У нас в гостях был лидер ансамбля ИХТИС, преподаватель основ православной веры Адриан Гусейнов.
В разгар Светлой Пасхальной недели мы говорили о традициях празднования Пасхи и конечно, слушали песни.
Ведущий: Константин Мацан
К. Мацан
— Христос Воскресе, дорогие друзья! Это «Светлый вечер» на радио «Вера». С вами в студии Константин Мацан. А в гостях у нас сегодня Адриан Гусейнов — руководитель ансамбля «Ихтис», преподаватель основ православной веры, частый гость нашей радиостанции. Добрый вечер!
А. Гусейнов
— Добрый вечер! Воистину Воскресе! Поздравляю тоже всех наших радиослушателей.
К. Мацан
— У нас сегодня такой воистину светлый вечер, потому что Светлая седмица и время, в которое, помимо радости, есть ещё о чём поговорить, потому что, конечно, что греха таить, легко, наверное, Светлую седмицу после Пасхи воспринять как отпуск. Вот мы постились, держались, вот наконец-то Пасха, а дальше гуляй, душенька, как писал Розанов. И тем не менее идут светлые дни, они сопровождаются не только такой человеческой радостью, но и радостью духовной, богослужебной. И может быть сегодня, как раз в среду, когда первые такие всполохи вот этого освобождения от тягот поста, скажем так, уже прошли, уже мы разговелись, пообнимались, время как раз задуматься: как не упустить другую составляющую Светлой седмицы, какими традициями, какими вещами наполнить жизнь, чтобы Светлая седмица была позитивно наполнена, а не просто отпуском после поста. Вот как ты думаешь?
А. Гусейнов
— Могу поделиться своим опытом. Бывало, я проводил Светлую седмицу, как ты сейчас сказал — в таком разудалом этом... Но почему-то когда только так проводишь Светлую седмицу, к концу Светлой седмицы наступает грусть, ощущение, что ты чего-то не добрал, не вник до конца во что-то. А бывали Светлые седмицы, когда так или иначе я старался посещать Литургии, которые на Светлой седмице. Иногда там даже можно без особой подготовки причащаться. И когда вот так проводишь Светлую седмицу, то ты реально ею насыщаешься и ты пребываешь действительно со Христом. И тогда Светлая седмица наполняется этим светом, глубоким смыслом, что, кстати, не отменяет дружеских посиделок. И кстати, можно эти дни использовать, именно посещая всех кумовьёв, крестников, друзей, которым ты давно обещал — вот в моём случае есть такое. Это как раз очень хороший повод всех навестить, со всеми разделить радость Воскресения, радость Святого огня Христова, радость того, что мы имеем, и только мы, такой дар, сверх всякого понимания, иметь такую причащаться. Важно это помнить и понимать. Мы всё понимаем: Тело и Кровь, — но мы Воскресшего Тела и Крови причащаемся, мы причащаемся Христа Воскресшего уже. И мы, ещё будучи такими тленными, лысеющими, стареющими, толстеющими, болеющими, мы уже, когда причащаемся, мы в этой нашей ветхой природе уже принимаем природу воскресшую. Это удивительно, это то семя, которое в нас посеяно и которое потом, Бог даст, если мы сподобимся, последуем за Христом. Это та закваска, которую мы принимаем каждый раз в себя. Конечно, сообщаясь с духовником, но на Светлой седмице надо быть в храме, надо не упускать. Это очень тонкая здесь такая грань, когда можно купиться на то, что можно всё есть, можно всё пить и только этим и заниматься. А потом плоть утяжеляется настолько, что ты под конец как-то теряешь всё, что набрал за пост. А самое главное — ты не довкушаешь радость Пасхи, сердцевина которой находится в храме, конечно.
К. Мацан
— Вот то, что ты сказал — про посещение кумовьёв, помимо Литургии на светлых днях, это какая-то, мне кажется, очень важная тема, потому что вообще мы часто... вот всякого рода такие гастрономические церковные традиции, как мне кажется, воспринимаем сугубо гастрономически. Вот даже если вспомнить Масленицу, когда перед постом неделя такая, когда все на блины друг к другу идут. Ведь если я правильно понимаю, исторически же это был тоже некий обход всех родственников. Там «золовкины посиделки», а «золовка — она змеиная головка», то есть это тот, с кем постоянные конфликты. И вот повод перед постом как-то с близкими примириться и под это дело блинов поесть, а не просто блинов поесть. Просто у некоторых такая логика и на Светлой седмице, получается, прослеживается.
А. Гусейнов
— А на Светлой, да, если перед Великим постом мы должны примириться, с помощью этого в том числе, то на Светлой мы уже разделяем радость того, ради чего мы примирялись перед Постом — мы разделяем её вместе, это очень важно. И даже в смысле просто трапезы совместной с молитвой — это очень важно. Я, кстати, не считаю, в отличие... сейчас почему-то модно попирать традиции, говоря действительно о главном, что главное не в этом. Главное, действительно, не в этом, но я всё-таки призываю бережно относиться к нашим традициям, при этом просвещая людей о том, что смысл — во Христе. Но вот эти наши традиции красивые — это красивая одежда для наших праздников. Поэтому, мне кажется, нам и то должно делать, и этого не оставлять.
К. Мацан
— А вот о каких традициях конкретно ты говоришь? Для тебя какие самые дорогие пасхальные традиции?
А. Гусейнов
— Пасхальные традиции — я имею в виду... У нас, конечно, главная традиция утеряна. Уже мало кто знает даже об этом, что раньше на Пасху на Руси тоже ходили по домам, но пели уже не колядки, не щедровки, а пели волочебные песни.
К. Мацан
— А что это такое?
А. Гусейнов
— Волочебные песни — это вот пасхальные такие уличные песни, которые ходишь по домам и поёшь их. И там везде припев: «Христос Воскрес, Сын Божий». «Волочебники» — это те, кто волочились, странники, понятно, что соответственно их надо было привечать, кормить, особенно на Пасху, они пели волочебные песни. Но в деревнях это часто уже перерастало в такую традицию, когда просто как на Рождество ходили колядовать, то на Пасху ходили, пели волочебные песни. Это, пожалуй, одна из главных традиций, которая утеряна, к сожалению. Хотя волочебные песни сейчас набирают обороты, фольклористы их исполняют. А я говорю про пасхальные понятные известные традиции: вот всё, что касается куличей, пасох, крашенных яиц. Но они совершенно безобидные в данном случае — там больше вопросов возникает, когда другие праздники. Но здесь даже вот это всё мне очень мило, и вся гастрономия мне очень мила, не только потому, что я чревоугодник, а мне кажется, что если не терять основной смысл, то нельзя и это тоже терять — здесь надо какой-то баланс всё время соблюдать. Условно говоря, если в Вербное воскресенье с вербами куча связана всяких суеверий, то надо очищаться от этих суеверий, но не выбрасывать вербу. Сейчас почему-то очень модно с водой младенца выплёскивать. Повторюсь, без осуждения, но многие отцы или богословы, которые всё время упор делают, правильный упор, на основной смысл праздника и всё такое, но почему-то сразу с этим параллельно идёт, что «а это всё чепуха, ничего не значащая». А это не так. Надо напоминать главное и как бы одухотворять и всё остальное. Ты сейчас затронул, Масленицу вспомнил, помимо блинов, я вообще как-то чувствую в этом пользу. Я на Масленицу пытаюсь наедаться молочными продуктами. Я не знаю... я чувствую, что это мне на пользу, то есть мяса мы уже не едим, а чего-то какого-то кальция, молочного чего-то такого... Но я уже так, в такую буквалистику впадаю, но это так — фантазии мои.
К. Мацан
— Вот ты сказал, что традиции — это одежда. Это же очень точно, мне кажется, потому что нам иногда думается, что можно содержание донести отдельно от формы, что вот если есть некое главное содержание, то какая разница, как его выражать. А получается, что есть разница: человек в одной одежде так воспринимается, в другой так — это некое единство, и без этой формы, без этих одежд теряется, наверное, что-то и в содержании.
А. Гусейнов
— Во всяком случае, не стоит рисковать, чтобы это проверять, потому что не мы устанавливали, святые это принимали, поэтому нам надо это поддерживать, чтобы не превратиться просто в протестантствующих православных христиан. Мы можем все эти одежды скинуть и остаться просто, что называется, с голым таким богословием и смыслами, но голыми...
К. Мацан
— Без одежды, да. Стыдно на улицу будет выйти.
А. Гусейнов
— Особенно что касается молодёжи, детей — это вот особенно будет болезненно, мне кажется. Но и нам тоже, в общем, мы всё-таки дети где-то в душе. Почему не нырнуть в прорубь на Крещение, если можешь? Отрицать этого не надо. Христос, когда окунулся в прорубь, Он не сказал, что нельзя окунаться — всё, окунались, и ничего. Я сейчас к примеру так привёл, потому что на Крещение у нас начинается этот холивар: и что ни к чему, и не надо. У нас и так половина мужиков — инфантилы. Вот есть такой мужественный поступок — слава Богу. Да пусть даже в храм не ходит, но слава Богу, что он хоть на это решается — уже, может быть, шажок. Другое дело, что миссионеры, правильно, начинают работать в этих очередях на Крещение. Почему нет?
К. Мацан
— Вот ты сказал, что начинаются «холивары». Я так подумал, что любопытная логика возникает, что мы же ратуем, что мы за главное — за содержание. А вот холивары устраиваем из-за как раз-таки оболочки, то есть концентрируемся на ней, ратуя за главное — нарушение логики.
А. Гусейнов
— Вот я за баланс поэтому. Вот я поэтому не понимаю, зачем, отстаивая основное, отрицать вторичное, но важное. Ведь надо говорить о главном, не отказываясь от остального. Всё, что окружает — это главное.
К. Мацан
— Второстепенное — это вторая степень, которая встала за первой.
А. Гусейнов
— Костя, я сейчас совсем честно скажу...
К. Мацан
— Ну наконец-то!
А. Гусейнов
— Грустное наблюдение, которое я вижу. Сейчас даже какая-то «фишка» особенная — показать, что ты особенно в теме, в богословской теме, всё... бросаться заезженными терминами. И тем, что ты отрицаешь традицию, показывать особенное своё расположение, что ты особенно Христа любишь и ты настолько Его любишь, что тебе противно всё, что от Него отвлекает. Вот какой-то это стало «фишкой» такой богословской, типа — а вот так... Какое-то оригинальничение — вот это меня просто очень тяготит, когда я это вижу. И честно говоря, и холивары-то все во многом вокруг этого, что я особенный, а я вот оригинальничать буду на эту тему. Ты попробуй соригинальничать в духовном подвиге, казалось бы...
К. Мацан
— И никому об этом не скажи. Давай музыку послушаем. Вот тот самый жанр, который ты упомянул. Я сейчас боюсь не так слово произнести. Вот эти песни пасхальные...
А. Гусейнов
— А, волочебные?
К. Мацан
— Да.
А. Гусейнов
— Хорошо, раз помянули, мы сейчас послушаем с вами сибирскую волочебную песню.
(Звучит песня.)
К. Мацан
— Адриан Гусейнов, руководитель ансамбля «Ихтис», преподаватель основ православной веры, сегодня проводит с нами этот «Светлый вечер». Вот ты сказал, что традиция этих волочебных песен, пасхальных таких хождений по домам и исполнения песен, уходит. Но ведь ты один из тех, кто эти традиции возрождает.
А. Гусейнов
— Она не уходит, она ушла. Не могу сказать, что я их возрождаю, я... перебил, извини, до конца мысль свою доведи.
К. Мацан
— Я говорил о том, что есть видео флешмобов и пасхальных, и рождественских, где люди, по всем законам флешмоба, как бы вдруг организуются на улице. И там рядом магазины, кафе, супермаркеты, люди, которые по своим делам идут, и вдруг в этой толпе возникает группа людей, которые поют эту песню. Один за другим вступают по законам канона — это очень красиво снято, всё можно погуглить и найти. Это является некой попыткой возродить те самые традиции?
А. Гусейнов
— Ну да... видишь, я тебя сначала перебил, сказал, что я их не возрождаю. Мы же не ходим — мы только возрождаем песню. Но ты мне нос утёр сейчас действительно, в хорошем смысле. Это действительно флешмоб, это была попытка, очень удачная попытка. Два флешмоба мы в 2011-м делали: рождественский в «Атриуме» и пасхальный в Камергерском переулке. И резонанс был такой... я, конечно, ожидал, что всем всё понравится, но я не ожидал такого резонанса со всего мира. Но другое дело, что... многие начали просить, чтобы повторили, но повторяться не хочется. Хочется, чтобы это не наезженное что-то было, а какое-то творческое, чтобы развиваться. И я же не флешмобер, ко мне уже начали обращаться даже светские... какой-то юбилей Александра Башлачёва — придумайте нам флешмоб. Я, кстати, придумал им — просто чтобы отмазаться. Я долго отговаривался, потом придумал. Я честно говорю, что придумал, чтобы так отбрыкаться, но на мой взгляд очень оригинальная идея, что в конце фестиваля появляется на экране лицо Башлачёва, в смысле он исполняет песню «Время колокольчиков», камера поворачивается в зал. И знаете, как «Асса» заканчивается, когда песня «Перемен» звучит, там свечки зажигали, а тут все достают колокольчики — я говорю, что закупите. И начинается звон, и вот камера поехала над залом звенящим. В общем, они были в восторге — ура, ура. А в итоге сделали велопробег вместо этого флешмоба. Я после этого зарёкся вообще... То есть я как заявил, что я не флешмобер... Но похвастаюсь, что эти флешмобы были впервые вообще в православном мире. И я и к педагогике имею отношение — была мысль спровоцировать, в хорошем смысле, в молодёжных местах. И если сейчас набрать «рождественский», «святочный», «пасхальный» флешмоб, можно там найти уже за 30, наверное, городов разных, в которых их делали, часть неудачно. Но в принципе, искренне, главное, везде. Я думаю, что эта волна прошла. Хотя это пример того, что в городе можно действовать тоже. Другое дело, что не обязательно так флешмобить, а можно посещать какие-то больницы, дома престарелых. Мы даже один раз в хосписе выступали — это вообще один из самых для меня волнительных был... у нас умирала подруга...
К. Мацан
— Расскажи об этом, если можешь.
А. Гусейнов
— Да, у нас Маша Деева, Царство ей Небесное, умирала там. Но она такая была — умирая, она всё равно как-то не унывала и очень нас попросила выступить в хосписе. Это, по-моему называется «Первый хоспис» — на «Спортивной». И мы туда приехали, и для меня потрясением было то, что вывозили людей... они просто были как будто уже неживые. И как-то с ними общаются — они там пальцами показывают «да», «нет». И многие попросили их выкатить, и вот мы выступали, а перед нами лежали люди и слушали, не подавали признаков жизни, но при этом слушали. Но Маша-то ещё нормально с нами общалась, она пригласила потом к себе в палату, накрыла нам стол. Я говорю: «Маша, в хосписе я ещё не выпивал, конечно», — простите, сейчас праздник, сейчас можно.
К. Мацан
— Хорошее завершение концерта.
А. Гусейнов
— То есть необязательно флешмобить, можно просто как-то... или молодёжной компанией можно всякие добрые дела делать, а можно вообще в метро ходить, петь и раздавать...
К. Мацан
— А вот как раз я тебя хотел спросить: ты сказал, что был масштабный отзыв, масштабная реакция на эти флешмобы. А вот тебе как кажется, с чем это было связано? Это ведь можно списать на счёт — ну, классная акция, любопытно, посмотрели, залайкали, в «Фейсбуке (деятельность организации запрещена в Российской Федерации)» поделились, набрали просмотры. И в этом смысле вопрос: а чем это отличается от любого другого просто классного, красивого флешмоба? Или всё-таки люди как-то вот проинтуичили, учуяли какую-то пасхальную религиозную правду за этим? Как тебе кажется?
А. Гусейнов
— Знаешь, если в двух словах или в трёх сказать, то основной посыл всех был такой, что ведь можем же. То есть, что это православные церковные люди сделали, и сделали на высоком уровне. Я сейчас не хвалюсь, потому что моей заслуги половина, потому что очень многое РИА «Новости» сделали, нам помогли — благодарение моей дорогой Наташе Лосевой, я очень её люблю, и взаимно, и очень рад этому. С её помощью нам помогали РИА «Новости», конечно, это профессиональная всё помощь была. И всех тронуло, что это сделали православные церковные люди, и сделали на высоком уровне. Ведь у нас часто к церковной традиции такое отношение, что это какое-то факультативное, что это так — по остаточному принципу. А тут вдруг ба-бах! И даже светские, я знаю... не буду называть одну певицу, она достаточно антицерковно настроена, но когда она это увидела, просто сказала: «Слушайте, но это вещь», — мне передали это. Главный посыл всех — вот эта радость, что можем же. И многие почему-то писали, что плакали. Вот это тоже всех трогало, что плакали, что вот что-то такое живое, и чувствовали свою сопричастность к этому — вот почему плакали. Ведь нам же всем православным христианам надо понять, что у нас, по большому счёту, нет места зависти. Если я, допустим, вижу твои, Костя, таланты — я знаю, что ты музыку сочиняешь, ты играешь, — я не могу завидовать, потому что я знаю, что мы с тобой, причащаясь из одной Чаши, будучи членами одной Церкви — это мои таланты. Понимаешь, да?
К. Мацан
— Да.
А. Гусейнов
— Если это мы все поймём, мы будем понимать, что наши таланты принадлежат нам всем. Вот если у меня какие-то таланты есть мои — они принадлежат тебе, всем православным христианам. Если это держать в голове, в общем, даже зависти тогда места нет. И если бы это все чувствовали — что это мои братья и сёстры сделали, практически моя часть в этом есть, в смысле это всех трогало бы поэтому.
К. Мацан
— А вот ты сказал, что этим можно как-то и молодёжь зацепить — такими формами. А ты преподаватель, ты работаешь с молодёжью, с детьми. А как тебе кажется, что вот важно ребёнку или подростку сказать о Пасхе или чем важно поделиться в Пасху, чтобы Пасха, если это ребёнок из церковной семьи, из всё-таки такой благочестивой, хорошей церковной, домашней традиции стала каким-то личным праздником?
А. Гусейнов
— Ведь Пасха прямо пересекается с Евхаристией, с главной нашей тайной — это главная тайна. Конечно, к этому не подойдёшь без Крещения, но это главная наша тайна. И вот если с ними разбирать откровенно, честно и искренне суть этой тайны, что вот во всех религиях осталась память о том, что всё было хорошо, а потом всё стало плохо: мы стали смертными и так далее. Все приносят какие-то учения, но не одна религия не принесла лекарства. И первой вопрос: «Ребята, а чем христианство отличается от?..» — и начинается, что высотой учения... нет. И в общем, приходишь к тому, что христианству... Христос принёс спасение. А в чём заключается спасение? Вот Он за нас распялся и умер — понятна высота подвига. А как это нас касается? И когда ты начинаешь разбираться, учитывая, что все мы стали тленными, смертными, страстными и стареющими, когда ты начинаешь разбираться в Евхаристии, что мы причащаемся Его — Воскресшего. И это произошло, потому что Он воскрес, отсюда и Пасха. И в них что-то щёлкает, они понимают разницу, что это не просто учение, что это не просто высокое учение и что мы выше нравственно, а это спасение, которое в Чаше, а это Пасха — потому что Он воскрес. Это дар. Дальше уже детали: а чем православные особенные и так далее. Но когда с ними откровенно об этом говоришь, они понимают, что это лично их касается. Но тут надо, конечно, аккуратно, я сейчас так скомкано говорю, тут надо аккуратно говорить, что тайна Чаши открывается потихоньку всю жизнь. Потому что я один раз понял: когда я начинал, я одному новокрещённому молодому человеку рассказывал, десятикласснику. И он чего-то так был вдохновлён, он причастился и приходит разочарованный. Я говорю: «Ты чего?» — «Да ну! Вы мне понарассказывали, я думал, что я сейчас причащусь, какие-то видения начнутся, Ангелы». Я говорю: «Ты чего? Я тебе галлюциноген, что ли, проповедовал?» И я понял свою ошибку: тут надо рассказывать, что это тайна — мы сгорим, если она нам откроется. Прям потихоньку, из года в год, из месяца в месяц она открывается, открывается, если её не терять, тогда уже можно и до святости доковылять.
К. Мацан
— Давай послушаем какую-нибудь ещё композицию.
А. Гусейнов
— Давай сейчас послушаем, раз мы о молодёжи заговорили, давай сербскую послушаем «Господи, Боже мой, благослови народ Твой» — святителя Николая Сербского.
К. Мацан
— В «Светлом вечере» сегодня Адриан Гусейнов, руководитель ансамбля «Ихтис», преподаватель основ православной веры. В студии Константин Мацан. Мы прервёмся и вернёмся к вам буквально через несколько минут.
(Звучит песня.)
К. Мацан
— «Светлый вечер» на радио «Вера» продолжается, ещё раз здравствуйте, дорогие друзья, в студии Константин Мацан. В этот светлый, пасхальный вечер мы беседуем с Адрианом Гусейновым, лидером ансамбля «Ихтис», преподавателем основ православной веры и говорим об этих светлых днях, о традициях Пасхи. Но помимо преподавания, я знаю, что у тебя ещё большой опыт разнообразных путешествий. Ты, как человек, закончивший семинарию, которая готовит миссионеров, где только не был: и в Якутию летал — в Якутск, в самый северный храм Русской Православной Церкви, в посёлок Тикси, где служат наши миссионеры-священники и строят там храм. Из всего разнообразия встреч разных лет какая Пасха, может быть, самая необычная была, самой запомнившейся такой? Может быть, это не было связано с путешествием в Тикси.
А. Гусейнов
— Это было в горах Алтая, там мой духовный отец, Царство ему Небесное, который там меня в 1994 году и крестил. Во-первых, там звёзды близки, горы, его храм находится в горах. И там такой случай произошёл интересный. Шла подготовка к Пасхе, перед полуночью, где-то в 10-11 часов вечера, когда читаются Деяния апостолов, вдруг люди побежали с вёдрами к храму. Что-то непонятное, все в замешательстве: что такое? А люди увидели, что храм полыхает и побежали с вёдрами тушить храм, а никакого пожара не было. То есть что-то такое было, Господь как-то посетил благодатью — не знаю, как это сказать, но вот такое чудо. Мы его не видели сами, просто мы видели этих людей с вёдрами и удивлённые, растерянные лица. И там Пасха, которую я там пережил, это как раз период моего неофитства был, период впитывания этого пространства Церкви. Конечно, я надеюсь, что в моей жизни ещё будет такое восприятие — я сейчас не просто про чувства говорю. Хотя я помню, когда меня в алтарь пустили в начале крестного хода петь «Воскресение Твое, Христе Спасе» и по нарастающей — это просто я даже не могу описать. Это не просто мурашки, я думал просто устоять бы — такое прям переживание было прям спускающегося духовного мира Царства Небесного. Я ничего, естественно, не видел, но просто было ощущение, что просто огонь вокруг духовный, что прямо какие-то святые как-то спустились в этот момент, Ангелы, Сам Господ. Причём я знал уже, что, в отличие от тех же католиков, нам нельзя ничего представлять, воображать, это всё даже отгонять, если что-то начинается. Но тут было просто такое ощущение, которое окружало и пропитывало всё.
Я, кстати, такое ещё один раз испытывал: я в тот период пел в храме Сорока мучеников Севастийских в Москве — лет 15 пропел. И вот с отцом Валерием там был, с отцом Максимом Первозванским тоже в алтарь зашёл и ещё один раз такое испытал, когда начинается это пение. Конечно, всё-таки тот случай в моей жизни большой след оставил. Но в общем, с другой стороны, и это очень радует, я могу сказать, что, конечно, каждая Пасха по-своему... нельзя сказать, что где-то хуже, каждая Пасха по своему трогает. Но не скрою, что было в моей жизни и такое какое-то искушение. Я подошёл к священнику, он что-то меня не понял, говорит: «Что ты меня дёргаешь? Ты объясни нормально». Я решил ничего не объяснять, отошёл, вдруг у меня температура подлетела, я всю Пасху еле... Это тоже надо иметь в виду, что, конечно, это всё не нравится нечисти, и они, конечно, пытаются нам всё подпортить. И поэтому даже если какие-то потуги на это идут, надо просто плюнуть, растереть и вообще забыть. И это всё не стоит того, чтобы терять пасхальную радость.
К. Мацан
— А вот когда Пасха проходит, бывает же такое, немножко мимо — пасхальное богослужение. Как к этому относиться, как это потом компенсировать?
А. Гусейнов
— Вот на Светлой седмице ходить. Знаешь, есть такой случай, у меня друг один, семинарию закончил Белгородскую, он мне рассказывал, что... какой-то тяжёлый у него был период и какие-то колебания, он пока ещё не рукоположился. И он настолько пришёл с тяжёлым чувством на пасхальную службу — просто вообще не от праздника. Он говорит, что просто в каком-то мраке пребывал, стоя в храме. Да, служба уже идёт, уже «Христос Воскресе»... Это я специально этот пример хочу привести, чтобы люди понимали важность того момента, когда в храме читается послание Иоанна Златоуста. И он говорит, что выходит священник, и он как начал читать, что «придите все постящиеся, не постящиеся, телец заклан для всех», — все. И он говорит: «Меня в этот момент просто прорвало, слёзы... И вдруг в мою душу вселился, вошёл праздник». В этот момент, когда нам хорошо, надо не забывать про тех, кому может быть плохо. И когда нам кажется, что мы устали, это послание читается — нет, здесь прямо ничего лишнего. Мне Ваня рассказал тогда, что его это прям спасло. Он говорит: «Просто я святителя в этот момент так благодарил внутренне, потому что он меня просто спас своими словами». Просто если накрывает, надо понимать, что это какое-то такое, с чем надо... как минимум просто сказать: «Господи, верую, помоги моему неверию!» — как-то карабкаться, не сдаваться.
К. Мацан
— Вот то, что твоего собеседника так как-то пронзило содержание послания, в том смысле, что «все придите» — все.
А. Гусейнов
— Да, причём он знал раньше это послание, слышал. Но в этот момент именно его вот оно...
К. Мацан
— Конечно. То есть такая мысль тут акцентируется в том числе, что Бог-то всегда готов, всегда ждёт, и Церковь всегда для всех открыта. Это в нас чего-то не то, надо в себе какие-то настройки менять.
А. Гусейнов
— И этот праздник настолько велик, и он объемлет всё: нет места ни унынию... если вдруг это есть, просто нужно как-то прямо осознать и как-то освободиться от этого. И даже если ты в пасхальную ночь не причастился, ничего — на Светлой причастись. Но надо понимать, что вот есть Христос с раскрытыми объятьями и есть ты. Тебе надо просто несколько шагов сделать, вот что-то мешает, но что может быть важнее этих объятий? Говорить, конечно, легко, но просто вот этот опыт очень важно мне было сейчас сказать, потому что вдруг ещё кому-то тоже это...
К. Мацан
— Мне по долгу разных служб приходится общаться много с людьми неверующими. И нередко возникает разговор о том, что у вас в Церкви — вот ощущения, эмоции, вы ловите какой-то такой свой кайф: вот служба, радость, классно, ощущения. А человек, который со скепсисом к этому относится, скажет: «Ну чего, я пойду на рок-концерт, мне там тоже классно, мы там все вместе. Или на футбольный матч пойду». Понятное дело, что, наверное, любой здравомыслящий человек понимает, что будут разные радости, но это будут радости в одном ряду: кто-то в церковь, кто-то с семьёй просто за стол, кто-то на природу — с детьми на речку. И там и там радость, чем в этом смысле эти чувства и эмоции, которые в церкви, отличаются от других? Какое место они занимают в этом смысле? Как бы ты это объяснил человеку, если бы тебя такой школьник пытливый, подросток бы спросил?
А. Гусейнов
— Если школьник — это другое. А если взрослый
человек-атеист, то вообще меня всегда умиляет, когда атеист начинает нам
рассказывать, что мы на самом деле переживаем в церкви, не имея ни опыта,
ничего. Это всё равно, что я пришёл бы сейчас в Академию наук и начал двигать
там что-нибудь про волновую физику, или ядерную, не имея опыта. Но с другой
стороны, мы всё равно призваны с любовью относиться, с терпением. Одна радость
— радость козлят, прыгающих на лужайке; другая радость — радость пьяницы,
который обрёл на похмелье бутылку водки; третья радость — радость фаната,
команда которого выиграла. Это всё преходящее, это всё — вот сейчас радостно,
потом вроде прошло всё. Какое ликование у нас было, когда чемпионат мира у нас
был в Москве, какая атмосфера. Сейчас кто-нибудь помнит, вспоминает об этом?
Нет. Радость, которую даёт Христос, она имеет перспективу в бесконечности. Я
сейчас, наверное, непонятную вещь сказал. Но я по своему опыту, опять же —
когда я причащаюсь... Может быть, это немножко сокровенные вещи, но тем не
менее. Вот я причащаюсь... Я уже сказал, что я как-то воспитан духовным отцом
покойным не вестись на эмоции, ни в коем случае никак не вызывать их в себе
искусственно, не накачивать себя, тем более какие-то видения — ни в коем
случае. И я, когда причащаюсь, вдруг меня в какой-то момент поразило, что я
после Причастия обнаруживаю в себе, не настраивая себя на то, что надо быть
теперь как-то лучше, я вдруг обнаруживаю, что реагирую на какие-то ситуации в
жизни по-другому. И я даже с удивлением это в себе обнаруживаю. Если бы я себя
накачивал, я бы понял, что я достиг того, чего хотел. А тут я просто
обнаруживаю, что не то что я стал лучше как человек, но я стал спокойнее, во
мне какая-то доброта появляется. И интересно, что если я, допустим, не
причащаюсь по каким-то причинам больше месяца, я просто качественно становлюсь
паршивее. Я хотел другое, покрепче слово сказать. Но я паршивее становлюсь. Вот
это для меня чудо, которое никак не объяснишь.
Я могу прийти на тихую Литургию, где две старушки поют, и причаститься, и это
чудо всё равно совершится. Это не потому, что орали все, весь храм пел «Христос
Воскресе». Вот это реальность. И тут, если у нас взаимно с уважением с
атеистами, то какое право у них не принимать во внимание мой опыт такой? Если
говорить с ребятами, с молодёжью, то просто надо разбирать... кстати, это очень
легко объяснить... Кстати, да, это я одну сторону затронул, но на Пасху, что
называется, эта радость настолько переполняет душу, и уже и тело, что нам
позволено и эмоции выражать. Мы кричим «Христос Воскресе!», мы радуемся, мы
ликуем, мы единственное что, как Давид не пляшем вокруг престола. И это
позволено в этот момент, потому что эта радость пронизывает всё наше существо.
Но другое дело, если они говорят это про Пасху, что мы так себя накачиваем, ну
а как объяснить тогда то, что я до этого рассказал? Что после обычной,
спокойной, тихой Литургии ты всё равно чувствуешь эту радость, которая тебя
пронизывает. И она не зависит от эмоций — вот самое главное, что я хотел
сказать. То есть на второй день у тебя молитва совершенно по-другому уже.
Знаете, апгрейд такой, прости, Господи, — ты обновился, обновление происходит.
Потихоньку, но оно происходит. Я не знаю, ответил на вопрос или нет.
К. Мацан
— Ответил. А давай теперь ещё подкрепим это какой-нибудь хорошей музыкой.
А. Гусейнов
— Поскольку мы сейчас сказали про грань эмоции, серьёзности и веселья, то давай сейчас послушаем «Христос Анести» в нашем исполнении. Она очень такая сосредоточенная получилась. У греков она по-разному поётся, у нас как-то так. Давай послушаем.
(Звучит песня.)
К. Мацан
— Адриан Гусейнов, лидер группы «Ихтис», композицию которой мы только что слышали, преподаватель основ православной веры, сегодня проводит с нами этот «Светлый вечер». Говорят, что для профессиональных музыкантов время новогодних праздников — это такое время, когда столько концертов разных, что успеваешь на год вперёд напеться, наиграться. А у вас, как у православной... не люблю это выражение «православной группы», — как у ансамбля, который исполняет в том числе репертуар такой религиозно-фольклорный, пасхальные дни не являются таким временем активных концертов и активных выступлений?
А. Гусейнов
— У нас, конечно, концерты запланированы, нас приглашают, но
знаете, у нас с группой «Ихтис» непростая ситуация, потому что мы идём немножко
через тернии. В каком смысле: некоторые ребята из группы даже поначалу как-то
не понимали меня, потому что мы на сегодняшний момент отказались от трёх
продюсерских предложений. Почему? Потому что «Ихтис» — это такое братство. Вот
мы можем не часто встречаться, но когда мы встречаемся — для нас это праздник.
Вот реально мы очень рады видеть друг
друга, выступать, петь. И когда к нам приходят какие-то просьбы, нас приглашают
— это происходит без всякой продюсерской... это всё творчество. Почему мы
отказываемся от продюсерских этих всех предложений, которые были, а были очень
серьёзные предложения, потому что это пахнет не просто чёсом, который мы имеем
в виду, а уже это будет ремеслуха, когда хочешь ты, не хочешь, есть у тебя
настроение, нет у тебя настроения, ты обязан отработать по контракту столько-то
концертов. Но это работа, это понятно, можно, но это будет немножко в ущерб
такому творческому полёту, потому что если кто-то был на наших концертах — я
сейчас, получается, хвастаюсь, но тем не менее у нас есть свободное общение с
аудиторией и есть чувство такого творческого праздника. Если продюсер, то это
уже жёсткие условия и просто начинается чёс и ремеслуха.
Может быть, я не прав, может быть, со временем я пересмотрю эту позицию, но
пока мы пошли этим путём. И почему я об этом сейчас заговорил: вот именно в
связи с этим у нас нет туров по России, хотя мы ездим по многим городам — ты
уже сам упоминал Якутию, мы много раз там были, и даже у нас был концерт в
турецкой Алании — русская община нас приглашала. Но именно поэтому у нас нет
такой очень сильной загруженности. Это, с одной стороны, не очень хорошо,
потому что мне кажется, что наша музыка, то, что мы несём, это позитивно,
созидательно, оно стоило бы того, чтобы... Но с другой стороны, мы свободны.
Нам даже предлагали просто... не буду называть одно учебное заведение, — чтобы
мы просто баннер выставляли на своих концертах, и нам бы каждый месяц платили
за это деньги. Мы от этого тоже отказались, хотя учебное заведение вполне себе
приличное, но просто это уже налагает на тебя что-то такое... другое. Правда, я
сейчас не то что так кокетничаю, что вот мы такие, а именно есть что есть. Если
кто-то нас сейчас слышит и хочет нам как-то посодействовать не по-продюсерски,
а... это вполне себе обговариваемо.
К. Мацан
— Мне кажется, что слово «продюсер» не надо воспринимать как синоним такого грубого, хитрого дельца. Продюсер — это такой человек... организатор, администратор, помощник, некий стратег, который, как мне кажется, если на одной волне с музыкантами, если он сам является частью этого братства, только со своей стороны, в своих компетенциях, то это просто свой человек, это такой же брат будет.
А. Гусейнов
— Да. Но пока я видел, что они понимали, что сейчас это трендово, это сейчас... Я просто видел, что нас хотят поиспользовать.
К. Мацан
— Ну да, это другое — это эксплуатация. Но что интересно — это, правда, тема, которую мне давно хотелось с тобой обсудить. Ты сказал, что если концерты, допустим, по контракту распределены, то хочешь или не хочешь, но надо играть. Но ведь тут есть у этого, возможно, и другой аспект, связанный именно с той музыкой, которую ты исполняешь. Вот всегда ли есть душевная сила, душевная мышца, чтобы исполнять здесь и сейчас какое-то песнопение? Ведь это же не просто песенка, это же некий такой слепок с культуры. И там есть очень напряжённое духовное содержание. И я допускаю, что не каждый раз во время концерта по заказу душевное устроение, необходимое для такого исполнения, в тебе возникает. Что ты с этим делаешь? Или это не так?
А. Гусейнов
— Нет, это, конечно, так. Но как-то милость Божия... мы перед концертом всегда как-то «Царю Небесный» пропеваем — настрой такой появляется, и как-то Господь не оставляет. И когда я сейчас говорил о том, что в ремеслуху... это не значит, что... Вот, допустим, когда мы в Якутской епархии выступали, там владыка Роман, дивный владыка просто, он, используя то, что мы приехали — билеты дорогие, извините, туда и обратно привезти целый ансамбль — он, конечно, использовал этот момент и делал наши концерты как минимум в трёх городах епархии — это очень грамотно было. Во-первых, он хотел, чтобы якуты увидели, что Православие — это вселенская религия, потому что мы на разных языках поём. И мы переезжали из города в город, один раз мы переезжали 14 часов, Якутия — это будьте любезны... Водитель от нас устал, потому что мы пели, ещё чего-то...
К. Мацан
— То есть вы и вне концертов, по дороге поёте?
А. Гусейнов
— Ну, когда 14 часов ехать, надо как-то что-то, да... И мы вполне себе давали такие концерты, потому что это было всё на таком хорошем кураже — это можно. А то, о чём ты говоришь, — это очень важно, и здесь надо просто, с одной стороны, конечно, какие-то навыки иметь профессиональные. А с другой стороны, здесь просто именно вот «без Бога ни до порога» — вот правда. Я расскажу один позорный случай со мной, который был.
К. Мацан
— Так!
А. Гусейнов
— Ну а чего? Как есть так и есть. Мы один раз приехали в один российский город, не буду его называть. И там получилось, что знакомый приехал, и проездом, и срочно: «Слушай, я на концерт не могу остаться. Я тебе привёз такой самогон, попробуй чуть-чуть». А я смотрю, что до концерта ещё часа четыре, думаю: «Ну ладно, не обижу, попробую», — что-то мы так напробовались, что, когда он уехал, у меня оставалось до выхода два часа. Думаю: «Это я чего-то лишка дал, это вообще непрофессионально. Я виноват перед зрителем. Надо срочно чего-то делать», — и я лёг спать. Проснулся я через полтора часа, через полчаса концерт начинается, а я понимаю, что я пьяный. Я — быстро умываться, чистить зубы, пытаться сея привести в порядок. Я сейчас признаю перед всей большой аудиторией, что я выхожу на сцену пьяный. А я никогда не пьянею так, чтобы шататься, ещё чего-то — по мне так трудно сказать, — но я понимаю, что я пьяный. Я подошёл к микрофону, я так перенастроился от испуга, я настолько себя взял в руки и решил, что зритель же не виноват — надо то, что должен, дать. И я начал так петь в начале, что я сам испугался — не в том смысле, что хорошо... не агрессивно, а как сказать? Настолько... типа «всё нормально!» И я такой сам себе: «Тихо, успокойся! Ты что?! Успокойся!» И я прям еле себя успокоил. И потом, когда я себя успокоил, концерт выровнялся, и в конце вся молодёжь встала и водила хороводы, танцевали. Концерт удался, но это для меня наука на всю жизнь — никогда, никогда ни грамма до концерта не пить! И я сейчас не только про алкоголь, а вообще в принципе перед концертом надо быть в форме.
К. Мацан
— Видимо, и в этой ситуации всё-таки... или не всё-таки Господь помог.
А. Гусейнов
— Безусловно. Вот я и говорю, что без Бога ни до порога — правда. Я сейчас даже где-то специально мазохистически об этом рассказываю, я понимаю, что сейчас реакция может пойти разная — а вот пусть. Вот я рассказал, как было. Это моя вина...
К. Мацан
— У нас светлые дни для светлых историй и для светлой души, её искренности. Спасибо огромное и за откровенность, и за теплоту общения. Давай напоследок что-то ещё послушаем.
А. Гусейнов
— Напоследок — не буду оригинальным, потому что у нас все концерты заканчиваются песней «Вера наша». Давайте ею и закончим, но в данном случае пусть вариант на русском языке прозвучит. Этот вариант на русском языке у нас тоже есть, его реже слышат — пусть будет такой вариант.
К. Мацан
— Ансамбль «Ихтис» исполняет композицию «Вера наша», а руководитель ансамбля «Ихтис» Адриан Гусейнов сегодня был с нами и с вами в программе «Светлый вечер». Христос Воскресе!
А. Гусейнов
— Воистину Воскресе! С праздником, дорогие!
(Звучит песня.)
Деяния святых апостолов
Деян., 1 зач., I, 1-8.
Комментирует священник Дмитрий Барицкий.
Если мы внимательно читали Евангелие, то могли заметить, что Господь постоянно говорит Своим ученикам о тайне Царства Небесного. Церковь утверждает, что хранит эту тайну до сих пор. О чём же идёт речь? Ответ на этот вопрос находим в отрывке из 1-й главы книги Деяний святых апостолов, который звучит сегодня за богослужением в православных храмах. Давайте послушаем.
Глава 1.
1 Первую книгу написал я к тебе, Феофил, о всем, что Иисус делал и чему учил от начала
2 до того дня, в который Он вознесся, дав Святым Духом повеления Апостолам, которых Он избрал,
3 которым и явил Себя живым, по страдании Своем, со многими верными доказательствами, в продолжение сорока дней являясь им и говоря о Царствии Божием.
4 И, собрав их, Он повелел им: не отлучайтесь из Иерусалима, но ждите обещанного от Отца, о чем вы слышали от Меня,
5 ибо Иоанн крестил водою, а вы, через несколько дней после сего, будете крещены Духом Святым.
6 Посему они, сойдясь, спрашивали Его, говоря: не в сие ли время, Господи, восстановляешь Ты царство Израилю?
7 Он же сказал им: не ваше дело знать времена или сроки, которые Отец положил в Своей власти,
8 но вы примете силу, когда сойдет на вас Дух Святый; и будете Мне свидетелями в Иерусалиме и во всей Иудее и Самарии и даже до края земли.
После Светлого Воскресения Христос продолжает являться Своим ученикам на протяжении сорока дней. Как слышим мы сегодня из чтения книги Деяний святых апостолов, Спаситель рассказывает им о Царствии Божием. Может показаться, что Христос передаёт апостолам какое-то особое учение, которое не вошло в Евангелие и которое доступно лишь узкому кругу посвящённых. Благодаря этому тайному знанию ученики становятся сверхлюдьми, в распоряжении которых оказываются какие-то сверхспособности. Однако дальнейшее повествование свидетельствует, что это не так.
После того как Христос призывает апостолов не уходить из Иерусалима и дожидаться сошествия Святого Духа, они в недоумении спрашивают: «не сейчас ли, Господи, ты восстановишь Израильское царство?» Очень показательный вопрос. Апостолы задавали его Спасителю с самого начала их совместного путешествия. С самого момента своего призвания они ждали, что Христос прогонит римлян и вернёт еврейскому государству былую славу.
Однако, посмотрите, как Господь милостив. Как Он терпелив. С какой кротостью Он переносит это невежество Своих учеников. Он видит, что несмотря на всё произошедшее, ложные представления о Мессии всё ещё сидят в их головах. Суть Его учения о Царстве Небесном до сих пор ими не усвоена. А потому Он и отвечает им уклончиво: «не ваше дело знать времена или сроки». Иными словами, ваше дело дождаться сошествия Духа, получить от Него силу, начать проповедь и тогда вы всё поймете сами. Вы получите все необходимые ответы.
Так и случилось. Пришёл обещанный Дух, апостолы начали свидетельствовать о Христе людям, и ложные ожидания в их голове испарились. Потребность учеников в грандиозных внешних преобразованиях исчезла, будто её и не было. Великая духовная реальность, которую они до этого ощущали лишь смутно, в полноте открылась в их сердцах. Уже во время своей жизни они стали полноценными участниками Царства Мессии.
В той или иной степени каждый из нас исполнен ложных представлений и предрассудков о духовной жизни. И, пожалуй, не самый последний из них — это постоянное ожидание значимых изменений. Я словно всё время жду, что однажды Господь откроет мне какую-то тайну. Тогда моя жизнь изменится. Всё резко станет лучше. Евангелие напоминает нам сегодня: все грандиозные изменения уже произошли. Дух Святой уже сошёл. А потому великая тайна христианства заключается в том, что нет на самом деле никакой тайны. Евангелие Христово предельно просто — каждый день ищи волю Бога и старайся принести пользу тем людям, которые тебя окружают. Иными словами, преврати свою жизнь в служение. В той мере, в какой это исполняем, нас наполняет благодать Святого Духа. Всё вокруг нас и в нас самих оказывается на своих местах, и в нашем сердце загорается пасхальная радость.
Проект реализуется при поддержке Фонда президентских грантов
«Воскресение Христово и Светлая седмица». Прот. Максим Первозванский
В нашей студии был клирик московского храма Сорока Севастийских мучеников протоиерей Максим Первозванский.
Разговор шел о светлом Христовом Воскресении, о богослужениях пасхальной недели, о праздновании в честь Иверской иконы Богородицы, а также иконы «Живоносный источник».
«Семья в жизни вечной». Священник Александр Сатомский
У нас в гостях был настоятель Богоявленского храма в Ярославле священник Александр Сатомский.
Мы говорили о том, какими будут отношения людей после всеобщего воскресения и сохранится ли любовь супругов и родственников в вечной жизни.
Ведущие: Александр Ананьев, Алла Митрофанова
А. Ананьев:
— Великая Суббота, вечер, когда, наверное, правильнее всего было бы ничего не говорить, ни о чем не рассуждать, уж тем более легко смеяться в приятной компании. Надеюсь, что мы сегодня постараемся выдержать вот эту вот важную, несколько напряженную, но очень ответственную атмосферу Великой Субботы в программе «Семейный час». Но программа «Семейный час» все-таки выйдет, потому что в студии Радио ВЕРА все-таки появилась ведущая программы «Семейный час» — моя жена Алла Митрофанова.
А. Митрофанова:
— Что значит «все-таки появилась»?
А. Ананьев:
— Потому что Великая Суббота и предполагается, что ты в храме должна быть.
А. Митрофанова:
— Ну, сейчас поедем, конечно.
А. Ананьев:
— Я Александр Ананьев, и сегодня мы долго думали с Аллой, о чем стоит поговорить в эти 60 минут, и после недолгих рассуждений мы поняли, что нам действительно интересно и важно, уж не знаю, насколько возможно, получить ответ на этот вопрос, узнать: а что будет там, в загробной жизни? Действительно ли мы, прожив здесь долгую счастливую жизнь, по возможности сделаем все, чтобы умереть в один день, и там больше никогда не увидимся, потому что нет там ни мужеского пола, ни женского, ни мужа, ни жены, ни ипотеки, ни дома, ни кухни, ни гардероба, там все совершенно иначе, и вся наша семейная жизнь закончится могильным камнем? Или же, «что Бог сочетал, того человек не разлучает», и неспроста Господь свел нас — семью, мужа, жену, детей вместе на одних квадратных метрах общей жилплощади, чтобы и потом мы тоже как-то держались вместе? Согласитесь, это интересно, и это важно. И я не знаю, насколько получится у нашего сегодняшнего собеседника дать ответ на этот вопрос, но учитывая то, что сегодня мы пригласили настоятеля храма Богоявления в Ярославле, нашего дорогого друга, священника Александра Сатомского, какой-то очень важный ответ мы обязательно получим. Добрый вечер, отец Александр, здравствуйте, с Великой вас Субботой.
о. Александр:
— Добрый вечер.
А. Митрофанова:
— Вообще, Великая Суббота — это такой, с одной стороны, день тишины, а с другой стороны, внутри уже всё клокочет от радости, потому что ты понимаешь, в общем-то — ну, Пасха, она наступает.
А. Ананьев:
— Я в прошлом году помню утро Великой Субботы: я проснулся и понял, что Христа нету. Ну, вот, Он вчера умер, а сегодня Его нету.
А. Митрофанова:
— Ты понимаешь, когда в этот момент стоишь на Литургии, то всё несколько иначе. Впервые в жизни, кстати, помню, как узнала о содержании Великой Субботы, я несколько лет уже в храм ходила, пришла в храм, меня попросили помочь с цветами, цветами к Пасхе украсить храм. Я говорю: «А во сколько?» — «Ну, украшать будем часов с 12-ти, так что хочешь, останься там после службы». И я думаю: «ну, здрасьте, на ночное богослужение надо идти ещё, значит, в Великую Субботу там утром...нет-нет», я пришла к 12-ти. И когда я попала вот в это храмовое пространство...
А. Ананьев:
— Это Татьянинский храм был.
А. Митрофанова:
— Это был Татьянинский храм, весь залитый светом, покоем, радостью, но пока тихой такой, не ликующей и, вы знаете, у меня было ощущение, что я, может быть, что-то самое важное только что пропустила, ну, просто потому, что тупо решила: извините, я посплю. И пропустила что-то такое, от чего...вообще-то, чего люди ждут целый год, как потом выяснилось. И естественно, в следующем году я уже, опережая собственный вопль, подскочила, помчалась на Литургию Великой Субботы, и вот это состояние, когда на самом деле Христос жив, и об этом пока ещё не знают вокруг, а Он жив, и Он из-за ада выводит тех, кто хочет выйти вместе с Ним, всех. Всех, кто захочет! Он их будет за запястье выдёргивать оттуда, как на иконе знаменитой Воскресения Христова в монастыре Хора. Ну, это потрясающе. Потом, ведь икона Воскресения Христова — это икона Великой Субботы, и Евангелие о Воскресении Христовом читается на Литургии в Великую Субботу, то есть это и есть, по сути, пасхальная служба, поэтому у меня вот с тех пор несколько иное отношение к этому дню, может быть, даже, знаете, оно сливается в единое — и пасхальная радость, и радость Великой Субботы, какой-то нераздельный такой календарный фрагмент.
А. Ананьев:
— Слушайте, отец Александр, прежде чем мы начнём вас действительно мучить семейными передрягами, а я сейчас понял вообще, в чём трагедия происходящего, я хочу спросить вас: а что для вас Великая Суббота?
о. Александр:
— Вот, вы знаете, за достаточно небольшой период времени, который я, собственно, служу священником, вот всё это восприятие достаточно сильно менялось, и на каком-то этапе вот от того акцента, который вы предлагаете, я ушёл, в каком смысле: мы проживаем календарь таким образом, как будто эти события случаются прямо сейчас, а на каком-то этапе ко мне пришло это совершенно чёткое ощущение и понимание, что Христос всегда Воскрес. То есть мы Страстную неделю на самом деле проживаем ведь в свете Воскресшего Христа, Он уже победил, в этом смысле даже вот византийские авторы, которые написали соответствующего рода тексты, очень чётко это улавливают: с одной стороны, конечно, они давят на психологическую «педаль» сострадания, что мы с Христом проживаем, переживаем всё это, но, с другой стороны, там время от времени проскакивают вот эти тезисы, что победа уже осуществлена. Собственно, «Не рыдай, Мене, Мати, зрящи во гробе», это известнейшее песнопение, то есть как «не рыдай», если всё, вся история завершена? Я восстану и прославлюсь, и Тебя возвеличу, и Тебя не забуду«. Или: «вот они вложили в мою руку жезл (как бы не зная), что Я сокрушу их, как горшечник сосуды», и много-много-много вот такого рода тезисов. И вот в этом смысле я уже достаточно давненько вхожу в Страстную с этим чётким пониманием — Христос победил. То есть это история про когда-то сгущавшуюся тьму, которая так ничего и не смогла. То есть победа Христова абсолютно однозначна, в этом смысле она в Великую Пятницу ничуть не менее очевидна, чем в Субботу и Воскресенье.
А. Ананьев:
— «Семейный час» на Радио ВЕРА, священник Александр Сатомский, настоятель храма Богоявления в Ярославле, с вами Алла Митрофанова, Александр Ананьев, мы в Великую Субботу говорим... О чём можно говорить в «Семейном часе»? О семье, о муже, жене, детях. Алечка сейчас сказала удивительную штуку: до нашего знакомства, до нашего венчания, до нашей свадьбы она вела благочестивую жизнь, она ходила в Великую Субботу украшать храм цветами, она чаще бывала на службах, она была прихожанкой семнадцати-двадцати храмов...
А. Митрофанова:
— Да ладно тебе, что ты преувеличиваешь-то? (смеется)
А. Ананьев:
— ...сейчас её жизнь, и я виню себя в этом, не то чтобы я делал это специально, вовсе нет, но акцент её внимания сместился с церкви на мужа.
А. Митрофанова:
— Ну нет, ну...
А. Ананьев:
— Когда последний раз, дорогая жена, ты украшала Татьянинский храм цветами? Внимание, вопрос! Минута на размышление. Ответ: «до нашего знакомства». Я, ещё раз, я тебя очень хорошо понимаю, я тебе очень благодарен, но штука в том, что муж для жены — преграда. Давайте начистоту. Муж для жены — не путь к Богу, муж для жены — преграда. И в этом смысле могу ли я, несчастный, рассчитывать на то, что по ту сторону земной жизни мы сохраним какую-то связь?
А. Митрофанова:
— Понимаешь, какая штука, от того, украшу я или не украшу храм цветами, мне кажется, гораздо в меньшей степени зависит моя посмертная участь, чем от того, сумею ли я или не сумею прокачать любовь внутри себя.
А. Ананьев
— «Марфа, Марфа, о многом заботишься ты, но не о главном». Отец Александр, рассудите. По-моему, здесь как раз очень тяжёлая на самом деле картина нарисуется.
о. Александр:
— В общем-то, во-первых и главных, абсолютно верен тезис про то, что не столько от украшения храма цветами, сколько как от украшения себя добродетелями и совершенствами в общении с вами преуспевает ваша жена, безусловно, то есть вы в этом смысле — главная лестница, ведущая её к Богу семимильными шагами. Равно, как и наоборот.
А. Ананьев:
— То есть работы больше, удовольствия меньше, от этого и награда выше?
о. Александр:
— Ну, не то чтобы, я это никак не оцениваю, но это очевидный факт. Более того, в эту сторону у нас ведь совершенно однозначно смотрят и все традиционные религиозные формы. Вспомним, например, соседний нам иудаизм, который предписывает мужчине в день субботний посещение синагоги просто абсолютно однозначно, это его прямой долг, не в смысле там он хотел-не хотел, полезно-не полезно, он должен там быть. Женщине он не предписывает ничего абсолютно. Эффектнейшим способом, выруливая эту ситуацию не темой детей и кухни, а тем, что Адам, сотворенный из земли, нуждается в продолжении возделывания, а Ева, сотворенная из Адама — это лучшее из всего того, что сотворил Бог, потому что вот уже ничего более совершенного, как из человека произведенное, уже сделать нельзя, поэтому ее учить — только портить. Соответственно, как бы собрание в синагоге — это собрание научения, поэтому все прекрасно, она уже готова к Царству Небесному, пусть спокойно занимается кухней, то есть в этом, конечно, есть определенного рода манипуляция. (смеется)
А. Митрофанова:
— Конечно.
о. Александр:
— Очевидно. Но если серьезно, ведь Древняя Церковь совершенно неслучайно выделяла даже среди женщин совершенно определенные типы служений, например, отдельно говоря о девицах, отдельно говоря о вдовах, которые вот внутри церковного собрания несут какое-то большее число трудов и послушаний, потому что почтенные матроны, обремененные семьями и мужьями, вот самой волей Господней к ним и приставлены, к этим семьям и мужьям, равно как и наоборот.
А. Митрофанова:
— И это твой путь, условно говоря. Я знаю ситуации, когда, ну немного, но знаю такие случаи, когда женщина начинает отдаляться даже от семьи, потому что есть какое-то церковное или социальное служение, очевидное для нее, и очень благородное, и социально одобряемое — страдает семья, в этих случаях страдает семья вплоть до даже вот каких-то глубоких кризисов, и не уверена, что, может быть, в каких-то ситуациях это такой вполне допустимый вариант. Однако есть вообще мужья потрясающие, я вспоминаю историю доктора Лизы, Елизаветы Петровны Глинки, вот Глеб Глебович — как он понимал, что делает его жена! Он был здесь, в нашей студии, это человек, который у меня вызывает глубочайшее почтение. Но это, скорее, редкость. Поэтому для женщины, мне кажется, если мы не берем такие исключения, как Елизавета Петровна, которая, наверное, все-таки подтверждает правило, то для среднестатистической гражданки типа меня вполне естественно, что главное — это муж-семья. Остальное — ну вот, по силам и по времени.
А. Ананьев:
— Ну, ты как раз пытаешься найти какой-то баланс, какое-то равновесие в этих вопросах, но в том, что вот это противоречие, оно все-таки имеет место — это правда, либо ты с Церковью, с верой, со Христом, либо ты с мужем с готовкой, с уборкой. Иначе не было бы монахов, которые поняли, что вот семья будет мешать, семья будет мешать моему служению Богу. И семья всегда мешает служению Богу.
А. Митрофанова:
— У тебя какое-то чувство вины, что ли, я не пойму? Ты все время как-то: «а как бы тебе было хорошо, если бы ты сейчас была бы в храме, а ты вот со мной...»
А. Ананьев:
— Солнце, да, да, у меня чувство вины, потому что я понимаю, что до нашего знакомства ты чаще, ты просто чаще была в храме, и Великим постом, и на Страстной неделе, ты каждый день была в храме...
А. Митрофанова:
— Посмотри на лицо отца Александра.
А. Ананьев:
— ...а сейчас я понимаю, что и молитвы стало меньше по моей вине, и в храме ты стала бывать меньше по моей вине. На отца Александра я вообще стараюсь не смотреть, потому что вот все, что я говорю, отец Александр опровергает своей собственной жизнью, своим собственным примером, потому что, казалось бы, откуда у священника Великим постом может быть свободное время, чтобы украшать печеньки для куличей для своей жены, которая печет? Тем не менее, вот ночами отец Александр Великим постом занимался тем, что выписывал кремом на этих печеньках поздравления со Светлой Пасхой. Да, да, так и было, я знаю, что так и было, я видел эти куличи своими глазами, я нисколько в этом не сомневаюсь. То есть вы опровергаете вообще все, что я говорю, но то, что я говорю — это тоже правда.
о. Александр:
— Здесь, наверное, это не вопрос про правду-неправду, это вопрос про оценку. Ну как бы про оценку, и вот именно как совершенно верно заметили мы про расстановку приоритетности, то есть совершенно нормально и естественно находиться внутри семейных отношений вовлеченно, апостол Павел говорит, и говорит это мужчине, кстати, что «Тот, кто оставил попечение о своих ближних, о своей семье — отрекся от веры и хуже неверного, хуже язычника». То есть, опять же, Христос говорит в Евангелии, что «тот, кто сказал родителям: «Дар Богу то, чем бы ты пользовался от меня», как бы и с вашей точки зрения он вообще молодец и не повинен — вообще-то преступает заповедь, то есть здесь соподчиненность этих вещей на самом деле очевидна. Семья — это малая Церковь, община — это большая Церковь, вот, соответственно, мы движемся от меньшего к большему, это совершенно нормально, естественно и очевидно. Мы взращиваем что-то сначала в меньшем объеме, потом можем экстраполировать это куда-то шире, вывести это в больший объем, никак наоборот оно вообще никогда не работает. Нельзя где-то там набраться нравственных совершенств на стороне, а потом прийти их и внедрять в семью.
А. Ананьев:
— Ну, точнее всего и однозначнее всего о расстановке приоритетов Спаситель говорит вот в Евангелии от Матфея, в главе 10-й: «Враги человеку домашние его, и кто любит отца или мать более, чем Меня, не достоин Меня, и кто любит сына или дочь более, нежели Меня, не достоин Меня». О жене он не говорит, но имеет это в виду в первую очередь, и уж если кто любит жену или мужа больше, чем Меня и предпочитает мужа тому, чтобы прийти ко Мне в церковь, тот вообще грешник-грешник ужасный.
о. Александр:
— Я замечу, что это уже экзегеза, то есть на этом этапе вы уже толкуете, а не пересказываете текст.
А. Ананьев:
— Ну, разве это не очевидно?
о. Александр:
— Ну, вообще никакая экзегеза не очевидна, это всегда усилие в той или иной степени тяжести.
А. Ананьев:
— Как говорит наш дорогой друг, психолог Кристина Корочка: «В очевидности собственных высказываний есть первый признак недалёкости и необразованности».
А. Митрофанова:
— Поясните, отец Александр.
о. Александр:
— Нет, здесь простая вещь, она не то что простая, на каком-то этапе у меня как-то вот случилось такое, как мне кажется, понимание этого фрагмента, то есть я всю жизнь как-то ходил мимо него и его сознательно избегал, а как-то раз вот он прямо взял и внутренне прожился. То есть нам кажется, что Христос противопоставляет: либо-либо, а вот на каком-то этапе мне вдруг стало как-то внутренне очевидно — я не настаиваю на этом опыте и не говорю, что это как раз единственно верная экзегеза этого фрагмента — что Он указывает на правильную и неправильную последовательность, что вот любовь к Богу и любовь к ближнему взаимосвязаны, вот их как раз нельзя дробить и рвать, что — нет, если ты любишь Бога, будь любезен, люби Бога. Если ты тут вот с ближними как-то, значит, у тебя с Богом недостача, и наоборот. Нет, в свете любви к Христу нормализуются наши отношения и наша любовь вот к этим самым ближним, а вне этих отношений — ну, понятно, что на том этапе это вообще как бы про Бога в широком смысле слова, но тем не менее, уже из нашего контекста можем и так говорить, а вне этого они как бы бессмысленны, то есть там на самом деле ничего не рождается, и мы тоже знаем кучу этих примеров любовных любовей, которые вообще недалеки от самых нездоровых форм, в плане любви как обладания, как бы жажда поглощения другого и полного введения его, как аппендикса, в свою жизнь, как бы приращивания к себе насмерть, ну и другие удивительные вещи. То есть вот здесь через любовь Христову ты имеешь нормальную любовь ко всем остальным, в противном случае там какой-то жуть и ужас.
А. Ананьев:
— Это надо, конечно, прожить вот это понимание, которым вы сейчас поделились, потому что мне пока доступно только очень такое лобовое и банальное объяснение, что вот, мол, если муж тебя не пускает в церковь — бросай такого мужа и иди в церковь, и в этом контексте я, конечно, ужасно переживаю по поводу того, что происходит у нас, но надеюсь, что ситуация изменится. И вообще, муж должен вести жену в церковь, как вы вот говорите в традиции иудаизма, да и в исламе тоже, там именно мужчина идет к Богу, а женщина там следует за ним или не следует за ним, уже дело десятое, но благополучие семьи в отношениях с Богом зависит именно от мужчины. У нас почему-то, если мы не принимаем во внимание семьи священников, в остальных семьях, как правило, в 99 процентах случаев именно жена тащит семью в церковь, хоть как-то на своих плечах, буквально или образно, но все сама, а мужчины почему-то нет, и как это исправить тоже не совсем понятно. Даже по нашей семье непонятно.
А. Митрофанова:
— Слушай, всему свое время. Мне кажется, что Господь же людей-то не кидает.
А. Ананьев:
— К людям больше вопросов, конечно. Сейчас мы прервемся на минуту, у нас полезная информация на Радио ВЕРА, а через минуту мы вернемся к разговору и все-таки попробуем выяснить, так что же нас ожидает по ту сторону земной жизни? Действительно ли мы будем вместе? Что об этом говорит Священное Писание? Что об этом говорят церковные предания? Или же нас там ожидает нечто совершенно иное, и рассчитывать на это не придется? Что значит семья с точки зрения вечности? Это программа «Семейный час», не переключайтесь.
А. Ананьев:
— Что ожидает нас по ту сторону земной жизни? Это программа «Семейный час на Радио ВЕРА», с вами Алла Митрофанова...
А. Митрофанова:
— ... Александр Ананьев.
А. Ананьев:
— И в Великую субботу мы пригласили к разговору нашего гостя из Ярославля, настоятеля храма Богоявления в самом центре Ярославля, священника Александра Сатомского. Кстати, в Ярославле сейчас должно быть очень красиво, там весна гораздо более отчетлива, чем в Москве. Все-таки город, такое впечатление, что он чуть ли не южнее находится, хотя на самом деле он находится севернее Москвы, но сколько раз мы там ни были, все время ощущение, что там какой-то курорт-курорт, и весной там, наверное, особенно хорошо, да?
о. Александр:
— Мне кажется, это все происходит из общей логики: хорошо там, где нет нас, и, соответственно, куда мы приезжаем по какому-то иному поводу, нежели чем ежедневную работу работать, там, конечно, удивительно. Это как бы, скорее, про угол зрения, чем про географию.
А. Ананьев:
— Но объективно, объективно уютный город. Итак, отец Александр, давайте разбираться, что мы знаем о загробной жизни в контексте семьи?
о. Александр:
— Правильный ответ — «ничего». Пойдемте домой.
А. Митрофанова:
— Готовиться к пасхальной службе.
о. Александр:
— Да. В том смысле, что мы и в целом, не в контексте семьи, имеем очень маленькое, очень ограниченное представление о каких-либо реалиях вот такого типа бытования. Более того, тоже сразу важный тезис, который нам должен развести в стороны две вещи: в целом в ряде случаев Новый Завет вообще ничего не предлагает по поводу так называемого «посмертия», он не теоретизирует на тему самостоятельного бытования души в отделенности от тела, а говорит про свет вечного дня, то есть про Царство Божие, пришедшее в силе, явленное в мире, новое небо и новую землю, Небесный Иерусалим, сошедший в нашу реальность, и, соответственно, про жизнь вечную, а не про какую-то посмертную, то есть про ситуацию, в которой смерть побеждена.
А. Ананьев:
— Какое-то общение доказано по ту сторону земной жизни после смерти?
А. Митрофанова:
— А как это можно доказать?
А. Ананьев:
— Ты знаешь, очень часто я встречаю в откровениях святых — людей, которым я доверяю, рассказы о том, что «к ним пришел тот», «к ним пришел этот», то есть личность там сохраняется.
А. Митрофанова:
— Конечно.
А. Ананьев:
— Личность человека, которого ты любишь, там, по крайней мере, ближе к тебе, чем личность человека, к которому ты равнодушен. Стало быть, я вправе ожидать от загробной жизни того, что я там тебя не потеряю, да? Что муж не потеряет свою жену, а дети не потеряют любимых родителей и встретят их там, но мы на это надеемся, правильно?
А. Митрофанова:
— Очень.
А. Ананьева
— И свидетельства святых тому доказательство. И вот вопрос: будет оно так или нет, и на что мы в праве рассчитывать?
о. Александр:
— Ну вот здесь хороший тезис про опыт святости в том смысле, что вообще церковное почитание святых как таковых, это вот первый положительный тезис в данную копилку, то есть он не от Писания в основном, хотя Писание тоже указывает нам, почему мы почитаем святых, каким образом, в чем почитание верное, в чем ложное, но просто как церковная практика, это и очень обнадеживающе, а с другой стороны, и очень доказательно. Обнадеживающе в том смысле, что дает нам какую-то вот эту надежду на сохранение личности, а с другой стороны, доказательно, потому что у нас есть огромный объем материала, как раз, как Александр сказал, который и указывает на то, что человек помнит, кто он, знает, кто те, к кому по той или иной причине он явился, то есть он имеет отношение, он не явлен, как, условно, какой-нибудь абстрактный вестник, как сила небесная, которая сошла ровно для того, чтобы сообщить нечто, ну, собственно, как мы видим ангелов в Ветхом Завете, то есть вот они явили волю Господню, это вообще никак не обозначает их отношение, ни положительное, ни отрицательное, никакое, они выполнили функцию, всё. Со святыми не так — они её хотя и выполняют, но это всегда какая-то очень личная история. Можем вспомнить массу случаев с явлениями Богородицы тому или иному, вот там какой-нибудь страдающий, обезножевший пьяница, которому является, например, преподобный Варлаам, если не ошибаюсь, Серпуховской, и, значит, настаивает, чтобы тот шёл и исцелялся от такой-то иконы Богородичной, и он, соответственно, находит, вот вам Неупиваемая Чаша. Ситуации, когда Богородица лично является и настаивает на похожих же вещах, то есть там ряд менее известных святынь, тоже как бы вот вполне понятные темы. И вот такого рода свидетельства убеждают нас достаточно доказательно в сохранении и личности, и отношения, а мы понимаем, что вообще отношение, как таковое, является важной частью личности.
А. Митрофанова:
— Меня вообще, знаете, в историях святых всегда, а в последнее время особенно, больше всего поражает их включённость в наши жизни, в наши дела. Мы с ними лично чаще всего всё-таки незнакомы, ну если вот, допустим, может быть, кто из святых ближе всего на линейке времени к нам — святитель Лука (Войно-Ясенецкий), может быть, новомученики XX века, есть люди, которые, может быть, их знали лично, хотя их сейчас тоже по понятным причинам крайне мало, однако вот такие люди есть, в большинстве своём молимся ли мы святым, чьи имена носим, или просто святым, с которыми у нас какие-то свои тёплые личные отношения, меня это поражает. Ну, какое, казалось бы, им дело могло бы быть до нас? А им есть дело! Ну, это вот, условно говоря, если бы там, если проецировать на себя: меня бы ежедневно забрасывали тысячами писем с просьбами о помощи — я бы выгорела, ну, просто потому, что я любить не умею по-настоящему, понимаете, ну, не умею, сколько бы я там ни говорила о любви, я не умею. У меня сердце не в том состоянии, чтобы вместить в себя такое количество людей, их боли, их обстоятельств, их слёз, их радостей! Нет, нет, я вполне эгоцентричная гражданка, а святые — это люди, которые себя в земной жизни раздают и в вечности продолжают себя раздавать, сохраняя при этом себя, вот поразительным образом сохраняя при этом себя. И, может быть, как раз, вот почему и говорится, что «саван не имеет карманов», единственное, что мы можем взять с собой в вечную жизнь — это состояние сердечной мышцы, вот сколько в неё любви уместилось, сколько в меня любви уместилось — вот это мой единственный, на самом деле, будет багаж, который, между прочим, вот при этом переходе, он абсолютно может быть безлимитным, то есть никто там с тебя не спросит, что вот больше такого-то, пожалуйста, на борт не пускаем — нет, наоборот, чем больше, тем лучше. И в этом контексте как раз семейная жизнь, мне кажется, это очень важный этап, потому что где ещё мы можем настолько глубоко вот эту самую любовь друг к другу прокачать. И вообще, а если любовь друг к другу, как у нас любят в наших подкастах говорить: научишься одного человека любить, будет проще научиться любить и более широкий круг ближних, хотя бы одного научись любить. Вот поэтому, мне кажется, что как раз семейная жизнь, она наш проводник в каком-то смысле.
о. Александр:
— В первейшем, то есть здесь даже не в каком-то, а в первейшем. Собственно, нам от книги Бытия рассказана эта история про то, что человек не ощущает свою целостность до этапа, пока не вступит вот в такого рода отношения, пока там не появится второй, и вот тогда вот этот мужчина и эта женщина родят то единство, в котором они задуманы, потому что вне этого мы видим, что, как сказать, Адам не успокоен.
А. Ананьев:
— И остался в раю.
о. Александр:
— Далеко не факт. Это же, мы же знаем, история не имеет сослагательных наклонений, как бы эта история рассказывалась бы, если бы не случился вот этот эпизод, мы и представления не имеем.
А. Митрофанова:
— Отец Александр, ну вот смотрите, действительно, да, муж и жена — полнота в этом смысле, поодиночке в нас этой полноты нет, но почему тогда в Царствии Небесном не будут ни жениться, ни замуж выходить, не будет ни мужеского пола, ни женского? Почему не будут там создавать семьи, это, ну, более-менее как-то, как мне кажется, я себе понимаю, представляю.
А. Ананьев:
— Но, кстати, не факт. А почему, если ты там не встретишь какую-то прекрасную душу, ты не захочешь быть с ней вместе, одним единым, целым, почему нет? Там такая же жизнь, как и здесь, просто немножко про другое.
А. Митрофанова:
— А мне кажется, там просто уже полнота вот какая-то. Я не знаю, ну это из области фантастики, но почему не будет мужеского пола и женского? Как же мы тогда будем друг с другом взаимодействовать, как ангелы? Это как?
о. Александр:
— Смотрите, вот здесь важный тезис. Во-первых, апостол Павел, говоря, что «в Христе нет мужского пола и женского», не имеет в виду обнуление пола как характеристики, он указывает лишь на то, что социальной значимости, которую он имеет во всех отношениях внутри Церкви, он не имеет — пол, то есть и мужчина, и женщина абсолютно равно успешны в строительстве отношений с Богом, вот в чём идея. Вот как раз это и обнуляет вот эту чудесную иудейскую идею про то, что «ты настолько совершенна, что сиди дома». Все призваны. Все призваны, все царское священство, все люди, взятые в удел, вот в этом смысле ни мужского, ни женского, безусловно. Соответственно, мы можем, рассуждая по аналогии, привлечь несколько фрагментов к пониманию, так как мы ведь ходим с вами в принципе вокруг текста собеседования Христа с саддукеями...
А. Митрофанова:
— ...которые пытаются его подловить и говорят: «Вот женщина, у которой по очереди умерли семеро мужей, семеро братьев, кому же она в вечной жизни, кому она будет женой?»
о. Александр:
— Да, это совершенно чётко криминальная хроника... Знаете, там надо было состав борща-то как-то систематически изучать. (смеются) Ну да ладно.
А. Митрофанова:
— Но это они же гипотетически рассказывают историю.
о. Александр:
— Я понимаю, гипотетически умерли, гипотетический состав. Но Христос в этой ситуации, мне кажется, предлагает не описание, ведь Он же во всех остальных случаях прибегает к притче, когда живописует реалии Царства, то есть, притча подчёркивает какой-то важный аспект, но не учительно, а описательно: «это похоже на», но «похоже» и «равно» — это две большие разницы. Царство Небесное похоже на женщину, которая потеряла деньги, ковырялась полдня по дому, всё подняла, перекопала, нашла и пошла, всем рассказала. Интересно, если проводить прямые аналогии, то тут рисуется вообще очень оригинальный образ, но оно ощутительная аналогия. Так же и тут: хотя Церковь достаточно активно интерпретировала этот материал как прямой, но мы можем посмотреть на него чуть-чуть шире. Ну, как бы тезис по поводу того, что понятно, почему в Царствии Небесном не будут появляться новые люди, не был понятен целому ряду ранних христианских авторов, но даже смотреть в эту сторону не будем, здесь у нас только сослагательное наклонение, его слишком много. По поводу того, что, во-первых, все половые константы однозначно нами сохраняются и наследуются, опять же, это пример святых, которые остались ровно теми, кем они были. А во-вторых, у нас есть совершенно конкретный пример собственно Христа, Которого мы видим в момент Преображения и в момент по Воскресении, а мы знаем, что вот Христос, что Преобразившийся, что Воскресший — это полнота в том числе человеческой природы, как она задумана, и как она будет реализована в свете дня вечности, то есть мы должны стать подобны Ему. И ни одну из своих человеческих характеристик Он не теряет, Он остался Иудеем, то есть семитом, мужчиной, в абсолютно конкретной возрастной категории и со всеми теми признаками, вплоть до ран на теле, черт лица и всего остального, которые были присущи Ему всегда, отсюда мы должны сделать однозначный вывод, что мы воскресаем в том же самом теле и банально, в том же самом поле, в котором мы всю жизнь и жили, ни в каком другом.
А. Ананьев:
— В котором нас запомнили те, кто нас любят.
о. Александр:
— Ну, как бы в котором мы находились во всей той обойме социальных вот этих отношений, и в котором мы их построили так, как построили.
А. Ананьев:
— Интересно, а для Богородицы Христос воскрес младенцем?
о. Александр:
— Не думаю. Я думаю, что Он для всех воскрес одинаково.
А. Ананьев:
— Она просто, ну как любая мама, как мне кажется, она помнит и любит Его родившимся младенцем. Почему она на иконах изображается, вот мне сейчас пришло в голову, Богородица с Младенцем? Она увидела Его именно таким.
о. Александр:
— Ну, здесь, скорее, про догматическую мысль о Боговоплощении, о том, что Творец всяческих в конкретный момент времени лежал на руках и питался материнским молоком, отсюда у нас даже икона «Млекопитательница», на самом деле это догматический образ, то есть он посвящен не вскармливанию детей и помощи матерям в соответствующих ситуациях, как на него смотрят сейчас, а он рождается из догматического соображения подчеркнуть человеческую природу Христа, то есть что вот Он был вскормлен так же, как все остальные, вообще никаким отличным образом.
А. Ананьев:
— Да, вот апостолы запомнили Его таким и увидели Его таким... Кто его знает...
о. Александр:
— Не знаю, не знаю, увидели они Его тоже все-таки и несколько отличным, то есть Христа не узнают, но и узнают, потому что вот случай на Тивериадском озере, когда Иоанн говорит Петру «Это Господь». То есть вот тут такая не вполне однозначная ситуация, у нас как бы здесь больше сослагательных наклонений.
А. Ананьев:
— Семейный час на Радио ВЕРА. Священник Александр Сатомский, настоятель храма Богоявления в Ярославле, я Александр Ананьев и с вами ведущая Алла Митрофанова.
А. Митрофанова:
— А действительно, вот по пути в Эммаус Господь является двум апостолам, и они — да, как будто бы говорят с кем-то другим и не с Ним, что это — преображение? Вот Он является преображенным по воскресении, или, может быть, я не знаю, или они настолько в этот момент внутри своих переживаний, что не способны Его распознать?
о. Александр:
— Вполне возможно и то, и другое, и равно, как и интерпретация той вечери, в рамках которой Христос был узнан, Он познался ими в преломлении хлеба, и вот толкователи по этому поводу замечают, что это либо обозначает духовный опыт, ну, то есть, что просто в какой-то момент времени Он взял и открылся им, вот как бы с их очей пала та пелена, которая находилась там, либо же произошло простое узнавание, что вот этот человек вроде как бы не очень знакомый, а не очень знакомый просто потому, что он умер, ну, то есть всё, он настолько выключен из их сознания и настолько не существует...
А. Митрофанова:
— Но у Петра-то нет! Он-то говорит: «Это же Господь!»
о. Александр:
— Ну, это случай, который происходит уже по Воскресении, то есть и они уже видели Христа Воскресшего, они поэтому и здесь Его узнают, а эти двое считают, что всё, там, на Кресте всё закончено, и поэтому какие бы ассоциации не вызывал у них этот человек, вот, видимо, конечно, они к этому принятию не приходят, и в моменте, когда Он преломляет хлеб, Он делает это каким-то таким особенным образом, которым всегда делал Сам Христос, и по жесту они просто узнали Его. Вот у нас как бы две интерпретации, какая из них лучшая и правильная, я думаю, что никто не скажет.
А. Митрофанова:
— А что делать нам-то, чтобы друг друга узнать? А то окажемся, понимаете, и... Хотя я в это не очень верю, всё-таки и правда, если есть внутри вот это самая сердечная мышца, ну, всё-таки подскажет, вот это даже внутреннее наше что-то, что взращивается на протяжении лет совместной жизни, оно подскажет, даже если внешне мы будем неузнаваемы.
А. Ананьев:
— Прежде чем отец Александр даст ответ, я тебе дам свой ответ: жить здесь и сейчас, надеясь на то, что завтра в этой земной жизни ты узнаешь своего мужа тем же самым человеком, за которого вышла замуж, потому что, согласно официальной статистике в Российской Федерации, 98 процентов на это не способны, и на следующий день они не узнают своего мужа и расстаются с ним. О, как трагично!
А. Митрофанова:
— Ну, ладно, почему 98-то, ну что ты? Ты сгущаешь краски.
А. Ананьев:
— Ну, немножко сгущая краски, 74,5 процентов, какая разница? Много, трагически много! Отец Александр?..
о. Александр:
— Опять же, с одной стороны, к тезису об узнавании, о сохранении союза нас подводит и Ветхий Завет, который, говоря о том, что двое становятся одной плотью, а в данном случае это обозначает максимальную степень этого союза, а параллельно мы имеем в виду, что весь наш жизненный путь, собственно, и ценен в очах Божьих, то есть Бог и дает нам жить историю, потому что она есть для нас история возрастания в отношениях с Ним и с людьми, и эта история ни на каком этапе не обнуляется. То есть, собственно, из этих соображений и человечество в истории, и каждый человек в истории, то есть с момента грехопадения Бог не уничтожил всё и не построил ещё раз, вот Он как бы весь этот процесс ведёт, и каждый из его этапов ценен. Так уж если все те этапы ценны, то неужели же менее ценен самый главный и основной? Со всеми остальными мы не образуем единство, как одна плоть, ну вот не образуем, как угодно, образуем его вот с этим кем-то одним. Здесь, конечно, рождается много и совершенно трагических вопросов про то, что происходит с людьми, которые вступали в брак неоднократно, какие из этих отношений тогда будут ценнее, какие менее ценнее?
А. Митрофанова:
— Ну, собственно, это вопрос саддукеев к Христу: «женщина-то, у неё семь мужей было, что ж теперь?»
о. Александр:
— Вполне возможно, поэтому Христос и обнуляет этот вопрос, что вы вообще заблуждаетесь, вы вообще не знаете Писание, вы смотрите не в ту сторону. Но повторяюсь, что вот мне кажется, что суть этого ответа в притчевом образе о том, что Царство инаково и отношения в нём инаковы. Наверное, это не значит, что их там нет, что их суть и смысл, и тип не таков, но это не значит, что их нет или они хуже, а наоборот, они есть и только глубже и лучше.
А. Ананьев:
— А в догматическом смысле что такое христианский брак? Ведь это не только единение тел, это ещё и единение душ, и причём, не побоюсь этого слова, в вечности.
о. Александр:
— Безусловно. Но здесь мы не можем сказать об этом ничего догматически, потому что наша догматическая рамка на самом деле очень маленькая...
А. Ананьев:
— Но во время венчания же там произносятся какие-то тексты на этот счёт?
о. Александр:
— Но во время венчания узловым текстом является учительство как раз апостола Павла о типе взаимоотношений между мужем и женой, и этот тип, как между Христом и Церковью. Христос воскресший не забыл про Церковь в свете полученного опыта, как то, что Он настолько велик и превосходящ, что-то его земная община как-то сразу отложилась, нет. Он, собственно, ради неё на Крест всходил и ей плоды Воскресения принёс, вот как бы вся идея, соответственно, между мужем и женой отношения строятся вот по такому принципу. А отсюда соответствующий вывод: так как не разорвались отношения между Христом Воскресшим и Его телом, пребывающим здесь и сейчас на земле, значит, по всей видимости, у нас не рвутся отношения между теми супругами, один из которых в вечности, а другой ещё длит своё земное существование, и, безусловно, они не должны разорваться и на этапе, когда оба окажутся в свете вечности.
А. Ананьев:
— Внимание, неожиданный вопрос: если муж и жена хотят быть вместе не только здесь, но и (глубокомысленная пауза) — там, им следует быть похороненными только вместе.
А. Митрофанова:
— Это вопрос или утверждение?
А. Ананьев:
— Это утверждение. А вот теперь вопрос — да?
о. Александр:
— Нет. Нет, отнюдь. В этом смысле наши переживания по поводу мест захоронений, с одной стороны, очень понятны, с другой стороны, скажем так, в ряде случаев преувеличены. Тело, безусловно — храм и святыня. Тело, безусловно, должно быть погребено должным образом и с соответствующим почтением. Но близость, дальность вот этого захоронения там, друг от друга или ещё, не играет никакой роли. Здесь вопрос про то, что в воскресении мы все окажемся в единстве, то есть вот не будем мы разбросаны по разным местам, и, соответственно, если кто-то захоронен в Нью-Йорке, а кто-то в Антверпене, то, извините, но как бы нет. Как бы отнюдь, отнюдь. Это всё принадлежность века нынешнего, а для вечности всё это не играет никакой роли, опять же, по примеру тех святых, которые слышат через Христа и в Христе, и Христом действуют везде и всюду, вне какой-либо привязки к какой-либо географии.
А. Митрофанова:
— Мне вообще кажется, что география так же, как и время: мы настолько привыкли внутри них и в этих рамках мыслить, нам очень сложно представить себе мир без времени и пространства, когда и то, и другое отменяются, упраздняется уже всё, за ненадобностью, по Второму Пришествию, по воскресению как сложно понять, что такое вечность, потому что мы целиком полностью заточены на линейку времени, точно так же сложно и бесконечность понять, и что это за мир, где непонятно, что там, где вверх, где низ, где близко, где далеко, а оно всё иначе, оно просто всё иначе. И это ещё, знаете, простите, профессиональный травматизм — у Пастернака, я очень люблю роман «Доктор Живаго», единственный момент, который меня там вот прям очень смущает, это размышления Пастернака как раз о воскресении мёртвых, где он говорит: «Я не верю в воскресение мёртвых в том виде, как оно описано, что вот все восстанут — где вы разместите эти миллиарды, миллиарды людей?» И у меня каждый раз внутренний вопрос: но ведь их же не надо размещать на планете Земля или других планетах Солнечной системы, это всё будет как-то иначе, просто мы не представляем, как! И, наверное, в этом смысле действительно не так-то важно, насколько далеко друг от друга похоронены супруги, а бывает так, что останков нет.
А. Ананьев:
— И тут на сцену выходит предание о Петре и Февронии.
А. Митрофанова:
— Но это же предание. Да, мы чтим его, но оно...
А. Ананьев:
— Понимаешь, в любой истории, особенно вот такой важной, как предание о Петре Февронии, есть зерно здравого смысла какого-то, и если уж в загробной жизни Пётр и Феврония, святые, стремились быть вместе телами здесь, на Земле, то явно это о чём-то свидетельствует, не может же быть это просто так.
о. Александр:
— Ну, я подозреваю, что здесь, на самом деле, и очень простой дидактический ход автора текста, опять же, я не к тому, что так не случилось, так и случилось — да, и захоронены они вместе.
А. Ананьев:
— А как вы считаете, так случилось или так не случилось?
о. Александр:
— Ну, то, что они захоронены вместе и вместе в одной раке пребывают, я видел прямо двумя своими глазами, и все, кто были в Муроме. Ничего ранее я не видел, потому что родился несколько позже, чем произошла вся эта история, но факт остаётся фактом — вот они двое в этой одной раке пребывают. И здесь, мне кажется, как раз простая дидактика, то есть простое научение именно как раз про то, что свет этих отношений никуда не угас с моментом их смерти, а при том, что ещё оба монашествующие, оба в постриге, уж казалось бы, ты отложился от одной семьи, от малой своей вот этой церкви, приложился к другой, потому что та твоя община монашеская — это твоя новая семья, и вроде бы теперь ты должен красиво пребывать там, жена твоя в другом месте, и так вот уж и повелось — нет ничего подобного, то есть вот эта идентичность оказывается важнее, чем вот это новоприобретённое.
А. Ананьев:
— У нас осталась минута до конца «Семейного часа», за эту минуту я хочу попросить вас дать совет тем, кто хочет и после смерти сохранять связь друг с другом. Может быть, есть что-то, на ваш взгляд, что мы можем сделать сейчас?
о. Александр:
— Да мне кажется, всё то, что мы можем сделать сейчас, мы должны сделать и не в свете этого вопроса, то есть беречь, любить друг друга и взращивать отношения мы должны и в свете мысли о том, что всё конечно, ничто никуда не длится, и с закрытием глаз заканчивается всякая история, и в свете нашей твёрдой христианской уверенности, что на самом деле — нет, это не так, и вечность нас ждёт, мы должны делать одни и те же вещи.
А. Ананьев:
— То есть не надо бросать мужа и идти в храм, и просить Господа, чтобы нас это как-то не разделили?
о. Александр:
— Наверное, нужно, этапно взращиваясь внутри брака, на каких-то этапах оказываться в этом храме вместе.
А. Ананьев:
— Аминь. Спасибо вам большое за этот разговор, простите нас за путанные вопросы, тема такая, знаете, что даже не знаешь, как вопросы формулировать, но ответы мы получили более чем убедительные, понятные и яркие. Священник Александр Сатомский, настоятель храма Богоявления в Ярославле, был этой Великой Субботой в светлой студии Радио ВЕРА. Спасибо, отец Александр.
о. Александр:
— Спасибо вам.
А. Ананьев:
— А мы с Аллой Сергеевной отправляемся в любимый храм. Алла Митрофанова...
А. Митрофанова:
-... Александр Ананьев.
А. Ананьев:
— Пасха будет. С наступающей Пасхой! С наступающим Христовым Воскресением! Услышимся через неделю, пока.
Все выпуски программы Семейный час