У нас в гостях был журналист Леонид Виноградов.
Мы говорили с нашим гостем о его приходе к вере и в Церковь, и что для него значит быть христианином в современном обществе.
— Добрый вечер, друзья! «Вечер воскресенья» на радио «Вера». С Вами моя коллега Кира Лаврентьева...
К. Лаврентьева
— Добрый вечер!
И. Цуканов
— Меня зовут Игорь Цуканов. И сегодня у нас в студии Леонид Виноградов, известный журналист, пишущий для многих православных ресурсов, сайтов. Как всегда по воскресеньям, мы говорим о том, что значит быть христианином в обществе, как христиане взаимодействуют с той частью общества, которая по каким-то причинам пока еще не нашла Церковь и не встретилась с Богом. Но начать я хотел, может быть, с такой темы... Вот у Вас в статьях очень много и часто говорится о литературе — о русской литературе, в частности. И хотел спросить: это Ваше увлечение — то, что Вы так хорошо знаете литературу, или Вы так специально, всерьез ею занимались?
Л. Виноградов
— Всерьез не занимался, просто с юности как-то любил читать. И, конечно, во многом именно возрос я в атеистическое время, ничего не знал о Боге, и вообще вопросы о смысле жизни возникали у меня сначала через литературу, я ответы искал.
И. Цуканов
— Там был такой источник для поиска ответов на вечные вопросы?
Л. Виноградов
— Может быть, я тогда этого не осознавал. Но задним число думаю, что, во многом, так оно и было. Думаю, ничего оригинального в этом нет, особенно для людей моего поколения, тем более, старших, выросших в советское время. Так что, мне кажется, как раз это путь очень распространенный.
И. Цуканов
— Вообще, люди Вашего поколения, как правило, приходят — приходили — в Церковь таким непростым путем зачастую, но зато осознанно. Вот могли бы Вы рассказать, как у Вас произошла эта встреча с Церковью? Что этому способствовало? Или кто?
Л. Виноградов
— У меня был путь довольно корявый, и, в общем, не может он быть примером, потому что как раз для людей нашего поколения, мне кажется, для многих таких поворотным моментом стало Тысячелетие Крещения Руси, когда вдруг... Нас с детства учили, что все это мракобесие, одни бабушки в это верят, и вообще верующие... Ну, что тут сказать... Я могу отвлечься. Вот в пятом классе я перешел в другую школу, потому что мы переехали из Центра в Бескудниково, это был 1975 год, и, практически, с одноклассниками из той школы не общался больше 30 лет. Когда появился сайт «Одноклассники»... Сейчас это тоже уже непонятная соцсеть, а изначально-то он появился именно для того, чтобы люди, которые одноклассники, однокурсники, сослуживцы по армии...
И. Цуканов
— ...вместе учились.
Л. Виноградов
— ...вот потерявшиеся много лет назад, нашли друг друга. И, в общем, такие встречи были. В частности, меня ребята из той школы нашли. И оказалось, что класс этот, который был в моем детстве обычным, стал потом очень дружным, и встречаются они до сих пор. И, в общем, мы, те, кто как «потерявшиеся», тоже вписались в эту компанию и уже несколько раз встречались. И я тогда вот узнал, что девочка Аня (ну, к тому времени, конечно, уже не девочка, а женщина), с которой мы в 4-м классе играли в «Золушке» Короля и Королеву, — что она дочка священника.
И. Цуканов
— А Вы уже потом узнали?
Л. Виноградов
— В 2008 году, когда уже мы с ней через «Одноклассников» списались. Она тоже после 6-го класса ушла, ее тоже много лет никто не видел, нашли тоже через «Одноклассников». Никто в классе тогда этого, в 70-е годы, не знал. Ближайшие подружки — она к ним ходила в гости, их к себе не приглашала, и никто не знал. Даже один парень, у которого мама входила в родительский комитет, он мне говорил, что он запомнил так, что ее отец — сотрудник Отдела по делам религии. То есть вот насколько это скрывалось.
И вдруг... Я ездил в Польшу, поскольку у меня мама была родом из Польши, в 1974 году. И я помню, какое сильное для меня, 10-летнего, тогда было потрясение: мы пошли с родителями в костел (ну, видимо, они зашли послушать орган, посмотреть внутреннюю архитектуру. Но шла месса, как я понимаю, и среди молящихся было очень много мужчин, молодежи. Потом, видимо, был момент коленопреклоненных молитв — люди встали на колени. Мы жили в Варшаве у маминых родственников, на пару дней мы съездили в Харьков и там тоже посетили монастырь. Как я теперь понимаю, видимо, там была какая-то почитаемая Богородичная икона, потому что одновременно с нами пришла группа школьников с учительницей, и им проводила экскурсию монахиня. Я запомнил только слова «Матка Боска». И потом, когда монахиня закончила свой рассказ, она преклонила колени, приложилась к святыне, и следом за ней учительница и все вот эти польские пионеры. А я, уже накачанный советской пропагандой, думал: «Надо же! Социалистическая страна, вроде, а такие отсталые люди!».
И. Цуканов
— А какой это был год, еще раз?
Л. Виноградов
— 1974-й.
И. Цуканов
— 1974-й.
Л. Виноградов
— Да. И еще, по-моему, в 1985-м, когда я заканчивал службу в армии, в «Комсомольской правде» была статья «Должны ли комсомолки проявлять принципиальность?». В общем, кто-то крестил ребенка, потому что верующая бабушка сказала, что с некрещеным сидеть не будет. И читатели — что надо все-таки проявлять принципиальность в таких вопросах.
И. Цуканов
— Крестить-то не надо?
Л. Виноградов
— Да. Правда, вот потом началась перестройка. И я помню, что, кажется, в 1986 году Патриарх Пимен уже обратился к Горбачеву, и, кажется, 4 мая была Пасха, вот проверял... А тогда было принято уже переносить, чтобы не подряд, и делать воскресенье рабочим, чтобы оно не лишало верующих возможности праздника, не делал этот день рабочим. Для тех, кто работал, сделали. Студенты учились, потому что в институтах был учебный день. Потому что подразумевалось, что Вы-то комсомольцы все, какая Вам пасха?
И вдруг — Тысячелетие Крещения Руси. Участвуют академик Лихачев и другие выдающиеся деятели культуры. И это вдруг преподносится как величайшее историческое событие, важнейшее для нашей культуры и государственности. Мы осознаем, что все... Не знаю, наверное, это был поворотный момент, когда многие повернулись к этому. Но как-то — то ли не хватило твердости... Действительно, в 1990 году я крестился, но, к сожалению, дальше крещения не пошло. Уже только в 1997 году был довольно непростой период, в жизни, сильные испытания — то, что заставило меня всерьез переосмыслить, и все-таки в 1998 году я в первый раз дошел до исповеди. Ну, и как-то так уж повезло, что довольно быстро я нашел священника, в котором почувствовал и сочувствие, и сострадание, и, главное, как я уже потом прочитал у митрополита Антония про сияние Вечной жизни на лице другого человека, понял, что вот у него, действительно, вот подкупило меня это сияние.
К. Лаврентьева
— Леонид, скажите, пожалуйста, после сложностей в 1997 году почему Вы решили, что нужно идти в Церковь? Почему Вы решили, что нужно искать утешения в храме? Что это было — мановение души, чей-то совет? Или Вы всегда знали, что Вам надо прийти в храм, а это стало просто катализатором?
Л. Виноградов
— Возможно, это стало катализатором, потому что где-то я именно чувствовал какой-то дискомфорт и чувство, что это неправильно, что это как-то странно, что я вот как-то крестился, и все это потом не имело никакого продолжения. И особенно когда ну все-таки уже время было такое, когда и сообщали о Рождестве, о Пасхе, уже все знали, и как-то что это проходит все мимо меня, какой-то, видимо, дискомфорт неосознанно испытывал. Поэтому когда вот это случилось, у меня сомнений уже не было, что надо идти в храм.
К. Лаврентьева
— Просто Вы обронили фразу в начале нашего разговора, что как люди умные могут — я сейчас не цитирую, я пересказываю на свой лад — как умные люди могут вообще верить во все это, когда Вы были в монастыре, и Матушка Боска это Вам все рассказывала и показывала.
Л. Виноградов
— Мне было 10 лет тогда.
К. Лаврентьева
— Да. И вот мне интересно, как от этого человека Вы стали верующим человеком. Как Вы были неверующим, но стали верующим. Каков был этот путь. Вот Вы приняли после Тысячелетия Крещения Руси... Я так понимаю, эти события на Вас произвели очень серьезное впечатление, да?
Л. Виноградов
— Не только... Даже очень много. Тогда происходило... Люди просто приходили... Там вот у меня знакомая одна в ноябре 1990-го выходила замуж — не самое свадебное время. В Елоховском соборе венчалось шесть пар одновременно. Понятно, что храмов было много, но все равно, сейчас шесть пар нигде — даже на Красную Горку нигде, ни в каком храме сейчас не будут венчать, я думаю, две пары подряд даже не будут. Ну все-таки есть священники. Даже если окажется, что два-три венчания на один день, то как-то разведут на разное время. Вот так. Тогда шесть пар одновременно венчали. А сколько было... Как мне один знакомый монах цитировал старца, что в то время люди врывались в Церковь. Это не про меня. Правда, не всегда с хорошим исходом. И многие вот рукоположились, постриглись в монахи, а потом ушли — таких случаев тоже много.
К. Лаврентьева
— Тоже. В 90-е годы же как раз был повышенный интерес к Церкви.
Л. Виноградов
— Но есть с очень хорошим — вот я знаю отца Андрея Ефанова, который был рукоположен в 19 лет, хотя это и неправильно, и плохо, но тем не менее. Вот сейчас ему 44 года — замечательный священник.
К. Лаврентьева
— Замечательный, да.
Л. Виноградов
— А есть и трагические случаи с этими ранними рукоположениями, с ранними постригами...
К. Лаврентьева
— Я почему сейчас это спрашиваю? Скорее всего, в эту минуту нас слушает мужчина, который действительно имеет материалистический склад ума, и ему довольно сложно поверить в Бога. То есть, он, может быть, и хочет, но он агностик, и, слушая Вас, возможно, ему очень интересно понять, какой же переворот произошел в Вашей душе в тот момент, когда Вы решили принять крещение. Поэтому я так подробно сейчас выспрашиваю Вас об этом. И прошу прощения за настойчивость. (Смеется.)
Л. Виноградов
— Для такого мужчины я очень плохой собеседник, то есть я ничего путного не смогу объяснить, потому что, наверное... Слава Богу, такие есть священники, и им лучше иметь... Много священников ведь, которые имеют хорошее техническое образование, выпускники мехмата и физфака МГУ, и физтеха. И есть же... И вот, наверное, ему лучше либо подойти вот к священникам с таким образованием, либо к мирянину, но занимающемуся этим, имеющему тоже техническое образование, технический склад ума. Чтобы (нрзб.)...
К. Лаврентьева
— Но вера — это же все-таки не умственные, не только умственные доказательства.
Л. Виноградов
— Не только, да.
К. Лаврентьева
— Это поворот души и сердца.
Л. Виноградов
— Ну да, но повернуть-то душу и сердце я не могу ему. У каждого свой путь.
К. Лаврентьева
— Вот поэтому я спрашиваю у Вас — как повернулось оно у Вас. В какой момент. Помните ли Вы этот момент или нет. Или просто как-то все шло, шло?
Л. Виноградов
— Ну, понимаете, у меня в декабре 1987 года умер отец. И как-то он мне снился. Я, опять же, ничего, никаких религиозных, даже поверхностных знаний не имел вообще. Но что-то вот... Видимо, душа не могла примириться с тем, что никуда, и что я папу никогда не увижу. Он снился, и что-то... Какие-то вот были... Это, может быть, совершенно неосознанное, мне кажется, религиозное чувство проявлялось. То есть это все было. Но потом... Крещение Руси... Ну, кроме всего прочего, у меня же было, помимо... Уже семья была неверующая, хотя дед по отцу у меня был священником. Просто я поздний ребенок, отец у меня родился в 1911 году, и во время революции ему было шесть лет. Он, насколько я понял, пережил и эту участь и классово чуждого элемента, и сына «врага народа», потому что дед был расстрелян, в 2000 году канонизирован. Что-то он мне рассказывал. У нас и фотографии сохранились, отец и рассказывал мне, конечно, что вот отец был священником, и с большим уважением говорил о своем отце, но многое не рассказывал, потому что все-таки люди, пережившие сталинскую эпоху, они были очень осторожны. И, в общем... А отец еще резонно считал, что, вообще-то, балбесу скажи сейчас, а он ляпнет что-нибудь своим дружкам лишнее, и потом неприятностей не оберешься. И он... Я часто думал, что, надо же, так совпало, что отец умер в декабре 1987 года, как раз вот летом 1988 было Тысячелетие Крещения Руси. То есть проживи он чуть... доживи он до этого времени, наверное, он рассказал бы мне больше, и, наверное, о вопросах мировоззрения рассказал бы мне что-то большее. Потому что он не был верующим, но он не любил разговоры на эти темы. Когда я, там, из школы приносил ему информацию, что Бога нет, ему это не нравилось. Он говорил: «Никто этого не доказал», все. И как-то... Поэтому... Так случилось, что уже не мог я спросить у отца.
К. Лаврентьева
— «Вечер воскресенья» на радио «Вера». У нас в гостях журналист, писатель Леонид Виноградов. С Вами мой коллега Игорь Цуканов и я, Кира Лаврентьева. Мы возвращаемся к нашему разговору о христианине и обществе.
Л. Виноградов
— Раньше, чем вот открытие от атеизма к вере, раньше поворот от такого советского к человеку, понимающему вообще, что такое советская власть. Потому что до поры до времени родители... Ну, конечно, про то, что дед у меня расстрелян, мне рассказывали. Про то, что были сталинские репрессии, рассказывали. Но какие-то вещи боялись родители говорить до поры до времени. Хотя я знал, что они слушают, там, голоса вражьи, где-то какие-то слышал разговоры, но сам оставался, в общем, советским человеком, искренне считавшим, что мы живем в лучшей в мире стране, и все. Но все-таки когда мне было лет 14, что-то мне рассказали дома уже, и у меня был такой поворот уже в сомнения в советской власти. Потом я прочитал «Один день Ивана Денисовича». Когда мне было 16 лет, мама, возвращаясь от родственников из Польши, привезла оттуда «Архипелаг ГУЛАГ». Три тома в мягкой обложке. Она купила мне такое зимнее пальто с подкладкой меховой, вот под эту подкладку на молнии она положила эти три тома. Если бы таможенники нашли тогда, за это можно было и в тюрьму сесть. Но вот не нашли. И так получилось, что «Архипелаг ГУЛАГ» я прочитал в 16 лет. Там это для меня это тоже сильное впечатление, что, оказывается, «самый человечный человек» — не самый человечный, и что уже и вовсе даже никаких ленинских норм нет, и все это непра... Идеи шестидесятников — они совершенно неверны о том, что злодей Сталин исказил идеи великого Ленина. То есть это был тоже болезненный процесс. Но вот как-то мне, может быть, помогло то, что я подумал, когда я спрашивал о Тысячелетии Крещения Руси, я как-то вот воспринял сам атеизм тоже как часть вот этой вот лживой коммунистической пропаганды. Действительно, это у нас был краеугольный камень. Воинствующий атеизм — это был краеугольный камень коммунистической пропаганды. И я как-то это воспринял. Другой вопрос, что не хватало, видимо, для того, чтобы сделать решительный шаг, чтобы начать жить, видимо, мне не хватало еще жизненного опыта, не так сильно побила жизнь, чтобы уже вот так решиться поменять. Вот когда в 1997 году получил такой сильный довольно удар, ну, вот так вот потихоньку стал, кое-как хромая, спотыкаясь, двигаться. Вот так и до сих пор вот — падаю, хромаю, в общем, и примером, конечно, никаким не являюсь, но вот как могу, так пытаюсь идти по этому пути.
И. Цуканов
— Леонид, правильно ли я понимаю, что в Вашем окружении в тот момент, в 90-е годы, в общем, не было таких глубоко церковных людей? То есть этот путь к Церкви Вы совершали, практически, в одиночку? Ну, на первых порах. Потом Вы нашли священника, но до этого?
Л. Виноградов
— Ну, в общем, скажем... И среди близких знакомых не было, пожалуй, да. Уже потом появились, да. Ибо, вот как один мой одноклассник, с которым мы как-то дружим очень давно, но как-то выяснилось, что он пришел как-то к этому тоже раньше, но как-то мы независимо друг от друга к этому пришли.
И. Цуканов
— А потом, когда Вы уже стали членом Церкви сознательным, были случаи, когда люди, глядя на Вас уже, как-то вот тоже свой путь направляли в эту сторону?
Л. Виноградов
— Я скажу так, что был человек, с которым мы когда-то вместе работали и который старше меня. При том, что работал я совсем не по своему... То есть в журналистику-то я пришел поздно, а учился я совсем в другом месте и начинал работать, конечно, там, где профессионалом никаким не был. И мы как раз с ним работали. Там... Он был старше меня, и он как раз мне говорил, что «я к тебе хорошо отношусь, но зря ты здесь работаешь, не реализуешься ты в этой области».
И. Цуканов
— А что это за область была, если не секрет?
Л. Виноградов
— Ну, программирование это было, да. Просто еще на больших машинах, еще тогда персональные компьютеры только появились. И он как-то со мной созванивался... Но сказать, что я его привел... Конечно, тоже к этому у него лежала душа. Другое дело, что я ему сказал про этого священника, и он тоже стал к нему ходить и до сих пор ходит к этому же священнику. Поэтому... Но сказать, что это вот я его своим примером привел, нет, не могу. Он, конечно, сам до этого уже дозрел, и у него была уже потребность воцерковиться. Так вот, чтобы кто-то по моему... Да какой из меня пример? Был случай, когда нецерковные знакомые позвонили мне и сказали, что «мы хотим крестить дочку и хотим, чтобы ты был крестным». Я как раз заколебался, но я им прямо сказал, что я должен поговорить со священником. Я ему написал, он мне сказал, что, в принципе, можно, при условии, что они будут давать общаться, и хотя бы несколько раз в году чтобы водили ее причащать. Но они, видимо, сами передумали, решили, что раз они далеки, то не будут крестить — пускай вырастет, сама разберется и решит. Что, наверное, правильно для них. Поэтому нет. А вот такого случая, чтобы кто-то, глядя на меня, пришел — тут нечем похвастаться. (Смеется.) В общем, наверное, дело во мне. Такой, в общем, пример я особо не подаю...
И. Цуканов
— Но Вы пишете вот статьи, Вы пишете даже книги. Не так давно вышла Ваша книга — «Духовники о духовничестве», сборник из 16 интервью с разными священниками. Хотелось спросить, чья была идея такую книжку сделать — это была Ваша идея или издательства? И как Вы искали этих священников, как Вы определяли, с кем имеет смысл говорить о духовничестве?
Л. Виноградов
— Идея была издательства, потому что перед этим вышла в «Никее» моя книжка, тоже сборник интервью с психологами и с одним психиатром, Борисом Аркадьевичем Воскресенским, о страстях и искушениях, где как раз вот эти восемь страстей. Ну, по желанию издательства, были гордость и тщеславие разделены, как у некоторых святых отцов. Постарались вскрыть психологическую природу этих явлений и объяснить, почему так часто люди годами исповедуются в одном и том же грехе, а страсти никуда не уходят, и они несут один и тот же грех от исповеди к исповеди, повторяя его. И как раз почему иногда такие вещи полезно проработать с психологом. И вот в другом издательстве они мне сказали, что «вот интересная книга, мы хотим предложить тебе тоже поработать с нами», и стали... Эту тему предложили они, но я, конечно, сразу загорелся. Тем более, что найти психологов, даже верующих, готовых поговорить о страстях, было весьма сложно. Найти священников, готовых говорить о духовничестве...
И. Цуканов
— ...было легче.
Л. Виноградов
— Легче. Хотя большинство, конечно, говорит, что «какой же я духовник?», я говорю: «Нет, к Вам люди приходят, вот Вы рассказывайте, какой Вы „не духовник“, как исповедуете. А кроме того, расскажите о своем общении с духовником, когда Вы еще не были священником». Ну, как-то так получилось. Не, ну, конечно, многих этих священников я знал. Хотя вот, например, с отцом Геннадием Фастом мы вот в реале пересеклись один раз на кофе-брейке в Москве во время одной богословской конференции, потому что он живет в Сибири. При этом я уже где-то интервью, кажется, пять или шесть с ним сделал — и для «Нескучного сада», для «Правмира» брал два интервью, для журнала «Батя», где (нрзб.) опыте отцовства. И, конечно, у меня не было сомнений, что я хочу с отцом Геннадием поговорить. С отцом Константином Островским тоже мы знакомы с 2005 года, и с отцом Алексием Потокиным примерно с того же времени. И я знал, что оба они — чада отца Георгия Бреева, и я хотел с ним поговорить на эту тему. Конечно, и с самим отцом Георгием я хотел. И, кстати, с ним я еще в 2008 году для «Нескучного сада» делал интервью о духовничестве, но было лето, ему уже... Сейчас ему 82 года, ну, тогда было 79, но все-таки уже самочувствие...
И. Цуканов
— ...тяжеловато.
Л. Виноградов
— Тяжело ему. Он всего себя отдает службе, но на что-то остальное ему уже трудно найти силы, потому что вообще он человек безотказный. И когда он был чуть покрепче, он всегда был готов дать и интервью, и комментарии. Но это ему с каждым годом становится все тяжелее, поэтому так не получилось. Ну, с некоторыми не получилось, потому что первый раз, летом, люди были готовы, но там лето, свои планы, он говорит: «Давайте с осени». А мне тогда первую книгу надо было уже к концу августа сдать, все тексты. Поэтому так не получилось у нас с замечательным тульским священником отцом Львом Махно, хотя я очень хотел.
И. Цуканов
— Это «Вечер воскресенья» на радио «Вера». Со мной в студии моя коллега Кира Лаврентьева, я — Игорь Цуканов, и у нас в гостях Леонид Виноградов, журналист. Мы вернемся к Вам через одну минуту, оставайтесь с нами.
К. Лаврентьева
— «Вечер воскресенья» на радио «Вера». У нас в гостях журналист, писатель Леонид Виноградов. С Вами мой коллега Игорь Цуканов и я, Кира Лаврентьева. Мы возвращаемся к нашему разговору о христианине и обществе. Леонид, скажите, пожалуйста, когда Вы разговаривали с известными духовниками, со священниками, пастырями, известными вообще на всю Россию, было ли что-то, что Вас особенно интересовало? Была ли какая-то тема, которую Вы поднимали с ними со всеми?
Л. Виноградов
— Да.
К. Лаврентьева
— Вы могли бы рассказать об этом?
Л. Виноградов
— Это тема игр в послушание. О том, что... Ну, известно, многие же проходили, большинство книг, вот таких духовных книг, особенно первых веков, написаны монахами и о монашестве. И как рекомендации монахам там, например, абсолютное послушание духовнику. Ну, в общем, монашеская традиция — насколько известно, многие священники считают, что сегодня и в монастырях, как правило, таких духовников нету, чтоб устанавливать такие отношения, такое строгое послушание. Но, в любом случае, она монашеская. А я знал и случаи из какой-то приходской практики чужой, и читал в каких-то, и слышал от некоторых священников, что они считали именно так строить отношения со своими чадами. И поэтому я всех абсолютно спрашивал, как, считают ли они эту традицию возможной вообще в миру, или это чисто монашеская традиция. Тут мнения разделились. Большинство считали, что, конечно, это только монашеская, что в миру это всегда только игры, неполезные ни для мирянина, ни для самого духовника. Некоторые считали, что как исключение возможно это, если есть такой в миру человек, который готов к такому послушанию, и такой опытный священник, который готов к такому духовному руководству. Хотя никто не считал себя таким священником. Вот это можно, возвращаясь к принципу, что вот это тот принцип, по которому я выбирал собеседников — что, может быть, священников даже известных, но про которых я знаю, что они придерживаются такого более строгого принципа, которые считают, что послушание духовнику необходимо, я не стал бы делать с ними интервью в этой книге, потому что не считаю, что это та тема, в которой полезен вот этот плюрализм. Что это многих ввело бы в соблазн. Я надеюсь, что если даже кому-то какие-то мысли кого-то из моих собеседников покажутся спорными, что принцип, главный врачебный принцип «не навреди» там не нарушен. Ну, если я ошибаюсь, пусть вот кто-то из слушателей, прочитавший книгу и нашедший нарушения этого принципа, пусть он скажет, напишет. Но я не нахожу вот этих нарушений.
И. Цуканов
— Были какие-то еще вот выводы, которые Вы для себя сделали лично, какие-то соображения, которые Вам пришли в голову после того, как Вы эту книжку сделали, собрали?
Л. Виноградов
— Да, что, оказывается, не надо гнаться... Ну, мне повезло так, что я встретил священника, которому я сразу доверял. Мне казалось, что как же, что это необходимо сразу, непременно — иметь священника, к которому постоянно ходишь. Ну, вот мне объяснили, например, что — ну как — проблемы тоже накапливаются постепенно. И человек не к каждому приходит. Пусть человек даже на первых порах ходит и к одному, и к другому, и к третьему священнику, исповедуется у разных, ничего плохого в этом нет. Если когда-то появится у него такая внутренняя потребность уже, и встретит он человека, к которому почувствует такое доверие, то это сложится само собой.
И. Цуканов
— Такой важный вывод для многих, кто еще не нашел своего духовника, да.
Л. Виноградов
— Естественно, почти со всеми разговаривал о проблеме, которая... Ну вот у меня, к сожалению, детей нет, а вот все, почти все мои знакомые, и миряне, и священники с ней сталкивались — что когда их дети, выросшие уже в Церкви, становятся взрослее... Причем, это даже, знаешь... Кто-то и раньше, и с 10 лет начинает, ну уж к старшим классам и первым курсам института это почти все начинают — либо охладевают к вере, и кто-то начинает ходить в Церковь очень редко, а кто-то вообще перестает ходить. И потом, может быть, через годы кто-то возвращается, но эта проблема есть. Ну, со всеми... Все говорят, что это неизбежно, что человек взрослеет — он должен пройти через это. Для себя я подумал, что, наверное, все-таки естественно для молодого человека умение критически мыслить. Мы росли в такую эпоху, что для нас как раз надо было критически осмыслить свой атеизм. Вот. Про этот атеизм еще в 1990 году, кажется, я прочитал... В «Знамени» была статья Бориса Викторовича Раушенбаха, где он писал, что настоящими атеистами можно считать людей, которые читали религиозную литературу, знают какие-то оттуда правила, традиции, но сознательно не приняли эти традиции, или, если они росли в религиозной традиции, отошли от нее.
И. Цуканов
— Но обязательно сознательно?
Л. Виноградов
— Да. То есть он знает, что есть выбор, и он выбирает, что он не принимает это. И далее вот, ну это были 90-е годы, Борис Викторович писал, что если на Западе такие атеисты есть, то в Советском Союзе их, естественно, быть не могло.
И. Цуканов
— Потому что не было религиозной литературы.
Л. Виноградов
— Да. И поэтому вот это в нашей вот... Я думаю, что не только у меня, а у многих людей, которые приходили к этому в конце 80-х — начале 90-х годов, тоже все начиналось с критического осмысления своего атеизма.
И. Цуканов
— И правильно ли я понимаю, что с детьми вот происходит то же самое, только наоборот?
Л. Виноградов
— Ну, сейчас — да.
И. Цуканов
— Вот они выросли, вроде бы, в вере, но они ее не осмыслили, и они должны ее ну как бы апробировать с помощью противоположной точки зрения, да? Примерить ее.
Л. Виноградов
— Ну, кроме того, понимаете, ведь все-таки вера — она осмысленна. Вот у Виктора Франкла есть замечательная книга «Человек в поисках смысла», хотя она не религиозная и психотерапевтическая, и сам он предупреждает не раз, что его логотерапия рассчитана на людей разного мировоззрения, это во-первых. Но, с другой стороны, как опытнейший психотерапевт и как человек, переживший Освенцим, он очень много приводит примеров, когда именно вера помогла человеку обрести смысл, реализовать ценности и отношения, которые он считал важнейшими из ценностей. И вообще там удивительное совпадение мыслей Виктора Франкла с христианскими идеями. Но для того, чтобы вообще искать смысл жизни, тоже человек должен дорасти. Ну, наверное, многие из нас в юности задумывались о смысле жизни. Наверное, детская вера — она во многом связана с красотой, с какими-то обрядами. Вот замечательный такой вот, рано очень ушедший из жизни священник и вообще, может быть, великий педагог отец Борис Ничипоров — он создал центр «Новая Корчева», где он как раз говорил о том, как важно, чтобы детям было интересно, чтобы досуг был и, действительно, все эти кружки были у него, секции. Кроме того, эти дети из города Конаково, которые, может быть, и в Москве-то не всегда были, а ездили по миру, и все это было очень здорово. И многие мысли, конечно, правильные. Но мы же тоже не знаем результаты. Наверное, тоже все эти дети из «Новой Корчевы» прошли, многие из них, и через расцерковление, через усомнение, через уход. Потому что тут рецептов никаких нету.
И. Цуканов
— Но вот возвращаясь к журналистике, к тому, чем Вы занимаетесь уже последние сколько лет? — двадцать, да?
Л. Виноградов
— Двадцать два (нрзб.).
И. Цуканов
— Вот сейчас вот эта вот острота как бы конфликта и спора между как раз верующими и неверующими, людьми религиозными и агностиками, такое ощущение, что смещается немножко в другую сторону. Сейчас больше споров уже — ну, каких-то вот нестроений, такое ощущение — происходит между самими православными людьми. Потому что, как известно, с православной верой себя ассоциирует процентов 80 российского населения. Но при этом реально воцерковленных людей, которые исповедуются, причащаются, их в десятки раз меньше, их считанные проценты. И очень много вот этих вот споров в этой как бы православной среде. Вот как Вам кажется сейчас, для журналиста что актуальнее — все-таки писать, обращаться к этим людям неправославным, невоцерковленным и как-то заниматься такой апологетикой христианской, или как раз обращаться к людям формально, может быть, ну, или неформально, действительно, верующим, но как-то вот так сомневающимся в каких-то ключевых вещах, плохо понимающим какие-то вещи?
Л. Виноградов
— Мне кажется, что если у людей есть сомнения, но они хотят разобраться, дойти до сути, есть — в городах вообще не проблема — есть много храмов, есть священники. Наверное, есть — не знаю, как сейчас это соблюдается... (Нрзб.) был период, когда обязательны были дежурства священников, в том числе, для таких случаев, чтобы принимать людей по разным вопросам, не обязательно — может быть, и некрещеных, может быть, с какими-то семейными конфликтами, может быть, верующая жена с неверующим мужем пришли семейный конфликт разрешить. Ну, разные, наверное. Понятно, что где-то в малых городах, где храмов мало и священников мало, такой возможности нет, но есть же, наверное... Все-таки многие Интернетом пользуются, можно и задать в соцсетях вопрос священнику. Может ли на это ответить журналист? Мне кажется, и тут мое мнение, пожалуй, за... В 2004 году я пришел в «Нескучный сад» и тогда стал активно, много писать на церковные темы и не только церковные. И вот за 15 лет мое мнение не изменилось — что наш журналист должен просто показывать, что... Просто разными историями жизненными и процессами, происходящими в стране и мире, просто показывать, относиться к тому, что христианство — это естественно, что оно вечно, оно всегда современно. Вот тот же отец Борис Ничипоров — у него была замечательная фраза. Он говорил, что «православный человек — современный человек». Это не значит... Я думаю, что он не имел в виду, конечно, что, что бы ни творилось в мире, христианин должен, «задрав штаны, бежать за комсомолом». Просто он имел в виду, что у каждого времени свои вызовы, и христианин должен уметь на них отвечать, не паникуя. И вот у нас же сейчас какой-то... Мы можем мифологизировать прошлое. Что нам кажется, что, якобы, сейчас время антихристианское, а когда-то оно было христианским. Но когда оно им было? Из Евангелия никак не следует, что когда-то христиане будут в большинстве. Всегда... Из Евангелия, наоборот, ясно следует, что христиан всегда будет мало...
И. Цуканов
— «Малое стадо»...
Л. Виноградов
— ...и что они будут в этом мире чуждыми, ненавидимыми, что мир лежит во зле. Поэтому мне кажется, что единственное... Но это, опять же, я говорю. Ведь кто-то... Может быть, мне, как журналисту, интереснее не какие-то конфликты — мне интереснее живые истории, люди. Кто-то более настроен таким вот публицистически так обличать что-то. Может быть, пусть, пожалуйста, делает это по-своему талантливо. Но вот мне ближе вот такой путь, что просто показывать красоту. И, знаете, доказывать... Действительно, вот когда 30 лет назад все это произошло, я сам помню, что для нас было откровение, что вот вдруг мы узнали, что, ба, Сергей Сергеевич Аверинцев — верующий человек. Потом в начале 90-х мы ходили — такой был вскоре после убийства отца Александра Меня такой Православный университет его, там друзья открыли. Но самым ярким, конечно, лектором мне запомнился, был тогда Георгий Петрович Чистяков, тогда еще не священник. Но тоже, действительно, для нас это было открытие — как это, вот полиглот, академически образованный человек, блестящий оратор — и при этом глубоко верующий, воцерковленный. Ну, тогда можно было говорить, что, «Вы знаете, действительно, есть». Но вот сейчас я вот никогда в спорах... Мне кажется, как бессмысленно доказывать сегодня, что есть среди образованных людей верующие люди, что вера и знание не противоречат друг другу. Ну это очевидно. Если человек этого сейчас, в 2019 году, не знает, значит, он этого знать не хочет, значит, спорить на эту тему с ним — значит просто терять время.
И. Цуканов
— Ну вот, может быть, это такой взгляд изнутри, но иногда кажется, что среди людей, которые как раз являются православными и ничуть не сомневаются ни в бытии Бога, ни в том, что христианство — это истина, очень много вот этих вот вопросов — ну, вот то, о чем Вы упомянули. Там, слушаться духовника абсолютно, или, так сказать, духовник может только давать советы? Как часто причащаться? Ну, какие-то вот... Очень много вопросов, которые... Может быть, это даже не основные вопросы, которые я назвал. Но очень много вопросов, которые разделяют вот нас, верующих людей, вот такое ощущение. Вам не кажется так?
Л. Виноградов
— Мне кажется, больше разделяют какие-то политические взгляды — что одни настроены более демократично, другие, там, за сильную власть. И эти вопросы, мне кажется, их тоже можно рассматривать с точки зрения христианской антропологии. Потому что когда говорят вот о том, что вот монархия — это более христианская, более подходящая для христианина форма правления, у меня вопросы. Потому что там есть много такой атрибутики, которая... внешне похожей, там, на Царство Небесное на земле. Но, во-первых, мы знаем, как это происходило в реальности. И про Ивана Грозного мы знаем, и про Петра I, который практически отменил патриаршество. Потом была отменена тайна исповеди, священников обязывали просто ее нарушать. И многое другое. Мне кажется, если же говорить о... рассматривать человеческую природу с точки зрения христианства, то кажется, что абсолютная власть, неконтролируемая народом, это большой соблазн для любого человека, независимо от того, будет она монархия, диктатура. Эти вопросы можно обсуждать и спорить. Но когда выходят на первый план для кого-то политические взгляды оппонента, и ты говоришь, что он уже и не настоящий православный, если он по-другому относится к каким-то там тем или иным государственным вещам, ну, это какая-то нелепость, потому что все-таки Царство не от мира сего. Могут быть разные политические взгляды, мы можем считать их ошибочными. Но все-таки насколько человек близок к Богу, определяется, наверное, не этим.
И. Цуканов
— Это «Вечер воскресенья» на Светлом радио. Моя коллега — Кира Лаврентьева, я Игорь Цуканов, мы беседуем с Леонидом Виноградовым.
К. Лаврентьева
— Леонид, а как Вы для себя определяете близость к Богу? Что это для Вас лично значит?
Л. Виноградов
— О! Сказал так неосторожно, теперь... (Смеется.) А близок ли сам? Наверное, не очень! (Смеется.) Но хотя бы...
К. Лаврентьева
— Ну, у Вас, наверняка, есть какой-то идеал близости к Богу?
Л. Виноградов
— Ну, наверное. Если, там, из таких, из всем известных людей — наверное, митрополит Антоний Сурожский, может быть, это видно было. Из людей, которых я знал, это, наверное, конечно, был отец Герасим Иванов.
К. Лаврентьева
— А чем они близки к Богу?
И. Цуканов
— Как это проявлялось?
К. Лаврентьева
— Для Вас лично?
Л. Виноградов
— Ну просто вот полное доверие и полная любовь к ближнему. Даже невозможность даже осудить кого-то. Митрополита Антония я только знаю по книжкам, ну, и по каким-то видеозаписям. И по рассказам — печатали, поэтому тут... Ну, а с отцом Герасимом мне все-таки посчастливилось немного общаться в последние годы его жизни. Это действительно человек... Он умер в 94 года, а познакомился я с ним накануне его 90-летия. Он оставался ребенком. Причем, ребенком не в том смысле, что детство. Он был мудрецом, но при этом вот у него была именно та детская простота... Вот это я понял, что такое вот слова «если не будете как дети, не войдете в Царство Небесное». Вот эту такую детскость свою он сохранял до конца... Наверное... Но, тем не менее, наверное, близость к Богу — это все-таки для меня слишком смелое заявление. Но вопрос о том, где сокровище Ваше. Все-таки не надо забывать, что... Вот тот же митрополит Антоний — он говорил о том, что к словам священника нужно относиться так, что соответствуют они духу Евангелия или противоречат ему. А не слушать, не ловить каждое слово, не считать все истиной в последней инстанции, потому что священник тоже человек. Вот мне кажется, что этот критерий применим не только к словам священника, но и к каким-то историческим событиям, к современности, к каким-то общественно-политическим обстоятельствам. И если человек старается, по крайней мере, оценивать все так вот, на соответствие Божьей правде, значит, его сокровище все-таки в Евангелии, пусть он грешен, несовершенен, спотыкается. Если вдруг оказывается, что при чем тут Евангелие... Вот есть сейчас какие-то такие... Это сейчас все земное, тут важны не такие интересы, ну, значит, сокровище в другом. Но тут, опять же, оценивать всех — это надо... Каждый должен сам заглянуть в свое сердце и подумать: «А где мое сокровище все-таки?». И ответить себе. Ну, конечно, мы, грешные люди, не можем со стороны удержаться от соблазна — кого-то хотя бы если не публично заявить, то хотя бы в душе, там, осудить и вынести свою оценку. Но она может быть, наверное, ошибочной.
И. Цуканов
— А как получилось, что Вы оказались знакомы с отцом Герасимом?
Л. Виноградов
— Благодаря отцу Николаю Поповичу. А с отцом Николаем Поповичем мы познакомились в 2007 году. Я работал в «Нескучном саду». Отец Аркадий Щапов, нынешний епископ Пантелеймон, собрал московских дьяконов в Первой градской больнице (и владыка Арсений там присутствовал), чтобы привлечь дьяконов к социальной деятельности. Потому что проблема в том, что — не знаю, как сейчас — социальной деятельностью занимаются либо активные священники, либо миряне. А дьяконы как бы в стороне. Ну, их можно понять, потому что у них сложнее немножко материальное положение... Но, тем не менее, провел собрание. А меня от редакции отправили, чтобы я потом написал новостную заметку об этом стабильности. И когда вот все собрание закончилось и я с диктофоном кинулся к дьякону, то все они стали как-то от меня...
И. Цуканов
— ...расходиться.
Л. Виноградов
— Да, что не готовы говорить. И, наконец, вижу — человек лет 65. И подхожу. И он мне говорит: «Главное, — говорит, — помогая и старым, и больным людям, дать им свет Евангелия. Потому что когда человек одинок, он несчастен, а когда он поймет, что есть Бог и что Бог любит каждого человека, он уже не одинок и не несчастен». «Мне, — говорит, — 80 лет, я участник войны, работал в Госплане, но считаю, что жизнь моя началась только ближе к 40 годам, когда я пришел к Богу». Это был, кажется, февраль или март... Да, февраль. Я говорю: «А Вы знаете, давайте, мы с вами ко Дню Победы сделаем интервью, отец Николай». Он говорит: «Ну, вообще, давал. Но запишите мой телефон». Так получилось, что мы сделали интервью ко Дню Победы. Ну вот отец Николай скончался 12 августа 2017 года. Конечно, виделись мы редко, всего несколько раз, больше общались по телефону. Тем не менее, могу сказать, что, наверное, он последние 10 лет своей жизни был близким мне человеком довольно. Он-то мне и рассказал, что когда он в 1968 году, будучи в то время начальником информационного отдела в Госкомитете по труду, после ввода наших войск в Чехословакию положил на стол партбилет. Как он сказал, «моя душа солдата не вынесла такого издевательства в Чехословакии». Естественно, карьера на этом закончилась. Он уже тогда был верующим. Смог он устроиться только церковным сторожем. И одно время он рассказывал, что отец Герасим, который тогда еще тоже не был священником, но он, как Вы знаете, художник был замечательный и учился в студии, он и иконописец, и реставратор, тогда он работал в храме Всех Святых на Соколе, занимался реставрационными работами. И он, зная, что его брат во Христе так вот постоял за правду, дал ему возможность, взял его на работу, хотя отец Николай был не художник, и, в общем, видимо, тогда большой помощи от него не было, но вот дал, чтобы был ему хотя бы какой-то кусок хлеба. И с тех пор они дружили близко. Это был... И как раз приближалось 90-летие отца Герасима. Я сказал: «Отец Николай, а мне бы с отцом Герасимом интервью сделать к юбилею». Он говорит: «Сейчас!». Позвонил, потом говорит: «Да, вот, Леня, пожалуйста, отец Герасим готов с тобой встретиться, вот тебе его телефон». Вот, встречались. Ну, еще пару раз я, там, приезжал к нему тоже в храм. Было дело. Но больше по телефону... Конечно, мы не были так близки, как с отцом Николаем Поповичем, но я все-таки старался по праздникам звонить ему, поздравлял его. И как-то он меня узнавал всегда. Если нормально себя чувствовал, мог говорить. Ну, то есть, вот... То есть так-то я не близко его знал, но, конечно, на всю жизнь запомнил...
И. Цуканов
— Вот это вот ощущение человека, который живет по словам Христовым «Будьте как дети», оно возникло сразу у Вас, когда Вы с ним познакомились, или он как-то раскрывался с течением времени перед Вами?
Л. Виноградов
— Понимаете, когда у старого человека берешь интервью, понимаешь, что нужно... что у него могут в любой момент закончиться силы, он может просто сказать, что «у меня нет больше сил», а тебе нужно, и потом второй раз с ним будет встретиться сложно, а у тебя, опять же, и сроки поджимают, и надо... ты больше сосредоточен на том, как бы... А с другой стороны, он начал говорить, и его перебить неудобно... И, в общем, основные мысли сосредоточены на том, как бы чего не упустить, и как бы успеть, и как бы собрать нужную информацию, чтобы потом не пришлось звонить, не пришлось еще раз встречаться, и чтобы было достаточно информации, чтобы потом подготовить интервью. Основные мысли на этом. Тут уже, конечно... Поэтому полностью оценить... (Нрзб.) необыкновенный человек, светлый, ясный, но тогда будет много отвлекающих факторов. (Смеется.) А потом уже, когда просто звонил, когда принес ему текст распечатанный (Интернетом он не пользовался)... Он немножко рассказал мне, показал свои картины, о себе рассказал... Потом, когда звонил — тогда уже, конечно, ничего не отвлекало, и, конечно, я уже просто как-то наслаждался вот этим общением, удивлялся, что вот человек из той эпохи так пронес всю эту вот свою... Столько переживший, пронес все это — и доверие к Богу, и эту свою детскость, и это свое смирение удивительное.
К. Лаврентьева
— Леонид, а какая самая большая радость для Вас в православии? Можно назвать несколько.
Л. Виноградов
— Пасха.
И. Цуканов
— Просто часто православные люди людям со стороны кажутся такими...
К. Лаврентьева
— Грустными.
И. Цуканов
— Грустными какими-то, замороченными. И они как-то вот не чувствуют, глядя на нас зачастую, что православие — это, в общем, самая, наверное, радостная вера из всех, какие только могут быть. И вот в чем эта радость состоит для Вас, например? В чем Вы ее находите? Где Вы ее черпаете?
Л. Виноградов
— Действительно, пусть люди придут на Пасхальную службу. Вот вообще это самое первое впечатление, может быть, когда я просто пришел, еще до крещения, на Пасху на Крестный ход в храм Ильи Обыденного. И вдруг я почувствовал, что, Боже мой... Я еще вообще — я даже крещен не был еще, хотя, в общем, думал, что надо бы, но ничего не понимал. Но вдруг увидел такую радость, и думаю: вот это праздник! И мне почему-то запомнилось... Потом, правда, я крестился именно в этом храме через пару месяцев. Ну, а потом так сложилось, что много лет там не был. И в 2006 году по работе я оказался в этом храме, и для меня было огромным потрясением, что храм-то, оказывается, маленький. А мне он почему-то запомнился как что-то огромное. Я думаю, радость в том, что находишь всегда, дает силы что-то вот, какие-то моменты жизненные пережить. Я думаю, что, все-таки, в тот момент, вот в конце 90-х, когда я начал потихонечку воцерковляться, я думаю, был довольно такой непростой период у меня в жизни. Я думаю, что, по крайней мере, альтернативой могли бы стать сильные запои. Хотя у меня... В общем, я... Ну, случалось в жизни напиваться, там, все, но запоев у меня никогда не было. Но я думаю, что это был такой период, что...
И. Цуканов
— ...был такой риск.
Л. Виноградов
— Ну потому что я потом же, задним числом: «А вот если бы не пришел в Церковь?». Думаю: а где? Тогда пришлось бы только вот утешение искать в непрерывных возлияниях.
К. Лаврентьева
— Но Вы пришли в Церковь, слава Богу. Спасибо большое за этот интересный разговор! У нас в гостях был писатель, журналист Леонид Виноградов. С Вами был мой коллега Игорь Цуканов и я, Кира Лаврентьева. Мы прощаемся с Вами до следующего вечера воскресенья. Всего хорошего!
И. Цуканов
— Всего доброго!
Радио ВЕРА из России на Кипре. Ο ραδιοφωνικός σταθμός ΠΙΣΤΗ απο την Ρωσία στην Κύπρο (07.05.2024)
Деяния святых апостолов
Деян., 4 зач., II, 14-21
Комментирует священник Дмитрий Барицкий.
Библия — книга, которая содержит в себе множество таинственных пророчеств. Исполняются ли какие-то из них в настоящий момент? Ответ на этот вопрос находим в отрывке из 2-й главы книги Деяний святых апостолов, который звучит сегодня за богослужением в православных храмах. Давайте послушаем.
Глава 2.
14 Петр же, став с одиннадцатью, возвысил голос свой и возгласил им: мужи Иудейские, и все живущие в Иерусалиме! сие да будет вам известно, и внимайте словам моим:
15 они не пьяны, как вы думаете, ибо теперь третий час дня;
16 но это есть предреченное пророком Иоилем:
17 И будет в последние дни, говорит Бог, излию от Духа Моего на всякую плоть, и будут пророчествовать сыны ваши и дочери ваши; и юноши ваши будут видеть видения, и старцы ваши сновидениями вразумляемы будут.
18 И на рабов Моих и на рабынь Моих в те дни излию от Духа Моего, и будут пророчествовать.
19 И покажу чудеса на небе вверху и знамения на земле внизу, кровь и огонь и курение дыма.
20 Солнце превратится во тьму, и луна - в кровь, прежде нежели наступит день Господень, великий и славный.
21 И будет: всякий, кто призовет имя Господне, спасется.
«День Господень» — выражение, которое часто встречается в писаниях древнееврейских пророков. Оно указывает на период человеческой истории, когда Бог проявит Себя в ней с максимальной силой. Это отразится как на человеке, так и на всём окружающем мире. Особенно яркие предсказания на эту тему содержатся у пророка Иоиля. По его словам, люди исполнятся Духа Божия. У них появятся особые духовные дарования, самым ярким из которых является дар пророчества. Приближение этого удивительного преображения будут сопровождаться чудесами и знамениями, а также необычными природными явлениями, которые по описанию сродни катаклизмам.
Апостол Пётр, который прекрасно знает Писания древних пророков, уверен, что всё сказанное свершилось. Обращаясь к жителям Иерусалима, он утверждает, что пророчество Иоиля напрямую касается проповеди Христа. Это и был период, когда «день Господень» начал вступать в свою силу. Как и говорил Иоиль, Спаситель совершал чудеса и знамения на небе и на земле. На Голгофе пролилась Его кровь. Солнце покрыла тьма. Однако в полную силу этот день развернулся в момент Пятидесятницы. Дух Божий сошёл на апостолов. В их лице Церковь и всё человечество получили особые дары Божественной благодати. И самым очевидным из них стал пророческий дар. Пророческий в самом широком смысле этого слова. Ученики Христовы исполнились божественной силы и мудрости. У них появилась особая духовная интуиция и проницательность, ощущение непрестанного присутствия Творца. Иными словами, они стали видеть, что есть воля Божия, не своим умом, но ощущать её своим сердцем.
Этот новый опыт воодушевил апостолов, наполнил их веселием и радостью. Те тревоги и беспокойства, которые тяготили их до этого момента, внезапно исчезли. Они находились в состоянии необыкновенного внутреннего подъёма. Испытывали невероятную лёгкость. Эта перемена сразу стала очевидна всем окружающим. Самые равнодушные и скептически настроенные из них даже предположили, что они «напились сладкого вина». Так непринуждённо и беззаботно было их поведение.
Всё описанное касается не только того времени, когда христианство только зарождалось. «День Господень» — та реальность, в которой живёт Церковь до сих пор. Дух Божий до сих пор наполняет сердце тех, кто, как говорит апостол Пётр, «призывает имя Господне». То есть тех, кто старается во всех своих делах искать волю Бога, исполнять Евангельские заповеди, приносить пользу окружающим людям. Если мы проводим свой день с этими мыслями, то, чем бы мы ни занимались, наша жизнь превращается в служение Богу. А потому, несмотря на все тяготы, трудности и препятствия, она становится наполненной, осмысленной, полноценной.
Проект реализуется при поддержке Фонда президентских грантов
«Празднование Пасхи». Светлый вечер с иером. Макарием (Маркишем)
У нас в гостях был руководитель Отдела по взаимоотношениям Церкви с обществом и СМИ Иваново-Вознесенской епархии иеромонах Макарий (Маркиш).
Разговор шел о церковных традициях, связанных с встречей и празднованием Пасхи.
Ведущий: Александр Ананьев
А. Ананьев
— Христос Воскресе, дорогие друзья! С праздником вас, слушатели радио «Вера». Меня зовут Александр Ананьев. Со мной в студии дорогой друг светлого радио — иеромонах Макарий (Маркиш), руководитель епархиального Отдела по взаимодействию Церкви с обществом и СМИ Иваново-Вознесенской епархии. Добрый вечер, отец Макарий. Христос Воскресе! С праздником вас.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Воистину Воскресе, дорогие друзья, дорогой Александр. Слава Богу, мы пришли к
этому замечательному времени.
А. Ананьев
— И вот то, что сегодня праздник — это главное. А то, что это «Вопросы неофита», уже немножко отходит на второй план. И у меня сразу вот к вам какой вопрос: вот в период поста я, как неофит, — а по большому счёту это был первый прожитый, прочувствованный, по крайней мере я старался, я знал зачем я делаю и что я делаю, — вот во время пост я знал, что делать, я знал, как поступать, чего не делать. А вот сейчас, когда праздник наступил, вот пуговицы расстёгиваются, все стараются себя больше не контролировать, приходит радость, но я, как неофит, не знаю что делать! Это, знаете, как на свободу отпустили, а что делать — не сказали.
Иером. Макарий (Маркиш)
— А вы теперь посмотрите на себя, неофит. Вот представьте себе: был ребёнок под
контролем родителей или, может быть, школьной администрации. А теперь он вырос,
получил аттестат зрелости и выходит действительно в каком-то смысле на свободу,
но это не значит, что стало хуже — стало лучше, потому что то, чему он
научился, он теперь реализует в своей нормальной жизни. И вот это ваше
соображение, что вы не знали, что делать — всё-таки это не очень
фундаментальное соображение. Да, Великим постом традиционно накладываются
разные грани, ограничения — их больше, они более заметные, они большую роль
играют в жизни человека. Но жизнь та же самая и Христос Тот же Самый, и вера
наша та же самая. И очень заметно — вот у иеромонаха Серафима (Роуза) в книжке,
которую я переводил, она вышла довольно давно уже, называлась «Американский
проповедник для русского народа» — кажется, вот такое немножко эпатажное
название, там заметки будущего иеромонаха Серафима, он ещё не был иеромонахом,
он писал в местную газету англоязычную
в Сан-Франциско. И вот одна из них о Великом посте, а другая — о пасхальной
поре, о пасхальном периоде. И вот он там цитирует кого-то из христианских
авторов, что период праздников налагает большую ответственность на человека.
А. Ананьев
— Вот я чувствовал, что всё не так просто!
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну, оно вообще не очень просто, но и огорчаться тут не за что.
А. Ананьев
— Какую ответственность, отец Макарий?
Иером. Макарий (Маркиш)
— За своё поведение, за свои действия, за соблюдение нравственных норм — что-то
совершенно очевидное и лежащее на поверхности. Могу вам привести пример,
по-моему, даже когда-то рассказывал о нём в эфире, из моей переписки с разными
людьми: женщина пишет, что её муж несдержан на язык, мягко выражаясь, и
священник ему пригрозил, что Великим постом надо обязательно быть сдержанным,
ничего такого не произносить, и он слушался. И вот эта женщина пишет: «Сейчас
наступила Пасха, и муж снова стал ругаться. Вот расскажите, где это сказано,
что когда Пасха, то снова можно ругаться?»
А. Ананьев
— Нигде такого не сказано!
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вот именно. Вот вам типичнейший, простейший пример.
А. Ананьев
— Вообще вот эта вольность, которую приписывают минимум Светлой седмице, вот этой праздничной, счастливой, она же вообще не вяжется с моим неофитским представлением о христианских православных догматах. Ведь в Православии всё строго, посмотрите на себя: вы — строгий человек.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну я не строгий. Вот вы сказали, что вольность не вяжется, а я бы немножко
перевернул и смело бы сказал, что невольность — вот она не вяжется.
А. Ананьев
— Вот это хорошо!
Иером. Макарий (Маркиш)
— И дисциплина поста — дисциплина в правильном смысле, то есть учение о посте —
участие в богослужениях, ограничение в питании, в поведении. Это тоже наша
вольность. Скажем, я студент, я прихожу в аудиторию, там веду себя подходящим
образом, не потому, что я невольник, а потому, что я вольно пришёл учиться и
должен участвовать в учебном процессе так, как это заведено. Вот то же самое и
в Церкви.
А. Ананьев
— Вот сегодня с самого утра я ловил себя на том, что рядом с радостью, рядом с счастьем, рядом со светом я испытываю какую-то растерянность. Это нормально или нет?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Если бы вы были правящим архиереем, там можно было заботиться о
растерянности: что это я растерялся, когда у меня столько всяких дел? А что вам
растерянность? Понимаете, наши эмоции, наши переживания, наши чувства сердечные
какие-то нам не подконтрольны — они нами не должны управлять, и мы ими не
управляем. Они существуют и существуют — это то, что в обыденном языке
называется «настроением». Вот правильно, да?
А. Ананьев
— Вот у меня накануне было ощущение, что вот начнётся Светлая седмица...
Иером. Макарий (Маркиш)
— И что?
А. Ананьев
— А сейчас сижу, молчу, улыбаюсь и не знаю, что делать.
Иером. Макарий (Маркиш)
— А что? У вас есть работа, у вас есть семья, у вас ведь множество всяких дел
добрых. У вас есть молитвенная жизнь — если есть свободный час или полтора, или
два, то пасхальные богослужения замечательные проходят, которые (вы, наверное,
это знали или не знаете ещё) повторяют по существу чин пасхальной Литургии,
пасхальной Утрени, пасхальная Вечерня очень красивая. Иными словами, дело
найдётся каждому.
А. Ананьев
— Я вот, кстати, прочитал по поводу богослужений вот в эту Светлую седмицу, что хорошо бы и нужно православному посетить все богослужения и причащаться каждый день, потому что это особенное время.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Особенное время — хорошо, я согласен, особенные богослужения. Как мы говорим
особенное время? — служба по особенному чину. Посетить все богослужения...
слово не очень хорошее — «посетить», участие в богослужениях. Но это всё-таки
скорее прерогатива монашества, потому что человек, живущий гражданской жизнью,
работающий на производстве, или он там находится, с семьёй, с женой, с детьми,
мамой, папой и соседями и всякими другими делами — ну это будет немножко
перебор, это будет перебор — посетить все богослужения. Или будет посещение —
тоже плохо. Лучше бы участие с причащением Святых Даров — в ту меру, которую позволяют ваши остальные все дела
вашей жизни. Если человек тратит своё время...
если он лоботряс, бездельник и играет в преферанс каждый вечер с
какими-то дураками, простите меня, то вместо этого хорошо бы ему действительно
быть на богослужении. Это не только в пасхальную седмицу, но и в любую другую.
А. Ананьев
— Просто очень хочется ничего не пропустить, очень хочется, чтобы ничто не прошло мимо.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вы знаете, это немножко перебор. В Церкви каждый день праздник, церковные богослужения
все уникальные, любого периода: и триодного периода, и минейного периода, и
Триоди постной, и Триоди Цветной, и праздники, большие, средние, малые — всё
это уникально, всё это действительно человеку даётся, даруется для нашего
духовного возрастания, духовной пользы, но
принимать их надо умеренно.
А. Ананьев
— Прислушиваясь к своим ощущениям, я как-то заранее решил, что обязательно у отца Макария спрошу о его первой осознанной Пасхе.
Иером. Макарий (Маркиш)
— О, дорогой Александр! Уже даже трудно и вспомнить. Я могу вам исповедоваться
в том, что это было ещё до того, как я стал православным, до моего принятия крещения. Крещение я принял уже в возрасте уже почти 32
лет в Зарубежной Церкви, когда из России уехал. А пасхальные дни я помню ещё с
советских времён.
А. Ананьев
— И для вас это была прямо настоящая Пасха.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну как вот «настоящая»? Она была, я теперь это понимаю. Тогда это было какое-то приближение, приобщение,
какое-то робкое касание. И потом это как-то постепенно вошло в жизнь. Могу
рассказать вам, дорогие друзья, вот у нас радио-формат, но могу рассказать
короткую историю про Пасху. Примерно с тех времён, с момента моего вхождения в
Церковь, в моём сознании возник такой сценарий некоего фильма, который был бы построен
на музыке, на песнях, которые составляли интерес моих юных лет, и потом как эти
песнопения заменились совершенно иными песнопениями, на фоне некоторого
видеоряда, в котором ключевую позицию заняла бы Пасха. И мне было много лет, кстати, я был программистом,
кем я только не работал, до тех пор, пока вдруг недавно, пару лет назад, я не
осознал, что сценарий-то мой, идея осталась в голове, а техника дошла уже до такого состояния, что можно
теперь не сходя со стула это реализовать, что я и сделал. И получился небольшой
фильм, минут семь, что ли, который называется «Набросок», по аллюзии с
известным стихотворением Бродского. Можно его найти, если кто желает, на моём
сайте «Священникотвечает.рф» (http://www.convent.mrezha.ru)
— там есть раздел с видео, где его можно найти. И там действительно некоторые
фотоснимки, я их выбрал из интернета, вот они немножко напоминают, служат
отражением о моих воспоминаниях о пасхальных днях, которые были для меня
существенными.
А. Ананьев
— Я обязательно посмотрю, спасибо большое. «Священникотвечает» - одним словом, там в разделе видео.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, там будет ссылочка на видео наверху. И там много всяких фильмов, и в том
числе и этот.
А. Ананьев
— Дорогие друзья, я думаю, что такой шанс упускать не стоит, и вы обязательно загляните. Кстати, и к нашему разговору всегда вернуться, зайдя на наш сайт https://radiovera.ru. Я вспоминаю Пасху прошлого года, мы тогда с ещё будущей женой дважды, да по-моему, три раза забирались на колокольню храма святителя Николая в Кузнецах звонить в колокола. И для меня это было открытием. Она, помню, в понедельник сказала: «А ты знаешь, что можно?» — «Да ладно?!» — и как мальчишка просто, как школьник пошёл забираться на колокольню. Откуда взялась такая традиция?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Трудно сказать. Один из таких вопросов, который всерьёз нужно рассматривать
историкам.
А. Ананьев
— Возвестить всему миру о своей радости?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Колокольный звон сам по себе — вещь очень интересная, непростая. И разные
звоны, и разные уставы о звонах существуют. Мало того, колокол, который нам так
хорошо знаком, в общем-то, это изобретение... изобретение, не знаю уже каких
времён — в Китае колокола были уже в Бронзовом веке, — но вошёл он в русскую
жизнь сравнительно недавно. Если мы посмотрим церковный Устав как он
существует, взятый из практики средиземноморских монастырей, — колоколов-то там
нет, там так называемые клепала. Их кто-то, может быть, видел — это такие доски
или металлические брусья, которые дают достаточно резкий и отнюдь не столь
музыкальный звук, как мы привыкли. А колокол
вошёл в русскую жизнь в веке семнадцатом, никак не раньше, и вошёл музыкально.
Боюсь соврать, говоря совсем простым языком, но думаю, что я не совру , что
именно колокольная музыка — это особенность русской культуры. Поскольку за
рубежом я смотрел — звонниц как таковых я не видел, это обычно один или два
больших колокола, которые дают такой резкий, ритмичный звон. Разные колокола
могут разный звон давать, но мелодия колокольная — я думаю, что это специфика
если не русская, то славянская.
А. Ананьев
— А вот эта традиция, что в Светлую седмицу каждый может подняться на колокольню — это только в Православии?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Если мы возьмём протестантскую какую-нибудь кирху, где тоже может быть
колокол или римо-католический костёл, то там и звонаря-то, в общем-то, не
будет. Там есть колесо некоторое, к которому привязан колокол — это колесо
приводится в движение, может быть, механизмом каким-то. А уж в последнее-то
время и вообще электронная система, которая красиво может воспроизвести что-то,
но всё-таки уже не совсем то.
А. Ананьев
— Признайтесь — забираетесь на колокольню на Пасху?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вы знаете, кажется, в прошлом году я звонил тоже, но больше уже не сам, уже с
кем-то, каких-то там детей, подростков приведёшь, гостям что-нибудь покажешь. А
сам уже — как-то немножко всё сходит...
А. Ананьев
— Но это радость.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Но раньше, когда я жил в монастыре, вот в монастырской жизни — у нас
действительно там колокольня, куда надо было залезать, забираться. И конечно,
там уж это было как-то особенно в почёте.
А. Ананьев
— Вы слушаете светлое радио, радио «Вера». Христос Воскресе, дорогие друзья! Христос Воскресе, дорогой отец Макарий! Скажите, пожалуйста, мне вот что: вот такое приветствие уместно ли, ведь Пасха была вчера? И на Пасху обычно говорят «Христос Воскресе». Я знаю, что вопрос неофитский, заранее просил у вас прощения.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Не надо тут просить прощения. У каждого праздника есть своё попразднство —
продолжение праздника. У Пасхи, как самого великого праздника, это попразднство
сорок дней, вплоть до Вознесения. И обычай, который существует и многими
сохраняется — вплоть до Вознесения приветствовать друг друга «Христос
Воскресе!» А люди, мало знакомые с церковной
жизнью, немножко удивляются, когда месяц спустя слышат это приветствие.
А. Ананьев
— Вот мне сейчас супруга говорила, что Серафим Саровский круглый год приветствовал так людей, которые к нему приходили.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Совершенно верно. Вот вам разговор о вольности или невольности. Ну, как
хочешь, так и приветствуй — он же говорит доброе дело. Тем более каждое
воскресенье церковного периода мы торжествуем Воскресение Христово. Насколько я
понимаю, только в русском языке вот этот первый день недели по субботе
называется «воскресеньем». В других языках другие названия , а у нас —
«воскресенье».
А. Ананьев
— Правда ли?.. я вот это осознал тоже на днях буквально, по-моему, даже прочитал — в последнее время приходится много читать, чтобы всё понять. Правда ли, что в каждом воскресенье есть частичка Пасхи, а в каждой среде и пятнице есть частичка Великого поста?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну... правильно. Может быть, надо уточнить немножко: каждый воскресный день —
это день празднования Воскресения Христова, как только что мы поняли, а среда и
пятница — действительно, в Октоихе это праздники, события, посвящённые Кресту
Господню. Тропарь дня среды и пятницы: «Спаси, Боже, люди Твоя и благослови
достояние Твое» — тропарь Кресту.
А. Ананьев
— В пасхальную ночь на службе обратил внимание в очередной раз: есть традиция — и это, уж простите мне это вольное и даже неприличное слово...
Иером. Макарий (Маркиш)
— А что вы просите прощения?
А. Ананьев
— Ой, да я... Это вольное слово «шоу» — потому что это действительно красиво, это так красиво, что дух захватывает. Во время этой пасхальной ночи священники несколько раз переодеваются. И там так всё стремительно, там так всё быстро, там так всё красиво.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, есть такой обычай.
А. Ананьев
— И вот они в облачениях разных цветов. И ты только видел их в одно цвете — они уже в другом, потом в третьем. Что значит эта традиция с переодеваниями и откуда она тоже взялась?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, верно. Боюсь говорить, откуда взялась. Надо прежде всего понять, где она
распространена, и тогда можно будет изучать, откуда она взялась. Я не знаю, где
она распространена. Я видел и сам как-то даже участвовал в такой пасхальной
службе, когда нам алтарники быстренько-быстренько меняли эти фелони и
епитрахили. А другая сторона — скажем, где я служу, в Иванове, там мы не
переоблачаемся, там нет возможности такой, ни места, никак не расположишься, и
потому что мы не успеваем...
А. Ананьев
— То есть это тоже к разговору о той вольности и невольности.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Это обычай. Вот друзья мои, общее соображение, которое мы как-то уже
упоминали, по-моему, о том, что есть догмат — нечто базовое; есть канон — нечто
предписанное; и есть обычай — нечто, вошедшее в употребление. И дальше
четвёртый уровень ещё будет суеверием — чего не должно быть. Но это всё
постепенный такой переход: из догмата в канон, из канона в обычай, а обычай
потом становится более или менее распространён. Например, приветствие «Христос
Воскресе!» — очень распространённый обычай. Вот вы спрашивали меня о Пасхе, я
помню, что в 2000-м году мне довелось Пасху встречать в городе Иерусалиме. И
это было удивительное впечатление, когда я шёл потом утром по городу и
встречавшиеся люди, греки, арабы, все говорили6 «Христос Анести!» Конечно, это
запомнилось. По крайней мере я уже понял, что обычай этот общепризнан. А менять
цвета облачений — по обстановке. Вот какая тут символика — это тоже надо
ухватить, дорогие друзья, тоже не все это легко понимают.
А. Ананьев
— Сколько вообще цветов в этой палитре? Знаю, что есть белый, чёрный, жёлтый, зелёный...
Иером. Макарий (Маркиш)
— Чёрный, кстати, не очень характерный. Я думаю, что чёрного не будет на Пасху.
А основные богослужебные цвета: белый и красный — пасхальные; голубой —
богородичный; зелёный — преподобнический; и золотой — просто обычный такой,
праздничный; ну и фиолетовый ещё может быть.
А. Ананьев
— То есть чёрный, который был во время Великого поста...
Иером. Макарий (Маркиш)
— Чёрный и сиреневый... сиреневый, может быть, тоже пойдёт как цвет. Чёрный — я
просто не помню, что бы был...
А. Ананьев
— И у каждого цвета есть свой смысл.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Я хотел сказать, что в смене цветов есть смысл, поскольку, друзья мои, вот
этот взгляд, оценку обычая... как мы говорим, обычая — нечто практическое, что
входит в жизнь, очень сильно зависит от практических условий. Догматы веры и
факты веры, будем говорить, они одинаковы, а обычаи очень разные и зависят от
технических средств. В частности, вот вспомните ветхозаветную историю про
Иосифа Прекрасного — Иосиф и его братья. У Томаса Манна есть роман целый, а в
Книге Бытия весь её конец посвящён именно этому. Иосифа его отец Иаков очень
любил, видимо, больше, чем братьев, они ему завидовали. И основное, что
подвигло этих братьев к тому, что они этого бедного Иосифа схватили и прождали
— это когда отец сделал или купил, я уж не знаю что там и как, сообразил для
него разноцветную одежду. Разноцветная одежда в те годы была признаком
исключительной роскоши и чего-то невиданного. По очень простой причине: эти
цвета, которые сегодня вы покупаете в магазине пигментов для тканей — это были
дикие деньги. Их где-то делали, какие-то специальные мастера занимались
набивкой вот этой краской тканей какими-то только им ведомыми секретами. Вот
подумайте об этом: сегодня мы покупаем, приходим в магазин тканей — висит
красный сатин, зелёный, в цветочек, в горошек, там какие-то картинки,
изображения — они одна цена. Вот для наших предков того времени это совершенно
немыслимо было. Чёрная наша одежда, которую мы носим, или тёмно-серая была —
простая одежда простых людей. А красная — уже либо повод для зависти, либо
нечто царское или сверхбогатого человека.
А. Ананьев
— Статусная вещь.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вот такого статуса, которого у нас автомобилем «Мерседес» не добьёшься. И
смена этих облачений в традиционном восприятии — нечто очень соответствующее
великому празднику.
А. Ананьев
— Я вспоминаю с огромной радостью минувший Великий пост, потому что впервые в жизни я с амвона, по благословению батюшки нашего храма, читал во время Стояния Марии Египетской её житие. Это было такое счастье! Мне благословили надеть стихарь, и несмотря на то, что вот вы говорите, что ткань современная, мне казалось, что там такая вечность в каждой ниточке этого стихаря и это настолько особенное одеяние.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Правильно. Это наше восприятие факта облачения. А я говорю о внешнем
восприятии: входит человек, который незнаком с церковной жизнью — что у
архиерея на голове митра, там стразы у него сверкают, тут у него сакос надет с
изображением — на него это не производит никакого впечатления, он включит
телевизор, он увидит каких-то дешёвых модниц, точно такими же финтифлюшками
украшенных. А для наших предков такое торжественное, драгоценное облачение было
фактом редкостнейшим — если он ходил всю жизнь в одном армяке каком-нибудь
домотканом.
А. Ананьев
— Это очень важное замечание, потому что я понимаю, что не все осознают вот этот исторический контекст вот этих одеяний, вот этих украшений. Ещё двести лет назад отношение к ним было совсем другое.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Правильно, совершенно верно. И поэтому для предков это было само по себе
впечатление от факта богатого облачения, а для наших современников и для нас —
это наш якорь, укоренённость в прошлом, в этой древней церковной жизни.
А. Ананьев
— Ну и тот же ладан стоил совсем других денег.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Абсолютно верно! Я припоминаю то ли у Плутарха, то ли у Светония: один
молодой царевич Македонии, по имени Александр, ваш тёзка, во время
богослужения, церемонии, понятно, что не христианской, клал на жертвенник этот
ладан. А его папа, царь Филипп, говорит: «Ты смотри, слишком не расщедряйся, ты
ещё пока не властелин Азии!» Вот когда он стал властелином Азии, уже стало
можно класть больше ладана.
А. Ананьев
— Вопрос, скорее, практический: мы внутренне как-то расстегнули, как я уже сказал, все пуговицы, освободились, почувствовали вольность. Но ведь есть что-то, чего на Пасху делать нельзя, вот в эти сорок дней.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Грешить нельзя! Ни в эти дни, ни в другие.
А. Ананьев
— Ну, грешить вообще нельзя, но есть какие-то каноны, по которым вот этого делать на Пасху не стоит?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Не знаю. Не стоит так тут упираться в этом направлении. Грешить нельзя ни в
пост, ни в мясоед — это совершенно ясно. А дальше — что церковный Устав. Вот
говорят, что нельзя земные поклоны, нельзя коленопреклонения, нельзя ещё что-то
такое — всё на благоусмотрение. Понимаете, личная молитва, личная религиозная
практика остаётся всегда личной, а церковная движется церковным Уставом — что
там можно, что там нельзя. Есть Устав совершения служб периода Цветной Триоди,
всё совершается определённым образом, и что-то можно, что-то нельзя. А когда
люди пытаются какие-то фрагментики церковного, богослужебного Устава
перекладывать себе на свою жизнь, проецировать — это очень всё даже опасно,
потому что они тем самым сходят с магистральной линии такого христианского
благочестия. Кто-то вам скажет, что нельзя поститься, например. А вот как? Вот
ты ешь эти яйца, и всё. Вот у меня уже с печенью проблемы — нет, надо есть. Ну,
глупость очевидная.
А. Ананьев
— Я рад, что вы заговорили о кулинарной стороне этого светлого праздника: яйца, куличи, пасха, которую накануне готовили — буквально сутки я видел сам, как перетирали через мелкое сито этот творожок. Это безумно сложно, это настоящее искусство. Вот об этом я предлагаю поговорить с вами ровно через минуту.
А. Ананьев
— Вы слушаете светлое радио, радио «Вера», в этот большой праздничный день. Меня зовут Александр Ананьев — я неофит. Но сегодня это абсолютно не важно — у меня в гостях иеромонах Макарий (Маркиш), руководитель епархиального Отдела по взаимодействию Церкви с обществом и СМИ Иваново-Вознесенской епархии. Христос Воскресе, отец Макарий!
Иером. Макарий (Маркиш)
— Воистину Воскресе!
А. Ананьев
— Какое счастье, что вы здесь, спасибо вам большое!
Иером. Макарий (Маркиш)
— И вам спасибо за приглашение.
А. Ананьев
— И как я обещал, мы переходим к кулинарной стороне вопроса, если вы мне позволите это сделать.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, разумеется.
А. Ананьев
— Во-первых, что вам больше всего нравится? Вот я лично буду откровенен: я весь пост скучал по холодным, свежеочищенным яйцам — это настолько для меня какое-то счастье. Это было первое, что я вкусил после Великого поста. А вот вам что нравится?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вы знаете, я покаюсь тоже — у нас говорят в Церкви, что покаяние тайное,
исповедь тайная, но иногда можно сделать исключение. За долгие годы, уже 20
лет, по существу, монастырской жизни и 10 лет до этого ещё такой
самостоятельной, как-то мои кулинарные интересы увяли. Вот ешь, что дают. Я
ведь сам себе не готовлю — я прихожу в трапезную либо семинарии, либо епархии,
Епархиального управления, и там замечательные угощения. И я благодарю поваров и
Господа, и ем, что дают. А когда был пост, я приходил и там угощения были, и
тоже благодарил поваров и Господа, и ел, что дают. Вспоминается один маленький
ребёночек, про которого мне рассказывали, который сидел и с огромным трудом ел
манную кашу — не знаю, что они там едят, эти дети. И кто-то из старших говорит:
«Видишь, в тебя уже не лезет, наверное, оставь...» На что ребёнок в ответ
посмотрел в глаза этому взрослому и говорит: «А у других-то ведь этого нет».
А. Ананьев
— Какой молодец, какой чудесный ребёнок. Правильное воспитание. Кстати, сейчас вы сказали это, а я вспомнил, что мне, по-моему, воспитательница в детском саду — какое-то туманное воспоминание из глубокого детства — говорила: «Дети в Африке голодают, а ты не доел!»
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, между прочим, точное соображение — не доел. Но взрослым, вообще-то,
надлежит умеривать — не свои аппетиты, а аппетиты детей, и не кормить их насильно.
А. Ананьев
— Откровенно говоря, я ещё тогда, в пятилетнем возрасте, не находил логики в её словах: ну что, если я доем, неужели от этого детям в Африке станет легче?
Иером. Макарий (Маркиш)
— У взрослого человека эта логика есть, и я сам, и люди вокруг меня — нам
как-то неудобно оставлять. Будем говорить проще, что это неуважительно по
отношению к хозяевам. Если хозяйка накладывает мне так много, я говорю: «Не
надо так много!» — «Батюшка, если вы не доедите — оставьте». Я говорю:
«Простите, я не могу на это пойти. Я вас очень ценю, я знаю, как вы вкусно
готовите, я просто не удержусь, я съем слишком много, это вредно, так что
давайте мне чуть-чуть поменьше».
А. Ананьев
— Глядя на внешнюю сторону этого праздника: на эти богато украшенные куличи, с любовью раскрашенные яйца, на эти фигурные пасхи, на всё на это — я смотрю и где-то внутренне у меня начинает скрестись какой-то червячок сомнения: а не грешим ли мы, превращая всё это, смещая акцент в сторону кухни, в сторону еды. Как в Великом посте, когда мы начинаем рассуждать: да, а креветки можно, а мидии можно, а вот рыбу? А какую рыбу? А вот если поросёнок плавает, является ли он морским гадом? То же самое и здесь. Нет ли перекоса в нашем отношении к еде? Потому что такое впечатление, что всё в конечном итоге, особенно если люди не воцерковлённые, но радостные, они начинают просто готовить, есть и считать своим долгом дарить друг другу эти яички, эти куличи, эти пасхи. Это, конечно, мило, но нет ли в этом какого-то перекоса?
Иером. Макарий (Маркиш)
— На дорогах перекос есть, уклон. Знаете, едешь по шоссе, а там знак
«Осторожно, скользкая дорога!» Вот точно так вот. Сама по себе дорога — это
дорога... причём здесь что нас поддерживает и вдохновляет? Люди делают это друг
ради друга — эти хозяйки и хозяева не себе пузо накалачивают, а угощают друг
друга. И это всё в целом правильно, но, конечно, опасность перекоса есть. И я
расскажу вам историю, которая звучит комично, а на самом деле она далеко не
комична. В монастыре опять, я не помню, в какой год, но день я прекрасно помню
— это был сам день Пасхи, пасхальное воскресенье, когда люди спят, в общем-то.
И стучат мне в дверь кельи, какой-то человек пришёл, спрашивает священника. Моя
келья была самая близкая к воротам, я выхожу — время, допустим, часов 10 утра.
Какой-то гражданин или господин в хорошем настроении говорит «Христос
Воскресе!» и начинает мне задавать кулинарные вопросы об изготовлении сырной
пасхи, что-то такое — такие серьёзные вопросы технологические. И я говорю: «Вы
знаете, я не специалист, я не повар. Куличи когда-то я пёк давным-давно, а
сырную эту пасху никогда не делал, так что извините, ничем вам помочь не могу.
Но вот праздник Пасхи, хотелось бы как-то вас поздравить. Вот у меня есть
Евангелие, давайте я вам подарю эту книгу просто». Он на меня смотрит с таким
видом и говорит: «А Евангелие — это что такое?» Я не стал сильно падать
навзничь от удивления, но смеха-то мало. Если он сырной пасхой был очень
заинтересован, а что такое Евангелие даже и не капельки не поинтересовался. Вот
так. И вот это, видите, вот вам демонстрация уклона, ухода. Похожий уход
бывает, когда на праздник Богоявления воду освящают: все эти люди идут за
водой, а всё остальное им по барабану. Ну и Пасха... к сожалению, это такие
признаки нашей религиозной слабости.
А. Ананьев
— У меня, в общем, таких вопросов не было, но теперь, благодаря моей жене есть. А вот у моей жены есть такой вопрос, и он для неё стоит очень остро, если бы мы жили в деревне, такого вопроса не было, а мы живём в большом городе, в центре, и такой вопрос стоит остро: остаётся вот эта бумага от куличей, остаются упаковочки от пасхи, остаётся скорлупа от яиц, пакетики, в которых могут быть крошки. И для неё вот эти пакетики, вот эта скорлупа, вот эти бумажные упаковочки становятся если не святыней, то она к ним очень-очень бережно относится.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Там могут быть и какие-то изображения икон...
А. Ананьев
— Да-да, безусловно. И для неё это очень важно. Она говорит, что это нужно сжечь, это нельзя просто выбросить. А где ты можешь чего-то сжечь в центре Москвы? Пожалуй, нигде — это надо дожидаться, пока кто-нибудь поедет в деревню. Во-первых, верно ли это отношение? А во-вторых, что мы ей посоветуем в этой ситуации?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Знаете, вы рассказывали, а если акцент сейчас правильно поставить, то всё
становится на свои места. Вы сказали, что это для неё — вот у неё такое
чувство. Неразумно было бы сказать ей: «Да брось, да это суеверия,
предрассудки...» — не нужно. Это тот же самый обычай, только её индивидуальный
и её индивидуальное переживание. Практическое отношение к делу такое,
безотносительно даже к Пасхе, к чему бы то ни было, очень разумный подход в
любом христианском доме: вот у вас есть помойное ведро, а рядом с ним вешайте
либо полиэтиленовый пакет, либо какой-то ящичек, куда вы складываете то, что вы
не хотите смешивать с общей помойкой — туда складываете, можно это дело
прессовать как-то, оно там накапливается. Потом какой-то момент наступит,
чего-то с этим сделаете: куда-то вынесете, сожжёте или вывезите, или что-то
захотите сделать. Во всяком случае, вам это не будет неприятно. При этом туда,
в этот второй пакет — вы получите, например, письмо от какого-то своего
близкого родственника и вы тоже не хотите бросать его вместе с тухлыми яйцами,
и вы тоже положите его в тот мешочек. Вот примерно так процесс и идёт, я, во
всяком случае, сам так поступал — мне тоже кто-то об этом рассказал разумном
подходе к делу, чтобы здесь не было фанатизма. Некоторые берут... опять-таки я
начну с того, что это их личное чувство, не стоит их за это укорять, но вот
есть газета, где сказано, как люди идут крестным ходом, есть фотография, как
они несут какие-нибудь хоругви или иконы. И вот он берёт ножницы и вырезывает
эту икону из газеты. Газета издаётся тиражом 50 тысяч экземпляров — как-то
немножко странно, что он вырезает. Но личное какое-то...
А. Ананьев
— Но всё равно кольнёт сердце, и вот чтобы не кольнуло...
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну вот у него кольнёт, мы не будем его укорять. И хочешь не смешивать — не
смешивай, сложи отдельно.
А. Ананьев
— Я это очень хорошо понимаю.
Иером. Макарий (Маркиш)
— И так жене и посоветуйте: возьмите мешок большой и туда всё это дело
складывайте.
А. Ананьев
— Ну да, она так и делает: у нас есть специальное место, где хранится всё это. И я, помню, говорил: «На Вербное воскресенье, смотри, у всех вербы, давай мы тоже пойдём вербу освятим!» Она говорит: «Я боюсь, потому что её потом выбрасывать нельзя, её надо будет хранить, а нам хранить уже негде».
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вот хранить ничего не надо. Можете своей супруге сказать, что хранить не надо
ничего. Если ты не хочешь выбросить и у тебя нет возможности это как-то сделать
разумным образом, аккуратно эту вербу сомни, положи в тот же самый пакет —
будет момент, ты её сожжёшь или закопаешь. Бывает иногда, что люди просфоры из
церкви приносят и нет чтобы сразу съесть, они как-то к ним относятся так
благоговейно, что они через три-четыре дня превращаются в сухарь.
А. Ананьев
— Поделюсь друзья советом: если их хранить в холодильнике, то они не портятся, они не засыхают очень долгое время. Они потом очень легко режутся. И в течение недели они спокойно...
Иером. Макарий (Маркиш)
— Верно, но лучше съесть их сразу, также и яйца пасхальные. Ну а тут уже
начинаются соображения здоровья — они тоже в холодильнике лежат, я помню, что
их хранил их тоже долго.
А. Ананьев
— Ещё один неофитский практический вопрос: можно ли дарить дорогим сердцу людям неосвящённые яйца и куличи?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Почему бы и нет? Слово «освящённые» тоже здесь немножко двусмысленное — как
будто им придаётся некое качество. А если вы послушаете эту молитву на
благословение яиц и хлебов, то это всего-навсего молитва о людях, которые будут
эти продукты потреблять. Ну хорошо — вот помолились. От того, что на этот кулич
попала капелька святой воды, а на другой, который вы дома оставили, никаких
принципиальных воздействий, принципиальных изменений не произошло.
А. Ананьев
— Получатся, что они не отличаются.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Не должны. Рассуждать о каком-то новом качестве этих продуктов было бы
богословски неправильно. Если бы вы вообще не стали их благословлять, освящать,
сказали бы, что а зачем это нужно, я и так их съем — это было бы несколько
неразумно, потому что вы тем самым сами себя отделяете от церковного обихода,
от церковной жизни.
А. Ананьев
— Вы долгое время прожили в Соединённых Штатах Америки и там тоже, конечно, праздновали Пасху.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Было дело, да.
А. Ананьев
— Я так понимаю, что речь идёт о Восточном побережье США.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, это город Бостон, русская церковь.
А. Ананьев
— Вот в православной общине этого города так же отмечают Пасху?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, конечно, очень похоже. Это понятно, почему: потому что специфика этого
церковного строя была, и вероятно остаётся для людей, уехавших за границу, той
связью с Россией, которой они так дорожат. И если у нас, на территории самой
Великороссии или Украины, Белоруссии, это обычай всеобщий,
самовоспроизводящийся, то там он с особенною силою, подчёркнуто реализуется, в
том числе и в миссионерских приходах.
А. Ананьев
— А не заимствуются какие-то милые обычаи из Западной культуры? Допустим, родители переехали в Штаты, допустим, 15 лет назад, а ребёночку шесть лет, и он всю жизнь прожил в Штатах. И он-то знает, что на Пасху ищут и собирают вот эти спрятанные яички.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Чего-то я не припоминаю. Единственное, что там бывало — какая-то смесь
традиций разных православных народов, православных, но разных. Что-то от греков
там они брали, какие-то угощения греческие я помню. У греков принято есть
баранину на Пасху. У нас это как-то не вопрос, мясная пища может быть. Мы,
кстати сказать, не приносим в храм мясную пищу, хотя иногда возможно, когда
приходишь благословлять эти пасхальные угощения, там, раз — кусок ветчины
лежит, не скажешь же уносить. Но это не очень у нас принято, а у греков
принято. Ну вот такие вещи. А воздействие Западного, совсем не православного
образа поведения, как-то я не припоминаю. Может быть, это именно связано было с
тем, что русские особенно ревностно, особенно Зарубежная Церковь наша, которая
с тех пор опять вошла в состав Русской Церкви, ведь это очень существенно —
Поместных Православных Церквей немало, и разных, как это сказать, отделений от
русского Православия тоже немало: Православная Церковь Америки,
Западноевропейский экзархат — они не воссоединились с Русской Церковью. А
Зарубежная Церковь всё время заявляла о том, что это часть Русской Церкви,
которая ожидает своего момента воссоединения. И этот момент настал.
А. Ананьев
— Отец Макарий, я вам так благодарен, что вы сегодня здесь, в студии. С вами светло и свободно — во то слово, которое у меня в голове — просто свободно, и это какое-то счастье.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Полиция у вас тут бывает или что у вас тут бывает?
А. Ананьев
— Нет, но всё равно как-то внутренне ты у себя выстраиваешь какие-то границы, заборчики, чтобы вот... И тут приходит отец Макарий, и как-то так выдыхаешь, думаешь: «Господи, слава Тебе! Как же хорошо!»
Иером. Макарий (Маркиш)
— Мне кажется, что для радио «Вера» это нормально.
А. Ананьев
— Да. Вот во время Великого поста, особенно в Страстную седмицу, которая не относится к Великому посту — для меня это было открытием, я даже не знал об этом ещё год назад.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну да, понимаете, литургически она не относится, и то строй литургический
очень близок. А с точки зрения прихожан это практически одно и то же.
А. Ананьев
— Да а вот что касается Светлой седмицы, которая начинается сегодня. В Великом посте каждый день буквально под завязку, под самую макушку наполнен смыслами, значениями, особенными службами, особенными событиями. И ты с огромной важностью и с огромным уважением и любовью относишься к каждому дню и пытаешься всё про него понять, узнать и почувствовать. Что касается значения каждого дня Светлой седмицы?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вот эти значения дня отражены... Почему возникают эти значения? Они
отображены в двух богослужебных книгах. Первая называется «Триодь постная», а
вторая «Триодь цветная». «Триодь» означает трипеснецы, то есть эти
богослужебные книги содержат каноны, в которых три или четыре песни, в отличие
от обычных восьми. Светлая седмица более-менее единообразна, ну под конец там
праздник Живоносного источника так называемый в честь великого чуда, связанного
с Пресвятой Богородицей, а остальные дни единообразны — это повторение или
реактуализация самого пасхального торжества. А дальше раскрываем Цветную Триодь
и видим, что каждая неделя, каждый воскресный день Цветной Триоди посвящён
какому-то событию, связанному с Евангелием. Читается Евангелие от Иоанна
читается до праздника Святой Троицы. И там будет у вас Неделя о Фоме — уверение
апостола Фомы; Неделя жён-мироносиц; Неделя о расслабленном и так далее. Вот
никакой тайны тут нет, и люди, которые следят за богослужением, за богослужебным
строем, конечно, это всё воспринимают совершенно естественно. Плюс там будут
праздники уже минейные, то есть неподвижные, в конце концов — праздник
Вознесения Христова.
А. Ананьев
— То есть я резюмирую для себя, что в эти семь дней наполненность смыслами сменяется наполненностью радостью и светом.
Иером. Макарий (Маркиш)
— И смысл никуда не уходит, просто пасхальное торжество, Воскресение Христово
продолжается. Вообще, всё это сорок дней, но сорок дней со своими
особенностями, а интенсивность попразднства или, будем говорить, влияние
пасхально-литургического обычая, пасхально-литургического строя на дни
попразднства со временем убывает. Если в первую седмицу это влияние очень
сильное, в основном это просто повторение пасхальной службы, то в остальные дни
до Вознесения — ну что, цвет облачения будет красный, как правило, поётся три
раза «Воскресение Христово видевше», приветствие «Христос Воскресе», начало
богослужения пасхальное: «Да воскреснет Бог, и расточатся врази Его...» — тут
литургика — дело неисчерпаемое. Приходите в храм, дорогие слушатели, и сами
убедитесь.
А. Ананьев
— Вы слушаете светлое радио, радио «Вера». Меня зовут Александр Ананьев. Я не хочу даже говорить, что мы обсуждаем, мы празднуем вместе с иеромонахом Макарием (Маркишем) праздник Светлой Пасхи. И у меня под завязку вот этого часового разговора вопрос к вам будет на самом деле серьёзный. Вот в Пасху все люди в храме радостные, счастливые. Но потом проходит день, и работу никто не отменял — сегодня понедельник, завтра вторник. И у нас опять идёт вот эта круговерть — понедельник, вторник, дом, работа, дом, пробки. И у многих радость, которую они ждали весь год, улетучивается. Это не моя придумка, я об этом действительно читал — радость улетучивается. И возникает какой-то синдром, даже не то чтобы страх, растерять эту радость. Вот я хочу вас спросить: как можно сохранить в себе вот эту пасхальную радость? Это очень важно.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, важный действительно вопрос и не простой. Это вопрос подвига всей
христианской жизни. И пожалуй, ответ должен быть всё тот же самый — о нашей
зависимости, точнее независимости, от разных эмоциональных наших состояний. Да,
мы переживаем утрату подъёма этой радости. Безусловно, где есть подъём, там
должен быть и спуск. Если бы люди всё время шли на подъём, они бы стали бы,
наверное, какими-то летучими ангелами и сразу бы улетели от земли. А раз это не
так, то вслед за подъёмом обязательно должен идти спуск, вслед за периодом
нагнетания эмоционального обязательно будет период эмоционального спада. Я вам,
дорогие друзья, могу порекомендовать замечательную книгу английского
христианского писателя Клайва Льюиса под названием «Письма из преисподней», был
и другой перевод, но я его не могу рекомендовать — он плохой. Вы можете найти
на том же самом сайте «Священникотвечает.рф» «Письмо №8». У каждого письма есть
своё название в переводе... я забыл, какое название у восьмого... вспомнил —
«Маятник»! Аналогия понятна: с разными периодами — плюс-минус, подъём-спад. И
вот там персонаж этой переписки неплохо как раз раскрывает вот эту особенность
человеческого бытия. Всегда будут спады, всегда будут минусы вслед за плюсами.
И несмотря на то, что пишет из преисподней «товарищ», в общем-то чисто
по-христиански и очень трезво описывает вот эту диалектику человеческой
личности, человеческого жизненного пути.
А. Ананьев
— Спасибо вам большое. Я читал «Письма Баламута» и «Расторжение брака», а вот о «Письмах из преисподней» я, откровенно говоря, слышу впервые. Я с огромным удовольствием, конечно, её прочитаю.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну вот «Баламут»-то... И там в послесловии к этому же самому материалу
объяснено, какие у меня именно претензии к этому несчастному «Баламуту».
А. Ананьев
— А есть претензии?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Есть претензии.
А. Ананьев
— Я знаю, куда я направлюсь сразу после нашего разговора: с удовольствием на сайт «Священникотвечает.рф». Конечно, хочется и рекомендуется каждый день причащаться. Мы в начале программы говорили, что посещать каждый день — это будет лишком много, и если душа просит...
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну как можно... есть же пенсионеры...
А. Ананьев
— Однако Причастие, насколько я знаю, поправьте меня, если это не так, требует подготовки и поста. Как можно поститься в Светлую седмицу после Пасхи?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Дело в том что говорить, что требует подготовки и поста — здесь не совсем
верное противопоставление, не совсем верная конъюнкция. Пост может представлять
собой часть подготовки, а подготовка диктуется, с одной стороны,
индивидуальными условиями, а с другой стороны — и периодом просто церковного
календаря. Значит, в период пасхальный, послепасхальный вполне естественно, что
священник даст вам совет, рекомендацию эту подготовку уменьшить, сделать менее
напряжённой, менее длительной, быть может.
А. Ананьев
— Вы обратили внимание? Это я опять пытаюсь вернуть вас к разговору о том, чего в Пасху и в Светлую седмицу делать нельзя.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Самое простое — вот подойти к священнику, в большинстве московских храмов
несколько священников, в большинстве больших храмов, и скажите: «Батюшка, есть
возможность у меня причаститься несколько раз. Вот что вы мне подскажете — как
мне подготовиться?» Скорее всего, священник вам даст совет — эта подготовка к
Причастию будет...
А. Ананьев
— К духовнику?
Иером. Макарий (Маркиш)
— А духовник и есть священник, который принимает вашу исповедь.
А. Ананьев
— У меня к вам большая просьба: вот сейчас люди, которые нас слушают, хотят тоже какое-то наставление получить от вас. Я вот сейчас смотрю на вас и понимаю, что я вам тихонько завидую, я объясню, почему. Со всей нашей суетой, со всеми нашими делами очень хочется прочувствовать и быть ближе к Господу. И тут понимаешь, что вот уж, наверное, кому хорошо, так это отцу Макарию.
Иером. Макарий (Маркиш)
— А вот тут я поправлю, потому что Бог-то один — людей очень много, а Бог один.
Строить такую конструкцию, что если человек надел на себя подрясник и крест, то
он, значит, тем самым куда-то забрался — это ошибка, так не нужно рассуждать,
это не верно. Каждому человеку Господь открывает дорогу к Себе Своим, быть
может, путём. Аналогия такая может быть географическая: вот гора высокая, и
люди стоят по периферии, по периметру этой горы. И у каждого там какая-то
тропиночка есть. Направление одно и то же, не надо думать, что они куда-то в
разные стороны лезут — это на одной и той же вершине. Но у каждого будет свой
жизненный путь. И совет, вот эта рекомендация, если можно так выразиться — вы
идите своим путём. Не смотрите по сторонам налево, направо у кого там чего — на
чужом дворе трава всегда будет зеленее расти и розы красивее, и всё остальное,
— а вы вот свой путь держите: семейный, трудовой, молитвенный, служебный, какой
угодно.
А. Ананьев
— Я помню свои размышления, думаю: «Вот бросить всё хотя бы на неделю и уехать в Оптину пустынь или в Троице-Сергиеву лавру. И вот там-то уж точно меня ничего не будет отвлекать».
Иером. Макарий (Маркиш)
— О, Боже мой! Можно коротенькую притчу, да? Она у меня в книжке есть.
А. Ананьев
— Конечно.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Монах один жил в монастыре — очень благочестивый, самый благочестивый во всём
монастыре. И они там ему не давали покоя, монахи-соседи с ним неправильно
обходились, не понимали его. Он сказал: «Всё, я ухожу», — и ушёл из монастыря.
Нашёл прекрасное место в одиночестве, там всё есть, избушку можно поставить,
всё великолепно — так обрадовался. Пошёл, кувшинчик взял набрать воды к речке.
Набрал, поднялся, и вода случайно разлилась. Он огорчился, снова пошёл, набрал,
опять поставил, поставил косо, она опять взяла и разлилась. Он уже так сильно
напрягся, конечно, думает, что же за безобразие какое, может быть, знак какой.
Пошёл, снова набрал и куда-то его понёс, споткнулся и вся вода разлилась. Он
как ногой даст по кувшину — кувшин вдребезги разбился. Он постоял над кувшином,
подумал и пошёл обратно в монастырь к своим этим самым несовершенным собратьям.
Вот вам, пожалуйста, всё тут как в капле воды отражается.
А. Ананьев
— Какая красота. Надо будет обязательно запомнить. Последний вопрос на сегодня — время, к сожалению, подходит к концу. Сегодня понедельник, и я знаю, что, ввиду работы или каких-то обстоятельств, среди наших слушателей есть те, кто не смог посетить пасхальную службу. Ведь Светлая седмица — это возможность прожить ещё раз эту службу.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вот о чём мы с вами говорили: каждое утро и каждый вечер... может быть, не во
всех храмах, но, как правило, в большом числе храмов, если не сказать, что в
большинстве, каждый вечер и каждое утро совершается чин пасхального
богослужения — милости просим.
А. Ананьев
— Такой — сокращённый, я так понимаю.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Он немножко другой, там крестный ход совершается потом — после Литургии
пасхальной. Пасхальной полунощницы там нет. А так очень близкая она: и Утреня,
ну, Вечерня особым чином. Соответственно, и Литургия, а Литургия всегда одна и
та же.
А. Ананьев
— Дорогие друзья, я был бы очень счастлив, если бы мне удалось сегодня с помощью моего дорогого гостя поделиться с вами частичкой радости, света и, самое главное, вот этим ощущением абсолютной, настоящей светлой свободы, которую в моих глазах буквально олицетворяет сегодня иеромонах Макарий (Маркиш), наш дорогой гость, руководитель епархиального Отдела по взаимодействию Церкви с обществом и СМИ Иваново-Вознесенской епархии. Отец Макарий смотрит на меня так хмуро как-то. Ему не нравятся длинные эти регалии все.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да ладно, не в этом дело. На добром слове спасибо.
А. Ананьев
— Спасибо вам огромное! Христос Воскресе!
Иером. Макарий (Маркиш)
— Воистину Воскресе, друзья. Продолжайте ваш добрый христианский путь. Спаси,
Господи.
А. Ананьев
— Я — Александр Ананьев. С праздником вас, до новых встреч.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Спасибо.
Все выпуски программы Светлый вечер