У нас в гостях был архиепископ Пятигорский и Черкесский Феофилакт.
Мы говорили о стремлении людей к вере и церковной жизни и о том, как существуют православные приходы в Туркменистане.
Ведущие: Алексей Пичугин, Алла Митрофанова
А. Пичугин
— Здравствуйте, дорогие слушатели! В студии «Светлого радио» приветствуем вас мы: Алла Митрофанова —
А. Митрофанова
— Алексей Пичугин —
А. Пичугин
— Сегодня у нас в гостях архиепископ Пятигорский и Черкесский Феофилакт. Владыка, здравствуйте.
Архиепископ Феофилакт
— Здравствуйте, Алексей, Алла, здравствуйте, дорогие радиослушатели.
А. Пичугин
— Не так давно у нас прошёл Всемирный Русский Народный Собор, в этом году, причём ему исполнилось четверть века — 25 лет он уже собирается. Получается, что в середине девяностых годов он начинал свою работу, прошел через разные этапы своего становления, через разные этапы в истории нашей страны — последние 25 лет всё-таки очень много всего происходило, менялось. Ну, вот такое название: Всемирный Русский Народный Собор — вы были участником его вот в этой сессии, этого собрания. Расскажите о том, что это такое, для чего он нужен и собирается, всё-таки периодически в его работе принимают участие первые лица государства.
В этом году Президент выступал, и, соответственно, раз выступал Президент, то и вместе с ним приезжали министры и высшие чиновники… Вот такое название, оно иногда смущает — Всемирный Русский Народный Собор — даже каким-то таким несколько национализмом отдает, может быть. Вот для чего он нужен?
Архиепископ Феофилакт
— Ну, я хотел бы, прежде всего, рассказать о том, что собирался этот Собор исключительно как такая народная церковная инициатива. Первое его собрание, об этом рассказал, кстати сказать, вот на этом Соборе юбилейном Святейший Патриарх Кирилл, который стоял у истоков создания этого места народной дискуссии, открытой народной дискуссии. Первые собрания… это были люди, которые пришли на это собрание, разных совершенно профессий, но одинаково любящие свою Родину. Это была интеллигенция, это были ученые, священнослужители, писатели, люди, которые, особенно в те лихие девяностые годы, не просто искали выход из сложившегося глубочайшего политического, экономического кризиса в своей стране. Они говорили не просто о том, что надо сделать, они говорили о том, как такие же кризисы, с точки зрения истории, с точки зрения наших традиций, в нашей стране уже переживались. Я по-другому скажу, — то есть сам народный Собор вырабатывал, скорее, не новые формулы лекарства для врачевания появляющихся новых болезней, а, можно так сказать, заглядывал в самый, пожалуй, испытанный справочник лекарств — в историю. И вот те самые ополчения Минина и Пожарского, те самые народные движения, которые поднимались, вдохновляемые желанием сохранить свою культуру, желанием не отдать ее никому, желанием в этой культуре воспитывать своих детей и жить самим, делали то, что приводило наше Отечество к победе и к умирению. Темой Собора, в зависимости от времени его проведения, становились разные аспекты, — вот в этот раз Святейший Патриарх говорил о справедливости. Вообще, этой теме очень много посвящается в последнее время разного рода выступлений и дискуссий, потому что справедливость — это не только естественная потребность человека, так же, как мы испытываем любую другую потребность для того, чтобы существовать физически. Справедливость дает нам возможность существовать духовно, дает нам возможность существовать, если так можно сказать, по-человечески. И тема справедливости, в том числе связанная с отношением к людям, которые не имеют поддержки, как мы говорим сегодня — социально незащищенные слои населения. Бедные люди, люди, которые оказались в разных тяжёлых жизненных обстоятельствах или которых вогнали в эти обстоятельства экономические или политические события. И как таким людям помочь, что мы должны не только знать о таких людях, но и, самое главное, делать, чтобы эти люди не оказались не только на обочине жизни, а мы бы не стали виновниками в трагедии этих человеческих судеб. Народный Собор, хотя он и называется «всемирный русский», вы сказали об этом, но посвящен он не русским. Посвящен в чистом виде он сохранению того, что мы называем пространством русского мира. При этом я бы хотел подчеркнуть мысли Святейшего Патриарха, который говорит, что это пространство не исключает, а, наоборот, сохраняет и границы, и самобытное существование людей разных национальностей и религиозных традиций. Если посмотреть в зал Собора, можно видеть там представителей разных религиозных традиций.
А. Митрофанова
— Скажите, а реальные плоды работы Всемирного Русского Народного Собора за эти 25 лет можно увидеть или каким-то образом идентифицировать? Вот посмотреть, что вот такое вот явление — это результат деятельности Всемирного Русского Народного Собора. Вот вы про девяностые вспомнили и привели важнейшие примеры из нашей истории, связанные с народным ополчением Минина и Пожарского, и другие какие-то были в нашей истории примеры того, как мы умели мобилизоваться и объединяться. В девяностые годы сработало ли это? Вот этот пример конкретный, он помог?
Архиепископ Феофилакт
— Конечно, помог. Мы помним, если мы опять заглянем в собственную историю, вот этих, наверное, лет Перестройки или дикого развала, мы вспомним, что общество находилось на такой глубокой грани кризиса, что недалеко было до гражданского противостояния.
А. Пичугин
— В год создания Собора это было особенно…
Архиепископ Феофилакт
— Особенно. Москва помнит танки на брусчатке не только Красной площади, но и у Дома правительства. Москва помнит войска на своих улицах, не только в сороковых, когда защищались от захватчиков, но и в девяностые, когда происходила просто на глазах вот эта вот разваливающаяся волна негодования или надежд, но не собранных одной идеей, если так можно сказать. Да, все понимали, что дальше так нельзя жить, но что же дальше делать? Переступать через кровь, поливать всё кровью и через кровь растить новую историю? Но мы же понимали, что это трагедия. И вот тогда понятие общественной дискуссии или переговоров были поняты настолько высоко, что стали единственным инструментом, благодаря которому, вот эти разные противоборствующие партии которые появились, группы людей, в том числе стремящихся к власти, начали говорить друг с другом. Начали говорить не автоматические очереди из оружия, а начали говорить люди, и надо сказать, что в этих переговорных процессах не последнее место занимало и верующее сообщество. Мы ведь помним хорошо обращения Святейшего Патриарха Алексия покойного, которые тоже, кстати сказать, были выработаны на основах вот тех дискуссий, которые проходили тогда на Всемирном Русском Народном Соборе. Что делать? Что может стать новой национальной идеей?
А. Пичугин
— Кстати, в 93-м году Собор прошел в мае месяце, то есть буквально за 4 месяца до вот этих вот… даже за три с половиной месяца до этих знаменитых октябрьских событий 93-го года… да, и Белый дом, и всё на свете. Но, вот действительно, возвращаясь к мысли Аллы: если в девяностые годы, когда само понятие «русский народный» было достаточно расплывчатым, непопулярным и, пожалуй, практически невозможным в медийном поле; в наше время все сильно изменилось, и мы постоянно слышим о тех вещах, которые на том же Русском Народном Соборе говорили в девяностые годы, только слышим уже с федеральных каналов. Так какую роль он играет сейчас, для чего он всё-таки нужен?
Архиепископ Феофилакт
— Место, где можно поделиться своим переживанием, место, где можно поделиться своим видением развития современной истории, а самое главное — место, где можно, если так вот изобразить это образно, выразить себя. Вот я вспоминаю последнее заседание Собора, пленарное заседание, когда приехавшие участники, в том числе из других стран — вот, из Украины, — говорили о том, что: «Ну, я себя, — сказал этот замечательный ученый, — чувствую в России своим, чем где-либо еще, здесь больше я чувствую себя своим». И вот это ощущение чувствовать себя своим у себя дома, оно ведь заложено не только территориально или как-то исторически, оно заложено много глубже, проще говоря, мы понимаем друг друга, язык нашего общения одинаков. История одинакова, исторические пути, которыми прошли наши народы — тоже одинаковы. Мы практически шагали по этому пути вместе. И вот в этом смысле, конечно, объединительный Собор имеет очень колоссальное значение, он не принимает решений, если так можно сказать, он зажигает на горизонте огни фарватера, он показывает этими огнями самые опасные места и самые безопасные места. В какую область входить более чем опасно, и мы не должны нарушать это пространство, а в какой области, наоборот, можно безопасно сосуществовать. Именно поэтому к участию для Собора приглашаются люди разных, в том числе и религиозных традиций, и возможность на основе своего духовного опыта принимать одинаковые решения, относящиеся к сохранению своего культурного кодекса, хранения своего национального единства, вот этого чувства достоинства национального — это крайне важно. При этом сохраняя и свое индивидуальное, семейное, общинное, относящееся уже к твоей личной традиции. Я могу сказать, что, к примеру, у нас на Кавказе это особенно чувствуется, потому что чем глубже ты заезжаешь в какой-то аул или горное село, ты понимаешь с какого рода этот человек, но чем дальше ты от этого села, тем больше этот человек становится россиянином, а ещё чуть дальше становится русским. Потому что когда житель такого горного села приезжает в далекую Европу, то там он для европейского пространства — русский. А когда он сужается до точки своего рождения — он становится носителем своего национального языка, своей национальной культуры и религиозной культуры.
А. Митрофанова
— Владыка, а вы могли бы привести какой-то пример… ну, того, может быть, вопроса или проблемы или какой-то идеи, которую вы услышали как раз вот на Всемирном Русском Народном Соборе и для себя что-то поняли, может, что-то заново открыли, на что-то по-новому посмотрели? Вот ваш какой-то личный такой инсайд, простите за это слово, но вот какое-то ваше личное открытие, которое вы сделали именно благодаря работе этого общественного органа?
Архиепископ Феофилакт
— Вот мы очень часто говорим: «консолидировать силы». Само слово «консолидация» по-разному звучит и по-разному употребляется. Но вот для меня, наверное, откровение вот этого Собора. Это слово прозвучало с особой ясностью тогда, когда Святейший Патриарх говорил о том, что принцип церковной соборности и есть выражение нашей консолидации. И когда ты понимаешь, что соборность основана на очень важных вещах: умения услышать другого, умения попросить мнение другого, прислушиваться к этому мнению. Соборность, которая предполагает собой уважение к мнению людей старших, людей с большим жизненным опытом, когда это предполагает взгляд на сегодняшний день через призму уже принятых традиций, принятых норм. Вот тогда, такая консолидация, конечно, приносит свою определенную пользу. И когда мне говорят, что «давайте консолидироваться», — это не означает, что каждый придёт со своим, чтобы потом свое унести. Каждый придет со своим, чтобы потом это свое стало общим для всех — соборность таким образом и понимается. Мы не входим в плоскость религиозных учений, мы не входим в плоскость догматического богословия, если мы говорим о солидарности с людьми других религиозных традиций. Но мы говорим о том, что для нас является общими ценностями безусловными. Кстати, на этом Соборе очень яркое мне понравилось выступление Марии Ситтель, которая говорила о семье, и которая нашла очень интересный пример, за которым далеко не ходила. Она сама стала многодетной мамой — услышав вопрос о том, что она сделала для того, чтобы изменить демографическую ситуацию в стране, она стала, в общем-то, многодетной мамой и говорила о том, насколько, с одной стороны, ей непросто и тяжело воспитывать детей, но какой она счастливый человек. И донести это мнение до общества на своем личном примере, на мой взгляд, очень убедительно. Очень убедительно, когда перед тобой стоит человек, сумевший что-то изменить не во всей стране, а в своей семье.
А. Пичугин
— Архиепископ Пятигорский и Черкесский Феофилакт у нас в гостях в студии «Светлого радио». Вот мы начали программу с Всемирного Русского Народного Собора, вы ещё, владыка, управляете приходами в Туркменистане. Вам приходится достаточно часто туда ездить, судя по тому, что вы рассказывали в наших прошлых программах, и вам часто приходится общаться с людьми, которые проживают в достаточно интересном положении. Мы очень много слышим и знаем про наших соотечественников в Европе, в Америке, где угодно, но только не на пространстве бывшего Советского Союза — в тех местах, которые мы привыкли называть еще со школьных лет Средней Азией. Интересно, насколько эти люди сохранили вот эту внутреннюю связь с Россией, с традициями. Вам приходится с ними общаться и, наверное, вы очень хорошо видите и подмечаете какие-то вещи, которые нам совершенно неизвестны. Люди, которые там десятилетиями живут в условиях другой культуры, абсолютно другой культуры, как они сохраняют вот именно свою национальную идентичность?
Архиепископ Феофилакт
— Ну, знаете, надо сказать, наверное, о самой главной вещи: там живет уже не одно поколение таких людей. Если взять старшее поколение, то это люди, которые действительно родились и выросли в Советском Союзе, в большом государстве, в совсем другой системе координации, так можно сказать, другой плоскости. И в большинстве своем они сохранили не только тёплые воспоминания о том большом времени, когда все мы были одной большой семьей, когда были эти ударные стройки, когда мы восстанавливали в том числе город, после трагического землетрясения 48-го... и всё это, конечно, для этих людей, и сегодняшний Туркменистан, выглядит совершенно иначе, в отличие от молодого поколения: для них Россия — это страна, которая находится через границу, там через одно государство или через море. Для них Россия — это одна из стран, это не то, что они называют местом своего рождения или себя относят к России так, как старшее поколение — потому что родились в Советском Союзе, в этой большой стране, — а говорят о России уже совершенно другими категориями. Но говорят по-русски, хотя и с небольшим акцентом, но говорят по-русски. Вторая вещь, на которую я сразу обратил внимание, и она особо меня впечатлила: это какая-то глубокая внутренняя любовь к России, которая выражается в том, что это, как они говорят, их духовная родина, именно духовная. Это не просто пространство русского языка, а то, что роднит их с Россией.
А. Митрофанова
— А что они вкладывают в это понятие: «духовная родина»?
Архиепископ Феофилакт
— Святыня. Всё просто очень — святыня. Там нас поймут, там — как дома. Вот если они уезжают— я вот паломничал с духовенством, с членами семейств священников, с мирянами из Туркменистана по разным святым местам, мы были и в Святой земле и посещали Святую гору Афон, были в Греции — и там мы все одинаково себя чувствуем, если так можно сказать, в гостях. Но когда мы ехали через Россию, возвращались в Россию транзитом, вот сюда они приезжали уже в таком понимании, что это свое, это понятное им, они здесь могут быть поняты, правильно поняты — и это очень многое значит. Я никогда не чувствовал, наверное, так остро именно вот этого отношения, вот этого понимания места, которое ты называешь родным для себя — здесь тебя поймут, здесь тебя услышат. Хотя, конечно, ментальность разная, отношения разные, характеры разные, но в принципе могу сказать, что то же самое происходит и в России. Вот на Соборе, опять, кстати сказать, возвращаясь к Собору, об этом говорили… там один из докладчиков, размышлял о ментальности севера и юга, противостоянии севера и юга, и в каком-то глобальном смысле, но ведь и в России есть и север, и юг, и запад, и восток.
А. Пичугин
— А, он в глобальном смысле, международном…
Архиепископ Феофилакт
— Да, в международном смысле…
А. Пичугин
— А я сразу начал представлять Архангельскую область и Краснодарский край.
А. Митрофанова
— (Смеется.)
Архиепископ Феофилакт
— Представьте себе, есть что сравнить, есть чему удивиться и есть вещи, которые будут, если так сказать, разительно отличаться не только от говора, но и от манеры принятия решений, поступков, мотивации принятия поступков каких-то решений, они будут очень сильно отличаться.
А. Митрофанова
— Расскажите про Туркмению в этом смысле — вот какая там у людей мотивация в принятии решений поступков и, может быть, даже вы могли бы опытом каким-то своим поделиться: какие особенности, простите за этот штамп, национального сознания вам обязательно нужно иметь ввиду, когда вы ведете там свою проповедь? Вы ведь людям проповедуйте Христа, и апостолы когда это делали, они делали… вот апостол Павел для разной аудитории делал это по-разному. Вы это имеете ввиду, или, в принципе, вот разницы какой-то определенной нет?
Архиепископ Феофилакт
— Что можно, наверное, особо подчеркнуть — это уважение к местным традициям. Все прекрасно понимают, что я приехал из России, и я не являюсь носителем туркменской культуры, и никто не требует от меня этого. Но когда, в том числе в Туркменистане, видят людей, которые искренне с глубоким почтением, уважением относятся к культуре, какой бы она им не казалась… культура выпекать хлеб на улице, культура играть свадьбы в палатках, культура дарить друг другу ковры, культура на улице устраивать большой праздник и угощать всех соседей, гостей, кто проходит. И если ты к этой культуре относишься с глубоким уважением, и ты говоришь человеку обычные простые слова благодарности и какое-то восхищение этой культуре, то для восточного человека ты очень хороший, ты добрый гость, потому что ты можешь быть благодарным. Вот на Востоке это особым образом чувствуется. Конечно, есть свои особенности, не только связанные с языком, но и в религиозной культуре, но при этом надо сказать, что и у самих носителей туркменского этноса, и у самих туркмен, очень уважительное отношение и к другим национальностям, живущим на территории Туркменистана, в частности к русским. Был период после развала Советского Союза, когда эти отношения испытывали острое соприкосновение. Это было связано с распределением по тогдашним принципам должностей, полномочий, возможностей и так далее. Сейчас всё поменялось и совершенно изменилось отношение. Кстати сказать, в некоторых случаях это может быть не совсем радостно, но это так где-то изменилось и зеркально наоборот, но в любом случае они очень уважительно относятся к тебе как человеку, который выражает свою культуру и никто не заставит тебя говорить на туркменском, если ты не знаешь туркменского языка. С тобой попытаются поговорить на том языке, на котором понимают все и всё, хотя бы языке жестов. Уважительно относятся вот, когда ты идёшь в подряснике на улице, и я пользуюсь общественным транспортом там, и достаточно свободно появляюсь в общественном пространстве — реагируют на появление священника, да, это вызывает интерес…
А. Пичугин
— Тем более что они вряд ли вообще когда-либо видели священника, если речь идет не о русских общинах, а где-то на улице.
Архиепископ Феофилакт
— Ну да, на улице. Но хотя наше духовенство очень часто, и, в общем-то, совершенно свободно появляется в подрясниках в общественных каких-то местах, но это не так часто, потому что не так много священников на весь Туркменистан. 17 священнослужителей — это, наверное, не так много, но достаточно, чтобы всё равно где-то появляться, и к тебе всегда относятся с уважением. Нет такого, что ты чужой, ты не свой, во всяком случае, всегда вот мне в аэропорту уж точно говорят: «Добро пожаловать, рады вас приветствовать, милости просим».
А. Митрофанова
— Мне кажется, этому можно было бы поучиться у туркменов нам, потому что, когда мы видим что-то, что нам кажется неизвестным, непонятным, из другой культуры и так далее, мы далеко не всегда проявляем интерес, чаще у нас возникает страх, который блокирует интерес и любовь и уважение и вообще всё. И мы начинаем как-то даже порой агрессивно реагировать на проявление каких-то примеров из другой культуры в нашей жизни.
Архиепископ Феофилакт
— Совершенно верно, кстати, я хотел бы ещё напомнить, если говорить о Туркменистане, то в наших общинах, практически во всех общинах, существуют ещё и замечательные библиотеки, которые собраны из классической литературы, а также из книг людей — они оставляли в Туркменистане, уезжали в Россию, в какие-то другие страны. Ну и вот всё с тобой забрать не могут, особенно книги, и нередко они просто приносят их в храм и оставляют для церковных библиотек. При библиотеках, практически во всех наших общинах, есть такие свободные учителя русского языка, и я вам скажу, что с большим интересом на эти уроки приходят в том числе и туркмены и изучают язык. Хотя бы потому, что он нужен — если даже там не для дальнейшего обучения, что чаще всего востребовано в высших учебных заведениях, но хотя бы, чтобы понимать пространство современного искусства — кино, к примеру. Везде у каждого там спутниковое телевидение…
А. Митрофанова
— Пользуется спросом.
Архиепископ Феофилакт
— Конечно, и в том числе для жителей Туркменистана интереснее смотреть фильмы и понятней смотреть те же фильмы художественные на русском языке, чем на каком-то другом иностранном языке.
А. Пичугин
— Все мы родом из Советского Союза потому что.
Архиепископ Феофилакт
— Можно и так сказать, и для них русский более близок и понятлив. И это тоже наследство вот этого пространства, когда-то, некогда, большого государства, а теперь уже пространства государств, так или иначе исторически связанных друг с другом.
А. Пичугин
— У нас небольшой перерыв, и я напомню, что сегодня гость программы «Светлый вечер» архиепископ Пятигорский и Черкесский Феофилакт, который также управляет приходами Русской Православной Церкви в Туркмении. Алла Митрофанова и я, Алексей Пичугин, через минуту снова здесь.
А. Митрофанова
— Ещё раз добрый светлый вечер, дорогие слушатели. Алексей Пичугин и я, Алла Митрофанова. Напоминаю, что в гостях у нас архиепископ Пятигорский и Черкесский Феофилакт. И вы знаете, владыка, вы начали такие интересные вещи рассказывать про Туркмению — для меня совершенно неизвестный край…
Архиепископ Феофилакт
— Для многих.
А. Митрофанова
— Да, для многих…
Архиепископ Феофилакт
— А еще у нас есть замечательные праздники, которые празднуются на уровне церковных общин.
А. Митрофанова
— Да, вот рассказывайте, пожалуйста.
Архиепископ Феофилакт
— Например, День дыни.
А. Пичугин
— День дыни?
Архиепископ Феофилакт
— Да, вот есть такой национальный праздник для Туркменистана, потому что, вы знаете, что это один из, можно так сказать ,символов и предмет гордости Туркмении. Там действительно великолепные дыни. И вот празднуется День земледельцев, после сбора урожая дынь…
А. Митрофанова
— Дынный спас! (Смеется.)
Архиепископ Феофилакт
— Ну, можно и так сказать. В приходах наших общин в этот день совершаются молебны благодарственные, мы молимся с благодарностью Богу о даровании урожая, мы молимся о тех, кто трудится на этой изнывающей жаре в поле на бахче, освещаем дыни и этими дынями угощаем прихожан, которые в этот день приходят в храм.
А. Пичугин
— Это не наши «колхозницы» маленькие вот такие, это гигантские «торпеды».
А. Митрофанова
— Да, да, «торпеды» ароматные...
Архиепископ Феофилакт
— Это тоже ведь уважение к национальной культуре, это тоже уважение к национальной традиции, через вот такое сакральное отношение к тому, что является предметом труда, освящение труда молитвой, благодарности к людям труда. Наша Русская Церковь действительно заслуживает самое искреннее уважение, доброжелательность и еще, что подчеркну, пожалуй, самое главное для Туркменистана: Русская Православная Церковь — это не иностранная организация, это та общественная организация, которая является национальной неотъемлемой частью современной культуры Туркмении. Об этом сказано и в основном законе Туркменистана, об этом очень красноречиво в том числе говорится в разных музеях. Вот я недавно посещал новый очень-очень интересный замечательный музей, который был не так давно открыт, постоянно обновляются там экспонаты, где Христианству отводится большое пространство и говорится о христианской традиции на территории Туркменистана, о древних христианских святынях Туркменистана. Ну, и конечно же и о современном присутствии Русской Православной Церкви, которая является частью жизни для народа, для граждан Туркмении.
А. Пичугин
— А я тут про дыню прочитал, про День дыни — то, что он отмечается во второе воскресенье августа. С 1994 года — не такой уж и старый праздник, всего 25 лет будет, четверть века, на будущий год. И этот праздник отмечается не только в Туркмении, оттуда, из Туркменистана, он перекочевал ещё на Украину, и каждый год 16 июля в Одессе отмечается День дыни.
А. Митрофанова
— Прекрасно!
Архиепископ Феофилакт
— Ну, я этого не знал, но надо будет поделиться с Одесской епархией молебным пением на освещение дыни…
А. Митрофанова
— (Смеется.) А вы составили прямо молебное пение на освящение дыни?
Архиепископ Феофилакт
— Ну, есть молебное пение на освящение начатков урожая, плодов и, собственно говоря… но нужно рассказать об этом решении. Кстати сказать, это решение было поддержано в том числе Синодом Среднеазиатского митрополичьего округа, в который входит и пространство Туркменистана. Что, опять же, очень ярко перекликается с тем, о чем мы говорим сегодня — о соборности.
А. Митрофанова
— Вы знаете, но вот еще Русская Православная Церковь сейчас, во всяком случае в России, очень много социальной работы ведет. Работы, которая поддерживает огромное количество людей, и здесь, в нашей студии, бывают представители службы помощи «Милосердие», или мы созваниваемся с ними, они дают нам телефонные комментарии. Мы просто видим, как много всего делается, действительно, и для бездомных, и для стариков, которых некому поддержать, и для деток брошенных, или если, допустим, ребёнок заболел и так далее, для людей с ограниченными возможностями. То есть все самые незащищенные группы населения, те, кто больше всего страдает от каких-то… да даже перемен погоды, на самом деле. Потому что если человек живет на улице, если у него дома нет, то он напрямую зависит от того, раздобудет он где-то себе куртку или не раздобудет. А Церковь действительно заботится о них, они создают организации, службы, с очень такими горячими людьми, которые прямо всем сердцем проникаются, начинают этим людям помогать. Вот в Туркменистане в этом смысле, опять же, поскольку я, простите меня, я не знаю ничего о вашем регионе... Расскажите, удаётся ли что-то там такое организовывать, и есть ли в этом необходимость, потому что, может быть, там в принципе иначе устроена жизнь?
Архиепископ Феофилакт
— А вы знаете, необходимость человеком быть есть везде и всегда. Где есть человек — там есть и необходимость быть человеком рядом с таким человеком. Вот когда мы говорили о справедливости сегодня, видите, справедливость с церковнославянского — это не просто заметить несправедливость, сфотографировать и выложить в социальную сеть и написать: «Куда смотрят власти, ответственные люди, куда катится наше общество, да что же это за безобразие?» Справедливость — это не фотографировать, это остановиться рядом, это сходить через дорогу в магазин, принести хлеба, дать воды, просто спросить: «Может быть, у тебя есть дом, я могу тебе помочь добраться до дома?» Справедливость — это не пройти мимо. Вот это актуально для всех, и такое же чувство справедливости и в Туркменистане, вообще во всех общинах каждое воскресенье это уже стало неотъемлемой традицией — все вместе трапезничают. И не потому, что дома кушать нечего, а потому, что потрапезничать, покушать вместе с большой общиной — это почувствовать присутствие большой семьи. Ведь, честно сказать, много людей там совершенно одиноких, особенно старики и пожилые люди…
А. Пичугин
— Вы русских имеете ввиду?
Архиепископ Феофилакт
— Да, я имею в виду русских людей; дети выехали работать в другие регионы, в том числе в Россию, или учиться уехали. И вот, они остаются, взрослеют, стареют и остаются людьми без большой семьи, и для таких людей прийти в воскресенье в храм и потом на улице вместе с десятками и сотнями таких же, как они, просто выпить чаю, поесть ту же дыню или попробовать замечательного плова, — если это престольный праздник, то мы готовим, как правило, плов.
А. Митрофанова
— На всех?
Архиепископ Феофилакт
— На всех. Это не просто покушать, — это побыть в большой семье. Это у каждого, знаете, какое-то воспоминание не того, что было, а вот она — сегодняшняя реальная надежда. Это поддерживает людей, это вдохновляет людей, кроме того, конечно, оказание обычной помощи. Сегодня очень много людей обращаются: кому-то нужны лекарства, помочь с обследованием, с больницей, кому-то просто не хватает продуктов — и в каждой общине есть такие. Есть, можно сказать, и такие кассы взаимопомощи — хоть какое-то малейшее участие оказывается. И еще, знаете, вот особенно это в Туркмении заметил, когда приходят там люди, спрашивают, батюшке говорю настоятелю: «Отец, чем можем помочь»? — «Владыка, да я сейчас позвоню, у нас там есть в больнице начмед, — она там Мария Петровна, условно, — она ходит в наш храм, я хорошо ее знаю, сейчас переговорю с ней, где что можно найти, где что можно взять, она нам подскажет», —вот это тоже особо впечатляет.
А. Пичугин
— А вот не бывает такого пренебрежительного слегка отношения туркмен к нам, русским, русским, которые живут там? Вы говорите, что одинокие старики, чьи дети уехали. У туркмен, как я понимаю, такого практически не бывает — у них старики обязательно при детях или в каких-то других семьях…
Архиепископ Феофилакт
— Всё по-разному, вы знаете, всё по-разному. И тут нету какого-то вот однозначного: только так и не иначе, и по-разному относятся и к русским. Ну, вот нарочитого отношения я никогда не видел, хотя понятно, что когда человек приходит в ту же клинику, где на русском языке врач вряд ли сможет что-то сказать, или в каких-то маленьких больницах людей, свободно говорящих на русском языке, не так уж и много. Конечно, тут уже появляются проблемы, но проблемы другого рода, проблемы коммуникации.
А. Пичугин
— А православные туркмены есть?
Архиепископ Феофилакт
— Есть, и при этом, знаете, мне известны случаи, когда такое крещение принимают в том числе всей семьей, по-евангельски: «Крестился он и весь дом его». И такие случаи есть.
А. Митрофанова
— Ничего себе.
Архиепископ Феофилакт
— Есть и другие случаи: случаи такого решения одного человека и непонимание других людей, которое, как правило, выражается в том, что «ну, мы перестанем общаться». Но всё равно не теряется связь, и спустя какое-то время, я такие тоже примеры знаю, это общение начинает мало-помалу восстанавливаться.
А. Митрофанова
— А как приходят туркмены к Православию? Наверняка же к вам приходили люди со своими вопросами, чем-то интересовались, спрашивали. Это потребность, ну не знаю, может быть, чего-то в своей культуре не хватает, или потребность узнать именно христианского Бога, что это?
Архиепископ Феофилакт
— Это откровение Божье, это воля Божья. Вы знаете, сейчас я задумался над этим вопросом, вот ни в какие рамки именно в этом вопросе национальных традиций, от хватки или нехватки чего-либо, в этой традиции нету. Вот все те факты или случаи, которые происходили, все были связаны совершенно одним выбором — это вот такое откровение Божье о самом Себе. Вот так Бог открывает Себя человеку, и представьте себе, когда человек попадает в это пространство. Для некоторых ведь тоже есть определенный фактор — когда говорят о Русской Православной Церкви, некоторые относятся к этому как к этническому собранию, мол: ну что ты там к этим русским ходишь, что у тебя своих нет? И для них тоже прийти в пространство храма не так-то просто: тут русский не совсем хорошо знают, а здесь ещё и церковнославянский. Здесь вообще всё по-другому, и место женщины в храме, оно не так определено, как в той же исламской традиции. Женщин в храме видно и слышно, и общение внутри общины совершенно иным образом устраивается, и участие детей в том числе — всё это по-другому. И вы знаете, когда ты смотришь на этих людей и спрашиваешь: а что вот… никто не может так прямо сказать, что вот мне нравится там русская культура, или что-то ещё. Говорят, что вот это — моё. Я здесь нашла то, что сделало меня счастливым человеком. Это именно глубокий духовный поиск, а всё остальное потом просто, что называется, прилагается. Могу ещё вспомнить один интересный опыт: в этом году впервые мы переложили молитву «Отче наш» на туркменском языке на музыку. И специально для этой молитвы была написана музыка местными замечательными музыкантами, кстати, не относящимся к славянской культуре, где за мотив они взяли популярные национальные напевы. И вот на эти напевы был переложен текст молитвы «Отче наш» на туркменском языке. И когда в первый раз, впервые, мы в этом году его исполнили, среди прихожан немало было в том числе людей местной традиции национальной — они плакали от радости, что услышали молитву на своём родном языке,
которую пропели в храме, и они радовались. И для них это тоже было какое-то, знаете, такое совершенно ощутимое участие своего: это — наше, это — родное. Я по-другому скажу, чтобы как бы завершить, да, этот, может быть, такой долгий монолог, но почему я так подробно объясняю — чтобы в том числе нашим радиослушателям было это понятно. Это пространство своего, вот то, с чего мы начинали — там, где тебя понимают. Пусть даже ты говоришь на другом языке, у тебя другой цвет лица, другой разрез глаз, цвет волос, но тебя понимают.
А. Митрофанова
— Напомню, что в программе «Светлый вечер» на радио «Вера» сегодня архиепископ Пятигорский и Черкесский Феофилакт. То, что вы сейчас сказали про молитву «Отче наш», положенную на музыку, для меня лично пример действительно того, как Православная Церковь, не утрачивая своих каких-то основ и не нарушая никаких догматов, может адаптировать то самое дорогое, что у неё есть — свидетельство о Христе для любого человека, принадлежащего любой культуре; причем так, чтобы человек со своей культурой действительно при этом не расставался, чтобы ему не было дискомфортно, чтобы ему не приходилось в этом смысле себя форматировать. Да, работа души и работы сердца — это уже другое, но вот не ломать об колено чужую культуру для того, чтобы привести людей в Православную Церковь, и это, по-моему, замечательно. Хотя обычно ведь «Отче наш» — есть там один-два распева, которые традиционно употребляются, когда в храме звучит эта молитва. У вас, надо же…
Архиепископ Феофилакт
— И вот они теперь поют и на церковнославянском. И уже у нас в некоторых общинах, там, где есть хоры, где могут они это сделать, мы начинаем вводить такую традицию — молитву исполнять на двух языках: на церковнославянском (естественно, во время богослужения имеется ввиду) и на туркменском языке.
А. Митрофанова
— Замечательно! Я, вообще-то, не представляю, как «Отче наш» будет звучать под музыку, ещё и музыку, которая рождена в землях Туркмении… может быть, напоете, нет? Простите!
Архиепископ Феофилакт
— Навряд ли я вам напою (Смеется.). Ну, по-туркменски могу сказать «Христос Воскресе».
А. Пичугин
— Давайте.
Архиепископ Феофилакт
— Кстати, это тоже впервые, вот за эти наши последние годы… это уже 3 года, да, чуть больше — 4 года назад мы перевели на туркменский язык, начали использовать, вернее, приветствие на Пасху на туркменском языке, когда говорим «Христос Воскресе» и «Воистину Воскресе» тоже на туркменском языке. И теперь это звучит во всех храмах на Пасху — «Мессих дирельды!» («Messih direldi!»)
А. Пичугин
— А ответ?
Архиепископ Феофилакт
— «Хакыкатданам дирельды!» («Hakykatdanam direldi!»)
А. Пичугин
— «Мессих» — это Мессия получается…
Архиепископ Феофилакт
— Да, Мессия восстал из мертвых. «Хакыкатданам дирельды!» — «Действительно восстал из мертвых».
А. Митрофанова
— Вам, наверное, пришлось глубоко погрузиться в туркменскую культуру. Вам, наверное, может быть, язык пришлось начать учить, чтобы понимать вашу паству, выстраивать с ней диалог и проповедовать. Какие открытия вы сделали для себя, когда стали в эту культуру погружаться — вот те, которые лично вам оказались очень близкими сердцу, полезными, и может быть, даже в чём-то изменили вас?
Архиепископ Феофилакт
— У этих людей нет не своего. Вот они когда говорят... мы, допустим, посещаем древний Мерв, мы знаем, что на этой территории была древняя Мервская митрополия, что в раннем Христианстве там уже жили христиане.
А. Пичугин
— А где это, что это — еще раз?
Архиепископ Феофилакт
— Древний Мерв — современный город Мары в Туркменистане. И вы знаете, когда я впервые посещал его и общался с местными представителями ученого сообщества, с гидом, который нам рассказывал об этих постройках и прочее… человек говорил с таким восхищением, хотя он не является носителем христианской культуры сейчас, но он говорил с таким восхищением о том, что здесь вот наши предки туркмены, вот было так и так, это наше, это не чужое — это наше, которое навсегда останется нашим. Да, мы сейчас изменили себя в этом религиозном выборе, в политическом выборе — современная свободная страна, но это всё наше. Вот там нет вот этого, знаете, перечеркивания прошлого, вырывания страниц с корнем, корчевания памятников. Хотя памятников там хватает.
А. Митрофанова
— Мне кажется, это признак здоровой культуры. Вот это отношение, о котором вы говорите.
Архиепископ Феофилакт
— Вот это меня очень глубоко поразило, такое, знаете, трепетное отношение к своей истории и какая-то такая внутренняя глубокая гордость — да, это вот так вот жили наши предки. Это особо тронуло меня.
А. Пичугин
— Стал смотреть про древний Мерв. В третьем веке появляются христиане первые там и довольно быстро расселяются там, и руины храма остались, по крайней мере то, что учёные считают руинами храма, и огромный христианский некрополь того же времени…
Архиепископ Феофилакт
— Да, да, да…
А. Пичугин
— Это удивительно сейчас; мы, не представляя себе Туркменистан, представляя его, скорее, по новостным сводкам, довольно-таки по-своему представляя, вдруг узнаем, что на территории Туркмении была целая митрополия, Мервская митрополия.
А. Митрофанова
— Владыка, вы знаете, вы меня простите, я, может быть, вас замучила вопросами, которые такой, скорее, личный характер носят, но вместе с тем я смотрю на ваш титул — архиепископ Пятигорский и Черкесский — и понимаю, что вы… Ну, вот есть Туркменистан, о котором мы сейчас поговорили, а есть при этом Кавказ, о котором вы говорили здесь, в этой студии, когда прежде бывали у нас в гостях на радио «Вера» в «Светлом вечере». У меня в голове, знаете, такой разрыв шаблона, это же два абсолютно непохожих друг на друга региона — Кавказ и Туркмения. У вас в голове какой-то регистр переключается, как переход? — знаете, бывает человек, владеющий несколькими иностранными языками, переезжая из одной страны в другую, автоматически переходит на язык этой страны, то есть для него это естественно. Или вы, где бы вы ни были, вы прежде всего остаётесь архиепископом Русской Православной Церкви, а всё остальное тут уже — ну как сказать? — поправки такие на местах?
Архиепископ Феофилакт
— Знаете, ведь везде ты остаёшься тот же, но по-другому располагаешь себя или общаешься по-другому. Приведу пример: ты заходишь к себе домой, и здесь уже ты продолжаешь оставаться в том числе архиепископом, или руководителем, или ведущим на радио «Вера», голос которого слушают миллионы людей, но этот голос дома становится совсем другим для самых близких и самых родных. И ты же не меняешь тембр голоса, ты не начинаешь говорить о других вещах, ты так же продолжаешь говорить, просто по-другому тебя слушают или о другом с тобой говорят. Вот об одном со мной говорят — и я говорю на Кавказе; о другом я говорю — и со мной говорят в Туркменистане. Но везде есть одна и та же точка соприкосновения, так как я говорю о Христе, и всё посредством, через и благодаря, как причине всего, Христу, — то вот мы и говорим, но уже приводим разные примеры. Вот, чтобы как-то кому-то донести мысль какую-то, ты приведешь пример или придумаешь притчу с горным стадом, или с каким-нибудь лесом, или со снежными горами... в Туркмении, если ты скажешь о снежных горах и глубоких сугробах — тебя не поймут, там не все жители этой страны вообще и видели снег-то. В некоторых районах он вообще никогда не бывает — там уже другие примеры приводишь. Вот если ты говоришь о цветущей пшенице, приводишь примеры в России, на Кавказе, то там ты будешь говорить о том, чтобы вспомнить время, когда цветет колючка в пустыне.
А. Митрофанова
— Колючка?
А. Пичугин
— Говорят, это очень красиво.
Архиепископ Феофилакт
— Это необыкновенно красиво. Кстати, возвращаюсь к вашему, Алла, вопросу: что вы для себя открыли? Я именно в Туркменистане начал понимать наших гимнотворцев, которые говорят о посте, как о весне духовной. Апрель, март, как правило — начало поста — середина марта или где-то конец марта, апрель. Ну, вот немножко непонятно, что же там за весна духовная, особенно в Центральной полосе России, когда ещё сугробы лежат на улице.
А. Пичугин
— И приходится, ну не то чтобы придумывать, но так натянуто говорить, что это в первую очередь не о природе…
Архиепископ Феофилакт
— А ведь когда писали эти гимны гимнотворцы, они смотрели в окно своей келии — в это время реально цветет колючка. В это время вот эта мертвая пустыня, где всё, кажется, уже предписано к смерти, начинает цвести. Она реально оживает. Я сейчас говорю об этом, и у меня в глазах сейчас стоят эти картины, когда ты видишь громаднейшее поле песков в цветах; это впечатляет настолько глубоко, и ты как-то для себя думаешь: но если даже колючка цветет, неужели в тебе ничего из твоих колючек не вырастет? (Смеется.)
А. Митрофанова
— Вообще, это, по-моему, очень глубоко, прекрасно, и я бы даже сказала изящно — сравнение человеческой души с колючкой, но всё-таки цветущей…
А. Пичугин
— Ты просто не видела, как она цветет. Это действительно захватывающе!
А. Митрофанова
— Да, я не видела, подари мне колючку, пожалуйста! (Смеется.)
А. Пичугин
— Цветущую?
А. Митрофанова
— Да, конечно, цветущую, ну, или, может быть, ту, которая в скорости зацветет; я буду за ней ухаживать. Знаешь, мой супруг очень любит домашние цветы, и они у него произрастают вот пышным цветом. Я думаю, что, Лёш, под пальмой для колючки обязательно найдется место, тем более, если она надумает цвести. Но, вообще это очень неожиданно…эта метафора — глубокая...
А. Пичугин
— Владыка расскажет, где надо выкопать будет. (Смеется.)
А. Митрофанова
— Метафора же глубокая — цветущая колючка.
Архиепископ Феофилакт
— Вот, в том числе, кстати, вот это пространство, то, о чем мы в начале говорили, которое мы называем Средней Азией, оно помогает понимать и вот эти богослужебные тексты, настроения, понимать ещё глубже само понятие библеистики. Вот, когда Христос в пустыне молился, — трудно в Архангельской или Вологодской области представить себе молящегося человека в пустыне. Но это можно почувствовать в том же Туркменестане, я часто там еду на машине, пересекаешь эти Каракумы, можно остановиться, да и приходится останавливаться — какие-то там технические остановки. Выходишь, чуть-чуть отходишь от машины, и ты уже чувствуешь весь климат: и как можно в этой жаре молиться, и вообще о чем можно думать, кроме как не о своём спасении — оттуда спастись. А Христос молился о других, и ты уже совершенно по-другому, насколько это возможно, даже посредством такой физики, начинаешь понимать эти евангельские образы.
А. Митрофанова
— А как часто вы пересекаете Каракумы?
Архиепископ Феофилакт
— Ну, регулярно, когда летаю в Туркмению. У нас как-то в последнее время так принято, мне самому интересно посещать как можно больше сел, даже те, где нет наших общин, но всё равно там есть и православные люди, живут и русские люди, славяне, в том числе люди, которые являются христианами. Это не только русские, это и армяне, украинцы, они тоже все крещены в нашей Церкви, тоже все являются чадами Русской Православной Церкви там, в Туркменистане. Ну, и вот заезжаешь в эти общины небольшие, маленькие, собираемся где-то в кафе в каком-нибудь или в каком-то там ещё месте, где там разрешают собираться. Храма нет, но можно собраться; вот недавно мы там в музее в одном собирались. А кстати, там раньше был храм, сейчас музей находится. И есть возможность поговорить, пообщаться, но есть возможность вот эта — хотя бы пожить с ними. Вот это время, чтобы доехать к ним, пересечь это на той же... как и все, по дороге, через пустыню, с какими-то остановками, выходами, переживаниями. Ты лучше понимаешь людей, по-моему, ну так же, как и дома, так же, как и на Кавказе — точно так же.
А. Митрофанова
— Я могу сказать, что однажды была в Сахаре, и мы видели, как там живут бедуины и, глядя на этих людей, у меня были смешанные чувства восторга и недоумения. Недоумение по поводу того, как так можно жить, ведь здесь же практически ничего нет, хотя есть там даже мобильная связь.
А. Пичугин
— Спутниковые тарелки у них у всех там висят…
А. Митрофанова
— Спутниковые тарелки, солнечные батареи, да, то есть там очень существенные такие доказательства присутствия цивилизации всё-таки есть, но, конечно же, по сравнению с той комфортнейшей жизнью, которую ведем мы, их жизнь представляет собой в чистом виде аскезу, на мой взгляд. Им, чтобы добраться из пункта А в пункт Б — ну, сейчас там у многих есть велосипеды, но в общем…
А. Пичугин
— Там такие «Джипы» иногда стоят около их палаток...
А. Митрофанова
— Ну, они не всегда принадлежат владельцам этих палаток — тем, кто в них живет. Потому что «Джип» — это действительно очень удобный способ передвижения по Сахаре, но люди, которые живут внутри этих палаток, они, в полном смысле слова, нередко, в нашем представлении, за чертой бедности. Хотя сами они не унывают и находят возможность…
Архиепископ Феофилакт
— Вот вы сейчас сказали очень важную вещь, это же одно из откровений — действительно, там люди очень аскетичны. И они аскетичны не от того, что по-другому не хотят, а потому, что они вполне счастливы жить этой жизнью. Это тебе кажется, что нужно всё в них изменить, знаете, прийти и сделать их свободными
А. Митрофанова
— Это большая ошибка.
Архиепископ Феофилакт
— Это совершенно большая ошибка. Но люди вот в этой своей жизни совершенно свободны. Это их жизнь, и они не то, что другой жизни не хотят, они, конечно, могут посещать другие города, другие страны. Но потом так же совершенно спокойно возвращаются обратно к себе и не говорят, что у нас там хуже или лучше. Это мы, вот у нас очень часто звучит вот там: плохо, плохо, плохо. Я не знаю, надо просто благодарить за возможности Бога; ты живёшь в этом месте и делать всё, чтобы оставаться нормальным человеком. А потом ещё второй момент, для меня лично очень важный, я смотрю на этих людей, думаю: «Господи, — вот, я так иногда внутренне говорю, — ведь можно было бы намного как бы, ну, цивилизованней жить». Но почему я себе это не говорю, когда я смиряюсь со своими грехами? Почему я не говорю, что всё, хватит — надо всё это оставить в прошлом, теперь утром и вечером я читаю молитвы, и всё, и точка. Нет, я нахожу тысячу причин, что ну как-то у меня никак не получается. Ну почему я себя не могу исправить? Мне всё хочется подарить другим какую-то комфортность, а себя, свою жизнь духовную, комфортной, но не с точки зрения удобного кресла и горячего кофе, а совсем другого, я так и не делаю. Тут есть о чём не просто подумать, знаете, вот эти «всегдаведы» для меня такое большое откровение, прежде всего для себя самого — не о них, а откровение о самом себе.
А. Пичугин
— Спасибо большое за этот разговор! Архиепископ Пятигорский и Черкесский Феофилакт был в гостях у «Светлого радио». Алла Митрофанова —
А. Митрофанова
— Алексей Пичугин —
А. Пичугин
— Всего хорошего.
А. Митрофанова
— До свидания.
Архиепископ Феофилакт
— Спасибо большое за наше общение, я желаю всем вам помощи Божьей и надеюсь на наши встречи, до свидания!
А. Пичугин
— Спасибо!
«Воскресение Христово и Светлая седмица». Прот. Максим Первозванский
В нашей студии был клирик московского храма Сорока Севастийских мучеников протоиерей Максим Первозванский.
Разговор шел о светлом Христовом Воскресении, о богослужениях пасхальной недели, о праздновании в честь Иверской иконы Богородицы, а также иконы «Живоносный источник».
«Семья в жизни вечной». Священник Александр Сатомский
У нас в гостях был настоятель Богоявленского храма в Ярославле священник Александр Сатомский.
Мы говорили о том, какими будут отношения людей после всеобщего воскресения и сохранится ли любовь супругов и родственников в вечной жизни.
Ведущие: Александр Ананьев, Алла Митрофанова
А. Ананьев:
— Великая Суббота, вечер, когда, наверное, правильнее всего было бы ничего не говорить, ни о чем не рассуждать, уж тем более легко смеяться в приятной компании. Надеюсь, что мы сегодня постараемся выдержать вот эту вот важную, несколько напряженную, но очень ответственную атмосферу Великой Субботы в программе «Семейный час». Но программа «Семейный час» все-таки выйдет, потому что в студии Радио ВЕРА все-таки появилась ведущая программы «Семейный час» — моя жена Алла Митрофанова.
А. Митрофанова:
— Что значит «все-таки появилась»?
А. Ананьев:
— Потому что Великая Суббота и предполагается, что ты в храме должна быть.
А. Митрофанова:
— Ну, сейчас поедем, конечно.
А. Ананьев:
— Я Александр Ананьев, и сегодня мы долго думали с Аллой, о чем стоит поговорить в эти 60 минут, и после недолгих рассуждений мы поняли, что нам действительно интересно и важно, уж не знаю, насколько возможно, получить ответ на этот вопрос, узнать: а что будет там, в загробной жизни? Действительно ли мы, прожив здесь долгую счастливую жизнь, по возможности сделаем все, чтобы умереть в один день, и там больше никогда не увидимся, потому что нет там ни мужеского пола, ни женского, ни мужа, ни жены, ни ипотеки, ни дома, ни кухни, ни гардероба, там все совершенно иначе, и вся наша семейная жизнь закончится могильным камнем? Или же, «что Бог сочетал, того человек не разлучает», и неспроста Господь свел нас — семью, мужа, жену, детей вместе на одних квадратных метрах общей жилплощади, чтобы и потом мы тоже как-то держались вместе? Согласитесь, это интересно, и это важно. И я не знаю, насколько получится у нашего сегодняшнего собеседника дать ответ на этот вопрос, но учитывая то, что сегодня мы пригласили настоятеля храма Богоявления в Ярославле, нашего дорогого друга, священника Александра Сатомского, какой-то очень важный ответ мы обязательно получим. Добрый вечер, отец Александр, здравствуйте, с Великой вас Субботой.
о. Александр:
— Добрый вечер.
А. Митрофанова:
— Вообще, Великая Суббота — это такой, с одной стороны, день тишины, а с другой стороны, внутри уже всё клокочет от радости, потому что ты понимаешь, в общем-то — ну, Пасха, она наступает.
А. Ананьев:
— Я в прошлом году помню утро Великой Субботы: я проснулся и понял, что Христа нету. Ну, вот, Он вчера умер, а сегодня Его нету.
А. Митрофанова:
— Ты понимаешь, когда в этот момент стоишь на Литургии, то всё несколько иначе. Впервые в жизни, кстати, помню, как узнала о содержании Великой Субботы, я несколько лет уже в храм ходила, пришла в храм, меня попросили помочь с цветами, цветами к Пасхе украсить храм. Я говорю: «А во сколько?» — «Ну, украшать будем часов с 12-ти, так что хочешь, останься там после службы». И я думаю: «ну, здрасьте, на ночное богослужение надо идти ещё, значит, в Великую Субботу там утром...нет-нет», я пришла к 12-ти. И когда я попала вот в это храмовое пространство...
А. Ананьев:
— Это Татьянинский храм был.
А. Митрофанова:
— Это был Татьянинский храм, весь залитый светом, покоем, радостью, но пока тихой такой, не ликующей и, вы знаете, у меня было ощущение, что я, может быть, что-то самое важное только что пропустила, ну, просто потому, что тупо решила: извините, я посплю. И пропустила что-то такое, от чего...вообще-то, чего люди ждут целый год, как потом выяснилось. И естественно, в следующем году я уже, опережая собственный вопль, подскочила, помчалась на Литургию Великой Субботы, и вот это состояние, когда на самом деле Христос жив, и об этом пока ещё не знают вокруг, а Он жив, и Он из-за ада выводит тех, кто хочет выйти вместе с Ним, всех. Всех, кто захочет! Он их будет за запястье выдёргивать оттуда, как на иконе знаменитой Воскресения Христова в монастыре Хора. Ну, это потрясающе. Потом, ведь икона Воскресения Христова — это икона Великой Субботы, и Евангелие о Воскресении Христовом читается на Литургии в Великую Субботу, то есть это и есть, по сути, пасхальная служба, поэтому у меня вот с тех пор несколько иное отношение к этому дню, может быть, даже, знаете, оно сливается в единое — и пасхальная радость, и радость Великой Субботы, какой-то нераздельный такой календарный фрагмент.
А. Ананьев:
— Слушайте, отец Александр, прежде чем мы начнём вас действительно мучить семейными передрягами, а я сейчас понял вообще, в чём трагедия происходящего, я хочу спросить вас: а что для вас Великая Суббота?
о. Александр:
— Вот, вы знаете, за достаточно небольшой период времени, который я, собственно, служу священником, вот всё это восприятие достаточно сильно менялось, и на каком-то этапе вот от того акцента, который вы предлагаете, я ушёл, в каком смысле: мы проживаем календарь таким образом, как будто эти события случаются прямо сейчас, а на каком-то этапе ко мне пришло это совершенно чёткое ощущение и понимание, что Христос всегда Воскрес. То есть мы Страстную неделю на самом деле проживаем ведь в свете Воскресшего Христа, Он уже победил, в этом смысле даже вот византийские авторы, которые написали соответствующего рода тексты, очень чётко это улавливают: с одной стороны, конечно, они давят на психологическую «педаль» сострадания, что мы с Христом проживаем, переживаем всё это, но, с другой стороны, там время от времени проскакивают вот эти тезисы, что победа уже осуществлена. Собственно, «Не рыдай, Мене, Мати, зрящи во гробе», это известнейшее песнопение, то есть как «не рыдай», если всё, вся история завершена? Я восстану и прославлюсь, и Тебя возвеличу, и Тебя не забуду«. Или: «вот они вложили в мою руку жезл (как бы не зная), что Я сокрушу их, как горшечник сосуды», и много-много-много вот такого рода тезисов. И вот в этом смысле я уже достаточно давненько вхожу в Страстную с этим чётким пониманием — Христос победил. То есть это история про когда-то сгущавшуюся тьму, которая так ничего и не смогла. То есть победа Христова абсолютно однозначна, в этом смысле она в Великую Пятницу ничуть не менее очевидна, чем в Субботу и Воскресенье.
А. Ананьев:
— «Семейный час» на Радио ВЕРА, священник Александр Сатомский, настоятель храма Богоявления в Ярославле, с вами Алла Митрофанова, Александр Ананьев, мы в Великую Субботу говорим... О чём можно говорить в «Семейном часе»? О семье, о муже, жене, детях. Алечка сейчас сказала удивительную штуку: до нашего знакомства, до нашего венчания, до нашей свадьбы она вела благочестивую жизнь, она ходила в Великую Субботу украшать храм цветами, она чаще бывала на службах, она была прихожанкой семнадцати-двадцати храмов...
А. Митрофанова:
— Да ладно тебе, что ты преувеличиваешь-то? (смеется)
А. Ананьев:
— ...сейчас её жизнь, и я виню себя в этом, не то чтобы я делал это специально, вовсе нет, но акцент её внимания сместился с церкви на мужа.
А. Митрофанова:
— Ну нет, ну...
А. Ананьев:
— Когда последний раз, дорогая жена, ты украшала Татьянинский храм цветами? Внимание, вопрос! Минута на размышление. Ответ: «до нашего знакомства». Я, ещё раз, я тебя очень хорошо понимаю, я тебе очень благодарен, но штука в том, что муж для жены — преграда. Давайте начистоту. Муж для жены — не путь к Богу, муж для жены — преграда. И в этом смысле могу ли я, несчастный, рассчитывать на то, что по ту сторону земной жизни мы сохраним какую-то связь?
А. Митрофанова:
— Понимаешь, какая штука, от того, украшу я или не украшу храм цветами, мне кажется, гораздо в меньшей степени зависит моя посмертная участь, чем от того, сумею ли я или не сумею прокачать любовь внутри себя.
А. Ананьев
— «Марфа, Марфа, о многом заботишься ты, но не о главном». Отец Александр, рассудите. По-моему, здесь как раз очень тяжёлая на самом деле картина нарисуется.
о. Александр:
— В общем-то, во-первых и главных, абсолютно верен тезис про то, что не столько от украшения храма цветами, сколько как от украшения себя добродетелями и совершенствами в общении с вами преуспевает ваша жена, безусловно, то есть вы в этом смысле — главная лестница, ведущая её к Богу семимильными шагами. Равно, как и наоборот.
А. Ананьев:
— То есть работы больше, удовольствия меньше, от этого и награда выше?
о. Александр:
— Ну, не то чтобы, я это никак не оцениваю, но это очевидный факт. Более того, в эту сторону у нас ведь совершенно однозначно смотрят и все традиционные религиозные формы. Вспомним, например, соседний нам иудаизм, который предписывает мужчине в день субботний посещение синагоги просто абсолютно однозначно, это его прямой долг, не в смысле там он хотел-не хотел, полезно-не полезно, он должен там быть. Женщине он не предписывает ничего абсолютно. Эффектнейшим способом, выруливая эту ситуацию не темой детей и кухни, а тем, что Адам, сотворенный из земли, нуждается в продолжении возделывания, а Ева, сотворенная из Адама — это лучшее из всего того, что сотворил Бог, потому что вот уже ничего более совершенного, как из человека произведенное, уже сделать нельзя, поэтому ее учить — только портить. Соответственно, как бы собрание в синагоге — это собрание научения, поэтому все прекрасно, она уже готова к Царству Небесному, пусть спокойно занимается кухней, то есть в этом, конечно, есть определенного рода манипуляция. (смеется)
А. Митрофанова:
— Конечно.
о. Александр:
— Очевидно. Но если серьезно, ведь Древняя Церковь совершенно неслучайно выделяла даже среди женщин совершенно определенные типы служений, например, отдельно говоря о девицах, отдельно говоря о вдовах, которые вот внутри церковного собрания несут какое-то большее число трудов и послушаний, потому что почтенные матроны, обремененные семьями и мужьями, вот самой волей Господней к ним и приставлены, к этим семьям и мужьям, равно как и наоборот.
А. Митрофанова:
— И это твой путь, условно говоря. Я знаю ситуации, когда, ну немного, но знаю такие случаи, когда женщина начинает отдаляться даже от семьи, потому что есть какое-то церковное или социальное служение, очевидное для нее, и очень благородное, и социально одобряемое — страдает семья, в этих случаях страдает семья вплоть до даже вот каких-то глубоких кризисов, и не уверена, что, может быть, в каких-то ситуациях это такой вполне допустимый вариант. Однако есть вообще мужья потрясающие, я вспоминаю историю доктора Лизы, Елизаветы Петровны Глинки, вот Глеб Глебович — как он понимал, что делает его жена! Он был здесь, в нашей студии, это человек, который у меня вызывает глубочайшее почтение. Но это, скорее, редкость. Поэтому для женщины, мне кажется, если мы не берем такие исключения, как Елизавета Петровна, которая, наверное, все-таки подтверждает правило, то для среднестатистической гражданки типа меня вполне естественно, что главное — это муж-семья. Остальное — ну вот, по силам и по времени.
А. Ананьев:
— Ну, ты как раз пытаешься найти какой-то баланс, какое-то равновесие в этих вопросах, но в том, что вот это противоречие, оно все-таки имеет место — это правда, либо ты с Церковью, с верой, со Христом, либо ты с мужем с готовкой, с уборкой. Иначе не было бы монахов, которые поняли, что вот семья будет мешать, семья будет мешать моему служению Богу. И семья всегда мешает служению Богу.
А. Митрофанова:
— У тебя какое-то чувство вины, что ли, я не пойму? Ты все время как-то: «а как бы тебе было хорошо, если бы ты сейчас была бы в храме, а ты вот со мной...»
А. Ананьев:
— Солнце, да, да, у меня чувство вины, потому что я понимаю, что до нашего знакомства ты чаще, ты просто чаще была в храме, и Великим постом, и на Страстной неделе, ты каждый день была в храме...
А. Митрофанова:
— Посмотри на лицо отца Александра.
А. Ананьев:
— ...а сейчас я понимаю, что и молитвы стало меньше по моей вине, и в храме ты стала бывать меньше по моей вине. На отца Александра я вообще стараюсь не смотреть, потому что вот все, что я говорю, отец Александр опровергает своей собственной жизнью, своим собственным примером, потому что, казалось бы, откуда у священника Великим постом может быть свободное время, чтобы украшать печеньки для куличей для своей жены, которая печет? Тем не менее, вот ночами отец Александр Великим постом занимался тем, что выписывал кремом на этих печеньках поздравления со Светлой Пасхой. Да, да, так и было, я знаю, что так и было, я видел эти куличи своими глазами, я нисколько в этом не сомневаюсь. То есть вы опровергаете вообще все, что я говорю, но то, что я говорю — это тоже правда.
о. Александр:
— Здесь, наверное, это не вопрос про правду-неправду, это вопрос про оценку. Ну как бы про оценку, и вот именно как совершенно верно заметили мы про расстановку приоритетности, то есть совершенно нормально и естественно находиться внутри семейных отношений вовлеченно, апостол Павел говорит, и говорит это мужчине, кстати, что «Тот, кто оставил попечение о своих ближних, о своей семье — отрекся от веры и хуже неверного, хуже язычника». То есть, опять же, Христос говорит в Евангелии, что «тот, кто сказал родителям: «Дар Богу то, чем бы ты пользовался от меня», как бы и с вашей точки зрения он вообще молодец и не повинен — вообще-то преступает заповедь, то есть здесь соподчиненность этих вещей на самом деле очевидна. Семья — это малая Церковь, община — это большая Церковь, вот, соответственно, мы движемся от меньшего к большему, это совершенно нормально, естественно и очевидно. Мы взращиваем что-то сначала в меньшем объеме, потом можем экстраполировать это куда-то шире, вывести это в больший объем, никак наоборот оно вообще никогда не работает. Нельзя где-то там набраться нравственных совершенств на стороне, а потом прийти их и внедрять в семью.
А. Ананьев:
— Ну, точнее всего и однозначнее всего о расстановке приоритетов Спаситель говорит вот в Евангелии от Матфея, в главе 10-й: «Враги человеку домашние его, и кто любит отца или мать более, чем Меня, не достоин Меня, и кто любит сына или дочь более, нежели Меня, не достоин Меня». О жене он не говорит, но имеет это в виду в первую очередь, и уж если кто любит жену или мужа больше, чем Меня и предпочитает мужа тому, чтобы прийти ко Мне в церковь, тот вообще грешник-грешник ужасный.
о. Александр:
— Я замечу, что это уже экзегеза, то есть на этом этапе вы уже толкуете, а не пересказываете текст.
А. Ананьев:
— Ну, разве это не очевидно?
о. Александр:
— Ну, вообще никакая экзегеза не очевидна, это всегда усилие в той или иной степени тяжести.
А. Ананьев:
— Как говорит наш дорогой друг, психолог Кристина Корочка: «В очевидности собственных высказываний есть первый признак недалёкости и необразованности».
А. Митрофанова:
— Поясните, отец Александр.
о. Александр:
— Нет, здесь простая вещь, она не то что простая, на каком-то этапе у меня как-то вот случилось такое, как мне кажется, понимание этого фрагмента, то есть я всю жизнь как-то ходил мимо него и его сознательно избегал, а как-то раз вот он прямо взял и внутренне прожился. То есть нам кажется, что Христос противопоставляет: либо-либо, а вот на каком-то этапе мне вдруг стало как-то внутренне очевидно — я не настаиваю на этом опыте и не говорю, что это как раз единственно верная экзегеза этого фрагмента — что Он указывает на правильную и неправильную последовательность, что вот любовь к Богу и любовь к ближнему взаимосвязаны, вот их как раз нельзя дробить и рвать, что — нет, если ты любишь Бога, будь любезен, люби Бога. Если ты тут вот с ближними как-то, значит, у тебя с Богом недостача, и наоборот. Нет, в свете любви к Христу нормализуются наши отношения и наша любовь вот к этим самым ближним, а вне этих отношений — ну, понятно, что на том этапе это вообще как бы про Бога в широком смысле слова, но тем не менее, уже из нашего контекста можем и так говорить, а вне этого они как бы бессмысленны, то есть там на самом деле ничего не рождается, и мы тоже знаем кучу этих примеров любовных любовей, которые вообще недалеки от самых нездоровых форм, в плане любви как обладания, как бы жажда поглощения другого и полного введения его, как аппендикса, в свою жизнь, как бы приращивания к себе насмерть, ну и другие удивительные вещи. То есть вот здесь через любовь Христову ты имеешь нормальную любовь ко всем остальным, в противном случае там какой-то жуть и ужас.
А. Ананьев:
— Это надо, конечно, прожить вот это понимание, которым вы сейчас поделились, потому что мне пока доступно только очень такое лобовое и банальное объяснение, что вот, мол, если муж тебя не пускает в церковь — бросай такого мужа и иди в церковь, и в этом контексте я, конечно, ужасно переживаю по поводу того, что происходит у нас, но надеюсь, что ситуация изменится. И вообще, муж должен вести жену в церковь, как вы вот говорите в традиции иудаизма, да и в исламе тоже, там именно мужчина идет к Богу, а женщина там следует за ним или не следует за ним, уже дело десятое, но благополучие семьи в отношениях с Богом зависит именно от мужчины. У нас почему-то, если мы не принимаем во внимание семьи священников, в остальных семьях, как правило, в 99 процентах случаев именно жена тащит семью в церковь, хоть как-то на своих плечах, буквально или образно, но все сама, а мужчины почему-то нет, и как это исправить тоже не совсем понятно. Даже по нашей семье непонятно.
А. Митрофанова:
— Слушай, всему свое время. Мне кажется, что Господь же людей-то не кидает.
А. Ананьев:
— К людям больше вопросов, конечно. Сейчас мы прервемся на минуту, у нас полезная информация на Радио ВЕРА, а через минуту мы вернемся к разговору и все-таки попробуем выяснить, так что же нас ожидает по ту сторону земной жизни? Действительно ли мы будем вместе? Что об этом говорит Священное Писание? Что об этом говорят церковные предания? Или же нас там ожидает нечто совершенно иное, и рассчитывать на это не придется? Что значит семья с точки зрения вечности? Это программа «Семейный час», не переключайтесь.
А. Ананьев:
— Что ожидает нас по ту сторону земной жизни? Это программа «Семейный час на Радио ВЕРА», с вами Алла Митрофанова...
А. Митрофанова:
— ... Александр Ананьев.
А. Ананьев:
— И в Великую субботу мы пригласили к разговору нашего гостя из Ярославля, настоятеля храма Богоявления в самом центре Ярославля, священника Александра Сатомского. Кстати, в Ярославле сейчас должно быть очень красиво, там весна гораздо более отчетлива, чем в Москве. Все-таки город, такое впечатление, что он чуть ли не южнее находится, хотя на самом деле он находится севернее Москвы, но сколько раз мы там ни были, все время ощущение, что там какой-то курорт-курорт, и весной там, наверное, особенно хорошо, да?
о. Александр:
— Мне кажется, это все происходит из общей логики: хорошо там, где нет нас, и, соответственно, куда мы приезжаем по какому-то иному поводу, нежели чем ежедневную работу работать, там, конечно, удивительно. Это как бы, скорее, про угол зрения, чем про географию.
А. Ананьев:
— Но объективно, объективно уютный город. Итак, отец Александр, давайте разбираться, что мы знаем о загробной жизни в контексте семьи?
о. Александр:
— Правильный ответ — «ничего». Пойдемте домой.
А. Митрофанова:
— Готовиться к пасхальной службе.
о. Александр:
— Да. В том смысле, что мы и в целом, не в контексте семьи, имеем очень маленькое, очень ограниченное представление о каких-либо реалиях вот такого типа бытования. Более того, тоже сразу важный тезис, который нам должен развести в стороны две вещи: в целом в ряде случаев Новый Завет вообще ничего не предлагает по поводу так называемого «посмертия», он не теоретизирует на тему самостоятельного бытования души в отделенности от тела, а говорит про свет вечного дня, то есть про Царство Божие, пришедшее в силе, явленное в мире, новое небо и новую землю, Небесный Иерусалим, сошедший в нашу реальность, и, соответственно, про жизнь вечную, а не про какую-то посмертную, то есть про ситуацию, в которой смерть побеждена.
А. Ананьев:
— Какое-то общение доказано по ту сторону земной жизни после смерти?
А. Митрофанова:
— А как это можно доказать?
А. Ананьев:
— Ты знаешь, очень часто я встречаю в откровениях святых — людей, которым я доверяю, рассказы о том, что «к ним пришел тот», «к ним пришел этот», то есть личность там сохраняется.
А. Митрофанова:
— Конечно.
А. Ананьев:
— Личность человека, которого ты любишь, там, по крайней мере, ближе к тебе, чем личность человека, к которому ты равнодушен. Стало быть, я вправе ожидать от загробной жизни того, что я там тебя не потеряю, да? Что муж не потеряет свою жену, а дети не потеряют любимых родителей и встретят их там, но мы на это надеемся, правильно?
А. Митрофанова:
— Очень.
А. Ананьева
— И свидетельства святых тому доказательство. И вот вопрос: будет оно так или нет, и на что мы в праве рассчитывать?
о. Александр:
— Ну вот здесь хороший тезис про опыт святости в том смысле, что вообще церковное почитание святых как таковых, это вот первый положительный тезис в данную копилку, то есть он не от Писания в основном, хотя Писание тоже указывает нам, почему мы почитаем святых, каким образом, в чем почитание верное, в чем ложное, но просто как церковная практика, это и очень обнадеживающе, а с другой стороны, и очень доказательно. Обнадеживающе в том смысле, что дает нам какую-то вот эту надежду на сохранение личности, а с другой стороны, доказательно, потому что у нас есть огромный объем материала, как раз, как Александр сказал, который и указывает на то, что человек помнит, кто он, знает, кто те, к кому по той или иной причине он явился, то есть он имеет отношение, он не явлен, как, условно, какой-нибудь абстрактный вестник, как сила небесная, которая сошла ровно для того, чтобы сообщить нечто, ну, собственно, как мы видим ангелов в Ветхом Завете, то есть вот они явили волю Господню, это вообще никак не обозначает их отношение, ни положительное, ни отрицательное, никакое, они выполнили функцию, всё. Со святыми не так — они её хотя и выполняют, но это всегда какая-то очень личная история. Можем вспомнить массу случаев с явлениями Богородицы тому или иному, вот там какой-нибудь страдающий, обезножевший пьяница, которому является, например, преподобный Варлаам, если не ошибаюсь, Серпуховской, и, значит, настаивает, чтобы тот шёл и исцелялся от такой-то иконы Богородичной, и он, соответственно, находит, вот вам Неупиваемая Чаша. Ситуации, когда Богородица лично является и настаивает на похожих же вещах, то есть там ряд менее известных святынь, тоже как бы вот вполне понятные темы. И вот такого рода свидетельства убеждают нас достаточно доказательно в сохранении и личности, и отношения, а мы понимаем, что вообще отношение, как таковое, является важной частью личности.
А. Митрофанова:
— Меня вообще, знаете, в историях святых всегда, а в последнее время особенно, больше всего поражает их включённость в наши жизни, в наши дела. Мы с ними лично чаще всего всё-таки незнакомы, ну если вот, допустим, может быть, кто из святых ближе всего на линейке времени к нам — святитель Лука (Войно-Ясенецкий), может быть, новомученики XX века, есть люди, которые, может быть, их знали лично, хотя их сейчас тоже по понятным причинам крайне мало, однако вот такие люди есть, в большинстве своём молимся ли мы святым, чьи имена носим, или просто святым, с которыми у нас какие-то свои тёплые личные отношения, меня это поражает. Ну, какое, казалось бы, им дело могло бы быть до нас? А им есть дело! Ну, это вот, условно говоря, если бы там, если проецировать на себя: меня бы ежедневно забрасывали тысячами писем с просьбами о помощи — я бы выгорела, ну, просто потому, что я любить не умею по-настоящему, понимаете, ну, не умею, сколько бы я там ни говорила о любви, я не умею. У меня сердце не в том состоянии, чтобы вместить в себя такое количество людей, их боли, их обстоятельств, их слёз, их радостей! Нет, нет, я вполне эгоцентричная гражданка, а святые — это люди, которые себя в земной жизни раздают и в вечности продолжают себя раздавать, сохраняя при этом себя, вот поразительным образом сохраняя при этом себя. И, может быть, как раз, вот почему и говорится, что «саван не имеет карманов», единственное, что мы можем взять с собой в вечную жизнь — это состояние сердечной мышцы, вот сколько в неё любви уместилось, сколько в меня любви уместилось — вот это мой единственный, на самом деле, будет багаж, который, между прочим, вот при этом переходе, он абсолютно может быть безлимитным, то есть никто там с тебя не спросит, что вот больше такого-то, пожалуйста, на борт не пускаем — нет, наоборот, чем больше, тем лучше. И в этом контексте как раз семейная жизнь, мне кажется, это очень важный этап, потому что где ещё мы можем настолько глубоко вот эту самую любовь друг к другу прокачать. И вообще, а если любовь друг к другу, как у нас любят в наших подкастах говорить: научишься одного человека любить, будет проще научиться любить и более широкий круг ближних, хотя бы одного научись любить. Вот поэтому, мне кажется, что как раз семейная жизнь, она наш проводник в каком-то смысле.
о. Александр:
— В первейшем, то есть здесь даже не в каком-то, а в первейшем. Собственно, нам от книги Бытия рассказана эта история про то, что человек не ощущает свою целостность до этапа, пока не вступит вот в такого рода отношения, пока там не появится второй, и вот тогда вот этот мужчина и эта женщина родят то единство, в котором они задуманы, потому что вне этого мы видим, что, как сказать, Адам не успокоен.
А. Ананьев:
— И остался в раю.
о. Александр:
— Далеко не факт. Это же, мы же знаем, история не имеет сослагательных наклонений, как бы эта история рассказывалась бы, если бы не случился вот этот эпизод, мы и представления не имеем.
А. Митрофанова:
— Отец Александр, ну вот смотрите, действительно, да, муж и жена — полнота в этом смысле, поодиночке в нас этой полноты нет, но почему тогда в Царствии Небесном не будут ни жениться, ни замуж выходить, не будет ни мужеского пола, ни женского? Почему не будут там создавать семьи, это, ну, более-менее как-то, как мне кажется, я себе понимаю, представляю.
А. Ананьев:
— Но, кстати, не факт. А почему, если ты там не встретишь какую-то прекрасную душу, ты не захочешь быть с ней вместе, одним единым, целым, почему нет? Там такая же жизнь, как и здесь, просто немножко про другое.
А. Митрофанова:
— А мне кажется, там просто уже полнота вот какая-то. Я не знаю, ну это из области фантастики, но почему не будет мужеского пола и женского? Как же мы тогда будем друг с другом взаимодействовать, как ангелы? Это как?
о. Александр:
— Смотрите, вот здесь важный тезис. Во-первых, апостол Павел, говоря, что «в Христе нет мужского пола и женского», не имеет в виду обнуление пола как характеристики, он указывает лишь на то, что социальной значимости, которую он имеет во всех отношениях внутри Церкви, он не имеет — пол, то есть и мужчина, и женщина абсолютно равно успешны в строительстве отношений с Богом, вот в чём идея. Вот как раз это и обнуляет вот эту чудесную иудейскую идею про то, что «ты настолько совершенна, что сиди дома». Все призваны. Все призваны, все царское священство, все люди, взятые в удел, вот в этом смысле ни мужского, ни женского, безусловно. Соответственно, мы можем, рассуждая по аналогии, привлечь несколько фрагментов к пониманию, так как мы ведь ходим с вами в принципе вокруг текста собеседования Христа с саддукеями...
А. Митрофанова:
— ...которые пытаются его подловить и говорят: «Вот женщина, у которой по очереди умерли семеро мужей, семеро братьев, кому же она в вечной жизни, кому она будет женой?»
о. Александр:
— Да, это совершенно чётко криминальная хроника... Знаете, там надо было состав борща-то как-то систематически изучать. (смеются) Ну да ладно.
А. Митрофанова:
— Но это они же гипотетически рассказывают историю.
о. Александр:
— Я понимаю, гипотетически умерли, гипотетический состав. Но Христос в этой ситуации, мне кажется, предлагает не описание, ведь Он же во всех остальных случаях прибегает к притче, когда живописует реалии Царства, то есть, притча подчёркивает какой-то важный аспект, но не учительно, а описательно: «это похоже на», но «похоже» и «равно» — это две большие разницы. Царство Небесное похоже на женщину, которая потеряла деньги, ковырялась полдня по дому, всё подняла, перекопала, нашла и пошла, всем рассказала. Интересно, если проводить прямые аналогии, то тут рисуется вообще очень оригинальный образ, но оно ощутительная аналогия. Так же и тут: хотя Церковь достаточно активно интерпретировала этот материал как прямой, но мы можем посмотреть на него чуть-чуть шире. Ну, как бы тезис по поводу того, что понятно, почему в Царствии Небесном не будут появляться новые люди, не был понятен целому ряду ранних христианских авторов, но даже смотреть в эту сторону не будем, здесь у нас только сослагательное наклонение, его слишком много. По поводу того, что, во-первых, все половые константы однозначно нами сохраняются и наследуются, опять же, это пример святых, которые остались ровно теми, кем они были. А во-вторых, у нас есть совершенно конкретный пример собственно Христа, Которого мы видим в момент Преображения и в момент по Воскресении, а мы знаем, что вот Христос, что Преобразившийся, что Воскресший — это полнота в том числе человеческой природы, как она задумана, и как она будет реализована в свете дня вечности, то есть мы должны стать подобны Ему. И ни одну из своих человеческих характеристик Он не теряет, Он остался Иудеем, то есть семитом, мужчиной, в абсолютно конкретной возрастной категории и со всеми теми признаками, вплоть до ран на теле, черт лица и всего остального, которые были присущи Ему всегда, отсюда мы должны сделать однозначный вывод, что мы воскресаем в том же самом теле и банально, в том же самом поле, в котором мы всю жизнь и жили, ни в каком другом.
А. Ананьев:
— В котором нас запомнили те, кто нас любят.
о. Александр:
— Ну, как бы в котором мы находились во всей той обойме социальных вот этих отношений, и в котором мы их построили так, как построили.
А. Ананьев:
— Интересно, а для Богородицы Христос воскрес младенцем?
о. Александр:
— Не думаю. Я думаю, что Он для всех воскрес одинаково.
А. Ананьев:
— Она просто, ну как любая мама, как мне кажется, она помнит и любит Его родившимся младенцем. Почему она на иконах изображается, вот мне сейчас пришло в голову, Богородица с Младенцем? Она увидела Его именно таким.
о. Александр:
— Ну, здесь, скорее, про догматическую мысль о Боговоплощении, о том, что Творец всяческих в конкретный момент времени лежал на руках и питался материнским молоком, отсюда у нас даже икона «Млекопитательница», на самом деле это догматический образ, то есть он посвящен не вскармливанию детей и помощи матерям в соответствующих ситуациях, как на него смотрят сейчас, а он рождается из догматического соображения подчеркнуть человеческую природу Христа, то есть что вот Он был вскормлен так же, как все остальные, вообще никаким отличным образом.
А. Ананьев:
— Да, вот апостолы запомнили Его таким и увидели Его таким... Кто его знает...
о. Александр:
— Не знаю, не знаю, увидели они Его тоже все-таки и несколько отличным, то есть Христа не узнают, но и узнают, потому что вот случай на Тивериадском озере, когда Иоанн говорит Петру «Это Господь». То есть вот тут такая не вполне однозначная ситуация, у нас как бы здесь больше сослагательных наклонений.
А. Ананьев:
— Семейный час на Радио ВЕРА. Священник Александр Сатомский, настоятель храма Богоявления в Ярославле, я Александр Ананьев и с вами ведущая Алла Митрофанова.
А. Митрофанова:
— А действительно, вот по пути в Эммаус Господь является двум апостолам, и они — да, как будто бы говорят с кем-то другим и не с Ним, что это — преображение? Вот Он является преображенным по воскресении, или, может быть, я не знаю, или они настолько в этот момент внутри своих переживаний, что не способны Его распознать?
о. Александр:
— Вполне возможно и то, и другое, и равно, как и интерпретация той вечери, в рамках которой Христос был узнан, Он познался ими в преломлении хлеба, и вот толкователи по этому поводу замечают, что это либо обозначает духовный опыт, ну, то есть, что просто в какой-то момент времени Он взял и открылся им, вот как бы с их очей пала та пелена, которая находилась там, либо же произошло простое узнавание, что вот этот человек вроде как бы не очень знакомый, а не очень знакомый просто потому, что он умер, ну, то есть всё, он настолько выключен из их сознания и настолько не существует...
А. Митрофанова:
— Но у Петра-то нет! Он-то говорит: «Это же Господь!»
о. Александр:
— Ну, это случай, который происходит уже по Воскресении, то есть и они уже видели Христа Воскресшего, они поэтому и здесь Его узнают, а эти двое считают, что всё, там, на Кресте всё закончено, и поэтому какие бы ассоциации не вызывал у них этот человек, вот, видимо, конечно, они к этому принятию не приходят, и в моменте, когда Он преломляет хлеб, Он делает это каким-то таким особенным образом, которым всегда делал Сам Христос, и по жесту они просто узнали Его. Вот у нас как бы две интерпретации, какая из них лучшая и правильная, я думаю, что никто не скажет.
А. Митрофанова:
— А что делать нам-то, чтобы друг друга узнать? А то окажемся, понимаете, и... Хотя я в это не очень верю, всё-таки и правда, если есть внутри вот это самая сердечная мышца, ну, всё-таки подскажет, вот это даже внутреннее наше что-то, что взращивается на протяжении лет совместной жизни, оно подскажет, даже если внешне мы будем неузнаваемы.
А. Ананьев:
— Прежде чем отец Александр даст ответ, я тебе дам свой ответ: жить здесь и сейчас, надеясь на то, что завтра в этой земной жизни ты узнаешь своего мужа тем же самым человеком, за которого вышла замуж, потому что, согласно официальной статистике в Российской Федерации, 98 процентов на это не способны, и на следующий день они не узнают своего мужа и расстаются с ним. О, как трагично!
А. Митрофанова:
— Ну, ладно, почему 98-то, ну что ты? Ты сгущаешь краски.
А. Ананьев:
— Ну, немножко сгущая краски, 74,5 процентов, какая разница? Много, трагически много! Отец Александр?..
о. Александр:
— Опять же, с одной стороны, к тезису об узнавании, о сохранении союза нас подводит и Ветхий Завет, который, говоря о том, что двое становятся одной плотью, а в данном случае это обозначает максимальную степень этого союза, а параллельно мы имеем в виду, что весь наш жизненный путь, собственно, и ценен в очах Божьих, то есть Бог и дает нам жить историю, потому что она есть для нас история возрастания в отношениях с Ним и с людьми, и эта история ни на каком этапе не обнуляется. То есть, собственно, из этих соображений и человечество в истории, и каждый человек в истории, то есть с момента грехопадения Бог не уничтожил всё и не построил ещё раз, вот Он как бы весь этот процесс ведёт, и каждый из его этапов ценен. Так уж если все те этапы ценны, то неужели же менее ценен самый главный и основной? Со всеми остальными мы не образуем единство, как одна плоть, ну вот не образуем, как угодно, образуем его вот с этим кем-то одним. Здесь, конечно, рождается много и совершенно трагических вопросов про то, что происходит с людьми, которые вступали в брак неоднократно, какие из этих отношений тогда будут ценнее, какие менее ценнее?
А. Митрофанова:
— Ну, собственно, это вопрос саддукеев к Христу: «женщина-то, у неё семь мужей было, что ж теперь?»
о. Александр:
— Вполне возможно, поэтому Христос и обнуляет этот вопрос, что вы вообще заблуждаетесь, вы вообще не знаете Писание, вы смотрите не в ту сторону. Но повторяюсь, что вот мне кажется, что суть этого ответа в притчевом образе о том, что Царство инаково и отношения в нём инаковы. Наверное, это не значит, что их там нет, что их суть и смысл, и тип не таков, но это не значит, что их нет или они хуже, а наоборот, они есть и только глубже и лучше.
А. Ананьев:
— А в догматическом смысле что такое христианский брак? Ведь это не только единение тел, это ещё и единение душ, и причём, не побоюсь этого слова, в вечности.
о. Александр:
— Безусловно. Но здесь мы не можем сказать об этом ничего догматически, потому что наша догматическая рамка на самом деле очень маленькая...
А. Ананьев:
— Но во время венчания же там произносятся какие-то тексты на этот счёт?
о. Александр:
— Но во время венчания узловым текстом является учительство как раз апостола Павла о типе взаимоотношений между мужем и женой, и этот тип, как между Христом и Церковью. Христос воскресший не забыл про Церковь в свете полученного опыта, как то, что Он настолько велик и превосходящ, что-то его земная община как-то сразу отложилась, нет. Он, собственно, ради неё на Крест всходил и ей плоды Воскресения принёс, вот как бы вся идея, соответственно, между мужем и женой отношения строятся вот по такому принципу. А отсюда соответствующий вывод: так как не разорвались отношения между Христом Воскресшим и Его телом, пребывающим здесь и сейчас на земле, значит, по всей видимости, у нас не рвутся отношения между теми супругами, один из которых в вечности, а другой ещё длит своё земное существование, и, безусловно, они не должны разорваться и на этапе, когда оба окажутся в свете вечности.
А. Ананьев:
— Внимание, неожиданный вопрос: если муж и жена хотят быть вместе не только здесь, но и (глубокомысленная пауза) — там, им следует быть похороненными только вместе.
А. Митрофанова:
— Это вопрос или утверждение?
А. Ананьев:
— Это утверждение. А вот теперь вопрос — да?
о. Александр:
— Нет. Нет, отнюдь. В этом смысле наши переживания по поводу мест захоронений, с одной стороны, очень понятны, с другой стороны, скажем так, в ряде случаев преувеличены. Тело, безусловно — храм и святыня. Тело, безусловно, должно быть погребено должным образом и с соответствующим почтением. Но близость, дальность вот этого захоронения там, друг от друга или ещё, не играет никакой роли. Здесь вопрос про то, что в воскресении мы все окажемся в единстве, то есть вот не будем мы разбросаны по разным местам, и, соответственно, если кто-то захоронен в Нью-Йорке, а кто-то в Антверпене, то, извините, но как бы нет. Как бы отнюдь, отнюдь. Это всё принадлежность века нынешнего, а для вечности всё это не играет никакой роли, опять же, по примеру тех святых, которые слышат через Христа и в Христе, и Христом действуют везде и всюду, вне какой-либо привязки к какой-либо географии.
А. Митрофанова:
— Мне вообще кажется, что география так же, как и время: мы настолько привыкли внутри них и в этих рамках мыслить, нам очень сложно представить себе мир без времени и пространства, когда и то, и другое отменяются, упраздняется уже всё, за ненадобностью, по Второму Пришествию, по воскресению как сложно понять, что такое вечность, потому что мы целиком полностью заточены на линейку времени, точно так же сложно и бесконечность понять, и что это за мир, где непонятно, что там, где вверх, где низ, где близко, где далеко, а оно всё иначе, оно просто всё иначе. И это ещё, знаете, простите, профессиональный травматизм — у Пастернака, я очень люблю роман «Доктор Живаго», единственный момент, который меня там вот прям очень смущает, это размышления Пастернака как раз о воскресении мёртвых, где он говорит: «Я не верю в воскресение мёртвых в том виде, как оно описано, что вот все восстанут — где вы разместите эти миллиарды, миллиарды людей?» И у меня каждый раз внутренний вопрос: но ведь их же не надо размещать на планете Земля или других планетах Солнечной системы, это всё будет как-то иначе, просто мы не представляем, как! И, наверное, в этом смысле действительно не так-то важно, насколько далеко друг от друга похоронены супруги, а бывает так, что останков нет.
А. Ананьев:
— И тут на сцену выходит предание о Петре и Февронии.
А. Митрофанова:
— Но это же предание. Да, мы чтим его, но оно...
А. Ананьев:
— Понимаешь, в любой истории, особенно вот такой важной, как предание о Петре Февронии, есть зерно здравого смысла какого-то, и если уж в загробной жизни Пётр и Феврония, святые, стремились быть вместе телами здесь, на Земле, то явно это о чём-то свидетельствует, не может же быть это просто так.
о. Александр:
— Ну, я подозреваю, что здесь, на самом деле, и очень простой дидактический ход автора текста, опять же, я не к тому, что так не случилось, так и случилось — да, и захоронены они вместе.
А. Ананьев:
— А как вы считаете, так случилось или так не случилось?
о. Александр:
— Ну, то, что они захоронены вместе и вместе в одной раке пребывают, я видел прямо двумя своими глазами, и все, кто были в Муроме. Ничего ранее я не видел, потому что родился несколько позже, чем произошла вся эта история, но факт остаётся фактом — вот они двое в этой одной раке пребывают. И здесь, мне кажется, как раз простая дидактика, то есть простое научение именно как раз про то, что свет этих отношений никуда не угас с моментом их смерти, а при том, что ещё оба монашествующие, оба в постриге, уж казалось бы, ты отложился от одной семьи, от малой своей вот этой церкви, приложился к другой, потому что та твоя община монашеская — это твоя новая семья, и вроде бы теперь ты должен красиво пребывать там, жена твоя в другом месте, и так вот уж и повелось — нет ничего подобного, то есть вот эта идентичность оказывается важнее, чем вот это новоприобретённое.
А. Ананьев:
— У нас осталась минута до конца «Семейного часа», за эту минуту я хочу попросить вас дать совет тем, кто хочет и после смерти сохранять связь друг с другом. Может быть, есть что-то, на ваш взгляд, что мы можем сделать сейчас?
о. Александр:
— Да мне кажется, всё то, что мы можем сделать сейчас, мы должны сделать и не в свете этого вопроса, то есть беречь, любить друг друга и взращивать отношения мы должны и в свете мысли о том, что всё конечно, ничто никуда не длится, и с закрытием глаз заканчивается всякая история, и в свете нашей твёрдой христианской уверенности, что на самом деле — нет, это не так, и вечность нас ждёт, мы должны делать одни и те же вещи.
А. Ананьев:
— То есть не надо бросать мужа и идти в храм, и просить Господа, чтобы нас это как-то не разделили?
о. Александр:
— Наверное, нужно, этапно взращиваясь внутри брака, на каких-то этапах оказываться в этом храме вместе.
А. Ананьев:
— Аминь. Спасибо вам большое за этот разговор, простите нас за путанные вопросы, тема такая, знаете, что даже не знаешь, как вопросы формулировать, но ответы мы получили более чем убедительные, понятные и яркие. Священник Александр Сатомский, настоятель храма Богоявления в Ярославле, был этой Великой Субботой в светлой студии Радио ВЕРА. Спасибо, отец Александр.
о. Александр:
— Спасибо вам.
А. Ананьев:
— А мы с Аллой Сергеевной отправляемся в любимый храм. Алла Митрофанова...
А. Митрофанова:
-... Александр Ананьев.
А. Ананьев:
— Пасха будет. С наступающей Пасхой! С наступающим Христовым Воскресением! Услышимся через неделю, пока.
Все выпуски программы Семейный час
«Уныние, отчаяние, депрессия». Наталия Инина
У нас в студии христианский психолог, психотерапевт, преподаватель факультета психологии МГУ им. МВ Ломоносова, РПУ св. Иоанна Богослова Наталья Инина. Разговор шел о чувстве богооставленности. Что делать, когда рушатся все надежды и нападает отчаяние, как не перепутать депрессию с чувством покаяния и как преодолеть грех уныния и научиться верить и доверять Богу.