У нас в гостях был настоятель храма Архангела Михаила в Летово протоиерей Дмитрий Кувырталов.
Мы говорили с нашим гостем о том, как он встретил Светлый день Воскресения Христова, как этот праздник отмечается на его приходе, и какое значение Пасха имеет для каждого христианина.
А.Пичугин:
— Христос Воскресе, дорогие слушатели! В студии светлого радио приветствуем вам мы — Алла Митрофанова...
А.Митрофанова:
— ... Алексей Пичугин.
А.Пичугин:
— Сегодня здесь, вместе с нами и с вами, в этой студии протоиерей Димитрий Кувырталов, настоятель Храма Архангела Михаила в Летове. Здравствуйте! Христос Воскресе!
О.Димитрий:
— Воистину Воскресе! Добрый светлый вечер, дорогие радиослушатели!
А.Пичугин:
— У нас Пасха продолжается, вся эта седмица ( если по-церковному ), неделя ( по-светскому ) — вся она Пасхальная, вся она как первый день Пасхи, фактически. Вы — настоятель Храма, большого, с уже большой и постсоветской историей. Вот, перед нами сейчас с Аллой лежит очень красиво изданный альбом «Храм Архангела Михаила в Летове», где собраны такие интересные фотографии...
О.Димитрий:
— Воспоминания, да, за четвертьвековую нашу историю.
А.Пичугин:
— Воспоминания... двадцать пять лет. Двадцать пять лет! Уже двадцать пять лет новой истории Храма — это когда в 1992-1993 году совсем молодой отец Димитрий пришёл туда настоятелем. И это тот редкий, но очень хороший, на мой взгляд, случай, когда священник все эти 25 лет служит в этом Храме настоятелем, и община, которая сложилась за все эти годы — она с ним. Поэтому, конечно, очень интересно... Вот, вы отметили Пасху, у вас — 25 лет Храму. Вы отметили Пасху в красивом восстановленном Храме. А вот как всё это было в начале 90-х, когда вы пришли на руины? Вроде бы рядом с Москвой — ну, что там, километров 5 от МКАДа всего — с одной стороны, теперь это вообще Новая Москва. А, с другой стороны...
О.Димитрий:
— Это была другая Россия.
А.Пичугин:
— ... это центр Новой Москвы.
А.Митрофанова:
— Центр... теперь...
О.Димитрий:
— Центр вообще всей Москвы.
А.Пичугин:
— У вас там школу такую модную сейчас строят.
О.Димитрий:
— Там очень, да, так громко... школа — она прямо называется «Летово». Мы даже по этому поводу скорбим, потому что к Летову она не имеет никакого отношения, и, тем более, к традициям Храма, приходским. Это такой международный проект. Мне бы хотелось, чтобы школа, всё-таки, воспитывала детей для Отечества, для того, чтобы детвора оставалась здесь, в стране, и здесь возделывала эту землю и своё будущее, и его делала счастливым. Но, в любом случае, у нас есть свой проект. Действительно, Храму — 25 лет, и за эти 25 лет огромное количество детворы уже выросло, следующее поколение уже растёт на глазах, и следующее поколение — совсем малыши, которых всё больше и больше становится, и для нас, конечно, эта Пасха — мы видим, как вот эти вылупляются яички радости, и каждый раз Храм переполнен. И это не только на большие праздники, это — обычный Воскресный день, это — обычные у нас мероприятия праздничные приходские. Вот, 18 марта, в разгар Великого поста, мы решили сделать... дерзнули сделать такой праздник — Закрытие зимнего сезона. У нас — спортивная площадка, лёд залит, и там были у нас показательные выступления по фигурному катанию, был финал хоккейного турнира, потом было взятие крепости. Это надо было видеть, как горят глаза не только детей, но, главное, взрослых родителей, которым многим уже сильно за 50, и как они взбирались на эти крепости, как они брали город, как они рубились на этой ледовой арене, как зрители болели, как комментаторы комментировали, какие призы были вручены! И всё это, приблизительно, где-то 100-120 человек, на одной площадке. И угощение было! Это был показатель того, что может община, когда она живая. Вот, это для нас всегда хороший показатель о том, что мы не зря землю топчем. А Пасха, конечно — вспоминаешь эти первые праздничные Богослужения. Но, поразительным образом, они ничуть не уступают по торжественности, ликованию, какой-то вот насыщенности светом нынешним службам. Кажется — благолепный Храм, всё есть, хор поёт у нас замечательно — октет мужской, люди все знают песнопения — подпевают, дети стоят мужественно всю службу — глаз не сомкнут — поразительным образом! А какие раньше службы были? Стоит, там, 10-15 человек на службе — и все счастливы! И потом какое-нибудь из термоса, там, разговление маленькое — супчик, бульончик, может быть, какой-нибудь пирожок — и все счастливы, расходятся по домам, но ты понимаешь, что Храм начал жить. Это вот как первые такие... первые слова и вздохи новорожденного младенца — нет большего счастья, когда Храм превращается в это Пасхальное яичко, которое в себе содержит Тайну Жизни, и эта Тайна Жизни при тебе рождается.
А.Митрофанова:
— А вот, кстати, парадокс такой. Вы говорите про первые годы Вашего служения в этом Храме, когда 15 человек народу, там... Вы же, наверняка, восстанавливали его, да?
О.Димитрий:
— Там руины были абсолютные! То есть, поэтому мы — в яме служили. Там вот... даже сейчас вспомнить — ужас! Какая печка там стояла — дымина кругом от этой печки, а вот — был свет и радость.
А.Митрофанова:
— А вот Пасха — она и в Африке Пасха, да? И на руинах — Пасха! И, вообще, везде!
О.Димитрий:
— И на руинах. Она была, может быть, тогда самой удивительной Пасхой, потому что ведь, буквально, это 1994 год — первое Богослужение мы отслужили в Храме Пасхальное. А ещё в 1992 году, 1991, и уже в 80-е годы, когда помещение Храма было полностью всё разорено и опустошено, молодёжь местная деревенская там устраивала костры — свои, там, праздники, и гульбища, и гулянья. Так вот, было поразительно, как они вдруг увидели, что это — Храм, и какое было у них внутреннее смятение, что, оказывается, они в Храме бесчинствовали! Они потом все потянулись в Храм — кто на исповедь, кто на беседу со священником, кто как-то выправлял свою жизнь, уже семейная налаживалась ситуация. Но было настолько поразительно видно, что как только Храм ожил — вся округа стала преображаться. И люди потянулись к Летову — когда вот в 60-е, 70-е годы уезжали из деревень. А в 90-е — особенно середина 90-х — в очередь вставали: «Батюшка, а не знаете — где, какой участок у вас там, рядом с Храмом, продаётся? А может мы, там...»
А.Пичугин:
— Дальновидные люди были, кстати говоря.
О.Димитрий:
— Поразительным образом! И вот, те, кто успел тогда купить — одни из самых счастливых людей, потому что они, в буквальном смысле слова, находятся в центре теперь вообще Новой Москвы. Мы же не случайно шутим, что у нас... от Мытищ до нас 40 км, и до границы Калужской области — 40 км, и по сторонам — по 15 км.
А.Пичугин:
— Так, и между всем этим — Москва.
О.Димитрий:
— Вокруг — да, а посередине — Летово. Вот как получается!
А.Митрофанова:
— Можно глобус Летова создать.
О.Димитрий:
— Можно, вполне — нулевой километр, да, и...
А.Митрофанова:
— Да, да, нулевой... вполне — почему нет?
О.Димитрий:
— Это, думаю, следующий проект. Мы уже 25 лет — отмечаем, вот этот весь... в течение этого года, а в следующий юбилей — уже всем говорю — будет 250-ление Храму. Потому что в 2028 году будем отмечать 250 лет от, вообще, строительства Храма.
А.Пичугин:
— У вас что ни год, то — юбилей!
О.Димитрий:
— Вот! Значимый юбилей следующий, говорю, будет уже не от возрождения Храма, а — вся история Храма. Мы каким-то непостижимым, таинственным, но очень ярким образом соединили вот эти вот эпохи — до разорения Храма, и вот это — ХХ век, ужаса этого богоборческого вихря и смерча, и уже восстановления новой жизни в нашем приходе, и не только, конечно, в приходе — во всех округе. Святейший Патриарх в Великую Субботу объезжал, как раз, новые территории Москвы, и было видно, как вот всё, в буквальном смысле слова — бурлит, кипит вот этой Пасхальной радостью! И это, действительно, свидетельствует о возрождении, вообще, народной жизни. Мне кажется, что в глубине души у народа вот эта связь христианского своего благочестия древнего, Пасхальной радости и просто вот... ну, даже, там, освятить куличи и какие-то традиции народные — это как пуповина, которая связывает нас в единое целое как народ — с историей, друг с другом. Мы без этого не можем никак.
А.Митрофанова:
— Мне так бывает жаль, когда, знаете... ну... не для всех же ведь Пасха — это настолько значимый праздник, как для людей, которые ходят в Храм и понимают, что, в общем, это — главное событие их жизни, да? И неважно, сколько лет назад это произошло по земному летосчислению, всё равно — это главное событие, оно совершается снова и снова. В общем, понятно. А вот когда... даже пытаешься этим поделиться — и непонятно, как это сделать, потому что, допустим, вот, у твоего собеседника — у него нет вот этого опыта. И даже не понимаешь, как объяснить... опыта вот этой радости просто. И ты пытаешься какие-то сравнения находить, а они не работают, потому что... ну... на тебя, в лучшем случае, посмотрят, как на такую: «Ну, ладно...»
О.Димитрий:
— Восторженного юношу, девушку, которая что-то у себя, там, в голове напридумывала, какие-то... Вот. Может быть — да, но я, к счастью, наверное, имею другой опыт. Вот именно, в Великую Субботу это наиболее очевидным становится, когда возможно поделиться этой радостью. Но, при этом, парадокс — ещё, всё-таки, пост строгий. Ведь Великая Суббота — это один из самых строгих дней вообще всего Великого Поста.
А.Митрофанова:
— Но вино при этом разрешено.
О.Димитрий:
— В этом году, вообще, была особенность, что это ещё и Благовещение — то есть, вот такое совпадение. Может быть, чуть позже об этом поговорим. Но вот эта строгость, это ещё ощущение Христа во Гробе, присутствие вот этой Вселенской скорби, ещё не разрешённой Пасхальной радостью — оно, всё равно, ещё, так скажем, как плита надгробная — оно ещё закрывает твоё собственное отношение к Празднику. А тут люди — уже у них Праздник, уже Пасха...
А.Пичугин:
— Уже куличи.
О.Димитрий:
— Они уже раскрывают свои шуршащие эти вот обёртки разноцветные...
А.Пичугин:
— Но, если подумать, то ведь в этом есть такая, глубокая, историческая справедливость. Потому что в Древней... да не просто в Древней, а даже в Средневековой, даже, наверное, и в более позднее время, Церкви, Великая Суббота — она на две части разделялась. Первая часть — это та самая строгая, с погребением Плащаницы, которая уже — Великая Суббота...
О.Димитрий:
— Ночь, фактически, да... с Распятием, со всем...
А.Пичугин:
— Ночь, да. И Литургия Великой Субботы, которая должна была совершаться... это, по Уставу, чуть ли не единственный день в году, когда Литургия должна была совершаться во второй половине дня, и эта Литургия уже была Пасхальной — Литургия Великой Субботы. Это переехав на утро, или на предыдущую ночь она стала такой вот — задумчивой...
О.Димитрий:
— Да, тяжеловесная такая...
А.Пичугин:
— ... тяжёлой, печальной Литургией. А когда-то она была светлой, радостной и Пасхальной. И вот этот промежуток между Погребением Плащаницы и часть дня до пяти-шести вечера по нашему времени, когда начиналась вот эта Литургия Великой Субботы Пасхальная — уже даже не Великой Субботы — оно было, действительно, ощущением смерти Спасителя, а дальше — всё уже, всё это, по восходящей, идёт к Воскресению!
О.Димитрий:
— Ну, я думаю, что это возможно, в принципе, восстановить эти интуиции духовные, Богослужебные внутри общины. То есть, когда община живёт этим вот единым духом — да. Когда... ну, Великая Суббота — действительно, сейчас стала общим Праздником. Я даже такой маленький эксперимент провёл у себя на приходе — дерзну об этом рассказать, о неудавшемся моём эксперименте.
А.Митрофанова:
— Неудавшемся?
О.Димитрий:
— Я предложил своим — ну, тем нашим прихожанам, постоянным — освятить куличи в Пасхальную ночь, после Богослужения, как это и должно быть. Все пришли на Великую Субботу, и, всё равно, все развернули свою красоту — и корзинки, и яички, там, всё это — как это можно пропустить? То есть, это — отдельное действие, это — отдельное вот это предощущение Праздника.
А.Пичугин:
— Тоже уже стало традицией.
О.Димитрий:
— Стало традицией! И я считаю даже, что... то есть, у меня не получается, грубо говоря... ну... даже вот простые вещи, кажется, самым близким людям объяснить и сынициировать. Но, при этом, я всё равно понял, что — это хорошо, что у меня не получилось ничего. Потому что Пасхальная ночь уже — совсем другая. Там уже не до трапезы, там — Христос с нами! Поэтому, вот, как ученики, обомлев, встретили впервые Христа, и не верили — и Господь говорит: «Дайте мне есть!» — то есть, по идее, как бы, ученики должны были бы сидеть за столом, там, что-то... а они об этом даже думать не думали. Когда Христос пришёл, Он им всем говорит: «Мне поесть дайте! Не забывайте, Я тут за трапезу пришёл», — вот такая была оторопь у учеников. А мы когда у своих прихожан освящаем куличики, и, так, с ними общаемся — конечно, огромное количество людей приходит единственный раз в год — только освятить куличи. И вот эта вот основная масса людей, впервые приехавших в Храм, детей приведших — это основная, так скажем... основной адрес нашей миссии в эти вот минуты, в эти часы. И сказать им те самые важные какие-то слова... Во-первых, они видят, что батюшка — очень торжественный, как-то, с еле сдерживаемым, таким, веселием — всё это производит. То есть, видно, что батюшка, так — очень участлив, в этом смысле. Во-вторых, батюшка, иной раз, улыбается. Потом, когда вот эти 2-3 предложения говорятся о том, что: «Эта ночь сейчас — самая важная в истории вообще всего человечества, и что Христос стал Победителем — Победителем смерти — не своей, а нашей смерти, а значит, и мы с вами — тоже победители, и поэтому для нас это — День Победы! Всех поздравляем с наступающим Праздником!» — и все выдыхают, и говорят: «Слава Богу, батюшка! Как хорошо! Всё, мы... а во сколько ночью служба? А вот мы придём. А Крестный ход во сколько?»
А.Митрофанова:
— Приходят?
О.Димитрий:
— Очень многие приходят. Мы, уже третий год подряд, делаем Крестный ход не вокруг Храма, а уже в деревню уходим — немножечко так, в несколько раз, увеличили длину Крестного хода, потому что не успевают люди выйти из Храма, покуда мы... Мы подходим к Храму — вот, несколько лет назад так было — а люди всё ещё выходят из Храма, и, когда мы вынуждены закрывать двери, отсекать вот этот вот людской поток, потому что нам уже войти надо. Люди, конечно, возмущаются — они даже не поучаствовали в Крестном ходу, а для нас это, конечно, уже получается техническая невозможность это сделать. Поэтому — выходим за территорию Храма, идём по деревне некоторый участок, потом снова заходим в Храм другими воротами уже и, подходя к дверям, понимаем, что почти все вышли из Храма. Но, всё равно, все улицы заполнены. Это для нас всегда такое свидетельство... действительно... мы уже в этом году — ну, уже несколько лет подряд — встречаем Огонь Благодатный с Иерусалима, и вот, кто был свидетелем, как этот Огонь сходит, с таким незабываемым восторгом об этом рассказывая и пересказывая, говорят: «Самое яркое впечатление — даже не то, как он сходит, как его раздают, а то, как он разбегается-то так по улицам Иерусалима, по старому городу! Как все люди, не попавшие в Храм, они этот Огонь передают, и вот он — лучами такими вот разбегается по городу, и дальше вот, можно представить, по всему миру — этот Огонь воспламеняет дальше вот эту Пасхальную радость. И Пасхальную радость не о конкретном историческом событии, не в каком-то там локальном географическом месте, а, действительно, Вселенскую радость о Вселенской Победе. И нет другого праздника столь глубокого, столь возвышенного, столь просторного, столь широкого, который мог бы человека, в буквальном смысле слова, воскресить из мёртвых, оживить, встряхнуть его.
«СВЕТЛЫЙ ВЕЧЕР» НА РАДИО «ВЕРА»
А.Пичугин:
— Мы напомним, что протоиерей Димитрий Кувырталов, настоятель Храма Архангела Михаила в Летове, здесь, в гостях в программе «Светлый вечер» на светлом радио. А, всё-таки, возвращаясь в 1992 год, в 1993, когда...
А.Митрофанова:
— Любит Лёша историю!
А.Пичугин:
— Историю, да... особенно историю, как вот это всё возрождалось... У Вас же наверняка, среди прихожан, были ещё старые жители — уже которых, естественно, нет много лет — старые жители Летова, которые помнили и Храм действующим, которые и ходили в него, наверное, и у которых... которые пронесли через вот эти почти 70 лет Пасхальные традиции дореволюционные, которые, там, может быть, как-то трансформировались с течением советских лет в народные традиции. Но Вы с этим столкнулись, придя в Летово, и как это выглядело? Что это было?
О.Димитрий:
— Я, в этом смысле, счастливый человек, потому что, будучи совершенным юношей, я встретил настоящих носителей древней традиции, культуры в лице сестры... в лице детей последнего нашего настоятеля. Отец Алексий Померанцев — батюшка, который в 1933 году был арестован, и на Мариинских лагерях скончался уже в начале 50-х годов. То есть, он все 20 лет провёл вот, фактически...
А.Пичугин:
— То есть, его даже не выпустили, в связи с «потеплением» военным...
О.Димитрий:
— Никак, да. Он скончался, по-моему, в 1953 или 1952 году...
А.Пичугин:
— Совсем чуть-чуть не дожил...
О.Димитрий:
— Да, совсем малость. Но вот, у него было шестеро детей, а двое, уже престарелых — тогда им было 83 и 87, по-моему — старший сын, Юрий Алексеевич Померанцев, и его сестра, Ольга Алексеевна. Они оба были незамужние — он не женат, она не замужняя — они вдвоём жили вот в деревенском доме батюшки. И вот, когда они увидели, что батюшка молодой пришёл, конечно, попросили меня, чтобы я их навестил — они уже, так, с трудом перемещались.
А.Пичугин:
— Они помнили отца своего и...
О.Димитрий:
— Помнили, они любили отца, они любили службу, Храм, они вот всё время на этот Храм вечером, утром молились. То есть, как вот мусульмане на Мекку молятся, они — на этот Храм, руины...
А.Митрофанова:
— Ой, надо же...
О.Димитрий:
— И это всё, буквально там... ну, 100 метров от Храма.
А.Митрофанова:
— Может, это они Вас и вымолили? Что Вас туда отправили?
О.Димитрий:
— Я сейчас... много у меня связывается в голове разных смыслов, разных эпизодов, но вот — два таких, интересных. Юрий Алексеевич мне очень подробно рассказывал, как служил отец. Очень подробно. Он говорит: «Отец служил так-то и так-то» — крепкий такой, сухопарый старик был, высокий, нога у него болела — он инвалидность, где-то, с 30-ти с чем-то лет получил, и поэтому и на фронт его не забрали — он, так, успешно войну... миновала она его, в колхозе работал. И он остался верен вот той самой традиции — он пчёлами занимался... в общем, как-то вот, преемство через него осталось в деревне — единственный человек. Вот. И он мне подробно рассказывал, какие были традиции в нашем приходе, как папа венчал, как папа служил, там, Праздники и так далее, как... вот, и было... очень трогательно...
А.Пичугин:
— И Вы перенимали что-то из этого?
О.Димитрий:
— Ну, не всё было возможно перенять. Например, он говорил, что каждый воскресный день, когда крест он давал, он говорил так: «В нашем селе, в Летове, такой-то такой-то вознамерился обвенчаться с такой-то такой-то. Есть ли к этому препятствия — прошу огласить».
А.Пичугин:
— Ну, понятно, что это сейчас...
О.Димитрий:
— Это сейчас невыполнимо. Я всё думаю... смотрю на наших прихожан и думаю: «Про кого сейчас объявить, что кто-то решил повенчаться, и кто-то об этом будет что-то говорить?» Нет, конечно. Многие традиции ушли, потому что ушла община, в принципе. Тут — невосполнимая утрата. Но было очень комично и трогательно...
А.Пичугин:
— Община — среди односельчан...
О.Димитрий:
— ... и очень для меня горько — ну, я с улыбкой сейчас это вспоминаю — как на службу пришла Ольга Алексеевна, сестра младшая Юрия Алексеевича и младшая дочь отца Алексея Померанцева. Она властно — вот, тоже такая сухая женщина пожилая, 82-х лет — села на табуретку, посреди Храма прямо, посреди службы, просидела, наверное, полчаса, потом со словами: «Всё не так, как папа делал!» — вышла из Храма.
А.Пичугин:
— И больше не приходила?
О.Димитрий:
— Ну, я приходил к ним домой, я с ними часто... ей просто тяжело было ходить, и она поэтому... так... подвиг совершила, поняла, что всё «не так», и нет смысла ходить. Вот. А что «не так»? Понятно, Юрий Алексеевич — я уж к ним пришёл, к нему и говорю: «Ну, давайте попытаемся восстановить...» — но, конечно, уже новые традиции московские, новые Богослужебные какие-то... обстановка, нюансы... плюс — в разрушенном Храме невозможно было вообще... служба-то сама была чудом — каждая служба. Сначала — это молебны, потом — это первая Литургия, а общем — каждый раз это... неужели это произошло, неужели мы смогли? Потому что каждый раз, к каждой службе — а службы служились только на большие праздники, там, Рождество, Пасха, Престольный праздник — сходились со всей округи молодые ребята, парни, мужики — у кого уж там вдохновение было. Кто закроет нам окна все щитами, кто — печку приволокут, и электричество протянут, то какие-то полы, настилы сделают, то — иконостас сделали вот к последней нашей Пасхальной службе, буквально, за ночь. С двенадцати ночи до четырёх утра, колотили, сделали, фотографии наклеили, утром все ахнули — иконостас в Храме первый! Врата Царские открываются, двери дьяконские — всё есть, Престол посредине стоит! Вот это, конечно, была Пасха! Вот это было настоящее, такое, воскрешение из мёртвых.
А.Пичугин:
— Это первая Пасха, да?
О.Димитрий:
— Да, вот это была, как раз, первая Пасха, когда ночью мы делали иконостас. И все ребята — все, они сейчас уже постарели, ну, сколько уж прошло — 25 лет с тех пор, да, 24 года, кто-то переехал — но все съезжаются в Храм на Пасху. Потому что для них это стало таким — личным возрождением, личным преображением.
А.Пичугин:
— А они дожили — вот, брат и сестра — Юрий Алексеевич и Ольга Алексеевна — они дожили до хотя бы какого-то вот такого, зримого, восстановления?
О.Димитрий:
— Да. Они оба скончались через год — 1999 и 2000 годы — уже митрополит Ювеналий приезжал, был восстановлен полностью Храм. Мне даже кажется, что колокола звонили, как раз, в 1999 году уже колокольня была восстановлена.
А.Пичугин:
— То есть, они застали, всё-таки, обновлённый Храм... вот в том...
О.Димитрий:
— Да, да... и они...
А.Пичугин:
— ... да, их отец был арестован, и Храм ещё был цел, и вот они так дожили до воссоздания...
О.Димитрий:
— Они, действительно, в буквальном смысле слова, счастливо выдохнув, передав вот эту эстафету традиции благочестия... действительно, благочестия, потому что я больше не встречал нигде — ну, только вот совсем уж в стариках, кто ещё помнит вот это... старорежимные такие верующие люди — тот стержень благочестия, ту простоту, и ту мощь, и какую-то внутреннюю силу, и, в то же время, какую-то широту души всеобъемлющую, которая была, видимо, свойственна, всему русскому народу.
А.Митрофанова:
— А этот стержень — он в чём выражается? Это на практике как выглядит?
О.Димитрий:
— Это... ну, во-первых, интонации речи — никогда не возмущающиеся, никогда не переходящие на какие-то там крики, никогда не осуждающие никого из людей! Вот, я не видел вот у них какой-то интонации: «Да, вот, там, Правительство, оно такое-сякое! Да, вот, значит, соседи наши — такие-разэтакие! Да, вот, там туда-сюда!» Вот, Ольга Алексеевна, я говорил, один раз позволила себе сказать, что «всё не как у моего папы», но это — более чем позволительно в её возрасте. Это не было осуждением, не было приговором таким — наоборот, она...
А.Митрофанова:
— ... констатировала факт.
А.Пичугин:
— Она ещё помнила после 60-ти лет, которые прошли с того момента, как был папа, как это всё было при нём.
О.Димитрий:
— Вот, и мне кажется, что вот это, знаете, как благоухание какое-то сердечной чистоты — оно, безусловно, присутствовало в большинстве русских людей. И выражалось это, прежде всего, в бытовом: в неосуждении — никого, никогда, в удивительном трудолюбии — всегда человек не сидел без дела, не было такого, чтобы он сел в кресло, раскачиваясь, смотрит в окошко, там, курит или ещё что-то. Они вот не курили, пьянства никогда в доме не было. Старинные часы стояли напольные, дощатый пол — то есть, такая, классическая хорошая русская изба. И там запах стоял вот этот вот... я не хочу сказать «ладана», но какой-то такой... чистый, прозрачный, деревенского уклада. Действительно, это было поразительно, как мне Господь давал вот эти минуты, в первые шаги, чтобы ты ничего нового там не придумывал, надо просто стараться соответствовать, хотя бы, знать, что планка — вон она выставлена какая. И плюс — это посты все, соблюдались посты, плюс — это молитвенное правило. Надо сказать, что в деревне они одни оказались верующими — ну, так вот, крепко, церковными людьми. И причащались вот до последнего, на дому. Как только появлялась возможность, они приглашали батюшку, на дому причащал я их, соборовал. И до меня там, время от времени, батюшки приезжали. То есть, это, действительно, люди были трудолюбия, благочестия, какой-то сердечной чистоты, какой-то искренней простоты, ну и вообще — радушия. Всегда у них на столе что-то стояло, всегда они чем-то меня угощали — там, чай... и всегда чисто в доме. Вот, это тоже поразительно. Всегда простая-простая чистота. Вот, это мне всегда вот казалось, что... ну, и деревенский быт, и прочее — мы утратили насовсем. Потому, что многие уехали в город, чтобы отделиться друг от друга, а вот этой вот открытости, простоты... у нас одна тоже женщина деревенская так скоропостижно скончалась... когда начали строить заборы — и это было главное для неё возмущение. Она говорит: «Я не понимаю, как можно жить за забором? Ты же ничего не видишь!» — это для неё было главное дело — быть в курсе событий: что в деревне, кто с кем прошёлся? Как можно забор такой выстроить — ничего же не видно! И она — да...
А.Митрофанова:
— Это правда — совсем другое мировоззрение. Потому что сейчас, может быть, мы, действительно, живём в каком-то сумасшедшем ритме, и так много разных происшествий и всего, что иногда хочется вот в норку заползти...
О.Димитрий:
— Мы не вмещаем эти, да, огромные валы информации, но, поразительным образом, заползая в норку, мы от этой информации никуда не деваемся — она остаётся у нас в голове, она булькает, бурлит, мы...
А.Митрофанова:
— Тоже верно, кстати.
О.Димитрий:
— ... всё равно, не имеем внутреннего покоя, тишины внутренней. А внутреннюю тишину даёт нам внешний уклад, опять же — искренний, простой, открытый. Ежели мы, опять же, не осуждаем людей, ежели мы не любопытствуем: «А что у этих? А что у тех?». Мы, как бы, мониторим ситуацию, она всегда у нас тут, на ладошке: «А этот — то-то, а этот — то-то... помоги, Господь, да... ну, вот, тут несчастье, тут беда в семье... тут всё понятно... помоги, Господь...» — то есть, всегда есть какой-то повод и к молитве, и к собранности. Но вот, к сожалению, да, есть, о чём переживать, а вот эта общая надрывность и общая раздражительность, которая царит в воздухе — она человека мельчит. Человек перестаёт видеть горизонт, и он, к сожалению, теряет себя самого. И считая ещё виноватыми в этом всех окружающих — телевизор, интернет, там... детей своих непослушных, и так далее. Потому что: «Все они не дают мне покоя! Я из-за вас! — как говорят некоторые, сильно пьющие, люди, — это вы меня довели до такой жизни!»
А.Митрофанова:
— Ну, конечно, да...
А.Пичугин:
— Мы продолжим, давайте, через минуту. Напомним, что здесь у нас, в этой студии, протоиерей Димитрий Кувырталов, настоятель Храма Архангела Михаила в Летове, Алла Митрофанова и я, Алексей Пичугин.
«СВЕТЛЫЙ ВЕЧЕР» НА РАДИО «ВЕРА»
А.Митрофанова:
— Ещё раз добрый светлый вечер, дорогие слушатели! Алексей Пичугин, я, Алла Митрофанова, и с удовольствием напоминаем, что у нас в гостях протоиерей Димитрий Кувырталов, настоятель Храма Архангела Михаила в Летове. Мы сегодня и про Летово говорим, и про Храм, и про то, как, вообще, Пасха глазами священника выглядит — это, конечно, всё безумно интересно. Вы знаете, отец Димитрий, а у Вас есть вот эта традиция, что можно любому человеку в течение Пасхальной недели залезть на колокольню и там позвонить?
О.Димитрий:
— Я в этом году даже так произнёс это, что колокольня у нас открыта, но дети в сопровождении взрослых только проходят, безусловно...
А.Митрофанова:
— Ну, естественно.
О.Димитрий:
— ... но у всех есть право немножко, так скажем, насесть на наш слух. В буквальном смысле слова, весь Воскресный день, и вчера... все вот эти дни — и вчера, и позавчера — все Светлые дни колокольня у нас не умолкает. Где бы я ни находился, я везде слышу это: «Бам, бам, бам-бам-бам, бам, бам, бам!»
А.Митрофанова:
— «Не всякий Вас, как я, поймёт»! Я живу в Замоскворечье, у меня звонит — всё вокруг! Ну, и мы, собственно, тоже, там... да, да... Храм Святителя Николая в Кузнецах — там прекрасная колокольня, прекрасные звонари. Обучают прямо, показывают что и как делать, и мы звоним прям... да... вдохновенно!
О.Димитрий:
— Вот! А колокола — это, кстати, вообще, особенность Руси, опять же, русского благочестия. Они, конечно, есть и на Западе, более того — есть такое мнение, что они с Запада к нам пришли, колокола, но у нас отношение к колоколу, всё-таки, какое-то глубинное, иное. И, вообще вот, понятие «великий русский бас», и, вообще вот эта вот, «стать русская» — она напрямую связана с колокольным звуком. Он... колокол... звук его распространяется крестом. Потому, что... так... форма его... извлечение этого звука — удар языка в юбку колокола — он деформирует сам колокол сначала вдоль, потом — поперёк, и получается просто крест. И вот, этот крест, каждый раз кладётся — вот, если волновое увидеть движение звука — крестом ложится на всю округу. То есть, это каждый раз — освящение, вот такое пробуждение всей земли. И когда — особенно на Пасху — когда колокола звонят — это всегда ощущение вот этого... переливчатости, красоты вот этих Пасхальных яичек, куличей, каких-то эмоций, воспоминаний, переживаний, устремлений в будущее. И, в то же время, всегда ощущение, что — земля жива, она вот всё время... она поёт. И раньше вот, когда колокол всегда сопровождал русский быт, русскую жизнь, конечно, рождались такие богатыри духа и голоса, у которых в груди этот колокол звучал. Вот, им, конечно, хотелось, как вот отец Константин Розов, наш замечательный архидиакон. Он, по преданию...
А.Пичугин:
— Великий архидиакон, единственный в истории архидиакон...
О.Димитрий:
— ... стёкла лопались, когда он...
А.Митрофанова:
— Ничего себе!
О.Димитрий:
— ... громыхал своим басом.
А.Пичугин:
— Есть записи в Интернете, их достаточно...
О.Димитрий:
— Можно, можно! Сейчас, слава Богу, что-то восстановлено...
А.Митрофанова:
— А стёкла не лопнут, если включить?
О.Димитрий:
— В записи — уже нет!
А.Пичугин:
— Уже такие записи, что...
О.Димитрий:
— А так, конечно...
А.Пичугин:
— Ещё хор можно Синодальный там послушать, вместе с ним, на этих записях.
О.Димитрий:
— Вот, тоже, что касается пения — да, оно совершенно было другим. Совершенно... природа звукоизвлечения, вот эта протяжность пения, какая-то распевность, какая-то мощь и глубина, и неторопливость пения, причём, даже и на Пасху — она удивительна. Она человека погружает совершенно в другое пространство, в другое мироощущение. Мне кажется, у кого есть возможность послушать старые хоры — это надо делать. Причём, не обязательно старые, там, Синодальные дореволюционные или, там... а и даже вот 80-х годов ещё, где вот сохранялась эта традиция — особенно, Лаврский хор под управлением отца Матфея Мормыля. Там — изумительная вот эта вот передача традиции, она каким-то вот образом сохранялась, и до наших дней дошла. Но, к сожалению, конечно, проблема с голосами — вот, опять же, мельчает народ, через вот эту суетливость какую-то, беготливость, и, может быть, даже и какие-то корыстные отношения. Очень сложно найти человека, который мог бы всю эту вот богатырскую мощь природы, земли Русской явить в конкретном Храме. Но, и даже раньше, ездили, я знаю, по деревням, и выискивали этих крестьян голосистых, басистых — и им, в буквальном смысле слова... так как канонических препятствий тогда не существовало вот в таком... массовой проблемы, потому что препятствия канонические — это, прежде всего, пьянство и блуд. То есть, то, что сейчас невозможно рукополагать молодых людей — потому, что нет чистоты их жизни, нет целомудрия. Раньше это в деревнях было запросто: приезжали, выбирали, кто поголосистее, кто постатнее, предлагали быть дьяконом, и забирали с собой в город — всё. И с этого момента у нас каждый Собор, каждый Храм имел свой бас, своего протодьякона, свою величину духовную.
А.Митрофанова:
— А Вы говорите — народ мельчает... Я вспоминаю слова Адриана Гусейнова — это лидер музыкального коллектива «Ихтис» ( у него-то — ах, какой голос! ), и он говорит: «У нас народ-то певучий, просто мы забыли об этом!» Вот, у меня ощущение, что, правда, да, мы как-то... ну, мы не то, что... ну, надо как-то себе напоминать, что ли, об этом?
О.Димитрий:
— Ну, надо начинать с самого детского возраста — надо детям давать возможность петь, и петь грамотно, начиная от народных песен, фольклора, а фольклорные песни — они все на голосе, очень так они — высоко, раздольно, широко. И вот, когда детвора начинает так вот, немножечко, доставать из себя этот голос, вдруг понимаешь: вот, она стоит, девочка, ей семи лет нет — там, шесть, пять лет — но у неё какой-то вот... какая-то мощь оттуда вот растёт! С мальчишками чуть посложнее — они чуть повзрослее начинают как бы его доставать, и то — там, как раз вот, надо аккуратнее подходить к этому.
А.Митрофанова:
— Там голос ломается ещё, да?
О.Димитрий:
— Да. Ну, вот, там есть, да, эти нюансы, но все профессионалы это знают. Но, действительно, надо распеться, надо вот — народу, всему, в целом. Это не то, что, там, конкретному человеку взятому, а — всему народу. Надо пробудиться, надо начать петь. К сожалению, песен мы... сейчас традиция прервалась, и вот те распевные русские раздольные песни, с этим колоритом своим, не просто национальным, а где в одной мелодии — четыре, пять, шесть мелодий — параллельно, они сосуществуют, одна в другую переливаются, пересекаются. И когда поёт целое застолье — вот это, конечно, непостижимая радость. Я спросил у казаков у одних — они ещё казачьего рода, ещё дореволюционные: «Вы же пели?», говорят: «Всегда пели! За столом, всегда...» — «А когда перестали петь?» — «Когда магнитофоны появились, петь перестали».
А.Митрофанова:
— Надо же! Да.
О.Димитрий:
— Поразительным образом.
А.Митрофанова:
— А я вспомнила сейчас... помните, этот мультфильм «Жил-был пёс»? Он же начинается — там такая песня, такая, прям, казачья такая!
О.Димитрий:
— Вот, вот, вот! Поэтому — да, есть... вот, слава Богу, что мы ещё помним, как это было, и как бы это могло быть.
А.Пичугин:
— Неужели они за столом не поют? Ну, поют же, наверное.
О.Димитрий:
— Почти нет. Но — я могу, там, порадоваться, и порадовать вас...
А.Пичугин:
— Я опять вспоминаю... буквально недавно я тут, мне кажется, в нашей программе, в какой-то из, тоже цитировал... вспоминал, вернее, и я думаю, что большинство слушателей этот фильм видели, хотя он пролежал на полке 30 лет — первый фильм Андрона Кончаловского «История Аси Клячиной, которая любила, да не вышла замуж» — потом уже продолжение выходило...
А.Митрофанова:
— Ой, чудесный фильм!
А.Пичугин:
— А это же, фактически, советская документалка 60-х, где настоящие местные жители вот того села в Горьковской области, на Волге, рассказывают о лагерях, как кто проходил через лагеря. И сидят вот эти бабы колхозные, которые — ещё вот той, дореволюционной, традиции — как они крестятся перед тем, как сесть за стол, в поле — это снимает камера советского молодого режиссёра. Как они поют эти песни, которые пели ещё их бабушки и дедушки, и это вот такой документальный материал, который нам ещё предстоит когда-то оценить, потому что никого из них уже нет, вообще, даже близко.
О.Димитрий:
— Отец Павел Груздев — вот, документальные съёмки. Где-то он, в какой-то избе... с женщинами...
А.Пичугин:
— В Верхне-Никульском там, у него, видимо...
О.Димитрий:
— Сидят женщины, поют, и он вместе с ними поёт, да такие песни, которые мы не слышали никогда — настолько они народные, вот, вросшие в землю, глубоченными корнями. Но у нас, на церковной трапезе, я думаю, в большинстве Храмов, на праздничных трапезах — поют. И поёт не хор, выученноенотное произведение, концертное, а поёт народ — то, что поётся. А сейчас, слава Богу, песни такие появляются, и даже новые, и старые вспоминаются...
А.Пичугин:
— Но вспоминаются, в основном... ну, так вот... по моим наблюдениям в разных Храмах... что поют? Это — советские хиты, такие вот нейтральные, красивые: «Надежда — мой компас земной», из более современного: «Конь» — всегда и везде...
А.Митрофанова:
— Про коня — да, это... практически святое!
О.Димитрий:
— Боюсь, что да! Если застолье, то не обходится: «А — „Коня“? Не разойдёмся, пока не споём!» Есть, есть...
А.Пичугин:
— Ну, вот, в прошлом часе, буквально, в программе мы беседовали с Андреем Котовым, замечательным совершенно музыкантом, человеком, который когда-то создал ансамбль «Сирин», которому уже почти 30 лет, успешно везде выступает и ездит. А они-то сумели восстановить по крупицам старые песни, которые пели и исполняли, ещё с глубокой древности — наши, отечественные, с ХVI века, с XV века. И записей полно, и всего, но это — такая традиция, которая сложно воспринимается, которую ещё нам, может быть, опять же, предстоит когда-то осознать, что это вот — наше, родное. Если в Европу приезжаешь, то даже в самом маленьком городке тебе споют огромное количество песен, которые пели их прабабушки и прадедушки, и — в глубь веков.
О.Димитрий:
— У нас вот это — да, смерч лихолетья в ХХ веке и, такого, богоборчества, и, вообще, нарушенных традиций, он прошёлся — до сих пор ещё дети спрашивают: «А кто такие пионеры? А почему они возникли?» и так далее — вот, буквально, со своей детворой тут, на днях, мы это обсуждали. Это, действительно, проблема слома, намеренного, традиций, выкорчёвывания всего того, что связывало нас с прошлым. И это — три поколения, которые прожили вне традиции, оторванных. Но только благодаря — мне кажется, исключительно — благодаря церковному возрождению, человек начинает приходить в себя. И там, в Европе, где не было вот этого, богоборческого вот такого, страшного вот этого... движения, там сохранились, действительно, и какая-то преемственность, и культура, и какое-то понимание, и красота, и голоса, и в церкви — ведь, вы посмотрите: Англия, Италия, Германия — все школьники поют в церкви. Хоры церковные, кстати в школе, — это не какие-то отборные, там, мальчики и так далее. Просто при каждом приходе — в Германии это, вообще, в программе у них записано, что церковный хор, в каждом классе должны быть свои певчие, и вообще... ну, то есть, это...
А.Митрофанова:
— Ну, это от земли зависит тоже — там, какая федеральная земля, но в целом — да. Вот, у меня, например... то, что я видела в Рейнланд-Пфальце — это же вообще, одна из самых, наверное, крепких таких католических земель, и в школах там предмет, который называется religium, и пожалуйста — вам там будут преподавать и... про католичество рассказывать, и, для мусульман — про ислам, если православных несколько человек в классе — организуют и православие — пожалуйста, всё... всё там будут...
А.Пичугин:
— Но всё — по желанию.
А.Митрофанова:
— По желанию, но...
О.Димитрий:
— Но пение, знаете, как... вот, мы...
А.Митрофанова:
— Нет, предмет обязательный, а дальше — выбирай вот... да...
О.Димитрий:
— Мы не случайно коснулись пения, мне кажется, потому что Пасха — она вся поётся! Пасха поётся вся!
А.Пичугин:
— Но, кстати... простите, пока далеко не ушли... тут даже в Германию за примером ездить не надо — вот, Кафедральный собор Непорочного Зачатия католический — там тоже поют дети из обычных семей, не профессиональный хор.
О.Димитрий:
— Вот! Вот, вот, вот!
А.Митрофанова:
— И вот эта вот традиция, действительно, да... Я думаю, что мы сможем как-то это возродить, потому что сейчас же, вы посмотрите, и детские... ну, не знаю... и хоры детские, и хоры народные, там, в Храмах, да? И...
О.Димитрий:
— Огромное количество! Слава Богу! Хор России — вот, тут, на днях, поделились впечатлениями — это почти 1000 человек детей, со всей страны собраны. Их можно на одну сцену поставить — это огромная мощь, и это будущее нашей страны. И даже те ребята, которые сейчас поют на клиросе — уже взрослые ребята, они все — из хора Попова, Большого детского хора, кто-то — ещё из каких-то советских хоров, которые тогда... вот всё равно, даже через вот эти советские культурные какие-то, очень узкие, каналы, но сохранялось преемство, сохранялась традиция. И, благодаря этим людям, которые умеют правильно извлекать звук, которые сейчас стоят в Храме не клиросе — они уже формируют новые вот эти вот хоры, новые традиции... хотя, конечно, традиции новыми быть не могут, они соединяют их со старыми — именно старого, древнего пения. У нас в Летове работает фольклорный клуб — это тоже такое, удивительное, явление...
А.Пичугин:
— Мы знаем, приходили к нам из вашего клуба!
О.Димитрий:
— Было такое, да...
А.Митрофанова:
— Вы начали говорить про то, что на Пасху, вообще, вся служба поётся...
О.Димитрий:
— Вся Пасха поётся!
А.Митрофанова:
— То есть, не читается, нет вот какого-то такого... да...
О.Димитрий:
— Это, вообще, степень Праздника самого. То есть, чем строже служба, тем больше там читается, и чем она торжественней, тем больше поётся. Ну, и средняя служба, статистическая, так скажем — это служба Воскресного Богослужения, когда половина читается, а половина — поётся. Но Пасха поётся — вся! И всё, что когда-то читалось — Псалтырь, Шестопсалмие, канон — всё опускается, всё только поётся. И канон весь поётся на каком-то таком — вздохе. Как один замечательный профессор Консерватории сказал: «Ну, это же простой мотив-то — барыня, барыня!» То есть, это же всё поётся настолько вот всё... и, конечно, это «Пасха Господня, пасха!» — он всё вот на ликовании на таком, и на подъёме, и — попробуй не зажгись вотэтим вот... такой радостью, переступив порог Храма! Конечно, уникальное совершенно явление, и я очень благодарен Богу, что в России сохранилось вот это вот Пасхальное Торжество! И многие скучают по такой службе. Когда Отдание Пасхи, уже 40 дней спустя, многие говорят: «Нет, надо читать уже — вот, по Уставу...» — нет, надо петь. Ещё раз, хотя бы ещё раз вздохнуть вместе со всем Храмом!
А.Пичугин:
— Это — да!
А.Митрофанова:
— Но сейчас вот... да, всю ж неделю служится Литургия такая же, как в Пасхальную ночь. Напомните, пожалуйста, об этом! Потому что, может быть, кто-то знает, кто-то — не знает. Можно прийти в Храм на Литургию и...
О.Димитрий:
— Это, действительно... мы в начале передачи сказали, что это «как первый день Пасхи». Это — не «как», это и есть один день Пасхи. Вся Седмица Светлая — это один день Пасхи.
А.Пичугин:
— Ну, да!
О.Димитрий:
— Это, фактически, вот — одна служба! Просто она... ну... «тиражируется». Вот как отблески, как огранка алмаза — она, куда бы ни повернул, везде сверкает, везде ярко, но алмаз — один. Так же и каждая служба. Она каждая — яркая, каждая — уникальная, и, в то же время, это — одно Пасхальное Богослужение. Со своими, безусловно, нюансами. Например, в Светлый Вторник ( каждый день называется Светлым, потому что Пасха — Светлая ) служится иконе Божией Матери «Иверская» — древнему... ещё с VIII века почитается эта святыня, в Византии тогда, в Константинополе с Крестными ходами ходили. Ведь эти Крестные ходы на Пасху — они же от Храма к Храму, от источника — к площади, это всегда какое-то всегородское и всенародное действие. Это — шествие, это целое священнодействие — сам Крестный ход, это как бы выход Литургии за пределы Храма — как вот расплёскивание этого моря радости Пасхальной по всему городу и по всей стране. Это ведь было особое, уникальное явление! Сейчас мы замкнулись вот в своих приходах, на своей территории, вокруг Храма хороводик прошли — и, вроде как, счастливы. И это — хорошо, и это — радость, потому что иконы вынесли из Храма, Артос несём впереди Крестного хода, хоругви, иконы, Евангелие читаем, водой кропим — конечно! Особенно детвора там кричит, верещит: «Воистину Воскресе! Воистину Воскресе!» А эти Крестные ходы каждый день в Храме совершаются — ежедневно, после окончания Литургии. И сама Литургия вся вот поётся, вся вот на одном вздохе таком, и после Литургии колокола не смолкают целый день — это, действительно, уникальное явление. И эта Светлая Седмица — очень грустно, что в нашей стране сейчас вот мы никак не приноровимся — каникулы детские, там, какие-то рабочие, может быть, выходные... Пасха всё время у нас вот так — перемещается... хорошо бы, всё время попадала бы на майские праздники — тогда и в стране было бы меньше проблем с этим вот... календарными всеми решениями. А так, конечно, было бы здорово — просто отдельные Пасхальные каникулы чтобы у нас были, чтобы люди могли насладиться этой Пасхой в полноте, и друг друга поздравить, в гости сходить, с домашними посидеть. Ведь само разговление — многие говорят, что не столько разговление само радует и празднование, сколько утро следующего дня, когда либо надо убирать со стола, либо доедать то, что вот осталось, приготовлено — вот, здесь какая-то есть особая, сокровенная, интимная радость, когда ты Праздник этот видишь... он у тебя, как бы... согревает тебя — и воспоминаниями, и вот всей этой красотой, которая на столе стоит — это отдельное утешение. И для христианина, после тяжёлого продолжительного поста, вот это разговление Пасхальное — это, конечно, одно из утешений, одна из радостей особых, но — не главная, далеко не главная.
«СВЕТЛЫЙ ВЕЧЕР» НА РАДИО «ВЕРА»
А.Митрофанова:
— Протоиерей Димитрий Кувырталов, настоятель Храма Архангела Михаила в Летове, в Новой Москве, сегодня в программе «Светлый вечер» на радио «Вера».
Вы начали говорить про разговление. Кстати, знаете, какой вопрос я тут услышала, буквально, в Великую Субботу? А зачем освящать яйца, куличи? То есть, это же само по себе... когда, там, яйцо, допустим, покрашено, или кулич вот такой красивый — уже само по себе блюдо — оно уже праздничное, да? Зачем ещё освящать? Что это даёт? Это первый вопрос. А второй вопрос: если есть традиция освящать куличи и яйца, то почему тогда, например, мясо не освящают, которым тоже разговляются, или, там, йогурты какие-нибудь?
О.Димитрий:
— Скажу по секрету в эфире всенародном — освящают мясо, и колбасу, другое дело — вне Храма.
А.Пичугин:
— Такую красивую курочку освящали на моих глазах — вот в Великую Субботу...
О.Димитрий:
— Вне Храма. В Храм не вносим мясную пищу. К сожалению, многие и в Храм пытаются вносить кусок сала, и там ещё что-то... Нет, конечно, освящается и благословляется вся трапеза, в полноте, потому что «разрешение на вся», то есть, нет такого ограничения в пище. С первого же дня — пожалуйста! Поэтому нет... более того — Церковь благословляет вкушение мясной пищи, и это, опять же, и образ Праздника, и образ полноты счастья — потому, что сам Христос стал нашей жертвой. Мы, фактически, каким-то таинственным образом, соучаствуем в этом вот всеобщем торжестве, потому что Христос стал нами, мы — становимся Христом, мы как-то единимся все вместе, и это застолье наше — радостное и праздничное продолжение Богослужения. А освящение куличей и пасох — это, действительно, очень древняя традиция. Во-первых, сама благодать Праздника — хочется, знаете, что-то из Храма унести. Ведь раньше в Храм приносили, а не уносили. А ты пришёл — что ты можешь унести? Конечно, сокровенно, внутреннюю святую радость от соучастия в Празднике. Но хочется что-то вот... осязательно, что-то на стол поставить. Это — с одной стороны, такое, чисто утилитарное объяснение. А с другой стороны, Церковь и духовенство раздавало всегда куличи, хлеб, в данном случае — яйца Пасхальные, и это было, как бы, раздачей Храмовой радости уже людям. И понятно, что сейчас это, ну, физически становится невозможным по объёму — это надо фуру подгонять яиц крашеных как-то там, эти куличи там... не знаю, сколько там должно быть подвод этих с мучными изделиями, а люди приносят уже в Храм, батюшка освящает, и они износят из Храма уже, действительно, как будто они прикоснулись, как бы в печку поставили — вот, как кашу, там, или еду нельзя приготовить, в печку не поставив, так и здесь: приносят свою красоту — в Храм, в печку — согрели, освятили, омыли, очистили, принесли домой, разговелись, порадовались. Но есть такая традиция — особенно, освящённую скорлупу от освящённых яиц — не выбрасывают, не утилизируют, а стараются как-то в пакетик сложить благочестиво — либо в земельке прикопать, либо в печку, либо в Храм принести сжечь — есть такая традиция. Она тоже благочестивая, она очень, такая, аккуратная, древняя, но не должно быть... знаете... какой-то паники такой, параноидального бреда, когда человек перестаёт ощущать радость от Праздника, когда у него вдруг возникает страшная тревога: «Ах, ах! Вот, тут лежала горстка скорлупы, куда вы её дели? Вы что натворили — это же грех какой!» Нет греха! Господь всё похоронил, и всё победил, и всё упразднил! Новые мы все во Христе! Мы обновлены, как дети, и как Ангелы. Мы вместе с детьми, и вместе с царём Давидом древним — скачем, прыгаем и играемся вокруг Храма, и ходим Крестными ходами!
А.Митрофанова:
— Люблю я этот эпизод про царя Давида, который скакал и играл, там, на разных музыкальных инструментах, выражая таким образом свой восторг. А почему вот это состояние — оно... какое-то время оно в нас есть, а потом оно уходит?
О.Димитрий:
— Ну, надо трудиться над этим состоянием. Ведь настроение Пасхи — это огромный труд для человека. Это, действительно, надо себя похоронить сначала, а потом воскреснуть с Богом. Но для христианина — в том-то и отличие от большинства вот людей непросвещённых этой благодатью Божественной радости — это состояние всегдашнее. Нам не надо вспоминать, как мы отмечали Пасху, она как-то сокровенно у каждого из нас... вы ж знаете пример преподобного Серафима Саровского, который каждого встречал: «Радость моя, Христос Воскресе!» — в любой день, в любое время года, и это показатель того, что всегда с нами это Торжество. Просто сейчас оно, как Благодатный Огонь, воспламенилось. А нам нужно просто его сохранить — это тоже труд. Праздновать и уметь отмечать праздники, и особенно такие, как Пасху — это искусство, это — духовная мудрость, это, такая, духовная зрелость. Если человек, из года в год, чувствует, что он транжирит свою радость, что он вышел из Храма, чтобы сесть поесть, там, наболтаться, там, насмотреться каких-нибудь телепередач, или, я не знаю, как ещё себя... оторваться от трудов поста, забыться, то, конечно, он быстро потеряет эту радость. А чтобы её сохранить, надо всегда понимать, ради чего мы здесь. Ради того, чтобы приумножить это Пасхальное Торжество, эту радость со своими близкими. Другой сокровенной радости, способа приумножения радости, кроме как помочь, поучаствовать в жизни другого человека — не существует. Но — ещё есть Крестный ход. Вот, поразительным образом, Крестный ход — это тоже подвиг, это тоже движение, это тоже радость. Он её генерирует, он её вырабатывает. Как на заводе вырабатывается какой-то, там, продукт, так в Храмах, на Крестных ходах, в Богослужении — вырабатывается радость. Её надо обязательно черпать, знать, куда за ней прийти, где её берут, и что с нею потом делать.
А.Митрофанова:
— Спасибо за лайфхак!
А.Пичугин:
— У нас уже не много времени остаётся. У Вас на приходе какие-то традиции за эти 25 лет выработались Пасхальные?
О.Димитрий:
— Ну, у нас есть традиции, безусловно. У нас — Детский дом «Молодая гвардия» во Внуково. Мы уже 20 лет, как с ними дружим, общаемся — такое попечение над этим Детским домом наш приход взял, и, конечно, на Пасху мы обязательно в 12 часов дня, после своей поздней Литургии, выдвигаемся к ним, и детвору поздравляем с небольшим концертом, Пасхальным молебном и раздачей куличей и яичек. Но они сами как Пасхальные яички, эти дети! Они несутся: «Батюшка! Христос Воскресе!» — одна радость вот с ними увидеться! Это такая традиция незыблемая, вот уже почти 20 лет она у нас на приходе. Плюс, конечно, мы вечером всегда служим вечерню Пасхальную, особую, когда Евангелие лицом к народу читается, когда вспоминается первое явление Христа смущённым ученикам — это, так называемая, «Малая Пятидесятница»: Господь дунул и сказал: «Приимите Дух Свят!» С этого момента, действительно, ты понимаешь, что ты теперь не просто победитель, вместе со Христом, смерти и греха, а тебе дана власть над грехом, и ты — вот, как сказано: «будете вязать и решить», там, «что свяжете на земли, будет связано на Небеси» — это такое, как бы, рукоположение во священство апостолов. Но, это — рукоположение во священство всей Церкви. Мы все теперь призваны иметь власть над неправдой, над грехом, над нечистотой, над скверной — её не должно быть в нашей жизни! Вот, это теперь, с этого момента — с Пасхального вечера — в нашей власти, и это зависит от нас, и мы за это ответственны.
А.Пичугин:
— Ну, вот, уже совсем под занавес нашей программы, смотрите: об этом мы говорили в нашей студии, в наших программах — ну, может быть, не так подробно, как хотелось бы — о том, что наша Пасха — это не Кириопасха ( Кириопасха — это когда Пасха совпадает с Благовещением ). У нас Кириопасха была в 1991 году, то есть, 27 лет назад, и следующая будет в 2075 — это совсем уж нескоро...
А.Митрофанова:
— Ого!
А.Пичугин:
— Да. Ну, хотелось бы, наверное, дожить, посмотреть, как это бывает, как это служится...
О.Димитрий:
— На нашем веку она уже была.
А.Пичугин:
— Вот, Вы помните, а мы-то...
О.Димитрий:
— Я помню...
А.Митрофанова:
— «Что случится на моём веку...»
А.Пичугин:
— Да, «в далёком отголоске»...
О.Димитрий:
— Я тогда в армии её отмечал, как раз, служил.
А.Митрофанова:
— Ага, классно!
О.Димитрий:
— И я помню очень хорошо эту Пасху!
А.Митрофанова:
— Да?
О.Димитрий:
— Да. Она как-то тоже у меня... очень яркое впечатление.
А.Митрофанова:
— Ну, а в этом-то году, между прочим, Благовещение — это же Великая Суббота. А, вот, как...
А.Пичугин:
— Я знаю, что очень многие священники не то, чтобы возмущаются, но довольно справедливо говорят о том, что, с точки зрения Литургики — это плохо сочетается. Настолько плохо, что «хорошо бы, как греки, например» — если это выпадает, то переносится на Светлую Седмицу.
О.Димитрий:
— Невозможно Благовещение перенести на какой-то другой Праздник...
А.Пичугин:
— А греки, по-моему, переносят...
О.Димитрий:
— Дело в том, что, как бы плохо это по Уставу Богослужебному ни соединялось, это соединяется вполне. Есть такие примеры. Другое дело, что разные традиции есть, действительно — в одном монастыре так, в другом Храме — так, и в Церкви Греческой, и в Церкви Русской, действительно, наслоение разных традиций привело к тому, что мы спорим, и говорим, какая древнее... но Благовещение Пресвятой Богородицы произошло 25 марта по Юлианскому календарю. По традиции... по преданию, которое ещё озвучивал святитель Афанасий Александрийский ( это самое начало IV века ), 25 марта — это День творения человека, в принципе. Вообще, март месяц, со своим равноденствием, со своим солнцестоянием — вообще, началом года, весны — это всегда начало... воспоминается и творение мира — вот, в марте тоже отмечалось, и творение человека. Но, по Римскому календарю, 25 марта — Воскресение Христа. Христос Воскрес — 25 марта. В Риме отмечали с самых древних времён эту дату, она взята была за вот эту точку отсчёта — День Воскресения Христа. По еврейскому календарю это: 14 ниссана — Пасха, 15 ниссана — Воскрес Христос, а по Римскому — 25 марта. Получается, что 25 марта в этом году сошлись все смыслы — это творение человека, это Боговоплощение — в празднике Благовещения мы отмечаем, и, фактически, предощущение Пасхи, День Воскресения Христа по древнеримскому календарю. Поэтому, я категорически против, и нет никакого духовного, Богослужебного, мистического смысла в переносе Праздника, а наоборот — этот Праздник углубляет понимание того, чему мы являемся свидетелями. Это каждый раз — переживание события.
А.Пичугин:
— А можно ли говорить о том, что важнее — Великая Суббота или Благовещение?
О.Димитрий:
— Наверное, говорить об этом некорректно. Потому, что они, как я говорю — два Праздника дополняют, углубляют друг друга. Но, по Богослужебному Уставу, Великой Субботе — приоритет. Но, поразительным образом, она, в какой-то неожиданный момент Богослужебный, всё уступает Благовещению. То есть, вот, как волна на волне...
А.Пичугин:
— Вот это, вот, понимаете... видите... вот с этим, как раз, многие и... не то, чтобы не согласны, но подмечают, что это — не очень сочетается.
О.Димитрий:
— Это, знаете, не сочетается, может быть, именно в современной традиции, в современной передаче Богослужебных смыслов. Потому что песнопения есть там... «Архангельский глас» — замечательное, удивительное, или «Совет предвечный», или ещё какие-то... такие Богослужебные песнопения, которые щемят сердце вот тем умилением, Небесной чистотой и простором, которые вот Архангел возвестил в этом Благовестии Богородице. И, конечно, это только начало. Но это... смотрите... это западная традиция такая, больше латинская, Западная Церковь, где вот эта чувственность, где эмоции — они покрывают всё, и мы пытаемся эмоционально переживать Погребение Христа. Вот, когда это всё на эмоциях — это несоединимо, а когда это в глубине созерцания, в глубине сопереживания, соучастия этих духовных, мистических смыслов, мне кажется — всё очень замечательно увязывается. Боговоплощение — это начало восхождения Христа на Голгофу, это уже Распятие. И поэтому странно говорить, что они никак не совпадают.
А.Пичугин:
— А у нас — Пасха! Христос Воскресе...
О.Димитрий:
— Воистину Воскресе!
А.Пичугин:
— ... дорогие слушатели! Спасибо огромное! Отец Димитрий Кувырталов, настоятель Храма Архангела Михаила в Летове, Алла Митрофанова...
А.Митрофанова:
— ... Алексей Пичугин.
А.Пичугин:
— Всего доброго! Будьте здоровы! До свидания.
«СВЕТЛЫЙ ВЕЧЕР» НА РАДИО «ВЕРА».
«Воскресение Христово и Светлая седмица». Прот. Максим Первозванский
В нашей студии был клирик московского храма Сорока Севастийских мучеников протоиерей Максим Первозванский.
Разговор шел о светлом Христовом Воскресении, о богослужениях пасхальной недели, о праздновании в честь Иверской иконы Богородицы, а также иконы «Живоносный источник».
«Семья в жизни вечной». Священник Александр Сатомский
У нас в гостях был настоятель Богоявленского храма в Ярославле священник Александр Сатомский.
Мы говорили о том, какими будут отношения людей после всеобщего воскресения и сохранится ли любовь супругов и родственников в вечной жизни.
Ведущие: Александр Ананьев, Алла Митрофанова
А. Ананьев:
— Великая Суббота, вечер, когда, наверное, правильнее всего было бы ничего не говорить, ни о чем не рассуждать, уж тем более легко смеяться в приятной компании. Надеюсь, что мы сегодня постараемся выдержать вот эту вот важную, несколько напряженную, но очень ответственную атмосферу Великой Субботы в программе «Семейный час». Но программа «Семейный час» все-таки выйдет, потому что в студии Радио ВЕРА все-таки появилась ведущая программы «Семейный час» — моя жена Алла Митрофанова.
А. Митрофанова:
— Что значит «все-таки появилась»?
А. Ананьев:
— Потому что Великая Суббота и предполагается, что ты в храме должна быть.
А. Митрофанова:
— Ну, сейчас поедем, конечно.
А. Ананьев:
— Я Александр Ананьев, и сегодня мы долго думали с Аллой, о чем стоит поговорить в эти 60 минут, и после недолгих рассуждений мы поняли, что нам действительно интересно и важно, уж не знаю, насколько возможно, получить ответ на этот вопрос, узнать: а что будет там, в загробной жизни? Действительно ли мы, прожив здесь долгую счастливую жизнь, по возможности сделаем все, чтобы умереть в один день, и там больше никогда не увидимся, потому что нет там ни мужеского пола, ни женского, ни мужа, ни жены, ни ипотеки, ни дома, ни кухни, ни гардероба, там все совершенно иначе, и вся наша семейная жизнь закончится могильным камнем? Или же, «что Бог сочетал, того человек не разлучает», и неспроста Господь свел нас — семью, мужа, жену, детей вместе на одних квадратных метрах общей жилплощади, чтобы и потом мы тоже как-то держались вместе? Согласитесь, это интересно, и это важно. И я не знаю, насколько получится у нашего сегодняшнего собеседника дать ответ на этот вопрос, но учитывая то, что сегодня мы пригласили настоятеля храма Богоявления в Ярославле, нашего дорогого друга, священника Александра Сатомского, какой-то очень важный ответ мы обязательно получим. Добрый вечер, отец Александр, здравствуйте, с Великой вас Субботой.
о. Александр:
— Добрый вечер.
А. Митрофанова:
— Вообще, Великая Суббота — это такой, с одной стороны, день тишины, а с другой стороны, внутри уже всё клокочет от радости, потому что ты понимаешь, в общем-то — ну, Пасха, она наступает.
А. Ананьев:
— Я в прошлом году помню утро Великой Субботы: я проснулся и понял, что Христа нету. Ну, вот, Он вчера умер, а сегодня Его нету.
А. Митрофанова:
— Ты понимаешь, когда в этот момент стоишь на Литургии, то всё несколько иначе. Впервые в жизни, кстати, помню, как узнала о содержании Великой Субботы, я несколько лет уже в храм ходила, пришла в храм, меня попросили помочь с цветами, цветами к Пасхе украсить храм. Я говорю: «А во сколько?» — «Ну, украшать будем часов с 12-ти, так что хочешь, останься там после службы». И я думаю: «ну, здрасьте, на ночное богослужение надо идти ещё, значит, в Великую Субботу там утром...нет-нет», я пришла к 12-ти. И когда я попала вот в это храмовое пространство...
А. Ананьев:
— Это Татьянинский храм был.
А. Митрофанова:
— Это был Татьянинский храм, весь залитый светом, покоем, радостью, но пока тихой такой, не ликующей и, вы знаете, у меня было ощущение, что я, может быть, что-то самое важное только что пропустила, ну, просто потому, что тупо решила: извините, я посплю. И пропустила что-то такое, от чего...вообще-то, чего люди ждут целый год, как потом выяснилось. И естественно, в следующем году я уже, опережая собственный вопль, подскочила, помчалась на Литургию Великой Субботы, и вот это состояние, когда на самом деле Христос жив, и об этом пока ещё не знают вокруг, а Он жив, и Он из-за ада выводит тех, кто хочет выйти вместе с Ним, всех. Всех, кто захочет! Он их будет за запястье выдёргивать оттуда, как на иконе знаменитой Воскресения Христова в монастыре Хора. Ну, это потрясающе. Потом, ведь икона Воскресения Христова — это икона Великой Субботы, и Евангелие о Воскресении Христовом читается на Литургии в Великую Субботу, то есть это и есть, по сути, пасхальная служба, поэтому у меня вот с тех пор несколько иное отношение к этому дню, может быть, даже, знаете, оно сливается в единое — и пасхальная радость, и радость Великой Субботы, какой-то нераздельный такой календарный фрагмент.
А. Ананьев:
— Слушайте, отец Александр, прежде чем мы начнём вас действительно мучить семейными передрягами, а я сейчас понял вообще, в чём трагедия происходящего, я хочу спросить вас: а что для вас Великая Суббота?
о. Александр:
— Вот, вы знаете, за достаточно небольшой период времени, который я, собственно, служу священником, вот всё это восприятие достаточно сильно менялось, и на каком-то этапе вот от того акцента, который вы предлагаете, я ушёл, в каком смысле: мы проживаем календарь таким образом, как будто эти события случаются прямо сейчас, а на каком-то этапе ко мне пришло это совершенно чёткое ощущение и понимание, что Христос всегда Воскрес. То есть мы Страстную неделю на самом деле проживаем ведь в свете Воскресшего Христа, Он уже победил, в этом смысле даже вот византийские авторы, которые написали соответствующего рода тексты, очень чётко это улавливают: с одной стороны, конечно, они давят на психологическую «педаль» сострадания, что мы с Христом проживаем, переживаем всё это, но, с другой стороны, там время от времени проскакивают вот эти тезисы, что победа уже осуществлена. Собственно, «Не рыдай, Мене, Мати, зрящи во гробе», это известнейшее песнопение, то есть как «не рыдай», если всё, вся история завершена? Я восстану и прославлюсь, и Тебя возвеличу, и Тебя не забуду«. Или: «вот они вложили в мою руку жезл (как бы не зная), что Я сокрушу их, как горшечник сосуды», и много-много-много вот такого рода тезисов. И вот в этом смысле я уже достаточно давненько вхожу в Страстную с этим чётким пониманием — Христос победил. То есть это история про когда-то сгущавшуюся тьму, которая так ничего и не смогла. То есть победа Христова абсолютно однозначна, в этом смысле она в Великую Пятницу ничуть не менее очевидна, чем в Субботу и Воскресенье.
А. Ананьев:
— «Семейный час» на Радио ВЕРА, священник Александр Сатомский, настоятель храма Богоявления в Ярославле, с вами Алла Митрофанова, Александр Ананьев, мы в Великую Субботу говорим... О чём можно говорить в «Семейном часе»? О семье, о муже, жене, детях. Алечка сейчас сказала удивительную штуку: до нашего знакомства, до нашего венчания, до нашей свадьбы она вела благочестивую жизнь, она ходила в Великую Субботу украшать храм цветами, она чаще бывала на службах, она была прихожанкой семнадцати-двадцати храмов...
А. Митрофанова:
— Да ладно тебе, что ты преувеличиваешь-то? (смеется)
А. Ананьев:
— ...сейчас её жизнь, и я виню себя в этом, не то чтобы я делал это специально, вовсе нет, но акцент её внимания сместился с церкви на мужа.
А. Митрофанова:
— Ну нет, ну...
А. Ананьев:
— Когда последний раз, дорогая жена, ты украшала Татьянинский храм цветами? Внимание, вопрос! Минута на размышление. Ответ: «до нашего знакомства». Я, ещё раз, я тебя очень хорошо понимаю, я тебе очень благодарен, но штука в том, что муж для жены — преграда. Давайте начистоту. Муж для жены — не путь к Богу, муж для жены — преграда. И в этом смысле могу ли я, несчастный, рассчитывать на то, что по ту сторону земной жизни мы сохраним какую-то связь?
А. Митрофанова:
— Понимаешь, какая штука, от того, украшу я или не украшу храм цветами, мне кажется, гораздо в меньшей степени зависит моя посмертная участь, чем от того, сумею ли я или не сумею прокачать любовь внутри себя.
А. Ананьев
— «Марфа, Марфа, о многом заботишься ты, но не о главном». Отец Александр, рассудите. По-моему, здесь как раз очень тяжёлая на самом деле картина нарисуется.
о. Александр:
— В общем-то, во-первых и главных, абсолютно верен тезис про то, что не столько от украшения храма цветами, сколько как от украшения себя добродетелями и совершенствами в общении с вами преуспевает ваша жена, безусловно, то есть вы в этом смысле — главная лестница, ведущая её к Богу семимильными шагами. Равно, как и наоборот.
А. Ананьев:
— То есть работы больше, удовольствия меньше, от этого и награда выше?
о. Александр:
— Ну, не то чтобы, я это никак не оцениваю, но это очевидный факт. Более того, в эту сторону у нас ведь совершенно однозначно смотрят и все традиционные религиозные формы. Вспомним, например, соседний нам иудаизм, который предписывает мужчине в день субботний посещение синагоги просто абсолютно однозначно, это его прямой долг, не в смысле там он хотел-не хотел, полезно-не полезно, он должен там быть. Женщине он не предписывает ничего абсолютно. Эффектнейшим способом, выруливая эту ситуацию не темой детей и кухни, а тем, что Адам, сотворенный из земли, нуждается в продолжении возделывания, а Ева, сотворенная из Адама — это лучшее из всего того, что сотворил Бог, потому что вот уже ничего более совершенного, как из человека произведенное, уже сделать нельзя, поэтому ее учить — только портить. Соответственно, как бы собрание в синагоге — это собрание научения, поэтому все прекрасно, она уже готова к Царству Небесному, пусть спокойно занимается кухней, то есть в этом, конечно, есть определенного рода манипуляция. (смеется)
А. Митрофанова:
— Конечно.
о. Александр:
— Очевидно. Но если серьезно, ведь Древняя Церковь совершенно неслучайно выделяла даже среди женщин совершенно определенные типы служений, например, отдельно говоря о девицах, отдельно говоря о вдовах, которые вот внутри церковного собрания несут какое-то большее число трудов и послушаний, потому что почтенные матроны, обремененные семьями и мужьями, вот самой волей Господней к ним и приставлены, к этим семьям и мужьям, равно как и наоборот.
А. Митрофанова:
— И это твой путь, условно говоря. Я знаю ситуации, когда, ну немного, но знаю такие случаи, когда женщина начинает отдаляться даже от семьи, потому что есть какое-то церковное или социальное служение, очевидное для нее, и очень благородное, и социально одобряемое — страдает семья, в этих случаях страдает семья вплоть до даже вот каких-то глубоких кризисов, и не уверена, что, может быть, в каких-то ситуациях это такой вполне допустимый вариант. Однако есть вообще мужья потрясающие, я вспоминаю историю доктора Лизы, Елизаветы Петровны Глинки, вот Глеб Глебович — как он понимал, что делает его жена! Он был здесь, в нашей студии, это человек, который у меня вызывает глубочайшее почтение. Но это, скорее, редкость. Поэтому для женщины, мне кажется, если мы не берем такие исключения, как Елизавета Петровна, которая, наверное, все-таки подтверждает правило, то для среднестатистической гражданки типа меня вполне естественно, что главное — это муж-семья. Остальное — ну вот, по силам и по времени.
А. Ананьев:
— Ну, ты как раз пытаешься найти какой-то баланс, какое-то равновесие в этих вопросах, но в том, что вот это противоречие, оно все-таки имеет место — это правда, либо ты с Церковью, с верой, со Христом, либо ты с мужем с готовкой, с уборкой. Иначе не было бы монахов, которые поняли, что вот семья будет мешать, семья будет мешать моему служению Богу. И семья всегда мешает служению Богу.
А. Митрофанова:
— У тебя какое-то чувство вины, что ли, я не пойму? Ты все время как-то: «а как бы тебе было хорошо, если бы ты сейчас была бы в храме, а ты вот со мной...»
А. Ананьев:
— Солнце, да, да, у меня чувство вины, потому что я понимаю, что до нашего знакомства ты чаще, ты просто чаще была в храме, и Великим постом, и на Страстной неделе, ты каждый день была в храме...
А. Митрофанова:
— Посмотри на лицо отца Александра.
А. Ананьев:
— ...а сейчас я понимаю, что и молитвы стало меньше по моей вине, и в храме ты стала бывать меньше по моей вине. На отца Александра я вообще стараюсь не смотреть, потому что вот все, что я говорю, отец Александр опровергает своей собственной жизнью, своим собственным примером, потому что, казалось бы, откуда у священника Великим постом может быть свободное время, чтобы украшать печеньки для куличей для своей жены, которая печет? Тем не менее, вот ночами отец Александр Великим постом занимался тем, что выписывал кремом на этих печеньках поздравления со Светлой Пасхой. Да, да, так и было, я знаю, что так и было, я видел эти куличи своими глазами, я нисколько в этом не сомневаюсь. То есть вы опровергаете вообще все, что я говорю, но то, что я говорю — это тоже правда.
о. Александр:
— Здесь, наверное, это не вопрос про правду-неправду, это вопрос про оценку. Ну как бы про оценку, и вот именно как совершенно верно заметили мы про расстановку приоритетности, то есть совершенно нормально и естественно находиться внутри семейных отношений вовлеченно, апостол Павел говорит, и говорит это мужчине, кстати, что «Тот, кто оставил попечение о своих ближних, о своей семье — отрекся от веры и хуже неверного, хуже язычника». То есть, опять же, Христос говорит в Евангелии, что «тот, кто сказал родителям: «Дар Богу то, чем бы ты пользовался от меня», как бы и с вашей точки зрения он вообще молодец и не повинен — вообще-то преступает заповедь, то есть здесь соподчиненность этих вещей на самом деле очевидна. Семья — это малая Церковь, община — это большая Церковь, вот, соответственно, мы движемся от меньшего к большему, это совершенно нормально, естественно и очевидно. Мы взращиваем что-то сначала в меньшем объеме, потом можем экстраполировать это куда-то шире, вывести это в больший объем, никак наоборот оно вообще никогда не работает. Нельзя где-то там набраться нравственных совершенств на стороне, а потом прийти их и внедрять в семью.
А. Ананьев:
— Ну, точнее всего и однозначнее всего о расстановке приоритетов Спаситель говорит вот в Евангелии от Матфея, в главе 10-й: «Враги человеку домашние его, и кто любит отца или мать более, чем Меня, не достоин Меня, и кто любит сына или дочь более, нежели Меня, не достоин Меня». О жене он не говорит, но имеет это в виду в первую очередь, и уж если кто любит жену или мужа больше, чем Меня и предпочитает мужа тому, чтобы прийти ко Мне в церковь, тот вообще грешник-грешник ужасный.
о. Александр:
— Я замечу, что это уже экзегеза, то есть на этом этапе вы уже толкуете, а не пересказываете текст.
А. Ананьев:
— Ну, разве это не очевидно?
о. Александр:
— Ну, вообще никакая экзегеза не очевидна, это всегда усилие в той или иной степени тяжести.
А. Ананьев:
— Как говорит наш дорогой друг, психолог Кристина Корочка: «В очевидности собственных высказываний есть первый признак недалёкости и необразованности».
А. Митрофанова:
— Поясните, отец Александр.
о. Александр:
— Нет, здесь простая вещь, она не то что простая, на каком-то этапе у меня как-то вот случилось такое, как мне кажется, понимание этого фрагмента, то есть я всю жизнь как-то ходил мимо него и его сознательно избегал, а как-то раз вот он прямо взял и внутренне прожился. То есть нам кажется, что Христос противопоставляет: либо-либо, а вот на каком-то этапе мне вдруг стало как-то внутренне очевидно — я не настаиваю на этом опыте и не говорю, что это как раз единственно верная экзегеза этого фрагмента — что Он указывает на правильную и неправильную последовательность, что вот любовь к Богу и любовь к ближнему взаимосвязаны, вот их как раз нельзя дробить и рвать, что — нет, если ты любишь Бога, будь любезен, люби Бога. Если ты тут вот с ближними как-то, значит, у тебя с Богом недостача, и наоборот. Нет, в свете любви к Христу нормализуются наши отношения и наша любовь вот к этим самым ближним, а вне этих отношений — ну, понятно, что на том этапе это вообще как бы про Бога в широком смысле слова, но тем не менее, уже из нашего контекста можем и так говорить, а вне этого они как бы бессмысленны, то есть там на самом деле ничего не рождается, и мы тоже знаем кучу этих примеров любовных любовей, которые вообще недалеки от самых нездоровых форм, в плане любви как обладания, как бы жажда поглощения другого и полного введения его, как аппендикса, в свою жизнь, как бы приращивания к себе насмерть, ну и другие удивительные вещи. То есть вот здесь через любовь Христову ты имеешь нормальную любовь ко всем остальным, в противном случае там какой-то жуть и ужас.
А. Ананьев:
— Это надо, конечно, прожить вот это понимание, которым вы сейчас поделились, потому что мне пока доступно только очень такое лобовое и банальное объяснение, что вот, мол, если муж тебя не пускает в церковь — бросай такого мужа и иди в церковь, и в этом контексте я, конечно, ужасно переживаю по поводу того, что происходит у нас, но надеюсь, что ситуация изменится. И вообще, муж должен вести жену в церковь, как вы вот говорите в традиции иудаизма, да и в исламе тоже, там именно мужчина идет к Богу, а женщина там следует за ним или не следует за ним, уже дело десятое, но благополучие семьи в отношениях с Богом зависит именно от мужчины. У нас почему-то, если мы не принимаем во внимание семьи священников, в остальных семьях, как правило, в 99 процентах случаев именно жена тащит семью в церковь, хоть как-то на своих плечах, буквально или образно, но все сама, а мужчины почему-то нет, и как это исправить тоже не совсем понятно. Даже по нашей семье непонятно.
А. Митрофанова:
— Слушай, всему свое время. Мне кажется, что Господь же людей-то не кидает.
А. Ананьев:
— К людям больше вопросов, конечно. Сейчас мы прервемся на минуту, у нас полезная информация на Радио ВЕРА, а через минуту мы вернемся к разговору и все-таки попробуем выяснить, так что же нас ожидает по ту сторону земной жизни? Действительно ли мы будем вместе? Что об этом говорит Священное Писание? Что об этом говорят церковные предания? Или же нас там ожидает нечто совершенно иное, и рассчитывать на это не придется? Что значит семья с точки зрения вечности? Это программа «Семейный час», не переключайтесь.
А. Ананьев:
— Что ожидает нас по ту сторону земной жизни? Это программа «Семейный час на Радио ВЕРА», с вами Алла Митрофанова...
А. Митрофанова:
— ... Александр Ананьев.
А. Ананьев:
— И в Великую субботу мы пригласили к разговору нашего гостя из Ярославля, настоятеля храма Богоявления в самом центре Ярославля, священника Александра Сатомского. Кстати, в Ярославле сейчас должно быть очень красиво, там весна гораздо более отчетлива, чем в Москве. Все-таки город, такое впечатление, что он чуть ли не южнее находится, хотя на самом деле он находится севернее Москвы, но сколько раз мы там ни были, все время ощущение, что там какой-то курорт-курорт, и весной там, наверное, особенно хорошо, да?
о. Александр:
— Мне кажется, это все происходит из общей логики: хорошо там, где нет нас, и, соответственно, куда мы приезжаем по какому-то иному поводу, нежели чем ежедневную работу работать, там, конечно, удивительно. Это как бы, скорее, про угол зрения, чем про географию.
А. Ананьев:
— Но объективно, объективно уютный город. Итак, отец Александр, давайте разбираться, что мы знаем о загробной жизни в контексте семьи?
о. Александр:
— Правильный ответ — «ничего». Пойдемте домой.
А. Митрофанова:
— Готовиться к пасхальной службе.
о. Александр:
— Да. В том смысле, что мы и в целом, не в контексте семьи, имеем очень маленькое, очень ограниченное представление о каких-либо реалиях вот такого типа бытования. Более того, тоже сразу важный тезис, который нам должен развести в стороны две вещи: в целом в ряде случаев Новый Завет вообще ничего не предлагает по поводу так называемого «посмертия», он не теоретизирует на тему самостоятельного бытования души в отделенности от тела, а говорит про свет вечного дня, то есть про Царство Божие, пришедшее в силе, явленное в мире, новое небо и новую землю, Небесный Иерусалим, сошедший в нашу реальность, и, соответственно, про жизнь вечную, а не про какую-то посмертную, то есть про ситуацию, в которой смерть побеждена.
А. Ананьев:
— Какое-то общение доказано по ту сторону земной жизни после смерти?
А. Митрофанова:
— А как это можно доказать?
А. Ананьев:
— Ты знаешь, очень часто я встречаю в откровениях святых — людей, которым я доверяю, рассказы о том, что «к ним пришел тот», «к ним пришел этот», то есть личность там сохраняется.
А. Митрофанова:
— Конечно.
А. Ананьев:
— Личность человека, которого ты любишь, там, по крайней мере, ближе к тебе, чем личность человека, к которому ты равнодушен. Стало быть, я вправе ожидать от загробной жизни того, что я там тебя не потеряю, да? Что муж не потеряет свою жену, а дети не потеряют любимых родителей и встретят их там, но мы на это надеемся, правильно?
А. Митрофанова:
— Очень.
А. Ананьева
— И свидетельства святых тому доказательство. И вот вопрос: будет оно так или нет, и на что мы в праве рассчитывать?
о. Александр:
— Ну вот здесь хороший тезис про опыт святости в том смысле, что вообще церковное почитание святых как таковых, это вот первый положительный тезис в данную копилку, то есть он не от Писания в основном, хотя Писание тоже указывает нам, почему мы почитаем святых, каким образом, в чем почитание верное, в чем ложное, но просто как церковная практика, это и очень обнадеживающе, а с другой стороны, и очень доказательно. Обнадеживающе в том смысле, что дает нам какую-то вот эту надежду на сохранение личности, а с другой стороны, доказательно, потому что у нас есть огромный объем материала, как раз, как Александр сказал, который и указывает на то, что человек помнит, кто он, знает, кто те, к кому по той или иной причине он явился, то есть он имеет отношение, он не явлен, как, условно, какой-нибудь абстрактный вестник, как сила небесная, которая сошла ровно для того, чтобы сообщить нечто, ну, собственно, как мы видим ангелов в Ветхом Завете, то есть вот они явили волю Господню, это вообще никак не обозначает их отношение, ни положительное, ни отрицательное, никакое, они выполнили функцию, всё. Со святыми не так — они её хотя и выполняют, но это всегда какая-то очень личная история. Можем вспомнить массу случаев с явлениями Богородицы тому или иному, вот там какой-нибудь страдающий, обезножевший пьяница, которому является, например, преподобный Варлаам, если не ошибаюсь, Серпуховской, и, значит, настаивает, чтобы тот шёл и исцелялся от такой-то иконы Богородичной, и он, соответственно, находит, вот вам Неупиваемая Чаша. Ситуации, когда Богородица лично является и настаивает на похожих же вещах, то есть там ряд менее известных святынь, тоже как бы вот вполне понятные темы. И вот такого рода свидетельства убеждают нас достаточно доказательно в сохранении и личности, и отношения, а мы понимаем, что вообще отношение, как таковое, является важной частью личности.
А. Митрофанова:
— Меня вообще, знаете, в историях святых всегда, а в последнее время особенно, больше всего поражает их включённость в наши жизни, в наши дела. Мы с ними лично чаще всего всё-таки незнакомы, ну если вот, допустим, может быть, кто из святых ближе всего на линейке времени к нам — святитель Лука (Войно-Ясенецкий), может быть, новомученики XX века, есть люди, которые, может быть, их знали лично, хотя их сейчас тоже по понятным причинам крайне мало, однако вот такие люди есть, в большинстве своём молимся ли мы святым, чьи имена носим, или просто святым, с которыми у нас какие-то свои тёплые личные отношения, меня это поражает. Ну, какое, казалось бы, им дело могло бы быть до нас? А им есть дело! Ну, это вот, условно говоря, если бы там, если проецировать на себя: меня бы ежедневно забрасывали тысячами писем с просьбами о помощи — я бы выгорела, ну, просто потому, что я любить не умею по-настоящему, понимаете, ну, не умею, сколько бы я там ни говорила о любви, я не умею. У меня сердце не в том состоянии, чтобы вместить в себя такое количество людей, их боли, их обстоятельств, их слёз, их радостей! Нет, нет, я вполне эгоцентричная гражданка, а святые — это люди, которые себя в земной жизни раздают и в вечности продолжают себя раздавать, сохраняя при этом себя, вот поразительным образом сохраняя при этом себя. И, может быть, как раз, вот почему и говорится, что «саван не имеет карманов», единственное, что мы можем взять с собой в вечную жизнь — это состояние сердечной мышцы, вот сколько в неё любви уместилось, сколько в меня любви уместилось — вот это мой единственный, на самом деле, будет багаж, который, между прочим, вот при этом переходе, он абсолютно может быть безлимитным, то есть никто там с тебя не спросит, что вот больше такого-то, пожалуйста, на борт не пускаем — нет, наоборот, чем больше, тем лучше. И в этом контексте как раз семейная жизнь, мне кажется, это очень важный этап, потому что где ещё мы можем настолько глубоко вот эту самую любовь друг к другу прокачать. И вообще, а если любовь друг к другу, как у нас любят в наших подкастах говорить: научишься одного человека любить, будет проще научиться любить и более широкий круг ближних, хотя бы одного научись любить. Вот поэтому, мне кажется, что как раз семейная жизнь, она наш проводник в каком-то смысле.
о. Александр:
— В первейшем, то есть здесь даже не в каком-то, а в первейшем. Собственно, нам от книги Бытия рассказана эта история про то, что человек не ощущает свою целостность до этапа, пока не вступит вот в такого рода отношения, пока там не появится второй, и вот тогда вот этот мужчина и эта женщина родят то единство, в котором они задуманы, потому что вне этого мы видим, что, как сказать, Адам не успокоен.
А. Ананьев:
— И остался в раю.
о. Александр:
— Далеко не факт. Это же, мы же знаем, история не имеет сослагательных наклонений, как бы эта история рассказывалась бы, если бы не случился вот этот эпизод, мы и представления не имеем.
А. Митрофанова:
— Отец Александр, ну вот смотрите, действительно, да, муж и жена — полнота в этом смысле, поодиночке в нас этой полноты нет, но почему тогда в Царствии Небесном не будут ни жениться, ни замуж выходить, не будет ни мужеского пола, ни женского? Почему не будут там создавать семьи, это, ну, более-менее как-то, как мне кажется, я себе понимаю, представляю.
А. Ананьев:
— Но, кстати, не факт. А почему, если ты там не встретишь какую-то прекрасную душу, ты не захочешь быть с ней вместе, одним единым, целым, почему нет? Там такая же жизнь, как и здесь, просто немножко про другое.
А. Митрофанова:
— А мне кажется, там просто уже полнота вот какая-то. Я не знаю, ну это из области фантастики, но почему не будет мужеского пола и женского? Как же мы тогда будем друг с другом взаимодействовать, как ангелы? Это как?
о. Александр:
— Смотрите, вот здесь важный тезис. Во-первых, апостол Павел, говоря, что «в Христе нет мужского пола и женского», не имеет в виду обнуление пола как характеристики, он указывает лишь на то, что социальной значимости, которую он имеет во всех отношениях внутри Церкви, он не имеет — пол, то есть и мужчина, и женщина абсолютно равно успешны в строительстве отношений с Богом, вот в чём идея. Вот как раз это и обнуляет вот эту чудесную иудейскую идею про то, что «ты настолько совершенна, что сиди дома». Все призваны. Все призваны, все царское священство, все люди, взятые в удел, вот в этом смысле ни мужского, ни женского, безусловно. Соответственно, мы можем, рассуждая по аналогии, привлечь несколько фрагментов к пониманию, так как мы ведь ходим с вами в принципе вокруг текста собеседования Христа с саддукеями...
А. Митрофанова:
— ...которые пытаются его подловить и говорят: «Вот женщина, у которой по очереди умерли семеро мужей, семеро братьев, кому же она в вечной жизни, кому она будет женой?»
о. Александр:
— Да, это совершенно чётко криминальная хроника... Знаете, там надо было состав борща-то как-то систематически изучать. (смеются) Ну да ладно.
А. Митрофанова:
— Но это они же гипотетически рассказывают историю.
о. Александр:
— Я понимаю, гипотетически умерли, гипотетический состав. Но Христос в этой ситуации, мне кажется, предлагает не описание, ведь Он же во всех остальных случаях прибегает к притче, когда живописует реалии Царства, то есть, притча подчёркивает какой-то важный аспект, но не учительно, а описательно: «это похоже на», но «похоже» и «равно» — это две большие разницы. Царство Небесное похоже на женщину, которая потеряла деньги, ковырялась полдня по дому, всё подняла, перекопала, нашла и пошла, всем рассказала. Интересно, если проводить прямые аналогии, то тут рисуется вообще очень оригинальный образ, но оно ощутительная аналогия. Так же и тут: хотя Церковь достаточно активно интерпретировала этот материал как прямой, но мы можем посмотреть на него чуть-чуть шире. Ну, как бы тезис по поводу того, что понятно, почему в Царствии Небесном не будут появляться новые люди, не был понятен целому ряду ранних христианских авторов, но даже смотреть в эту сторону не будем, здесь у нас только сослагательное наклонение, его слишком много. По поводу того, что, во-первых, все половые константы однозначно нами сохраняются и наследуются, опять же, это пример святых, которые остались ровно теми, кем они были. А во-вторых, у нас есть совершенно конкретный пример собственно Христа, Которого мы видим в момент Преображения и в момент по Воскресении, а мы знаем, что вот Христос, что Преобразившийся, что Воскресший — это полнота в том числе человеческой природы, как она задумана, и как она будет реализована в свете дня вечности, то есть мы должны стать подобны Ему. И ни одну из своих человеческих характеристик Он не теряет, Он остался Иудеем, то есть семитом, мужчиной, в абсолютно конкретной возрастной категории и со всеми теми признаками, вплоть до ран на теле, черт лица и всего остального, которые были присущи Ему всегда, отсюда мы должны сделать однозначный вывод, что мы воскресаем в том же самом теле и банально, в том же самом поле, в котором мы всю жизнь и жили, ни в каком другом.
А. Ананьев:
— В котором нас запомнили те, кто нас любят.
о. Александр:
— Ну, как бы в котором мы находились во всей той обойме социальных вот этих отношений, и в котором мы их построили так, как построили.
А. Ананьев:
— Интересно, а для Богородицы Христос воскрес младенцем?
о. Александр:
— Не думаю. Я думаю, что Он для всех воскрес одинаково.
А. Ананьев:
— Она просто, ну как любая мама, как мне кажется, она помнит и любит Его родившимся младенцем. Почему она на иконах изображается, вот мне сейчас пришло в голову, Богородица с Младенцем? Она увидела Его именно таким.
о. Александр:
— Ну, здесь, скорее, про догматическую мысль о Боговоплощении, о том, что Творец всяческих в конкретный момент времени лежал на руках и питался материнским молоком, отсюда у нас даже икона «Млекопитательница», на самом деле это догматический образ, то есть он посвящен не вскармливанию детей и помощи матерям в соответствующих ситуациях, как на него смотрят сейчас, а он рождается из догматического соображения подчеркнуть человеческую природу Христа, то есть что вот Он был вскормлен так же, как все остальные, вообще никаким отличным образом.
А. Ананьев:
— Да, вот апостолы запомнили Его таким и увидели Его таким... Кто его знает...
о. Александр:
— Не знаю, не знаю, увидели они Его тоже все-таки и несколько отличным, то есть Христа не узнают, но и узнают, потому что вот случай на Тивериадском озере, когда Иоанн говорит Петру «Это Господь». То есть вот тут такая не вполне однозначная ситуация, у нас как бы здесь больше сослагательных наклонений.
А. Ананьев:
— Семейный час на Радио ВЕРА. Священник Александр Сатомский, настоятель храма Богоявления в Ярославле, я Александр Ананьев и с вами ведущая Алла Митрофанова.
А. Митрофанова:
— А действительно, вот по пути в Эммаус Господь является двум апостолам, и они — да, как будто бы говорят с кем-то другим и не с Ним, что это — преображение? Вот Он является преображенным по воскресении, или, может быть, я не знаю, или они настолько в этот момент внутри своих переживаний, что не способны Его распознать?
о. Александр:
— Вполне возможно и то, и другое, и равно, как и интерпретация той вечери, в рамках которой Христос был узнан, Он познался ими в преломлении хлеба, и вот толкователи по этому поводу замечают, что это либо обозначает духовный опыт, ну, то есть, что просто в какой-то момент времени Он взял и открылся им, вот как бы с их очей пала та пелена, которая находилась там, либо же произошло простое узнавание, что вот этот человек вроде как бы не очень знакомый, а не очень знакомый просто потому, что он умер, ну, то есть всё, он настолько выключен из их сознания и настолько не существует...
А. Митрофанова:
— Но у Петра-то нет! Он-то говорит: «Это же Господь!»
о. Александр:
— Ну, это случай, который происходит уже по Воскресении, то есть и они уже видели Христа Воскресшего, они поэтому и здесь Его узнают, а эти двое считают, что всё, там, на Кресте всё закончено, и поэтому какие бы ассоциации не вызывал у них этот человек, вот, видимо, конечно, они к этому принятию не приходят, и в моменте, когда Он преломляет хлеб, Он делает это каким-то таким особенным образом, которым всегда делал Сам Христос, и по жесту они просто узнали Его. Вот у нас как бы две интерпретации, какая из них лучшая и правильная, я думаю, что никто не скажет.
А. Митрофанова:
— А что делать нам-то, чтобы друг друга узнать? А то окажемся, понимаете, и... Хотя я в это не очень верю, всё-таки и правда, если есть внутри вот это самая сердечная мышца, ну, всё-таки подскажет, вот это даже внутреннее наше что-то, что взращивается на протяжении лет совместной жизни, оно подскажет, даже если внешне мы будем неузнаваемы.
А. Ананьев:
— Прежде чем отец Александр даст ответ, я тебе дам свой ответ: жить здесь и сейчас, надеясь на то, что завтра в этой земной жизни ты узнаешь своего мужа тем же самым человеком, за которого вышла замуж, потому что, согласно официальной статистике в Российской Федерации, 98 процентов на это не способны, и на следующий день они не узнают своего мужа и расстаются с ним. О, как трагично!
А. Митрофанова:
— Ну, ладно, почему 98-то, ну что ты? Ты сгущаешь краски.
А. Ананьев:
— Ну, немножко сгущая краски, 74,5 процентов, какая разница? Много, трагически много! Отец Александр?..
о. Александр:
— Опять же, с одной стороны, к тезису об узнавании, о сохранении союза нас подводит и Ветхий Завет, который, говоря о том, что двое становятся одной плотью, а в данном случае это обозначает максимальную степень этого союза, а параллельно мы имеем в виду, что весь наш жизненный путь, собственно, и ценен в очах Божьих, то есть Бог и дает нам жить историю, потому что она есть для нас история возрастания в отношениях с Ним и с людьми, и эта история ни на каком этапе не обнуляется. То есть, собственно, из этих соображений и человечество в истории, и каждый человек в истории, то есть с момента грехопадения Бог не уничтожил всё и не построил ещё раз, вот Он как бы весь этот процесс ведёт, и каждый из его этапов ценен. Так уж если все те этапы ценны, то неужели же менее ценен самый главный и основной? Со всеми остальными мы не образуем единство, как одна плоть, ну вот не образуем, как угодно, образуем его вот с этим кем-то одним. Здесь, конечно, рождается много и совершенно трагических вопросов про то, что происходит с людьми, которые вступали в брак неоднократно, какие из этих отношений тогда будут ценнее, какие менее ценнее?
А. Митрофанова:
— Ну, собственно, это вопрос саддукеев к Христу: «женщина-то, у неё семь мужей было, что ж теперь?»
о. Александр:
— Вполне возможно, поэтому Христос и обнуляет этот вопрос, что вы вообще заблуждаетесь, вы вообще не знаете Писание, вы смотрите не в ту сторону. Но повторяюсь, что вот мне кажется, что суть этого ответа в притчевом образе о том, что Царство инаково и отношения в нём инаковы. Наверное, это не значит, что их там нет, что их суть и смысл, и тип не таков, но это не значит, что их нет или они хуже, а наоборот, они есть и только глубже и лучше.
А. Ананьев:
— А в догматическом смысле что такое христианский брак? Ведь это не только единение тел, это ещё и единение душ, и причём, не побоюсь этого слова, в вечности.
о. Александр:
— Безусловно. Но здесь мы не можем сказать об этом ничего догматически, потому что наша догматическая рамка на самом деле очень маленькая...
А. Ананьев:
— Но во время венчания же там произносятся какие-то тексты на этот счёт?
о. Александр:
— Но во время венчания узловым текстом является учительство как раз апостола Павла о типе взаимоотношений между мужем и женой, и этот тип, как между Христом и Церковью. Христос воскресший не забыл про Церковь в свете полученного опыта, как то, что Он настолько велик и превосходящ, что-то его земная община как-то сразу отложилась, нет. Он, собственно, ради неё на Крест всходил и ей плоды Воскресения принёс, вот как бы вся идея, соответственно, между мужем и женой отношения строятся вот по такому принципу. А отсюда соответствующий вывод: так как не разорвались отношения между Христом Воскресшим и Его телом, пребывающим здесь и сейчас на земле, значит, по всей видимости, у нас не рвутся отношения между теми супругами, один из которых в вечности, а другой ещё длит своё земное существование, и, безусловно, они не должны разорваться и на этапе, когда оба окажутся в свете вечности.
А. Ананьев:
— Внимание, неожиданный вопрос: если муж и жена хотят быть вместе не только здесь, но и (глубокомысленная пауза) — там, им следует быть похороненными только вместе.
А. Митрофанова:
— Это вопрос или утверждение?
А. Ананьев:
— Это утверждение. А вот теперь вопрос — да?
о. Александр:
— Нет. Нет, отнюдь. В этом смысле наши переживания по поводу мест захоронений, с одной стороны, очень понятны, с другой стороны, скажем так, в ряде случаев преувеличены. Тело, безусловно — храм и святыня. Тело, безусловно, должно быть погребено должным образом и с соответствующим почтением. Но близость, дальность вот этого захоронения там, друг от друга или ещё, не играет никакой роли. Здесь вопрос про то, что в воскресении мы все окажемся в единстве, то есть вот не будем мы разбросаны по разным местам, и, соответственно, если кто-то захоронен в Нью-Йорке, а кто-то в Антверпене, то, извините, но как бы нет. Как бы отнюдь, отнюдь. Это всё принадлежность века нынешнего, а для вечности всё это не играет никакой роли, опять же, по примеру тех святых, которые слышат через Христа и в Христе, и Христом действуют везде и всюду, вне какой-либо привязки к какой-либо географии.
А. Митрофанова:
— Мне вообще кажется, что география так же, как и время: мы настолько привыкли внутри них и в этих рамках мыслить, нам очень сложно представить себе мир без времени и пространства, когда и то, и другое отменяются, упраздняется уже всё, за ненадобностью, по Второму Пришествию, по воскресению как сложно понять, что такое вечность, потому что мы целиком полностью заточены на линейку времени, точно так же сложно и бесконечность понять, и что это за мир, где непонятно, что там, где вверх, где низ, где близко, где далеко, а оно всё иначе, оно просто всё иначе. И это ещё, знаете, простите, профессиональный травматизм — у Пастернака, я очень люблю роман «Доктор Живаго», единственный момент, который меня там вот прям очень смущает, это размышления Пастернака как раз о воскресении мёртвых, где он говорит: «Я не верю в воскресение мёртвых в том виде, как оно описано, что вот все восстанут — где вы разместите эти миллиарды, миллиарды людей?» И у меня каждый раз внутренний вопрос: но ведь их же не надо размещать на планете Земля или других планетах Солнечной системы, это всё будет как-то иначе, просто мы не представляем, как! И, наверное, в этом смысле действительно не так-то важно, насколько далеко друг от друга похоронены супруги, а бывает так, что останков нет.
А. Ананьев:
— И тут на сцену выходит предание о Петре и Февронии.
А. Митрофанова:
— Но это же предание. Да, мы чтим его, но оно...
А. Ананьев:
— Понимаешь, в любой истории, особенно вот такой важной, как предание о Петре Февронии, есть зерно здравого смысла какого-то, и если уж в загробной жизни Пётр и Феврония, святые, стремились быть вместе телами здесь, на Земле, то явно это о чём-то свидетельствует, не может же быть это просто так.
о. Александр:
— Ну, я подозреваю, что здесь, на самом деле, и очень простой дидактический ход автора текста, опять же, я не к тому, что так не случилось, так и случилось — да, и захоронены они вместе.
А. Ананьев:
— А как вы считаете, так случилось или так не случилось?
о. Александр:
— Ну, то, что они захоронены вместе и вместе в одной раке пребывают, я видел прямо двумя своими глазами, и все, кто были в Муроме. Ничего ранее я не видел, потому что родился несколько позже, чем произошла вся эта история, но факт остаётся фактом — вот они двое в этой одной раке пребывают. И здесь, мне кажется, как раз простая дидактика, то есть простое научение именно как раз про то, что свет этих отношений никуда не угас с моментом их смерти, а при том, что ещё оба монашествующие, оба в постриге, уж казалось бы, ты отложился от одной семьи, от малой своей вот этой церкви, приложился к другой, потому что та твоя община монашеская — это твоя новая семья, и вроде бы теперь ты должен красиво пребывать там, жена твоя в другом месте, и так вот уж и повелось — нет ничего подобного, то есть вот эта идентичность оказывается важнее, чем вот это новоприобретённое.
А. Ананьев:
— У нас осталась минута до конца «Семейного часа», за эту минуту я хочу попросить вас дать совет тем, кто хочет и после смерти сохранять связь друг с другом. Может быть, есть что-то, на ваш взгляд, что мы можем сделать сейчас?
о. Александр:
— Да мне кажется, всё то, что мы можем сделать сейчас, мы должны сделать и не в свете этого вопроса, то есть беречь, любить друг друга и взращивать отношения мы должны и в свете мысли о том, что всё конечно, ничто никуда не длится, и с закрытием глаз заканчивается всякая история, и в свете нашей твёрдой христианской уверенности, что на самом деле — нет, это не так, и вечность нас ждёт, мы должны делать одни и те же вещи.
А. Ананьев:
— То есть не надо бросать мужа и идти в храм, и просить Господа, чтобы нас это как-то не разделили?
о. Александр:
— Наверное, нужно, этапно взращиваясь внутри брака, на каких-то этапах оказываться в этом храме вместе.
А. Ананьев:
— Аминь. Спасибо вам большое за этот разговор, простите нас за путанные вопросы, тема такая, знаете, что даже не знаешь, как вопросы формулировать, но ответы мы получили более чем убедительные, понятные и яркие. Священник Александр Сатомский, настоятель храма Богоявления в Ярославле, был этой Великой Субботой в светлой студии Радио ВЕРА. Спасибо, отец Александр.
о. Александр:
— Спасибо вам.
А. Ананьев:
— А мы с Аллой Сергеевной отправляемся в любимый храм. Алла Митрофанова...
А. Митрофанова:
-... Александр Ананьев.
А. Ананьев:
— Пасха будет. С наступающей Пасхой! С наступающим Христовым Воскресением! Услышимся через неделю, пока.
Все выпуски программы Семейный час
«Уныние, отчаяние, депрессия». Наталия Инина
У нас в студии христианский психолог, психотерапевт, преподаватель факультета психологии МГУ им. МВ Ломоносова, РПУ св. Иоанна Богослова Наталья Инина. Разговор шел о чувстве богооставленности. Что делать, когда рушатся все надежды и нападает отчаяние, как не перепутать депрессию с чувством покаяния и как преодолеть грех уныния и научиться верить и доверять Богу.