У нас в студии был настоятель храма благоверного Димитрия Донского в Северном Бутово, духовник Олимпийской сборной России протоиерей Андрей Алексеев.
Накануне Крещенского сочельника мы говорили о традиции освящения воды, а также о том, как храм может стать центром притяжения даже в современном городе.
Ведущая: Елизавета Горская
Л. Горская
— В эфире Светлого радио программа «Светлый вечер». Здесь с Вами в студии Лиза Горская. И сегодня у нас в гостях протоиерей Андрей Алексеев, настоятель храма Святого Благоверного Великого Князя Димитрия Донского в Северном Бутово, кандидат богословия, кандидат исторических наук и духовник Олимпийской сборной России. Здравствуйте, отец Андрей.
Протоиерей А. Алексеев
— Здравствуйте, Лиза. Дорогие друзья, всех Вас сердечно приветствую.
Л. Горская
— Мы с Вами встречались чуть меньше года назад, но я знаю, у Вас в храме и в Вашей приходской жизни много новостей — стройка, гимназия...
Протоиерей А. Алексеев
— Да.
Л. Горская
— Расскажите. (Смеется.)
Протоиерей А. Алексеев
— Ну, Вы знаете, на самом деле, состояние стройки — это такое интересное положение. Потому что, входя в него, ты понимаешь, что пока ты в него не вошел, ты со стороны не можешь вместить, что это такое. Что-то строится. Как там люди ходят, перемещаются, рабочие вокруг, дети... Но на самом деле, Лиза, стройка — самое главное еще впереди. У нас с Вами канун Крещения, а мы ждем — где-то вот в апреле-марте, — когда начнется большая стройка уже собора Святого Князя Димитрия Донского. А сейчас у нас работа по, действительно, возведению гимназии. И то, что есть у нас на подворье, это ведь и своя школа искусств, и это школа-лицей, и воскресная школа, и спортивный комплекс. Вот сейчас у нас более 900 человек в нашем центре. И, знаете, это такой муравейник. Интересно — столько детей... Ведь у этих 900 детей есть родители, естественно, приходящие. Это те, кто зафиксированы в кружках и секциях. Вот такое направление деятельности, где разные есть желания и интересы. Но самое главное, что центром является храм, а то, что касается остального, — да, удержание в этом пространстве юного человека, где идет постепенное формирование его вот такого сознания. Ну, а гимназия — да, это отдельная тема. У нас это по системе русской классической школы — отдельно мальчики, отдельно — девочки. И да, конечно, это такая большая страница, значимая страница. Но у нас такой строгий очень отбор туда, в эту гимназию.
Л. Горская
— Какого рода отбор?
Протоиерей А. Алексеев
— А я скажу. Если, допустим, спортивный комплекс — здесь широкое поле миссионерской работы, приходят люди очень разные, тут правила свои есть, конечно... И тренеры работают, и молитва эта есть. Естественно, это самое главное, но не с начала работы с человеком, приходящим в храм, может быть, вообще первый раз или думающим даже на эту тему. А вот дошкольный лицей, а особенно гимназия — это место, куда, приходя, родители уже должны понимать для себя, что в семье должна быть соответствующая атмосфера и обстановка. Это уже воцерковленные люди, которые живут церковной жизнью, которые вошли уже в этот процесс или в пути, но уже основательно для себя решили, что они идут. Это и участие в таинствах. И это обязательно участие в церковной жизни. Это участие и служение. Люди должны проявить себя в течение времени, когда они соискатели места для своих детей, если они не прихожане. Они могут быть не прихожанами нашего храма, но в течение времени, когда они узнали, пришли, и собеседование было первое с ними, они должны показать, что они хотят быть здесь. Потому что много создано всего. Ты приходишь в пространство, где прекрасное, красивое место, поле, где спорткомплекс, концертный зал свой, где кабинеты, где поездки, где форма удивительная и красивая. Ну, поймите, это тоже важно. Но где есть возможность и готовность человека участвовать в этом. Без этого невозможно. То есть нужно войти с желанием потрудиться и быть помощником.
Л. Горская
— А для учителей такие же критерии?
Протоиерей А. Алексеев
— Да.
Л. Горская
— То есть это воцерковленные люди?
Протоиерей А. Алексеев
— Безусловно. Более того, люди, которые входят в то, что... Если на светском языке мы говорим «команда»... Если, опять же, можно взять и в светской среде это слово, ну, а в нашей церковной — мы о приходе говорим, «семья», — вот войти в это пространство приходской семьи, где ты — участник происходящего, более того, не просто на словах. Потому что важно поискать то малое свое регулярное, во что ты тоже входишь и служишь. Это вот такая терапия духовная. Здесь очень интересно: вхождение в тот процесс, который предполагает твое участие, но и пользование всем тем, что создано. Это вот такой, знаете, небольшой город, в котором столько всего есть. Мы очень богаты. У нас очень много всего, и если что-то происходит, мы включаемся в жизнь того, у кого что-то происходит, и помогаем ему. Это очень интересно. И вот предлагается войти вот в такую сферу отношений.
Л. Горская
— Общинную?
Протоиерей А. Алексеев
— Да.
Л. Горская
— А сколько примерно людей, человек включено в эту сферу? То есть если у Вас 900 детей ходят в спортивный Ваш...
Протоиерей А. Алексеев
— Нет, это вообще в наш центр. Духовно в просветительский центр «Восход».
Л. Горская
— А, 900 детей.
Протоиерей А. Алексеев
— Да.
Л. Горская
— А сколько всего членов общины, которые более-менее регулярно посещают храм и участвуют в общинной жизни?
Протоиерей А. Алексеев
— Ну, Вы знаете, если мы рассуждаем в целом, в среднем, — порядка 2 с половиной тысяч людей, которые в этой сфере. Естественно, есть актив, естественно, есть и которые в той или иной степени, в большей или в меньшей. Но если вот брать как бы вот такую некую черту сегодня, примерно вот так.
Л. Горская
— Это все жители района?
Протоиерей А. Алексеев
— Не только.
Л. Горская
— Ездят?
Протоиерей А. Алексеев
— Да, конечно. Потому что ведь, заметьте, у нас пока сейчас храм по себе... Ну, его назвать трудно «временным» — так называемый временный храм. Он очень красивый, и внутри мы постарались, чтобы это было пространство для того, чтобы, войдя туда, человек ощутил себя в домашнем вот таком месте — по существу, на сегодняшний день, в домовом храме, вот так. Но он вмещает до 400 человек. У нас в выходные и праздничные по две литургии. Но ведь не всегда учитываешь, что люди не все живут в этих районах, они могут приехать на каждую службу. Они приезжают периодически. Так же, как, допустим, дети-гимназисты — они раз в месяц непременно должны исповедоваться у духовника гимназии и раз в месяц должны прийти и пообщаться родители с директором гимназии обязательно о своих нуждах и вопросах. Это тоже одно из условий. Это касательной гимназии. Так вот она строится. Гимназия в процессе — у нас детки занимаются пока на территории воскресной школы, а с 1 сентября уже войдут в новые классы, и это полное образование будет, с 1-го по 11-й класс. По два класса в параллели до 11-го класса. Соответственно, до 9-го. А потом 10-й и 11-й — это уже по одному классу. То есть так мы планируем, в две смены.
Л. Горская
— Очень интересно. Мы вновь и вновь говорим в этой студии о том, что храм сейчас, как правило, является не просто центром — заменителем в хорошем смысле этого слова — общественной жизни, какой она должна быть... Потому что вот часто бывает, что люди только придя в храм узнают о нуждах своих соседей, о которых, казалось бы, раньше можно было узнать и просто так. Сейчас изоляция увеличивается.
Протоиерей А. Алексеев
— Лиза, Вы правы. Вы правы. Вот этот момент — это настолько актуально сегодня... Более того, так же, как возможность человека увидеть в работе, в служении, в готовности что-то делать.
Л. Горская
— Вот я пытаюсь представить: эти, минимум, 2 тысячи человек — они все знают друг друга, они все знакомы, хотя бы в лицо друг друга узнают, здороваются? У них есть телефоны друг друга? Или как? Как они общаются?
Протоиерей А. Алексеев
— Вы знаете, процесс идет естественный. Естественный, потому что есть те кружки, те секции, где люди чаще пересекаются, есть те мероприятия, в которых участвуют так или иначе воцерковленные люди, есть те, которые в пути, есть широкая дверь спортивного комплекса, куда приходит очень много людей и где они находятся. И, более того, я на сайте нашем http://dmdonskoy.ru повторяю неоднократно одну из своих статей в отношении детского воспитания, образования и участия в богослужении. И вот там такие условные пять ступеней участия ребенка в богослужении. Не стояние младенца или юного отрока на всей службе, что сложно, а предложение к родителям задуматься, посмотреть, посоветоваться друг с другом, с духовником и найти тот оптимальный для себя вариант начала вхождения юного человека в церковную жизнь, где, может быть, с 10-15 минут, а потом еще... Вот там время службы представлено, и вот нужно выбрать для себя, что по силам. Допустим, идет всенощное бдение, и в школе искусств и в спортивном комплексе идут занятия до определенного времени. А потом к полиелею, к началу утрени все приходят сюда, они присутствуют на чтении Евангелия, на проповеди после Евангелия всегда, потом помазание, и расходятся дальше — заниматься дальше. В тех местах, где они несут определенное свое детское вот такое вот служение, где они занимаются чем-то. И, более того, поскольку много разного, можно для себя что-то выбрать. Но в то же время идет работа с этими людьми. Не все, конечно, из них друг с другом совсем вот так вот знакомы. Конечно, это естественный процесс. Я вообще за естественный подход. Начинается процесс — а дальше Господь его ведет. Потому что самое главное — да, центр жизни это евхаристия, но ведь к этому важно подвести человека. И к участию в таинстве встречи с Богом — самое главное.
Л. Горская
— Я хотела уточнить: а утром, на литургии вот эти дети?.. Вот Вы говорили о том, что нужно постепенно помогать ребенку войти в церковную жизнь...
Протоиерей А. Алексеев
— Да, да.
Л. Горская
— Я так понимаю, чтобы не было перебора, перегиба и не было отторжения.
Протоиерей А. Алексеев
— Да.
Л. Горская
— И во время всенощной они приходят на полиелей, дети?
Протоиерей А. Алексеев
— Да.
Л. Горская
— А во время литургии? Они на всей литургии присутствуют, или тоже есть какие-то варианты для детей?
Протоиерей А. Алексеев
— Варианты. Решают родители и духовник. И определяются время и мера присутствия их за богослужением. У нас во время проповеди детей нет, которые маленькие, когда священник говорит. У нас трансляция идет везде — можно слышать и в церковной лавке, где есть специальный столик для детей, и в воскресной школе, и в спортивном комплексе — места, где можно слышать, и в местах, которые имеют отношение к жизни храма (та же трапезная, где работают люди). Там своя череда — приезжают, приходят родители. Каждый день с утра до позднего вечера трудятся люди, по желанию имеющие готовность помогать. Вот одна из важных концепций развития жизни приходского вот этого нашего ежедневного служения — это участие в какой-то деятельности. Найти для себя то, что по силам, по сердцу, и вносить свой вклад готовностью послужить, посмотреть, в чем, как... Вот это очень важно — организовать процесс участия людей и их готовность понимать, что они не только потребители — они соучастники того, что имеет отношение к развитию, к содержанию всего этого и к тем естественным вкладам, которые совершаются тоже поступательно.
Л. Горская
— А эта деятельность может быть самого разного рода — от помочь подсвечники почистить до?..
Протоиерей А. Алексеев
— У нас нет уборщиц, у нас в храме убираются прихожане. У нас есть приходящие школу люди по найму убирать, но это только малая часть. И там убирают и родители, и дети. И это очень важно. Разная, Лиза, деятельность, действительно. И которая связана с трудом Марфы, но и с трудом Марии. Потому что ведь есть актив прихода, есть то, что имеет отношение к структуре, к системе управления этими процессами. Потому что заметьте — ведь сколько педагогов, сколько тренеров, сколько тех, кто помогает реализации разных проектов! Есть различные планы, которые прописываются заранее. И у нас много людей, сотрудников, Которые помогают реализации не только того, что совершается на подворье в этих сферах, но еще и есть миссия в большой мир — есть фестивали, есть выезды, есть... Допустим, вот мы снимали часть имения, где арендовали и гостиничный комплекс, и различные залы, куда вывозили молодежь. И там профессионалы, люди, имеющие отношение к нашему приходу, а также их помощники, организовывали различные квесты, различные игры, сценарии. Программа была по объединению молодежи и работе с теми, кто учится командному взаимодействию, приучая себя и тех, которые направлены в эту сторону, в плане развития вот таких моментов общения молодежи друг с другом. Это целая программа. По которым тоже, с использованием, естественно, того, что для нас близко, совершается момент служения и введения молодых людей в эту сферу готовности жить не только для себя.
Л. Горская
— Командное взаимодействие — это то, чему обычно учат в походах, в армии, извините, или просто учат жизни очень уже нелицеприятно впоследствии?
Протоиерей А. Алексеев
— Вы знаете, дело в том, что отчасти, может быть, да. Но здесь ведь существуют различные правила, по которым совершается вот это вхождение в то, что мы называем системой взаимодействия в команде. Есть различные уже разработки, связанные с этим. Это собирает коллектив, консолидирует, дает возможность объединять его. И это тоже определенные схемы.
Л. Горская
— Я напоминаю нашим радиослушателям, что в эфире радио «Вера» программа «Светлый вечер», и у нас в гостях протоиерей Андрей Алексеев, настоятель храма Святого Благоверного Великого Князя Димитрия Донского в Бутово, кандидат богословия, кандидат исторических наук и духовник Олимпийской сборной России. Мы, отец Андрей, с Вами мало поговорили про спорт, а это же очень интересно, и, мне кажется, это очень редко — чтобы при храме был такой обширный спортивный досуг, именно в миссионерской проекции, для такого большого количества детей. Расскажите, почему, во-первых, для Вас это важно. Я думаю, интересно будет слушателям услышать, как вообще сочетаются спорт и церковная жизнь.
Протоиерей А. Алексеев
— Вы знаете, все это задумки, которые в течение ряда лет мы вынашивали с моими помощниками. Когда пришли в чистое поле шесть с половиной лет назад, мы были с патриаршим благословением, с Божьей милостью, в первую очередь, конечно, и, казалось бы, без копейки денег. На самом деле, только казалось бы. Потому что все то, что связано с этой сферой, с этой областью, приходит в процессе в движение. Я студентам в семинарии (а я преподаю апологетику, основное богословие в Перервинской Духовной семинарии), я, будучи священником, ученикам своим на курсе всегда на их вопросы, связанные с приходской жизнью, говорил: «Братья, мы должны иметь трудности. Мы Богу обязаны доказать, что мы этого хотим. Потому что если не будет нашего горения и готовности идти и трудиться, ничего этого не будет». Ведь сейчас построено многое на подворье, заметьте, без копейки бюджетных средств. Потому что вот эти состоявшиеся в жизни люди, которые сюда ведут своих детей, многие специально покупают квартиры поближе сюда, чтобы сюда приводить детей. Более того, я скажу, что риэлторы поднимают цены на квартиры в этом месте, поскольку здесь есть такой городок жизни, где многое есть. И я понимаю, почему они это делают.
Л. Горская
— Ну конечно, потому что это такой досуг обширный и полезный для детей, для подростков, для взрослых. Это поискать надо в нашем городе.
Протоиерей А. Алексеев
— Да. Мы специально эти вот наши планы вот так просматривали, размышляли. Но в моей жизни, в моем детстве, в отрочестве, в юности вот этого всего было очень много. И того, что было связано с творчеством и со спортом. Ведь если мы о спорте заговорили, еще одно послушание мое с недавнего времени — я являюсь зампредседателя Комиссии, Патриаршей комиссии по вопросам физкультуры и спорта. Это новое подразделение церковное, которое сейчас только разворачивает свою деятельность, потому что это, по существу, то, что должно создать и структуру в разных епархиях, в том числе. Это вот делюсь планами, поскольку будут различные и комиссии, и отделы. Они где-то существуют, а где-то еще нет. Но ведь спорт в добрых руках может и должен, и приносит большую пользу. И как духовник Олимпийской сборной страны скажу, что вот эти мероприятия... Мы неоднократно об этом говорим и в эфире тех телеканалов, куда меня приглашают как духовника пообщаться, рассуждаем о том, насколько важно и значимо духовно поддерживать человека, направляя его в том поступательном развитии личности его, которое включает в себя и духовное, и душевное, и телесное. Поэтому важно это поставить и направить в нужное русло. Чтобы подрастал человек постепенно, поступательно в формировании в себе верных пониманий, в том числе и в этой области. Ведь и отношение к победе и поражению, ведь общение с людьми не только на спортивной площадке, но и за пределами, выказывает в человеке ту культуру, которая формирует его мировоззрение. И когда она имеет отношение к тому, что мы называем христианством, это накладывает отпечаток на всю деятельность человека. Вы знаете, вот если разделить здесь по приоритетам, есть спорт высших достижений, и священники, идущие в разные команды, присутствующие на разных мероприятиях, поддерживающие в человеке готовность идти ко Христу, это миссия. А есть приходской спорт, где мы тоже удерживаем молодых людей в том направлении, которое им интересно, организовывая их досуг в то же время, в том пространстве, где звучит молитва, где идут разговоры о главных ценностях в жизни, где мы рассуждаем о почтении к родителям, о любви к Родине, об уважении к старшим, о правильном отношении к мальчикам и девочкам. Ведь кто-то должен это делать, ведь кто-то об этом должен говорить. Поэтому здесь, Вы знаете, все это естественно — все, что совершается. И можно для себя выбирать, что тебе более близко.
Л. Горская
— И получается, что спорт является лишь формой досуга, которая позволяет привлечь молодежь и дальше с ней работать? Или спорт сам по себе чему-то правильному учит? Там, не знаю — выносливости, превозмоганию себя?
Протоиерей А. Алексеев
— А вот Вы обратили внимание на очень важную деталь. Я скажу, что это дисциплина, это и организация себя, то есть самоорганизация, и со стороны тех людей, кто помогает тебе войти в эту область, помощь в процессе формирования взгляда на какие-то вещи, имеющие отношение к правильному пониманию процесса вот этого — выстраивания себя подо что-то. То есть это распорядок дня, это определенное воздержание, это уже определенный пост. Я ведь скажу: когда общаешься со спортсменами, которые уже что-то выиграли, достигли каких-то высот, это вот лучшие, это элита отечественного спорта, это национальное достояние, ты видишь перед собою организованных людей, которым порой вот после этого малого пройденного ими в области спорта бывает достаточно небольшого движения в сторону понимания аскезы.
Л. Горская
— У нас здесь была Маша Шурочкина в этой студии, многократная олимпийская чемпионка по синхронному плаванию. Она, юна девочка, поразила меня какой-то глубиной, ну вот действительно, ну, я не побоюсь — аскезы. Она, в принципе, всю жизнь, да?..
Протоиерей А. Алексеев
— Как Вы, Лиза, на это слово отреагировали! Правильно! А что такое «аскео»? Это же глагол «упражняться».
Л. Горская
— Да!
Протоиерей А. Алексеев
— Это вот упражнение созидания в себе того, что тебя постепенно выстраивает, к чему-то направляет, на что-то настраивает. И вот важно, чтобы это слово звучало, чтобы была совокупность и внешнего, и внутреннего. Вот эти задачи.
Л. Горская
— И меня еще знаете что поразило? Смирение, с которым она относится к этой вот стезе, которую она выбрала, от многого отказывается и мечтает, что когда-нибудь она займется живописью.
Протоиерей А. Алексеев
— (Смеется.)
Л. Горская
— Она меня очень впечатлила. Уже много лет — ну, несколько лет — прошло... После Олимпиады в Рио она у нас была. Сколько лет прошло? Три?
Протоиерей А. Алексеев
— Нет, меньше.
Л. Горская
— Меньше?
Протоиерей А. Алексеев
— Это было...
Л. Горская
— Позапрошлым летом?
Протоиерей А. Алексеев
— Позапрошлым летом, да.
Л. Горская
— Да. Ну вот очень она меня впечатлила, конечно. И вот мудростью какой-то такой...
Протоиерей А. Алексеев
— А знаете, вот общаюсь со спортсменами и поражаюсь, причем, насколько среди них нахожу понимание того, что не всегда пронимают даже воцерковленные, казалось бы, дети или молодые люди. А вот какая большая просматривается работа тренеров! Как вот они к этому имеют верное внутреннее направление, понимание значимости — не только сюда, в спорт ввести — организовать человека как личность. И вот здесь цена духовного слова — она очень высока, в том числе и для тренеров. Мы общаемся и дружим с некоторыми из них, поддерживая постоянные, регулярные отношения, и в переписке состою со многими спортсменами, и получаю от них какие-то вопросы, и созваниваемся, обсуждая какие-то важные темы. И, что здесь очень значимо, они нуждаются в этом слове. Причем, вот не буду поименно, потому что это вот такая область — не хочется называть имена. Ведь, по существу, есть то понятие тайны исповеди, которое даже и в такой степени очень важно, корректно соблюсти. Но звонят и пишут, и присылают фотографии, и просят помолиться во время соревнований. А сколько приезжают перед соревнованиями и сборных, и отдельных спортсменов! И, допустим, забегают с женихом: «Батюшка, Вы знаете, хочу Вас познакомить». — «А что? А чем он занимается? А что вот у него», — вот какие-то вот такие моменты искренние.
Л. Горская
— А если батюшке не понравится?
Протоиерей А. Алексеев
— Вы знаете, тут, скорее, другое. Тут, скорее, войти в диалог для того, чтобы чем-то дорогим поделиться. Это люди, которые, даже юные сегодня, большие труженики. Это правда внушает и вызывает, и ты ощущаешь вот такое уважение большое к этим людям.
Л. Горская
— Ну если у нас 14-летняя девочка выиграла Чемпионат России по фигурному катанию, 14-летняя?
Протоиерей А. Алексеев
— Это огромный труд, тяжелейший труд. Это человек, который уже во многом себе отказал, а раз так, значит, это определенная сила воли. Да, есть то, что нуждается в верном направлении. Но это ведь уже большая труженица.
Л. Горская
— Невозможно представить, на самом деле, какая.
Протоиерей А. Алексеев
— Да.
Л. Горская
— И с таким задором на вопрос: «Почему вот Вы так хорошо катаетесь?» — «Ну, наверное, потому что мы на ежедневных тренировках делаем больше, чем надо делать во время выступлений».
Протоиерей А. Алексеев
— Да.
Л. Горская
— И ты понимаешь, у тебя в голове просто... ты это представить не можешь.
Протоиерей А. Алексеев
— А знаете, сколько синхронистики проводят каждый день?..
Л. Горская
— Да Маша рассказывала.
Протоиерей А. Алексеев
— Десять часов в бассейне и два в зале, каждый день. И у них бывает один выходной. Это труженики, огромные труженики. И вот после этого труда, ведь когда уже человек вот так заточен, слово духовное, доброе, направленное к тому внутреннему человеку, который уже откликается на него, порой звучит так громко, что бывает нужно совсем немного сказать, чтобы человек откликнулся и пошел ко Христу.
Л. Горская
— «Светлый вечер» в эфире радио «Вера». У нас в гостях протоиерей Андрей Алексеев, настоятель храма Святого Благоверного Великого Князя Димитрия Донского в Северном Бутово, кандидат исторических наук, кандидат богословия и духовник Олимпийской сборной России. Оставайтесь с нами, мы вернемся через минуту.
В эфире радио «Вера» программа «Светлый вечер», здесь с Вами Лиза Горская и протоиерей Андрей Алексеев, настоятель храма Святого Благоверного Великого Князя Димитрия Донского в Северном Бутово, кандидат богословия, кандидат исторических наук, духовник Олимпийской сборной. Я хочу, если можно, вернуться вот к этой человеческой (язык не поворачивается сказать «общественной») — человеческой, простой человеческой жизни в Вашем храме, вокруг него. Вот завтра Крещенский Сочельник. У меня одни из самых ярких воспоминаний детства — когда перед Крещением, в Сочельник все силы прихожан бросались на воду. (Смеется.) Потому что в храм идет поток людей...
Протоиерей А. Алексеев
— Да.
Л. Горская
— Воду надо разливать.
Протоиерей А. Алексеев
— Да.
Л. Горская
— Я не знаю... Сейчас, я смотрю, много где краны, это все автоматизировано, самообслуживание. Мы ее разливали ковшами из баков, по локоть мокрые, по колено мокрые, все в этих брызгах, замёрзшие, абсолютно счастливые, сменяя друг друга по очереди раз в два часа, забегая попить чая и обратно, и, плюс, по храму бегали, свечи тушили, чтобы... Ну, много свечей тоже ставилось. Их постоянно, постоянно — вот круг заканчиваешь, уже заново надо их тушить. Как у Вас это организовано? Это что-то такое яркое, даже вот в плане помощи при храме, мне кажется?
Протоиерей А. Алексеев
— Вы знаете, это череда, причем, довольно многолюдная. Это не только раздача воды. Ну, здесь аккуратно все очень — стоят лавочки, приспособления специальные, стоят краны в этих баках. Но кроме этого есть та обстановка, которой мы очень дорожим. И есть мужчины и женщины, которые отвечают за то, чтобы открыть двери и закрыть, за то, чтобы протереть пол, за то, чтобы прийти и за подсвечниками понаблюдать. Есть те, которые готовы общаться с приходящими людьми, — и священник, и прихожане, которые имеют навык и умение, и образование, для того, чтобы вести диалог с теми, кто нуждается в этом слове. И вот, знаете, это такая атмосфера очень семейная и очень мирная, очень доброжелательная, входя в которую ты ощущаешь, что попал в то место, где все делают такие же, как ты, люди. Здесь не кусают, здесь не делают замечаний в такой форме недопустимой, что «это плохо».
Л. Горская
— Как Вам удалось достичь этого?
Протоиерей А. Алексеев
— Вы знаете, изначально мы решили для себя, что мы все будем делать сами. И вот этот момент очень важный. Мы сами убираем, мы сами чистим снег, мы сами готовим. Причем, с утра до позднего вечера есть череда людей, приходящих сюда. Есть не только профессиональные повара — есть просто папы и мамы, я подчеркиваю — папы и мамы, и дети, приходящие, несущие череду и ощущающие себя в радости этого общения, диалога. Они не просто возятся на кухне, чистят картошку или варят компот — они в служении находятся, они понимают, что они делают. И мы об этом с ними ведем диалог, разговор — что это тоже часть служения, так же, как помогать вот в этом, в этом, в этом. А еще вот это огромное богатство. Ведь здесь немало молодых семей, состоявшихся в этой жизни людей, которые осознанно приезжают сюда. И, создавая различные направления деятельности, мы привлекаем людей с их талантами. И на наших регулярных, еженедельных оргкомитетах по тому или иному вопросу мы обсуждаем те темы, которые связаны с организацией процесса не только жизни подворья, но и миссии в большой мир. Выезды куда-то — в детский приют, в тюрьму, с концертом. Фестиваль на сцене Московского государственного Академического Детского музыкального театра. Я, кстати, приглашаю прийти посмотреть — это будет у нас 4 марта. Это понедельник масленичной недели. Московский государственный Академический музыкальный театр имени Натальи Сац — это проспект Вернадского, дом 5. Мы приглашаем всех. Это будет большой фестиваль-встреча, Рождественско-Сретенский. Там будут звучать потрясающие песнопения. Это будут лучшие детские музыкальные коллективы Москвы. Причем, я подчеркиваю — это лучшие детские хоры. Это первое отделение. А второе отделение — это будет «Снежная королева», сказка. Вы знаете, я под впечатлением от этой сказки. Она создавалась силами студентов — выпускников духовных школ, а также прихожан храмов. В частности, и нашего храма. Ну, актив нашего храма — это выпускники духовных школ, это юные активные такие замечательные прихожане, и не только юные, есть и постарше. Но есть — из других приезжают храмов. Это большая музыкальная постановка — знаете, такое вот, с оркестром, с песнопениями, с какими-то такими замечательными вставками, имеющими отношение к современному искусству. Мы используем и какие-то наработки, технологии. Это будет очень интересно. Вход свободный для всех. И всегда у нас полный зал. Начало в 16 часов. Но быть пораньше, чтобы прийти — будет жизнь в фойе, будут мастер-классы, будут различные выставки, работы, будет ярмарка. Это будет очень интересно. Поэтому 4 марта, понедельник Масленичной недели.
Л. Горская
— Где, еще раз?
Протоиерей А. Алексеев
— Это Московский — сокращу — Детский музыкальный театр имени Натальи Ильиничны Сац, проспект Вернадского, дом 5, метро «Университет». Вход свободный. Ждем — это будет правда интересно, стоит того. У нас... Мы показывали у себя «Снежную королеву», у нас наш концертный зал профессиональный на 250 мест — по 400 человек набивалось... Невозможно! 350 — это уже все... Ну вот убирали стулья, ставили лавки, ставили еще к сцене, дети, практически, лежали на сцене. Но это было очень интересно. Мы специально его хотим показать в театре, потому что, Вы знаете, вот смотрел, но настолько это все вот вдохновляет. И вот это — самое главное богатство: это живые люди, готовые трудиться, отдавая себя, вкладывая сюда и силы, и средства. У нас вопрос «чем помочь?» звучит регулярно. У нас прихожане участвуют во всех сферах нашей деятельности, и без них это было бы невозможным. Они это содержат, они в этом участвуют, они этим живут. И я вот себя ощущаю, вот знаете, счастливым человеком, потому что ты чувствуешь, и видишь, и общаешься с людьми, которые... знаете, как вот на фонарь летят мотыльки...
Л. Горская
— Мошкара?
Протоиерей А. Алексеев
— Нет, не мошкара, а бабочки. Они летят вот к этому фонарю для того, чтобы — нет, не сгореть, а продолжать постепенно, в этом состоянии горения находясь, радовать и размахом своих крыльев, и готовностью идти по порой сложному пути не один день, а регулярно идти, Лиза. Вот это сложнее всего. То есть ты входишь в пространство, где твой взмах крыльев — это не единичный случай. Ты приходишь сюда, чтобы здесь каждый день, каждую неделю как-то участвовать.
Л. Горская
— Ну, это вот как в спорте, опять же.
Протоиерей А. Алексеев
— Правда. Ну, ты ищешь... Может быть, ты участвуешь на расстоянии, ты не всегда можешь прийти — у тебя может быть большая семья, работа, забота, но ты все равно участвуешь каждый день в этом, и ты знаешь, что у тебя в твоем каком-то таком вот напоминании ежедневном есть то, что связано с этой жизнью. И ты готов включиться. Есть рассылки, есть группы, есть чаты, и люди собираются и общаются, и объединяются. Это все инструмент для объединения.
Л. Горская
— Вот я смотрю, что у Вас и на сайте очень много всяких приглашений: «Призываем мужчин помочь в этом...», «Приглашаем в приходскую паломническую поездку». То есть сайт тоже живой! У меня тут, честно говоря, глаза разбежались.
Протоиерей А. Алексеев
— http://dmdonskoy.ru, да.
Л. Горская
— Меня тут потрясло... Ну, это моя любимая тема...
Протоиерей А. Алексеев
— Да.
Л. Горская
— Кружок «Маленький художник в мире природы». Здесь прекрасно все — и живопись, и природа. У меня впечатление, что сейчас настолько в отрыве от природы растут дети, особенно городские, бедные и несчастные, что они зачастую не представляют себе самых элементарных вещей, не говоря уже о том, чтобы чувствовать какое-то единение с природой.
Протоиерей А. Алексеев
— А как Вам мастер-класс по молекулярной кулинарии?
Л. Горская
— Ну, мне вот лично не близко! (Смеется.) Но очень интересно!
Протоиерей А. Алексеев
— Это правда интересно. Вообще, у нас разные мастер-классы, и есть много направлений и знакомых, есть много того, что существует на приходах, и, может быть, что-то необычное, потому что, я еще раз повторюсь, очень много талантливых людей — они ведь есть в каждом приходе. Нужно узнать, кто эти люди. Нужно начать разговор, нужно с чего-то начать вот это взаимодействие. И я знаю замечательных священников, не только московских, у кого я учился и учусь вот этому взаимодействию в мире собирания людей. Мы ничего нового не придумали — мы просто взяли то лучшее, что существует, и постарались реализовать, и выстраиваем это, придя в чистое поле.
Л. Горская
— А вот Вы скажите, Вы сами лично во все вникаете, знаете, что у Вас происходит, все эти процессы, кто в них участвует? Или...
Протоиерей А. Алексеев
— Обязательно. Каждый... У нас есть подразделения, которые имеют своих руководителей, поставленных мною на это направление деятельности. И каждую неделю они отчитываются мне, что сделано, и получают задания о том, что нужно сделать. И ты вникаешь и входишь, и общаешься, помимо этого, включаясь в те направления, которые требуют сейчас большего внимания. Часто это бывает новое направление либо какое-то мероприятие, которое имеет отношение к деятельности... Вот, допустим, если брать в преддверии минувшего Рождества, я вот помню, ехал в семинарию, по пути... Я в метро езжу, знаете — быстрее. И наверняка успеешь, к лекции не опоздаешь. По пути туда я писал стихи — поздравления с Новым годом, а обратно писал стихи для Деда Мороза. Да. Потому что — ну как? Нужно же, чтобы каждый год был разный сценарий. А, опять же, это же дети, нужно же учесть, что не просто пришел Дед Мороз и какие-то общие слова, а он же должен назидательно что-то сказать. Каждый сценарий ты просматриваешь, и есть те, кто помогает тебе в этом, и составлять, и подбирается музыкальный ряд. Так же, как, допустим, звучат различные музыкальные композиции на спортивных мероприятиях. Допустим, у нас есть и выезды на соревнования, и вот в этом участвуют люди. Как они одеты — это отдельная тема, одежда людей, которые находятся на территории. Ничего особенного, Вы знаете. У нас, еще раз скажу, подчеркну, есть широкие врата, а есть вот более строгие правила — в гимназии. Там вообще отдельная тема — это и форма... Нет мелочей. Есть сапожки для девочек, которые сделал модельер, очень красивые пальто приталенные, шляпки, удлиненные перчатки. Вы знаете, это красиво. И это и стимулирует — ничего лишнего, но это красиво. И когда вот такая стайка девочек, одетых, да, в специальные ранцы, на заказ сделанные в тон, в цвет, для хореографии одна одежда, для спортивной какой-то подготовки и занятий — другая, все это имеет свою символику, все это продумано. Сейчас вот заказаны были фуражки для мальчиков, отдельная тема — кокарды. А когда они закончат начальную школу, это будут кожаные ремни.
Л. Горская
— Ничего себе! Мне кажется, это должно влиять не только на детей, но и на родителей и вообще на всех, кто это видит, потому что это красиво и изысканно.
Протоиерей А. Алексеев
— Это правда. Это правда. Это влияет и дисциплинирует. Это тоже инструмент, который должен быть на своем месте. Он не главный, но он очень важный. И я собираю отзывы родителей, преподавателей — как они ощущают и видят влияние одежды на человека, а плюс ко всему, еще организация этого процесса в сфере того, что имеет отношение к внутреннему человеку, к его готовности что-то слышать. И через это, в том числе... Мы выезжали в музей, ездили наши гимназисты — они просто шли по улице. На них все смотрели. Вот на эту одежду. Шинели у мальчиков... Одежда, подобранная вплоть до мелочей — и верхняя, и под этим пальто есть определенные элементы этой одежды, которые открываются при входе в помещение. И это впечатляет и тех, с кем они общаются в музее. А потом, само поведение этих детей... Знаете, что сказали музейные работники? «Вы сегодня пришли — нам просто дали отдохнуть. У нас были другие дети — мы так устали за весь день, а с Вашими мы просто отдохнули. Как хорошо, что есть такие дети, с кем можно вот так провести время! Мы провели экскурсию, мы задавали вопросы, пили чай, и нам было так интересно общаться! Вы к нам еще придете?».
Л. Горская
— (Смеется.)
Протоиерей А. Алексеев
— А когда ехали в метро обратно, мне позвонила потом учительница, и говорит, что «я не могу не сказать: женщина сидела и смотрела на вагоны находящихся в этой форме мальчиков и девочек и проехала свою станцию».
Л. Горская
— (Смеется.)
Протоиерей А. Алексеев
— Это интересно. Они общались, они играли и в вагоне во что-то. Но в то, что поставлено. И это впечатляет, это необычно, это неожиданно, потому что сегодня в это уже не играют многие вообще. А важно и игры поставить. Я вот скажу: в моем детстве было столько игр, такое количество! И есть специальные люди, которые приходят, они профессионалы, которые занимаются именно этой стороной жизни ребенка. Игры, во что играют они. И настольные, и на улице, и какие-то мероприятия, связанные со спортивной подготовкой, — это все тоже ставится, это тоже направлено. И в этом направлении должен быть контроль и координация всего этого. Есть те, кому ты доверяешь... Вот ты просматриваешь сам, и смотришь, и видишь, и вникаешь, вплоть до мелочей.
Л. Горская
— Но нет такого, что все в жизни детей заорганизовано, это сплошной контроль и нет пространства для свободы, для развития ребенка? Я, возможно, озвучиваю сейчас опасения каких-то наших слушателей.
Протоиерей А. Алексеев
— Лиза, это не так. Есть широкие горизонты и масштабы, но есть правила. И они очень важны. Да, они существуют, эти правила, без них невозможно — дисциплина и порядок. Безусловно, да. В то же время, есть то, что дает возможности очень большие в плане реализации себя и организации в каком-то процессе.
Л. Горская
— Напоминаю, что в эфире радио «Вера» программа «Светлый вечер». Здесь у нас в студии протоиерей Андрей Алексеев, настоятель храма Святого Благоверного Великого Князя Димитрия Донского в Северном Бутово, кандидат богословия, кандидат исторических наук и духовник Олимпийской сборной России. Отец Андрей, Вы сказали такую вещь — я ее пометила в процессе нашего разговора, чтобы к ней вернуться. Вот я сейчас к ней вернусь — во-первых, чтобы Вы не подумали, что я свела смысл Крещенского сочельника к раздаче воды, во-вторых, Вы меня поразили тем, что прихожане, которые помогают в храме в этот день, когда идет наплыв народа, кто-то из них выбирает своей миссией, своим послушанием общаться с людьми. Общаться. Это, мне кажется, редкость.
Протоиерей А. Алексеев
— Вы знаете, это та миссионерская работа, которая естественна, так должно быть. Люди в этот день приходят, это жители района, которые, наверняка, придут, их будет много, как их и бывает каждый год. И есть та группа людей, подготовленных, обученных, которые имеют образование, они преподаватели учреждений — либо воскресных школ, либо духовных школ. Это катехизаторы, миссионеры, мы их так называем сегодня в нашем обиходе церковной жизни. И они общаются, беседуют, в естественных условиях отвечая на вопросы, которые интересуют людей приходящих. Это не, знаете, вот пришел к кому-то, (нрзб.), бубнит там о чем-то таком скучном, неинтересном. Нет-нет, это живой диалог. И потребность возникает, опять же, естественным порядком. Пришел человек — у него есть вопросы. Он пришел в храм, он бывает нечасто. Его интересует что-то заодно. Водичку взял и спросил.
Л. Горская
— Вот в 2000-х годах возникло такое «смешное» (в кавычках «смешное»), на мой взгляд, абсолютно неприемлемое и снисходительное выражение — «захожане». То есть, есть прихожане, а есть «захожане». Это люди, которые приходят в храм два раза в год, от силы — воду взять на Крещение и освятить куличи на Пасху, и к ним зачастую можно встретить такое снисходительное отношение: «Ну что с Вас взять! Вы ничего не понимаете! Вот Вам вода — и...». Это уже в прошлом, да? То есть это был момент роста, получается?
Протоиерей А. Алексеев
— Вы знаете, люди такие есть, наверное, и, к сожалению, будут. Но ведь это люди. И, как бы то ни было, независимо от терминологии, они нуждаются в Слове Божием, в теплом слове, для начала. Может быть даже, просто в хорошем слове, в добром слове. И кто-то должен произнести его. Тем более, тогда, когда человек пришел, открытый для вот этого слова, он пришел за чем-то таким, что, может быть, не до конца им осознается, как «что же это такое?», но он понимает, что это что-то хорошее, что он возьмет, важное, нужное, полезное для него. И вот это место и время для серьезного диалога, если человек готов к нему. Нет — хотя бы просто вот начать разговор на какую-то хорошую тему, что-то ему дать почитать, что-то предложить ему взять с собой, подарить. Это нормально, естественно. У нас, знаете, вот такие красивые цветные буклеты о нашей жизни, где — да, это тоже немаловажно — все объявления в нашем храме о нашей деятельности, все кружки, направления деятельности, все вот те самые подразделения — они представлены красиво, качественно, в одном стиле сделанные. Никаких ксерокопированных листочков, которые висят в файлах, которые уже краями загрязнились или надорваны, ни в коем случае. Это аккуратно, красиво, в типографии сделано. Это отдельная большая тема макета всего этого. Так же, как, простите меня, на ключах брелоки от кабинетов, так же, как в гардеробе висящие номерочки с определенными значками, так же, как какие-то предметы в одежде у тех, кто имеет отношение к более серьезным подразделениям этого направления деятельности. Так же, как символика, клубная символика «Восход». У нас многое называется «Восходом», сам центр у нас так называется, гимназия. У нас звучит часто футбольная команда «Восход». Много такого, что связано с этим словом — очень многогранным, включающим в себя и духовные, и внешние, хорошие вот такие ориентиры восхождения, преодоления, достижения чего-то, победы, солнца. Вы знаете, вот это все предлагается человеку взять, и потом, когда это в доме в твоем есть, ты это очень ценишь, бережешь — оно качественно сделано, оно аккуратно. Его хочется еще и еще надеть, взять, подержать в руках, об этом поговорить. И это тоже ставится, как рука ставится, как голос ставится. И, конечно, здесь очень важно присутствие живого человека. Не только мы рассуждаем о крещении — вообще в процессе вхождения людей вот в это пространство, в данном случае, нашего этого центра работы с людьми. И это очень ценят светские власти. У нас замечательные отношения и с управой, и с муниципалитетом, и с префектурой, и вообще со всеми структурами, имеющими отношение к культуре и спорту в нашем округе и не только.
Л. Горская
— Они тоже с Вами отдыхают?
Протоиерей А. Алексеев
— Они понимают, что это тяжелейший труд, они понимают, что это огромные вклады, и мы на самообеспечении находимся. Это все за счет этих самых прихожан, которые берут на себя расходы по содержанию и по стройке, и по несению организации этого процесса. Более того, здесь много профессионалов, которые приходят сюда и на регулярной основе консультируют, помогают, воцерковляясь и входя в то, где они получают что-то очень ценное для себя, но и отдают значимое и важное.
Л. Горская
— Кто придумал, как так сложилось, что Вы столь высоко держите планку, в том числе эстетическую, в этих во всех мелочах, в частности?
Протоиерей А. Алексеев
— Вы знаете, я скажу, что есть то, что является данностью. Мы все в этом участвуем, но если вот обратиться, наверное, к тому, что ко мне лично отношение имеет, я очень благодарен своей маме.
Л. Горская
— Извините, сейчас перебью... Я просто в последней части нашей программы, пока Вы про это говорили, думала, в каком бы восторге мой папа был бы от этого всего. Его, к сожалению, уже нет с нами. То есть это действительно что-то из хорошего прошлого нашего, во многом потерянного.
Протоиерей А. Алексеев
— Да. Я скажу, что очень благодарен своим родителям, и папе, и маме. Папы тоже уже нет, и давно, а мама жива, дай Бог ей здравия. Она профессиональный психолог, который продолжает в свои буквально вот скоро 70, Бог даст и пойти дальше, работу с трудными подростками, с людьми, нуждающимися в этом слове. Она глубоко верующий человек. Она прихожанка храма — не нашего храма, она живет в Подмосковье и активно трудится на ниве служения Богу и людям, и для меня она большой пример. А еще, Вы знаете, меня воспитывали в любви, но в строгости при этом. И я очень признателен своей маме, потому что она была вот этим центром жизни по организации того, что это должно быть сделано качественно. Если сделано некачественно, ты должен это переделать, пока это не будет сделано качественно. Если я плохо мыл посуду в детстве, меня ночью будили, и я перемывал. Если я снова плохо делал, меня снова будили, и я перемывал. Я очень благодарен своей маме.
Л. Горская
— Угу... (Смеется.) Меня не будили, но папа — да, вот он тоже пытался привить, а мама была мягче. Вот как-то...
Протоиерей А. Алексеев
— А вместе с тем вот, Лиза, чтобы не было однобокости восприятия... У нас была настолько интересная, разнообразная жизнь... Мы везде ходили, ездили, беседовали, встречались, писали, рассуждали... Музеи, выставки, всевозможные кружки, направления деятельности — спортивные, творческие... Это было столько всего, просто взахлеб. Я еще думал: «Зачем столько мне дается?». Я был просто потрясен вот тем, что получал тогда. Сегодня оно просто реализуется. Да, с Божьей помощью, в первую очередь. Потому что ты, рассуждая об этом, понимаешь, что Господь, вкладывая, как писал святой Иоанн Златоуст, будет спрашивать.
Л. Горская
— То есть Вы, ребенок, задавались вопросом, зачем Вам столько развития и столько талантов?
Протоиерей А. Алексеев
— Да.
Л. Горская
— Это сколько лет Вам было, не помните?
Протоиерей А. Алексеев
— Да уж не помню...
Л. Горская
— Ну, интересно.
Протоиерей А. Алексеев
— Ну, Вы знаете, каждый этап жизни связан с чем-то вот таким. Я специально не помню, но я об этом всегда размышлял — почему так много, так много? Потому что даже рассказ об этом вызывал у кого-то недоумение: неужели, у тебя все это есть? Да. И сейчас я вижу замечательных людей, богатых сердцем, готовых отдавать, идущих профессионалов. Или, может быть, не настолько — порой приходят люди, просто имеющие желание и готовность послужить. Но вот я подчеркиваю — профессиональный подход, очень важно это систематизировать. Очень важно это организовать и включить в общий процесс служения. Это не хаотично, это выстроено. Оно должно работать, оно должно иметь координационное вот такое устройство понимания важности организации процесса и регулярного просматривания, что и как сделано. Всякое мероприятие имеет оргкомитет, а по окончании — анализ того, что сделано, как сделано и что нужно улучшить.
Л. Горская
— Каждый раз?
Протоиерей А. Алексеев
— Если мы не сделали сразу, мы это делаем через какое-то время.
Л. Горская
— Но обязательно?
Протоиерей А. Алексеев
— Стараемся так.
Л. Горская
— Вот это важно. Мы это тоже часто забываем.
Протоиерей А. Алексеев
— Это очень важно — анализ того, что произошло. И на будущее учесть. И еще — в базу данных внести, что нужно дополнить, кто отвечает за это, как организовать вот это. Это выстраивается, на это уходит много времени, сил, и не все сразу можно сделать, но это нужно делать. Если не получилось сейчас, нужно записать, когда мы соберемся и обсудим результаты того, что сделано.
Л. Горская
— А базу тоже Вы ведете? Или кто-то помогает?..
Протоиерей А. Алексеев
— Мы. Мы. Я еще раз скажу, что есть люди, которые уже сейчас в этой обойме актива, с кем ты уже ощущаешь себя особенно связанным, потому что это самые близкие сейчас для тебя люди, потому что они обеспечивают тот системообразующий процесс, это те, с кем ты уже ощущаешь с полувзгляда-полуслова, что нужно делать.
Л. Горская
— А вот такой костяк — это сколько людей у Вас? Извините, что я пытаюсь какие-то количественные показатели у Вас все время спрашивать, но правда сложно со стороны масштаб представить...
Протоиерей А. Алексеев
— А Вы знаете, я подумал, вот как на этот вопрос ответить. Я предлагаю выйти на наш сайт — http://dmdonskoy.ru — не только Вам, Лиза. Я вижу, у Вас, да, айпад под рукой, а вот нашим слушателям. http://dmdonskoy.ru. Совсем вот... Даже по-русски. И Вы увидите направления деятельности. Они будут рассыпаться у Вас, их много.
Л. Горская
— Их очень много.
Протоиерей А. Алексеев
— И вот у каждого есть руководитель и есть подчиненные, и есть добровольцы-энтузиасты, а есть профессионалы, которые тоже добровольцы. Вы знаете, немало. Но, конечно, и у этого немалого числа есть меньшее число руководителей этих направлений. Вот Вы увидите. Но за этим есть и еще, кроме прочего, люди, которые, видя это, имея средства для того, чтобы это вкладывать, помогают содержать этот процесс. Потому что все это, между прочим, стоит денег. Чтобы это все развивать и качественно делать, это стоит немалых денег. Но, подчеркну, есть то, за что мы не платим, потому что есть профессионалы, которые это уже сегодня делают во славу Божию. Но это стоит все равно денег — их средств, чтобы это было качественно и красиво. Они включаются, они делают, они пишут, они шьют, они вкладывают, они печатают, что-то еще, они несут, они везут. Это естественный, живой процесс.
Л. Горская
— Ну я так понимаю, что уже речь идет о десятках и десятках людей?
Протоиерей А. Алексеев
— Это правда.
Л. Горская
— Даже исходя из того, что Вы сказали.
Протоиерей А. Алексеев
— Это правда.
Л. Горская
— Отец Андрей, буквально минута осталась, и давайте вернемся к празднику Крещения, накануне которого мы с Вами находимся, прошу прощения за специфическую грамматическую формулировку.
Протоиерей А. Алексеев
— У меня есть предложение.
Л. Горская
— Давайте.
Протоиерей А. Алексеев
— Можно, я сейчас, с Вашего позволения... Позвольте, я прочитаю стихотворение, которое написано мною к этому дню — Крещению Господню, празднику.
Что для меня Крещение Господне?
Событие давно минувших лет?
В чем смысл его — тогда, потом, сегодня?
Хотелось бы услышать мне ответ.
Представь себе: к примеру, болен кто-то,
Все очень плохо, шансов выжить нет.
И все не в радость — дом, семья, работа.
Что врач сказал? Дал год, ну, пару лет?
Так хочется пожить, а силы тают.
Тоска и боль — один ты, хоть кричи!
Уже друзья общенья избегают,
Глаза отводят лучшие врачи.
Откроем Библию: Бог создал человека,
Чтоб дать ему свет, радость, счастье, мир,
С любовью в Царство будущего века
Позвать людей на дивный брачный пир.
Но люди Богу нарушают послушанье,
Змей-дьявол врет, смущая взор и слух.
Грех совершен, меняется сознанье
Людей, их воля, ум, душа и дух.
И так, когда Адам лишился Рая,
Он заболел и все вокруг него.
Адам страдал в грехах и, умирая,
Скорбел — ведь дьявол мучил, бил его.
Адам осознавал, что погибает,
С болезнью справиться никак не мог он сам,
И Бог Адаму в помощь посылает
С Небес Спасителя — Он новый есть Адам.
Христос, Сын Божий, в мир земной родился,
Пришел с Небес, чтобы людей спасти.
От Иоанна в Иордане он крестился,
Чтоб нас с Тобою в Божий Рай ввести.
Когда Креститель Иоанн Предтеча
Людей покаяться в грехах просил и звал,
Шли люди к Иордану. Слово, Встреча —
В Крещенье каждый очищенье получал.
Когда ж Спаситель принимал Крещенье,
Всю грязь грехов людских Он принял на себя.
Грязь тех, кто жил, и тех, кто ждал рожденья,
Чтобы за всех страдать, весь мир, как Бог, любя.
Бог на себя грехи людские принимает,
Чтоб на Кресте Голгофском их распять.
Так всех людей от смерти Он спасает
И призывает нас Крещенье принимать.
Ведь те, кто крестится, прощенье получает.
Вода купели чистоту дарует им.
И люд крещеный в Боге обретает
Возможность в Церкви измениться, стать другим.
Для сердца и ума, для глаз и слуха,
Вообще всех свойств и тела, и души.
В печати таинства — дары Святого Духа
Дает Господь с призывом: «Не греши!».
От Духа и воды кто не родится,
Не сможет в Царство Божие войти.
Христос поможет нам преобразиться,
Поддержит Он любого, кто в пути.
В Рожденье Господа, в Крещенье — неземная,
Божественная видится любовь.
И мы, к Отцу Небесному взывая,
Должны об этом помнить вновь и вновь.
Итак, в дне праздника Крещения Господня,
В событии давно минувших лет
Есть смысл и для меня, для нас сегодня.
На свой вопрос я получил ответ.
Л. Горская
— Бывают такие моменты у меня в программе «Светлый вечер», когда я, как ведущая, должна что-то сказать, а сказать нечего. И вот сейчас один из них. (Смеется.)
Протоиерей А. Алексеев
— Вот так?
Л. Горская
— Да. Ну что ж, я напоминаю нашим радиослушателям, что в эфире радио «Вера» была программа «Светлый вечер». Здесь с Вами в студии была Лиза Горская и протоиерей Андрей Алексеев, настоятель храма Святого Благоверного Великого Князя Димитрия Донского в Северном Бутово, кандидат богословия, кандидат исторических наук и духовник Олимпийской сборной России. Всего доброго.
Артёму Казённых важно отправиться на лечение, нужна помощь
Артёму Казённых 9 лет, он не может нормально двигаться и очень плохо видит. Но благодаря любви и заботе близких, жизнь его наполнена теплом и радостью. В семье мальчика есть особенная традиция — когда кто-то из друзей и знакомых приходит в гости, Артём неспеша подходит к человеку и аккуратно кончиками пальцев трогает его лицо. Так он здоровается с близкими людьми и понимает, кто пришёл в дом.
Артём всю жизнь борется с последствиями остановки сердца и нескольких операций на головном мозге, которые пережил в младенчестве. Чтобы помочь ребёнку развиваться, мама ежедневно выполняет с ним разные физические упражнения, возит сына на реабилитации. «Постепенно наш герой восстанавливается, — говорит Лидия. — Сейчас Артём осторожно делает первые шаги, самостоятельно может подняться и сесть на стул, что-нибудь съесть. Его крёстная, кондитер, каждый праздник старается порадовать Артёмку маленьким бисквитным десертом, что вызывает у него бурю положительных эмоций. Ведь теперь он может сам прожевать кусочек торта, хотя раньше ел только протёртую пищу», — продолжает рассказ мама.
Жить сегодняшним днём и замечать всё хорошее — вот девиз семьи Артёма Казённых. «Мы радуемся даже самому малому, тому, чему многие люди не придали бы значения. Например, недавно сынок впервые смог обнять меня одной рукой за шею. Просто обнять — какое это счастье!» — радуется Лидия. Она верит, что у сына впереди много новых побед.
Сейчас Артёму предстоит следующая реабилитация, которую мама оплатить не в силах. На помощь пришёл благотворительный фонд «Дети Ярославии», он открыл сбор для мальчика. И если вы хотите поддержать Артёма, переходите на сайт фонда: deti-yaroslavii.ru
Проект реализуется при поддержке Фонда президентских грантов
«Смыслы Страстной седмицы». Прот. Павел Великанов
У нас в гостях был настоятель московского храма Покрова Богородицы на Городне в Южном Чертанове протоиерей Павел Великанов.
Мы размышляли с нашим гостем о смыслах и значении Страстной Седмицы и о том, как участие в богослужениях этих дней может помочь подготовиться к встрече главного христианского праздника — Пасхи.
«Страдания и вера». Татьяна Семчишина
У нас в гостях была медсестра детской реанимации Татьяна Семчишина.
Мы говорили о том, как страдания и жизненные испытания могут способствовать приходу к вере, о том, как поддержать человека в горе, а также о важной роли тишины и молчания в нашей жизни.
Ведущий: Константин Мацан
К. Мацан
— «Светлый вечер» на радио «Вера». Здравствуйте, уважаемые друзья! У микрофона Константин Мацан. В гостях у нас сегодня Татьяна Семчишина, медсестра детской реанимации. Добрый вечер!
Т. Семчишина
— Здравствуйте!
К. Мацан
— Вот не первый раз Татьяна у нас в гостях в программе «Светлый вечер», а уже даже второй. Мы с Таней не то, чтобы давно, но знакомы, поэтому, как в жизни, будем общаться «на ты». И я бы вот с чего начал. Вот я тебя представляю как медсестру детской реанимации... Нередко я встречаю такое мнение, что вообще во врачебном сообществе, скорее, человек будет неверующим, потому что взгляд на мир научный, естественнонаучный, работаете вы с конкретными данными физиологии, анатомии, биологии и так далее, и вот места чему-то такому, что не измеряется на приборе, здесь, вроде бы, не остается. Почему «вроде бы»? Потому что, с другой стороны, а где еще встретить чудо, как не в больнице, где происходят, наверное, иногда необъяснимые с медицинской точки зрения вещи, когда врачи говорят: «Ну, бывает, и такое бывает. Хорошо, что человек выздоровел». Вот как ты это наблюдаешь, будучи человеком внутри этого процесса?
Т. Семчишина
— Наверное, стоит сразу оговориться, что поскольку я не врач, а медсестра и могу говорить от лица не столько врачей или врачебного сообщества, а медицинского сообщества, как медработник, как я сама это переживаю или как я это наблюдаю... И, конечно, ты абсолютно прав, что, с одной стороны, медики имеют дело с множеством данных, законов, процессов, опять-таки, опыта врачебного профессионального, медицинского, тех случаев, которые наблюдают, и это, конечно, в какой-то степени сужает область такой детской... назову это... не хочу никого обидеть, но какой-то слепой веры, когда ты надеешься и очень хочешь надеяться, тем более, когда речь идет о любимом человеке, близком, который болеет и страдает. Наверное, в этом смысле медики гораздо более люди отстраненные, может быть даже, циничные, потому что там, где мама болеющего ребенка продолжает надеяться, медики понимают, что это закончится тем или иным исходом.
С другой стороны, в нашей области, и это знает очень хорошо любой врач, медсестра, все те, кто каждый день занимается лечением людей и пытается им помочь, всегда есть место для необъяснимого и для того, чтобы... я назову это «действовал Бог», как человек верующий. Потому что даже если будет самая лучшая команда профессионалов, которые будут, допустим, оперировать в самой лучшей больнице, с самым лучшим оборудованием и самым лучшим обеспечением всеми необходимыми препаратами, есть всегда место, ну, случайности, стечению обстоятельств, когда что-то может пойти не так, или когда что-то может пойти так в тех больницах, местах, где нет совсем никаких условий. Но почему-то в одних ситуациях человек выздоравливает и получает исцеление, а в других вдруг начинаются какие-то осложнения, которые могут привести и к смерти. И, наблюдая за этим, наверное, люди могут по-разному это истолковывать — и как, опять-таки, случайность, совпадение, но здесь всегда есть место тайне, и я думаю, что никто другой, как медики, не наблюдают этого так часто, когда, кажется, по всем законам, все должно пойти таким образом, а оно идет совершенно другим.
Ну и, плюс, конечно же, никто, как медики, так часто не видит страдания и, в том числе, смерти, которая, да, к сожалению, становится частью нашей рутинной работы. Но без осмысления этого ты не можешь там оставаться. Другое дело, что каждый человек находит для себя разный ответ в этом осмыслении, и кто-то находит его действительно в вере, а кто-то — в такой отстраненности и некотором, наверное, ожесточении, может быть, сердечном, которое скрывается за словом «профессионализм».
К. Мацан
— Ну, говорят, что врачи — циники. Вот это — про это, да?
Т. Семчишина
— Наверное, да, можно и так сказать.
К. Мацан
— Вот ты, мне кажется, важнейшую тему ты такую поднимаешь — вообще о приходе к вере, о, скажем так, содержании этого процесса. Вот ты сказала, что, встречаясь часто со смертью, с уходом людей, разные люди совершают разные выводы, иногда противоположные, из одной и той же ситуации. А вот от чего это зависит, как тебе кажется? Почему один человек приходит к мысли, ну, к какому-то обоснованию для себя религиозной веры, включая то, что вот жизнь не заканчивается со смертью и есть надежда на вечную жизнь, вот в этом тоже выражается вера, а кто-то из той же самой ситуации делает вывод, что «нет, все» (я сейчас, может быть, огрубляю), «все бессмысленно». Вот этот самый цинизм, как, может быть даже, защитная реакция, возникает, бросающаяся в глаза бессмысленность. Вот я даже уже, скорее, знаешь, тут не про медицину, а к твоему опыту просто верующего человека, многолетнего прихожанина храма, который при этом с этой темой сталкивается, с темой медицины и смерти, — что Бог касается в какой-то момент сердца человека и говорит, что «вот найди утешение в этом, ищи утешение здесь», а другого, получается, Бог не касается, раз он ожесточается и не верит?
Т. Семчишина
— Это сложный вопрос.
К. Мацан
— Конечно, сложный. Я, вообще-то, простых вопросов не задаю.
Т. Семчишина
— Сложный вопрос, на который я могу попробовать ответить некоторым предположением, потому что все-таки опять я говорю с позиции человека верующего, хотя и мне знакомы сомнения, недоумение, и уже в профессию я пришла верующим человеком. Хорошо, конечно, ответить просто и схематично, сказав, что это зависит от того, с каким сердцем, наверное, с каким багажом ты уже приходишь, ну вот, там, например, в профессию или в какую-то конкретную ситуацию страдания, боли и какого-то экзистенциального напряжения. Потому что, конечно, влияют и встречи, и воспитание, духовное воспитание наших учителей. Потому что в том, как я вижу какие-то вещи и как я их трактую, огромная заслуга, и это результат работы множества людей, с которыми мы общались — и отца Георгия Чистякова, и владыки Антония Сурожского, чьи книги оказали на меня очень большое влияние, и Фредерики де Грааф, и многих других людей. И когда ты встречаешься лицом к лицу с конкретной ситуацией, она ложится уже на подготовленную почву. Хотя, говорю, конечно, это не исключает вопросов, недоумений, сомнений и боли.
С другой стороны, наверное, и благодать Божья... Я не знаю, как ответить на вопрос, почему кого-то касается, а кого-то не касается. Но это еще и выбор, это и выбор человека в том, чтобы оставаться открытым или нет. Мы все испытываем боль — это я совершенно точно могу сказать. Мы все, работая там, где мы работаем, и видя то, что мы видим, переживаем за наших пациентов и не можем эту боль не испытывать. Другое дело, насколько мы ее в сердце допускаем и насколько мы готовы и в дальнейшем ей открываться и — может быть, не самое удачное выражение — что-то с ней делать. Потому что я могу отдать ее Богу — это, мне кажется, единственное, что имеет смысл, и дать согласие на то, чтобы снова этой боли открываться. Но я совершенно точно знаю и понимаю, что бывают и моменты, и бывают ситуации, когда человек говорит: «Нет, я не хочу этой боли. Да, я вижу ее, но я совершенно не готов ее испытывать и снова и снова к этой ситуации возвращаться, поэтому я выбираю такое дистанцирование». Потому что это тоже ведь может быть объяснено очень логично и какими-то важными причинами и мотивами для того, чтобы профессионально не выгореть, для того, чтобы мочь помогать больным, для того, чтобы уметь профессионально оказывать им помощь, и так далее. И, наверное, да, мировоззрение, наверное, готовность открывать сердце и готовность как-то рефлексировать и, ну, назову это «что-то делать» с этим переживанием и что-то делать с этой болью. Наверное, от этого зависит.
К. Мацан
— Ты эту фразу произнесла, очень такую цепляющую в хорошем смысле слова — «отдать Богу». Вот мне эти слова очень нравятся — «надо отдать боль Богу», потому что в них, что называется, постулируется сразу и существование Бога, и Его активное участие в жизни человека верующего, то, как это верующий видит, Его готовность эту боль человека забрать, какое-то такое динамичное отношение. То есть, Бог из какого-то слова, фигуры, идеи, чего-то такого большого, где-то существующего, превращается в Того, Кто близкий с тобой, Кому до тебя есть дело. А вот как ты это переживаешь? Как бы ты, ну, если угодно, объяснила вот это свое чувство — отдать боль Богу — человеку, который этого опыта не имеет? Понятно, что это сложно, может быть даже, невозможно объяснить до конца или даже хоть сколько-то. Но описать, свидетельствовать, наверное, можно. То есть, это невозможно передать, как любой опыт, но, может быть, что-то о нем можно сказать?
Т. Семчишина
— Ты знаешь, однажды у нас был такой разговор с коллегой — ночной, в какое-то небольшое затишье и в какой-то небольшой такой промежуток передышки. Она спросила меня: «Скажи, вот ведь я вижу, что довольно часто ты общаешься с семьями наших детей, и даже с кем-то, и со многими ты продолжаешь общаться после смерти детей. Они присылают тебе фотографии. Как ты все это выносишь? И зачем?» И тогда я попыталась ответить на вопрос, именно используя вот этот образ «отдать Богу», при этом понимая, что я разговариваю с человеком, который, может быть, где-то очень на пороге веры, как-то задумывается. Это действительно было сложно, как это можно объяснить, потому что, разговаривая со «своими» (я беру это сейчас в кавычки) — ну, с теми, кто как-то более в церковный контекст погружен, среди верующих людей, я могу что-то говорить о молитве, хотя все эти слова — они, наверное, будут достаточно плоскими, и все будет не то. Но здесь суть в том, что есть боль, которую на самом деле очень сложно вынести. Ее довольно сложно вынести еще и потому, что ты не можешь ничего с этим сделать. Иногда это твоя боль, личная, потому что ты соприкасаешься с какой-то трагической ситуацией и видишь, как это отражается на семье, на ребенке. Может быть, еще обстоятельства какие-то сложные. Иногда это, действительно, да, тоже вот отражение боли других людей. Ты видишь, насколько другому человеку больно — матери, потерявшей ребенка своего, или самому ребенку. Но наше, наверное, такое человеческое, естественное желание — эту боль утишить сразу, уменьшить ее, избавиться от нее. Когда я говорю о том, что мы можем отдать эту боль Богу, это, наверное, больше о том, что мы можем ее с кем-то разделить. Это не всегда означает утешение, но когда ты в боли не один, это приобретает какой-то другой смысл. И особенно когда ты в этой боли не один, а с кем-то, кто больше тебя, больше всей этой ситуации, Тот, Который благ, Который милостив и Который, в общем, не хочет никому зла и не хочет никому ничего плохого. И когда ты в этой боли с тем, кто в глубине своего существа видит и держит судьбы всех и знает тайну, и знает каждого по имени — и этого ребенка, который ушел, или этой семьи, каждого ее члена. Наверное, как-то более стройно мне сложно это объяснить, но, как говорил кто-то из великих, что боль... ты можешь горе разделить пополам с кем-то, и это уже... Ну это совместное проживание — оно и объединяет, и оно помогает тебе в этом быть и продолжать, продолжать существовать, продолжать жить.
К. Мацан
— Татьяна Семчишина, медсестра детской реанимации, сегодня с нами и с вами в программе «Светлый вечер». Мы говорим о трудных вопросах, на самом деле, веры, которые возникают в связи с болезнью, в связи с испытаниями. И наша сегодняшняя гостья видит это просто в процессе своей работы в детской реанимации. Вот еще немножко останавливаясь, может быть, задерживаясь на этом выражении, на этом состоянии, наверное, сердца человеческого — «отдать боль Богу»... Я вот в прошлой части упомянул, что мне оно очень нравится, это выражение, потому что в нем дается какое-то представление о Боге активном и с нами взаимодействующем, к нам обращающемся. Но ведь тут еще, наверное, важно, что и человеческая активность здесь постулируется? Я почему об этом спрашиваю — потому что я вот помню, в похожем контексте когда мы с кем-то говорили, вот отдать боль Богу, отдать проблему Богу, поручить эту проблему Богу, человек совершенно нецерковный и неверующий услышал в этом пофигизм. То есть, «вы, верующие — вы просто от этого закрываетесь». Ну, «отдай Богу» — это то же самое, как, другими словами, просто «не думай об этом», «да не парься!». Но правильно, что мы не про это же говорим сейчас? А вот как ты это чувствуешь? Почему это не про «не парься»? Вот я даже понимаю, что в плане твоей работы в реанимации это глупый вопрос и наивный. Я не предлагаю тебе сейчас переносить его на конкретные ситуации, когда перед тобой страдающий человек. Но если говорить именно о вере, о том, как ты проживаешь отношения с Богом, которые вот не про «не парься», а про твое активное участие — что это такое?
Т. Семчишина
— Я думаю, что если говорить с точки зрения психологии, наверное, можно назвать это формой рефлексии, да? Что когда происходят какие-то сложные события — ну, например, смерти пациентов, еще какие-то неразрешимые вещи, с которыми мы активно в рамках своих профессиональных обязанностей сделать ничего не можем, то просто забыть и как-то отодвинуть это в долгий ящик — это, наверное, да, была бы, наверное, пассивная позиция. Мне кажется — ну, может быть, я так устроена, но мне кажется, что очень важно все-таки не оставлять эти ситуации, а к ним возвращаться и их обдумывать. Пусть это будет с точки зрения психологии действительно такой рефлексией. Но если говорить с точки зрения веры, то мне кажется очень важным вот что. Когда-то я услышала это от Фредерики де Грааф. В каком-то разговоре мы с ней обсуждали тоже какую-то рабочую ситуацию, и она говорит: «Ну ты зовешь туда Бога, ты зовешь туда прийти Бога? Ты знаешь, что в какие-то моменты ты можешь требовать, чтобы Бог туда пришел? Да, Он знает это и без тебя, да, Он видит эту ситуацию, но ты можешь требовать, чтобы Божья Матерь и Господь в эту ситуацию вошли». Я не сразу это поняла, что она имеет в виду, но мне кажется, что это какая-то точка соприкосновений, точки встречи именно активности человека и активности Бога. Потому что это пространство человеческого сердца. И человек, видя или участвуя в неких обстоятельствах, где человек страдает, его призыв Бога туда — это, мне кажется, именно это и есть проявление активности, неравнодушия, неотстранения. И то же самое — если речь идет о смерти или вот о каких-то таких сложных событиях. То есть, мы, с одной стороны, молимся и отдаем Богу эту ситуацию — может быть, непонятную, может быть, с которой мы не согласны, но, вместе с тем, мы призываем Его прийти туда и освятить эту ситуацию Своим присутствием. Как дальше будет, я не знаю, но что-то страшное уже случилось, что-то трагичное уже случилось. Но призвать Бога в эту ситуацию, мне кажется, это лучшее, что можно сделать.
К. Мацан
— Я помню, в одном интервью священник Александр Ткаченко, создатель первого детского хосписа в России, сказал, что у Бога нет других рук, кроме наших. Ну это не он первым сказал — это такая известная, бесспорная, с одной стороны, мысль. С другой стороны, я помню, что в другом интервью человек тоже, много работающий, скажем так, в социальных проектах, помогающий и бездомным, и больным, к этой фразе по-другому отнесся — что «не, ну, конечно, у Бога есть другие руки, кроме наших, потому что, может быть, если Господу надо, Он Своими руками что-то сделает и без нашей помощи». И тогда человек добавил: «Ну, в лучшем случае, пальцы». Но, может быть, мы не будем множить дальше физиологические метафоры — «руки», «пальцы», но что ты об этом думаешь? Как в тебе эти слова отзываются?
Т. Семчишина
— Мне кажется, что это — опять-таки, наверное, возвращаясь к вопросу открытости сердца и открытости... ну, открытости миру, открытости человеку, причем, в совершенно разных реакциях. Мне почему-то первое, что приходит на ум, когда я слышу эти слова, это какие-то ситуации... Ну вот, например, самая простая — допустим, закончилась моя смена, и я выхожу из отделения, может быть, очень уставшей и, может быть, думающей только о том, чтобы поскорее добраться домой...
К. Мацан
— Потому что после суток дежурства.
Т. Семчишина
— Да, ну, после суток, и поехать скорее домой, и лечь спать, и вообще как-то немножечко отключиться от той реальности, которая была моей реальностью в последние 24 часа. И в этот момент, например, я вижу, что на диванчике около отделения нашего сидит женщина и, например, плачет. И, может быть даже, я узнаю в ней маму кого-то из наших детей. И здесь может быть несколько вариантов, да? Это может быть, например, мама, с которой есть у нас какой-то контакт и с которой у нас, ну, какие-то отношения даже сложились, потому что ребенок уже лежит какое-то продолжительное время. Это может быть мама какого-то другого ребенка, с которым я никогда не работала, но я знаю, что она приходит. Или, может быть, это совсем незнакомый человек. В целом, реакция моя может быть такова, что, ну, вообще-то, я закончила уже работать. Лифт — вот, пожалуйста, здесь пройти пять метров, и я сажусь на лифт и уезжаю к себе. Ну, потому что это не мое дело. Ну, плачет она — почему она плачет? Я не знаю, почему она плачет. Узнавать и как-то погружаться в это все еще я могу быть совсем не готова. Но, на мой взгляд, если так сложилось, что на выходе со смены почему-то я встретила эту женщину, ну, лучше подойти к ней, сесть и спросить ее, по крайней мере, что случилось. Или, ну, может быть, какими-то другими словами. Потому что мы все очень сильно нуждаемся в том, чтобы быть увиденными другими людьми. И, может быть, я ничем не смогу ей помочь. Может быть, я и выслушать ее не могу. А может быть, она мне как-то грубо даже ответит, или агрессивно, или... Да все, что угодно, может быть. Но в данном случае как-то Божьими руками... Что я могу, как Божьи руки, здесь, да? Я... вот как задание от Бога такое, да, это переживаю — что если человек встречается, даже если мне очень не хочется, даже если как-то вот... ну, как будто бы даже я имею моральное право пройти, но лучше все-таки подойти и спросить. Ну не захочет она другого человека рядом с собой, не нужно ей это будет — ну тогда так, как есть. Может быть, посидеть с ней какое-то время. А может быть, она пришла, потому что были ситуации, когда, например, мама потерялась просто. Ну, то есть, она должна была прийти в другое место, и она потерялась, растерялась, там, ребенок в тяжелом состоянии, и она не поняла, куда идти. И это все тоже решалось довольно просто, потому что я вернулась в ординаторскую, мы позвонили лечащему врачу и поняли, что требуется — она перепутала этажи и пришла не туда. То есть, это могут быть какие-то вещи, которые совсем не «великие», но если мы пришли в этот мир, если мы родились и продолжаем жить, и если как-то мы хотим для Бога тоже что-то делать, мне кажется, хорошо бы стараться — конечно, это не всегда получается, но — держать глаза открытыми, уши открытыми и сердце открытым.
К. Мацан
— Вернемся к этому разговору после небольшой паузы. Я напомню, сегодня с нами и с вами в программе «Светлый вечер» Татьяна Семчишина, медсестра детской реанимации. У микрофона Константин Мацан. Не переключайтесь.
«Светлый вечер» на радио «Вера» продолжается. Еще раз здравствуйте, уважаемые друзья. У микрофона Константин Мацан. Мы говорим сегодня с Татьяной Семчишиной — медицинской сестрой детской реанимации.
Вот до перерыва, знаешь, какую-то ты очень важную тему затронула, причем, важную, знаешь, вот мне лично в плане каких-то лайфхаков. Лайфхаков, потому что мы хотим, чтобы от наших программ была сплошная польза, и вот на практике что выносить. Я вот могу тебе признаться, что для меня вот в той ситуации, которую ты описывала — допустим, сидит человек в больнице ли, на улице, на работе ли где-то, например, плачет, и, в принципе, ситуация, с одной стороны, располагает к тому, чтобы подойти, спросить, что случилось, а с другой стороны, ты понимаешь — вот это моя проблема психологическая, честно признаюсь тебе и всему честному народу, — я боюсь вот того самого какого-то грубого ответа, неловкости, которую я могу создать, в которой я могу оказаться, боюсь почувствовать себя глупо. И боюсь одновременно и человеку как-то... Может быть, ему сейчас не нужно внимание. Вообще, я понимаю — допустим, когда мне плохо, я, может быть, не хочу, чтобы вообще меня трогали. Но это индивидуально. Я внутри себя борюсь, с одной стороны, с каким-то правильным пониманием, что, ну, хорошо бы сейчас подойти, узнать. И я вот абсолютно понимаю тебя, когда ты говоришь, что «вот мне сейчас, именно мне этот человек именно попался — ну неслучайно же это, ну Господь же все видит!» А с другой стороны, какие-то внутренние ограничители включаются. Вот что ты посоветуешь? Ты отчасти уже об этом начала говорить. Может быть, ты тоже это испытываешь. Судя по всему, тебе это знакомо. Как находить для себя внутреннюю мотивацию все-таки поступить по-христиански, громко скажем, и вот это внимание проявить, не боясь, несмотря ни на что, и быть готовым даже, там, не знаю, к неловкости, к грубому ответу, но все-таки сделать?
Т. Семчишина
— Ну, начнем с того, наверное, что касается мотивации, что, боюсь, нет готовых рецептов, потому что каждый раз и в каждой ситуации приходится делать выбор. Это не что-то такое, что идет по накатанной и что один раз уже решено, и теперь наконец-то все просто и легко.
С другой стороны, я вот о чем думаю. Господь дал нам свободу, и эта свобода — она выражается во всем. Она выражается, в том числе, в том, что решим мы сами — подойти или не подойти. Она заключается и в том, что человек может принять нашу помощь, не принять нашу помощь, нуждаться в нас, не нуждаться в нас, а нуждаться в ком-то другом. И, наверное, один из тех принципов, которые хорошо бы постараться соблюдать, это человеку эту свободу предоставить. И в каких-то ситуациях я понимаю, что мне проще все-таки тоже опираться на рецепты на какие-то готовые, и в каких-то ситуациях я для себя формулировки нашла. Вот, например, я живу на метро «Теплый Стан», где у нас находится рынок, и там переход довольно длинный из метро, много лестниц, куда довольно часто приезжают бабушки со своими сумочками-кошелочками на колесиках. И для того, чтобы подняться или спуститься (а чаще всего бабушки приезжают уже с нагруженными сумочками), ну это требует усилий, чтобы по ступенькам их поднять. И тоже кажется — ты видишь пожилого человека, который с этой тележечкой со своей цок-цок-цок по ступенькам, и реакция может быть очень разной, потому что бабушки тоже по-разному настроены.
К. Мацан
— Меня однажды так отшили, будто я хотел сумку забрать, а не поднять.
Т. Семчишина
— Да. Потому что бывает, что, действительно, ну вот люди как-то так реагируют остро. И, ну, для себя я какую-то формулировку нашла такую, что когда я подхожу, говорю: «Извините, пожалуйста, разрешите вам помочь!» — и это оставляет человеку абсолютную свободу, потому что кто-то может сказать: «Да мне и так удобно». О’кей. «Да, хорошо, очень было бы здорово». «Нет, не нужно». И... Ну, и когда... И себя чувствуешь в этом тоже свободной. И человеку ты предлагаешь, и оставляешь ему право отказаться и свободу отказаться или принять.
Конечно, гораздо сложнее, когда речь идет не о физической помощи, которая очевидна, а о помощи (или не помощи), о каком-то участии, когда речь идет о горе, слезах или какой-то сложной ситуации, и мы не знаем, что случилось. Но, мне кажется, если иметь в виду, опять-таки, эту деликатность и какое-то пространство свободы, ну, по крайней мере, может быть даже, и вопрос «что случилось?» не такой удачный... Там, что ты расскажешь, что случилось? «Мне плохо». Там, «моему ребенку плохо». Что случилось... Все плохо. Но, может быть, спросить: «Я могу вам чем-то помочь?», как бы по-киношному ни звучала эта фраза. Или: «Не могу ли я что-то для вас сделать?» И если человек скажет «нет», может быть, побыть еще, посмотреть на него и уйти?
К. Мацан
— В прошлой части программы ты говорила, когда мы начали в самом начале размышлять о том, насколько человеку в медицинском деле труднее или проще, скажем так, прийти к вере, найти утешение к вере, ты сказала: «Все мы переживаем боль и сомнения». Я вот хотел бы к этой фразе творчески придраться. Опять же, может быть, это будет связано с твоей работой, может быть, нет, но какие у тебя сомнения в вере, какие вопросы к Богу (если это одно и то же — сомнения в вере и вопросы к Богу)? Я понимаю, что ты вряд ли ставишь под сомнение бытие Божие как таковое. Хотя сейчас ты расскажешь. Но тогда чего они касаются?
Т. Семчишина
— Они действительно не касаются бытия Божия. Но... Есть, например, сомнение — это один из самых болезненных вопросов, я думаю, что не только для меня. Это вопрос, что есть благо. Что есть благо, ну, например, для конкретного ребенка. Или что есть благо для его семьи. И если мы говорим о том, что, ну, «я верю, что Господь всемилостив и благ, и в Его деснице тайна человеческой судьбы», то где это благо в какой-то конкретной ситуации, где его очень сложно разглядеть или невозможно? И что есть благо в этой ситуации? Это вопрос, который довольно часто снова и снова приходится ну как-то решать, задавать, по крайней мере, этот вопрос.
К. Мацан
— Ты имеешь в виду, может ли болезнь, например, быть благом для семьи, для человека, для ребенка?
Т. Семчишина
— Я боюсь сейчас уйти в какие-то теоретические размышления, потому что все-таки эти, наверное, вопросы имеют право задавать только непосредственные участники. Легко сидеть в студии и говорить о таких вещах. Но, скорее, это какие-то очень конкретные события или конкретные... Даже, наверное, не столько сама ли болезнь — благо. Я не буду касаться этой темы — она слишком деликатная, и она слишком индивидуальна для каждого конкретного человека. Но в процессе лечения и в процессе борьбы за жизнь мы, да, сталкиваемся с ситуациями — ну все ли мы сделали правильно и все ли мы сделали, исходя из блага, из пожелания блага, например, такой вопрос. И еще вопросы смысла, который, наверное, основополагающий — в чем смысл, где смысл? Наверное, немножко сложно говорить об этом абстрактно, но я боюсь, честно говоря, приводить какие-то конкретные примеры, потому что опасаюсь быть недостаточно бережной и деликатной к тем людям, о которых я могу рассказывать.
К. Мацан
— Когда человек надеется на чудо, а чудо не случается, это вызов вере?
Т. Семчишина
— Это очень серьезная проверка, я думаю. Потому что, как сторонний наблюдатель, опять-таки, я могу говорить о том, что очень часто чудо, которого мы хотим, оно имеет очень конкретные осуществления, да? То есть, мы хотим очень конкретных вещей, надеясь на чудо. Например, в ситуации болеющего ребенка хотим его выздоровления во что бы то ни стало. Вопрос блага в этом тоже очень важен, потому что иногда, например, в силу ряда причин, осложнений, лечения мы, как медики, можем понимать, что если даже ребенок выживет в этой ситуации, то его жизнь не будет полноценной. Он, например, ну, не сможет никогда ходить или не сможет говорить, или еще чего-то не сможет. То есть, его выживание физическое — оно не будет означать качества жизни и полноты этой жизни. Ну, хотя о полноте, наверное, можно говорить в духовном смысле, и мы, наверное, не будем эту тему затрагивать. Но я вижу, например, несколько вещей и могу поделиться такими размышлениями — что чудо иногда может быть в другом. Мы просим конкретного чуда в выздоровлении, а чудо случается, выражаясь в каких-то других вещах, хотя ребенок погибает, например, и этого выздоровления мы не получаем.
Но когда я говорила еще о том, что это такая проверка того, что стоит наша вера... С одной стороны, мы помним прекрасно все евангельские строки — «просите, и что бы вы ни попросили Во Имя Мое, да будет вам», С другой стороны, это тоже достаточно известные слова — о том, что «что нам дороже — сам Бог или Его блага, или Его благодеяния?» И вот в ситуации, когда мы просим и не получаем, очень бывает сложно, но возможно сохранить веру в то, что Бог всемилостив и благ, и неизменен, и принять из Его руки то, что происходит, даже если мы сейчас этого не понимаем. И даже если очень больно. И даже если эта боль потери разрывает сердце.
Но я вот, наверное, не посмею здесь говорить о наших родителях, потому что действительно для этого каждый проходит свой путь, и свой путь осмысления, и свой путь веры. Но вот здесь очень серьезно встает вопрос, насколько дорог мне Бог. Если я не сомневаюсь в Его существовании, если Он был здесь, если Ему небезразлична судьба моего ребенка, если Ему небезразлично все, что происходит с нами, как дальше строить эти отношения, если случилось то, что случилось.
И почему-то вот хочется мне еще одним поделиться — тоже важным, мне кажется, моментом таким. Однажды мы провожали семью, у которой умер малыш. Было отпевание, и батюшка наш, больничного храма после того, как отпевание закончилось, он подошел к супругам, к родителям малыша, обнял их и сказал: «У вас было время надежды, теперь оно закончилось, и наступает время веры и любви». И это настолько точно отражает состояние... Ну вот, по крайней мере, это такое было точное описание для этой конкретной семьи, потому что они до последнего надеялись. И сейчас, когда все закончилось так, как закончилось, они возвращаются домой, но возвращаются домой, к сожалению, с погибшим ребенком. Но наступает время, когда ты можешь верить во встречу, ты можешь верить в то, что любовь не заканчивается земной жизнью, и что любовь продолжается. Вот, мне кажется, это какое-то максимально точное описание того, что может происходить.
К. Мацан
— Татьяна Семчишина, медицинская сестра детской реанимации, сегодня с нами и с вами в программе «Светлый вечер». Вот буквально предвосхищаешь ты ту тему, о которой я хотел бы в этой последней части нашей программы поговорить, без которой, конечно, наш сегодняшний разговор был бы неполным. В том смысле, что мы всю программу говорим о твоей работе, о том, что ты видишь на работе, как медицинская сестра в детской реанимации, о трудных ситуациях, боли, страдании, смерти как о вызове вере. Как о вызовах. Но что-то мне подсказывает, что этим, скажем так, духовная палитра твоей работы не исчерпывается, и наверняка есть место и наблюдениям встречи с надеждой, с любовью, с тем светлым, что происходит. И это тоже связано с верой, может быть, дает ей расти, укрепляться, убеждаться, утешаться, получать от Бога утешение. Вот насколько в этом смысле тут твоя работа на твою веру влияет? Был ли пройден какой-то путь — вот не с точки зрения вызова и проверки, а с точки зрения вот ее еще большего какого-то раскрытия и, ну, если угодно, открытия красоты Божьего замысла о нас всех?
Т. Семчишина
— Мне действительно не хотелось бы, чтобы у наших слушателей создалось впечатление, что где-то мы на передовой, где постоянные испытания и непрерывные вызовы жизни и вере. (Смеется.) Хотя, я говорю, конечно, это часть тоже нашей повседневной жизни.
Изменилось ли как-то само понимание, да? И как-то больше раскрылось ли видение Божьей красоты? Мне кажется, что очень явно в наших вот повседневных делах, в нашей повседневной работе раскрывается красота встречи. Красота встречи с человеком. Потому что, несмотря на то, что иногда рутина подразумевает какую-то скорость — что один, второй, третий, это поток людей, но эти лица и судьбы, которые проходят, это, конечно, удивительные какие-то такие нити и удивительные переплетения. Огромное у меня уважение вызывают наши родители и дети. Хотя с детьми мы не всегда имеем возможность общаться — ну, потому что, в силу особенностей отделения, мы можем уже видеть их в медикаментозной коме и под аппаратами, но с кем-то мы общаемся, и это люди, которые дарят огромную радость, как бы это ни странно показалось, и удивление, и удивление жизни. И... Ну, мы тоже меняемся, видя этот свет и видя эту красоту.
И, конечно, не могу не вспомнить одну из наших недавних таких историй, когда у нас полгода лежал малыш, и ему нужна была почечно-заместительная терапия. Ну, поэтому он был в сознании, он мог общаться. У него была масса каких-то игрушечек, книжечек. И мы его очень полюбили все — женская часть коллектива точно, но даже наши реаниматологи, конечно, они с большой нежностью относились к этому малышу. И поскольку он был у нас достаточно долго, и, конечно, для ребенка ситуация непростая — да, он днем находится с мамой, но он все равно в относительно незнакомом пространстве, на ночь он должен оставаться один, незнакомые люди, которые постоянно меняются и которые какие-то процедуры проводят. Но он, как любой ребенок, растет, смотрит на мир, чему-то учится, что-то ему нравится, что-то ему не нравится. И он это все разделял с нами. Мы научились читать, играть, какие-то новые вещи придумывали для того, чтобы его порадовать. (Смеется.) И мы многому учились...
Я не знаю, как ответить на этот вопрос, мне немножко сложно. Наверное, мне даже сложнее ответить на этот вопрос, чем на вопрос касательно вызовов. Но мы видим, насколько... Вот я думаю, что благодаря работе это тоже очень проявляется. Мы видим, насколько мир разный, насколько люди разные. Иногда, как бы банально это ни прозвучало, насколько уникален путь каждого человека и насколько все бывает неоднозначно, и не надо торопиться с выводами о человеке, например, или о семье. Лучше всего не пытаться со своими какими-то понятиями «правильными» на семью наседать, а побыть рядом с ней и сопроводить. Это, наверное, лучшее, что мы можем сделать. Этому работа очень учит. И она всегда напоминает о том, что Дух Святой — Он не в грохоте, а Он в тихом веянии ветра, вот в такой деликатности, нежности и соприсутствии. Это очень явно всегда.
К. Мацан
— Не могу тут не спросить, раз уж прозвучало имя чрезвычайно дорогого мне митрополита Антония Сурожского. Дорогого — в смысле, автора, пастыря, чьи тексты во многом вообще меня, конечно, тоже к вере привели и сформировали, видение каких-то вещей. Он много говорит о необходимости... Не необходимость — плохое слово «необходимость»... о молчании, о возможности молчания. В каких-то ситуациях быть с человеком рядом, без слов, просто быть, присутствовать, чтобы суть твоя была здесь, вместе с ним. И, с одной стороны, в общем-то, не так уж редко мы об этом говорим — о том, что слова часто не нужны лишние. А с другой стороны, так ли это просто на практике? Владыка Антоний тоже в своих текстах... Мне даже довелось один переводить с английского на русский, ранее не опубликованный по-русски текст. Вот об этом он там подробно размышляет — что тоже по-разному можно молчать. Можно просто прийти и помолчать. Ну вот я пять минут помолчал, вроде как, и исполнил завет владыки и больше... пойду дальше, поработаю. Можно молчать, говорит он, с таким достаточно напускным видом и молиться внутренне, показывая, что «вот, вот я молчу наполненно и молюсь за того человека, который рядом со мной». Может быть, такого молчания тоже не надо.
И мой вопрос к тебе, собственно, простой: а что это такое на практике? Удавалось ли, вот удавалось ли этот совет владыки воплощать по-настоящему? Я спрашиваю без подвоха, потому что мне это неизвестно — мне не удавалось, не было повода проверять это. А у тебя, наверное, поводов предостаточно.
Т. Семчишина
— Это совет, наверное, во многом «на вырост». Потому что это то, к чему можно всегда стремиться и пробовать, пробовать, пробовать снова, как и множество других советов, которые владыка дает. Но ты помнишь эту ситуацию, которую мы обсуждали, этот пример — если мама сидит около отделения заплаканная. Иногда... ну здесь какая-то чуткость, наверное, все-таки нужна. Потому что иногда, может быть, действительно один из способов проявить участие — это сесть рядом с ней. И, может быть, не сразу начать говорить, предлагать, и это тоже может быть такой формой, ну, «я свое дело сделал, могу теперь идти, быть свободнее». Я подошел, спросил: А ничего не надо? Помочь вам?" — «Не помочь». — «Отлично!» И с чистой совестью уходить домой.
К. Мацан
— Я прямо себя узнаю, сейчас ты описываешь...
Т. Семчишина
— Но посидеть рядом и как-то прислушаться — может быть, человек что-то скажет, а может быть, нет, и вот, как это владыка часто называет, «из глубины молчания задать вопрос», это уже, наверное, уже такая способность и какая-то душевная внимательность более высокого уровня.
Удавалось ли или не удавалось — я не знаю. Я не знаю, не мне судить, но...
К. Мацан
— Надо спросить у тех, рядом с кем ты молчала.
Т. Семчишина
— Вот я точно знаю вот что. Иногда мы с коллегами с нашими тоже обсуждаем какие-то сложные ситуации, которые случаются у нас на работе. Это могут быть и конфликты, например, с кем-то из родителей или какие-то ситуации кризисные такие, когда не знаешь, как реагировать, и довольно часто я слышу от наших девушек-медсестер вопрос (ну, он такой даже риторический), что «ну я не понимаю, что говорить, я не знаю, что сказать». Вот идет человек, который вот только что вышел из палаты, где умер ребенок его. И, вроде, с одной стороны, я тоже с ними работала, и как-то хочется выразить им соболезнование, но я боюсь подойти, потому что я не знаю, что сказать.
И однажды, когда мы беседовали с человеком вне нашей сферы, и я вдруг поймала себя на мысли, что у меня вопрос этот не возникает — о том, что сказать. И, наверное, можно считать это вот таким плодом наследия владыки. Потому что я не владею какими-то техниками и словами, которые всегда срабатывают, что придает мне уверенность и ту самую мотивацию и отсутствие страха в том, чтобы подойти к тому-то. Но иногда я понимаю, что ты можешь, даже переступив, там, через собственные неудобства, страх внутренний или все, что угодно, но просто подойти, и этого бывает достаточно. Иногда из этого рождаются слова, иногда нет. И иногда бывает, что... ну особенно когда ситуация крайне напряжена в силу переживания... И говорить, что... Просто я понимаю, что говорить что-то — довольно глупо. Да даже не только желание исполнить совет владыки, а просто слова неуместны. Ты в этом, может быть, минуту, две, пять, не знаю, сколько, будешь, а потом всегда можно спросить у, там, родителя, например, у мамы: «Вы хотите, чтобы, там, я осталась, или уйти?» И принять тот ответ, который будет озвучен.
Но мне кажется, что я бы, наверное, так отреагировала на этот вопрос — мы очень недооцениваем роль тишины и роль молчания. И как-то иногда как будто есть какое-то клише, что вот эта тишина и молчание — это отсутствие действия. Или это отсутствие, там, наполненности действия, наполненности смыслом. Хотя очень часто оно может быть гораздо более значимым, чем любые слова, сказанные от души, формально, те, не те. Часто слова действительно не имеют значения, мы об этом забываем. И отношение человеческое — оно не обязательно выражается в словах. Оно может быть в жесте или во взгляде выражено.
К. Мацан
— Вот мы на радио, к сожалению, не можем вообще без слов обойтись. Иначе это была бы тишина, которую было бы странно слушать. Но пускай наша сегодняшняя беседа, вот чьи-то слова сказанные, послужит к тому, чтобы, их услышав, нам всем захотелось — я это говорю абсолютно искренне и ответственно — немножко помолчать и побыть в тишине, но в такой вот не отсутствующей тишине, а вот именно в том, о чем ты сказала, — в тишине присутствия и в наполненном молчании рядом с ближними, с тем, кому сейчас нужна наша помощь.
Спасибо огромное тебе за нашу сегодняшнюю беседу. Татьяна Семчишина, медицинская сестра детской реанимации, сегодня с нами и с вами была в программе «Светлый вечер». Я уверен, не последний раз на радио «Вера» мы с тобой общаемся, так что до новых встреч на волнах нашей радиостанции.
Т. Семчишина
— Спасибо большое! Всего доброго!
К. Мацан
— Счастливо! До свидания!