«Театр, помогающий расти». Ксения Волкова

Гостьей программы «Светлый вечер» стала Ксения Волкова — искусствовед, общественный деятель.

Разговор был посвящён театру. Ксения рассказывает, что для неё театр — не самоцель, а способ познания мира и себя. Она говорила о сцене как о «зеркале», где человек может увидеть себя, и подчёркивала: театр помогает расти душевно и духовно, а не просто развлекает.

Обсуждали современный театр. Гостья отметила, что он стал легче, и зрители часто воспринимают сцену как развлекательную площадку. Прозвучали примеры постановок, которые, по мнению Ксении, говорят с человеком о важном: «Лавр», «Дети Ванюшина», спектакли Райкина, Машкова, Волчек. Она подчеркнула, что не всё должно нравиться каждому — важно, чтобы спектакль был честным и оставался в памяти.

Говорили и о различии театра и кино. По словам Ксении, на сцене видно, врёт ли актёр, и «перемотать» сцену невозможно. Театр даёт возможность увидеть себя, и если он помогает человеку стать внимательнее и чище — он работает.

Прозвучала мысль, что искусство важно, когда поднимает человека — помогает преодолеть проблемы, увидеть себя со стороны и становится источником движения. Но при этом театр не должен становиться кумиром — это лишь один из ресурсов, которые могут помочь душе работать.

Этот выпуск — о честности, о личной работе и о театре, который помогает увидеть себя.

Ведущая: Кира Лаврентьева

---

К. Лаврентьева

— «Светлый вечер» на Радио ВЕРА. Здравствуйте, дорогие наши слушатели. Меня зовут Кира Лаврентьева. И, как всегда в этом часе, мы обсуждаем разные актуальные, интересные темы. И гости у нас сегодня горячо любимые нами, ведущими «Светлых вечеров», Ксения Волкова, искусствовед, общественный деятель. Ксения, здравствуйте. Для тех наших слушателей, которые еще не знакомы с Ксенией, напомню, что Ксения и её супруг Алексей являются кумовьями брата Иосифа Муньоса-Кортеса, хранителя Иверской иконы Божьей Матери, и программы об этом на сайте Радио ВЕРА есть, ищите, обязательно слушайте, потому что это действительно уникальные и очень многослойные программы, которые могли бы быть интересны тем, кто о брате Иосифе слышал или не слышал, но хочет узнать. Но сегодня тема у нас другая, мы говорим о театре. Это совершенно неожиданно, но в какой-то момент общения с Ксенией, я раскопала еще одну ее ипостась, у нее их очень много, она человек разносторонний. Ипостась, что она очень глубоко и хорошо разбирается вообще в искусстве, театре и кинематографии. Мы об этом много говорили, много часов и дней, и я поняла, что для вас, дорогие радиослушатели, я очень хочу это тоже как-то принести, этот подарок, потому что, действительно, знание у Ксении многослойное, уникальное, видение очень интересное, и в «Светлом вечере» хочется это обсудить. Ксюш, вот ты знаешь, я долго думала, какой первый вопрос тебе задать, и, конечно, читала о театре, когда готовилась к нашей программе, и везде пишут, что во всяких авторитетных источниках разные искусствоведы, историки театра пишут, что в Древней Греции как раз театр еще имел какое-то нравственное начало, он пытался воспитывать зрителя за счет сопереживания главному герою. Это, в принципе, самая, наверное, древнейшая такая деятельность театральная. Она есть во всех странах, во всех народах. Но вот Древняя Греция везде пишет, что она все-таки пыталась человека образовывать. Она пыталась его личностно подтягивать за счет какого-то вот нравственного воспитания через театр. Мы с тобой говорили о том, что функция театра, на твой взгляд, она сейчас как-то обмельчилась. Это не секрет, наверное, для наших слушателей. Он стал более развлекательным, более легким, более легкомысленным. Давай вот об этом поговорим. Как ты сейчас вообще видишь роль театра? Давай вот в отрезке двадцатилетнем. Вот за последние 20 лет что с ним случилось? В чем он изменился к лучшему? В чем он изменился к худшему? Ну и, конечно, какие, на твой взгляд, главные задачи театра для современного человека? Многослойный вопрос.

К. Волкова

— Да, Кира, ты молодец. Ты и спросила, и ответила. Еще раз спросила, еще раз ответила. Но если вернуться к твоему самому первому вопросу, то, зачем нужен театр, то, знаешь, мне очень нравится такая формулировка Миронова, кстати, в театре «Сатиры», недавно я её увидела, и там прямо написано, что «для меня театр не самоцель, а способ познания мира и себя». И мне кажется, что это очень такая чёткая совершенно формулировка, поэтому одна из задач театра, собственно говоря, это как зеркало, в котором каждый видит своё отражение, приходя на ту или иную постановку. Ну, и, конечно, если посмотреть более глобально, в моем понимании, то театр, всегда функция театра, она была воспитанием элиты общества. Вот, поэтому театр со времен, там, греческих, да, постановок, или там, шекспировский театр мы возьмём, ну, любой серьёзный театр, он поднимал всегда очень сложные задачи. И эти задачи были открыты, скажем, не всем слоям общества. Но, как мы знаем, что элита — это такая малая закваска, которую надо привнести, и она заквасит все общество. Которую надо воспитывать. И, собственно говоря, мы же знаем, что и литература писалась, и Толстой, и Чехов, они не писали для крестьян. И Тургенев не писал для крестьян. Первый, кто начал писать для разночинцев, это был Достоевский. Поэтому мы, собственно говоря, живя в Советском Союзе, получали дворянское образование. Я эту мысль слышала много раз, и она мне очень созвучна. Я с ней абсолютно согласна, подписываюсь под каждым словом, это не моя мысль, но я с ней абсолютно согласна. И если мы сравним театр, скажем, 90-х, начало 2000-х в Москве, потому что я в Москве живу с начала 2000-х, я не могу сказать много о театре в советское время, хотя помню, что я еще была маленькая, и моя мама привезла меня на первого «Гамлета», я видела в исполнении Высоцкого в театре на Таганке. Вот, я стояла за кулисами, и на меня это произвело какое-то совершенно незабываемое впечатление. Поэтому, если мы будем говорить о театре в Советском Союзе, это один театр. Если мы говорим о театре начала двухтысячных, это другой театр будет. Но, конечно, те цели и задачи, которые стояли в театре 2000-х, в начале, они были немножко по-другому озвучены, и мы как раз с тобой говорили о том, что там, например, тот же самый Константин Райкин, который потрясающе ставил Шекспира у себя в театре «Сатирикон», сейчас уже направление меняется, и все должно быть так весёленько, всё должно быть так легонько, все должны смеяться, все должны веселиться. То есть, когда сейчас ходишь на какие-то серьёзные постановки, больше всего удивляет иногда реакция зала, которая начинает смеяться буквально на каждую шутку. Ну, вот это вот у меня сейчас стало.

К. Лаврентьева

— И не на шутку тоже.

К. Волкова

— Ну, понятно, что там шуток-то и нету, да. То есть, кто-то высморкнулся, зал засмеялся, да, кто-то что-то там, ну, вот...

К. Лаврентьева

— А, кстати, как ты думаешь, от чего это происходит?

К. Волкова

— Я думаю, что от перегрузки, наверное, Comedy Club. То есть, люди смотрят очень много Comedy Club, и они приходят в театр как на развлекаловку. Знаешь, я была недавно, не буду говорить где, на одной серьёзной постановке, там кто-то попытался зайти в зал с попкорном. Вот. То есть, люди начинают ходить в театр как вот в кино, да. То есть, поразвлекайте нас. И, в общем, многие даже очень серьёзные режиссёры, очень серьёзные режиссёры, они с очень глубоким философским подходом, они начинают ставить такие более лёгкие, более современные, более молодёжные, скажем, да, постановки. И, собственно говоря, они и людей постарше, и людей, которые за серьёзным искусством приходят, этим самым отбивают, и вот эту вот молодёжь, которая приходит посмеяться, похихикать, ну, они, конечно, сидят до конца спектакля, но уходят зачастую, когда ты спрашиваешь, о чем было, там ни о чем. То есть, не настолько плохо, чтобы уйти, и не настолько хорошо, чтобы об этом можно было говорить. Вот, поэтому, так вот, в целом сказать, театр, да, он стал более таким развлекательным, более таким легким, более поверхностным, понятным для всех. Хотя театр, вот еще раз вернусь к той мысли, которую я сказала в начале, он не должен быть понятен для всех. Он должен быть понятен для тех, кто уже что-то знает. Вот у американцев есть такая очень хорошая фраза: «You see what you know», то есть, ты видишь то, что ты знаешь. Это, ну, чаще всего говорят про искусство, чаще всего в искусстве это, то есть, если ты не знаешь, что изображено на полотне, то есть, какой там сюжет, библейский сюжет, или здесь мифология греческая, если не знаешь, кем написан, в какое время, какими красками, ты, ну, собственно говоря, да, увидишь, ну, хорошенькая картинка, но чем больше ты знаешь, если ты больше знаешь, что это написал Микеланджело, а Микеланджело вот это вот переживал, а заказал ему-то вот этот, да, а сюжет вот такой библейский, ты, конечно... Весь по тексту. Ты увидишь намного больше, чем человек, который зашел и первый раз увидел просто какое-то приятное изображение. Так и театр. Он, собственно говоря, и нужен для того, чтобы воспитывать вот этот культурный слой, на который потом уже может прийти, вот мы с тобой про это говорили, благодать Духа Святаго, которая сможет проделать свою работу. И получается, что если мы к Богу обращены, православные... Очень часто можно услышать такую фразу в православной среде: «Ну, Сергий Радонежский не ходил в театр, Серафим Саровский не ходил в театр. Зачем нам ходить в театр? И вообще, там все лицедеи, которых хоронили на отдельном кладбище». Ну, знаете, у меня всегда такой вопрос, я говорю: «Ребята, слушайте, ну, мы не Сергий Радонежский, не Серафим Саровский, у нас родители не Кирилл и Мария», и поэтому нам очень далеко идти, просто супердалеко. И поэтому наша задача, наверное, понять, где мы находимся, что нам нужно и над чем мы работаем. И часто бывает, когда мы от материального мира начинаем перепрыгивать семимильными шагами в духовное, это неофитство, и мы пропускаем душевный пласт. И очень много проблем именно в этой категории, в душевной. И отсюда начинаются дикие перекосы. То есть отсюда начинаются моменты, когда смирение только в платке или в длинной бороде, или должно быть только так. Определённое выражение лица, определённое выражение лица и жизни, и всего остального. И театр как раз выполняет очень хорошую функцию восприятия. То есть это как зеркало, в котором ты сможешь увидеть собственные черты лица, но со стороны. И увидеть это образно, необидно и доходчиво. И не только развлекать уж точно призван театр.

К. Лаврентьева

— «Светлый вечер» на Радио ВЕРА. У нас в гостях Ксения Волкова, искусствовед, общественный деятель. Интереснейший разговор у нас о театре с Ксенией сейчас. Ты знаешь, я обратила внимание вот на что. Когда вышел спектакль «Лавр», уже в новом театре, под руководством главного режиссера Эдуарда Байкова, мы с Сашей, с мужем, вышли в антракт после первого действия потрясенные, потому что спектакль нелегкий, спектакль, требующий определенных переосмыслений, полного погружения и мыслительного, душевного процесса, душевной работы. И вот мы выходим в антракт, и я думаю, что будут говорить люди. И за мной идут молодые девушки, очень молодые, может быть, лет по семнадцать. И одна говорит другой: «Ну что, останемся или нет?» А та отвечает: «Ладно, останемся, ты же любишь такой хардкор». И я так расстроилась тогда. Думаю, ну, с одной стороны, понятно, молодые, для них тяжеловат, может быть, он. Там всё-таки сюжет неразвлекательный совсем. А с другой стороны, конечно, нельзя не обратить на это внимание, потому что такое ощущение, что мы пытаемся жить как-то полегче, попроще. Нам почему-то о Христе говорить не всегда удобно. Нам почему-то углубиться в тяжёлые темы, которых мы сами боимся, страшно. Нам почему-то говорить правду, даже себе, очень тяжело. Жизнь показывает, что исцеление начинается как раз, когда ты начинаешь говорить себе правду. И у меня такое ощущение, что некоторые пронзительные спектакли нам эту правду говорят, а мы от неё закрываемся. Вот это хихиканье в театре, думаешь, не оттого ли оно берётся, что мы хотим убедить себя, что это шутка, что с нами шутят, что от нас внутренней работы не надо, потому что мы боимся этой внутренней работы, она болезненная, она требует серьезных вложений и труда душевного, духовного, умственного, перерождения. Мы боимся этого перерождения.

К. Волкова

— «Лавр», да, я считаю, это единственный масштабный спектакль для вот такой православной серьезной тематики о вечном. Он сложный, красивый, дорогой в постановке, там дорогие билеты. Попасть туда непросто, потому что всё это заранее раскупается. Он реально того стоит, но он один. Таких спектаклей больше нет. Ту тему, которую он поднимает... Мне очень понравилось выражение Арсения Тарковского. Он говорил, что о Боге надо говорить, не называя слова «Бог», потому что если ты всё время будешь талдычить слово «Бог», это можно опошлить. И вот в этом спектакле как раз весь спектакль о Боге, не называя слова «Бог». Он идёт три часа, и там образно показано именно возрастание человека в Боге. Мы тоже ходили на этот спектакль недавно, была последняя постановка, во время Великого поста, кстати, совпало со стоянием Марии Египетской. Мы сначала на Стояние, потом на спектакль успели. У нас были билеты на третий ряд, и со второго ряда полряда ушло. Просто полряда ушло, хотя билеты там достаточно дорогие. Пришла группа людей, и на каких-то серьезных моментах люди начали хихикать. Это защита. Вот именно это хихиканье, я говорю про «Лавра», там был тяжелейший момент, там девочка рожала, не могла родить, умирает при родах, она месяц лежит мёртвая, а муж не знает, что делать. И вот в этот момент сидят эти ребята, которые купили себе билеты на второй ряд по 25 тысяч, и девчонка начинает просто хохотать. Я понимаю, что ей не смешно, ей просто страшно. И вот эта форма смеха — защита. Она знала, что она идёт не на «Камеди Клаб». Это не мой предыдущий стейтмент. Здесь это была форма защиты. Там молодой человек пошёл нервно выходить, заходить, видимо, как-то. В общем, началось такое движение непонятное на втором ряду, а после антракта они не вернулись, и мы с третьего ряда пересели на второй. По-разному люди смеются, но если бы у нас было больше таких... У нас же очень много спектаклей поснимали. В Ленкоме сняли шедевральный совершенно спектакль, который произвел... В моей жизни он просто перевернул жизнь, «Пер Гюнт» с Антоном Шагиным в главной роли, Захарова играла мать. У меня мурашки по коже, когда я сейчас говорю об этом спектакле. Если ты это пережил, это состояние, и ты это состояние увидел на сцене, у тебя такой отпечаток. Я нашла этот спектакль в записи в интернете и Великим постом посмотрела его со своим духовником. Я просто пригласила своего духовника домой. Я говорю: «Знаете, чтобы вы поняли вообще, о чем я говорю, давайте посмотрим этот спектакль в записи». И он встал, он говорит: «Слушай, это надо смотреть вообще всем православным, там столько тем поднято». Или, например, то, что делала Галина Волчек в «Современнике», «Поздняя любовь», Боже мой, Островский. Я не люблю осовременивание театра, но это была абсолютно современная постановка, там белые стены, серые костюмы. Но как она показала Островского! Это был просто джентльмен. Это всё затратные спектакли. Это сложные декорации, очень дорогие актеры, народные артисты все играли. И их снимают и ставят то, что попроще, то, что понятнее, чтобы все поняли: и девятиклассники, и люди, которые откуда-то приехали. А в результате я ухожу, я понимаю уже через 15 минут, что это не моя история. И хоть потратили деньги на билет и время, но лучше мы попьем кофе с подругой или с мужем и обсудим что-то более существенное.

К. Лаврентьева

— Будет более полезно.

К. Волкова

— Да, к сожалению, вот эти моменты ухода из театра очень участились в последнее время. Хотя у всех на слуху всё, но ты приходишь и понимаешь, что это неинтересно.

К. Лаврентьева

— Слушай, ну, тогда мы упираемся в вопрос, зачем тогда он, такой театр, нужен. То есть всё же нравственное воспитание какое-то должно быть. А если он такой, то надо же тогда что-то делать, что-то менять, говорить об этом. Тогда повестку общества нужно как-то громче озвучивать, что ли. Почему спрашиваю? Потому что все исследователи мозговой деятельности, детской и взрослой, говорят о том, что книги, фильмы и спектакли должны быть для человека в любом возрасте из зоны ближайшего развития. Он должен немножко не понимать и не догонять, а догонять уже потом. Вот ты вышел и начинаешь думать, а что это вообще было? Или даже если ты все понимаешь, для тебя это должна быть какая-то новая страница. То есть это должен быть рост. Если театр только развлекает, то он, к сожалению, обречен на вымирание. Проще сериал дома посмотреть. То есть театр опускается до уровня низкопробного кинематографа.

К. Волкова

— Дешёвого. Да, как раз если мы про такой театр говорим, то я бы очень порекомендовала, так как мы с тобой, когда обсуждали тему театра, ты мне сказала: «Вот хочу услышать конкретные какие-то постановки». Вот, да, ты мне конкретную задачу дала: на что идти, куда идти. Я не претендую на звание какого-то эксперта, театрального эксперта. Я просто очень люблю театр, я выросла в театре и до сих пор там иногда по два раза в неделю хожу.

К. Лаврентьева

— Ну, ты искусствовед, ты компетентно можешь об этом говорить.

К. Волкова

— Ну, для меня, знаешь, у меня не исторический и не искусствоведческий склад ума, у меня скорее философский склад ума, и для меня театр имеет такую некую прикладную функцию, потому что, еще раз говорю, для меня театр интересен как познание мира, познание людей, познание себя. И мне всегда интересно, как автор воплотил ту или иную идею того или иного писателя. Поэтому с этой стороны я смотрю театр. Так вот, если мы говорим о театре как о моменте роста, мне очень симпатично то, что делает сейчас Машков в «Табакерке». И два спектакля, которые на меня произвели впечатление, это, конечно, «Матросская тишина» по Галичу — это когда ты сидишь... И, ну, сначала я тоже сидела, думаю, ну, это понятно, и это понятно, и зачем я пришла, непонятно. Только один вопрос: зачем я пришла? А потом, когда ты выходишь — там спектакль идёт без антракта — и у тебя такое послевкусие, у тебя столько вопросов, и ты понимаешь, насколько там... Ну, во-первых, это реальная игра, конечно, Машкова. Он горит, конечно, играет, горит. Да, вот с первой минуты, как он выходит, там играет музыка Брамса, и вот мы как раз тоже сидели... Этот спектакль надо смотреть не дальше третьего ряда, потому что там совершенно потрясающая физиогномическая игра актёров, то есть там надо видеть вот эти глаза Машкова, которые загорелись, он всё глазами сказал, то есть всё сказал глазами, кончая там последними сценами, то есть там и возвращение к блудному сыну ты увидишь сцену, ну там столько прошито вообще интересного. Поэтому, конечно, то, что он делает сейчас в «Табакерке», мне нравится, причём это на сцене всё современненько, достойно. И второй спектакль, который я бы очень порекомендовала, тоже он из разряда такого развлекательного, но очень потом понимаешь, что далеко не развлекательный — это «И никого не стало» по Агате Кристи. Ну то есть, когда ты идешь на Агату Кристи, ты изначально не думаешь о том, что это должно быть очень глубоко. А там получается прямо глубоко. То есть там о том, как грех, совершенный когда-то и не раскаянный, потом тебя догоняет в таких формах и просто, ну, уводит, да, с... Либо берёт своё. Ну, то есть как это отыгрывается потом. Причём там потрясающая тоже игра актёров, очень красивая. Главная актриса там, молодая девочка играет. Вот, смотришь, это всё эстетически красиво, прекрасные декорации, шикарная игра, и при этом очень глубокий смысл о том, как это всё равно тебя догонит. Вот. И в такой лёгкой очень форме.

К. Лаврентьева

— Успей покаяться, да?

К. Волкова

— Успевай каяться. Да, да. И мы пришли вот с подругой, и мы такие вышли: ну да, ну хороший спектакль, классно. А потом мы утром трудом созваниваемся, она говорит: «Слушай, а это же было об этом». Я говорю: «Да, я тоже ночью про это думала, это же было и вот об этом, и об этом». То есть вот интересны такие сложные спектакли, да, но понятные, чтобы там не было, когда автор сам себя перехитрил, как, например, в «Современнике» спектакль такой сейчас. Я обожаю Моэма, я очень люблю его театр, да, произведения. И тут, значит, вот несколько лет назад мы едем, я вижу, что в «Современнике» будет идти театр Моэма, мы тоже покупаем билеты, например, и приходим, и я понимаю, что это мрак. Ну, просто через 10 минут мы уходим, потому что это способ как бы... Человек попытался Моэма смешать с Достоевским, и это получилось и не Моэм, и не Достоевский. Пошлость она пошла на сцене, и мы там были еще с друзьями, просто встали и ушли там через 15 минут или сколько. Вот, поэтому, к сожалению, да, вот это вот такая вот, когда хочется глубоко, а получается никак, это тоже есть. Поэтому хочется такие спектакли, где есть глубина, где есть смысл, где есть логика, где есть правильная позиция автора, постановщика, всё это в унисон. Такие спектакли есть сейчас в Москве, но, к сожалению, еще раз говорю, хорошие спектакли снимаются, в «Современнике» куча спектаклей снялась. Практически закрылся МХАТ у нас, да, Горького, потому что при Дорониной я полюбила Горького там после того, как я сходила на... Я ещё ходила, когда Доронина играла Вассу Железнову.

К. Лаврентьева

— Хотя, кстати, непопулярная мысль для православного человека про Горького. Это очень интересно.

К. Волкова

— Горький — это бомба. Его «На дне»... Сейчас вот Никита Михалков поставил спектакль «Двенадцать» в своем театре. И «На дне» с потрясающими актерами тоже в главной роли. И там вот как раз-таки очень хорошая мысль о том, как на дне элементарно оказаться на дне души, просто перестать замечать других людей. Ну, ты просто перестаёшь замечать других людей. И всё, ты просто живёшь на своей волне. И вот то, что я увидела в том спектакле... Хотя это всё полностью по Горькому. Всё по Горькому. Там не было никаких каких там лишних этих... Поэтому Горький, он при правильном исполнении — он шедеврален, но его надо правильно преподносить. И вот во МХАТе Горького это умели делать. Потом пришёл Бояков. Всё это снял, поставил одного «Лавра». Потом Боякова не стало. Сейчас там идут вот эти «Женщины Есенина» уже, всех они замучили, потому что ничего другого там не идёт. Ну и, собственно говоря, никаких постановок-то там не вернулось доронинских, хотя обещали их вернуть. Поэтому классика уходит. Уходит классика, приходят на смену какие-то тоже интересные спектакли, но они такие более однодневные, они такие более в одной плоскости. Поэтому назвать такие спектакли, на которые хотелось бы вернуться... Ну, как «Лавр», наверное, мало таких спектаклей сейчас осталось в Москве. Хотя каждому по своему состоянию. Вот, может быть, я прошла, и мне не понравилось, а кто-то говорит: «Ой, это про меня, вот хочу, ищу, ищу, ищу». Как «Дети Ванюшина», да, например, в «Табакерке». Я прошла, для меня много крика. Ну, для меня это много.

К. Лаврентьева

— Мне тоже тяжело было.

К. Волкова

— Это не моя тема. Слава Богу, это не моя тема. Но я досидела, я видела, как в антракте выходят люди и покупают еще 10 билетов мужчинам. Понимаете: «Я приведу всех своих детей, я приведу всех своих родственников, они должны... Это моя тема». Я думаю: «Класс». Ну, то есть человеку зашло. Это его тема. Поэтому тут каждому своё нужно. Я только за то, чтобы это было качественно, чтобы мы ели качественно, чтобы мы одевались качественно, чтобы мы правильно питались. Я не против театра и не за театр. Я за то, что, если тебе это подходит, ходи туда, где качественно, ходи туда, где нет пошлости, ходи туда, где нет разврата. Где не промывают мозги, как в некоторых театрах сейчас это делается, там прям пятая колонна. Понимаете, вот надо выбирать, надо быть очень избирательным. Раньше было легче. Раньше тебе говорили: «Мольер», ты шёл, тебе показывали Мольера, а сейчас тебе пишут: «Мольер», ты приходишь, это что? Или тебе говорили, что это Моэм. Ты приходил, у тебя был Моэм. А сейчас ты приходишь, ты говоришь: «Это вообще про что? Это не Моэм. Я выросла на Моэме, я знаю, какой Моэм должен быть». Вот, поэтому такое оболванивание идёт. И люди потом подмены, и они говорят: «Ой, вообще театр — это ужасно, театр — это развлекуха, театр — это не по-православному». Да, потому что вот так вот.

К. Лаврентьева

— Мы, кстати, сейчас вернёмся обязательно к этой теме по поводу театра, это не по-православному. «Светлый вечер» на Радио ВЕРА. Мы сегодня говорим о театре с искусствоведом, общественным деятелем Ксенией Волковой. Меня зовут Кира Лаврентьева. Мы очень скоро вернёмся. Пожалуйста, оставайтесь с нами.

К. Лаврентьева

— Добрый вечер. На Радио ВЕРА продолжается эфир. Меня зовут Кира Лаврентьева, и с трепетной радостью напоминаю вам, что у нас в гостях искусствовед, общественный деятель Ксения Волкова. Мы говорим с ней о театре. И, честно говоря, подошли, наверное, к главной теме этого часа для наших православных слушателей, которые не разделяют нашей с Ксенией любви к театру и не понимают, зачем туда ходить. Наверное, им интересно было бы послушать ответ на вопрос: а действительно зачем, Ксюш, вот даже на хорошие спектакли, если можно дома бесплатно посмотреть хороший сложный фильм, ну, того же Тарковского, Бергмана, где есть о чём подумать, где есть что пересмотреть. Да даже сейчас прекрасно идут экранизации Достоевского, «Идиот», по-моему, с Мироновым в главной роли. Мне кажется, очень достойная постановка. Ну, то есть можно много перечислять хороших фильмов. Вот что даёт театр, чего не даёт кино? Чего не даёт экран ноутбука?

К. Волкова

— Ну, во-первых, это живая энергетика актёра. Это вопрос передачи благодати, духа, энергетики. Ну, каждый на своём уровне объяснит это по-разному. Во-вторых, для того чтобы понять на самом деле гениальность того или иного актёра, а у нас гениальные актёры есть в России сейчас, да, тот же самый Машков. Вы понимаете, фильм — это одно. А в театре это чувствуется сразу же. В театре ты можешь читать врут тебе или нет. То есть ты сразу же уровень мастерства игры актёра можешь читать в театре моментально.

К. Лаврентьева

— С первых пяти минут.

К. Волкова

— Ну, конечно. Пять минут, там, первая фраза, и ты уже, в общем-то, если у тебя есть насмотренность, то ты уже понимаешь, тебе врут или это правда. И, конечно, театр, если он попадает, то, о чём я говорила, то есть это моя тема, это то, о чём я думаю, это то, что меня волнует, и Господь мне через театр показывает мою ситуацию, и у меня идёт стопроцентное попадание вот сейчас вот в эту ситуацию через театр, я вижу свою какую-то историю жизненную, то я могу, просидев в театре три часа, выйти оттуда совершенно другим человеком. Я могу выйти и сказать: «Так, вот так я больше не буду делать».

К. Лаврентьева

— Ты думаешь, это возможно? Вот такое быстрое переосмысление? Потому что человек же в отрицании обычно идёт. Видит себя, идёт в отрицании.

К. Волкова

— Ну, это, знаешь, инфантильная психика. Она всё отрицает. У неё всё через отрицание идёт. Всё неудобное мы отрицаем. Конечно, это разница между инфантильной психикой и зрелой психикой. То есть инфантильная психика, она всегда через отрицание, а зрелая психика, она идёт через принятие. То есть она говорит: «Это про меня, потому что все ответы внутри меня».

К. Лаврентьева

— Спокойно, без уныния. Берём, работаем. В работу берём. Слушай, уныние рождается... Без вот этого. Это про меня. Без заламывания рук.

К. Волкова

— Если из любой проблемы убрать эмоцию, то получится задача, которую просто надо решить. И театр — это одна из возможностей решить те задачи, перед которыми нас ставит действительность. Я не умаляю достоинства великого кинематографа... Кстати, вот я постом сейчас пересмотрела Шекспира. Я считаю, что это нужно делать время от времени, потому что наш «Король Лир» 70-го года, наш «Гамлет», где Смоктуновский играет, это вообще для меня постом, это про то, чтобы увидеть себя в короле Лире, это чтобы увидеть себя в «Гамлете», в чём-то, понимаете, в каких-то героях из «Гамлета». Или не увидеть. Вот, и, собственно говоря, это прекрасно, прекрасно. Не надо их как-то, знаете, мы за кино или мы за театр, или мы вообще не ходим. Да нет, ну можно и в кино, я вообще за культуру. И мне очень близка мысль Павла Флоренского, который говорит о том, что у слова «культура» корень «культ», и любая культура, она строится на том культе, который существует в обществе в этот момент. То есть если в обществе есть культ, извините, пятой чакры, то все будут думать на половую тему, и все спектакли будут тоже на эту тему. А если в обществе есть какие-то более другие культы, то, естественно, культура будет это и отображать. То есть культура, она всегда отображает то, что есть внутри нас, внутри общества. Но так как мы все разные, то и спектакли тоже все разные, и фильмы все разные, и слава Богу, что у нас сейчас есть варианты, куда пойти, с кем пойти, что смотреть, куда не ходить, с чего уходить. Здесь должна быть насмотренность, как в искусстве, понимаешь, как в театре. То есть ты понимаешь, это твоё, это не твоё. Есть темы, которые, может, замечательные, но не твои темы, тебе вообще неинтересно входить вот в это поле. Ну, тогда ты просто не ходишь туда или уходишь. Или находишь своё и ходишь один и два раза. Я, например, у меня есть спектакли, куда я ходила сначала, один актёр играл, потом я пошла... Только «Современник» у меня был в какой-то момент, когда там, например, в «Вишнёвом саде» Гафт играл Фирса. Понимаешь, я вот ходила просто вот под Гафта, чтобы посмотреть его игру, Фирса. Это было... Ну, это же Неёлова играла Раневскую. Понимаешь, то есть это вот потрясающе. То есть ты ходишь под актёров, да, чтобы посмотреть игру, а кто-то ходит ещё под что-то. Вот там играют другие актёры, ты ходишь под другого актёра, видеть, как он перевоплощает, как он эту мысль видит. Это же интересно. Но, опять же таки, кому-то да, а кому-то нет. Ну, тут нету единого мнения. И тут всё правильно.

К. Лаврентьева

— Знаешь, я вот тебя слушаю внимательно, да, действительно, кому-то театр не близок, кому, может быть, там близки какие-то другие виды искусства или саморазвития. Тут, знаешь, сквозная мысль, наверное, этого часа, что человек должен обязательно себя вытаскивать из жизненной энтропии, которая, как вот, знаешь, центробежная сила затягивает тебя в непонятный хаос, суету и желание вообще от всего закрыться, есть, пить и спать. Работать, есть, пить и спать. Работать, есть, пить и спать. И в какой-то момент ты начинаешь вот в эту энтропию уходить. Ну, казалось бы, ну жизнь такая, надо деньги зарабатывать, надо детей там воспитывать, надо решать их жизненные вопросы, жизненные задачи. И в какой-то момент ты переключаешься полностью с собственного развития на решение задач.

К. Волкова

— Знаешь, я недавно разговаривала с доктором экономических наук, мы готовим интересный вечер, у нас будет посвящён Суворову. И есть такой профессор в Питере, преподаёт экономику в известном вузе, и при этом он пишет свои песни бардовские, пишет стихи очень неплохие, и человек, который разбирается, вот как раз такое энциклопедическое знание на всех уровнях и подуровнях. И потрясающая у него прозвучала мысль в разговоре со мной. Он говорит: «Знаете, Ксения, все отношения в мире, они склоняются к двум ипостасям». Он говорит, первое, которые ведут нас к энтропии, то есть когда у нас заканчивается развитие, саморазвитие, да, и есть люди, которые, ну, просто ты пообщался, и всё, и ты упал ниже плинтуса. Вот. Или там есть книги, которые ты почитал, там есть фильмы, которые ты посмотрел, то есть, ну, они тебя опускают, просто опускают, всё, вот, внутри тебя. А второе, говорит, это синергия. Синергия с Богом. Есть то, что тебя возвышает. И он мне прямо, знаете, он мне это обстоятельно совершенно обосновал какими-то там законами физики.

К. Лаврентьева

— Потрясающе, слушай.

К. Волкова

— Да, и мне очень понравилась эта мысль. Я говорю: «Ну а как же вот постоять иногда на месте?» Он говорит: «Не получится». Говорит: «Потому что это как езда на велосипеде. Либо ты крутишь педали и едешь, либо ты останавливаешься, и ты просто падаешь». Поэтому вот я на всё смотрю сейчас через призму вот этих двух категорий. Меня вот это — оно мне всю энергию с Богом даёт, оно меня к чему-то подтягивает, к Высшему, оно ставит передо мной какие-то новые задачи, оно как-то меня чему-то учит, оно меня в зону роста или оно меня в зону смерти, в зону такого, знаете, уныния, и вообще зачем мне это всё. Поэтому тут каждый решает для себя сам, кому что нужно.

К. Лаврентьева

— То есть вот эти ресурсы, через которые мы можем тоже какую-то действительно синергию осуществлять в своей душе, какое-то общение с Богом, мы обязаны искать. Конечно. Они у каждого свои, но надо их искать. Вот я вот эту мысль... Душа обязана трудиться день и ночь, день и ночь... хочу для нашего дорогого слушателя озвучить. То есть это может быть театр, это могут быть книжки, это может быть... Помимо духовной работы, это тоже некая часть этой самой работы души.

К. Волкова

— Это встреча с интересными людьми. Но вы понимаете, вот встречаясь с этими интересными людьми, тебе о чём-то же надо говорить. Ну сколько можно сидеть перемалывать там соседку Машу или там соседку Дашу. Ну посидите вы, поговорите о том, кто поставил Гоголя лучше, понимаете? Где он лучше? Он в Маяковского лучше, «Гоголь», да, там, «Ревизор»? Или «Ревизор» вот сейчас в «Сатириконе» у Райкина? Вот какой «Ревизор» вам больше? Или «Ревизор» у Машкова? Это все три разных «Ревизора». Ну поговорите вы об этом. Ну зачем? И через это вы поймете что-то о себе. Или просто Гоголя обсудить, для тех, кто в Москве не живёт, да, и не может сходить в театры. Или просто, ну, неплохо было бы начать его прочитать просто для начала. Ну, или посмотреть какой-то сам советский фильм, если уж совсем, ну, хотя бы, нет возможности. Я вот про это. Я про то, что хочется же немножко как-то оторваться, а через это ты и о себе что-то узнаешь, ты и о себе что-то поймёшь. А потом ты поймёшь, что, оказывается, Гоголь-то имел в виду в «Ревизоре», что это Христос, который придёт и нас всех врасплох. Понимаете, потом можно прийти к этой мысли, которую сам, собственно говоря, Гоголь заложил в этот прекрасный свой спектакль.

К. Лаврентьева

— Да, мы откупаемся перед каким-то мошенником, вот этим Хлестаковым.

К. Волкова

— Да, мы в страхах попадаем, мы попадаем, да, в земной жизни, именно эта мысль. Вот, и мы сможем до этого дойти, понимаете, когда мы будем обсуждать, как поставили, кто «Ревизора». И мы доходим до Христа, потому что всё великое всё равно уходит в Христа, всё великое уходит. О чём бы мы ни начали говорить: об искусстве, о философии, о психологии, о науке, о театре. Если мы будем говорить на очень глубоком, на очень профессиональном уровне с профессионалами, с людьми, которые знают свое дело, мастера своего дела, мы все равно уйдем корнями в первородный грех, в искупление греха Христом, который за нас распялся. Поэтому всё равно всё ведёт туда. И понятно, что просто кого-то ведёт через что-то, понимаете? И потом вторая мысль, которую мне тоже бы хотелось сказать, тоже я услышала когда-то эту мысль, и она прям сроднилась со мной, что роль искусства — это заставить человека страдать. Потому что, когда человек страдает от высокого, человек, который страдает от того, что он слушает Бетховена или Баха, человек страдает от того, что он читает «Реквием» Ахматовой, или он страдает от того, что он перечитывает Достоевского, этот человек страдает совсем на других вибрациях. И он никогда не будет страдать от того, что его ребёнка нечем будет покормить. Ну потому что, понимаете, он уже возвысился, он уже преодолел этот уровень. И поэтому нам нужно искусство, нужно для того, чтобы заставить человека страдать на этих более высоких частотах.

К. Лаврентьева

— Но вот эту мысль надо и пояснить. Ребенка не чем покормить, потому что он это воспринимает как задачу, а не как способ унывать. Давай вот на это вот так смотреть, да? Ты имеешь в виду, что он углубляется на другой уровень и уже жизненные проблемы воспринимает как задачи, которые нужно решать.

К. Волкова

— Если ты понимаешь, что это на высоком уровне, то ты уже поймешь, как на низком уровне решить какую-то другую проблем у.

К. Лаврентьева

— «Светлый вечер» на Радио ВЕРА. У нас в гостях искусствовед, общественный деятель Ксения Волкова, меня зовут Кира Лаврентьева. Вот эта мысль про категорию внутренних проблем и переживаний. Вот давай мы её до конца доведем и продолжим наш разговор. Вот ты как раз до отбивки её пыталась мне пояснить. По поводу насущных проблем, прокормить семью, и по поводу внутренних рефлексий, которые совершенно необходимы личности каждого человека. Уход в то или в иное?

К. Волкова

— Просто чем человек больше понимает, тем больше человек может что-то сделать осознанно. И когда человек понимает себя, понимает психологию других людей, у него высокий уровень эмпатии, он не осуждает, он принимает, он находит решение проблем. И, как мы уже говорили, что из проблем он делает задачи. Задачи он просто решает математическим путём. То такой человек, ему намного легче потом решить свои какие-то материальные, рутинные проблемы. Я не говорила про то, что ходите все в театр, вы станете миллионерами. Нет. Или читайте все Достоевского.

К. Лаврентьева

— И не думайте о том, как прокормить детей.

К. Волкова

— Нет, они будут перед нами всеми, есть эти проблемы, но они просто по-другому будут решаться, потому что логика будет другая, постановка будет другая, вопросы, и, соответственно, решение тоже будет другое. Не за что мне это. А для чего мне это? И как я должен в этой ситуации... А, так у Достоевского было это так, а у Тургенева, у Тургенева в «Отцах и детях» это было так. Кстати, совершенно шедевр, совершенно реальный фильм, всем советую пересмотреть восьмидесятых годов «Отцы и дети». Советский фильм. Я редко пересматриваю фильмы. Два раза подряд просто пересмотрела, с Даниловой в главной роли, она Одинцову играет. Это просто шедевр, это надо смотреть в наше время всем, понимаете, там столько глубины, такая потрясающая совершенно игра актеров. Вот, понимаете, то есть я вот про это говорила, я говорила про то, что надо как-то подниматься для того, чтобы с высоты уже вот эти задачи, они такие мелкие, мелочные кажутся и легко решаемые. А если ты находишься на уровне этих проблем и решаешь их... Знаете, как Эйнштейн говорил, что никогда нельзя решить проблему, находясь на том уровне, где она зародилась. То есть нужно либо подняться на уровень или упустить момент. Но нельзя упустить, потому что она уже родилась на этом уровне. Вот она уже здесь. Всё. Тебе нужно, значит, подняться над проблемой. Или немножко спуститься и посмотреть с другой стороны. И тогда эта проблема решаема.

К. Лаврентьева

— Очень интересно. Ксюш, знаю, что ты сама организовываешь разные мероприятия, ты упомянула о вечере Суворова, который ты планируешь организовать. Мы о них особо не рассказываем, потому что они закрытые, и пригласить большое количество людей мы туда не можем, поэтому мы больше сейчас говорим о твоем опыте, который ты получила через организацию тех самых мероприятий. Видимо, потому что театр воспитывает недостаточно, кино смотрит не так уж много людей умное, значит, надо браться самой и уже просто объяснять, что чёрное — это чёрное, а белое — это белое. Вот расскажи, пожалуйста, о своем опыте, о своих осмыслениях, связанных с этими мероприятиями, ну и, соответственно, что это за мероприятие. Знаю, что это вечер в памяти брата Иосифа. Мы не раз о нём рассказывали и приглашали. Вот он как раз всегда открыт, и на него всегда можно ходить. Он в октябре. Мы всегда традиционно делаем программу перед этим вечером. Он бесплатный совершенно для всех желающих, всех, кто хочет помолиться об Иосифе и узнать побольше о его личности. Но знаю, что есть у тебя и другой опыт, вот как раз тех самых закрытых мероприятий, но тоже посвященных каким-то необычным и праведным людям. Расскажи, пожалуйста, об этом.

К. Волкова

— Ну, вообще, на самом деле, я по натуре очень ленивый человек, и для меня что-то организовать — это не всегда такая энергетически затратная идея. Поэтому, если вот я чувствую, что это призыв Божий, что вот, Ксения, встань, иди и скажи, вот тогда только я встаю, иду и начинаю что-то говорить или собирать людей, которые говорят на какую-то заданную тему. Если прямо такой вот задачи нет передо мной, там, миссии, то я смотрю на это как на миссию. Если про это может сказать кто-то больше, лучше, по-другому, то я с удовольствием передаю бразды правления, говорите, рассказывайте. И да, действительно, мы организуем время от времени мероприятия. Вот у нас было мероприятие 22 января, «Верноподданные», про людей, которые сохранили верность царской семье до конца. И Татищев там был, и Вырубова, и Боткин, и Распутин. В общем, мы там взяли целый такой сонм людей, которые были близки к царской семье, и посмотрели на них через какие-то интересные факты, интересные обстоятельства, которые, скажем так, не совсем широко известны нам всем. Вот, приглашаю, я обычно тоже... Для меня сами выступающие должны быть не менее интересны, чем те, о ком мы рассказываем. То есть это приезжают какие-то историки, вот приезжают люди, общественные деятели, которые неравнодушны. Иногда я даже беру людей просто из светской жизни московской, да, там, достаточно либерального такого мировосприятия, когда они начинают готовиться, и потом, когда начинают готовиться, начинают узнавать сами больше. Вот у меня девочка была, там, про Вырубову рассказывала. Она сначала говорит: «Ой, ну как же, я же вот совсем другое читала, я совсем другое знаю, я совсем по-другому это». Я говорю: «Ну хорошо, пойди почитай, посмотри, ты вот поинтересуйся больше». И она, когда вышла выступать, была вообще другая совершенно история. И когда у нас прошел этот вечер, он был 3 часа 45 минут, ни один человек не ушел. Тоже там мероприятие было закрытое, там небольшой зал на 70 человек, и мы решили пригласить 100 человек, чтобы там кто-то придет, кто-то нет. В результате думали, что 100 пригласим, 70 придут. Пришли там больше 125. И никто не ушел. Это говорит о чём? Это говорит о том, что людям эти темы нужны. Им нужно это понимать, им нужно это осознавать. И ко мне потом подходили ведущие со «Спаса», говорят: «А мы этого и не знали. Это надо знать». И рассказывать о каких-то насущных вопросах, вопросах времени, вопросах истории, каким-то простым интересным языком, с какими-то историческими примерами, для меня вот это вот и есть, наверное, задача на сегодняшний день — поднимать такие темы. Про Александра Васильевича Суворова тоже недавно совершенно пришла мысль сделать такой вечер памяти его, тоже это будет достаточно закрытое мероприятие. И в одном частном музее будет проходить. Ну, потому что, понимаете, на примерах Александра Васильевича мы можем многому чему научиться. Вот просто это очень жизненные примеры. Например, я просто расскажу, там, у них же был конфликт с Павлом Первым, у Суворова. И вот тоже я прочитала такой момент, как они друг у друга просили прощения. Ну так, если вкратце, то Павел Первый он первый приехал к Суворову попросить прощения, да. И когда он зашел к Александру Васильевичу, он начал со словами молитвы «Отче наш», и на словах «Прости нам долги наши» он встал на колени, а Суворов поклонился ему и сказал: «Яко же и мы прощаем должникам нашим». И вместе они закончили молитву «Отче наш». И после этого у них больше никогда не было конфликтов. Понимаете, вот великие люди вот так просили прощения. Я понимаю, что для нас это непонятная высота, но мы хотя бы должны смотреть в её сторону.

К. Лаврентьева

— Не умолчать.

К. Волкова

— Да, это уже святость, это уже святость. Вот, понимаете, и вот о таких событиях я люблю рассказывать на своих вечерах, чтобы каждый, кто побывал на них, сказал: «Вау, я этого не знал, а мне это нужно! Вот мне это нужно для того, чтобы вот так прощать, мне это нужно для того, чтобы вот так жить!» Или там вот книжка «Наука побеждать» Александра Васильевича Суворова. Но она актуальна как никогда сейчас, в наши дни, в которых мы живем, потому что «наука побеждать» — это не только о том, как Альпы переходить, понимаете, это о том, как жизненные задачи правильно решать, о том, как с Богом всё возможно. Поэтому для этого я, собственно говоря, и делаю вот эти вот мероприятия, и приглашаю туда очень интересных людей, как вот этот доктор наук, который будет. Он тоже мне предложил интересную тему. Я говорю, что вы можете мне рассказать о Суворове? Говорит: «Вы знаете, сначала я могу прочитать свой стих». Прочитал, очень достойно. Потом говорит: «Я вам могу предложить тему «Суворов в поэзии». То есть оказывается, о Суворове писали и Державин, и Пушкин, о событиях, которые Суворов, да, там, были в его жизни. Он говорит: «Я могу взять четверостишие, прочитать это стихотворение и рассказать, о чём это, чтобы все поняли, о каком событии идёт вообще речь». А в конце говорит: «Я еще спою свою песню». Понимаете, это говорит мне человек, доктор наук, экономических наук, то есть он тебе ещё и споёт, и свой стих прочитает, и про поэзию Суворова расскажет! Вот такие вот мероприятия мы устраиваем, но мы сейчас будем, наверное, делать как одно закрытое, а одно в общем доступе уже. Вот, по крайней мере, это мероприятие «Верноподданные», которое зимой, оно очень удачно прошло, и прямо очень многие подходили, говорят: «Слушай, надо это сделать реально в открытом формате, так же как мы Брата Иосифа делаем каждый год 30 октября». Там разные площадки, правда, у нас время от времени меняются. Но, в принципе, то ли 30-го, то ли 31-го октября у нас уже много лет подряд, и очень много лет подряд люди приезжают, многие там кто откуда. Благодаря тоже Радио ВЕРА, потому что люди слушают и слышат, и потом приезжают, и что-то в их жизни меняется. Вот, и сейчас, наверное, будем делать вот такое: одно закрытое, одно открытое. Так что посмотрим, как это пойдёт. Но, опять же таки, это не способ, там, Боже упаси, как-то заработать, я с этого ничего не зарабатываю, и не способ как-то тщеславиться, нет. Это чисто вот рассказать ту информацию, которая, мне кажется, очень актуальна. Таким простым, доступным, интересным языком нам всем было бы неплохо знать, донести.

К. Лаврентьева

— Ты знаешь, вот касательно театра я хотела задать тебе ещё один вопрос. Боялась не успеть, так как наш час уже подходит к концу. Ты знаешь, мне в какой-то определённый момент, ты это знаешь, предложили написать книгу, книгу, состоящую из интервью с одним известным актёром, и всё это было очень интересно. Я бы даже, наверное, на это согласилась. Что меня остановило тогда? Огромное количество восторженных женщин, которые непосредственно занимались организацией всей этой работы. То есть мне не давали поговорить напрямую с человеком, с самим актёром. Быть может, мы бы с ним нормальную коммуникацию установили. Но, ты знаешь, вот абсолютно я зарубилась, говоря молодёжным языком, на общении, вот совершенно высасывающем общении с людьми, которые считают этого актёра богом, а театр — храмом. Вот ты знаешь, это такой огромный риск для любителей искусства, я его вижу довольно часто, которые ещё по какой-то причине, может быть, до храма не дошли, там, Христа не узнали. Они в некотором смысле замещают вот этот свой духовный поиск театром. Вот скажи, пожалуйста, как к театру действительно относиться правильно? Все-таки какое отношение к нему, к театру, там, к любому виду искусства? Вот какое должно быть отношение в тонком, здоровом формате, на твой взгляд? Будь то балет, опера, консерватория, классическая музыка.

К. Лаврентьева

— Я понялам вопрос.

К. Волкова

— Ну, я знаю, что поняла, я уже просто разошлась. Потому что я в консерватории вижу, знаешь, миллионы восторженных людей, меня, честно говоря, пугает этот восторг. С одной стороны, понятно, что классическая музыка нас оживотворяет, с другой стороны, мы не должны заменять ей духовную жизнь.

К. Волкова

— Ну, на самом деле, есть потрясающая книга, которая отвечает на все эти вопросы, называется она «Библия». Потрясающая книга. Понимаешь, там чётко написано: запомни, номер один — не сотвори себе кумира. Просто, ну, кто-то творит себе кумира из театра, а кто-то из ребёнка, а кто-то из работы. Но ты либо творишь себе кумира, либо ты не творишь себе кумира. Вот. И театр — это не должно быть для меня, по крайней мере... Понимаешь, вот у меня много корзинок, и у меня в этих разных корзинках лежат разные яйца. И если одна корзинка с каким-то яйцом упадёт, у меня есть ещё там 5-10 других корзинок. Я не складываю все яйца. Вот сотворить кумира — это когда ты все яйца кладёшь в одну корзинку. И не дай Бог, если в твоей жизни не станет театра, или, не дай Бог, в твоей жизни не станет твоего там дитя любимого, или тебя уволят с работы, у тебя рухнет весь мир. Но нас Господь наказывает именно тем, из чего мы творим себе кумира. Это вопрос уже не к театру, это вопрос уже к падению человека.

К. Лаврентьева

— Ну, ребёнок — это всё-таки, конечно, выбивается несколько из этих категорий. Мать, материнская любовь...

К. Волкова

— Ну и что? А чем это отличается? Ты Бога должна любить, потом себя, а потом уже ребёнок, потом муж, между прочим. Ну, то есть, там разговор не о театре. Поэтому театр — это один из многочисленных таких вот, скажем, костылей, которые помогают разобраться во всём. Или не помогают. Может, кому-то и не нужен. Вот у меня, например, младший сын... Вот: «Мам, оставь меня в покое с этими театрами. Я и так всё понимаю». Да, я и так всё понимаю, да, я прихожу, и он реально всё... Он приходит, он говорит: «Так, это вот, это вот, это вот». Но при этом на хорошую постановку он ходит с удовольствием. То есть, ну, он говорит: «Сначала ты сходи на все, вот на 20 сходи, а мне потом полторы, да, я схожу, понимаешь. Вот ты меня на кухне только заранее ещё подготовь». Поэтому тоже нормальный подход к жизни. То есть кому что. Понимаешь, тут же нет одного... Как кто-то книги читает вот так вот, у кого-то фильмы, у кого-то театры. Но это должно быть... У нас же должна быть разноплановость, мы же должны и там, и там, и общение с умными, интересными людьми. Мы говорим сейчас о развитии и опознании мира и понимании эмпатии, развитии эмпатии. Я понимаю то, о чём ты меня спрашиваешь, ты понимаешь, что я тебе отвечаю. И театр нам в помощь, как один из, скажем так, предметов нашего духовного обогащения. То есть, он не больше, не меньше, он просто помогает кому-то.

К. Лаврентьева

— Вот нам он помогает. Спасибо огромное, Ксения, дорогая. Уважаемые слушатели, я вам напоминаю, что в этом часе с нами была искусствовед, общественный деятель Ксения Волкова. Мы провели интереснейшие разговоры не только о театре, но вообще, по большому счету, о личностном росте, о духовном развитии, душевном развитии. Поэтому, пожалуйста, слушайте наши программы, будьте с нами. Прощаемся с вами до следующей недели. Меня зовут Кира Лаврентьева:. Всего вам доброго и до свидания.

---

Все выпуски программы Светлый вечер

• 3-е воскресенье по Пятидесятнице». Священник Николай Конюхов
• «Любовь и дружба в семейных отношениях». Протоиерей Федор Бородин, Лев Усов
• «Заповеди блаженства о миротворцах и изгнанных за правду». Священник Анатолий Правдолюбов

---

Проект реализуется при поддержке Фонда президентских грантов