«Молодежь в Церкви». Светлый вечер с прот. Федором Бородиным

У нас в гостях был настоятель храма святых бессребреников Космы и Дамиана на Маросейке протоиерей Федор Бородин.

Разговор шел о том, как в Церкви можно говорить с молодыми людьми, чтобы им было интересно и не появлялось желания покинуть церковную ограду.

Ведущий: Константин Мацан, Марина Борисова

---

К.Мацан:

— «Светлый вечер» на радио «Вера». Здравствуйте, дорогие друзья! В студии — моя коллега Марина Борисова...

М.Борисова:

— ... и Константин Мацан.

К.Мацан:

— Добрый светлый вечер! И сегодня, с нами и с вами, в студии протоиерей Фёдор Бородин, настоятель храма святых бессребреников Космы и Дамиана на Маросейке. Добрый вечер!

О.Фёдор:

— Добрый вечер! Здравствуйте!

М.Борисова:

— Отец Фёдор, последнее время очень часто и очень много говорится о проблеме воцерковления молодёжи. О том, что вот — есть особая такая категория верующих под названием «молодёжь», она требует особого подхода, она такая вся ни на что не похожая... Но насколько справедливы такие выводы, если посмотреть, что такое молодёжь XXI века?

Ну, хорошо, это там... комплексы, агрессивность... там... компьютеризация сознания... что ещё... может быть, одновременное желание быть, как все, и быть совершенно ни на кого не похожим... и можно перечислять, через запятую, много характеристик. И когда мы их... там... два десятка перечислим, окажется, что, в принципе, помимо компьютеров, всё остальное вполне подходит под описание тех же «русских мальчиков» Достоевского.

То есть, насколько эта проблема реальная? Или же она, всё-таки, надуманная? То есть, есть... что такое молодёжь, и молодёжь в Церкви — существует ли, вообще, такая проблема?

О.Фёдор:

— Да, Марина, спасибо большое! Вопрос, который обозначает десяток вопросов сразу. Я бы разделил, во-первых, Церковь и её миссионерство среди светской молодёжи — это совершенно один отдельный вопрос. Вопрос о молодёжи, которую мы имеем в Церкви, и которую мы теряем — я имею в виду тех подростков, которые вырастая в юношей и девушек, уходят из Церкви, после окончания Воскресной школы, в ужасающем количестве. И это — такая наша беда, боль и проблема. И третий вопрос, который Вы обозначили — это насколько молодой человек сегодня, вообще, другой? На какую тему будем говорить?

М.Борисова:

— В любом порядке, который Вам больше нравится.

О.Фёдор:

— Вы знаете, человек, действительно, сильно другой. Но он другой потому, что просто мир очень быстро меняется. И разница между, допустим, моим отцом и мной была значительно меньше, чем разница между мной и моими детьми. В восприятии мира, в том, как организован, вообще, мыслительный процесс у человека, что он может, что он не может. Более того, разница между моим старшим ребёнком, которому 26 лет, и... там... средним, которому 15 — она тоже огромна. Это тоже уже, практически, поколение. Вот, мир стал меняться значительно быстрее.

И это не вопрос того, что душа человека стала другой, а вопрос того, что язык, система понятий стала настолько другой, что очень часто они нас, и мы их — просто не понимаем. Вот, мы такие стали — очень разные.

И поэтому, человеку, который принципиально работает, допустим, с внешней молодёжью, ему надо погружаться в её мир — изучать, учить, не опускаться, конечно, там, до их сленга — не в этом дело, Церковь не должна ронять себя, и если она будет это делать, то, как раз, скорее всего, ничего не получится. Но рассуждать и размышлять над тем, что поймёт человек, а что нет — надо.

Вот, я приведу вам такой пример. Начиная с 1992 года, с моего рукоположения в священный сан, я ходил в общеобразовательные школы, в течение 17 лет.

Несколько школ, Кадетский корпус 3-й Московский — раз в неделю, два раза в неделю, и делал то, что потом... вот, мы сейчас называем «Основами Православной культуры». Как мог, вроде — шло, потому, что, по крайней мере, руководство школ было очень радо.

Я начинал рассказ о христианстве с притчи о блудном сыне. Я считаю, что это — самая лучшая притча, с которой можно начинать, вообще, разговор о вере христианской, о взаимоотношениях Бога и человека в рамках Евангелия.

Сейчас я понял, что начинать разговор о христианстве с этой притчи очень трудно. Потому, что когда ты приходишь в класс, там почти нету детей, у которых — свои, родные папы. И не то, что человек без папы — это исключение, который смотрит направо и налево, и, вроде бы, что-то может понять, а большинство живёт или с отчимом, или с мамами. И вот, например, одна наша прихожанка, педагог, она сказала, что у неё даже недавно был класс, где вообще не было ни одной семьи сохранившихся родителей у детей — ни одной! Понимаете?

И конечно, когда ты начинаешь говорить, что отношение Бога к человеку — это отношение папы к ребёнку — который никогда не предаст, который всегда ждёт, и который тебя, всё равно, всегда любит, и в котором всегда есть, на что тебе опереться, как бы ты ни ушёл и ни пал — для этого человека это не звучит.

М.Борисова:

— Можно один только вопрос: это принципиально отличается от поколения послевоенного, где, в принципе, пап очень у многих не было — они были убиты во время войны?

О.Фёдор:

— Ну, мне трудно судить — я же не жил тогда, когда это поколение было подростками и юношами. Но, судя по моим родителям — у отца и матери у обоих убило... оба деда мои погибли в 1942 году на фронте — всё-таки, у них оставалось понятие, что такое отец. Это могло быть — два или три отца на большое село, но, всё-таки, этот поведенческий такой сценарий, как мы сейчас это называем — он был в крови у людей, родившихся ещё и выросших... там... сразу после революции, или до революции.

Сейчас этого нету. Сейчас — даже те семьи, где есть отец, очень часто — это совершенно не так, как тогда, когда рассказывал Христос притчу, понимаете?

То есть, когда Христос говорил притчу, никому не надо было объяснять, что такое нормальный папа. А вот сейчас — сначала надо это всем объяснить. Поэтому, это люди, с которыми надо учиться, как разговаривать.

Это не значит, что христианство стало менее привлекательным — нет, наоборот, мне кажется, что чем страшнее разочарование в жизни у человека, тем, при искреннем, добром, каком-то чистом — именно искреннем, вот это очень важно с молодёжью, они любую фальшь чувствуют молниеносно, и сразу закрываются — рассказе, человек готов будет обратиться ко Христу. Потому, что жажда Бога остаётся та же у человека. А у молодого человека, который ригористичен, который часто не хочет знать, что такое компромисс, и который ещё сам не ломался жизнью, и не понимает, что... вот... иногда бывает непрямолинейно — для него, конечно, высота Христова идеала, Его Заповедей — она может быть очень привлекательна. Просто надо другим языком рассказывать.

М.Борисова:

— Но Вы не согласны с мнением многих, скажем так, наших литературных классиков того же XIX века, которые утверждали, что молодёжь — юношество, молодые люди — это самое бездуховное время в жизни человека? Потому, что глаза повёрнуты внутрь себя, человек слышит только биение собственного пульса, собственной крови, гормональный фон всё время скачет. Он настолько погружён в себя и в свои проблемы, и видит всё, что вне него, как враждебное поле, что главный способ его существования — это протест против всего.

Насколько вот это суждение прошлого и позапрошлого века справедливо по отношению к тем людям, о которых Вы говорите, среди которых нужно вести проповедь Евангелия сегодня?

О.Фёдор:

— Есть такое понятие, да... «грехи юности моея не помяни, Господи». Действительно, человеку свойственно грешить в юности — и потом в этом каяться. Это, действительно, время, когда человек плохо собою управляет, не может совладать, не воспитал в себе ещё эту культуру.

Сейчас, мне кажется, в этом смысле, стало тяжелей. Потому, что вот это отсутствие долженствований, как мы сейчас говорим, каких-то ограничительных общепринятых нормативов поведения — оно не просто стало реальностью, оно пропагандируется большим количеством людей просто как... как раз, норма жизни. И люди застревают в этом, в таком своём состоянии, живут в нём — конечно, поэтому и грехи тяжелее, их больше, отпадений больше, разрушено всё.

Но мне кажется, что это, с одной стороны, так, а с другой стороны — всё-таки, вот эта пропасть между отцами и детьми, которая была описана столько раз в классической литературе, и на которую мы все натыкаемся — она не непреодолима, с ней надо работать. Понимаете? Вот, не должно быть так.

Мы сейчас — что имеем? Это, кстати, и проблема выпускников церковных школ, и проблема, вообще, всех детей, всех семей. Мы имеем картину, когда в 15-16 лет большинство детей ни во что не ставят родителей.

Они могут это делать скрытно, могут это делать явно. Для них существует авторитет на стороне какого-нибудь, там, Пети или Лены, который многократно выше авторитета отца и матери. Они иногда просто уходят. Они живут своей жизнью, они ломают свои судьбы, и мнение и опыт папы и мамы, которые их любят — они не понимают, что это ценно. Да, они закрыты совершенно.

Бывает так, что папа и мама что-то объясняют ребёнку, у ребёнка — как будто воск в уши залит. А вот ему то же самое скажет кто-то другой... там, через 3-4 года, или... там... через 6-7 лет, он говорит: «А что же вы мне раньше не сказали? Надо же! Как это, оказывается, просто...»

М.Борисова:

— Но... мне кажется, это, как раз, традиционная история. Потому, что каждый из нас может про себя вспомнить ровно то же самое...

О.Фёдор:

— Давайте, поговорим об этом. Вот... традиционно — это традиционно плохо. А почему мы с этим не боремся? Понимаете? У этого есть причина.

К.Мацан:

— А как с этим бороться?

О.Фёдор:

— Да, вот это — очень, очень важно. Это — очень важная тема, и она важна... Она, может быть, не столько... так сказать... церковно-молодёжная, как заявлено, она больше — семейная. Но, на самом деле, она чрезвычайно важна.

Ошибка большинства родителей — и верующих, и неверующих — в том, что не происходит интересного общения с ребёнком, пока он ещё не закрыт от родителей.

Хуже всего отношения, обычно, с отцами. Потому, что папа, часто очень, мама — это люди, которые зарабатывают, они — обеспечивают, и на этом всё заканчивается. То есть: «Я тебя накормил, я тебя обул, одел, тебе школу оплатил — всё. Остальное время я должен отдохнуть», — телевизор, тапочки, газета. Был такой анекдот про советскую педагогику родительскую, я помню: «Телевизор, тапочки, газета». Сейчас это... там... ужин, компьютер. Папа пришёл, ушёл к себе, открыл экран, включил компьютер — и его нету. Понимаете? Вот в этом — ошибка.

Я — человек счастливый. Я — человек счастливый в этом смысле. Потому, что мой отец покойный — он нам с сестрой рассказывал сказки длинные, такие вот... легенды. Мать — читала книги. Это были сложные книги — это была «Илиада», или «Одиссея», это было «Детские годы Багрова-внука»... понимаете? Это была шикарная литература!

Сначала она нас заставляла слушать — там, первую пару глав, а потом мы слушали это, открыв рот. И она с нами об этом разговаривала. И — сказки отца.

Уже тогда я понимал, что ни с одним из моих друзей в школе, которые у меня были, родители не проводят ни отпуска, ни выходные. То есть, это — пионерские лагеря, это — бабушки и дедушки. То есть, папа — он пахал 5 дней в неделю, субботу и воскресенье — он отдыхал. Ребёнок уезжал к бабушке.

Потом наступал период поиска свободы, который естествен для человека, абсолютно, и, в это время, авторитет отца уже отсутствовал.

Ребёнок не будет вам благодарен за то, что вы его обули-одели или накормили, пока сам не начнёт вкалывать на своих детей — может быть, тогда он поймёт. Он будет благодарен за то, что вы спустились со своего Олимпа.

Да, вот — папа пришёл, сел к нему на кровать, и стал разговаривать с ним о том, что ему было интересно. Почему? Потому, что это значит, что я, как личность, вот этому небожителю — я ему интересен. И это должно быть в три, в пять, в семь, в двенадцать, в пятнадцать...

Тогда, когда у меня взорвётся внутри всё, что Вы перечислили, включая гормоны и прочее, он для меня, всё равно, будет важен и интересен. И его мнение, его авторитет будет для меня чрезвычайно важным.

Там, у нас, к сожалению, так получилось, что семья родителей распалась — это было очень болезненно, но оба они, всё равно, всегда оставались не просто любимыми, а именно — большими авторитетами для нас с сестрой.

«СВЕТЛЫЙ ВЕЧЕР» НА РАДИО «ВЕРА»

К.Мацан:

— Протоиерей Фёдор Бородин, настоятель храма святых бессребреников Космы и Дамиана на Маросейке, сегодня проводит с нами этот светлый вечер.

Вот, Вы сказали, что, в своё время, начинали разговор со школьниками о Евангелии с притчи о блудном сыне, и сейчас этого уже нельзя делать — невозможно — потому, что большинство детей живут в неполных семьях...

О.Фёдор:

— Можно, но надо потратить 15 минут на разъяснение.

К.Мацан:

— А вот тогда сейчас Вы — с какой притчи, с чего бы Вы начали разговор, если мы говорим о том, что эту пропасть надо преодолевать, и как-то этим детям о Христе в Евангелии рассказывать?

О.Фёдор:

— Сейчас я не хожу в школу уже. Когда у меня родился седьмой ребёнок, я просто уже не смог это физически делать.

К.Мацан:

— Школа — дома стала... совсем.

О.Фёдор:

— Да. У нас достаточно много молодёжи в храме, детей, хотя это — другой контингент, всё-таки. Мне кажется, что, если бы я сейчас пришёл в школу... во-первых, есть достаточно жёсткая программа ОПК... если бы была встреча, то я бы заговорил о чём-нибудь, о каком-нибудь фильме, который сейчас популярен, или... там... не знаю... какой-нибудь знаменитый сейчас, прославленный актёр, или что-то ещё... нашёл бы какой-нибудь интересный момент из его, допустим, благотворительной деятельности ( очень многие актёры занимаются благотворительностью ), и — начал бы с этого. Почему, что и как... вот...

К.Мацан:

— Ну, то есть — через культуру, всё-таки?

О.Фёдор:

— Да, да... всё-таки, культура — это наш союзник, и разговаривать надо так.

Но вот общая схема была такая моего урока ( 45 мин.): 3-5 минут — вводная, где я говорю какой-то тезис, допустим: «Что такое милосердие, и почему оно нужно?», а дальше — это примеры.

Вот, Ростова скидывает всё своё имущество, которое может стать её, в дальнейшем, приданым, с повозок, и кладёт туда раненых. Она может этого не делать — она делает. Почему? И вот, дальше идут примеры из того, что они сейчас проходят по литературе — мы об этом говорим. Примеры из повседневной жизни, примеры, которые известны мне. Потому, что... Да, и в конце — какой-то вывод, какой-то посыл. Так вот они могут слушать.

Конечно, 20 минут рассуждений — даже просто рассуждений, без примеров, — современный ребёнок слушать не может. Ему вообще сложно слушать — без видеоряда. В этом смысле, он, как раз, — вот, то, о чём Марина в начале говорила — он сильно очень изменился. Даже просто картинка уже не так работает — должно быть видео. Понимаете?

К.Мацан:

— Вот, я пытаюсь понять... всё-таки... Знаете, я однажды был на встрече молодёжного клуба в своём храме. Ну, так получается, что я туда не хожу — не потому, что там плохо, а потому, что просто как-то... ну... мне...

М.Борисова:

— Потому, что ты — старый.

К.Мацан:

— ... мне 32, а самому юному участнику было, по-моему, 15 лет. Но, в принципе, всех их желали и свободно рады были видеть в этом молодёжном клубе. И, в этом смысле, мне кажется, что понятие «молодёжи» — оно очень такое... абстрактное. Вот, нет молодёжи «вообще». Есть Петя, Вася, Катя. И когда мы говорим о том, как говорить о вере с молодёжью, мы сразу ставим неправильную задачу. Вот, Вам так не кажется? Что Вы об этом думаете?

О.Фёдор:

— Нет, сейчас мы обсуждали вопрос, как говорить со светской молодёжью, нецерковной.

К.Мацан:

— Нет, я уже к другой теме перехожу...

О.Фёдор:

— Да, да, понятно... Это — определённые технологии надо соблюдать.

То, что касается молодёжи внутриприходской, то с ней надо... с ней надо — быть. Понимаете?

Действительно, Вы правы, она должна включаться в общину. Она должна видеть внимание бескорыстное к себе — что ею занимаются не потому, что... там... спустили циркуляр о том, что надо создать молодёжный клуб, а просто потому, что её много, и её любят, что она здесь — родная, что она здесь выросла, они здесь были крещены, здесь венчались их родители — у них тогда совсем другое отношение.

Я — сторонник того, что обязательно нужно создавать... не обязательно какое-то формальное объединение, но обязательно должен быть клуб ветеранов Воскресной школы. Обязательно. Это — такое помещение, где есть несколько вменяемых ответственных с ключами, где есть гитара, чайник, телевизор... там... стулья или диваны, стол, и они всегда могут зайти, и друг с другом созвониться — вот, они куда-то едут, встречаются, садятся и разговаривают в этом... но это всё... если мы говорим об вовлечении в общину — тогда это такие же точно братья и сестры, просто пока ещё молодые. Тогда, действительно, это — конкретные люди, любимые, дорогие, и к ним отдельного какого-то отношения не надо даже.

Вот, у меня никак не получается сделать ( и я отказался от этой идеи ) какое-то формальное объединение на приходе. При том, что молодёжи — очень много.

Им надо не мешать, слегка контролировать, чтобы это не превращалось в какую-то просто... такую... тусовку совсем, непонятно зачем в приходе осуществляемую, и не очень на них давить, при этом. Вот, должна быть такая золотая середина.

То есть, вы с ними поговорили, встретились, какую-то, может быть, беседу священник с ними провёл — и дальше надо им дать возможность побыть друг с другом.

М.Борисова:

— Но, может быть, им надо дать возможность придумать какое-то ради Христа дело на приходе? Самим. Не знаю... газету выпустить. Или, там...

О.Фёдор:

— Безусловно... да...

М.Борисова:

— ... создать какой-нибудь такой клуб, который помогает, предположим, бабушкам приходским...

О.Фёдор:

— Безусловно. Безусловно, это — проблема любого человека, который существует в общине, и в большой общине — в Церкви, что если он не начинает отдавать, если он не начинает, хотя бы, иногда трудиться безвозмездно, просто ради Христа, в любом виде, он упирается в некоторый внутренний тупик. Потому, что нельзя бесконечно есть с ложечки — надо начинать кормить кого-то рядом. Если ты — взрослый. Если ты — взрослеешь. А молодёжь — это те люди, которые болезненно взрослеют, и всё время об этом думают и говорят.

М.Борисова:

— Но Вы говорите, что, всё равно, не смотря на такое бережное отношение на приходе — всё равно, люди уходят.

О.Фёдор:

— Вы знаете, если... тут я позволю себе вернуться к своей мысли — если в семье родители занимаются ребёнком — именно его внутренним миром, он им интересен и важен, они не воспринимают его как обузу, которая оторвала их от привычного... там... общения с друзьями-подругами, там... футбола, или чего-то ещё, то тогда ребёнок, когда он входит в переходный возраст — он не отрывается от них сердцем и умом.

То же самое будет происходить и в большой семье, которой является приход. Поскольку, контактное лицо Церкви — это, всё-таки, священник, если священник занимается молодёжью лично, и это — искреннее, заинтересованное, уважительное общение, начиная с младшего возраста, то эти отношения — они будут подвергнуты, конечно, какому-то вопрошанию и сомнению при поиске своей церковности, но они, всё равно, сохранятся.

То есть, проблема в том, что нам нужны на каждом приходе какие-то мероприятия, в которых священник занимается с детьми, с молодёжью. Это должны быть, причём, не только Воскресные школы. И, вообще, Воскресные школы — это... такая... большая проблема, в связи с её пониманием сейчас.

Сейчас мы Воскресную школу понимаем как место, куда надо привести ребёнка, служители церкви, священники и педагоги должны закачать ему в голову большое количество знаний, и его надо увести из церкви потом. И дальше он должен существовать в своём мире. Вот, как бы, основное. Два урока он выдержит, может быть, где-то — три, и они должны быть интересные, красочные, талантливые.

И забываем о том, что Воскресная школа имеет другую, не менее важную, задачу. Это площадка, где дети создают дружеские связи друг с другом.

Если в Воскресной школе происходит только научение, они не успевают друг за друга зацепиться. И не нарастает дружба. И потом они, именно поэтому, выпадают из общины — они не чувствуют общину. Община для них — с 50-летним преподавателем — это не община, это — учитель.

А вот община для них — это ещё несколько детей, которые — такие же, как они, с которыми им было не только «надо слушать», но и ещё можно было играть, или где-то жить. Понимаете?

Поэтому, нам обязательно нужны летние мероприятия. Во-первых, потому, что научения значительно больше.

Ну... 20 воскресений за учебный год, если ваш ребёнок мало болел гриппом, вы осилите. Когда-то он просто не сможет встать и прийти — потому, что он очень устал в школе. Вы ехали: автобус, метро, может быть, с пересадкой, или... там... машина, Литургия, исповедь, потом — 2-3 урока — ребёнок совершенно усталый, и он вернулся домой.

А, допустим, в летнем лагере даже общение с преподавателем и со священником — оно просто по объёму своему может быть 2-3 часа каждый день, в течение 2-3 недель. Практически, это — то же самое, даже в смысле вкладывания знаний в голову, в душу и в сердце человека. Но самое важное, что там должно быть что-то, что детям интересно — и они образовывают вот эти связи. Я вам расскажу, почему я в этом уверен.

Когда я поступил в семинарию — это было в 1988 году — я был человеком из, в общем-то, с детства нецерковной семьи. У меня не было никого священнослужителей в роду, и для меня всё было вновь. И у меня не было верующих друзей моего возраста. Все мои друзья были тогда далёкими от Церкви людьми. Многие из них сейчас воцерковились, и даже прихожанами нашего храма стали, но тогда я был один, в своём поколении.

И я встретил двух юношей, которые поступали, из Нижнего Новгорода. Сейчас это — два прекрасных, замечательных священника, которые служат в этой епархии. И один из них мне сказал, что лучшее воспоминание его детства — это совместный нелегальный лагерь, который организовывал помощник старосты незакрывавшегося храма на свой страх и риск — это было очень рискованно. Это — 4-5 мам и 15 детей, которых увозили в далёкую глухую деревню, где никто, скорее всего, не мог на них настучать, и они там просто жили месяц. Утренняя молитва, вечерняя молитва, совместный труд, остальное — футбол, прятки, купание, чтение — и всё. То есть, на них — не давили. Это не было вот таким вот... как бы, летней сессией обучения в Воскресной школе, которых тогда и не было. И человек запомнил это на всю жизнь. Понимаете? Ему тогда было 25 лет ( он был чуть постарше меня ). И вот, я закрываю глаза — и вспоминаю это.

И я понял, что сейчас мы можем это детям дать. И, действительно, мои дети, например, наши лагеря, ролевые игры, которые мы с ними проводили, байдарочные походы — мои дети вспоминают как самое яркое впечатление своей жизни. А друзья у них — все оттуда. У моих детей и у детей наших прихожан — много верующих друзей!

Потом они попадают в институт, где кругом все неверующие, и не на кого опереться — и, обычно, там и теряется церковность человека, а у них — есть на кого опереться. У них есть эта общность, понимаете? Потому, что, всё-таки, молодой человек без друзей своего возраста — не может никак.

Вот, если мы оглянемся вокруг, обычно лучшие самые друзья — это друзья студенчества. Ну, детства — ещё лучше, но студенчество, обычно... вот это время. Потому, что человеку — нужно, он — голоден на общение. И эти люди должны появляться в приходе.

Если мы поставим такую задачу... если Воскресная школа и приход поставят перед собою задачу стать такой площадкой, где дети приобретают вот эту дружбу, то большинство из них — не уйдёт из Церкви. Они — зацепятся за этих людей.

Вот этот клуб ветеранов Воскресной школы — я спокойно отношусь, когда туда ходят даже те выросшие юноши и девушки, которые сейчас не причащаются и считают себя не принадлежащими к Церкви.

Да, иногда это бывает комично даже. Я захожу, встают 7-8 человек, которые прихожане, они все берут благословение. Эти два — они не хотят брать благословение, я с ними спокойно здороваюсь за руку, целую в щёку.

Они знают, что я не давлю на них там, они, может быть, сейчас даже без креста... но это работает — потому, что они, всё-таки, возвращаются. Понимаете?

Они знают, что здесь их любят, им здесь — рады.

К.Мацан:

— Протоиерей Фёдор Бородин, настоятель храма святых бессребреников Космы и Дамиана на Маросейке, сегодня проводит с нами этот светлый вечер.

В студии — моя коллега Марина Борисова, и я — Константин Мацан. Мы прервёмся, и вернёмся к вам через несколько минут.

«СВЕТЛЫЙ ВЕЧЕР» НА РАДИО «ВЕРА»

К.Мацан:

— Светлый вечер на радио «Вера» продолжается. В студии — моя коллега Марина Борисова, я — Константин Мацан.

И в этом часе мы говорим с протоиереем Фёдором Бородиным, настоятелем храма святых бессребреников Космы и Дамиана на Маросейке, и обсуждаем такую тему как... ну... как сформулировать... как говорить о вере с молодёжью, с молодыми людьми, и как... не знаю... сделать так, чтобы...

М.Борисова:

— ... Церковь стала для них родным домом.

К.Мацан:

— Блестяще!

О.Фёдор:

— Вполне себе тема для «Рождественских чтений», на самом деле!

М.Борисова:

— На самом деле, когда я готовилась к этой передаче, просмотрела какие-то публикации, и наткнулась в интернете на некий соцопрос — не буду утверждать, что очень достоверный, но просто интересно... там, получилось, самый популярный ответ на вопрос, почему молодые люди уходят из Церкви — люди из церковных семей, с детства ходившие в школы и участвовавшие в Богослужениях — самый популярный ответ был: из-за церковной гиперопеки, второй по популярности: в Церкви скушно, и третий по популярности: то, что происходит в Церкви, не имеет никакого отношения к моей настоящей жизни.

Вот, такой букет. Он, на Ваш взгляд, отвечает реальному положению вещей? Это, действительно, те причины, которые заставляют молодых людей уходить даже из таких приходов, как Вы описали, где им рады, и где они чувствуют себя нормально, комфортно?

О.Фёдор:

— Вы знаете, нет. Это — поводы. Это — болезненные реальные поводы, за которые мы, люди Церкви, ответим перед Богом, а, всё-таки, причины — внутренние.

Давайте, поймём, что если человек возлюбил Бога, его ничто от Него оторвать не может. Но: проблема в следующем. Если меня, начиная с месяца, возили, потом водили в храм, в Воскресную школу, даже к прекрасному духовнику — это не был мой выбор. Понимаете?

Потом, когда всё ставится под сомнение — авторитет родителей, в том числе, вся религиозная система, в которой семья моя существует — я это тоже ставлю под сомнение. И это нормально. Понимаете? Так должно быть. Потому, что должна произойти моя встреча с Богом.

Вот, есть такие знаменитые патериковые слова, авва Алоний их сказал: «Если не скажет человек в сердце своём: есть только Бог и я — не может спастись». Понимаете? Удивительно.

Вот — Бог, вот — я. Я должен в сердце своём сказать, что... вот... Господь обращается не к нации, там, не к семье — понимаете, Он обращается лично ко мне, и мне должно стать это интересно. Я должен встать и сказать: «Вот я, Господи! И я хочу тоже с Тобой построить отношения. Ты мне дорог, это — важно, это — огромная для меня ценность!»

Когда это человек скажет, и скажет ли — неизвестно.

Мы знаем, допустим, что с пророком Самуилом Бог разговаривал в голос. Уж, казалось бы, да? А дети были — никуда не годными. Они не захотели выбрать — при том, что они росли при нём. Но — им это было неинтересно, не важно.

И вот этот ответ — он может... человек может заболеть этим вопросом реально — через 5 лет после воцерковления, через 6, через 10, через 30, понимаете? И это — нормально.

Наша задача — закинуть в почву его сердца вот эти семена любви. Понимаете? Чтобы человек знал — как это на вкус. Мы же ему в Воскресной школе рассказываем, что Бог есть любовь, и Церковь есть организм любви.

Почему ещё так важны вот эти общие мероприятия? Мы должны ему это — продемонстрировать. Как Евангелие меняет жизнь меня, как священника.

Есть такой знаменитый анекдот церковный о том, как батюшка открыл столярную мастерскую. Идёт, осматривает... там... мальчишки работают, и ему говорят: «Батюшка, забейте гвоздь!» Он — забил. «Ещё! Ещё! Ещё!» — «Ребята, что вам надо?» — «А мы хотим услышать, что Вы скажете, когда попадёте себе по пальцу!» Вот, если ты говоришь — покажи.

Вот, ты... там... в походе, вот, ты — в лагере. Батюшка, а ты колешь дрова со всеми, или нет? Или ты там ходишь, пальчиком указываешь, как небожитель? Предъяви, какие отношения между взрослыми будут в этом походе — там все будут друг друга грызть, или мы, действительно, почувствуем... и ребёнок должен эту любовь там — почувствовать.

Вот, в этом смысле, обстановка в этих мероприятиях — она и должна быть вот этой проповедью. Там не должно быть очень много...

Вот, например, у нас в лагерях... мы 15 лет проводили лагеря... у нас — совместная утренняя молитва, совместная вечерняя молитва, с утра мы читаем отрывок из Евангелия, вечером, после вечерней молитвы, мы его обсуждаем — всё. Вот, из церковного воспитания — почти всё. Иногда — какие-то мероприятия. А остальное всё — то, что им интересно. Это — ролевые игры, это — совершенно потрясающе современных детей захватывает — историческое фехтование...

Допустим... у нас был инструктор по историческому фехтованию, и для девочек — инструктор по танцам. Все девочки захотели фехтовать! Поэтому, танцевать не хотел никто.

Опять же, сказки, которые я рассказывал детям перед ужином каждый день, и — какие-то игры... костёр, песни... такой, щадящий режим. Вот — не лагерь «строгого режима», понимаете, а союз и отдых людей, которые рады друг другу, и любят друг друга.

И вот это вот — опыт, который они вкусили, они попробовали, они знают: «Да, там меня любили, и я был среди людей, которые, действительно, стараются друг друга любить, и им это иногда удаётся».

Потом такой человек, не видя себя перед Богом, уходит в жизнь. Может быть, делает какие-то ошибки. Ну... не дай Бог, но это — бывает. Может быть, совершает какие-то просчёты. И начинает вспоминать: «А где мне было хорошо? А где было — настоящее?» Понимаете? И он — возвращается.

Причём, очень часто он возвращается не в тот приход, где его воспитали. Вот, это такой феномен тоже, и он — нормальный. Потому, что очень часто духовник родителей — прекрасный, и даже замечательный и глубокий — он не созвучен вот этому выросшему человеку.

Но у меня опыт есть — в приходе у нас много людей. Вот, я вам расскажу такую замечательную историю.

Я, между службами, захожу в храм — сидит девушка, плачет, глаза мокрые. Подсаживаюсь на скамеечку, говорю: «Что случилось? Может, Вам чем-то помочь?», что-то ещё... И она говорит, что в детстве она ходила в одну из первых открывшихся Воскресных школ, в начале 90-х, называет замечательного совершенно духовника, протоиерея Владимира Жаворонкова — он был духовником Московской епархии, удивительный, светлый, радостный человек — и в этом дело! Понимаете? Вот, на самом деле, в этом дело.

Вот, он создал Воскресную школу, она туда походила, потом жизнь её оторвала от Церкви, и она жила сложно, скажем так. А тут — она шла почему-то мимо нашего храма, решила зайти — и вот, у неё что-то екнуло в сердце... и она говорит: «Я чувствую, что я пришла домой». Понимаете?

А вот, какой-то период был, где не было никакой Церкви, и её жизнь была — обычная светская жизнь молодой красивой девушки.

М.Борисова:

— Батюшка, во всём, что Вы говорите — что, само по себе, замечательно — есть, на мой взгляд, один подводный камень. Вы говорите о том, что у человека должно остаться ощущение, что вот — есть место, где люди живут по законам христианской любви, или, по крайней мере, стараются, и там ему было — хорошо.

Но, мне кажется, что это очень походит на фетиш комфорта — душевного комфорта — к которому, собственно, «всё прогрессивное человечество» стремится в последние годы.

Но, мне кажется, что это абсолютно противоположно тому, к чему нас призывает Евангелие. Господь не зовёт нас в комфортную жизнь, и Он не говорит, что будет хорошо, и не говорит, что Его путь, который Он предлагает — путь комфортный, приятный, пропитанный ощущениями, что все тебя любят и готовы погладить по головке — ровно наоборот.

А человек, получается, к этому совершенно не готов. И когда он сталкивается с этой самой реальной жизнью, он говорит: «Позвольте! А где же здесь христианство?» То есть, при том, что он изучал во всех Воскресных школах и летних лагерях со священником Евангелие, он не прочёл его для себя, и, может быть, это является причиной, почему человек, в самый кризисный свой период, не находит ответов в Церкви? Он их там не ищет.

О.Фёдор:

— Ну, да. Я с Вами согласен. Он... человек должен понять, что ему это надо — ему нужен Христос. Это может состояться тогда, когда уже священник, который его воспитывал в Воскресной школе, уже давно будет лежать на кладбище. Но это тоже будет результат.

М.Борисова:

— Но любовь — это не всегда ласка.

О.Фёдор:

— Ну, конечно. Любовь... нет, я об этом не говорю — я не говорю о том, что нужно создать ему идеальные условия, чтобы он, там, лежал на диване, а вокруг него бегали взрослые... и... так сказать... держали вентилятор, который бы обдувал его свежим воздухом, приносили ему что-то есть... но — он должен чувствовать себя, как в семье — что он значим, он важен, он уважаем, несмотря на то, что он маленький. Вот, это должно быть.

Ведь, всё-таки... давайте, вернёмся ещё раз — мы уже в этой студии с вами говорили — к главной миссионерской мысли Господа Иисуса Христа. Он молится Отцу Небесному о нас, о своих учениках, и говорит: «Да будут едино, и да познает мир, что Ты Меня послал».

Вот, это единство нас, взрослых. Когда дети это видят, они узнают Иисуса Христа. Понимаете? Если человек не видит единства внутри Церкви — вот этой обстановки любви — всё, что мы ему говорим, перечёркивается. Он говорит: «Вы сами не можете... вы меня учите — вы не можете этого создать, значит — этого нету».

Любовь и комфорт — это, конечно, разные вещи. В походе, в лагере — дети работают. Это тяжело. Они гребут, допустим, на байдарках, они пилят-колют дрова, они дежурят по очереди — иногда это очень тяжело сварить... допустим, нас в последний раз ходило 88 человек. Представляете, вот — на всех сварить, потом это всё помыть в речке — это же... удовольствие, ниже среднего. Но — в них включается желание, вот эта общность, понимаете... и... вот... они это должны вспомнить! Вкус людей, которые объединены друг к другу любовью, где, в общем-то, даже нет необходимости ругать никакого ребёнка ни за что, понимаете? Потому, что все — стараются. Вот это — опыт наших летних мероприятий, когда каждый — старается.

Я помню там один, в летах, человек — потому, что взрослые там тоже, конечно же, есть — вот, мы доплыли до монастыря, до Флорищевой пустыни ( давно это было, уже 10 лет назад ) по речке Лух, сходили на Всенощную, потом — исповедь, на следующий день, в Воскресенье, мы идём Причащаться.

И вот, я принимаю исповедь — прямо на берегу стоит Крест, лампада горит, и вот... исповедь. И он говорит: «А я не знаю, в чём мне каяться! Я за год — никогда так не живу, как здесь!» Понимаете?

Потому, что, всё-таки, мы, верующие во Христа люди, объединились вокруг Него, прежде всего, и вокруг какого-то интересного для молодёжи дела. И Христос-то говорит: «Где двое или трое собраны во имя Моё, там Я посреди них». Он — пришёл, Он-то с нами, и Он — помогает.

Но вот этот опыт... понимаете, если в Воскресной школе и в приходе они Его не встретили, очень трудно уверовать. И потом вернуться — очень трудно.

К.Мацан:

— Ну, то есть, получается, в этой логике, что вера — она рождается от... какой-то социальной активности, в каком-то смысле... вот... ребёнка?

О.Фёдор:

— Она свидетельствуется поведением взрослых христиан, скажем так. Да.

Можно уверовать, прочитав Евангелие лично — можно. Но, всё-таки, если ребёнок увидел, что вот здесь, в этой общине присутствует Христос — потому, что присутствует любовь, вот это... Понимаете, ведь чего бы ты ни достиг, в каком бы ВУЗе ты ни учился, на какую бы работу ты ни устроился, всё-таки, с годами ты понимаешь, что самое главное сокровище на земле — это люди, которые тебя любят. Вот, нет ничего дороже.

Ну, ты добился — да... ты, там... положение, что-то там ещё... профессия — всё это надо, пожалуйста, да. А кто тебя любит? И ты понимаешь, что вот там — меня любили. Вот там — я был дорог, я был важен. И ты хочешь опять туда! Вернуться в детство ты не можешь, но ты можешь снова вернуться в Церковь, и найти там таких же людей.

Поэтому, я о чём говорю? О том, что это не обязательно сработает — не со всеми это работает, но приход — даже, я бы сказал, община, всё-таки, здесь больше это слово подходит — она должна дать этот опыт ребёнку. Так же, как и христианская семья.

Какой главный опыт должна дать христианская семья? Опыт жизни в пространстве, согретом любовью. Вы понимаете? Чтобы этот стандарт отношения с другими людьми ваши выросшие сын или дочь — они ожидали, к нему тянулись в своей семейной жизни.

И вот, ребёнок должен знать, что в детстве у него — было такое, как вот у этих семинаристов из моей юности в Нижнем Новгороде. Вот, у них было такое, и этого... значит, это можно, значит — это работает.

Потому, что... понимаете, вот, интересно — мы стоим на берегу речки Сура ( это Чувашия, 600 км от Москвы ), и ко мне подходит юноша и говорит: «Батюшка, у меня полное ощущение, что я у нас в храме!» Вот, понимаете, ни одного предмета из храма нет, а люди — есть. Люди! Всё — не в брёвнах, а — в рёбрах Бог, как говорили раньше. Вот, это — есть, и он это чувствует!

Вы не представляете... потом мы устраиваем так называемый гусятник осенью — это встреча в сентябре тех, кто ходил летом в поход. Это — такое счастье у всех! Это — такая радость!

Мы выезжаем... там... к нашим одним прихожанам на дачу, и просто там — жарим шашлыки, поём песни... Мы не проводим церковного мероприятия — это просто встреча людей, которые друг друга полюбили. Достаточно полутора недель летом вот этим молодым людям и детям, чтобы они на всю жизнь получили себе в ком-то вот эти отношения.

Фактически, задача общины — это дать опыт христианского сожития людей друг с другом как предвкушение Царства Небесного. Вот, дайте это молодёжи — покажите ей, что вы это умеете! Что вы не только об этом говорить можете. Это — очень трудно. Приходится смиряться самому, конечно, каждому взрослому, кто там работает. Потому, что это всё проверяется ежедневно — вот этими молотками по пальцам, да? Они смотрят, как все... поэтому, очень, очень-очень надо отбирать персонал на эти мероприятия.

«СВЕТЛЫЙ ВЕЧЕР» НА РАДИО «ВЕРА»

К.Мацан:

— Протоиерей Фёдор Бородин, настоятель храма святых бессребреников Космы и Дамиана на Маросейке, сегодня проводит с нами этот светлый вечер.

М.Борисова:

— Батюшка, а не получится ли так, что... вот... стремление, чтобы всегда было вокруг тебя это облако любви и тепла...

Когда человек сталкивается с проблемами жёсткими, и проблемами, которые требуют от него индивидуального решения, не опираясь на помощь общины или... там... друзей даже, иногда нужно принимать решение, которое зависит только от тебя. И у тебя могут быть какие угодно прекрасные воспоминания о детстве, о юности, но ты — вырос, и Господь с тебя спрашивает совершенно по-другому счёту, но ты в этой разнеженной атмосфере, как Обломов, не готов... «суждены нам благие порывы, а свершить ничего не дано». И ты вот на этом духовном диване можешь просидеть всю оставшуюся жизнь, вспоминая, как замечательно было детство в Обломовке. Есть ли такая... ну, как сказать... опасность?

О.Фёдор:

— Я Вас не понимаю, Марина! Я не вижу в этом опасности.

Понимаете, опыт любви делает человека крепче значительно. Потом, это всего лишь Воскресенье, среди других шести дней. Шесть других дней ребёнок в школе, где его мордуют всё время, в большей или меньшей степени.

Задача, всё-таки, отца — подготовить сына к тому, чтобы можно было противостоять какой-то злобе, агрессии в этой жизни.

А задача Церкви — рассказать о Царстве Божием, и попытаться его явить.

Но, надо сказать, что друзья, на которых можно опереться — верующие, приобретённые в Воскресной школе — они помогают.

У нас, например, был такой трагический эпизод. Один наш очень хороший прихожанин — он сейчас переехал и стал прихожанином другого храма. Женился, свадьба проходила у нас в приходе, и это было совершенно замечательно — Венчание, потом свадьба — с танцами, с песнями, запоминающееся невероятно. У них родился ребёнок, а потом родился второй — и умер. Очень тяжело это было — было понятно, что он умрёт.

И вот — отпевание. Вот — кладбище. Стоит молодая совершенно пара, хоронит своего ребёнка. А вокруг стоят родственники, и стоят люди, которые с ними выросли в этом приходе — с ним. Стоят, и часть этого горя берут на себя. Понимаете? Они тоже плачут. Им больно потому, что их другу больно. Понимаете?

То есть, вот эти люди... что они могут? Ну, вот, даже своим просто стоянием рядом молчаливым — как они подойдут, обнимут... понимаете... они укрепляют человека.

Да, жизнь будет бить человека много, мы это знаем, и нам страшно за своих детей. Но если в его окружении есть люди, которые его любого любят... понимаете, вот... со всеми сложностями характера ( потому, что это всё остаётся ведь, да ) — всё-таки, разве это не крепость, с которой он выходит в жизнь? Разве это не дополнительная какая-то сила? Ведь, всё-таки, главная сила — это тоже любовь в жизни... это — умение любить.

Ну, да, у тебя всё разрушилось. Но у тебя остались люди, которые тебя любят.

И ты им нужен не потому, что у тебя хорошая карьера, и ты много зарабатываешь — им неважно, сколько ты зарабатываешь. Потому, что они тебя просто любят. Потому, что ты с детства — рядом с ними.

Вообще, неважно... сегодня — ты им должен помочь, а завтра — они придут к тебе на помощь. Послезавтра, когда, допустим, у тебя будет кризис церковности, и ты не сможешь поговорить со священником в это время, кто-то из них выслушает тебя — там, до четырёх утра будет выслушивать — и поможет тебе выжить просто в какой-то ситуации.

К.Мацан:

— Батюшка, но вот то, что Вы говорите — это чрезвычайно интересно, и тепло, и трогательно, но я думаю, что у такого... слушателя, настроенного скептически, может возникнуть вопрос: а что — это всё недостижимо вне Церкви? Просто дружба, взаимовыручка...

О.Фёдор:

— Достижимо, конечно...

К.Мацан:

— Всё это можно услышать, как желание взрослых, чтобы дети непременно из нашего клуба по интересам не уходили. Вот, из нашего такого какого-то... мира, из нашей субкультуры — вот, не предавали её, а оставались в нашей орбите как-то. Вот, поэтому мы всячески будем стараться подарить им любовь в Воскресной школе и походах, чтобы поближе их к себе оставлять. А, по большому счёту, логика того, что мы хотим, чтобы вот «наши не уходили» — она свойственна и Воскресной школе, и... не знаю... там... обществу любителей...

М.Борисова:

— Клубу авторской песни...

К.Мацан:

— ... да... и так далее. В чём, в этом смысле, принципиальная разница прихода, Церкви от любого другого коллектива?

О.Фёдор:

— Ну, мы, всё-таки, верующие люди. Мы понимаем, что источник любви — Бог. И мы, конечно, хотим, чтобы дети — это наше главное сокровище в жизни — чтобы они Его не потеряли. Это — нормально. А что... почему я должен стесняться этого? Нет. Главное, что у меня есть в жизни — это Христос. Понимаете? Я — плохой христианин, но... я хочу, чтобы дети росли с этим сокровищем!

И проблема-то в том, что... понимаете, я не могу за них сделать этот выбор. Не могу! Они, всё равно, его сделают. Мы знаем огромное количество прекрасных священников, духовников, у которых дети — вразнос. Совсем. Понимаете? Помимо святых.

Но я могу засвидетельствовать о том, что Царство Божие, любовь к Богу, рождающая любовь к людям — настоящую — оно возможно на земле. И, в каком-то смысле, Костя, с Вами не соглашусь — потому, что любовь внутри христианской общины, людей, объединённых присутствием Христа в их жизни — она недостижима в клубе бардовской песни.

Да, преданность... да... есть преданность друг другу и в воровской шайке... понимаете... и в клубе любителей «Спартака», и это... каждому человеку хочется единства. Может быть, что-то имеет право на существование, что-то — нет, это — уже не в рамках этого рассуждения об этом говорить — но, всё-таки, любовь Божия, которая... познаётся любовь к Богу — познаётся, реализуется, рождается — через любовь к ближнему. Это может быть только в общине.

Нигде, кроме как вокруг Чаши, такой бескорыстной любви Христовой родиться в мире не может.

М.Борисова:

— Но ведь Костя говорил о том, что вот это стремление удержать — оно, в какой-то степени, противоречит, может быть, даже той же притче о блудном сыне, с которой Вы и начинали когда-то разговор с неверующей молодёжью об Евангелии. Ведь Отец сына не удерживал.

О.Фёдор:

— Он даже с ним не разговаривал, да? Потому, что бесполезно было.

М.Борисова:

— Он не возражал...

О.Фёдор:

— Он просто его молча отпустил, да. Меня всегда это поражало.

М.Борисова:

-... отпустил, выделил ему деньги, которые не должен был — по всем канонам и законам отдавать — по крайней мере, до своей кончины. Всё... как хочешь! Хочешь — иди...

Может быть, наше стремление всех непременно удержать — оно им во вред?

О.Фёдор:

— Я не думаю, что оно во вред, но оно не сработает. Потому, что сейчас любой человек — взял и ушёл. Понимаете?

Допустим, раньше человек, который ушёл от жены, бросил жену и детей — там, два поколения назад — он становился, автоматически, нерукопожатным для определённого круга людей, в котором он раньше жил. Там... с определённого этапа, чиновник не мог этого сделать — это ставило под сомнение его карьеру. А сейчас — человек, совершивший любое деяние, за несколько кликов в интернете находит таких же, как он — общество, в котором его оправдывают, и даже хвалят и поддерживают.

Поэтому, даже выросший в любви и в согласии, и в окружении прекрасной общины человек, может завтра — уйти. Уйти... вот это... на страну далече, и начать потом — вот, эта фраза, которую я сейчас... очень интересно... слышу постоянно про разных, или от разных детей, уже взрослых людей, которые когда-то выросли в Церкви... они говорят, что пять ( шесть, десять ) лет — перепаханное поле, где ничего, связанного с Церковью родителей нету, а потом они начинают присматриваться, и говорят: «Я заново открываю для себя Церковь. Я заново открываю для себя Бога. Я сам теперь... я понимаю...» — и вот, действительно, они возвращаются. Повторюсь — в другой приход, по-другому совершенно, но... они должны вернуться.

А мы их не удержим, когда они захотят уйти. Даже священник своих сыновей не удержит. Потому, что он скажет: «Папа, я не хочу — и всё». И я очень много знаю таких случаев.

Поэтому, то, что они, если захотят, уйдут — это реальность, в которой мы живём. Да, это грустно, это плохо. И отец из притчи о блудном сыне, наверное, всё-таки... у него сердце болело о сыне, и он молился за него. Раз он смотрел на дорогу-то — он его ждал, всё-таки... вот... раз он его — «издалеча увидя», да? Так же просто... это значит — надо подходить к окошечку всё время. Вот.

Поэтому... ну, надо поставить задачу. Надо дать им время, которое они будут вспоминать с радостью. Надо дать им опыт этого, понимаете? Опыт этого времени, когда они были важны и интересны.

Почему я, например, вот... я, так же, как мой папа, своим детям рассказываю сказки многосерийные — вот уже... там... 20 лет. Это какие-то саги... там... пиратские... там — викинги, и прочие всякие приключения, в которые попадают подростки, возраста тех, кому я рассказываю.

Во-первых, это такой механизм воспитательный, очень интересный, потому, что я провожу их через разные жизненные коллизии...

К.Мацан:

— А Вы их сами сочиняете?

О.Фёдор:

— Ну, да! Я беру какую-то эпоху. Сначала погружаю детей в эпоху, рассказываю им — ну, такое, просвещение... вот. А потом я решил, что я эти сказки буду рассказывать в лагере приходским детям.

То есть, я, допустим... осень, зима, весна — рассказываю 2-3 раза за неделю вечером своим, потихоньку записываю. Потом я менял, что я там не ввёл в сюжет, а что-то заранее надо было — и рассказывал детям в приходе. И, вы знаете, работает тот же самый эффект. То есть, ребёнок понимает, что он батюшке интересен — батюшка с ним и посмеяться может, и пошутить, и просто интересно ему рассказать.

Ну, я туда вкладываю, конечно, там... предательство, покаяние, верность... там... конфликты с родителями обязательно там присутствуют. Но вот эти дети, которым я рассказывал сказки, у меня к ним, как у священника — у меня к ним совершенно другой доступ, которого не было до этого. Понимаете?

Ещё раз — им нужен вот этот опыт того, что — да, они пока маленькие, но они — лично интересны, в них заинтересованы бескорыстно. Вот, они если это чувствуют...

Вот, Вы, Костя... у Вас много людей в жизни, кто в Вас заинтересован бескорыстно?

К.Мацан:

— Я подумаю над этим вопросом... и к нашей следующей встрече подготовлю ответ!

О.Фёдор:

— Мало! Таких людей — мало, понимаете, мало! И мы все это ценим. Это — родители, это — наши любимые, это — наши друзья юности и детства, которые нас любят — любыми, которые нас не предадут никогда. А если эти люди ещё и вокруг Чаши Христовой — это... ну, это... как сказать... предвестник Рая! Понимаете?

К.Мацан:

— Спасибо огромное за эту беседу! Вот, на словах о Рае, наверное, нужно её завершить — более оптимистической ноты, в данном случае, не найти.

Напомню, протоиерей Фёдор Бородин, настоятель храма святых бессребреников Космы и Дамиана на Маросейке, сегодня провёл с нами этот светлый вечер.

В студии была моя коллега — Марина Борисова, и я — Константин Мацан. До свидания!

М.Борисова:

— До свидания!

О.Фёдор:

— До свидания!