Поделиться
Анастасия Коваленкова
Фото из личного профиля на Facebook (деятельность организации запрещена в Российской Федерации)
Стояла я недавно, январским вечером, в Храме, на службе.
Глянула случайно в сторону, туда, где батарея вдоль стены. А там, между секций тёплой батареи — варежки детские засунуты. На них — ещё снег налипший, колтунами, но и вниз уже капает. Видно, ребёнок какой-то засунул их сюда — отогреваться...
И вспорхнуло что-то в моей памяти, закружилось... Вспомнила я далёкий-далёкий вечер своего детства, тот зимний вечер, когда первый раз зашла я в Божий Храм.
А случилось это так. Накаталась я на санках, с ребятами соседскими вместе, с горы, на Звёздном Бульваре. До полного вымерзания и вымокания докаталась. Часы уличные уже семь показывают, стемнело... Пора домой. А куда мне такой? Бабушка заругает... И где обсушиться?
Бреду к дому, гадаю, как быть. Вижу, на склоне храм стоит. Раньше-то не замечала, а тут задумалась: может, там отогреюсь? И пошла я в храм, первый раз в жизни.
Полумрак кругом. Золотятся из темноты оклады икон, хоругви... Сумрак везде... Только вокруг подсвечников со свечками — ореолы света. Кто-то тихо переговаривается ... Народу мало... Тогда, в восьмидесятые, в храме, в основном, бабушки бывали, да такие люди, что чудаками казались.
Пока разглядывала я всё это — согрелась.
И так чудно мне стало: вроде в чужом месте стою, а никто не гонит. Может, дом здесь мой, ещё один дом в этом мире?
Тут старушка подошла, спрашивает:
— Замёрзла? На-ка, чайку попей...
И чашку чая мне протягивает. А я испугалась, думала, заругает. Перебиваю её:
— Я сейчас.... Мне только варежки согреть... Уйду. Сейчас...
— Да ты не спеши, угревайся... — тихо сказала старушка. — Послушай, как поют.
И тут, как раз, певчие запели. А я такую музыку только на папиных пластинках слушала, когда Бах играет... «Опять, как дома тут, надо же»...
Чуть не уснула я тем январским вечером в Храме. Так мне там уютно стало, так защитил меня тот дом — и от холода, и от бесприютности житейской. Прислонилась к стеночке, глаза уж смыкались... Но, опомнилась: бабушка дома ждёт, пора домой. Пошла за варежками.
А их уж кто-то получше переложил, заботливо так, сверху батареи пристроил. Высохли они совсем. Даже тёплые стали. Хорошо!
Навсегда осталось во мне то воспоминание: тёплой батареи, горячего чая, тихих разговоров и чудесного пения, и непонятного говора священника, непонятного, но волшебного... Теплом встретил меня Божий Храм.
Видно, на всю жизнь сбереглось во мне то тепло, если уж столько лет спустя, вот эти, сегодняшние, простые детские варежки, засунутые за батарею, всколыхнули во мне такую волну. Так что и слёзы проступили, и улыбка, одновременно.
В моих воспоминаниях о Храме нет ничего чудеснее, чем те лики, глядевшие тогда, в детстве, из полумрака: ещё не понятые, не знаемые, но так внимательно глядящие...
Так глядели на меня только мои родители да бабушка. И вот эти, новые люди, с икон. Они смотрели с той простотой внимания и любви, когда смотришь в ответ на взгляд, и очень хочется — не опечалить Его, не подвести, оправдать его надежды. И понимаешь, как ты важен ему, тому, неведомому ещё, грядущему к тебе — твоему Хранителю...
Надо же, как неисповедимы наши пути к Храму. Вот мой путь такой — варежки я промочила и замёрзла. А меня согрели. И посмотрели в меня взглядом. Добрым, любящим, отеческим взглядом. Вот и весь путь.
