«4-е воскресенье по Пятидесятнице. Казанская икона Богородицы». Прот. Максим Первозванский

Прот. Максим Первозванский

В нашей студии был клирик московского храма Сорока Севастийских мучеников протоиерей Максим Первозванский.

Разговор шел о смыслах богослужения в ближайшее воскресенье, в которое совершается память явления Казанской иконы Богородицы, а также о днях памяти святой равноапостольной княгини Ольги, преподобного Никодима Святогорца.

Ведущая: Марина Борисова

---

М. Борисова

— Добрый вечер, дорогие друзья! В эфире Радио ВЕРА программа «Седмица», в которой мы каждую неделю по субботам говорим о смысле и особенностях богослужений наступающего воскресенья и предстоящей недели. В студии Марина Борисова, и сегодня со мной мой гость — клирик храма сорока мучеников Севастийских в Спасской Слободе, протоиерей Максим Первозванский.

о. Максим

— Добрый вечер.

М. Борисова

— И с его помощью мы постараемся разобраться, что ждёт нас в Церкви завтра, в четвёртое воскресенье после Пятидесятницы, и на наступающей неделе. Но традиция есть традиция, отступать от неё мы не будем: мы всегда стараемся понять смысл наступающего воскресенья, исходя из тех отрывков из апостольских Посланий и Евангелия, которые прозвучат завтра в храме за Божественной Литургией. Сегодня мы услышим отрывок из Послания апостола Павла к Римлянам из 6-й главы, стихи с 18-го по 23-й. Отрывок небольшой, но очень загадочный. Всё, казалось бы, просто, но ничего не понятно. Звучит он так: «Освободившись же от греха, вы стали рабами праведности. Говорю по рассуждению человеческому, ради немощи плоти вашей. Как предавали вы члены ваши в рабы нечистоте и беззаконию на дела беззаконные, так ныне представьте члены ваши в рабы праведности на дела святые. Ибо, когда вы были рабами греха, тогда были свободны от праведности. Какой же плод вы имели тогда? Такие дела, каких ныне сами стыдитесь, потому что конец их — смерть. Но ныне, когда вы освободились от греха и стали рабами Богу, плод ваш есть святость, а конец — жизнь вечная. Ибо возмездие за грех — смерть, а дар Божий — жизнь вечная во Христе Иисусе, Господе нашем». И вот читаю я, читаю, сколько лет читаю, и каждый раз я пытаюсь понять и до конца не понимаю всё равно. Получается, что нет никакой свободы выбора, то есть человек либо раб праведности, либо раб греха, и вот нет того самого какого-то среднего места, из которого он может сделать выбор. Получается, если по логике апостола Павла: были рабами греха, творили грех — получите смерть. Стали рабами праведности, творите дела закона — получите вечную жизнь. Логика, которая, на мой взгляд, совершенно противоречит логике всех остальных его Посланий.

о. Максим

— Вы знаете, если честно, мне так не кажется. Мне как раз кажется, что это такая квинтэссенция его мыслей, а противоречит она логике современного мира. Ну, современного не в смысле XXI века, а нового времени, скажем так, когда человек внутри сам себя ощущает, как существо свободное и самодостаточное, которому достаточно освободиться от нападающих, наседающих на него каких-то страстей, зависимостей, типа бросить пить или ещё что-нибудь, и тогда свобода воссияет, и будем мы свободны, и что хотим, то и делать будем. Причём свободу мы-то, русские люди, воспринимаем как синоним слова «воля».

М. Борисова

— Я бы даже сказала — «вольница».

о. Максим

— Да, вольные такие птицы, куда хотим, туда и полетим. На самом деле это в корне, в принципе неправильно, и это неправильно даже с научной точки зрения, это вот такое, именно не научное, но какое-то вот общее восприятие нового времени, людей, есть какие-то внешние оковы, там самодержавие, например, — надо освободиться от оков самодержавия, или там религия, которая нас «связывает», как бы ограничивает наши действия, — нужно освободиться от этих оков. Ну и дальше это освобождение, собственно, мы уже несколько веков живём с освобождением: освободиться от необходимости своего пола, освободиться от необходимости своего гражданства, ещё чего-то, семейных уз, неслучайно они так называются «брачные узы», узы — это вот оковы, которые нас связывают. Надо как можно больше всяких ограничений себе снять, и будем мы тогда свободными — это вообще в корне не так, апостол Павел предлагает нам совершенно обычную библейскую картину мира, в которой человек есть существо не самодостаточное и по необходимости, как существо не самодостаточное, он вынужден, то есть «он» — это я, вы, мы все, мы вынуждены куда-то прилепиться, мы не можем жить сами по себе, и у нас есть выбор, вот вы говорите, что выбора нет, но выбор как раз совершенно конкретный: либо мы будем с Богом, либо мы будем с дьяволом, нет средней точки, не получится, попа-то у нас одна, хотя иногда кажется, что их две и можно усидеть на обоих стульях, что мы, собственно, и делаем по большей части. Но после грехопадения, когда человек потерял свою свободу быть праведным, свободу от греха, он стал рабом дьявола, он стал рабом смерти, он стал рабом страсти, рабом греха, об этом здесь пишет апостол Павел, и освободиться самостоятельно человек не может. Знаете, у меня такая была грустная картина буквально в прошлое воскресенье, один мой старинный друг, давний алкоголик, который уже несколько лет находился в состоянии ремиссии и другим помогал, и других учил, и очень глубоко себя осознавал, и хорошо размышлял, и причащался, ходил в храм, в прошлое воскресенье сорвался. И это было прямо очень тяжело и страшно, в первую очередь, для него самого. И вот мы все такие, это даже не про алкоголь, а это вообще, то есть, мы не можем самостоятельно освободиться от греха. Мы можем какое-то время, условно говоря, не пить, но алкоголизм не лечится, и точно так же все остальные наши страсти, которые в нас живут, начиная с плотских страстей, чревоугодия, блуда, и кончая самыми, как это может показаться, возвышенными, каким-нибудь там тщеславием или гордыней, они всегда присутствуют с нами, они всегда в нас, и так или иначе, либо они находятся под временным контролем, либо вырываются на свободу, и человек срывается. И вот эта беспомощность перед грехом, она, конечно, и апостола Павла очень сильно так вот напрягала, если выражаться своим языком. «Бедный я человек», — говорит апостол Павел про себя в другом тексте, — «бедный я человек, ничего не могу сделать». Но Христос, как в этом же отрывке пишет апостол Павел, это очень важно вообще для всего Послания к Римлянам, что закон и выполнение закона или его невыполнение, невозможность выполнения показывает нам нашу греховность, а спасение только во Христе, только Господь может нас избавить, и если мы за краешек Его ризы постараемся ухватиться, Он может нас вытащить, так же, как Он из ада в Великую субботу вывел души грешников и праведников, и всех, кто смог и захотел с Ним выйти, и кто уцепился за краешек Его ризы, вот точно так же и мы можем, если мы будем с Ним, если мы будем в Нём, если будем стремиться к Нему, если будем веровать и исповедовать, то, соответственно, у нас появляется шанс, но нам придётся быть с Ним, нам Ему работать надо. Вот для нас слово «раб» звучит как-то, вы знаете, может, это с советских времен, может, ещё как-то: какие-то египетские эти бедные люди, которые что-то там тащат, над ними стоят надсмотрщики, лупят их кнутами — это не так.

М. Борисова

— Нет, я к тому, что словосочетание «раб Божий» уже, мне кажется, давно не режет ничей слух, а вот «раб праведности» пока ещё режет.

о. Максим

— Раб — это тот, кто работает, работает кому-то, и, например, если мы возьмём, опять-таки, такое библейское словоупотребление, мы увидим, что, допустим, Елеаза́р, раб Авраама, по сути дела, это человек, который в семье Авраама выполняет роль старшего такого, то есть он не раб, в смысле там в цепях где-то сидит, на плантации трудится, это не рабство, условно говоря, египетское, и это не рабство какое-нибудь американско-английское или испанское 18-го — 19-го веков, когда человек там жил в холерном бараке и вынужден был трудиться, но это член семьи, он любит своего хозяина. Да, он не является его родственником в кровном смысле этого слова, но он ему работает и за это получает, поэтому это, в общем, никак не унизительно. Ну вот я такой безродный мальчишка, представьте себе, я безродный мальчишка с помойки, подобрал меня хороший человек, ввёл в свою семью, одел, обул, накормил, сказал: «Будешь здесь у меня жить, будешь мне вместо сына, будешь на меня работать», вот я его раб в библейском словоупотреблении.

М. Борисова

— Обратимся теперь к отрывку из Евангелия от Матфея, из 8-й главы, стихи с 5-го по 13-й, это очень хорошо, я думаю, большинству наших радиослушателей известная сцена: обращение римского сотника за помощью к Спасителю, когда у сотника заболел слуга, и он попросил исцелить его, и Христос готов был пойти в его дом, чтобы исцелить этого несчастного слугу, и сотник не дал Ему это сделать, потому что сказал, что если у него в подчинении есть люди, которым он велит пойти куда-то, и они идут, велит сделать, и они делают, то зачем же Христу Самому трудиться, когда достаточно будет Его одного повеления, и всё свершится само собой? Вот таких эпизодов в Евангелии несколько, почему так важен эпизод с сотником?

о. Максим

— Я ещё хотел бы обратить внимание, что в русском переводе у нас стоит слово «слуга сотника», а в церковно-славянском — «раб». «Раб мой лежит в дому, люте стражда», то есть вот этот человек, о котором сотник, хозяин его, всячески заботится, и о его исцелении обращается ко Христу. Эпизод важный, потому что вообще вот эта тема, напомню, что это Евангелие от Матфея, хотя во всех синоптических Евангелиях этот эпизод есть, но написано оно было для евреев, и для них очень важно было, что язычники — это люди, с которыми иудеи как бы не сообщались, которые в иудейском законе и всех этих вещах не имели никакой возможности принимать участие, поэтому что здесь, что потом, в книге Деяний святых апостолов, столько времени уделяется первым обращениям языческого мира ко Христу.

М. Борисова

— Напоминаю нашим радиослушателям: сегодня, как всегда по субботам, в эфире Радио ВЕРА программа «Седмица», со мной в студии наш гость — клирик храма Cорока мучеников Севастийских в Спасской слободе протоиерей Максим Первозванский, и мы, как всегда по субботам, говорим о смысле и особенностях богослужений наступающего воскресенья и предстоящей недели. Ну, воскресенье у нас всем воскресеньям воскресенье — у нас Казанская, один из самых любимых празднуемых, несмотря ни на какие запреты и богоборчества, праздников. Я думаю, что, наверное, праздники в честь других икон Божьей Матери не столь были памятны в советское время, а вот Казанскую точно все помнили, несмотря на то что уже забыли, в какую сторону дверь в храм открывается, но на Казанскую непременно нужно было пойти свечку поставить.

о. Максим

— Да, я не могу до конца и точно объяснить именно этот феномен, но просто даже по количеству написанных икон Казанская оставляет позади себя, по-моему, все остальные иконы вместе взятые. Я помню, еще тоже в советское время, на венчание какие иконы с собой взять? Ну, Спасителя и Казанскую. То есть, действительно, эта икона была очень значима для простого русского человека, и дважды в год она празднуется, напомню: более такое пышное празднование связано с освобождением Москвы от поляков в Смутное время, оно совпадает с установленным именно по этому поводу, а у нас немного таких праздников, когда государство устанавливает государственный праздник в день празднования церковного, это, конечно, Петр и Феврония — День любви, семьи и верности, и это Казанская, 4 ноября — окончание Смутного времени, освобождение Москвы от поляков. Ну, а сегодня, вот на этой неделе, мы будем праздновать Обретение Казанской иконы Матери Божьей, когда она еще была почти никому неизвестна, вот таким палладиумом для Руси она стала после того, как ополчение Нижегородское вошло торжественно в Москву с этой иконой. Собственно, иконография у неё простая, это обрезанная икона «Одигитрия» или, если совсем по-народному, — Смоленская. Есть несколько иконописных типов: это «Одигитрия или «Путеводительница», вот Смоленская или, как бы вот центр вырезанный — это будет Казанская, и множество икон, на самом деле, именно в этой иконографии написано. Второй вариант — это «Умиление», это Владимирская, Феодоровская, там ряд других икон, и «Оранта» — «Молящаяся», где Богородица с воздетыми руками, это, например, икона Матери Божьей «Знамение». То есть вот эти конкретные названия — Казанская, Феодоровская, Владимирская, они так или иначе восходят к одному из этих трёх иконописных типов, и есть там конкретные особенности: ножка так, ручка так, одежда так, открытая ножка, закрытая ножка, рука благословляющая, рука под омофо́рием Богородичным, над омофо́рием, и вот отсюда эти все мелкие нюансы, а еще цветочек какой-нибудь, ещё книжка, и вот это породило великое множество названий, сотни названий икон. А вообще — да, это вот такая икона, которая была обретена в Казани после пожара девицей Матроной по непосредственному указанию Матери Божьей, и это, конечно, чудо, и то, что с ней происходило дальше — это тоже чудо.

М. Борисова

— А как вам кажется, насколько почитание этой иконы и её вживление в самое сердце народного православия, насколько оно связана с конкретными людьми? Я имею в виду патриарха Ермогена, который был тогда приходским священником, и непосредственно в его приходе состоялось это обретение, и, естественно, пока он пребывал в Казани, он всячески старался, чтобы эта икона особенно почиталась. Но, помимо этого, ещё и отношение князя Пожарского, потому что для него это была особая икона, ведь, собственно, он её привёз вместе с ополчением в Москву, он у себя, рядом со своим домом на Лубянке в храме её поместил, и потом, отправляясь в поход на Смоленск, уже после освобождения Москвы, он на свои деньги построил на Красной площади собор Казанской иконы Божьей Матери, в котором, собственно, сейчас она находится, и который остался как основное место её пребывания до революции. Эти два человека, они абсолютно исторические, абсолютно конкретные, с абсолютно личным отношением к этому образу, и это отношение, насколько сильно оно транслировано было всем окружающим, как это всё переплелось! Я просто вспоминаю о том, что есть какие-то иконы с этим вот личным посылом, мы на этой же неделе будем праздновать праздник в честь иконы Божьей Матери «Троеручица» и, собственно, у нас-то, в нашей истории это неразрывно связано с Патриархом Никоном, потому что он заказал список этой иконы, он всячески старался, чтобы его приняли, потому что, в общем, и простые люди, и даже клирики не очень понимали эту третью руку, и многих она смущала, и всё закончилось тем, что было принято решение рядом с иконой писать такую памятную табличку, где объясняется, откуда там взялась третья рука. Но эта икона появилась и стала любимой благодаря тому, что её полюбил один человек — Патриарх Никон. Как это получается, каким образом личные отношения одной исторической личности транслируются на отношения народа?

о. Максим

— Честно говоря, мне кажется, это действительно очень важно, чтобы какой-то знаковый для народа человек что-то такое показал, что-то такое сказал, куда-то указал. Это и для простого народа важно, и для всяких неофитов крайне важно, когда человек в церковь приходит, ему пальцем тыкают, говорят: «вот это главное!» — и ты сразу проникаешься, и действительно думаешь: да, вот это вот главное. Для меня вообще феномен святых, их различного почитания, феномен икон и опять-таки, разного к ним отношения, он связан с тем, (простите, я совсем так по-простому это скажу) вот насколько это работает. Вот мы с вами были свидетелями в 80-е и 90-е годы множества прославленных святых, и колоссальные усилия иногда очень знаковых людей того времени по прославлению, и больше того, были ситуации, когда наоборот, как бы нехотя, идя на поводу у народного мнения такое прославление состоялось, и потом следовал вообще взрыв, если так можно выразиться, популярности, простите за такое слово, но вот значение для людей, это прекрасно видно на примере, когда множество святых было прославлено между Собором юбилейным 1000-летия Крещения Руси и юбилейным Собором 2000 года. Например, блаженная Матрона — сколько было сопротивления, сколько было написано умными людьми, богословами против, первоначальный вариант жития вообще был абсолютно невозможный, он вообще какой-то был совершенно нехристианский, написанный с каких-то, в общем, странных оккультных позиций, и какое почитание блаженной Матроны, в том числе и у не христиан! И здесь же, я сейчас специально не хочу называть имена, но святые, которые заслуживают, вот что очень важно — точно заслуживают прославления, почитания, внимания, и они действительно для людей в Церкви, думающих, молящихся, являются таким образцом, их помнят, их знают, их чтут, к ним ездят, но вот такого прямо массового всенародного почитания не возникает, то есть ты можешь приехать в любой день на Маросейку, например, и приложиться к мощам, ты можешь приехать в Новоспасский ко «Всецарице» в любой день, взять водички, приложиться, пять минут постоять, и это здорово. Нет, люди там есть, еще раз говорю, люди почитают, но вот такого прямо массового, когда миллионы не просто знают, а стремятся сердцем, такого нет, и мне кажется, это вот та самая история, когда человек, который приехал к иконе, например, приложился и получил просимое, естественно, рассказал об этом всем, и все поехали, и тоже каждый получил просимое, и это действительно работает, и люди получают просимое, мне кажется, это главное. И точно так же, когда люди увидели и почувствовали, ведь началось-то такое массовое почитание именно с освобождения Москвы, и первое же ополчение отвергло, по сути дела.

М. Борисова

— Да, Ляпуно́вское.

о. Максим

— Да, и хотя там тоже вроде как она хотела идти с первым ополчением, Матерь Божия, через Казанский образ Свой, а им это все не нужно было. А потом, я думаю, таких эпизодов, когда народный герой, как князь Пожарский, поставил икону в храме или потом построил для нее храм, их множество, но вот очень важно, чтобы действительно тот или иной образ, тот или иной святой являлись для народа, для массы народа источником милости Божией.

М. Борисова

— Мне кажется, что с Казанской, там еще, может быть, интереснее, потому что время безвременья, то есть время, когда практически нет власти, светская власть настолько себя дискредитировала, что она уже ни в чьих глазах властью не является, и при этом возникает ощущение, что Сама Матерь Божия берет на себя бразды правления на то время, пока никого другого нет.

о. Максим

— Да, но при этом именно в какой-то момент времени.

М. Борисова

— То же самое произошло с «Державной», ведь, собственно говоря, в момент отречения Государя Императора она была найдена на чердаке, и в течение всего XX века, сейчас подзабылось это, но я просто помню, в храмах, где были иконы «Державной», все подсвечники всегда были утыканы свечами. Вот было такое ощущение, что, несмотря на то что почитаемые иконы Богородичные были и другие в храме, но вот где была «Державная», там свечки, по-моему, даже по ночам горели.

о. Максим

— Ну и каждой эпохе — своя икона, каждой эпохе — свой святой для Древней Руси это, конечно, Владимирская, для войны 1812 года это Смоленская, для XX века, как вы говорите, — «Державная».

М. Борисова

— Хотя Казанская тоже, потому что, если мы вспомним Кутузова, который и молился перед тем, как взял на себя командование, именно перед Казанским образом, и потом из трофейного серебра, которое отобрали у французов, велел сделать иконостас для Казанского собора в Санкт-Петербурге.

о. Максим

— Нет, так и Владимирская никуда не делась, и действительно, речь не о том, что вот что-то появляется, а потом исчезает, но вот именно в самое сердце в какое-то время почему-то вот так оно происходит, а дальше мы можем свои человеческие усилия прилагать и должны их прилагать, а уж как Господь управит и устроит — это в Его святой воле.

М. Борисова

— В эфире Радио ВЕРА программа «Седмица», с вами Марина Борисова и клирик храма Сорока мучеников Севастийских в Спасской слободе, протоиерей Максим Первозванский. Мы ненадолго прервемся и вернемся буквально через минуту, не переключайтесь.

М. Борисова

— Еще раз здравствуйте, дорогие друзья. В эфире Радио ВЕРА наша еженедельная субботняя программа «Седмица», в которой мы говорим о смысле и особенностях богослужений наступающего воскресенья и предстоящей недели. С вами Марина Борисова и наш сегодняшний гость — клирик храма Сорока мучеников Севастийских в Спасской слободе, протоиерей Максим Первозванский. Неделя у нас, конечно, удивительно полная всевозможных воспоминаний, наводящих на глубокие размышления. У нас 24 июня — день памяти святой равноапостольной княгини Ольги, во святом Крещении — Елены, и с одной стороны, мы все ходили в школу, мы все учились понемногу чему-нибудь и как-нибудь, и нам всем рассказывали про бабушку святого князя Владимира, про то, что вот она приняла христианство, она такая молодец, а еще раньше, я не знаю, сейчас есть это в школьных программах или нет, мы проходили отрывки из летописи, где описано было, как она наказала нехороших людей древлян за гибель своего мужа. Нам, конечно, очень нравился этот отрывок и нам совсем неинтересно было про ее крещение, поскольку там никаких таких драматических и детективных историй не было, а тут целое кино можно снимать, поэтому мы запомнили главным образом ее языческое прошлое. Так получилось, что мало кому приходит в голову, что ведь на самом деле ко времени крещения княгини Ольги, в общем-то, на Руси христиан было достаточно много, и храмы были, и общины были, и, в общем, с разных сторон потихонечку проникало христианство и через воинов, поскольку воины же были в основном наемники из разных стран, и из христианских стран в том числе, поэтому так вот это все потихонечку, как диффузия, проникало, и такого вот революционного превращения языческой страны в христианскую, на мой взгляд, не происходило, все шло таким вполне эволюционным путем. Но почему-то после крещения Ольги не произошло то, что произошло после крещения Владимира, то есть двор остался при своём, и, в общем-то, основные центры политические и экономические страны, тоже остались каждый при своём. Почему так значимо для Церкви крещение княгини Ольги, и почему так мало отголосков этого крещения в истории?

о. Максим

— Во-первых, я хотел бы прокомментировать немножко время, в которое она жила. Киевская Русь того времени — это, конечно, не государство такое, в современном смысле этого слова, и это даже не монархия средних веков, это контроль пути из варяг в греки одним родом Рюриковичей, то есть это вот такая история торгово-военная или военно-торговая, которая, с одной стороны, действительно, открыта, то есть это не единый монолит в духовном смысле этого слова, у варягов это своё язычество, у местного населения это своё язычество, у древлян своё, у полян своё, и в Новгороде отличий много, но это подразумевает всё-таки достаточно широкую веротерпимость. Это, кстати, очень неплохо показано в мультфильме «Князь Владимир», когда усложнение — государственное, политическое потребовало всё-таки унификации духовной, и первая попытка, напомню вам, князя Владимира, это попытка централизовать и унифицировать язычество на Руси, и она провалилась, то есть язычество оказалось неспособным, вот давайте будем поклоняться там в качестве верховного бога Перуну, давайте все, и вы, и вы, и вы, и те, кто в Новгороде, и те, кто в Ростове, и те, кто в Киеве, признаем, что Перун, допустим, вот он главный, и вот это не получилось. И, собственно, Ольга-то жила за два поколения, она бабка, и правила она Русью двадцать лет, а до этого, опять берём историю с её мужем Игорем и древлянами, это же не просто какая-то она жестокая была женщина, вот, может быть, это несколько оскорбительно будет звучать для наших древних правителей, но всё это очень похоже на — вот представьте себе, в хорошем только смысле этого слова — мафиозные кланы, которые выясняют между собой отношения, и вот убивают главу клана — естественно, начинаются страшные разборки и борьба за власть, и Ольге необходимо было доказать, что она здесь главная, что она здесь старшая, и поэтому такие жестокости, потому что по-другому это было невозможно. Посмотрите «Крёстного отца» и сразу станет понятно многое, как ведут себя современные диаспоры в России, и как вели себя князья тогда, и многие вещи становятся ясными. И время единства не пришло, оно пришло только при внуке, оно прямо назрело и даже перезрело при князе Владимире, и поэтому он вынужден был, вот эта вся история, которая в летописи зафиксирована, когда он вынужден был выбирать единую веру для Руси: и давай мы ислам посмотрим, и давай мы к иудеям съездим, и давай мы к католикам наведаемся, и давай мы в Царьград отправим посольство, посмотрим, потому что по-другому мы уже просто не сможем, мы не удержим, предел сложности таков, что требует единства духовного всего этого громадного пространства, именуемого тогда Русью, по-другому не получится. А Ольга, без неё, конечно, у князя Владимира... У меня почему-то аналогия всплывает: это наши люди, которые были внуками в 80-е, в 90-е, у которых родители в храм-то не ходили и были атеистами такими простыми, советскими, а бабушки-то в храм ходили, и вот сколько я до сих пор слышу историй, что «я-то сам, вообще меня родители не приучали, но бабушка молилась, и вот я когда сам (или сама) уже в ум пришёл, я вспомнил, что бабушка-то у меня молилась, и что икона у меня есть, и что дома Библия хранится, и я даже вспомнил, что она мне рассказывала, и поэтому, если бы не бабушка, я не знаю, что бы тогда со мной было». Я, как священник, этих историй знаю сотни. Вот примерно такая же история: у князя Владимира была бабушка, которая была, в общем, открытой христианкой, которая не побоялась не просто там где-то тайно креститься, а поехать в Константинополь, в Царьград, и принять крещение, у неё крёстным был император, она приняла христианское имя, она так или иначе поддерживала христиан, их было действительно много, потому что такой вот торгово-военизированный вариант подразумевал, что вот ты купец (вы указали на наёмников скорее, а я скорее на купцов покажу) и действительно, вот торговое представительство греческое — пожалуйста, оно здесь есть, а вот какое-нибудь там представительство Булгарии Волжской, там ислам, и поэтому в большом городе есть слобода такая, есть слобода сякая, и это совершенно нормально, но кого поддерживает княгиня эти самые двадцать лет? Да, она ничего не насаждает, но представьте, правитель двадцать лет говорит, что он христианин. Вот у нас Владимир Владимирович Путин, он же не насаждает христианство на Руси? Не насаждает, но он демонстративно в день интронизации идёт на молебен в Благовещенский собор, в момент привоза иконы Святой Троицы в Троице-Сергиеву Лавру он посещает Лавру, и по всем телеканалам это проходит. Кто-то говорит: «Фу, какой ужас!» Кто-то говорит: «Слава Богу, вот посмотрите, как во времена Дмитрия Донского князь приехал в Лавру преподобного Сергия, а здесь Патриарх и президент». Он никого не заставляет, у нас даже ОПК сейчас из школ взяли и убрали, но все видят, картинка есть, и мне кажется, вот именно эту роль играла равноапостольная Ольга, не имея, может быть, желаний или власти достаточной, всё-таки женщинам мужикам в духовном плане указывать никогда не получалось, и все эти попытки наших жён привести своих мужей в церковь никогда успехом не увенчивались, потому что — ну не может быть женщина священником в своей семье, мужчина — священник в семье, и он приводит свою семью ко Христу, и поэтому Ольга, я думаю, это чувствовала, понимала эту невозможность, и даже попыток таких не предпринимала, для этого должен был быть мужчина, царь, священник и пророк, которым и стал её внук князь Владимир.

М. Борисова

— Её взаимоотношения с сыном Святославом тоже достаточно показательны, потому что сын не воспринял эти духовные искания мамы, но при этом сын, ничтоже сумняшеся, отправляясь в какие-то длительные походы, оставлял её на правлении и вообще, в принципе, с полными функциями князя-мужчины, то есть полной функцией правителя и, если нужно, и главнокомандующего, несмотря на то, что женщина, несмотря на то, что какую-то странную веру приняла, то есть вопросы вероисповедания, складывается впечатление, что в тот момент вообще-то не очень тревожили правителей Древней Руси.

о. Максим

— Слушайте, ну вряд ли нас такие люди слушают, у нас всё-таки православное христианское радио, но представьте себе, если бы был я, например, атеистом или язычником, и я уезжаю в командировку на пару лет куда-нибудь там во Владивосток из Москвы, неужели не оставил бы на хозяйстве маму свою или тёщу, независимо от того, ходит она в храм или нет? Даже если бы она была очень верующим человеком — конечно, я бы оставил её на хозяйстве, и сказал бы всем слушаться её, это совершенно естественно. Другой вопрос, что всё-таки полноты княжеской власти уже в период, когда Святослав был князем великим, когда он вырос, у неё такой всё-таки не было, то есть она была, но это скорее наместничество такое, она же сама походов не затевала, оборону организовывала, она своё место хорошо понимала и знала, и это было важно. Если бы она вот эти вещи нарушала, это было бы гораздо страшнее для окружающих её варягов и вообще людей, как бы сейчас сказали: она бы тогда поступила «не по понятиям», а «по понятиям» она этого сделать не могла, и слава богу, она тоже эти понятия хорошо и тонко чувствовала, и её уважали и любили за это.

М. Борисова

— Там вообще очень много с точки зрения нашей современной логики, нашего отношения к власть имущим и нашего представления о том, как там всё устроено во власти, всё, что происходило тогда, абсолютно перпендикулярно. В летописи написано, что была она «родом из Пскова, рода не знатного, языка варяжского», то есть вообще непонятно кто, и это вот читаешь и просто чисто визуально, и то, как она сохранилась в фольклоре, рисует определённый монументальный такой, похожий на памятник образ. А так, если отринуть вот эти стереотипы — ну, вспомните Екатерину I, супругу первого российского императора — непонятно кто, неизвестно откуда, неизвестно на каком языке говорила, однако это не помешало ей стать императрицей и дать начало целому удивительному этому женскому XVIII веку в истории Российской.

о. Максим

— Да, хотел бы я поспорить, но в том смысле, что неслучайно всё-таки именно XVIII век некоторые историки с полным правом называли «периодом порнократии», то есть не очень хорошее это было время. Вот я говорил сейчас довольно много об отличии мужского и женского, но здесь я бы хотел наоборот провести аналогию опять-таки с нынешним правителем Святой Руси, нынешним князем Владимиром, который тоже без роду, без племени, не из какой-то даже серьёзной элитной группировки, а вот так вот, и росточка невысокого, и вида не особенно такого представительного, и вспомните, мы с вами всё-таки жили тогда, в конце 90-х, какие были возгласы: «Неужели кого получше не нашлось? Какая-то серая мышка!» — вот, а теперь абсолютно другие вопли: «Да как же можно столько лет управлять, и вообще диктатор!», тогда, как мы видим, как Господь воздвигает правителя своему народу, так и тут Господь из никому неведомой девушки, точно так же, как и потом её внук князь Владимир, третий же сын от рабыни, чья мать вообще сослана была, и удел-то у него был Новгородский, а Господь вот буквально в двадцать лет поставил его уже князем киевским. Поэтому это странная история, когда мы говорим о власти, действительно надо, с одной стороны, редуцировать современные представления о власти до чего-то гораздо более простого, такого вот дворово-воинско-мафиозного, это не только на Руси, и все эти монархии того времени европейские тоже не очень сильно отличались, вот оно такое, гораздо более простое, а с другой стороны, понимать, что этим всем Господь управляет, и Он ставит людей и наделяет их, просто те, которые вдруг в какой-то момент оказываются непригодными, они очень быстро отсеиваются и в истории не фиксируются, а те, кто оказался готов вдруг принять, понести, вырасти в меру возложенных на него задач, те оказываются великими, равноапостольными.

М. Борисова

— Напоминаю нашим радиослушателям: сегодня, как всегда по субботам в эфире Радио ВЕРА программа «Седмица», в которой мы говорим о смысле и особенностях богослужений наступающего воскресенья и предстоящей недели. С вами Марина Борисова и наш сегодняшний гость — клирик храма Сорока мучеников Севастийских в Спасской слободе, протоиерей Максим Первозванский. 27 июля мы будем вспоминать очень любимого, моими сверстниками-то точно любимого святого — это преподобный Никодим Святогорец, просто потому, что была такая замечательная книжка «Невидимая брань», без которой, наверное, из моих сверстников не обошёлся никто на первых порах, потому что если в XVIII веке Паисий Величко́вский писал, что найти духовника в полном смысле этого слова почти невозможно, он прошёл почти по всем монастырям Новороссии и Молдавии, и даже на Афоне не нашёл себе руководителя, поэтому вынужден был руководствоваться по тому наследию святых отцов, которое он нашёл в библиотеках Афонских монастырей и переводам которого он посвятил всю свою жизнь своих учеников. Но что касается вот этого адаптированного, скажем так, варианта «Добротолюбия» для широкого пользования — «Невидимая брань», как-то всё удивительно переплелось, потому что, казалось бы, ну архаичный текст, и казалось бы, в общем, писал его не Иоанн Дамаскин — изощрённый литератор, а вполне себе простой монах, я не знаю, как сейчас оно воспринимается, мне трудно представить себе, как современный человек, у которого есть доступ к очень большому массиву всевозможной информации, и духовной в том числе, как он воспринимает «Невидимую брань», но я просто помню, что это было отношение, как будто тебе в руки попало руководство, и вот ты ходишь и там по пунктам всё карандашиком помечаешь и проверяешь, насколько это всё соответствует твоей жизни или нет, и что тебе нужно ещё такое сделать. Вот как вам кажется, значение трудов Никодима Святогорца для нас, насколько оно осталось прежним или оно изменилось?

о. Максим

— Вы знаете, мне кажется, если мы берём всё-таки молодых людей, приходящих в церковь, оно, конечно, не равно, для многих, по крайней мере, тому, как это было тридцать-сорок лет назад, но при этом значение... Это, знаете как, вот сейчас мало кто смотрит фильмы Сергея Эйзенштейна, может быть, их изучают где-то, может быть, их можно показать в качестве учебного, но вот так, чтобы: «а давай-ка посмотрим сегодня вечерком «Александра Невского» или там ещё что-нибудь — ну, вряд ли, нет. Для обычного современного человека великий советский кинематограф 70-х — 80-х годов — это сложно, очень тяжело, единицы каких-то фильмов можно посмотреть, но понятно, что это традиция, эта школа, на этом всём стоит то, что можно смотреть, условно говоря, сейчас, и в том числе мировой кинематограф. И поэтому — да, Никодим Святогорец для своего прочтения требует, как минимум, хорошего образования в классическом смысле этого слова, которое подразумевает, собственно, под образованием понималось умение читать и создавать сложные тексты. Вот сейчас этому учат очень немногих людей, и из этих немногих людей только немногие продолжают в жизни этим заниматься — читать и создавать сложные тексты. Даже массовое советское образование подразумевало такую возможность, у нас была действительно самая читающая страна, причём читающая не в интернете какие-то небольшие, даже я говорю: не смотрящие, а читающие, это подразумевало, что ты можешь и любишь читать то, что сейчас называется лонгри́ды, а это, наверное, очень лонгриды, лонг-лонгрид, вот этот сложный текст. Я очень хорошо помню, как я читал «Добротолюбие», вот я не очень хорошо помню, как я первый раз читал «Невидимую брань», или как я читал Бердяева с Булгаковым очень хорошо помню, я понимал, как я сейчас понимаю, меньше 5 процентов прочитанного, и это меня не останавливало, я всё равно это читал, и этих 5 процентов хватало, при втором-третьем прочтении через десять лет я понимал уже гораздо больше, но это было желание прорываться сквозь текст к смыслу. Сейчас этого очень мало, сейчас всё-таки ролики, клипы, что-то ещё, и поэтому, мне кажется, мы находимся с точки зрения вот таких базовых, фундаментальных православных текстов: Феофана Затворника, Игнатия Брянчанинова, «Добротолюбия», Никодима Святогорца, «Лествицы», аввы Дорофея примерно в таком же положении, в котором, если мы возьмём современное искусство, ну как современное, допустим, XX века, Сальвадор Дали — это современное на тот момент искусство, ну он был прекрасным рисовальщиком, у него была в анамнезе, что называется, классическая школа, так и тут люди, которые так прочитали, освоили, погрузились в «Невидимую брань» Никодима Святогорца, могут научить других, могут рассказать другим на пальцах. Вот я понимаю, что если я буду рассказывать современному молодому человеку об этой книжке, мне хватит тридцати минут, где я буду рассказывать про то, что такое помысел, переводя на современный язык причём, не тем текстом, что это мысли, чувства, как он проникает в человека, как человек его опознаёт, что с ним нужно делать, что делать с разными видами помыслов, как устроены страсти — я смогу это объяснить современным языком, но для этого я должен уметь этот текст прочитать. И вот те люди, которые всё-таки сумеют эти тексты прочитать, через них пробраться к тому, что там написано, через архаичный язык, через вообще сам текст, это длинный текст, потратить время не на то, чтобы ленту новостей полистать или сериальчик посмотреть, или там клипы какие-нибудь, шортсы или рилсы, а прочитать этот текст, подумать над ним, пожить с ним, походить, попытаться применить к своей жизни, они смогут как-то руководить других людей в вопросах невидимой брани, вот как примерно сам Никодим Святогорец, может быть, мог там неграмотных людей того времени, к нему обращавшихся за советом, что-то им такое сказать. Вот мне кажется, что современные люди, по большей части, к этим текстам базовым православным, они находятся как бы в неграмотном состоянии, они способны это понять в пересказе, в перепеве, в перепоказе каком-то упрощённом и для них это будет почти магия. Не руководство к действию, где пунктик первый, как вы сказали, пунктик второй, а скорее, как магия: сделай так и получишь хороший результат. Почему, как — до конца не ясно, но работает.

М. Борисова

— Но вообще-то, когда стали появляться, ещё пока в самиздате, переводы «Добротолюбия», нас предупреждали, чтобы мы осторожно вообще с ним обращались, потому как мы хватали, как голодные воробьи, всё, что попадало в клюв, и нас предупреждали, что нужно очень осторожно и желательно, обговаривая с кем-нибудь поумнее, главные какие-то мысли, но это хорошо посоветовать, ты ещё пойди найди человека, который готов с тобой несколько часов подряд обсуждать «Добротолюбие».

о. Максим

— Конечно, вы же с чего начали сегодня разговор о Никодиме Святогорце: с того, что он прошёл там кучу монастырей и не нашёл себе духовного руководителя, для греческого мира того времени это была ситуация совершенно тёмного какого-то забвения о святоотеческом наследии. Ну такое время, действительно, под турками люди жили уже не один век, и столетия прошли, и то же самое, что и для нас вот то, что связано с Паисием Величковским, то, что связано с Оптиной пустынью, с её колоссальной и издательской деятельностью, и вообще с самим интересом к этой теме, потому что иначе, если мы не обращаемся к этой теме, непонятно, что такое духовная жизнь, мы все употребляем эти слова «духовная жизнь» — это ходить в храм, это ставить свечки, это что? А, по сути дела, оказывается, что, в общем-то, духовная жизнь — это и есть невидимая брань по наставлению святых отцов, и у неё есть конкретные плоды, и как их достичь? Вот апостол Павел же написал, с одной стороны, просто: «плод духовный есть любовь, радость, мир, долготерпение, благость, милосердие, вера, кротость, воздержание», как этого достичь?" Вот отцы-аскеты пытаются, я причём думаю, что есть, возможно, и другие пути, всё-таки это монашеские пути, именно поэтому вы совершенно справедливо сказали, что надо с осторожностью. Я, когда рекомендую, вот если говорят: «я хочу прочитать «Добротолюбие», я хочу почитать «Невидимую брань», вот вы на Радио ВЕРА рассказали про «Невидимую брань», я хочу её почитать, я говорю: «Читайте для начала не как руководство к действию, просто ознакомьтесь с этим, вот как с египетским папирусом, который к вам отношения не имеет, а потом подумайте над этим, не так вот прямо читайте с карандашом: «вот мне это надо делать, вот это надо делать, ух ты, а вот как интересно, я этого не делаю, дай-ка я это попробую», а именно сначала просто ознакомьтесь, а потом, когда уже оно немножко отлежится у вас в голове и в сердце, подумайте, а что из этого действительно было бы применимо к вашей конкретной жизни, а ещё хорошо бы с каким-нибудь священником, который действительно духовной жизнью живёт, посоветоваться.

М. Борисова

— Да, да и ещё найти священника, который дерзнёт, потому что я помню, мои первые попытки разобраться в «Добротолюбии» закончились тем, что я пошла к своему духовнику и сказала: «Вот я тут ничего не понимаю», он говорит: «Я тоже, поэтому поезжай в Лавру к отцу Кириллу, может быть, он тебе объяснит».

о. Максим

— Ну и пути действительно разные, путь семейной жизни — это один путь, а путь монашеской жизни — это другой, и не стоит, у нас самая главное забава — это учить монахов, как правильно монахами быть, и наоборот, монахам размышлять о том, как правильно семейной жизнью жить. Слава Богу, разумные люди и те, и другие на себя подобного не берут, и было бы странно, если бы я тут взял и начал раздавать советы монахам, как им жить духовной жизнью. При этом, если монах просвещён духовно, он, конечно, может давать советы о семейной жизни «от Духа Святаго, а не от ветра головы своея», как говорил покойный Святейший Патриарх Алексий II, но если именно про практические какие-то советы: «вот если то-то, то так-то, а если то-то, то так-то», то это, конечно, надо обращаться к людям, именно подобным образом жизни живущим и обладающим ещё и даром рассуждения, не то, что прозорливости, а именно рассуждения. А вообще неслучайно мы придерживаемся в нашей программе традиции всё-таки начинать и заканчивать со Священного Писания предстоящего воскресного дня, и вспомним ещё раз, что говорил апостол Павел в Послании к Римлянам о том, что целью нашей жизни является всё-таки работать Богу, а не работать греху, и этому служит и чтение, в том числе, и аскетической литературы, и почитание святых икон, и праведников, и житий святых чтение, то есть наша конечная цель — работать Господу и праведности в послушании и радости, и тогда Господь, действительно, верой вселится в сердца наши.

М. Борисова

— Спасибо огромное за эту беседу. В эфире Радио ВЕРА была программа «Седмица», с вами были Марина Борисова и клирик храма Сорока мучеников Севастийских в Спасской слободе протоиерей Максим Первозванский. Слушайте нас каждую субботу, до свидания, до новых встреч.

о. Максим

— С Богом, храни Господь.

---

Все выпуски программы Седмица

• «25-е воскресенье по Пятидесятнице». Прот. Федор Бородин
• «24-е воскресенье по Пятидесятнице». Прот. Федор Бородин
• «23-е воскресенье по Пятидесятнице. Введение во храм Пресвятой Богородицы». Протоиерей Максим Первозванский