У нас в гостях были участники мужского вокального ансамбля ДОРОС.
Мы говорили о музыке, об особенностях исполнения духовных песнопений и конечно же слушали песни в исполнении наших гостей.
А. Пичугин
— Здравствуйте, дорогие слушатели, «Светлый вечер» на светлом радио. Меня зовут Алексей Пичугин, приветствую вас в нашей студии. С удовольствием представляю гостей, я буду делать это долго — у нас никогда, на моей памяти, столько народу в студии не было. Мужской вокальный ансамбль «Дорос» приветствуем мы и все его участники: Константин Сенченко — добрый вечер.
К. Сенченко
— Добрый вечер.
А. Пичугин
— Александр Горбатов —
А. Горбатов
— Добрый вечер.
А. Пичугин
— Вруйр Ананикян —
В. Ананикян
— Добрый вечер.
А. Пичугин
— Бексеит Рыспаев —
Б. Рыспаев
— Добрый вечер.
А. Пичугин
— Александр Камышинцев —
А. Камышинцев
— Добрый вечер.
А. Пичугин
— Константин Чёрный —
К. Чёрный
— Здравствуйте.
А. Пичугин
— Вот сколько человек в студии. Сейчас мы будем делить микрофоны — у нас их, к сожалению, ограниченное количество, но я думаю, что все выскажутся, у всех будет возможность что-нибудь сегодня рассказать, поведать миру. Самое интересное, что наши гости будут петь в том числе и вживую — сразу несколько песен мы послушаем в живом исполнении ансамбля «Дорос». Для начала давайте познакомимся, расскажите по себя: где вы выступаете, как вы появились, кто вы такие. Ещё ни разу вы у нас не были, поэтому очень хотелось бы познакомиться поближе.
К. Сенченко
— Я, как руководитель, начну.
А. Пичугин
— Да, Константин Сенченко. Столько мужских голосов, что я даже не знаю... но Константин Сенченко — руководитель ансамбля, правильно?
К. Сенченко
— Да.
А. Пичугин
— Поэтому мы вас представляем, потом я буду стараться пояснять, кто сейчас говорит. Я понимаю, что у всех разные голоса, но всё-таки по радио без картинки приходится это пояснять, извините, пожалуйста.
К. Сенченко
— Алексей, это очень долгая история, она просто займёт очень много времени, не знаю, кому это будет интересно. У нас на страничке это есть, можно всегда прочитать.
А. Пичугин
— Мне интересно. Страничка: http://dorosmusic.ru.
К. Сенченко
— Да. Ансамбль «Дорос» возник в 2001 году в Москве. Была идея соединить экскурсию по Новодевичьему монастырю с историей архитектуры, живописи и пения. Эта идея понравилась и с 3 июля мы начали работать в этом монастыре для посещающих людей.
А. Пичугин
— В Новодевичьем?
К. Сенченко
— В Новодевичьем, да.
А. Пичугин
— Кстати, плохое слово «фишка», но в данном случае, не знаю, насколько оно уместно, но мужские хоры часто можно услышать в разных монастырях, как действующих, так и музейных, в Суздале в Покровском монастыре, правда, это действующий монастырь, но для туристов выступает хор. В Покровском соборе на Красной площади сейчас выступаете вы, насколько я понимаю.
К. Сенченко
— Да, это началось в 2006 году, и до сегодняшнего дня мы поём. Раньше мы пели только в летние месяцы, условно говоря, с мая по октябрь. А уже, наверное, лет семь работаем и в зимний период — тогда, когда позволяют погодные условия — храм холодный. И мы выступаем во время работы музея.
А. Пичугин
— Покровский собор — это храм Василия Блаженного, долгое время он оставался и продолжает оставаться филиалом Государственного исторического музея. А в какие-то дни по большим праздникам там проходят службы. Вруйр, вы что-то хотели добавить?
В. Ананикян
— Я просто хотел напомнить, что восемь лет мы поём уже круглый год, с 2011 года.
А. Пичугин
— Покровский собор, конечно, уникальный. Нет ни одного человека в цивилизованном мире, с доступом к современным технологиям, который никогда бы не видел образ храма Василия Блаженного. Но гораздо меньше людей, я сужу по своим знакомым, в том числе и москвичам, бывали внутри. Это не менее интересно, потому что внутри это какой-то очень такой... я с детства помню, когда первый раз попал, был потом многажды, но первый детский образ остался навсегда — какого-то такого фантастического то ли замка, то ли средневековой крепости с этими длинными переходами между храмами, галереями. Где же вы там поёте? В одном из приделов, я так понимаю, да?
К. Сенченко
— С середины мая по сентябрь включительно мы поём в церкви Троицы — это восточный придел. В зимний период мы поём в Покровском приделе.
А. Пичугин
— Я так понимаю, если я купил билет и пришёл в Покровский собор, я вас там не услышу.
К. Сенченко
— Услышите, конечно.
А. Пичугин
— Вас много, вы как-то по очереди, меняясь?..
К. Сенченко
— Нет, мы поём. Условно говоря, через каждые 10-15 минут.
А. Пичугин
— А у вас же гастроли, вы же постоянно выступаете где-то ещё.
К. Сенченко
— У нас не так много гастролей. Они бывают, но их не так много и они не такие продолжительные. Поэтому бывают моменты, тогда, если мы уезжаем на неделю, то у нас есть люди, которые могут прийти и заменить на этот период, чтобы не прерывалась работа. А так мы стараемся обходиться своими собственными силами.
А. Пичугин
— На сайте написано: «Основной своей миссией мужской вокальный ансамбль „ДОРОС“ называет пропаганду сохранения традиций церковного и народного пения в лучших традициях русской хоровой школы, через концертную и просветительскую деятельность». А как вы к этому пришли, почему вы решили заниматься именно этим направлением? Очень много всяких вариантов выступлений, сейчас достаточно много людей, которые тоже — я не люблю слово «пропаганда», но иногда всё-таки приходится употреблять — в хорошем смысле слова пропагандируют русскую хоровую культуру музыкальную. Я слышал такой саундчек перед началом программы, когда вы репетировали ваше выступление сегодняшнее здесь, это, конечно, завораживает. Но завораживает, я так понимаю, через много лет, через огромное количество выступлений, совместной работы. Вас много, почему вы все решили этим заняться, именно этим направлением?
К. Сенченко
— Самый объективный ответ: нам это нравится и это наше призвание — по нашему нутру, по нашим возможностям и по тому, что это нравится многим людям.
А. Пичугин
— Как вы встретились? Просто сейчас Константин всё время говорит, давайте предоставим слово кому-нибудь из ваших коллег. Кто расскажет о том, как вы все встретились и как образовался ансамбль «Дорос»?
А. Горбатов
— Если можно, я возьму слово. Дело в том, что я учился у Константина ещё в Музыкальном училище по классу дирижирования. И затем нас так свела судьба, что мы продолжали встречаться по учёбе хоровой, потом ещё пересекались в консерватории. И Константин меня позже пригласил в этот ансамбль попробовать попеть в качестве второго тенора. Я пришёл и мне это дело очень понравилось, когда ты стоишь не в большом хоре, где поют и женщины, и мужчины, и мальчики, а здесь только несколько голосов, пять или шесть мужских голосов, и каждый исполняет свою партию. Это показалось мне очень интересным и я стал продолжать выступать в этом ансамбле. С Вруйром мы познакомились очень интересно. Я написал в интернете, что нам в ансамбль требуется первый тенор. И через какое-то время он мне ответил по мейлу. И я пригласил его в Нижний Новгород на встречу, он приехал поздним вечером, встретились, пообщались, на следующий день порепетировали. Нас с Константином абсолютно всё устроило, мы договорились о том, что будем работать вместе, петь. И спустя какое-то время, мы начали этот путь продолжительный.
А. Пичугин
— Давайте прервёмся буквально на несколько минут, чтобы послушать. Я уже говорил, что ансамбль «Дорос» исполняет как церковные, так и светские песнопения из русской народной и духовной культуры. Сейчас прозвучит абсолютно всем знакомое церковное произведение «Отче наш». Расскажите, Константин, в чьём музыкальном переложении.
К. Сенченко
— Это Николай Кедров, это эмиграция. Но здесь тоже очень интересный вопрос. Я у Шаляпина прочитал в «Маске и душа», где он говорит, что был командирован на фронт вместе с квартетом братьев Кедровых, которые поют. Он не упоминает, кто там Николай Николаевич, кто отец, но он говорит об этих Кедровых, то есть это, видимо, в царское время.
А. Пичугин
— Первая мировая война.
К. Сенченко
— Да. В первый раз я столкнулся с этим произведением, с лондонским изданием 1949 года, тогда, когда нот не было — это было 1988-89 год. В ре-бемоль мажоре оно было и написано для смешанного состава. Ничего не делали, просто опустили на малую терцию, и вы это сейчас услышите.
А. Пичугин
— Сейчас мы услышим, а потом поговорим о том как раз, как просто или сложно искать произведения для исполнения.
(Звучит песнопение.)
А. Пичугин
— Продолжаем нашу программу, напоминаю, что сегодня у нас в гостях участники мужского вокального ансамбля «Дорос». Напомню сразу, что ансамбль «Дорос» вы ежедневно можете услышать в соборе Василия Блаженного — Покровский собор, что на Рву, на Красной площади. Все его прекрасно знают, а если вы придёте посмотреть его внутри, то вы услышите наших сегодняшних гостей вживую, собственно, так, как делаем это мы. И сейчас прозвучало песнопение «Отче наш». И я обещал, что мы поговорим о том, насколько просто или тяжело искать материалы для исполнения. Вот Константин, вы говорите, что 49-го года запись.
К. Сенченко
— Издание.
А. Пичугин
— Что это — нотное издание?
К. Сенченко
— Да, это нотное издание композиторов. Как я понял, тот, кто составлял этот сборник — это композиторы конца девятнадцатого, начала двадцатого веков: Ипполитов-Иванов, Чесноков, Архангельский. И вот там был Кедров — «Отче наш».
А. Пичугин
— Почему «Дорос», кстати? Сначала не поинтересовался, а это важно.
К. Сенченко
— Хорошо, скажу. У нас был один из участников — Гурген Горцунян, первый тенор, это по наследству перешло к Вруйру Ананикяну — но это шутка, хотя в этой шутке тоже есть большая доля правды. И у нас раньше было до этого другое название. И он говорит: «Константин, а тебя оно устраивает?» Я говорю: «Да не совсем». Стали думать, смотреть, каждый предлагал своё. Но много ансамблей «Акафист», «Благовест», в общем, все возможные названия перебрали. Он говорит: «Костя, всё-таки греческая культура в основе православия, давай посмотрим...» И вот мы стали искать. Бог нам даёт дар петь, мы надеемся, что являемся даром для слушателей. И пришли к такому, что «дорос», «дарон» — это «дар».
А. Пичугин
— «Дар». Но это действительно с греческого переводится как «дар».
К. Сенченко
— Да. Но был очень интересный момент: как-то мы пели, по-моему, зимой, подошёл мужчина и говорит на английском языке: «Ребята, а почему вы „Дорос“?» Мы ему объяснили, что так вот и так. Он говорит: «Я грек. У меня фамилия Дорос». Вот был такой казус. Он занимался гостиницами, он здесь был по гостиничному бизнесу.
А. Пичугин
— Я думал, что у него ассоциативный ряд с группой «Дорз».
К. Сенченко
— Может быть, но музыка сильно отличается.
А. Пичугин
— Музыка сильно отличается, но с другой стороны, я представляю, как можно исполнить. Я, конечно, полный профан в том, что касается нот, но то, что исполнить что-то из Джима Моррисона вот в таком ключе можно, я не сомневаюсь. Но мы сейчас о другом, совсем о другом.
К. Сенченко
— Задумаемся.
А. Пичугин
— А как вы познакомились с Историческим музеем?
К. Сенченко
— Недавно был день рождения Ирины Гавриловны Борисенко, она исполняла обязанности директора музея «Новодевичий монастырь». И по её доброй воле, случайно действительно, она дала нам выступить в Смоленском соборе. Ощущения были необыкновенные: во-первых, акустика великолепная, во-вторых, просто сама атмосфера. И я высказал своё желание: возможно ли, что мы будем петь здесь для туристов, для паломников, для детей, допустим, из детских домов или просто для школьных групп. Она сказала: «Это очень хорошая идея. Мне надо...» — это было в середине июня, после моего дня рождения. Она говорит: «Хорошо. Вы мне перезвоните». У меня надежды было мало — обычно так в Москве в то время вежливо отказывали.
А. Пичугин
— Везде, по-моему, так вежливо отказывали, не только в Москве, и до сих пор.
К. Сенченко
— Ладно, не будем углубляться. Но я всё-таки набрался смелости, позвонил — это было 27-го числа. И вдруг она сказала: «Ваш вопрос решён положительно. Приезжайте, заключайте договор», — так мы оказались в Новодевичьем монастыре. Там были свои, конечно, моменты утряски: кому-то мы мешали, что-то было... люди оставались нас слушать — из-за этого поток нарушался. Там были какие-то технические моменты, но при большом желании, а у неё было желание нам помочь...
А. Пичугин
— Мне кажется, что это очень важная история, когда человек приходит в музей — всё-таки Новодевичий монастырь долгое время сочетал в себе и церковную составляющую и музейную. Там был действующий храм и музей, сейчас он полностью возвращён Церкви. Но это хорошая возможность, начиная с советских лет, людям как-то познакомиться с культурой. Вы, конечно, с 2001 года выступаете...
К. Сенченко
— Извините, я оговорился. С 2001 года мы начали с обеих сторон, а с 2002 года мы уже там стали работать с 3 июля. Я ошибся, извините, пожалуйста.
А. Пичугин
— Это не важно. Двухтысячные годы — это уже другое время. Я знаю, что мужские вокальные хоры, ансамбли выступали и в советское время где-то в бывших церквях и монастырях. Это была чуть ли не единственная возможность вот так людям вживую услышать, как поют какие-то церковные произведения. А репертуар у вас выдерживается стилистикой храма? Я в своё время встречал... один церковный архитектор, достаточно известный, высказывал такую мысль, что репертуар церковного хора должен быть выдержан в стилистике храма. То есть если мы говорим о барочном храме, то это должны быть одни песнопения. Если это какое-то древнерусское сооружение, то речь идёт о знаменном распеве или вот что-то такое византийское.
К. Сенченко
— Опять же это очень широкий вопрос. Человек, который вам это говорил, по-своему прав. Безусловно, должно быть созвучие между архитектурой, внутренним убранством храма, я ещё об этом скажу, и тем, что поётся, тем, что звучит. Я с вами абсолютно в этом согласен и с тем человеком согласен.
А. Пичугин
— С Андреем Анисимовым, скорее, известным архитектором церковным.
К. Сенченко
— Да. Но здесь момент такой, что когда вы сказали о соборе Василия Блаженного, в принципе, надо ещё говорить о том, что это хай-тек, то есть это сооружение не просто шестнадцатого века, а оно опережало на сто, на двести, на триста даже лет будущее — именно строительство в камне.
А. Пичугин
— По некоторым своим архитектурным решениям оно и сейчас опережает. Кстати, по поводу акустики — я в этом не очень хорошо понимаю, разбираюсь. Но, насколько я могу судить, там акустика, конечно, очень хорошая.
К. Сенченко
— Бесподобная.
А. Пичугин
— Сейчас мы возвращаемся к вашу творчеству и слушаем тоже православное песнопение. Оно звучит на каждом вечернем богослужении в конце Вечерни, называется «Ныне отпущаеши». Чьё это переложение?
К. Сенченко
— Это сочинение дьякона Трубачёва.
А. Пичугин
— Замечательно. Песнопение «Ныне отпущаеши» не так известно, как «Отче наш», но всё равно, я думаю, что многие его слышали. И в исполнении наших сегодняшних гостей оно, конечно, удивительно тонко звучит.
(Звучит песнопение.)
А. Пичугин
— Мы прервёмся буквально на минуту. Я напомню, что сегодня в гостях у светлого радио мужской вокальный ансамбль «Дорос».
А. Пичугин
— Возвращаемся в студию светлого радио. Напомню, что гости наши сегодняшние, мужской вокальный ансамбль «Дорос», в полном составе: Константин Сенченко, Александр Горбатов, Вруйр Ананикян, Бексеит Рыспаев, Александр Камышинцев, Константин Чёрный — все они в нашей студии. Общаемся мы, правда, в основном с Константином Сенченко. Но давайте сейчас немножко это исправим, дадим другим участникам ансамбля «Дорос» возможность высказаться, и как-то так ещё и познакомимся. Давайте сейчас каждый вкратце расскажет о своём участии в ансамбле: как вы туда пришли, какая-то история, может быть, есть, сколько вы уже в ансамбле «Дорос» поёте — так, чтобы ваши голоса у нас прозвучали и не только в пении, но ещё и в рассказах в студии.
А. Камышинцев
— Добрый вечер, меня зовут Александр Камышинцев. Я сейчас являюсь самым молодым участником коллектива по своему возрасту.
А. Пичугин
— А сколько вам лет?
А. Камышинцев
— 30 лет. И вот после Константина Чёрного, самым молодым по времени работы в коллективе. Хотя можно так сказать, что мы вместе начали работать, потому что коллективе же ещё выступает во Франции — каждый год имеет такую возможность выезжать иногда.
А. Пичугин
— А это фестиваль или у вас уже традиционные гастроли?
А. Камышинцев
— Это такая же музейная работа, только в католическом соборе.
А. Пичугин
— А что вы там исполняете?
А. Камышинцев
— Мы исполняем там русскую духовную музыку и прибавляем ещё произведения народные, в основном.
А. Пичугин
— Но тоже русские?
А. Камышинцев
— Да. Мы знакомим весь мир с нашей русской культурой.
А. Пичугин
— А где во Франции?
А. Камышинцев
— Город Каркассон. Это юг. Для тех, кто, может быть, не знает — между Тулузой и Нарбонном.
А. Пичугин
— Я был там — это на границе с Испанией практически. Небольшой городок с красивым замком.
А. Камышинцев
— Да, с красивым замком. Пожалуй, кроме этого замка, там особо и...
А. Пичугин
— Поэтому туда все едут — его смотреть. Да, и так?
А. Камышинцев
— Как я пришёл в коллектив? Тоже уже сложно вспомнить. У меня в голове сейчас два варианта находятся. С одной стороны, это Константин Чёрный — он ездил с ребятами во Францию и порекомендовал меня. А с другой стороны, как я сейчас пытаюсь вспомнить, нужен был голос, нужен был баритон в «Дорос». И вот когда мы с Вруйром пересекались в Саратове, где он учился в консерватории, а я учился в духовной семинарии, Вруйр меня приглашал, выходил со мной на контакт, мы, по-моему, тоже переписывались. И вот в какой-то момент в 2012 году я в «Дорос» попал, в мае начал работать и как-то остался в Москве.
А. Пичугин
— Давайте по порядку дальше пойдём — Александр Горбатов.
А. Горбатов
— Я уже говорил, что Константин Сенченко преподавал у меня хоровое дирижирование, мы с ним пересекались и в училище, и в консерватории нижегородской. И в какой-то момент Константин меня пригласил поработать, попеть в мужской вокальный ансамбль, тогда он ещё не назывался «Дорос». Мы с ним поехали на гастроли в Кострому вместе, мне это очень понравилось дело. И после этого таким образом я остался в коллективе — с 2001 года, по-моему, мы вместе поём, работаем, проживаем хоровую нашу вокальную жизнь.
А. Пичугин
— Бексеит Рыспаев, давайте с вами тоже познакомимся поближе.
Б. Рыспаев
— Добрый вечер ещё раз. Уже было сказано, что в 2008 году состоялось заочное знакомство с Вруйром, в принципе в этом же году где-то по зиме...
А. Пичугин
— Я смотрю, Вруйр, всё через вас идёт.
В. Ананикян
— Это Саратов просто. Извини, Бексеит Борисович. Там вся история в том, что это объявление, которое я написал — Саша, извини — на знаменитом, все хоровики его знают, тогда был такой сайт «Хорист».
А. Пичугин
— Даже я знаю этот сайт.
В. Ананикян
— И на этом сайте много нот выкладывали и так далее. И я написал там, потому что хотелось попробовать что-то новое. И в общем, позвали уже в ансамбль, не в хор, и нужны были голоса. И когда Константин Олегович Сенченко узнал, что есть у нас, например, такой знакомый как Бексеит Рыспаев — бас-профундо, голос редкий. И получилось так, что ещё у нас работал Антон Масалов тогда. И вот Бексеит приехал как раз. Поэтому все связи через Саратов — так получилось, что именно я был первый из Саратовской консерватории.
Б. Рыспаев
— Мы просто учились в одно время с Вруйром и Антоном Масаловым, вместе были на абитуре в то время при поступлении в консерваторию. С того времени, с 2002 года, мы познакомились, друг друга знали, вместе работали в архиерейском мужском хоре.
А. Пичугин
— Там же, в Саратове?
Б. Рыспаев
— В Саратове, да, в Саратовской епархии.
А. Пичугин
— Митрополит Лонгин.
Б. Рыспаев
— Да, совершенно верно.
А. Пичугин
— Такие редкие голоса, как бас-профундо, ещё и сольно часто выступают.
Б. Рыспаев
— Да, я знаю об этом, ест такие варианты, ребята пытаются что-то петь. Но честно говоря, для меня как для исполнителя всё-таки по духу ближе именно хоровое пение, сольная сторона дела меня не привлекает. Хотя я учился в консерватории именно на вокальном отделении, на сольном, но мне ближе по душе всё-таки именно хоровое исполнение и именно это созвучие голосов, где ещё там можно снизу поддать — вот это больше всего привлекает.
А. Пичугин
— Очень люблю всё, что связано с низкими голосами, с басом. Мне очень нравятся низкие дьяконские голоса, что большая редкость сейчас вообще. С моим очень хорошим другом, с дьяконом с очень хорошим голосом, буквально на днях обсуждали, он мне сказал, что в нынешней церкви, наверное, ни одного баса-профундо среди дьяконов нет. Что уже нет даже запроса среди архиереев на такие низкие голоса, поэтому какая-то такая достаточно редкая часть дьяконского искусства, но подлинная, уходит в традиции. Я понимаю, что это вообще для отдельного разговора с другими людьми тема, но так, в общем, такое замечание. Константин Чёрный?
К. Чёрный
— Добрый вечер. И до меня очередь дошла. Я всё из той же саратовской диаспоры, как говорится. Учился в консерватории, правда, не был связан никак с вокалом. Я баянист, бывший теперь уже. Грубо говоря, познакомился с пением посредством церковного пения. Я пошёл в консерватории — однокурсник говорит: «Пойдём в хор петь», — он в училище ещё пел. Я подумал: «Почему нет? Пойду».
А. Пичугин
— Я так понимаю, что это 90-е годы.
К. Чёрный
— Нет, это не 90-е годы, это с 2000 года в консерватории я учился. Вот на первом курсе как раз попробовал — это был, наверное, 2001 год, в конце учебного года. В общем, грубо говоря, меня «засосало». С тех пор я пою, уже плотно пою с четвёртого курса, с 2004 года. Закончил консерваторию, остался в уже упомянутом архиерейском мужском хоре саратовском. Потом Вруйр, Бексеит уже в ансамбле «Дорос» очутились, они как-то обо мне тоже что-то говорили, видимо, положительное. И постепенно я тоже стал сотрудничать с ансамблем — с 2012 года. Сначала в качестве приезжающего, потом уже, недавно, переехал в Москву.
А. Пичугин
— Давайте продолжим слушать наших гостей. И следующий трек, композиция, которую мы сейчас послушаем, называется «Вечерний звон». Опять же очень известная, но она тоже, видимо, бывает в разных совершенно аранжировках. А вот эта чья?
К. Сенченко
— Вашего собеседника, это моя. Это было сделано на спор, что без фортепьяно я смогу сделать аранжировку — ну, я сделал.
А. Пичугин
— Интересная история — расскажите.
К. Сенченко
— Вы знаете, нас попросили спеть в кругу романс «Вечерний звон», и мы поняли, что это сделать один каждый может, но вместе... И я сказал, что я это сделаю, а фортепьяно не оказалось под рукой, и вот пришлось выдумать... концепция достаточно простая: дать просолировать трём разным голосам, и звучит звон.
А. Пичугин
— Давайте послушаем.
(Звучит песнопение.)
А. Пичугин
— Мы продолжаем нашу программу с мужским вокальным ансамблем «Дорос». Сегодня в нашей студии все участники ансамбля. Послушали мы сейчас композицию «Вечерний звон». Вас часто в Покровском соборе, ежедневно много раз слушают иностранцы, люди, которые воспитаны в другой традиции, для которых не совсем привычно вот такое исполнение. Как они реагируют?
К. Сенченко
— Алексей, оговоримся, что мы не имеем права в соборе петь светскую музыку. «Вечерний звон» — это романс, мы романсы не поём.
А. Пичугин
— А, вы исполняете исключительно церковное...
К. Сенченко
— Только духовную музыку.
А. Пичугин
— Я так понимаю, просто здесь есть какая-то концепция определённая: собор, внутри собора исполняется церковная музыка. Приходят туристы, они приходят знакомиться именно с православной культурой, неотъемлемой частью которой является и то, чем вы занимаетесь. А где же вас можно услышать тогда в более широком смысле?
К. Сенченко
— Этот момент очень для нас сложный. Для того, чтобы организовать концерт, требуется очень много вложений. И эти вложения не всегда окупаются, то есть это реклама, снять зал, пригласить ту публику, которая действительно хочет нас услышать. Поэтому, если нас приглашает, допустим, Государственный исторический музей по тому или иному поводу — открытие выставки или дни русской культуры, русской иконы, — то мы выступаем, если нас приглашают. А так, чтобы самим организовать, нам это достаточно сложно. У нас было два концерта в Самаре, благодаря стараниям Вруйра, у него там были знакомства в филармонии.
В. Ананикян
— У нас был тур, который и будет продолжаться всегда теперь — мы будем ездить по России и давать концерты в филармониях, не знаю, когда и количество времени. Но вот у нас был год, когда мы дали подряд 10 филармонических концертов в одних из самых лучших залов России, можно так сказать. И что хотел сказать Константин Олегович: что мы сами не занимаемся организацией концертов — мы не снимаем залы, не приглашаем...
А. Пичугин
— Но у вас наверняка есть специальный человек — директор.
В. Ананикян
— Мы занимаемся, вот каждый, кто здесь сидит, занимается как раз коллективной вот этой работой. Кто-то занимается соцсетями, кто-то снимает видео, как сегодня, кто-то звуком занимается...
А. Пичугин
— Важно, что в соцсетях вас можно найти — и в «ВКонтакте» и в «Фейсбуке (деятельность организации запрещена в Российской Федерации)».
В. Ананикян
— Да, у нас есть всё: есть «Инстаграм (деятельность организации запрещена в Российской Федерации)», есть группа в «ВКонтакте» и у нас есть канал на «Ютубе». Если кто-то хочет послушать, нас всегда можно найти, у нас очень много интересной информации.
А. Пичугин
— Канал на «Ютубе», наверное, сейчас самое важное, потому что там можно и посмотреть, и послушать.
В. Ананикян
— Да, там можно посмотреть и послушать. И есть Константин Олегович, который пишет все переложения и обработки и так далее. То есть каждый занимается своим делом. Например, Бексеит Рыспаев заканчивал специальные курсы по фото и видео, и он очень хорошо в этом разбирается и понимает. Вот так. Если это связи с общественностью, то это Саша Камышинцев — он этим занимается.
А. Пичугин
— Я надеюсь, что, может быть, кто-то из наших слушателей захочет организовать ваш концерт.
В. Ананикян
— Нас всегда можно пригласить, мы с удовольствием приедем и сделаем интересное выступление.
К. Сенченко
— Насколько я помню, 30-го числа мы были приглашены на открытие выставки в Андрониковом монастыре.
В. Ананикян
— Да, вот не так давно.
А. Камышинцев
— Я хотел бы добавить от себя тем людям, которые послушают нас в соцсетях, на «Ютубе», где-то ещё в интернете, может быть, придут к нам в собор послушать нас — мы очень рады всем. Хочется напомнить им о том, что мы не только можем работать хорошо в сфере духовной музыки, в сфере хоровой музыки, петь народные песни, но мы ещё очень легки на подъём в разных концертах. Мы можем приехать в любую точку России, мы можем приехать в любую точку мира.
А. Пичугин
— А кто же будет петь в Покровском соборе-то в это время?
А. Камышинцев
— У нас есть друзья, мы разделяемся — это не проблема.
А. Пичугин
— Да, во Францию. Но хотелось бы, чтобы география расширялась — другие европейские страны...
А. Камышинцев
— Да, у нас есть большой опыт в таком деле.
К. Сенченко
— Я добавлю, что это не только Франция, это Венгрия — в мае у нас было там три концерта. У нас был концерт в Испании, роскошный совершенно, в Овьедо — роскошный, в смысле как нас встречали. Была церковь на 450 мест, а было 800 человек, то есть это был очень интересный опыт.
А. Пичугин
— А вы бы хотели, чтобы у вас был большой сольный концерт именно «Дорос», где бы вы могли исполнить всё, что вы захотите?
А. Камышинцев
— Это было бы здорово, это было бы прекрасно.
В. Ананикян
— Вы знаете, а мы так и поём.
А. Пичугин
— Но, видите, у вас в Покровском соборе всё-таки можно исполнять только церковную музыку.
В. Ананикян
— В Покровском, да, но если, например, это какая-нибудь Самарская любимая нами филармония, то мы поём два полных отделения. Мы поём духовную музыку, потом поём романсы и фольклор и так далее.
А. Пичугин
— Это прекрасно. А записи есть из любимой Самарской филармонии?
В. Ананикян
— Конечно, есть, можно найти. Можно найти много чего интересного, поэтому мы и говорим: вы посмотрите про нас. Честно говоря, самый нами любимый ресурс — это «Инстаграм (деятельность организации запрещена в Российской Федерации)» (dorosmusic). Если вы просто в поисковике наберёте слово «Дорос» по-латински, то вы найдёте нас. Если вы ещё напишите «Мужской вокальный ансамбль «Дорос», то вы найдёте всё.
А. Пичугин
— А как вы репертуар собираете, договариваетесь о том, что вы будете петь?
К. Сенченко
— Я на этот вопрос отвечу. Вообще, как появляется новое произведение: ребят, хотите вот такое спеть? — давайте попробуем. Так, это интересно, это отложили, о, это здорово, это будет звучать, это хорошо и по времени и по всему. То есть у нас коллективный выбор, что мы будем петь. Дальше: как происходит репетиция. Условно говоря, человек приносит произведение, говорит: «Ребята, я слышал, какой-то ансамбль вот это пел». Он имеет своё представление о музыке, о том, какой темп, какие штрихи, какая фразировка, какая нюансировка — это будет лучше, чем я буду делать. Пожалуйста, я делегирую вам права, он начинает репетировать — вот весь процесс. А то, что касается аранжировок — не всё делаю я, многие вещи какие-то, даже вот на записи есть, это мой друг Миша Барашев делал блестящие аранжировки, как мне кажется, он мне разрешил воспользоваться ими. Что-то... например, такой ансамбль был, мы называем их «старики-старики» — это был в Перми такой Лукиных...
А. Пичугин
— А уже нет этого ансамбля.
К. Сенченко
— Да, к сожалению, нет.
А. Пичугин
— Ну а мы надеемся, что ваш ансамбль будет существовать годы и годы. А время нашей программы неумолимо подходит к концу.
К. Сенченко
— Всем здоровья: и вам, и нам, и нашим слушателям.
А. Пичугин
— Спасибо. И вам, и всем слушателям. Завершаем программу мы песнопением «Покаянная молитва о Руси».
К. Сенченко
— Да, Петра Ильича Чайковского, слова Плещеева. Я, к сожалению, нигде не видел изданных нот, которым бы я доверял, что это Чайковский написал. Может быть, кто-то это сделал, подставив слова Плещеева под — есть «Детский альбом» Чайковского, и там последнее это «В церкви». Она, правда, в ре-миноре, но вот в ля-миноре она будет звучать. Но мне кажется, что это очень удачное попадание.
А. Пичугин
— Мы сейчас будем слушать. И прощаемся на сегодня с замечательным мужским вокальным ансамблем «Дорос», который пришёл к нам в полном составе: Константин Сенченко, Александр Горбатов, Вруйр Ананикян, Бексеит Рыспаев, Александр Камышинцев, Константин Чёрный. Спасибо вам огромное за эту беседу, за этот вечер. Всего хорошего!
Участники ансамбля «Дорос»
— Спасибо. Спасибо вам.
(Звучит песнопение.)
Радио ВЕРА из России на Кипре. Ο ραδιοφωνικός σταθμός ΠΙΣΤΗ απο την Ρωσία στην Κύπρο (08.05.2024)
Деяния святых апостолов
Деян., 5 зач., II, 22-36
Комментирует священник Дмитрий Барицкий.
Есть ли в наше время люди, подобные апостолам? Или же это служение — атрибут исключительно древней Церкви? Ответ на этот вопрос содержится в отрывке из 2-й главы книги Деяний святых апостолов, который звучит сегодня за богослужением в православных храмах. Давайте послушаем.
Глава 2.
22 Мужи Израильские! выслушайте слова сии: Иисуса Назорея, Мужа, засвидетельствованного вам от Бога силами и чудесами и знамениями, которые Бог сотворил через Него среди вас, как и сами знаете,
23 Сего, по определенному совету и предведению Божию преданного, вы взяли и, пригвоздив руками беззаконных, убили;
24 но Бог воскресил Его, расторгнув узы смерти, потому что ей невозможно было удержать Его.
25 Ибо Давид говорит о Нем: видел я пред собою Господа всегда, ибо Он одесную меня, дабы я не поколебался.
26 Оттого возрадовалось сердце мое и возвеселился язык мой; даже и плоть моя упокоится в уповании,
27 ибо Ты не оставишь души моей в аде и не дашь святому Твоему увидеть тления.
28 Ты дал мне познать путь жизни, Ты исполнишь меня радостью пред лицем Твоим.
29 Мужи братия! да будет позволено с дерзновением сказать вам о праотце Давиде, что он и умер и погребен, и гроб его у нас до сего дня.
30 Будучи же пророком и зная, что Бог с клятвою обещал ему от плода чресл его воздвигнуть Христа во плоти и посадить на престоле его,
31 Он прежде сказал о воскресении Христа, что не оставлена душа Его в аде, и плоть Его не видела тления.
32 Сего Иисуса Бог воскресил, чему все мы свидетели.
33 Итак Он, быв вознесен десницею Божиею и приняв от Отца обетование Святаго Духа, излил то, что вы ныне видите и слышите.
34 Ибо Давид не восшел на небеса; но сам говорит: сказал Господь Господу моему: седи одесную Меня,
35 доколе положу врагов Твоих в подножие ног Твоих.
36 Итак твердо знай, весь дом Израилев, что Бог соделал Господом и Христом Сего Иисуса, Которого вы распяли.
Книгу Деяний апостольских иногда называют Евангелием воскресения. С такой силой в ней делается акцент на том, что Иисус Христос действительно умер и восстал из мёртвых. Эта мысль выходит на первый план не столько благодаря многочисленным рассуждениям, сколько деяниям апостолов. Другими словами, если бы не было Пасхи Христовой, ученики Спасителя не смогли бы совершить тех дел, о которых говорится в книге. Они не пошли бы проповедовать Евангелие. Скорее всего они просто перестали бы существовать как группа. Разбежались бы. Каждый пошёл бы по жизни своей дорогой.
Вместо этого мы видим небывалый энтузиазм и воодушевление. Не слишком образованные, провинциальные, без всякой финансовой и административной поддержки, вопреки запретам сильных мира сего, не обращая внимание на угрозу потерять свободу, здоровье и саму жизнь, апостолы говорят о Христе. О том, что Он воскрес. Само по себе это действие — яркое свидетельство истины их слов. Это яркое свидетельство того, что их вера живая. Её подпитывает мощный источник. Сердце апостолов будто наполнено огнём, жар от которого чувствуют и они сами, и о окружающие. Это энергия божественной благодати. Она побуждает учеников говорить о Своём Учителе, а людей слушать их и принимать всё сказанное с доверием.
Бог устроил человеческое существо таким образом, что, если Божественная благодать наполняет наше сердце, её невозможно скрыть. Её невозможно спрятать от окружающих и сделать своим личным достоянием. Она жаждет излиться наружу — побуждает нас делиться этой радостью с другими. И этому позыву невозможно противиться. Даже если существует угроза физической расправы или смерти, сила Божия такова, что её невозможно удержать. Древний пророк Иеремия очень красноречиво свидетельствует об этом: «Ты влёк меня, Господи, — и я увлечён; Ты сильнее меня — и превозмог, и я каждый день в посмеянии, всякий издевается надо мною... И подумал я: не буду я напоминать о Нём и не буду более говорить во имя Его; но было в сердце моём, как бы горящий огонь, заключённый в костях моих, и я истомился, удерживая его, и не мог». Не мог пророк не говорить о Боге своим соплеменникам. Несмотря на то, что они смеялись над ним и гнали его. Как говорил Христос в Евангелии, «Никто, зажегши свечу, не ставит её в сокровенном месте, ни под сосудом, но [ставит её] на подсвечнике, чтобы входящие видели свет».
Важный духовный принцип следует из этого. Если мы Божии, если Его благодать живёт в нас, мы не можем не свидетельствовать о Нём. Это не означает, что мы должны с каждым встречным говорить о Боге, доказывая истинность христианства. Внешне наша жизнь может быть волне обычной. Работа, семья, бытовые обязанности. Однако если человек стремится, подобно апостолам, не просто говорить о Евангелии, но исполнять Его, жить им, искать волю Божию и служить своим ближним, даже самые привычные и рутинные дела, которые он совершает, преображаются. Господь наполняет каждую нашу мысль, каждое наше слово и поступок светом Своей благодати. И так делает нас живыми свидетелями и проповедниками Своего Небесного Царства.
Проект реализуется при поддержке Фонда президентских грантов
«Путь к священству». Иеромонах Давид (Кургузов)
У нас в студии был клирик Вознесенского мужского монастыря в городе Сызрань иеромонах Давид Кургузов.
Наш гость рассказал о своем пути к вере и о том, как после работы программистом и эстрадным режиссером пришел к решению стать монахом и священником.
Ведущие: Константин Мацан, Кира Лаврентьева.
Константин Мацан:
— Христос Воскресе, дорогие друзья! С праздником Святой Пасхи. Это «Светлый вечер» на Радио ВЕРА. В студии приветствуем вас мы, Кира Лаврентьева.
Кира Лаврентьева:
— Добрый вечер.
Константин Мацан:
— И я Константин Мацан. Добрый вечер. А в гостях у нас сегодня иеромонах Давид (Кургузов), клирик Вознесенского мужского монастыря в городе Сызрань. Добрый вечер.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Здравствуйте.
Константин Мацан:
— Я вам, отец Давид, напомню и нашим слушателям, что в этой программе, которую мы по вторникам в восемь вечера с Кирой на волнах Радио ВЕРА ведем, мы говорим со священником о его пути к вере и в вере, о том, какая цепь событий привела к тому, что человек, мужчина, дерзает служить алтарю и видит это своим главным и единственным служением. Это всегда, как нам кажется, путь вопросов, путь поиска, иногда сомнений или преодоления каких-то сомнений. И, наверное, на этом пути есть не только вопросы, но и ответы. Какие размышления, какой опыт о Боге, о жизни, о церкви на этом пути возникал, это очень интересно. И нам представляется, что это может войти в резонанс с теми вопросами о жизни, которые есть у наших слушателей. А они разной степени церковности, кто-то уже ходит в церковь, кто-то, может быть, только присматривается к религиозной традиции со стороны. Вот об этом поговорим. Мы до начала нашей программы с вами начали уже о вашей биографии рассуждать, вы стали рассказывать. Там виражи крутые, достаточно сказать, что по первому образованию вы программист, а по второму — режиссер эстрады, вы закончили ГИТИС эстрадный факультет как режиссер. Если переход из программирования в творчество в принципе не такой уж редкий в нашей жизни, то ваш следующий переход после эстрадного факультета ГИТИСа через какие-то, видимо, этапы к священству и к монашеству — вот это уже вираж. Это уже само по себе интересно. Расскажите, как это получилось, каким путем вы в этом смысле шли, на какие важные, может быть, вехи и этапы этот путь для вас распадается.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Наверное, в конце обучения, это был четвертый-пятый курс, всего пять лет всего мы учились...
Константин Мацан:
— В ГИТИСе.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Да. Четыре года актера и пятый год режиссера. И на четвертом курсе как-то так сложилось, что я стал замечать явно, что Бог принимает личное участие в моей жизни. Встречались какие-то люди, появилась одна театральная постановка по христианским мотивам. Мой друг, тоже выпускник этого же факультета, Читрани Николай поставил с нами по книге «Школа для дураков» Саши Соколова спектакль, «Те, кто пришли» мы его назвали. Он длился четыре часа, три отделения, ни разу не уходишь со сцены, такой современный был спектакль. И там было очень много христианских смыслов, там были даже цитаты из апостола Павла. И уже стал, я помню, о чем-то задумываться и стал видеть, как совершенно из ниоткуда в моей жизни появляются люди точно, как мне нужно. Совершенно ясно я понимал, что это невозможно, я не мог бы это сделать сам по какому-то заказу. В очередной раз сел и крепко задумался, что, наверное, я бы хотел с Богом как-то познакомиться.
Константин Мацан:
— А до этого вы никакого отношения к религиозному мировоззрению не имели?
Иеромонах Давид (Кургузов):
— До 27 лет я абсолютно трезво считал, что все священники это толстые негодяи на больших черных джипах, которые обирают народ, а церковь это какая-то организация по тому, как этот весь отъем денег у населения официально оформить.
Кира Лаврентьева:
— Сейчас многие у радиоприемников стали прислушиваться особенно к дальнейшему ходу нашего разговора.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Это была ясная формулировка, это был ни какой-то стереотип. Понятно, что, может быть, из интернета, но тем не менее. Некое воспитание, конечно, большей частью заложила мама. Когда я задумывался, я думал, что что-то, наверное, есть. Были какие-то маленькие попытки всяких практик, думал, читал какие-то книжки, может быть, больше про восточную религиозную традицию. Но когда уже сел и понял, что Бог лично принимает участие в моей жизни, я крепко задумался, и сложилось несколько важных вещей. Первое: мама все детство нас возила по Золотому Кольцу, хочешь — не хочешь два раза в год мы ехали во Владимир, Суздаль, Переславль-Залесский. Очень забавно, как она все время вспоминает: помнишь, когда тебе было два года... Я говорю: мама, это невозможно вспомнить, когда мне было два года. Видимо, это пространство храма, иконы. Мы раз в год обязательно ходили смотреть иконы Рублева в Третьяковскую галерею. Это было обязательно.
Кира Лаврентьева:
— Интересно.
Константин Мацан:
— То есть мама была человеком церковным?
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Она воцерковилась позже.
Кира Лаврентьева:
— Она была культурным человеком.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Она все время искала, всю жизнь, и всю жизнь, что она живет в Москве, даже еще в Подмосковье когда жила, она ездила смотреть иконы Рублева. Это у нее была такая тяга, просто она была не оформлена, но этот культурный аспект вообще не был никаким препятствием. Когда я первый раз зашел в храм, чтобы в каком-то смысле молиться Богу, у меня не было какого-то препятствия от обстановки. Немножко стыдно было перекреститься по первой. А иконы, архитектура — совершенно никаких проблем. Потом эти христианские смыслы и спектакли. А потом я понимал, что я крещенный человек, в шесть лет меня крестили в 91-м году. Один из ста я был крещенных.
Константин Мацан:
— У меня та же история в том же году.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Храм Всех святых на Соколе, довольно известный храм, я помню, что мы с братом, ему было одиннадцать, мне шесть, вышли во время крещения, потому что ничего не понимали, идет совершенная не ясная процессия. И когда пришло время окунать в купель, бежали за нами на улицу, чтобы нас забрать. Это сыграло свою роль. И эти встречи. Еще была такая мысль, что Церковь на Руси существует тысячу лет и уже неоднократно ее пытались каким-то образом разрушить, то внешними, то внутренними силами. Я подумал, что, наверное, надо с Церковью познакомиться поближе. И первое, что я сделал, я начал поститься. Проходил Великий пост, и как человек высокоорганизованный, я решил согласно монастырскому календарю пройти этот пост. Открыл его записал, надел крестик, церемониально, заходя в какое-то кафе, спрашивал, есть ли у вас постное меню, пожалуйста. Когда увидел у какого-то моего собеседника крестик на шее, а он ел что-то непостное, я очень акцентировано делал ему замечание. Ужасное фарисейское поведение. Посередине поста даже умудрился попасть первый раз на богослужение, это была литургия Преждеосвященных Даров на Подворье Троице-Сергиевой лавры на Цветном бульваре, шесть часов, ничего не понятно, очень долго. Я то сидел, то стоял, то выходил, то еще что-то, но мне понравилось. Может быть, кстати, я понимал, что происходит что-то мне близкое. Я понимаю, что вообще богослужение в православной церкви выросло в чем-то из каких-то античных мистерий, в том числе. Мне понятна механика, как режиссеру.
Константин Мацан:
— А смотрите, важный момент. Вы так легко сказали, что в какой-то момент события стали легко происходить, все одно к другому как будто подходит, и это дает идею, мысль того, что Бог здесь действует. Но можно же все это и без Бога было бы проинтерпретировать. То есть была, видимо, настроенность сознания на то, чтобы, через идею Бога, через участие Бога это объяснить. Ведь это вовсе не обязательно. Или и в правду что-то заставляло вас подумать, поверить, что именно Бог, Личность здесь действует, что это не стечение обстоятельств? Или это чувствовалось как-то, что возникает кто-то новый в жизни, а не просто стечение событий?
Иеромонах Давид (Кургузов):
— На тот момент я могу так вспомнить, мне кажется, я стал потихонечку встречаться с отдельными частями Евангельского учения. И их высота показалась мне совершенно невозможной и безличностной. Не может человек подставить другую щеку, исходя из каких-то будущих выгод. Я вот сейчас смирюсь, и вселенная мне пошлет...
Кира Лаврентьева:
— Вселенная.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Да. Она же такая добрая, пошлет что-то, что мне поможет в жизни. То есть эта высота, которую я не встречал нигде и никогда, противоречила всему, что происходит вокруг. Как это вообще возможно? Зачем это делать? И я понимал, что это безличностно невозможно. Это только возможно в каком-то общении человека с Богом. Я тогда никак не мог его называть, даже боялся как-то обратиться. И этот первый пост я не обращался к Богу, вообще никак не молился, ничего не делал, даже не крестился — ничего. Я просто соблюдал определенные правила питания. Наверное, эта мысль была самая главная. Самое главное событие, которое произошло, которое вообще все перевернуло — это была Пасха.
Константин Мацан:
— После того первого поста.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Совершенно верно. Я все время жалею, что много людей приходят к Богу оттого, что у них произошла какая-то трагедия, болезнь, утрата близкого, что-то такое. Наверное, Бог видит мое малодушие и привел меня в церковь через радость. Не было никаких событий. Когда люди узнают, что я монах, священник, особенно раньше, когда я был чуть-чуть моложе, говорят: а что случилось? Все прекрасно. Я пришел на первую Пасху, подумал, что я постился, мне надо как-то завершить этот пост. Как-то. И решил, что надо сходить на ночную службу в храм. Это Благовещенский храм в Петровском парке покойного отца Дмитрия Смирнова. Я первый раз в жизни его тогда увидел. С точки зрения обычного человека это было ужасно, было душно, много людей, ходила какая-то бесноватая между людьми, заглядывала всем в глаза в широкой шляпе с белыми полями. Все плохо.
Кира Лаврентьева:
— Как режиссер вы все это, конечно, тонко заметили?
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Ну, конечно, я же смотрю, кто где движется, что делается. Это автоматически происходит, даже сейчас, может, даже к сожалению. Но в конце, даже в середине этого процесса, а во время службы отец Дмитрий вышел и что-то грозно с амвона всем говорил, я, к сожалению, не слышал, далеко очень стоял, но я вдруг понял одну мысль, самую главную, — я дома.
Кира Лаврентьева:
— Потрясающе.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— И я даже хотел дерзнуть пойти причаститься Святых Христовых тайн, ничего не понимая, три раза вставал в очередь, складывал ручки на груди, пытался петь тропарь Пасхи, не понимая до конца, что там за слова, и три раза выходил, думая, что-то я не то делаю. И понял, что там истина, там Тот, с Кем я хочу быть, мне надо туда. И дальше этот процесс пошел как по маслу.
Кира Лаврентьева:
— «Светлый вечер» на Радио ВЕРА. Дорогие друзья, мы еще раз поздравляем вас с праздником Светлого Христова Воскресения. Христос Воскресе! Сегодня у нас в гостях иеромонах Давид (Кургузов), клирик Вознесенского мужского монастыря в городе Сызрань. У микрофона Константин Мацан и Кира Лаврентьева. Как символично мы сегодня в нашем разговоре тоже подошли к Пасхе и к входу в лоно святой Церкви отца Давида, и это действительно чудо. Как дальше продолжался ваш путь? К причастию, как я понимаю, вы не подошли?
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Нет. Слава Богу, не дерзнул. Причем, там были знакомые мои люди, это было в районе, где я вырос практически. Метро Динамо, а я вырос на метро Аэропорт.
Кира Лаврентьева:
— Это где отец Дмитрий Смирнов покойный как раз был?
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Конечно, он самый. Самый ближайший храм это был для меня. Потом у меня встал вопрос, что делать дальше, он встал ребром. Я думал, все я понимаю, что дом здесь, что нам делать? Естественно, пошел разговор о том, как первый раз исповедоваться. Мой друг подсказал, есть такой священник отец Александр Борисов, он на протяжении лета, или может быть не только лета, вечером в пятницу принимает всех желающих, доступный батюшка, кто с вопросом, кто с исповедью. Так как, наверное, не было больше никаких вариантов, я в один из пятничных вечеров, предварительно что-то почитав, написав небольшой списочек, к нему пришел. Он совершенно не пытался никак меня вразумить, просто сказал: вот это надо читать. После этого была первая подготовка ко причастию. Наверное, я не могу сказать, что это было какое-то особое впечатление, потому что Пасха уже была до этого, потом это стало некой нормой. Причащаться я стал практически сразу каждое воскресенье, это стало чем-то совершенно необходимым в жизни. Без этого невозможно было жить.
Кира Лаврентьева:
— Как на все это ваше окружение отреагировало?
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Так как человек, который быстро воцерковляется, пытается всех окружающих заставить заняться тем же самым, некоторые мои друзья хотели отвести меня к психиатру либо к какому-то такому специалисту, говоря, что ты в секте, все с тобой понятно, надо тебя лечить. Потому что ты начинаешь всем эту радость пытаться передать и говоришь достаточно резко. Ты же познал истину, надо всем ее донести. В той сфере, в которой я тогда работал, а это организация, режиссура мероприятий частных, больших, разных, это достаточно контрастно выглядело, везде ты начинаешь искать повод заявить что-то из того, что ты узнал.
Константин Мацан:
— Помиссионерствовать.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Конечно. И поэтому первый год прошел с боями. Мама моя, тогда еще не воцерковилась, она не очень приняла то, что происходило. Она через год-два воцерковилась и тогда...
Кира Лаврентьева:
— То есть вслед за вами.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Да, но я не повлиял никакими своими словами. Наверное, сам факт повлиял как-то на нее, что это произошло. И, наверное, она из-за этого задумалась, в разговоре это звучит так, по крайней мере. И потом постепенно сами собой стали шаги складываться. Естественно, когда молодой мужчина, тогда мне было 28 лет, встает вопрос о семинарии, наверное, ты сможешь стать священником. Практически все молодые мужчины или ребята, все такого возраста, скажем, старше восемнадцати, и, наверное, до пятидесяти, задают себе вопрос: наверное, ты сможешь стать священником. Потому что священников у нас нехватка в Русской Православной Церкви.
Константин Мацан:
— А этот вопрос для вас изнутри рос, или человек, попадая в окружение, молодой верующий...
Кира Лаврентьева:
— Горящий неофит.
Константин Мацан:
— Да, горящий, почему бы не в семинарию, не в священство. Сразу по умолчанию предполагается, а куда еще, только туда.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Это с двух сторон. С одной стороны, об этом говорят, а с другой стороны, появляется некая тяга к богослужению. Я практически сразу в себе это обнаружил, я очень быстро научился читать на церковно-славянском языке. Следующий пост меня потерпели мои, как назвать этих любезных людей — клирошане. Я-то не был, а они были, они давали мне читать псалтирь на Великий пост, но это было ужасно. Но они меня терпели пару недель, потом достаточно быстро стало все получаться. Тяга у меня точно сразу появилась, она до сих пор не остывает, это, наверное, это был один из поводов задуматься о монашестве серьезно. Эта тяга с одной стороны, непосредственно каким-то предметом, потому что хочется быть перед престолом Божиим, какое-то необъяснимое желание, хочется находиться внутри этого пространства, когда оно не наполнено ничем, кроме славословия Бога, молитв покаяния, спокойствием людей, их личной молитвой, соединенной с церковной. Все это, наверное, одно из лучших дел, которые по моей душе. Наверное. И плюс об этом говорят, напоминают тебе все время: ой, наверное, был бы хороший батюшка. И в этом ты находишься все время. Поэтому мысль сама собой появляется.
Кира Лаврентьева:
— Тут отец Давид, какая грань, у вас же очень хорошая профессия была. Вы же уже были состоявшимся человеком, вам не было ни 17, ни 18, вы не думали о выборе жизненного пути.
Константин Мацан:
— Даже не 19.
Кира Лаврентьева:
— Выбор жизненного пути, как некая проблема, вообще не стояла в вашей жизни на тот момент.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Совершенно.
Кира Лаврентьева:
— Поэтому вот тут-то и вся загвоздка, как вы отошли от такой хорошей успешной профессии, в которой вы были не последним человеком, как вы отошли от этого, полностью отказались? И мало того, что вы стали священником, вы же монахом стали — вот гвоздь нашего вопроса, нашей программы сегодняшней?
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Кстати, как интересно, когда отказываешься от этой профессии, от жизни в Москве, достаточно сыто живешь, и приходишь в православную церковь, и вдруг твой стереотип, что все священники богатые, толстые негодяи на больших черных джипах...
Кира Лаврентьева:
— Развеивается моментально.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Абсолютно разбивается.
Кира Лаврентьева:
— Особенно, если по России поездить, посмотреть, как живут священники, с поминального стола питаясь, и собирая по копейке на ремонт храма.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Да. Наверное, внутри работы произошел такой перелом. Так как режиссер эстрады и вся эта профессия подразумевает большое количество неоправданного праздненства, это постепенно стало так неинтересно. Я все время в этом что-то искал, я помню, что пытался наполнить смыслом какие-то эстрадные постановки, праздники. Но когда ты с начала октября по конец февраля какого-то года каждую неделю говоришь: с Новым 2013 годом! Или что-нибудь такое. А потом ты приходишь на литургию или открываешь Евангелие или молитвослов, и там какой-то смысл, а здесь он не очень находится. Наверное, это постепенно стало вытеснять, и я просто перестал понимать, что я делаю и зачем, и деньги перестали играть какую-то роль. Был какой-то страх, как же я откажусь от работы. Именно поэтому так получилось, что я оказался в Сызрани, потому что я не мог отказаться от работы. Московские духовные школы на заочное брали только либо уже священников, либо монашествующих. А я вроде и молодой, мог бы поучиться на очном, но я не стал, поэтому поехал учиться в Самару по знакомству. Наверное, нет такого красивого момента, что я отказался от всего. Просто мир стал терять свой смысл: а зачем? Зачем слушать вот эту музыку. Мне иногда попадается, что я слушал в студенчестве, думаю: зачем я вообще этим занимался? Все так неинтересно. На страницах Евангелия, внутри богослужебных текстов, в участии в социальных делах, в участии в каком-то чужом горе столько насыщенности, столько наполненности. Например, люди спросят: смотрите вы какой-нибудь сериал? У нас монастырь в городе, каждый Божий день к нам приходит какой-то человек с совершенно тупиковой ситуацией, полностью. Зачем мне какие-то выдуманные истории, если я постоянно нахожусь в том, что у людей такие проблемы.
Константин Мацан:
— Это как-то, по-моему, одного митрополита пригласили посмотреть филь Николая Досталя «Монах и бес» про жизнь монаха в монастыре, и митрополит ответил: да нет, я смотреть не пойду, я этот фильм и так каждый день смотрю у себя в монастыре просто по жизни — монах и бес.
Кира Лаврентьева:
— Так и есть. Мы, конечно, не будем спрашивать о тайнах внутреннего выбора, Промысла Божия.
Константин Мацан:
— Ну, а все-таки спросим.
Кира Лаврентьева:
— Прикровенная история. В нашей программе крайне сложно иногда эту черту соблюсти, не переборщить с вопросами. Отец Давид, этот выбор радикальный действительно осуществился потому, что кроме Христа и церкви вам перестало быть что-то интересным. Правильно я понимаю наш разговор?
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Это было бы смело так говорить.
Кира Лаврентьева:
— Зато это правда.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Что насколько святоотеческим был выбор. Наверное, толчком был следующий эпизод. Почти когда мне исполнилось 30 лет, на тот момент я уже уехал из Москвы к другу священнику в Подмосковье, чтобы помогать ему восстанавливать приход, был там три года. Я уже учился в Самарской семинарии на заочном, ездил на учебу и все время задавал себе вопрос, надо как-то определиться, либо жениться, либо монашеский путь. Достаточно утомительно, появляется на приходе какая-нибудь молодая барышня в длинной юбке, глазки в пол, такая кроткая. Тогда я еще не знал, что, по святителю Василию Великому, миловидность обманчива, а красота суетна — эту истину надо юношам вешать над выходом из дома или из своей комнаты обязательно. Ты все время, раз в несколько месяцев ты влюбляешься или какие-то переживания романтические испытываешь. Мне это очень надоело, и я сказал: давайте этот вопрос как-то решать, надо понять, либо жениться, либо все-таки монашество.
Константин Мацан:
— Вы сказали это кому?
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Священнику, у которого я был, который мне помог в Самарской семинарии, меня туда наставил, что мне надо туда. Он помог, сказал: хорошо, давайте решим тогда, что надо попробовать монашескую жизнь. Я же не был до этого ни разу в монастыре, не жил, не послушался. И меня отправили в Сызранский монастырь, месяц побыть, посмотреть, что как. И оказалось, что это опять что-то родное и опять же дома, и все замечательно. Не в смысле, что какой-то курорт. Ты самый последний человек, тебе надо со всем смиряться, вроде как ты образованный из Москвы, такой весь умный. Сызрань. А это дом. И это очень повлияло на выбор.
Константин Мацан:
— Мы вернемся к этому разговору после небольшой паузы. Я напомню, сегодня с нами в программе «Светлый вечер» иеромонах Давид (Кургузов), клирик Вознесенского мужского монастыря в Сызрани. У микрофона Кира Лаврентьева и я, Константин Мацан. Не переключайтесь.
Кира Лаврентьева:
— «Светлый вечер» на Радио ВЕРА продолжается. Дорогие друзья, Христос Воскресе!
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Воистину Воскресе!
Кира Лаврентьева:
— У нас в гостях иеромонах Давид (Кургузов), клирик Вознесенского мужского монастыря в городе Сызрань. У микрофона Константин Мацан и Кира Лаврентьева. Мы сегодня говорим о пути к священству и к монашеству отца Давида, и разговор этот необычайно интересен, как нам кажется.
Константин Мацан:
— Как мама среагировала на такое увлечение монашеством?
Кира Лаврентьева:
— Радикальное увлечение.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Я не ставил ее в известность, если честно.
Константин Мацан:
— Серьезно?
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Принимая иноческий постриг, я ее не предупредил. Я знал, что я не готов к этому разговору. На тот момент она уже была воцерковленным человеком, она вообще стала очень верующим человеком. Но я понимал, что для нее это очень тяжелое решение. Тем более представлял себе картину, что все, мы расстаемся навсегда. Сейчас я стараюсь ее достаточно часто навещать по разным поводам, то Рождественские чтения, то еще что-то. Поэтому она говорит потом, что я чувствовала, что что-то происходит, но разговор состоялся после. И это какая-то радость сквозь слезы, катарсис, выражаясь театральным языком. То есть она это полностью приняла сейчас, естественно, немножечко хвалится этим в среде своих друзей церковных, что вот у нее сын священник, монах. Но это был процесс. Когда был переход, она восприняла это с трудом, но с радостью.
Константин Мацан:
— А был момент, когда первые неофитские розовые очки спали и начались?.. Как сказал один мой знакомый священник про другого молодого на тот момент, только-только рукоположившегося священника, который по сорок минут исповедовал каждого к нему пришедшего. И опытный священник на это сказал: это пройдет, у него еще просто поповские будни не начались.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Да. Я не помню этого момента. Я сейчас сравниваю с тем, что ты испытываешь в начале священства. Есть разные воззрения на то, что Бог дает какую-то излишнюю благодать, чтобы ты мог нестись, летать и все делать. Я думаю, что Господь очень доходчиво мне объяснил, что надо немножечко сбавить болезнь спины и поэтому нет никакой возможности исповедовать людей целыми сутками, надо себя немножко беречь, потому что можно потом и не встать. Я думаю, это такой технический у нас с Ним был разговор, Он знает, что я человек конкретный и мне надо конкретно объяснять: это делай, это не делай. И Он меня так вразумил, это, может быть, не духовный момент был, но, мне кажется, очень доходчиво.
Кира Лаврентьева:
— Кстати, отец Давид, в этом смысле сразу у меня вопрос возник один. Вы сказали, что вы вообще принимали решение о монашестве, я так понимаю, что это был ваш духовник, с человеком, который помогал вам устраиваться в Самарскую семинарию. Мы знаем, что есть несколько разных видов окормления, есть Лаврская традиция отца Кирилла Павлова, есть еще разные традиции, есть строгие, есть нестрогие. Вы так упомянули, что вы человек конкретный. Получается, что вам ближе конкретные благословения, конкретные указания? Или нет? Или вам скажут, делай, как делал отец Кирилл Павлов. Его спрашивают: батюшка, как мне поступить? А он говорит: а ты как хочешь поступить? Вашей душе, как ближе и как ближе вашей пастве, которая ходит к вам на исповедь? Какая традиция ближе вам в исповеди других людей? Что логично?
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Думаю, что и мне и людям, которые считают, что я могу что-то посоветовать, все-таки надо давать свободу. Наверное, в этой конкретике, скорее, это мои личные отношения с Богом, не в смысле, что я требую от Него что-то конкретное.
Кира Лаврентьева:
— Я понимаю, о чем вы говорите.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Но этот разговор наш с Ним происходит через конкретные события. В течение жизни, когда я сейчас вспоминаю, что происходило, я понимаю, что все событийно.
Кира Лаврентьева:
— Все очень четко.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Режиссер, что поделать, профессиональная деформация. Но в разговоре с человеком нужно давать свободу. Когда я думал, что я хочу в монастырь, отец Иоанн Депутатов из Шатуры не говорил, что я выбираю тебе, благословляю, такого не было. Мы думали, даже был какой-то жребий, думали, в какой монастырь. Но как-то так случилось... Я помню, он меня сам спросил, вы мне доверяете, если я вам скажу, куда ехать? И мой был выбор, доверять, не доверять. Я мог сказать, что нет, я хочу в Оптину, там такие старцы, меня всему научат. Он меня спросил, я помню этот разговор: вы доверитесь моему выбору. Я сказал, что да, я доверюсь. И доверился. У нас почему-то такая есть школа, что должна быть какая-то инструкция, что священник это человек, который тебе дает пророчество, что не священник это человек, который эти пророчества должен воспринимать и выполнять. Это очень часто происходит.
Кира Лаврентьева:
— Знаете, отец Давид, все-таки тут традиция исихии, которая церкви нашей не чужда, стала основополагающей.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— В монашестве.
Кира Лаврентьева:
— Вспомним отца Иосифа Исихаста, у него настолько было все строго. Читаешь «Моя жизнь со старцем Иосифом» архимандрита Ефрема Катунакского, у тебя просто волосы встают дыбом. Но на самом деле ты видишь в этом тоже благодать, «дай кровь, прими дух», это тоже некоторая соль земли горстка его послушников. В итоге они разошлись по миру и основали множество монастырей, принесли огромный, сторичный плод за свое окормление строжайшее. То есть все-таки кому-то, возможно, это нужно.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Конечно. Абсолютно. Но у каждого креста свой размер, нельзя взваливать на человека крест. Кому-то, например, нужно читать Иосифа Исихаста, а кому-то, например... Мы с друзьями-священниками сделали в телеграмме канал «Соборяне», и мы просто делимся кружочками, обсуждаем какие-то нас волнующие тему. Многие люди пишут, что мы слушаем ваших соборян и сами начинаем о чем-то думать. То есть человек должен думать, смысл пути исихаста не в том, что это обязательная дорожка, которая тебя гарантированно приведет.
Кира Лаврентьева:
— Приведет к спасению.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— А в том, что ты будешь смиряться. Ведь смирение не в том, что человек должен себя в рубище одеть. Самый простой путь смирения это семья, в этом послушании. В монастыре та же самая семья. Когда я приехал в монастырь, у меня был такой искус, наверное, редкий из опытов исихии, когда садишься в электричку Самара-Сызрань после сессии в семинарии и уезжаешь в Сызрань, как бы навсегда, вроде бы. Я садился в эту электричку, и мне внутренний голос, понятно, от кого, говорит: какая Сызрань, ты москвич, у тебя два высших образования, ты зарабатывал такие деньги, Сызрань. Я вцепился руками в сумки, просто вцепился, сел в эту электричку, и как только двери захлопнулись, все пропало. Всё, я спокойно поехал. Такой опыт тоже нужен. Но ты приезжаешь, ты с образованиями, а там монастырь провинциальный, и ты там последний человек, смиряйся, иначе ты просто без Бога ходишь там, нос подняв, что эти все ничего не знают, по-славянски толком не читают, что они там знают. Нет, будь добр смиряйся, если ты хочешь любить, смиряйся.
Кира Лаврентьева:
— Получается, что истинное смирение для монаха понятно, в монастыре, а для семейного человека, в семье. Вопрос усмирения собственной самости, о том, чтобы отойти от ветхого человека в общении с каким-то строгим или нестрогим духовником, для семейного человека не стоит. Правильно? При правильном подходе человек и сам от собственной самости освободится, если он будет служить ближнему своему. Так ли это?
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Не сам. Бог точно определяет человека.
Кира Лаврентьева:
— Конечно, все это с помощью Божией, естественно.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— У нас в монастыре сейчас четыре священника монаха, игумен и трое иеромонаха. Мы очень разные, один строгий, серьезный такой; один мягкий; один просто ничего не говорит на исповеди никому; один пытается добиться результата психологически. Мы очень разные.
Константин Мацан:
— А вы какой? Кто вы из этих трех?
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Не буду рассказывать. Мы меняемся периодически.
Константин Мацан:
— Ротация происходит.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— И получается, что когда Великий пост или какой-то промежуток, человек решил, что ему надо попасть на исповедь, я вижу, как человек двигается, куда ему нужно, как Бог его двигает, я видел это много раз. Человек пришел... Мне сами говорили люди, что они пришли, знают, что вот этот строгий и не хотели к нему попадать, хотели к мягонькому, чтобы он по головке погладил и все простил. А так выходит, что к нему надо, как-то и не стояли туда, но что-то кто-то ушел, кто-то застрял, и надо к нему идти, и они идут и потом счастливы, говорят: это то, что мне было нужно. Это и было для меня самое главное открытие, что Бог не набор правил, не книга, Он Личность, Он с нами общается, Он с нами взаимодействует, ты только руку протяни. Я помню, как я сидел под Сикстинской капеллой в Риме и смотрел на эти нестыкующиеся пальцы Адама и Бога полчаса, потом только понял, что это и есть то место, когда человек выбирает Бога или грех. И это самая важная иллюстрация. Мой выбор, я выбираю, моя свобода, но я могу не выбрать. Если эту свободу отнять, то не имеет вообще ничего смысла. А приобретение этих качеств — путь, вы сказали все правильно, и в семье можно и на работе, и в армии, и где угодно, куда Бог тебя поставит. Если ты сам пришел, напросился на крест... Как детям, хороший фильм «Мой крест», напросил себе крест, ну, извини, пожалуйста, попробовал, лучше свой, какой у тебя есть. Самый желанный и любимый крест тот, который на тебе.
Константин Мацан:
— А то, что вы рассказали про искушение, когда какой-то голос, понятно, что не чувственный, не физический голос вы в себе слышали, а мысль приходит, куда я еду, у меня два высших образования, я состоявшийся человек — и Сызрань. Даже слово в этом контексте не привлекательное, какое-то провинциальное. Так можно почувствовать, понятно, что замечательный город и тут нет никаких иных коннотаций. А как определить, что этот голос не сверху, а снизу? Кто-то скажет, что это же здравый смысл?
Иеромонах Давид (Кургузов):
— У меня такой критерий выработался. Я не могу быть на первом месте. Как только мой внутренний голос или мои собственные мысли или то, что я делаю, является тем, где я на первом месте, это точно не от Бога. Потому что я не может быть первым, это невозможно.. Мы может быть вместе с Богом, а я невозможно. И Сызрань действительно замечательный город, прекрасные люди там.
Константин Мацан:
— Здесь никаких сомнений.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Особенный юмор, я убеждаюсь, что юмор это что-то Божественное. Полюности я шутил над тем, что Сызрань это в глубине глубинки.
Константин Мацан:
— Серьезно?
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Конечно.
Кира Лаврентьева:
— Сейчас жители Сызрани не поняли, конечно.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— С жителями Сызрани мы с большинством знакомы, у нас небольшой город, всего сто пятьдесят тысяч.
Константин Мацан:
— Есть города, у которых в самом названии есть что-то ироничное.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Ну, да, да. Если вы помните, какое-то количество лет была Караганда из анекдота, потом еще что-то, а потом в начале, в середине нулевых по телевизору в КВН, если хотели про глубинку сказать, стали говорить Сызрань. Мы это подхватили. И о чудо, именно Сызрань стала тем городом, где я подвизаюсь. Это Божественно, это почти как жираф или гиппопотам, настолько же здорово и Божественно.
Константин Мацан:
— Иеромонах Давид (Кургузов), клирик Вознесенского мужского монастыря в городе Сызрань, сегодня с нами в программе «Светлый вечер». Помню, была на позднем советском телевидении программа «Веселые ребята», которую делал Андрей Кнышев. В тот момент везде гремела песня «Комарово», и авторы этой программы, как бы пародируя жанр соцопроса на улицах, подходили к какому-то человеку на улице, который, само собой разумеется, был актером, это не скрывалось, это была игра. И человек говорил: что из каждого утюга Комарово, Комарово, Комарово, что, нет других городов, я вот, например, из Сызрани. Я помню, что это название города меня тогда вдохновило, я тогда впервые его услышал и запомнил. Какие в этом смысле особенные искушения преодолевает священник и монах? Вы рассказали о первом искушении, ехать — не ехать, и мы заговорили о розовых очках, которые спадают. В чем вы сегодня не равны себе десять лет назад, как священник и христианин.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Наверное, одно из самых тяжелых искушений для священника и монаха это не вдаваться сильно в какие-то утешения.
Константин Мацан:
— Это как?
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Ну, например, я знаю, что я очень сластолюбив. У меня даже есть такая маленькая болезнь, если я открываю шоколадку и начинаю ее есть, следующее, что я помню, как я доедаю последний кусочек.
Кира Лаврентьева:
— О, точно.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— И поэтому надо не открывать шоколадку. Это для священника и монаха довольно тяжело, потому что народ у нас очень добрый. Сызрань — город, наполненный верующими людьми, которые хотят подбодрить и сладкое приносят, каноны у нас наполнены сладостями, и сладкое в доступе. Если его даже чуть-чуть каждый день есть — это катастрофа, это достаточно тяжело. Хочется как-то утешиться, ты наслушался за день чужих проблем, включился в какие-то всем сердцем, в какие-то не всем сердцем. Потом...
Константин Мацан:
— Эндорфины нужны.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Нужны не эндорфины, а дофамин, который лучше, да?
Кира Лаврентьева:
— Там целая система.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Наоборот дофамин это легкий, который шоколадки, а эндорфин это занятия спортом, еще что-то, которые лучше.
Кира Лаврентьева:
— Они вырабатывают серотонин, гормон счастья.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— И поэтому надо себя понуждать каждый день не скатываться в это простое утешение. Оно может быть и разным для церковных людей и это легко: побольше поспать, с кем-то побольше поговорить, поболтать. Постоянно ты с этим сталкиваешься, потому что хочется облегчить вроде, а на самом деле это иллюзии. Каждодневный труд, сизифов труд, наверное, одно из самых сложных искушений. Как отец Дмитрий Смирнов, мой очень горячо любимый человек, мы с ним немножко были знакомы, говорил, что из ста людей тебя услышат двое, ты увидишь это собственными глазами. Почему многие священник перестают так активно проповедовать, проводить длинные беседы? Потому что действительно из ста человек тебя услышат только двое. За пять лет огласительных бесед, последний год я не так интенсивно их веду, а четыре года я вел в монастыре огласительные беседы. Монастырь у нас один в городе, крестим мы треть людей в городе. Соответственно, я посчитал, за четыре года я побеседовал на огласительных беседах где-то с тремя с половиной — четырьмя тысячами людей. Как вы думаете, сколько из них я еще видел в храме?
Кира Лаврентьева:
— Ну да.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— По пальцам рук, ног, чуть больше, то есть меньше одного процента. Руки могут опуститься, и все время приходится себе напоминать, что ты делаешь это не для того, чтобы у тебя показатели росли, а потому что Бог тебе сказал это делать. Он сказал: делай, ты можешь говорить, говори, можешь молиться, молись, делай. Не важно, что будет дальше. Это для священника, наверное, самое сложное испытание.
Константин Мацан:
— Мне кажется это вообще универсальный рецепт для любой деятельности по жизни. Делай дело Божие, а Бог сделает твое дело. Кто-то об этом тоже часто говорит, что надо прилагать усилие, делать свое дело, а результаты, количество просмотров и прослушиваний оставить Богу.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Да, если ты на себя трезво взглянешь... Я знаю, что я человек тщеславный, потому что в ГИТИСе это все разрослось, это профессиональная болезнь актерствующих и творческих людей.
Константин Мацан:
— И режиссерствующих.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— И режиссерствующих и поющих.
Кира Лаврентьева:
— И говорящих.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— И я через день на неделе слышу: а, отец Давид, какой у вас голос замечательный. Могу на службе что-то такое спеть из Византийского, мы перешли как раз. Если ты понимаешь, что ты тщеславный, то ты понимаешь, что Бог, любя тебя, не пошлет смотреть на твой результат, потому что ты его примешь на свой счет: я провожу огласительные беседы, храм наполнился, я молодец. Зачем это? Поэтому, видя свои недостатки, ты понимаешь, как Бог действует. Вроде как простые слова, звучит слишком просто, но это очень помогает, каждый раз взбадриваться, что Бог работает, и ты работай.
Кира Лаврентьева:
— Это очень интересно. Правда. Отец Давид, а есть ли такой момент, когда люди приходят в монастырь и хотят поговорить с вами, не как со священником, которому нужно приносить по сути свои грехи, может быть, спрашивать каких-то духовных советов, а на часы пытаются развести с вами психологическую беседу, по сути дела, бесплотную совершенно, как мне кажется. И что вы советуете в таких случаях другим священникам, может быть? И что бы вы посоветовали молодым священникам, семинаристам? Тут же тоже две крайности. Одна это младостарчество, когда нам кажется, что мы вообще все знаем, синдром молодого специалиста, как говорит Костя, исповедь на сорок минут. Ты с любовью ко всем, тебе кажется, что именно ты сейчас послан этим людям, чтобы наставить их на путь истинный. Это потрясающее, наверное, тоже состояние. А другая крайность, когда кажется, я вообще ничего хорошего тут сказать не могу, я буду молчать, прости, благослови, иди, больше не греши. Где здесь грань преломления? Знаю еще, что некоторые духовники и священники на исповеди, когда совсем не знают, что нужно человеку, что ему посоветовать, что сказать, просто стоят и за него молятся. И как показывает их практика, это самое эффективное средство коммуникации с человеком, между духовником и человеком на исповеди.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Доброе слово серебро, а молчание золото однозначно. Святой человек сказал. Промолчать всегда хорошо, лучше даже промолчать. Я поначалу, когда был молодым священником, ой, стыдно даже как, пытался все всем объяснить, второй неофитский был период. А потом я понял такую вещь, что человек из разговора с тобой вынесет, скорее всего, одну мысль. Да, не факт, что тебе нужно ее только сказать и больше ничего не говорить, так только такие подвижники духа, как в будущем, скорее всего, канонизированный Иоанн (Крестьянкин) тоже так делал, как его называли «скорый поезд со всеми остановками». Он всем говорил одну вещь и всё. Сравнивать нельзя и поэтому больше приходится что-то говорить. Очень важно, мне кажется, любому священнику понимать, что Бог через него действует. У меня был такой случай. Когда я вспоминаю его, убеждаюсь, что мои слова Бог в ушах другого человека исправит на нужные, если я не буду при этом пытаться повлиять на мир. У меня знакомая, я из общения с ней знаю, что она очень чувствительна на запахи, очень сильно. В каком-то разговоре несколько лет назад она мне стала жаловаться, что вот, я никак не могу выйти замуж, в этом то не так, в этом сё не так. Я тогда, еще будучи обычным мирянином, сказал ей: если тебе Бог пошлет такого жениха, в котором все будет как надо, как ты мечтала, но у него будут ужасно пахнуть ноги, пойдешь ты за него замуж или нет? И она задумалась. Проходит три года, и она мне пишет, тогда я уже стал священником: отец Давид, я так тебе благодарна, помнишь, мы с тобой говорили, что если мне Бог пошлет жениха, а у него все будет прекрасно, только у него будут кривые зубы, смогу ли я выйти за него замуж? Так вот я решилась, и он за месяц до свадьбы пошел и все зубы переделал, спасибо тебе. Я точно помню, что я говорил про один недостаток, она точно помнит, что я говорил про другой. Вот так. Смысловых слов в нашем мире два: Христос Воскресе. Все остальное это комментарии. В этих комментариях, мне кажется, Господь способен нас немножечко подправить.
Константин Мацан:
— Как-то была на Радио ВЕРА и не раз в программе замечательная психолог, заслуженная, очень опытная учитель и педагог Татьяна Воробьева. Всегда с потрясающими советами. Из последнего общения с ней я запомнил, она подсказывала родителям, как общаться с детьми, и мне кажется, это универсальный совет вообще для общения с людьми. Она говорит: не говорите долго, мысль свою выскажите кратко, дети долго не слушают, не воспринимают и не запомнят. Сказал два слова, повторил и забыл. Не повторяй еще раз, не разжевывай, не комментируй, без подробностей. Это может остаться где-то в сердце, в памяти, в душе. Это первое. А второе, что все обязательно с любовью. Начинать любой разговор с ребенком, как я ее услышал: слушай, что я тебе сейчас скажу, потому что я тебя люблю и я хочу, чтобы тебе было лучше, удобнее, благо. Эту мысль можно выразить разными словами, но главное, чтобы посыл был, а дальше коротко свою мысль. И всё, отстаньте от ребенка. Мне показалось, что это универсальный совет для общения со всеми людьми.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— И детей точно приобнять надо при этом, сто процентов. В воскресной школе, у меня миссия такая, я ее руководитель, но я понимаю, что я прихожу туда для того, чтобы их обнять и послушать, это самое главное. Остальное само собой получается, разговоры и какие-то важные истины. Но это самое главное.
Константин Мацан:
— Последний вопрос, время наше подходит к концу, но очень интересно спросить. Вы как режиссер какое-то особое измерение богослужения видите? Потому что складывается ощущение, что человек, который ставил на сцене спектакли, потом и Богослужение созерцает как действие, но священнодействие, и видит, грубо говоря, в том некий архетип для любого театра вообще, но все-таки священный архетип.
Иеромонах Давид (Кургузов):
— Поначалу, когда воцерковлялся, я немножко все делил, само таинство меня очень сильно вдохновляло. Евхаристия стала важнейшим элементом жизни, но при этом все было немножко отдельно. Я расстраивался из-за того, когда священник ошибался в богослужении, делал даже замечания, такой был ретивый. А потом со временем это стало единым целым. Безусловно, есть вечернее богослужение, есть литургия, есть великопостное богослужение, но это стало каким-то единым и неделимым. Вроде можно выделить отдельно, есть иконы, есть текст, есть пение, есть возглас, есть ответ народа, лик, который сейчас заменяет хор. Но оно стало совершенно неделимым, единым целым. Мы же с вами знаем, что богослужение на земле совершается непрерывно, целый день. А спектакль, постановка, фильм имеет начало и конец, драматургия, развитие, потом схождение. В богослужении, если его понимать, если в нем немножко разбираться, если это твоя форма общения с Богом в том числе, она тебе близка, то нет начала и конец. Оно прерывается на время для того, чтобы мы могли не сойти с ума, и чтобы ноги наши выжили, мы могли на них стоять. Всё. А остальное всё непрерывно, единое целое.
Константин Мацан:
— Спасибо огромное за нашу сегодняшнюю беседу. Иеромонах Давид (Кургузов), клирик Вознесенского мужского монастыря в замечательном городе Сызрани был сегодня с нами и с вами в программе «Светлый вечер». В студии у микрофона была Кира Лаврентьева и я, Константин Мацан. Христос Воскресе!
Кира Лаврентьева и Иеромонах Давид (Кургузов):
— Воистину Воскресе!
Константин Мацан:
— До новых встреч на волнах Радио ВЕРА.
Все выпуски программы Светлый вечер