Поделиться
Устный счёт. В народной школе С. А. Рачинского. Николай Богданов-Бельский
«Остановимся на минуту, оглянемся на два-три истекших десятилетия. Какие поучения, какое руководство мог почерпнуть наш несчастный учитель из примера высших, образованных классов, из общения с ними, повторяю, не-сравненно более влиятельного, чем всякое школьное учение? Укрепление в вере и в добрых нравах? Нельзя не согласиться, что такой ответ был бы смешон, по редкости случаев, в коих он соответствовал бы истине. Яркая сигнатура ближайшего прошлого, это – в сфере умственной, вялый скептицизм, терпящий неслыханные глумления над всеми идеалами, в том числе и религиозными, и забавляюшийся этими глупостями; в сфере нравственной – торжество похоти и в области семейной, и в области имущества и власти. Да сохранит нас Бог видеть только в этом все содержание доживаемой нами эпохи. Были и есть течения другие, но скрытые и робкие…»
Это было чтение из книги статей и писем великого русского подвижника, педагога и учёного, вдохновителя движения церковно-приходских школ в России Сергея Александровича Рачинского, чья жизнь началась еще в пушкинские времена, а закончилась в самом начале века двадцатого. Составленная Ириной Ушаковой, книга называется «Из доброго сокровища сердца своего…», фрагмент из «Заметок о сельских школах» (1883-го года) читал нам Владимир Спектор.
Согласимся, то что мы слышали, написано словно бы сегодня, в наши, вот в эти быстротекущие, беспокойные дни, – когда всякое конкретное проявление духовного отношения к делу (в данном случае – преподавания детям основ знания и нравственности) воспринимается нами с чувством исключительности, как некая экзотика и абсолютный подвиг. А ведь речь-то – о нормативном, обыденном.
Куда там! Мы жадно ловим проявления этого подвижничества, чудом просачивающиеся в наши пресловутые СМИ, мы запоминаем имена этих наших современников, сельских и городских учителей, на каком бы конце страны они не жили и по-детски мечтаем о сокращении разделяемого нас географического пространства: не переехать ли, не переманить ли? И бесконечно недоумеваем малости этих проявлений. А ведь то же было и сто тридцать лет тому назад.
«Почему же эти течения так слабы и смутны, эти чистые люди так бездеятельны и робки, эти добрые дела так разрозненны и скудны? Почему не на этих делах, не примером этих людей, воспитываются наши подрастающие поколения, почему не эти течения овладевают жизнью нашего общества, нашей школы, а дают себя чувствовать лишь изредка, когда грянет гром? Кто в этом виноват?
Виновен в этом всякий из нас, и я, пишущий эти строки, и вы, мой благосклонный читатель. Жестоко слово сие, но еще жесточе другое слово, из него вытекающее. Мы должны стать иными людьми.
Подождите смеяться. Высказанное мною о школе начальной разве не приложимо в мере несравненно сильнейшей, в квадрате и кубе, к школе средней и высшей, к той школе, в коей воспитываются ваши собственные дети? Результаты налицо…»
Вы слышали? Этот собеседник и друг Толстого и Чайковского, уроженец польского рода, издавна служившего России, человек множества талантов, педагог и поборник трезвости, удалившийся трудиться в провинцию от научных столичных успехов, – обращается и на себя? Находит силы спохватываться?
…Да потому что всегда и во всем он уповал на благодать Божью и промысел. То стекло, через которое смотрел на мир раб Божий Сергий, конечно, как и у всех нас (вспомним апостола!) – было тусклым, но зоркость внутреннего взгляда упорно рассеивала, судя по статьям и письмам подвижника, эту замутнённость.
Рассеивала словно бы вопреки косности падшей человеческой природы.
«Да простит меня читатель. Течение мысли увлекло меня слишком далеко. Сельскому учителю не пристало заглядываться на горизонты, столь обширные. Но ведь и в самой скромной сельской школе есть окна, и поневоле иногда их откроешь, чтобы взглянуть на мир Божий, чтобы освежиться после зимних трудов, чтобы набрать сил к близкой осени... Обещаюсь вперед быть скромнее и говорить лишь о том тесном мире, в коем я живу и действую.
Господи, мысль мою Твоим смирением сохрани!»
«…Школы, вами основанные и руководимые, состоя в числе церковно-приходских, стали питомником в том же духе воспитанных деятелей, училищем труда, трезвости и добрых нравов и живым образцом для всех подобных учреждений…» – писал государь Николай II – Рачинскому. Живым образцом.
