Гость программы — Владимир Легойда, председатель Синодального отдела по взаимоотношениям Церкви с обществом и СМИ.
Тема беседы:
- Итоги встречи Предстоятелей и делегаций Поместных Православных Церквей в Аммане;
- Предложения поправок в Конституцию РФ;
- Вирусы и эпидемии — реакция Церкви.
Ведущие: Константин Мацан, Марина Борисова
К. Мацан
- «Светлый вечер» на радио «Вера», здравствуйте, дорогие друзья. В студии Марина Борисова…
М. Борисова
- И Константин Мацан.
- Добрый вечер. Сегодня, как всегда по пятницам, в этой студии с нами и с вами Владимир Романович Легойда, глава Синодального отдела по взаимоотношениям Церкви с обществом и СМИ, главный редактор журнала «Фома» и профессор МГИМО. Добрый вечер...
В. Легойда
- Добрый вечер.
М. Борисова
- Владимир Романович, не так давно мы с вами в этой студии обсуждали предложение Святейшего Патриарха Кирилла внести слово «Бог» в преамбулу Российской Конституции и, когда мы закончили обсуждать, вы сказали, что это скорее приглашение к диалогу на эту тему, однако наш президент счел иначе, он прислушался к словам патриарха…
В. Легойда
- Почему шел иначе? Нет, диалог состоялся, состоялась дискуссия…
М. Борисова
- Но такой, очень быстренький, потому что уже внесены в Думу поправки президентские для обсуждения и утверждения и вот что в результате получилось: «Российская Федерация, объединенная тысячелетней историей, сохраняет память предков, передавших нам идеалы и веру в Бога, а также преемственность развития Российского государства, признает исторически сложившееся государственное единство». Вы как считаете, в таком контексте все правильно, патриарх именно такого хотел?
В. Легойда
- Ну, патриарх говорил о возможности и важности упоминания Бога в Конституции, мы формулировок никаких не давали, это, собственно, не наше дело, это дело комиссии, которая предложила президенту эту и другие формулировки, как вы знаете, там 24 страницы текста занимают предложения, которые были внесены в Думу, и мне кажется, что формулировка, она именно очень хорошая, может быть, даже оптимальная, именно потому, что она не только не нарушает светского характера государства, о чем говорили коллеги уже многократно, я имею ввиду члены комиссии, занимавшиеся выработкой формулировок, но она, вот эта статья, кстати сказать, это не преамбула, преамбулу все-таки решено не трогать – это 67-я, по-моему, или 62-я статья, сейчас запамятовал, но здесь понимаете, что интересно: ведь данная формулировка, она констатирует факт, что наши предки передали нам веру в Бога. Я вообще не очень понимаю, как можно с этой формулировкой спорить и видеть здесь какие-то происки клерикалов, потому что вы можете верить в Бога, вы можете не верить, вы можете это переданное нам сокровище, как я считаю, от предков, перенимать, можете не перенимать, но отрицать, что именно наши предки его передали – это очень странно, поэтому я считаю, что и в этом смысле оно оптимально, а нас она вполне устраивает. Знаете, наверное, что в прошлую пятницу состоялось совместное заседание Межрелигиозного совета России и межконфессиональной Христианской консультативной группой, по-моему, так она называется, впервые, кстати сказать, где обсуждалось все и, если вы позволите, я бы хотел сказать не только про эту поправку чуть позже, может быть…
М. Борисова
- Да лучше сразу.
В. Легойда
- Хорошо, я просто хотел сказать, что я бы не хотел, чтобы, понимаете, здесь позиция религиозных организаций была представлена, как позиция: «Нам на все наплевать, мы боролись за упоминание Бога в Конституции», на все остальное, я имею ввиду. Как раз-таки дискуссия, которая состоялась у нас, там много было людей, по-моему, порядка 60-ти человек приняли участие в этом объединенном совещании и очень активно все высказывались, может быть, в том числе, как минимум, по двум причинам, потому что это очень важная тема и потому что впервые в таком составе собрались эти два уважаемых органа и многократно была отмечена вообще важность вносимых поправок и, что мне кажется чрезвычайно важным, об этом говорили и на заседании, и до , и после, мне кажется, что это такой, ярко выраженный социальный характер большинства поправок, которые вносятся, что бы там ни говорили политологи, как бы там не пытались найти возможность изменения нюансов, связанных с правлением, с формами правления и прочее, но мне кажется, что самое главное в этих поправках, что они социально ориентированы, они просто для человека и я очень надеюсь, что они как-то действительно что-то изменят в практической жизни каждого из нас.
М. Борисова
- Ну, по крайней мере, те, кто помнит 90-е годы и уже достиг возраста критического или уже перешагнул черту пенсионного возраста, вполне оценили предложение внести в Конституцию поправку по индексации пенсий хотя бы раз в году, потому как еще помнят времена, когда их не платили вовсе.
В. Легойда
- Безусловно, но там это не единственная, согласитесь, поправка, ну и потом, конечно, чрезвычайно важные для Церкви и для всех религиозных общин поправки, связанные с тем, что брак – это союз мужчины и женщины, с поправками, связанными с детьми, семьей вообще.
К. Мацан
- А поправка, которая касается упоминания Бога в Конституции какое-то практическое значение, как вам кажется, будет иметь?
В. Легойда
- Что вы имеете ввиду под практическим значением – увеличится ли процент верующих людей?
К. Мацан
- Помните, в прошлый раз или в одной из наших прошлых программ мы говорили об этом, о том, что вещь такая, символическая, вот упоминание, оно, скорее, имеет ввиду некий символ, но символ, тем не менее, важен, это не пустое место, это нечто, что какое-то с собой несет содержание очень конкретное. А вы сказали про поправки другие, которые так, социально ориентированы, а вот что изменится?
В. Легойда
- А можно мне, вот у вас же листочек лежит, вы же не по памяти цитировали, я просто хочу сказать: вы посмотрите, о чем здесь говорится: «Российская Федерация, объединенная тысячелетней историей» – а она имеет, эта фраза, практическое значение? По-моему, колоссальное, потому что в 17-м году нам говорили довольно громко, что мы наш, мы новый мир построим, старый мир нас уже не интересует, это уже была какая-то другая страна…
М. Борисова
- Молодая Советская Республика, говорили.
В. Легойда
- Да, новая страна, новые люди. Кстати, в 91-м тоже были попытки сказать, что вот XX век мы будем наследовать 17-му году, до 17-го и прочее, и прочее. Вот то, что в основном законе, не в дискуссиях политологов или историков, не в отдельных выступлениях самых высокопоставленных политиков, а, в основном законе Российской Федерации предлагается зафиксировать то, что, как говорил президент и многие, кстати, кто участвовал в дискуссии, у нас, в частности, епископ Савва об этом писал, что Россия XII века, XVII, XIX, XX и XXI – это одна и та же страна, ну, понятно, в каком смысле, в таком глубинном, если угодно, антологическом, хотя понятно, что по численности разная, по географии и прочее, поэтому эта первая фраза, мне кажется, она очень важна. «Сохраняя память предков, передавших нам идеалы и веру в Бога» – ну, замечательно, мне кажется, что мы констатируем исторический факт и мы говорим, что этот факт для нас важен, вот смотрите: имело ли практическое значение то, что в свое время, когда обсуждался вопрос написания Конституции Европы и, кстати сказать, патриарх Кирилл об этом вспоминал на Межрелигиозном совете России: христиане безуспешно пытались вставить туда упоминание о христианских корнях Европы - и упоминание не вставили, и Конституцию в итоге не согласовали, не написали. А здесь мы говорим об этом, что есть некий идеал и есть вера, которую мы от предков приняли, мы об этом упоминаем в основном законе, мне кажется, это, безусловно, важно. А также преемственность развития Российского государства, «преемственность» - очень важное слово, опять же возвращает нас к началу, что это исторически сложившееся государственное единство. То есть мне кажется, что это, конечно, важно, тем более, что это же играет вместе с другими частями, вот у нас признавались некоторые члены этой комиссии, что они впервые прочли Конституцию, когда стали заниматься этим, ну вот сейчас, я думаю, больше народу прочитает.
М. Борисова
- Ну надо же когда-то начинать. Но хочется вернуть нас к темам общеправославным. Я долго ждала этой возможности спросить у человека, который сам, живьем был в Амма́не и всех видел, и всех патриархов видел…
В. Легойда
- Ну, всех в Амма́не я не видел, мы вообще сидели в гостинице три дня.
М. Борисова
- Нет, нет, мы видели фотографию: круглый стол, за которым сидят гла́вы делегации, а там, в уголочке, там видно было, что вы там сидите на стульчике.
В. Легойда
- Ну да, не на полу ж сидеть, Восток, конечно, дело тонкое, но не до такой степени.
М. Борисова
- Так что вы все видели и нам непременно должны рассказать, как там все это было.
В. Легойда
- Готов вам все рассказать, что могу.
М. Борисова
- Замечательно. На самом деле, интересно просто про атмосферу, потому что ведь такое собрание настолько редко бывает, что никто из ныне живущих вряд ли припомнит кто-нибудь, что вот, было такое.
В. Легойда
- Ну почему, были совещания в Шамбези́ и в большем составе, которые предшествовали подготовке Всеправославного Собора.
М. Борисова
- Ваше впечатление о том, как приехали, с чем приехали главы делегаций, приехали решать вопрос или просто продемонстрировать свое единство в подходе к проблемам?
В. Легойда
- Знаете, конечно, здесь вот тот самый случай, когда, на мой взгляд, нельзя недооценивать того, что произошло и не нужно не то, чтобы переоценивать, а не нужно было возлагать на эту встречу каких-то нереалистичных задач и надежд на то, что соберутся и все решат. Понятно было, что ситуация, в которой сегодня находятся межправославные отношения, она очень сложная и она дошла до такого состояния, что, конечно, за одну встречу, даже при том, что, смотрите, у нас был шесть Поместных Церквей представлено, четыре были представлены предстоятелями, кто-то подсчитал, что с точки зрения количества верующих этих Поместных Церквей – это около 80 процентов православного мира, тоже не так часто об этом говорили, хочу обратить на это внимание. Поэтому, конечно, сам факт встречи важен – раз. Это, мне кажется, очевидно и не требует какого-то особого дополнительного обоснования, причем посмотрите, относительно недавно патриарх Иерусалимский выступил с такой инициативой, предложил провести братскую встречу, причем там было сказано сразу на выступлении патриарха Иерусалимского, он говорил, что нас интересует не формальный статус встречи, мы не собираемся какого-то статуса придавать официального или формального, точнее - речь идет о братском общении, и в названии это было братское такое общение, диалог, направленный на единство и любовь. Мы много с вами говорили: «вот где они, где это единство, где эта любовь, давайте что-то делать, чтобы они как-то…», вот это было такое проявление, безусловно, с пониманием всей сложности, первое вот это. Второе – атмосфера, я действительно присутствовал при этой встрече, вы знаете, вот действительно, была совершенно такая спокойная, а бывает разная на межправославных встречах атмосфера, как говорят люди, намного более опытные, чем я в подобных встречах, и они по-хорошему удивлялись – это, действительно, было такое совершенно конструктивное, спокойное, не лишенное, конечно, каких-то эмоций, но направленное на позитив общение, очень откровенное, при этом без каких-то там пустых обвинений, просто очень аргументированные позиции, где обсуждали ситуации, было вступительное большое Слово принимающей стороны, патриарха Фео́фила, затем последовало большое обстоятельное выступление Святейшего Патриарха Кирилла, потом выступали предстоятели и гла́вы делегаций других Поместных Церквей. Было очень важно, мне кажется, что владыка, Блаженнейший митрополит Киевский и всея Украины Онуфрий выступил с таким большим, развернутым сообщением, потому что, понимаете, что называется, из первых уст еще и еще раз услышали о ситуации на Украине, что там происходит, как обстоят дела и мне кажется, что это было очень важно, да не кажется, а и говорили участники встречи, что это очень важно. Вы видели, наверное, итоговый, там даже не документ, там в итоге назвали это пресс-релизом, хотя тоже несколько часов взяла его подготовка, согласование финальное, но мне кажется, важно там выражение общего желания продолжить это общение и выразили надежду участники, что, может быть, до конца года удастся провести следующую встречу, пригласили и тех, кто не смог и не захотел в этот раз присоединиться в будущем, адресовали, в том числе, и патриарху Варфоломею это приглашение, так что, мне кажется, очень положительно.
К. Мацан
- Владимир Легойда, глава Синодального отдела по взаимоотношениям Церкви с обществом и СМИ сегодня с нами и с вами в программе «Светлый вечер».
М. Борисова
- Ну, по поводу того, что адресовали приглашение патриарху Варфоломею, тут, если судить по публикациям последних дней, он собирается пригласить к себе или на какую-то нейтральную площадку всех, то есть там какая-то странная инициатива, которая подразумевает, что должны по его приглашению собраться представители всех Православных Церквей, плюс Епифаний Думе́нко, что подразумевает, что Московский патриарх уж точно не поедет.
В. Легойда
- Вы знаете, у Константинопольского патриарха в последнее время, к сожалению, было много разных инициатив, которые, собственно, и привели к той ситуации, в которой мы сейчас находимся, они ее и создали во многом и поэтому давайте все-таки подождем, когда они будут сформулированы, чтобы потом уже реагировать на нечто произошедшее, а не на те интенции, которые сейчас тем более, может быть, не вполне аккуратно передаются в СМИ, но что касается ситуации с раскольниками, то и в сообщении и выступлении Святейшего Патриарха Кирилла, и Блаженнейшего митрополита Онуфрия, еще и еще раз было сказано о том, откуда, как происходило формирование этих раскольничьих групп и почему они не могут приниматься православными, поскольку – ну, это просто люди, которые находятся вне апостольского преемства и люди, которые таким образом создали некую группу и назвали ее Церковью, будучи отлучены от Церкви или находясь под прещениями, как они могут быть кем-то, простите за в данном случае такой уход в светскую лексику легализованы вне канонических правил, то есть это невозможно сделать и поэтому они не могут быть приняты, поэтому, конечно, я думаю, что если патриарх Константинопольский хочет выступать с какими-то инициативами, они должны быть реализуемы.
К. Мацан
- Но среди информации, которая возникала вокруг встречи в Амма́не была и такая, что в связи с этой встречей патриарх Варфоломей обратился с письмом или каким-то иным таким воззванием к патриарху Иерусалимскому и мысль звучала такая, что не приличествует патриарху Иерусалимскому какие бы то ни было встречи от своего лица собирать, что этим нарушается православная традиция и только сам патриарх Константинополя имеет право на такое собрание. В ответ на это было отвечено, что это не Собор и не синаксис, никто не претендует на такой статус, а просто братская встреча, но со стороны это все равно немножко выглядит таким обменным, политическими протокольными вещами и в этой связи даже направление патриарху Варфоломею, приглашение на какого-то рода подобную встречу в будущем тоже выглядит, скорее, таким протокольным жестом, понятно, что он не согласится, если совсем на уровень простой лексики спускаться.
В. Легойда
- Вы знаете, never say never – никогда не говори никогда…
К. Мацан
- То есть эта всерьез рассматривалась инициатива?
В. Легойда
- Есть ожидание или оценка вероятности согласия, но, когда вы делаете предложение, вы можете все, что угодно думать, но раз оно сделано, его могут принять теоретически. В любой ситуации нельзя, даже если вы можете быть абсолютно уверены, что оно не будет принято, но в ситуации, если человек решит его принять, вы же не можете сказать: «Ой, вы знаете, а я пошутил» - это первое. Второе – я бы сказал, что я хотел бы прокомментировать этот обмен посланиями, которые вы упомянули, потому что, действительно, Варфоломей, по-моему, на четырех страницах написал очень эмоциональное письмо – это я мягко говорю…
М. Борисова
- И, если верить СМИ, то писа́л он его сам, а не его пресс-секретарь.
В. Легойда
- Это уже знает только он и тот, кто либо писа́л, либо не писа́л, если он сам писа́л, при этом присутствовал, но я могу сказать, что, конечно, обычный такой, византийско-уходящий стиль в данном случае, он соседствует с такой неприкрытой эмоцией, на грани, мне кажется, допустимого в подобного рода текстах. Но важно, что то, что представлено, как обвинение в нарушении канонов, о чем вы справедливо сказали, Кость, что не имели права и прочее, об этом говорилось на встрече, я имею ввиду, что, конечно, никакого нарушения нет. Во-первых, существуют исторические прецеденты, когда Иерусалимские патриархи и не только Иерусалимские патриархи собирали подобное общение, предстоятелей Церквей, это просто противоречит истории Церкви.
М. Борисова
- Мне кажется, логика вопроса Кости была несколько иная, потому что понятная ситуация с Антиохийским патриархом, если исходит приглашение от патриарха Иерусалимского, а они евхаристически не общаются, то даже если Антиохийский патриарх полностью разделяет позицию Московского, он на эту встречу не поедет, потому что приглашает тот, с кем у него прервано общение.
В. Легойда
- Понимаете, как сейчас принято говорить: не факт, потому что бывает формально скорее да, но как раз-таки были ожидания, что Антиохийский патриарх приедет. Действительно, причина, которую вы назвали, она и была указана в качестве невозможности посещения, насколько я понимаю, именно эта была причина указана, но бывают разные ситуации, это, конечно, такая параллель, несколько условная, но помните, когда проходила встреча Патриарха Кирилла и Папы Франциска, то среди комментариев мы говорили, в том числе, и о том, что, несмотря на существующие вопросы и сложности, допустим, в двусторонних отношениях ради некоей вполне определенной цели защиты христиан на Ближнем Востоке и Северной Африке, Предстоятель и Папа смогли подняться над какой-то своей повесткой, поэтому, условно говоря, кто мешает в каких-то определенных ситуациях, причем, смотрите, ведь у нас сейчас тоже прервано общение, но мы же согласовали текст пресс-релизов, в котором есть приглашение ко всем, включая патриарха Варфоломея, поэтому здесь возможны варианты, я так скажу.
К. Мацан
- Вернемся к этому разговору после небольшой паузы. Напомню, сегодня в «Светлом вечере» с нами и с вами Владимир Романович Легойда, глава Синодального отдела по взаимоотношениям Церкви с обществом и СМИ, главный редактор журнала «Фома» и профессор МГИМО. В студии Марина Борисова и я, Константин Мацан, не переключайтесь.
К. Мацан
- «Светлый вечер» на радио «Вера» продолжается, еще раз здравствуйте, дорогие друзья, в студии Марина Борисова, я Константин Мацан. В этом числе, как всегда по пятницам, мы говорим с Владимиром Романовичем Легойдой, главой Синодального отдела по взаимоотношениям Церкви с обществом и СМИ, главным редактором журнала «Фома» и профессором МГИМО.
М. Борисова
- Я обратила внимание, что во многих проповедях в этом году звучала тема толерантности, причем в таком, очень жестком варианте…
В. Легойда
- Это какие вы проповеди слушали, интересно, ну-ка подробнее, пожалуйста (смеется)
М. Борисова
- Наш частый гость в этой студии протоиерей Максим Козлов, глава Учебного комитета Русской Православной Церкви, он в одном из интервью даже достаточно так, резко сформулировал, что, его цитата: «Вы можете быть верующим лишь настолько, насколько молчите о том, что современные поведенческие нормы, с точки зрения вашей религии, являются неприемлемыми и греховными». И вот характерная новость, собственно, которая делает актуальной вообще вот эту тему и вопрос – это то, что в этом году во время Крещенской мессы один итальянский епископ решил отменить общее чтение Символа Веры всеми собравшимися, попросил верующих молиться про себя, мотивировав это тем, что тут могут присутствовать атеисты и это может их как-то задеть, то есть толерантность у нас процветает и дарит каждый год все новые и совершенно фантастические формы. Вы как-то свое отношение к этой проблеме…?
В. Легойда
- Да, очень важная тема, с удовольствием, три момента хотел бы обратить внимание, во-первых, вот эта мысль отца Максима, она им была высказана в нескольких текстах, в частности, в недавнем большом очень интервью, сейчас не помню источник, но мы его воспроизвели на сайте «Патриархия.ру», если кого-то заинтересует, я бы очень рекомендовал, там, как сейчас говорят, много букв, это большое, обстоятельное интервью, очень, мне кажется, важное, очень глубокое и очень содержательное, в частности, там вот эта мысль, о которой вы сказали, тоже содержится. Второе…пожалуй, даже две вещи, первое – я хотел обратить внимание на этот текст, второе, о чем я хотел бы сказать, что, конечно, мы говорим сейчас уже не о толерантности, а о посттолерантности, мы в свое время, в том числе и представители Церкви и вообще с позиции христианства вот эта установка на толерантность, она нередко критиковалась, кто-то ее поддерживал, кто-то критиковал, причем критиковал с какой точки зрения: что толерантность – есть принятие того, что мы принимать не можем или некое равнодушие. Я помню, беседовал с режиссером Кшиштофом Занусси, который такую формулу чеканную вывел, что толерантность без любви – это равнодушие. Но смотрите, если разбираться в этой теме, что такое толерантность? Сама идея толерантности предполагает терпимость к тому, что тебе не близко и с чем ты не согласен, вот эта знаменитая фраза, которую приписывают Вольтеру и которую скорее всего Вольтер не произносил, потому что вроде как она нигде не обнаруживается, но точно не знаю, не изучал, но я имею ввиду фразу о том, что «Я могу ненавидеть вашу точку зрения, но готов отдать жизнь за то, чтобы вы могли ее высказать». Вот это такой слоган, девиз, идея толерантности, если мы будем из этого исходить, то эта эпоха, она не то, чтобы миновала, мы сейчас говорим, и примеры, которые вы приводите, они уже про другое, потому что толерантность, еще раз – это значит, что я говорю: «Вы знаете, вот мне ваша точка зрения не близка, более того, я считаю, что она неправильна, но я полагаю, что вы имеете право ее высказать». И тут же с этим увязывается тема позиции меньшинства, что в современном толерантном обществе доминировать, не могут присутствовать только идеи большинства, а толерантность предполагает равные возможности, для тех, кто считает иначе, высказываться, но она не отменяет оценочности, сама идея толерантности, вот эта фраза вольтеровская или не вольтеровская: «я могу ненавидеть вашу точку зрения», мы всегда акцентировали вторую часть, а в ней есть первая: «я могу ненавидеть вашу точку зрения». Современность говорит о том, что «я не могу ненавидеть вашу точку зрения» - вот это, мне кажется, важнейшее изменение, которое произошло, то есть эти точки зрения не только имеют равные права на то, чтобы быть высказанными, а они должны рассматриваться и могут рассматриваться только как равноценные, то есть фактически уничтожается идея абсолютного критерия добра и зла, возможности существования абсолютной ценности: Вы христианин? – Прекрасно! Вы сатанист? – Замечательно! – Вот что нам говорит современный мир, это уже не толерантность, это, если угодно, какая-то посттолерантность, некое культурное пространство, в котором даже на уровне определения ценностей нет критерия хорошо-плохо, правильно-неправильно, все хорошо, все одинаково хорошо.
К. Мацан
- У вас в программе «Парсуна» был Федор Лукьянов, который на эту тему, мне кажется, еще дальше проблематизировал, что не только сейчас нельзя сказать, что все точки зрения равны, я вашу точку зрения тоже считаю допустимой, следует реакция: «ты так говоришь, но ты же так не думаешь», «гад» – добавил Федор Лукьяненко у вас в программе, и в этом одном словечке сразу все эмоционально ясно.
В. Легойда
- Проблема в каком-то смысле даже, может быть, серьезнее, при этом то, о чем отец Максим говорит, с чего мы начали – это о другом, это все-таки запрет и вот парадокс в том, что, с одной стороны получается, что отсутствует критерий и все равноценны, а с другой стороны, те традиционные мировоззренческие системы, которые веками там существуют и задают эти абсолюты – они, в общем, притесняются, не маргинальные какие-то, не новые, не неожиданно, удивительно «свежие», «потрясающие» основы, а вот традиционные, а они, действительно, нельзя не согласиться с отцом Максимом, что вы настолько можете с этим тезисом, что зачастую вы настолько можете быть верующим, насколько вы можете молчать о своем взгляде.
М. Борисова
- Но ведь вы сами неоднократно по разным поводам говорили, что христианство – это не про ценности, христианство – это про Христа.
В. Легойда
- Конечно, да.
М. Борисова
- И что тогда, мы должны молчать о Христе или как?
В. Легойда
- Нет, мы и про ценности не должны молчать, потому что дискурс оценочности, он действительно такой, современный, но это не значит, что он плохой или неверный, просто тут не нужно заменять одно другим. Здесь не вопрос, что мы должны, а вопрос о том, из чего исходит современный мир и поэтому я, конечно, не могу не отмечать с удовлетворением, когда в выступлениях политических лидеров фиксируются какие-то ценности, как важные и правильные, потому что еще раз повторю: современный мир, он этот дискурс о правильных ценностях нивелирует, он в большой своей части низводит, не то, чтобы даже должны молчать, а так получается, что, когда вы говорите, что, как только возникает тема абсолюта - она табуируется, вот в чем дело, она табуируется именно потому, что я сказал, потому что, просто провозгласив какую-то ценность, какое-то нечто по допустимым или недопустимым нравственным позициям вы утверждаете, вы просто ломаете вот этот новый подход, который говорит: как же, это так? Прекрасно! А это так? Тоже хорошо. И потому и Церковь сегодня, вот патриарх об этом говорил много раз, но я сейчас вспомнил: это было выступление его перед учеными в Сарове 31-го июля прошлого года, когда он сказал, что: «Посмотрите, информационные каналы, которых сегодня множество и все эти информационные технологии позволяют нам сегодня очень много говорить и насыщать информационное поле постоянно, то есть каналов много, а каналы слышания у человека сужены». И, конечно, Церковь сегодня не является институтом, мнение которого невозможно игнорировать, как это было веками, то есть все понимали, как бы ни относиться к Церкви, к конкретным людям в Церкви, мы понимали, что есть некий критерий добра и зла, и Церковь озвучивает эти критерии, а сегодня это воспринимается многими современными людьми – они могут быть не против Церкви, но они считают: ну вот есть такая точка зрения, есть другая и все эти точки зрения находятся в одном ряду, ты просто выбираешь, но даже твой выбор – он, повторяю, не в рамках толерантности, это ты для себя выбрал, для тебя это хорошо, а завтра может быть для тебя равно хорошо, что-то совершенно противоположное, и это нормально.
М. Борисова
- Но ведь пример этого итальянского епископа говорит немножко о другом, тут уже не право каждого высказать свою точку зрения или свои взгляды, а дело в том, что, находясь в храме, то есть в доме Божием, то есть на своей территории, верующий христианин отказывается исповедовать Бога, в которого он верует.
В. Легойда
- Знаете, пример очень странный, как-то он мимо меня прошел, я от вас сейчас его впервые слышу, даже, честно говоря, сделал себе пометку в уме разобраться, что там на самом деле произошло, потому что звучит это, прошу прощения, дико.
М. Борисова
- Нет, это мотивировано было тем, что это общая месса, то у них бывают такие мессы…
В. Легойда
- Насколько я знаю практику, обычно храмы, естественно, открыты для туристов и прочее, но когда идет богослужение, там стои́т табличка: «Не мешайте» и считается, что если ты не пришел молиться, то нечего тебе здесь делать.
М. Борисова
- Это такая у них традиционная Крещенская месса, на которую приглашаются все, то есть представители светских властей, других конфессий, но это, безусловно, абсолютная дикость, потому что объяснить это я, например, не могу, не могу сформулировать это.
В. Легойда
- Я тоже не могу, это обессмысливает просто саму идею, вообще само богослужение.
М. Борисова
- В том-то и дело, что христианин призывается молчать о том, что он христианин…
В. Легойда
- Да, в храме.
М. Борисова
- В храме.
В. Легойда
- Да, это чудовищно.
М. Борисова
- А если такую экстремальную ситуацию не брать, то в конкретной нашей жизни все чаще возникают ситуации, когда для тебя требуется определенное усилие внутреннее, чтобы, оказавшись в каком-то вот обществе, столкнувшись с чем-то, что тебя не может устроить, как христианина, по крайней мере, заявить о том, что ты это не приемлешь или оборвать какой-то разговор, который тебе невозможно слушать, попросить вполне спокойно, просто попросить в твоем присутствии подобных разговоров не вести, это требует внутреннего усилия, потому что это не принято уже.
В. Легойда
- Да, согласен с тем, что такова реальность и согласен, кстати, с тем, что, мне кажется, нужно эти разговоры обрывать, но если задаваться одним из традиционных наших вопросов о том, что делать, то мне кажется, здесь в каком-то смысле наше время совсем особенное, ни на какое не похожее, в каком-то смысле пересекается с раннехристианской эпохой, когда о христианах мало знали, не очень их воспринимали, но акцент в самой общение делался на то, что христианин узнается по особому поведению и мне кажется, что сегодня, безусловно, при том, что есть ситуации, когда надо обрывать, попросить не говорить и прочее, свидетельство о Христе должно быть в милосердных делах, мне кажется, что образ жизни христианина – это всегда должно было быть так, но сегодня, в ситуации, когда нас нередко не хотят слушать, не готовы слушать, могут не воспринимать и так далее, вот как достучаться? Мы можем, конечно, сказать: «Вы знаете, ну все понятно, мы тут сидим, мы будем дальше сражаться, продолжать» и прочее, мне кажется, что мы все равно должны выходить, и вот это апостольство последнего времени или нашего времени, потому что для любого поколения его время – последнее, оно должно заключаться, может быть, в первую очередь, в том, чтобы, совершая вот эти евангельские дела милосердия, мы неизбежно тогда через это побуждали интерес к нашей вере в целом, если можно так сказать, то есть, понимаете, когда люди от дел наших будут говорить: «Посмотрите, люди так себя ведут, а почему они так себя ведут?» То есть так или иначе какая-то часть людей этим будет задаваться и через это, возможно, для них откроется мир христианства. Мне кажется, что это тот акцент, который сегодня очень важен.
М. Борисова
- Но многие наши собеседники так, не очень определяя, что имеют ввиду, используют такое словосочетание «богословие диалога» и как же тогда то, о чем говорил апостол Павел, когда писа́л, что с иудеями он был как иудей, с эллинами, как эллин, то есть все равно мы не можем просто положиться на то, что вот мы будем стараться жить по Евангелию и все посмотрят, какие мы замечательные и правая вера воссияет, есть же еще и проповедь, разговоры и диалог, что угодно.
В. Легойда
- Знаете, она не воссияет не потому, что, она, может быть, и не воссияет, но именно потому, что мы не сможем жить по Евангелию, я убеждаюсь в том, что, конечно, лучшим свидетельством нашей веры является наша жизнь – это действительно чрезвычайно тяжело, но это важнее всего остального и это действеннее всего остального. Вы знаете, как мы с вами, в том числе, и здесь, в этой студии, не раз говорили, вспоминая детей, о том, что единственная возможная педагогика с детьми, когда ты хочешь от детей добиться, самому себя так вести, если иначе, знаменитый синдром курильщика: «Курить вредно, сынок – говорит папа, глубоко затягиваясь сигаретой – вот смотри, подлец, увижу – уши оторву» - вот это, конечно, такой, совершенно контрпродуктивный способ проповеди, поэтому здесь, конечно, очень важно, все-таки, я имею даже не только вот: «начни с себя» и прочее, а я имею ввиду, в том числе, и дела милосердия в масштабах Церкви, этот пример, который священноначалие подает, вот патриарх сейчас опять на Рождество был в детской больнице клинической святого Владимира в Москве, постоянно Святейший на Пасху, на Рождество, не только, конечно, в эти дни, но в эти дни обязательно, почему – чтобы показать ,что праздник не может быть полностью, радость для христианина радостью, если он в этот день не пришел с этой радостью к тому, кто не смог посетить богослужение, кто находится в темнице или в больнице и так далее, и это очень важно для такой, общей тональности.
К. Мацан
- Владимир Легойда, глава Синодального отдела по взаимоотношениям Церкви с обществом и СМИ сегодня с нами и с вами в программе «Светлый вечер».
М. Борисова
- У нас есть еще страшный и ужасный участник всего – это коронавирус. Вот не хочется про него уже говорить, но невозможно, потому что с каждым днем…
В. Легойда
- А давайте мы поговорим, но недолго.
М. Борисова
- Да, как говорилось в «Алисе в стране чудес»: «Все чудесатее и чудесатее», потому что чем больше слушаешь новостей и смотришь на пустые полки в супермаркетах в Европе и Америке, закрытых отелях и пустой площади перед собором Святого Петра, и читаешь о том, что папа призывает католиков не посещать мессу, ты просто…
В. Легойда
- Этого я не видел, кстати, пропустил.
М. Борисова
- …пожимаешь плечами. Ну если у нас представители мусульманской уммы некоторые тоже предлагают мусульманам пропускать пятничную молитву, то есть чем дальше слушаешь и смотришь эти новости, тем больше вспоминаешь мультфильм «Малыш и Карлсон», где фрекен Бок, первый раз встретившись с Карлсоном, прыгала по комнате и пела: «А ля-ля-ля, я сошла с ума», вот такое ощущение, что все сошли с ума, потому что не видно каких-то колоссальных жертв этой эпидемии и вообще не видно эпидемии, а почему закрываются авиаграницы, почему отменяются авиарейсы, почему люди снимают бронирование отелей, что происходит?
В. Легойда
- Мне в очередной раз приятно, что вы во мне видите человека, способного решительно ответить и на такие сложные вопросы, это совершенно точно вне границ моей компетенции, я могу по возможности, с вашего позволения кратко порассуждать на эту тему и все-таки сказать о том, что нас касается: у нас не далее, как в ушедший вторник была пресс-конференция в «Риа-Новости», посвященная началу Великого поста, которая плавно перетекла в беседу о этом самом коронавирусе, хотя, слава Богу, на этой теме не остановилось, но о чем мы говорили и, может быть, сто́ит повторить, потому что понятно, что не все из наших слушателей видели, слышали, читали, может быть, какие-то новости по результатам этой пресс-конференции, первое – что на сегодняшний день никаких распоряжений, благословений, указаний священноначалия Русской Церкви о каком бы то ни было изменении порядка богослужений, проведения служб или посещения служб не поступало, вот это первая важная констатация. От себя могу добавить, что если что-то подобное будет делаться, то могу предположить, что это будет реакция на какие-то просьбы, указания со стороны власти, потому что, скажем, ситуация в Италии, которую мы недавно обсуждали, там просто итальянские власти предписали в ряде регионов, где, в том числе, находятся и наши храмы, десятидневный карантин и подобные предписания получили и наши приходы. И митрополит Антоний, который осуществляет каноническое управление этими приходами просто в своем распоряжении сказал настоятелям следовать предписанию властей. Понятно, что бывают разные ситуации, мы говорим о конкретной ситуации, но там, по-моему, речь идет о 7-ми или 10-дневном карантине, это вполне конкретная ситуация. Второе, о чем мы говорили, и отец Максим Козлов там прекрасно сформулировал целый ряд позиций – это о том, что мы верим, что, когда человек принимает причастие, что заражение невозможно, мы верим в то, что так человек не заразится. Третье – отец Максим подчеркнул, что служители Церкви, священники, они призваны в любой ситуации, самой сложной, продолжать свое служение и будут его осуществлять. Четвертое – говорили о том, что наша вера, скажем, в то, что во время причастия человек не может заразиться, она не означает, что любые вирусы и, в том числе, коронавирус православных обходит стороной, поэтому отец Максим, на мой взгляд просто совершенно находясь в рамках здравого смысла, очень четко сказал, что если человек, прихожанин, любой из нас чувствует, что объективно, что он простужен, у него температура, он болеет, то просто из человеколюбия посиди дома, зачем идти в храм, есть санитарные правила гигиены, зачем это делать? Это, кстати, связано ведь не с коронавирусом, а в принципе с ситуацией, мы на работе, у нас вопрос поднимался такой, я своим коллегам говорю: если вы чувствуете, что не в порядке, вы посидите и ради себя, и ради нас посидите дома, тем более, что сегодня, может быть, на радио это сложнее, но можно какие-то бумаги, тексты писа́ть, находясь в домашних условиях, если состояние позволяет работать, но есть какие-то опасения. Точно также и в храме, ну зачем героически распространять инфекцию вокруг, если ты понимаешь, что ты скорее всего болен, пережди, именно из христианского человеколюбия, в храме могут быть дети, старики, у которых иммунитет не такой, как у других, мне кажется, совершенно нормально, повторяю, это не связано с коронавирусом, а в принципе. В пресс-конференции принимал участие с нами Алексей Юрьевич Заров – это главный врач больницы Святителя Алексия Московского, и он обратил внимание и акцентировал то, что в Москве нет эпидемии коронавируса и нет карантина, который в случае эпидемии предполагается в медицинских и прочих учреждениях, поэтому давайте исходить из того, что есть на сегодня. И, по-моему, на «Спасе» показывали в одной из программ было прямое включение с нашим сингапурским митрополитом, владыкой Сергием, который говорил, что в Сингапуре, где ситуация такая, непростая и Сингапур, который владыка знает очень хорошо, он сейчас выглядит совсем иначе, люди многие сидят по домам, поскольку это рекомендовано. Многие католические, протестантские приходы остановили службы, то есть там не совершаются богослужения, встречи какие не проходят. Владыка благословил особые молитвы, в наших храмах службы проходят, понятно, что какие-то прихожане принимают решение остаться дома и не ходят, но владыка говорил, что у них на входах, я слышал, может, кто-то из наших уважаемых слушателей слышал и видел, он говорил, что у них на входе стоят дезинфицирующие средства и бесконтактные термометры, когда человек может посмотреть свое состояние и уже заходить или возвращаться, поэтому разные бывают ситуации, но мне кажется, что, финализируя, с одной стороны, очень опасно поддаваться панике, кстати, вирусологи об этом говорят, что в этой ситуации паника, она приведет в конечном итоге к ухудщению общего состояния, потому что люди боятся, человек – существо психосоматическое и далее со всеми остановками. С другой стороны, легкомысленно относится тоже нельзя, но легкомысленно нельзя относиться, мне кажется, к этим вопросам в принципе, врачи говорят: «чаще мойте руки, реже трогайте лицо», вот пожалуйста, независимо от того, есть коронавирус или нет, весна пришла.
М. Борисова
- Владимир Романович, помимо коронавируса есть еще одна тема, которая последние дни достаточно активно обсуждается – это опрос, опубликованный ВЦИОМ, где данные опроса утверждают, что россияне поддерживают идею частичной русификации богослужений, то есть три четверти опрошенных высказались за это, плюс где-то 21 процент опрошенных заявили, что они предпочли бы ходит в храмы, где богослужение ведется и на церковнославянском, и на русском частично, но как-то очень, не знаю, меня крайне удивили эти результаты, просто, как человека, который много лет ходит в церковь, потому что все, кто находится в моем поле зрения, никогда бы в жизни не участвовали в этом опросе с такими результатами.
В. Легойда
- Вы знаете, вы меня совершенно не удивили просто потому, что в данном случае я об этом написали в телеграме, там кто-то из известных анонимных телеграмеров обиделся за ВЦИОМ, сказал, что ВЦИОМ зарекомендовал себя и прочее, но у меня-то вопрос не столько к ВЦИОМу, хотя к ВЦИОМу пара вопросов тоже есть, я с уважением отношусь к людям, которые там работают и к их опросам, но смотрите, что: это был телефонный опрос, случайный выбор, когда как-то там он называется хитрее, но, короче говоря, вопросов о том, посещают ли люди, отвечавшие на вопросы, храм, насколько я понимаю, я видел этот опрос на сайте ВЦИОМа не было. То есть мы с вами не знаем, какая часть, вы неслучайно сказали, что ваши знакомые ответили бы скорее всего иначе, мы не знаем, какая часть этих людей является православными людьми и ходит в храм, в этом смысле ВЦИОМ скажет: «Так а мы же не говорили, мы сказали – россияне…», но, понимаете, можно опросить, допустим, по поводу каких-то специальных тем тоже всех людей, случайной выборки и результат будет не менее удивительным в каждом отдельном случае, мне кажется, потому что здесь, все-таки, в порос в первую очередь, о том, как люди в церкви относятся к переводу богослужений на русский язык и здесь, конечно, понятно, что большинство людей дорожит церковнославянским текстом. Второй момент, вторая некорректность, тут вопрос интерпретации, ну мало ли, кто чего стал, можно еще про что-нибудь спросить такое, что требует специального вовлечения. А второй важный момент – это один из вопросов апеллировал к якобы существующей инициативе патриарха о частичном переводе богослужения на русский язык, такой инициативы нет. Мы с вами в свое время этот вопрос проясняли, могу его еще раз повторить, что Святейший патриарх, выступая на Епархиальном собрании в конце прошлого года в Москве, он говорил о другом, он говорил не о переводе богослужения частичном даже, он говорил о том, что чтение Священного Писания хорошо бы, чтобы оно было понятно, и есть разные способы сделать его понятным, понятно, что самый просто и замечательный способ – это просто понимать, что читается на церковнославянском, но чтобы как-то сделать более простым понимание этого есть вариант, такая практика, когда раздаются просто в храме листочки с параллельным текстом, а есть варианты, когда апостольские чтения, которые вызывают особые сложности или так называемые паремии, то есть ветхозаветные чтения, они читаются на русском языке, но речь шла не о литургии, а об отдельных богослужениях, поэтому вот эта формулировка о частичной инициативе патриарха, она совершенно некорректна по выше указанным причинам, вот эта вторая моя такая претензия.
М. Борисова
- Владимир Романович, ну вы, как человек, который много лет ходите в храм, скажите мне на милость, если вспомнить первые годы, вот есть у вас в руках русский перевод церковнославянского текста паремий, от этого, что, вы лучше стали это понимать, если вы не читали перед этим Ветхий Завет?
В. Легойда
- Вы понимаете, в чем дело, я вообще в этом смысле плохая фокус-группа, потому что для меня лично вообще не стои́т вопрос сложности церковнославянского, у меня вопроса даже нет перевода на русский язык, мне лично это совершенно кажется не нужным, не то, чтобы не важным, наоборот, важным кажется сохранение, ну и, во-первых, я все-таки более-менее все понимаю и с радостью и большим интересом погружался в эту стихию церковнославянского языка, поэтому я в этом смысле такой плохой пример, есть много интересных и важных аргументов, почему принципиально и почему так важно сохранять именно церковнославянский и большинство из этих аргументов я вот лично разделяю.
М. Борисова
- Просто всегда вызывает у меня удивление, когда постоянно педалируется одна и та же мысль: «Мы хотим понимать для того, чтобы мы понимали, нужно по-русски». Я абсолютно уверена, что, если послание апостола Павла к Евреям прочитать по-русски, ты все равно не поймешь, что там написано, если не будешь смотреть комментарии, ты не посмотришь контекст, не уточнишь…
В. Легойда
- Ну, может быть, ты поймешь, что написано, а о чем это…
М. Борисова
- В том-то и дело, то есть когда аргументом становится «нам непонятно», хочется сказать…
В. Легойда
- А в этом же главный вопрос, вопрос к опросу: кто сказал, это же люди, многие из них отвечали абстрактно: «А как вам лучше, церковнославянский или русски? – Конечно, по-русски», а как еще они могли ответить? Тут есть, конечно, момент, я не хочу говорить – лукавства, но есть момент такой, знаете, как, на пресс-конференции мне задали вопрос, который содержал в себе все ответы: как вам кажется, что во время Великого поста хорошо бы…? – и дальше перечисление идет, мне надо было сказать только «да» в конце, так тоже бывает.
М. Борисова
- Кость, у тебя были проблемы с церковнославянским?
К. Мацан
- Были, есть и будут и будем их решать по мере поступления, как однажды в какой-то программе, мне кажется, очень хорошо отец Игорь Фомин сказал: «Нам говорят, православным, да, мы ничего не понимаем. Да – говорит, не понимаем, но мы учимся, мы каждый раз открываем, такая радость для нас открывать все новое и новое в нашей церковной традиции и вот все больше и больше в нее погружаться».
В. Легойда
- По-моему, прекрасная концовка. (общий смех)
К. Мацан
- Я готовился, я готов был к такому повороту событий.
В. Легойда
- А, вы согласовали вопросы.
К. Мацан
- Это была плохо подготовленная импровизация. Спасибо огромное. Владимир Легойда, глава Синодального отдела по взаимоотношениям Церкви с обществом и СМИ, главный редактор журнала «Фома» и профессор МГИМО сегодня с нами и с вами в программе «Светлый вечер». В студии были Марина Борисова и я, Константин Мацан, до свидания.
Деяния святых апостолов
Деян., 6 зач., II, 38-43
Комментирует священник Дмитрий Барицкий.
Как христианину правильно организовать свою жизнь? Существуют ли какие-то рекомендации по этому поводу? Ответ на этот вопрос находим в отрывке из 2-й главы книги Деяний святых апостолов, который читается сегодня за богослужением в православных храмах. Давайте послушаем.
Глава 2.
38 Петр же сказал им: покайтесь, и да крестится каждый из вас во имя Иисуса Христа для прощения грехов; и получите дар Святаго Духа.
39 Ибо вам принадлежит обетование и детям вашим и всем дальним, кого ни призовет Господь Бог наш.
40 И другими многими словами он свидетельствовал и увещевал, говоря: спасайтесь от рода сего развращенного.
41 Итак охотно принявшие слово его крестились, и присоединилось в тот день душ около трех тысяч.
42 И они постоянно пребывали в учении Апостолов, в общении и преломлении хлеба и в молитвах.
43 Был же страх на всякой душе; и много чудес и знамений совершилось через Апостолов в Иерусалиме.
В только что прозвучавшем отрывке мы находим краткую, но ёмкую характеристику первой Церкви. Говорится, что после проповеди апостола Петра в Иерусалиме к последователям Спасителя присоединилось около трёх тысяч человек. Приняв крещение, они радикально изменили свою жизнь. Книга Деяний описывает, в чём внешне проявлялось это изменение.
Во-первых, они пребывали в учении апостолов. Ученики Спасителя рассказывали вновь крещённым подробно об Иисусе Христе и Его учении. Важной частью этого обучения было объяснение Священного Писания. Несмотря на то, что вновь обращённые, будучи иудеями, знали его с детства, апостолы расставляли в тексте новые акценты. Они показывали, как древние пророчества указывали на пришествие Христово и появление христианства. Благодаря такому обучению Писание оживало. Люди ощущали себя участниками священной истории.
Во-вторых, в прозвучавшем только что отрывке говорится, что уверовавшие пребывали в общении и преломлении хлеба. Иными словами, они регулярно собирались на общественное богослужение, Литургию, для того чтобы принять участие в центральном Таинстве Церкви, Евхаристии, то есть Таинстве благодарения. Это было торжественное собрание, во время которого они причащались Тела и Крови Христовой, а также делили друг с другом трапезу.
В-третьих, книга Деяний святых апостолов сообщает, что верующие пребывали в молитве. Очевидно, что речь идёт о личном духовном делании. Причем под молитвой подразумевается не только словесное общение с Богом, но и всякое дело, которое совершается человеком в присутствии Творца, то есть с непрестанной памятью о Нём.
Заканчивается рассказ упоминанием о том, что «был страх на всякой душе». Под страхом здесь, конечно же, подразумевается не животный ужас, но состояние благоговения и священного трепета, в котором пребывали первые христиане. Ведь благодаря такой упорядоченной организации своей жизни, они получали вполне ощутимые духовные результаты, а именно — опыт реального присутствия Творца. Господь наполнял Своей благодатью саму их повседневность и быт.
Очевидно, что в рамках христианской традиции пути к Богу довольно разнообразны. Вспомним, например, жизнь отшельников, которые уходили в пустыни и пребывали в уединении до конца своих дней. Или судьбу тех людей, которые, видя подвиг мучеников, объявляли себя христианами и тут же принимали смерть, а вместе с ней обретали Царство Небесное. Однако описанный в только что прозвучавшем отрывке путь наиболее универсальный. В каком-то смысле он самый надёжный и безопасный. Следуя ему, все мы, простые люди, можем установить живую связь с Творцом и в той или иной степени навести порядок в своей духовной жизни. Ведь правила предельно просты. Каждый день старайся хоть немножко узнать о своей вере. Найди церковную общину себе по сердцу. Принимай участие в её богослужениях и таинствах. По мере сил служи этой общине. Поддерживай постоянную связь с теми, кто так же, как и ты, идёт по пути спасения. Учись у них, спрашивай совета, сам, если понадобится, щедро делись своим опытом. Наконец, веди личную духовную жизнь. Исполняй заповеди Евангелия и во всех своих делах ищи волю Бога. Говори с Ним чаще, а не только в установленное время утром и вечером. В той степени, в какой проявим усердие и заботу об этих сферах своей жизни, Бог наполняет наше сердце, и у нас появляется опыт Его реального присутствия во всех наших делах.
Проект реализуется при поддержке Фонда президентских грантов
«Любовь — христианский взгляд». Прот. Павел Великанов
У нас в гостях был настоятель московского храма Покрова Богородицы на Городне в Южном Чертанове протоиерей Павел Великанов.
Мы говорили о том, что такое Божественная Любовь, как она проявляется в жизни человека, а также о том, чем отличаются любовь к Богу и любовь к ближним.
Ведущая: Марина Борисова
Все выпуски программы Светлый вечер
«Вера и социальное служение». Наталья Москвитина
У нас в гостях была журналист, основатель фонда «Женщина за жизнь» Наталья Москвитина.
Наша гостья рассказала о своем пути в вере, о том, как для неё связаны смирение и дерзновение и том, как она, несмотря на свои страхи и многочисленные трудности, основала фонд помощи беременным женщинам в сложных жизненных ситуациях. Наталья поделилась, что ей помогает в достижении более внимательной и осознанной молитвы, а также в чем для неё проявляется богооставленность, и что помогает ей выходить из этого состояния.
Ведущий: Константин Мацан
К. Мацан
— Светлый вечер на радио «Вера». Здравствуйте, уважаемые друзья. У микрофона Константин Мацан. С трепетной радостью нашу сегодняшнюю гостью приветствую: Наталья Москвитина, журналист, основатель фонда «Женщины за жизнь». Привет.
Н. Москвитина
— Привет.
К. Мацан
— Будем на ты, как в жизни. Я очень рад тебя видеть в студии радио «Вера». Мы с тобой за последние месяцы, годы на радио «Вера» не раз встречались, и это очень радостно, хорошая традиция, но в основном говорили об общественных проектах, о твоей работе, о фонде. Я думаю, что и об этом тоже мы сегодня поговорим, куда же без этого. Но я очень рад возможности сегодня с тобой поговорить больше о личном, до той степени, до которой об этом можно рассказывать, о вере, о пути к вере, пути в вере, о том каком-то мировоззренческом основании, которое, как мне кажется, стоит за всей твоей общественной работой разнообразной. Вот путь к вере и в вере у человека, как мне кажется, состоит из этапов. Это какие-то открытия за открытием, событие за событием, которые как-то в цепочку складываются, и потом, окидывая так ретроспективно, человек говорит: вот мой путь к вере. Вот какие этапы самые главные на своем пути ты бы выделила?
Н. Москвитина
— Ну ты знаешь, я родилась вообще в Волгограде. И я бы даже сказала в Сталинграде. Несмотря на то, что во время моего рождения город назывался Волгоград, но для меня все что связано с Великой Отечественной войной, со Сталинградской битвой, это не пустой звук. Как-то так случилось, что я очень чувствительно все это воспринимала, я выросла прямо рядом с мельницей Гергардта — это единственное здание, которое осталось после войны, потому что город был полностью разгромлен, и домом Павлова, они рядом между собой. И моя мама, кстати, родилась как раз в доме Павлова. Ну там от дома одна стена осталась, но дом восстановлен был, и вот в этом доме она родилась. То есть это вот контекст моей жизни.
К. Мацан
— А эти вот дома, которые ты перечислила, это, так понимаю, вот точка, которую удерживали в боях...
Н. Москвитина
— Да, 58 дней оборона дома Павлова была. И до реки Волги там оставалось, и сейчас также остается, около двухсот метров — нельзя было сдать этот берег, и у нас говорят: за Волгой для нас земли нет. То есть иначе бы мы не только проиграли бы Сталинградскую битву, но не было бы вот этого перелома всей войны. И мне кажется, отсюда все, то есть вот от такого четкого понимания, что ты можешь изменить, изменив себя, ты можешь изменить очень многое. И мы каждый год обязательно там на 2 февраля ходили в «Сталинградскую битву» в панораму и, в общем, ну казалось бы, все одно и то же, и вокруг были дети как дети, абсолютно нормальные мальчишки и девчонки, которые бегали там между экспонатами, дергали там за косы девчонок, смеялись. Я почему-то всегда это воспринимала очень серьезно. И для меня вот этот вот хлеб, перемешанный наполовину с землей, это все было здесь и сейчас. И я действительно отходила после каждого такого похода еще две недели. Ну там было все это очень реально, как сейчас вот храм Вооруженных сил и музей «1418 шагов к Победе», нечто похожее было, тоже очень современное, и в «Сталинградской битве». И я, честно, даже не понимала, как можно к этому так поверхностно относиться, как мои одноклассники. И это как бы вот жило со мной еще какой-то промежуток времени, пока мы писали сочинения после этого. Ну как бы каждый год одно и то же, но я видела, как война меняет человека, я видела, что такое жизнь на стыке войны, и воспринимала это как ну такой вызов что ли для себя. Я не знаю, как это, в какой-то проекции объяснить. Потому что я все-таки, мне 37 лет уже будет, но почему-то, мне кажется, я недалеко от этого момента ушла и по-прежнему все это проживаю. Момент, что Бог очень рядом, и война — это очень неожиданная вещь, также как и начало и конец жизни: в любой момент жизнь может оборваться, и поэтому ты предстанешь перед Богом. И я училась в духовно-певческой школе. С семи лет, наверное, с семи лет, и изучала Ветхий Завет, историю религий, православие, конечно же, это было. И группа, с которой я училась, была старше меня, я была самая младшая. Там были вообще старшеклассники, то есть мне там было очень неуютно, потому что вокруг были взрослые думающие люди, и я все время была отстающей, моя большая проблема была в том, что я не успевала конспектировать, я вообще плохо писала. И со мной ходила бабушка. И она на задних рядах сидела, все это записывала, и потом мы все это разжевывали дома. И это был период, когда храмы только-только открывались.
К. Мацан
— А это был какой-то твой интерес или родители решили, что нужно ходить в духовно-певческую школу?
Н. Москвитина
— Это даже это совпадение каких-то непонятных вещей. Я не могу сказать, что я туда сама побежала, потому что это просто открылось впервые в городе —духовно-певческая школа. Я до этого ходила на фортепиано.
К. Мацан
— Надо идти.
Н. Москвитина
— Да, надо идти. Но пошли из нашей школы всего три человека: я, моя лучшая подруга и моя одноклассница. И так мы, в общем, до конца и проучились. И вместе с бабушкой я приходила к вере. И параллельно мы с бабушкой все время ходили на службы. Тогда, значит, восстановили Казанский собор, это кафедральный собор в Волгограде, и мы там были на всех службах. Я помню службу пасхальную ночную, и помню до деталей, до запахов — это вот прямо это часть моего детства. Я мало что помню, кроме вот таких ярких вспышек: именно служба, какие-то серьезные моменты моего там нравственного выбора. Например, я с подружкой пошла в магазин, она взяла меня с собой для того, чтобы я вместе нее купила ей сыр. Ну этот момент очень так характеризует детство очень так хорошо. Она стеснялась это сказать и всегда брала меня с собой за хлебом и за сыром там. И нам надо было до магазина дойти, там минут пятнадцать идти, и я все шла и как бы ее отчитывала, говорила: ну когда ты уже, Наташка, сама будешь ходить? Ее тоже Наташа зовут. И когда мы уже пробили этот чек, помню, такие серые чеки были, да, отдельно они пробивались, мы с этим чеком встали уже в отдел. И вдруг перед нами старушка стояла. И на эту старушку продавщица начала очень сильно как-то кричать — что-то было не так, не знаю, может, она чек не пробила, ну я вообще ума не приложу, что там произошло. Но меня это настолько возмутило, и я в момент включилась, и я стала ее защищать и наезжать на эту продавщицу, и говорю: как вы вообще смеете, это пожилой человек... В общем, я сама от себя не ожидала, и вот вся вот эта вот концентрация какой-то там несправедливости, да, вот все, что я тогда переживала, вот все это на мне сошлось. В общем, я решила защитить этого человека и, естественно, продавщица никак... ну она обалдела вообще: какой-то ребенок там, не знаю, десяти лет там, вот так вот себя ведет. И говорит правильные, по сути, вещи. И дальше пошло все вообще не по плану: то есть я обошла прилавок, за ним была дверь, она вела в коридор, и там была написано «Дирекция», и я, в общем, пошла туда. И, значит, я открыла дверь с надписью «Директор», зашла туда и продолжила свой монолог. И не помню вообще ответной реакции, я помню, что мне не было ни стыдно, ни страшно, ничего. Я должна была закончить это, я оттуда вышла совершенно удовлетворенная, что справедливость восторжествовала. И ушла оттуда. В общем, поход за сыром окончился помощью старушке.
К. Мацан
— Вот где предыстория фонда «Женщины за жизнь».
Н. Москвитина
— Ну ты знаешь, я возвращаюсь к каким-то реперным точкам в своей жизни и понимаю, что зачатки были тогда. И еще был момент. Я очень хотела работать с детства, с 12 лет, и я пошла на биржу труда, а туда брали с 14. Но моей подружке было 14. Нас было три, и нам было 12, 13, 14. И провели по документам то, которой 14, а нас как бы просто скопом взяли и сказали: идите, короче, работайте, но по документам вот так вот. Ну типа зарплата одной платилась или что-то, как-то так, не помню. И нас поставили сначала на детский садик, подметать двор, и это было очень тяжело, потому что ну мы были маленькие, а метлы были такие вот, деревянные, там скрученные проволокой из веток, да, вот сама вот эта часть, которая, метет, они были очень тяжелые и очень грубые, и мы за несколько дней натерли такие мозоли, которые кровили. И мы пошли, в общем, это все говорить руководству: поставьте нас куда-то помогать детям, потому что мы, в общем-то, в садик пришли. Но нас не услышали, мы пошли опять на биржу труда, и нас поставили после этого (ну то есть мы как бы везде требовали, что вообще-то надо в соответствии с правилами действовать, да, какой-то все-таки распорядок должен быть) и нас поставили в другой садик. Мы начали там работать, и мы увидели изнутри вот этот весь произвол, когда детей били, там по лицу били, ругались матом, обсуждали свою интимную жизнь — причем это для меня был вообще колоссальный стресс, то есть я услышала эту всю правду отношений между мужчинами и женщинами. Женщины там все, нянечки и так далее, были совершенно не на высоте, и это все слышали маленькие дети. И ну, наверное, предел уже моего терпения был, когда на моих глазах ребенка, которой не говорил еще (это самая такая ясельная группа) били прямо по щекам.
К. Мацан
— Кошмар.
Н. Москвитина
— А до этого все накопилось. То есть мы видели, как они наливают в чайник воду из-под крана, как будто бы кипяченая вода. Ну вот все вот это вот, вся неправда, она была перед нами. А мы дети, мы вот как бы очень искренние. И я решила рассказать это все маме этого ребенка. Она меня не послушала. Ну естественно, я сама ребенок. И тогда рядом с домом был, я не знаю, вот я воспринимаю сейчас, это был какой-то фонд «Семья» — я не знаю, вот 90-е годы, что это на самом деле было, ну какая-то вывеска была, связанная с помощью семьям. И мы туда втроем пришли. А нас еще, так интересно, раскидали по разным группам, чтобы мы между собой не общались. Но когда мы вечером обсуждали, у каждого в группе было одно и то же. И мы пришли туда, и я все это по полочкам рассказала, что вот так вот и надо с этим что-то делать. И, наверное, это было со стороны просто очень революционно: три ребенка, которые возмущенно вот это все рассказывают и ищут, как можно помочь другим детям. И эта женщина сказала: вы что, ну в принципе это все ужас, кошмар, и с этим нужно что-то сделать. Но по закону мало что сделаешь, потому что доказать это — как докажешь. Еще мобильных телефонов же не было. И она спросила: а как там вообще на кухне? Чисто, нет? Ну и тут, конечно, просто у меня там список был подготовлен, там и тараканы, и все. И на следующее утро, когда мы пришли в садик, там уже стояла пожарная машина, скорая, всех вывели из садика и началась проверка. С тех пор на биржу труда меня не брали. Но в 14 лет я устроилась уже работать внештатным корреспондентом в газету. И это, в общем, просто шло по нарастающей, понимаешь, это были какие-то зачатки. Но в целом, наверное, самое интересное для меня это помощь людям и сами люди. Вот сами люди. И в какой момент человек пересекается с Богом и осознает это или не осознает, но уже есть какое-то вмешательство Бога, как меняется его жизнь, меняется ли, и как это можно спроецировать и на меня. То есть это всегда опыт: смотря на других людей, ты понимаешь, что человек рядом с тобой, он всегда выше, глубже, правильнее и удивительнее. И рядом все люди, они ну как бы хорошие и уникальные, да. Я ну вообще вот не воспринимаю людей, что они какие-то не такие, они там подлецы. Мы все подлецы, и мы, у каждого есть это испытание. Мне кажется, Бог как-то так вот проверяет нас, что мы думаем, что у нас будет проверка на то, на то — там не солгать, там еще на что-то, на самом деле нас на какие-то другие вещи проверяют. Вот сколько я смотрю судеб других людей — это очень нестандартные ситуации, где-то даже очень такой искренний диалог с Богом, когда ты не можешь спасовать, ты тоже должен как бы давать такой, в полный рост, ответ Ему, где-то делая вот неправильные что ли вещи. Как у Луки Войно-Ясенецкого, когда произошел спор, когда Господь ему говорил, что ты должен выбирать: или ты пишешь книги, или ты оперируешь. Я вот ну сейчас детально не помню, но меня это поразило, и я поняла, что этот диалог, он у каждого происходит, это какой-то, может быть, даже дерзновенный диалог, но где ты смелый. И вот Бог любит смелость эту, когда ты можешь ответить и тебе есть что сказать.
К. Мацан
— Наталья Москвитина, журналист, сегодня с нами в программе «Светлый вечер». А у тебя этот диалог по поводу чего?
Н. Москвитина
— Наверное, за других людей. Вот очень много видя таких случаев, очень разных, когда люди себя очень по-разному ведут, вроде как превращаешься в такого ходатая что ли и...
К. Мацан
— За них перед Богом.
Н. Москвитина
— Ну да. Ну то есть я в корне изменилась вот через свое это социальное служение. И началось социальное служение с такого моего дерзновенного, знаешь, запроса: я не хотела идти в антиаборты, я так и сказала, что только не в антиаборт. Я очень долгое время просила Бога, чтобы Он меня поставил послужить. И я это видела как достаточно непростой выбор, потому что я не видела себя ни там, ни там, ни там — я везде себя пробовала и после миссионерских курсов я не знаю, где я не была. И ну это и кормление бездомным, это помощь людям после неудавшегося суицида, это и отправка посылок в тюрьмы, это и помощь беременным, и разная антиабортная деятельность просветительская, и помощь отказникам. И все, знаешь, вот как будто бы ну что-то, вот ну то есть я искала, искала — это было очень тяжело прямо, я очень переживала, это длилось долгие годы. И я примерно раз в неделю ездила в храм Христа Спасителя, к мощам Филарета Дроздова — ну как для меня это был святой миссионер, который поможет мне, человеку после миссионерских курсов, как-то определиться. И там был и спор, там было и выпрашивание, там было, ну то есть все: я говорила и с напором, прося, и так, и так. Раз в неделю то есть я стабильно ехала к нему, как к родному человеку, и на коленях просила: укажи мне путь, ну как-то за меня попроси Господа, ну что делать женщине? Мужчине очень легко, он может ну хотя бы алтарничать. А что можно сделать женщине?
К. Мацан
— Как ты почувствовала, что вот ответ пришел, если он пришел?
Н. Москвитина
— Ну он пришел.
К. Мацан
— Что вот это вот теперь я на своем месте, через что это воспринимается человеком?
Н. Москвитина
— Это вот через мою дерзновенную фразу: только не в антиаборт — это совершенно точно. И я сказала, что только не туда, потому что это расчлененка, это достаточно агрессивная деятельность — ну то есть я так ее видела, она такая была.
К. Мацан
— Когда говоришь: только не в антиаборт — ты имеешь в виду что только вот не этим видом социального служения я хочу заниматься. Чем угодно, только не этим.
Н. Москвитина
— Вот-вот.
К. Мацан
— И именно этим пришлось.
Н. Москвитина
— Да, да. Н у это как бы так Господь ставит. Ну если ты там на расслабоне это все делаешь, то это ну не жертва.
К. Мацан
— Ну вот этот момент, когда ты, не знаю, соглашаешься, или понимаешь, или чувствуешь, что вот да, это я на своем месте. Спрашиваю, потому что многие, думаю, наших слушатели, которые размышляют о вере и об отношениях с Богом, вот этим вопросом задаются: как вот как понять, что я сейчас здесь, где должен быть и вот это, грубо говоря, это Божия воля?
Н. Москвитина
— Ну во-первых, это правильно задать вопрос, найти тон и не вымучивать его. Я просто подошла к этому вопросу вплотную и задала его очень искренне. То есть это был прямо... Ну я поняла, что там, там, там я была и что похоже, что самое очевидное — это антиаборты. Ну я так и сказала: все что угодно, только не кидай меня в терновый куст. И повторила это несколько раз. И после этого мои друзья сказали... Ну прошло, я не знаю, несколько месяцев, наверное, я прошла через развод. И это был очень сложный период, когда ко мне пришли друзья в гости и, видя, что я в тяжелом очень состоянии, сказали: ты не хочешь вообще вот ну какое-то движение женское открыть, помогать другим женщинам? Ну вроде как это было из головы, то есть это было: ну тебе плохо — ты помоги другим, все равно вокруг тебя столько беременных крутится. Это, правда, было на тот момент — и беременных, и бесплодных, и тех, кто после бесплодия рожают. И как бы вроде такие наметки уже были, да, промыслительного пути, но воедино это не собиралось. И наверное, отсюда, от моего отрицания и пошел этот вот запрос. И вот ровно там через небольшое время я встала и вот перед этим выбором уже сама, я интуитивно чувствовала, что вот это оно. Но после того, как я решилась на это, где-то было полтора года очень тяжелых метаний, очень. Потому что деятельность, ну откровенно говоря, не по силам, невозможно где-то этого ресурса набраться и спокойно заниматься антиабортом. Антиаборты — это там, где смерть откровенная, где убийство, это все очень сильно ощущается, это очень сильные человеческие драмы, это где и любовь, где интимная сфера — это вот просто все на грани. И я, естественно, хотела развернуться и уйти. То есть у меня все время было такое чудовищное просто испытание. Я человек, который, ну мне вообще не свойственно поворачивать назад, вот это вот оборачиваться. Взявшись за плуг, не оборачивайся — это очень вообще мой девиз. Но тут я сомневалась, что это мой путь. То есть я, уже встав, все время у меня голова мне не давала покоя. Почему, потому что, открыв вот этот, ну сначала это не фонд был, это было волонтерское движение, в очень большом количестве пошли эти женщины. И первое, что нужно было, это помогать материально. Нашлись там психологи там, гинекологи, но людям конкретно там нечего было есть, а денег не было вообще. И я вкладывала свои деньги после развода, да, и это все было просто на разрыв аорты. Я искала, я встречалась со всеми, с кем, мне говорили: с этими не встречайся, эти плохие, эти еще хуже, а эти вообще там, да, — я ко всем трем категориям ходила. И у меня не было никаких предубеждений, потому что эти женщины — вот они везде, у них есть имена, фамилии, у них есть там, они сейчас перед этим выбором. Мне было вообще не до этих вот размышлений глубоких. Но я не могла понять: если Господь не дает вот этой стабильности уже тогда фонду, а для меня это все вообще было в новинку, я не знала, как фонд собирать, и в моей записной книжке — это было очень важно, — не было ни одного телефона, на кого бы я могла опереться. То есть не было никаких сильных людей вообще. То есть и мне пришлось само стать сильной. Это для меня самый главный вызов в жизни. Я всегда считала, что я очень слабая. Вот чему меня научил фонд — я узнала, что я сильная. Ну я до сих пор считаю, что я слабая, но я просто вижу результат деятельности. И меня метало так, что я ну если не каждый вечер, то, видит Бог, там первые полтора года восемьдесят процентов моей деятельности сопровождалось горючими слезами по ночам. Я прямо реально плакала навзрыд перед иконами. И у меня перед иконами такой коврик, и этот коврик просто слышал все. То есть я прямо навзрыд кричала и говорила: Господи, ну почему я тут? Что мне делать? Почему, если Ты меня туда поставил, что я должна этим женщинам сказать? Мне же надо конкретно им помогать. И ошибок тоже было много. Ну они и до сих пор есть. Я как бы абсолютно четко осознаю, что тут нет какого-то проторенного пути, это очень сложная деятельность, и она получается только потому, что ты рискуешь. И какое-то большое дело, оно всегда сопряжено именно с риском, с тем, что ты всегда будешь ошибаться, как бы ты ни старался, все равно, вот эти вот падения, они дают вообще-то...
К. Мацан
— Скажи, вот ты в начале программы упомянула, что такой твой какой-то принцип, твое мирочувствие — это что вокруг прекрасные люди, все лучше меня. Как один священник у нас в эфире, мне кажется, замечательно сформулировал, что смирение — это когда не я хуже всех, а все лучше меня. А с другой стороны, ты говоришь о разных трудных ситуациях, в которых очень легко в человеке разувериться. Не в женщинах, допустим, которым требуется помощь, а в том, кто их бросил, например, или в тех, которые помогают или не помогают, но обманывают. То есть ты видишь такую достоевщину, о которой я, допустим, могу только догадываться, а ты в ней живешь и работаешь часто. Как не разочароваться в людях?
Н. Москвитина
— Ну не знаю.
К. Мацан
— Хороший ответ.
Н. Москвитина
— Ну честно, не знаю. И бывают такие моменты, когда ты очень сильно устаешь, и ну как-то вся вот эта вот несправедливость жизни, неправильных поступков людей выходит на передний план, и ты понимаешь, да какое ты вообще ничтожество, что ну, грубо говоря, я вот выйду отсюда и скажу: вот я сказала, что там все люди хорошие. Ну а не ты ли думала вот... Ну это я все, и это все я, да. Я только боюсь быть неаккуратной к людям. Я очень обычный человек и, может быть, хуже всех тех, чьи ошибки я наблюдаю каждый день, просто грешу, наверное, другим. И я боюсь в своей вот этой вот какой-то, ну своими установками, думая, что я там лучше, вот это вот все — это же неистребимо вообще, да, — поранить другого. Поранить человека, который ну явно что-то делает абсолютно там против совести, там ну те же аборты или измены, этого всего очень много. Но столько раз я убеждалась в том, что это вообще не правда жизни, что это настолько на поверхности, что эти люди могут быть святыми. Я же не могу увидеть там нимб или что-то, но это настолько чувствуется. Люди, которые женщины, совершили аборты, люди, которые предавали — столько вот как бы этой грязи ты видишь, слышишь, перевариваешь, очень тяжело это дается, и потом — раз, ты человека видишь с другой стороны. И ты поражаешься, что ты намного хуже. Вот.
К. Мацан
— Вернемся к этому разговору после небольшой паузы. Я напомню, сегодня с нами и с вами в программе «Светлый вечер» Наталья Москвитина, журналист, основатель фонда «Женщины за жизнь». У микрофона Константин Мацан. Не переключайтесь.
К. Мацан
— «Светлый вечер» на радио «Вера» продолжается. Еще раз здравствуйте, уважаемые друзья. У микрофона Константин Мацан. В гостях у нас сегодня Наталья Москвитина, журналист, основатель фонда «Женщины за жизнь». И мы говорим и о Наташином социальном служении, о том, как это связано с мировоззрением, с верой. И вот как раз, может быть, к этому второму измерению этой темы я хотел бы обратиться. Мне как-то, помнится, в свое время в одной из наших бесед (я уже, честно говоря, не помню, это была частная беседа или интервью твое было) поразила, очень согрела история, ты просто рассказывала о своем опыте, что время от времени ты уезжаешь из города на какой-нибудь отдаленный домик где-нибудь в лесу, просто гуляешь и просто разговариваешь с Богом. Я почему эту историю запомнил, потому что настолько это непохоже на то, как мы обычно думаем при слове «молитва»: вот либо церковная служба идет, люди стоят и молятся лицом к алтарю, либо какие-то тексты произносишь — чьи-то древние, святые, глубочайшие тексты, но вот какие-то не твои. Либо там дома стоишь. Если человек совсем на Церковь смотрит со стороны, то молитва это, как правило, кажется, какое-то выпрашивание чего-то, такое вот настойчивое домогательство до Бога, что вот хочу так, сделай, как я хочу. А ты рассказывала об опыте, который совсем не похож на это, какой-то просто разговор с Богом, и обращение к нему «Папочка» — вот что это такое, чем это важно?
Н. Москвитина
— Ну я прошла такой путь от Иисусовой молитвы, и почему-то нашла свой абсолютно другой диалог. Он именно мой, и вообще вот эта вся история про то, что мы все очень разные, и Бог с нами общается, исходя из наших внутренних настроек. И мне куда ближе благодарить Папочку и говорить, что я Его очень сильно люблю, это придает мне силы, я чувствую, что Он рядом. И вообще неважно, что как протекает день, но нужно обязательно найти вот эту вот волну. Иногда бывает еще вот такой лайфхак, там можно, да, уехать куда-то за город, в природу, найти какой-то свой уголок, именно только вот твой, может быть, даже никому не говорить, где это. Ну я так поступаю, я конкретный адрес и геоточку никому не говорю. Но еще есть такое, что я выезжаю на Садовое кольцо и делаю круг, то есть я вот в своем потоке еду и все это время молюсь, то есть мне не надо отключать мозги на то, где свернуть и так далее. Вот это определенное время занимает и очень помогает. Однажды я как бы случайно на это вышла, а потом поняла, что это классный такой ход для того, чтобы уединиться с Богом.
К. Мацан
— В городе причем.
Н. Москвитина
— В городе, да. Ну какой-то смысл есть и в этом цикле, то есть этот круг ты проживаешь, как-то все переосмысливаешь. Ну вообще духовная жизнь — это долгий-долгий путь, я думаю, до конца жизни мы не сможем это все препарировать до конкретных форм, у всех очень по-разному. Но я вот просто кайфую от того, что Бог дает какие-то еще возможности найти к Нему обратиться, и я думаю, что для определенного периода хорошо все: и молитвы по молитвослову, и молитвы, выученные наизусть, те которые ты ну от сердца, пусть их несколько, но от сердца, и Псалтирь, и вот именно вот какие-то вот такие вещи, из ряда вон выходящие.
К. Мацан
— Ну когда я вопрос задавал, конечно, я ни в коем случае не хотел обесценивать и церковную молитву, и молитву по молитвослову. Но вот почему еще так мне это запало в душу, твой рассказ про вот это вот обращение к Богу «Папочка», и это, кстати же, вполне в традиции: «Авва, Отче!» — «авва» это же и есть «папочка», это уменьшительно-ласкательное обращение.
Н. Москвитина
— Это я да, от тебя уже узнала.
К. Мацан
— Можешь приходить почаще. Я почему еще это так запомнил, потому что мне кажется, не знаю, так это в твоем случае или нет, вот прийти к такому обращению к Богу, к такому состоянию — это ну это не просто так, это что-то значит во внутреннем мире. То есть, видимо, был какой-то запрос, это как какой-то результат какого-то пути. Вот что это, желание все-таки пережить отношения с Богом как с Отцом, нехватка Отца в метафизическом смысле, Небесного, желание защиты, осознание собственной слабости и обращение — ответом на что было это вот, этот лайфхак?
Н. Москвитина
— Ну я думаю, что я очень слабая на самом деле. И несмотря на то, что жизнь меня ставит в такие условия, где мне нужно быть очень сильной, я открываю себя с сильной стороны, на самом деле я абсолютно не такая. Очень много граней, и я не могу ничего сделать с тем, что я все равно человек, который живет в таком внутреннем патриархате своей головы.
К. Мацан
— Это как?
Н. Москвитина
— Ну я все-таки считаю, что над женщиной должен быть мужчина, а над мужчиной должен быть Бог. Но я сейчас проживаю этап, период, когда у меня нет мужа, я стала главной для детей. Нет, ну отец присутствует в жизни детей, но тем не менее я как бы одна. То есть в отношениях в этой парадигме я и Бог, и я вот тут, в этом земном пути как одиночка двигаюсь, и надо мной есть только Бог, и Он мой начальник. И Он, я Его очень люблю, прямо вот я не могу это скрыть. И другой параллели как общение с Отцом у меня нет. И у меня были очень хорошие отношения с отцом, то есть это такой классический пример доброго, образованного, какого-то вот ну прямо идеального отца, которого я потеряла там как раз в один из периодов духовного роста. И я думаю, что Господь дал такой костыль, то есть Он открылся больше в тот момент, когда забрал отца. Ну как бы я, мне очень комфортно в этих отношениях, я не представляю, как можно по-другому, мне прямо очень гармонично, я всегда знаю, что папа со мной.
К. Мацан
— А вот если то, о чем мы говорим, переносить на отношения детей с Богом. Я имею в виду что, я вот по себе сужу, есть какое-то свое переживание общения с Небесным Отцом, и оно внутреннее, радостное, оно внутренне очень много значащее для тебя, и ты хочешь, конечно, чтобы дети испытали что-то похожее. По-своему, но что-то похожее. И при этом я сталкиваюсь с полной невозможностью это передать, этому невозможно научить. Это только может ребенок, взрослея, сам пережить. И тут же думаешь: а вдруг, вдруг не переживет? А вдруг я делаю что-то не так? А вот что здесь как родитель ты думаешь? Просто довериться, отдаться на волю Божию? Что может сделать мама или папа в этой ситуации, как тебе кажется?
Н. Москвитина
— Я что-то. похоже, хуже тебя, потому что не думаю об этом.
К. Мацан
— Ну почему же хуже, может, наоборот.
Н. Москвитина
— Ну я просто понимаю, что это не зона моей ответственности.
К. Мацан
— Хороший ответ.
Н. Москвитина
— Я могу свою жизнь проживать максимально откровенно и искренне перед детьми, и они уже свой выбор делают.
К. Мацан
— А дети в алтаре, мальчики, я знаю.
Н. Москвитина
— Ну да, да.
К. Мацан
— Интересуются.
Н. Москвитина
— И я не могу же их... ну то есть я даже не предлагала это, вот начнем с этого, да. И оно вот идет само, и ну наверное, будут какие-то периоды охлаждения. Ну, в общем, это все так и должно быть. Я должна это заложить сейчас, и я просто как-то без насилия это закладываю. Мне кажется, это нормально. Ну то есть они станут взрослыми, именно вот от вот этих вот испытаний — терять Бога, находить Бога, — именно так они и станут зрелыми. Даже не то чтобы взрослыми, можно быть и в пятьдесят ребенком, да, можно там в четырнадцать осознать.
К. Мацан
— Слушай, ну вот очень интересная фраза, важная мысль: это не зона моей ответственности, ты сказала. Я думаю, что для кого-то из наших слушателей это может прозвучать как формула пофигизма. Я не имею в виду, что ты это закладывала, но очень часто, когда человек говорит: а, это не моя ответственность — это такое «с меня взятки гладки». И понятно, что ты не про это говоришь, но в чем, как тебе кажется, разница между таким вот пофигизмом и между тем, когда это какое-то здоровое, не знаю, осознание своей ограниченности и доверия Богу? Что такое доверие Богу вот в этом смысле? Как бы ты это объяснила, допустим, человеку, который, не знаю, сомневается?
Н. Москвитина
— В смирении, мне кажется. Ну ты понимаешь, что ты... ну это не моя зона ответственности именно в том плане, что я не могу сделать больше, чем я делаю. И смысл того, что я приведу детей, людей, там подопечные те же дети? Я могу применить все свои методики там миссионерских курсов, но только я сломаю человека, и будет грош цена этому, я отверну от Бога. Это будет работать какое-то время, а потом что? То есть человек должен падать, набивать свои шишки, это проходить через боль. В человеке очень много боли, и он должен вырасти через это, через вот эти вот сломы, как, знаешь, кость срастается, там все равно это место болит. У каждого на протяжении жизни есть какие-то вот такие точки — смерти, какие-то, не знаю, падения там собственные, я не знаю, ощущение собственной некомпетентности, где ты понимаешь, что ты один. А если ты один, то на кого ты можешь опереться? И вот тогда только ты осознаешь, что вообще-то есть Бог. И вот в этом момент Он оказывается прямо очень рядом. Грош цена из того, что я это все объясню. Я же не дам им пощупать, я там вложу в голову, но я могу отвернуть человека. Поэтому вот за это я ответственна — за то, что я отвернула его от Бога. Поэтому я говорю в отношении свои детей все Богу, а не детям. Ну это же такая известная формула, да, но мы ее вроде бы как понимаем головой, а когда дети стали взрослеть, я это просто прочувствовала изнутри и сделала уже по интуиции.
К. Мацан
— У митрополита Антония Сурожского есть такая мысль, он вспоминает евангельский пример слепца Вартимея, слепца, который сидел у дороги и, когда Христос проходил мимо, вот он воззвал к Нему, и Христос его исцелил. И владыка Антоний этот пример приводит как опыт человека, который находился в крайнем отчаянии, в последнем отчаянии, когда нет никакой надежды на себя и ни на кого, когда вот полная, как бы мы сказали, безнадега, вот тогда изнутри этого отчаяния можно подлинно обратиться к Богу, вот тогда возникает надежда. То есть человек претворяет это последнее отчаяние на самом деле в настоящую надежду. Вот я сейчас говорю — ты киваешь. Ты понимаешь, о чем говорит владыка Антоний на практике, ты это проходила?
Н. Москвитина
— Постоянно я прохожу. Я вот постоянно на этом днище, знаешь, сижу и кричу, потому что ну больше уже, ниже уже никуда не опуститься. Но у меня другая аналогия: мне кажется, что это как в открытом космосе, где ты один, скафандр, и вот эта пуповина кислорода — это пуповина с Богом. Ну и вообще моя тема, понимаешь, это новорожденные, и тема пуповины мне очень близка. Я вот реально как-то метафизически проживаю и ощущаю эту пуповину с Богом, она никуда не девается. И тема моя сложная тем, что это тема смерти, и очень много смертей как абортов, и смертей детей, которые были рождены, и абстрагироваться от этого сложно. Я говорю про днище, потому что понимаю, что ну у тебя очень ограничены ресурсы, ты вообще ничего не можешь сделать. Ну, по большому счету, ты можешь только молиться и все. И ты видишь, как перед тобой происходят всевозможные чудеса, и все за тебя делает Бог. Вот эта вот пуповина, она никогда никуда не денется. И мы рождаемся в одиночку — вот мы лежим, голые, мы можем погибнуть там через несколько часов, если мама нас не покормит, да, это абсолютное одиночество, пустота вокруг, и только присутствие родителей спасает тебя. И мы заканчиваем жизнь часто тоже немощные телом, наши дети уже ухаживают за нами, мы превращаемся в таких пожилых младенцев, и это же, представляешь, очень страшно: ты понимаешь, что ты сейчас опять будешь проходить через вот эти вот неведомые вещи. Мы не знаем вообще, что там будет, что было вначале и что будет в конце, и связь у тебя есть только одна — с Богом. Поэтому ты кричишь и просишь, чтобы не быть оставленным.
К. Мацан
— Наталья Москвитина, журналист, основатель фонда «Женщины за жизнь» сегодня с нами и с вами в программе «Светлый вечер». Есть такая фраза, которую часто мы, люди верующие, используем: «Слава Богу за все!» И, как мне кажется, мы нередко ее используем просто как фигуру речи, а еще чаще как такую благочестивую отговорку, стиснув зубы: «Как дела? — Да слава Богу за все!» Но мне кажется, что в тех ситуациях, в которых ты по жизни бываешь, и то, что ты описываешь даже в рамках нашего разговора, как-то заставляет к этой мысли, к самому этому состоянию души — «слава Богу за все» — по-другому относиться. Вот что такое сказать «слава Богу за все» в ситуации действительного кризиса? Может быть, ты видишь людей, которые так рассуждают, которые так, которые имеют на это силы?
Н. Москвитина
— Это очень сложный вопрос на самом деле. И я не знаю на самом деле на него ответа, потому что очень часто за этой фразой скрывается лицемерие.
К. Мацан
— Да.
Н. Москвитина
— И я вообще перестала употреблять так часто. Ну то есть это какой-то период, когда ты в это веришь и ты искренен в этой фразе. А в какой-то момент, когда ты видишь, что многие вещи совершенно не по воле Божией, а по воле человека происходят, то как бы, наверное, неправильно и говорить: «слава Богу за все». В общем, все как-то очень непросто в этой жизни. И не могу сказать человеку, у которого только что дочка вышла из окна: «слава Богу за все», понимаешь?
К. Мацан
— Ну конечно же, я не об этом говорю. Я скорее говорю о том... Вообще это было странно кому-то эту фразу говорить, в чужом страдании, это понятно.
Н. Москвитина
— Да.
К. Мацан
— Скорее мы говори о себе, когда случатся какая-то беда, ну которую человек субъективно переживает как беда. Нет смысла меряться, у кого тяжелее беда, но в этой ситуации очень трудно сказать: слава Богу за все. А с другой стороны, ты видишь, ну не ты, а мы видим примеры (но хотя ты, наверное, как раз таки их видишь, у меня-то они умозрительные), когда человек действительно в тяжелой ситуации действительно подлинно смиряется, и от него исходит такой свет и тепло, и ты думаешь: как это возможно? Вот бывали такие опыты у тебя?
Н. Москвитина
— Вот как раз сегодня, как раз вот этот вот кошмарный случай, который я сейчас описала — это самоубийство девочки, которая вышла в окно. Но перед этим был ряд таких событий... и там все очень ну как бы не так, как видится с первого взгляда, и ты понимаешь, что там могут и отпевание разрешить. И ты общаешься с мамой этого ребенка, и это все очень тяжелое испытание и для меня тоже. И меня очень сильно поражает и приподнимает этого человека на, не знаю там, на много ступеней выше меня, когда в конце такого очень тяжелого диалога, когда мама ребенка сидит перед моргом, она мне пишет: «Христос воскресе!»
К. Мацан
— Потрясающе.
Н. Москвитина
— Да, понимаешь, а там, там вот реально самоубийство, да, и это ребенок. Но ты вот в этот момент проживаешь физически понимание, что Бог милостив. Потому что мать этого ребенка, мать единственного ребенка, да, она в это верит. И как ты можешь в это не верить, если она верит?
К. Мацан
— Что самое трудное для тебя в вере, в пути в вере?
Н. Москвитина
— Потеря Бога.
К. Мацан
— А бывало это?
Н. Москвитина
— Постоянно, конечно.
К. Мацан
— Ну вот я в принципе ожидал ответ: постоянно. Но это же, наверное, не потеря радикальная...
Н. Москвитина
— Ну нет.
К. Мацан
— Ты же не становишься неверующей.
Н. Москвитина
— Ну такое, наверное, уже невозможно. Хотя все возможно, да.
К. Мацан
— Ну, кстати, тоже интересная тема: вот потеря Бога, которая вот чувство богооставленности, которое посещает и верующих. Это, кстати, тоже такой стереотип о верующих людях как о тех, кто как будто бы вот пришел, осознал...
Н. Москвитина
— Как будто бы у них иммунитет.
К. Мацан
— И дальше вот такая ровная, приятная дорога ко спасению. А с другой стороны, кажется, вот эта богооставленность — что-то такое ужасно кризисно-критичное, крест на всей биографии: вот он, значит, пережил состояние сомнения — как же так? Вы, верующие, переживаете состояние сомнения?
Н. Москвитина
— Нет, ну сомнения ладно. А вот я, например, с глубоким трепетом, и даже не знаю, как описать свое чувство, смотрю на людей, которые действительно пошли на какой-то радикальный шаг — например, ушли из монастыря. И как это, ну как бы сложно это все разложить по каким-то полочкам, понять, как люди после этого живут, и что они пережили, и как-то их обвинять, наверное, неправильно.
К. Мацан
— Но твоя потеря Бога, богооставленность, которая ежедневная, ты сказала — это про что?
Н. Москвитина
— Это про потерю радости.
К. Мацан
— А вот как?
Н. Москвитина
— Ну Бог — это все-таки ощущение такой благодати, полноты, без сомнений, понимание собственной какой-то неуязвимости, потому что ты не один. Но по факту все бывает совсем наоборот. То есть ты, наоборот, как тростинка, понимаешь, что куча разных испытаний и духовных, и физических, и нравственных перед тобой каждый день, и ты не в лучшем виде перед самой собой предстаешь. И ты судорожно, как это в темной комнате, начинаешь искать, где Бог. Потому что иногда ответы даются очень просто, ты понимаешь, что вот Он, рядом, и проблема не проблема, но в основном-то все наоборот. Куча разных вот эти вот испытаний, в которых ты не знаешь, как тебя судят — вот в чем проблема. Ты думаешь, что тебя по этим критериям смотрят, а потом полдня прошло, и я думаю: а ведь на самом деле это было вообще про другое, я на это не обратила внимания.
К. Мацан
— А вот можешь на примере пояснить, по какими критериям нас судят, как тебе кажется?
Н. Москвитина
— Ну ты закладываешь какие-то базовые вещи, там вот это вот все: не лги там, не лицемерь там, не завидуй...
К. Мацан
— Но это немаловажные, хоть и базовые вещи.
Н. Москвитина
— Да, да, но понимаешь, а есть еще какие-то вещи, которые ты думаешь, что ты этим не грешишь. Вот, например, вот прямо абсолютный пример, хотя он такой, часть исповеди буквально: я всегда думала, что я не завидую. Вот ну я думаю: вообще зависть — не про меня. Но когда ты начинаешь разбирать ход собственных вот эти вот душевных ну не терзаний, а движений души, то вдруг думаешь: а что это было, если не зависть? Вот это вот такое там, на 0,3 секунды, что это промелькнуло? А когда на исповеди священник говорит: да ты вроде не завидуешь, я говорю: да вроде да, и не завидую. А вот откуда это все берется? И вот за это и осудят. То есть ты вроде бы все сделал правильно, и ты еще думаешь: да и я вообще, грехов-то особо нет. А они есть. Ты чем дольше живешь, ты понимаешь, что а еще, оказывается, вот такой у меня пласт есть, до которого вообще раньше не добирался. Вот как с этой свечкой ходишь, да, и все больше и больше открывается. И потом фонарь включается — там вообще все паутина, грязь и свалка. Это именно что надо хорошо присмотреться к собственным грехам, особенно когда этот список у тебя уже утвержден, да, годами.
К. Мацан
— И заламинирован.
Н. Москвитина
— Ага, ага. И пора все, открывать эту толстую книгу, которая есть у всех дома, это список всех грехов, там такой, знаешь, томик, где там все до мельчайших подробностей, и заново смотреть на себя, брать этот фонарь и высвечивать.
К. Мацан
— Но вот то что ты сказала, потеря радости, а как она возвращается? Вот логично предположить, что потерял радость — ищи? Или это вернется само, когда Бог захочет? Или надо как-то себя, ну если угодно, настроить, чтобы из этого состояния богооставленности выйти? Вот я тут понимаю, что нет единых критериев и какой-то волшебной таблетки, но о чем говорит твой опыт?
Н. Москвитина
— Через усердие. Через прямо взять себя и тащить в ту сторону, от которой ты отходишь. Ну как машина, вот она когда едет, даже по ровной дороге, она все время какой-то крен дает — чуть-чуть ты, на сантиметр, влево руль, вправо руль. А где-то тебя — раз, вообще как занесло, да. А ты вроде бы едешь, и вроде это та самая полоса, ну то есть духовная жизнь идет, ты знаешь, что это МКАД, 110 километров, и все, я доеду. А на самом деле ты так по чуть-чуть, по чуть-чуть склоняешься. И только в собственной воле, прямо усилием, понуждением, возвращать себя на исходные позиции, зная свои особенности. И тогда Бог сразу рядом становится.
К. Мацан
— А исходные позиции — это что?
Н. Москвитина
— Наверное, это понимание каких-то своих основных грехов, и вот подрихтовать себя. Ты привыкаешь к себе, ты даешь себе слабину где-то, ты любишь себя короче, всю жизнь ты все равно себя любишь. Как бы ты там что на радио «Вера» не рассказывал, как бы ты там ни пытался там вписать еще три греха на исповеди, но, по большому счету, ты все время себе даешь поблажки. Когда ты расслабляешься, это все куда-то исчезает, и ты думаешь, что ты почти святой человек. А надо очень трезво на себя смотреть. Ну, может быть, даже не щадя себя. Поэтому, знаешь, я когда все эти истории про психологов, сейчас такие новомодные, что вот там надо себя любить, постольку поскольку вообще не очень это все люблю, вот это вот вечное ковыряние в детстве, что там что-то, какие-то травмы. И я вот прямо реально в это не верю, потому что есть все-таки какие-то установки у каждого, какая-то конституция души. То есть вот склонность к греху, например, да, в общем, ты вот ты уже уязвим, и ты уже несовершенен рождаешься. И встречается кто-то в твоей жизни, кто ну как-то там вмешивается, что-то там, где-то тебя повреждает, да, и нельзя на это смотреть как на безусловное зло. То есть мы в принципе несовершенны. Мы что, святые что ли? Нет. И Бог дает возможность и через этих людей тоже как-то нас подрихтовать. Вот Александр Пушкин, например, его мама не очень любила, вот за какие-то странные вещи, типа он грыз ногти и все время терял свой носовой платок, да. А другого своего сына, Льва, она любила. Но Господь Бог дал Арину Родионовну, да. И мы вот знаем вообще абсолютного гения, там «наше все». Но что, он работал с психологами? Нет, он прошел через вот эту свою там агонию, вода и медные трубы, какая-то там мама грубоватая, добрая бабушка. Если бы ему дали пяток психологов, то мы бы не получили гения. Это все закладывается, нет ни одного касания человеческой души с другой душой, в результате которого ну как будто бы что-то случайно и пошло не так.
К. Мацан
— Ну все-таки не будем на волнах радио «Вера» совсем обесценивать психологов. Они у нас часто бывают в гостях и людям помогает, если люди в этом себя находят и находят в этом пользу, и помощь, то дай-то Бог. Но мне важно то, что ты говоришь, кажется, потому что мы же нередко, скажем так, особенно опять же я себе воображаю человека, который смотрит на Церковь со стороны и понимаю, что для такого наблюдателя очень часто церковь — это еще один вариант психологической помощи: кто-то там неверующий — он идет к психологу, кто-то для себя решает идти к священнику, в церковь. Но в принципе все это одно и то же, некоторые одни и те же формы какого-то достижения комфорта внутреннего состояния. Хотя вот те же самые психологи говорят о двух разных подходах в психологии в этом смысле и в храме на исповеди. В одном случае ты как-то примиряешься с собой и как-то немножко успокаиваешься, наверное, в разговоре с психологом просто себя лучше понимать начинаешь, а покаяние требует другого, ну в каком-то смысле противоположного — изменения себя, исправления себя. И одно другому не противоречит, но, может быть, в принципе друг друга и дополняет. А вот из того, о чем мы говорим с тобой сегодня, из того, о чем ты так проникновенно рассказываешь, несколько раз ты слово «смирение» произнесла. Хотя то, что ты рассказала до этого про свое детство — про поход к директору магазина, про работу в детском садике, про то как вообще возникал фонд «Женщины за жизнь», — скорее мне кажется, что твоя жизнь в большей степени описывается словом «дерзновение». Вот не смирение, а дерзновение. Хотя, как известно, тоже это не противоположность, это не оппозиция. Как для тебя связаны смирение и дерзновение?
Н. Москвитина
— Ну к себе смирение, за других дерзновение. Ну и мне очень сложно усидеть на месте, когда ты видишь, что другому больно. Ну или мне вообще не дает покоя эта тема, что в жизни очень много несправедливости, но если ты можешь хоть как-то поучаствовать в судьбе другого человека, то нужно сделать просто максимально все — это и есть Евангелие в действии. Сделать все и при этом самому быть смиренным, потому что, помогая другим, ты все время слышишь негатив в свою сторону — почему-то это так работает. Ну это так и должно работать, да, чтобы не подниматься над землей. И ты постоянно отхватываешь какие-то претензии, несправедливость, оскорбительные слова, подозрения тебя в чем-то. Практически восемьдесят процентов работы — это вот работа с возражениями. Ну и тут ничего, как бы ты же не будешь там оправдываться или выходить из этой ситуации, тут вот именно нужно смиряться и терпеть. В большей степени смиряться. Потому что терпение — это как будто бы, ну терпение, оно имеет какие-то пределы. Вот как будто бы есть мешки с терпением, потом они — раз, и закончились. Мы как бы все-таки ограничены психоэмоциональным фоном и так далее, физической усталостью. А смирение — это вот мир. То есть ты не терпишь, и у тебя пробки перегорят, а ты просто понимаешь: ну человек такой, он по-другому не может. И что скорее всего, пройдет какое-то время, и ты с ним пересечешься уже на другом витке. И, кстати, у меня было несколько случаев в фонде, и вот такого порядка: проходили через предательство, и в социальной сфере это самое тяжелое. И люди обвиняли очень, представляешь, в каких-то вещах, к которым ты не имеешь вообще никакого отношения, и обвиняли очень жестоко, ну как-то... я даже не знаю, как тебе это описать, ну как-то не по-человечески, так вообще, кажется, хочется сказать: как ты вообще мог там подумать или могла подумать? Хочется защититься. Но каждый раз я ну вообще вот молчала. Ну наверное, что-то говорила, но я не оправдывалась. Потому что мне казалось, что ну это как бы уже перебор, too much какой-то, ну зачем еще, зачем влазить в это, если этого нет? И потом, спустя годы, каждый из этих людей возвращался ко мне и просил прощения. Причем так интересно, что люди прошли через подобное в своей жизни — вот это меня прямо поражало. То есть там каждая история типичная. То есть возвращается человек всегда через сообщение, пишет большую смс-ку о том, что ну там прости, пожалуйста, представляешь, в моей жизни произошло, я оказался на твоем месте. И я там понял или поняла, как был не прав. И я думаю: вот это вообще круто. То есть Господь закладывает и то, что если ты сейчас смиряешься и смотришь на это как на промысел такой, который должен тебя чему-то научить, то потом учатся двое — и ты, и тот человек.
К. Мацан
— Потрясающие слова. Спасибо тебе. И, наверное, лучших слов для завершения нашей беседы не найти. Спасибо за этот разговор и за его искренность. Наталья Москвитина, журналист, основатель фонда «Женщины за жизнь», сегодня с нами и с вами была в программе «Светлый вечер». У микрофона был Константин Мацан. До новых встреча на волнах радио «Вера».
Все выпуски программы Светлый вечер