулирую это... Как есть человек визуал, ему важно как это выглядит, кто-то на слух лучше воспринимает. Я воспринимаю лучше глазами, и для меня искусство визуальное, осязаемое, видимое искусство, всегда играло большую роль. Я искренне люблю, например, готику. Я считаю, это просто вершиной архитектуры, абсолютной вершиной, и ничто до сих пор не поднялось до таких же высот и красоты, как готика. До сих пор мой любимый храм — готический храм. Да простят меня наши радиослушатели, но тем не менее. Это храм Архангела Михаила в Киеве, совсем недалеко от Московского вокзала, если пройти, очень люблю этот храм, он в неоготическом стиле, из красного кирпича и немножечко камня, потрясающе красивый, до сих пор один из любимых моих храмов. Конечно, когда я приходил в православие, мне было эстетически очень тяжело, потому что я привык к другому, я люблю другое. Поначалу мне было непонятно, как вообще можно молиться носом в стенку, я имею в виду иконостас. Ну как же, я же привык к тому, что алтарная часть открыта, что я вижу престол, что я вижу духовенство, я как бы соучаствую в том, что происходит. А тут я стою перед закрытой стеной с закрытыми дверями, и вот такая духовность. Конечно, мне поначалу было очень тяжело. Но на самом деле вы правы, нужна какая-то зрелость, если уж не духовная, то годами определенная, но на Востоке есть своя красота. Эта красота уникальна. Конечно, она отличается от западной, естественно, но она по-своему прекрасна, удивительна и завораживает не меньше, чем красота западная. Если западная красота во многом очень рациональна, то красота Востока христианского во многом очень субъективно переживаемая, и во многом очень мистична, я бы так сказал. Я надеюсь, вы меня понимаете, что я имею в виду.
Константин Мацан:
— Я надеюсь, что понимаю, думаю, что понимаю, и вспоминаю знаменитый афоризм отца Павла Флоренского, который, как известно, придумал свое эстетическое доказательство бытия Бога: «Есть Троица Рублева, значит, есть Бог».
Священник Сергий Лабунский:
— Прекрасно, золотые слова.
Константин Мацан:
— Потому что настолько совершенна эта икона, что не может не быть Того, Кто вдохновил иконописца.
Священник Сергий Лабунский:
— Да. А кстати, извините, я еще вас перебью немножечко. Но хотел бы еще здесь пять копеек довставить. О том, что Западная культура, Западная эстетика может быть православной. И есть, я, может быть, для кого-то из наших радиослушателей открою новый материк, тем не менее, есть православные общины Западного обряда. Это настоящие православные люди, исповедующие православное вероучение, но служащие по Западным обрядам, по старинной древней Римской мессе, которая помнит аромат катакомб. Вот эта старинная латинская месса помнит аромат катакомб, действительно, она из тех дальних времен идет. И папа Римский Григорий Первый, Двоеслов в православии, хотя на самом деле он не двоеслов, он беседник, потому что двоеслов это диалогос, неверно перевели.
Константин Мацан:
— Диалогос, да, да.
Священник Сергий Лабунский:
— Он же кодофицировал, то есть утвердил уже существующий до него чин мессы. Та древняя, не современная, я подчеркиваю, не обновленческая латинская нынешняя месса нового сорта, а та древняя, которую чаще всего называют Тридентской по более позднему собору, это подлинное православное наследие православного Запада. Это удивительно на самом деле, и я рад, что такие общины существуют. Я рад, что есть люди, которые любят латинскую эстетику, западную эстетику и при этом действительно вспоминают, что ее истоки в православии, а не расколе. И возвращаются к этим православным истокам. На Западе есть общины латинообрядные православных церквей. Это Антиохийской Православной Церкви, это достаточно много общин в рамках Русской Православной Зарубежной Церкви, еще нескольких поместных православных церквей, такие даже целые диоцезы тоже есть, благочиние даже есть западнообрядных приходов православных. Я считаю это прекрасно, потрясающе, что это есть. И на Западе это востребовано.
Константин Мацан:
— Интереснейшая тема, задел на большую передачу на будущее. Спасибо огромное за наш сегодняшний разговор. Священник Сергий Лабунский, клирик Елисаветинского храма в городе Красногорске был сегодня с нами и с вами в программе «Светлый вечер». Программу вели Кира Лаврентьева и я, Константин Мацан. Спасибо. До свиданья.
Кира Лаврентьева:
— Всего хорошего.
Священник Сергий Лабунский:
— До свиданья.
«Истоки и современность православной журналистики: личный путь». Николай Державин
Поделиться
У нас в гостях был заместитель руководителя пресс-службы Патриарха Николай Державин.
Мы говорили с нашим гостем об истоках и современности православной журналистики, а также об особенностях работы комментатора праздничных богослужений в прямой трансляции.
